Александр Кирпичников
Российская коррупция

Российская бричка на бездорожье взятки и коррупции

   …Никогда не было государства, которое в той или иной мере не прибегало бы к коррупции как средству управления.
Михаил Бакунин

   В нэповской Москве, стряхнувшей c себя ярмо военного коммунизма, молодому литератору Михаилу Булгакову приснился диковинный сон – будто в царстве теней шутник Сатана открыл двери. И зашевелилось царство мертвых, и потянулась из него в Советскую Русь вереница гоголевских персонажей. А самым последним тронулся Павел Иванович Чичиков в знаменитой своей бричке. Уму непостижимо, что он стал вытворять! Основал трест для выделки железа из деревянных опилок и даже ссуду получил. Вошел пайщиком в огромный кооператив и всю Москву накормил колбасой из дохлого мяса. Коробочка, услышав, что теперь все разрешено, пожелала приобрести недвижимость, и он продал ей Манеж…
   Давно уже нет Мастера, но что удивительно – диковинные сны его остались с нами, время их не коснулось. И может, уже не во сне видится мне, как на просторы постсоветской Руси вновь выкатилась знаменитая чичиковская бричка, а в ней все он – Павел Иванович, и покатилась по российскому бездорожью. И опять ждут и радостно встречают его все те же, словно законсервированные в царстве теней, неумирающие гоголевские персонажи. Они точно знают, что все дозволено, и гребут под себя энергично и быстро. Они не обращают внимания на отчаянные газетные заголовки, на голоса с высоких трибун: «Коррупция приобрела размах, реально угрожающий безопасности государства».
   Слово «коррупция» нынче самое модное, оно не сходит со страниц газет, его беспрерывно склоняют в радиоэфире и на телеэкране. А ведь еще недавно мы его совсем не употребляли, его нет во многих словарях и энциклопедиях советского периода. В тех же, где оно есть, коррупция определяется как нечто ненашенское – «в буржуазных странах: подкуп взятками, продажность должностных лиц, политических деятелей» (Ожегов С. Н. Словарь русского языка. М., 1964). Нас уверяли, что коррупция «характерна для буржуазного государства и общества (подкуп чиновников и общественно-политических деятелей, дача взяток и т. д.)» (Советский энциклопедический словарь. М., 1987). И вдруг обнаружилось, что коррупция не только есть в нашей стране, но родилась вовсе не сегодня, и в Большом энциклопедическом словаре, изданном в последний год существования социалистического государства, в статье о коррупции уже опущено упоминание о буржуазном обществе.
   Коррупция – хроническая и неизлечимая болезнь любого государственного аппарата всех времен и всех народов. Она родилась вместе с государством и может погибнуть только вместе с ним. Коррупция развивается и существует по своим временным и национальным законам (имеется в виду не законодательство, а менталитет нации), и государство, провозглашая как лозунг борьбу с ней, заботится о том, чтобы она не исчезла, потому что использует коррупцию в интересах своего аппарата.
   Специфика управленческой деятельности такова, что ею должны заниматься специалисты, выполняющие определенные функции и потому именуемые должностными лицами государственного аппарата, или государственными служащими, или чиновниками. За столетия существования государственного аппарата в России жизнь развела чиновника с теми задачами, ради выполнения которых он и был создан, о чем свидетельствует корень слова «чиновник» – «чин». «Чин – устроенный порядок», – так написано в словаре Даля. Однако «чиновник» давно ассоциируется в сознании народа не только со словами «бюрократ», «крючкотвор», «ярыга», «стрекулист», «ябедник», «крапивное семя», «карманщик», но и со словами «взяточник» и «вор».
   Для того чтобы претендовать на участие в управлении страной, государственному служащему надо было обладать определенным чином либо, как в советское время, «входить в номенклатуру».
   В России круг государственных служащих впервые был очерчен в Судебнике Ивана Грозного (1550 г.), и это были: «боярин, или окольничий, или дворецкий, или дьяк». Появление слоя управленцев связано с созданием в Русском государстве XVI века приказов – прообраза будущих министерств. Приказами управляли судьи, им помогали дьяки, опирающиеся в своей работе на штат подьячих. На местах при наместниках и воеводах появились канцелярии, также с дьяками и подьячими. Бюрократия была еще малочисленной – в начале XVII столетия во всех приказах всего 55 дьяков. Даже в конце века, при царствовании Петра, весь штат московских приказов – центральный аппарат – насчитывал менее двух тысяч человек (исключая писцов). Петровская Табель о рангах (1721 г.) отменила распределение мест по крови и знатности и открыла путь к службе представителям низших сословий, позволяя им выслуживать себе дворянство. Действовавшая с небольшими изменениями вплоть до 1917 года, Табель определила круг чиновников в дореволюционной России, и он не был чрезмерным.
   Когда на престол вступил Павел I, штат чиновников насчитывал около 17 тысяч человек. Четыре пятых чиновников двух последних классов были выходцами из низших сословий, и почти половина их – потомки приказных допетровской эпохи. Учреждение в 1802 году одиннадцати министерств заложило основы усложнения и роста бюрократической системы, и если при образовании министерств насчитывалось 13,2 тысячи классных чиновников, то к концу царствования Николая I их было уже 82,3 тысячи. Но все же в достопамятные гоголевские времена, когда Чичиков выехал на российское бездорожье, на 10 тысяч населения приходилось всего 12–13 чиновников, что было значительно меньше, чем в странах Западной Европы.
   ХХ век бюрократический аппарат Российского государства встретил уже полумиллионом чиновников (в том числе 125 тысяч канцелярских служащих), среди них появились и женщины, главным образом в сфере образования. Из каждых 34 грамотных людей один состоял на государственной службе. В городах один чиновник приходился на 60 жителей, а в уездах – на 707. К Первой мировой войне количество чиновников резко увеличилось, только в полиции оно составляло 576 тысяч человек.
   Советская власть первоначально отменила все сословные звания и гражданские чины, но при этом непомерно увеличила государственный аппарат. Огосударствление всех сфер экономики и общественной жизни привело к очиновничению культурных слоев общества. Государственными служащими стали не только сотрудники органов власти, из которых раньше и состоял класс чиновников, но и инженеры, врачи, педагоги, ученые и актеры. Партийный аппарат КПСС выполнял функции руководящего звена государственного аппарата, формально к нему не относясь.
   Очиновничение потребовало введения новых различий, и были установлены чины и звания, определявшие материальное положение, благополучие и привилегии служилого класса. Руководящие должности в зависимости от полномочий состояли на особом учете в том или ином партийном органе, и назначаемые на эти должности чиновники входили в номенклатуру райкома, обкома или ЦК КПСС. Так родилась «номенклатура» – привилегированный слой чиновников.
   В 1991 году, последнем году существования Советского Союза, госаппарат (без учета КПСС, Министерства обороны, КГБ и МВД) насчитывал 715,9 тысяч служащих. Население России почти вдвое меньше населения бывшего Союза, территория меньше на треть. Казалось бы, что и аппарат должен соответственно уменьшиться. К тому же переход к рыночной экономике, приватизация предприятий и освобождение их от непосредственного государственного руководства, по идее, тоже должны были бы способствовать уменьшению аппарата. Но этого не случилось. В аппарате государственной власти суверенной России после его окончательного формирования в 1993 году оказалось 921,6 тысяч служащих, что на 29 процентов больше, чем было в соответствующем аппарате всего СССР.
   Численность личного состава МВД уже в 1996 году превысила совокупную численность союзных МВД и КГБ, приблизившись к полутора миллионам человек, и продолжала расти. Появились новые силовые структуры, такие как Федеральная налоговая полиция, Главное управление охраны и множество других спецслужб, взаимопроникающих друг в друга и соперничающих между собой.
   Наряду с правительственным аппаратом возник аппарат президентский, была создана параллель Белый дом – Кремль (Старая площадь). При Президенте появились не предусмотренные Конституцией, создаваемые и упраздняемые по его воле советы: Совет безопасности, Совет обороны, Президентский совет и т. п. Функции их, как показал опыт, меняются в зависимости от претензий и влияния их руководителя (секретаря). Администрация Президента осуществляет «общее руководство», не отвечая за состояние государственных дел, – нечто вроде привычного ЦК.
   Государственная машина, унаследованная от Советов, была приспособлена к особенностям политики и стиля этого строя. В системе органов власти постсоветского режима сохранились, а там, где были разрушены, восстановились советские административно-бюрократические методы управления. Они трансформировались и продолжают движение вспять – от советского коммунистического варианта к более древнему – монархического образца. На местах – всесильные губернаторы и бессильная представительная власть. Верховный Совет, претендовавший на полноту власти, был раздавлен не терпящей конкуренции исполнительной властью, и родившаяся вместо него Государственная дума, как и дореволюционная, преемницей которой объявила себя новая, обладает лишь представительно-совещательными функциями. Президент непосредственно контролирует неподвластные Государственной думе и правительству внешнеполитические и силовые ведомства и многочисленные спецслужбы. Президентская власть напоминает не власть генсека, а, скорее всего, царя.
   Многие структуры власти дублируют друг друга. Политику в области окружающей среды осуществляет Министерство природы России, но в то же время аналогичные функции по различным направлениям исполняют такие комитеты, как Роскомзем, Роскомвод, Рослесхоз, Роскомрыболовство, Роскомнедра. Подобная картина наблюдается и в других управленческих сферах. Не считая Минтранса, где имеются соответствующие департаменты, вопросами судоходства занимаются Минэкономики и Минфин, а также комитеты и комиссии в аппаратах Президента, правительства, парламента. Подсчитано, что одиннадцать функций в области управления трудовыми отношениями дублируются министерствами труда, национальностей, экономики, социальной защиты, Федеральной миграционной службой, Федеральной службой занятости, Службой разрешения трудовых конфликтов, Федеральной инспекцией труда. Дублируются функции в сфере государственного управления международной и внешнеэкономической деятельностью, таможенно-тарифного регулирования, экспортного и валютного контроля. Это открывает широчайшие возможности и для обхода закона, и для всевозможных злоупотреблений. Впрочем, и с самой коррупцией борются сразу несколько ведомств: прокуратура, МВД, ФСБ, Служба внешней разведки, Минюст, ФСНП, ГНС, суды, таможенные органы, а также Совет безопасности – результат известен.
   Реорганизации, перестройки и перетряски государственных структур следуют одна за другой. Нынешняя Федеральная служба безопасности после развала СССР несколько раз разделялась, сливалась, опять разъединялась, теряла какие-то функции и подразделения и снова их приобретала, четырежды меняла название – АФБ, МБ, ФСК, ФСБ, а в итоге стала еще менее подконтрольной обществу, чем прежний КГБ.
   Особенно подвержены перетряскам ведомства, курирующие экономику. Она в течение нескольких лет сама настолько изменилась, что возникает резонный вопрос: в чем теперь заключаются функции легиона служащих, обеспечивавших при советском режиме выполнение «планов громадье»? Полусотня хозяйственных ведомств по сути выполняет функции отраслевых НИИ, ведь объект управления после приватизации отсутствует. Они заняты оправданием собственного существования путем составления различных программ по выбиванию средств из Минфина. Для сравнения – в США всего семь министерств в области экономики. Недостаток функций и неуверенность в будущем часть чиновников восполняет видимостью деятельности и компенсирует взятками.
   Чиновники порождают чиновников, они создают друг для друга работу, и каждый начальник стремится увеличить число своих подчиненных. В 1995 году после выборов в Федеральное собрание в креслах депутатов Совета Федерации должны были оказаться губернаторы краев и областей, президенты республик и главы органов представительной власти. За шесть месяцев до выборов Аграрный комитет Совета принял рекомендацию о создании девяти аграрных министерств. Господа сенаторы не хотели покидать столицу: девять министров, взвод их заместителей, рота начальников главков и т. д. – это вакансии и для самих депутатов, и для их помощников.
   Провинция не отстает от столицы и даже опережает ее: численность администрации во многих городах возросла втрое, сняты ограничения в оплате труда чиновников, огромные средства тратятся на строительство административных зданий и оборудование кабинетов, приобретение престижных иномарок для руководителей. По всей России создаются новые государственные структуры, увеличиваются штаты, вводятся новые должности, чиновники распределяют квоты, льготы и права, раздают лицензии, дают разрешения и рассматривают жалобы.
   Что такое государственная служба? В искони сложившемся в российском обществе представлении, как его отразил в «Октябре шестнадцатого» А. И. Солженицын, «это – самая устойчивая из служб и самое выгодное из занятий, если его правильно понимать. Государственная служба это – осыпающее нас расположение высших лиц и постепенное наше к ним возвышение. Это – поток лестных наград и еще более приятных денег, иногда и сверх жалованья. Если уметь…»
   В старой России чиновничество правильно понимало выгоду государственной службы, хотя имело гораздо меньше благ, чем в нынешней. Ни государственных дач, ни казенного транспорта, ни специального медицинского обслуживания, ни путевок в санатории чиновникам не предоставлялось, юбилеи разрешалось праздновать, как говорилось в Уставе о службе, только тех лиц, которые без перерыва управляли одной и той же частью не менее 25 лет, и празднование юбилеев не должно служить поводом к представлению о наградах. Специальные денежные награды, жалуемые лицу, не могли превышать годового оклада.
   В новой России оклад чиновника не составляет и половины его официального дохода. У сотрудников министерств и ведомств в конце ХХ века это всего 30–35 процентов. Помимо оклада чиновники получают всевозможные надбавки – за выслугу лет, классные чины, кроме того, денежное пособие, материальную помощь, путевки по льготным ценам, обслуживание в спецполиклиниках, служебные машины, а самые высокопоставленные – индивидуальную охрану и т. п.
   Всевозможными способами чиновники центральных ведомств превращают государственную службу в коммерческую и свои доходы ставят в прямую зависимость от доходов, получаемых ведомством за выполнение им своих функций. Миллионы долларов выручает Министерство внешних экономических связей за выдачу лицензий и сертификатов, регистрацию иностранных фирм, банков, за продление сроков их деятельности и прочие услуги. Как было установлено проверкой в 1995 году, большую часть годовой выручки МВЭС не перечислило в бюджет, а израсходовало на свой аппарат – некоторые чиновники за год получили по десять окладов в качестве премий, а также щедрую материальную помощь, 300 тысяч долларов США было истрачено на не предусмотренные бюджетом заграничные командировки, тридцать шесть ответственных чиновников стали пользоваться медицинским обслуживанием в престижных и дорогих московских клиниках. Это бы еще ничего, но огромные суммы просто переводились на личные счета высокопоставленных сотрудников: заместителю министра Владимиру Карастину было оплачено приобретение квартиры, другому чиновнику – приобретение гаража, а первому заместителю министра Михаилу Фрадкову оплатили строительство дачного особнячка. Чтобы придать вид законности казнокрадству, был создан фонд социальной защиты работников системы МВЭС, и туда без ведома Минфина руководство министерства перевело из внебюджетных средств сумму, равную нескольким сотням миллионов долларов, а затем почти столько же перевели внешнеторговые объединения.
   То же творится в провинции. Вологодский фонд имущества оставлял в своем распоряжении 4 процента выручки от продажи государственного имущества и в основном тратил эти деньги на зарплату. Для чиновников были установлены надбавки: от 25 до 50 процентов оклада за напряженность работы (!) и за стаж – до 40 процентов. Им оказывалась материальная помощь при уходе в отпуск в размере оклада со всеми надбавками, выдавались деньги на питание, премии к дню рождения от 1 до 15 миллионов и вознаграждение по страховым полисам от 7 до 32 миллионов (в зависимости от должности), возмещались расходы на медикаменты, отпуск составлял 36 рабочих дней, а уходящему на пенсию выдавалось «поощрение» в размере годового заработка. Средняя зарплата чиновников в 1997 году превысила оклад федерального министра и составляла от 6,5 до 10,5 миллиона рублей, а председатель фонда Михаил Безнощенко за четыре месяца получил сумму, равную 68 тысячам долларов, почти как президент США.
   Скрытые привилегии номенклатуры противоречат Конституции, но, по советской традиции, им придается вид законных с помощью закрытых нормативных актов, либо они осуществляются через спецкормушки. В советское время столовые и магазины, обслуживающие номенклатуру, отпускали товары по льготным ценам, причем пройти в эти заведения по особым пропускам могли только сами эти чиновники или члены их семей. Нынче эта традиция сохраняется в столовых Государственной думы, Совета Федерации, Белого дома, Кремля. Прокуроров и судей, их жен и чад и лечат бесплатно и лекарства им отпускают без оплаты. Работникам прокуратуры положено пособие по увольнению в зависимости от стажа: при стаже 20 лет это 20 месячных должностных окладов. Депутаты Государственной думы получают при уходе в отпуск пособие на лечение – двойной оклад. И депутаты, и судьи, и прокуроры, и военнослужащие пользуются правом бесплатного проезда к месту отдыха и обратно, а также дополнительными днями на дорогу. Все они имеют льготы по оплате коммунальных услуг.
   Всех категорий льготников и всех льгот в расслоенном и раздробленном обществе не перечесть. Учетом льгот вынуждены заниматься специальные чиновники, но даже они не могут подсчитать доходы чиновников, пользующихся спецкормушками. Привилегии размывают не только доход чиновника, но и грань между законным и незаконным. Это искажает правовое сознание и превращает даже честного человека в коррупционера.
   Падший ангел советской номенклатуры Лев Троцкий, уже находясь в изгнании, описал социальное положение государственного аппарата: «У бюрократии нет ни акций, ни облигаций. Она вербуется, пополняется, обновляется в порядке административной иерархии, вне зависимости от каких-то особых, ей присущих отношений собственности. Своего права на эксплуатацию государственного аппарата отдельный чиновник не может передать по наследству. Бюрократия пользуется привилегиями в порядке злоупотребления. Она скрывает свои доходы. Она делает вид, что в качестве особой социальной группы она вообще не существует».
   Чиновничество – сословие, которое реально владеет рычагами государственного механизма и лишь в определенной мере позволяет этому механизму исполнять волю государственных мужей и политиков. В каком бы направлении правители ни поворачивали государственный корабль, у чиновника всегда найдется возможность притормозить его ход, а то и вовсе направить по другому курсу. Самовлюбленный и недалекий французский король Людовик XIV когда-то провозгласил: «Государство – это я». Но что бы ни воображали о себе монархи, президенты и диктаторы, государство – это чиновники. Другой монарх – российский император Николай I это понял и, несмотря на свое колоссальное самолюбие, признал, что Россией правит не он, самодержец, а столоначальники. И сегодня у российских граждан нет сомнения, что колоссальное влияние на политику оказывает окружение Президента, и пресса занимается гаданием, кто из помощников, советников и охранников Ельцина приложил руку к тому или иному решению.
   Американец Ричард Пайпс, изучая русскую историю с позиции истории европейской, заметил, что Российское государство с самого начала строилось сверху куда в большей мере, чем вырастало снизу. В этом отношении Россия скорее походила не на европейские, а на восточные государства, и народ всегда был лишь объектом приложения власти. Поэтому в России исключительно велика роль чиновников и его особого отряда – тайной политической полиции. Она выполняет двойную функцию: в какой-то мере защищает граждан друг от друга, а главное – государство от граждан. Эту роль полиции в жизни общества американский историк считает русским изобретением, ставшим впоследствии фундаментальной особенностью и других тоталитарных государств. Однако опора государства на политическую полицию вовсе не русское изобретение, этой функцией наделяли свою самую секретную карательную службу многие европейские государства (итальянские и немецкие княжества, Франция). Но роль политической полиции в российском государственном строительстве, как и в функционировании государственного аппарата, действительно чрезвычайно велика.
   Любой правитель имеет дело с уже сложившейся структурой государственного аппарата, и пока он ее ломает и реформирует, аппарат, исподволь или открыто сопротивляясь, искажает и топит любые реформы. Не мог преодолеть сопротивления своего коррумпированного окружения не останавливавшийся перед самыми решительными средствами Петр I, чиновники успешно затормозили реформы Александра II и не дали хода реформам Столыпина, они провалили экономическую реформу Косыгина и энергично препятствовали горбачевской перестройке, они препятствуют созданию свободного рынка, стремясь сохранить контроль над экономикой.
   Как говорил один из персонажей Достоевского, «единственно, что в России есть натурального и достигнутого, это администрация».
   Чистил и физически уничтожал возникший в ходе революции и в первые послереволюционные годы ленинский аппарат Сталин. Он добился своего: создал новое, послушное его воле сословие партийно-государственных чиновников. Но вождь вряд ли заметил, как он, этот новый класс, выпестованный им из «кухаркиных детей», превратился в самодовлеющую общественную силу, осознавшую свою корпоративную обособленность и при внешней покорности самодержавной воле диктатора умеющую отстаивать собственные интересы. Хрущев в свою очередь очищал партгосаппарат от сталинистов, но не смог с ним справиться. Противостояние первого секретаря ЦК и аппарата кончилось победой бюрократии. Пришедший на смену Хрущеву Брежнев был верным и послушным ее слугой. За что аппарат и баловал своего первого чиновника, жалуя его чинами и званиями, навешивая на него ордена. Не смог преодолеть сопротивления бюрократии и лидер перестройки Горбачев. Чиновники понимали необходимость изменений и были готовы перестроиться, но лишь до определенного предела, не угрожавшего их благополучию. Когда они убедились, что этот предел наступил, то в августе 1991 года подняли мятеж.
   В постсоветской России административно-бюрократическая система сохраняется, и пока она в соответствии со своими властными функциями продолжает делить денежные и сырьевые ресурсы, собственность и власть по-прежнему слиты. Но государственный аппарат, в отличие от прежних времен, в значительной своей части стал материально независим от государства – передел собственности обогатил чиновничество.
   Вот несколько примеров. Весной 1996 года в Красноярске был совершен налет на квартиру рядового служащего краевой администрации Валерия Васина. Улов грабителей: 60 тысяч долларов, 50 тысяч немецких марок, 12 миллионов рублей, золотые украшения – одних колец с бриллиантами 50 штук. Все это на сумму, равную 200 миллионам долларов, и, по впечатлению работников милиции, осматривавших квартиру после ограбления, эти деньги не были последними. Получает чиновник в месяц зарплату, равную 160–180 долларам, жена не работает, и чтобы скопить такую сумму, даже если не есть и не пить, человеческой жизни не хватит.
   Прокуратура возбудила дело о злоупотреблении должностными полномочиями председателя столичного комитета по труду Валерия Сидорова. Был произведен обыск в его квартире и служебном кабинете. Результаты превзошли все ожидания: 200 тысяч долларов наличными, документы о счетах в зарубежных банках с вкладами на сумму свыше 400 тысяч долларов и мелочь – ювелирные изделия стоимостью 10 тысяч долларов. У чиновника две квартиры в Москве и две в Вене.
   У бывшего министра юстиции Валентина Ковалева, уволенного после скандала – появления в прессе и на телеэкране снимков министра в голом виде среди обнаженных девиц в бане солнцевского преступного сообщества, оперативники МВД обнаружили на счетах 250 тысяч долларов, что намного превышает полученную за весь период его службы в министерстве зарплату.
   Чиновник может сделать карьеру, добиться приличного материального положения, но обогатиться честным путем он не в силах. За выполнение своих должностных обязанностей государственные служащие получают вознаграждение только от государства (дореволюционный термин «жалованье» отражал это как нельзя лучше) и не имеют права получать никакой доплаты, никакого вознаграждения ни от кого больше.
   Вознаграждение со стороны и есть взятка. Она рассматривается как преступление всеми государствами, поскольку подрывает престиж государственной власти и лишает государство уважения его же граждан. Взятка превращает чиновника из слуги государства в прислужника частных интересов. Взяточничество – дача и получение тайного вознаграждения – содержит в себе не только нарушение правовых норм, оно разрушает всю правовую систему государства и предполагает разложение хранителей этой системы – чиновников, обязанных исполнять закон.
   Задолго до законодательного запрета взяточничество в народном сознании разделилось на мздоимство и лихоимство. Мздоимство – это поборы государственного служащего или «благодарность» ему за то, что и без вознаграждения со стороны он обязан делать в силу занимаемой должности. Лихоимство – взятка за злоупотребление чиновником своей властью.
   Небольшое вознаграждение от заинтересованного в получении своей частной выгоды лица – а государству может быть причинен колоссальный ущерб! По мнению социологов, наши коррупционеры уступают западным по размерам взяток (впрочем, в последнее время эта ошибка ими исправляется), но ущерб, который они наносят, намного больше. Не более 500 тысяч немецких марок получил от западных фирм за заказ постельного белья для армии генерал Садовников, когда заключил контракт на 10 миллионов марок, заплатив из средств армии за каждый комплект тройную цену. По подсчетам специалистов, суммарные потери от коррупции в России составляют от 10 до 20 миллиардов долларов в год. Даже низший уровень потерь – это больше, чем все вместе взятые расходы государства на здравоохранение, науку, образование, культуру и искусство за любой бюджетный год.
   Для многих чиновников государственная служба превратилась в бизнес, и главная цель такой службы – извлечение прибыли. Они «конвертируют» власть в валюту, машины и недвижимость. Чиновники не только без оглядки и стеснения берут взятки, но сами – либо через членов своей семьи, участвуют в деятельности коммерческих предприятий. Отсюда – проникновение представителей мафиозных структур в управленческий аппарат. Они заняли прочные позиции в управлении экономикой, проникли в армию, службы безопасности и правоохранительные органы, депутатский корпус и оказывают колоссальное влияние на дальнейшее формирование аппарата.
   Лидеры государства, правительства и парламента в той мере достигают провозглашаемых ими политических целей, в какой эти цели отвечают интересам аппарата. Но не просто аппарата как совокупности чиновников, а коррумпированного чиновничества, чей союз с мафией при становлении капитализма может породить такой ужасный гибрид, аналоги которому надо искать уже не в русской истории, а в истории таких латиноамериканских республик, как Панама или Боливия.
   Унаследованный от советского режима государственный аппарат не возглавил реформы в новой России, а оказался внутри реформаторского движения и формируется вместе с ним. Бюрократические институты управления не успевают за быстро меняющейся жизнью, и эту отсталость они пытаются прикрыть умножением своих же пороков: увеличением аппарата, созданием огромного количества безответственных координационных структур – всевозможных комиссий и советов. Изобретательность и энергия, которая расходуется аппаратом на сопротивление любым преобразованиям и самосохранение, поистине неисчерпаемы.
   Когда демократы покусились на власть военно-промышленного комплекса – самой влиятельной силы милитаризированного государства, они проиграли. Аппарат по мере возможности саботировал решения правительства Гайдара, принятые на макроэкономическом уровне, или придавал им политическую окраску и сводил на нет, компрометируя саму идею реформы. Он – посткоммунистический аппарат – сумел мероприятия по снижению уровня инфляции превратить в невыплату зарплаты практически во всех отраслях промышленности и в бюджетной сфере. Даже в возглавляемом им Министерстве экономики Гайдар не смог сократить разбухший штат. Он рос вопреки всем приказам и штатным расписаниям. Если сословие чиновников не удастся превратить в союзника демократических преобразований или хотя бы его нейтрализовать, реформирование России в очередной раз провалится.
   Воспитанное тоталитарным режимом чиновничество тоскует по нему и в значительной своей части враждебно относится к реформам. Как правило, чиновники страдают комплексом державности, ненавидят новую власть, завидуют нуворишам, и лишь взятка примиряет их с новой Россией. «Что может быть покладистее, уживчивее и готовнее хорошего, доброго взяточника? – говорил в свое время Салтыков-Щедрин. – Ради возможности стащить лишнюю копеечку он готов ужиться с какой угодно внутренней политикой, уверовать в какого угодно Бога».
   Наблюдение классика верно и в наше время. Летом 1997 года мне довелось комментировать на 36-м канале телевидения выступление чиновника петербургской администрации. Он работает в Госкомимуществе и выразил готовность, при условии сохранения анонимности, рассказать о системе взяток, сопутствующей приватизации государственных предприятий. По его утверждению, на этот шаг его толкнули идейные соображения. Воспитывался он в советской семье, сохранил коммунистические взгляды, но, поступив на службу к «демократической» администрации, не намерен отказываться от возможностей обогащения, которые дает ему новый, хотя и ненавидимый им режим. Он готов его разоблачать, но, пока режим существует, будет поступать по его правилам. Аноним рассказал, что поскольку большую часть стоимости предприятий присваивают директора, то чиновники считают их обязанными делиться с ними и отдавать 20 процентов стоимости акций – или непосредственно акциями или деньгами. И директора идут на это, и выплачивают колоссальные взятки, и все их берут, и берет он сам. Он и его коллеги, хотя и вынуждены соблюдать некоторую осторожность, не боятся разоблачения, так как работают в «стае», системе, где один покрывает другого, а начальство – всех, ведь часть взяток идет руководству в Петербурге и Москве.
   В одном из обращений к народам России Президент Ельцин вынужден был признать, что серьезным препятствием становлению рыночных отношений являются поборы и вымогательство чиновников. Предприниматели, как отечественные, так и иностранные, натыкаются на них и не могут месяцами решить элементарные вопросы. Депутаты в парламенте изобличают в коррупции членов правительства, члены правительства уличают в том же своих противников – депутатов, и правительство и парламент упрекают друг друга в бездействии, обещают принять все меры к искоренению этой опасной и заразной болезни, а средства массовой информации обвиняют в коррумпированности изобличителей.
   «Как ни горько об этом говорить, но практически повсеместно процветают воровство, взяточничество и коррупция», – такое откровенное признание сделал в 1996 году мэр Твери Александр Белоусов. Не ошибусь, если скажу, что эти слова мог бы произнести глава любого города, любой области или республики Российской Федерации. В значительной степени это относится и к ним самим. Правда, лидер КПРФ Геннадий Зюганов в связи с избранием в конце того же года новых губернаторов выразил надежду, «что они будут работать на пользу всей страны, а не только пьянствовать, воровать и мародерствовать», однако уверенности в том, что высшие и низшие чиновники будут прежде всего работать на благо своей страны, нет никакой.
   Коррупция – общественное явление, понимаемое, однако, по-разному. Каждый вкладывает в него свой смысл, поскольку это зависит от нравственных воззрений, религиозных взглядов и определенной группы людей, и отдельного человека. Что допустимо для одних, другие рассматривают как проявление коррупции, одни говорят – подарок, другие – взятка. Происходит это потому, что коррупция – такой же элемент культуры, как право и нравственность. По мере естественно-исторического развития общества и государства она меняется, как меняются законы и мораль, и в своих проявлениях несет отпечаток времени. Здесь следует иметь в виду, что культура – не всегда положительное явление. Она – неоднородный, сложный феномен человеческой деятельности и наряду с положительными ценностями создает и отрицательные. К таким отрицательным элементам культуры и относится коррупция. Важнейшим проявлением коррупции является ее масштабность – место, которое она занимает в деятельности властных структур государства, и роль, которая ей отводится как средству управления государством в тот или иной исторический отрезок времени.
   В общественном мнении коррупция и взяточничество обычно либо отождествляются, либо, наоборот, воспринимаются как родственные, но различные явления. Но никто, во всяком случае открыто, не возражает против того, что понятие «коррупция» подразумевает и взяточничество, и казнокрадство. Все сходятся в том, что коррупция – это дань, взимаемая государственным аппаратом с общества. И общество в целом, и каждый его член в отдельности выплачивают эту дань чиновникам. Только в отличие от налогов дань идет не на содержание государственного аппарата, а кладется чиновниками в свой карман. Они используют свое служебное положение во властных структурах для личного обогащения.
   Коррупция – это коррозия власти. Как ржавчина разъедает металл, так коррупция разрушает государственный аппарат и разлагает нравственные устои общества. Уровень коррупции – своеобразный показатель его нравственного состояния и способности государственного аппарата решать задачи не в своих собственных интересах, а в интересах общества. Подобно тому, как для металла коррозионная усталость означает понижение предела его выносливости, так для общества усталость от коррупции означает понижение его сопротивляемости. Чем выше сопротивляемость общества, что определяется прежде всего его нравственными требованиями, тем меньше коррупция влияет на функционирование государственного аппарата.
   Коррупция – это и корыстный взаимный зачет услуг, за который расплачивается государство, это и невинный, на первый взгляд, блат. Без него в советские годы было шагу не ступить, да и сейчас он не потерял своего значения. Коррупция включает в себя и такое понятие, как непотизм, то есть покровительство по службе на основе личных связей – раздача должностей, чинов и наград по-родственному. Вспомним Фамусова:

     Как станешь представлять к крестишку ли,
     к местечку,
     Ну как не порадеть родному человечку!

   «Родному человечку» власть имущие радели не только в грибоедовские времена, это было в России всегда. Карьера отпрысков и зятьев советских руководителей – Василия Сталина, Юрия Жданова, Алексея Аджубея, Юрия Брежнева и Юрия Чурбанова всем известна.
   Коррупция – это и уклонение чиновников от декларирования доходов, а предпринимателей – от уплаты налогов. Подобно коммерческой взятке, уклонение от уплаты налогов вызвано изменившейся экономикой. Налоги – главный источник дохода государства, и сегодня налоговые манипуляции – самый распространенный вид коррупции. Владимир Брынцалов, российский миллиардер, получивший широкую известность тем, что в 1996 году баллотировался в президенты России, по утверждению налоговой службы, скрыл от налогообложения 64 миллиарда рублей. Его предприятие «Ферейн» в том же году недодало только в бюджет Москвы 16 миллиардов рублей. Налоговая полиция заставила «Мединвестбанк», где Брынцалов – председатель совета директоров, внести в бюджет 5 миллиардов рублей. Но привлечь его к ответственности практически невозможно: как депутат Государственной думы он недосягаем.
   Для сбора налогов государство создало колоссальную по численности налоговую инспекцию, а для борьбы с уклоняющимися от их уплаты – налоговую полицию, но тем не менее триллионы рублей не доходят до казначейства. Последствия печальны и хорошо известны – невыплата рабочим заработной платы, военнослужащим – довольствия, пенсионерам – пенсий.
   Широкое использование коррупционных методов управления во всех сферах экономической и социальной деятельности, в общественной жизни привело к тому, что стало невозможно понять, где просчеты правительства, а где наглое казнокрадство, где объективные экономические трудности, а где беспардонное ограбление населения, где неплатежи по хозяйственным договорам вызваны непоступлением средств, а где стремлением прокручивать удерживаемые деньги.
   Корррупция – это феномен политический. Поскольку государство пользуется коррупционными методами управления – насильственные займы, обязательные в сталинское время, реквизиции, лишение населения сбережений, инфляция, невыплата зарплаты без компенсации и другие применяемые властью способы обворовывания людей, коррупция в той или иной мере становится государственной политикой. Такая политическая деятельность государства, как правотворчество, неразрывно связана с коррупцией, ибо включает в себя лоббирование для проталкивания или, наоборот, торможения тех или иных законопроектов – во многих случаях, если не в большинстве, далеко не бескорыстное. Скажем, в петербургском Законодательном собрании голос депутата стоит от двух до десяти тысяч долларов, в Государственной думе – несравнимо дороже. Подкуп кандидатом в депутаты избирателей тоже, безусловно, коррупция, хотя и в особой форме – подкупается не чиновник, а население.
   Наконец, борьба с коррупцией – всегда политика, потому что эта борьба используется не столько для искоренения взяточничества и казнокрадства, сколько для компрометации политических противников и конкурентов, «война компроматов» становится непременным элементом политических игр. Поэтому, исследуя проблему коррупции, нельзя не затронуть вопросов, кажущихся, на первый взгляд, чисто политическими.
   Коррупция – это еще и кровь. Потрясшие российское общество убийства общественных деятелей, журналистов, банкиров, унесший множество жизней взрыв на Котляковском кладбище, наконец Чеченская война – все это тесно связано с коррупцией, вызвано борьбой за грязные деньги. Потому преступления и остаются нераскрытыми. Коррупция их покрывает.
   Пресса, радио, телевидение внушают населению, что коррупция была испокон веков, что она органически присуща русскому народу и всегда будет с ним. В период эпидемии люди перестают стесняться своей болезни, и больное общество перестало стесняться коррупции. Уголовная этика в посткоммунистическом государстве стала нормой поведения. Ее не скрывают, ею бравируют. «Брать или не брать – так вопрос сегодня не стоит. Брать, и как можно больше, стало правилом» – это название очерка, напечатанного в «Известиях». «Рабочий пульс страны сегодня измеряется взятками. Берут не ежедневно, а ежечасно», – утверждает другая центральная газета, сохраняющая в заголовке ордена за коммунистическое одурманивание молодежи. Влияние средств массовой информации известно, а уж если они опираются на определенные факты, то придать им характер всеобщности совсем нетрудно, и люди воспринимают коррупцию как обыденное явление повседневной жизни, более того – как ее необходимый элемент.
   Некий публицист сравнил коррупцию с аппендиксом: «…удовольствия никакого, а вырезать страшно, потому что часть организма». Что коррупция – часть государственного организма, это верно, это образная перефразировка мысли Бакунина. А вот что удовольствия никакого – с этим, пожалуй, никак нельзя согласиться. Кабы его не было, то «вырезали» бы коррупцию, как вырезают воспалившийся аппендикс. Потому-то все многократные попытки хирургическим путем избавиться от коррупции, которые предпринимались на протяжении веков, не приносили успеха. Разве что заглушали боль на короткий промежуток времени.
   Так ли все это? Если так, то почему общество пришло к такой жизни? В какой мере язва коррупции поразила общество, и поддается ли болезнь лечению? И надо ли вообще бороться с коррупцией? Ведь убирать грязь – более эффективно, чем бороться за чистоту. Может быть, надо не создавать бесчисленные комиссии и штабы с бюрократическим аппаратом, апартаментами и «Мерседесами», а просто не мешать профессионалам делать свое дело? Да и законы, может быть, надо издавать прежде всего не в интересах чиновников, а в интересах производства и населения?
   Чтобы найти ответы на эти волнующие общество вопросы, нужно заглянуть в прошлое и, по возможности, непредвзято проанализировать настоящее. Должен заранее сказать читателю, что в своих размышлениях я пользуюсь сравнительно-историческим методом и исхожу из того, что исторический процесс в своем спиральном развитии обладает некоторой повторяемостью, обусловленной генетической связью поколений. Она обеспечивает сохранение социальной психологии народа, и перемены в ней всегда отстают от изменений в социально-экономической сфере.
   В своих поисках мне пришлось столкнуться с множеством нелицеприятных фактов – такова тема, тут уж ничего не поделаешь. И если придется говорить о неприглядных моментах в биографиях тех или иных известных деятелей прошлого и настоящего, хотелось бы обратить внимание читателя на то, что человек многогранен и биография каждого такого деятеля не исчерпывается отрицательными моментами. Но и умалчивать о них – значит приукрашивать факты и ставить историю на службу идеологии и политике. Тому же, кто хочет видеть отечественную историю если не в розовых тонах, то как сплошное героическое повествование, советую отложить в сторону эту книгу.
   Достаточно политиков и писателей, готовых по конъюнктурным соображениям клеймить наше неприглядное настоящее и противопоставлять его прекрасному прошлому – «России, которую мы потеряли». Одни тоскуют по монархии, другие – по Советскому Союзу, третьи причудливо сочетают свою тоску по тому и другому, ибо находят и в старой России, и в СССР имперское и державное начало. Плача по безвозвратно ушедшему прошлому, они считают только себя патриотами и готовы упрекать тех своих, пускай даже великих, соотечественников, кто посмел приоткрыть завесу над неприглядной стороной российской действительности.
   Недавний кинорежиссер, а ныне амбициозный политик, депутат Государственной думы Станислав Говорухин коснулся известной характеристики состояния общества, данной Николаем Михайловичем Карамзиным, – «крадут», и бросил историку упрек: «Если Карамзин наблюдает за нами с того света, как он, должно быть, клянет себя за свое былое остроумие. Людям, которых он так ненавидел при жизни, сам дал в руки оружие. Веский аргумент при споре. Слово, сказанное в раздражении, разного рода шаромыжники быстренько превратили в свидетельство эпохи». Впрочем, Карамзина депутат готов простить: все-таки классик и к тому же болезненно переживал неполадки в отечестве. Он уверяет, что только люди, ненавидящие Россию, повторяют: «Всегда воровали». А вот были, дескать, времена, когда не воровали или во всяком случае не так воровали. Не так, как в нынешнее время, разумеется.
   Обычный человек просто любит свою родину. Для «патриота» любовь к родине – профессия. «Изо всех спекуляций самая доступная и оттого самая распространенная и пагубная – спекуляция патриотизмом, бойчее всего распродается любовь к родине – во все времена этот товар нарасхват» – это слова крупнейшего русского писателя Виктора Астафьева.
   Решительно отвергаю всякую попытку монополизировать любовь к родине. А жулье? Оно всегда найдет себе любое оправдание, социальной психологии известны такие механизмы, как рационализация и нейтрализация, с помощью которых люди нейтрализуют в своем сознании безнравственные и противозаконные поступки и находят оправдание даже самым тяжким преступлениям, и если не слова Карамзина, то найдутся какие-либо другие, ведь в истории можно найти всевозможные примеры. В этой связи не могу не обратиться к другому нашему классику, младшему современнику историка Петру Яковлевичу Чаадаеву. Он считал, что «прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть нечто еще более прекрасное – это любовь к истине». За эту любовь Николай I запретил ему писать и объявил умалишенным. И тогда он написал «Апологию сумасшедшего», и в этой рукописи, оставшейся неизвестной его современникам, мы читаем:
   «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, со склоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если хорошо понимает ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который умудряется все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями».
   «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». Обоснование для приглашения варягов, доведенное до нас из глубины веков Нестором-летописцем, было сформулировано в IX веке, и эта многогранная формула всегда оставалась актуальной для Древней Руси, царской России, Советского Союза и остается таковой для новой России. Не было времен, когда порядок был таков, что не воровали, когда чиновники не занимались поборами. А «так» или «не так» – это понятие относительное. Каждый отрезок истории имеет свои особенности: что кажется незначительным и мелким в одно время, приобретает большое значение в другое. И наоборот.
   «Россия в каком-то смысле вся – страна воров, страна преступников… У нас рынок, но это рынок взяточничества: государственные чиновники продают привилегии за взятки» – так характеризует состояние государства и нынешнего общества в своем интервью, данном компьютерному журналу «Интеллектуальный капитал» в Нью-Йорке осенью 1996 года, претендент на пост главы государства Александр Лебедь.
   Но если «За державу обидно», как озаглавил свою книгу Лебедь, если Говорухина, автора книги «Страна воров», оскорбляет сказанное почти два века назад о России слово «крадут», очевидно, что и обида и раздражение носят чисто политический характер и никакого отношения к подлинному патриотизму не имеют. Их задача была наклеить определенный ярлык именно на современную Россию. В стране, действительно, воруют, несомненно, берут взятки. Но никто еще не доказал, что больше, чем в те времена, когда не было гласности. Чиновники всегда, с древнейших времен разворовывали казну и торговали привилегиями. Давно замечено, что коррупция во всех своих видах, в частности воровство и взяточничество, особенно расцветает в периоды всяческих смут, ломок, перестроек, революций, когда во властные структуры проникают представители теневого бизнеса, когда идет передел и перезахват собственности, когда наряду с кризисом и неустойчивостью власти разрушаются старые нравственные ценности и еще не сформировались новые.
   По подсчетам английских экспертов, ежегодно в мире на взятки расходуется до 80 миллиардов долларов. Их получают государственные чиновники самых различных уровней, а взяткодателями в основном выступают представители компаний, чаще всего дающих взятки для реализации своих интересов в развивающихся странах. За взятки обеспечивается заключение выгодных контрактов и проведение нужных экспертиз, создаются препятствия конкурентам для доступа к государственным заказам и т. п. Взяточничество широко распространено не только в развивающихся странах, но и в странах рыночной экономики. Скандалы, связанные с разоблачениями финансовых махинаций, затрагивают всемирно известные корпорации, такие как «Фольксваген», «Опель», «Дженерал Моторс» и «Фиат». Уровень коррупции в Китае, по международным рейтингам, выше, чем в России, близок к российскому этот уровень в Италии, Испании и Турции. Китайская, итальянская и американская мафии мощнее российской. Но почему-то не слышно, чтобы государственные деятели этих стран называли свое отечество страной воров. В России это стало возможным, потому что борьба с коррупцией подменена политической борьбой, а политическая борьба прикрыта видимостью борьбы с коррупцией.
   Во все времена в России были люди, честно служившие и государству и народу. К сожалению, их было не так много и они подчас выглядели на общем фоне белыми воронами. Странным казался своим сослуживцам управляющий Санкт-Петербургской таможней Александр Радищев – он не брал взяток; удивлял придворных честностью и правдоискательством сенатор Иван Лопухин; специально в надворные судьи, чтобы судить по закону и совести, пошел будущий декабрист Иван Пущин; примером высокой нравственности для всех юристов по сей день остается Анатолий Федорович Кони. Честные чиновники, пытавшиеся бороться с коррупцией, служили и в советской системе. Таким был заместитель Генерального прокурора СССР Виктор Васильевич Найденов. В Питере четверть века проработал районным прокурором скрупулезно честный человек Игорь Борисович Горский; в рамках закона служа режиму, он сумел сделать много добра людям. Немало по-настоящему честных людей и в наше нелегкое время.
   В своих размышлениях о прошлом и настоящем мы исходим из того, что все кажущиеся очевидными утверждения о коррумпированности общества в большой мере отражают наши пристрастия (прежде всего политические). Наш разум не в состоянии охватить все проявления человеческой деятельности в целом, и, вырывая одно из явлений, он невольно, в соответствии с убеждениями и пристрастиями, искажает его. Я приглашаю читателя в путешествие во времени на российской бричке по бездорожью взяточничества и коррупции. Это – путешествие в историю и в настоящее. Путь нелегок, часто мучителен – впереди идеологические ухабы и ямы. Потому неизбежны поломки и падения. Но чем лучше мы будем знать прошлое, тем более верными будут наши представления о настоящем, тем надежнее мы сможем судить и о будущем.

Взятка как историческое наследие

   Искони веков, от Рюрика до наших дней, богата была Русь взяточниками.
Н. Г. Чернышевский

   Взятка известна всем государствам. Ее корни уходят в глубь веков. О взяточничестве судей говорится и в Моисеевом законодательстве, и в знаменитых ХII таблицах Древнего Рима. Не могла остаться в стороне и Русь.
   Взятка – явление не только древнейшее, как проституция, но такое же непременное и вечное. И, как каждое вечное, она носит одежду своей эпохи и меняет ее, когда приходят новые времена.
   Еще в Древней Руси опухоль взятки начала разъедать быт и нравственность народа. Княжеская власть следовала примеру Византии. Там чиновникам не платили жалованья – их услуги оплачивали подданные империи, император предпочитал содержать своих наместников за счет населения. И на Руси власть, не имея средств на содержание воевод, судей и их помощников на местах, давала им возможность кормиться за счет подвластного населения. Следы такого порядка сохранила пространная «Русская Правда», где определены размеры корма вирнику (сборщику виры – денежного штрафа за убийство) с отроком (слугой): по две куры на день, а в среду и пятницу – по сыру, по семь хлебов в неделю, пшена и гороху – по семь уборков, соли – семь голважен и семь ведер солоду. В других случаях древний закон определяет: «а хлеба и пшена по скольку могут ясти» или «а корму им имати себе и конем довольно». Уже с древнейших времен такой корм выплачивался как повинность, но княжеским чиновникам нужен был не корм, а деньги. Должность стали рассматривать как доходную статью.
   Летопись XIII века сообщает, что, когда митрополит Кирилл покинул разоренный монгольским войском Киев и отправился на север во Владимир, он, «проходя грады и веси, по обычаю своему учаше, наказуяше, исправляше», везде проповедовал против «мздоимства, чародейства и пьянства». Это первое известное нравственное осуждение взятки. В 1262 году сербский архиепископ Савва прислал митрополиту Кириллу византийский сборник православных канонов – Кормчую книгу, которую он сам перевел с греческого. Кирилл включил туда положение о том, что священников, дьяконов и игуменов запрещается ставить «на мзде», и в 1274 году Кормчая книга была принята на Владимирском соборе как источник права русской церкви. А в своде законов Псковской феодальной республики – Псковской судной грамоте (XIV в.) княжескому суду предписывается «кунами (мехами. – А. К.) не корыстоваться».
   Через двести лет после проповедей митрополита Кирилла ограничение на взятки ввел Великий князь Московский Иван III. В принятом в 1497 году своде законов – Судебнике предписывалось «посулов боярам, окольничим и дьякам от суду и от печалования не имати никому» и чтобы «ищея и ответчик судиям и приставам посула не сулили в суду». Об этом было велено «покликать по торгам во всех городах Московской и Новгородской земли».
   В 1547 году его юный внук Иван IV провозгласил себя царем и на Лобном месте объявил московскому народу, что все обиды, разорение и тяжкие налоги произошли от неправедного боярского лихоимства и непомерного сребролюбия. Сребролюбие было прямым – в посланиях к князю Андрею Курбскому царь вспоминал, что во время его малолетства и боярского правления бояре растаскивали из дворца серебряную посуду, часть ее оказалась у князя Ивана Шуйского с перечеканенными вензелями.
   Еще в период боярского правления жителям городов и сел разрешили самим ловить, судить и казнить воров и разбойников. Общины начали получать откупные грамоты, дававшие им право избирать из своей среды старост и судей. С предоставлением общинам права собственного суда особым царским указом была установлена ответственность выборных судей. Сразу же взятка стала тяжким преступлением, караемым смертной казнью и конфискацией имущества. «А учнут те выборные старосты и целовальники судить непрямо… и посулы и поминки имати и нашего царского и земского дела по нашему крестному целованию не учнут беречи и правити не по нашему уложению… и тех судей и целовальников казнить смертной казнию без отпросу, а животы (имущество. – А. К.) их и статки (наворованное. – А. К.) взяти и раздати истцам, а достал (остатки. – А. К.) тем людям, кто их доведет».
   В 1550 году был принят новый Судебник. В отличие от прежнего, великокняжеского Судебник Ивана Грозного не только запрещал судьям брать посулы, но устанавливал, что если судья возьмет посул и обвинит кого-то несправедливо, то на судью возлагается уплата иска, царских пошлин втрое, а пени, как государь укажет. Дьяку, если за посул дело запишет не по суду, угрожала тюрьма, подьячему – кнут. Иван Грозный повелел дьяка, принявшего, помимо обычных взяток, начиненного монетами жареного гуся, вывести на торговую площадь. Царь спросил у палачей, кто умеет разрезать гуся, и приказал сначала отрубить у дьяка ноги по половину икр, потом руки выше локтя и при этом спрашивал: «Вкусно ли гусиное мясо?» – и, наконец, отрубить голову. Эта была первая казнь в России за взятку. Не предусмотрена она была Судебником и не имела цели прекратить поборы, а нужна была, по мнению посланника британской королевы Елизаветы Джильса Флетчера, для другого – снять ответственность за притеснения народа с самого царя.
   В 1555 году Иван Грозный издал указ об отмене кормления. Указ применялся не сразу и не повсеместно, и кормление продолжало существовать как средство содержания государевых служащих в городах. Но чтобы воеводы, судьи и дьяки чрезмерно не обогатились и не закрепились у власти в провинции, их назначение ограничивалось определенным сроком, обычно это был год. Для воеводы назначение на двухгодичный срок было знаком исключительного царского доверия. Кормление не только позволяло содержать государевых служащих, но и пополнять казну. Москва не препятствовала насилиям и поборам своих наместников до окончания их службы. А чтобы возвращающиеся из далеких уральских и сибирских мест «откормленные» воеводы не оставили себе слишком много, в конце XVI и XVII веке на трактах выставлялись заставы, стрельцы без стеснения обыскивали воеводские подводы и изымали в пользу казны все, что считали излишками. Некоторых государевых слуг потом ставили на правеж (на дыбу или под кнут) и вымучивали из них всю или большую часть добычи.
   Иностранцы, пребывавшие в Москве в царствование Бориса Годунова, рассказывают о том, что если судья был уличен во взятках, то должен был возвратить взятое, заплатить крупный штраф, а имение его отбиралось в казну. Если уличали дьяка, то ему на шею вешали мешок со взяткой, будь то деньги, или мех, или рыба, возили по городу и секли, а потом отправляли в ссылку. Но иностранные наблюдатели отмечали, что взяточничество от этих суровых мер не уменьшилось, только взяточники стали более осторожными: во избежание подозрения просили прикреплять подарок к образу в доме, или на Пасху при христосовании судьям всовывали деньги вместе с яйцами.
   В начале царствования второго Романова колоссальным влиянием на молодого царя обладал его воспитатель, боярин Борис Морозов. От имени Алексея Михайловича он управлял государством. Чтобы упрочить свое влияние на царя, он женил его на дочери дворянина Ильи Даниловича Милославского, а сам женился на ее сестре. Милославский стал боярином, для него были построены палаты в Кремле рядом с царским дворцом. Новое положение открыло царскому тестю путь к обогащению через взятки. Было придумано множество препятствий для торговли, и кто приносил боярину наибольшую мзду, тот и получал от него грамоту с разрешением. Можно сказать, что Милославский был первооткрывателем золотой жилы – «взятки за лицензию». На ключевые посты царев тесть стал выдвигать своих родственников. Все они были людьми небогатыми и жадными, а наипростейший путь к обогащению – взятки и воровство.
   Особенно отличался на этом поприще глава Земского приказа Леонтий Плещеев, возведенный в чин окольничего. В ведении приказа были «московские разбойные, и татиные, и всякие воровские приводные дела». Плещеев, верша суд, превратил его в инструмент самого наглого вымогательства, и приказ стал, как бы сказали теперь, «мафиозной конторой» под крышей государственного ведомства. Судья не удовлетворялся принятыми подарками, но вытягивал из тяжущихся все, что можно и нельзя взять, и делал их нищими. Для этого он завел целую шайку доносчиков, они выведывали состоятельных людей и подавали ложные доносы, обвиняя их либо в воровстве, либо в убийстве, либо в каком-нибудь другом преступлении. Обвиненных таким образом людей Плещеев отправлял в темницу, там их держали часто по нескольку месяцев, пока его слуги не выторговывали у родных и друзей несчастного деньги за освобождение. Только после уплаты взятки Плещеев освобождал свои жертвы.
   Шурин Плещеева, Петр Траханиотов был также возведен в окольничие и поставлен во главе Пушкарского приказа. Под его управлением находились стрельцы, оружейники, приставы, и он подолгу задерживал выплату им ежемесячного жалованья, а потом отдавал половину или того меньше, заставляя расписываться за полную сумму.
   Жалобы на окольничих много раз подавались царю, но всякое челобитье разрешали либо Морозов, либо Милославский, и управы на лиходеев народ найти не мог. Тогда в народе порешили самим просить царя о справедливости. Москвичи стали собираться у церквей, и 25 мая 1648 года возвращавшегося из Троице-Сергиевой лавры царя остановила толпа, конь был схвачен за узду, поднялся крик, требовали, чтобы царь выслушал народ, жаловались на Плещеева и Траханиотова, просили их сместить. Царь испугался и обещал учинить правый суд, но подручные Плещеева бросились на тех, кто выступал с жалобами, и стали их избивать плетьми. Толпа пришла в неистовство, в дело пошли камни, и народ следом за царем ворвался в Кремль. Стрельцы с трудом удержали толпу от вторжения во дворец. Взбунтовавшиеся москвичи требовали выдачи Плещеева, Траханиотова и боярина Морозова. Толпа ворвалась в их дома, а также в дома многих бояр, разграбила и переломала имущество. Не найдя скрывшегося Морозова, убили его слугу.
   Мятеж продолжался и на следующий день, народ требовал казни ненавистных ему чиновников. Уговоры не помогли, и во дворце решили пожертвовать Плещеевым. Его вывели из Кремля в сопровождении палача. Но палачу не дали исполнить казнь: толпа вырвала у стрельцов вымогателя, его забили насмерть и палками размозжили голову. С убитого сорвали одежду и обнаженное тело волоком потащили по площади с криками: «Вот так угощают плутов и воров!» Ненависть была столь велика, что мертвеца затоптали в грязь, а голову отрубили.
   На третий день мятежа царь, чтобы спасти Морозова, решил принести в жертву и Траханиотова. Стольник князь Петр Пожарский был послан отыскать окольничего и казнить. Траханиотов успел бежать из Москвы, но его разыскали и схватили в Сергиевом Посаде. Чтобы угодить толпе, ему надели колодку и водили по Москве, а потом отрубили голову. В центре столицы после полудня начались пожары, погорели Дмитровка, Петровка, Тверская, Никитская, Арбат, немало людей погибло от огня и дыма, многие опились вином из разгромленных кабаков. Пожар стих только к вечеру, когда обезображенное тело Плещеева было брошено в пламя горевшего царева кабака, словно огонь, как языческий бог, только и ждал этого жертвоприношения.
   Царь и его тесть Милославский всячески старались ублажить москвичей, стрельцов угощали вином и медом. Алексей Михайлович воспользовался крестным ходом и обратился к народу с речью: «Очень я жалел, узнавши о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных моим именем, но против моей воли; на их места теперь определены люди честные и приятные народу, которые будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем я сам буду строго смотреть». Народу были обещаны и другие милости, и царю удалось спасти боярина Морозова.
   Московский мятеж 1648 года – единственное в российской истории восстание народа против коррупции и коррупционеров. Этот уникальный бунт закончился народной победой, и верховная власть единственный раз признала свою неправоту и правоту народа. Мятеж оказал непосредственное влияние на принятое в следующем году Соборное уложение, которое действовало более двух веков. В нем был закреплен запрет на посулы судьям. При неправом суде за взятку пострадавшая сторона могла обратить иск против судьи, причем в тройном размере. В этом случае с судьи взыскивались судебные пошлины, пересуд и правый десяток (пошлина с оправданной стороны), которые шли в пользу казны. За принятие посулов судьи должны были сниматься с должностей, думные чины «лишаться чести», а недумные подвергаться «торговой казни».
   Уложение наложило запрет на взяточничество не только в суде, но и за нарушение воинской обязанности. Так, если боярин или воевода отпускал ратных людей со службы без царского указа за взятки, то по слову государя он подвергался жестокому наказанию.
   В разделе о государевой чести и государевом дворе в Уложении 1649 года указаны разные случаи заговоров против государя, измен и бесчинств. С этой поры узакониваются донос об измене и угроза казнью за недонесение о каком-либо заговоре против царя. Психология доносительства получила правовое основание и оказала колоссальное отрицательное влияние на нравственное состояние общества, послужила одной из основ коррупции, поскольку донос в российском тоталитарном обществе всегда служил важнейшим орудием вымогательства.
   Законодательный запрет не мог, разумеется, прекратить взяточничество. В 1654 году Алексей Михайлович издает указ, в котором говорится, что князь Кропоткин вместе с дьяком Семеновым взял с гороховлян (дворян из города Гороховца) за неприписку их к Москве для несения службы 150 рублей. За это царь повелел в Разрядной книге записать, что князь – вор и посульник, а дьяка бить кнутом по торгам. Из указа 1663 года узнаем, что сибирский воевода Василий Голохвастов в своеобразной форме продолжил дело Плещеева. Он отдал «блудных жен» на откуп в корчму, и им велено было наговаривать на своих клиентов – проезжих купцов. Несчастных посетителей дома терпимости, обвиненных в воровстве и разбое, ждала тюрьма. А оттуда был только один путь на свободу – дать выкуп воеводе.
   Яростную борьбу со взяточничеством начал Петр I. Указом 1714 года было запрещено получение любого рода взяток и установлено, что взяточник должен быть «весьма жестоко на теле наказан, всего имения лишен, шельмован и из числа добрых людей низвергнут или смертью казнен». Чтобы никто из служащих не мог отговориться незнанием указа, царь повелел объявить его всем чиновникам под расписку и отбирать ее с каждого вновь принимаемого на государственную службу, а для сведения народа прибить на торгах печатные объявления.
   Через несколько дней после учреждения Сената царь ввел должности фискалов, в обязанности которых вменил «над всеми делами тайно подсматривать», проведывая и изобличая на суде «всякие преступления, взятки, кражу казны и прочее». При Сенате была введена должность обер-фискала, и он действовал с помощью раскинутой по всем областям и ведомствам сети фискалов. Но никакая тайная полиция не могла удержать от поборов и мелких чиновников, и сановитых, и само окружение императора. Суровые меры не помогали. Александр Меншиков, самый близкий сподвижник императора, обласканный им непомерно, сделанный из пирожников герцогом Ижорским и светлейшим князем, был наипервейшим казнокрадом и взяточником. Как сказал о нем историк Василий Осипович Ключевский, Меншиков был «отважный мастер брать, красть и подчас лгать, не умевший очистить себя даже от репутации фальшивого монетчика». Он окружал себя такими же хищниками, каким был сам, и те обогащались за счет казны и взяток и обогащали своего ненасытного патрона.
   Крупный скандал возник в связи с воровством на подрядах для армии. Помимо самого «светлейшего» в нем оказались замешанными именитые вельможи – и сухопутный генерал-адмирал граф Ф. М. Апраксин, и канцлер граф Г. И. Головкин, и еще многие. По результатам расследования на самого Меншикова был наложен денежный начет – около 145 тысяч рублей (которые он так и не внес), Апраксин и Головкин отделались испугом – конфискацией прибыли, а петербургского вице-губернатора Якова Корсакова и двух сенаторов – князя Григория Волконского и Опухтина публично высекли в Сенате кнутом.
   В 1720 году Берг-коллегия направила на Урал гвардейского капитана Василия Никитича Татищева. Он был послан для того, чтобы «в Сибирской губернии, на Кунгуре и в прочих местах, где отыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить». Энергичные меры Татищева по открытию новых заводов (один из них на реке Исети положил начало Екатеринбургу), сбережению лесов и основанию двух горных школ вызвали недовольство могущественного клана Демидовых. Никита и Акинфий Демидовы – уральские горнозаводчики – пользовались покровительством самого Петра и были полновластными хозяевами обширного уральского края. В казенных заводах они видели конкурентов своим частным, а в Татищеве усмотрели соперника своей безраздельной власти. Попытки подкупить Татищева не удались, и тогда Демидовы обвинили его в получении взяток.
   Слушание затянувшегося дела Татищева состоялось в Сенате в 1723 году. Было решено: за то, что Демидов «дерзнул Его Величество в неправом своем деле словесным прошением утруждать», взыскать с него штраф – 30 тысяч рублей. Тут горнозаводчикам не смог помочь даже сам Меншиков, боявшийся расследования дела об изготовлении фальшивой монеты на Невьянском заводе, ибо при дворе было известно, что он покрыл фальшивомонетчиков. Впрочем, Петр смягчил наказание и скостил штраф до 6 тысяч в пользу Татищева «за оболгание». Но и эта сумма была настолько велика, что превысила – и намного – жалованье, которое получил Татищев за все годы службы. Для Демидовых же эта сумма была ничтожной, и своей цели они достигли: Татищев был отозван с Урала.
   Многолетнее следствие сумело изобличить в казнокрадстве и взяточничестве сибирского губернатора, князя Матвея Гагарина. Среди прочего его обвиняли в получении взяток за отдачу на откуп «винной и пивной продажи». Сенат приговорил Гагарина к смерти, и Петр утвердил приговор. Сам князь во всем повинился. Он писал царю в просьбе о помиловании: «…И я, раб Ваш, приношу вину пред Вашим Величеством, яко пред самим Богом, что правил Сибирскою губерниею и делал многие дела просто непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинил, что и не подлежало, и в том погрешил пред Вашим Величеством…» 16 марта 1721 года губернатор был повешен перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии царя, всего двора и своих родственников. Спустя некоторое время виселицу перенесли на площадь перед Биржей и в ноябре с помощью железных цепей останки укрепили на виселице. Так Петр устрашал.
   Но жестокость не смогла пересилить корысть, и в январе 1724 года был в свою очередь уличен во взяточничестве рьяный изобличитель сибирского губернатора обер-фискал Алексей Нестеров. Его приговорили к наиболее жестокой казни – колесованию. Подобно Ивану Грозному, Петр любил устраивать пышные устрашающие спектакли. Под высокой виселицей, где еще недавно висело тело князя Гагарина, соорудили эшафот – помост и сзади четыре высоких шеста с колесами, спицы которых были обиты железом. Шесты предназначались для отрубленных голов. Приказным и канцелярским чиновникам было велено присутствовать при казни. Сам царь с окружением наблюдал за казнью из окна Ревизион-коллегии. Сначала отрубили головы трем фискалам, а затем палачи взялись за обер-фискала. Нестерову поочередно раздробили сперва одну руку, затем ногу, потом другую руку и ногу. К нему подошел священник и стал уговаривать сознаться, обещая от имени государя милость – немедленно, без дальнейших мучений, отрубить голову. Но Нестеров ответил, что все сказал, тогда его поволокли по помосту туда, где были отрублены головы трем фискалам, и положили лицом в их кровь. Заставив испытать весь возможный набор мучительства, только после этого обезглавили.
   В ноябре 1724 года по приказу Петра I были арестованы фаворит императрицы Екатерины Виллим Монс, незадолго до того пожалованный в камергеры, и его сестра, статс-дама Матрена Балк. Об отношениях императрицы с камергером и его влиянии на государственные и частные дела хорошо знали при дворе, до поры до времени не знал сам Петр. Но «доброжелатель» всегда найдется, и царь получил анонимный донос о близости императрицы с фаворитом. Не доверяя никому секретного дела, затрагивающего его лично, Петр сам допрашивал Монса. Формальное обвинение во взяточничестве скрыло преступление совсем иного рода. Суд из девяти назначенных Петром судей вынес приговор, где было записано, что «…преступления учинил Монс в своей должности, понеже он над всеми вотчинами Ее Величества и над всем управлением командиром был… А так как Монс по делу явился во многих взятках и вступал за оные в дела, не принадлежащие ему, и за вышеописанные его вины мы согласно приговорили: учинить ему, Виллиму Монсу, смертную казнь, а именье его, движимое и недвижимое, взять на Его Императорское Величество». Петр утвердил приговор. Монсу отрубили голову на эшафоте, воздвигнутом на Троицкой площади, и водрузили ее на высокий шест. При дворе толковали, что, если б Монс был уличен только во взятках, его бы не постигла смертная казнь.
   У обезглавленного тела брата выслушала приговор перепуганная и униженная сестра фаворита: «Матрена Балкова! Понеже ты вступала в дела, которые делала через своего брата Виллима Монса при дворе Его Императорского Величества, непристойные ему, и за то брала великие взятки, и за оные твои вины указал Его Императорское Величество: бить тебя кнутом и сослать в Тобольск на вечное житие». Пять ударов кнутом по обнаженной, вздрагивающей то ли от холода, то ли от страха женской спине, а через неделю Матрену Балк усадили в сани и под конвоем трех солдат повезли в Сибирь. Труп Монса с неделю лежал на эшафоте, а когда помост стали ломать, выволокли догнивать в особо устроенное колесо. На столбах, поставленных у эшафота, в день казни были прибиты «росписи взяткам». Роспись самого Монса не сохранилась, но до нас дошла роспись Матрены Балк:

   «1. С Еремея Меера – 300 червонных.
   2. С Любсовой жены – парчу на кафтан да штоф шелковый на самар.
   3. С Льва Измайлова – три косяка камки да 10 ф. чаю.
   4. С царевны Прасковьи Ивановны – 500 рублей, да кусок полотна варандафского, да всякие столовые запасы.
   5. С князя Алексея Долгорукова – 6 лошадей да коляску.
   6. С Петра Салтыкова – возок.
   7. С светлейшего князя (Меншикова. – А.К.) – перстень золотой, муки 50 четвертей, да с княгини его ленту, шитую золотом…»

   В росписи – 23 позиции и среди тех, кто давал взятки, – имена князей Долгоруких, Голицыных, Черкасских, Гагарина, графа Головкина, баронессы Шафировой, Артемия Волынского и других важных и менее важных персон. Перед сердечным другом Екатерины и его сестрой заискивали и прежняя боярская знать, и новые вельможи, и родственники императора.
   Монс добился такой благосклонности царицы, которая была старше его на четырнадцать лет, и имел на нее такое влияние, что «всякий, – писал в своем донесении австрийский посол граф Рабутин, – кто обращался к нему с подарками, мог быть уверен в исходатайствовании ему милости у императрицы». Сам гордый Меншиков, любимец Петра, но обвиненный в казнокрадстве и разных злоупотреблениях, настолько крупных, что даже он попал в опалу, опасаясь худшего, поспешил за помощью к вошедшему в силу камергеру государыни: подарил ему лошадь с полным убранством, устроил в своем доме свадьбу его племянника Петра Балка и, крайне скупой, угощал за свой счет многочисленных гостей. Издержки даром не пропали: Монс похлопотал за «светлейшего» перед Екатериной. А императрица неотступно просила мужа о прощении опального князя, и царь уступил. Пригрозив, если не исправится, лишить его головы, он простил своего любимца.
   Вечером в день казни Петр прокатил Екатерину мимо шеста с посаженной на него головой казненного. И, как гласит легенда, государыня без смущения сказала супругу: «Как грустно, что у придворных столько испорченностей». Когда голова Монса была снята с шеста, Петр приказал положить ее в спирт и поставить на ночной столик в спальне императрицы.
   Глубокий мыслитель и большой поэт Максимилиан Волошин в поэме «Россия» точно и сжато отобразил ход движения российской истории от прошлого к настоящему. Небольшие выдержки из нее, как бы иллюстрирующие повествование, приведу здесь и далее:

     Великий Петр был первый большевик,
     Замысливший Россию перебросить,
     Склонениям и нравам вопреки,
     За сотни лет, к ее грядущим далям.
     Он, как и мы, не знал иных путей,
     Опричь указа, казни и застенка.

   В последний год жизни Петр внимательно следил за делами о казнокрадстве, и тучи снова сгустились даже, казалось, над непотопляемым Меншиковым. По мнению столичных иноземцев, проживи Петр еще несколько месяцев, и мир услыхал бы о многих и великих казнях. Но самодержавная власть досталась Екатерине. Дочь литовского крестьянина и жена шведского солдата, взятая в плен при штурме русской армией Мариенбурга, сделала необыкновенную карьеру, превратившись из служанки Марты Скавронской в императрицу Екатерину Алексеевну. Неграмотная Екатерина встала во главе России задолго до ленинского призыва кухарок к управлению государством. Милого сердцу фаворита ей было уже не вернуть, но за его сестрой гонец поскакал, когда Петр еще не был похоронен. Матрена Балк не успела доехать до Сибири, она была возвращена с половины пути. Ее будущее благополучие и карьера детей были обеспечены: всех их осыпали наградами и чинами.
   После смерти сурового властителя «птенцы гнезда Петрова» полностью освободились от страха:

     Зажатое в державном кулаке
     Зверье Петра кидается на волю:
     Царица из солдатских портомой,
     Волк Меншиков, стервятник Ягужинский,
     Лиса Толстой, куница Остерман —
     Клыками рвут российское наследство.

     Петр написал коснеющей рукой:
     «Отдайте все…» Судьба же дописала:
     «…распутным бабам с хахалями их».
     …………………………………………………..
     Пять женщин распухают телесами
     На целый век в длину и ширину.
     Россия задыхается под грудой
     Распаренных грудей и животов.

   Ключевский заклеймил правителей послепетровской России:
   «…Когда в лице Екатерины I на престоле явился фетиш власти, они почувствовали себя самими собой и трезвенно взглянули на свои взаимные отношения, как и на свое положение в управляемой стране: они возненавидели друг друга, как старые друзья, и принялись торговать Россией, как своей добычей. Никакого важного дела нельзя было сделать, не дав им взятки; всем им установилась точная расценка с условием, чтобы никто из них не знал, сколько перепадало другому. Это были истые дети воспитавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, с его презрением к законности и человеческой личности, с притуплением нравственного чувства».
   Если не знать конкретного адреса этой характеристики, то можно отнести ее к правителям посткоммунистической России, детям воспитавшего их советского военно-полицейского государства.
   С воцарением Екатерины I началась эпоха фаворитизма, захватившая весь XVIII век. Управление государством сосредоточилось в руках менявшихся любимцев самодержца. Все временщики – Меншиков, Долгорукие, Бирон, Шуваловы, а также Орловы, Потемкин, Зубов и другие многочисленные любовники Екатерины II, завершившей царство женщин на российском престоле, смотрели на казну, как на собственный карман, грабили ее без стеснения и принимали щедрые подарки от многочисленных просителей и искателей.
   Меншиков, обласканный еще Петром непомерно, при Екатерине I стал полновластным хозяином страны. Он наворовал и набрал столько, что это не может присниться даже самым наглым нынешним генералам. Его владения превышали территорию иных европейских государств и находились не только в Российской империи: он имел значительные земли в Ливонии, прусский король пожаловал ему округ Рюген, а император Священной Римской империи Карл VI – княжество Козельское в Силезии. Когда в 1728 году Петр II отправил его в ссылку, у него было отобрано 90 тысяч крестьян, города Ораниенбаум, Копорье, Раненбург, Ямбург, Почеп и Батурин, 13 миллионов рублей, из которых 9 миллионов находились в иностранных банках (уже тогда нувориши вывозили капитал за границу), 200 пудов золотой и серебряной посуды, бриллианты, недвижимость и многое другое. В наши дни это оценивалось бы миллиардами долларов.
   Финансовое положение России, крайне напряженное при Петре, превратилось в катастрофическое при его преемниках. Насилие над страной и ее народом только ради собственной выгоды и удовольствия стало нормой при беспутном малолетке Петре II и Анне Иоанновне с ее возлюбленным – Бироном.
   Всесильный фаворит Анны Иоанновны Эрнест Иоганн Бирон, волей императрицы ставший герцогом Курляндским, вывез в Курляндию колоссальные деньги на строительство двух дворцов, скорее королевских, чем герцогских. Бирон практически был самодержавным правителем России и распоряжался ресурсами страны в своих интересах. Много миллионов было затрачено на покупку бриллиантов и других драгоценных камней для семейства Бирона. Как засвидетельствовал в своих мемуарах фельдмаршал Миних, не было в Европе королевы, которая имела бы столько драгоценностей, сколькими обладала герцогиня Курляндская.
   Мнение фаворита было решающим в государственных делах, и даже ближайший родственник императрицы Анны Иоанновны – главнокомандующий Москвы граф Семен Салтыков прибегал к его содействию. Случилось, что в 1733 году он прогневал матушку-царицу пьянством и непомерным даже по тем временам взяточничеством, и тогда он обратился к временщику с просьбой о заступничестве: «…а что на меня вредя доносят, будто бы изо взятку идут дела продолжительно и волочат, и то истинно, государь, напрасно». Бирон заступился, и через две недели Салтыков поручил сыну: «…отнеси к ее сиятельству (Бенигне Бирон. – А. К.) два меха и горностаи и при том скажи: приказал батюшка вашей светлости донесть, чтоб оныя носили на здоровье».
   Любимая Петрова дщерь Елизавета, провозгласившая себя наследницей его преобразований, забирала себе казенные доходы и, когда у нее просили денег на нужды государства, отвечала: «Ищите денег где хотите, а отложенные наши». Ее фавориты делали со страной, что хотели и, обогащаясь сами, привели финансы в полное расстройство. Губернаторы и воеводы, и их чиновники не получали жалованья и кормились взятками. Суды использовали законы только на пользу сильнейшему и богатейшему. При крайней жестокости законов правосудие заботилось лишь об интересах платившего дороже. Генерал-прокурора Сената Глебова даже при дворе считали плутом и мошенником.
   Западные державы соперничали друг с другом, используя корыстолюбие российских вельмож, чтобы направить внешнюю политику восточного колосса в нужное им русло. Датский королевский двор периодически делал ценные подарки «жадному к интересу», как писал о нем Державин, временщику Елизаветы графу Петру Шувалову. Канцлер империи граф Алексей Бестужев-Рюмин при окладе 7 тысяч рублей в год получал еще «пенсион» от британского правительства – 12 тысяч рублей и требовал от него прибавки. Его постоянный соперник при дворе за влияние на Елизавету, граф Иоганн-Герман Лесток получал ежегодную пенсию в размере 15 тысяч ливров от главного врага Англии – французского двора. О чьих интересах прежде всего беспокоились эти государственные мужи?
   Положение сложилось нетерпимое, и умная Екатерина II уже через месяц после восхождения на престол издала указ о борьбе со взяточничеством (июль 1762 г.). В нем говорилось, что нет не пораженного язвой лихоимства правительственного учреждения, и в торжище превратились суды: «…ищет ли кто места – платит, защищается ли кто от клеветы – обороняется деньгами, клевещет ли на кого кто – все происки свои хитрые подкрепляет дарами». Царским гневом грозила Екатерина неправедным судьям.
   Но ничто не помогло, и годы спустя императрица признала свое бессилие – правосудие по-прежнему продавалось платившему дороже. Одному из своих придворных она даже подарила вязаный кошелек, чтобы ему было куда складывать взятки. Губернаторов она предпочитала не менять: старые уже награбили, а вновь назначенный начнет грабить сызнова. При дворе не скрывалось, что воинские командиры кормили солдат за счет населения, а казенные деньги, отпускаемые на их содержание, клали себе в карман. При годовом жалованье 700–800 рублей доход командира полка достигал 15–20 тысяч. Президенту Военной коллегии, ходатайствовавшему перед Екатериной за неимущего офицера, она ответила: «Если он беден – это его вина, он долгое время командовал полком».
   Петр установил, что, прежде чем получить офицерский чин, дворянин должен прослужить солдатом. Те, кто не имел знатных покровителей или не мог дать кому следует взятку, так и начинали службу. Весь положенный срок рядовым солдатом прослужил Г. Р. Державин. Зато те, кто мог дать взятку или имел влиятельного покровителя, записывали в полк младенца, он числился на службе, в отпуске, но выслуга лет ему шла и присваивались чины. «Матушка, – сообщает герой пушкинской «Капитанской дочки» Гринев, – была еще мной брюхата, как я уже был записан в Семеновский полк сержантом по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника… Я считался в отпуску до окончания наук».
   Со времен Петра пастыри превратились в государственных служащих, но только по духовному ведомству. Все пороки чиновничества были, естественно, присущи и священнослужителям. Бытописатель Андрей Болотов оставил потомкам свидетельство о мздоимстве в Тамбовской епархии: «Всему была положена цена и установление. Желающий быть попом должен был непременно принесть архиерею десять голов сахару, кусок какой-либо парчи и кой-чего другого, например гданьской водки». Архиерей узнал, что в местечке Раненбурге поп богат и имеет до трехсот ульев, он велел притащить его к себе и бить плетьми, покуда не вымучил из него 500 рублей.
   Фавориту императрицы графу Григорию Орлову пожаловался приехавший из провинции в столицу губернатор: его, дескать, без конца обвиняют во взятках. А это не по закону, никто его в том не уличил. Граф похлопал чиновника по плечу: «Что, мой друг, закон! Меня тоже в этом обвиняли, но что любопытно – как только я перестал брать, так и обвинять прекратили».
   Екатерина II щедро одаривала за счет казны придворных, и прежде всего, разумеется, своих фаворитов. Братьям Орловым она подарила 45 тысяч крепостных крестьян, Григорию Потемкину (как полагают многие историки, своему тайному мужу) – 37 тысяч душ крепостных (учитывались только мужчины) и 9 миллионов рублей. В 1776 году она подарила ему Аничков дворец. Потемкин продал его откупщику Шемякину, казна выкупила, и императрица снова подарила его князю Потемкину-Таврическому.
   Особенно щедра была постаревшая Екатерина к своему последнему фавориту – Платону Зубову. Он был моложе своей царственной любовницы на 38 лет и использовал это немаловажное обстоятельство, чтобы выжать из императрицы все, что можно и нельзя. Не имевший никаких достоинств, в отличие от Потемкина, кроме физических, не обладавший задатками государственного деятеля, не способный ни к чему иному, как быть любовником, он из поручиков конной гвардии быстро производится в высшие чины, становится генерал-фельдцейхмейстером, к нему после смерти Потемкина переходят его должности новороссийского генерал-губернатора, начальника черноморского флота: ему жалуются громадные поместья с десятками тысяч крепостных (два уезда), он возводится сначала в графское, а затем и княжеское достоинство, награждается всеми российскими орденами. Его братья и отец стали графами, и своего отца – провинциального вице-губернатора фаворит сделал обер-прокурором Сената. Сенаторов трудно было удивить взяточничеством, но граф Александр Зубов прославился на этом поприще. Он принуждал уступать ему старые тяжебные дела и затем добивался их решения в свою пользу, сам участвуя в вынесении этих решений.
   В 1781 году после ревизии Белгородской губернии, открывшей картину повального взяточничества, императрица издала указ, в котором признала бесплодность своего «материнского увещевания», так как «обнаружилось, что и теперь нашлись такие, которые мздоимствовали в утеснение многих и в нарушение нашего интереса».
   Француз Шарль Массон, состоявший на русской службе и бывший адъютантом президента Военной коллегии генерал-фельдмаршала князя Николая Салтыкова, оставил «Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I», где так описал обстановку последних лет правления императрицы:
   «Все пружины управления были испорчены: любой генерал, губернатор, начальник департамента сделался в своей сфере деспотом. Чины, правосудие, безнаказанность продавались с публичного торга. Около двадцати олигархов под покровительством фаворита разделили Россию, грабили или позволяли грабить казну и состязались в обирании несчастных. Можно было наблюдать, как самые ничтожные из их слуг и даже их рабы в короткое время достигали значительных должностей и богатств. Кто получал триста или четыреста рублей жалованья и не имел иной возможности увеличить его, кроме как злоупотребляя своим положением, строил вокруг императорского дворца дома стоимостью пятьдесят тысяч экю… Всякий, через чьи руки проходила некоторая сумма казенных денег для выполнения какого-либо поручения, нагло удерживал из нее половину, а потом делал представления, чтобы получить больше, – под тем предлогом, что сумма была недостаточна… Воры покрупнее потворствовали грабежу мелких воришек и были в нем соучастниками. Министр почти в точности знал, сколько приносила его секретарю каждая из его подписей, а полковник не стеснялся делить с генералом прибыли, которые он наживал на солдатах. Начиная с главного фаворита и кончая последним чиновником, все смотрели на государственное достояние, как на легкую добычу».
   Возлюбленная Павла I, камер-фрейлина его супруги – императрицы Марии Федоровны Екатерина Нелидова выпросила у императора 2000 крестьянских душ для герцога Шуазен-Гофье за то, что он сочинил в ее честь стихи и сделал рисунки. По подсчетам князя Александра Васильчикова в XVIII веке императоры и императрицы пожаловали в награду фаворитам, генералам и придворным 1 миллион 800 тысяч душ, только просвещенная Екатерина раздала их 800 тысяч.

Гоголевская русь

   Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью даже и для таких людей, которые и не рождены, чтобы быть бесчестными.
Н. В. Гоголь

   С воцарением Александра I Россия вошла в новое время. Воспитанник приверженца республиканских взглядов швейцарца Лагарпа Александр был полон либеральных идей и надеялся преобразовать отечество и избавить его от взяточничества и воровства. Намерения остались благими. Не сумев практически ничего реализовать, царь вскоре окончательно от них отказался. Кажется не случайным, что именно в царствование Александра родился гениальный писатель Николай Васильевич Гоголь. Он нарисовал такую картину российской жизни и так глубоко проник в суть русской души, что и по сей день сохраняется убеждение, что мы живем в той самой стране, которая описана в «Мертвых душах», и каждодневно сталкиваемся с теми чиновниками, которых мы увидели в «Ревизоре». Поэтому с полным правом мы можем исторический период, начавшийся в царствование Александра и завершившийся в 1917 году, называть гоголевским. Мир Гоголя – это вся Русь.
   Еще при жизни императрицы Екатерины II ее внук великий князь Александр писал своему другу, послу в Константинополе графу Виктору Кочубею: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок: грабят со всех сторон…» Взойдя на российский престол, через сорок лет после первой попытки Екатерины искоренить взятки, он повторил ее инициативу. В новом указе «Об искоренении лихоимцев» Александр I констатирует, что «пагубное лихоимство или взятки не только существуют, но даже распространяются между теми самыми, которые ими должны гнушаться и пресекать…»
   Молодой царь высказал твердое намерение «оное истребить в самом корне». Но реальных возможностей для истребления корней «оного» не было и быть не могло. Большая часть служилого дворянства была «расположена искать в распоряжениях правительства лишь собственную выгоду, которая часто заключается в мошеннических проделках». Об этом в том же 1802 году сказал граф Павел Строганов на заседании Негласного комитета, куда входили друзья-соратники мечтавшего о реформах императора.
   Для подавляющего большинства российского чиновничества казнокрадство и мздоимство были стилем жизни. Они не представляли себе, что можно жить иначе. В губерниях и уездах от всевластных чиновников всецело зависело решение любого вопроса и продвижение или, наоборот, торможение нужной просителю бумаги. Чиновники были единственными толкователями и исполнителями законов. Радикальным средством истолковать закон в свою пользу для жалобщика и просителя оставалась взятка. Думаю, что если бы Карамзина попросили одним словом охарактеризовать главное занятие российского чиновничества, он бы ответил: взяточничество. В этом своем мнении опираюсь на коллективный портрет чиновного люда, данный Пушкиным:

     …крючковатый
     Подьяческий народ,
     Лишь взятками богатый
     И ябеды оплот.

   Опальный реформатор Михаил Сперанский в 1819 году был назначен генерал-губернатором Сибири. Не растерявший еще надежд «оное истребить», он сотнями увольнял старых плутов и на их место набирал новых. Ретивый администратор нагнал такой ужас на земскую полицию, что мужики брали «взятки наоборот» – деньги с чиновников за то, чтобы не ходить с челобитьем. Года через три все вошло в прежнюю колею, и новые чиновники стали наживаться не хуже прежних.
   Время Николая I – это господство бюрократии, канцелярщины и бумаготворчества. Сотни тысяч бумаг ежегодно отправляли центральные учреждения для исполнения на местах. В губерниях даже не успевали их осмыслить, все сводилось лишь к переписке и внешнему оформлению. Бумагу не исполняли, ее, как тогда говорили, «очищали». В 1842 году министр юстиции представил государю отчет, в котором значилось, что по его ведомству по всей империи не очищено еще 3 миллиона 300 тысяч дел, изложенных по меньшей мере на 33 миллионах листов. Канцелярский порядок обеспечивали средние и даже низшие чиновники. Они были движителями сложного канцелярско-бюрократического механизма и двигали его в собственных, cугубо корыстных интересах. Герцен писал из Вятки, где он служил в губернской канцелярии, что без взятки «не обходилось ни одно дело, не могла быть ни принята, ни исполнена ни одна бумага, не разрешался ни один гражданский или уголовный процесс. Взятками же откупались обыватели от наказаний не только за содеянные, но и несодеянные преступления».
   В те годы в Московском департаменте Сената пятнадцать секретарей, не считая писцов, вели громадное дело об одном откупщике. Дело разрослось и только его «экстракт» для доклада составил 15 тысяч листов. Было велено все бумаги препроводить в Петербург. Несколько десятков подвод с бумагами отправились в столицу. Но в пути исчезли. Пропали подводы, бумаги и извозчики.
   В середине ХIХ века питейные откупщики практически поработили Россию. Повсюду царило пьянство, и оно давало откупщикам такую прибыль, что современники сравнивали ее с данью, которая собиралась во времена татарского ига. В одном только 1856 году русский народ, по официальным подсчетам, пропил более 151 миллиона рублей. А в казну поступило всего 82 миллиона, остальное осело у откупщиков. Они беспокоились о сохранении высоких доходов, и вся местная администрация была ими закуплена.
   Взяв откуп, купец прежде всего старался задобрить чиновников, одних – угощениями, другим посылал деньги и водку, третьих брал «на жалованье». «Откупщик, – сообщает бытописатель того времени, – вернее, чем Табель о рангах или штатные положения, соопределял удельный вес каждого должностного лица. Тот, кому откупщик платил много, высоко стоял в служебной иерархии, кому платил мало – стоял низко, кому совсем не платил – представлялся не более как мелкой сошкой. Размеры платежей откупщика определяли значение губернских деятелей в глазах высшего начальства. Получающий с откупщика более мог послать более щедрую дань в Петербург, а следовательно, скорее заслужить благосклонность в высших сферах».
   Автор удивительного исследования «История кабаков в России» Иван Григорьевич Прыжов разыскал и привел в своей книге реестр расходов откупщика:

   губернатору на улучшение города – 3000 рублей
   ему же на канцелярию – 1200 рублей
   председателю казенной палаты – 2000 рублей
   полицмейстеру – 1200 рублей
   исправнику – 600 рублей
   советнику питейного отделения – 600 рублей
   винному приставу – 600 рублей
   окружному – 500 рублей
   столоначальнику и на стол – 500 рублей
   секретарю полиции – 300 рублей
   секретарю земского суда – 300 рублей
   непременному заседателю – 300 рублей
   частным приставам (трем) – 720 рублей
   становым (трем) – 720 рублей
   квартальным надзирателям (шести) – 360 рублей.

   Он же свидетельствует, что в одном из небогатых уездных городов Новгородской губернии в 1856 году чиновникам натурой было роздано 856 ведер водки (!). Свои экстраординарные расходы откупщики восполняли снижением качества продукта. Хорошую водку сменила мутная жижа, называемая в народе сивухой.
   Современный историк – исследователь правительственного аппарата ХIХ века П. А. Зайнчковский приводит данные о поборах губернаторов. Так, архангелогородский губернатор Фрибес получал от откупщика ежегодно три или четыре тысячи рублей серебром, а его пензенский коллега Панчулидзев обложил данью всех двенадцать откупщиков губернии и брал по две тысячи рублей ежегодно с каждого. Псковский губернатор Бартоломей, зная, что полиция кормится взятками, потребовал от полицмейстера и ему выплачивать по пять тысяч рублей в год.
   Губернаторы и городничие, следуя традиции окольничего Плещеева, ложно обвиняли местных богатых купцов в каком-либо преступлении и заключали их в тюрьму, пока те не откупались. Не случайно Салтыков-Щедрин, прошедший большую управленческую школу, служивший вице-губернатором в Рязани и Твери, писал, что вкладывать капитал во взятки лучше, чем в банк, потому что это дает гарантию от разорительных придирок со стороны властей.
   Иерархия взяток не ограничивалась губернаторами. Им тоже приходилось давать начальству. Правитель канцелярии киевского генерал-губернатора Бибикова Писарев обложил ежегодной данью в 10 тысяч рублей подчиненных губернаторов. Тех, кто пытался уклониться, наказывали. Так, в течение нескольких лет не утверждался в должности управляющего Подольской губернией генерал-майор А. А. Радищев, отказавшийся платить дань. О лихоимстве Писарева докладывали царю, но Николай благоволил к Бибикову и не хотел его огорчать, зная, что жена Писарева находилась в нежнейшей дружбе с генерал-губернатором, и он не мог с ней расстаться. Поэтому Писареву было пожаловано придворное звание камергера, а через несколько лет он был назначен олонецким губернатором.
   Когда Николай велел выяснить, кто из его 58 губернаторов не берет взяток, III отделение доложило – только двое: киевский – Фундуклей и ковенский – Радищев (тот самый, что отказывался платить дань в канцелярию Бибикова). И царь был в недоумении: что не берет взяток Фундуклей, понятно, он очень богат, но почему не берет Радищев? Честность сына одного из первых российских интеллигентов, автора «Путешествия из Петербурга в Москву», показалась чрезмерной – не в духе времени, не в духе двора.
   Петербургский историк В. М. Зверев разыскал в архивах журнала «Русская Старина» и опубликовал в «Российской провинции» (1995, № 5) анонимную записку, относящуюся к 1857 году, о причинах всеобщего неудовольствия в России. Неизвестный автор писал:
   «Неудовольствие всеобщее возникло по причине весьма ясной и естественной: между царем и народом стоит дурная и злонамеренная администрация, легион воров, известный под названием бюрократии, который заслоняет народ от царя, а царя от народа, обкрадывает и обманывает обоих. Грустно сжимается сердце русское при взгляде на внутреннее состояние России, на администрацию нашу. Что видим мы в ней? Преступное равнодушие к благу общему, презрения достойное поползновение к выгодам личным; почти все в ней основано на обмане и плутнях, почти везде мошенничества, грабеж; почти все продается, почти все покупается. Нет почти такого скверного дела, коего с помощью денег нельзя было бы совершить; нет почти уголовного преступления, от коего нельзя было бы откупиться. Правительство русское вообще слывет за самодержавное, но на самом деле власть его ограничена гидрой бюрократии. Царь издает законы по своему благоусмотрению, но из этих законов чиновники исполняют лишь те, которые приносят им выгоды; законы, выгод им не приносящие, они исполняют плохо и нерадиво, а законов, могущих причинить ущерб их выгодам, они вовсе не исполняют. Золото – вот истинный самодержец русской бюрократии. Ему одному она служит усердно и повинуется беспрекословно!»
   В конце своего царствования Николай I сказал наследнику престола: «Во всей России, Саша, только двое человек не воруют: ты да я». Окружение императора погрязло во взятках и казнокрадстве. В Военном министерстве процветало взяточничество и воровство, доходившее, как говорили современники, до грабежа. Сам министр граф Александр Чернышев и его друзья – дежурный генерал Главного штаба граф Петр Клейнмихель и генерал-адъютант граф Владимир Адлерберг под чужими именами брали подряды на военные поставки, а затем делили между собой огромные доходы. При дворе втихомолку шла распродажа и чинов и орденов. Директор императорских театров Андрей Сабуров в 1851 году заплатил двадцать тысяч рублей серебром Жеребцовой, любовнице министра двора, князя Петра Волконского, за чин гофмейстера.
   Старика Волконского сменил граф Владимир Адлерберг – личный друг императора. Николай доверял ему, и наследник престола воспитывался вместе с сыном графа – Александром Адлербергом. С приходом графа в Министерство двора в его делах воцарился полный беспорядок, прекратился ежегодный учет имущества. Поэтому в Лондоне оказалась часть великолепного сервиза из севрского фарфора, подаренного Людовиком XVI Екатерине II. По всем подрядам, что заключало министерство, подрядчики были обязаны выделять часть своих барышей министру и его любовнице Мине Бурковой. А она широко пользовалась положением и влиянием графа и торговала местами, чинами и орденами. Злой наблюдатель, обиженный на Александра II и его двор, князь Петр Долгоруков, заявив о стремлении сказать правду о «сволочи, составляющей в Петербурге царскую дворню», по отбытии из России в 1860 году описал, как добывались чины и кресты:
   «Гостиная Мины Ивановны набита людьми знатными, которые приезжают на поклон и заискивают ее покровительства…Через нее легко получить место при дворе, а по почтовому ведомству, доколе им управлял Адлерберг, то есть до 1858 года, без нее просто нельзя было получить никакого места. Ее милость возводит людей, а гнев низвергает их… Самый низкопоклонный из мининских холопов в первопрестольной столице – начальник Московского архива иностранных дел князь Михаил Андреевич Оболенский, который через ее посредство купил чин гофмейстера».
   При дворе Александра II стал влиятелен граф Александр Адлерберг, друг царя с детских лет. Придворные смотрели на него, как на временщика, министры ездили на поклон к молодому генерал-адъютанту. Он был известен в придворных кругах как страстный картежник и неисправимый мот, беспрестанно нуждающийся в деньгах. Сменив своего отца в должности министра двора, он сделал все, чтобы порядок вещей, когда не существовало ни контроля, ни гласности, продолжался, а он мог, пользуясь дружбой государя, запускать лапу свою в государственное казначейство почаще и поглубже.
   Множество назначений, как засвидетельствовал в своих воспоминаниях граф С. Ю. Витте, и других неопрятных дел устраивалось через морганатическую супругу Александра княгиню Юрьевскую. Княгиня (первоначально еще в качестве княжны Долгорукой) не брезговала принимать крупные подношения, и это был путь для крупных дельцов добиться концессий на строительство железных дорог. Ажиотаж вокруг строительства стал источником постоянного дохода для всех членов царской семьи. Брат царя генерал-фельдмаршал великий князь Николай Николаевич Старший получил взятку в размере 200 тысяч рублей за успешные хлопоты по предоставлению концессии нужному человеку. Сам Александр II, как рассказывает в своем дневнике военный министр Д. А. Милютин, заботился о том, чтобы концессии на железные дороги принесли барыши его фаворитам и фавориткам. Он отдал распоряжение министру путей сообщения разместить крупный заказ на заводах Мальцева, но под негласным условием, чтобы заводчик ежегодно выплачивал определенную сумму жившей отдельно жене – приятельнице императрицы.
   Двор оставался средоточием коррупции вплоть до падения монархии. Николай Алексеевич Некрасов дал такую характеристику придворному:

     Носил ливрею царскую,
     Сорил казну народную.

   Многочисленные члены императорской фамилии в этом смысле не покидали передовых позиций. После трагической гибели отца Александр III решил на месте рокового покушения на Екатерининском канале воздвигнуть грандиозный Храм Воскресения. Его брат, великий князь Владимир Александрович, под чьим шефским надзором шло сооружение церкви, использовал этот долгострой того времени с немалой выгодой для себя, и обошлось его шефство казне втрое против сметы.
   «Великое это горе – великие князья! Только мошенники уживаются с ними, потому что дают им наживаться», – записал в своем дневнике издатель газеты «Новое время» Алексей Суворин. Его дневник пестрит пометками о коррупции членов императорского дома и министров. Суворин знал их, с некоторыми был достаточно близок, чтобы составить о них верное представление. О великом князе Петре Николаевиче он пишет, что тот получил пять миллионов рублей за основание общества «Феникс», акции которого были искусственно вздуты до 700 рублей, а потом стали продаваться по 50 рублей. Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович получил взятку в два миллиона рублей за отсрочку по его ходатайству введения в Москве винной монополии. О взятке, полученной дядей царя, было известно и самому Николаю II. Убежденный монархист, Суворин пришел к печальному выводу: «Россия – это поместье Романовых, и они наживаются всячески».
   Министр финансов Витте выделил 500 тысяч рублей на перестройку квартиры министра внутренних дел Сипягина, и глава ведомства путей сообщения князь Хилков признался Суворину: «Витте нас всех презирает, потому что знает, что всякого из нас может купить».
   После поражения в русско-японской войне, в которое внесли свой вклад и интендантские воры, организовавшие поставку в армию расползающихся сапог и поистине «золотого» обмундирования, была проведена ревизия интендантства и по ее результатам арестована целая группа военных чиновников. Полковники Дутов, Акимов, Миткевич и их подчиненные продавали коммерческую информацию. При объявлении торгов на поставку они вскрывали конверты той или иной фирмы, затем снова заклеивали их и сообщали условия, предлагавшиеся этой фирмой, их конкурентам, чтобы те могли предложить более выгодные. За это получали взятку. А на публичных торгах, естественно, всех обходила фирма, получившая нужные сведения. Военно-окружной суд приговорил взяточников к разным срокам тюремного заключения – от полугода до двух с половиной лет.
   Войны и революции способствовали дальнейшему падению морали. Попытки как-то помешать безудержному казнокрадству, предпринятые Петром Столыпиным, натолкнулись на такое сопротивление чиновничества, которое глава правительства преодолеть не смог и вынужден был публично признать свое бессилие: «По-видимому, воровство имеет союзников везде, имеет сильную руку в таких местах, что громы отводятся в сторону…» (Новое время, 26 апреля 1908 г.).
   В 1907 году столица выбирала компанию для строительства городского трамвая. Претендовали две – германская «АЕГ» и американская «Вестингауз». Тендер выиграл заокеанский подрядчик. За помощь руководитель его российской конторы заплатил гласному Петербургской думы Виктору Дандре 7,5 тысячи рублей. В 1910 году подряда на строительство моста имени Петра Великого через Неву добивались Коломенский завод и варшавская фирма «Рудский и К°». За пять тысяч Дандре сумел устроить дело так, что Дума предпочла поляков.
   На этот раз не сошло – гласный был арестован. Сенатский прокурор, председатель ревизионной комиссии Петербургской думы, статский советник Дандре был гражданским мужем великой балерины Анны Павловой и жил на широкую ногу – содержание балерины стоило недешево. Суд квалифицировал его деяние не как получение взятки, а как «введение в заведомо невыгодную сделку». Дандре приговорили к штрафу в 36 тысяч рублей. Он заплатил штраф, выплатил также неустойку в размере 25 тысяч рублей за разрыв Анной Павловой контракта с Мариинским театром и навсегда увез балерину в Лондон. Ресурсы городской казны позволили ему заранее купить дворец Айви Хауз, где супруги (а они к тому времени обвенчались) и поселились.
   Распутинщина – апогей господства коррупции при дворе и в высших эшелонах власти. Она окончательно дискредитировала самодержавие в глазах русского народа. Временщик, простой мужик Григорий Распутин стал в массовом сознании главным правителем России и символом вырождения монархии. Распутин брал взятки за все без стеснения, и это было широко известно. Министр внутренних дел Александр Протопопов за постоянную поддержку Распутина у царицы платил ежемесячно из фондов департамента полиции по тысяче рублей. На улицах Петербурга распевали:

     Он министров назначает,
     Он и взятки получает,
     Все ему дают!
     И Россией управляет,
     Из народа выжимает
     Он последний грош.

   Весной 1916 года военная контрразведка арестовала близкого Распутину личного банкира императрицы Дмитрия Рубинштейна. Александра Федоровна добилась у царя его освобождения. В сентябре Рубинштейн был выпущен из тюрьмы, и царица известила об этом хлопотавшего о банкире советника и секретаря Распутина Арона Симановича телеграммой: «Симанович, поздравляю. Наш банкир свободен. Александра».
   В ноябре 1916 года премьером был назначен возглавлявший до этого Министерство путей сообщения Александр Трепов. Чтобы избавиться от Протопопова и вмешательства Распутина в политику, Трепов решил дать Распутину «отступное». При посредничестве своего родственника, генерала А.А.Мосолова, частого собутыльника «старца», он предложил Распутину 200 тысяч рублей единовременно, оплату его расходов по содержанию квартиры в Петербурге и ведению домашнего хозяйства, а также охрану для обеспечения безопасности. Единственная просьба Трепова состояла в том, чтобы Распутин не вмешивался в назначение министров и высших чинов управления. Распутин встретил предложение премьера в штыки и сообщил обо всем императрице Александре Федоровне. И для Распутина, и для Трепова это стало началом конца: 16 декабря Распутин был убит придворными заговорщиками, а Трепов, пробыв главой Совета министров немногим больше месяца, сдал дела.
   Авторитет монархии в последние месяцы ее существования был настолько низок, что после убийства Распутина военные опять арестовали Рубинштейна. На этот раз царица оказалась бессильной настолько, что новый министр юстиции Николай Добровольский мог стойко противостоять ее требованию освободить Рубинштейна. И тогда, как свидетельствует в своих записках Симанович, было решено прибегнуть к старому испытанному средству – взятке. Вместе с женой банкира Симанович отправился к министру и вручил ему 100 тысяч рублей и драгоценности для свадебного подарка дочери. Средство оказалось верным, и министр тут же согласился прекратить судебное преследование. Но, опасаясь контрразведки, он все же не освободил обвиняемого в шпионаже банкира, а разрешил только его перевод в охраняемый санаторий.
   Сам Симанович во время февральских событий 1917 года был арестован. И ему пришлось давать взятку уже за собственное освобождение. Вернувшийся из эмиграции Александр Исаевич Солженицын в своем выступлении в Государственной думе сказал, что при всех недостатках и слабостях Временного правительства среди его членов не было воров и взяточников. Очевидно, писатель ошибается, не верить Симановичу в данном случае нет оснований. А тот уверял, что 200 тысяч рублей были вручены министру юстиции Переверзеву, после чего Симанович был освобожден под подписку о немедленном выезде из Петрограда. За отмену этой подписки Симанович вновь раскошелился. На этот раз взятку пришлось давать параллельной власти – в Петроградский Совет. Сорок тысяч рублей потребовал у него «за хлопоты» член исполкома Совета Николай Соколов – автор знаменитого приказа № 1, который отменил подчинение солдат офицерам и сыграл колоссальную роль в развале русской армии.
   Коррупция поселилась в Советах еще до прихода их к власти, и это несомненно помогло ей развиться и окрепнуть после октября 1917 года.

Под красным колпаком

   Революция, низвергшая «режим», оголила и разнуздала гоголевскую Русь, обрядив ее в красный колпак, и советская власть есть, по существу, николаевский городничий, возведенный в верховную власть великого государства.
Петр Струве

   Низвержение существующего режима, легкость, с которой это удалось сделать, одурманили разум победителей, им стало казаться, что так же легко, как взяли власть, в одночасье можно будет построить новое идеальное общество, надо только отменить частную собственность, буржуазную мораль и законы прежнего режима. И большевики совершили этот безумный шаг: они отменили действовавшее в России законодательство, все прежние законы Российского государства. Как и буржуазная мораль, оно было объявлено ненужным. Стал казаться реальностью призыв «Интернационала»:

     Весь мир насилья мы разрушим
     До основанья, а затем
     Мы наш, мы новый мир построим:
     Кто был ничем, тот станет всем.

   Но одно дело с воодушевлением пропеть революционный гимн, а другое – наяву осуществить его фантастические и по своей сути анархические рекомендации.
   Именно в эти дни замечательный писатель Леонид Андреев записал в своем дневнике: «В истории «Великорусская революция» займет место как небывалый дотоле момент, когда частью мира правил, как самодержец, коллективный Дурак…» Утописты, жаждущие «стать всем» и перепутавшие идеальный мир с реальным, освободили население колоссальной страны и от соблюдения законов, и от всякой морали.
   Как бы ни был порочен прежний правопорядок, он имел пусть несовершенную, но юридическую основу и обеспечивал взаимное сосуществование людей. Теперь образовалась пустота, которая должна была заполниться революционным правопорядком. На деле – полный произвол толпы. Революционная «законность», основанная на «пролетарском сознании» вместо реальных законов; отрицание прошлого означали передачу власти любому вооруженному разбойнику, готовому грабить, и новым чиновникам, главным образом, из тех же разбойников, но вооруженных мандатом, дающим неограниченные права чинить во имя всеобщего блага любой произвол.
   «…Древняя, темная историческая жизнь России, так долго скрывавшаяся под спудом империи, сразу выступила из берегов, как только большевицкая пропаганда (от кого бы и во имя чего бы она ни исходила) обратилась с призывом к жадным, мрачным и разбойничьим сторонам русской души…» Суть явления, схваченная Максимилианом Волошиным, шире вопросов, затрагиваемых нашей темой, но имеет к ней прямое отношение. Это явление и предопределило размах коррупции, поражавшей воображение даже вождя, бросившего разбойничий клич: «Грабь награбленное!»
   Коррупция пронзила структуры советской власти с первых же минут ее реального владычества. Нувориши, дорвавшиеся до сладкого пирога власти, при отсутствии какого бы то ни было контроля, утрате религиозных ограничений и моральных ценностей, когда свобода и жизнь человеческая ровным счетом ничего не стоили, получили право и реальную возможность распоряжаться чужой и малоценной для них жизнью, чужой свободой и чужим имуществом. Множество чиновников старого аппарата, перешедших на службу к новой власти, приспосабливаясь к идеологии и требованиям новых властителей, успешно внедряли старые бюрократические традиции. И возник красный городничий (как бы он ни именовался – начальник ЧК или красный директор), такой же самодур, такой же всевластный хозяин чужих жизней, но только отягощенный идеологическими предрассудками демагог. Как заметил философ Николай Бердяев, «в нестерпимой революционной пошлости есть нечто гоголевское…»
   Законодательный вакуум долго существовать не может, это гибель государства, и пришлось срочно лепить новое законодательство. Новые законы не успевали за жизнью, и ведомства стали издавать свои распоряжения и инструкции. Эти подзаконные акты навсегда определили характер советского законодательства, они имели преимущество перед законом, они не публиковались (или публиковались в закрытых ведомственных изданиях), многие были секретными или «для служебного пользования», их никто не знал, кроме служащих соответствующего ведомства, они целиком отдавали человека во власть чиновника, открывая необъятный простор для произвола и коррупции.
   Новые чиновники легко подкупались, и взятка подчас была единственным средством вырваться из их лап, спасти жизнь. Один из руководителей кадетской партии И. В. Гессен рассказал в своих воспоминаниях, что Петроградская ЧК угрожала его другу привлечением к делу об убийстве Урицкого, и тогда он «сумел найти новоиспеченного сановника, который за солидную взятку выдал пропуск в Финляндию без предварительного сношения с Чекой». Сам Гессен сумел покинуть Петроград после того, как облегчил свой карман на 12 тысяч рублей в пользу советских чиновников.
   Даже в условиях всеобщего беззакония и произвола широкое распространение взятки слишком компрометировало пролетарскую власть, и она вынуждена была принять оборонительные меры. 2 мая 1918 года Московский революционный трибунал приговорил четырех сотрудников следственной комиссии, обвинявшихся во взятках и шантаже, к шести месяцам тюремного заключения. Ленин был возмущен мягким приговором, потребовал исключения судей из партии и настоял на немедленном пересмотре дела. ВЦИК отменил приговор, и трое из четверых были осуждены на десять лет лишения свободы. События развивались стремительно – 4 мая Ленин направил наркому юстиции Дмитрию Курскому записку, в которой потребовал внести законопроект, в котором предусмотреть наказание за взятку не ниже десяти лет тюрьмы и, сверх того, десяти лет принудительных работ, а уже 8 мая он подписал декрет «О борьбе со взяточничеством».
   Декрет во всех бедах нового аппарата винил буржуазные элементы и устанавливал классовый принцип ответственности: «Если лицо, виновное в даче или принятии взятки, принадлежит к имущему классу и пользуется взяткой для сохранения или приобретения привилегий, связанных с правом собственности, то оно приговаривается к наиболее тяжелым, неприятным принудительным работам и все его имущество подлежит конфискации».
   Впрочем, довольно скоро пришлось признать неприглядный факт, что взятки берут новые чиновники, выходцы из пролетарских слоев общества. Как писал советский юрист, «наряду со взяточничеством капиталистических элементов на путь взяточничества встала также и малосознательная часть трудящихся». Петроградская ЧК представила диктатору российского Северо-Запада Григорию Зиновьеву секретную записку о положении дел в Петрограде в 1920 году: «…в особенности широко процветало взяточничество и хищение среди служащих советских учреждений и специалистов. В области взяточничества, кажется, не было нигде ни одного ответственного спеца, который бы не брал взяток за законное и незаконное требование клиента. Не лучше обстояло дело и с хищениями. Нет почти такого завода, в котором бы не расхищался как инвентарь, так и производство… Редкая администрация коммунальных лавок и столовых Петрогубкоммуны не привлекалась за хищение продуктов. Происходили хищения в военных строительствах… Брались взятки в бюро пропусков за незаконные выдачи пропусков на выезд. Брались взятки сотрудниками Угрозыска за поощрение преступлений, брались взятки всеми инженерами при подрядных работах во всех отделах Исполкома, где только существовал подрядный способ производства ремонтных работ. Брали взятки от конбазчиков в транспортном отделе Петрогубкоммуны, брали взятки в отделе благоустройства от подрядчиков, брали взятки в Рабоче-Крестьянской инспекции… Нет такого учреждения, где бы не чувствовалось взяточничество».
   Взяточничество среди пролетарских элементов советские идеологи и юристы вынуждены были объяснять наличием в сознании трудящихся частнокапиталистических пережитков. На долгие годы в официальной правовой доктрине утвердился взгляд, что социалистическое общество не порождает преступлений и что причины преступности, а особенно взяточничества, надобно искать в пережитках прошлого в сознании людей и капиталистическом окружении. Даже в 1962 году в закрытом письме ЦК КПСС партийным организациям утверждалось, что взяточничество порождено условиями экплуататорского общества и Октябрьская революция ликвидировала его коренные причины. Наличие взяточничества объяснялось недостатками в работе партийных и государственных органов, в первую очередь, в области воспитания трудящихся. Эта было очень удобное объяснение, ибо оно позволяло не анализировать действительность, не затрагивать основ строя, а сохранять в неприкосновенности выгодные правящей партийной верхушке экономические отношения и политический режим.
   И, тем не менее, не все в этой теории было неверным. Заряд прошлого, включая его патологию, заложен в каждом. Потребности, побуждения и взгляды человека – не только продукт настоящих общественных отношений, но и прошлого социокультурного развития. Невольно, помимо желания строителей нового мира, как им казалось – на пустом месте, установилась преемственность прошлого там, где менее всего эту преемственность адептам нового строя хотелось бы замечать, – в области государственного управления.
   Февральская революция не смогла дать импульс построению гражданского общества. Население в своем подавляющем большинстве не было готово к основанным на праве демократическим формам управления. Октябрьский переворот при всей радикальности и крайней революционности его лозунгов оказался по сути реакцией авторитарной бюрократии на попытку установления демократического строя. В красном обличье утвердился все тот же привычный российский бюрократический авторитаризм.
   Советская власть, провозглашая интернациональные лозунги и вытаптывая национальное, делала это слишком по-русски. В свое время Гоголь отметил, что все преобразования в России начинаются с переименования. Большевистское руководство прежде всего загримировало действительность, сменило эмблемы, жандармы стали именоваться чекистами, полиция – милицией, столица переехала в Москву, Петроград стал Ленинградом, Гатчина – Троцком, Царицын – Сталинградом, Тверь – Калинином и т. д., а сама Россия стала неудобоваримым и трудно произносимым РСФСР.

     До Мартобря (его предвидел Гоголь)
     В России не было ни буржуа,
     Ни классового пролетариата:
     Была земля, купцы, да голытьба,
     Чиновники, дворяне, да крестьяне…
     Да выли ветры, да орал сохой
     Поля доисторический Микула…
     Один поверил в то, что он буржуй,
     Другой себя сознал как пролетарий,
     И началась кровавая игра.

   Присущим ему необыкновенным историческим чутьем Волошин понял природу рождения нового «господствующего» класса. Солдаты, дезертировавшие с фронта, матросы, покинувшие корабли, оторванные от станков рабочие, сорванные с земли крестьяне и просто люмпены стали той массой, опираясь на которую, большевики захватили власть в семнадцатом. Она, эта масса, названная пролетариатом, и стала основой единого бесправного народа. Монолитность «советского» народа обеспечивалась разрушением всех естественных связей – национальных, религиозных, профессиональных, личных – и созданием новых на базе единой для всех идеологии и полицейского (чекистского) надзора.
   В стремлении удержать власть большевики не только сохранили, но даже усилили многое из того, что революция обещала уничтожить. Они добивались отмены смертной казни на фронтах мировой войны, но превратили во фронтовую зону всю страну, где смертная казнь применялась даже за хозяйственные и должностные правонарушения. Они разрушили старую армию, но создали новую, колоссальную, где число генералов превзошло их количество во всех остальных армиях мира вместе взятых. Они объявили об уничтожении сословных званий и привилегий, но ввели новые классовые различия, новые звания и по разнообразным привилегиям раздробили общество на множество слоев. От отмены государства, что провозглашали своей целью все марксисты – в том числе, конечно, Ленин, – пришлось отказаться. Ленин быстро перестроился и заявил прямо противоположное: «Социализм есть не что иное, как государственная монополия, обращенная на пользу всему народу и постольку переставшая быть капиталистической монополией».
   Естественно, что при государственной монополии расширилась сфера деятельности государственного аппарата, несравненно бо́льшим стало значение карательных структур, возросла зависимость рядового обывателя от чиновника, особенно от служащих многочисленных органов (как стали говорить) безопасности. Открыто обозначился военно-полицейский характер государства, и непрерывно продолжала расти пропасть между словом и делом.
   Недавние активные участники событий российской истории, но выброшенные этими событиями в эмиграцию, стали внимательными наблюдателями со стороны, и они не могли не заметить сходства новой, красной власти со старой, бюрократической. Петр Струве, один из первых проповедников марксизма в России, уже в начальных революционных преобразованиях распознал все ту же гоголевскую Русь, разве только прикрытую красным колпаком. Под ним он увидел до боли знакомые черты Городничего. И не он один. Его коллега еще по первым марксистским кружкам Николай Бердяев заметил: «Быть может, самое мрачное и безнадежное в русской революции – это гоголевское в ней».
   Гоголевский Городничий – символ всевластного провинциального коррумпированного самодура. Так уж повелось еще со времен Московской Руси, что чем дальше от столицы, тем сильнее власть на местах – будь то воевода, губернатор или городничий, секретарь обкома или секретарь райкома. Шло время, менялся общественный строй, менялись «режимы», но «принцип городничего» оставался неизменным. Этот принцип – всевластие вплоть до произвола и в то же время личная преданность вышестоящему начальству, преданность, основанная на страхе. Верховный городничий – царь или генеральный секретарь КПСС мог снять с работы или даже физически уничтожить провинциального городничего – воеводу, губернатора, секретаря обкома. Сталин, как известно, уничтожил несколько слоев своих провинциальных наместников. Те отыгрывались на подчиненных, тешили свою душу, казнили и миловали в пределах своей сатрапии, никого не жалея. Они присвоили себе право распоряжаться не только судьбами и жизнью людей, но и государственным имуществом. Они и рассматривали его как свое и брали для себя все, что хотели.
   Советник Брежнева по вопросам внешней политики, академик Георгий Арбатов написал в своих воспоминаниях о покойном генсеке: «Это был по-своему очень неглупый человек» (Знамя, 1990, № 10). Академик почти дословно привел характеристику Городничего, данную Гоголем: «Городничий… очень неглупый по-своему человек». Случайное совпадение? Может быть… Но – закономерное.
   Постоянный ветер страха, дувший в коридорах советской власти, усугубил многие отрицательные черты российского чиновничества, развил доносительство и угодничество и выпестовал идеальные условия для вызревания коррупции. Коррупция расцвела сразу же после отмены режима военного коммунизма. Страна ждала этого часа и бурно на него отреагировала возрождением предпринимательства, производства, торговли и неприкрытой коррупции. Государство разрешило частнопредпринимательскую деятельность, но оставило в своих руках распределение заказов, сырья, материалов. Столь свойственная российской государственности половинчатость – всегда поле деятельности для чичиковых, они умеют извлекать из этого колоссальные прибыли.
   Психология люмпена, помноженная на бюрократическую традицию (гоголевская Русь) и на коммунистическую гэбешную идеологию (идеал с детских лет – Павлик Морозов), плюс формальные требования (диплом, подходящие анкетные данные), и выработала тип советского чиновника, угодливого к начальству, некомпетентного, безынициативного, не сомневающегося, подозрительного, преданного официальной «линии» и готового проводить ее по указанию сверху и доносить на всех (включая свое начальство), кто от нее отклоняется. Но если партия оправдывала любые средства для достижения своих целей высокими идейными соображениями, то стоящий на земле чиновник объяснял свои способы достижения цели, включая взятку и казнокрадство, практическими потребностями жизни и традициями.
   «Взяточничество охватило, как будто тисками, все хозяйственные учреждения. Словно дьяволы, взяточники снуют везде и всюду, внося разложение и смрад гниения», – панически кричал «Еженедельник советской юстиции» (1922, № 35). Размах коррупции вызвал замешательство в руководстве страны. Ленин в письме к своему заместителю Льву Каменеву жаловался: «Иностранцы теперь взятками покупают наших чиновников и вывозят «остатки России»». Вполне резонно он полагал, что с коррумпированным аппаратом невозможно делать политику, что нет никакой политики там, где есть взятка. А первый чекист – Феликс Дзержинский считал, что если советская власть не справится со взяткой, то взятка доконает советскую власть. Ленин видел выход в массовом «крестовом» походе передовых рабочих «для вооруженного уничтожения спекуляции, взяточничества и неряшливости». Приравняв взяточничество к неряшливости, вождь вряд ли реально мог представить себе, как участники крестового похода будут уничтожать взяточников. Расстрел на месте в момент получения взятки? Но только очень неряшливый чиновник мог допустить присутствие свидетелей при этой акции. Рассчитывать на такое не приходилось.
   2 сентября 1922 года Совет труда и обороны (СТО) образовал специальную комиссию по борьбе со взяточничеством во главе с Дзержинским. Комиссии было дано право привлекать к ответственности и тех, кто давал и брал взятки, и тех, кто, зная о взятке, не разоблачил взяточников, и устраивать показательные процессы. Были созданы также ведомственные комиссии. В их задачу входила тотальная проверка всех сотрудников учреждений, в первую очередь тех, кто по характеру своей деятельности мог брать взятки. Ленин настаивал на расширении применения расстрела, и в принятый в мае Уголовный кодекс декретом ВЦИК и Совнаркома были внесены изменения: смертная казнь устанавливалась и за получение, и за дачу взятки. Декрету была придана обратная сила. После двухсотлетнего перерыва, впервые с петровских времен, государственная власть стала за взятку убивать.
   Тогда же была объявлена судебно-карательная кампания по борьбе со взяточничеством. Заместитель наркома юстиции Николай Крыленко издал циркуляр, в соответствии с которым при судах создавались специальные камеры для рассмотрения дел о взяточничестве, вводилось упрощенное судопроизводство без участия сторон и с вызовом минимального числа свидетелей. Если суд признавал подсудимого социально опасным лицом, то, даже при отсутствии улик в получении или даче взятки, он мог запретить ему проживание в определенных местностях на срок до трех лет. Как пособники взяточничества рассматривались те, кто был заинтересован в передаче взятки, осведомлен о ней, но не донес. Судам предписывалось в течение месяца (с 10 октября по 10 ноября) повсеместно рассматривать только дела о взятках и назначать за взяточничество максимальное наказание. Осужденных надлежало направлять в отдаленные места заключения (Архангельская область). За полгода судебно-карательной кампании за взяточничество было осуждено 3265 человек, из них 62 человека приговорено к расстрелу. Наибольшее число обвинительных приговоров за взяточничество за всю предыдущую и последующую российскую историю было вынесено в 1923 и 1924 годах – соответственно, 9258 и 10936 человек, расстреляны 91 и 46 человек. Но даже в 1924 году количество осужденных за получение и дачу взяток не превысило 1,07 процента от общего числа осужденных.
   Именно в эти годы на судебно-прокурорский небосклон взошла кровавая звезда Андрея Вышинского. Недавний меньшевик, он показал себя настоящим ленинцем, выступая государственным обвинителем по ряду дел о коррупции. Наиболее крупным было рассмотренное Верховным судом РСФСР в Ленинграде дело судебных работников. На скамье подсудимых в мае 1924 года оказалось сразу 42 человека – судьи и следователи губернского суда и окружного военного трибунала, адвокаты и нэпманы. Они обвинялись в получении или даче взяток, и для 17 взяткополучателей и взяткодателей Вышинский потребовал смертной казни. Суд приговорил их к расстрелу.
   В годы нэпа состоялось довольно много коррупционных процессов – дело о хищениях и взятках в Ленинградском торговом порту, дело о взяточничестве сотрудников хлебного отдела Госбанка, группы ответственных работников НКПС, московского представительства среднеазиатских железных дорог – с расстрельными приговорами. Взяточничество ушло в подполье, и коррупция стала менее очевидной. В 1927 году смертная казнь за должностные и хозяйственные преступления была отменена. Но не расстрелами это было достигнуто, а успехами нэпа, буквально за год накормившего голодную страну, восстановлением народного хозяйства, экономической стабилизацией.
   К этому времени из государственного аппарата стал вытесняться чиновник эпохи гражданской войны и военного коммунизма – вернувшийся с фронтов пролетарий. На государственную службу стали приходить молодые и более подготовленные люди. Это были представители новой интеллигенции, которой идеологи коммунизма, не признавая классом, присвоили наименование прослойки между производителями материальных благ – рабочими и крестьянами. Суть этого широкого и формально образованного слоя гораздо более точно отражает наименование, данное ему А. И. Солженицыным, – «образованщина». Она воспитывалась на отрицании моральных ценностей, выработанных религией и многовековой культурой. Как учил Ленин, в классовом обществе господствует буржуазная мораль, а в обществе, создаваемом победившим пролетариатом, моральная чистота не нужна. Люди «черпают свои нравственные воззрения в последнем счете из практических отношений, на которых основано их классовое положение» – таков основополагающий ленинский принцип коммунистической морали. Его органически впитала в себя «образованщина», и он стал основой ее собственной психологии.
   С концом нэпа взятка, плотно внедрившаяся в аппарат управления, умело замаскировалась. Государство становилось все более идеократическим и тоталитарным, в нем не было места для буржуазного явления – коррупции, и она официально перестала существовать. Гласность была низвергнута на уровень Московской Руси, когда не подлежали огласке любые сведения о деятельности государственного аппарата. Последние скудные статистические сведения о взяточничестве были опубликованы в 1928 году, и завеса секретности опустилась на шестьдесят лет. Секретность скрыла от общества и взяточничество, и казнокрадство, и лишь изредка, когда это находило нужным высокое начальство, можно было упоминать только об отдельных делах. Страна военизировалась, и секретность скрыла заводы и целые отрасли промышленности, многие города и обширные регионы.
   Чем больше в стране государственных тайн, тем ниже уровень нравственности и в обществе, и у власть предержащих. Красный колпак секретности укрывал все, что касалось образа жизни номенклатуры. В начале 30-х годов номинальный глава государства Михаил Калинин подарил оперной певице Татьяне Бах роскошное соболье манто стоимостью 37 тысяч рублей. За такую фантастическую по тем временам сумму даже «всесоюзный староста» не мог сделать подарок своей пассии. Пикантность этого подарка состояла в том, что манто раньше принадлежало последней императрице Александре Федоровне и хранилось в Кремле среди прочих царских драгоценностей. Калинин просто украл его из казны. Глава ОГПУ Генрих Ягода доложил об этом Сталину. Этим все и ограничилось.
   Секретность – идеальное условие для коррупции, и мы никогда не узнаем, сколько народных средств было разворовано в таких ведомствах, как госбезопасность, армия, атомная промышленность. Мы никогда не узнаем, какие колоссальные взятки получало секретное начальство, распределявшее заказы и квоты на сырье. Лишь по отдельным свидетельствам и образу жизни высших слоев коммунистического общества можно судить о масштабе коррупции.
   В сталинское время любая информация о коррупции, любой факт о реальном положении вещей были скрыты за завесой секретности, за одно знание о них грозила смерть. Вот авторитетное свидетельство из архивов госбезопасности: «Сейчас все построено на взятках… живет только правительство, а широкие массы бедствуют». Это подслушанная и записанная оперативной техникой МГБ приватная домашняя беседа командующего Приволжским военным округом (а в прошлом Сталинградским фронтом) генерала Василия Гордова с начальником штаба округа генералом Филиппом Рыбальченко.
   Только гласность чуть приоткрыла завесу секретности. Валентин Бережков, бывший переводчик Сталина и помощник Молотова, рассказал в своих воспоминаниях о деятельности Главного управления советским имуществом за границей (ГУСИМЗа), которое возглавлял подручный Берии Меркулов. «ГУСИМЗ, – пишет Бережков, – не только управлял огромным трофейным имуществом, попавшим к нам после войны, но фактически поощрял организованный грабеж в странах Восточной Европы. Оттуда вывозили целые особняки и дворцы для большого начальства и высшего военного командования. Их разбирали на блоки, а потом собирали в подмосковных поместьях. Об автомобилях, скульптурах, картинах говорить нечего. Их вывозили целыми эшелонами. Именно оттуда берут начало некоторые “частные коллекции”, появившиеся у иных “пролетарских чиновников” после войны». Уполномоченный МВД в оккупационной зоне Германии генерал Иван Серов (будущий председатель КГБ СССР) захватил в подвалах рейхсбанка 80 миллионов рейхсмарок, скрыл их от финансовых властей, то есть украл, и использовал для скупки товаров для себя, ближайшего окружения и начальства.
   8 мая 1945 года в Берлин прилетел заместитель наркома иностранных дел Андрей Вышинский. Он прибыл для участия в церемонии принятия капитуляции фашистской Германии. Но решил совместить приятное с полезным – полезным лично для себя. Он взял с собой Степана Гиля, бывшего шофера Ленина. Его задача была подобрать хорошую немецкую машину для нынешнего хозяина. Отличный «Мерседес» был найден, опробован и отправлен в Москву на железнодорожной платформе. Другой «Мерседес» Серов отправил своему шефу – Берии.
   Тоталитарное государство взяло под контроль средства достижения всех жизненных целей и установило иерархию ценностей тех или иных нужд. При плановой экономике важнейшее значение приобретает положение отдельных лиц и групп в системе принятия решений. Решение зависело исключительно от тех, в чьих руках был аппарат насилия. Они навязывали свои взгляды – как обязательные – всему обществу, и все экономические и общественные вопросы становились политическими. Степень участия в решении этих политических вопросов и определяла положение чиновника. Она имела гораздо большее значение, чем зарплата, ибо постоянный дефицит практически всех товаров и благ не давал возможности реализовать деньги тем, у кого они были в достаточном количестве. Только положение давало дефицитные товары, трофейное имущество в собственность или государственное имущество в пользование (дачи, квартиры, машины), заграничные поездки, путевки в санатории и на курорты. Институт привилегий – это было узаконенное воровство, созданное, в частности, и для того, чтобы номенклатурный слой чиновничества мог обеспечить свои потребности без не поддающейся сплошному контролю коррупции. И компартия, разделив общество по привилегиям, добилась его расслоения. Многочисленные его слои – партноменклатура различных рангов, отставники, старые большевики и множество других категорий, получавших те или иные блага, недоступные другим.
   В советской литературе довольно часто цитировались ленинские слова: «Всякий знает, что Октябрьская революция на деле выдвинула новые силы, новый класс…» или «Мы вправе гордиться, и мы гордимся тем, что на нашу долю выпало счастье начать постройку советского государства, начать этим новую эпоху всемирной истории, эпоху господства нового класса…» Этот новый класс впоследствии и получил наименование «номенклатура». Вряд ли стал бы им гордиться Ленин, если бы осознал, во что довольно быстро, еще при его жизни, превратился новый господин великой страны, как он, присвоив себе всю государственную собственность, быстро обюрократился и коррумпировался и стал жестоким эксплуататором того самого пролетариата, от имени которого правил.
   Чем значительнее положение чиновника, чем выше его место в номенклатурной системе, тем больше благ он получал. Закрытые распределители и совнаркомовские пайки, которые были введены секретным распоряжением Ленина в голодном 1920 году, окончательно утвердившиеся к концу 20-х годов, обеспечили послойную управляемость обществом. Но, в отличие от феодального, в обществе «развитого» или, как его еще называли, «реального» социализма блага номенклатуры напоказ не выставлялись. Говорилось лишь о привилегиях участников войны, ветеранов труда, инвалидов и т. п. Тщательно скрывались адреса магазинов-распределителей, закрытых ателье, поликлиник и санаториев номенклатуры. Каждый из номенклатурщиков знал, какие привилегии ему обеспечивала партийная табель о рангах, и переступить ее не мог.
   Сталин ввел так называемые конверты для руководителей разных рангов, начиная с первых лиц районного звена (секретарей райкомов и председателей исполкомов). Каждому такому ответственному работнику доставлялся ежемесячно конверт с денежной суммой, кратной его должностному окладу. Это вознаграждение за должность не облагалось налогами, с него даже не платили партийные взносы. После ХХ съезда партии система конвертов получила огласку, и Хрущев был вынужден ее отменить, но отменить так, чтобы не обидеть номенклатуру: была сохранена и усовершенствована система больших и малых «кремлевок» для номенклатуры высшего ранга, то есть право бесплатного получения товаров и покупки их по льготным ценам, ниже себестоимости, столовые с льготными ценами, бесплатные путевки, система государственных дач со специальной обслугой. О здоровье начальства беспокоилось 4-е управление Минздрава, в распоряжении которого были поликлиники, больницы, санатории и любые специалисты. Каждый руководящий чиновник получал право на персональную пенсию в зависимости от должности – союзную, республиканскую или местную. Ранг пенсии определял характер и размер благ пенсионера. Распределением всех этих тайных льгот и благ ведало Управление делами ЦК КПСС, а на местах – соответствующие управления обкомов и ЦК союзных республик. Это была взятка партии руководящим чиновникам партийно-государственного аппарата за преданность и готовность исполнять любые ее требования.
   Нелояльность означала выпадение из номенклатуры и лишение всех льгот. Все это выработало в сознании советского чиновника-конформиста ту беспринципность, которая позволила ему при перемене обстоятельств с легкостью необыкновенной превратиться из коммуниста в монархиста, из атеиста и борца с религиозными предрассудками – в верующего, демонстрирующего глубину своей веры по телевидению, из противника частной собственности – во владельца коттеджей-замков и акций крупнейших предприятий.
   Сказанное, впрочем, не означает, что деньги не имели большого значения. Льготы льготами, но и за деньги можно было получить немало благ. Дела о казнокрадстве (хищениях социалистической собственности) не прекращались никогда. Время от времени возникали и крупные дела о взятках. В 1949 году Ленинградский городской суд осудил за получение взяток членов приемной комиссии Юридического института, четвертую часть абитуриентов – более 60 человек – эта комиссия зачислила за взятки.
   В послевоенные годы окончательно сложилась иерархическая система взяточничества в торговле, бытовом обслуживании, строительстве. Иерархия взяток состояла в том, что руководители, получавшие взятки от директоров предприятий, сами выплачивали определенные суммы своему начальству, и низы должны были учитывать, давая взятки, что часть этих сумм уйдет выше. Как было установлено по одному из дел, расследовавшемуся в 80-е годы, директора ленинградских кладбищ, собирая дань с бригадиров могильщиков, выплачивали определенную ежемесячную мзду руководителю специализированного объединения, его заместителям, учитывая «расходы» последних в горисполкоме.
   Жесткое централизованное планирование производства и распределения всего и вся неизбежно приводило к возникновению прорех в едином плане. Чтобы гигантский народнохозяйственный механизм не забуксовал, его приходилось постоянно латать на ходу. Перераспределение необходимых для этого материальных ресурсов находилось в руках всесильного аппарата. От госплановских и министерских Акакиев Акакиевичей зависело благополучие крупнейших предприятий, отраслей производства, областей и регионов.
   Для пробивания фондов, заказов, ресурсов, изменения планов требовался постоянный контакт с чиновниками центрального правительственного аппарата, и в столице возник целый институт профессиональных толкачей-взяткодателей. Такой толкач – представитель предприятия, области, региона постоянно обитал в Москве и при помощи мзды (угощений в ресторанах, подарков и просто денег) или «девочек» выбивал у столоначальников необходимые ресурсы, добивался изменения планируемого выпуска продукции и т. п. Практически каждый крупный хозяйственник выплачивал в той или иной форме мзду московским чиновникам.
   Взятка как способ затыкания дыр планирования, а иногда единственная к тому возможность, довольно широко применялась и на местах. Юридический состав взяточничества обязательно требует личного интереса взяткодателя. Но сложилась практика передачи взяток в интересах производства, когда личный интерес дающего отодвигался на второй план и не был прямым. Судебная практика, толкуя закон, выработала термин «взятка в ложно понимаемых интересах государства». Тем самым как бы официально признавалось, что коррупция стала одним из средств управления народным хозяйством.
   Взятки в интересах предприятий давались из необъятного кармана «хозяина» – государства. Исследования прошедших через суды дел, которые я провел в 70-х годах, показали, что 85 процентов всех сумм, переданных в качестве взяток, были изъяты из государственных средств. Но, крадя миллионы, чиновники приносили вред на многие миллиарды. Грандиозные великие стройки и тому подобные проекты, нередко хорошо «подмазанные» заинтересованными лицами, внесли свой немалый вклад в разрушение экономики страны и оставили высушенный Арал, гибель рыбы в Волге и Азовском море и многое другое, что в конечном счете и ускорило конец режима.
   Хотя толкачи и смазывали наличными неповоротливую машину коммунистической экономики, она не могла удовлетворить реальные потребности общества, и буквально во всех сферах жизни установились теневые отношения. Промышленность из специально создаваемых излишков сырья выпускала «левую», то есть неучтенную, продукцию, торговая сеть реализовывала «левый» товар, шоферы продавали «налево» транспортные услуги, крестьянин уклонялся от работы в колхозе и торговал плодами приусадебного участка, партийные, госплановские, министерские и прочие чиновники за взятки распределяли сырье, материалы, права на поставки и заодно торговали должностями, дававшими возможность такой торговли, милицейские начальники и прокуроры обеспечивали прикрытие теневой экономики. Разумеется, за взятки. Постепенно теневые отношения стали играть настолько важную роль, что без нее экономика вообще не могла функционировать. Пробуксовка плановой системы показала, что она не в состоянии распространить свое влияние на все сферы жизни, и чем дальше, тем больше государство вынуждено было отпускать вожжи управления обществом.
   В послесталинское время скрывать все это стало значительно труднее. Некоторое размораживание общественных отношений, так называемая оттепель, обнажило широкое распространение взяточничества и зараженность им карательных структур. Никакая теневая экономика, а она всегда составляла значительную часть экономического потенциала страны, не могла бы существовать, если бы карательные органы, официально называемые правоохранительными, не оберегали ее и не были составным элементом ее организации. Это прежде всего относилось к милиции и особенно к ее подразделениям, предназначеным для борьбы с экономическими преступлениями.
   Эта специфическая структура была коррумпирована сверху донизу и, выявляя мелких расхитителей и спекулянтов, охраняла организованную хозяйственную преступность, или, иначе говоря, теневую экономику. Уголовные дела показали, что не только милиция, но прокуратура и суд также поражены взяточничеством. В 1961 году было раскрыто организованное взяточничество в Московском областном суде, московских городской и областной прокуратурах. В областной прокуратуре почти весь следственный аппарат во главе с начальником следственного отдела оказался замешанным во взяточничестве.
   Возникающие то в одном конце страны, то в другом дела о взяточничестве и хищениях государственного имущества подрывали миф о ликвидации преступности, сеяли сомнение в скорой победе коммунизма, срок наступления которого XXII съезд КПСС, состоявшийся в 1961 году, определил через двадцать лет. Глава партии Никита Хрущев пообещал народу жизнь в земном раю и не мог смириться с тем, что какие-то воры и взяточники не пустят его в Эдем. Он решил покончить с казнокрадством и взяточничеством одним решительным, можно сказать, петровско-ленинским ударом. Была введена смертная казнь за хищения социалистической собственности в особо крупных размерах и валютные операции, а затем, в июле 1962 года, и за получение взятки.
   Партия была сердцевиной государства, и всем должностным лицам, занимавшим хоть мало-мальски ответственное положение, необходимо было состоять в ней. Поэтому неудивительно, что больше половины привлеченных за получение взяток чиновников были членами КПСС. «Система не оставляла шанса быть честным. Мало кто в нашем обществе не брал и не давал, таких считали за дураков», – публично признавался, дураком себя не считавший президент мятежной Чечни Джохар Дудаев.
   Если на севере и в центре России, на Урале, в Сибири иерархическая система взяток прочно опутала государственную торговлю, строительство и другие отрасли хозяйства, милицию, лишь частично затрагивая партаппарат, суды и прокуратуру, то в южных республиках эта система была всеобщей. Там все должности – секретарей парткомов, милицейских начальников, прокуроров и судей всех уровней, хозяйственных руководителей – имели свою цену и покупались. Назначение на должность без взятки было практически невозможным. Купивший себе должность чиновник старался как можно быстрее возместить свои затраты. Существовала даже взяточная такса на приобретение партбилетов. Русские представители центра – вторые секретари ЦК компартий республик, обкомов, первые заместители республиканских и областных прокуроров, министров внутренних дел республик или вписывались в систему или ей не препятствовали да и не могли бы это сделать даже при желании.
   Отставной заместитель председателя КГБ СССР Филипп Бобков в своей книге «КГБ и власть» приводит ответ первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Гейдара Алиева на его вопрос об успехах в борьбе со взяточничеством: «Гарантировать могу только одно – в ЦК партии Азербайджана взяток не берут».
   Однако дело обстояло совсем не так радужно даже в самом высоком органе управления. Вот что рассказал мне ответственный работник российской прокуратуры Николай Сироткин, работавший при Алиеве первым заместителем прокурора Азербайджана:
   – Как-то в ЦК компартии республики приехал инспектор ЦК КПСС. Совершенно случайно он открыл дверь в кабинет одного из секретарей ЦК, и перед ним предстала драматическая картина: хозяин кабинета бил по лицу пачкой денежных купюр стоявшего навытяжку человека и что-то возбужденно выкрикивал по-азербайджански. Увидев московского гостя, секретарь ЦК перешел на русский: «Негодяй посмел предложить взятку!» Составили акт, изъяли пять тысяч рублей. Взяткодатель, а это был первый секретарь одного из бакинских райкомов, признал свою вину, был арестован и осужден. Но сидел он недолго, его списали по болезни и после освобождения снова включили в номенклатуру – дали ответственную хозяйственную должность. Истину же я узнал позже: гнев секретаря ЦК вызвала не взятка, а ее малый размер – вдвое меньше положенного. Но он оценил готовность подчиненного принести себя в жертву обстоятельствам и не оставил его своими заботами после суда.
   Особое положение в системе взяток занимала столица Союза ССР. Чиновники многочисленных министерств и ведомств исправно получали свою долю. Значительная часть того, что было украдено в республиках и областях, в виде взяток поступало в центр. Фонды и планы – все зависело от министерств и ведомств, и аппарат беззастенчиво обирал провинцию. Но она подчас охотно давала себя грабить, ибо это было выгодно и прикрывало действия местных чиновников. Особую роль в развращении столичного чиновничества играли среднеазиатские и кавказские республики. Недаром туда так любили выезжать с проверками или «для оказания помощи» чиновники центральных ведомств.
   В 1983 году в КГБ обратился директор Подольской хлопчатобумажной фабрики с заявлением о том, что представители поставщиков хлопка из Узбекистана предлагают ему 40 тысяч рублей – громадную по тем временам сумму – за оформление документов в получении нескольких вагонов хлопка (вагоны и на самом деле прибыли, но без хлопка). Взяткодатели были арестованы, и это положило начало серии хлопковых дел, получивших общее название «узбекское дело». Они – эти гремевшие в последние перестроечные годы дела – как в зеркале отразили неприглядную и официально скрываемую сторону советской действительности, показали, что чиновники самых высоких рангов, вплоть до министров и членов ЦК, «кормились» в южных республиках и что средства для дачи им взяток местные коммунистические ханы извлекали все из того же бездонного государственного кармана путем приписок и за счет своего несчастного, беспощадно эксплуатируемого народа.
   Когда в среднеазиатские республики выезжал заместитель министра внутренних дел Юрий Чурбанов, то ублажить члена «царской семьи» стремились и секретари обкомов, и министры внутренних дел республик. Зять генсека возвращался всегда со щедрыми подарками и немалыми деньгами.
   В книге «Кремлевское дело» бывшие руководители следственной группы прокуратуры СССР Тельман Гдлян и Николай Иванов приводят выдержки из показаний ряда партийных руководителей республики о даче ими взяток председателю Верховного суда СССР В. И. Теребилову. Вот как об этом рассказывал на следствии первый секретарь ЦК компартии Узбекистана И. Б. Усманходжаев:
   «…Осенью 1985 года Владимир Иванович прибыл в республику для встреч с избирателями. После поездки в Ферганскую область, вернувшись в Ташкент, он зашел ко мне в ЦК… В беседе я воспользовался случаем и попросил Теребилова увеличить штаты судебных работников Узбекистана и прислать нам грамотных и квалифицированных специалистов. В ответ Владимир Иванович мне сказал, что данный вопрос разрешить практически невозможно. Мы договорились встретиться за ужином в гостинице ЦК. Ужинали в уютном кабинете, были вдвоем. Кушали плов, пили сухое вино… Я еще раз поставил вопрос об укреплении судебной системы республики… Утром у себя в кабинете положил в дипломат черного цвета красочные альбомы и буклеты об Узбекистане и деньги– двадцать тысяч рублей в конверте. Поехал к Владимиру Ивановичу в номер. Поставил на пол дипломат с деньгами и книгами, сказал, что подарок от меня. При этом сообщил, что там двадцать тысяч денег и книги. Он поблагодарил меня, взял дипломат и отнес его в спальню. Я попрощался и ушел. Спустя некоторое время Теребилов мне позвонил и сообщил, что смог разрешить вопросы о расширении штатов судебных работников республики. Действительно, в 1986 году Верховным судом СССР Верховному суду Узбекистана было выделено двадцать четыре или двадцать шесть дополнительных единиц судебных работников… Вторую взятку Теребилову я дал в 1986 году…»
   Галина Вишневская рассказала в своих воспоминаниях, как зависело участие в заграничных гастролях даже знаменитых артистов от того, дадут ли они взятку чиновнику. Их требовали самые высокопоставленные, такие как министр культуры хрущевско-брежневских времен, член ЦК КПСС (а до этого член Политбюро) Екатерина Фурцева, типичная «кухарка», вернее ткачиха, волей случая поставленная управлять интеллектуальной сферой великого государства:
   «…В Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, положила ей в руку 400 долларов – весь мой гонорар за 40 дней гастролей. Просто дала ей взятку, чтобы выпускала меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала: «Спасибо»…
   Были у нее свои «артисты-старатели», в те годы часто выезжавшие за рубеж и с ее смертью исчезнувшие с мировых подмостков. После окончания гастролей такой старатель – чаще женщина – обходил всех актеров с шапкой, собирая по 100 долларов «на Катю», а не дашь, в следующий раз не поедешь…»
   С годами красный колпак стал тяготить номенклатуру. Поездки на Запад позволили взглянуть на жизнь богатых людей и вызвали зависть. Рассматривая государство как свою общую собственность, номенклатура возжаждала собственности частной, она мечтала обеспечить будущее своих детей и стала накапливать ценности. Фурцева любила бриллианты, их коллекционировала и дочь Брежнева Галина, а сам папа «собирал» автомашины иностранных марок. Министр внешней торговли Николай Патоличев получал от представителей иностранных фирм ценные подарки – изделия из золота и платины, редкие золотые монеты. ЦК велел прокуратуре замять дело против министра, в жертву кампании по борьбе со взяточничеством было решено принести его заместителя Сушкова.
   Крупнейшим вором и взяточником «эпохи застоя» был протеже генсека, работавший с Брежневым в начале 50-х годов в Молдавии, министр внутренних дел Николай Щелоков. Подчиненные ему министры и начальники крупных управлений из союзных республик Средней Азии и Закавказья привозили для Щелокова деньги. В Москве их принимал приближенный министра, начальник хозяйственного управления МВД генерал Калинин. Он был строг и требовал, чтобы приносили только новенькие сторублевые купюры… Щелоков увлекался картинами и антиквариатом. В его распоряжении находился весь конфискат по уголовным делам. Наиболее ценное свозилось на специальную базу, где его осматривали «кремлевские дети» – Игорь Щелоков, Галина Брежнева и Галина Подгорная и скупали за бесценок. Сам министр просто забирал, что ему нравилось. У одного из осужденных за валютные операции была изъята коллекция произведений искусства – семьдесят три предмета, пятьдесят три из них присвоил Щелоков. За счет Министерства внутренних дел он приказал закупить для себя и своих близких шестьдесят две импортные хрустальные люстры(!). МВД приобрело за рубежом девять иномарок. Один «Мерседес» тут же стал личной машиной Щелокова, другой – его сына Игоря, третий – дочери, четвертый – невестки. Жене министра больше понравилась машина марки «BMW». Раз понравилась – тут же оформили на ее имя, благо ГАИ своя….
   В день 70-летия министра его первый заместитель Юрий Чурбанов преподнес юбиляру золотые часы фирмы «Налпако» с золотой цепью «от работников аппарата». Однако аппарат не тратил личных средств, чтобы угодить любимому руководителю: ведь Гохран – в ведении МВД и можно взять ценную вещь оттуда. Ну а чтобы в казне все было шито-крыто, часы списали на подарок президенту Чехословакии Густаву Гусаку.
   Один из следователей по особо важным делам МВД СССР вел дело, связанное с продажей икон за рубеж. КГБ, располагая сведениями о личной заинтересованности следователя, получил санкцию прокурора на обыск его служебного кабинета и квартиры. Удалось обнаружить украденные ценные иконы. Оказалось, что часть их предназначалась Щелокову. Сам Щелоков даже не отреагировал на обыск в здании министерства. О происшедшем председатель КГБ Юрий Андропов доложил Брежневу, на том все и кончилось.
   Номенклатура пользовалась бесплатными государственными дачами, но своим детям она строила частные, используя свои должностные возможности, или присваивала государственные. Екатерина Фурцева силами стройорганизации Министерства культуры и за его счет построила дачу дочери. Таким же образом поступил и министр рыбной промышленности Ишков. История получила нежелательную огласку. Министрам пришлось подать в отставку и формально внести плату за стройматериалы. Фурцева приняла яд. Застрелился, чтобы избежать суда, снятый с должности министра после смерти Брежнева Щелоков. Но роскошная двухэтажная дача, построенная за счет министерства, осталась Игорю Щелокову. Владельцами дач в закрытой номенклатурной зоне Москвы оказались и сын, и дочь, и брат Брежнева.
   Началось накопление, впоследствии названное Егором Гайдаром предпервоначальным. Хозяйственные руководители, торговые работники, генералы армии и госбезопасности, теневики и некоторые деятели искусства и культуры стали владельцами крупных по тем временам капиталов, дач и автомашин (тогда еще в большинстве своем советских марок). Состояние председателя Союза писателей СССР Георгия Маркова (по свидетельству А.С.Черняева – помощника Горбачева) оценивалось в середине 80-х годов в сумме, превышающей 14 миллионов рублей. Оно в десять тысяч раз превышало максимальную годовую пенсию.
   Когда же была официально разрешена приватизация, то в первых рядах захвативших за бесценок государственные дачи и все находившееся там казенное имущество, включая картины, были они, высшие партаппаратчики, маршалы и генералы – Ахромеев, Соколов, Стерлигов и… – несть им числа. Они не боялись комиссий по борьбе с привилегиями, не боялись огласки. Стыд – не дым, глаза не ест. К тому же разговоры стихнут, забудутся, а собственность останется и перейдет по наследству к обуржуазившимся детям и внукам.
   Осведомленный свидетель Филипп Бобков пишет, что коррупция, фальшь, неприкрытый подхалимаж гуляли по этажам власти. Там шло соревнование, кто сумеет лучше угодить высшему руководству. В Грузии вручили Брежневу дорогой подарок (по рассказам, это был золотой самовар), и тут руководитель другой республики преподнес генсеку еще более ценный. Одним из дарителей был тогдашний первый секретарь республиканского ЦК Эдуард Шеварнадзе. По личным соображениям Бобков не назвал второго дарителя – им был Гейдар Алиев, первый секретарь Азербайджанского ЦК, ставший, как и его грузинский коллега, сначала членом Политбюро ЦК КПСС, а затем президентом независимой республики.
   Первый секретарь ЦК партии Узбекистана Рашид Рашидов, принимавший члена Политбюро Кириленко, преподнес московскому гостю подарки «по чину» поскромнее – шубы для жены и дочери из каракуля специальной выделки. Чего только ни придумывали усердные чиновники, дабы ублажить высокое начальство, жаждавшее, чтобы его ублажали. По всей стране строились сауны, рыболовные и охотничьи домики, лесные и приморские особняки – так называемые госдачи, – дворцы в Пицунде и Форосе. На «царскую охоту» в надежно охраняемых заповедниках допускался узкий круг избранных.
   Эти избранные затем поднимались на трибуны и объясняли, как твердо и уверено они ведут страну «по ленинскому пути». Член ЦК КПСС Бобков убежден, что «виной всему – наросты коррупции и карьеризма, которые десятилетиями наслаивались на государственный корабль». Лишь Андропова и Косыгина как искренних коммунистов выделяет из всего брежневского руководства страны близкий к нему чекист. По его мнению, убрать наросты коррупции, очистить от них социалистическую идею мечтал Андропов. Но могли ли осуществиться эти наивные мечты?
   Форсированным вывозом энергоресурсов, металла и леса обеспечивались приток валюты, наращивание мощи военно-промышленного комплекса и стабильность в стране. К моменту смерти Брежнева источники самосохранения системы перестали работать, страна оказалась в состоянии экономической стагнации. Афганская авантюра показала неспособность военной машины решать даже военно-полицейские задачи, она ускорила конфликт между интеллектуальным, культурным потенциалом общества, жаждущего элементарной свободы, и коммунистическим режимом. Попытки Андропова укрепить дисциплину производства и решить проблему коррупции полицейскими методами, такими как облавы в банях и кинотеатрах в рабочее время для выявления прогульщиков, были непродуктивны и не могли оказать никакого влияния на укрепление скатывавшейся в пропасть экономики.
   Попыткой спасти режим путем его либерализации была горбачевская перестройка. Неограниченная власть партийного руководства давала определенные преимущества для преобразований: возможность быстрого принятия ни с кем не согласуемых решений (или согласуемых чисто формально – всеобщее одобрение чего угодно всегда обеспечено), их непререкаемость, подчинение всего государственного аппарата поставленной задаче, подталкивание законодательного и исполнительного процессов в нужном направлении, неограниченные возможности кадрового обновления, колоссальный идеологический аппарат, готовый обосновать и оправдать любую политику верхов; наконец, поддержка проснувшегося общественного мнения.
   Общество стремилось к переменам. Но, воспитанное в рамках коммунистической идеологии, оно ждало этих перемен только от партии. С восторгом были восприняты сам Горбачев и его туманные рассуждения «о новом мышлении», перестройке. Интеллигенция готова была всемерно помогать этой перестройке, ограничивая себя рамками партийной дисциплины. Но КПСС оказалась не в силах использовать эти преимущества и реально возглавить движение за перемены.
   Тот же Бобков признает, что как только какие-то благие начинания доходили до среднего звена аппарата ЦК КПСС, оно топило самое лучшее решение, выхолащивало самый замечательный план. И дело было не только в среднем звене партийного аппарата – все его звенья, начиная с самого высшего, плелись за движением реформ без руля и ветрил.
   Возглавляя перестройку на уровне пропаганды, КПСС вместе со своим генеральным секретарем Горбачевым оказалась даже не внутри, а в хвосте этого движения. Могло ли быть иначе? И можно ли было залатать дыры в экономике сгнившего режима?
   Перестройка – затянувшееся на целые пять лет прощание КПСС с властью – позволила вывезти за границу золотой запас страны (2500 тонн на 1985 год), колоссальные средства и недвижимость передать в возникшие словно по мановению волшебной палочки кооперативы, совместные и малые предприятия, куда переместилась и часть партийного аппарата, и госбезопасности, и хозяйственной номенклатуры. Им была предоставлена возможность экспорта сырья и перепродажи на внутреннем рынке по демпинговым ценам государственных запасов. Бывшие коллективные хозяева народных богатств растаскивали их – каждый в свой карман.
   Партноменклатура передержала власть и во второй половине 80-х годов уже сознавала, что ее придется отдать. По ее поручению КГБ СССР проводил за рубежом операции по сокрытию денег КПСС. И собственные партийные средства, и крупные суммы со счетов государственных организаций при помощи фиктивных контрактов переводились в страны Запада. Там в качестве взносов «доверенных лиц» они становились уставным капиталом различных фирм. Владельцами этих фирм в конечном счете стали бывшие крупные партаппаратчики и хозяйственные руководители, чины госбезопасности или их дети.
   Коммунистическая партия выродилась вместе с созданным ею обществом. Тоталитарная, или административно-командная, система стала инкубатором для преступности и коррупции, и они внедрялись во все звенья управления. Развал системы усилил эти тенденции и их разрушительное воздействие на экономические и политические процессы в обществе, на его социально-психологическое состояние. «Если мы хотели повернуть историю, – а оказывается, повернулись мы, а история не повернулась, – казните нас», – так сказал в марте 1918 года Ленин, и это походило на последнее слово подсудимого. Но свой приговор история вынесла только более чем через 70 лет.
   Как ведущая сила общества партноменклатура сошла со сцены вместе с советской властью. Но не погибла. Генерал Лебедь вполне резонно заметил по этому поводу: «Когда пал Советский Союз, много ли нашлось этих номенклатурных патриотов, которые бы, как Альенде, отстреливались до последнего патрона или хотя бы покончили с собой? На всю Россию один – маршал Ахромеев. И дело тут не только в личной трусости. Нет, им просто незачем было драться и стреляться. Они в конце концов получили то, чего хотели».
   Коррупция, разрушая режим, в то же время была средством сохранения власти постаревшего класса, она позволила ему «прихватизировать» государственное имущество, она объединила интересы коммунистической элиты с интересами и новой буржуазии, и мафиозных структур. Она, коррупция, дала возможность им вместе обогатиться настолько, насколько обеднели остальные граждане страны.

Эпидемия

   Система получастной-полугосударственной экономики с мощным элементом бюрократического регулирования есть идеальный питательный бульон для бактерий коррупции.
Егор Гайдар

   Долгие годы коммунистический режим заглушал коррупцию, загонял ее внутрь общества, но лечить общество был не в состоянии, и в последние годы его существования болезнь государственного аппарата, подобно гнойным нарывам, прорывалась все чаще и чаще. Когда же советская власть пала, то разразилась эпидемия коррупции. Большинство тех, кто сегодня управляет страной, входили во властные структуры советского государства; стереотипы поведения, навыки и традиции сохранились и в изменившихся условиях приняли особенно уродливые формы.
   Партноменклатура, чтобы сохранить себя, потеснилась в коридорах власти, допустила в свою среду так называемых демократов или людей непосредственно из уголовной среды. Бюрократия отказалась от марксистско-ленинской идеологии. Коммунизм осужден нравственно и интеллектуально. Бывшая партноменклатура, поделившая власть с «новыми русскими», успешно освоила вместо марксистской терминологии националистическую. Но социальный климат не стал здоровее. Под двуглавым орлом, сменившим серп и молот, скрывается золотой телец. По-прежнему страной правит огромная, неуклюжая, жестокая бюрократическая коррумпированная система. Она подминает под себя все общественные отношения.
   Гипертрофированное бюрократическое государство со сверхмощным военным и фискально-полицейским аппаратом соединилось с рынком и частной собственностью, возник монстр, названный номенклатурным капитализмом. Его главное отличие от цивилизованного капитализма в том, что успешная деятельность предприятий зависит не от производительности труда и конкуренции товаров, а от льготных кредитов, налоговых и таможенных льгот. Коррупция в таких условиях – важнейшее орудие управления. Власть чиновника огромна. «Вместо закона – вор в законе, причем не в классическом законе, а, так сказать, вор в официальном законе – его величество Чиновник. Если говорить культурно – номенклатурный капитализм, а если так, попросту, то всеобщий бардак. Всеобщий бардак – это такой специальный, отрегулированный, жестко регламентированный порядок, выгодный тем, кто наверху, позволяющий делить честно: бублик – господам чиновникам, а дырку от бублика – народу», – так сочно выразил сущность номенклатурного капитализма в одном из своих выступлений во время президентской гонки Александр Лебедь.
   Неспособность советской власти справиться с экономическими проблемами в брежневский период стала очевидной даже для руководства КПСС, и тогда номенклатура начала коррупционными методами – теневая экономика, казнокрадство, взяточничество – внедрять капиталистические отношения, стремясь сохранить при этом свою личную власть. Она начала загодя, еще в период застоя, готовить себе позиции, а при перестройке захватывать государственную собственность. По данным Института социологии РАН, в год первых выборов в Государственную думу более 75 процентов политической и 61 процент экономической элиты составляли выходцы из старой советской номенклатуры.
   Партноменклатура сбросила красный колпак вместе с советской властью и напялила трехцветный. Она обменяла ставшие ей ненужными идеологические фетиши на собственность, сменила «Капитал» на капитал, разделив и захватив государственное имущество. Если раньше легитимизация власти основывалась на сакральных идеологических заклинаниях типа «диктатура пролетариата» или «общенародное государство», то теперь легитимность опирается на демократические процедуры выборов – народ сам избирает свое руководство. Поэтому новой, избранной народом номенклатуре уже не нужны идеологические фиговые листки для оправдания и прикрытия своей власти. Отныне можно властвовать и обогащаться по закону. Наряду с величайшим завоеванием демократии – гласностью это едва ли не единственное применение демократических процедур в постсоветской России.
   Экономические результаты зависят не только от политики государства по отношению к бизнесу и народу, но и от внешних обстоятельств и изначальной ситуации. Когда вечный оппозиционер Андрей Синявский, глядя из Парижа, возмутился: «Это же надо было устроить такую воровскую власть, что народу стало хуже, чем при коммунистах», – он упустил из виду изначальную ситуацию. При этой ситуации могло ли быть иначе без гражданской войны?
   «Современная российская идеология безнравственного обогащения коренится в московском слое позднебрежневской эпохи, когда многотысячная армия чиновников, их семей, чад и домочадцев, близких и дальних родственников размножалась, переплеталась связями, подтаскивала своих из провинции, пристраивала их на службу в столице и за границей. Возможно, ни в одной из индустриально развитых стран мира нет столь мощной, хищной и своеобразной в субкультурном отношении олигархии, что сложилась в Москве», – с такими обвинениями столичной политической элиты выступил в «Известиях» петербургский культуролог, профессор Александр Запесоцкий. Столице в силу концентрации в ней власти и капитала безусловно принадлежит приоритет, но идеология безнравственного обогащения произрастала не только в первой столице, но и во второй, и в провинции. И там сложилась своя олигархия – может быть, менее мощная, но такая же хищная, как в Москве.
   Чтобы понять, в каком направлении развивалась коррупция, нужно хотя бы бегло сказать об основных этапах процесса становления нового господствующего класса.
   На первом этапе «к строительству капитализма» был подключен комсомол. Комсомольским вождям было поручено обналичивание денег. Они начали эти операции в 1987 году созданием молодежно-комсомольских структур в области шоу-бизнеса, международной торговли и туризма. Следствием «молодежно-номенклатурного бизнеса» явилось раскручивание инфляции. Инфляция – самая выгодная коммерческая операция нашего времени. Она необходима возникающей паразитической буржуазии, сращенной с коррумпированным чиновничеством. Она служит прикрытием для расхищения национального богатства.
   Комсомольские боссы, имеющие доверительные отношения с последними партийными и советскими руководителями, под предлогом повышения эффективности управления предприятиями сумели растащить по кускам государственную собственность, а затем создать финансово-промышленные конгломераты, объединяющие банки и десятки предприятий. Основатель финансово-промышленной империи ОНЭКСИМ-банка Владимир Потанин был секретарем комсомольской организации МГИМО, Михаил Ходорковский в 80-х годах – вторым секретарем Московского горкома комсомола, а в 90-х он уже во главе финансовой группы «Менатеп» и нефтяного холдинга «ЮКСИ», занимающего первое место в мире по разведанным запасам нефти и третье – по ее добыче. В списке богатейших людей планеты, опубликованном американским журналом «Forbs» в 1997 году, он – 133-й, его личное состояние оценено в 2,4 миллиарда долларов.
   В 1987–1990 годах серией союзных и российских законов единая государственная собственность была разделена на союзную, федеральную и муниципальную и перешла в полное хозяйственное ведение верхушки различных ведомств и директорского корпуса. Если раньше директор был только государственным служащим, имеющим ничтожно мало прав, но за все отвечающим, то теперь он превратился в полноправного хозяина, свободно распоряжающегося всем имуществом предприятия. Директорам предприятий и колхозно-совхозным руководителям была предоставлена уникальная возможность индивидуального обогащения за счет государства. Эти преобразования превратили бывших государственных служащих – хозяйственных руководителей – в класс богатых.
   Как это происходило, можно проиллюстрировать хотя бы на примере Сердобского часового завода, до приватизации поставлявшего несколько десятков модификаций часов в 56 стран мира. Директор завода Евгений Муравьев был активистом компартии – как тогда говорили, «вырос из парторга», был делегатом XXVIII съезда КПСС и учредительного съезда КПРФ. Приватизацию он провел по принципу коммунистического равенства: все 100 процентов собственности были поделены поровну между четырьмя тысячами работников завода. Каждый получил соответственно по 0,025 доли собственности, и бывшее государственное предприятие превратилось в ничейное. Это обстоятельство помогло директору создать при заводе шесть малых предприятий. Наиболее мощным стало МП «Согласие», в котором завод владел половиной долевой собственности, а вторую половину представляли Муравьев, его заместитель Игорь Чирков и заместитель директора автогиганта «ЗИЛ» Сергей Кружалов. В счет заводской доли приказом Муравьева малому предприятию была передана мощная строительная база с большим количеством машин и механизмов (ее стоимость – порядка четырех миллионов долларов) с условием их выкупа через пять лет. В качестве своей доли физические лица внесли «интеллектуальную собственность» – идеи, оценив их, как видим, недешево. Директором фирмы «Согласие» стал Чирков и, будучи заместителем директора завода, сам оформлял заказы фирме и сам в качестве подрядчика их принимал, а Муравьев как распорядитель заводских кредитов подписывал процентовки. Всего за полгода фирма выплатила заводу стоимость его вклада, а доли хозяев «Согласия» удвоились. Они стали владельцами гаражей с десятками грузовиков, автокранов, ангаров, набитых стройматериалами и сантехникой. Завод между тем ветшал, не мог рассчитаться с кредитами, и акционеры стали требовать расследования. Тогда Муравьев и Кружалов вышли из МП, а на его базе теперь уже единоличный владелец Чирков организовал индивидуальное частное предприятие. К тому времени его владелец построил трехэтажный дом в Сочи, достраивал двухэтажный особняк в Сердобске и заодно дачу нужному человеку – прокурору города Владимиру Кукленкову.
   От греха подальше Муравьев решил сбежать. С захиревшего завода он перебрался в городскую администрацию и стал заместителем ее главы. Но успел перед уходом передать помещение заводской столовой – 700 квадратных метров в ИЧП Чиркова и поручиться за некую фирму, взявшую в банке кредит в полмиллиарда рублей и растворившуюся в пространстве. К 1996 году долги завода составили 3 миллиона долларов, а выпускал он лишь десять процентов того, что производил прежде. Заводчане пытались вернуть то, что у них было отобрано, но безуспешно: против решительно выступил новый дачевладелец – городской прокурор.
   Еще Горький говорил: «В России воровать будут, пока кто-нибудь не украдет все». В этот процесс нынче вовлечены миллионы людей, однако по-крупному это могут делать лишь те, кто имеет служебную возможность распоряжаться либо государственной, либо коллективной собственностью. Нормальной, основанной на законе коммерческой деятельностью миллиардные состояния не сколотишь.
   Комитет по драгоценным металлам и драгоценным камням России возглавлял Евгений Бычков, заведовавший при Ельцине отделом Свердловского обкома КПСС. В начале 1992 года судьба свела его с директором двух коммерческих структур Андреем Козленком. У того уже был опыт взаимодействия с системой комитета, и после сделки, заключенной им с подведомственным комитету заводом «Кристалл», пропало 120 миллионов. Но это не смутило Бычкова, и с его благословения завод «Кристалл» заключил с некой корпорацией «Golden ADA» из Сан-Франциско договор на открытие в США ювелирного магазина. Американскую корпорацию представлял Козленок, и на его имя «Роскомдрагмет» отправил в США 1,3 миллиона долларов.
   Если бы «Роскомдрагмет» запросил, как это положено, документы о финансовом состоянии американской фирмы, то узнал бы, что на момент подписания договора корпорации не существовало. Она появилась в октябре 1992 года, когда из Москвы пришли казенные деньги, они и составили уставный капитал фирмы: 700 тысяч долларов внес от своего имени Козленок, а 600 тысяч – ранее эмигрировавшие из СССР братья Ашот и Давид Шегиряны. Эта троица и стала учредителем «Golden ADA». Операция удивительно напоминала те, что проводил КГБ в 80-х годах, укрывая за рубежом деньги КПСС.
   В начале 1993 года Бычков направил министру финансов Борису Федорову письмо, в котором сообщил, что известная в США корпорация «Golden ADA» готова открыть России кредитную линию в 500 миллионов долларов под залог в виде бриллиантов, золота и ювелирных изделий. Федоров наложил резолюцию: «Не возражаю, если доложат мне о результатах проработки этого вопроса». Докладывать министру Бычков не стал, а резолюцию использовал вместо постановления правительства, которое только и могло разрешить вывоз драгоценностей из страны. А дальше начались практические дела. Бычков от имени «Роскомдрагмета» и Ашот Шегирян от имени заокеанской корпорации подписывают контракт на поставку ей драгоценностей из государственного валютного резерва России на сумму 96,6 миллиона долларов. Про кредит же «забыли». Бриллианты и золотые изделия из Гохрана потекли за океан. Вскоре «Golden ADA» сообщила, что они не находят сбыта в США, и щедрый «Роскомдрагмет» тут же уценил их втрое. На деньги российской казны Козленок и братья Шегиряны купили виллы, самолеты и вертолеты, роскошные автомобили в США, Бельгии и России.
   Удачная афера влечет за собой следующую, и «Golden ADA» открыла в России специализированное предприятие по огранке драгоценных камней. Так родилась «Звезда Урала», зарегистрировавшая свой юридический адрес в московской коммунальной квартире. В феврале – марте 1994 года новая фирма получила необработанных алмазов на 88,7 миллиона долларов. Потом алмазы переправили в США, а оттуда в Бельгию, по адресам фирм, принадлежащих Козленку. Часть огранили и продали, оставшуюся часть под видом заирских Козленок продал всемирному монополисту – компании «Де Бирс».
   Но на Западе уклонение от уплаты налогов – тяжкое преступление, и 1998 год Козленок встретил в афинской тюрьме. В США против него и братьев Шегирянов возбуждено дело о неуплате налогов – 60 миллионов долларов. Все их американское имущество описано и пойдет с молотка в уплату долга. Схожее положение сложилось и в Бельгии. А российские чиновники, с помощью которых страна потеряла 180 миллионов долларов, устроены прекрасно. Евгений Бычков – председатель Ассоциации российских производителей бриллиантов и заместитель председателя правления банка «Российский кредит», покровитель Козленка в МВД – заместитель министра Петр Богданов теперь владелец оружейного магазина на Петровке.
   Впрочем, расследование, которое после выдачи Козленка Москве, по российской традиции, растянется, скорее всего, на несколько лет, возможно, и позволит привлечь к ответственности казнокрадов и взяточников (а без взяток казну не украсть). Может быть…
   В 1988–1992 годах высшие хозяйственные чиновники провели скрытую приватизацию экономической инфраструктуры – управления промышленностью, системы распределения и банков. На месте промышленных министерств были созданы концерны (корпорации), на месте госснабов и торгов – биржи, совместные предприятия, торговые дома, на месте государственных банков – коммерческие банки. Так, вместо союзного Министерства лесной промышленности в том же здании – с той же мебелью и кадрами – возникла корпорация в форме акционерного общества «Российские лесопромышленники», и президентом ее стал последний министр Игорь Санкин. Так же на месте Миннефтегазстроя появился могущественный «Газпром» во главе с Виктором Черномырдиным.
   Большая часть крупных банков была образована в результате приватизации отделений госбанков («Банк Санкт-Петербург» и другие) и спецбанков («Промстройбанк», «Агропромбанк» и другие). Им к тому же была обеспечена государственная поддержка в виде льготных кредитов на длительные сроки и под мизерные проценты. Но и капиталы новых банков, таких как «Инкомбанк», «Столичный», «Менатеп», в значительной части имели государственное происхождение (к примеру, в «Национальном кредите» – 16 процентов). Приватизация распределительной системы завершилась созданием «комсомольских» бирж – МТБ, МЦФБ.
   Параллельно с этими глобальными процессами происходил и другой, менее заметный, но оказавший свое влияние и на экономику, и на нравственное состояние общества. Речь идет о легализации теневой экономики советского периода. Сам характер «левого» производства связывал его с преступным миром, и когда теневое производство превратилось в легальный бизнес, то в нем осталась и часть прежнего преступного мира, пополнившаяся свежими силами.
   Налоговый пресс и всевозможные ограничения, начиная с первого кооперативного законодательства, сразу же поставили бывших теневиков и новых кооператоров в такие условия, что, не нарушая закон, было просто невозможно работать. Чтобы производить и торговать, малому бизнесу не оставалось ничего другого, как искать обходные пути, а выходы лежали только через взятку и взаимодействие с криминальными группами. Все новое российское предпринимательство зарождалось в условиях коррупции и под контролем преступного мира.
   К приватизации государственной собственности до возникновения самого понятия «приватизация» в российской экономике наряду с чиновниками прорвались и случайные люди – наиболее ловкие дельцы со стороны, сумевшие установить контакты с госаппаратом. Каким путем они добивались помощи чиновников, остается только догадываться.
   «Российский Рокфеллер», а в 1987 году еще никому не известный инженер, к тому же исключенный за какие-то махинации из партии, Владимир Брынцалов начал с того, что создал кооператив «Пчелка», который занялся производством меда и лечебных препаратов на основе пчелиного молочка. Вскоре он объединил кооператив с тремя фармацевтическими заводами в Ассоциацию производителей лекарств. В 1990 году она была преобразована в акционерное общество и стала называться ФАО «Ферейн». Брынцалов стал его президентом, а затем, скупив 90 процентов акций, и хозяином. В том же году он добился (как?) от начальника объединения «Мосмедпрепараты» включения в состав «Ферейна» завода «Антиген». Этот крупнейший завод, занимающий в Москве 80 гектаров, был самым передовым фармацевтическим предприятием в СССР. Росчерком пера чиновника прибыльное государственное предприятие превратилось в частное, а его владелец начал восхождение по тропе богатства и власти и через несколько лет стал одним из самых состоятельных людей в России, депутатом Государственной думы и в избирательную кампанию 1996 года даже выдвинул себя кандидатом в президенты страны.
   Безудержная распродажа множества государственных предприятий, в том числе крупнейших, частным лицам означала передачу новой элите колоссальных богатств практически бесплатно. До 70 процентов выставляемой на аукционные торги недвижимости попадает в руки заранее намеченных лиц. Торги, как правило, проходят по разработанному сценарию. В Москве наиболее лакомые куски, такие как Лужники, были распроданы по бросовым ценам или переданы фирмам, чьими компаньонами являются чиновники столичного правительства. «Фонд развития Международного университета» бывшего мэра Гавриила Попова приобрел у столичной мэрии правительственный дом отдыха «Кунцево», известный как дача Брежнева. Стоимость сделки тщательно скрывается. Авиационной аферой назвала пресса приватизацию некой частной фирмой зала официальных делегаций (зал VIP) международного аэропорта «Шереметьево». 25 тысяч долларов – взнос за контрольный пакет акций – зал окупает за несколько часов работы (один пассажир – 50 долларов).
   В Мурманске ловкий делец Алексей Химчук купил здание технического училища и сразу же продал его в десять раз дороже. Им планировался захват контрольных пакетов акций 53 крупнейших приватизированных предприятий Петербурга и Мурманска, и среди них пакет акций АО «Севрыба» стоимостью – ни много ни мало – 5 миллиардов долларов.
   В некоторых случаях разгадать то, о чем можно было только догадываться, помогают не смущающаяся ничем гласность и характерное для эпидемии коррупции бесстыдство. Тот же Брынцалов уже в роли кандидата в президенты России охотно демонстрировал перед телекамерой свои строящиеся в Подмосковье три дворца. На вопрос журналиста, не было ли попыток помешать ему в отводе земли и выдаче разрешений, Брынцалов, бравируя, ответил, что приезжал прокурор, но он отвел его за угол и дал две тысячи долларов. Кого отводил он за угол и сколько дал при «прихватизации» фармацевтического завода, он не сказал.
   К началу широко объявленной ваучерной приватизации латентная была уже завершена. Разрекламированный властью раздел государственного имущества, когда каждому гражданину выдавался документ, подтверждающий его долю в национальном богатстве, оказался сплошным обманом. Практически полная сумма всех ваучеров составляла ничтожную долю процента от общей стоимости национального достояния. Процедура же реализации ваучеров была проведена так, что население ничего за них не получило. Официальная приватизация позволила юридически оформить передел собственности, и если раньше господствующий слой владел ею совокупно и анонимно, то теперь контрольный пакет акций оказался в кармане директора госпредприятия, а более или менее значительные пакеты акций – в руках других руководителей. Хотя акции и распределялись среди рядовых работников, круг реальных владельцев бывшей государственной собственности остался небольшим.
   Смешанные полугосударственные формы (концерны, холдинги, государственный капитал в акционерных банках) наилучшим образом прикрывают частный капитал, давая ему возможность действовать под видом и на правах государственного. Состоявшаяся псевдоприватизация превратилась в барьер на пути развития частной собственности, а значит и формирования настоящего, а не номенклатурного капитализма. Но отнюдь не в интересах сегодняшней российской бюрократии помогать становлению полноценной системы частной собственности, отделенной от государства. Бюрократия стремится сохранить неопределенную систему собственности, так как это позволяет номенклатуре не нести за нее ответственность, но распоряжаться ею, пользоваться доходами с нее, как со своей.
   Федеральная продовольственная корпорация (ФПК) при Минсельхозе была создана в помощь отечественным совхозам и колхозам. Покупая через корпорацию у них (только у них) выращенный урожай, государство инвестировало средства в развитие аграрного комплекса. Федеральные кредиты для закупки продовольствия выдавались всего под 3 процента годовых. Невиданная финансовая льгота, однако, впрок не пошла. Двенадцать миллионов долларов, предназначенных на закупку алтайского зерна в 1995 году, вмиг очутились на счетах зарубежных банков. Из суммы, равной 40 миллионам долларов бюджетных средств, отправленных на Ставропольщину, до крестьян дошло только 10 процентов. Московская фирма «М-Фуд», получив от корпорации 30 миллионов долларов на закупку продовольствия для Вооруженных Сил, тут же перечислила эти деньги другой фирме, которая исчезла на следующий день. Главы фирм, пользующихся доверием ФПК, назначались с ведома тогдашнего вице-премьера Александра Заверюхи, курировавшего село. В 1996 году он лично распорядился направить 2,5 миллиона долларов на компенсацию затрат по комбикормам в Волгоградской области. Как обычно, деньги канули неизвестно куда. В 1997 году задание правительства по закупкам зерна ФПК выполнила на 12 процентов, а по остальным видам продовольствия – на десятые доли процента, в результате казенные средства «распылились» и 500-миллионная (если считать в долларах) задолженность ФПК была погашена из бюджета. Заверюха ушел в отставку и стал председателем наблюдательного совета «Агропромбанка».
   Для получения сверхприбыли определенная часть номенклатуры требовала себе привилегий. Если в советское время они имели вещественно-потребительский характер – дачи, машины, ателье, спецполиклиники, то теперь привилегии заключаются в допуске к деятельности, приносящей сверхприбыль. Приоритетными стали экспортные отрасли (нефть, газ, лес, металлы) и корпорации, сосредоточившие в своих руках экспорт сырья, а также банки, имеющие право валютных операций. Они получили исключительные права от государства и быстро наращивают капитал. Он сконцентрировался в холдингах или финансово-промышленных группах, образовавшихся вокруг банков. Номенклатурный государственный капитализм таким путем создал правящую экономическую элиту, и она оказалась в состоянии предъявлять политические требования власти, настаивая на патриотической экономической политике, или, иначе говоря, требуя протекционизма – привилегий для отечественного предпринимательства и установления сильной централизованной власти.
   В то же время другая часть предпринимателей в погоне за сверхприбылью, совсем не считаясь с нуждами отечественной промышленности, добилась от правительства невиданных таможенных льгот и загнала в угол винно-водочное и табачное производства. В 1993 году Национальная федерация спорта («национальная», но самом деле принадлежащая нескольким частным лицам), во главе которой стоял тренер и постоянный партнер Президента по игре в теннис Шамиль Тарпищев, и некоторые другие спортивные и общественные организации (ветеранов Афганистана, инвалидные) получили право беспошлинного импорта товаров и полную отмену акцизов и налога на добавленную стоимость на импортируемые ими товары. Правда, льготы предоставлялись под конкретные спортивные мероприятия. Но руководители НФС истолковали их как вообще право беспошлинного ввоза всегда и всего. И потекла в страну в невиданном количестве заграничная водка, виски, коньяки. Организации спортсменов и инвалидов превратились в крупнейших импортеров этих товаров. НФС заключала контракты на суммы от миллиона до нескольких сотен миллионов долларов.
   Таможенные льготы НФС позволяли ей создавать дочерние фирмы и «кормить» их, получая прибыли на перепродаже дорогостоящих иномарок, которые обходились НФС в два-три раза дешевле их продажной цены. Эти фирмы зарабатывали на каждой такой машине по 20–40 тысяч долларов. НФС было легко работать благодаря близости ее руководителя, ставшего министром спорта, к Президенту и покровительству начальника Службы безопасности Президента Александра Коржакова и директора ФСБ Михаила Барсукова.
   Московское управление ФСБ проверило смету международного турнира по хоккею, проводившегося в 1994 году, и, сравнив с таможенными документами, установило, что льгота в 30 раз превысила сумму, выделенную на проведение соревнования. Было возбуждено уголовное дело. Но вскоре начальнику управления генерал-майору Евгению Севастьянову позвонили Коржаков и Тарпищев. Они потребовали, чтобы дело было прекращено. Генерал отказался, и тогда ему позвонил и. о. Генерального прокурора Алексей Ильюшенко и нервно потребовал: «Дело прекратить». Севастьянов снова отказался, ссылаясь на закон. Раз так, дело в порядке прокурорского надзора затребовала Генеральная прокуратура и прекратила сама. Вскоре Севастьянова сняли с должности и уволили из ФСБ.
   К этому времени организация «национального здоровья» – НФС под патронажем Коржакова, Барсукова и Тарпищева превратилась в крупнейшего импортера алкоголя и табака. Только в 1995 году этого ходового товара было ввезено в страну на сумму, превышающую миллиард долларов. НФС контролировала 70 процентов импорта алкоголя и была крупнейшей структурой, помогавшей предпринимателям уходить от таможенных пошлин. За это получала часть их прибыли. Руководители спортивных организаций стали миллиардерами, а бюджет недобрал из-за импортных льгот сотни миллионов долларов.
   Усилиями спортивных чиновников продовольственные ларьки и магазины завалены импортной водкой. Несколько лет шла борьба за отмену этих льгот, но спортивное лобби оказывалось каждый раз сильней государства. Даже мартовский, 1995 года, указ Президента, отменивший все льготы, в течение года не мог вступить в действие. Каждый раз, когда приближался срок отмены льгот, он отодвигался распоряжением то правительства, то Таможенного комитета, то депутаты Государственной думы с поразительным единодушием, независимо от партийной принадлежности, голосовали за очередную отсрочку. Борьба за льготы из области чистой коррупции переросла в вооруженную борьбу группировок с уничтожением конкурентов. Когда таможенные льготы правительству все же удалось отменить, НФС из бюджета было выплачено 600 миллионов долларов в виде компенсации за понесенные ею потери. Уже не имея привилегий, НФС по-прежнему по возможности обходила таможню. В 1996 году был ввезен 31 вагон бельгийской водки под видом украинской, и только на налогах удалось сэкономить не меньше 2,2 миллиона долларов.
   Зато отечественное производство «жидкого золота» – до недавнего времени главного источника пополнения доходной статьи бюджета – стало невыгодным из-за абсолютной неконкурентоспособности российских производителей: они ведь не были освобождены от НДС! В доходной части дефицитного российского бюджета доля от продажи водки и вина за несколько лет уменьшилась в четыре раза. Спрос на импортную водку и ее относительная дешевизна сделали выгодным подпольное производство фальсифицированного продукта, ларьки завалили самым престижным «импортом», сделанным из технического спирта. Специалисты считают, что продукция подпольного производства составляет примерно 45 процентов от учтенного объема. Таможенники задержали в Астрахани 11 вагонов с этиловым спиртом, следовавших из Бельгии якобы в Турцию и направленных туда, как выяснилось, несуществующей английской фирмой. Только в Северной Осетии, где официально действуют 170 линий по розливу водки производительностью до шести тысяч бутылок в час, в 1995–1996 годах «исчезло» 500 транзитных цистерн с этиловым спиртом. Экономика этой кавказской республики в основном спирто-водочная и теневая.
   Большинство контрабандного спирта, питающего теневую экономику Северной Осетии, а также других регионов России, поступало через Грузию. Спирт из Турции на морских судах завозили в Поти, перегружали в спиртовозы и направляли по Военно-Грузинской дороге к российской границе. Здесь машины стояли в ожидании клиентуры. Тем временем в России бутлегерские фирмы собирали заказы. Есть заказ – и спиртовоз, минуя границу, следовал во Владикавказ. Там его содержимое перегружалось в машину заказчика и отправлялось вглубь страны. Спирт, как правило, самый дешевый и плохо очищенный, лабораторные пробы показали содержание сивушных масел в сорок семь раз (!) выше допустимых норм. В каждом спиртовозе было от 10 до 40 тонн такой продукции. Провоз через грузинскую территорию, не считая затрат на взятки, обходился контрабандистам по восемь центов с литра. По мере продвижения из Грузии в Россию цена спирта возрастала – вдвое по прохождении пограничного и таможенного постов, еще в два-три раза при движении по российским трассам.
   В июле 1997 года пограничники перекрыли вход в Рокский тоннель на Военно-Грузинской дороге. Началось спиртовое противостояние России и Грузии. За полгода было задержано 2300 автомашин с 30 тысячами тонн спирта. Грузины предприняли ряд демаршей у границы, высаживали автобусные десанты демонстрантов, в борьбу за «правое грузинское дело» включился и президент закавказской республики Эдуард Шеварнадзе. Дело не ограничилось словесной истерикой – только на взятки московским чиновникам, включая кремлевских, мафия истратила более 15 миллионов долларов. Пограничная дамба перекрыла путь спиртовой реке, но ручейки находят щели и текут в Россию. В январе 1998 года в далеком от границы Саратове были задержаны три «КамАЗа» со спиртом. Каждой такой машине беспрепятственный проезд до города на Волге обошелся от 10 до 12 тысяч долларов. Это сумма взяток, переданных автоинспекторам, бдящим на трассе.
   Полугосударственная-получастная экономика служит основой своеобразного «социалистического капитализма», который насаждается с помощью коррупционных методов. Самый действенный – водочное производство. В Тульской области был знаменит колхоз имени Ленина. В советское время он был парадной витриной колхозно-совхозного строя. На украшение витрины средств не жалели: по полям ходили итальянские комбайны, на ферму для оплодотворения коров поступала законсервированная сперма канадских быков, улицы застраивались современными коттеджами. Возглавлял его титулованный председатель – Василий Стародубцев, Герой Социалистического Труда. Он был и членом ЦК КПСС, и председателем Крестьянского союза СССР, и, наконец, членом ГКЧП. Как ни странно, колхоз не захирел после провала путча, когда дотации прекратились. Таинственный источник процветания перекрыла налоговая полиция. В сентябре 1996 года она задержала цистерну Пронского завода: спирт предназначался для вывоза за границу, но почему-то был слит в Туле. Каково же было удивление, когда открылось, что Пронский завод принадлежит колхозу имени Ленина. В соответствии с законом 80 процентов стоимости девяностошестиградусной продукции по акцизу отчисляются в казну, если спирт не предназначен на экспорт. Фактически колхозный спирт дальше Тулы и сопредельных областей не уходил, отправлялся на подпольные водочные предприятия, документы же оформлялись как отправка за рубеж, и «экспортер» был освобожден от уплаты налогов. После расследования колхоз оказался должен государству с учетом штрафных санкций 176 миллионов новых рублей.
   Как член Федерального собрания председатель колхоза надежно защищен депутатским иммунитетом от ответственности за уклонение от уплаты налогов. Начавшееся расследование колхозных дел не помешало ему весной 1997 года занять губернаторское кресло. Став тульским губернатором, Стародубцев объявил войну алкогольной мафии других областей, очевидно, не питающейся пронским «экспортом». Он потребовал закрыть шлагбаум перед водкой, ввозимой в область, и открыть «зеленую улицу» для своей, тульской, поскольку продукцией акционерного общества «Туласпирт» можно залить пол-России.
   Безответственность чиновников в период смены вех, приход новых служащих, устремившихся к рычагам власти прежде всего в целях использования их для личной наживы, а главное – передел собственности при крушении старой идеологии и моральном кризисе общества и сделали вспышку эпидемии коррупции неизбежной. Новые нравственные нормы формируются годами и десятилетиями. Пока они только возникают, и то чаще в форме возрождения дореволюционных обычаев, не способных, однако, вместить потребности современного общества, либо заимствуются из западного образа жизни, весьма отличного от российского, а потому также не способного отразить в полной мере российские реалии.
   Если в канун перестройки коммунистическая номенклатура казалась богатой лишь на фоне своих нищих подданных, то теперь этот этап истории завершен. Возникло много сверхбогатых людей. Одними талантами отечественных бизнесменов это не объяснить. Производство падает, наука хиреет, страна беднеет, а частные состояния растут. Темпы возникновения колоссальных богатств и их количество невиданны для западных стран. И это можно объяснить только одним – размахом воровства и взяточничества. Роскошные особняки, замки и виллы, выросшие в Подмосковье и в окрестностях Петербурга, какие не могли даже присниться советской номенклатуре, бросают вызов обществу. Но принадлежат они не только бизнесменам-нуворишам или бандитам, но и чиновникам. В курортных поселках они стоят рядом как наглядное свидетельство слияния власти, бизнеса и мафии.
   В сегодняшней России экономическая элита – это замкнутая группа людей, прочно сплетенная с политической элитой, однако разделенная на конкурирующие между собой корпоративно-олигархические кланы. Они обладают не только экономической, но и политической властью в центре и регионах. Они выдвигают во власть своих людей и создали систему, в которой сливаются деньги и власть. Правительство представляет прежде всего их интересы. Григорий Явлинский определяет сложившуюся корпоративно-олигархическую систему перефразированной марксовой формулой: «Власть – деньги – власть».
   Поскольку основной источник формирования российских капиталов – нелегальный оборот, коррупция обрела самостоятельность и стала политической силой. Конкуренция кланов иногда переходит в ожесточенную борьбу коррупционных компроматов, потрясающих страну. 1997 год, в частности, ознаменовался ожесточенной борьбой между финансовой группой МФК – ОНЭКСИМ-банк Потанина и противостоящими ей группами нефтяного и финансового магната Бориса Березовского и банкира Владимира Гусинского. Обвинения в коррупции были основным методом в этой борьбе, и Березовскому удалось скомпрометировать президентскую команду «молодых реформаторов» во главе с Анатолием Чубайсом. Распад команды вызвал замедление хода реформ и падение в марте 1998 года правительства Черномырдина. У населения же создалось твердое впечатление, что у власти одни бандиты.
   Попытки отделить бизнес от политики были заведомо обречены на провал, ибо у власти все время находятся люди, занимающие первые места в списках богатейших. Личные капиталы самого влиятельного олигарха – Бориса Березовского, одно время занимавшего должность заместителя секретаря Совета безопасности, оцениваются в четыре миллиарда долларов, банкира Владимира Потанина, совмещавшего в 1996 году руководство финансовой группой с постом первого вице-премьера – в три миллиарда долларов. Западная пресса упорно называет самым богатым человеком в России Виктора Черномырдина, шесть лет возглавлявшего правительство.
   Колоссальные капиталы, сконцентрировавшиеся у «новых русских» в период первоначального накопления, позволяют значительную часть их направить на подкуп чиновников. Наряду с обычной взяткой в ход идут нетрадиционные формы мздоимства – оплата дорогих зарубежных поездок, льготные кредиты, издание «воспоминаний» и выплата высоких гонораров, обещание предоставить высокооплачиваемую должность после увольнения с государственной службы. Нерасчлененность государственных и коммерческих структур, часть которых является мафиозной или связана с мафией, и создает среду, названную Гайдаром «питательным бульоном для бактерий коррупции».
   Видимая часть айсберга – это тысячи зарегистрированных случаев взяточничества, из них каждое третье – в системах федеральной и муниципальных служб. Чаще всего подкуп используется для получения кредитов, сдачи помещений в аренду, лицензирования, различного рода регистраций, беспошлинного провоза товаров, получения водительских прав и талона техосмотра автомашин. Уже не раз публиковались предложения обнародовать тарифы взяток, что серьезно облегчило бы деловую жизнь. В каждой шутке есть доля истины, ведь такие примерные тарифы существуют. Журналистка Наталия Геворкян пишет в «Московских новостях»: «Сегодня за 400 “зеленых” я куплю права, за 4 тысячи договорюсь с таможней и вывезу пару шедевров, за 40 тысяч стану полноправной москвичкой, а за 400 тысяч куплю квартиру с видом на Кремль». При распределении бюджетных средств государственным предприятиям чиновники требуют, чтобы им было отдано от 20 до 30 процентов наличными или переводом на счет частной фирмы.
   Если руководитель отказывается дать взятку, его ждут большие трудности. Бывший директор авиастроительного предприятия рассказывал мне, как он не мог полгода получить деньги, выделенные предприятию для погашения задолженности по зарплате. Он приехал в столицу и решил не уезжать, пока не получит денег. Три недели он провел в хождениях по высоким кабинетам и накануне совещания с участием заместителей министров финансов, экономики и зампреда Госкомитета по оборонным отраслям промышленности узнал, что по отчетным документам деньги перечислены ему уже полгода назад. На совещании он неожиданно для высоких чиновников обнародовал свою осведомленность и пригрозил, что отправится в Генеральную прокуратуру. Деньги были тут же переведены, но он понял, что работать без взяток ему не дадут, и уволился.
   Подкуп служащих госаппарата – лишь один из рычагов сколачивания новых состояний. Другим таким рычагом является участие чиновников – либо непосредственно, либо через родственников – в коммерческих структурах. Сегодня ответственный чиновник не берет деньги за открытие рынка на своей территории, а просто говорит предпринимателю, подписывая разрешение: «Фирму имярек возьмешь в долю». Там у него или родственник, или просто надежный человек, что обеспечит ему постоянный доход. Попробуй докажи взятку! Безнадежно.
   Коррупция в разных формах нашла питательную почву в федеральных системах Госкомимущества, Центробанка, Таможенного комитета, Министерства обороны, Госналогслужбы, Минсельхоза и других ведомств. Чиновники скомпрометировали институт представителей государства в акционерных обществах, так как сплошь и рядом предавали его интересы.
   Наиболее коррумпированной считается банковская сфера. На передовые позиции в криминальном бизнесе государственных и окологосударственных банкиров вывели крупномасштабные операции начала 90-х годов с фальшивыми авизо. Но и ныне они этих позиций не покидают. В получении взяток были изобличены начальник центрального операционного управления Центробанка Сетликов, начальник главка по Алтайскому краю Аргунов и руководитель филиала в Эстонии Буток. В банках достаточно широко распространены не только взяточничество, но и разные формы хищения, мошенничество. Тот же Буток ухитрился изъять по подложным документам 500 миллионов рублей. А управление международных операций Центробанка без документов перечислило иностранной фирме 198 тысяч долларов.
   Закон не разрешает банкам предпринимательскую деятельность и запрещает создавать коммерческие предприятия. Но Центробанк учредил акционерное общество «Глобальные информационные системы» (ГИС) и внес в уставный фонд 964 тысячи долларов, то есть стал учредителем коммерческой фирмы. С этой фирмой банк заключил договор по разработке и созданию средств спутниковой связи и затратил на выполнение подряда 119 миллионов долларов. Система изначально была спланирована с избыточными мощностями для Центробанка – ему потребуется не более 20 процентов ресурсов, остальные 80 процентов будут использоваться на коммерческой основе. Юпитеру все дозволено, но и быки – коммерческие банки – тоже стремятся себе это позволить.
   Чиновники Минздрава в 1995 году взяли 164 установленных следственными органами взятки, а сам министр Эдуард Нечаев отстранен от должности «в связи с переходом на другую работу» после ревизии КРУ, когда было обнаружено хищение медтехники на сумму 1,7 миллиона долларов.
   Московский фонд обязательного медицинского страхования прокручивал в коммерческих банках 100 миллиардов рублей и 63 миллиарда «потерял» вместе с исчезнувшими банками, а 20 миллиардов сотрудники фонда просто истратили на покупку квартир, автомашин и прочих жизненных благ.
   Наибольшее число злоупотреблений совершают высокопоставленные чиновники субъектов федерации, городов, районов, поселков. Губернатор Амурской области Владимир Полеванов – один из учредителей акционерного общества «Аринкор Зея», в котором ему принадлежат активы на 60 тысяч долларов, – отдал обществу право полного хозяйственного ведения природными объектами залогового фонда области, куда включены месторождения золота и угля, лесные массивы на сумму 17 миллиардов долларов. Это было сделано, хотя активы «Аринкор Зеи» не гарантировали возврата средств.
   В Брянске местный делец Кибальчич купил губернатору Владимиру Карпову и областному прокурору по «Волге», оплачивал областным руководителям загранпоездки, ремонтировал квартиры и дачи, дарил автомашины и драгоценности. И это позволило ему полностью подчинить себе всю администрацию области. Центр власти постепенно переместился в особняк «крестного отца», и туда с отчетами приезжали и губернатор, и председатель думы, и прокурор, и мэр Брянска. Все назначения чиновников на ключевые посты в администрации и прокуратуре согласовывались с главой мафии. Когда председатель комитета по управлению имуществом отказался добровольно оставить свое место, то руководитель аппарата администрации заявил ему, что включает счетчик и через три дня люди Кибальчича его убьют. Двести миллионов рублей, выделенных на ликвидацию последствий чернобыльской аварии, губернатор перекачал в одну из фирм Кибальчича, а затем освободил ее от ряда местных налогов, а «крестник» Кибальчича – его выдвиженец, мэр Брянска Юрий Левин без продажи на аукционе, как это положено по закону, бесплатно передал одной из фирм, контролируемой Кибальчичем, 50 объектов городской незавершенки и даже старый аэропорт. И теперь его бывший хозяин – Брянское государственное авиапредприятие за большие деньги арендует свои же собственные помещения у нового владельца.
   Лапу на государственное имущество наложили и те, кто больше всех печется о государственных доходах, – налоговые генералы. В 1993 году решил улучшить свои жилищные условия тогдашний руководитель Госналогслужбы России Владимир Гусев. Задумано – сделано. Централизованный фонд развития ГНС перечислил в АО «Московский инвестиционный фонд» 202 миллиона рублей, что по ценам 1993 года было суммой, более чем солидной, и Гусев получил в собственность квартиру в доме № 23 по Ленинградскому проспекту площадью 126,7 квадратных метра. В конце концов квартира – это привилегия власти, а министры от привилегий не привыкли отказываться. Но спустя полгода Гусев заключает с родной Госналогслужбой договор на получение беспроцентной ссуды в размере 208 миллионов рублей для оплаты квартиры. Благородный поступок! И действительно, в счет погашения ссуды Гусев внес 2,4 миллиона рублей. А год спустя, в декабре 1994 года, решением коллегии под председательством Гусева 205,6 миллиона рублей списываются за счет централизованного фонда. Забавно получилось: министр купил за государственный счет квартиру, получил еще и деньги на покупку и свою прежнюю, тоже немалую, себе оставил.
   Но двух квартир чиновнику в ранге министра в наше время явно не хватает. В 1995 году Госналогслужба покупает в Еропкинском переулке квартиру площадью 139 квадратных метров и через месяц дарит ее своему руководителю. А потом ремонтирует как собственную на средства ГНС.
   По той же схеме действовал и первый заместитель руководителя Госналогслужбы В. Потапов. За его квартиру в Каляевском переулке Госналогслужба заплатила в 1994 году сумму, равную 60 тысячам долларов. Точно такую же сумму он затем получил для оплаты квартиры в виде беспроцентной ссуды, внес тысячу долларов, а потом уволился. По собственному желанию. Операции по схеме «квартира плюс ссуда» в Госналогслужбе были поставлены на поток. 61 сотруднику за счет фонда социального развития, не пожалев на это 7 миллиардов рублей (около двух миллионов долларов), купила квартиры щедрая ГНС. И только трое из них освободили ранее занимаемую жилплощадь, другие оставили ее родственникам.
   Николай Федоров, уйдя из правительства, где был министром юстиции, не раз заявлял о его коррумпированности. В интервью «Московским новостям» он, в частности, сказал, что из госбюджета решением правительства изымаются деньги для строительства личных дач некоторым членам правительства, вплоть до вице-премьеров, но все его попытки добиться расследования ни к чему не привели, поскольку на то была воля Президента. Григорий Явлинский, выступая как кандидат в президенты на выборах 1996 года, так оценил стремления своих оппонентов: «В России как представляют приход в правительство? Либо для того, чтобы стать известным, либо для того, чтобы воровать…» Поэтому вполне закономерен вопрос, заданный корреспондентом газеты «Совершенно секретно» одному из руководителей ФСБ: «Где больше берут взяток – в окружении Президента, в правительстве или Государственной думе?» И тот ответил так: «Любой наш сотрудник в течение получаса составит список на нескольких страницах – к кому можно идти и давать взятку».
   Как бы в ответ президентская «Российская газета» в ряде июльских номеров 1996 года перепечатала статью из журнала «Time» под названием «Существует ли в природе честное правительство?» В статье приводится множество фактов коррупции высших правительственных чиновников разных стран, и сам собой напрашивается вывод: власть и коррупция неразделимы. Сознание того, что он не одинок в своих бедах, должно утешить русский народ.
   На последнем году существования Союза МВД СССР совместно с МВД Казахстана реализовало оперативное дело «Паутина»: были арестованы 14 человек, привлечены к ответственности 25 казнокрадов и взяточников. Обвиняемые давали обширные показания о получении взяток и незаконной внешнеэкономической деятельности генерального директора Карагандинского металлургического комбината. Комбинат сбывал через кооперативы сотни тонн металлопроката за рубеж. Дело докладывалось в Совете министров СССР, но руководители комбината во главе с директором не только не были привлечены к ответственности, но даже пошли на повышение. Александр Гуров, рассказавший об этом эпизоде деятельности возглавлявшегося им в 1991 году 6-го Главного управления МВД СССР (его книга «Красная мафия» вышла в свет в 1995 году), не назвал фамилии директора комбината. В это время его бывший директор Олег Сосковец занимал пост первого вице-премьера российского правительства.
   Свое новое высокое положение он использовал в тех же целях казнокрадства. В Новосибирске был незаконно акционирован единственный в стране оловокомбинат. Его директор уменьшил в документах стоимость активов на миллиард рублей, чтобы дешево купить предприятие, а среди акционеров в нарушение закона оказался и первый вице-премьер Олег Сосковец. История получила огласку. Однако высокопоставленный чиновник не пожелал ответить на вопросы прессы: молчание в данном случае – олово, а оно стоит больших денег. К тому же свой человек – и.о. Генерального прокурора Ильюшенко прекратил дело о приватизации оловокомбината.
   Молчание – это не только олово, но и алюминий. Отраженные в прессе попытки проследить причастность Сосковца к жестоким «алюминиевым войнам» вокруг экспорта этого металла так ничем и не кончились. Промолчав, но сохранив акции, он ушел в отставку.
   Как-то так случилось в Российском государстве, что ташкентский завлаб Лев Черный, прежде чем осесть в Израиле, за пару лет сумел установить контроль над алюминиевым рынком бывшего СССР. История покорения Львом Черным и его братом Михаилом Сибири, где расположены крупнейшие в мире заводы по производству первичного алюминия, будет со временем написана. Нас же интересует бывший вице-премьер, чуть было не ставший главой российского правительства. Его имя тесно связывается с предприимчивыми братьями. Так это или не так, должно показать следствие, на которое Генеральная прокуратура никак не может отважиться. Но счета в швейцарском банке на имя самого Сосковца, его сына и дочери обнаружились. За полгода двадцатилетний Алексей Сосковец-младший, пользуясь кредитной карточкой «Америкэн экспресс», снял со счета больше 100 тысяч долларов, папа потратил гораздо меньше – всего несколько десятков тысяч.
   Пока еще мало известно о подлинных корнях Чеченской войны, но даже то, что мы знаем, позволяет сказать: экономические и криминальные корни несомненны. Собственная нефтедобыча в Чечне составляла до 1,5 миллиона тонн, а закачка нефти из России – до 12 миллионов тонн, но деньги от переработки российской нефти с 1991 года в Россию не возвращались. Чеченцы были вооружены и оснащены за счет оружия, похищенного в российской армии. Чеченские боевики даже бравировали этим.
   В 1995 году при продолжавшейся Чеченской войне началась комедия строительства. Десятки миллиардов рублей, отпущенных из российского бюджета на восстановление разрушенного войной народного хозяйства Чечни, затерялись в карманах дельцов и были списаны на разрушения. В том же году правительством России было направлено в Чечню более 11 триллионов рублей, не предусмотренных бюджетом. На счета отраслевых министерств и ведомств Федеральное казначейство отправило 5 триллионов 695 миллиардов рублей. Счетная палата не смогла найти, куда ушли эти деньги. Об этом можно лишь догадываться по тем фактам, что удалось установить. Так, начальник управления строительства Минздравмедпрома России Петренко заключил договор о покупке санитарного транспорта для нужд Чеченской республики с АО «Ремстройобъединение» и отправил на его расчетный счет в Русском торгово-промышленном банке 1,5 миллиарда рублей. В дальнейшем эта сумма была конвертирована в доллары (350 миллионов), обналичена и присвоена. Это неудивительно, если знать, что среди учредителей акционерного общества был сам Петренко. По данным следствия, колоссальные суммы похитил мэр Грозного Беслан Гантемиров – один из зачинателей Чеченской войны. Общая сумма хищений в грозненской администрации превышает 5 миллионов долларов. «Это бизнес», – так сказал о Чеченской войне Виктор Черномырдин. Бизнес на крови мирных жителей оказался крупнейшим в истории современной России и самым прибыльным.
   В мае 1998 года страну потрясла «рельсовая война». Доведенные до отчаяния многомесячной невыдачей зарплаты шахтеры различных регионов страны перекрыли железнодорожные магистрали. В Анжеро-Судженске, Прокопьевске и Киселевске горняки блокировали Транссибирскую магистраль, шахтеры заполярной Инты – дорогу Москва-Воркута, Ростовской области – Северо-Кавказскую дорогу у города Шахты; страну разрезали на части, на путях застыли сотни грузовых и пассажирских поездов, под угрозой остановки оказалось множество предприятий с непрерывным производством, в частности Череповецкий металлургический комбинат. Из года в год Запад давал кредиты на реструктуризацию угольной отрасли, и бюджетные обязательства перед ней были выполнены в 1997 году на 99,8 процента. Куда же делись деньги? Как ни странно, ответ прост – разворованы. Уголь продавался не потребителям, а посредническим фирмам, только пять интинских шахт кормили около двухсот фирм-посредников. Посредники выплачивали руководителям шахт определенный процент от стоимости угля наличными. От посредника к посреднику цена на уголь накручивалась и, пока уголь доходил до назначения, возрастала впятеро. Основную сумму покупатели не платили, ссылаясь на отсутствие средств. Руководители шахт строили себе особняки в курортных городах, а на зарплату шахтерам денег не было. Только что сформированное молодое правительство Сергея Кириенко оказалось в тяжелом положении – ему выпало изыскивать не предусмотренные бюджетом средства для частичного расчета с шахтерами, и оно вынуждено было расследовать ситуацию. Этим воспользовались оппозиционеры всех мастей, чтобы нажить политический капитал, а спекулянты – для наступления на рубль.
   В июне 1998 года в своем кабинете был арестован председатель Госкомстата Юрий Юрков. Это первый в России арест за коррупцию чиновника в ранге министра. Взяты под стражу его заместитель и начальник главного вычислительного центра. Высокопоставленные статистики обвиняются в систематических искажениях и занижениях данных, что позволяло фирмам избегать налогообложения и способствовало процветанию теневых экономических отношений. Информация о подлинном состоянии фирм продавалась их конкурентам за крупные взятки. Для осуществления своей деятельности трое руководителей организовали внутри Госкомстата связанную круговой порукой группу, в которую входило не менее двадцати чиновников. Расследование потребует немало времени, и читатели этой книги узнают о его результатах из другого источника. Но первые данные следствия нашли подтверждение: в результате обыска у руководящей тройки было изъято полтора миллиона долларов.
   В новой России коррупция утвердилась как неотъемлемый метод управления государственными структурами. О коррупции пишет почти ежедневно большинство газет, о ней не забывают рассказывать в ежедневных сводках новостей по радио и телевидению, без конца с трибуны Государственной думы и других трибун, поменьше раздаются призывы искоренить ее и изничтожить. Но коррупция пока что только крепчает. И все усилия разбухших правоохранительных органов оказываются способными лишь изобличить мелкого чиновника.
   Егора Гайдара часто называют крестным отцом нынешнего российского капитализма, но он признался, что ему «не нравится капитализм, который формируется в России, – вороватый и коррумпированный, социально несправедливый, весь в родимых пятнах социализма».
   Мне тоже не нравится этот капитализм. Не нравится он и всем порядочным людям. Но пока он такой, эпидемия коррупция не стихнет. И как долго это будет продолжаться?
   Утешает лишь то, что все эпидемии когда-либо прекращаются. Наступит время – и нынешняя сожмется до пристойных размеров. Дело лишь в том, что останется после нее. В Европе эпидемия бубонной чумы в XIV веке унесла жизни 25 миллионов человек – четвертой части всего населения. Что оставит чума коррупции в России? Не разрушит ли она окончательно ее государственность? Вот ведь в чем проблема…

Наслажденцы

   «Так наслажденье изменяет!» – Вздохнувши, я сказал. «Пока не тронуто – блистает! Дотронься – блеск пропал!»
В. А. Жуковский

   Власть опустошает человеческие души. Любые, даже, казалось бы, самые стойкие. Бывают, конечно, исключения. Но очень редко, и они всегда удивляют. Обычно же, войдя во власть и поняв, что житейские радости просто так не даются, и, чтобы их получить, нужно преступить закон, люди его преступают. Потом одни всю оставшуюся жизнь опасаются разоблачений, другим кажется, что они чего-то недобрали, и они грызут себя за упущенные возможности.
   Наслажденцами назвала питерская писательница Нина Катерли тех, кто шел во власть на волне борьбы с привилегиями партаппаратчиков, а придя, сам стал упиваться житейскими радостями, которые дает эта власть в нагрузку к нудной обязанности вершить судьбы соотечественников. При этом профессионализм забравшихся на вершины власти заметно не увеличился. «Зато, – отмечает писательница, – умение сделать жизнь красивой – не по трусливым совковым меркам с закрытыми распределителями и госдачами, упрятанными за заборы, а по евростандарту, – это умение, а главное, желание открыто наслаждаться возросло многократно».
   Подобно мотылькам-однодневкам набросились на неведомые им раньше наслаждения бывшие «борцы за справедливость»: больше и быстрее взять от жизни все, что так неожиданно дала власть профессорам и завлабам! Еще раз предоставлю слово Нине Катерли: «Ах, что за прелесть эти так еще недавно недоступные приемы, персональные автомобили, интервью и прочий эксклюзив! Ах, эти заманчивые деловые, не очень деловые и просто халявные загранвояжи за счет налогоплательщиков! А захватывающие презентации, банкеты и даже балы? Не мрачные попойки с пением «Подмосковных вечеров» в своем обрыдлом кругу где-нибудь в охотничьем домике, а в шикарном отеле или вообще во дворце, в окружении лучших людей – звезд от искусства и телевидения, иностранных знаменитостей, фотомоделей».
   Среди демократов, совершивших «хождение во власть», одним из самих ярких был петербургский мэр Анатолий Собчак. Импозантный профессор права, любитель искусств, блестящий оратор, острый полемист, он завоевал популярность выступлениями на съезде народных депутатов СССР. Так непохожий на прежних партийных бонз, смелый и находчивый, что он доказал во время августовского путча 1991 года – не допустил противостояния народа и армии в северной столице, Собчак пользовался поддержкой горожан, особенно творческой интеллигенции. Наконец, он помог городу обрести его историческое имя. Но профессионалом-управленцем за пять лет своего мэрства Собчак так и не стал – ни наладить городское хозяйство, ни довести до конца хоть одно из своих благих или нелепых начинаний ему не удалось: слишком был занят собой. Вместе с супругой Людмилой Нарусовой он был непременным участником бесконечных тусовок, балов и презентаций, где щеголяют нарядами, едят и пьют знаменитости. Рядом с ними и среди них он показывал себя всему миру и поучал его, как надобно строить демократическое государство. Никто, пожалуй, так открыто не упивался властью и не был искренне убежден, что не только Петербург, но и вся страна любуется им и жаждет видеть его у государственного руля.
   На вершину городской власти Собчак поднялся летом 1990 года. Его, народного депутата СССР, входившего в межрегиональную группу съезда, избрали председателем Ленсовета. При советском режиме опальная столица пришла в упадок. Военно-промышленный комплекс вырос неимоверно, но городское хозяйство, исторические памятники были в жалком состоянии. Денег на восстановление, как всегда, не хватало. Возникла идея протянуть руку с мольбой о помощи ко всему свету – гибнет, дескать, Северная Пальмира, спасите! Для этого решили провести телемарафон: организовать круглосуточный концерт, транслировать его по телевидению и призвать всех, кто может и хочет, внести свою лепту. Новый председатель Ленсовета уверял, что собранные средства явятся стартовым толчком для возрождения центра мировой культуры: «Мы восстановим всю историческую часть города, а затем перейдем к новой».
   В январе 1991 года марафону был дан старт. Сутки сверкал огнями Мариинский театр, были переполнены зрителями балконы и ложи, партер превратился в огромную сцену, где одна «звезда» сменяла другую. Петербуржцы и приезжие выстроились в очередь: в протянутую длань нищего города одни клали деньги, другие – фамильные драгоценности, телеграф пачками приносил переводы. Эмигранты и зарубежные меценаты слали валюту.
   В центре события был Собчак. Роль Козьмы Минина ему очень нравилась, он и сам пожертвовал часть гонорара от какой-то книжки и всех звал не скупиться. В течение суток, меняя костюмы, как звезда эстрады, он появлялся в центре партера, и весь мир мог полюбоваться блистательным главой хотя и ободранного, но все еще великого города. Собраны были десятки миллионов не только пока имевших цену рублей, но и долларов, множество драгоценностей. Можно было жертвовать на конкретную программу и указать, на восстановление какого памятника, какого храма, какого музея надо направить эти средства. Было обещано, что все будет исполнено и за все благодарный нищий отчитается перед подающими.
   Собчаку марафон сильно прибавил популярности. На выборах 12 июня 1991 года он баллотировался в мэры и получил 66,1 процента голосов горожан, заодно они проголосовали и за восстановление исторического имени города. Вот только мэр почему-то забыл сообщить, куда пошли собранные деньги. Никто не знает, на что истрачен хоть один рубль, хоть один доллар из десятков миллионов. Куда они делись, в чьи карманы попали? Все, как в басне Крылова «Фортуна и Нищий»:

     Тут Нищему Фортуна вдруг предстала
     И говорит ему:
     «Послушай, я помочь давно тебе желала;
     Червонцев кучу я сыскала;
     Подставь свою суму…»
     …………………………………………………
     Едва от радости мой Нищий дышит
     И под собой земли не слышит!
     Расправил свой кошель, и щедрою рукой
     Тут полился в него червонцев дождь златой:
     Сума становится уж тяжеленька.
     «Довольно ль?» – «Нет еще». – «Не треснула б». —
     «Не бойсь». —
     «Смотри, ты Крезом стал». – «Еще, еще маленько:
     Хоть горсточку прибрось». —
     «Эй, полно! Посмотри, сума ползет уж врозь». —
     «Еще щепоточку». Но тут кошель прорвался,
     Рассыпалась казна и обратилась в прах,
     Фортуна скрылася: одна сума в глазах,
     И Нищий нищеньким по-прежнему остался.

   Петербург, хоть и вернувший свое имя, продолжал пребывать в запустении, зато его мэр успешно занимался собственным благоустройством. До избрания главой города профессор Собчак занимал кооперативную малогабаритную квартиру в доме типа «корабль» на городской окраине. Мэру она явно не подходила, и с помощью сложных обменов он получил прекрасную – правда, всего трехкомнатую – квартиру в аристократическом районе, на набережной Мойки, рядом с Эрмитажем и французским консульством и почти напротив дома Пушкина. Вскоре этого оказалось мало. Рядом находилась коммунальная квартира. Ее расселили – частично за счет городского фонда, а 54 тысячи долларов на это истратила глава строительной фирмы «Ренессанс» Анна Евглевская. По документам чета Собчаков владеет квартирой общей площадью 117 квадратных метров, фактически – около 400. Сюда входят присоединенная квартира – 137 квадратных метров и чердачное помещение, оформленное как «творческая мастерская».
   Как-то Андрей Моисеенко, живущий этажом выше, неплотно закрыл на кухне кран, и вода протекла в присоединенную квартиру. В два часа ночи к нему ворвались Нарусова с охранником. Охранник стал избивать соседа – бил его ногами. У Моисеенко треснуло ребро. Супруга мэра наблюдала молча. Затем скомандовала: «С него хватит». За протечку Нарусова потребовала с Моисеенко два миллиона рублей. В это время в присоединенной квартире шел ремонт, и, капитально ее реконструируя, строители подразрушили нижнюю, там треснули потолки, обрушилась газовая колонка, потекли трубы. Пенсионерка Иванова обратилась к соседям, причинившим ей столько неудобств, с просьбой помочь ей сделать ремонт, ибо пенсия у нее всего 280 тысяч рублей и ей самой разрушенное не восстановить. Собчак ничего не ответил, отказалась разговаривать с ней и «хозяйка». Пенсионерка обратилась в суд. Каково же было ее удивление, когда она узнала, что к делу супруги Собчаки отношения не имеют. Отремонтированная по самым высоким стандартам квартира была оформлена на имя музыканта филармонии Сергеева.
   Не хотели супруги Собчаки оглашать, что присоединенная квартира оплачена за счет коммерческой фирмы «Ренессанс». Эта фирма реконструирует в городе на Неве старые дома. Расположенный в престижном районе, на улице Рылеева, дом № 3 фирма приобрела в собственность, но утвержденный проект реконструкции ее не устраивал. Нужно было добиться изменения проекта, и «Ренессанс» готов был расплатиться за это частью квартир. В августе 1994 года Собчак подписал распоряжение о внесении изменений в первоначальный проект: вместо детского сада, который должен был разместиться в лицевом флигеле, там решили расположить офисы фирмы и «Петроагропромбанка», а вместо запроектированного бассейна для детей в дворовом флигеле построить гараж. Как потом выяснилось, проект не прошел обязательной экспертизы в Департаменте по содержанию жилищного фонда.
   Зато в этом доме, расположенном в самом центре Северной Пальмиры, поселилась Марина Кутина, урожденная Собчак, племянница мэра. Она приехала в Петербург в 1992 году из Ташкента, ее прописали как специалиста, необходимого городу, в коммунальной квартире. За год жильцы коммуналки были расселены, и Кутина стала владелицей четырехкомнатной квартиры площадью 82 квадратных метра. Разумеется, за счет городской казны. Для столь редкого специалиста этого недостаточно, и владелица «Ренессанса» Анна Евглевская подарила ей еще одну квартиру – однокомнатную, площадью 39 квадратных метров, рыночной стоимостью 25 тысяч долларов. Потом, когда вокруг дорогого подарка поднимется шум, договор будет подкорректирован. Фирма уже не дарит квартиру, а как бы продает в рассрочку, которую Кутина погасит за пять лет из будущей зарплаты. «Ценный специалист» был зачислен в фирму уборщицей, и в договоре значилось, что ее зарплата будет начисляться в счет погашения долга. Но остальные уборщицы так никогда и не увидели «самой ценной».
   Щедрость акционерного общества «Ренессанс» вполне объяснима и укладывается в понятие рыночного обмена. Распоряжения мэра позволили фирме приобрести в собственность дома в престижном историческом районе города, после реконструкции которых рыночная стоимость находящихся в них квартир покрывает все издержки, включая квартиры, выделенные фирмой для чиновников мэрии.
   Их, чиновников, Анна Евглевская тоже не обошла. Главный архитектор Санкт-Петербурга Олег Харченко «обменял» свою 70-метровую квартиру в новостройках на 200-метровую двухуровневую в доме на улице Рылеева без всякой доплаты; рыночная цена этой квартиры – порядка 150 тысяч долларов. Распоряжение мэра об изменении проекта реконструкции дома готовил начальник его аппарата Виктор Кручинин. Не зря старался – в этом же доме Евглевская выделила ему четырехкомнатную квартиру площадью 175 квадратных метров. Стоит она 120 тысяч долларов. Надежда Филиппова – начальник планового отдела Департамента по содержанию жилищного фонда, того самого, где проект должен был пройти экспертизу, таким же образом поменяла свою 50-метровую квартиру на 130-метровую в этом доме. Появились здесь и другие интересные жильцы.
   В декабре 1995 года состоялись выборы в Государственную думу. По списку возглавляемого Виктором Черномырдиным движения «Наш дом – Россия» депутатом стала Людмила Нарусова. По мнению супружеской пары, того обстоятельства, что она жена мэра второй столицы, вполне достаточно для получения депутатского мандата. Другие ее заслуги, кроме той, что она любимая жена своего мужа, неизвестны. Она была инициатором слащавых, подхалимских передач петербургского телевидения, посвященных главной супружеской паре города. Во всех квартирных и дачных аферах, в конечном итоге скомпрометировавших мэра, не обошлось без первой дамы Петербурга. Она оформила на себя полтора гектара земли, выделенные для строительства Дома ветеранов кинематографии в престижном поселке Репино на Карельском перешейке. Там была воздвигнута вилла в стиле новорусской эстетики. Незадолго до выборов губернатора Петербурга Нарусова опровергала «слухи» о строительстве дачи в Курортном районе, после выборов Собчак демонстрировал перед телекамерой скульптуры львов, стерегущих вход в особняк.
   Продвижение жены в Думу было крупнейшей политической ошибкой Собчака. «Дама в тюрбане», как стали называть Нарусову после теледемонстрации очередного «машкерада» с участием супругов, так часто и откровенно лгавшая, вызывала аллергию у многих петербуржцев. Столь явное использование мэром своего служебного положения оттолкнуло от него многих его сторонников.
   Политические кампании 1996–1998 годов в стране начались с выборов губернатора Санкт-Петербурга. Анатолий Собчак, наряду с Ельциным последний демократ первого призыва, остававшийся во властной обойме, пользовался поддержкой Президента и премьера, и казалось, что реальных соперников у него быть не может. Неожиданные сомнения возникли лишь тогда, когда мэр увидел среди претендентов своего первого заместителя Владимира Яковлева, мало известного широкой публике, и губернатора области Александра Белякова. Было понятно, что ни первый, ни второй не смогли бы выдвинуть свои кандидатуры, если бы не получили мощной поддержки из первопрестольной. Скоро стало ясно, что ставка сделана сразу на двоих, чтобы хоть один переборол Собчака. В этом оказались заинтересованными, с одной стороны, мэр Москвы Юрий Лужков, с другой – первый вице-премьер Олег Сосковец и шеф Службы безопасности Президента Александр Коржаков.
   Борьба за вхождение в питерскую власть сразу приняла острый характер. Единственным шансом победить Собчака был топор коррупции, и противники мэра его подняли. Газета «Деловой Петербург» опубликовала заметку под названием «Генпрокуратура шерстит петербургских чиновников», где сообщила об особых отношениях чиновников мэрии и самого Собчака с фирмой «Ренессанс». «Советская Россия» посвятила квартирным аферам Собчака несколько очерков под заголовком «Невский спрут». По запросу противников мэра следователь сообщил, что факты при расследовании подтвердились. Это сообщение было растиражировано в газетах и многочисленных листовках. Один из безнадежных претендентов на губернаторский пост, советник председателя Госдумы Геннадия Селезнева Юрий Шутов, бывший в течение трех месяцев помощником мэра и выпустивший два пасквиля «Собчачье сердце» и «Собчачья прохиндиада», вместе со злейшим врагом мэра, иначе как городничим в своих репортажах его не называвшим, Александром Невзоровым организовал телепередачу о расселении жильцов переданной Собчаку квартиры, которых якобы выбрасывали прямо на улицу. Невзоров пугал избирателей с телеэкрана: «Выберете Собчака, а ему прямо в Смольном наденут наручники и отвезут в «Кресты»». На первомайской демонстрации в Петербурге коммунисты несли плакаты с надписями: «Собчак – вор». Прокоммунистические газеты печатали заметки под такими же заголовками: «Собчаку место не в мэрии, а в тюрьме» («За рабочее дело»), «След взят в доме мэра» («Невский проспект»).
   Команда мэра, в свою очередь, обвинила в коррупции его основного соперника – Владимира Яковлева. Был снят сюжет, в котором показывались витрины магазинов, принадлежащих его жене, и строящаяся загородная вилла. Но Яковлев заявил, что жена не является владельцем магазинов, и дача не его, и машина «Вольво», которую ему приписали как подарок от подчиненных служб, не его. Он заявил это на теледебатах с Собчаком. Мэр не был готов к опровержению, растерялся, а ответить на обвинения, выдвинутые против него, просто не смог. Обвинения в коррупции сыграли свою роль – петербуржцы были уязвлены и оскорблены, они почувствовали себя обманутыми Собчаком. Но и его противники не вызывали доверия, и избиратели в основной своей массе проголосовали ногами: просто не пришли на избирательные участки. Призыв «Мэра в губернаторы», размноженный тысячами плакатов, не сработал. Яковлев, поддержанный к тому же другими проигравшими в первом туре претендентами, победил. А Собчак из власти вышел.
   Через полгода после выборов Собчак попытался объяснить в прессе свое молчание по поводу обвинений в коррупции. Он их не опровергал, но выразил удивление расследованием дела третьестепенной важности, где фигурируют смехотворные по столичным масштабам суммы. Целью петербургского скандала, заявил экс-мэр, явно не считающий себя лицом третьестепенной важности, было отвлечь внимание избирателей от истинного центра коррупции – Москвы и переключить его на вторую столицу. Задача скандала, вдохновителями которого были – теперь уже, как и мэр, бывшие – руководители ФСБ Барсуков и СБП Коржаков, заключалась в том, чтобы отвлечь инвестиции международных организаций от Петербурга и целиком переключить их на Москву. А «чемоданы компроматов» у нас в стране найти нетрудно. Даже на целый город.
   То, что коррупция московская несравнима по своим масштабам с петербургской, – вне сомнений. Петербург при всех своих столичных претензиях в этом деле остается провинциальным городом областного масштаба. И слава Богу. Сам же Собчак – деятель российского масштаба и, судя по преданным гласности материалам, не отстал от своих московских коллег по коррупции. Поражение на выборах не лишило его политических амбиций и надежды на новое «хождение во власть». Периодически появляются сообщения: то он едет послом в Париж, то он будет баллотироваться в Законодательное собрание Петербурга и займет там кресло председателя, то станет председателем Конституционного суда. Политические претензии Собчака вызвали новую серию обвинений его в коррупции. В январе 1997 года «Известия» выступили с очерками под кричащими заголовками: «В России взятки берут все» и «Брал ли Собчак взятки, установит суд». Хотя судом и близко не пахнет и фраза насчет суда скорее подстраховочная для газеты от обвинений в клевете, заголовок последнего очерка набран аршинными буквами, газета поместила изображение шагающих в ногу супругов Собчаков. Следом выступила «Комсомольская правда» с очерком под еще более крикливым заголовком: «Собчак как зеркало русской коррупции». Повторив уже многократно растиражированные обвинения Собчака в квартирных аферах, Павел Вощанов сообщил и о более разительных. Вот некоторые из них.
   Осень 1992 года Собчак проводил с Нарусовой в Генуе – подрабатывал там лекциями. А в это время в Парму на переговоры с генеральным директором фирмы «Пармалат» Карло Тонци о создании совместного предприятия на базе петербургского Первого молочного завода прибыл вице-мэр Лев Савенков. Разговор зашел о спорте, и богатый итальянец выразил желание помочь футбольному клубу «Зенит». Но при условии – договор о финансовой поддержке подпишет сам Собчак. Благо Генуя недалеко, Савенков нанял вертолет и доставил супругов в Парму. Договор был подписан, и итальянец вручил мэру чек на миллион долларов. Но по возвращении городского руководства из Италии разразился скандал: Савенкова арестовали за попытку контрабандного вывоза из России партии осмия стоимостью 400 тысяч долларов. Ему уже было не до «Зенита».
   А в самом футбольном клубе и в финансовом комитете мэрии о миллионе ничего не знали. Но каким-то образом Вощанову, как он сообщил, была предоставлена возможность прочитать файл на экране компьютера в управлении ФСБ Петербурга и даже сфотографировать его. Журналист предал его гласности: «В марте 1993 года мэр Санкт-Петербурга Собчак А.А. вылетел в Лондон. В аэропорту Хитроу он был задержан сотрудниками таможни за провоз без декларации в портфеле «дипломат» более 1 миллиона долларов США наличными. Сотрудниками таможни Собчак был задержан на 4 часа. За это время о происшедшем был информирован Президент России Ельцин Б.Н., который через Мейджора решил вопрос о въезде Собчака в Bеликобританию с этой суммой денег. Из Великобритании Собчак выезжал уже без денег…»
   Вощанов дал объяснение, почему при таких серьезных обвинениях Собчака, которого он называет непотопляемым миноносцем отечественной коррупции, не могут привлечь к ответственности: «…Партнеры понимают, если «заметут» Собчака, он молчать не будет. И не только заговорит, но и представит документы, на которых не только его, Собчака, подпись. А это самое страшное… Но сложа руки никто не сидит. Действуют. И это единит всех. Как бы они ни относились друг к другу. Таков закон криминального государства».
   Обвинения слишком серьезные и уже не только криминальные, но и политические. Они требуют доказательств. Управление ФСБ отрицает, чего, впрочем, и следовало ожидать, наличие файла, о котором написал Вощанов, в своей компьютерной системе. Однако вместо расследования началась политическая трескотня и возня. В Думе при Комитете безопасности возникла комиссия по проверке фактов коррупции в Петербурге. По мнению некоторых политиков и утверждениям самого Собчака, кампания против него вызвана новым этапом передела собственности и стремлением московских политиков вытеснить из правительства ранее работавших в команде Собчака петербуржцев.
   Как члены Федерального собрания супруги Собчаки пользовались неприкосновенностью, и прокуратура не могла провести допрос без их согласия. А они не хотели давать показаний. Следователи вели дело настолько топорно, что не оформили эти отказы официально. В октябре 1997 года Собчаку, теперь уже частному лицу, при выходе из дома ЮНЕСКО полковник милиции предъявил повестку прокуратуры, ему предложили сесть в машину и в сопровождении отряда ОМОН доставили в прокуратуру. Следом туда отправилась Нарусова. Там она разыграла целый спектакль и с триумфом покинула сцену, сопровождая носилки, на которых санитары уносили Собчака с сердечным приступом. Экс-мэр был спасен от предъявления обвинения, а возможно, и ареста.
   Демократическая общественность была возмущена, на прокуратуру обрушился шквал протестов. Оправдания обведенных ловкой женщиной следователей, что Собчак не являлся на двенадцать вызовов, ничем подтверждены не были. Врачи уверяли, что Собчаку необходима срочная операция – шунтирование. В то же время в некоторых газетах появлялись сообщения о симуляции. А дальше – детектив. В праздничные дни ноября Собчак исчез из больницы. Журналисты бросились в розыск. Выяснилось, что на санитарном транспорте экс-мэр был доставлен в аэропорт, а потом на таинственном самолете, прибывшем из Финляндии, вылетел в неизвестном направлении. Его искали по клиникам США и Франции. Наконец беглец нашелся в Париже. Людмила Нарусова сообщила, что она вывезла мужа для проведения срочной операции, так как в России его могли зарезать. После диагностики в частной клинике выяснилось, что в операции надобности не имеется, и бывший политик был выписан. Собчак отсиживается в Париже и ждет, пока дело о петербургской коррупции умрет. Время от времени раздает интервью, клеймит правоохранительную систему, советует, как лучше проводить реформы и где хоронить останки Романовых. Готов давать показания по факсу из Парижа. Обещает приехать на родину, когда накажут обидевших его следователей, и жаждет вернуться в большую политику и баллотироваться в Думу. Впрочем, такое положение, очевидно, устраивает не только Собчака. Прокуратура может делать вид, что расследует коррупцию, и ей не надо принимать никаких трудных и опасных решений. Пройдут годы, и все затихнет само собой.
   В своих бедах Собчак обвиняет номенклатуру второго и третьего поколений, закрепившуюся у власти: она покрывает своих, как это имеет место в отношении Сосковца, за которым еще с советских времен тянется густой криминальный след, а свойственные ей грехи – стяжательство, обман, воровство перекладывает на демократов. Верно. Но какие мы демократы, такая у нас и демократия. Ведь демократы быстро ухватили да еще приумножили привилегии и грехи старой номенклатуры. Они тоже покрывают своих. И теперь само слово «демократ» превратилось в ругательное. Конечно, противники реформ, те, кто тянет страну назад, этим просто не могут не пользоваться.
   У тульского губернатора, коммуниста Василия Стародубцева были все основания объявить период правления своего предшественника, «демократа» Николая Севрюгина, пятилеткой воровства. Вместе с одним из московских банков Севрюгин воспользовался системой квазиплатежей, которые Минфин применяет для взаиморасчетов с регионами – в связи с отсутствием наличных выдает им векселя. Но, чтобы платить кредиторам, областным администрациям нужны «живые» деньги, и они вынуждены брать их в кредит в коммерческих банках и расплачиваться векселями Минфина. Так было и в Тульской области. Севрюгин получил кредит в одном из московских коммерческих банков, и банк взял за это учетный процент. Обычно процент берется небольшой. В данном же случае банк потребовал 50 процентов. Губернатор согласился, и область недополучила около 20 миллионов долларов. Банк же, заработав на этой простой операции 18 миллионов долларов, не забыл губернатора: он выделил ему «вознаграждение» – 235 тысяч долларов. Первые 100 тысяч Севрюгин получил в феврале 1997 года, а в июне за оставшейся суммой послал сына. Андрей Севрюгин был задержан с поличным при получении взятки для отца.
   Другой «демократический» губернатор, вологодский, Николай Подгорнов наслаждался властью, как загулявший провинциальный купчик. Захотелось отдохнуть с дамой в Сочи или слетать в столицу за знаком академика Международной академии информатизации (!) – нет проблем: специальный самолет за счет областного бюджета к услугам местного царька. Даме сердца, она же по совместительству помощница, нужна квартира, и из областного бюджета выделяется безвозмездная ссуда. Судимого племянника губернатор устраивает в СОБР при Управлении внутренних дел и покупает ему двухкомнатную квартиру, не на свои, конечно, а на бюджетные деньги.
   Наслажденцы любят родственников, а механизм власти как будто приспособлен для перекачки средств. По распоряжению правительства в 1994 году Вологодская область получила из федерального бюджета 21,7 миллиарда рублей (около 5,5 миллиона долларов) для закупки хлеба и фуража. Деньги были переведены в промышленно-купеческий банк «Традиция», совладельцем которого является брат губернатора Полиект Подгорнов. Специальным распоряжением администрации области тут же 8,4 миллиарда рублей (свыше 2 миллионов долларов) были выданы четырем частным фирмам под льготный процент, и все эти фирмы открыли счета в банке. 526 миллионов рублей (132 тысячи долларов) получило товарищество с ограниченной ответственностью «Племзавод «Заря»», председателем правления там все тот же Полиект Подгорнов, а его жене Зинаиде банк дал из бюджетных денег ссуду 100 миллионов рублей (25 тысяч долларов) под 10 процентов годовых. Не были обижены и другие губернаторские родственники. И все это при ставке рефинансирования Центрального банка 180–200 процентов.
   Себя губернатор любил не меньше, чем родственников. На берегу Кубенского озера под бдительной охраной милиции и с соблюдением мер строжайшей секретности был построен двухэтажный особняк с бассейном. По скромным оценкам, стоимость особняка – на уровне миллиона долларов, потому к нему не были допущены даже специалисты бюро технической инвентаризации, обязанные оценить строение. Перед новосельем, когда скрывать имя владельца было уже невозможно, Николай Подгорнов выступил по местному телевидению и сообщил землякам, что у него появился загородный особняк, но этот особняк ему построили люди, которым понравился его дом в «Авроре» и который он им взамен и отдает. «Аврора» – это совхоз, где Подгорнов был директором до того, как стал губернатором. А дом в «Авроре» – это деревенская изба, правда, обложенная кирпичом, оцененная районным бюро технической инвентаризации в сумму, равную двум тысячам долларов. Люди, меняющие особняк на берегу озера на деревенскую избу, если верить договору, – московское закрытое акционерное общество «Металлстройкомплект». Генеральная прокуратура, производившая проверку, так и не смогла найти таинственное общество ни по указанному в договоре адресу, ни вообще в Москве. Нашлось другое – АО «Термит», директор которого Владимир Соколов и оплатил строительство дачи. В благодарность за это губернатор повелел председателю территориального дорожного комитета заключить с московской фирмой «Металлотехснаб», совладельцем которой был тот же Соколов, договор о поставке ей металла на 38 миллиардов рублей (свыше 9 миллионов долларов).
   Из областного бюджета акционерному обществу «СПМ» была выделена ссуда, равная примерно 500 тысячам долларов, сроком на три года под льготный процент годовых. «СПМ» провело отделочные работы в губернаторском особняке и потратило на них пятую часть полученной ссуды. По ходатайству губернатора Минфин предоставил фирме казначейское налоговое освобождение на сумму 2,24 миллиарда рублей как участнику федеральной программы «Жилище». На самом деле она никакого отношения к этой программе не имела.
   К губернаторскому особняку проложена персональная дорога длиной в полкилометра. Стоимость строительства оплатила фирма «ОКОР». С ней территориальный дорожный комитет заключил договор, благодаря чему чистая прибыль небольшой частной фирмы за 1994 год превысила два миллиарда рублей (500 тысяч долларов). Но стоит ли удивляться? Ведь владелец фирмы Александр Ноздрачев – сын председателя территориального дорожного комитета. Отчего же Валерию Ноздрачеву, так заботящемуся о доходах сына, не сделать своему начальнику, от которого зависит его благополучие, подарок в виде дороги!
   Покровительство губернатора было крайне необходимо Ноздрачеву: его жена Галина и сыновья Александр и Михаил монополизировали дорожное строительство в области. Они совладельцы десяти фирм, чей бизнес непосредственно зависит от денег, которые распределяются в соответствии с заказами территориального дорожного комитета. В июне 1996 года в Вологде было зарегистрировано ЗАО «Гефест-воля». Организация оказалась настолько богатой, что через два месяца за два миллиона долларов смогла купить литейный завод. Среди трех учредителей акционерного общества – Михаил Ноздрачев. Другой учредитель – фирма «Онис-сервис» получила от дорожного комитета векселя на сумму 65 миллиардов рублей (13 миллионов долларов), продала их и часть выручки обратила на покупку завода. Для семейного бизнеса Ноздрачевых деньги у дорожного комитета всегда находились, их не хватало для расчета с подрядчиками, и вошла в норму задержка зарплаты строителям по полгода.
   В январе 1995 года акционерное общество «Вологдалеспром» купило для губернатора за 143 миллиона рублей автомашину «Мицубиси-паджеро» выпуска 1994 года. Чтобы избежать двусмысленности – подарок от частной фирмы, в качестве собственника машины была зарегистрирована администрация области. В декабре 1995 года администрация, истратив еще 21 миллион рублей на дооборудование машины, передает джип обратно акционерному обществу. А через четыре дня АО «Вологдалеспром» продает машину гражданину Николаю Подгорнову за 33 миллиона рублей, то есть за одну пятую стоимости.
   «Академик» Подгорнов внес вклад и в воспитание молодого поколения. В 1996 году он опубликовал на русском и английском языках книгу «Теория и практика альтернативного (семейного) воспитания». Фамилии настоящих авторов – трех вологодских ученых на титульном листе указаны не были.
   «Художества» губернатора получили широкую огласку в прессе: «Известия» выступили с большой статьей о махинациях с бюджетными средствами в Вологде. Администрация Президента направила комиссию для проверки, и комиссия поддержала свою креатуру центра. После ее отъезда была подожжена редакция газеты «Русский Север», перепечатавшая статью из «Известий» о вологодском «хлебном деле». Поджигатель, бросивший в помещение бутылки со «смесью Молотова», попался – им оказался шофер бизнесмена Сурова, растратившего 400 миллионов рублей «зернового кредита», полученного от щедрого губернатора. Скандал приобрел слишком широкую огласку, и в конце концов Президент отстранил зарвавшегося наместника, а Генеральный прокурор возбудил уголовное дело. За злоупотребление служебным положением и получение взятки Подгорнов был арестован. В качестве предмета взятки в деле фигурирует прославившийся особняк. В 1998 году к рассмотрению дела Подгорнова приступил Вологодский областной суд.
   Весной 1997 года завоевывать столицу прибыл из Нижнего Новгорода молодой провинциал. Своего 29-летнего протеже и тезку Бориса Бревнова истребовал первый вице-премьер Немцов, он приготовил для него «главный электрический стул» страны. Борис Бревнов стал во главе правления одного из монстров российской экономики – крупнейшей компании мира, Российского акционерного общества «Единые энергетические системы России», в котором государству принадлежат 54 процента акций.
   Провинциал сразу же показал столичный размах – зарплату себе установил около 20 тысяч долларов (в рублевом исчислении) в месяц, а за август получил 233 миллиона рублей (42 тысячи долларов). Эту сумму среднему российскому пенсионеру, получающему в месяц триста рублей, можно было бы растянуть на 55 лет.
   РАО приобрело своему новому руководителю шестикомнатную квартиру в центре Москвы, заплатив за нее 490 тысяч долларов. Пока оформлялась покупка квартиры и делался ее ремонт, с мая по декабрь 1997 года РАО израсходовало 26 тысяч долларов за номер «люкс» в гостинице «Балчуг» и еще 200 тысяч долларов за аренду дачи в элитном поселке Архангельское. Ремонт особняка и мебель обошлись в сумму, превысившую 400 тысяч долларов. Когда ревизоры Счетной палаты посетили дачу, мебели, на которую было истрачено 215 тысяч долларов, они не обнаружили. В декабре 1997 года Бревнов отправился за женой и детьми в США, гражданами которых они являются. Полетел он один на спецсамолете «ИЛ-62». Стоимость рейса составила 450 тысяч долларов, да еще 70 тысяч пришлось заплатить за нарушение режима полета. Без оплаты штрафа самолет не выпустили.
   Всего лишь год сидел на «электрическом стуле» столичный провинциал из команды «молодых реформаторов», за это время долг РАО в бюджет вырос на 70 процентов, в Пенсионный фонд – вдвое.
   Разумеется, осколки старой номенклатуры сохранили и приумножили казнокрадство и взяточничество. Однако все относить за их счет уже невозможно. Старые номенклатурщики еще держатся, но время идет и их замещают новые. Демократическая среда выдвинула своих финансовых и промышленных магнатов. Недаром по аналогии с правительством времен Смуты – семибоярщиной возникло понятие «семибанкирщина». Контроль над энергоресурсами страны, ее промышленностью, финансами и средствами массовой информации сосредоточился в руках нескольких олигархов. В их лице совмещаются деньги и власть. Они окончательно добили иллюзии о возможности – по крайней мере в обозримом будущем – честной демократической власти, покупают ее на корню, соблазняя чиновников усладами «красивой» жизни и возможностью обогащения.

Представительная власть и коррупция

   А в наши дни, когда необходимо
   Всеобщим, равным, тайным и прямым
   Избрать достойного, —
   Единственный критерий
   Для выбора:
   Искусство кандидата
   Оклеветать противника
   И доказать
   Свою способность к лжи и преступленью.
Максимилиан Волошин

   В современной России коррупция стала детерминантом (по меньшей мере одним из них) политического процесса. Подкуп представительной власти является здесь одним из основных приемов. Немедленные или будущие привилегии, которые предлагаются политическим конкурентам с целью обеспечить их нужное поведение, вошли в непременный арсенал борьбы за власть. Подкуп в политике превратился в своеобразную игру, которую заранее затевает тот, кто знает, что ему в этой борьбе не выиграть, но зато можно выгодно себя продать. Продажа будущих постов и должностей стала непременным условием этой откровенно коррупционной игры как на местных, так и на президентских выборах. С позиции добродетельного западного избирателя – это плата за совесть, и такое взяточничество в виде протекции и продажи должностей представляется ему особенно возмутительным. Поэтому раздача постов после победы тщательно маскируется и совершается негласно. Уровень российского правосознания иной, и отечественные политические дельцы, заразившись профессиональной болезнью демократии, даже не подозревают, что они больны: они откровенно ведут торговлю голосами своих избирателей и, не скрываясь, продают и голоса избирателей и себя.
   На выборах губернатора Санкт-Петербурга, которые состоялись в мае 1996 года, было выдвинуто 14 кандидатов. Большинство прекрасно знало, что никаких шансов у них нет. Но они, во-первых, получили от избирательной комиссии по 125 миллионов и их можно было тратить, себя не забывая; во-вторых, понимали, что можно выгодно продать голоса своих сторонников. Два кандидата – депутаты Законодательного собрания, бывший вице-мэр, изгнанный Собчаком, Вячеслав Щербаков и лидер петербургского отделения «Яблоко» Игорь Артемьев решили использовать ситуацию с максимальной для себя выгодой. Они предложили голоса своих избирателей и помощь своих штабов наиболее перспективному сопернику мэра, его первому заместителю Владимиру Яковлеву. Но не бесплатно, а за должность. Накануне выборов они сняли свои кандидатуры и призвали петербуржцев голосовать за Яковлева. Те 1,7 процента голосов, что обеспечили Яковлеву перевес во втором туре, скорее всего, он получил за счет «коалиции». Долг платежом красен, и Яковлев расплатился: обоих бывших конкурентов он назначил первыми вице-губернаторами. Щербаков и Артемьев приступили к новым обязанностям, но отказались сдать депутатские мандаты. Они решили, что разделение законодательной и исполнительной властей не для них, они – и первая, и вторая власть одновременно.
   Когда Ельцин предложил депутатам оппозиционного Верховного Совета крупное денежное вознаграждение и высокие должности в президентском аппарате и правительстве за согласие на сложение депутатских полномочий, этот откровенный подкуп был рассчитан на их коррумпированное сознание. И расчет полностью оправдался: большинство депутатов отбросило принципы и предпочло высокое положение и материальный достаток. Так поступили очень многие. Например, заместитель председателя Верховного Совета Николай Рябов был сторонником Руслана Хасбулатова, резким и яростным критиком Президента и деятельным участником той ожесточенной борьбы, что развернулась между Президентом и Верховным Советом в 1993 году. Должность председателя Центризбиркома успокоила его пыл и примирила с Президентом.
   В прошлом работник аппарата ЦК КПСС Иван Рыбкин был одним из лидеров коммунистической фракции в Верховном Совете и активным противником Ельцина. Только благодаря своей непримиримости к правительству он и стал с помощью оппозиции спикером I(V) Госдумы, но, заняв председательское кресло, обманул надежды своих сотоварищей – перешел на позиции Президента. Это стоило ему поста спикера в следующей Думе, избранной в 1995 году, поскольку и его бывшие коммунистические друзья, и аграрии не простили ему предательства.
   С наивной откровенностью Рыбкин однажды поведал телезрителям о том, какой отзывчивый у нас Президент. Он, оказывается, выделил ему из бюджета 100 тысяч долларов для проведения операции в США, что позволило ему взять с собой за океан не только жену, но и внучку, и своего лечащего врача. Рассказ прозвучал в сентябре 1996 года, когда в Приморье голодали давно не получающие зарплату шахтеры, когда до предела дошло терпение рабочих «оборонки» и военнослужащих, месяцами не получавших ни копейки, когда один академик объявил голодовку, а другой застрелился. Наивная непосредственность государственного мужа лучше всего характеризует нравы истеблишмента. Но Президенту она понравилось. Так случилось, что через несколько дней после этой телепередачи освободилось место секретаря Совета безопасности, и вместо опущенного на землю с высот власти Лебедя Президент назначил на эту должность Ивана Рыбкина.
   Сразу же после выборов в Городскую думу мэр Москвы предоставил каждому депутату комфортабельную квартиру и служебную машину, после этого депутаты единодушно проголосовали за дефицитный бюджет. Открытый подкуп законодательной власти со стороны исполнительной – новый вид легальной коррупции, ее постсоветское усовершенствование.
   Трудно чего-либо ждать от депутатского корпуса, который в значительной степени пополняется за счет связей, услуг и богатства. На выборах 1993 года затраты на одного депутата, идущего по партийному списку, оценивались примерно в 10 тысяч долларов. Вскоре, однако, депутатский мандат резко подорожал, и прежде всего за счет роста его лоббистского потенциала. В лоббировании заинтересованы и банкиры, и предприниматели, и ответственные персоны исполнительного аппарата власти. По приблизительным оценкам, себестоимость кандидата в депутаты в мажоритарном округе на выборах 1995 года составляла 40–45 тысяч долларов. Это расходы по сбору подписей, на теле– и радиоэфир, изготовление листовок, оплату услуг команды, транспорт, на проведение партийных съездов и встреч с избирателями, митинги и шествия, концерты. За минуту упоминания на первом телеканале партия, блок, движение должны заплатить 30 тысяч долларов. Дороги и газетные публикации. Печатный ответ на негативный материал, сочиненный политическим противником или по его заказу, стоит вдвое дороже самого «пасквиля». Изготовление 100 тысяч листовок, а меньше нельзя, обходится в 10–12 тысяч долларов, аренда Колонного зала – в 8 тысяч долларов в день. В целом затраты на предвыборную агитацию превышают 2 миллиона долларов.
   Некоторые крупные предприниматели, чтобы обеспечить дальнейшее развитие своего бизнеса и гарантировать себе неприкосновенность, прошли в Государственную думу по партийным спискам. Они просто покупали себе место в таком списке, выплачивая определенную сумму лидеру партии либо движения. Депутат Галина Старовойтова в выступлении по петербургскому радио в феврале 1998 года рассказала, что ей известны несколько случаев, когда место в партийном списке покупалось за полмиллиона долларов.
   Если нет возможности подкупить исполнительную власть, но есть деньги, можно подкупить избирателей. Почему бы нет? Если общество жаждет, чтобы его подкупили? Гений финансового жульничества Сергей Мавроди, создатель финансовой пирамиды, уже после ее крушения пообещал избирателям подмосковных Мытищ 10 миллионов долларов – и вот он не на скамье подсудимых, а в кресле депутата I(V) Государственной думы. Сотни тысяч людей с восторгом приветствовали мошенника, отнявшего у 50 миллионов доверчивых сограждан 100 триллионов рублей. Избрание в депутаты освободило Мавроди из тюрьмы. В Думе он продемонстрировал свое полное пренебрежение и к своим избирателям, и к своей стране. Ему был нужен мандат, но его не интересовали проблемы Думы, он просто не ходил на ее заседания, и Дума вынуждена была досрочно прервать действие его мандата. Мавроди потребовалось еще раз обмануть избирателей – не вернуть им ничего после своего избрания, чтобы его провалили на новых выборах. Только после этого прокуратура возобновила следствие по четырем уголовным делам против Мавроди: три – по фактам мошенничества и одно – по уклонению от уплаты налогов.
   Через год предприимчивый финансист снова попытался проникнуть во власть, на этот раз через жену. Фотомодель Елена Мавроди, добиваясь депутатского мандата по Тульскому округу, заключала с избирателями договоры о выплате 50 миллионов рублей каждому в случае избрания ее в Государственную думу. А ее соперник Александр Коржаков действовал проще: он посылал по квартирам людей, и они вручали тулякам по бутылке водки и пачке чая. Проще и надежней – пей и голосуй. И обладатель кремлевских секретов победил. После провала жены, не имея прикрытия, Мавроди не стал ждать места в тюремной камере и отбыл за рубеж.
   По Думе разгуливают лица, может быть, менее одиозные, но уже с немалым уголовным опытом. Заместитель председателя Комитета по безопасности Сергей Сигарев в 1982 году был осужден на 5 лет лишения свободы с конфискацией имущества и запретом занимать должности, связанные с учетом материальных ценностей, в течение 5 лет после освобождения. Через 5 лет после осуждения Кунцевский РУВД Москвы возбудил против него уголовное дело за мошенничество. Теперь Сигарев не только государственный, но и общественный деятель – президент международного фонда «Россиянин». Деятельность фонда связана в основном с печальными событиями: оказание денежной помощи семьям погибших при исполнении служебного долга, поддержка утративших трудоспособность в результате ранения или контузии. Но в именном списке фонда среди тех, кто получил «гуманитарную помощь», вдруг оказался и начальник Управления военной контрразведки ФСБ генерал-майор Карпов, хотя в списках раненых его не найти, а список лиц с контуженной совестью не ведется. Наверное, поэтому Сигареву и была поручена почетная миссия: в концертном зале «Россия» во время празднования 50-летия Владимира Жириновского он поднялся на сцену и от имени правоохранительных органов вручил юбиляру ключи от «Мерседеса» 600-й модели.
   Председателем подкомитета по Юго-Восточной Азии и Тихоокеанскому региону Комитета по геополитике стал депутат от ЛДПР Михаил Монастырский, один из богатейших людей Петербурга. Он – персонаж обзорных книг «Преступный мир России» и «Бандитская Россия» – был известен под кличкой Миша Миллионер. Разбогател он еще в советское время, когда организовал подпольное производство ювелирных изделий «под Фаберже». Контрабандным путем они переправлялись за рубеж. В связи с возникшим было скандалом, вызванным сообщением Центризбиркома об уголовном прошлом кандидата в депутаты петербургского антиквара Михаила Монастырского, Жириновский убрал его из списка, о чем объявил громогласно, но затем без шума восстановил. В список включались люди, которые могли вложить значительные средства в избирательную кампанию, а также оказывать материальную поддержку партии в дальнейшем. Место в списке стоило миллион долларов, а один претендент, по информации Александра Венгеровского – недавнего второго лица в Либерально-демократической партии и заместителя председателя I (V) Думы, заплатил даже полтора, но потребовал себе больше чем просто депутатский мандат – высокую должность.
   Заместителем председателя Государственной думы следующего созыва от ЛДПР стал руководитель оффшорной зоны в Ингушетии и глава банка «Бин» Гуцериев. В Ингушетии зарегистрировано множество предприятий, на самом деле находящихся в Москве и в других налогооблагаемых районах. Недаром для этой зоны, которую называют черной дырой и куда уходят федеральные налоги, ЛДПР сумела пробить огромные средства. Ингушская зона, по мнению спецслужб, является основным поставщиком денежных средств чеченским боевикам, и через нее они расплачиваются за поставки оружия из России.
   Владиславу Овченкову, чтобы проникнуть в Государственную думу, потребовалось проложить линию электропередачи к особняку вологодского губернатора Николая Подгорнова. Акционерное общество «Вологдаэнерго» смонтировало за свой счет электроподстанцию, и Подгорнов, возглавлявший областное отделение движения «Наш дом – Россия», включил генерального директора общества Владислава Овченкова в список кандидатов в депутаты Государственной думы от НДР.
   Депутат Государственной думы Валентин Цой прославился финансовыми махинациями, неоправданной амбициозностью и жаждой власти. Он попытался стать во главе России, выдвинув свою кандидатуру в президенты в противовес Ельцину на Первом съезде народных депутатов. На выборах 1996 года он ограничился борьбой за пост губернатора Хабаровского края. Свое колоссальное богатство он создал путем краж, мошенничества и уклонения от уплаты налогов. В прошлом агент КГБ по кличке Вайс, а в начале 90-х годов депутат Верховного Совета России, Валентин Цой приватизировал основные средства хозяйств, входивших в концерн «Экспа», путем мошеннических операций. В собственном «Экспабанке» Цою поставили на платежные поручения штамп «уплачено» в подтверждение того, что он перечислил Минсельхозпроду 59 миллионов рублей – по тем временам громадные деньги. На самом деле на счетах концерна таких денег не было, и Цой даже при желании не мог уплатить такую сумму. Но старому знакомому Цоя, министру Кулику нужно было лишь формальное свидетельство уплаты, и он принял от Цоя платежные поручения без реального поступления денег на счет министерства. На основании этих пустых бумажек «Экспа» стала собственником основных фондов. А затем несколько десятков миллионов со счетов Минсельхозпрода Кулик перевел на счет «Экспы», хотя министерство не было соучредителем концерна.
   Деньги пригодились Цою для новых финансовых афер, подделок документов, попыток присвоения огромных государственных ценностей, сокрытия налогов на миллиарды рублей, для создания своей собственной информационной империи в Хабаровске – две телекомпании, два радиоканала, газета. С их помощью Цой собрал нужное число голосов и в 1995 году проник в Государственную думу. Стоит ли удивляться, что заведенные на него уголовные дела так до суда и не дошли! Было прекращено даже дело о похищении коммерсанта Алексея Юя. Он был схвачен боевиками Цоя на улице, впихнут в машину и доставлен в фирму «Гидротехмашсервис», принадлежащую его жене Наталье Рябцевой. Там его посадили в металлическую клетку и продержали 28 часов, требуя подписать подложные финансовые документы на огромные суммы. Только хитростью ему удалось вырваться из плена. Уголовное дело, возбужденное по заявлению Юя и его жены, было прекращено за отсутствием состава преступления в действиях цоевских боевиков, и наоборот, прокурор Хабаровска возбудил дело против Юя «за ложный донос». Но обиженные Цоем его же охранники записали на диктофон разговоры хозяина. Вот отрывок из телефонного разговора Цоя со своим сотрудником Виктором. В отношении Юя ему были даны такие инструкции:
   – Мы думаем, завтра его надо уже выключать. Подпись его отменим, должность его выкидываем, квартиру отберем… Цель какая, Витя: мы его выключаем, он здесь и должен быстро отдать деньги – 381 миллион и 16 тысяч долларов. Это для того, чтобы быстро прижать его к стенке. А затем ты мне скажешь: надо ли на самом деле его прессовать и вешать…
   В Государственной думе Цой занимает пост заместителя председателя Комитета по информационной политике и связи. Для чего ему нужен этот пост? Прежде всего для собственной выгоды. Например, для того чтобы захватить оборудование телекомпании «Мир», стоящее сотни миллионов долларов. К счастью, не удалось. Но Цой, откровенничая со своим пресс-секретарем, уверял его, что «на 95 процентов это оборудование будет работать на наши цели и задачи». А какие это цели и задачи?
   – …Вы за этот год сделаете около четырнадцати миллионов долларов! Если ты понимаешь, что я в эту помойку (Госдуму. – А. К.) влез не для того, чтобы сопли вытирать кому-то. Надо взять выборы (губернатора Хабаровского края. – А. К.), правильно провести и обязательно заработать деньги. Я большую работу здесь веду день и ночь, чтобы укрепить вас, материальную базу подвести, финансовую базу подвести и лицензионную базу подвести…
   В декабре 1996 года Цой предпринял отчаянные попытки «взять выборы» губернатора. Для этого надо было показать себя «радетелем народа». Он опубликовал открытое письмо премьеру Черномырдину, где обвинил руководство Дальневосточного военного округа в проведении незаконных коммерческих операций, в то время как солдаты умирают от голода и инфекций. В свою очередь, Военный совет, основываясь на результатах проверки, обвинил Цоя в наглой клевете, шантаже, подкупе и запугивании людей. В обращении к Администрации Президента говорилось, что весь этот гнусный арсенал Цой «употребил на то, чтобы занять кресло губернатора Хабаровского края».
   Пленки с записью разговоров Цоя попали к собкору «Известий» Борису Резнику. Журналист показал по хабаровскому телевидению фильм о Цое, и зрители услышали его голос, отдающий преступные распоряжения. После этого зашевелились и те, кому положено бороться с коррупцией. Налоговая полиция наложила арест на имущество компании «Мост» – одной из многих цоевских структур, скрывшей от налогообложения около четырех миллиардов рублей. Прокуратура возобновила следствие по делу об отправке Цоем в Северную Корею 728 килограммов пантов, за которые не поступило в Россию 500 тысяч долларов; сам же Цой, ограбив оленеводов, скупил панты в оленеводческом колхозе за 20 тысяч долларов. Возобновлено было и прекращенное дело о похищении Юя. Все это получило огласку, и хотя Цой приглашал хабаровчан посетить его в губернаторском кабинете в первый рабочий понедельник и его радиокомпания вела агитацию даже в ночь перед выборами, на этот раз он сумел собрать всего 7 процентов голосов. Но расследование уголовных деяний неприкосновенного депутата снова уперлось в непробиваемую стену и не дало никаких результатов.
   Состязание бизнесменов в политическом забеге – это стремление либо уйти от уголовной ответственности и обеспечить себе депутатскую неприкосновенность, либо возместить коммерческие убытки политическими дивидендами, либо то и другое.
   Петербургский предприниматель Марк Горячев, глава АОЗТ «Концерн Горячев» и создатель еще 30 предприятий, называл себя «настройщиком капитализма в России». Реклама могущественного финансового концерна заполняла центр города и немало содействовала «настройщику» в получении многомиллионных (в долларах) кредитов. Ну как «Тюменьпрофбанк» мог не дать кредит промышленнику, за которого ручается Российская финансовая корпорация, возглавляемая самим Нечаевым, экс-министром экономики? Видный промышленник, купивший 20 процентов акций завода «Радуга», выпускавшего некогда известные всей стране телевизоры, стал депутатом I(V) Государственной думы. Здесь он прославился лишь тем, что в думском кафе подрался с Жириновским. Других подвигов не совершал, на заседания не ходил. Его интересовали лишь депутатская неприкосновенность и кредиты, которые легче стало получать. Следующие выборы он проиграл, и против него было возбуждено уголовное дело по обвинению в мошенничестве в особо крупных размерах. Накануне явки к следователю какие-то молодчики на глазах изумленной публики в центре Петербурга схватили «настройщика», запихали в машину и увезли в неизвестном направлении. Впрочем, через пару месяцев «похищенный» вынырнул в Южно-Африканской республике.
   По результатам выборов 1995 года у Горячева оказались достойные преемники. Татарстан избрал Сергея Шашурина, обвиняемого прокуратурой в хищении 550 «КамАЗов» и в афере с фальшивыми авизо.
   Николай Лысенко не был коммерсантом, большими ценностями не оперировал и воровал по-мелкому – думское имущество, которое было выделено ему как депутату. Осенью 1995 года, когда приближался срок окончания полномочий I(V) Государственной думы, в кабинете Лысенко прогремел взрыв. К счастью, депутат перед взрывом вышел из кабинета и жертв не было. Но кабинет сильно пострадал. Лысенко объявил, что на него покушались «лица кавказской национальности». Покушение не принесло Лысенко популярности, и он не был избран в следующую Думу. Только после этого ФСБ смогла проверить версию, что взрыв был организован самим депутатом. Версия полностью подтвердилась: «теракт» устроил сам Лысенко вместе со своим помощником – питерским священником Рагозиным. При обыске в петербургской квартире экс-депутата был обнаружен казенный компьютер стоимостью 3 тысячи долларов, который Лысенко украл, списав как уничтоженный взрывом.
   Лидер фашиствующей группировки, так называемой Национально-республиканской партии, Николай Лысенко был известен скандалами. Он публично в Думе сжег флаг Украины, вместе с Жириновским принял участие в избиении депутата, пожилого священника Глеба Якунина, сорвал с него и унес серебряный крест. Уголовное дело по этим фактам заглохло. Когда не защищенный иммунитетом экс-депутат был привлечен к ответственности, в суде выяснилось, что следователи ФСБ потеряли доказательства о причастности депутата и его помощника к «теракту», и оба они, естественно, отказались от своего признания на следствии. Суд счел их виновными только в краже компьютера, ограничив меру наказания отбытым в тюрьме. Под аплодисменты своих сторонников воры были освобождены в зале суда.
   Депутатский мандат дает не только неприкосновенность, положение и материальные блага, но позволяет резко увеличить личное состояние путем лоббирования своих или чужих коммерческих интересов. Законодательная работа по заявкам стала постоянной, она дает депутатам устойчивый и надежный доход и позволяет пополнять партийный бюджет. В Думе получило известность прилюдно сделанное одним из парламентариев заявление, что плох тот депутат, который не может ежемесячно обеспечить себе 4 тысячи долларов. А Константин Боровой, лидер «диванной» партии экономической свободы, был еще более откровенен, публично сказав, что законодатели в Думе «заколачивают просто сумасшедшие бабки».
   Экс-депутат Артем Тарасов в передаче петербургского регионального телевидения в октябре 1996 года частично раскрыл механизм «заколачивания бабок». Он рассказал, как в бытность его депутатом к нему обратился представитель одной организации из Башкирии и попросил помочь в получении разрешения Минфина на зачет сумм взаимных неплатежей, чтобы уменьшить налогообложение. Тарасов воспользовался своими хорошими отношениями с заместителем министра финансов Петровым и получил соответствующую резолюцию на ходатайстве организации. Когда он возвращал его, лоббист попросил назвать номер его личного счета в банке.
   – Зачем? – удивился Тарасов.
   – Вы заработали двести миллионов! Зря отказываетесь. Это затруднит мое дальнейшее к вам обращение. Я плачу всем депутатам, кто оказывает мне услуги. Это моя работа.
   В Думе идет постоянная торговля депутатскими запросами и удостоверениями депутатских помощников. Их, помощников, несколько тысяч, удостоверение дает им некоторые блага, вроде бесплатного проезда на городском транспорте, но главное – открывает доступ в нужные учреждения. Количество помощников у некоторых депутатов перевалило за сотню, они и сами их не знают. Среди них есть и бандиты. Поэтому нередки сообщения, что помощника такого-то депутата убили при сведении бандитских счетов. Взлетел на воздух при взрыве бомбы, спрятанной в водосточной трубе, помощник Жириновского Геннадий Дзень – он входил в смоленскую преступную группировку. В январе 1997 года был застрелен Владимир Усов, помощник депутата из фракции Жириновского Александра Филатова, связанный с солнцевским преступным сообществом, а в марте вместе со своим «Мерседесом» был взорван другой помощник этого же депутата, Александр Францкевич. Михаил Беленштейн, убитый в конце 1996 года, приговаривался к тюремному заключению за грабежи и разбой. ЛДПР – не единственная фракция, помощники депутатов которой погибают при таинственных обстоятельствах. У депутата из коммунистической группы «Народовластие» Сергея Шашурина убили двух помощников. Первый из них, Сергей Шкляев, получил восемь пулевых ранений возле своего дома. Ранее он, как и его шеф, находился под следствием в Татарстане – обвинялся в мошенничестве, краже и покушении на убийство.
   Взятка за лоббирование – постоянный «приработок» очень многих депутатов. Наиболее выгодно быть членом Бюджетного комитета. Там от лоббистов нет отбоя. В 1995 году за очередную отсрочку в снятии налоговых льгот на импортные товары некоторым спортивным организациям с поразительным единодушием проголосовали представители всех фракций (только шесть голосов против). Бывший председатель Центробанка Виктор Геращенко в связи с неутверждением на пост главы банка его заместителя Татьяны Парамоновой заявил, что депутаты I(V) Думы получили от коммерческих банков вместе с денежными пакетами указание голосовать против. Поэтому заинтересованные депутаты настояли на тайном голосовании, чего вопрос и не требовал. Проверять это заявление никто не стал.
   Прошли времена, когда депутаты Думы продавали себя за минимальные взятки. Они разбогатели и уже не хотят решать проблему за десять или даже за двадцать тысяч долларов. Так поступают лишь одиночки, не связанные с группами или фракциями, те, кто не может продать свой голос «в пакете», то есть вместе с голосами своих собратьев по группе или фракции, что безопаснее и за что можно взять подороже. Принятие решений и прохождение законов в решающей степени зависят от руководителей фракций и влиятельных парламентариев, возглавляющих группы и группировки. Поэтому заинтересованным в прохождении нужного решения или закона не надо обхаживать всех парламентариев. Они обговаривают его с теми, кто может «решить вопрос», те и получают колоссальные суммы. Как идет торговля, часто видно по резким и немотивированным изменениям позиции на противоположную той или иной фракции или группы.
   Лоббирование такого кардинального вопроса современности, как перераспределение государственной собственности, остается важнейшей закулисной деятельностью депутатского корпуса. Левые фракции ведут массированную атаку на приватизацию и готовят законопроекты о переприватизации. Это гласная сторона деятельности коммунистов и примыкающих к ним. Но есть и другая. О ней не говорят с трибуны, а действуют за кулисами думской сцены. Проявляется эта закулисная сторона в конкретных делах. Вот одно из них.
   В 1993 году Президент подписал указ о создании акционерного общества «Российский электротранспорт» («Росэлтранс»). Задачей нового общества было обеспечение государственной поддержки производств по выпуску электроподвижного состава. Создатели этой структуры пробили для нее бюджетное финансирование, правительственную связь и персональный автомобиль для руководителя. Руководитель холдинга Борис Мышкин предложил передать ему контрольные пакеты акций 200 предприятий, таких как Магнитогорский и Череповецкий комбинаты, «Уралэлектромедь». Но, встретив сопротивление практически со стороны всех ведомств, Мышкин удовлетворился перечнем из 92 предприятий, среди них 39 предприятий машиностроения и 37 – ВПК, вплоть до ракетно-космических. В поддержку этого варианта были организованы письма многих деятелей парламента, включая руководителей комитетов и палат. Новый холдинг не предлагал предприятиям никаких инвестиций – ничего, кроме еще одной бюрократической структуры, и они не спешили в его объятия. За два с половиной года Мышкин, даже используя правительственную связь, не смог сформировать намеченный уставный капитал, и в октябре 1995 года Ельцин по предложению Госкомимущества, Гособоронпрома, Роскоммаша, Госкомпрома, Роскоммета и Роскомнефтехимпрома подписал указ о ликвидации холдинга.
   Но не тут-то было. Целую серию писем в защиту холдинга направил в правительство спикер Думы Геннадий Селезнев. Его особенно беспокоило нарушение прав и законных интересов акционеров «Росэлтранса». Кто, кроме Госкомимущества, является акционером холдинга, выяснилось, когда упраздняемый «Росэлтранс» подал иски к Президенту и к Госкомимуществу. Из искового заявления стало ясно, что владельцем акций на полтора миллиарда рублей, или 47 процентов всего уставного капитала, является трастовое агентство «Интер Пак» с резиденцией в Ростове-на-Дону. Проблема, однако, в том, что Госкомимущество как единственный учредитель холдинга не принимало решения о расширении состава его участников, а это означает, что «Росэлтранс» находится исключительно в государственной собственности, и никто не имел права без его согласия продавать акции. Руководство холдинга отказалось предъявить владельцу документы, подтверждающие оплату агентством «Интер Пак» пакета акций.
   Выяснилось, что фирма «Интер Пак» существует не по своему адресу, а в Новочеркасске при коммерческом банке «Прогресс-2000», и заместитель председателя правления банка является одновременно директором фирмы. Сам этот банк и никому не известное агентство слишком малы, чтобы завладеть несколькими отраслями промышленности, скорее всего за ними стоят более крупные «акулы». За это говорит и то, что сразу четыре председателя думских комитетов – Владимир Гусев, Сергей Бурков, Владимир Исаков, и Игорь Братищев – начали атаку на Госкомимущество в защиту «акционеров». В Думе же они обычно выступают защитниками государственной собственности и критиками приватизации.
   Практически каждая крупная финансовая и промышленная группа содержит профессиональную команду лоббистов, и они интенсивно работают с депутатами. Более 90 процентов законопроектов, вынесенных на рассмотрение Государственной думы, были инициированы лоббистами. Финансовая подпорка определяет не только содержание, но и скорость прохождения законопроекта, очередность его принятия Думой. В столице действуют своего рода брокерские конторы, готовые оказать содействие в продвижении нужного закона. Заказы нередко размещаются на конкурсной основе – когда за право проталкивания закона борются несколько депутатских групп. Выбор исполнителя зависит от запросов и гарантий конкурсантов. Бывает, что фракции договариваются, и тогда закон проходит легко, а полученные деньги делятся поровну. Известны и цены. Они сравнительно невелики и зависят от содержания закона. «Легкий» закон стоит миллион – два, «тяжелый» – шесть – десять. Разумеется, не рублей. «Зеленые» переходят из рук в руки, но иногда переводятся на счета подставных коммерческих фирм.
   Более двух лет «висел» в Думе проект закона «О соглашениях о разделе продукции». Суть его – в легализации вывоза иностранного капитала, инвестированного в российскую промышленность, за рубеж. Но в 1996 году лоббисты нефтяных компаний начали энергичную обработку коммунистов и аграриев и им удалось пробить закон – он был принят. Весной 1997 года Дума утверждала перечень предприятий, подпадающих под действие этого закона. Утвердила с первого захода. Но тут поднял скандал Жириновский, он настоял на повторном голосовании и снял шесть голосов, которые обеспечили необходимое большинство для принятия перечня. В перерыве между заседаниями лидер ЛДПР встретился с представителями нефтяных гигантов «Лукойл» и «ЮКОС», и уже на вечернем заседании перечень снова набрал нужное количество голосов. По сведениям, просочившимся в думские кулуары, принятие закона и перечня к нему обошлось нефтяным компаниям в 5 миллионов долларов. Долго в Думе муссировался вопрос о финансовой проверке гиганта российской экономики – «Газпрома». При активном противодействии либерал-демократов вопрос заглох. В думских кулуарах называли фантастические суммы, полученные Жириновским.
   Деньги не являются единственным платежным средством. За лояльность в ходе очередного правительственного кризиса Управление делами правительства «наградило» Либерально-демократическую партию особняком в Лубниковом переулке, что в пределах Бульварного кольца.
   Истины ради надо сказать, что не только в России депутаты используют свое положение в личных целях или получают взятки в различных формах. В Европарламенте накануне голосования важного законопроекта по биотехнологии десяток депутатов – членов комиссии по охране окружающей среды были приглашены в лучший страсбургский ресторан «Крокодил». Там они провели славный вечерок за счет Французского синдиката фармацевтической промышленности. Около 10 тысяч лоббистов ведут постоянную обработку 628 депутатов Европейского парламента, к вящему удовольствию большинства из них. Перед тем, как Европарламент приступил к рассмотрению торгового соглашения между Турцией и Европейским сообществом, Анкара любезно пригласила 200 парламентариев с женами осмотреть достопримечательности страны. Когда в парламенте все же нашлась группа решительных депутатов, попытавшихся как-то ограничить влияние лоббистов стоимостью подарков (в год сумма не должна согласно проекту превышать 6500 франков) и декларациями о доходах, это вызвало бурю протестов большинства – как недопустимое вмешательство в их жизнь. Британские парламентарии не отстают от своих страсбургских собратьев, многие из них числятся советниками в разных транснациональных корпорациях за ежемесячную зарплату в 6 тысяч франков.
   ФБР в 80-х годах провело операцию по проверке неподкупности членов конгресса США. Агенты под видом арабских шейхов предлагали конгрессменам вознаграждение в десятки тысяч долларов за различного рода поблажки. Проверка кончилась громкими скандалами и судебными процессами. В 1994 году лондонская «Санди таймс» повторила эксперимент на британской ниве: репортеры, представляясь бизнесменами, предложили двадцати членам парламента за вознаграждение в тысячу фунтов стерлингов направить в правительство интересующий их запрос. Семнадцать депутатов отвергли взятку, но трое откликнулись.
   «Известия», сообщившие о провокации, устроенной в Лондоне, в подзаголовок заметки вынесли вопрос: «Интересно, какие результаты принес бы эксперимент, будь он повторен в России?» Действительно интересно. Но как-то ни у газеты, ни у читателей не возникает сомнений, что результат был бы, скорее всего, обратным – не 17:3, а 3:17.
   В условиях России квартирная привилегия – важнейшая. Как только Руслан Хасбулатов стал председателем Верховного Совета, он тут же вселился в четырехсотметровую квартиру, которая строилась для Брежнева. Генсек не успел занять эту роскошную обитель, и ее захватил глава представительной власти нового режима. Спустя некоторое время эта квартира, стоящая сотни тысяч долларов, была приватизирована. Депутаты не хотят возвращать служебные квартиры, полученные ими всего лишь на срок депутатских полномочий. И землячка Хасбулатова, бывший союзный нардеп Сажи Умалатова, и многие другие союзные и российские народные избранники стали фактическими владельцами своих временных казенных квартир. 121 служебную квартиру оставили себе бывшие депутаты I(V) Думы. При этом они продолжают пользоваться всеми льготами действующих депутатов. Ежегодные затраты на содержание депутатского дома в микрорайоне Митино – около миллиона долларов. Десятки депутатов уже приватизировали свои служебные квартиры, а те, кто остался без них, получили компенсацию.
   Депутаты II(VI) Думы сделали себе подарок. Они решили квартирный вопрос. Нет, не российских граждан, а свой, разумеется. Теперь каждый иногородний депутат или московский, нуждающийся в улучшении жилищных условий (а кто не нуждается?), сможет получить от государства безвозмездно сумму, эквивалентную 60 тысячам долларов для покупки квартиры в столице. Кончится срок, и квартиру можно продать. Если в течение трех месяцев после избрания депутату не предоставляется квартира, он может реализовать свое право на компенсацию. Так поступил и Александр Лебедь. Получив свой «эквивалент», он покинул Думу. Конечно, вернуть «халявные» деньги претенденту в спасители отечества и в голову не пришло.
   Квартирный вопрос, испортивший, по наблюдению Воланда, москвичей еще в 20-х годах, объединил и «красных» и «белых». За 60 тысяч долларов проголосовали и «народный радетель» Зюганов, и один из самых богатых петербуржцев Монастырский, и боевые генералы Рохлин и Громов, и правдолюбец Говорухин, и милейшая Хакамада. Зато за альтернативный проект – не давать компенсации проголосовало всего 22 депутата. Почти все поступили «мудро» – покинули зал: 413 депутатов не голосовало.
   Квартира – надежное средство подкупа. Во время очередных свистоплясок с вотумом недоверия правительству, которые ежегодно происходят при принятии бюджета, когда угроза голосования становится реальной, правительством принимаются меры. Некоторые депутаты слышат в телефонной трубке:
   – Мы знаем, что у вас проблема с жильем. Но есть хорошая квартира в престижном доме. Как только проголосуете, можете приезжать за ордером.
   Страна устала от непрерывной войны представительной власти с исполнительной. Каждый год бюджет спотыкается в Государственной думе, и каждый раз возникает вопрос об отставке правительства. Как найти выход из этого постоянного и, казалось бы, тупикового состояния? Оказывается, он тривиален и прост – надо исполнительной власти купить законодательную. Все равно бюджет не обеспечивает социальных программ, так что полпроцента можно передать в пользование депутатов. Именно такой рецепт предложила известный демократ первого призыва, депутат от Петербурга Галина Старовойтова. Она направила письма в Бюджетный комитет Госдумы и премьеру Черномырдину о том, как преодолеть осложнения при обсуждении бюджета на 1997 год. Надо создать резервный фонд Государственной думы в объеме 450 миллионов долларов и дать право каждому депутату распорядиться миллионом. Разумеется, «в интересах избирателей» и «под строгим парламентским контролем». Тогда «это не только повысит перспективу прохождения бюджета, но и влияние Госдумы на дела государства».
   Старовойтову вдохновил пример земляков. Весной 1996 года Законодательное собрание Санкт-Петербурга в обмен на согласие перенести дату губернаторских выборов выторговало право распоряжаться двумя процентами городского бюджета. Старовойтова образованна и умна, и ее расчет – на коррупционное сознание депутатов и на заинтересованность исполнительной власти держать их в узде. Расчет оправданный. «Идея кажется, конечно, сумасшедшей, но только на первый взгляд», – этими словами Старовойтова закончила свое письмо премьер-министру.
   Реализация предложения ввела бы коррупцию в парламенте в законные рамки, как это случилось в Петербурге. Каждый питерский законодатель, получив право распорядиться миллионом долларов по своему усмотрению, так им и распорядился. Скажем, депутат Никешин, один из учредителей и президент акционерного общества «Корпорация ХХ век», перечислил свой миллион «на развитие туризма в Аликанте» (Испания), где принадлежащая ему фирма приобрела отель. Но самым привлекательным направлением депутатских инвестиций стали адресная социальная помощь будущему электорату и поддержка, в расчете на взаимность, некоторых газет. И в газетах появились святочные рассказы о депутатах-благодетелях, правда, без пометки «оплаченная реклама».
   Все же в результате двухгодичных судебных споров Верховный суд признал незаконными резервные фонды. Петербургские законодатели потеряли возможность подкупа электората за казенный счет. Не был услышан и голос страждущего парламентария Старовойтовой. Когда государство не может выплатить своим работникам заработную плату, а старикам – пенсии, Дума не решилась обнародовать ее предложение.
   Но борьба за собственные привилегии – одна из важнейших сторон деятельности депутатского корпуса, и в этом едины все фракции и все «страдальцы за народ». Осенью 1997 года в первом чтении Дума приняла законопроект о статусе депутата. Депутаты позаботились, чтобы их карточку для голосования приравняли к отбойному молотку шахтера и установили скидку на два года при выходе на пенсию тем, кто два срока отсидел в Федеральном собрании. Хотя шахтеры не получают медицинского и бытового обслуживания на уровне министра, депутаты добились того, чтобы оно было сохранено за ними и после выхода на пенсию. Ездить депутаты должны так, как всегда на Руси ездили вельможи, – их автомобили оборудованы специальными номерами для беспрепятственного проезда и парковки.
   Пока депутаты борются за свои привилегии, в обществе складывается твердое убеждение, что из всех ветвей российской власти представительная – самая продажная.

Коррупция и армия

   Коррумпированная армия может превратиться в смертельно опасную для общества криминальную структуру со своими средствами связи, транспорта, разведки, дезинформации, спецслужбами и т. п.
Егор Гайдар

   Вооруженные Силы болеют теми же болезнями, которые поражают общество и государство. Только сильнее. Сильнее потому, что армия – это анклав, все происходящее в ней скрыто от общественного контроля, от гласности. Там – единоначалие, приказ не подлежит обсуждению, и каждый командир – удельный князек. Ну а возможности для произвола и коррупции у людей, наделенных бесконтрольной властью, всегда велики.
   Глава первого российского военного ведомства – учрежденной Петром Великим Военной коллегии, генералиссимус Меншиков был не только матерым взяточником, но и первейшим казнокрадом. В 1724–1727 годах Военная коллегия получила с крестьян 17 миллионов рублей, а на военные нужды было израсходовано лишь 10 миллионов. Куда делись остальные семь плюс поступившие недоимки за прошлые годы, найти не удалось, как не удается обнаружить в наше время, куда исчезает половина средств, поступающих из бюджета в Министерство обороны для военно-промышленного комплекса.
   Традиции первого генералиссимуса никогда не исчезали из военного ведомства. Им следовал и военный министр николаевской России граф Александр Чернышев, заработавший прочную репутацию вора, и его преемники. Когда разразилась русско-японская война, Россия начала переговоры с Аргентиной о покупке кораблей для дальневосточной эскадры. Сделка сорвалась, как об этом засвидетельствовал в своем дневнике Суворин, потому что великий князь Александр Михайлович, который вел эти переговоры, запросил непомерную взятку – 500 тысяч рублей.
   В Первую мировую войну глава российской артиллерии великий князь Сергей Михайлович при содействии близкой к царской семье известной балерины Матильды Кшесинской за огромные взятки размещал заказы на поставку снарядов в действующую армию. Военный министр В. А. Сухомлинов был обвинен в измене, его сделали козлом отпущения за все поражения русской армии, но он не был предателем и шпионом. Он был всего лишь придворным, и основные его таланты заключались в умении угодить царю. Просто свои скудные доходы чиновника он восполнял взятками, и после ареста Сухомлинова в 1916 году на его банковском счету были обнаружены сотни тысяч рублей.
   Этим традициям следовали и первый министр обороны РСФСР Константин Кобец, и сменивший его Павел Грачев – один из главных зачинщиков Чеченской войны, пообещавший выиграть ее за несколько часов силами одного десантного полка. Ельцин назвал его лучшим министром обороны всех времен и народов, но с этим никак не соглашалась общественность, в чьих глазах министр стал символом военной бюрократии и коррупции. Этот своеобразный имидж закрепился за министром после появления в газете «Московский комсомолец» статьи «Паша Мерседес» с подзаголовком: «Вор должен сидеть в тюрьме, а не быть министром обороны».
   В статье сообщалось, что Грачев на средства Западной группы войск, выделенные под строительство жилья семьям военнослужащих, приобрел четырнадцать автомашин марки «Мерседес» последней модели. Машины без документов на перевозку через границу и таможенного контроля были переброшены самолетами под Москву. Оказалось, что две машины, предназначенные непосредственно министру, как бы и не принадлежат Министерству обороны, так как оформлены на имя интендантского прапорщика Пронина. Прозвище Паша Мерседес прочно закрепилось за министром, с ним он и был отправлен в отставку.
   Само понятие «интендант» в русской армии всегда ассоциировалось с понятием «вор». Еще Суворов говорил, что каждого интенданта после года пребывания в этой должности можно повесить за воровство, не рискуя ошибиться. Но ни один интендант-вор не смог бы воровать, если бы его не прикрывало командование. А оно всегда прикрывало – не из любви к интенданту, а за прозаические взятки.
   «…Интендантство предавалось такому грабительству, за которое мало самых жесточайших казней. Несчастный солдат предоставлен всем ужасам голода…»
   «…Русские солдаты умирали с голоду, гибли в госпиталях без призора, без помощи, даже без одежды, и когда хоронили мертвых, то чиновники и подрядчики военного министерства воровали даже их гробовые саваны!»
   «…В армии царят чудовищных масштабов воровство и коррупция. В офицерской и солдатской среде – повальное пьянство. Профессиональная непригодность генералов очевидна, и высшие чины жертвуют тысячами солдатских жизней, чтобы угодить сиюминутному капризу верховного командования. Военные операции превращаются в кровавую неразбериху, а сводки с театра военных действий представляют столь же наглую, сколь несусветную ложь. Где-то под Иркутском казаки и местные жители громят поселок кавказцев. Над всем этим витает непреложная убежденность, что во всем виноваты жиды…»
   Нет, это вовсе не об Афганистане, и не о Чечне, и не о Тихоокеанском флоте, это вообще не о нашем времени. В первом случае – строки из дневника находившегося при дворе Александра I сардинского дипломата Жозефа де Местра о периоде войн с наполеоновской армией, во втором – из записок князя Петра Долгорукова о Крымской войне, в последнем – из заметок писателя В.Вересаева «На Японской войне».
   Как выглядела 7-я армия на Чеченской войне – об этом впечатления Александра Лебедя:
   «Блокпосты внутренних войск – это заморенные, равнодушные ко всему срочники. Они одеты в какие-то женские кофты, кроссовки. Это уже не войско – это партизаны… Мой водитель экспериментировал, дает ему 10 тысяч рублей, тот говорит – езжай. Мы проехали через 12 постов, и нас никто не остановил. Теперь о контрактниках… Им по три-четыре месяца не платили деньги, и они стали грабителями: кушать-то хочется. А господа офицеры внутренних войск живут по принципу: с утра выпил – весь день свободен».
   Чечня была вооружена и снабжена не без помощи Министерства обороны. Туда по остаточной стоимости было продано вооружение Западной группы войск, туда из Забайкальского военного округа поступили вывезенные из Монголии установки залпового огня «Град». Множество оружия получили чеченцы через поддерживаемый Москвой Временный совет, возглавлявшийся Умаром Автурхановым. Впоследствии комиссия Госдумы установила пропажу сорока из ста бронетранспортеров, направленных этому оппозиционному Дудаеву совету.
   Война в Чечне дала возможность списывать массу оружия, обмундирования и продовольствия. Чеченские боевики были вооружены лучше, одеты лучше и накормлены лучше, чем противостоявшие им российские воинские части. В Волгограде военный суд гарнизона рассмотрел дело майора Павла Петрова, начальника 232-го военного склада Северо-Кавказского военного округа. Он должен был получить 400 тысяч банок мясных консервов от фирмы «Волга-инвест-трейд». С этой фирмой начальник отдела продовольственной службы СКВО полковник Бурдюга подписал договор поставки, и служба перечислила ей сумму, равную 1,3 миллиона долларов. На склад Петрова было завезено консервов всего на одну восьмую заплаченной суммы. На недостающую сумму майор Петров составил 18 подложных актов о приемке консервов в надежде, что Чечня все спишет: с начала войны склад отправлял туда в среднем по шесть вагонов в месяц. «Заработав» свыше миллиона долларов, фирма, действовавшая под прикрытием солнцевского преступного сообщества, обналичила деньги и растворилась в воздухе.
   Недопоставленные консервы – это мясной рацион укомплектованной дивизии (11 тысяч человек) за три месяца. И что же интенданты? А ничего – у них все в порядке. Полковник Бурдюга, подписавший договор с мафиозной фирмой, получил повышение – стал заместителем начальника продовольственной службы округа, а кладовщик в майорских погонах в 45 лет ушел в запас. И хоть он попал под суд, это не помешает ему пожинать плоды интендантской деятельности. Военный суд осудил его на два года лишения свободы… условно. Суворовский совет вешать интендантов в наше время не работает. А жаль!
   Воровство продовольствия и амуниции превращает солдат в «партизан», занимающихся поборами или – хуже того – грабежами. Во многих городах солдаты останавливают прохожих, ходят по домам – просят поесть, просят денег на еду. Средства, отпущенные им из бюджета, разворованы лихими интендантами.
   На Чеченской войне нажились и те, кто поставлял вооружение и продовольствие, и те, кто не только воевал, но и мародерствовал. Немало свидетельств тому, как бронетранспортеры, груженные барахлом, уходили из Грозного и чеченских селений. Брали все, что плохо лежит. В помещении грозненского филиала «Кредобанка» хранились ценные бумаги Минфина России. Коробку с ними и вытащили из-за решетки в хранилище банка майор Алферов и прапорщик Пружин. Они пришли в подвал, чтобы оборудовать там командный пункт командира полка, неожиданно для себя напали на богатую добычу и не упустили ее, но не знали, что с ней делать, как реализовать эти бумаги. Пришлось идти за советом к контрразведчику, подполковнику Гришину. Расчет оправдался, контрразведчик их «не сдал», но потребовал за это львиную долю. Майор и прапорщик продолжали воевать, а подполковник вывез облигации в Екатеринбург и часть продал через «Уралвнешторг». Сообщникам он дал немного, чуть больше 10 тысяч долларов, сам же выручил свыше двух миллионов долларов. Когда же «Кредобанк» сообщил во «Внешэкономбанк» номера пропавших облигаций, бизнесмен из контрразведки был обнаружен.
   Скромный офицер, старший лейтенант Гуслистый был более ловок и удачлив. В полевое учреждение Центробанка, где он был начальником, было переведено 7 миллиардов рублей. Через несколько дней Гуслистый сложил в чемодан 5,2 миллиарда (более 100 миллионов долларов) и отбыл на Украину. След его затерялся в родных степях.
   В последнем году существования СССР его Вооруженные Силы насчитывали около 5 миллионов человек, из них 2,8 миллиона находились на территории России. Как же была сокращена армия страны, ставшей почти вдвое меньше по населению? Через пять лет после возникновения независимой России войска российского Министерства обороны составляли 2,57 миллиона человек, других ведомств – 2,3 миллиона человек. Всего, таким образом, страна держала под ружьем 4,8 миллиона человек, или 3,24 процента населения России. Лишь в 1997 году началось реальное сокращение и впервые с 1918 года была проведена инвентаризация имущества Министерства обороны. Сколько было украдено за эти 80 лет, никто не знает, и узнать невозможно.
   Рост Вооруженных Сил России продолжается в основном за счет ведомственных войск, главным образом МВД, и численность воинских формирований других ведомств превысила количество военнослужащих Министерства обороны. Для сравнения – вооруженные силы США на начало 1995 года насчитывали 1,61 миллиона человек, или 0,62 процента населения страны. Это чуть больше численного состава нынешнего российского МВД.
   Офицеры внутренних и пограничных войск получают более высокое денежное содержание (и регулярно) и куда лучше снабжаются, чем их коллеги из армии и флота. Когда внутренние войска приближаются по численности к армии да еще лучше оснащаются, это свидетельствует, что правительство больше опасается неурядиц в стране, чем внешней угрозы.
   Количество генералов в России всегда превосходило их число в других государствах. В одной Москве генералов в два с лишним раза больше, чем во всей Российской империи накануне первой мировой войны при такой же численности армии и флота. По подсчетам самого Министерства обороны, в 1997 году в армии насчитывалось не менее 1200 лишних генералов, а каждый генерал требует соответствующего содержания и вовсю использует свое служебное положение. На самолетах и вертолетах генералы ездят на охоту, на казенных машинах разъезжают члены их семей, дачи им строят и квартиры ремонтируют солдаты. Разумеется, бесплатно. Руководители как союзного, так затем и российского Министерства обороны всегда ограждали прежде всего самих себя от какого-либо контроля, это и позволяло генералам распоряжаться миллиардами рублей по своему усмотрению и без стеснения залезать в казну, как в свой карман. Результатом явилось резкое снижение авторитета генералов. Даже офицеры, как показали опросы, в списке 12 профессий, достойных уважения, поставили их на последнее место.
   Голод в российской армии, невыплата довольствия офицерам, невыдача обмундирования стали притчей во языцех, позором, о котором кричат в голос. В 1994–1995 годах в Главном управлении военной торговли (ГУТ) под командованием генерал-майора Виктора Царькова, было растрачено 200 миллиардов рублей (50 миллионов долларов) – на эту сумму войска можно было бы кормить два с половиной месяца.
   Как воровали? Всеми возможными способами. Заместитель министра обороны – начальник Тыла Вооруженных Сил генерал-полковник Владимир Чуранов исходатайствовал перед Минфином разрешение о конвертации в рубли 37,9 миллиона немецких марок для обеспечения товарами гарнизонов Крайнего Севера и Дальнего Востока. Но до отдаленных гарнизонов деньги не дошли, московские генералы сами стали заключать договоры на поставку товаров с московскими фирмами. В одну из таких фирм – «Российскую финансово-промышленную группу» ГУТ направило сумму, равную 2,5 миллиона долларов, а спецификацию подписало на две трети этой суммы. Иначе говоря, военные выдали коммерсантам беспроцентную ссуду почти в 700 тысяч долларов, да и товара в договорный срок фирма поставила лишь 17 процентов от оплаченного количества. Никаких штрафных санкций коммерсантам не предъявлено. Фирмачи получили за счет армии возможность прокручивать колоссальные суммы. Ну а как они расплачивались за это с военными? Об этом известно только им…
   И таких фирм множество. Около 100 миллионов долларов было перечислено на условиях предоплаты – без всякой гарантии возврата – фирмам, где учредители одни и те же лица. За поставку товаров в северные гарнизоны ГУТ перечислило им суммы, в полтора раза превышающие цену договоров. Размер беспроцентной ссуды – около 10 миллионов долларов. Несмотря на такие сверхльготы, ни один килограмм груза не был поставлен в районы Крайнего Севера в договорный срок или по крайней мере в период навигации. А это увеличило стоимость каждой банки консервов из-за вынужденной доставки самолетами в два-три раза. Разницу же в стоимости ГУТ приняло на себя, позволив фирмачам «сэкономить» кругленькую сумму, равную миллиону долларов.
   За поставку в армию продовольствия руководители военной торговли перечислили на счет фирмы «Пладо» сумму, эквивалентную 16 миллионам долларов, сами договоры оформили только через четыре месяца. Пользуясь кредитом, фирма начала прокручивать деньги: она закупила 14 миллионов долларов и перевела различным иностранным компаниям в оплату контрактов, не имеющих отношения к продовольственному снабжению армии, а оставшиеся деньги использовала на кредитование других фирм. В результате этой операции фирма получила два с лишним миллиона долларов чистой прибыли. Трудно поверить, что генералы остались внакладе.
   Но что-то коммерсанты в войска все же поставляли. «Фирма-22» доставила на космодром «Байконур» 19 контейнеров с мясными консервами из ФРГ. Все они оказались непригодными к употреблению и были уничтожены. Та же фирма поставила на Центральную военную базу другую партию консервов, она вся признана несоответствующей наименованию на этикетках, снята с продажи и запрещена к реализации. Ущерб – 1,3 миллиона долларов. На Дальний Восток было доставлено 247 тонн мясных консервов. Они оказались кормом для собак «Педигри Пал», но такого низкого качества, что животные не стали его есть.
   По хищениям в торговом главке было возбуждено уголовное дело и даже арестован его начальник Виктор Царьков. Это тот редкий случай, когда генерал был привлечен к ответственности. Но более высокие чины, имеющие непосредственное отношение к махинациям интендантов, реального наказания не несут. Начальник тыла генерал-полковник Владимир Чуранов получил выговор. Самая большая неприятность, которая, в конечном счете, его постигла, – это выращивание роз на роскошной подмосковной вилле…
   Генерал-полковником В. Воробьевым, когда он занимал должность начальника Главного управления военного бюджета и финансирования Министерства обороны, был проведен ряд финансовых операций, следствием чего явилось бесследное исчезновение многих миллионов долларов. Вот только одна из таких операций: 23,1 миллиона долларов, полученных от продажи боеприпасов в Болгарии, были переведены в Дойчебанк города Цоссена в Германии, и о дальнейшей их судьбе ничего не известно.
   Имя генерала Константина Кобеца стало известно во время августовских событий 1991 года. Дотоле неприметный начальник войск связи Советской Армии заявил о своей поддержке российского правительства и взял на себя командование обороной Белого дома от гэкачепистов. Ельцин назначил его министром обороны РСФСР. Но, поскольку своей армии у республики еще не было, через два месяца Президент отменил назначение, и Кобец возглавил Комитет по подготовке и проведению военной реформы. Кобецу, однако, было не до реформ – его увлекла коммерция. Вместе с небезызвестным Дмитрием Якубовским он основал общество с ограниченной ответственностью под названием «Информационное агентство». Бурная деятельность Якубовского, который с помощью своего влиятельного покровителя в течение нескольких месяцев прошел «боевой путь» от лейтенанта до полковника и был представлен министерством к званию генерала, привлекла внимание, вызвала скандал, и коммерческую структуру пришлось закрыть. Президент отказал Якубовскому в генеральском чине – так он и остался «генералом Димой» в кавычках. Бесславно завершилась и деятельность Комитета по реформе, где «генерал Дима» был экспертом, – он был распущен. Кобец же без работы не остался, его назначили главным военным инспектором и заместителем министра обороны. Деятельность на этом новом посту была для Кобеца успешной – он приватизировал очень неплохую государственную дачу и построил руками солдат вблизи Архангельского роскошный особняк в столь полюбившемся нуворишам стиле рыцарского замка.
   Кобец оказал большое содействие фирме «Люкон» в ее сложных отношениях с Министерством обороны. В 1993 году Главное управление по строительству и расквартированию войск заключило с «Люконом» договор, по которому 25-этажный дом с подземными гаражами на 540 автомашин, рестораном, комплексом предприятий бытового обслуживания, расположенный в Москве, в Северном Чертанове, передавался этой фирме. Взамен фирма обязалась в течение трех лет построить для Минобороны 600 квартир, но за весь договорный срок так ничего и не сделала. Министерство не только не предъявило никаких санкций, но, наоборот, заключило с фирмой новый договор на строительство уже не шестисот, а шести тысяч квартир в подмосковном поселке Октябрьский. Денег, как всегда, не хватало, и работы были профинансированы всего на 250 тысяч долларов. В отличие от гуманного министерства, коммерсанты свое дело знали и выставили ему штрафные санкции в сумме, равной 24 миллионам долларов, ничего не сделав по строительству квартир.
   Главный военный инспектор был крайне обеспокоен бедственным положением – нет, не сотен офицерских семей, ютящихся в общежитиях и частных квартирах, а фирмы «Люкон». Кобец написал рапорт первому заместителю министра А. Кокошину, где доказывал необходимость рассчитаться с фирмой, а в связи с отсутствием денег предложил компенсацию авиационными двигателями и другой авиатехникой. Рапорт был принят во внимание и выполнен на кабальных для армии условиях. На 13 миллионов долларов «Люкону» была выделена авиатехника с условием, что ее стоимость будет самостоятельно определена фирмой при продаже. Дальше афера развивалась в том же стиле. Целевым назначением на жилищное строительство министерство заложило авиационные двигатели в Московском национальном банке за 10 миллионов долларов. Из полученной ссуды фирме «Люкон» было передано 7,5 миллиона долларов для строительства 300 квартир с последующей передачей их ВВС. Но летчики так и не дождались жилья: министр Грачев подписал с фирмой соглашение о замене квартир пансионатом «Родники». В этом соглашении недостроенное трехэтажное здание пансионата оценено в 7,8 миллиона долларов, хотя фирма в течение двух лет пыталась безуспешно его продать за 1,5 миллиона долларов, то есть в пять раз дешевле. Был пересмотрен и договор по квартирам за 25-этажный дом. Минобороны согласилось получить за него уже не 600, а 516 квартир и не немедленно, а через два года. Опять журавль в небе, а офицеры без жилья.
   Ну а почему так яростно бился в интересах фирмы главный военный инспектор? Ларчик открывается удивительно просто: сын генерала Кобеца – один из учредителей коммерческой фирмы «Люкон». Но не только это – военная прокуратура вменяет генералу получение от «Люкона» полуторамиллиардной (свыше 300 тысяч долларов) взятки. Кобец привлечен к ответственности, и суд, если он состоится, будет уже после выхода в свет этого издания книги.
   Пока министерство тщетно пыталось получить квартиры для офицеров, высший генералитет воздвигал особняки. В 90-х годах в ближнем Подмосковье возведено свыше 300 генеральских дач стоимостью от 200 тысяч до 3 миллионов долларов. Некоторые эксперты считают, что там освоена половина военного бюджета. В подмосковных дачных поселках Архангельское, Барвиха, Баковка среди тенистого леса раскинулись генеральские имения. В Барвихе – дача бывшего министра обороны СССР маршала Сергея Соколова, она была приватизирована в 1992 году за полтора миллиона рублей. Цена могла бы считаться вполне реальной, если бы вместо «рублей» стояло «долларов». Грачев в том же году приватизировал по такой же заниженной цене служебную дачу. Показалось мало, и он возвел вторую, но уже замок – он стоит тоже примерно полтора миллиона долларов. Особняк его свояка генерала Харченко вдвое дешевле, он оценивается в 800–850 тысяч долларов.
   Дачный комплекс заместителя министра обороны генерал-полковника Владимира Чуранова расположен в живописнейшем уголке Подмосковья, в Клязьме, рядом с дачей самого Сосковца. Двухэтажный особняк из восьми комнат, с гаражом, бассейном и сауной стоит больше миллиона долларов. Впрочем, на строительстве начальник тыла как рачительный хозяин сэкономил: строили особняк солдаты Дмитровской автомобильной бригады. Жили они в старой даче, которую некогда занимал «железный» сталинский нарком Ежов. Жалким сараем кажется эта дача рядом с особняком нового русского генерала.
   Для строительства дач, в том числе и своих четырех, начальник Главного организационно-мобилизационного управления Генштаба генерал-полковник В. Жеребцов сформировал стройбат «рабов». Большинство новых вилл возведено за год-полтора их руками. Военные топогеодезисты привязывали стройку к местности, Строй-НИИ Минобороны разрабатывал проект, затем бригада стройбата приступала к возведению объекта. Работы рассчитываются как выполнение заданий по возведению казарм, складов и других объектов Московского военного округа. Соответственно списываются и стройматериалы. Машины с цементом и кирпичом шли на генеральские объекты без всяких задержек непрерывным потоком, словно в былые времена на ударную комсомольскую стройку. На отделку употреблялись самые современные материалы, сантехника исключительно импортная. На иных объектах одновременно трудилось до сорока солдат. Денег им, разумеется, не платили. Но солдаты были довольны: им обещали досрочную демобилизацию. В армии это называют «дембельский аккорд».
   Виллы и замки требуют соответствующей обстановки. Каждый генерал использовал свои возможности. Летом 1993 года на границе с Польшей был задержан военный грузовик. Машину сопровождал прапорщик. Но, как оказалось при проверке, это был полковник, переодетый прапорщиком, а загружен фургон был старинным фарфором, антиквариатом, картинами, мебелью и направлялся в подмосковное Архангельское. Там, на даче главкома Западной группы войск (ЗГВ) Матвея Бурлакова, он и был разгружен. А военного коменданта российского гарнизона во Франкфурте-на-Одере, подполковника Ивановского, по чьему приказу был задержан генеральский фургон, вскоре уволили в запас. Зато проведенная в конце того же года в ЗГВ проверка обнаружила крупные хищения казенной мебели, живописных полотен и антиквариата, которые возвращающиеся на родину генералы и офицеры должны были сдать. Должны были, но так и не сдали!
   Много шума было поднято вокруг коррупции в Западной группе войск, многомиллионные состояния сколотили генералы на продаже оружия и имущества, на манипуляциях с валютой. Убытки, причиненные российскому государству, исчисляются миллиардами. Моральный вред неисчислим. Лишь один из генералов – Николай Селиверстов осужден, и срок ему определен условный. Для командующего группой войск, генерала Бурлакова, не раз публично названного вором, разоблачения кончились назначением на пост заместителя министра обороны. Только после закрытых слушаний в Госдуме, когда выяснилось, что к коррупции причастны более высокие лица, и публичный суд над Бурлаковым вызовет еще больший скандал в правительственных верхах, Президент отправил генерала в запас. К ответственности привлечены «стрелочники», доставившие на дачу генерала украденную мебель, картины, антиквариат. Зато место генералов на скамье подсудимых занял дирижер военного оркестра одной из воинских частей ЗГВ майор Шкутник. Военный суд признал его виновным в получении взяток на сумму 1200 немецких марок от трех музыкантов оркестра.
   Оружием и техникой, находившейся в бывших Западной, Северной, Южной и Центральной группах войск, в группе войск в Монголии, в Прибалтийском военном округе, можно было бы снабдить все европейские армии. Однако оно бесследно исчезло. Его оказалось недостаточно даже на локальную войну в Чечне. Впрочем, советское (российское) оружие там стреляло, но только по российским солдатам.
   В Закавказской группе войск (ГРВЗ) генералы и офицеры так же торговали оружием и воровали, как их коллеги в Европе. Генерал Владимир Гладышев выводил из Кутаиси стоявший там со времен Советского Союза 31-й корпус. По документам вооружения на складах, как говорили сами военные, достало бы на новую турецкую кампанию. Но к моменту приезда генерала в Кутаиси оно на 90 процентов было разворовано. Гладышев открыто назвал виновников – руководство ГРВЗ во главе с командующим, генерал-полковником Федором Реутом. Командование группы войск запретило Гладышеву вывозить оставшееся имущество. Но он оказался крепким орешком: прибыл в Кутаиси с танковой ротой и реактивным дивизионом и под их охраной вывез оставшееся вооружение. Эту операцию сам генерал назвал «ударом по карману» своих начальников.
   Генерал-полковнику Реуту Гладышев подарил на день рождения спальный мешок десантника и тельняшку. Другие командиры, желавшие угодить, доставляли коробки с телевизорами и холодильниками. Из штаба группы войск Гладышеву звонили и требовали прислать деньги.
   – Где их взять?
   – Оформи угон КамАЗа!
   – Присылайте приказ, что забираете КамАЗ, и сами угоняйте! Гладышев не выполнил и просьбу командующего достать катер «Аист» для подарка ответственному чиновнику Министерства обороны. Несговорчивого генерала пытались отправить на учебу в Академию Генштаба. Отказался.
   27 декабря 1994 года его с группой офицеров вызвал в Тбилиси командующий Реут. Через два часа после завтрака Гладышев почувствовал себя плохо – головокружение, боль в желудке. Срочно был препровожден в госпиталь. К вечеру ему стало лучше, он потребовал, чтобы его выписали. Но Гладышеву было заявлено, что по распоряжению командующего он должен находиться в госпитале до 3 января 1995 года. У генерала отобрали ключи от квартиры, служебного кабинета и сейфа, унесли генеральскую форму. Отобрали оружие даже у порученца. Предупрежденный врачом об опасности отравления, Гладышев отказался от капельницы, приема лекарств и еды. С помощью друга, принесшего ему форму, Гладышев бежал из больничной палаты, превращенной в камеру, охраняемую сотрудниками грузинской службы безопасности. Прилетев на место дислокации своей дивизии, генерал узнал, что ему предоставлен отпуск за 1995 год, который еще только начался, без указания даты окончания. Исполнять его обязанности был назначен полковник Колесников. За время отпуска командира Колесников принял на работу около 400 неграждан России и с каждого за оформление российского гражданства взял по 400 долларов!
   Хищение оружия получило распространение не только в группах войск, но и в округах. Заместитель начальника Главного управления военного бюджета и финансирования генерал-майор Н. Вай откровенно торговал оружием: приобрел в Уральском военном округе 22 пистолета МЦ-МК «Марго» и 8 карабинов СКС и продал их знакомому предпринимателю. Примеру начальства последовали офицеры. Подполковник А. Томсов из Сибирского военного округа по подложным документам получил 85 автоматов, 9 гранатометов и 16 пистолетов «ПМ» и продал их коммерческой фирме, получив за это и деньги, и доверенность на право пользования автомашиной.
   Командир одной из воинских частей Дальневосточного военного округа подполковник Александр Хомченков продал 9,5 тысячи мин и 11275 килограммов тротила исполнительному директору золотодобывающей артели «Заря-1» Сергею Сорокину. Помимо денег от Сорокина офицер получил от его жены в подарок машину «Тойота-кроун», а завхоз части Мишин купил у Сорокина автомашину «Ниссан-лаурель» за смешную цену – 150 тысяч рублей (30 долларов). Хомченков и Сорокин были преданы суду. Осенью 1996 года военный суд Белогорского гарнизона признал в действиях Хомченкова получение взятки, а Сорокина – дачу взятки и приговорил первого к шести, а второго – к четырем годам лишения свободы с конфискацией половины принадлежащего им имущества. Офицера еще и лишили воинского звания. Через три месяца военный суд ДВО рассмотрел кассационные жалобы осужденных. Он не нашел признаков взяточничества в их деяниях: машина это не взятка – просто подарок, а деньги – это дружеская помощь бедному офицеру от богатого золотопромышленника. Сорокина суд оправдал вчистую, а Хомченкову за злоупотребление служебным положением определил три года, но… условно. Он снова произведен в подполковники, и ему возвращено арестованное имущество.
   Корреспондент газеты «Военный вестник» Северо-Кавказского военного округа подполковник Александр Толмачев три года занимался журналистским расследованием коррупции среди командиров частей и соединений. Его внимание привлекло то, что из 40 квартир, приобретенных 4-й воздушной армией для авиаторов, офицеры получили всего три, остальные ушли неизвестно куда. В то же время командующий армией генерал-лейтенант Владимир Михайлов сумел выстроить две виллы по 300 квадратных метров каждая и получить четырехкомнатную квартиру в центре Ростова. А в частях его армии военные летчики живут в убогих общежитиях, месяцами не получают зарплату и тайком уносят из летной столовой котлеты, чтобы накормить голодных детей.
   Поиск вывел журналиста на коммерческую фирму «Созидатель». Учредителями этого товарищества с ограниченной ответственностью оказались сам командующий и два его подчиненных – начальник финансовой службы Виктор Меламуд и начальник службы ГСМ Валерий Качал. Фирма, чьи хозяева распоряжаются финансовыми и материальными ресурсами целой воздушной армии, имеет колоссальные возможности для бизнеса. Они и были использованы в полной мере. Началась бойкая торговля горюче-смазочными материалами и другим имуществом, которого было немало на армейских складах и хранилищах службы ГСМ. С коммерческими рейсами по военным аэродромам стали курсировать самолеты. В итоге бизнес авиакомандиров вылился в тома уголовного дела в военной прокуратуре. Казалось бы, Фемида воздаст ворам должное. Но главным виновником в деле стал офицер службы ГСМ майор Шевченко. Майор имел неосторожность заявить, что «козлом отпущения» он быть не собирается и в случае чего все расскажет о своих начальниках. Через некоторое время разговорчивого майора нашли в петле в гараже. В посмертной записке майор просил не винить командиров и всю вину брал на себя. Идентификацию текста с почерком майора не произвели. Но дело было прекращено: прокуратура пришла к выводу, что во всем виноват коварный майор, а генерал Михайлов и другие учредители добросовестно заблуждались. Ну а тем временем генералу Михайлову было присвоено звание Героя России за операцию по ликвидации президента Чечни Дудаева с применением радиолуча и управляемой бомбы.
   Когда командующему доложили, что у журналиста имеются на него компрометирующие материалы, то с Толмачевым встретился начальник отдела капитального строительства армии полковник Александр Казаков. Он предложил в обмен на документы показать место, где журналисту будет выстроен такой же, как у генерала, особняк, и ключи от машины. Журналист от взятки отказался, и тогда ему стали угрожать физической расправой и даже попытались арестовать.
   Особый размах мошенничество и коррупция приняли на флоте. Командир гарнизона Лиепаи, контр-адмирал Валерий Сталев брал взятки за услуги по продаже флотского имущества латвийским фирмам. Противолодочный корабль «Образцовый» за солидный куш контр-адмирал продал инофирме по цене металлолома. Фирма отбуксировала корабль за пределы России, но причитающиеся 152 тысячи долларов на счет Балтийского флота не поступили.
   Однако первенство в коррупции принадлежит Тихоокеанскому флоту. Там голодом уморили матросов на острове Русском, там наиболее нагло воровали адмиралы и старшие офицеры. Командующий флотом адмирал Игорь Хмельнов продал в Индию и Южную Корею 64 списанных корабля, среди них авианесущие крейсеры «Минск» – за 4,5 миллиона долларов и «Новороссийск» – за 4,3 миллиона. Адмирал разрешил продать их вместе с системами и устройствами, содержащими цветные металлы. На крейсерах были сотни километров красномедных трубопроводов, кабельных трасс, латунная, бронзовая забортная арматура, титановые обтекатели и никто не знает, сколько золота, серебра, платины. По мнению специалистов, цветных металлов ушло бесплатно за рубеж на 12–14 миллионов долларов. По настоянию контрразведки удалось лишь в последний момент снять суперсекретные радиолокационные, навигационные, зенитно-ракетные и прочие комплексы, а также вооружение различных видов, к которому – видимо, для удобства покупателей «металлолома» – была приложена секретная документация с описанием схем устройств и порядка эксплуатации. Корабли были проданы в обход Росвооружения, которое по закону должно заниматься экспортом военного имущества, под предлогом того, что вырученные деньги пойдут на строительство жилья для офицеров. Ни квартир, ни денег офицеры флота не получили.
   Хмельнов был отдан под суд. Но не за предательство, не за махинации со списанными кораблями, а за обыкновенное квартирное мошенничество. В 1990 году, когда Хмельнов командовал соединением кораблей ТОФ, базировавшемся в городе Фокино в Приморье, его сын Игорь получил третью судимость на другом конце нашей обширной страны – в городе Североморске и срочно покинул Заполярье. Сына надо было пригреть, но в своей трехкомнатной квартире этого делать не хотелось, и контр-адмирал приказал подчиненным изготовить документы, что Хмельнов-младший – военнослужащий, и жилищная комиссия тут же услужливо, в обход всякой очереди, выделила ему двухкомнатную квартиру. В 1993 году вице-адмирал Хмельнов получил назначение заместителем командующего ТОФ и переехал во Владивосток. Там ему предоставили служебную квартиру – 107 квадратных метров. Свою прежнюю он обменял на квартиру сына. Сын приватизировал адмиральскую, лучшую в Фокино, квартиру и последовал за отцом. Любящий папа распорядился – и чаду была приготовлена роскошная квартира. Не мог вице-адмирал, ставший уже командующим, обделить и себя: флот затратил 300 миллионов, но построил ему пятикомнатную квартиру в 200 квадратных метров в самом престижном доме и передал в собственность. Командующий от подарка не отказался. Вскоре карьерный адмирал отбыл в столицу и занял кресло начальника Главного штаба. Перед отъездом приказал сделать евроремонт в квартире своей дамы сердца. Служба тыла сделала – всего за семьдесят миллионов (около 15 тысяч долларов), а списала их на затраты за… электроэнергию. В Министерство обороны Хмельнов представил очередную подложную справку, что он во Владивостоке квартирой не пользовался и жилой площади не имеет. Квартиру ему дали в генеральском доме на Рублевском шоссе. В это же время он выдал доверенность своему бывшему заместителю по тылу, и тот продал во Владивостоке адмиральскую квартиру по рыночным ценам.
   Военный суд признал адмирала виновным и в декабре 1997 года осудил его на четыре года лишения свободы, но, конечно, условно. Амнистия через месяц, в январе 1998 года, сняла с мошенника в адмиральском мундире и это наказание. Теперь он «безусловно» честный человек, при нем заработанные на махинациях деньги, а на «заслуженном отдыхе» адмиральская пенсия обеспечит ему безбедное существование.
   Под суд попал и командующий Камчатской флотилией вице-адмирал Вячеслав Харников. Его дело такое же, как дело Хмельнова, почти близнец: мошенничество при получении квартир, подлоги. Различия только в деталях – в 1994 году он ухитрился получить безвозмездную помощь в сумме, равной 150 тысячам долларов, на строительство особняка в Сочи.
   Немало офицеров и генералов совмещают свою службу в Вооруженных Силах с занятием коммерцией. При этом они используют в целях личной наживы и денежные средства, и материальные ресурсы армии. Заместитель командующего ВМФ адмирал Махонин передал из средств флота в уставный капитал акционерного общества изрядную сумму и стал его президентом. Точно так же поступили командующий Балтийским флотом адмирал Егоров и начальник Военно-медицинской академии генерал Яковлев. Военная прокуратура и налоговая инспекция в 1994 году только в Санкт-Петербурге выявили около 300 офицеров – учредителей или непосредственных работников коммерческих структур. Но значительная часть их не рискует карьерой и прячется за спины родственников. Скажем, военторг Ракетных войск стратегического назначения закупал хлеб в пекарне, принадлежащей сыну главкома Игоря Сергеева. Предприимчивый сын развернул целую торговую сеть в подмосковном поселке Власиха, где расположен главкомат РВСН. Никто не задавал главнокомандующему неприятных вопросов о торговых связях главкомата с его семьей. Вряд ли решатся задать их после того, как Сергеев стал министром обороны и маршалом.
   Во многих гарнизонах Дома офицеров превратились в коммерческие центры. В Волгограде начальник Дома офицеров подполковник Шабанов организовал товарищество с ограниченной ответственностью «Офицерское собрание» и, используя помещение дома как свое, открыл там ресторан. В коммерческий оборот генералы и офицеры, занявшиеся бизнесом, пускают не только внебюджетные средства, но и те, что выделяются непосредственно на финансирование войск, денежное довольствие военнослужащим, заработную плату рабочим и служащим, порой просто парализуют деятельность воинских частей и учреждений.
   При таком положении над Вооруженными Силами нависла реальная угроза превратиться в структурированную криминальную систему. На каждой ступеньке военно-иерархической лестницы действует своя криминально-коммерческая структура, и разница между ними лишь в доступе к материальным благам, силе покровительства властей и степени организованности. Опасения, что армия, располагающая квалифицированными кадрами разведчиков, подрывников, саперов, диверсантов, специалистов по дезинформации, при коррумпировании этих кадров может стать смертельно опасной для общества, вполне обоснованны. Особенно если учесть готовность некоторых специалистов такого рода предоставить свои услуги мафии.
   Если армейские и флотские генералы и офицеры используют даровой солдатский труд для строительства и ремонта своих особняков, дач, квартир и гаражей, то офицеры внутренних войск эксплуатируют заключенных. Москва дала пример, и вирус замкостроительства распространяется в провинции. В Кузбассе офицеры исправительно-трудовых учреждений создали колонию-поселение, куда стали переводить зэков, имеющих строительные специальности и «ставших на путь исправления». В специализированную колонию было переведено 160 человек, но, поскольку коек в бараке всего пятьдесят, остальные живут или на стройках или дома. В пятнадцати километрах от Кемерова воздвиг себе небольшой замок – 324 квадратных метра – заместитель начальника УВД Кемеровской области полковник Владимир Семенюк. Рядом хозблок и гараж – 90 квадратных метров. Строили его зэки, среди которых был и убийца, приговоренный к пятнадцати годам лишения свободы, и насильник, приговоренный к тринадцати годам. Оба жили в своих кемеровских квартирах. Труд бесплатный, материалы тоже. Полковник не одинок: на строительстве гаражей и дач кемеровских офицеров МВД работают «рабы» – поселенцы.
   Бездарное, безответственное и корыстное использование солдат в армии породило систему уклонения от воинской службы. По данным Генерального штаба осенью 1996 года набора в армию избежал 21 процент призывников. За взятки уклонению солдат или направлению их на службу подальше от зоны военных конфликтов содействуют и сотрудники военкоматов, и военные прокуроры, и врачи. При военкомате города Грязи находился Липецкий областной сборный пункт, он отправлял призывников во все концы России. Военком полковник Виктор Чесноков обладал большой властью, от него зависело место службы призывника. Полковник не упустил возможности «заработать». Для чадолюбивых родителей Чесноков установил расценки в зависимости от того, освобождал ли он призывника от службы или пристраивал служить поближе к дому. С началом военных действий в Чечне взяточный тариф резко подскочил. За тысячу долларов призывник попадал в благополучную часть, где не было дедовщины, за две-три тысячи новобранец оставался в поле зрения родителей – в самом Липецке или в окрестностях. Ну а за пять тысяч сиди дома, штамп о прохождении военной службы в военном билете поставлен. У кого не было долларов – полковник принимал рубли, не хватало рублей – в зачет шла отработка на строительстве дачи у нужного военкому человека.
   Полковник Чесноков знал много способов, как освободить призывника от воинской службы. Приписывал срок отсидки в местах лишения свободы по статьям, исключающим службу в армии. Увеличивал на десяток лет дату рождения, и юноша преодолевал планку призывного возраста. В некоторых военных билетах находчивый полковник проставлял номер части, где якобы отслужил призывник, и ставил военкоматскую печать вместо армейской – он имел на то право в случае утери военного билета, а иногда за печатями и подписями обращался в части Липецкого гарнизона. Кому-то придумывались страшные заболевания и выписывались фиктивные медицинские справки. Больше двухсот человек «спас» от воинской службы участливый военком.
   Находчивый взяточник и сам умел давать взятки. Сын военкома учился в липецкой школе на «тройки», но папа хотел, чтобы сын поступил в военное училище. За полтора месяца до выпускных экзаменов Чесноков-младший был переведен в грязинскую школу и вскоре блестяще окончил ее на «пятерки». А директору школы военные строители построили гараж и отремонтировали квартиру.
   Чесноков строил дачу и себе, и областному военкому, генерал-майору Николаю Иванову. Освобожденные от воинской службы призывники из стройматериалов своих родителей построили в селе Каменном, на берегу речки Матыры, два двухэтажных дома-близнеца. В октябре 1995 года полковник был арестован, а в первых числах ноября в облвоенкомат пришел посыльный из гарнизонной прокуратуры с повесткой военкому. Генерал заперся в кабинете, и через несколько минут в военкомате услышали звук выстрела.
   В Твери врачи сумели поставить освобождение от воинской обязанности на поток. О «технологии» освобождения рассказал корреспонденту «Московских новостей» один из свидетелей по тверскому делу врачей:
   – Для себя я твердо решил, что в армию не пойду. В такой армии, какой она является сегодня, мне не место. Заранее стал выяснять, что можно сделать. Друзья сказали: денег надо много. Суммы назывались разные – примерно пять миллионов. Вышли на врача через малознакомых людей. Всего-то надо было полежать два-три раза в городской больнице. Было оговорено, что диагноз – диабет.
   Лег в больницу. Лечащий врач был из этой «обоймы». Поставили диагноз. Потом в военкомате показал документы. Дали акт призывника, по которому я должен был пойти в другую больницу – для подтверждения. Акт составлял тот же врач, а печать на него поставили за несколько бутылок водки. Через три месяца пригласили в военкомат, на районную комиссию. Своей аппаратуры у них нет, поэтому достаточно представить документы. Признали они меня негодным. Областная комиссия согласилась с этим решением. Но неожиданно меня направили в военный госпиталь – для проверки. Проблем с госпиталем не возникло, так как врач, с которым я договаривался, имел связи и там. Но такой поворот дела потребовал дополнительных расходов… Военкомат выдал мне белый билет.
   Схожая схема освобождения от воинской обязанности действовала еще и в старой России, разве что с меньшим числом бюрократических инстанций. Вот как описал ее в книге «Путь русского офицера» Антон Иванович Деникин, в начале века проходивший службу в городишке Беле, в русской Польше:
   «Жил в Беле один «миллионер» по фамилии Пижиц. Нажился он на арендах и подрядах военному ведомству: казармы, ремонты, отопление и проч. У Пижица был сын Лейзер, которому подошел срок поступить в солдаты. Пижиц роздал «денежные подарки» членам Бельского воинского присутствия и был уверен, что сына его освободят, хотя физических недостатков он не имел.
   Пришел день освидетельствования. Лейзер давал такие правильные ответы доктору, подносившему к его глазам сбивчивые комбинации стекол, что присутствие признало его единогласно близоруким и к службе негодным. Вечером в местном клубе за рюмкой водки доктор выдал своему приятелю секрет:
   – Очень просто: стекло в правой руке – «вижу», в левой – «не вижу»…»
   О массовой застройке элитных пригородов Подмосковья генеральскими особняками, о том, что на них бесплатно работают стройчасти, пресса сообщала не раз. Об этом знали и в Кремле, и в правительстве. Но тогдашний министр обороны Павел Грачев был спокоен, он был уверен в поддержке прокуратуры: ведь исполнявший обязанности генерального прокурора Алексей Ильюшенко был его большим другом, а военная прокуратура полностью зависима от Министерства обороны. Все ее снабжение – только через министерство, все офицерские чины военным прокурорам присваивает военный министр, а на присвоение генеральских он направляет представление Президенту.
   После ряда получивших огласку скандальных фактов коррупции в высших армейских сферах Главный военный прокурор генерал-полковник Валентин Паничев летом 1996 года вынужден был отчитываться в Государственной думе и перед общественностью. Но он доказал, что проверка источника средств, на которые построены охватившие Москву генеральские особняки, настолько дорога, что ее проводить не стоит. У владельца спрашивают, откуда миллион долларов при зарплате, равной четырехстам, а он отвечает: «Банк дал кредит». Банкир подтверждает: «Кому хочу, тому даю, мой риск». А солдаты на генеральской стройке? Так стройчасти имеют право выполнять и частные подряды. Словом, тревожить самих генералов, не нарушив презумпции невиновности, просто невозможно.
   Отстаивая презумпцию невиновности, главный военный законник заботился и о себе. Подвел его, как чаще всего и бывает, случай. Военные следователи, работая по одному из уголовных дел, искали на Центральной базе материально-технического снабжения Министерства обороны документы. Среди квитанций следователи обнаружили, что два генерала юстиции по старым, липовым ценам кремлевских распределителей приобрели себе сантехнику. Генерал Паничев купил стальную ванну за 17 763 рубля и унитаз «компакт» за 23 443 рубля, а его подчиненный – прокурор Московского гарнизона генерал-майор Объектов за такой же «компакт» уплатил тоже немного, но в десять раз больше – 299 632 рубля. Пришлось во избежание огласки поспешить: дочь Паничева внесла в кассу 2 763 781 рубль, а Объектов и здесь намного больше – 18 269 206 рублей. Генералы были спокойны, пока на унитазах, по дешевке покупаемых на военном складе, сидели зависимые от них прокуроры.

Каинов синдром коррупции

   И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей.
Быт. 4:11

   Когда разложившаяся коррумпированная власть не в силах выполнять важнейшую обязанность государства – защиту жизни и имущества своих граждан, она сбрасывает ее на преступные сообщества. Преступность сливается с властными структурами и легализует себя, а затем стремится хотя бы частично отобрать у государства фискальные, полицейские и судебные функции и самостоятельно регулировать разгул преступных группировок в интересах наиболее сильной из них. Заодно эти группировки отнимают у государства и его доходы, собирая дань с предприятий, заставляя их скрывать прибыль от налогообложения. По сути это распад государственной власти, она окончательно теряет авторитет как у народа, так и у чиновников. Карательный аппарат становится каркасом мафиозной системы.
   Состояние властных структур государства, пораженных язвой коррупции, когда они передают свои функции преступному миру (равно как и перерождение властных структур в преступные), я называю каиновым синдромом коррупции – по прозвищу известного в середине XVIII века полицейского провокатора Ваньки Каина.
   Именно тогда, в царствование императрицы Елизаветы Петровны, преступность в Москве сорганизовалась и слилась с властью. В декабре 1741 года в Сыскной приказ явился дерзкий московский разбойник и вор Иван Осипов и подал челобитную: «…будучи на Москве и прочих городах, мошенничал денно и нощно, в церквах и разных местах у всякого звания людей из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал; а ныне от того прегрешения престал, а товарищи мои не только что мошенничают, но ездят по улицам и грабят, которых я желаю ныне искоренить, и дабы Высочайшим указом для сыску и поимки означенных моих товарищей дать конвой». В приложенном реестре Осипов указал 32 имени. Услуги его были приняты, и в первую же ночь он с командой солдат захватил всех своих сотоварищей. В течение двух лет по его доносам было забрано еще 298 воров, мошенников, скупщиков краденого и беглых солдат, а сам он получил официальное звание доносителя Сыскного приказа и заслужил прозвище Ванька Каин.
   Из опытных воров Каин собрал шайку и с ними ловил других воров и разбойников. Войдя в полное доверие к московским властям, он стал требовать у пойманных воров, чтобы они отдавали ему часть краденого, угрожая иначе сдать их в Сыскной приказ. Попавшийся вор откупался, и Каин его отпускал. Он и женился подобным образом: оговорил, подвел под кнут солдатскую вдову, от палача взял ее на поруки и повел в церковь. Под покровительством Каина в Москве находилось огромное количество воров, грабежи сделались постоянным явлением. Опасаясь, однако, доноса, он предпринял превентивные меры: обратился в Сенат с заявлением, что ему опасно ловить воров и мошенников, так как они могут оговорить его. И в октябре 1744 года Сенат постановил, что доносам на Каина не будет дано веры, а через месяц издал новый указ, который грозил всякому, кто не будет помогать «доносителю Каину». Сам Каин подкупил подьячих полицмейстерской канцелярии и Сыскного приказа, делился с ними награбленным, и они его покрывали.
   Каин не довольствовался взятками с воров, он захватывал детей у богатых раскольников и заставлял отцов выкупать их, шантажируя доносом о приверженности к старой вере. Купцов и обывателей он обложил поборами, угрожая им в случае неуплаты поджогами. Вымогатель не просто угрожал: в Москве начались поджоги, сгорело до двух тысяч домов, в огне погибло почти сто человек. Москвичи стали покидать город. Паника достигла таких размеров, что для оцепления первопрестольной заставами, дабы воспрепятствовать бегству жителей, из Петербурга были отправлены гвардейские полки. Чтобы отвести от себя подозрения, Каин донес на своего главного помощника Петра Камчатку. После пыток Камчатку сослали на вечную каторгу.
   Но жалобы на Каина продолжали поступать, и новый московский полицмейстер А. Д. Татищев арестовал Каина за похищение солдатской дочери, пятнадцатилетней девушки, и склонение ее к сожительству. Расследование продолжалось два года и показало, что во взяточничестве и покровительстве Каину замешаны и полицейские чины, и сенаторы. В июне 1755 года Каин был приговорен к смертной казни, Юстиц-коллегия заменила ему казнь вечной каторгой. Каин был бит кнутом, ему вырвали ноздри, на щеках и на лбу выжгли клеймо «ВОР» и после этого отправили в Сибирь.
   Положение в стране было таково, что правительству, как и в нынешнее время, уже никто не верил, никто не ждал от него ничего, кроме вреда для общества. Ключевский так охарактеризовал тогдашнюю действительность: «Государство в народном мнении утратило свой смысл и даже превратилось в какой-то заговор против народа».
   Появление Каина и страшная власть, которую он приобрел, не были случайностью. Почва для этого была унавожена давно, и у него были предшественники. Выше уже рассказывалось о Леонтии Плещееве, главе Земского приказа во времена деда Елизаветы Петровны – царя Алексея Михайловича. Плещеев организовал шайку доносчиков и с их помощью занимался тем, что сейчас называется «рэкет». Носитель каинова синдрома за сто лет до появления самого Каина, окольничий Плещеев был растерзан толпой, Ванька Каин сгинул на каторге. Но каинов вирус поразил российскую полицию, а затем перекинулся и в советскую милицию и в госбезопасность. Каинов дух они сохранили в своем арсенале и не раз находили очередных провокаторов, перепоручая им борьбу как с политической, так и с уголовной преступностью. Не раз эта подмена оборачивалась и против правоохранительной системы, и против государственной власти, принося ей непоправимый ущерб.
   Когда я только начинал свою карьеру на юридическом поприще – стал следователем прокуратуры в 1952 году в городе Грозном, – мне довелось расследовать дело о групповом изнасиловании. На глухой улице городской окраины пятеро парней, вооруженных пистолетом, напали на девушку и юношу и ограбили их. Потом, пока одни держали юношу – он был женихом девушки, другие поочередно ее насиловали. Милиция арестовала бомжа и выбила из него признание в участии в этом нападении. Когда я приступил к расследованию, то довольно быстро установил непричастность арестованного и вышел на двадцатипятилетнего жителя поселка Катаяма Юрия Уварова. Он был дважды судим за кражи, нигде не работал. Я задержал его и изъял пистолет. Потерпевшие опознали его как главаря группы грабителей-насильников. Как только Уваров убедился, что изобличен и что его ждет тюрьма, он сделал важное признание. Уваров рассказал мне (правда, не для записи), что является агентом МГБ и его псевдоним Угрюмов, что по заданию начальника отдела борьбы с бандитизмом он организовывал кражи и грабежи (ограбил городской центральный универмаг), вовлекал молодежь в свою группу, а потом «сдавал» ее. Поэтому он хочет давать показания только в присутствии своего патрона. Его заслуги перед МГБ велики – его даже представляли заместителю министра госбезопасности, приезжавшему в Грозный, – а потому он уверен, что его от ответственности освободят.
   Шеф Уварова, конечно, на допрос не пришел, невиновного я освободил. Дело же у меня изъяли и передали в МГБ. Там рассказ Уварова был расценен как разглашение государственной тайны, за это он и был привлечен к уголовной ответственности. Военный трибунал войск МГБ осудил Уварова на длительный срок – двадцать лет.
   В 60-х годах в Ленинграде были разоблачены как предатели начальник угрозыска Куйбышевского района Сергей Никульцев и его заместитель Юрий Чубаров. Из шести агентов уголовного розыска, в прошлом судимых за грабежи и разбои, они организовали разбойничью шайку и продавали ей адреса квартир, которые можно было ограбить. Агенты-уголовники вовлекли в шайку еще восемнадцать человек, и они под прикрытием милиции занялись не только грабежами и разбоями, но и изготовлением фальшивых вузовских дипломов. Действовал мафиозный принцип: «Чем ближе к закону, тем безопасней». Под прикрытием органа власти бандиты долгое время чувствовали себя уверенно. Они перепродавали наводку, полученную в угрозыске, другим ворам, а затем сдавали их Никульцеву и Чубарову. У милицейских каинов и доход отменный, и показатель раскрываемости наилучший.
   В 70-е годы, как об этом пишет первый и последний начальник Управления по борьбе с организованной преступностью и коррупцией МВД СССР Александр Гуров, многие руководители подразделений МВД перешли на полное содержание к экономической мафии. Мафия усердно внедряла своих людей в правоохранительные органы, поэтому расхитители получили возможность изучать оперативные дела на самих себя и своих соучастников. Многие дела непостижимым способом терялись, сгорали в неприступных сейфах. А рассказавшие о преступных связях обвиняемые ни с того ни сего выпадали из окон высоких зданий МВД и прокуратур. Любые попытки дать информацию о крупных хищениях в торговой сети Москвы подавлялись, ведь в престижных магазинах «паслись» сами Щелоков и Чурбанов. И не только они, но и другие крупные и не очень крупные сотрудники МВД и государственные деятели из ЦК КПСС, Совмина, Президиума Верховного Совета.
   Тенденция, возникшая в период застоя, получила дальнейшее развитие в постсоветской России. Мафия не только полностью сохранила свои позиции в правоохранительных структурах, но и приумножила их, щедро оплачивая услуги по развалу уголовных дел и вызволению бандитов, попавших в тюрьму. В 90-х годах в столице организовался целый «каинов синдикат», в него входили и работники прокуратуры, и следователи МВД, и адвокаты, и судьи, и даже доктор юридических наук. Обнаружить этот «синдикат» удалось благодаря заявлению предпринимателя Елены Мельниковой.
   Она, малоопытный коммерсант, при содействии своего знакомого – сотрудника аппарата ЦК Российского союза молодежи Игоря Евсеенко взяла у одной фирмы кредит – 15 миллионов рублей, вовремя вернуть не смогла, и ей «включили счетчик» – два процента в день. Комсомольский деятель нанял бандитов. Однажды вечером – это был декабрь 1993 года, – когда Мельникова и ее муж вернулись домой, в квартире их ждала засада. Бандиты связали супругов, избили их, и главарь банды Денис потребовал 40 миллионов. Он отпустил Мельникову, а ее мужа, взятого в заложники, бандиты увезли, предупредив женщину, что, если деньги она не вернет, мужа не увидит.
   На следующий день женщина, спрятав миниатюрный магнитофон в пышной прическе, отправилась в штаб противника – ЦК РСМ, разместившийся в комсомольской вотчине – бывшем здании ЦК ВЛКСМ на Маросейке. Там и состоялся тяжелый разговор с комсомольскими вожаками и Денисом. Комсомольцы и бандит потребовали от Мельниковой за освобождение мужа уже 62 миллиона рублей. Если же денег не будет в понедельник, угрожал Денис, то мужу сломают руку, во вторник – ногу, а в среду – схватят ее саму. Денег у незадачливой коммерсантки не было, она пошла в РУОП и предъявила там кассету с записью разговора.
   Бандиты были схвачены с поличным при передаче денег, муж Мельниковой освобожден. Банда входила в солнцевское преступное сообщество, объединяющее множество группировок в разных регионах России. Его лидер Михась (Сергей Михайлов, впоследствии арестованный в Швейцарии) дал задание одному из адвокатов, обслуживающих сообщество, Наталье Яцковской вытащить из милиции Дениса Ракитина. У нее были прочные контакты с работниками МВД. Она немедленно связалась с инструктором одного из отделов ГУВД Москвы майором Михаилом Сапроновым. Майор в прошлом привлекался к ответственности за подстрекательство к даче взяток, организацию разбойных нападений, обвинения не были доказаны, и он был восстановлен в должности. Сапронов, в свою очередь, обладал обширными связями с широким кругом работников милиции и прокуратуры, готовых за деньги развалить любое дело. Свою квартиру он превратил в штаб, в котором встречались каины и обсуждали свои планы. Это облегчило расследование – оперативная техника, установленная в квартире, зафиксировала очень многое, что потом было представлено суду.
   Сапронов приступил к выполнению поставленной Михасем задачи. Он вызвал старшего следователя Следственного комитета МВД России майора Владимира Жеребенкова, тот привез в «штаб» дело Ракитина и его банды. Вместе с Яцковской они ознакомились с ним и убедились, что улики серьезные, и самая серьезная – аудиокассета с записью разговора в ЦК РСМ. Порешили, что, если Михась заплатит 10 тысяч долларов, ее можно стереть. Михась принял условие, и Жеребенков стер запись.
   Когда Ракитина и других бандитов доставили на Петровку, 38, к Мельниковой подошел оперативник и посоветовал забрать заявление – иначе могут возникнуть проблемы с «солнцевскими ребятами». Проблемы возникли скоро. «Ребята» пригласили Мельникову в ресторан, она не посмела отказаться. За угощением от Мельниковой потребовали, чтобы она изменила показания. Ей назначили новую встречу в другом ресторане, и там ее обрабатывала уже сама Яцковская. Давили и на мужа. В конце концов супруги сдались: изменили показания. Вскоре они бесследно исчезли. Есть все основания полагать, что их нет в живых. А Ракитина сначала освободили под подписку о невыезде, а потом дело прекратили. Солнцевская группировка заплатила за это Яцковской 25 тысяч долларов.
   В деле Ракитина фигурирует множество милицейских чинов, прокурорских работников и судей, есть даже член Верховного суда Геннадий Соловьев. Он как-то посетил баньку солнцевской группировки, куда его пригласил Сапронов. Вместе с ним был и научный консультант синдиката, доктор юридических наук Евгений Жигарев. Оперативная запись сохранила беседу.
   Сапронов и Жигарев просили за особо опасного рецидивиста Пипию: чтобы «особо опасный» отменить и года три скинуть.
   Соловьев ответил:
   – Это можно, но сложно…
   Профессор кафедры профилактики преступлений Высшей школы милиции, полковник Жигарев предстал перед судом вместе с Сапроновым. О воспитателе милицейских кадров можно судить по записи его разговора с майором. Надо было выручать курсантов школы милиции, против которых возбудили уголовное дело: они по просьбе Жигарева зверски избили человека, вовремя не вернувшего дачному соседу профессора слесарные инструменты.
   Сапронов предложил:
   – Сжечь этого педераста, чтобы не было свидетеля… Похитить сына. Похитить – и все. Он пойдет к ментам – сына шлепнуть.
   Специалист по предупреждению преступлений ответил:
   – Его надо выследить, когда он придет на допрос еще раз в Одинцово, показать его машину и уже тогда его… Его можно схоронить в лесу… Там никого нет, ни машин, ничего… Ударить по черепу и сжечь.
   В деле «каинова синдиката» оказались замешанными и очень высокопоставленные чины МВД, некоторые председатели межмуниципальных судов Москвы. Судьи неприкасаемы, их привлечь к ответственности не удалось. Кое-кто, правда, вынужден был подать в отставку. Некоторые из милицейских чинов, чьи имена мелькают в записи разговоров в «штабе», сбежали и теперь находятся в розыске. А многие продолжают нести службу. Только кому они служат?
   Низкая культура многих работников милиции и большая власть действуют настолько разлагающе, что подчас стоит в каком-либо милицейском органе завестись каину, как он заражает и остальных. В начале 80-х годов в Москве действовала банда, состоявшая из сотрудников отдела милиции на одной из конечных станций метро. Они грабили подвыпивших или просто беззащитных пассажиров, а когда видели опасность разоблачения, убивали свою жертву. Милиционеров-бандитов удалось разоблачить лишь после того, как лучшие следственные силы прокуратуры СССР и оперативники КГБ были брошены на розыск убийц сотрудника центрального аппарата КГБ, которого сначала ограбили, а когда он предъявил свое удостоверение, убили. Его труп был вывезен на загородную свалку. Бандитов во главе с майором – начальником отдела удалось отдать под суд.
   В 1992 году в Находке Служба по борьбе с организованной преступностью оказалась бессильной противостоять растущему влиянию на дела города кавказской группировки чеченца Хатуева. И тогда было решено прибегнуть к испытанному каиновому методу: руководители службы стали помогать местному уголовному авторитету собрать банду под лозунгом «Находка – для русских». Главарь банды Вытирайлов по кличке Вэпс сумел завербовать до двухсот человек из спортсменов и отбывших свой срок уголовников. Начала банда с убийств «лиц кавказской национальности», на что ее фактически нацелила милиция. На «боевом счету» банды – не менее тридцати жертв, и не только кавказцев. Банда проникла в коммерческие структуры, и Вэпс сумел подчинить себе многие предприятия и банки, фактически взял под контроль треть экономики приморского города.
   Целиком в зависимость от банды попали и местная власть, и милиция, ее руководителям были предоставлены льготные кредиты в контролируемом Вэпсом банке «Находка». Сотни миллионов рублей под 25 процентов годовых при ставке Центрального банка 180 процентов взяли начальник ГУВД Черепнин и начальник муниципальной милиции Рзаев. Глава администрации города предпочитал отдыхать на вилле Вэпса. Банда полностью вышла из-под опеки создавших ее служб МВД и сама стала диктовать властям свои условия. В приморском портовом городе в чем-то повторилась обстановка, созданная Каином в Москве в далекие и, кажется, совсем не похожие на теперешние, времена.
   Не оставалось ничего другого, как вступить в вооруженную борьбу с бандой, и это пришлось уже делать федеральным властям. Но руководители банды были предупреждены об арестах и во главе с Вэпсом скрылись. Во время обысков – а их одновременно проводили в тридцати местах – был зафиксирован телефонный разговор одного из руководителей группировки, велся он из квартиры судьи. Только спустя три часа «неприкосновенный» судья разрешил осмотреть квартиру. Там уже никого не было.
   В июле 1995 года из порта Советская Гавань вышло рыболовное судно «Уса» и взяло курс на южнокорейский порт Пусан. В каюте капитана находился контрабандный груз – 40 автоматов, похищенных из воинской части. Сотрудники регионального управления по борьбе с организованной преступностью, получив об этом сведения, догнали контрабандистское судно на вертолете в открытом море и десантировались на его борт. Каково же было их удивление, когда среди членов экипажа, собранных на палубе, они увидели прокурора города Советская Гавань Валерия Куликова, в судовой роли он значился матросом камбуза.
   Теплой майской ночью 1994 года недалеко от Бутырской тюрьмы припарковалось с десяток престижных иномарок. Они доставили «воров в законе». В сопровождении телохранителей, свиты, нагруженной сумками с бутылками и закусками, и проституток, взятых для страдающих от полового голода своих коллег, уголовные авторитеты прошли в открытые подкупленными контролерами двери в главную столичную тюрьму. По знакомым коридорам они двинулись в помещение, где было намечено провести воровскую сходку. Но на этот раз их ждали вовсе не собратья по криминалу, а сотрудники контрразведки с наручниками.
   Сорвавшаяся сходка была отложена на целый год. Теперь ее решили провести без риска – не в тюрьме, а на курорте, и повод был подходящий – открытие памятника одному из «крестных отцов» отечественной мафии Сафаряну. В мае 1995 года в Сочи съехались преступные авторитеты со всей России. Они должны были разделить зоны влияния на Черноморском побережье и перераспределить сферы интересов в экономически важных российских регионах, связанных с нефтью, металлом и лесом. Съехалось до 350 воров, были среди них и гости из ближнего и дальнего зарубежья. МВД провело грандиозную операцию и захватило участников сходки на кладбище, где они открывали памятник. Среди задержанных оказался старший помощник прокурора Краснодарского края Гарик Зароян.
   Срыв этих воровских сходок стал возможен благодаря успешно проведенным операциям спецслужб. Но вполне резонно предположить, что состоялись другие, с участием представителей правоохранительных органов, оставшиеся неизвестными контрразведке. Ведь преступный мир почти всегда находит в структурах власти тех, кто может их снабдить полезной информацией.
   В Саратове региональное управление по борьбе с организованной преступностью построило собственный изолятор временного содержания, куда милиция помещала незаконно задержанных и не допускала для проверки прокуроров. В районном центре Ивантеевке Саратовской области начальник райотдела полковник Соснин преступников после задержания отпускал на свободу, а потерпевших, следуя традиции окольничего Плещеева, о котором, впрочем, скорее всего никогда и не слышал, наоборот – отправлял за решетку. В прошлом замполит бригады конвойных войск, он был назначен руководителем районной милиции под давлением тогдашнего губернатора области Юрия Белых, использовавшего для этого свой мандат члена Совета Федерации.
   Как-то полковник предложил фермеру Владимиру Миронову в долг на два месяца три миллиона рублей под сто процентов. В срок фермер не смог отдать долг, и Соснин тут же увеличил его вчетверо. «Теперь, – заявил ростовщик в милицейском мундире, – ты должен мне двенадцать миллионов, продавай трактор, грузовик, но деньги отдавай, счетчик включен».
   Фермер получил за сданное зерно восемь миллионов и принес их начальнику милиции, тот деньги взял, но сказал, что долг Миронова теперь еще 14 миллионов рублей. Соснин позвонил в колхоз «Победа» и предложил перечислить фермерскому хозяйству 14 миллионов как ссуду на посадочный материал. Девять миллионов фермер отнес начальнику милиции, а пять вернул новому кредитору. Теперь неопределенная сумма долга продолжала расти и жизнь семьи превратилась в кошмар. Утром к Миронову в дом вламывались милиционеры и тащили к полковнику на «профилактическую беседу».
   Соснин каждый раз повышал сумму долга и грозил увезти и спрятать пятилетнего сына должника. Полковник требовал, чтобы фермер продал трактор, дом и землю и отдал ему еще 20 миллионов. Семью Миронов укрыл в Саратове, и бандиты-милиционеры не нашли ее. Но их начальник все же сумел вытянуть из фермера 25,5 миллиона рублей и разорить его хозяйство. Милицейский каин, пользовавшийся покровительством главы администрации района и самого губернатора, возглавлял районную милицию всего год, и, к счастью для жителей района, он не успел их всех ограбить – в 1996 году прокуратура арестовала его.
   В подмосковной Клязьме автотерминал «Молком» обслуживал иностранную клиентуру, преуспевал и считался образцовым в отрасли. Достаточно сказать, что утвержденный таможенной службой «Перечень предприятий (организаций), зарегистрированных в Московском регионе и зарекомендовавших себя как добросовестные участники внешнеэкономической деятельности», открывает «Молком». Неожиданно в апреле 1996 года 70 омоновцев, вооруженных автоматами, высадились из автобусов и окружили терминал, а офицер областного УБЭП открыто доложил по радиотелефону кому-то из начальства, что обнаружены 15 автомашин с перебитыми номерами, находящиеся в розыске у «Интерпола», и приехавшие вместе с милицией таможенники начали проверять документы. Ничего крамольного эти мастера своего дела, как ни старались, найти не смогли. Не удалось и обнаружить мифические машины с перебитыми номерами. Но директор Михаил Малков догадался о смысле происходящего: еще осенью чиновники из силовых структур недвусмысленно намекнули ему о своей готовности взять терминал «под опеку». Малков «не понял». Ему разъяснили и нарисовали сценарий того, что и произошло. Малков послал вымогателей подальше. Тогда на терминал «наехали».
   Малков понял, что его «упрячут», взял жену, сына и исчез. На расстоянии, по телефону и через помощников, которым доверял, руководил предприятием. Оно продолжало работать, аккуратно выплачивало налоги. В октябре 1996 года журнал «Деловые люди» рассказал об этой истории. В следующем, ноябрьском номере появилось интервью с начальником Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД генерал-лейтенантом Александром Дементьевым. Среди прочего генерал сообщил: «Ваш журнал рассказывал о хозяине компании Малкове… А теперь в ходе проверки выяснилось, что 1500 машин было растаможено этой коммерческой структурой незаконно. Начальник этого терминала был убит, и при нем нашли дискету, на которой записана информация о теневых операциях. Значит, основания для серьезных претензий со стороны органов были». Через несколько дней после появления журнала в газетных киосках в редакции ряда московских газет позвонил «живой труп». Малков сообщил, что известие о его смерти опережает событие. Он вынужден скрываться, чтобы «бандиты в погонах» действительно не превратили его в труп – не утопили в Клязьме или не подбросили компромат. Остается верить, что руководитель столь важной антикоррупционной службы страны стал жертвой своего доверчивого отношения к подчиненным «бандитам в погонах». Составить неверную информацию в собственное оправдание несложно: дискету можно сделать и нули к несуществующим 15 машинам нетрудно прибавить. Вот только куда деть «труп хозяина терминала»?
   Типичным мафиозным промыслом – содержанием притонов занялись омоновцы и сотрудники 10-го отделения милиции Москвы. Милиционеры завели в Луганске своего агента, и тот вербовал украинских девушек якобы для работы в коммерческих офисах столицы России. Агент отправлял их самолетом в Москву, за что получал по 600 долларов за каждую. В аэропорту девушек встречал сержант милиции Бутырский. На милицейском автобусе он отвозил девушек в квартиры-притоны. Там им объясняли характер будущей работы. Несогласных омоновцы насиловали группой, особо упорным угрожали убийством. Родителям одной из них – несовершеннолетней Ольги Заварун даже сообщили, что их дочь убита. Охрану девушек несли омоновцы, а милиционеры торговали девицами на Тверской и доставляли их на дом к клиентам на милицейских машинах.
   Сутенеров разоблачил оперуполномоченный угрозыска другого отделения, капитан милиции Дугин, накрывший в октябре 1994 года притон на Ольховой улице, где шесть юных проституток удовлетворяли сексуальные потребности омоновцев. Дело получило огласку, попало в прессу, и ему пришлось дать ход. Сержанта Бутырского и содержательниц притона отдали под суд, 10-е отделение расформировали. Но тех, кто получал «навар» от проституции, – руководителей преступной структуры лишь перевели на другие руководящие милицейские должности, благо их много. В тени остались и покровители мафиозной милицейской группировки в Министерстве внутренних дел. А за капитаном Дугиным и его командой установили слежку и в ноябре 1995 года из милиции уволили и даже завели на него уголовное дело.
   Работники милиции стали бояться друг друга, а пуще – начальства, связанного с мафией. Ночное путешествие из Новосибирска в Горноалтайск член Президентского совета Мариэтта Чудакова так описала в «Известиях»: «На дороге шел перехват, останавливали каждую машину. Познакомившись, сотрудники МВД просили помощи – защиты от собственного начальства… «Задержать мы никого не можем – из этих, с золотыми цепями на шее: тут же звонок от самого высокого начальства – требуют отпустить»».
   В Тамбове местная милиция провела нечто вроде приватизации правового пространства. Вместо закона в областном городе воцарился милицейский произвол, милицию боятся даже городские власти. Все началось со служебной записки главы администрации Ленинского района Эдуарда Немцова о методах решения жилищной проблемы начальником регионального управления по борьбе с организованной преступностью полковником Валерием Джураевым. Как остро нуждающийся в жилье он получил от мэрии ссуду на реконструкцию дома и выстроил коттедж, невиданный в тех местах. Как полагают, ссуда была нужна не сама по себе, а для прикрытия затрат – коттедж явно тянет на миллион-полтора долларов.
   Поскольку выяснилось, что права на ссуду Джураев не имел, так как помимо дома был владельцем трехкомнатной квартиры, мэрия направила к нему комиссию для проверки соответствия дома проекту. Комиссия остановилась перед глухим забором, огораживающим усадьбу. Вместо хозяина ее встретил наряд милиции. Милиционеры затолкали комиссию в машину и повезли на допрос в УВД. Далее «группа захвата» предприняла попытку доставить в милицейское управление главного архитектора города Ольгу Быстрову и гонялась за ней по кабинетам мэрии. Операция захвата была остановлена лишь после звонка мэра Тамбова начальнику УВД. Но на родственников Немцова за четыре дня завели шесть уголовных дел. Группа захвата колесила по городам и весям, чтобы схватить сына Немцова – летчика, но, к счастью для того, самолет не приземлился в Туле, где его уже ждали. За что? За то, что он в Краснодаре (!) сдает свою квартиру и получает квартплату в долларах.
   Бывшего вице-губернатора области Игоря Филатьева, усомнившегося в законности джураевского особняка, бросили в тюрьму по обвинению… в перерасходе командировочных на 74 тысячи рублей (чуть больше МРОТа в 1996 году). Для подкрепления предъявили обвинение в получении в 1994 году взятки в сумме 15 миллионов рублей за ускорение приватизации прачечной, на самом деле уже приватизированной в 1993 году. В тюрьме оперативники УОП начали усиленную обработку Филатьева «на сотрудничество». Нелепость обвинения стала ясной даже для прокурора, и он освободил Филатьева. Итоги «борьбы с организованной преступностью» Джураев подвел в выступлении по тамбовскому телевидению с прямотой щедринского градоначальника: «Немного осталось. Сейчас последним демократам головы пооткручиваем».
   Работники правоохранительных органов не только служат преступным сообществам, но полюбовно делят с ними сферы влияния. С одних торговых предприятий снимает дань мафия, с других – милиция или госбезопасность. В 1997 году владельца крупного мебельного магазина вызвали на Лубянку и там, в Управлении по борьбе с организованной преступностью, с пристрастием допросили. Затем бравые чекисты вывели предпринимателя из здания, посадили в джип, и группа на двух машинах, оснащенных спецсигналами, выехала из Москвы. На 17-м километре Измайловского шоссе машины остановились и жертву повели в лес. В лесу его избили, потом заставили выкопать могилу и… имитировали расстрел. Отпустили, когда он согласился на выплату доли доходов.
   В том же году московский РУОП взял с поличным банду вымогателей, главарем которой оказался начальник отдела военной контрразведки бригады внутренних войск. Банда насчитывала шесть человек, и основным ее промыслом был захват заложников с последующим получением выкупа.
   А зимой 1998 года в Ярославле захватили группу московских киллеров. Все они в свободное от выполнения заказных убийств время носили милицейские мундиры с лейтенантскими погонами. Семь выпускников средней школы милиции свое умение стрелять поставили на службу заказчикам еще во время учебы. На их счету десятки убийств в Москве и ближних к столице областях. Подвели их милицейские удостоверения. В центре Ярославля средь бела дня был застрелен на улице преступный авторитет Мищенко, но прохожий увидел, что двое убийц сели в серебристый «BMW» и машина двинулась в сторону Москвы. Такой же «BМW» сотрудники ГАИ остановили на 134-м километре трассы «Москва – Ярославль», водитель и пассажир предъявили удостоверения сотрудников московской милиции. Оснований для задержания не было, но ярославское управление ФСБ не выпустило их из виду. При поездке на следующее дело их взяли с оружием, полученным от заказчика.
   Настоящей мафиозной школой наряду с частными охранными фирмами стали многочисленные спецназы силовых ведомств – все эти ОМОНы, СОБРы, «Альфы», «Викинги» – голубые, черные, краповые, зеленые и прочие береты. Десятки тысяч молодых людей учатся только насилию и убийствам. У них нет других интересов, и многие просто не знают, куда деть свою энергию, и совмещают службу с охраной предпринимателей или одновременно работают на мафию.
   Рейды омоновцев на рынки, когда вооруженные налетчики в масках и с автоматами хватают и избивают людей за принадлежность к «кавказской национальности», открыто и нагло даже под телекамерами демонстрируя торжество силы над законом, – это один из способов распространения каинова вируса. Они задерживают и увозят торговцев, и те вынуждены откупаться от рэкетиров, действующих от имени государства. По утверждениям местных жителей, грабежами в Чечне наиболее часто занимались солдаты внутренних войск и омоновцы. Вряд ли, вернувшись домой, они отказались от полюбившегося им занятия, многие из них вошли в преступные группировки и просто банды. Некоторые же – что самое страшное – будут совмещать службу в милиции и бандитизм.
   Для мелких торговцев – ларечников облагающие их постоянной данью бандиты – лишь третья беда по разорительности после милиции и налоговых инспекторов. Бандитский рэкет защищает торговца от «чужих» бандитов. Постоянный рэкет «своего мента» не защищает торговца от бесконечного рэкета «чужих». «Свои» собирают дань помесячно, «чужие» – когда им вздумается. Выполнить все формальности, предписанные законом, просто невозможно. Поэтому какое-то нарушение у любого мелкого предпринимателя всегда найдется. А если нет – можно поставить под сомнение подлинность лицензии или сертификата качества, а до выяснения закрыть точку. Можно забрать «на анализ» ящик элитной водки, и никто не посмеет требовать его возврата. Большинство предпочитает до этого не доводить, а отстегнуть проверяющему некую сумму, чего, впрочем, тот и добивался.
   Петербург в уголовном мире называют «ментовским городом». Но не потому, что в городе много милиции, – на невских берегах менты, успешно конкурируя с преступными сообществами, выполняют роль уголовной «крыши» для коммерческих структур. Чтобы удержать позиции, безмундирные рэкетиры вынуждены «сокращать линию фронта» там, где «мундиры» сильней. При разорительных поборах просто бандитов и бандитов в погонах торговцы могут существовать только за счет обмана государства и покупателей. Их надуть легче, чем вымогателей. Используются фиктивные контракты и накладные, изменяются показания счетчика на кассовых аппаратах, и миллиарды уплывают мимо казны.
   Преступный мир взамен на уступки в других сферах оставил за милицией в южных регионах страны – Калмыкии, Дагестане, Ставропольском крае и Ростовской области рэкет на дорогах, в частности поборы с водителей-»дальнобойщиков». Для водителя КаМАЗа удельный вес взяток на двухтысячекилометровой трассе Москва– Махачкала, как подсчитано при контрольных поездках, составляет 80 процентов от расходов на топливо.
   Многие водители знают, что стоит отъехать от магистрали в сторону, как появляется шанс наткнуться на притаившийся милицейский автомобиль. В нем дремлют двое милиционеров, третий останавливает проезжающие мимо машины. Остановив, требует документы и обычно произносит: «Нарушаем!» Это «нарушаем» может относиться к чему угодно – проезд не на тот знак, заляпанный грязью номер, непристегнутый ремень. И водитель, начинает оправдываться, не решаясь спорить и мечтая лишь получить документы обратно. Мало кто отважится спросить у милиционера удостоверение – не привыкли, да и как бы хуже не вышло. Поэтому радуются, если можно отделаться штрафом.
   Но это вовсе не штраф, а дань. И облагают ею водителей даже не работники ГАИ, а обычно милиционеры вневедомственной охраны и местной милиции. «Отхожий» милицейский промысел получил такие размеры, что министр внутренних дел издал даже специальное распоряжение «О мерах по укреплению правопорядка на дорогах». Документ обращен не столько к потенциальным нарушителям – водителям и пешеходам, сколько к охранителям порядка – милиционерам. Министр строго-настрого запретил сотрудникам вневедомственной охраны, патрульно-постовой службы, криминальной и муниципальной милиции контролировать на федеральных автодорогах и в городах соблюдение водителями правил дорожного движения. Но в темных закоулках столицы и других городов по-прежнему можно наткнуться на милицейский автомобиль и услышать: «Нарушаем». Милиционеры знают – водители не читают распоряжений их министра.
   В Волгоградской области к поборам на дорогах подключилась… церковь. Инспекторы ГАИ, останавливая нарушителя, требовали от него «добровольно» пожертвовать некую сумму на строительство храма Всех Святых. Заплатить все же лучше, чем лишиться прав. Платили, и прилично. Как не заплатишь, когда ктитором епархии – церковным старостой, контролирующим финансы, является сам начальник областного управления внутренних дел генерал милиции Василий Дергачев! Деньги же шли в некую частную фирму «Юнивесткор», директор которой был одновременно и приходским старостой храма, строительство которого еще не началось. Когда же областная прокуратура возбудила уголовное дело, чтобы проверить, куда же шли деньги «жертвователей», то волгоградский архиепископ Герман специальным указом отлучил областного прокурора Вячеслава Шестопалова от церкви.
   Почти безобидный милицейский промысел на дорогах становится страшным, когда перерастает в бандитизм. В 1996 году в Ижевске судили банду, состоявшую из милиционеров. Главаря банды на скамье подсудимых не было – капитан милиции Николай Тронин сбежал. Офицер отвечал в Игринском райотделе милиции Удмуртии за учет и хранение оружия, боеприпасов и спецсредств, и ему было обидно упустить возможность воспользоваться легкодоступным оружием. Из милиционеров он организовал банду, вовлек в нее младшего брата, и во главе с братьями-разбойниками банда ночью выходила на большую дорогу – трассу Пермь – Казань. Бандиты останавливали машины и, угрожая расстрелом при сопротивлении, грабили водителей, отбирали груз. После ночных операций Тронин возвращал временно позаимствованное оружие в ружейную комнату райотдела.
   Еще в самом начале перестройки журналист Юрий Щекочихин, описывая в «Литературной газете» очередной милицейский произвол, процитировал слова известного юриста, а тот сказал:
   – Когда навстречу мне идет человек в милицейской форме, я на всякий случай перехожу на другую сторону улицы.
   Сегодня надо, наверное, не переходить на другую сторону, а сворачивать на другую улицу. Кажется, чего же бояться невиновному? А того, что с необыкновенной легкостью тебя могут сделать виновным – чаще всего в неподчинении или сопротивлении представителю власти, которому ты не угодил. Хорошо, если тебя оформят как административного правонарушителя, повезет, если откупишься, но беда, если уголовное дело заведут. Потом оправдывайся. Пиши, жалуйся, все равно ответ один – ваша жалоба при проверке не подтвердилась. Завертит, закрутит бюрократическая карусель, отнимет все силы и средства, да еще схватит тебя тупая, кафкианская машина и засечет. Потому, может, лучше перетерпеть и забыть, как дурной сон. А еще лучше – свернуть за угол: авось пронесет!
   Писательница Татьяна Толстая считает, что на бытовом уровне «мент» опаснее пьяницы, бандита или наркомана: у него власть, а у них – случайные капризы, от бандитов можно убежать, а от мента нельзя, их можно ударить, можно прыснуть из баллончика или даже – теоретически – позвать на помощь, и есть шанс, что кто-то бросится помогать и насильник убежит; в случае с ментом такой шанс исключен. Бандиты не стоят группами и поодиночке в переходах метро, открыто высматривая жертву; не останавливают вашу машину именем закона, не перещупывают пассажиров, как кур… Ментовскому насилию подвергаются все, но в основном женщины, молодые девушки, юноши с непотухшими глазами, старухи с квашеной капустой. Блондинки – особая группа риска. Иногородняя (в Москве) блондинка – смертельный номер: менту совершенно очевидно, что златые кудри и очи голубые – состав преступления, что с такими данными что же и делать, как не торговать телом, а потому – эй, лови ее, лови да дави ее, дави… Вторая группа повышенного риска, – конечно, жгучие брюнеты… Впрочем, жгучим брюнетам приходится терпеть не только в первопрестольной, но и во второй столице, и в провинции.
   Особенно беспощаден произвол милиции в Москве. Столица «новых русских» оградила себя от остальной России системой запретов и регистраций и отдала всех провинциалов в руки своей многочисленной милиции. Под предлогом проверки документов, выявления приезжих, не зарегистрировавших свое прибытие, милиционеры выбирают жертву, останавливают, обыскивают, удовлетворяя свою похоть, ощупывают женщин, отбирают деньги или вымогают их, избивают и унижают.
   Недаром очерк Толстой газета «Московские новости» поместила в рубрике «Униженные столицей». Она описала случай со своей молоденькой племянницей, приехавшей в Москву из Петербурга. На вокзале ее встретил муж – студент студии МХАТ, они взяли частную машину и поехали домой. Милиция остановила машину, проверила документы, у молодой женщины паспорт оказался с питерской пропиской. И поэтому она подлежала наказанию – 80 тысяч рублей за нарушение режима. У студента оказалось только 40 тысяч. Милиционеры их отобрали и, убедившись, что взять больше нечего, отвезли молодоженов в 36-е отделение милиции. Там они стали бить их, швыряя из стороны в сторону. Студента валяли по полу, хватали за лицо, потом бросили в камеру, а его жену – за решетку в дежурке, где ее с гоготом встретили девицы в коротких юбчонках. Милиционеры потребовали от петербурженки, чтобы она побыстрее подписала протокол задержания, а не то и ее посадят в камеру, и посадили, а потом выдернули снова, и она, уже не читая, подписала протокол неизвестно о чем. И тогда в четыре часа утра ее без копейки пинком вышвырнули из отделения на двадцатиградусный мороз. Она простояла у дверей милиции до десяти утра, только тогда выпустили студента.
   Оказалось, 40 тысяч рублей он отдал за грязную ругань, за разбитое лицо, бессонную ночь в камере, за издевательство в его присутствии над молодой женой… Таких историй превеликое множество, и, как правило, они благополучно заканчиваются лишь тогда, когда вымогатели в мундирах довольны суммой, которую им предлагают.
   Живучесть каинова синдрома зиждется на трех социально-психологических китах. Первый – коррупционное сознание, уверенность в том, что любая власть покупается, а потому взятка – это наиболее короткий путь к решению любых проблем. Второй – примирение с тем, что власть – это вседозволенность и манипулирование законом. Наконец, третий – распространенная в российском обществе психология доносительства.
   Донос – основная опора любого тоталитарного режима, средство его самосохранения. Поскольку в России тоталитарный строй существовал изначально вплоть до августа 1991 года, за исключением восьмимесячного периода с февраля по октябрь 1917 года, то донос стал фундаментом всех российских режимов. С древнейших времен до наших дней (от Гостомысла до Ельцина) благодаря доносу преступность могла прибирать к рукам коррумпированную власть. Плещеев держал шайку доносчиков, а Каин носил официальное звание доносителя, грозненский бандит Уваров был агентом-провокатором МГБ, банда Никульцева состояла из агентов-провокаторов милиции, их было немало и в группировке Вэпса. На донос опирались и опричный, и коммунистический режимы.
   То, что существовало по произволу и обычаю, впервые было узаконено в Уложении 1649 года. Государево «слово и дело» стало кошмаром на сто лет вперед. Оно начинало розыск и пытку, смертная казнь была обещана и тому, кто не доносил, даже детям и жене царского недруга она грозила, если они не доносили на отца и мужа. Император Петр I, как известно, обязал священников сообщать об услышанном на исповеди. Но в дореволюционной России был иной уровень нравственности, и находились даже среди высших полицейских чинов личности, понимавшие, что, несмотря на необходимость иметь агентуру для борьбы с преступностью, должны быть поставлены какие-то рамки всеобщности доноса, ибо беспринципное вовлечение в эту деятельность всех и вся убивает всякую мораль, является источником провокации и подкупа.
   Директор Департамента полиции А. А. Лопухин разглядел опасность для общества двойного агента Азефа и не побоялся разрушить карьеру: сообщил революционерам, что глава боевой организации партии эсеров одновременно агент охранки. Помощник министра внутренних дел и шеф жандармов В. Ф. Джунковский запретил охранке вербовать агентов из гимназистов, считая это развращением детей. Он счел несовместимым пост депутата Государственной думы и тайную службу в охранке и принял меры, чтобы избавить Думу от агента полиции: сказал председателю Государственной думы М. В. Родзянко, что член социал-демократической фракции Роман Малиновский состоит на службе в Департаменте полиции. После беседы с Родзянко Малиновский бежал из России, отправился в Поронино, к Ленину.
   Такой нравственный подход был невозможен для советских чиновников. Советская власть возродила и приумножила традицию доноса. Она создала своеобразный нравственный образец, возведя юного доносчика Павлика Морозова, не пожалевшего родного отца, в ранг народного героя. Уже в начале 20-х годов Политбюро обязало армейских коммунистов оказывать услуги ВЧК и доносить обо всех проявлениях контрреволюции, затем эта обязанность была распространена на всех коммунистов, работавших в транспортных организациях. В 1925 году, выступая на XIV съезде партии, секретарь Центральной контрольной комиссии Сергей Гусев имел все основания сказать: «…Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть смотреть и доносить… Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства… Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти дальше – идти на доносительство». В достопамятном 1937 году член Политбюро ЦК ВКП(б) Анастас Микоян провозгласил на страницах «Правды»: «Каждый коммунист – сотрудник НКВД».
   В современном российском государстве правовая регламентация доноса поставила некоторый заслон для распространения каинова вируса. В Конституцию введена норма, что никто не обязан свидетельствовать против своего супруга и своих близких родственников. Закон «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации» дает право восьми (!) спецслужбам привлекать к конфиденциальному сотрудничеству (так деликатно называется в законе доносительство) всех граждан за некоторым исключением. Нельзя вербовать в доносители депутатов, судей, прокуроров, адвокатов и священнослужителей. Исключение не слишком большое, но чрезвычайно важное для сохранения и воспитания нравственности.
   Как только представляется удобный случай, власти опять стараются превратить каждого обывателя в доносителя. В июне 1997 года Государственная дума приняла в первом чтении проект четырех частей Налогового кодекса. И вот, по этому проекту, все граждане и представители юридических лиц должны отвечать на вопросы налоговых органов не только о собственных доходах, но и о делах и доходах других лиц – соседей, врача, к которому они обратились за помощью, или обучающего их преподавателя. Если кто-то откажется заглянуть в чужой карман – штраф, при неявке же в налоговый орган для беседы о чужих доходах – насильственная доставка. Если проект будет принят в этой редакции, лозунг «Каждый гражданин – сотрудник налоговой полиции!» войдет в действие. Это даже шире того, к чему призывал сталинский нарком. Будет проект принят в этой редакции или нет, в любом случае он – показатель, насколько глубоко психология доносительства въелась в общественное сознание, как не мыслят без доноса свое существование властные структуры российского государства.
   Но новые времена – новые проблемы. Значительная часть старого агентурного аппарата КГБ и МВД проникла в современные политическую и экономическую элиты, как, например, депутат Госдумы Цой. Агенты (особенно те, кто работают в экономике) используют свои старые связи с оперативными работниками ФСБ и служб МВД по борьбе с организованной преступностью и экономическими преступлениями и сообщают негативную информацию о конкурентах, натравливая на них оперативников спецслужб.
   МВД превратилось в двуствольное ружье, разящее и виноватых, и правых. Милиция стала серьезным препятствием в наведении в стране правопорядка и стимулирует организованную преступность и коррупцию. Вступив в должность министра внутренних дел в 1995 году, Анатолий Куликов объявил об операции «Чистые руки», направленной на борьбу с коррупцией в рядах МВД. Кое-кого уволили, где-то сменили начальников, но положение в принципе не изменилось. Слишком много в МВД чиновников с «грязными руками». Они не хотят их отмывать.
   «Мы лишились милиции, которая нас бережет. И обрели милицию, которая зарабатывает на нас, нашей беде, нашем страхе,» – такой мрачный вывод сделал известный публицист Олег Попцов. – Нам нужен не такой министр внутренних дел, который наведет в стране порядок, поскольку эта задача для МВД непосильна, а такой, который сможет навести порядок в самой милиции». Но дело, в конечном счете, не в министре – сколько их ни меняй, существенно повлиять на уменьшение коррупции в милицейских рядах они не в силах. Порядок в милиции невозможно отделить от правопорядка в стране. Милиция, как и другие правоохранительные органы, существует в реальной обстановке: все, что происходит в России, их касается в равной степени, и даже больше. Поэтому милицию – плоть от плоти народа – нельзя отрывать от него. Коррупцию в милиции удастся сжать до терпимого уровня тогда, когда в стране, во всех сферах деятельности государственного аппарата, более или менее восторжествует принцип законности. Лечение работников МВД от каинова синдрома может происходить только параллельно с противостоянием эпидемии коррупции, охватившей всю Россию.

Мафия и власть

   …Русь, куда несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа.
Н. В. Гоголь

   В День независимости России, 12 июня 1994 года, на приеме в Кремле среди дипломатов и генералов, общественных деятелей и священнослужителей, окружавших Президента, был замечен заместитель верховного атамана казачьих войск России и зарубежья, член президиума ЦК Свободных профсоюзов, член Комиссии по правам человека общественной палаты при Президенте Российской Федерации, «полковник» Владимир Податев. Казалось бы, высокие титулы вполне давали их обладателю право пребывать среди гостей в Георгиевском зале, но дело в том, что Податев – еще и уголовный авторитет по кличке Пудель. Он трижды был судим – за кражу, грабеж и участие в групповом изнасиловании и провел в тюрьмах и лагерях восемнадцать лет. После освобождения Пуделю был поручен сбор воровского «общака». А затем он и сам создал в Хабаровске охранно-детективную фирму, которая является владельцем двух казино, а также занимается похищением предпринимателей и вымогательством. В Хабаровске одни называют его неофициальным мэром, другие – «крестным отцом» дальневосточной мафии.
   «Мафия» – слово не менее модное, чем «коррупция». Термин, пришедший к нам из Италии и США, стал общепринятым для обозначения отечественных преступных группировок, и само это в прошлом иностранное слово, как и – гораздо раньше – итальянское слово «банда», получило свое российское обозначение и стало родным. И все же в России не существует мафии в классическом понимании этого слова. Если на ее родине, в Сицилии, «мафия» означает семью, занявшуюся преступным бизнесом, то российскую мафию объединяют не кровнородственные интересы, а сугубо групповые, и принципы, по которым сколачивается такая группировка в России, – совсем иные, чем у их зарубежных сестер. Мафиозные группировки в России возникли из криминального беспредела при дележе собственности и бессилия коррумпированной власти справиться с бытовым криминалитетом. Но есть общее, что объединяет российскую и зарубежную мафии – жесткая дисциплина, подчинение преступным авторитетам, использование легального бизнеса для прикрытия криминальной деятельности и отмывания денег, беспощадная борьба с конкурентами, вплоть до их физического уничтожения.
   Прежде «крестными отцами» российских преступных группировок были «воры в законе». В это звание их посвящали на специальных сходках и обычно в местах заключения. Они – авторитеты преступного мира, заслужившие этот авторитет своим умением подчинять себе других, знанием воровских законов, соблюдением правил воровской иерархии. Таких людей и в новой России насчитывается несколько сотен, они живут в соответствии с воровскими законами, не имея семьи и собственных накоплений. В последние годы это правило стало нарушаться, буржуазные блага – слишком большой соблазн для воров, их потянуло к дачам и машинам, и довольно быстро во главе преступных сообществ оказались «новые русские бандиты», не признающие воровских традиций, но доказавшие свое право на звание «вора в законе» успешным руководством этими сообществами.
   В начале 1998 года на оперативном учете в МВД состояло около 12 тысяч организованных преступных сообществ, они объединяли более 60 тысяч человек. Ими было совершено каждое четвертое преступление в стране. Основу их деятельности составляют доходы от теневой экономики. У каждой коммерческой структуры есть «силовое сопровождение», в задачи которого входят охрана, шантаж, насилие и заказные убийства. Ущерб, причиненный ими государству, исчисляется сотнями миллиардов долларов. Только в банках Швейцарии, как об этом официально заявила в январе 1998 года федеральный прокурор этой страны Карла дель Понти, хранится более 40 миллиардов долларов, принадлежащих представителям российской организованной преступности. Этих денег хватило бы на решение множества проблем, мучающих Россию.
   Северную столицу никак не сравнишь с Чикаго времен легендарного Аль Капоне, такого размаха организованная преступность в городе на Неве пока что не достигла. Тем не менее, по данным милиции, в 1996 году в Петербурге действовало до 400 преступных группировок, и в них входило свыше 3000 человек. Двадцать группировок имели сугубо бандитскую направленность, и их вполне можно назвать бандформированиями. И это при том, что в городе 49 тысяч работников милиции, то есть один милиционер на каждые 100 жителей. В Московской области действует до 200 преступных группировок, но они более крупные, чем питерские. Приблизительная численность подмосковных сообществ и группировок – до 3,5 тысяч человек. А вот в саратовской провинциальной «глуши» – около 200 группировок и в их составе – свыше 1200 преступников. Численность криминальных объединений – величина непостоянная. При опасности некоторые рассеиваются, другие «уходят на дно», третьи распадаются.
   Деньги преступных группировок давно легализованы и в столицах, и в провинции. Многие группировки превратились в своеобразные финансово-политические империи, лидеры которых стали известными предпринимателями и стоят в стороне от уличных перестрелок. Но группировки работают и по-прежнему держат в страхе малый бизнес. Крупнейшие компании также вынуждены считаться с воровскими законами и обычаями и прибегать к услугам мафиозных «крыш».
   Укрепление авторитета преступных группировок в деловом мире связано с принятием этими группировками властных функций государства. Это доходчиво объяснил корреспонденту «Коммерсантъ-DAILI» «авторитет» из Йошкар-Олы, чеченец Аслан. Он рассказал, что бандиты превратились в коммерсантов и хотят теперь тихой и спокойной жизни. Поэтому его группировка стала «выполнять функции милиции, а с невозвратом долгов – еще и судов. Делается все тихо и быстро». Когда милиция бессильна, она сама направляет потерпевших к Аслану.
   Судебные функции чрезвычайно выгодны мафии, они позволяют держать в руках деловой мир, приносят колоссальные прибыли и создают ей тот авторитет, какой хотела бы иметь, но из-за коррупции и бюрократизма потеряла государственная власть. И многие коммерсанты предпочитают заплатить 20 процентов от суммы долга, но прибегнуть именно к этому суду, поскольку он дает реальные шансы получить долг. Даже звезды шоу-бизнеса обращаются к «справедливому суду» мафии. Так, популярная певица Татьяна Буланова разошлась в оценке причитающегося ей гонорара за концерты со своим продюсером Пригожиным на 20 тысяч долларов. Споры и переговоры не привели к согласию. И тогда Пригожину в одном из кафе на Пресне назначили встречу представители солнцевской преступной группировки. Пригожин пытался упираться, но деньги все же отдал.
   И политики (среди них даже руководители государства), и средства массовой информации, то ли напуганные размахом всеобъемлющей коррупции и криминальными методами управления, то ли упивающиеся этим, все чаще стали употреблять термины «уголовное государство», «криминальное государство», «уголовно-мафиозное государство», имея в виду и порожденные коррупцией методы управления. Насколько правомерно употребление этих терминов? Ответ можно дать, только изучив насколько глубоко каинов синдром поразил государственный аппарат.
   К уголовным методам управления практически прибегали почти все государства. Не было таких, которые бы не грабили и не убивали мирных граждан соседних стран. В XVI веке пираты британской короны – каперы занимались разбоем на океанских просторах, грабили иностранные суда и обогащали казну королевы Елизаветы и себя. В те же годы «жених Елизаветы» Иван Грозный (царь сватался к незамужней королеве) грабил свой собственный народ. Поход Грозного на Новгород завершился тем, что целые обозы из сотен подвод, нагруженных захваченным в монастырях, церквах и у казненных новгородцев добром, были отправлены в Москву.
   В России не раз случалось, что государство натравливало своих служащих на свое же мирное население и с помощью насилия, грабежей, убийств пополняло казну. Такой, в частности, была одна из основных задач опричнины. При этом власть была вынуждена в той или иной мере допускать, что ее слуги, грабя обывателей «для казны», и сами обогащаются. Наемный опричник Генрих Штаден выехал в поход на Новгород на одной лошади, а вернулся с табуном в 27 голов, да еще 22 лошади были запряжены в повозки, заваленные добром.
   Открытым грабежом крестьянских хозяйств занимались продотряды, направленные Лениным по русским деревням. Поскольку это делалось по поручению властей, то называлось реквизицией. Грабеж в пользу государства неизменно сопровождался грабежом для себя. Марина Цветаева, поехавшая из голодной Москвы в Тамбовскую губернию, чтобы купить пшена, и попавшая в один вагон с матерью продотрядовца, передает рассказ этой женщины:
   «Уже три раза ездила, – Бог миловал… А что мужики злобятся – понятное дело… Кто ж своему добру враг? Ведь грабят, грабят вчистую! Я и то уж своему Кольке говорю: “Да побойся ты Бога! Ты сам-то, хотя и не из дворянской семьи, а все ж и достаток был, и почтенность. Как же это так – человека по миру пускать? Ну, захватил такую великую власть – ничего не говорю – пользуйся, владей на здоровье!.. Бери за полцены, чтоб и тебе не досадно, и ему не обидно. А то что же это, вроде разбоя на большой дороге. Пра-аво!”… А уж почет-то мне там у него на пункте – ей-Богу, что вдовствующей Императрице какой! Один того несет, другой того гребет… Сахару-то! Сала-то! Яиц! В молоке – только что не купаются! Четвертый раз езжу!»
   В штабе продотряда Цветаева увидела сына этой женщины и в васильковой свиной прорези глаз узнала знакомые чичиковские черты. Их можно было обнаружить у чекистов и милиционеров, раскулачивавших крестьян в годы коллективизации. Во все времена опричники, даже если они назывались продотрядовцами или чекистами, не забывали о собственном интересе.
   Такой уголовный метод финансовой политики, как фальсификация монеты, известен со времен Нерона. Король Франции Филипп IV Красивый, правивший в начале XIV века, имел второе прозвище – Фальшивомонетчик. Облегченную монету чеканил и прусский король Фридрих Великий.
   В России при царе Алексее Михайловиче началась, как тогда говорили, порча денег – стали чеканить монету из меди, приравняв ее по стоимости к серебряной. Это вызвало расстройство хозяйственной жизни страны и привело к восстанию москвичей в июле 1662 года (Медный бунт). Как во время бунта 1648 года, вызванного коррупцией царского окружения, народ добился определенного успеха, и на несколько десятилетий от медных денег отказались. Но Петр I, казнивший взяточников и воров, пустил в обращение низкопробные монеты, обозначив на них прежнее достоинство, и власть, обворовывая население, сумела на этих операциях получить 150 миллионов рублей – сумму, равную нескольким годовым бюджетам.
   И в ХХ веке государства стремятся управлять своими гражданами завоевывая их доверие к власти, мафия держит в страхе тех, за чей счет обеспечивается ее процветание. Но политика и уголовщина настолько часто сливались и образовывался такой неразрывный сплав, что подчас невозможно было разглядеть, где уголовщина, а где политика, кто бандит, а кто государственный муж.
   Большевики, чтобы удержать захваченную власть, начали лабораторные опыты с «человеческим материалом» чисто уголовными методами. «Беспощадный массовый террор», «повесить», «взять в заложники», «расстрелять» – любимые и часто употребляемые требования основателя государства нового типа. Чтобы посеять страх перед грозной властью, он требовал «сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал». Террор партии большевиков, как известно, унес жизни многих миллионов людей, и народ, как того и хотел вождь, вопил от ужаса перед страшной властью. Даже старый большевик Михаил Ольминский вынужден был констатировать: «Можно быть разного мнения о красном терроре, но то, что сейчас творится, это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина».
   Власть принадлежала вождям партии, которые для реализации своих политических целей часто прибегали к обыкновенному бандитизму. До Октября партия добывала себе средства так называемыми экспроприациями, или, попросту говоря, вооруженным разбоем, что впоследствии по советскому Уголовному кодексу квалифицировалось как бандитизм и каралось смертной казнью. В этих акциях принимали участие будущие советские наркомы Красин и Литвинов, организатором налетов был сам Сталин. При знаменитом ограблении государственного банка в Тифлисе налетчики захватили 250 тысяч рублей. Награбленные деньги позволяли руководителям партии жить и содержать семьи, не думая о хлебе насущном.
   После прихода большевиков к власти грабеж зажиточных людей, церквей, крестьян проводился уже от имени государства. Не гнушались даже ограблением могил. Занимались и изготовлением фальшивой валюты: производство фальшивых долларов было организовано на «Гознаке» в начале 30-х годов. На поток поставили подделку картин и икон для экспорта, в этих целях в конце 20-х годов при Третьяковской галерее открыли специальную секретную мастерскую.
   Действуя от имени государства, коррумпированные руководители партии заботились о своем безбедном будущем. В 1919–1920 годах, когда советская власть висела на волоске, был создан «алмазный фонд членов Политбюро», чтобы они в случае потери власти имели необходимые средства. Его первым хранителем была вдова Свердлова – Клавдия Новгородцева, и держала она бриллианты, отобранные у членов императорской семьи и знати старого режима у себя дома.
   Руководство партии монополизировало не только производство и сбыт какого-то одного продукта, что характерно для стандартной мафиозной группировки, оно распоряжалось всей собственностью и всеми производственными ресурсами страны. Это позволяло верхушке партии удерживать власть в своих руках и не делить ее ни с кем, физически устраняя любых возможных конкурентов.
   Уголовное государство может функционировать только с помощью противоправного законодательства. Так управлялась гитлеровская Германия, так управлялся и Советский Союз. Издавались противоречащие духу права законы и множество таких же подзаконных актов, большей частью секретных. Такими формально законными средствами (особые совещания, паспортный режим, указы и постановления о выселениях и т. п.) обеспечивалось государственное принуждение и создавались условия для скрытой от внешних взоров, но колоссальной коррупции.
   Когда же формально законных средств не хватало, режим прибегал к чисто уголовным методам, не маскируя их даже видимостью законности. По приказу руководства, чаще устному, опричники-чекисты похищали и убивали врагов режима и нежелательных лиц, включая бывших руководителей партии, не угодивших ее «пахану» Сталину, либо поссорившихся с ним, из-за угла или организуя автокатастрофы (так, в частности, были убиты Кутепов, Миллер, Горький, Троцкий, Михоэлс, Ив Фарж и Литвинов). Для устранения политических конкурентов и противников режима в ВЧК и у ее преемников существовала специальная токсикологическая лаборатория. Она была создана еще при Ленине в 1921 году, в сталинские времена называлась «Лаборатория-Х», а в 60–70 годах именовалась Спецлабораторией № 12 Института специальных и новых технологий КГБ. «Главный террорист» Советского Союза, генерал госбезопасности Павел Судоплатов рассказал в своих записках, что шведский дипломат Рауль Валленберг, похищенный офицерами «СМЕРШ» в Будапеште, был помещен в июле 1947 года в спецкамеру «Лаборатории-Х», где ему была сделана смертельная инъекция под видом лечения.
   Карьера Ваньки Каина окончилась, когда он похитил пятнадцатилетнюю девицу, а при сталинском режиме глава опричного ведомства Лаврентий Берия мог безнаказанно хватать на улицах столицы десятки девушек и женщин и насиловать их, а их родственников и мужей, если они пытались возмутиться, превращать в «лагерную пыль».
   В те же годы в ГУЛАГе часть администрации и охрана стали набираться из «исправившихся» заключенных – разумеется, воров. Исходили из того, что там, где командуют «воры в законе», порядка среди заключенных больше и, несмотря на лишения, это устраивает многих обитателей лагерей. И воры утверждали господство воровских законов в лагерях, оттуда эти законы распространялись в большом лагере, каким была страна. Мафия монополизирует право на криминал. Советский порядок – это та же монополия на беспредел, но не отдельной группировки, а властных структур государства.
   В зоне воры не могут никого убить без разрешения «пахана». Таковы правила воровского сообщества. В большой зоне, какой была Страна Советов, большевистское руководство бюрократизировало уголовные методы управления, придав им государственный характер. Скажем, на определенный вид репрессий по каждой категории (1-я категория – расстрел, 2-я – лагерь) высший совет государственной мафии – Политбюро ЦК партии выносит решение и устанавливает в той или иной республике или области точное количество лиц, подлежащих репрессиям. Так, в решении Политбюро от 31 января 1938 года по 22 республикам и областям по 1-й категории установлен лимит в 48 тысяч человек и НКВД дан срок закончить всю операцию за полтора месяца. Если местной власти хочется расстрелять большее количество, чем установлено по лимиту, то сделать это можно по разрешению «крестного отца» государства («пахана»). К примеру, омская власть сообщает наркому внутренних дел Ежову телеграммой от 15 августа 1937 года, что по 1-й категории арестовано 5444 человека, и просит увеличить лимит на отстрел до 8 тысяч человек. И Сталин собственной рукой начертает смерть 8 тысячам омичей. Высшая власть определяла масштаб репрессий, достаточный для того, чтобы поставить общество на колени, а исполнители выбирали конкретную жертву. Вот тут уже простор для коррупции: выбор чаще всего падал на тех, у кого было что отобрать. Прокурор СССР Вышинский потребовал на суде расстрела для наркома Серебрякова, а затем стал владельцем его дачи в Серебряном бору.
   Сегодня на территории бывшего СССР уголовный порядок утвердился в так называемых непризнанных государствах – Приднестровье и Чечне черными дырами правового пространства, где правящей силой выступает политический криминал. В конце 1991 года чеченскими мафиози был изобретен невиданный доселе в России способ обогащения. Они создавали фиктивные фирмы, открывали расчетные счета и, подкупая чиновников банков, по фальшивым авизо перегоняли из России колоссальные суммы. Хищения многих миллиардов рублей обогатили чеченских мафиози, но потрясли всю финансовую систему России.
   Советская государственная мафия могла рухнуть только с коммунистическим режимом. Когда это случилось, освободилась ниша для множества мафиозных структур. Их множественность – это показатель, с одной стороны, высокого уровня преступности, с другой – того, что ни одна группировка не сумела настолько слиться с властью, чтобы обеспечить себе превосходство над остальными.
   На исходе XX века преступные группировки России силовыми методами взяли под контроль более 40 тысяч предприятий. Во второй половине 90-х годов от 20 до 50 процентов экономики страны контролируется теневыми структурами. В сфере криминального влияния и контроля – более 1500 государственных предприятий и 4000 акционерных обществ. По подсчетам иностранных специалистов мафия владеет 80 процентами всех акций российских предприятий. Самое крупное из них – автогигант в Тольятти. Местные группировки численностью до тысячи человек подчинили себе АвтоВАЗ, создав структуру по перераспределению автомобилей, которые только с их ведома уходили потребителям. Под контролем мафии – вся золото-алмазная промышленность, 550 банков, 700 оптовых и розничных рынков, 37 бирж и почти вся сфера обслуживания, а ведь на нее приходится до 75 процентов внутреннего валового продукта. С теневой экономикой, контролируемой организованной преступностью, в качестве работодателей и рабочей силы связало себя до 60 миллионов россиян. И около 9 миллионов человек вовлечены в криминальный бизнес. В 1991–1996 годах российская мафия перевела в зарубежные банки свыше 300 миллиардов долларов.
   В эти же годы экономика промышленной Челябинской области оказалась под контролем крупного преступного сообщества, возглавляемого депутатом областного законодательного собрания, в него входили сотрудники ФСБ и МВД, люди из администрации губернатора. Его финансировало спирто-водочное объединение, прибыль контролируемых предприятий скрывалась от налогообложения и вывозилась за границу. Только в Испанию было переправлено 25 миллионов долларов.
   Молодая российская мафия формировалась в преступные сообщества в пору приватизации предприятий. Преступные группы прежде всего рванулись к государственной собственности. Все, что плохо лежит, можно было прибрать к рукам без особых усилий. Как это делалось? По разному, но в основном криминальными методами.
   Во Владивостоке была разоблачена банда братьев Сергея и Александра Ларионовых. Эта мощная группировка строилась по принципу секретной военной организации и действовала в Приморье в 1992–1994 годах. Братья Ларионовы задумали завладеть «Востокрыбхолодфлотом». ВРХФ – это десятки транспортных и морозильных судов и развитая береговая инфраструктура. Обладатель контрольного пакета акций становился владельцем многомиллиардной собственности.
   Младший из братьев – Сергей хорошо знал и структуру ВРХФ и людей. С 1984 года он возглавлял там спортивно-технический клуб ДОСААФ, создал кооператив «Румас» по обучению автовождению. В 1991 году ВРХФ учредил совместное с японцами предприятие «Кирейавто», и генеральным директором был назначен Сергей Ларионов. В начале 1992 года он организовал агентство по продаже недвижимости «Клобук», а Александр – охранную фирму «Рал». Все эти небольшие фирмы были задействованы братьями для приватизации «Востокрыбхолодфлота».
   Суть схемы приватизации, разработанная братьями, сводилась к тому, чтобы сосредоточить основное количество акций у незначительной группы людей. Было намечено 59 человек – из руководства флота и небольшого числа рядовых сотрудников, они и приобрели по нескольку тысяч акций каждый, а рыбакам и всем остальным установили предел – не больше 17 акций. Чтобы 59 избранных могли оплатить акции, была проведена сложная финансовая операция. Совместное предприятие «Кирейавто» получает в банке кредит в 560 миллионов рублей для покупки топлива и переводит деньги в кооператив «Румас». ВРХФ, в свою очередь, берет кредит в сумме 700 миллионов рублей для закупки топлива для судов и тоже передает деньги «Румасу». Кооператив переводит 2 миллиарда 260 миллионов рублей в фирму «Клобук», а фирма ссужает деньги для покупки акций намеченным людям. Договоры займа с каждым из них содержали условие: в случае невозврата долга до конца 1992 года, должник расплачивается с займодателем акциями. (Оставалось полтора месяца, мало кто смог за короткий срок достать несколько десятков миллионов рублей, и акции остались в «Клобуке», чьим владельцем и руководителем был Сергей Ларионов). На подступах к банку, продававшему акции, стояла охрана и пропускала только тех, кто был в списке избранных. Так контрольный пакет акций разделился между директором АО «Востокрыбхолодфлот» Мистюком и Сергеем Ларионовым.
   Операция проходила успешно, пока не возникла неожиданная помеха в лице директора фирмы «Скиф» Захаренко: он не входил в список, но хотел приобрести акции. Боевики из охраны не пропустили его в банк, и тогда Захаренко направил в Госкомимущество документы о нарушении закона о приватизации. В ответ банда предприняла решительные меры. Ранним декабрьским утром, когда Захаренко вышел из дома и направился к машине, к его ногам полетела граната. Раненый бизнесмен скатился с уклона оврага, у края которого стояла его машина, и вслед ему боевик швырнул еще одну гранату. Предприниматель чудом выжил: из его тела извлекли восемнадцать осколков, двенадцать так и остались в нем. Акции его больше не интересовали.
   Для того чтобы поставить под свой контроль коммерческие структуры Приморья и обезопасить себя от вмешательства правоохранительных органов, братья Ларионовы построили свою банду особым образом. Они заимствовали принцип организации Главного разведывательного управления, с которым ознакомились по книге перебежчика Суворова (Резуна) «Аквариум». Свою организацию братья назвали «Система», и книга разведчика была для них главным учебным пособием.
   Сбор информации и ее анализ возглавил бывший начальник оперативно-аналитического отдела управления разведки Тихоокенского флота капитан I ранга Валентин Полубояринов. Для обучения бандитов конспиративной работе он пригласил действующего разведчика, своего вчерашнего коллегу. Заместитель начальника разведцентра управления разведки Тихоокенского флота капитан I ранга Николай Збруев был человеком образованным. В свое время он закончил Военно-дипломатическую академию, считающуюся главным шпионским вузом страны, и работал на флоте с агентурой. Офицер разведки прочитал бандитскому спецназу цикл лекций по темам:
   «Оперативная работа, ее задачи, назначение и общие принципы»;
   «Информационная и организационная работа, принципы и методы ее ведения»;
   «Организационная работа. Основной способ добывания данных. Наружное наблюдение, организация и способы ее ведения»;
   «Выявление наружного наблюдения»;
   «Технические средства добывания информации, способы обнаружения их применения»;
   «Промышленный шпионаж, его роль и место в оперативной работе»;
   «Словесный портрет».
   Бандиты хорошо усвоили материал. «Система» завела широкую агентурную сеть и профессионально организовала работу своей разведки. Агенты были завербованы и в конкурирующих коммерческих фирмах, и в противоборствующих преступных группировках, а также в милиции и прокуратуре. По всем правилам велись досье на городских чиновников, лидеров преступного мира, руководителей коммерческих структур, сотрудников правоохранительных органов. В досье «Системы» на представительную власть была обнаружена такая запись: «Кличка – Сыч, должность – депутат горсовета, дополнительные данные – поставляет проституток». В архиве банды были обнаружены отчеты, где указывались фамилии двух следователей городской прокуратуры как платных агентов «Системы». Обучившись, бандиты переиграли профессионала-разведчика. Заподозрив Полубояринова в измене, они заманили его вместе с сыном в ловушку, удушили обоих, а тела сбросили в колодец шахты.
   Самой громкой акцией «Системы» стало покушение на конкурента – предпринимателя Владимира Петракова. В окно его квартиры бросили ведро с тремя килограммами тротила. Взрывом разворотило три этажа пятиэтажного дома. Погибли жена бизнесмена и трое его соседей, сам он выжил, хотя получил тяжкие ранения. Всего же на счету «Системы» восемнадцать убийств, шесть покушений на убийство и многое другое. Таков результат вовлечения в коммерческий оборот специальных военных знаний и услуг коррумпированных офицеров.
   Идея завоевания власти во Владивостоке не давала братьям Ларионовым покоя. Они двигались к своей цели, но раскол в банде и вызванные этим кровавые разборки привели к гибели Александра. Сергей и десять бандитов были задержаны. В 1998 году дело «Системы» передано в суд.
   Проникновение во власть, подчинение чиновников интересам мафии требуют организационной деятельности по сбору сведений об их образе жизни и подкупу. В Орле в своей квартире был застрелен лидер местной преступной группировки Владимир Виниченко. При осмотре его квартиры была обнаружена тетрадь со стратегическим планом деятельности банды:
   «Заниматься поиском лиц, через которых выходить на чиновников обладминистрации и мэрии.
   Установить контакт с телеф. для прослушивания нужных аппаратов.
   Собирать любой компромат, имеющий косвенное или прямое отношение к должностным лицам, занятым в гос. либо коммерческих структурах.
   С помощью взяток, подлога, компромата, шантажа склонять к сотрудничеству раб. прав. органов (милиции, прокуратуры) и суда».
   Не только план проникновения во власть был найден в квартире убитого, но и видеокассеты и фотографии, позволившие судить, как он претворял свои замыслы. Видеокассета запечатлела праздничный стол в ресторане, где отмечалось сорокалетие гангстера. Среди гостей – двое районных судей и помощник прокурора. А на фотоснимках среди голых девиц в вольных позах узнали секретарей суда, учившихся заочно на юрфаке. Будущие судьи и прокуроры уже принадлежали банде.
   Российский криминалитет повсеместно различными способами стремится во власть. Лидеры преступного мира и просто бандиты мелькают в окружении высших государственных чиновников в центре и в провинции, они проникли во вторую власть, прочно обосновались на местах помощников депутатов Государственной думы. Завоевание власти начинается с провинции. Примером может служить история мэра Ленинска-Кузнецкого, получившая скандальную известность.
   На выборах главы администрации сибирского города со 140-тысячным населением за Геннадия Коняхина проголосовало 12195 горожан, его ближайший соперник не набрал и 10 тысяч. В Ленинске-Кузнецком 38-летнего мастера спорта по боксу Гешу Коняхина знали все. В городе, где судим был каждый третий, уголовное прошлое нового мэра не смутило избирателей. Здесь он получил свой первый срок – в 1980 году – условно, за грабеж. В 1985 году вместе с приятелем Коняхин выкрал из гаража автомобиль. Когда его задержали, бежал из-под стражи. Получил три года лишения свободы, но с отсрочкой исполнения. Следующее преступление – мошенничество. Коняхин с приятелями и женой «купил» «Жигули»: Ирина Коняхина вручила продавцу «куклу» с бумажками вместо денег, мастер спорта выкинул незадачливого продавца из машины. Впервые суд приговорил его к реальной мере наказания – полутора годам лишения свободы. Будущая первая дама города была приговорена судом также к полутора годам, но с отсрочкой исполнения. Впрочем, по закону Коняхин не судим. По ходатайству трудового коллектива, состоявшего из него самого, жены и приятеля, городской суд снял с него судимости ввиду исключительно положительной характеристики.
   Спустившись с тюремных нар, Коняхин занялся бизнесом. Самым прибыльным – продажей спиртного. Единственный из торговцев он получил привилегию – право торговать водкой круглосуточно. Дружеские отношения с тогдашним мэром позволили Коняхину расширить бизнес. Мэр не только отвел ему земли под строительство мини-магазинов, но и освободил от положенных сборов, от земельного налога. Самой заметной их совместной акцией была продажа Коняхину Дома быта. Двухэтажное муниципальное здание площадью около 3,5 тысяч квадратных метров, оцененное комитетом по управлению муниципальным имуществом в 1 миллиард 617 миллионов рублей (около 325 миллионов долларов), перешло в руки Коняхина за сумму в шестьдесят тысяч раз меньшую – 27 миллионов рублей (5400 долларов). Этот дом Коняхин переоборудовал в «Коняхинский рынок», самый крупный во всей Кемеровской области. За пять лет свободы Коняхин стал собственником пятнадцати мини-магазинов, крытого рынка, семи автозаправочных станций, трехэтажного магазина. Магазины Коняхина завалены водкой, хотя город выбирает свой лимит на ликеро-водочных заводах всего на 3 процента, другие города области – от 20 до 40 процентов. Собственность бывшего «кидалы» оценивается уже миллионами долларов. Кроме того, Коняхин возглавил ассоциацию «Мегаполис-Инвест», в нее вошли предприятия, которые торгуют продуктами питания, спиртным, поставляют горюче-смазочные материалы, занимаются грузовыми перевозками и охранной деятельностью.
   Кресло городничего позволило Коняхину установить на местном уровне авторитарный режим – экономические преимущества были даны его предприятиям. Буквально через несколько дней после прихода к власти Коняхин распорядился, чтобы все бюджетные организации заказывали транспорт только в предприятии Селиванова, входящем в ассоциацию. Общую для всей России проблему – катастрофическую нехватку денег, новый городской голова решил путем рэкета, только уже опирающегося на власть. Он ввел залог обязательных платежей в местный бюджет. Для предприятий этот залог был определен в 50 миллионов рублей, для индивидуальных предпринимателей – в 20 миллионов. Это при том, что предприятия, входящие в его ассоциацию, уклонялись от платежей в бюджет и в 1977 году недодали около полутора миллиардов рублей. Подражая столичной моде, Коняхин заявил, что отберет у местных начальников иномарки. И действительно, вскоре «Тойота» и «Мерседес» выставляются на аукцион. Их покупают, но не за деньги, а путем взаимозачетов топливом, которое поставляет предприятие Коняхина. В результате «Мерседес» стоимостью 203 миллиона рублей продается за 88 миллионов и оказывается у исполнительного директора ассоциации.
   Одно упоминание имени мэра приводило горожан в трепет. Заместитель начальника налоговой полиции пытался получить в городской администрации документы о приватизации Коняхиным рынка – киллер расстрелял его в упор. В городе помнят бывших друзей Коняхина по бизнесу и мошенническим операциям, а также конкурентов, пропавших без вести или убитых. Как-то (это было в 1994 году) Коняхин предложил своим друзьям Лебедикову и Некрасову, с которыми он раньше «кидал» продавцов автомашин, продать свои автомобили, деньги отдать ему, а он их вернет с прибылью. Те согласились. Прошло время, а Коняхин денег не возвращал. Тогда друзья заманили Коняхина в машину, отвезли за город, накинули на шею цепь и пригрозили повесить, если он не вернет деньги. Деньги Коняхин вернул, но вскоре неизвестные расстреляли Некрасова из автомата, а затем исчез и Лебедиков. Через девять месяцев рыбаки обнаружили возле реки Ини трубу, в которой было забетонировано тело мужчины – это и был Лебедиков. Осенью 1996 года в Новосибирске за какое-то правонарушение был задержан житель Ленинска-Кузнецкого Сергей Шпаков, и он неожиданно дал показания о том, как вместе со своим родственником на даче убил Лебедикова и забетонировал его тело. За это они получили от заказчика, а им был Коняхин, 100 миллионов рублей (около 20 тысяч долларов).
   Другой киллер, Николай Шмаков, предчувствуя, что его уберут, записал на видеокассету свой рассказ о серии убийств, выполненных им по заказу Коняхина. Последним было покушение на лидера группировки, враждующей с коняхинской, Владимира Жидилева по кличке Жид. Он остался жив, но Шмаков расстрелял из автомата его друга. За это, по словам Шмакова, Коняхин дал ему пять миллионов. Видеокассету киллер отдал Жидилеву в августе 1995 года, а через несколько дней исчез. Эту видеокассету Жидилев передал начальнику Кемеровского УВД полковнику Григорьеву. На этом расследование закончилось – с Коняхиным областная милиция решила не связываться.
   Жидилев рассказал корреспонденту «Известий» Игорю Королькову, как в 1995 году к офису принадлежащей ему фирмы подъехала кавалькада машин, из них выскочили налетчики и швырнули в помещение ручную гранату. Но жидовцы успели вытолкнуть ее за дверь. Одному из нападавших оторвало руку и выбило глаз – не повезло исполнительному директору коняхинских предприятий Константину Борисову, владельцу «Мерседеса», по дешевке проданного мэрией. Когда люди Жида вырвались из помещения, по ним открыли огонь из пистолетов. Одного убили. Сражение происходило в полусотне метров от райотдела милиции, но стражи порядка предпочли не вмешиваться. Дело все же пришлось, хоть и не сразу, возбудить. Оно даже было расследовано и направлено в суд. Но судья Абзалова вернула его на доследование. А как же иначе – муж судьи, бывший милицейский следователь, возглавляет охранное предприятие, входящее в ассоциацию Коняхина. Службой безопасности у Коняхина руководит бывший начальник городского угрозыска.
   Газета «Известия» в нескольких номерах опубликовала результаты журналистского расследования. Это привело к скандалу, вмешательству Президента, и Коняхин был арестован. Дело приняла к производству Генеральная прокуратура. Арест Коняхина вызвал бурную реакцию Владимира Жириновского. Он не только нанял ему столичных адвокатов, но с думской трибуны призвал для поднятия экономики допустить к власти преступные группировки, использовать уголовный элемент, поскольку у таких, как мэр Ленинска-Кузнецкого Коняхин, есть и уголовный опыт по игнорированию закона, и деньги, и умение руководить с помощью соответствующих методов. Они выведут страну из кризиса и наведут порядок. А националистическая газета «Завтра» набрала крупным шрифтом призыв: «Держись, Коняхин!»
   Пример далекого сибирского городка вдохновил жителей третьего города России – Нижнего Новгорода. В марте 1998 года они отвергли кандидата власти и кандидата оппозиции и избрали мэром предпринимателя Андрея Клементьева. В прошлом он был судим, а в момент выборов был подсудимым – в областном суде рассматривалось дело, по которому ему предъявлено обвинение в хищении 3,5 миллиона долларов бюджетных средств. Обещание за сто дней решить все экономические проблемы горожан оказались для нижегородцев сильнее обвинения в коррупции. В ответ власть поспешила признать выборы недействительными, и «независимый» суд взял нового мэра под стражу. Осенью 1998 года должны состояться новые выборы, и на этот раз нижегородцы не смогут избрать криминального претендента.
   Среди зарегистрированных кандидатов в депутаты на выборах представительной власти в Красноярске в 1996 году оказались судимые за убийство, и за уклонение от уплаты алиментов (от блока «Порядок, честь, справедливость»), и трижды судимый главарь воровской шайки, обчистившей десять лет назад 64 квартиры, и член ЛДПР, осужденный сначала за кражу, а потом за убийство, и другой член той же партии, судимый за грабеж… Впечатление такое, что преступный мир Восточной Сибири решил превратить представительную власть в воровскую сходку. «Авторитет» Анатолий Быков, или Толя Бык, победив на выборах, возглавил депутатскую группу в Законодательном собрании края.
   В 1996 году начальником Красноярского управления внутренних дел было издано распоряжение, в котором среди прочего говорилось: «…в г. Красноярске продолжает действовать организованная преступная группа под руководством лидера Быкова А. П., к которой примыкает около пяти других группировок противоправной направленности. Основными видами преступного промысла группы являются «заказные убийства», убийства в ходе «разборок», корыстно-насильственные преступления, квалифицированные вымогательства, мошеннические действия с ценными бумагами, «контроль» над крупнейшими предприятиями России по производству и переработке цветных металлов, сосредоточенных в Красноярском крае…» А годом позже уже и министр Куликов заявил в Думе, что все сделки с алюминием в Красноярске и Братске контролируются лидерами преступных формирований.
   Это все о нем – Анатолии Быкове, депутате Законодательного собрания края, вице-президенте банка «Российский кредит», председателе совета директоров Красноярского алюминиевого завода, вице-президенте Федерации бокса России. Наверное, короче все его должности и звания, число которых продолжает расти, можно охарактеризовать двумя словами «хозяин края». Это он сумел договориться с братьями Черными и установить свой контроль над Красноярским алюминиевым. Это он и его коллеги организовали работу завода, возродили запущенный городской парк, строят дом инвалидов, собираются строить церковь, подменяют милицию в обеспечении порядка. Как бизнесмен он легализовался благодаря КрАЗу и банку, как политик он впервые выступил по местному телевидению и обосновал перед красноярцами, тогда еще своими будущими избирателями, преимущества теневого правопорядка над законами государства, включая Уголовный кодекс. Он верно рассчитал, что в Сибири, где под судом был каждый четвертый совершеннолетний, его поймут. Поняли. А облитые грязью властные структуры, в чьей импотенции уверял красноярцев Быков, ее подтвердили, преступно промолчав и не дав ответа гангстеру. Резиденция у него – подобающая хозяину: на берегу реки Чулым за высоким забором со сторожевыми вышками четырехэтажный особняк, мощная подстанция, бассейн и бильярдная, рядом – вертолетная площадка, в конюшне – арабские скакуны. Но это не все – целый комплекс зданий под Красноярском именуется дачами Быкова. На дорогах, опоясывающих офисы и дачи Быкова и его партнеров, милиция установила знаки, запрещающие останавливаться, подходы охраняются крепкими молодыми людьми. Среди его охраны – бывшие сотрудники ФСБ и МВД, некоторые обучались оперативной работе в США, они профессионально занимаются экономической контрразведкой. В УВД края расследовать деятельность Быкова и его партнеров просто никто не решается – все понимают, что утонут в его связях с руководством края, с покровителями из Москвы.
   Захват государственного имущества и легализация грязных денег, обеспечение собственной безопасности – все эти задачи стояли перед преступными группировками на первом этапе «строительства капитализма». Во второй половине 90-х они стремятся к власти. А для этого нужно прочно укрепить связи с существующим государственным аппаратом. Криминологи сходятся в том, что организованные преступные сообщества от 30 до 50 процентов своей прибыли тратят на содержание коррумпированных функционеров государственного аппарата. Подкупленные чиновники оказывают содействие каждой четвертой преступной группировке. Взятки порой исчисляются сотнями тысяч долларов. Коррумпированность российской милиции воспринимается уже как нечто органическое, без чего милицию и представить нельзя. Глубоко внедрилась мафия и в прокурорскую среду. Для того чтобы полностью подчинить себе правоохранительную систему, мафия старается оказать влияние на суды. И даже не столько уголовные. Чтобы завладеть рычагами управления экономикой, взять под свой контроль процесс приватизации и финансовую сферу, ей необходимо прибрать к рукам арбитражные суды – ведь они решают вопросы собственности.
   Наметилась тенденция перехода от отдельных, хотя и очень частых, случаев подкупа высокопоставленных чиновников из ведомств, контролирующих экономику, к регулярному взаимодействию с ними предпринимателей и преступных групп. Раздел власти на местах между политической элитой, с одной стороны, и коммерческо-криминальными кругами – с другой, отмечался как в тех областях, где у власти коммунисты, так и там, где к власти пришли «демократические» губернаторы. Сугубо прагматичный, циничный подход к деньгам сомнительного происхождения и их владельцам становится государственной политикой.
   Преступный мир вышел уже на уровень оперативной разработки чиновников министерского ранга, провоцирования «пикантных ситуаций», что позволяет держать их в руках. Тех, кто им сопротивляется, бандиты убирают. После убийства популярного журналиста, генерального директора ОРТ Влада Листьева бывший руководитель телевидения Егор Яковлев заявил: «В России все настолько продано, что никакое чистое дело нельзя сделать без крови». Во второй половине 90-х мафия ежегодно уничтожает 30–40 тысяч человек, за последние годы убито свыше 150 журналистов, которые пытались проследить связи между государственными и мафиозными структурами.
   Есть немалая заинтересованность у тех, кто так или иначе связан с преступными формированиями, в том, чтобы допустить их к государственному рулю. В декабре 1997 года «Известия» предоставили трибуну некоему Габрову, и он призвал власть к сотрудничеству с лидерами преступного мира. Оказывается, они лишены главного источника человеческого счастья – ощущения полезности своей жизни, и власть должна допустить их к этому живительному источнику. А тогда они используют мощный экономический потенциал и разветвленную, эффективно действующую политическую систему криминального сообщества в деле подъема экономики и повышения благосостояния народа. Поэтому целесообразно привлечь «подпольных бизнесменов, крупных мафиози и других главарей преступного мира к управлению предприятиями, региональными и федеральными структурами».
   Это не первый призыв поделиться властью с криминальными сообществами. Но приоритет, пожалуй, принадлежит депутату Государственной думы Александру Невзорову – личности достаточно любопытной и незаурядной. Телерепортер Невзоров прославился в перестроечные годы как автор и ведущий программы Ленинградского телевидения «600 секунд». Но особую популярность ему принесло «покушение». В конце 1990 года аноним для передачи сенсационного материала назначил репортеру встречу на пустыре. Когда же Невзоров прибыл на место встречи, неизвестный выстрелил в него из мелкокалиберного пистолета и скрылся. Репортер пострадал несильно, пуля пробила мягкие ткани. Но шуму было много. Это был первый террористический акт, к ним еще не привыкли. Сочувствие журналисту выразил сам Президент СССР Горбачев. Популярность Невзорова возросла непомерно и способствовала его продвижению в политические деятели. В 1993 году он стал депутатом Государственной думы. Террориста, разумеется, не нашли. А вот могли ли найти?.. Попался мне как-то роман Андрея Константинова «Журналист-2», и я прочитал: «В декабре 1990 года, когда произошло «покушение» на известного питерского репортера, розыскники быстро тогда установили, что никакого покушения не было, была чистой воды инсценировка в рекламных целях, но…» Автор романа, тесно связанный с оперативными службами питерской милиции и в те годы возглавлявший в Ленинграде Агентство журналистских расследований, не стал раскрывать ни имени жаждавшего славы репортера, ни того, что скрывалось за многоточием. Нет никаких оснований для этого и у меня. Могу лишь сказать, что выстрел в Невзорова был единственным в истории питерской журналистики.
   В 1996 году на первом канале российского телевидения Невзоров сделал передачу о крупнейшем преступном авторитете Петербурга, бывшем «воре в законе», учредителе и вице-президенте ряда коммерческих фирм, пользующемся всеми буржуазными благами, Владиславе Кирпичеве, которого журналист ласково называл «старым пиратом». С 1954-го по 1991 год «пират» многократно судился за квартирные кражи и ненадолго покидал тюрьмы и лагеря. В 1994 году он был арестован по обвинению в бандитизме, но суд трижды выпускал его из-под стражи и, в конце концов, оправдал. Во время процесса, «выполняя поручение судьи», Кирпичев сам доставлял некоторым свидетелям повестки, а два главных свидетеля обвинения просто пропали, и суд не смог их допросить. В передаче о «пирате» был показан роскошный особняк – этакое «дворянское гнездо», оранжерея, барская конюшня, окружающая бывшего вора челядь, с умилением рассказывалось о розах, которые выращивает «пират» на отдыхе. Это была откровенная пропаганда мафиозного образа жизни. Старый циничный вор неожиданно получил всероссийскую трибуну, он охотно ею воспользовался и поучал страну, как ей жить, а чтобы жить спокойно, надо уважать авторитетов преступного мира. Этого показалось ему мало, он решил защитить «честь и достоинство вора» в суде и заявил иск к издательству, опубликовавшему книгу «Преступный мир России», где Кирпичев был назван членом бандитской группировки. Поскольку он считал себя вором, а не бандитом, то нанесенный ему моральный вред «пират» оценил в миллион долларов. Наша с ним встреча в суде, а я представлял интересы издательства, увы, не состоялась: при сведении бандитских счетов Кирпичев был застрелен, а меня тем самым лишили дополнительного материала для этой книги.
   Кирпичев входил в крупнейшую питерскую преступную группировку, возглавляемую дважды судимым за убийство Александром Малышевым. Он был его самым ближайшим сподвижником. Люди Малышева держали под своим контролем значительную часть городской торговли. Они охраняли подопечные торговые предприятия от других группировок и собирали с этих предприятий дань, проникали в них в качестве соучредителей, как это делал, в частности, и Кирпичев, ставший совладельцем шести фирм, выбивали долги с коммерсантов, беря за услуги половину долга. Не только обычный рэкет был характерен для этой группировки, она содержала юридическую фирму, которая выполняла функции третейского суда.
   После ареста Малышева Невзоров инициировал обращение группы депутатов Государственной думы в суд с ходатайством об освобождении его из-под стражи. Суд оправдал членов малышевской группы по обвинению в бандитизме, а самому Малышеву оставил лишь обвинение в хранении пистолета и ограничил наказание фактически отбытым во время следствия сроком.
   Государственный деятель Невзоров перед телеэкраном приветствовал освобождение Малышева и обращался к «крестному отцу» питерской мафии почтительно, по имени-отчеству. Реверансы депутата перед питерскими бандитами пропали втуне – Кирпичева убили, а место Малышева на мафиозном Олимпе, пока он сидел, оказалось захваченным другими, и Малышеву, поскольку он хотел жить, пришлось отбыть за рубеж.
   Певец империи, державник, сторонник сильной власти, «академик» Невзоров (в 1997 году он стал и советником петербургского губернатора по культуре), призвал борьбу с организованной преступностью поручить самой организованной преступности: пускай, дескать, они сами с собой борятся и сами себя уничтожают.
   Нет, пожалуй, такого криминала, которым не отметила бы себя постсоветская российская государственная власть на всех уровнях. Она ограбила стариков, лишив их сбережений, накопленных за всю жизнь; она обворовывает рабочих и служащих, не выплачивая им заработанные деньги; она без конца вымогает средства и у населения, и у предпринимателей, манипулируя налогами и пошлинами, она открыто берет взятки, устанавливая плату за услуги своих чиновников.
   Коррумпированность аппарата управления и его засоренность преступными элементами – это безусловные признаки слабости и беспомощности государства. Но расхлябанность власти – еще не криминальный порядок. Его лишь пытаются насаждать путем подмены общественных ценностей и развращения широких масс – обманом и внедрением в сознание людей ностальгии по былой государственной мощи, воспеванием сталинского «порядка», преклонением перед организованной преступностью, культивированием доноса.
   Уголовное государство – это тупик, историческая бесперспективность, это распад – правовой, социальный, нравственный. В нем можно существовать при посредстве взятки, но жить невозможно. Криминализация власти прикрывается политическими лозунгами, и такие лозунги – необходимое условие для ее монополизации преступными группировками. И если большевики пришли к власти под лозунгами интернационализма, то нынешняя мафия пытается это сделать под патриотическими и националистическими призывами. Какого обывателя не прельстит идея государственного величия?! В особенности если вскочить на запятки имперской тройки да посмотреть, как шарахается от нее перепуганный мир…
   При помощи средств массовой информации и маскультуры мафия стремится решить эту задачу, проповедуя уголовную идеологию под политическими лозунгами борьбы с «оккупационным режимом». Делается это, в частности, путем постоянного употребления блатных слов из воровского жаргона и воспевания «братвы» как национальной структуры, призванной избавить Россию от «оккупантов» и вернуть ее к исконным ценностям.
   «Патриотический», национал-большевистский еженедельник «Завтра», именующий себя Газетой Государства Российского, вполне мог бы поставить между словами «Газетой» и «Государства» слово «Уголовного». Ее редактор Александр Проханов из «соловья генштаба», как его называли в советском прошлом, изменив ориентацию, превратился в певца криминального мира. На страницах своей газеты он издает трели в честь русской «братвы», призванной создать уголовную державность, и обосновывает ее поход во власть: «Братва, бритоголовая, лихая, постреливая из наганов, в гульбе, в рыданиях, в «наездах», грешит и кается, ставит храмы, кидает на ветер «зеленые», наведываясь смиренно и кротко в родные деревни на «родительскую субботу»… Спаянные коллективным чувством, физически здоровые, честолюбивые, умеющие рисковать, ориентированные на сверхзадачу, проникнутые духом спортивного героизма, патриоты своего городка или района, они превратились в особый дерзкий слой. Пробуют себя в «диком рынке», в «гуляй-поле» свирепого капитализма, в беспределе нынешней русской жизни. Сначала охранники какого-нибудь каплуна из «Де Бирса» – мочиловка, тюрьма, кейс с валютой. Потом каплуна вырывают по весне из-под снега, а элегантные, спортивного вида русские бизнесмены подъезжают к стеклянным дверям корпораций и банков…» Воюя с московскими банкирами, «сжирающими всю Россию», и кавказцами, оседлавшими торговлю, новые русские хозяева помышляют «как освоить хитрое искусство политики, продвинуть в администрацию своего человека, создать общий юридический центр, научиться продвигать свои интересы в печать, телевидение». «Завтра» убеждает читателей, что Пудель, чьи «белые кудрявые волосы светились в дальневосточных ночах», «человек из народа» Коняхин, киллер по кличке Ястреб, который «с удовольствием делает свое дело», и прочие «братаны» – они и есть подлинно русские герои-богатыри, пассионарии, создающие новую российскую державность.
   Наступил критический момент в жизни государства и развитии общества, когда само его существование зависит от той силы, которая его поведет. Россия переживает это критическое состояние: настоящее ее не устраивает, но и пути назад нет, как бы коммунисты ни тянули страну в «светлое прошлое». Придется принимать вызов преступного мира и выбирать между демократическим режимом при всех его несовершенствах и властью «братвы», которая установит уголовный тоталитарный режим.

Власть и закон в русском сознании

   Власти, которая была бы связана правом, в России не было. Наоборот, правом автоматически объявлялось все, что исходило от власти.
Борис Ельцин

   Исторически сложился в нашей стране взгляд на закон, как на некую внешнюю, не имеющую нравственной опоры силу, которая произвольно создает запреты и принуждает их соблюдать. «Закона нет – есть только принужденье. Все преступленья создает закон», – так отразил Волошин эту народную точку зрения. Она близка к марксистской, особенно в ленинско-сталинской интерпретации. Ведь, по Ленину, государство – это «машина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы», и ничего больше. Право же – орудие государства, оно выражает волю господствующего класса и служит средством для принуждения остальных классов исполнять эту волю. Маркс, создавая свою теорию, подчеркивал безнравственность эксплуататорского государства и права, а другого и быть, по его теории, не могло. Колоссальную изобретательность и акробатическую гибкость пришлось проявить советским марксистам, чтобы обосновать нравственный характер советского государства и права, исходя из тех же положений Маркса и Ленина.
   Государство возникло прежде всего как орудие управления людским сообществом и его защиты, так как без этого общество просто существовать не может. Важнейшая функция государственной власти – не допустить разгула страстей, причиняющих вред человеческому сообществу, ограничить их принуждением. Но и сама власть создана людьми и несет в себе все недостатки человеческой природы: она тоже корыстолюбива и склонна – для достижения своих целей – к насилию и убийствам. Человеческие пороки, став пороками государства, многократно усилились: драки между людьми переросли в войны между государствами, одиночные убийства стали убийствами тысяч и даже миллионов людей, кражи у единиц государство превращает в обкрадывание миллионов. Власть, оправдывая себя в глазах своих подданных (граждан), и служащих, развращает их, навязывает им свои пороки как необходимость или как доблесть, придает этим порокам идеологический (патриотический) характер. И чем сильнее власть развращает человека, тем она духовно слабее.
   В восприятии современного россиянина, постоянно видящего на экранах телевизоров государственных деятелей, щедро раздающих обещания скорого благополучия, власть разрастается до гиперболических размеров. У него возникает убеждение, что и безопасность страны, и личное благополучие, и даже выживание его самого и его семьи целиком зависят от власти. Власть абсолютно контролирует его блага и услуги, которые необходимы каждому гражданину, и ему начинает казаться, что самые обычные житейские проблемы невозможно осуществить без вмешательства государственных структур. Власть в глазах обывателя приобретает некий божественный ореол.
   Обожествление власти, отражающее историческую и религиозную традицию «всякая власть от Бога», имеет свою оборотную сторону. Когда обыватель убеждается в том, что власть безнравственна, что она его обманывает, обкрадывает, что он не может добиться защиты своих законных интересов без взятки, он перестает уважать власть, однако не может не считаться с ее карательной силой. И власть представляется ему уже в образе дьявола, достаточно сильного, чтобы притеснять и карать, но не всемогущего. С ним приходится считаться, уважать же не за что. Этого дьявола не грех и обмануть. Можно укрыть от него налоги, можно купить его слугу – чиновника и добиться того, что тебе и не положено. Там, где властные полномочия чиновников пересекаются с интересами частных лиц, предпринимателей и фирм, взяточничество складывается в цельную систему как устойчивый образ действий в политике и коммерции и взятка утверждается в качестве неотъемлемого элемента существования общества.
   История полна примеров, когда власть набирала силу настолько, что переставала опасаться контроля общества, отказывалась от законных методов управления и переходила к силовым, основанным на волевых распоряжениях диктатора и его приближенных. Наипервейшая задача закона – очертить круг полномочий государства и его ответственности перед обществом в целом и каждым гражданином в отдельности. Из правомочий государства вытекают обязанности и ответственность гражданина. Все вместе это позволит поддерживать баланс между гражданским обществом и государством.
   Управление государством – дело непростое, и политикам приходится изощряться; ни один правитель не может обойтись без хитрости, фальши, двоемыслия и прямого обмана. Но опытный и мудрый политик Бисмарк все же советовал властителям пореже говорить неправду, чтобы в тех действительно немногих случаях, когда это необходимо, никому бы и в голову даже не пришло, что вы лжете. В советском же государстве все было наоборот: власть так редко говорила правду, что ее за правду никто и не принимал. Демагогия стала важнейшим способом управления и поддержания порядка, и это привело к невиданному цинизму как представителей власти, так и населения. Власть откровенно лгала народу, прекрасно сознавая, что в большинстве своем он отличит, где правда, а где ложь. Обыватель воспринимал это как должное, как необходимое средство реализации властной деятельности государства и делал вид, что принимает ложь за чистую монету. Все и вся существовало в двух ипостасях – в официальной и личной. Двойная мораль была образом жизни и средством выживания.
   После падения советского режима правящие круги стали еще более циничными. Не было в России правителей, которые бы не обманывали свой народ и народы соседних стран. Борис Ельцин, подымаясь к власти, дал немыслимое в политике обещание – больше не лгать ни российскому народу, ни другим народам. И это, быть может, самая большая ложь среди той, что бесконечным потоком льется из его уст и из уст других высших функционеров. Постоянство во лжи и пренебрежении ею же принятыми законами – единственное неизменное постоянство власти – неизбежно должно было скомпрометировать ее в сознании россиянина. Не лгать Ельцин пообещал, выступая в конгрессе США в 1990 году. Там этого не забыли, и через пять лет конгрессмен С. Хойер имел все основания сказать: «Глубоко разочарованы быстрым возвращением российских официальных лиц к советской привычке лгать перед лицом неопровержимых фактов». Что можно к этому добавить? Только то, что нынешняя власть, включая Президента, вышедшая из советской номенклатуры, сохраняет ее психологию.
   Государственная власть может управлять обществом опираясь на право или на силу, или на то и другое. Право выражает не только волю господствующего слоя, но и определенное согласие между отдельными слоями общества. Компромисс этот достигался в борьбе классов и сословий и закреплялся в законе. Он отражал не столько интересы господствующего класса, сколько стремления низших слоев. Право выбирать своих представителей для принятия законов и управления государством, другие демократические права, в том числе и антикоррупционное законодательство, приняты под давлением низших слоев общества в результате многолетней борьбы. В отступлении от принципа законности прежде всего заинтересованы те, в чьих руках власть, ибо коррупция для них дополнительный – а иногда и главный – источник получения материальных благ. По мере развития общества все более и более заинтересованными в соблюдении закона оказываются низшие слои общества, потому что право – их единственная защита от произвола государства и его коррумпированных чиновников. Содержание права определяется культурой общества, ибо право, как мораль и религия, относится к институтам культуры, и сами законы по своей сути нормы культуры общества. Разумеется, это не означает, что все нормы культуры являются юридическими.
   Противоположная позиция базируется на том, что право само по себе ничего не выражает, оно – нейтральный инструмент реализации определенного нравственного идеала. Такой подход к праву отстаивал митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, противопоставляя Россию Западу. Реализация в законодательстве тезиса о правах человека, по его утверждению, закрепляет индивидуализм, свойственный западноевропейскому менталитету и исторически глубоко чуждый русскому национальному и религиозному самосознанию. Возражая против «правового идолопоклонства», влиятельный иерарх объявил право «квазирелигией» ненавистной ему демократии. Он рассматривал закон как формальную юридическую основу демократии, а «все идеи демократии замешаны на лжи». Иоанн противопоставлял закону богоугодную государственную власть, где государство – большая семья и власть – особого рода служение, сродни церковному, монастырскому послушанию, а сама церковь – главная опора государственности, но государству не подчиняется. Действуя же сугубо в рамках права, можно развалить изначально прочную страну, растлить здравый и нравственный народ.
   Идеи митрополита интересны лишь тем, что отражают распространенный взгляд, отождествляющий право и закон. Но если закон – продукт правотворческой деятельности, а она всегда политика, то право – объективный элемент общественной культуры. Законы же становятся частью культуры в той мере, в какой они совпадают с правом, санкционируя сложившиеся культурно-правовые правила поведения либо, в соответствии с объективными потребностями общества, устанавливая новые. Проповедовавшийся Иоанном атавистический взгляд отражал стремление к абсолютизации церковной власти через абсолютизацию тоталитарного государства, свободного от всякой ответственности перед своими гражданами. Претворение в жизнь подобной идеи означало бы полный отказ от законности и использование закона как инструмента государственной власти только с одобрения высшего церковного руководства. Иначе говоря, замену Политбюро Синодом. Приветствуя возвращение к религиозным ценностям, протоиерей Александр Мень предупреждал, что «есть опасность вернуться к средневековым моделям». Реальность этой опасности и доказал митрополит Иоанн, на идеи которого опираются националистические и профашисткие группировки и партии. Требование отказа от идеи законности, как якобы чуждой русскому сознанию, преследует цель компенсировать собственную ущербность, которая приписывается всему российскому обществу, снова изолировать его от мира и обезоружить, сделать его бессильным против произвола коррумпированных чиновников.
   Вопреки устоявшемуся в советской юриспруденции убеждению петербургский ученый Лев Спиридонов в своем курсе лекций «Теория государства и права» (СПб., 1995) отстаивает позицию объективности права. Право не сводится к воле, выражающей определенные интересы, независимо от того, закреплено оно в издаваемых государством законах или нет. Право и государство – общественные явления, их происхождение имеет социально-исторические предпосылки и их действие взаимно обусловлено. Государство реализует право, а оно распространяет свое силовое поле и на него. Правовые нормы обязательны не только потому, что государственная власть принуждает к их исполнению. Они привлекают к себе ее внимание, так как объективно общеобязательны, поскольку их нарушение деформирует обменные связи, ведет к хаосу и, в конечном счете, к гибели государства. Поэтому не всякий закон можно считать правом.
   Относительная независимость государства от общества позволяет ему принимать законы, которые противоречат духу права – объективным экономическим потребностям общества либо его морали, – противоправные законы. Особенно характерные для тоталитарного режима, они разрушают культуру и предъявляют новые государственные требования к ее нормам, не совпадающие с теми, что сложились в обществе. Хотя формально исполнение этих законов обеспечивается принудительной силой государства, но по своей сути они противоправны. «Закон только тогда есть право, – отмечает профессор Спиридонов, – когда законодатель открыл его в объективной действительности, а открыв, сформулировал в виде писаных норм, принятых законодательной властью и объявленных ею в качестве общеобязательных».
   Наконец государство часто принимает законы хотя и не противоправные, но не отражающие в полной мере требований права, а потому не создающие достаточных стимулов для экономического и культурного развития. В результате общественное сознание и официальная оценка юридической действительности расходятся. Мерилом такой оценки в общественном сознании являются не установления государства, а основанное на нормах культуры восприятие должного. Его осознание людьми и создает у них представление о том, что есть и что не есть право.
   В жизни это означает, что разрыв между требованиями государства и их оценкой в общественном сознании восполняется несанкционированными государственной властью правилами – теневым правом. Подобно нормам обычного права, сложившегося в древности, теневые правила не писаны и закрепляются как традиция. Отражая определенные культурные требования, они определяют правосознание и поведение людей. Они могут касаться различных сфер деятельности общества и отдельных общественных групп. Как неоднородны общество и его культура, неоднородны и противоречивы и нормы теневого права. Одни правила – скажем, такие, которые позволяют предпринимателям уклоняться от уплаты неправомерных налогов и тем самым спасать свое дело, – распространены во многих сферах деловой жизни и встречают понимание во всех слоях общества. Другие – к примеру, воровские законы – приняты лишь в преступных сообществах. Они складываются в особый кодекс поведения (теневой кодекс). Отступление от правил неофициального кодекса карается изгнанием, а то и более суровыми наказаниями – может быть, даже смертью, если отступничество угрожает жизненным интересам сообщества.
   «Откуда происходит внутренний разврат, взяточничество, грабительство и ложь, переполняющие Россию?» – вопрошал в свое время Константин Аксаков. Он находил, что причиной всему – душевредное вмешательство правительства в нравственную жизнь народа, перешедшее в душевредный деспотизм, обернувшийся упадком нравственных сил и общественным развращением. Но не сравним с ущербным для души деспотизмом самодержавия тот непомерный идеологический деспотизм и нравственный диктат, что обрушил на русский народ коммунистический режим. Он объективно заложил безнравственность в саму жизнь народа, во все сферы государственной деятельности, сделав насилие, «кормление» номенклатуры, ложь и конформизм официальной опорой строя. Это наследство перешло в новую Россию и принято ее правителями. И если правительственная ложь и нарушение властями законов – не причина всеобщего разврата, то безусловно основа пренебрежения правом и коррупции.
   Испокон веков и до наших дней власть в русском сознании – это прежде всего привилегии, а уж потом ответственность. И важнейшая из привилегий – манипулирование законами. Прекрасный знаток русской провинции и русского быта второй половины XIX столетия, замечательный писатель Николай Лесков показал отношение «руководящего» чиновника к закону: «…а закон… городничий судил о нем русским судом: «закон – что конь: куда надо, туда и вороти его»».
   В «Письме опытного чиновника сороковых годов младшему собрату, поступающему на службу», опубликованном в журнале «Русская старина» (1899, декабрь), содержались рекомендации для начинающего бюрократа:
   «Никогда не старайтесь держать сторону истины, когда вооруженная против нее ложь сильнее и прикрыта законными формами; этим навлечете на себя только подозрение; держите сторону сильного и прослывете правдивым чиновником; не обращайте никогда столько внимания на существо дела, сколько на лица, в нем участвующие; никогда не делайте того, что нужно делать, а делайте то, что желает высшее начальство; никогда не говорите определительно: на основании такого-то закона, говорите неопределенно: на законном основании».
   Опытный бюрократ советовал молодому коллеге заглушить чувство справедливости, избавиться от сострадания и «не отписывать скоро дел», а выдерживать их, «пусть они полежат несколько времени…» Невольно вспоминается и щедринский старый чиновник, поучавший молодого: «Без взятки ничего не делай: руки не порть!»
   Законов было множество, но, совсем как в наше время, законности не существовало, и точное исполнение законов подчас было хуже любого беззакония. Если закон выгоден носителю власти, то он – законник и будет горячо утверждать, что иначе нельзя, как только по закону. Но если закон не охраняет его привилегий, то всякий российский начальник считает, что законы писаны не для него, а для других. И не только начальник – любой обыватель не считает для себя зазорным обойти закон, если он ему мешает. Об этом писал еще Герцен: «Русский, какого бы он звания ни был, обходит и нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно, и совершенно так же поступает правительство».
   Так было с древних времен и с самого верха. Те, кто на Олимпе, не ограничены ни в каком произволе. До нас дошло из XVI века предание о том, как царь Иван Грозный приказал москвичам доставить ему колпак живых блох для лекарства. Ему ответили, что это невозможно: даже если их изловить, они распрыгаются. И тогда царь взыскал с неисполнительных обывателей штраф – 7000 рублей. «Воля царя – закон», – гласит народная пословица. «Никому не подвластен, кроме Христа», – говорил Грозный. Он был самодержец и имел право на такой взгляд.
   При всей разнице временной и в положении обнаруживается родство психологии средневекового общества XVI века и советского, а также и постсоветского, российского, конца ХХ века: и тогда и теперь никто не сомневается во вседозволенности властителя, в том, что его воля – закон. А закон, если он не совпадает с волей властителя, должен отступить. После падения монархии каждый советский генсек, формально ограниченный законом и партийным уставом, вел себя как самодержавный властитель, и общество этому подчинилось. Когда Хрущеву показалось, что 15-летний срок, на который был осужден за валютные операции некий Рокотов, – слишком мягкая мера наказания, он распорядился уволить судью, не угадавшего волю партийного владыки и посмевшего осудить валютчика в пределах, дозволенных законом. Генсек приказал изменить и сам закон, придать ему обратную силу и заново провести процесс, чтобы можно было расстрелять человека, рассердившего самодержца. Машина советского «правосудия» сработала точно по приказу начальства: суд применил вновь принятый закон, и Рокотов был убит.
   Президент Ельцин лучше всех нас знает, что власть не связана правом, а наоборот, она сама и есть право. Поэтому в качестве эпиграфа этой главы взят отрывок из его радиообращения к согражданам в 1997 году. Имел ли он в виду и себя – не знаю, но Президент так же самодержавно попирает закон, как и его советские предшественники. Весной 1996 года, совершая предвыборное турне, он посетил Ярославль, и кто-то из местного начальства уговорил Президента вмешаться в дело директора муниципального предприятия «Ярводоканал» Владимира Петрова. Следствие было в полном разгаре, обвинялся он в крупном казнокрадстве, хищении государственных средств на сумму, равную 200 миллионам долларов, должностных подлогах. Видимо, чтобы это не так бросалось в глаза, в прошение о помиловании, врученное Президенту, были включены еще двое, один из которых привлечен за групповой грабеж и в прошлом неоднократно судим. Ельцин помиловал еще не признанных по суду виновными. Петров вышел из тюрьмы и стал свидетелем по своему делу, где обвиняемой осталась его соучастница – главный бухгалтер предприятия Нина Кулешова. Конечно, лучше помиловать преступника, чем казнить не по закону. Но произвол наоборот не перестает быть произволом и уважения к закону российским гражданам не прибавляет.
   Во все времена чиновное начальство считало, что законы предназначены только для тех, кто ниже. Когда шеф жандармов николаевской империи, начальник III отделения граф Бенкендорф вызвал к себе Антона Дельвига для отчета о «Литературной газете», которую тот издавал вместе с Пушкиным и Вяземским, и Дельвиг решил пожаловаться на произвол цензора, в ответ он услышал, что законы пишутся для подчиненных, а не для начальства. В июне 1994 года новый российский Бенкендорф – глава ведомства безопасности Сергей Степашин, выступая на коллегии прокуратуры России, вполне в традициях своих предшественников поставил вопрос ребром: «Либо права преступника, либо права власти. Я за нарушение прав человека, если этот человек – бандит и преступник».
   Для произвола закон всегда помеха, но любопытно, что на властных высотах именно с его помощью рассчитывают достичь правового эффекта и совсем не учитывают уроков истории. А урок простой: нарушение прав человека, кем бы он ни был, приведет, как это не раз бывало, не к ослаблению коррупции, а к ее усилению.
   Произвол постоянно прикрывается завесой секретности. Нет большей опасности для бюрократии, чем гласное, открытое ведение государственных дел. Российская общественность, начиная с эпохи реформ Александра II, пытается добиться гласности в работе властных структур. Но достичь этого удалось лишь на короткое время – после февраля 1917 года и после августа 1991 года. Разумеется, есть вопросы обороны, военно-экономической деятельности, оперативно-розыскных мероприятий, следствия, есть, наконец, коммерческая тайна. А остальное выдумано властями, пытающимися скрыть свои промахи и ошибки, некомпетентность и непрофессионализм своих чиновников, их кумовство и разворовывание государственных средств, иными словами – спрятать за дымовой завесой государственной тайны коррупцию. Выше говорилось о том колпаке секретности, которым прикрывала свои действия советская власть. После краткого всплеска гласности в 1991–1992 годах секретность быстро возродилась и снова прикрыла государственный аппарат. Полицейские традиции всегда побеждали в России, а это не оставляет места свободному развитию экономических, политических и общественных сил.
   Увы, не впервые в российской истории власть и общество противостоят друг другу, и не случайно Ключевский говорил о государстве как заговоре власти против народа. Лишь на короткое время, в минуты опасности для самого его существования, общество сплачивалось вокруг власти, как это было в 1812, 1914 и 1941 годах. В большинстве своем народ поверил в советскую власть, но постоянная война правительства с обществом, обман и жестокая эксплуатация людей номенклатурой разочаровали их настолько, что режим, несмотря на большое количество (18 миллионов) членов коммунистической партии, рухнул так же легко, как в свое время пало самодержавие. Нет доверия и к постсоветскому режиму, при котором в поголовной коррумпированности его чиновников не сомневаются ни сама власть, ни обыватели.
   Через две недели после октябрьского переворота, наблюдая смену власти, и появление в государственном аппарате множества новых людей из самых низов, пролетарский писатель Максим Горький заметил: «И я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, – недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего». Период после отмены крепостного права и проведения судебной реформы, когда и Россия стала приобщаться к правовой культуре Запада, был слишком непродолжительным, чтобы существенно повлиять на психологию русского человека.
   За прошедшие после октября 1917 года 80 лет ментальность русского человека у кормила власти существенно не изменилась, скорее усилились именно те черты, которые так не нравились «буревестнику революции» и которые так испугали его, когда буря грянула. Ибо власть жесткими партийными требованиями единомыслия, субординации и доносительства, культом насилия во имя «справедливости», готовностью использовать любые средства для достижения «высокой цели» содействовала сохранению рабских черт в душах чиновников, превращая каждого начальника в сатрапа.
   Необыкновенное терпение и непритязательность русского народа, готовность смириться с обстоятельствами и подчиниться насилию усевшегося на его шею сатрапа всегда нравились власти – вспомним хотя бы знаменитый тост Сталина за русский народ. Адепты всякого рода русских идеологий этим кичатся как особой русской доблестью. На поверку же это оказывается недостаточной культурной развитостью российского общества, отсутствием демократических и правовых традиций, и за добродетель выдается нужда.
   Гласность позволила обществу выразить свое отношение к безнравственной власти, а власти – свое пренебрежение к не имеющему нравственной силы обществу. Правосознание русского человека и его отношение к власти и казне, закону и взятке по сути не изменились. Да и не могли измениться, ибо не только укрепилась социальная почва коррупции, но сохранились и психологические корни, глубоко сидящие в сознании людей. Когда власть коррумпирована, связь государства и общества ослабляется, общество расслаивается, и люди видят в государстве насильника, которого обмануть не только не грешно, а просто необходимо. Власть лишь изыскивает новые способы подавления, бесконечно усиливая налоговый пресс и карательный аппарат. Она вводит «законные поборы».
   Прокуратура города Череповца придумала сбор с предприятий в виде спонсорcкой помощи. «Меценаты» вынуждены были переводить немалые суммы на специально открытый для этого счет прокуратуры. Они шли на премии прокурорам и на оплату заграничных вояжей руководства.
   Управление ГАИ в Петербурге не мудрствовало лукаво и не прятало поборы, оно поступило проще – узаконило своим распоряжением плату за сдачу экзаменов на водительские права. Городской центр коммунального сервиса зарабатывает деньги в той же самой сфере, которую контролирует как орган государственной власти, что, между прочим, прямо запрещено антимонопольным законодательством. Находчивые чиновники изыскивают все новые способы своего премирования за счет населения. Так, чтобы получить справку для посещения бассейна, которую раньше выдавал участковый врач, теперь требуется пройти специальную комиссию, и она за это берет деньги. Все больше становится государственных учреждений, работающих по принципу самоокупаемости. Чиновники придумывает новые справки и новые обязанности. Чем больше обязанностей у чиновников, тем больше их требуется. Для того чтобы содержать возрастающее количество чиновников, придумываются новые платные услуги. Есть, правда, одна особенность такой оплаты: деньги за услуги в бюджет не поступают, а целиком идут на прокорм чиновников. Ведь это и называется взяткой – удивится читатель. Да! Но это не просто взятка, а взятка в законе! Чиновник кладет себе в карман приработок, но разоблачения не боится: ведь все по закону. Взятка по закону – это уже не взятка, а кормление.
   Истинным патриотам должно быть приятно восстановление древней традиции.
   «К сожалению, в головах людей нет движения к власти. Они не уважают ни власть, ни закон», – жаловался Владимир Шумейко, в 1995 году спикер Совета Федерации. Причину этого тогдашняя третья персона на властном Олимпе видела единственно в слабости власти, неспособности наказать за наплевательское к ней отношение. Сам того не сознавая, один из видных деятелей постсоветского режима, постоянно занимающий высокие должности в верхних эшелонах власти, признал, что власть и общество противостоят друг другу.
   Отношение общества к власти складывалось веками, и о нем можно судить по народному творчеству. Русские пословицы дают представление о том, как народ относится к закону: «Где закон, там и обида», «Не будь закона, не стало бы и греха», «Что мне законы, коли судьи знакомы», «Закон что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет», «Закон что дышло: куда хочешь, туда и воротишь».
   Человек и его права всегда ни во что не ставились на Руси. Причины этого пренебрежения к личности отметил еще Герцен, и они полностью сохранили свою силу: «Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школою; вопиющая несправедливость одной половины его законов, научила ненавидеть другую, он подчинялся им, как силе. Полное неравенство перед судом устранило в нем всякое уважение к законности». Коли нет уважения к законности, нет уважения к человеку, а когда уничижают человека, пренебрегают и законом.
   Колоссальным анклавом уничижения человека как личности являются лагеря и тюрьмы. В России через них, начиная с 1917 года, прошли десятки миллионов людей, практически в каждой семье кого-то не миновала тюремная участь, ежегодно осуждалось от миллиона до полутора миллионов человек. Нет другой страны в мире, где население имело бы такой тюремно-лагерный опыт. В некоторых областях Сибири (например, в Кемеровской) этим опытом обладает четвертая часть населения, выше упоминался Ленинск-Кузнецкий, где доля судимых еще выше. Тюрьма и колония (лагерь) – это школа преступности и разврата. Ты человек лишь тогда, как говорили мне люди с тюремным опытом, если сумел продержаться три года и не стал ни педерастом, ни стукачом. Тюрьма – это и школа коррупции. Здесь все покупается и все продается. Тем, у кого есть большие деньги, тому обеспечена приличная камера. Деньги обеспечат тебе не только продукты, но, если надо, водку, наркотики, «девочку», свидание и даже кратковременный отпуск. Богатых подследственных, за побег которых тюремное начальство не опасается, за крупные суммы (в петербургских «Крестах» – за 400–500 долларов) и под живой залог отпускают на побывку домой. Для главарей банд тюрьма – дом, где они по-прежнему остаются хозяевами и откуда продолжают управлять своими группировками.
   В тюрьмах и лагерях сложилась своя субкультура. Она оказала и продолжает оказывать свое немалое влияние на общую культуру. Жаргонный язык, блатные песни давно вошли в наш быт и тиражируются по радио и телевидению. Это не могло не сказаться на отношении к власти и закону. Миллионы людей, убедившихся на собственном опыте, что закон – это любой начальник или лагерный «пахан», не могут с уважением относиться к власти. Для них право – это право сильного или богатого. И если ищут справедливость, то опять же с помощью силы или подкупа власти.
   Психологически любой россиянин к нарушению закона подготовлен с рождения. Следует ли поэтому удивляться, что на закон установился взгляд, который сформулировал в своих стихах еще Василий Андреевич Жуковский:

     Закон – на улице натянутый канат,
     Чтоб останавливать прохожих средь дороги,
     Иль их сворачивать назад,
     Или им путать ноги!
     Но что ж? Напрасный труд! Никто назад нейдет!
     Никто и подождать не хочет!
     Кто ростом мал – тот вниз проскочит,
     А кто велик – перешагнет!

   Западный обыватель в отличие от российского сотни лет воспитывается на ценностях Римского права и уважении к закону. Уже в школе ему внушается: Legalitas regnorum fundamentum (законность – основа государства); Dura lex, sed lex (суров закон, но закон); Nullum crimen sine poena, nulla poena sine lege, nullum crimen sine poena legali (нет преступления без наказания, нет наказания без закона, нет преступления без законного наказания); Res judicata prо veritate habetur (судебное решение должно приниматься за истину); Justitia regnorum fundamentum (правосудие – основа государства). Эти фундаментальные положения, составляющие основу правового государства, нормального правопорядка и уважения достоинства личности в обществе, незнакомы не только подавляющему большинству населения России, но даже интеллигенции и чиновникам.
   Наверняка в школах и университетах будущие американские конгрессмены и британские парламентарии, итальянские и испанские министры и их будущие жены знакомились с Римским правом и учили замечательные юридические постулаты, которые нам оставили древние. Американский юрист пишет: «Мы уважаем право до страсти, будто это сама религия». Но уважение к праву не заменяет нравственности, и потому чиновники на Западе берут взятки и запускают руку в государственный карман.
   Действующие силы истории, пришел к выводу выдающийся британский историософ А. Дж. Тойнби, не являются национальными, они произрастают из более общих причин и взятые в частном, национальном проявлении не могут быть правильно поняты. В то же время каждое национальное сообщество по-разному испытывает воздействие одной и той же силы, по-своему на нее реагирует и ответно влияет. Есть какая-то географическая закономерность в распространении коррупции, связанная с особенностями национального характера народов. Коррупция возрастает с севера на юг и с запада на восток, она меньше в Великобритании, Канаде, Норвегии, больше в Румынии, Италии, Испании, Греции, без взятки шагу не ступишь в государствах Латинской Америки, Африки и Азии (кроме Японии).
   Какие бы факты взяточничества и казнокрадства ни преподнесла нам отечественная история в прошлом, какой бы ужасной ни казалась наша действительность, коррупция – не российская привилегия. Современник светлейшего князя Меншикова, выдающийся британский полководец герцог Мальборо прославился не только победами на полях сражений, но и как крупнейший казнокрад и взяточник. Нынче мировая пресса ежедневно приносит нам известия то о взятках, полученных японским премьером, то о продажности президента Бразилии и, одного за другим, премьер-министров Италии, о связи их с мафией. Мы узнали, что коррупционером оказался вице-президент С ША Спиро Агню, крупнейшим взяточником – президент Южной Кореи Ро Де У. В Испании директор гражданской гвардии Луис Рольдан накануне вызова в парламентскую комиссию скрылся за границей. Ему было от чего и на что бежать: он обложил поборами, как это делают чиновники и в нашей стране, выдачу государственных заказов и нажил колоссальный капитал. А в США супруга спикера палаты представителей Тома Фоули – Хитер, пока муж делал политику, небескорыстно распределяла привилегии среди конгрессменов, начиная с мест парковки автомашин и кончая правом доступа в кабинет спикера, то есть действовала так же, как не известная ей российская Мина Буркова за полторы сотни лет до нее. Гарри Трумэн, вспоминая о вашингтонских нравах, писал: «Правительство запускает лапу в казну без зазрения совести… То же было и в Сенате – сплошные взятки».
   На родине Римского права, в Италии, коррупция, пожалуй, не меньше, чем в России. Итальянские юристы даже пришли к выводу, что их страной управляла «номенклатура позднебрежневского типа». Расследование показало: любое назначение, любой промышленный заказ, любое продвижение по службе в государственном аппарате оплачивалось по согласованным между правящими партиями тарифам. Премьер-министр Беттино Кракси создал специальную организацию для получения взяток и незаконного финансирования социалистической партии. Кракси давали взятки за то, чтобы он покровительствовал строительству метро в Милане, за предоставление выгодного подряда электрической компании ЭНЕЛ; владелец вертолетного завода граф Агвста платил ему за разрешение продавать военную продукцию в те страны, в которые в связи с международными санкциями это было запрещено. По самым скромным подсчетам, Кракси получил в качестве взяток 160 миллиардов лир и спрятал деньги на шифрованных счетах зарубежных банков. Партократия – российский термин, сложившийся как характеристика однопартийной системы тоталитарного государства, теперь вошел в обиход в Италии – стране со старыми демократическими традициями и многопартийной политической системой. Малый опыт российской многопартийности тем не менее успел показать, что коррупционные методы успешно освоены российскими функционерами различных партий всех политических спектров.
   В Соединенных Штатах понижен в звании и уволен в отставку генерал Томас Гриффит за разбазаривание казенных средств, выразившееся в том, что за счет штаба были оплачены его телефонные разговоры с дамой сердца на сумму в 20 долларов (!). Генерал командовал крупным авиасоединением, ему подчинялись 43 тысячи человек, но высшее военное командование США решило, что ради сохранения моральных устоев офицерского корпуса необходимо пожертвовать генералом. Трудно представить столь высокие требования в нашем обществе, где каждый чиновник максимально выжимает из государственной службы все, что можно. Генералы используют солдат и как денщиков, и как строителей своих дач, и никому в голову не придет, что нельзя по личным вопросам звонить со служебного телефона. Это – уровень не российского общества.
   В странах западной демократии обвинения в коррумпированности, связях с теневым бизнесом и преступными структурами превращаются в политические скандалы. Они разрушают партии, сваливают правительства, обрывают карьеру чиновников – кого-то в отставку, как генсека НАТО Вилли Класа, или даже под суд, как многократного премьера Италии Джулио Андреотти, а кого-то, как бывшего премьера Франции Пьера Береговуа, доводят до самоубийства. Ни принадлежность к верховной власти, ни должность, ни чье-то высокое покровительство не могут защитить заподозренного в коррупции или даже недостаточной чистоплотности чиновника от обязанности объясниться перед общественностью и вывернуть карманы перед судом. Скрупулезно отчитался за уровень доходов, подлежащих налогообложению, и за средства, истраченные на покупку нового жилья в Париже, французский президент Жак Ширак.
   Отличие России от стран Запада не в том, что здесь распространено взяточничество, а там нет, а в отношении к закону и в реакции общества на коррупцию. В России высокий пост или высокое покровительство практически обеспечивает безнаказанность чиновнику. Исключения редки. Петр предал суду таких высокопоставленных чиновников, как сибирский губернатор и обер-фискал, но не тронул самого крупного вора – Меншикова. Лишь реальная угроза для Президента не быть избранным на новый срок понудила его отставить таких своих приближенных, как вице-премьер Сосковец, министр обороны Грачев, чьи имена были синонимом слова «коррупционер». И если царь Петр хотя бы дубиной колотил своих проворовавшихся «птенцов» и Меншиков ходил с синяками, то нынешних воров бить некому. Коррумпированные министры, генералы и губернаторы остаются в своих креслах, мошенники-депутаты вновь предлагают себя для переизбрания на следующий срок. Следственный аппарат и суд всю свою деятельность направляют на борьбу с мелкими жуликами, чтобы дать уйти от ответственности высокопоставленным ворам.
   «Власть, не ограниченная правом, опасна. Право, не обеспеченное властью, бессильно. Первое много раз подтверждалось нашей историей. Второе становится очевидным сегодня», – говорится в одном из президентских посланий. Взаимозависимость власти и права не требует особых доказательств. Но во многом она нарушается коррупцией. Если власть – это коренник русской государственной тройки, то пристяжные – закон и коррупция. Закон тощ и плохо подкован. Коррупция откормлена и сильна. Она тянет в сторону и временами перетягивает. Власть и закон не могут удержать российскую бричку. Ее заносит, и она съезжает с дороги.

Взятка и воровство в русском сознании

   Бери, большой тут нет науки;
   Бери, что можно только взять.
   На что привешены нам руки,
   Как не на то, чтоб брать?
Василий Капнист

   Стимулы человеческой деятельности, как и сама личность, достаточно далеки от христианских идеалов. В числе стимулов, которые можно считать вечными, корысть – на одном из самых первых мест. Она сильнее даже страсти к насилию и убийству ближнего, культивируемой самыми разными идеологиями, искусством и особенно масскультурой. Насилие отступает перед корыстью и часто именно ею стимулируется. Ради наживы человек готов совершать как правомерные, так и во многих случаях неправомерные деяния. Завладение чужой собственностью, обман, предательство, насилие и убийство – все это характерные действия, побуждаемые страстью к наживе.
   Взяточничество в сознании людей не представляется чем-то особенным. Это обычное явление, тесно вплетенное в ткань общества и государства, и с ним люди издревле сталкиваются постоянно и повсеместно. Обращаясь со своими нуждами к представителям государственного аппарата, населению приходится выбирать между гипотетическими нравственными требованиями и повседневными практическими реалиями.
   Распространенное во всем мире, взяточничество в России имеет свои особенности. Они возникли еще в древности и оказали колоссальное психологическое воздействие на общество, потому и сохраняются до сих пор в сознании людей. Эти особенности происходят от явления, о котором уже говорилось, – кормления, позволявшего государственным служащим обеспечивать свое содержание и свою деятельность не жалованьем, а поборами. Поборы и породили «мзду» – задабривание чиновника за выполнение им своих служебных обязанностей, своего рода благодарность или знак уважения, как говорили в Древней Руси, «почесть», «почестье». Племянница Петра I, царевна Прасковья (дочь царя Ивана Алексеевича), начав после смерти матери хлопоты по разделу имущества, прежде всего стала одаривать фаворита императрицы Виллима Монса. Она подарила Монсу село Оршу и псковские деревни «для тово, – собственноручно написала царевна на следствии, – што все в нем искали штобы добр».
   Наряду с кормлением на Руси возник и «посул» – взятка за злоупотребление чиновником своей властью. Вымогательство посула рассматривалось как лихое дело, такое же как татьба (воровство) и разбой. От него и произошло «лихоимство» – вымогательство и злоупотребление служебным долгом. Лихоимцы превышали нормы, установленные для кормления, и извлекали доходы за действия, противоречащие их служебному долгу.
   «Взятка уничтожает преграды и сокращает расстояния, она делает сердце чиновника доступным для обывательских невзгод», – писал глубокий знаток чиновничьего сердца М. Е. Салтыков-Щедрин. Он называл взятку женщиной в летах, но вечно юной. И если мзда – это деликатная дама, то взятка лихоимца – наглая шлюха, она отдается тому чиновнику, который готов на любое злоупотребление, чтобы ее заполучить.
   Попытки отменить кормление предпринимались еще Иваном Грозным, но из-за отсутствия денег в казне остались безрезультатными. Преемники царя на русском престоле смирились с этим явлением и пользовались им как средством управления на местах, посылая в наиболее доходные города нужных им людей. Первый русский историк Василий Татищев пишет, что царь Алексей Михайлович приказал узнать, есть ли свободный город, в котором за год можно нажить 500–600 рублей. Направляя туда дворянина воеводой, царь сказал ему, чтобы он купил себе деревню. По окончании срока воевода доложил, что нажил всего 400 рублей. Царь повелел проверить, правду ли сказал воевода. Когда оказалось, что воевода брал только то, что ему приносили, и ничего не вымогал, царь дал этому «доброму» (так назвал его историк) человеку другой зажиточный город.
   Татищев рассказал эту, почти святочную, историю не случайно. Вольно или невольно, но он противопоставил Алексея Михайловича, за приверженность к традициям названного Тишайшим, его грозному сыну – реформатору, ломавшему устоявшиеся обычаи. Петр Алексеевич установил государственным служащим твердые оклады и запретил поборы с населения. Окружение царя воспротивилось ограничивающему их доходы нововведению. Татищев откровенно писал Петру I: «Я беру, но этим ни перед Богом, ни перед Вашим Величеством не погрешаю. Почему упрекать судью, когда дела решал честно и как следует». Если «лихоимство показует яко неправо взятое», то мздоимство будущий историк оправдывал словами апостола Павла: «Делающему мзда не по благодати, но по долгу». Западник Петр, силой ломавший старые московские обычаи, не мог принять доводы Татищева и ответил ему, что «позволить этого нельзя, потому что бессовестные судьи под видом доброхотных подарков станут вымогать насильно».
   Прошел всего год после смерти императора, и его бывшие соратники поспешили вернуться к старым порядкам. В мае 1726 года Сенат постановил: «Приказным людям [денег] не давать, а довольствоватца им от дел по прежнему обыкновению с челобитчиков, кто что даст по своей воле». Только в 60-е годы, уже в правление Екатерины II, это постановление было отменено.
   Кормление в той или иной форме продолжало существовать, оно породило особую психологию. В сознании русского чиновника укрепился взгляд, что он и есть государство. А потому мздоимство и воспринималось как законное вознаграждение за государственную деятельность. Известный дореволюционный писатель, автор исторических романов и повестей, граф Евгений Андреевич Салиас, описывая в своей трилогии «Шемякин суд» нравы провинциального города конца XVIII века, нарисовал образ правителя губернской канцелярии Галуши:
   «Правитель дел начал службу, не имея ни копейки за душой. Годам к тридцати, получая скромное содержание, он все-таки сумел купить себе небольшой домик в переулке поблизости от канцелярии. Женился он по любви, не взяв за невестой «ни кола, ни двора, ни тына, ни алтына». Пошли родиться дети, и теперь их было ни более ни менее как одиннадцать: шесть сыновей и пять дочерей. Надо было чем-то прокормиться, да и одеться и обуться. А из дочерей четыре были уже замужем и своим мужьям принесли кое-что в приданое. Домик, когда-то купленный, преобразился в большой дом… был одним из самых красивых в городе, целой усадьбой. Сделать это, откладывая из небольшого жалованья, было невозможно. Разумеется, всякий понимал, что это было сделано на доходы, но на особые доходы, правильные, не грабительством нажитые, а полученные «доброхотно» за оказанную помощь. И если у Галуши было теперь состояние, то, по выражению обывателей, не ябедническое, лихоимное, вымогательское, а «благодарственное»».
   Галуша был симпатичен обывателю тем, что не лихоимствовал, не мародерничал и довольствовался тем, чем его «благодарили» жители. Такое поведение чиновника встречало понимание и у власти – сменявшие друг друга губернаторы неизменно прибегали к опыту и знаниям Галуши. Уже в пореформенное время профессор Московского университета Лохвицкий доказывал необходимость сохранения кормления как народного обычая, сложившегося задолго до Петра I. Так оно и дожило до наших дней в скрытой форме подарков и приношений.
   Совсем иное отношение было у населения и у власти к лихоимцам. Лихоимец – всегда лиходей, разбойник, злодей. Его никогда бы не назвал добрым человеком ни царь Алексей Михайлович, ни сподвижник его сына Татищев, сам не пренебрегавший мздой. На ганноверского резидента при дворе Петра I Христиана Вебера произвело впечатление отношение русских людей к чиновникам-лихоимцам: «На чиновников здесь смотрят, как на хищных птиц, они думают, что со вступлением их в должность им предоставлено право высасывать народ до костей…»
   Прошлое всегда стремится в будущее и догоняет его в настоящем. Психология кормления прослеживается в общественном сознании на всем протяжении российской истории. Винные откупщики николаевской России, платившие мзду губернаторам, городничим и полицмейстерам, и советские торговые работники, бравшие на содержание начальство, продолжали традицию кормления. Руководитель советского торгового предприятия в зависимости от значимости того или иного начальника периодически (ежемесячно или поквартально) передавал ему определенную сумму. Свою мзду получали милицейские чины, работники всевозможных инспекций. Те, кто собирал дань с магазинов, сами выплачивали определенные суммы своему начальству, и низы, давая взятки, имели это в виду. Но во все времена кормление шло за счет народа: кормильщик возмещал свои расходы, взыскивая их с обывателя. Те же откупщики, дабы компенсировать затраты на взятки, фальсифицировали вино и превращали его в пойло. В советском магазине, директор которого платил регулярную дань трем десяткам чиновников, продавцы разбавляли вина.
   Поборы до сего времени рассматриваются как укоренившийся народный обычай благодарности должностному лицу за исполнение им служебных обязанностей. Этот обычай продолжает существовать в полулегальной форме приношений, подарков и угощений чиновников. Приведу высказывания в суде тех, кто годами давал взятки, и тех, кто в течение многих лет получал их от своих подчиненных либо в той или иной степени зависимых лиц.
   – Нужно поддерживать начальство, я чувствовал себя морально обязанным делиться с ним своими доходами, – говорил один взяткодатель.
   – Размер приношения подчеркивал мой авторитет и выражал услужливость моих подчиненных, – утверждал взяткополучатель.
   – Мы понимали конфиденциальный, закрытый для непосвященных характер этих отношений, но взятками это не считали. Это не взятка, это что-то иное, – дружно твердили и дающие и берущие.
   О каждом из подсудимых можно сказать, что он страдает «комплексом кормления», и все они поступали точно так же, как их предшественники, действовавшие в иной иерархической системе, той самой, что описана Салтыковым-Щедриным в «Пошехонской старине»: «В низших местах берут… этим взятки некрупные дают. В средних местах… к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах… тем целый куш подавай».
   Комплекс кормления в современных условиях – это стремление утвердить взяточническое сообщество. В нем поведение должностного лица подчинено нормам теневого права. Они складываются в теневой кодекс, и чиновники подчиняются правилам этого кодекса, отдавая ему предпочтение перед формальными законами. Теневой кодекс узаконивает взятки, считает их не только реальным, но и необходимым элементом деловой жизни. По этим правилам любое действие чиновника требует вознаграждения. Подразумевается, что служащий-исполнитель, даже если он и не купил свою должность (что распространено на Кавказе), все равно обязан делиться с начальством побочными доходами – своего рода арендная плата за должность. Там же, где одновременно или последовательно требуется исполнение ряда должностных действий, обязательна выплата взятки всем исполнителям. Обычно кто-то один, с кем имеет дело заинтересованное лицо, получает взятку из расчета на всех. В таком сообществе отдельные акты дачи-получения взятки складываются в цельную систему. С такими системами взяточничества, сложившимися в советский период в государственной торговле, мне приходилось иметь дело в бытность моей работы следователем, о чем рассказ впереди.
   Взяточничество как устойчивый образ действий возникает там, где интересы делового мира постоянно пересекаются с властными полномочиями чиновников. Многие предприниматели знают требования теневого права. Впрочем, они считают их скорее деловым кодексом – он отражает жизненные реалии современного бизнеса точно так же, как раньше отражал потребности советской деловой жизни. Они понимают: чтобы дело шло, надо подкармливать и налоговую инспекцию, и прочие инспекции, и милицию. Они исходят из чисто экономических расчетов, не оставляющих места для морализирования, и рассматривают взятку просто как дополнительный налог, гарантирующий им нормальную деловую деятельность. Некоторые предприниматели испытывают отвращение к взяточничеству, презирают чиновников, которым вынуждены «давать». Но они смирились с требованиями теневого кодекса и дают взятки ради успеха своего дела. Этим они отличаются от разовых взяткодателей, многие из которых не могут избавиться и от чувства вины, и от страха при передаче взятки.
   Всякая традиция – это зашифрованный в сознании людей коллективный опыт; то, что традиционно, обязательно как таковое, и традиция удобна тем, что позволяет не иметь убеждений, она заменяет их.
   Традицию взяточничества отражают пословицы русского народа: «Судья что плотник: что захочет, то и вырубит», «Судьям то и полезно, что в карман полезло», «Не ходи в суд с одним носом, ходи с приносом», «Перед богом ставь свечку, перед судьей – мешок», «Из суда, что из пруда, – сух не выйдешь», «С богатым не судись, с сильным не дерись», «Дари судью, так не посадит в тюрьму», «Судью одаришь, все победишь».
   Взятка рассматривается как единственный способ разрешения дела не только в суде, но и в любом присутственном месте: «Всяк подьячий любит калач горячий», «За правду плати и за неправду плати», «Дело правое, да в кармане свербит», «Брось псу кусок, так не лает», «Не подмажешь – не поедешь», «Сухая ложка рот дерет», «Порожнем не накланяешься», «Без поджоги и дрова не горят», «Неподмазанное колесо скрипит», «Быть было беде, да случились деньги при бедре», «Просьбы не докуки, как не пусты руки».
   Мне не удалось обнаружить ни одной пословицы, где бы высказывалось уважение к закону и к суду, где бы осуждалось взяточничество. Нет таких! Кто мне не поверит, пусть читает Даля.
   Петр I надеялся переломить сознание своих чиновников жестокими казнями. Но не помогло. История оставила нам предание о том, как разгневался царь, когда услышал на заседании Сената доклады «о разных воровствах». Он тут же приказал генерал-прокурору Ягужинскому подготовить царский указ: если кто украдет столько, что можно будет на это купить веревку, тот без дальнейшего следствия будет повешен. У Ягужинского хватило смелости возразить монарху: «Всемилостивейший государь! Неужели ты хочешь остаться императором один, без служителей и подданных? Все мы воруем, с тем только различием, что один более и приметнее, нежели другой». Петр рассмеялся и махнул рукой.
   Одни чиновники обкрадывали казну, другие обчищали обывателя, третьи делали и то и другое. Гоголевский Поприщин в своих записках рисует портрет губернского чиновника: «Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: это, говорит, докторский подарок; а ему давай или пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе».
   Российская общественность и сама власть во все времена были убеждены в продажности государственного аппарата. Русская литература, начиная с сатирической повести XVII века «Шемякин суд», а затем с Котошихина и Капниста, в полной мере показала, как взятка преломляется в сознании и чиновника, и обывателя. Гоголь и Салтыков-Щедрин изучили психологию чиновника, как врачи, постоянно наблюдавшие своего пациента. Поэт Петр Вейнберг, служивший три года в тамбовском губернском управлении, давал коллегам «практические советы»:

     Не считай преступным делом
     Взять хорошенькую взятку,
     Прилепись душой и телом
     К канцелярскому порядку.

   «Шемякин суд» – любопытнейшее повествование о неправедном судье Шемяке, своеобразный лубок, созданный на основе более древних сказаний. Жили два брата – богатый и бедный. Богатый дал бедному лошадь без упряжи, и бедный привязал сани к ее хвосту. Въезжая в ворота, он забыл выставить подворотню, и лошадь оборвала хвост. Богатый отказался принять ее обратно и решил подать жалобу судье Шемяке. Челобитчик и ответчик вместе направились в город. В пути они остановились на ночлег у попа. Ночью с недотепой-бедняком приключилась новая беда: во сне он упал с полатей прямо на колыбель с маленьким поповичем и убил его. Поп тоже решил подать жалобу на бедняка, и они втроем – братья и поп пошли к судье. Когда переходили по мосту реку, бедняк увидел полынью и решил в нее броситься, но упал на больного старика, которого сын вез по льду в баню. Еще один потерпевший – сын убитого старика – пошел с ними к судье. Во время разбирательства бедняк показал судье завернутый в платок камень. Судья Шемяка, уверенный, что ответчик показывает ему посул, вынес решение, которому позавидовал бы сам Соломон: лошадь пусть остается у бедняка до тех пор, пока у нее не вырастет хвост; поп должен отдать ему свою жену, чтобы попадья родила от него ребенка; третий истец может отомстить ответчику тем же способом, каким тот убил его отца. Естественно, истцы не только отказались от своих требований, но дали ответчику еще и отступное, чтобы он не настаивал на исполнении приговора. На этом, однако, повесть не заканчивается. Шемяка посылает писца к бедняку за посулом, но узнав, что посул предназначался для «ушибления» судьи в случае обвинительного приговора, благодарит Бога за спасение своей жизни. Таким образом, все участники процесса оказываются довольны исходом дела.
   Но сами слова «Шемякин суд» стали нарицательными и с тех пор символизируют неправедные действия, определяемые взяткой. Граф Салиас, описывая одну из подобных «трагикомедий крючкотворства», назвал свою трилогию так же. Один из ее персонажей, действительный статский советник Попов, рассуждая о лихоимстве, спрашивал: «Неужели же Россию нельзя избавить от этого векового зла?» И всегда отвечал себе: «Увы, нельзя! Ничего поделать невозможно!..»
   Солженицын, показывая в «Октябре шестнадцатого» состояние российского общества в последний предреволюционный год, приводит застольные разговоры московской либеральной интеллигенции: «И давали волю остроумию, особенно – о казнокрадстве, о чиновничьей продажности: слишком поздно увидел объявление «принимают от трех до пяти», эх, а я, дурак, дал десять! Или – как нужно понимать секретарей и младших чиновников: «мало данных», «придется доложить начальству», «надо ждать» или «надо ж дать»».
   Коммунистическая идеология не позволяла иметь мнение, отличное от официального. Поскольку коррупция была названа чисто буржуазным явлением и в социалистическом обществе ее как бы и не было, то в советской литературе она не изобличалась. Нельзя же, будучи социалистическим реалистом, изображать то, чего нет! А чтобы кто-нибудь не подумал, что «оное» все же существует, при постановке в 1950 году «Ревизора» в Малом театре заключительную фразу Городничего: «Чему смеетесь? Над собой смеетесь!», которую, по замыслу Гоголя, следовало бросить в зрительный зал, Игорю Ильинскому велено было произносить, повернувшись спиной к публике и обращаясь к актерам на сцене. Но страусиная политика коммунистического режима не могла спасти власть от народного недоверия.
   Русский человек не сомневается, что чиновнику «на то руки привешены, чтоб брать», ибо «глуп дает деньги, глупей того не берет». Но таких «глупцов» в чиновничьей среде во все времена было немного, и всегда они вызывали неудовольствие и удивление. По делу работников Московской областной прокуратуры в 60-х годах было установлено, что «глуп» оказался только один из тринадцати старших следователей, молодой специалист, он – единственный! – не брал взяток. Остальные сорганизовались во взяточническое сообщество во главе с начальником следственного отдела. В этом сообществе не было постоянного круга взяткодателей, но были постоянные посредники, и начальник взимал дань со следователей.
   Взяткой обыватель утверждает свое неверие в способность власти решить без проволочек вопрос в соответствии с законом. Как говорится, чтобы двери не скрипели, петли должны быть хорошо смазаны. Посредством взятки обыватель стремится обойти закон при помощи его слуги – чиновника. В любом случае взятка показывает пренебрежение обывателя к власти. Когда власти не верят, ее покупают. Столичный чиновник, в духе нашего времени, не стесняясь, поведал журналисту, что сегодня от желающих дать взятку нет отбоя и ему остается только выбирать, у кого взять. Берет у того, кто предлагает больше. За информацию о повышении цен на бензин он получил от солидной фирмы немалую сумму в долларах, положившую начало его счету в зарубежном банке. «Российская газета» так и озаглавила заметку, содержащую это своеобразное интервью: «Кто со взяткой, займите очередь».
   Взятки брали и воровали всегда, но для всего общества и даже для многих из тех, кто лихоимствовал и мздоимствовал, это было срамно. Отличие нынешнего смутного времени от советского, пожалуй, в том, что считавшееся ранее постыдным стало нормой поведения или даже предметом бахвальства. Один из лидеров фракции «Яблоко» в Государственной думе, Владимир Лукин увидел изменение сознания россиян в том, что «если при прежней власти можно было сказать: «Дай сто тысяч и молчи», то теперь говорят: «Дай пятьсот и можешь об этом всем рассказывать»».
   «Комсомольская правда», уверяя своих читателей, что для нужного дела взятку готов дать каждый, миллионным тиражом предложила свои посреднические услуги. Этим воспользовался предприниматель из Петербурга Юрий Миронов и открыто обратился к газете с «великой просьбой» – найти чиновника, готового за крупную взятку помочь приватизировать металлообрабатывающий завод. Взяточник, как и следовало ожидать, нашелся, и спустя две недели после криминального объявления газета радостно воскликнула: «Дело, кажется, тронулось!»
   Если посмотреть заголовки российских газет 90-х годов, то можно понять, как в общественном сознании, которое и выражают, и формируют средства массовой информации, отражается взяточничество. Вот только некоторые из них: «Несокрушимая взятка» («Невское время»), «Половина российских бизнесменов дает взятки чиновникам» («Российские вести»), «Иномарок меньше, взяток больше», «Меньше рынка – больше взяток» («Московские новости»), «За так – никак», «Предварительное следствие подтверждает обвинение правительства в коррупции» («Российская газета»), «Коррупция и власть неразделимы?» («Санкт-Петербургские ведомости»). «Общая газета» информирует предпринимателей: «Треть доходов идет на подкуп чиновников». Другой очерк о коррупции, где, в частности, сообщалось об определенном новочеркасскому прокурору условном наказании за взятку, она озаглавила: «Берущим много дают мало». Или названия очерков и заметок в «Известиях» – «Вирус взятки», «Без взяток жить нельзя на свете. Нет?», «Быть честным чиновником опасно для жизни», «В России берут все». «Комсомольская правда», в недалеком прошлом проповедовавшая кодекс молодого строителя коммунизма, теперь убеждает читателей, что мздоимство всегда было неотъемлемой частью отечественной культуры. Она помещает заметки под броскими провокационными заголовками: «Искусство взятки принадлежит народу», «Взятка бессмертна, брали, берут и будут брать во веки веков».
   Общество быстро привыкло к безнравственным объявлениям, которыми пестрят рекламные газетки, и никого не удивляет, когда, подобно проститутке, себя, то есть свои должностные возможности, предлагает государственный служащий: «Влиятельный чиновник поможет состоятельным и очень состоятельным людям решить их проблемы, связанные с приобретением жилых и нежилых помещений. Телефон в редакции». Без удивления принимаем мы совет еженедельника «Московские новости», если хотим избежать высоких импортных пошлин и акцизов при ввозе иномарки: «Как обычно – при регистрации дать взятку таможеннику или работнику ГАИ. Лучше таможеннику, в ГАИ ставки выше».
   Вскоре после назначения на пост министра внутренних дел генерал Куликов решил проверить заявление главаря чеченских боевиков Шамиля Басаева о том, что он проник в глубь Ставрополья, подкупая по дороге милицейские посты. Министр отправил машину с водкой из Владикавказа в Ростов, и из двадцати четырех милицейских постов, через которые она прошла, на двадцати двух за взятки машина не была вообще досмотрена и только на двух не вымогали взятку (как предположили экспериментаторы, там заподозрили нехорошее). В обществе легализованной коррупции никакого удивления и никакой реакции, кроме короткого журналистского всплеска, не вызывает сообщение, что под видом детей Чернобыля на бесплатный отдых в зарубежье отправляются дети старой номенклатуры и новой буржуазии.
   «Для чего не воровать, коли некому унять?» – говорится в народной пословице. Должностные связи и коррумпированность власти на всех ее ступенях делают разоблачение взяточника исключением. И публичные казни в ушедшие времена, и изредка судебный процесс в нынешнее – не снижают общей уверенности в безнаказанности взятки.
   Взяточничество – явление настолько обыденное и распространенное, что честному человеку в чиновничьей среде, когда его коллеги берут взятки, нелегко оставаться честным. Тот, кто не берет, невольно противопоставляет себя большинству. «Знаю, что уже невозможно многим идти против всеобщего теченья», – эти горькие слова Гоголя и через полтораста лет не потеряли своего значения. Трудно в коррумпированной среде сохранить порядочность. Еще в далеких 60-х годах, когда я работал следователем и занимался делами о взяточничестве в торговле, некоторые мои подследственные уверяли меня, что невозможно себя всем противопоставить, невозможно не брать взятки, если надо их давать. Я им тогда не верил. Совсем недавно в неофициальной обстановке у меня произошел прелюбопытнейший разговор с одним крупным чиновником российского масштаба. Знакомы мы уже многие годы, и я решился спросить у него:
   – Можно ли не брать, коль все берут? Можно ли не взять, когда настойчиво предлагают? Когда соблазняют? Когда сослуживцы смотрят на тебя, как на белую ворону, и ждут случая подставить?
   – Я же не беру, – сказал он.
   – Как же вам в отравленной всеобщим взяточничеством атмосфере это удается? – настаивал я.
   Ответ меня поразил:
   – Сначала боялся. А потом привык не брать. Источник обогащения чиновника не только взятка, но и казна.
   Они тесно связаны: казна – часто источник средств для дачи взятки, казнокрадство же практически невозможно без подкупа. Как и взятка, казнокрадство в народном мнении тоже дело обычное и нормальное, ибо «казна миром живет и мир – казной». Российские просторы, богатство страны создали в народе убеждение, что «казна – не убогая вдова: ее не оберешь», «от большого немножко – не воровство, а дележка», именно потому брать из казны можно и даже нужно: «Казна на поживу дана».
   Убеждение «грех воровать, да нельзя миновать» прочно вошло в народное сознание. Поэтому, очевидно, «Комсомольская правда», нисколько не сомневаясь, что попадет в точку, называет заметку, посвященную делам Петербургского морского порта: «В порту воруют все». Другая не менее солидная газета («Известия»), сообщая о том, что ожидается рост экономических преступлений в области финансов на 100 процентов ежегодно вплоть до начала следующего тысячелетия, озаглавила свою заметку: «Воруют и будут воровать».
   В свое время Герцен отмечал, что красть казну, собак и книги в России воровством не считается. В советское время миллионы несунов, выносивших с заводов и фабрик все, что можно было взять, ворами себя не считали. Как не считали себя ими колхозники и рабочие совхозов, кравшие лес и сено, зерно, молоко и мясо. Впрочем, как не считают себя ворами генералы и офицеры российской армии, распродавшие военную технику – кто в Чечню, а кто на Запад или построившие себе особняки из казенных материалов и руками солдат. Да как считать? «Не пойман – не вор».
   Современный писатель Анатолий Елахов на деревенский лад оправдывает воровство. Да, признает он, растащиловка в сельском хозяйстве страшная, и все же в полном смысле ее «воровством назвать нельзя, потому как сам деревенский мир относится к ней снисходительно». Нехорошее слово «ворует» народный радетель берет в кавычки – ведь «это мужик на свой лад справедливость восстанавливает», таков, дескать, «мужицкий комбедовский менталитет».
   Вот она, справедливость: «Мы у матушки России детки, она наша матка, ее и сосем». Принцип «тащи из казны, что с пожару» прочно вбит в народное сознание. Стремление к справедливости свойственно свободному человеку, а свобода и ответственность неразделимы, как неразделимы ответственность и человеческое достоинство. Воровство и лихоимство всегда сопровождаются растлевающей сознание ложью. И в чем я согласен с вологодским деревенщиком – так в том, что вранье и необязательность стали непереносимы.
   Казнокрадство ведь совсем рядом с воровством у ближнего. Сам наблюдаю это в псковской деревне, где каждый год провожу свой летний отпуск. В совхозе воровали всегда и, понятно, зазорным это не считали. Но друг у друга, у соседей не воровали. В последние же годы деревенские стали очищать и избы. О ментальности нашего современника можно в какой-то мере судить по опубликованным рассказам заложников чеченских боевиков в Буденновске. Водитель С.: «С первыми выстрелами снаружи (боевики. – А. К.) женщин и детей погнали под дулами автоматов к окнам… Убитых и раненых уносили. На их место к окнам гнали других… Ад продолжался пять часов. После штурма обнаружилось – кто-то из своих не терял времени зря. Во время паники этот кто-то «чистил» сумки: у многих пропали деньги и украшения». Рассказ первого заложника дополняет другой – хирург Ч.: «Во время штурма перевязал сорок три человека, потом считать бросил… Десять женщин были на моих глазах убиты точными выстрелами в голову… Медикаментов не хватало, бинтов тоже. И вдруг у одной старухи мы их обнаружили – полную сумку. А у второй – ящик тушенки, которую на четвертый день давали. Банку в сутки на троих».
   Психология воровства и психология лихоимства имеет одни и те же социально-исторические корни. Они в многовековом имущественном бесправии, а отсюда – отсутствии в России понятия имущества в том смысле, в каком оно существовало на Западе, куда пришло из Римского права. Московская Русь управлялась как частное владение царя – население, территория со всем находившимся на ней считались принадлежащими государю. Он отбирал имущество даже у вельмож. Казни и ссылки сопровождались конфискацией имений, земель, крепостных и всего прочего состояния. В Москве «всех тех, кого должны были казнить, – пишет немец-опричник Генрих Штаден, – били сначала публично на торгу батогами до тех пор, пока те, у кого было добро или деньги, не передавали их в казну Великого князя». Многие с жадностью ждали этого, стремясь схватить наиболее жирные куски и осаждали государя прошениями о пожаловании им поместий, деревень, домов. Меншиков поживился имуществом опальных Толстого и Шафирова; Долгорукие, в свою очередь, прибрали часть меншиковского богатства, их имущество потом стало добычей Бирона и его окружения. Лишь в середине XVIII века Екатерина II признала за дворянами право владеть землей и имуществом. И только тогда в русском словаре появилось слово «собственность».
   Но понятие о праве собственности не коснулось сознания большей части населения – крестьян. Они были лишены собственности и даже после освобождения от крепостной зависимости не могли отделить свою землю от общинной, предоставляемой им лишь во временное пользование. Для крестьян земля и лес были Божьим даром, таким же как воздух и вода, и пользование ими, независимо от того, в чьей собственности они находятся, не считалось грехом. Этим объясняется большое число уголовных дел в дореволюционной России о незаконной порубке леса. Возглавивший специальный комитет по изучению нужд крестьян граф С.Ю. Витте невольно ставил вопрос: «Что может собой представлять империя со 100-миллионным крестьянским населением, в среде которого не воспитано ни понятия о праве земельной собственности, ни понятия о твердости права вообще?»
   В дальнейшем отсутствие представления о праве собственности облегчило советской власти экспроприацию имущества у прежних владельцев, а затем и проведение коллективизации и укрепило в массе колхозников отношение к общей собственности, как к ничейной.
   Пренебрежение к колхозной собственности порождало такое же отношение и к государственной. При том, что советское государство провозгласило свою собственность главной, установило за ее отчуждение более строгую ответственность, чем за кражу личного имущества, официальная мораль резко разошлась с нравственностью народа. Юридические законы перестали соответствовать понятию о праве, и теневые нормы, давая преимущество личной собственности, не считали предосудительным обращение в свою пользу государственного имущества.
   Лишение населения страны собственности прежде всего усилило власть тех, кто им управлял, – чиновников. Бюрократия узурпировала право распоряжаться не принадлежащим ей национальным богатством. Но каждый чиновник знал, что он ограничен во времени и не может передать свое право распоряжения совокупной собственностью по наследству. Сохранить для себя и наследников блага жизни можно, только превратив часть общего достояния в личное.
   Отсюда ненасытное стремление чиновников к присвоению государственного имущества.
   Государственные поборы и конфискации – неизбежный спутник собственника в России на протяжении веков, это было и остается по сей день не только психологическим препятствием для вложения капиталов в долговременное дело, но и предпосылкой для нелегального их вывоза. Российские капиталисты стремятся придать капиталу такую форму, чтобы его легко можно было бы унести и вывезти за границу. Когда поступило сообщение, что в Майами за сокрытие судимостей при въезде в США арестован президент акционерного общества «Русское золото» и хозяин крупнейших московских оптовых рынков Александр Таранцев, названный газетой «Завтра» лидером русского национального капитала, и с него были сняты драгоценности на сумму в два миллиона долларов, мне вспомнилась красочная марксова характеристика азиатского типа общества. Маркс имел в виду общество, в котором правительство отнимает у своих подданных все, что превышает их насущные потребности. Население оказывается в нищете, а правительство купается в роскоши. Опасность, угрожающая их имуществу, побуждает подданных отдавать предпочтение предметам, имеющим большую ценность при малом объеме и не подверженным порче. Поэтому «многие богатые азиаты почти все свое состояние надевают на себя или на женщин из своего гарема». Видимо, в силу тех же причин наши внезапно разбогатевшие «новые русские» вешают себе на шею золотые цепи и украшают пальцы перстнями с бриллиантами.
   Если воровство вполне укладывается в ментальность россиянина, то естественно, что одной из привилегий власти он рассматривает право на казнокрадство. Во время избирательной кампании 1996 года по выборам губернатора в Петербурге газета «Невское время» опубликовала письмо избирательницы с призывом голосовать за Собчака. Она исходила из того, что у Собчака уже есть и квартира, и дача, и родственников он квартирами обеспечил. Если же придет новый правитель, он начнет обеспечивать себя сызнова. А «Московские новости» привели высказывание школьной уборщицы из Белоруссии – сторонницы президента Лукашенко: «Сколько против него листовок в ящики бросили: и то он наворовал, и это. А что тут такого? Это естественно, и вы бы урвали, если бы вас президентом выбрали. Мне вот просто брать нечего – тряпку, что ли, домой нести?» Менталитет родственного белорусского народа можно считать идентичным российскому. Взгляд уборщицы из Орши разделяют и россияне.
   Московский мэр Юрий Лужков может себе позволить сделать царский подарок за счет столицы любимому артисту. Он дарит квартиру Махмуду Эсамбаеву, о чем восточный человек простодушно и рассказывает. Притом Эсамбаев человек не бедный, артист он уже в прошлом, а ныне это крупнейший коммерсант, ворочающий миллиардами. В результате финансовых операций «Фонда Эсамбаева» бюджет Белоруссии недосчитался 60 миллионов долларов. На Западе это вызвало бы возмущение налогоплательщиков. Мэр любой западной столицы рисковал бы угодить в тюрьму, да и у артиста отобрали бы квартиру. Лужков ничего не боится, он уверен в своем праве распоряжаться государственным имуществом, как ему вздумается. И никто не сомневается в этом его праве, и никто даже в укор этого ему не поставит. И никак это не повлияло на избирателей, отдавших свои голоса любимому мэру.
   Полное пренебрежение государственными интересами со стороны российских коррупционеров поражало воображение западных бизнесменов, самих отнюдь не отличавшихся честностью. Владелец бельгийской фирмы «M&S» Майкл Брандвайн, поставлявший в конце 80-х годов для советской Западной группы войск минеральную воду «Боржоми» по цене 0,87 немецкой марки за бутылку, в то время как в России такая бутылка стоила 40 копеек, спустя несколько лет рассказывал: «Я откровенно говорил российским военным, что так нехорошо красть из государственных средств. Можно варьировать цены – 10–20 процентов, но не до 1000 процентов, как они делали». Однако начальник управления торговли ЗГВ полковник Рязепов обладал подлинно российским размахом – красть так, чтобы не было мучительно больно! Он был уверен, что в случае беды откупится. Что и случилось. Обошлось это полковнику, по сведениям его западного партнера, в 900 тысяч марок.
   Фазиль Искандер внес поправку в знаменитый ответ Карамзина на вопрос о том, что делают в России. Историк, как известно, ответил: «Крадут», а Искандер отвечает: «В России многие думают о России, а остальные воруют». Его сатирический диалог «Думающего о России» и американца довольно точно передает психологию россиянина конца ХХ века. На вопрос американца о том, кто с воровством борется, Думающий отвечает:
   «Те, кто в России думает о России, тем некогда бороться. А те, кто ворует, не могут же бороться с самим собой… когда воры присоединяются к тем, кто думает о России, их нельзя отличить от тех, кто думает о России. А это им выгодно… Чем больше они думают о России, тем сильнее убеждаются в необходимости воровать… Те, кто думает о России, когда отдыхает от российских дум, тоже подворовывают… К тому же, подворовывая, они сливаются с теми, кто ворует, и становятся незаметными. В России думать о России всегда было гораздо более опасно, чем воровать. Такова традиция».
   Менталитет российского чиновника и обывателя по отношению к коррупции существенно отличается от западного. О правосознании европейцев можно в какой-то мере судить по мнению итальянского политика и дипломата де Микслиса: «С взятками – это как с правилами уличного движения: все мы периодически их нарушаем, но до поры до времени это сходит нам с рук, и, конечно же, никому в голову не приходит объявить о том, что он неправильно перешел улицу. Но когда полицейский однажды хватает нас за руку, приходится платить штраф». Русский человек, изначально воспитанный на неуважении к закону, пренебрежительно относится к правилам уличного движения (это особенно видно, когда он приезжает на Запад) и пытается уклониться от уплаты штрафа, даже когда милиционер останавливает его. Он не хочет считать себя виновным и тогда, когда уличен во взятках или казнокрадстве. Взяточники и казнокрады добровольно не оставляют своих постов и не стреляются от стыда (разве только из нежелания сесть в тюрьму, как Щелоков).
   Суд для западного обывателя – не враждебная сила, а естественный способ защиты своих прав. Жесткому критику Запада А. Солженицыну это не нравится, и свое отношение к западной ментальности он выразил так: «Общество, в котором нет других весов, кроме юридических, мало достойно человека». Против этого трудно возразить. Но хуже, когда нет никаких весов – ни юридических, ни нравственных, а духовность пока остается предметом вожделений общества.
   Публицист Лев Аннинский вывел формулу спасения русской души: ««не согрешишь – не покаешься…» – это нам понятно. А «жить не по лжи» – нет. Совершенно утопический солженицынский лозунг более понятен ясному западному сознанию, чем уму нормального советского человека, притворившегося травой. Мы живем во лжи, гадая, где и как она может обернуться правдой. Правда на Руси всегда прикидывалась ложью, иначе она не успевала проклюнуться: вытаптывали»».
   Да, в России правда частенько выступала под псевдонимом лжи. Хуже, когда ложь постоянно выступает под псевдонимом правды. Происходит полная аберрация понятий, и уже никто не может отличить, где ложь, а где правда, и все воспринимается, как ложь. А это лишает россиянина уважения не только к власти, но и к тем нравственным понятиям, которые составляют основу жизни нормального гражданского общества.
   Знаменитый немецкий социолог Макс Вебер в своих получивших всемирное признание трудах доказывал, что современный капитализм возник не столько вследствие развития экономических отношений, сколько явился результатом воплощения новых нравственных идей, обязанных своим происхождением протестантскому религиозно-этическому комплексу. Эти нравственные принципы были сформулированы еще Бенджаменом Франклином: трудолюбие, кристальная честность, порядочность, неукоснительное исполнение обязательств, стремление к моральной чистоте.
   Идеи Вебера легли в основу «социальной рыночной экономики» Людвига Эрхарда. В связи с реформированием российской экономики его часто вспоминают как творца германского экономического чуда. Эрхарду удалось из пепла возродить разрушенную экономику поверженной Германии. При этом он опирался на свойственные немцам чувства ответственности и бережливости и доказывал им, что собственность создается только трудом. Развивая идеи Вебера, он требовал от предпринимателя нравственной безупречности, что тождественно деловой честности и угодно Богу. Приватизация предприятий, выпуск народных акций, освобождение от налогов той части доходов рабочих, на которые они приобрели акции, сделали держателями акций большинство населения страны, и оно, естественно, заинтересовано в сохранении собственности и развитии производства. Может быть, главным следствием этих реформ был перелом в сознании немцев, который позволил им отказаться от идеи своей исключительности, особого, германского пути развития и позволил великой нации включиться в общеевропейский и мировой процессы, почувствовать себя частичкой мира, такой же, как и другие европейские народы.
   Наши национал-патриоты обрушились на идеи Вебера, доказывая их неприемлемость для России. Может быть, и так. Принцип известен: что немцу хорошо, то русскому смерть. Русскому сознанию чужд гончаровский Штольц. Он хоть и был православным, но в жилах его текла кровь протестантских предков, и она в значительной мере определяла его взгляд на мир. Русскому сознанию более понятны Чичиков, Ноздрев, Собакевич или Обломов. В этом беда, а вовсе не положительное начало русского человека. Но сусальный образ русского промышленника (не «финансиста-инородца!», что счел нужным подчеркнуть в журнале «Наш современник» автор очерка «Почему православным не годится протестантский капитализм» Ю.Бородай), долгом своим считавшего часть капиталов отдавать на строительство храмов, – очередной миф.
   Реальность же в том, что нравственный облик и правосознание общества определяют такие строители «православного капитализма», как Мавроди, Таранцев и Коняхин. Если же появляется жертвователь на храм, то им оказывается… кто-то из «братвы». «Ведь строят-то они на свои неправедные деньги не мечети и синагоги, – пишет Александр Проханов, – а русские храмы. И свои крепкие лбы, на которых уже не раз останавливалось красное пятнышко лазерного прицела, осеняют православным крестом».
   Русское сознание восприимчиво к мифам. Именно в России, веками противостоящей любой западной идеологии, была быстро и успешно внедрена чисто западная ересь – марксизм, как сказка о коммунистическом рае, и родился российский монстр – советский режим. Миф, по определению историка и писателя Якова Гордина, это – «инструмент растерянного сознания, при помощи которого это сознание пытается совместить удобные для него представления с неудобной реальностью». Создается искусственное, неорганичное представление о мире. Поэтому трезвые и, казалось бы, самые выверенные реформаторские проекты, перенесенные на российскую почву, могут обернуться чистым безумием. Приватизация по Эрхарду в российских условиях превратилась в приватизацию по Чубайсу, когда даже те жалкие ваучеры, которые имитировали общенациональное достояние, за бесценок были скуплены немногими дельцами и директорами предприятий. Они-то и стали их владельцами. Население же, как и прежде, в основной своей массе лишено собственности и не приобрело сознания собственника. Восприятие западного экономического опыта без учета реальной расстановки политических сил, национальной ментальности, традиций и психологии чиновничества помогло рождению нового монстра в виде бюрократического номенклатурного капитализма, внедрению российской мафии в экономику, политику и властные структуры.
   Против бездумного перенесения на отечественную ниву западных стандартов предостерегает нас Солженицын. Выступая на заседании Российской академии наук в сентябре 1997 года, он сказал: «Сейчас многим мнится, что чем решительнее мы развалим нашу традиционную национальную систему ценностей – тем быстрей и эффективней переймем общезападную, уподобимся ей. Это – не только несостоятельная надежда (к тому ж переемная культура всегда непоправимо ниже перенимаемого образца), но и губительный план для нашего духовного существования».
   Безусловно, у русского народа свой собственный исторический опыт и своя духовность, которую нужно беречь. Но я целиком согласен с писателем Львом Тимофеевым – помимо того опыта, что нашел отражение в великой литературе, великой музыке, великом искусстве и оригинальном религиозном мышлении, есть еще и иной опыт. Опыт политического насилия и бесправия, опыт многовекового непроизводительного хозяйствования и унизительной народной нищеты. Есть опыт какой-то фатальной слепоты к тем глубоким философским и нравственным истинам, что проявляются в процессе экономической практики. К этому следует добавить опыт чиновничьего произвола и лихоимства, правового беспредела, кормления и поборов, доносительства. А еще – иждивенчество, стремление получить материальные блага не трудом, а то ли по щучьему велению власть предержащих, то ли от некой золотой рыбки со стороны. Этим и воспользовались в наше время строители финансовых пирамид вроде мавродиевской «МММ», «Хопра» и т. п.
   Не народные ли чаяния отразил Емельян Пугачев в одном из своих манифестов: «Господь наш Иисус Христос желает и произвести соизволяет своим святым промыслом Россию от ига работы…»? Не этим ли промыслом освобождения от ига работы приманивали народ большевики, обещая каждому жизненные блага по потребностям при работе по способностям или, попросту говоря, по желанию?
   Поэтому и бороться с отечественными пороками, стоя целиком на российской почве, не проще, чем тащить себя за волосы из болота. Это задача для барона Мюнхаузена и самоутешение для поклонников посконных ценностей, которые по сути совершенно довольны этими пороками, воспевают их как исконную ментальность. Миф о подлинно национальном характере, нуждающемся лишь в освобождении от чужеродных наносных черт, немало способствовал и тому, что российское общество оправдывало собственное истребление и колоссальные разрушения культурных ценностей и всей страны, смирилось с коррупцией и принимает ее как вечную данность.

Гардероб взятки

   Взятка – дама деликатная и обнаженной не ходит.
Старая русская пословица

   Гардероб легкомысленной императрицы Елизаветы Петровны насчитывал до 15 тысяч платьев, гардероб взятки имеет не меньше одежонок, и над ними трудятся лучшие модельеры коррупции. Их изобретательность превосходит все изощрения Диора, Кардена, Зайцева и Юдашкина, вместе взятых, они одевают взятку в такие одежды, которые позволяют ей принять вид приличной, благообразной дамы.
   В гардеробе взятки любимая одежда – подарок, она самая красивая и удобная. Помните, что Ляпкин-Тяпкин говорил Городничему:
   – Грешки грешкам – рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело.
   Потому и не стеснялся откровенно признаваться судья, что не называл эти приношения взятками, скорее всего он считал их подарками.
   Но Городничий с прямолинейностью солдафона поставил чиновника на место:
   – Ну, щенками или чем другим – все взятки.
   Подарок позволяет скрыть точный деловой расчет и представляет его как чувства, идущие от чистого сердца. До нашего времени из XVIII века дошло прошение некой прапорщицы Ватазиной. Она, хлопоча о чине коллежского асессора для супруга, с милой непосредственностью обратилась к самой императрице Елизавете Петровне: «Умились, матушка, прикажи указом. А я подведу Вашему Императорскому Величеству лучших собак четыре: Еполит да Жульку, Женету, Маркиза. Ей-Богу, без милости не поеду». Простота нравов, царившая в обществе, позволяла прапорщице подкрепить прошение подарком. Ведь не деньги предложила, а борзых! Государыня обожает охоту. Ну а «за так» никто не обязан делать, хоть и матушка-царица.
   При помощи подарка легче всего искать покровительства. В старину это было принято. Те, кто искал выгоды или одолжения, не скупились на выражения чувств, обволакивая ими свой «подарок». Генерал Лев Измайлов, начав службу еще при Петре, одаривал Монса. Наступило время Анны Иоанновны, и генерал в поисках покровительства обратился с подарком к фактическому правителю России Бирону. Зная, что тот был страстным лошадником, он преподнес ему не борзых щенков, а животное покрупнее – лошадь, сопроводив свой подарок письмом: «Отважился я послать до Вашего Высокографского сиятельства лошадь верховую карею не для того, что я Вашему Высокографскому сиятельству какой презент через то чинил, но токмо для показания охоты моей ко услужению Вашему Высокографскому сиятельству, а паче, чтоб честь имел, что лошадь от меня в такой славной конюшне вместится. Ведаю, Милостивый Государь, что она того недостойна, однако же прошу милостиво принять. Чем богат, тем и рад…»
   И презент, да еще преподнесенный с лакейским самоуничижением, не пропал – генерал был «одолжен милостью и протекцией». «И если это не взятка, – спрашивает историк Евгений Анисимов, опубликовавший в своей книге «Россия без Петра» письмо генерала, – то что такое взятка?»
   Вопрос, разумеется, риторический – подарок должностному лицу был и остается легальным способом вручения взятки. В старом Петербурге говорили: «Сенат и Синод подарками живет». Но подарки любили и в советский период, их обожают и в нынешнее время. Что касается угощений, то о них и говорить нечего. Недаром чиновники центральных ведомств во все времена норовили почаще выезжать в хлебосольную провинцию, чтобы «решать вопросы» на месте.
   Откровенное и не оставляющее сомнений слово «взятка» часто пугает и того, кто берет, и того, кто дает. «Мы взяток не берем, – сказал мне знакомый чиновник в Смольном, к которому я обратился по делам одной фирмы, обслуживаемой мной как адвокатом, – но проконсультировать можем, а это стоит недешево».
   Богатый русский язык позволяет найти такие синонимы взятки, как «благодарность», «уважение», «долг», «признательность», «на расходы», «подарок» и т. п. Деньги в конверте кладут в открытый ящик стола, в папку для бумаг и т. п. «Так принято», Такова традиция», «Не нами заведено, не нами и кончится», «Не я первый, не я последний» – вот жизненное кредо взяточника, желающего оставаться как в собственном представлении, так и в представлении окружающих порядочным человеком. И взятка теряет свой особый, криминальный смысл, свою исключительность, становится в ряд с обыденными явлениями повседневной жизни. Говорить на тему взяток среди мздоимцев так же не принято, как в порядочном обществе не принято рассказывать об интимных отношениях. Впрочем, в наше время стесняются меньше. Директриса одной из петербургских гимназий, захмелев на застолье по случаю 8 марта, вдруг сказала учителям: «У меня от этого шоколада и коньяка тошнота, надо сказать родителям, пусть деньги кладут в конверт». Но все же это вызвало определенный шок в учительской среде и немалые пересуды.
   Вопросительный заголовок заметки в одной из центральных газет «Взятка – лучший подарок?» хоть и претендует на иронию, верно отражает старинную тенденцию. Поэтому время от времени общество пытается выяснить, что считать подарком, а что взяткой. Как их разграничить?
   «Подарок или взятка» – под таким названием «Литературная газета» в середине семидесятых начала дискуссию на вечную тему. Юристы-практики, ученые и писатели должны были найти ту тонкую грань, что отделяет криминал от бытового явления. Газета не подозревала всей остроты проблемы, всей ее важности и опасности для закрытого общества. Мне было предложено принять участие в дискуссии, я написал очерк и озаглавил его «Взятка или подарок?». В нем были высказаны мысли, во многом близкие к тем, что и в настоящей книге. Очерк был набран, но газета отправила его на согласование в ЦК КПСС. Там, естественно, его «зарубили» и велели опасный диспут свернуть – тема была явно не по вкусу режиму.
   Трудность разграничения взятки и подарка видна из судебной практики, она по-разному и явно с учетом политической конъюнктуры оценивает действия чиновников, принимающих подарки.
   В 1986 году Верховный суд СССР осудил за получение взяток заместителя министра внешней торговли Валентина Сушкова. В приговоре суда скрупулезно перечисляются десятки фирм, от которых он принимал презенты – часы, бинокли, фотоаппараты, магнитофоны и даже авторучки. Сушков, не отрицая того, что получил эти вещи от инофирм, заявлял суду, что считает их подарками, а не взятками, поскольку никаких действий во вред своей стране он не предпринимал – наоборот, при заключении сделок всегда исходил из ее интересов. Ну а подарки – их во внешнеторговых ведомствах получали и получают все, сверху донизу. Так принято и не считается предосудительным. Однако суд приговорил ответственного чиновника к 13 годам лишения свободы. Сушков семь лет провел в колонии, но и после освобождения утверждает, что рассматривал эти предметы как подарки. Он считает, что КГБ избрал его «козлом отпущения», так как у него не было достаточной поддержки в ЦК, где аппаратчики также не пренебрегали подарками, но отдали его на заклание, когда потребовалось создать видимость борьбы со взяточничеством.
   На закате советского периода российской истории перед судом предстала группа руководящих чинов Министерства легкой промышленности РСФСР во главе с министром Евгением Кондратьковым. Посетил как-то министр курское швейное объединение «Швея», показал ему директор Стародубцев экспериментальный цех и подарил образец новой продукции – кожаное пальто. «Эксперимент» удался на славу – объединение получило от министерства дополнительное сырье и материалы и сразу вошло в число передовых предприятий. А это в те годы – и почет, и деньги. Незамедлительно последовал ответный шаг. «От имени благодарных жителей Курска» директор Стародубцев преподнес министру хрустальную люстру, взятую в общежитии. Обидеть жителей славного города Курска министр не мог и подарок принял.
   Член коллегии министерства, начальник главка «Росшвейпром» Владимир Зиняков получил от щедрого директора опять же «экспериментальное» кожаное пальто, дорогое охотничье ружье, сувенирные шахматы. И в долгу не остался: план объединению был скорректирован в сторону уменьшения, а значит, было гарантировано его выполнение и перевыполнение, что повлекло, в свою очередь, как положено в плановой экономике, премии работникам. Суд расценил подарки министру и другим ответственным чиновникам как взятки.
   В годы, именуемые застойными, многое зависело от расположения Бровина, заведующего канцелярией генерального секретаря ЦК КПСС, и он, когда надо, мог замолвить словечко перед генсеком, да и сам был весьма влиятелен. Один его звонок, и женщину, приехавшую в столицу из далекого Владивостока, прописывают в Москве. Скромный подарок – дубленка закрепила услугу. В конце концов, ведь и шеф Бровина любил подарки. Иномарки были страстью Брежнева, не меньшей, чем лошади для Бирона, и знавшие об этой слабости деятели зарубежья ублажали главу сверхдержавы новейшими моделями автомобилей.
   Любовь к подаркам сохранилась у чиновников и после того, как не стало ЦК КПСС. Командующий авиацией сухопутных войск России генерал-полковник Павлов оказал содействие коммерческой фирме в перегоне вертолета, и фирма «отблагодарила» его автомобилем. Заместитель командующего по тылу Западной группы войск генерал-майор Авдошин под видом воинского груза переправил из Германии в Ставрополь оборудование для переработки подсолнечника, и коммерсанты не оставили его без «благодарности»: в благодатном кубанском краю они построили ему бесплатно двухэтажный жилой дом площадью 154 квадратных метра.
   Генералы не пострадали даже после того, как военная прокуратура установила эти факты. А вот начальника приграничной железнодорожной станции Пыталово Алексея Косинова – может быть, потому, что он генералом не был, – осудили за получение взятки. Он содействовал вывозу в Латвию около 180 цистерн с бензином, за что «благодетеля» от души отблагодарили «Жигулями».
   Дома, квартиры, а также машины играли в советском обществе и продолжают еще и ныне играть роль заменителя валюты и часто выступают как средство оплаты услуг чиновников. История полковника милиции Алексея Гукина тому пример. Полковник занимал должность заместителя начальника Управления по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД Петербурга и области и непосредственно курировал предприятия легкой промышленности – совместное российско-германское обувное предприятие «Ленвест», фабрику имени Веры Слуцкой, кожевенное объединение «Марксист» и другие. Гукин жил с женой Мариной и сыном в двухкомнатной квартире, что он считал явно недостаточным для чиновника, занимающего столь высокое положение. Поэтому он оформил развод с женой, хотя покидать ее не собирался, и в марте 1992 года фабрика имени Веры Слуцкой предоставила ему квартиру. От этой же фабрики полковник получил право купить по льготной государственной цене «Жигули»: ему «уступила» свою очередь главный бухгалтер – это была последняя партия автомашин, распределявшихся по госценам. Две квартиры – хорошо, а три – еще лучше. 4 сентября 1992 года «бывшая жена» полковника была принята на работу в строящийся магазин «Ленвеста», и, по странному совпадению, в тот же день по материалам УБЭП было возбуждено уголовное дело против руководства этого обувного предприятия. Уже через полтора месяца «Ленвест» предоставил трехкомнатную квартиру Марине Гукиной. А дело? Оно вскоре зашло в тупик и было прекращено.
   У полковника была любовница – свояченица. Чтобы не смущать жену любовными утехами с ее сестрой, Гукин занимался ими в служебном кабинете и под видеоаппаратурой. Он позаботился и о будущей площадке для съемок – устроил любовницу в объединение «Марксист» и потребовал у дирекции объединения выделить ей комнату, что и было сделано.
   Но весной 1994 года Гукин был арестован по обвинению во взяточничестве, злоупотреблении служебным положением и изготовлении порнографии. При рассмотрении дела в Санкт-Петербургском городском суде обвинение во взяточничестве отпало – некоторых свидетелей уже не было в живых или в стране. Отпало и изготовление порнографии – Гукин не тиражировал кассету, но осталось обвинение в корыстном злоупотреблении служебным положением, и в июле 1995 года Санкт-Петербургский городской суд приговорил Гукина к двум годам лишения свободы. Но в ноябре 1995 года по кассационной жалобе подсудимого Верховный суд приговор городского суда отменил. Высшая судебная инстанция подтвердила еще раз: за что воришек бьют, то сходит с рук ворам. Она не назвала квартиры подарками, но сочла, что полковник милиции, получив бесплатно две квартиры и комнату от контролируемых им предприятий, действовал не как должностное лицо, а как частное, и потому органы милиции не дискредитировал и никакого существенного вреда (квартиры стоят всего лишь несколько десятков тысяч долларов) подопечным предприятиям не нанес. Гукин снова занял прежнюю должность, квартиры, так и не полученные очередниками, естественно, остались у полковника и его родни. Потом он вчинил иск прокуратуре о компенсации понесенного морального вреда. Как тут не вспомнить строки из комедии современника Пушкина Николая Ивановича Хмельницкого «Говорун», изданной еще в 1817 году:

     За взятки он под суд нечаянно попался,
     Но сколько ни хватал, хитро он оправдался,
     И снова, наконец, – кто мог бы ожидать? —
     С друзьями распростясь, поехал воровать.

   Нынешние государственные деятели любят выступать с лекциями на Западе. Приятное путешествие за счет хозяев удовлетворяет не только любознательность туриста, но и его тщеславие. Лекции приносят известность, знакомства с нужными людьми и деньги, ибо гонорары измеряются тысячами и десятками тысяч долларов. Размер гонорара зависит подчас от того, какую услугу может оказать лектор устроителям.
   Или мемуары – кто нынче их не пишет? Закидали нынешние государственные мужи прилавки магазинов воспоминаниями. Диву даешься – когда они находят время для работы? Однако вот что любопытно: заполняет прилавки магазинов это, как правило, малоинтересное и бездарное чтиво не только в своем отечестве, но переводится на иностранные языки и издается за рубежом. Скажем, некий банк в Париже через подставную фирму издает мемуары нашего деятеля и скупает тираж. Какая выгода банку? Есть выгода – банк получает в центре столицы или на невских берегах здание под офис своего филиала. Доказать, что банк оплатил издание мемуаров и гонорар автору, невозможно.
   Да что мемуары! Вице-премьер и глава Госкомимущества Альфред Кох осенью 1996 года получил 100 тысяч долларов за переуступку швейцарской фирме «Сервина» авторских прав на еще не написанную книгу о приватизации в России. Договор с будущим классиком подписал тогдашний директор и совладелец этой фирмы Зигфрид Паскуаль, он же ответственный сотрудник швейцарского филиала ОНЭКСИМ-банка. Паскуаль уверял, что книга скоро увидит свет, но только в мае 1998 года Кох смог показать ее сигнальный экземпляр. Трудно сказать, родилась бы вообще когда-нибудь эта книга, если бы не грандиозный скандал, тем более что Кох оказался соавтором еще одной ненаписанной на момент получения высоких гонораров книги аналогичного содержания, о чем будет сказано дальше.
   Кох отвечал за проведение приватизационного аукциона по продаже «Связьинвеста». Контрольный пакет акций компании достался ОНЭКСИМ-банку, возглавляемому Владимиром Потаниным. Банки финансовых групп Березовского и Гусинского обвинили Коха в нечестной игре и покровительстве банку своего друга. Являлся ли гонорар предоплатой за это покровительство? Такое предположение высказал сам Президент, отправивший Коха в отставку. Но вряд ли когда-нибудь мы получим достоверный ответ на этот вопрос.
   К каким только изощренным формам прикрытия ни прибегают изобретательные взяточники! Представитель богатой фирмы, заинтересованной в чиновнике, публично в газете оскорбляет его недостойными подозрениями. Чиновник подает в суд иск о защите своих чести и достоинства и требует солидную денежную компенсацию за причиненный ему моральный вред. Фирма признает необоснованность своих обвинений, и суд взыскивает с нее требуемую чиновником сумму. Фирма платит. Взятка легализована.
   Коррупция многолика, как сама жизнь. Корыстное использование чиновниками служебного положения и должностных связей столь широко, что охватывает все сферы деятельности и может проявляться различно. Так, в Санкт-Петербурге есть казенное предприятие – «Северный завод», есть и казенная должность – прокурор города. В середине 90-х годов эту должность занимал Владимир Еременко. На заводе 600 человек нуждались в жилье, а у прокурора – дочь. Построил завод для своих работников два многоквартирных дома. Вот и подумал прокурор, что можно решить проблемы жилья для дитяти за счет завода. Не так уж важно, что Елена Малярова никогда на заводе не работала, важнее – чья она дочь. И некая фирма покупает у завода для прокурорской дочки квартиру, но платит одну двадцать пятую ее стоимости. Для того чтобы это нельзя было рассматривать как взятку – прокуратура города в это время проводила проверку, – заполнялись всякие бумажки, и ходатайство медицинского учреждения, где работала прокурорская дочка, о предоставлении ей квартиры, датированное 1993 годом, оказалось напечатанным на бланке, введенном в действие тремя годами позже.
   Когда история получила огласку, оскандалившемуся чиновнику присвоили воинское звание генерала и перевели на должность военного прокурора пограничного округа.
   Прозрачность взятки всегда затемняется, если взятку принимает не сам чиновник, а близкий ему человек – жена, любовница, сестра, дочь и т. п. Cоборное уложение 1649 года установило наказание судьям за получение посулов, но в то же время оставило им лазейку: если посул взят родственником судьи без его ведома, то он за это ответственности не несет. Подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, сбежавший в 1664 году на Запад, оставил описание России в царствование Алексея Михайловича. Оно было обнаружено в Швеции в 1838 году и с тех пор является незаменимым и ценнейшим историческим источником. Он рассказал, как судьи широко пользовались несовершенством закона – брали не сами, «однако по задней лестнице чрез жену, или дочерь, или чрез сына, и брата, и человека» и делали вид, что «будто про то и не ведают».
   С тех пор «по задней лестнице», через родных и любовниц, осторожные чиновники и принимают взятки. Cупруга временщика императрицы Елизаветы Петровны графа Петра Шувалова Мавра Егоровна помогала мужу и, как тогда говорили, «доставляла» чины и награды придворным за деньги. В советское время первому секретарю ЦК компартии Грузии Мжаванадзе взятки передавались через жену.
   Так ведется по сей день. В 1994 году акционерное общество «Коммерческий центр телевидения и радио» заключило с государственной телерадиокомпанией «Петербург—5 канал» договор на размещение рекламы со скидкой от цен на 35 процентов. Этой необыкновенной льготе, принесшей ГТРК убыток в сотни миллионов рублей, предшествовала «спонсорская» помощь в сумме 12 миллионов рублей газете «Невский глашатай», которую возглавлял муж руководителя телерадиокомпании Беллы Курковой В. Тареев. Коммерческому центру было поставлено условие, как сообщил потом в письме, направленном в следственные органы, его директор, что взносы в газету должны быть ежемесячными. Чем не «задняя лестница»!
   «Маленькие подарки помогают обзаводиться большими друзьями», – гласит пословица. Но не русская, а французская. Объективности ради мы просто обязаны сказать, что подарки получать и угощаться за чужой счет любят не только в России, и эта форма деликатной взятки широко распространена в мире. В 1995 году в Лондоне состоялся шумный процесс, судили налогового инспектора Михаэля Оллкока, называемого в газетах «королем взяточников». Всего за три года он сумел вывести из-под налогообложения десятки миллионов фунтов стерлингов. Хоть он брал за свои услуги и деньгами, но предпочитал оплаченные проверяемыми фирмами путешествия и ласки дорогих проституток. В списке взяток – два авиабилета первого класса до Нью-Йорка, круиз на Бермуды, отдых в Испании, уик-энды во Франции и… путаны, путаны, путаны.
   Этот случай из судебной практики Великобритании приведен не для того, чтобы еще раз отметить: не только в России любят взятки в красивом платье, но затем, чтобы обратить внимание на особый вид вознаграждения, который принимают за свои служебные услуги должностные лица мужского пола. Речь, как может догадаться читатель, о женских ласках. Да, довольно часто чиновнику за определенную услугу предлагаются не деньги, а утехи, предоставляемые женщиной. Но ни об одном процессе и ни об одном чиновнике, осужденном за такого рода взятку, мы не слыхивали. Хотя никто не сомневается: это лишь способ подкупа.
   В те же дни, когда в Лондоне предстал перед присяжными похотливый налоговый инспектор, в Москве Высшая квалификационная коллегия Верховного суда России освободила от должности председателя одного из районных судов в Мордовии за совершение аморального проступка. К нему с просьбой о помощи обратилась потерпевшая от кражи. Помощь была обещана, но… через постель. Судья знал, что женщина одинока, и потребовал, чтобы она его приняла у себя. В ее квартире он и был застигнут милицией. Но закон не дает оснований считать поступок судьи вымогательством взятки, хотя, безусловно, он вел себя как коррупционер, злоупотребивший своим служебным положением в личных целях.
   В 20-е годы на Украине женское тело как средство удовлетворения половых потребностей мужчины было приравнено к товару, а его предоставление чиновнику рассматривалось как материальная услуга. В 1924 году Верховный суд республики вынес определение, где указал, что целью взяткополучателя могут быть товары, или деньги, или удовлетворение половой потребности – «получить в том или ином виде физическое удовольствие». В России в эти же годы вопрос о том, может ли женское тело быть предметом взятки, оживленно дискутировался в юридической среде. Было немало сторонников рассматривать половые услуги женщины должностному лицу как взятку, один из них, моралист-правовед, писал: «Признание в таком предоставлении женщиной своего тела как элемента взяточничества должно иметь воспитательное значение как для женщины, так и для мужчины. А если предоставление себя женщиной должностному лицу в целях склонения его к судебному преступлению мы согласимся считать дачей взятки, то воспользование предоставляемыми женскими ласками – взяткой».
   Верховный суд РСФСР, однако, отказался расширить предмет взятки включением в это понятие половых услуг женщины и в 1927 году сделал категорический вывод: «Если женщина отдается должностному лицу, желая этим выиграть дело, находящееся в ведении этого лица, то в ее действиях нет состава преступления». Поскольку поступок женщины не является дачей взятки, то, естественно, и поведение чиновника, принявшего услуги просительницы, нельзя рассматривать как получение взятки.
   Когда проституция будет все же легализована, к чему склоняются многие криминалисты и социологи, и половые услуги женщин из нелегального станут официальным и налогооблагаемым предметом торговли, то они смогут быть и предметом взятки. И если настоящая любовь – это дар судьбы, то сегодня имитация любви как оплата услуги чиновника – тайный (при понуждении женщины – криминальный) подарок. Но не взятка.

Взятка и коррупция – всегда ли зло?

   Взяточничество – это дивная поправка к жестоким порядкам нашего четко расслоившегося общества.
Юрий Нагибин

   Принято говорить, что перевелись и честные чиновники, и честные предприниматели. Но читатель мог убедиться, что взятки и казнокрадство веками были неотъемлемой частью жизни российского общества. Просто гласность не была этой частью.
   Экс-мэр Москвы Гавриил Попов, хоть и завзятый демократ, не раз выступал с предложением узаконить взятки. Циничный политик новой формации, он считает, что раз бороться с ними бессмысленно, то лучше облечь их в законные рамки. Скажем, выплачивать чиновнику определенный процент с разрешенной им финансовой сделки. Тем самым он предлагает устроить торги – кто больше даст чиновнику за разрешение. Или рассматривать взятку как премию за то, что услуга оказана без волокиты и потерь для обратившегося за ней. Здесь он в какой-то мере повторяет то, что почти три столетия до него пытался утвердить Татищев. Но только в какой-то мере, ибо сподвижник Петра I предлагал узаконить не всякую взятку и уж никак не вымогательство, а мзду как премию за хорошую работу и добросовестную службу.
   Зло или добро в нынешних условиях восстановление «народного обычая» кормления чиновников? Ведь зарплата у государственных служащих не слишком велика и стремление увеличить ее за счет налога на услуги понять можно. И тогда врач санэпидстанции на законном основании разрешит продажу некондиционного мяса, а мы его станем есть и травиться, и будет все законно. А судья станет выбирать, чья «премия» – истца или ответчика – больше, и решение вынесет в зависимости от размера премии.
   В какой-то мере голос радетелей взятки и возрождения обычая кормления был услышан законодателем, и он разрешил взятки на низовом уровне. В принятой в 1996 году Государственной думой второй части Гражданского кодекса узаконено мелкое взяточничество. Статья 575, которая называется «Запрещение дарения», ограничив подарок пятью минимальными размерами оплаты труда, разрешила делать их государственным и муниципальным чиновникам «в связи с их должностным положением или в связи с исполнением ими своих служебных обязанностей». Такую же мзду разрешается принимать работникам учреждений социальной защиты, лечебных и воспитательных от тех, кто здесь лечится, содержится или воспитывается и от их родственников. Задача только следить за тем, чтобы стоимость разового подарка не вышла за пределы, установленные законом.
   Можно подумать, что именно об этом и заботились авторы президентского законопроекта о борьбе с коррупцией, внесенного в Государственную думу в 1998 году, расширяя круг чиновников, имеющих право принимать подарки за служебную деятельность. Ограничения, связанные с размером подарков до пяти МРОТ, законопроект распространяет на руководителей учреждений, на которые возложены «экспертные, распорядительные, контрольные или иные (? – А. К.) функции», на членов и сотрудников межгосударственных органов, руководителей и сотрудников Центробанка и его учреждений, внебюджетных фондов и их подразделений. Если же подарок тянет на большую, чем пять МРОТ, сумму, то чиновник может пользоваться им не более семи дней, а потом должен сдать в специальный Госфонд. Иначе – штраф от 25 до 50 минимальных окладов. Такой же штраф ждет и дарителя, для юридического лица он увеличивается от 100 до 500 минимальных окладов. Впрочем, даритель может избежать штрафа, если в недельный срок добровольно заявит о нем в органы, осуществляющие борьбу с коррупцией.
   Мелкое взяточничество – это взятка на бытовом уровне, то, что криминологи называют низовой коррупцией. В силу своей масштабности она считается предельно опасной, поскольку охватила все сферы деятельности государственных и муниципальных учреждений, с которыми приходится сталкиваться рядовому гражданину. Главная же ее опасность в том, что она поддерживает и сохраняет социально-психологическую атмосферу для всех остальных форм коррупции и создает среду для ее наращивания.
   Но все же всегда ли взятка зло? Сама постановка вопроса кажется нелепой. С позиций прямолинейной морали вроде бы не должно возникнуть сомнений: ответ может быть только однозначным – всегда! Но однозначные ответы дает лишь кукла, изображающая Жириновского в известной телепрограмме, а как говорится в русской пословице: «Улица-то прямая, да изба кривая». Жизнь и государства, и общества, и отдельного человека – не Невский проспект, и прямо по этой улице не прокатишься, обязательно за угол кривой избы зацепишься. В общественной жизни и государственном строительстве возникают такие ситуации, которые не уложить в придуманные схемы и формулы.
   Относительность моральных критериев, не допускающих взяточничества, известна каждому разведчику. Он обязан соблюдать верность своей стране и быть неподкупным, но в то же время – в ее интересах – не должен останавливаться перед подкупом служащих чужого государства. С позиций морального кодекса его страны такой поступок не только не считается незаконным или аморальным, а наоборот, заслуживает поощрения.
   Мораль формулирует общие требования правильного поведения и предполагает единство общественного и индивидуального сознания. Нравственные требования общества должны быть воплощены в мыслях и чувствах его членов и обладать силой, достаточной для предотвращения любых посягательств на эти требования. Однако такое универсальное единообразие, к счастью, совершенно исключено: люди не могут быть абсолютно одинаковыми. Психофизиологические особенности каждой личности, воспитание и среда пребывания делают людей различными. И уже само рассуждение о морали есть попытка объяснить расхождение между тем, как дóлжно поступить, исходя из ее требований, и как люди поступают на самом деле.
   Взяточничество – порок, об этом знает почти каждый. Но в то же время еще Герцен отмечал, что если бы в России чиновники не брали взяток, то жить в ней было бы просто невозможно. Его слова целиком сохраняют свою актуальность по сей день, и строки из дневника Юрия Нагибина – эпиграф к этой главе – лишь еще одно тому подтверждение. Каким бы ни было наше отношение к взяточничеству, оценка каждой конкретной взятки зависит от обстоятельств. Кто кого подкупал? С какой целью? Пытался ли обойти закон и какой? Чем грозило его применение? Пытался ли взяткодатель с помощью взятки добиться исполнения закона? Что могло произойти, если бы взятка не была дана?
   Взятка в России – подчас единственное средство спасти жизнь свою и близких. В царствование Анны Иоанновны камер-юнкер Василий Головин по обвинению в оскорблении ее величества был взят в Тайную канцелярию и подвергнут жесточайшим пыткам: по его спине водили раскаленным утюгом, загоняли под ногти иглы, били кнутом, поднимали на дыбу и т. п., но за большую взятку он был признан невиновным и освобожден.
   Когда Александру Николаевичу Радищеву при аресте сказали, что следствие будет вести сам Шешковский, он упал в обморок. Слава начальника Тайной экспедиции как жестокого истязателя была прочной. В Петербурге было известно, что пыточная камера главного палача России в Петропавловской крепости увешана иконами, и набожный кнутобоец поет акафист Иисусу, чтобы заглушить крики истязуемых. Но, к счастью, он был не только истязателем, но и взяточником. В момент ареста Радищева не растерялась его свояченица Екатерина Рубановская. Находчивая, смелая и решительная, она собрала все драгоценности и на лодке отправилась через разбушевавшуюся Неву в крепость. Там она передала драгоценности Шешковскому, и Радищев был избавлен от пыток.
   Только безнравственный моралист или бездушный формальный законник осудил бы самоотверженную женщину. Чиновники часто раскидывают силки, чтобы поймать жертву и поставить ее в такие условия, чтобы не было у нее иного выхода, как вручить взятку лиходею. Недаром при вымогательстве взятки закон освобождает от ответственности того, кто вынужден ее дать.
   Однажды мне позвонила жена предпринимателя Борина (я как адвокат консультировал его фирму) и сказала, что утром к мужу на работу на «Мерседесе» с частным номером приехали двое – прически «под ежик», лица квадратные, на шее золотые цепи, на пальцах перстни. По виду бандиты, но показали милицейские удостоверения – сотрудники районного уголовного розыска. Они увезли мужа в милицию и вот уже восемь часов там его держат.
   Я немедленно поехал туда. Дежурный, когда я предъявил ему адвокатское удостоверение, сказал, что среди задержанных Борина нет. Но я заявил: с десяти утра Борин находится здесь, и я это знаю, а если меня к нему не допустят, поеду в ГУВД. Тогда дежурный предложил посмотреть в кабинетах. Дверь, ведущая в отделение угрозыска, была заперта. После длинных настойчивых звонков она открылась. Ко мне вышел оперуполномоченный с квадратным лицом и золотой цепью вокруг толстой шеи, сливающейся с затылком, и сказал, что беседует с Бориным. На мое замечание, что беседа слишком затянулась и длится уже десятый час, опер ответил, что Борин подозревается в вымогательстве и он может его посадить. После препирательств сопутствуемый угрозами Борин был отпущен. Он рассказал мне, что поставил по договору большую партию медикаментов в аптеку, но аптека уклоняется от оплаты товара. Борин позвонил директору аптеки и сказал, что не хочет судиться и направляет к ней с документами своего работника. Он просил ее сверить расчеты и разобраться. Директор вышла к посланцу Борина прямо в торговый зал, отказалась принять претензию и выставила его вон. Это было вчера, а сегодня нагрянула милиция, и, как Борин понял из разговоров с толстошеим опером, милиционеры были, как теперь принято называть, «крышей» аптеки. В течение девяти часов оперы поочередно требовали от него каких-то признаний в вымогательстве, угрожали. Он рассказал мне, как толстошеий «разъяснял» свои возможности:
   – Ударюсь лбом о шкаф, закричу, прибегут сотрудники, составим акт и возбудим уголовное дело за сопротивление представителю власти. Потом поедем к тебе домой – делать обыск. А там найдем наркотики. Чуешь, какой компот статей тебе наварим!..
   Однако через два дня к Борину снова явились эти же оперы. И стало ясно, что они хотят – 1500 долларов. А в противном случае – уголовное дело. Уговорам не сдаваться Борин не внял, решил, что взятка дешевле: под угрозой и бизнес и, главное, семья, ведь толстошеий недвусмысленно сказал, что знает, в какую школу ходит десятилетний сын Борина. К тому же защита по уголовному делу тоже стоит денег. И он отдал вымогателям с милицейскими удостоверениями валюту.
   Реалии таковы, что во многих случаях взятка остается единственной возможностью преодолеть злоупотребление властью. В учебниках права записано: взятка дискредитирует государственную власть. Но в учебниках не сказано о том, что подчас коррупция – а взятка ее основа – помогала соблюсти общественные интересы и обеспечить развитие производства. Пора признать, что в той или иной мере коррупция выполняет функции одного из важнейших орудий управления государством, создавая его служащим материальные стимулы. С помощью взятки во многих случаях удавалось преодолеть действие противоправных законов и подзаконных актов, таких, например, как разрешавших пытки или закреплявших крестьян за колхозами. Безнравственный метод способен привести к нравственному результату. И наоборот, формальное соблюдение закона может принести ущерб государству и противоречить общественной морали.
   В практике советской юстиции ситуации, когда руководители предприятий давали взятки чиновникам, чтобы обеспечить нормальный ход производственного процесса, получили наименование «взятка в ложно понимаемых интересах государства». На самом же деле такого рода взятки чаще всего давали именно из правильно понимаемых интересов государственных предприятий и из-за безвыходности положения. Вспоминаю одно из таких дел 60-х годов. Ленинградский завод «Вибратор» изготовлял скоростемеры для тепловозов, но производимое количество было недостаточным для удовлетворения нужд Октябрьской железной дороги. Чтобы обеспечить бесперебойное изготовление приборов и тем самым свои потребности, дорога зачислила родственника начальника цеха завода в железнодорожные мастерские. Он не работал, но зарплата ему выплачивалась, пока выполнялся заказ дороги. Это вознаграждение через родственника и было взяткой начальнику цеха. Но эта взятка обеспечила поставку необходимых приборов, без которых тепловозы не могли эксплуатироваться.
   Наконец, взятка в быту позволяла пользоваться обычными человеческими благами, которые в нормальном обществе получает каждый в той мере, в какой способен их оплатить. Юрий Нагибин в 1977 году месяц отдыхал в санатории «Русское поле» 4-го Главного управления Минздрава, предназначенном в советском государстве для людей «высшего сорта», так называемого «контингента» – тех, кто прикреплен к Кремлевской больнице. Чтобы персонал отличал их от прочих смертных, на курортной книжке «контингента» ставился «знак качества» – крошечная буква «к». Люди, имевшие книжки, отмеченные этим знаком, пользовались множеством привилегий, мелких, но составляющих суть курортного быта. Им полагались дефицитные лекарства, отводились самые удобные часы для процедур, посещений бассейна и сауны, им делали общий массаж, тогда как всем остальным – местный. «Контингент» пользовался повышенным вниманием врачей и сестер, они были обязаны им улыбаться, как бы те себя ни вели, на них запрещалось жаловаться, но Боже спаси персонал, если пожалуется «контингент». Писатель Нагибин не входил в «контингент» и получал привилегии за мелкие взятки. Эти взятки помогли ему преодолеть скрытое неравенство и гнусный порядок общества, провозгласившего: «Все для блага человека».
   Коррупция прочно связана с условиями социальной жизни и играет немаловажную роль в ее эволюции. С этой точки зрения, она нормальное явление, потому что ни одно государство без коррупции не функционирует. Именно как нормальное явление рассматривал преступность – а коррупция ее необходимый элемент – один из основателей научной социологии Эмиль Дюркгейм. Нормальное потому, утверждал этот выдающийся французский ученый, что вытекает из общих условий социальной жизни, условий, которые мы, увы, устранить не в состоянии. Преступность только тогда исчезнет, когда нравственные запреты не в силах будет преодолеть даже самый неустойчивый субъект. Однако в таком сверхнравственном обществе стало бы невозможным развитие, так как на общепринятый уклад не сможет посягнуть не только преступник, но и реформатор.
   Сила нравственного воздействия не должна быть чрезмерной, в противном случае мораль не будет поддаваться критике и примет застывшие формы. Нередко преступление является лишь предчувствием морали будущего, шагом к тому, что предстоит. В большей степени, чем к каким-то другим преступлениям, сказанное относится к проявлениям коррупции. Это видно, в частности, из той роли, какую сыграли теневая экономика и спекуляция в советское время. Безнравственные спекулянты в постсоветский период называются обычными бизнесменами, а каравшиеся смертной казнью валютные сделки считаются нормальными торговыми операциями.
   Человеческое сообщество не может быть органичной системой, строго детерминированной в своем развитии, ибо в обществе есть неорганичный элемент, и это – свобода. Поэтому провалились все попытки окончательного решения общественных проблем путем насилия. Попытки покончить с коррупцией кустарным способом, предпринимавшиеся как при Петре I, так и при советской власти, оказались безрезультатными. Общим для всех этих усилий было стремление к одномоментному решению сложнейшей социальной задачи самодержавным административно-бюрократическим методом – изданием репрессивных законов, вплоть до введения смертной казни, упрощением процедуры привлечения к ответственности, созданием комиссий, призванных в кратчайший срок решить проблему, и все это без учета реальной экономической и социальной обстановки и нравственно-психологического состояния населения.
   Но поскольку тоталитарное мышление остается уделом значительной части населения, а главное – власти, предпринимаются и еще не раз будут предприниматься попытки искоренить коррупцию многократно провалившимся кустарным способом репрессий и бюрократических комиссий. Мне остается лишь отослать будущих преобразователей общества к российскому мудрецу Салтыкову-Щедрину. Задолго до исследований зарубежных социологов и криминологов он говорил: «…и которые люди полагают, что взятки когда-нибудь прекратятся, то полагают это от легкомыслия».
   В наступающем тысячелетии ни установления царства единого авторитета, ни воцарения мира всеобщего братства явно не предвидится и думать о ликвидации взятки не приходится. При посредничестве взятки власть имущие разменивают свою власть на богатство, а население получает доступ к благам, над которыми государственный аппарат установил свой контроль. Эта зависимость одной стороны от другой превращает власть в монополизированное и рентабельное производство, а взятка утверждается как неотъемлемый элемент жизнедеятельности общества.
   История показала, что коррупция способна прокладывать пути для будущих перемен. При определенных обстоятельствах в больном обществе она может сработать на его оздоровление. Падение коммунистического режима в конечном счете предотвратить было невозможно: распад был встроен в советскую систему, но процесс гниения протекал вяло до тех пор, пока система не рухнула, и коррупция послужила тем ферментом, который ускорил этот вялотекущий процесс. Если интеллигенция и правозащитники требовали от коммунистических властей соблюдения действующих законов и приведения их в соответствие с международными нормами, то многие хозяйственники просто переставали считаться с теми законами, которые противоречили здравому смыслу. Они искали пути их обхода и находили эту возможность только через подкуп государственного аппарата.
   Выступая в роли организатора теневого рынка, коррупция управляла и регулировала теневые отношения. При этом деятели теневого рынка опирались не на официальное законодательство, а на неписаное теневое право, основанное на нормах обычного права и здравом смысле. По мере ослабления тоталитарного режима коррупция расширялась и заполняла освобождаемые для нее государственными предприятиями ниши экономики. Возникла теневая собственность, теневые «левые доходы», «левый товар» – всеобъемлющая теневая реальность, в которую в разной степени, но практически все без исключения были вовлечены граждане покойного Советского Союза. Коррупция выступала как единственно возможное средство внедрения рыночных отношений в плановую экономику.
   Историческое развитие никогда не бывает простым, в процессе его всегда что-то разрушается, и нередко в роли движителя выступает зло. Теневая экономика начала давить на подгнивший и расшатавшийся социалистический режим. Такое напряжение было ему не под силу. Когда давление становится сильным, а прочного фундамента уже нет, то само здание обречено, оно неизбежно рухнет, и это становится лишь вопросом времени – зачастую совсем недолгого.
   Публицист Лев Тимофеев считает, что в коммунистическом обществе «преступление (пусть даже преступление преступных коммунистических законов) может работать на пользу здоровым силам общества». А здоровые силы – те, которые олицетворяют частный интерес, стремление к частному экономическому успеху. Это стремление сильнее любых умозрительных законов, любых репрессий. К такому выводу он пришел, опираясь на исследования французского историка Алена Безансона, раскрывшего суть теневых отношений в коммунистическом обществе.
   Что же такое разглядел еще в 70-х годах западный наблюдатель советской действительности, чего не заметили отечественные исследователи? А вот что: «Коррупция есть болезнь коммунизма, и поэтому в рамках противопоставления между «ними» и «нами», между партией и обществом, коррупция для последнего есть признак здоровья. Она не что иное, как проявление жизни, жизни патологической, но которая все же лучше, чем смерть. В ней проявляется возрождение частной жизни, ибо сама фигура спекулянта есть победа личности, индивидуальности. Отношения между людьми, вместо того чтобы выливаться в искусственные формы идеологии, возвращаются на твердую почву реальности, личной выгоды, спора о том, что положено мне, а что – тебе, сделки, заключаемой в результате соглашения между сторонами, пользующимися определенной автономией. Фальшивые ценности, существующие лишь на словах и чье принудительное хождение обязано лишь непрочной магии идеологии, быстро оказываются погруженными в «ледяную воду эгоистического расчета…»»
   В Советском Союзе общество двигалось к своему возрождению по окольному пути коррупции. В коммунистическом государстве эгоистический интерес коррупционеров вольно или невольно пробивал окно для частных устремлений каждого. А от этого, в конечном счете, целиком зависит и общественное благополучие. Но путь к добру через зло не может обернуться одним лишь добром, новое добро неизбежно несет в себе немало прежнего зла, и коррупция въехала в новую экономику на белом коне. Победитель занял место побежденного, ибо для российского предпринимателя не рынок, а коррупция стала средством выживания. И уже деятели другого, сменившего коммунистический, политического режима вынуждены играть по ее правилам на новом социальном поле. Во многом эти правила обусловлены тенденциями, наметившимися еще в советском государстве. Старые культурные традиции и обслуживающий постсоветский режим прежний советский аппарат способствуют их сохранению и приспособлению к новым условиям.
   Коррупция в новой России – естественная реакция зажатого рынка на непомерное вмешательство государства в экономику. Коррупция в экономической сфере стимулирует коррупцию и во всех остальных сферах приложения сил государственного аппарата. Уменьшение экономической роли государства безусловно позволит сжать коррупцию. Чем меньше государство будет регулировать рынок, тем меньше возможностей у чиновников для взяток и воровства. Если же для борьбы с коррупцией использовать лишь палку и насилие, ни взяточничество, ни казнокрадство, ни уклонение от уплаты налогов этим не уничтожить и не подавить. Уничтожить можно право частной собственности. Подавить можно свободу.
   Как и прежде, характер отношений в обществе заставляет властные структуры прибегать к коррупционным методам, чтобы получить положительный результат не для себя лично, а интересах службы. В начале 90-х годов ГУВД Санкт-Петербурга приняло участие в долевом строительстве жилья для своих работников. Но вскоре две организации отказались от строительства. Перед ГУВД возникла дилемма – или потерять дом, или изыскать 20 миллионов рублей (изрядная сумма для тех лет). Начальник главка Аркадий Крамарев обратился в один из коммерческих банков. Председатель правления банка согласился помочь, но поставил милицейскому генералу жесткое условие: несколько квартир он должен предоставить тем офицерам, которых назовет глава банка. Все эти офицеры занимали ответственное положение в УБЭП, были обеспечены квартирами и не нуждались в жилье. Перед Крамаревым встал вопрос: за какие заслуги банк их награждает? Ответа на этот вопрос генерал так и не нашел, он понял, что его используют в каком-то неблаговидном взаимозачете – скорее всего, его руками дают взятку, и все же пошел на сделку. Потому пошел, что посчитал это меньшим злом, – иначе полтора десятка его сотрудников не получили бы квартир.
   Есть в праве такие понятия, как необходимая оборона и крайняя необходимость: защищая свою жизнь и имущество, можно причинить вред и даже убить грабителя; спасаясь, допустимо повредить чужое имущество. Но к взяточничеству строгие юридические требования однозначны – оно всегда противоправно, и здесь закон расходится с моралью. С нравственных позиций вполне допустима взятка со стороны свояченицы Радищева или современного предпринимателя Борина. У них не было другого выхода. Предприниматель, быть может, питающий отвращение к взяточничеству, тем не менее дает взятки для успеха своего дела. Даже самый ярый защитник официальной морали затруднится возражать, если нарушаемые предписания безнравственны или если целью взятки является достижение общепризнанного справедливого решения, практически недостижимого другим способом. Значит, на практике всегда необходимо оценивать правомерность конкретной взятки с позиций не взяткополучателя, а взяткодателя. И ответ зависит от системы ценностей взяткодателя.
   При множественности групповых моральных кодексов оценка правомерности каждого конкретного события зависит и от вашей принадлежности к той или иной общественной группе, и от вашей персональной правовой позиции. Если мораль устанавливает общие принципы правильного, законопослушного поведения, то выборочное оправдание неправильного поведения – это морализирование. Рассматривая конкретную взятку, приходится оценивать поведение взяткодателя с позиции общей морали и отсеивать неискренность и казуистику. Со стороны завуалированная непорядочность обоих участников взятки часто очевидней, чем с позиций морализирующих участников этой операции.
   В теоретический постулат «государство всегда право» не верит даже самый ярый государственник. И особенно в России. Ход российской истории давно поставил перед ее гражданами вопрос о необходимости обороняться от произвола властей, не верить их бесконечным уверениям в стремлении работать лишь на благо народа. Отсюда противоречие в общей морали и раздвоенность в применении ее принципов. И если власть, особенно самая высокая, уверена в своем праве на произвол, то в массе утвердилась уверенность в своем праве обходить предписания этой власти. В сознании отдельного человека это переросло в зыбкий компромисс между официальным правом и групповым, между общей моралью и личными принципами. Этот компромисс разрушается неповиновением государству, когда личные интересы требуют нарушения определенных формальных норм. Но если есть правовой стандарт, позволяющий операцию по передаче вознаграждения чиновнику определять как взятку, то есть ли стандарт, который позволит во всех случаях формальной криминальности твердить о ее безнравственности?
   Парламентские выборы 1995 года, президентские – 1996 года, губернаторские – 1996–1998 годов убедительно подтвердили роль коррупции как одной из важнейших составляющих современного российского политического процесса. Результаты президентских выборов, принесшие победу Борису Ельцину, американские политологи откомментировали следующим образом: «Русские предпочли власть коррупционеров власти коммунистов, таким образом они избрали зло, подлежащее исправлению. Злу неискоренимому они предпочли надежду беспросветности».

Взятка и закон

   Взятка – единственная русская конституция, которая действовала при царе, но здравствует и ныне.
Николай Бердяев

   В России, начиная, с Петра I, возникло парадоксальное явление. Государство, стремясь защитить себя от всяких случайностей, издает великое множество законов, указов, приказов, инструкций, циркуляров. Однако многие из этих нормативных документов так и не вступают в действие, одни противоречат другим, иерархия подведомственности нарушается, большая часть предназначена либо для служебного пользования в издавшем акт ведомстве, либо вообще секретна. В этом хаосе не разберется ни один юрист. Зато какая унавоженная почва для чиновников-крючкотворов! Какие возможности для взятки!
   Многие из основополагающих законов, которыми определялся правовой статус подданных Российского государства, не были надлежащим образом оформлены и официально объявлены. Даже прикрепление крестьян к земле (крепостное право), а горожан к посаду не было законодательно сформулировано. Юридическое обоснование самодержавия было дано в Воинском уставе Петра I. До реформ Александра II не проводилось различия между законами, указами и административными распоряжениями, все они вводились в действие циркулярами.
   Советская власть возродила традиции дореформенной России. Многие основополагающие юридические акты, имевшие значение законов, принимались в виде постановлений ЦК КПСС и Совета министров, многие не публиковались, их не знали даже юристы. Запрет крестьянам покидать колхозы и совхозы (новое крепостное право), условия прописки в городах (прикрепление к посаду), выезда за границу – все эти противоправные юридические акты составляли тайну, известную лишь ответственным за их исполнение чиновникам КГБ и МВД. Сами по себе законы большей частью не действовали, применялись толковавшие их инструкции, подчас им противоречащие и иногда секретные.
   Постсоветская Россия целиком унаследовала советский принцип законодательной деятельности: принимаются противоправные законы, противоречащие Конституции и международным обязательствам, указы Президента подменяют законы, инструкции ведомств трактуют их в своих интересах. Законы принимаются без финансового и политического обеспечения, вновь принятые тут же изменяются. Как и прежде, законов много, а законности как не было, так и нет. По советской традиции, ведомства «исправляют» законы в свою пользу, и ни один закон нормально не работает. У населения отношение к закону самое плевое: всякий знает – закон несправедлив и работать, строго блюдя закон, невозможно; закон надо соблюдать, если его нарушение грозит неприятностями. По-прежнему наипростейшим и наиболее эффективным средством для обхода закона остается подкуп чиновника. «Взятка в нашей стране более понятна, чем тонкости законодательства. Таков наш менталитет», – уверял своих избирателей депутат I(V) Государственной думы Григорий Томчин. И никто не возьмется доказать, что он говорил неправду.
   Вот уже триста лет раздаются сетования о несовершенстве российского законодательства и необходимости его совершенствования. Помощники Петра I с 1718 года бессильно бились над попыткой создать новое Уложение. В царствование Елизаветы в марте 1754 года на заседании Сената говорилось о страшной неурядице в судопроизводстве. Временщик Елизаветы, граф Петр Шувалов пояснил, что помочь горю можно было бы Сводом законов, а составлять такой Свод не из чего, поскольку хоть и много указов, да нет ясных и понятных законов. Очередная комиссия не справилась с работой и была распущена уже при Екатерине II. 14 декабря 1766 года императрица объявила манифест о созыве комиссии по составлению нового Уложения. Его должны были принимать выборные депутаты от всех, кроме крепостных крестьян, сословий. В июле 1767 года 652 депутата собрались в Москве.
   Два года готовилась Екатерина к этому событию, которое могло бы повернуть ход российской истории. Она читала и конспектировала Монтескье и Беккариа и под влиянием их идей составила свой «Наказ» комиссии. Там она давала наставление депутатам: «Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтоб законы меньше благоприятствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину; сделайте, чтоб люди боялись законов и никого бы, кроме них, не боялись. Хотите ли предупредить преступление? Сделайте, чтоб просвещение распространилось между людьми. Наконец, самое надежное и самое трудное средство сделать людей лучшими есть усовершенствование воспитания».
   Идеи просветителей, хотя и выраженные в виде монаршей воли, не вдохновили российское общество, они явно были преждевременными. Комиссия бесплодно прозаседав и проспорив полтора года, сначала в Москве, потом в Петербурге, была распущена. Однако идеи «Наказа» все же оказали определенное влияние не только на просвещенных людей своего времени, но и на последующие поколения. Через полвека молодой Пушкин писал в «Послании к цензору»:

     Скажи, читал ли ты Наказ Екатерины?
     Прочти, пойми его; увидишь ясно в нем
     Свой долг, свои права, пойдешь иным путем…

   В царствование Николая I Сперанский, не реформируя законодательство, все изданные, начиная с Уложения 1649 года, законы и административные акты собрал в единый Свод законов. Большевики их отменили и создали свои, такие же неясные. И опять очутилась Россия в законодательном вакууме, и правовой беспредел снова отдал россиянина во власть чиновника. Создать идеальное законодательство – задача неразрешимая, ибо жизнь меняется быстрее, чем за этим может поспеть нормотворчество. Единственный способ преодолеть это противоречие – наряду с совершенствованием законодательного процесса применять действующие законы. Один из способов пренебрежения правом – это сетования на недостаточность законов, навязываемые обществу утверждения, что Конституция плоха, законы худые, а вот будут другие, тогда и будем их применять в полную силу. Из того, что было предписано в более чем десяти тысячах указов Президента России, по признанию правительственных чиновников, исполнено не более одной десятой.
   «Законы святы, но исполнители – лихие супостаты», – было брошено в зал с петербургской сцены персонажем знаменитой капнистовой «Ябеды», но, как и в те давние времена, «лихие супостаты» и теперь находят отговорку, чтобы оправдать и свое неумение, и свое нежелание применять законы. О бессилии закона больше всего любят толковать те, кто обязан его применять, – судьи, прокуроры, чины госбезопасности, милицейские начальники. Они, чиновники, в основном воспитанные коммунистическим режимом, блюстители «телефонного права», прежде чем открыть кодекс, прикидывают, каков будет политический эффект, если употребить силу не по звонку, а по закону. Словно невдомек им, что Уголовный кодекс давно определил, и что такое взяточничество, и что такое хищение государственного имущества, и меры наказания за них установил весьма суровые. Если в западноевропейских странах самая строгая мера наказания – 10 лет лишения свободы (например, во Франции), то в России и за получение, и за дачу взятки с 1962 по 1996 год было предусмотрено 15 лет с конфискацией имущества. Впрочем, основные жалобы как раз и сводятся к тому, что меры наказания у нас слишком мягкие и их надо усилить. Тогда будет покончено и с организованной преступностью, и с воровством, и, конечно, с коррупцией. Если бы все было так просто…
   Стремление истребить взятки в самом корне не раз демонстрировали правители Российского государства. Такие благие намерения, о чем уже говорилось выше, были высказаны в указе Александра I. Но недаром свой человек при дворе прекраснодушного императора и внимательный наблюдатель Жозеф де Местр назвал его «утрированным философом». Эту несбыточную задачу поставил еще Петр Великий, а в ХХ веке – советская власть. Наивную веру утрированных марксистов – советских коммунистических вождей – во всесилие карательных мер, пожалуй, наиболее полно выразил пленум Верховного суда СССР в 1962 году, когда принял специальное постановление в связи с указом об усилении борьбы со взяточничеством. Пленум предписал административным органам полностью покончить в ближайшее время со взятками.
   Ленин, Сталин, а затем Хрущев и Брежнев повторили опыт преобразователя Pоссии, только без публичных казней. При Ленине Россия стала единственной в мире страной, в которой казнили не только за получение, но и за дачу взятки. Брежнев в нарушение всех международных конвенций подписывал указы о придании обратной силы закону о смертной казни и применении его к тем или иным лицам. Всякий суд при таком обязательном предписании главы государства превращался в вульгарную трагикомедию. Но оттого, что расстреляли нескольких взяточников, положение не изменилось. После эйфории первых месяцев высшая мера за взяточничество почти не применялась. Смертная казнь оказала отрицательное воздействие на разоблачение взятки: люди не хотели, изобличая чиновника, принимать на себя грех убийства; естественно, боялись рассказать о своем преступлении и сами взяточники. Последним казненным за взятки – это уже в начале 80-х годов – был заместитель министра рыбной промышленности Рытов, один из покровителей икорной аферы на Дальнем Востоке. Дельцы упаковывали икру в банки из-под селедки и отправляли на экспорт. Западные фирмы оплачивали стоимость икры, а разница – многие миллионы долларов – присваивалась. В афере принимало участие более 100 человек, и, разумеется, воры делились с московским начальством.
   Смертная казнь за хозяйственные и должностные преступления была отменена Президентом России после падения советского режима. Казни не помогли, и мы имеем то, что имеем.
   В Уголовном кодексе Российской Федерации, принятом в 1996 году, высший предел наказания за взяточничество снижен: теперь за получение взятки при отягчающих обстоятельствах можно получить 12 лет с конфискацией имущества, а за дачу взятки – 8 лет. Практика давно уже доказала неэффективность непомерного наказания. Вовсе не требуется тюрьма на долгие годы. Пусть бы на год, на месяц, на 15 суток, даже на сутки – только неотвратимо и для всех, кто берет.
   Уголовный кодекс, не используя термины «мздоимство» и «лихоимство», по сути вернулся к дореволюционному разграничению взяточничества. Более легкое (до пяти лет лишения свободы) наказание установлено при получении взятки за действия, входящие в служебные полномочия, а равно за общее покровительство или попустительство по службе. Последняя новелла законодательно закрепила утвердившийся в судебной практике принцип рассматривать как взятки регулярные поборы начальства и представителей контролирующих и ревизующих организаций.
   Взяткодатель же может быть полностью освобожден от ответственности в двух случаях. Первый – это вымогательство взятки. Им считается требование чиновником незаконного вознаграждения под угрозой действий, могущих причинить ущерб законным интересам взяткодателя, либо поставить его в такие условия, при которых он вынужден дать взятку, чтобы предотвратить вредные последствия для своих интересов. Второй – это добровольное сообщение о даче взятки в орган, имеющий право возбудить уголовное дело. Мотивы такого заявления и время, прошедшее с момента дачи взятки, значения не имеют.
   Темп экономической реформы все время обгоняет законодательство. Приватизация изменила структуру народного хозяйства: предприятия и колхозы стали хозяйственными обществами, и их руководители перестали считаться чиновниками и субъектом коррупции. Но служащие банков по-прежнему брали взятки за предоставление кредитов коммерческим структурам, работники транспортных организаций продолжали брать мзду со своих клиентов, однако как не должностные лица уголовной ответственности они не подлежали. Распространенная во всем мире коммерческая взятка во многих странах приравнивается к преступной взятке. По одному из дел суд в США специально постановил, что не видит причин ограничивать термин «взяточничество» коррупцией государственных служащих. Уголовный кодекс восполнил пробел в российском законодательстве и с 1997 года ввел ответственность за получение лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой организации, незаконного вознаграждения за совершение действий в интересах дающего. Хотя меры наказания и небольшие, но без них предприятия практически не были защищены от предательства и злоупотреблений своих служащих. Коммерческая фирма сама должна решить, как с ними поступать, так как государственные органы вправе начать уголовное преследование только по ее заявлению.
   Как коммерческое взяточничество расценивается и подкуп спортсменов, организаторов и судей («спортивных чиновников») профессиональных спортивных соревнований. Это своеобразное взяточничество – вне сферы государственной деятельности, но распространено во всем мире. Из спорта подкуп проник в зрелищные коммерческие мероприятия, где он прямо влияет на результаты состязаний и конкурсов, победителями оказываются те, кто может больше заплатить.
   Уголовный кодекс России, резко по сравнению с советским законодательством, сузил круг чиновников, привлекаемых к ответственности за взяточничество. Если в СССР за взятку подлежал привлечению практически каждый государственный служащий, вплоть до младшего продавца, а также служащие общественных организаций, то теперь само понятие должностного лица это исключает. Работники государственных предприятий и общественных организаций более не рассматриваются как должностные лица. В новой России к ответственности за получение взятки могут быть привлечены только представители власти либо чиновники, выполняющие организационно-распорядительные или административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях, в Вооруженных Силах и других войсках и воинских формированиях. По кодексу 1960 года признаком, квалифицирующим взяточничество, считалось получение взятки должностным лицом, занимающим ответственное положение, и круг ответственных должностных лиц не был определен. Новый кодекс квалифицирует взятку в случае получения ее лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или ее субъекта, или главой органа местного самоуправления.
   В 80-е годы в уголовное законодательство было внесено изменение, и отягчающим признаком взяточничества стал считаться крупный размер взятки, а особо отягчающим – особо крупный размер. При нестабильной денежной системе он исчисляется в МРОТах. В Уголовном кодексе 1996 года крупный размер взятки как квалифицирующий признак сохраняется. Убежден, что это положение себя не оправдывает. Понятно, когда размер украденного влияет на меру наказания для вора. Но общественная опасность взяточничества заключается вовсе не в обогащении чиновника, а в нарушении принципа безвозмездной деятельности государственного аппарата. Этот принцип нарушается в равной мере, независимо от того, крупную или мелкую по размеру взятку принимает чиновник. И потом – то, что является крупным для одного чиновника, может быть мелким для другого. Министру дают взятку в одном размере, а клерку – в другом, и триста МРОТов, определенные как критерий, не служат показателем опасности деяния.
   «Из-за каких-то несчастных ста тысяч долларов?» – так выразил свое недоумение по поводу скандала вокруг вице-премьера Альфреда Коха его друг Анатолий Чубайс. Многие политики и обозреватели не скрывали раздражения, что из-за такого пустяка, как взятка в 10 тысяч долларов, Генеральная прокуратура требует от Польши выдачи Сергея Станкевича. А вот налоговому инспектору Филонову, о котором рассказ впереди, только за попытку получить взятку в треть этой суммы суд дал семь лет лишения свободы. На деле квалифицирующий признак крупного размера – лишь способ расправы с мелким чиновником и никак не задевает генералов от бюрократии.
   Для высокопоставленных чиновников малый размер взятки – скорее показатель уровня их нравственности, чем меньшей социальной опасности. Не могу не сослаться на мнение одного из основоположников современного уголовного права, создателя Баварского уголовного кодекса, знаменитого германского юриста начала XIX века Ансельма Фейербаха: «Тот, кто гонится за малым, доказывает только высшую степень гнусности, долг и честь приносит он самой ничтожной выгоде; он не имеет оправдания даже в том, что ослеплен величиной ее».
   В связи с этим вспомнилась мне одна история. В конце 50-х годов в прокуратуре Ленинграда одним из наиболее сильных работников считался старший следователь Парамонов. Последним его делом стало расследование спекуляции кожаными пальто в комиссионных магазинах города. Эти пальто «левым» образом изготовлялись в одной из артелей, а потом сбывались через магазины. Председатель артели, или, как их тогда называли, «цеховик», был арестован, но виновным себя не признавал. Как-то Парамонов поехал в «Кресты» его допрашивать, и вдруг цеховик сказал ему: «Предлагаю сто тысяч, вы таких денег никогда не видали, закройте дело». У следователя закружилась голова, он действительно никогда не видел таких денег, они равнялись его реальному восьмигодовому заработку. «Победа» (а это тогда был лучший отечественный автомобиль – предел мечтаний) стоила 16 тысяч. Первой реакцией его все же было: «Нет!» Но уже через несколько дней, помучившись, он решился и сказал: «Да!». В течение месяца Парамонов сумел свернуть дело, освободил цеховика и его подельников. Дальше он решил судьбу не искушать и уволился из прокуратуры. Никто не понимал, почему: он был в резерве отдела кадров на выдвижение, учился в заочной аспирантуре. Не знаю, насколько Парамонов глубоко изучал в школе дедушку Крылова, но поступил, как советовал Вороненок из одноименной басни:

     Уж брать, так брать,
     А то и когти что марать!

   Историю падения старшего следователя рассказал мне через несколько лет цеховик-взяткодатель, который привлекался по другому делу. Я нисколько не оправдываю Парамонова, но по крайней мере его можно понять. Полагаю, что чиновник, не выдержавший соблазна, сорвавшийся, менее опасен, чем чиновник-побирушник, готовый продать себя за полтинник первому встречному. На мой взгляд, большего осуждения заслуживает, хотя у нее и нет отягчающего признака «крупный размер», милицейский следователь майор Горданова. Уже в наше инфляционное время она потребовала от подследственного сумму, составлявшую одну двадцатую ее месячной зарплаты, обещая в этом случае избрать мерой пресечения подписку о невыезде, а если не даст – взять под стражу.
   Бизнес судьи по гражданским делам Василеостровского федерального суда Петербурга Марины Коростиной состоял в незаконных разводах. Вместе с секретарем суда Анной Петровой и бывшим работником прокуратуры Борисом Насимовым они создали подпольную бракоразводную контору. Насимов добывал клиентов с помощью объявлений в газете «Сорока», оформлял документы и посылал клиентов к Петровой. Секретарь суда обычно изменяла место жительства разводящихся, заводила гражданское дело и передавала его судье вместе с 20 долларами. Примерно столько же доставалось Петровой, а 80 долларов брал себе Насимов. За четыре месяца «бизнесмены» успели развести тринадцать пар. Судья Коростина тринадцать раз нарушила свой служебный долг и продала свою совесть, и каждый раз даже не за 30 серебреников, а за 20 долларов – она приняла тринадцать взяток, чтобы выручить… 260 долларов.
   Внимательный читатель запомнил, что еще при царе Алексее Михайловиче судьи обходили запрет принимать посулы, поручая это своим близким. Практика известная и распространенная. Но в законе, как ни странно, нет никакого противоядия. Невезучая Матрена Балк была единственной в российской истории, кто был наказан за получение взяток для брата. С тех далеких времен никто из родственников чиновника, принимавших для него взятки, осужден не был. Разумеется, доказать трудно – знал или не знал чиновник, что его жена или близкий друг берут для него деньги или ценности. Но даже когда обстоятельства говорят сами за себя, закон не позволяет обвинить во взятке должностное лицо. Во Франции, Чехии и ряде других стран закон предусматривает уголовную ответственность за торговлю влиянием. Наверняка такая мера против коррупции была бы полезной и в России. Впрочем, предложения, как улучшить уголовный закон, могут быть и иные, и это предмет специального обсуждения.
   Советские уголовные кодексы, принятые в 1922 и 1926 годах, содержали норму, предусматривающую ответственность за провокацию взятки. В 1923 году за это преступление было осуждено максимальное количество человек – 77. Но закон постепенно перестал работать, провокаторы стали поощряться, и из Уголовного кодекса 1960 года наказание за провокацию исчезло. Уголовный кодекс 1996 года снова ввел ответственность за провокацию взятки, а также коммерческого подкупа. Провокацией считается попытка передачи должностному лицу либо служащему коммерческой или иной организации, выполняющему управленческие функции, без его согласия денег, ценных бумаг, иного имущества или оказание ему услуг имущественного характера в целях искусственного создания доказательств или шантажа. Провокация получила столь широкое распространение в деятельности спецслужб, что ее можно рассматривать как основной метод борьбы со взяточничеством в нашей стране. Это побудило меня посвятить провокации специальную главу.
   Есть, однако, страны, где провокация считается недопустимой ни при каких условиях. Уголовный кодекс штата Нью-Йорк называет действия, подобные операциям российских спецслужб, вовлечением в ловушку. И обвиняемый считается невиновным в силу того, что его побудил и подстрекал к получению взятки публичный служащий. Такое понимание нравственных норм российская власть пока еще освоить не может.
   Но как бы ни был прагматичен уголовный закон, не следует возлагать на него слишком большие надежды. Уголовному законодательству принадлежит только охранительная роль, оно может способствовать решению проблемы, но не может даже в незначительной степени решить ее самостоятельно. Созидательную роль играет гражданский закон, и если закон отвечает своей цели – способствовать развитию общества и обеспечению свободы личности, он величайшее благо. Таким законодательным актом, значение которого превосходит значение Конституции, является Гражданский кодекс. Он установил свободный и защищенный статус всех участников хозяйственной жизни – российских и иностранных граждан, акционерных обществ, кооперативов, других хозяйственных обществ и государственных предприятий. В отличие от ранее действовавшего советского кодекса установлено равенство всех видов собственности и ее неприкосновенность. Гражданский кодекс предусмотрел по сути исчерпывающие цивилизованные способы защиты собственности: ее восстановление, истребование в натуре, возмещение убытков и т. п. Кодекс отрегулировал всю гамму сложнейших отношений гражданского оборота – куплю-продажу, мену, аренду, дарение, страхование, обязательства по возмещение вреда и прочие имущественные проблемы. Гражданский кодекс – именно тот закон, который позволит реально добиваться установления подлинного гражданского общества, а следовательно, он важнейший инструмент в деле снижения уровня коррупции и борьбы с мафией.
   В то же время издание законодательных актов, усиливающих контроль чиновников над экономической жизнью, открывает коррупции второе дыхание. Умеренные налоги побуждают к законопослушанию и к участию в созидательной работе на благо страны. Разорительные налоги приводят к протесту, обману, воровству и взяточничеству. Предприниматели больше, чем рэкетиров, боятся налоговых служб; идиотизм налоговой системы позволяет всегда, практически на 100 процентов, находить те ли иные недостатки в уплате налогов и сборов в бюджет или позволяет налоговому инспектору, по крайней мере, дать такую трактовку и открывает неограниченные возможности чиновникам для вымогательства. Подсчитано, что среднестатистическое предприятие выплачивает до 62 различных налогов и сборов, на налоги уходит около 64 процентов всего дохода предприятия, хотя мировой опыт показал, что уровень налогового изъятия в 45 процентов от дохода – это та граница, за пределами которой оказывается под угрозой даже простое воспроизводство. В нынешней России любая попытка вести дело честно, не обходя законы, обязательно проваливается. Никто не может нормально жить и, тем более, заниматься предпринимательской деятельностью, не имея источника криминального дохода. Как минимум, это неуплата налогов.
   Запутанность налогового и таможенного законодательств, постоянные изменения, вносимые, главным образом, инструкциями и разъяснениями самих налоговых и таможенных служб, открыли широчайший простор для произвола (а отсюда и для поборов и вымогательства) чиновникам налоговой службы, таможни и налоговой полиции. Введение высоких таможенных пошлин на иномарки не принесло ожидаемого дохода казне, но дало возможность таможенным чиновникам получать немалые взятки. В Санкт-Петербурге четвертая часть машин – иномарки, но только немногие их владельцы уплатили пошлину. Снижение пошлинного порога на ввоз импорта больно ударило по миллионам «челноков», членам их семей, да и по всем российским покупателям, ибо услугами «челноков» пользуются 95 процентов населения. По этому поводу Юрий Лужков заявил в Совете Федерации: «Государство ничего не получит, кроме повышения уровня взяточничества на границе, повышения цен на товары…» И действительно, первые же месяцы показали, что государство собрало пошлин в 2,5 раза меньше, чем за месяцы, предшествовавшие введению закона. Зато часть товаров из Турции на украинских судах пошла через Одессу, а самолеты с грузами из южных стран вместо российских аэропортов стали принимать белорусские. В Белоруссии стоимость таможенного контроля грузов намного ниже, и оттуда товары автотранспортом следуют в Россию, и она снова в прогаре.
   Но как бы ни велика была роль гражданского закона в построении новых экономических отношений, а следовательно, и в борьбе с коррупцией, с помощью лишь правовых норм решить социально-экономические и социально-психологические проблемы невозможно. Тем не менее надежды на то, что «хороший» закон может ликвидировать преступность и коррупцию, остаются как одно из самых устойчивых заблуждений. Таким же, как заблуждение о роли усиления наказания, и политики используют эти иллюзии в своей борьбе за власть и популярность.
   В апреле 1992 года был принят указ Президента о борьбе с коррупцией. Он содержал очень верные слова о ее вреде и, более того, в отличие от актов тоталитарного государства имел целью не усилить репрессии, а поставить препоны на пути к взятке и казнокрадству: государственным служащим была запрещена предпринимательская деятельность, участие в управлении акционерными обществами, при выдвижении на должность чиновник обязан был представить декларацию о доходах. Жесткий указ рассматривался как первый шаг по пути будущих административных мер, призванных приостановить поступательное шествие должностных злоупотреблений. Но он полностью провалился. Из шести пунктов указа пять касались разных ограничений для чиновников, а один обещал им дополнительные блага. Чиновники заметили только один пункт указа, нетрудно догадаться какой. Остальные они проигнорировали на всех уровнях, от местных структур до правительства, министров и вице-премьеров.
   До 60 процентов руководителей государственных предприятий занимаются коммерческой деятельностью. Главы администраций многих областей и городов, сотрудники налоговой инспекции и ответственные работники милиции участвуют в деятельности коммерческих фирм. Даже члены правительства пренебрегли президентским указом: тогдашний вице-премьер Г. С. Хижа был одновременно и вице-президентом акционерного общества «Светлана» в Петербурге. Проверка, проведенная прокуратурой через полгода после выхода указа, обнаружила: более двух тысяч руководителей исполнительных и представительных органов власти сотрудничают в акционерных обществах и товариществах, что втрое превышало их количество до введения запрета.
   Каждый такой случай – или взяточничество, или корыстное злоупотребление служебным положением, но никто к ответственности не привлечен. Представления прокуратуры не смущают высоких чиновников. Новая проверка, уже в 1996 году, показала, что заместитель министра экономики Матеров, начальник департамента промышленности Минфина Лапицкая и еще некоторые высокие чиновники были членами совета директоров одного и того же частного предприятия в Свердловской области. Возможность совмещения государственной службы с коммерческой деятельностью – это стимул для использования властных полномочий с целью обогащения государственного служащего. Более осторожные чиновники, обычно из числа сотрудников МВД, прокуратуры и налоговой инспекции, оформляют на работу в коммерческие структуры, которым они могут оказать то или иное покровительство, своих родственников. Так, в частности, поступил исполнявший обязанности Генерального прокурора России Алексей Ильюшенко, чья жена была сотрудником фирмы «Балкар-Трейдинг», возглавлял которую зять его первого заместителя Вильдана Узбекова. Имея высоких покровителей, рядовая фирма, каких десятки тысяч, сумела прорваться в тесный круг российских нефтяных магнатов.
   Мэр Москвы Юрий Лужков попытался сам разобраться с коррумпированными чиновниками. По его просьбе столичное управление ФСБ представило ему сведения о сотрудниках мэрии. И стал Лужков вызывать своих служащих и ставить перед ними вопрос, как любили говорить в прежние времена, «ребром»: «Выбирай, где будешь с завтрашнего дня работать – у меня или в коммерческой фирме». Если фирма у чиновника солидная, то он делал выбор в ее пользу. Если же фирма нуждается в его услугах как должностного лица мэрии, то на его место в фирме садились жена или брат. А когда Лужков попытался кого-то уволить, то его завалили судебными исками. Собственно, таким же образом поступил небезызвестный Сергей Мавроди: после избрания в Госдуму он отдал директорское место брату.
   Для противодействия коррупции, в частности, чрезвычайно важно правовое регулирование деятельности государственного служащего. 31 июля 1995 года Президент подписал закон «Об основах государственной службы Российской Федерации». Над этим многострадальным законом трудились пять лет Верховный Совет и сменившая его Государственная дума, на него возлагались колоссальные надежды. Задача закона – обеспечить контроль за деятельностью государственного аппарата. В частности, чиновник обязывается декларировать доходы, а за его проступки предусматриваются строгие наказания – от лишения привилегий по должности до увольнения. С другой стороны, чиновнику даются и немалые блага, ему гарантируются всевозможные надбавки за чины, жилье и медицинское обслуживание за счет казны, социальное и пенсионное обеспечение.
   Чиновники используют законодательство прежде всего для того, чтобы запустить в дело механизм привилегий, а что касается ущемлений и ответственности, то закон в этой части реализуется с трудом и в небольших дозах. Поэтому рассматривать этот закон в качестве действенного инструмента в борьбе с коррупцией, как об этом сказал Ельцин, не приходится. Тем более что закон – только один из многих инструментов, и насколько он сможет успешно применяться, покажут время и социальная обстановка в стране. К тому же закон построен так, чтобы обеспечить привилегии прежде всего высшему звену государственной власти. Подобно петровской Табели о рангах, закон выстроил иерархическую лестницу, разделив чиновников на 15 разрядов – от действительного государственного советника Российской Федерации 1-го класса до референта 3-го класса. Все чиновники занимают государственные должности в пяти группах – от высшей до младшей. В зависимости от принадлежности к определенной группе чиновник вправе претендовать на соответствующий чин.
   Главное же – все лица, занимающие государственные должности, подразделяются на три категории – «А», «Б», «В». К высшей категории «А» относятся президент, премьер, спикеры палат, руководители законодательной и исполнительной власти субъектов федерации, министры, депутаты, судьи и другие, без указания, кто именно. Чиновники категории «Б» должны обеспечивать деятельность высших лиц категории «А», и срок государственной службы вторых ограничен сроком деятельности первых. Словом, как в детской считалке: А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, и на государственной «трубе» осталась низшая категория чиновников – «В». Только они и предназначены для исполнения и обеспечения полномочий государственных органов.
   Основная новация заключается в том, что руководящие должностные лица категории «А» не состоят на государственной службе. Как сказано в законе, «к государственной службе относится исполнение должностных обязанностей лицами, замещающими государственные должности категорий «Б» и «В»». Следовательно, все ограничения государственной службы на высших должностных лиц не распространяются и им не запрещается заниматься предпринимательством лично или через посредников, принимать участие в управлении коммерческой организацией, использовать в неслужебных целях средства материально-технического, финансового и информационного обеспечения, другое государственное имущество и служебную информацию. Если следовать букве закона, то президент, министры, депутаты, губернаторы и судьи, не опасаясь нарушить закон, могут принимать от физических и юридических лиц денежное вознаграждение и подарки за исполнение своих должностных обязанностей и выезжать за счет этих лиц в служебные командировки, то есть получать то, что на юридическом языке называется взятками. Они могут протежировать своим партиям, не представлять декларацию о доходах и не обязаны передать, как это должен сделать государственный служащий, в доверительное управление государства свои акции в коммерческих организациях. Им не возбраняется даже участвовать в забастовках.
   Этот удивительный закон о государственной службе, закрепляющий не столько служение государству, сколько принцип личной преданности низших чиновников высшим, открывает путь для самой широкой коррупции в высших сферах государственного аппарата, ибо закрепляет привилегию высших чиновников занимать государственную должность и не состоять при этом на государственной службе, а следовательно, не нести ответственности за корыстное использование служебного положения и взятки.
   В августе 1996 года Генеральный прокурор Юрий Скуратов направил на имя Президента специальное письмо «О несоблюдении должностными лицами ограничений, связанных с государственной и муниципальной службой». В этом письме прокурор привел множество конкретных фактов несоблюдения высокопоставленными чиновниками закона «Об основах государственной службы», их участия в коммерческой деятельности, уклонения от заполнения декларации о доходах. Через три месяца из администрации Президента в прокуратуру пришел ответ, где сообщалось, что «представляется целесообразным» подождать с принятием конкретных мер до подведения промежуточных итогов Федеральной программы борьбы с преступностью. Как всегда, оказался современен Салтыков-Щедрин: «…строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения».
   В 1993 году парламент – тогда это был еще Верховный Совет – принял в первом чтении закон «О борьбе с коррупцией». Печальный опыт одноименного президентского указа 1992 года не был учтен, проект завяз и до второго чтения не дошел. Государственная дума продолжает новые попытки в этом же роде. Антикоррупционный закон дважды принимался I(V) Думой и дважды отклонялся: сначала Советом Федерации, потом Президентом. В конце 1997 года II(VI) Дума подавляющим большинством снова приняла этот закон. Президент его не подписал и направил в Думу свой законопроект, который мало чем отличается от думского.
   Настойчивое стремление принять закон о борьбе с коррупцией во многом определяется упорно навязываемым утверждением руководителей правоохранительных органов и политиков, что отсутствие такого закона не позволяет бороться с этим явлением. Генеральный прокурор Юрий Скуратов подчеркнул многоликость коррупции, сказав, что она представляет собой незаконные и не поддающиеся контролю способы сожительства «грязных» денег и власти. Способов сожительства множество, они охватывают все сферы деятельности и практически все общество, и поставить заслон каждому проявлению коррупции одним каким-либо законом просто невозможно. Да и не нужно. Антикоррупционные меры должны пронизывать все законодательство, тем более что в своих крайних проявлениях, таких как взяточничество и казнокрадство, злоупотребление должностными полномочиями, коррупция уголовно наказуема, и достаточно сурово.
   Принимается множество законов, никакого влияния на результаты борьбы с преступностью не оказывающих. Законы неосуществимые или неприменимые издаются лишь с одной целью – нормативно оформить широко распространенные требования; законодательство призвано успокоить те слои общества, которые обеспокоены коррупцией и недееспособностью правительства, и отразить критику со стороны оппозиции. Такое законодательство существует не только в России, но и на Западе, где оно получило наименование lex simulata.
   В России имитационное законодательство занимает значительный объем в общей массе законодательного материала. Все советские конституции носили имитационный характер, создавая видимость существования гражданских свобод. В постсоветской России множество законов, провозгласивших предоставление тех или иных социальных благ, такие, как Закон о ветеранах, не имеют финансового обеспечения и симулируют заботу государства о своих гражданах. Налоги в стране удается собрать в лучшем случае в размере 60 процентов от запланированного в бюджете, и в начале 1998 года руководитель Госналогслужбы Починок публично признал, что налоги наши таковы, что если бы он обеспечил стопроцентную их собираемость, то производство бы остановилось. Верхняя планка, установленная законодательством, – лишь линия горизонта, которая всегда отодвигается по мере приближения к ней. Симулирующие борьбу с коррупцией имитационные законы скрывают бессилие власти и создают иллюзию ее решительного намерения покончить с коррупцией.
   В переходное время жизнь для большинства населения неудобна и неуютна. Люди не успевают ни воспринять, ни понять головокружительные изменения. Это рождает тоску и неуверенность в будущем. А бедственное положение не только угнетает, оно еще и деморализует. Можно ли требовать нравственности от людей в условиях инфляции? Какова может быть мораль человека, месяцами не получающего зарплату?
   Обнищание нравственности требует компенсации. Задача по компенсации в первую очередь ложится на законодательство. Законы принимают на себя дополнительную нагрузку. Но, как и нравственность, законы также подвержены коррозии и нуждаются в шлифовке и замене. Важно качество закона, способное обеспечить его стабильность. С этой задачей российский законотворческий аппарат явно не справляется. Пока не удается и создать работающий механизм исполнения законов. Это невозможно в обществе, где полностью отсутствует правовая атмосфера, законодатель не пользуется ни доверием, ни уважением, к законам относятся пренебрежительно, а властные структуры государства сами рассматриваются прежде всего как источник злоупотреблений и коррупции.
   «Уже несколько лет говорят о коррупции, которая, как раковая опухоль, разъедает Россию. Горячо обсуждают борьбу с коррупцией, проталкивают законы, а результатов нет. Все в песок», – сетует депутат Государственной думы Борис Федоров. Но рассчитывать, что путем улучшения законодательной базы можно добиться искоренения такого сложного и имеющего глубокие экономические, социально-психологические и исторические корни явления, как коррупция, – юридическая маниловщина.

Грязное дело, или политика

   Политика есть дело грязное:
   Ей надо
   Людей практических,
   Не брезгующих кровью,
   Торговлей трупами
   И скупкой нечистот…
Максимилиан Волошин

   Среди разнообразных средств, испокон веков применявшихся в борьбе за власть, одним из самых действенных было, есть и будет обвинение соперника или политического противника в казнокрадстве или взяточничестве, независимо от того, соответствует оно действительности или нет. Это старая российская политическая традиция, к которой прибегал еще Иван Грозный для уничтожения своих действительных и мнимых врагов и завладения их имуществом.
   Иван IV умер в апреле 1584 года, после 50-летнего – самого продолжительного в истории России – царствования. На царство венчался его слабоумный 25-летний сын Федор, женатый на сестре ближнего боярина Бориса Годунова. Он не мог властвовать, и незадолго до своей кончины Иван создал для управления государством регентский совет. В него вошли представители земской знати – удельный князь Иван Мстиславский, князь Иван Шуйский, дядя царя Никита Романов-Юрьев и последний любимец Грозного, худородный деятель опричнины, оружничий Богдан Бельский. В дни коронации царь Федор назначил своего шурина конюшим. Назначение на высокий пост ввело Годунова в круг правителей. Сразу же началась борьба за власть.
   На стороне старой родовой знати в конфликт втянулось финансовое ведомство – Казенный приказ, его руководители входили в Боярскую думу. Более века из поколения в поколение государственными финансами распоряжались члены семьи дворян Головиных. Главный казначей Петр Головин во время коронации Федора нес перед царем его корону – шапку Мономаха. Он стал вождем анти-годуновской партии в возрожденной после смерти Грозного Боярской думе. Казначей открыто добивался изгнания бывших опричников из правительства и не побоялся бросить вызов могущественному Богдану Бельскому. Проигравший Головину местнический спор временщик был отправлен в отставку. По свидетельству британского агента Джерома Горсея, Петр Головин, «человек высокого происхождения и большой храбрости, стал дерзок и неуважителен» со свояком Бельского Борисом Годуновым, и конюший первым нанес удар. По его настоянию Боярская дума постановила провести ревизию казны. Проверка наличности обнаружила, что Головины «покрали казну государеву». Казначей Владимир Головин был отставлен от должности и отправлен в ссылку, а его двоюродного брата, Петра Головина бояре приговорили «за государеву краденую казну Казенного двора казнити смертию». Главного казначея вывели на Лобное место и передали палачу. Палач сорвал с осужденного одежду и занес топор над его шеей. Но в самый последний момент Головину объявили царское помилование. Его заключили в тюрьму в Арзамасе, где он вскоре умер. Никто не сомневался, что главного казначея умертвили по приказу Бориса Годунова. Суд над Головиным ослабил боярскую партию, заболел Никита Романов, и его преемником в регентском совете стал Борис Годунов. Он добился отставки и главы Боярской думы, князя Мстиславского. Опальный князь постригся в монахи Кириллова монастыря на Белозере, а назначенный Грозным регентский совет распался. Годунов единолично взял в свои руки бразды правления государством.
   Коррупционные обвинения особенно распространились при Петре Великом, когда рвавшиеся к власти его «птенцы» использовали их друг против друга, чтобы выпихнуть соперника из «гнезда».
   С тех пор борьба против коррупции в соответствии с российскими традициями всегда превращается в битву за власть, и в ней понятие «коррупция» являет собой топор, которым можно отрубить голову политическому противнику.
   В дореволюционной России обвинения во взяточничестве и воровстве носили характер придворных интриг вокруг престола. В открытой политической борьбе топор коррупции был поднят лидером партии кадетов Павлом Милюковым. Он ввел в политический оборот коррупционный донос. Случилось это в разгар Первой мировой войны, в накаленной обстановке «распутинщины», поражений на фронте, противостояния Государственной думы и правительства и предреволюционного напряжения в обществе. 1 ноября 1916 года, выступая в Государственной думе, Милюков, чтобы скомпрометировать главу правительства Бориса Штюрмера, сослался на сообщение «Berliner Tagwacht» о том, что еще до войны германское посольство пользовалось услугами близкого к Распутину журналиста Манусевича-Мануйлова для подкупа редакции газеты «Новое время».
   – Вы можете спросить, кто такой Манусевич-Мануйлов? – обратился Милюков к восторженно внимающему залу. – Недавно личный секретарь Штюрмера! Он был арестован за то, что взял взятку. А почему отпущен? Тоже не секрет: он заявил следствию, что поделился взяткой с председателем Совета министров Штюрмером, – и освобожден!
   Депутаты встретили сообщение оратора шумом и рукоплесканиями. После этого Милюков напомнил о немецком происхождении Штюрмера, а потом под аплодисменты подошел к главному: «С этим правительством мы не можем вести Россию к победе!»
   Цензура изъяла из газетных отчетов это место, и белое пятно на полосе было лучшей рекламой речи. И на фронте, и в тылу все знали, что сказал лидер кадетов. И никого не интересовало, что у следствия не было достоверных сведений о том, что Манусевич поделился взяткой с председателем Совета министров. Удар был точным, и молва понесла: «Член Думы Милюков доказал, что царица и Штюрмер предают Россию императору Вильгельму». Ненавистный Думе ставленник Распутина, угодный императрице Штюрмер был скомпрометирован, и его отставка стала неизбежной. Важный шаг навстречу революции был сделан.
   Поскольку при советской власти коррупции как бы не существовало, обвинения в ней служили средством устранения политических противников, но использовались не открыто, а в закулисной борьбе кремлевских вождей. К осени 1936 года темпы уничтожения старых большевистских кадров – участников революции перестали удовлетворять Сталина, он решил, что глава НКВД Генрих Ягода свое дело сделал и для предстоящей «большой чистки» непригоден. В августе закончился организованный Ягодой процесс «троцкистско-зиновьевского террористического центра», Зиновьев и Каменев были расстреляны, а 25 сентября Сталин и Жданов из Сочи направили членам Политбюро телеграмму: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначить тов. Ежова на пост наркома внутренних дел. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года…» Ягода был смещен и назначен наркомом связи. Ключевой пост занял Николай Ежов. В феврале – марте 1937 года состоялся пленум ЦК ВКП(б), и там Ежов выступил с разоблачительным докладом. Ужас и безумный страх царили на пленуме, руководители партии и страны каялись и нападали друг на друга, Бухарин и Рыков были буквально растоптаны, поверженному Ягоде бросались обвинения в связях с врагами народа. Как член ЦК он участвовал в этом шабаше, но отмалчивался и лишь презрительно сказал своим обвинителям: «Жаль, что я не арестовал вас, когда еще мог…»
   Для информирования о директивах пленума в клубе НКВД был созван партийный актив Главного управления государственной безопасности. На нем впервые после своего назначения наркомом с докладом перед чекистами выступил Ежов. Он разоблачал Ягоду и его ближайшее окружение в ГПУ. Оказывается, что Ягода с 1907 года был агентом царской охранки, а во время революции перешел на службу к немцам и насаждал в ГПУ шпионов. Политические обвинения звучали неубедительно – ведь чекисты, под руководством Ягоды «разоблачавшие» шпионов, лучше других знали, как создаются политические дела. Нужна была более достоверная версия, и Ежов обвинил Ягоду в коррупции. Как засвидетельствовал в своих записках участник этого собрания, руководитель разведки НКВД в Западной Европе Вальтер Кривицкий, Ежов, обращаясь к оцепеневшим чекистам, заявил:
   – Разве Ягода не назначил заведующим отделом строительства ГПУ Лурье? А этот самый Лурье был связующим звеном Ягоды с заграничной шпионской организацией. За границу они оба сплавили большие суммы. В течение многих лет Ягода и Лурье обманывали страну и партию. Они строили дома, проводили дороги, которые стоили больше, чем строившиеся остальными советскими организациями. При этом они сумели так поставить дело, что их требования к комиссариату финансов были самыми маленькими. Каким же образом, товарищи, покрывали эти прохвосты разницу? Очень просто. Бюджет Наркомвнудела не подлежит контролю. Из не подлежащего контролю бюджета своего собственного учреждения и покрывал Ягода дефицит, получавшийся в результате его «дешевого» строительства домов и путей сообщений. Он пользовался средствами, предназначенными совсем для других целей.
   Для проведения большого террора следовало сменить команду палачей. Были арестованы почти все начальники отделов НКВД, а 3 апреля 1937 года «Правда» сообщила, что Ягода отстранен от должности наркома связи и дело передано в следственные органы для привлечения его к ответственности ввиду «обнаруженных должностных преступлений уголовного характера». В тот же день он был арестован. Ягоде было предъявлено множество обвинений – в шпионаже, участии в право-троцкистском блоке, в террористической деятельности: организации убийств Менжинского, Кирова, Куйбышева, Горького и его сына Максима Пешкова. Ему была вменена попытка отравить самого Ежова: узнав о своем смещении, в сентябре 1936 года он якобы приказал опрыскать ртутью, растворенной в кислоте, кабинет, где должен был работать Ежов, прилегающие комнаты, дорожки, портьеры, ковры. Однако среди ужасных преступлений, вмененных Ягоде, не было ни должностных, ни казнокрадства, в чем обвинил его Ежов и за что он, по сообщению «Правды», был смещен. В этом уже не было надобности. В марте 1938 года он предстал вместе с Бухариным, Рыковым и другими перед Военной коллегией Верховного суда СССР на процессе антисоветского «право-троцкистского блока», был приговорен к расстрелу и казнен.
   Его преемник всего два года держал страну «в ежовых рукавицах», успел репрессировать около четырех миллионов человек (из них свыше 600 тысяч расстреляно), за что был награжден орденом Ленина и прославлен как ближайший ученик и сподвижник великого Сталина. Страшное время его руководства «большой чисткой» получило наименование «ежовщина». Он был арестован как шпион иностранных разведок, и в феврале 1940 года Военная коллегия Верховного суда под председательством Василия Ульриха, записавшего в приговоре Ягоде нанесение значительного вреда здоровью Ежова, приговорила и его к расстрелу. В последнем слове Ежов поставил себе в заслугу уничтожение кадров Ягоды в НКВД (14 тысяч чекистов).
   В сталинскую эпоху главным средством в борьбе за власть являлся донос, где обвинения в неблагонадежности подкреплялись обвинениями в коррупции. Самим же обвинениям в коррупции неизменно придавалась политическая окраска. После войны Сталин был провозглашен «самым великим полководцем всех времен и народов», и он стал ревниво относиться к военной славе маршала Георгия Жукова. Окружение генералиссимуса разогревало ревность: в многочисленных доносах сообщалось о том, что Жуков умаляет значение Верховного главнокомандующего в разгроме врага и приписывает себе роль организатора побед. Кремлевские подхалимы, угождая вождю, предприняли ряд провокационных мер, чтобы скомпрометировать прославленного полководца. В апреле 1946 года военная контрразведка «СМЕРШ» вымучила у арестованного главного маршала авиации Александра Новикова донос-заявление на имя Сталина, где тот сообщал о своих «политически вредных» разговорах с Жуковым и непочтительных отзывах маршала о Верховном. Жуков был смещен с должности заместителя министра обороны и отправлен командовать военным округом в Одессу, а затем на Урал. Заместитель Сталина по Министерству обороны, глава «СМЕРШ» Виктор Абакумов стал министром госбезопасности.
   Не только ревность мучила самодержавного вождя, но и страх. Он боялся Жукова, справедливо усматривая в нем единственного авторитетного военачальника, за которым могут пойти недовольные. Он знал – такие были среди генералитета. МГБ предоставило ему оперативную запись разговора командующего Приволжским военным округом генерала Василия Гордова со своим начальником штаба Филиппом Рыбальченко, и он убедился, что генералы недовольны и голодом в стране, и коррупцией в верхах, и им самим, Сталиным. Ознакомился он еще с одной записью – это был разговор новогодней ночью 1947 года генерала Гордова со своей женой. Генерал уже был в опале, телефон молчал, никто не поздравлял с Новым годом, и супруги рано легли спать. Разговор происходил в спальне. Гордов сказал жене:
   – Что сделал этот человек – разорил Россию, ведь России больше нет. А я никогда ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь: иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду вам служить преданно». Кому? Подлости буду служить честно, дикости? Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут!
   Возражая мужу, Татьяна Гордова говорила ему, что раньше люди могли уйти в подполье, что-то делать. А теперь нет иного выхода, как служить, ведь сломили дух такой силы, как у Жукова. Не попросился же он в отставку и не ушел.
   Гордов не согласился с женой:
   – Ему нельзя, политически нельзя. Его все равно не уволят. Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии, их убирают. А Жукова год-два подержат, и потом тоже – в кружку и все!.. Что меня погубило – то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное, – тут я совершенно переродился. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что, если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!
   И тут, уже в унисон с мужем, Татьяна Владимировна произнесла если не гибельные для Жукова слова, то все же чрезвычайно опасные:
   – Нет, это должно кончиться, конечно. Мне кажется, что, если бы Жукова еще годика на два оставили на месте, он сделал бы по-другому…
   Гордов не скрывал этих настроений и от своего заместителя генерал-майора Григория Кулика, и тот, как потом будет сказано в приговоре, поддерживал «клеветнические суждения о мероприятиях партии и правительства». Бывший маршал Советского Союза Кулик был назначен на высокую должность в округ в 1945 году, и что удивительно – после исключения из партии. Комиссия партийного контроля ЦК ВКП(б) наряду с малозначительными политическими обвинениями – пренебрежительные отзывы о политработниках и восхваление царских офицеров – предъявила ему и коррупционные: строительство дач в Подмосковье и Крыму с использованием труда солдат, хищение пяти трофейных автомобилей и даже… коров.
   В начале 1947 года Гордов, Рыбальченко и Кулик были арестованы и в августе 1950 года приговорены Военной коллегией Верховного суда к смертной казни. Тогда же была арестована и Татьяна Гордова, тюрьмой, пытками и лагерем обошелся ей ночной разговор с мужем.
   Прославленного маршала даже Сталин не решился арестовать. Но по его указанию в январе 1948 года в московской квартире Жукова и на его даче в поселке Рублево оперативники госбезопасности произвели негласные обыски. Журнал «Военные архивы России» (1993, № 1) опубликовал секретный рапорт Сталину министра госбезопасности Абакумова по результатам этих обысков. Задача обыска в квартире заключалась в поиске чемодана и шкатулки с золотом. Чемодан найти не удалось: жена маршала, как написал Абакумов в рапорте, всюду возила его с собой, а в шкатулке дотошные чекисты нашли драгоценности (только золотых часов 17 штук), обнаружили 51 сундук с посудой, мехами и прочим имуществом. Абакумов доложил Сталину, что две комнаты на даче превращены в склад, где хранится огромное количество различных товаров и ценностей, и привел их частичный перечень. Своим находкам Абакумов придал идеологически-ханжескую окраску своему доносу:
   «Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками, – заграничная, главным образом немецкая. На даче нет буквально ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе на дачу. На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке. Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии… Дело дошло до того, что в спальне Жукова висит огромная картина с изображением двух обнаженных женщин».
   Имущество, описанное при обыске, было отобрано у опального военачальника. В акте «О передаче Управлению делами Совета Министров Союза ССР изъятого МГБ СССР у Маршала Советского Союза Г. К. Жукова незаконно приобретенного и присвоенного им трофейного имущества, ценностей и других предметов» дается его перечень: ценных мехов – 323 шкурки, тканей – 3420 метров, картин из потсдамского дворца – 60, а также дворцовая мебель, гобелены, ковры и множество других трофейных вещей. На таможне было задержано семь вагонов с мебелью Жукова – 194 предмета.
   Был арестован ряд генералов из окружения маршала, и у них выбивались показания против Жукова. У близкого маршалу генерала Владимира Крюкова и его жены – известной певицы Лидии Руслановой, имевших две дачи, три квартиры и четыре автомобиля, что по тем временам было неслыханной роскошью, были изъяты километры тканей в рулонах, сотни шкурок соболя и каракуля, рояли, редчайшие сервизы, 132 картины (Репин, Серов, Левитан, Врубель и др.), изумруды, сапфиры, жемчуг, 208 бриллиантов (152 карата), золото, платина, серебро. После смерти Сталина Крюков послал из лагеря Жукову, снова ставшему заместителем министра обороны, заявление для передачи в ЦК КПСС, где, не отрицая, что им присвоено трофейное имущество, сообщал, что, не выдержав истязаний, подписал протоколы допросов. В них записано, что он якобы укрывал преступления Жукова, но какие – он до сих пор не знает. Жуков передал это заявление Хрущеву, и дело Крюкова было пересмотрено, генерал и его жена освобождены.
   В доносах на Жукова и в протоколах допросов арестованных генералов постоянно упоминалось имя уполномоченного НКВД (потом МВД) в Германии генерала Ивана Серова. Сообщалось, что он был дружен с Жуковым, пользовался его покровительством и постоянно снабжал его трофейным имуществом. О Серове писалось как о чиновнике, присвоившем себе колоссальные ценности и деньги. Бывший подчиненный Серова – начальник оперативного сектора НКВД в Берлине генерал Алексей Сиднев, в чьей квартире в Ленинграде при обыске обнаружили сотни золотых и платиновых изделий (в том числе дамскую сумочку из чистого золота), 600 серебряных ложек, 178 меховых шкурок, около 50 ковров и среди них гобелены французских и фламандских мастеров XVII и XVIII веков, большое количество фарфора, хрусталя, украденных им в Германии, дал обширные показания против Серова как главного воротилы по части присвоения награбленного. Он рассказал, что самолет Серова постоянно курсировал между Берлином и Москвой, доставляя без досмотра на границе дорогие вещи и драгоценности. Такой же груз Серов отправлял и поездами, и автомашинами. Изъятые в Германии ценности подлежали передаче в Государственный банк, но Серов оставил себе примерно 30 килограммов золота в изделиях. Он приказал не сдавать в Госбанк и спрятать обнаруженные в рейсхбанке и других германских хранилищах 80 миллионов рейхмарок (100 мешков) и тратил их по своему усмотрению. Сиднев показал, что маршал Жуков покрывал уполномоченного НКВД. Все эти материалы Абакумов направил Сталину.
   Но Серов принял превентивные меры. Через два дня после того, как протокол допроса Сиднева поступил к Сталину, 8 февраля 1948 года Серов направил ему донос на Абакумова. В этом доносе он открещивался от близости к Жукову и в свою очередь обвинял министра госбезопасности в угодничестве перед маршалом и восхвалении его полководческого таланта: «Абакумов, узнав, что Жуков ругает меня, решил выслужиться перед ним». Оказывается, Абакумов на сессии Верховного Совета даже сидел рядом с Жуковым. Политические обвинения против своего недруга Серов подкрепил коррупционным доносом:
   «Мне неприятно, товарищ Сталин, вспоминать многочисленные факты самоснабжения Абакумова во время войны за счет трофеев, но о некоторых из них считаю нужным доложить… Во время Отечественной войны в Москву прибыл эшелон, более 20 вагонов, с трофейным имуществом, в числе которого ретивые подхалимы Абакумова из «СМЕРШ» прислали ему полный вагон, нагруженный имуществом, с надписью «Абакумову»… В Крыму еще лилась кровь солдат и офицеров Советской Армии, освобождавших Севастополь, а его адъютант Кузнецов (ныне «охраняет» Абакумова) прилетел к начальнику Управления контрразведки «СМЕРШ» и нагрузил полный самолет трофейного имущества… Сейчас Абакумов свои самолеты, прилетающие из-за границы, на контрольных пунктах в Москве не дает проверять, выставляя солдат МГБ, несмотря на постановление Правительства о досмотре всех без исключения самолетов».
   Сталин любил стравливать своих холуев, иметь на них компромат и держать их в страхе. У Серова были большие заслуги перед режимом: он успешно провел депортацию народов Кавказа и Прибалтики, а от Жукова вовремя отстранился. И он уцелел. Абакумов не потерял сразу доверия самодержца, он пользовался им до 1951 года и все же был арестован по политическому доносу следователя Рюмина за недооценку вредительской деятельности кремлевских врачей. Его бывшие подчиненные обладали, видимо, большим чувством юмора, коль ему, раскрывшему «еврейский заговор», организатору дела Еврейского антифашистского комитета, а также убийства Михоэлса, предъявили обвинение в том, что он, «стремясь к высшей власти в стране, сколотил в МГБ СССР преступную группу из еврейских националистов, с помощью которых обманывал и игнорировал ЦК КПСС, собирал материалы, порочащие отдельных руководителей советского правительства, а также отгораживал чекистский аппарат от руководящих партийных органов».
   После смерти Сталина Серов стал заместителем Берии, возглавившего новое МВД, объединившее прежние МВД и МГБ. Наряду с Жуковым Серов принял участие в аресте Берии, завоевал доверие Хрущева и вскоре был назначен председателем КГБ. Смена руководства страной не освободила Абакумова. Когда рухнули обвинения в участии в «еврейском заговоре» и стремлении захватить власть, Абакумову было предъявлено обвинение в фабрикации «ленинградского дела». В 1954 году по приговору Верховного суда Абакумов был расстрелян. Он стал пятым руководителем советской госбезопасности, кого она сама удостоила смертной казни.
   Дела Берии и Абакумова были последними политическими делами высших руководителей страны. Политические обвинения вышли из моды, их оставили только для диссидентов. Чиновникам теперь грозили обвинения во взяточничестве и хищениях государственного имущества, которые, поскольку это касалось высших руководителей, принимали тем самым в известной степени характер политических. Дела о казнокрадстве и взяточничестве не были созданы искусственно, за ними, как правило, стояли реальные преступления. Но коррупционные обвинения предъявлялись только руководящим чиновникам второго и низших эшелонов власти. Члены правительства, секретари обкомов одним своим положением были застрахованы от уголовной ответственности. Для того чтобы избавиться от руководителя высокого ранга, в закулисной кремлевской борьбе его компрометировали связями с казнокрадами и взяточниками. Такова была, в частности, скрытая пружина крупных взяточных дел в Ленинграде в начале 60-х годов, о чем будет рассказано дальше.
   Подспудные обвинения партийных руководителей в причастности к коррупции стали одним из способов сведения счетов и борьбы за власть внутри партийного руководства страны. В середине 70-х годов я работал в прокуратуре России, в следственной части по особо важным делам, и мне пришлось проверять дело о коррупции в строительных организациях Грозного. Оно было возбуждено прокуратурой по заданию административного отдела ЦК КПСС, стремившегося отправить в отставку первого секретаря Чечено-Ингушского обкома партии Апряткина. Дело оказалось дутым, и я отстранил следователя по особо важным делам Жука, арестовавшего руководителей стройтреста по обвинению в получении взяток без всяких на то доказательств. Жука уволили, другой следователь дело прекратил, но и Апряткина все же «ушли» на пенсию.
   Михаил Горбачев, выйдя в отставку, рассказал журналистам, что еще в 1974 году, когда он был первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС и начал снимать взяточников, работавших в краевой милиции, министр внутренних дел Щелоков попробовал его прижать, собирая против него компромат. Выбивали показания о получении им взяток и после того, как он стал уже членом Политбюро.
   Горбачевская перестройка прежде всего принесла стране гласность. Семь десятилетий можно было только молчать или врать, а тут вдруг возникла невиданная ранее возможность высказаться, рассказать о том, что спрятано за семью замками. Открылось и колоссальное поле для политических спекуляций и игр, и в этих играх карта борьбы с коррупцией стала самой беспроигрышной. Газеты и журналы увеличивали свои тиражи публикацией сенсационных сообщений о воровстве и взятках, полученных высокопоставленными чиновниками. Первенство в этом принадлежало журналу «Огонек». Накануне XIX конференции КПСС он опубликовал статью следователей по особо важным делам союзной прокуратуры Тельмана Гдляна и Николая Иванова, в которой те рассказали об «узбекском деле» и заодно ошарашили читателей сообщением, что среди делегатов партийного форума есть взяточники, их надо бы привлечь к уголовной ответственности, но мешает партийная неприкосновенность.
   Народу десятилетиями внушали, что коррупции в советском обществе просто не существует. И вдруг на неподготовленные к такой откровенности массы хлынул поток разоблачений. Реакция была самая бурная. На открывшейся в июне 1988 года партийной конференции от главного редактора «Огонька» Виталия Коротича были потребованы объяснения, и он, ссылаясь на «юридических генералов», заявил, что ими представлены доказательства в получении взяток четырьмя делегатами. Кто они, сказано не было, но это еще больше заинтриговало, и слухи разносили фамилии членов Политбюро. Следователи сразу стали необыкновенно популярны, по телевидению их показывали непременно вместе с изъятыми ценностями. Известность придала им смелости, и они, получив у арестованных руководителей Узбекистана показания на ряд высших партийных чиновников, стали обращаться в ЦК за согласием на привлечение их к уголовной ответственности, требовать приема у самого Горбачева. И тут партийная власть допустила коренной просчет: она отстранила от дела обнаглевших, по ее разумению, следователей. А это был май 1988 года, канун первых после 1917 года свободных выборов – гласность в самом разгаре, все жаждут принципиальности и открытости, монополия КПСС вызывает раздражение, и уже раздаются, пока еще робкие, голоса о необходимости многопартийности, о равенстве всех перед законом.
   Николай Иванов, участвуя в телепередаче «Общественное мнение» на ленинградском телевидении, назвал среди взяточников самого Егора Лигачева, второго человека в партии. Необыкновенная смелость следователя вызвала восторг всех участников передачи. Гдлян в Москве подтвердил слова своего товарища. Этого было достаточно, чтобы обоих выдвинули кандидатами в народные депутаты СССР. Отступать было некуда, и отстраненные от работы, а вскоре и исключенные из КПСС следователи стали на предвыборных митингах главными разоблачителями коррумпированной партийной верхушки. Вместо доказательств они демонстрировали составленные ими схемы преступных связей и, гордые своими достижениями, уголовное дело переименовали из «узбекского» в «кремлевское». Популярность следователей возрастала неимоверно, они стали подлинно народными героями. Власти же неумелыми и неуклюжими обвинениями в нарушениях законности, ссылками на презумпцию невиновности тех, кого следователи называли взяточниками, только усиливали их внезапно возникший авторитет. Благодарные избиратели голосуют за смельчаков. Гдляна избирает подмосковный Зеленоград, Иванова – Ленинград. Большего результата добился только Ельцин, избранный на съезд народных депутатов столицей.
   Депутаты получили всесоюзную трибуну и возможность открыто изобличать высокопоставленных коррупционеров, чем они и не преминули воспользоваться. Следователи настолько возбудили общество, что и президент Михаил Горбачев, и председатель Верховного Совета Анатолий Лукьянов, борясь с их влиянием, вынуждены были все же считаться с проснувшимся общественным мнением. Создаются различные комиссии – одни настаивают на продолжении следствия и привлечении к ответственности высокопоставленных коррупционеров, другие изобличают депутатов-следователей в нарушении законности. Обвинения против них достаточно серьезны: массовые незаконные задержания и аресты свидетелей, вымогательство показаний, издевательство над людьми, изъятие ценностей и денег без описи, что подразумевало затем их частичное расхищение. Начальник отдела прокуратуры СССР Виктор Илюхин прямо обвиняет следователей в воровстве. Страсти кипят, и в защиту депутатов, не сумевших отбиться от обвинений, избиратели устраивают манифестации, поклонники Гдляна выстраиваются в многокилометровую цепочку от Зеленограда до Москвы. Это было первым массовым выступлением народа против коррупции после бунта 1648 года.
   Верховный Совет вынужден был создать новую комиссию из депутатов во главе с историком, бывшим диссидентом Роем Медведевым, ей поручено во всем разобраться объективно. Но Гдлян и Иванов обвиняют комиссию Верховного Совета в предвзятости, пугают власти и интригуют страну. Они уверяют, что у них припрятаны доказательства коррупции кремлевских властителей и они готовы их выложить перед всем народом, если им дадут три часа прямого эфира по телевидению. А власти боятся и всеми силами стараются закрыть им доступ к экрану. Наконец, интригующая массы политическая игра приблизилась к завершению, Верховный Совет уступил общественному мнению, он готов открыто заслушать свою комиссию. Было объявлено, что принципиальным депутатам время предоставят без ограничения и заседание будет транслироваться по общесоюзному каналу телевидения. В день заседания Верховного Совета никто не работал, страна прильнула к телеэкранам. Заседание открылось, но ожидаемый больше года спектакль не состоялся: актеры сбежали. В этот момент они были в воздухе – улетели от своего звездного часа в Ереван за еще одной депутатской неприкосновенностью. Друзья-демократы пообещали им избрание в Верховный Совет Армении…
   Король оказался гол – у следователей не было ничего, кроме того, что уже известно из дела. А вот опровергнуть факты превышения власти, злоупотребления служебным положением, издевательств над людьми они не смогли. Факты были очевидными, и в этом страна могла убедиться при открытом разборе. «Героические» следователи побоялись, что после неизбежного провала на сессии их лишат депутатской неприкосновенности и тут же арестуют. «Возьмут под белы рученьки и в Лефортово», – как прокомментировал причину побега депутатов их бывший шеф, начальник следственного отдела по особо важным делам генеральной прокуратуры Герман Каракозов.
   Но, несмотря на их конечное фиаско, вклад следователей в компрометацию КПСС колоссален. От них советские люди из первых рук получили подтверждение о коррупции на самом верху. Они утвердили в сознании людей то, о чем все догадывались, но говорить об этом боялись. Им поверили сразу – страна устала от господства КПСС, мечтала его сбросить, а потому жаждала разоблачения руководителей партии. Ведь не случайно ГКЧП в список тех, кто подлежал аресту, включил и бывших следователей, и Гдлян 19 августа 1991года был схвачен и отправлен под арест в воинскую часть.
   При советской власти коррупционный донос в отношении высокопоставленных чиновников был тайным. После опыта Гдляна и Иванова жанр открытого коррупционного доноса стал популярным, очень ходовым и незаменимым средством политической борьбы. Конъюнктурные разоблачения вошли в моду. Как обычная повседневность воспринимаются политические провокации, дезинформация и клевета. Они волнуют лишь обитателей правительственных домов в пределах Садового кольца. Там игры не стихают: паралитики власти имитируют борьбу с эпилепсией коррупции.

Игры вокруг коррупции на фоне Кремля, Белого дома и Охотного ряда

   Но избиратели доселе верят
   В возможность из трех сотен негодяев
   Построить честное
   Правительство стране.
Максимилиан Волошин

   Бесконечные скандалы по поводу коррупции обозначили общий кризис правящей российской элиты, обнажили ее бессодержательность и поставили перед необходимостью игры в демократию по новым правилам. Но делает это российский истеблишмент крайне неуклюже, он не обладает опытом политических игр Запада.
   В апреле 1993 года резко обострился кризис между Кремлем и Белым домом, тогдашней резиденцией Верховного Совета. Верховный Совет, к которому примкнул фактически отстраненный от реальной власти вице-президент Александр Руцкой выступил против курса реформ, предложенного Президентом. Ельцин рискнул вынести вопрос о доверии к нему лично и к его курсу на референдум. Накануне всенародного голосования разыгралась чемоданная эпопея. Жанр коррупционного доноса обогатил Руцкой, бравый генерал открыл военные действия против президентской команды. Он изготовился к прыжку в президенты и, действуя по отработанным историей рецептам для кандидатов в спасители отечества, произвел залп из дюжины орудий: объявил в Верховном Совете, что располагает одиннадцатью чемоданами (!) изобличительных материалов о коррупции высших чиновников из окружения Президента, в том числе вице-премьеров Владимира Шумейко и Михаила Полторанина. Залп был мощным. Стекла в кремлевских окнах задребезжали, но все же не выпали: референдум сорвать не удалось, и Ельцин 25 апреля заручился поддержкой соотечественников. Однако топор коррупции не был опущен, наоборот, им стали размахивать обе противостоящие силы – Верховный Совет вкупе с вице-президентом и Президент.
   Верховный Совет создал специальную комиссию по расследованию материалов, связанных с коррупцией должностных лиц, и Генеральная прокуратура возбудила ряд уголовных дел. Генеральный прокурор Валентин Степанков обратился в Верховный Совет за согласием на привлечение Шумейко к уголовной ответственности в связи со злоупотреблением должностным положением и это согласие получил. Президент, демонстрируя объективность, временно отстранил Шумейко от исполнения обязанностей вице-премьера. Но этим не ограничился: для ответного удара он создал специальную команду, которая должна была найти чемоданы с компроматом на взбунтовавшегося вице-президента и вышедшего из повиновения министра безопасности Виктора Баранникова. Команда получила наименование Межведомственной комиссии по борьбе с преступностью и коррупцией.
   Два члена комиссии – адвокат Андрей Макаров, срочно назначенный в администрацию Президента, и начальник контрольного управления администрации Алексей Ильюшенко отправились за фактами, изобличающими Руцкого, в Канаду и Швейцарию и привезли оттуда сенсационные документы, похищенные Дмитрием Якубовским, пресловутым «генералом Димой», в швейцарской корпорации «Сеабеко», и среди них банковскую выписку о переводе со счета «Сеабеко» 13,5 миллиона долларов на счет компании «Контитрейд». По утверждениям Макарова и Ильюшенко, перевод был одним из этапов процесса тайного обогащения главного борца с коррупцией – Руцкого, поскольку из этой суммы три миллиона ушло потом на счет компании «Трейд Линк ЛТД», предположительно принадлежащей вице-президенту. Банковская выписка подписана сотрудником фирмы «Сеабеко» Керетом, умершим к моменту расследования, и им же заключен трастовый договор с Руцким, копию с копии которого и нотариальное свидетельство, заверяющее точность копии, Макаров и Ильюшенко привезли из Канады.
   На пресс-конференции десяткам журналистов и миллионам телезрителей был показан подписанный Руцким документ. Это и был трастовый договор, по которому вице-президент доверял «третьему лицу» распоряжаться счетом компании. Часть денег на этот счет поступила от сделки по покупке детского питания для страны. Этот договор, будь он подлинным, свидетельствовал бы, что Руцкой украл три миллиона долларов, и Ильюшенко заверял, что проведенная в Канаде экспертиза якобы подтвердила, что копия трастового договора, заверенная канадским нотариусом, не подделка. Однако московские судебные эксперты установили, что подпись Руцкого выполнена путем сканирования, то есть сделана с промежуточной копии. При осмотре подлинных банковских счетов швейцарской фирмы выяснилось, что они никогда не подписывались Руцким и он не обладал правом проводить с ними операции.
   Борцы с коррупцией должны были показать и раны, полученные в этой тяжкой борьбе. На очередной пресс-конференции Макаров представил аудиопленку телефонного разговора Валентина Степанкова с Дмитрием Якубовским. Выдержки из этой записи были запущены и в прессу и должны были свидетельствовать о сговоре Генерального прокурора и «генерала Димы» убить адвоката Макарова. Двусмысленный, изобилующий матом разговор прокурора и его канадского советника (Якубовский имел удостоверение советника прокурора России) свидетельствовал лишь об особых отношениях главы ведомства, надзирающего за законностью, и международного авантюриста.
   Провалилось не только обвинение против Руцкого. Чемоданы вице-президента также оказались набитыми трухой. У Генерального прокурора не нашлось оснований для предъявления обвинения ни Шумейко, ни Полторанину. Скандал разрастался, но никаких реальных доказательств взяток и хищений ни Степанков, действовавший по поручению Верховного Совета, ни уполномоченные Президента Макаров и Ильюшенко представить не смогли, не удалось даже подтвердить, что счета цюрихских магазинов, где жены министра безопасности Баранникова и первого заместителя министра внутренних дел Владимира Дунаева сделали покупки на полмиллиона долларов, оплачены не ими. Но это уже никого не волновало. Кризис власти был разрешен танковыми залпами по Белому дому. Руцкой, Баранников, Дунаев отправились в Лефортово, а Степанков – в отставку. Расследование дел о коррупции кончилось ничем, взаимные обвинения оказались несостоятельными.
   Все эти игры с чемоданами доказательств, покушениями на убийство, непременным «генералом Димой», страстными речами в Верховном Совете, пресс-конференциями перед телеэкраном напоминали парад голых королей. Они дефилировали нагишом перед изумленной этим невиданным бесстыдством российской публикой, демонстрируя скудость ума и убожество души, отсутствие нравственности и величайший цинизм, полное наплевательство на страну, обезумевшую от такого зрелища. Президентская команда использовала возможности бюджета лучше, и парад ее королей оказался более зрелищным. Обвинения со стороны Руцкого и хасбулатовского Верховного Совета удалось нейтрализовать, что помогло Ельцину выиграть политическое сражение, переросшее в малую гражданскую войну – штурм сторонниками Верховного Совета московской мэрии и телестудии «Останкино», призывы штурмовать Кремль, завершившиеся, однако, расстрелом Белого дома. Верховный Совет был распущен. Президент не хотел, чтобы новый высший орган представительной власти – Государственная дума заняла резиденцию крамольного Верховного Совета. Думе отвели здание бывшего союзного Госплана в Охотном ряду, в отремонтированный Белый дом въехало правительство.
   Президент оказался благодарным и обеспечил карьеру «борцам с коррупцией»: Макаров стал депутатом Государственной думы, а Ильюшенко уселся в кресло Генерального прокурора. Но Совет Федерации не забыл беспардонную ложь претендента в главные законники страны и трижды отклонил представление Президента о его назначении. Непомерной ретивостью Ильюшенко оказал медвежью услугу своему патрону. Снова желая ему угодить, он возбудил уголовное дело против сатирической телепрограммы «Куклы» об оскорблении высших должностных лиц страны. Это вызвало насмешки во всех средствах массовой информации, где вспомнили пословицу об услужливом дураке. Популярность программы возросла еще больше. Сам же Ильюшенко так и не избавился от приставки «и.о.», пока не был снят Президентом, а затем арестован по тривиальному обвинению в получении взятки и корыстном злоупотреблении служебным положением. Взяточный куш прокурора, согласно обвинению, – это разница между рыночной ценой на джипы и той, в несколько раз заниженной, по которой они были проданы фирмой «Балкар-Трейдинг» родственникам Ильюшенко в Красноярске.
   Впрочем, к моменту выхода этой книги затянувшееся на годы следствие по делу Ильюшенко не окончено. В феврале 1997 года, выступая в передаче петербургского телевидения, его соучастник по играм вокруг коррупции Андрей Макаров назвал дело сугубо политическим, а сам взяточный куш расценил как мелочь. Та же фирма с такими же скидками продала автомашины многим высокопоставленным деятелям или членам их семей. Их имена всплывут на процессе. А пока Макаров назвал лишь одно – Андрея Викторовича Черномырдина, в расчете на то, что зрители сами догадаются, чей он сын.
   Под Новый, 1995 год Президент и его правительство преподнесли стране «подарок» – Чеченскую войну, вызвавшую ее неприятие демократической общественностью и резкую критику в средствах массовой информации. И тогда Ельцин прибег к старому политическому трюку: он заявил, что политики и журналисты отрабатывают чеченские деньги, специально выделенные для этой цели лидером Чечни Джохаром Дудаевым. Но ни одной фамилии подкупленного журналиста или политика названо не было. Ожидали, что их назовет ФСБ – в недрах самого всезнающего ведомства и родилось обвинение. Однако этого не произошло. Резкую отповедь недостойной политической игре дал в «Московских новостях» тогдашний редактор еженедельника Лен Карпинский: «Когда Президент публично заявляет о чеченских взятках «некоторых СМИ», а также о корыстных действиях «некоторых политиков», он не только характеризует сам себя, но обнажает кухонные мозги и кляузническую душу возглавляемого им государства».
   Это промелькнувший эпизод политической борьбы, но он характеризует современные нравы и показывает, как карта коррупции используется в этой ставшей нескончаемой игре. И самая большая игра, где картой коррупции, как тузом, пытаются побить противников, идет в своеобразном политическом казино – Государственной думе. Там неизменно эту карту разыгрывает один и тот же заядлый игрок, для которого разоблачения и скандалы стали политическим амплуа и которого Григорий Явлинский назвал «попом Гапоном – обычным провокатором». Это председатель Комитета по безопасности, один из лидеров фракции коммунистов Виктор Илюхин.
   К парламентским выборам 1995 года коммунисты готовились тщательно. Виктор Илюхин созвал пресс-конференцию и огласил показания арестованной за мошенничество владелицы фирмы «Властилина» Валентины Соловьевой о том, что через ее фирму миллиарды рублей проворачивали те, кто ведет против нее следствие, – работники МВД, ФСБ и прокуратуры, а главное – спикер верхней палаты Владимир Шумейко и его жена, а вице-премьер Олег Сосковец взял в долг 200 миллиардов рублей (!) и, угрожая убийством, отказался вернуть. Но следствие официально заявило, что обвиняемая таких показаний не давала и Илюхин к общению с ней не допускался. К тому же в делах «Властилины» обнаружился документ о том, что сам изобличитель был вкладчиком фирмы, и на весьма крупную сумму. Сенсации не получилось, и коммунисты вытащить политических противников на эшафот не смогли.
   Под знаком борьбы с коррупцией прошли и президентские выборы 1996 года. Каждый из претендентов на пост главы государства обещал изничтожить коррупцию. Лучше других это получилось у отставного генерала, избранного депутатом Государственной думы, Александра Лебедя. Его команда сумела подготовить и опубликовала специальную программу искоренения коррупции. Для многих избирателей генерал стал символом будущего порядка. Сам факт наличия программы усиления борьбы с организованной преступностью и коррупцией произвел впечатление на многих избирателей и помог Лебедю собрать 15 процентов голосов в первом туре. Он занял в президентской гонке третье место. Тут же последовали предложения союза и от Президента Ельцина, и от второго претендента – лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Президент обладал реальной властью и открыто высказал готовность подготовить Лебедю трамплин на будущих президентских выборах 2000 года. Лебедь «перелетел» в команду Ельцина, и голоса его сторонников обеспечили победу действующему Президенту. Благодарность не заставила себя ждать – Президент вернул долг Лебедю в виде ответственной должности секретаря Совета безопасности. Его права по сравнению с теми, какими обладали его предшественники, были значительно расширены. Так Лебедь покинул депутатский помост в Охотном ряду, по которому метался между разными фракциями, не зная к какой примкнуть, и стал важной птицей в Кремле.
   Переход в команду Президента сразу же вовлек Лебедя в политические игры, в которых тузом всегда была карта коррупции, и Лебедь стал их непременным участником. Первые его шаги на посту секретаря Совета безопасности были направлены на смену руководства Министерства обороны. Он выступил с обвинениями этого руководства в коррупции. Выступление Лебедя в Думе энергично поддержал председатель Комитета по обороне генерал Лев Рохлин. Он заявил, что министр Грачев погряз в коррупции и обвинил в том же многих генералов из руководства министерства. Ни Лебедь, ни Рохлин не скрывали, что хотели бы видеть министром начальника Академии Генштаба генерала Родионова, в порядочности которого нет сомнений, и их задача не допустить, чтобы министром стал коррупционер. Поэтому особенно резким обвинениям подвергся Главный инспектор, генерал армии Кобец. Генералы не смогли их опровергнуть, и путь в министры Родионову был расчищен.
   По Рохлину, как и следовало ожидать, был произведен ответный залп из генеральских орудий. Конечно, это обвинение в коррупции. Грачев сообщил, что ремонт московской квартиры депутата обошелся министерству в 120 миллионов рублей (примерно 25 тысяч долларов) и Рохлин не возместил затраты. Рохлин парировал удар, сказав, что въехал в уже отремонтированную квартиру и не просил себе шикарной отделки, но готов ее обменять на квартиру самого Грачева или его сына без всякого ремонта.
   Другие обвинения более серьезны. Рохлин, его жена, зять и группа лиц вместе с ними учредили в Волгограде четыре коммерческие структуры, среди них охранную фирму «Сатурн-2». Фирма получала от охраняемых предприятий деньги, а охрану несли солдаты. Генерал Рохлин сформировал специальный батальон для вывоза разбитых при бомбежке аэродрома Ханкала 150 чеченских самолетов. Но при утилизации авиатехники цветной, высоколегированный и драгоценный металлы сдавались в металлолом не как положено – через Министерство обороны, а при посредничестве коммерческих структур и 70 килограммов золотосодержащего металла бесследно исчезли. Из Волгограда в Москву для охраны депутата, сменяя друг друга, командируются с оружием бойцы разведбата его бывшего корпуса. Много разных обвинений было адресовано обличителю. Генералы-коррупционеры хотели сказать этим: «А судьи кто?» «Судья» не стал отвечать на адресованные ему обвинения. Проверять их было некому.
   Криминальная война в Чечне, разъедавшая Россию и сопровождавшаяся хищениями многих триллионов рублей, была завершена благодаря усилиям нового секретаря Совета безопасности Лебедя. Заключив в Хасавюрте соглашение с чеченским командованием о прекращении военных действий, Лебедь заявил, что назовет имена тех, кто развязал несчастливую для России войну. Вернувшись в Москву, Лебедь назвал только одного «ястреба» Чеченской войны – министра внутренних дел Анатолия Куликова. Его интерес, как сообщил Лебедь, совсем не бескорыстен и не заботами о целостности России объясняется, – вместе с марионеточным главой Чечни Доку Завгаевым Куликов задним числом списывал с бюджета Чечни деньги.
   На маловразумительные разоблачения Лебедя последовали ответные обвинения о связи секретаря Совета безопасности с криминальными структурами. Куликов поставил Лебедю в упрек участие в чеченском урегулировании Сергея Дрогуша, привлеченного к ответственности по делу о фальшивых кредитных авизо, с помощью которых у Российского государства были похищены сотни миллиардов рублей. Когда это показалось недостаточным, последовало обвинение в предательстве интересов России. Куликов решительно выступил за продолжение войны до победы, и в Думе либерал-демократы и коммунисты устроили ему овацию. Однако Президент и премьер были за прекращение войны, и тогда Куликов обвинил Лебедя в подготовке захвата власти с помощью создаваемого им особого отряда штурмовиков – «Русского легиона». Сражение между Лебедем и Куликовым, названное журналистами «Куликовской битвой», выиграл министр. Он в суде получил с Лебедя символический рубль, взысканный в возмещение морального вреда за необоснованные обвинения в коррупции. А вскоре Президент назначил его вице-премьером с сохранением поста главы МВД и подчинил ему все фискальные службы – налоговую инспекцию, таможню, налоговую полицию. Правда, через год Куликов был уволен.
   В период подготовки второго тура президентских выборов, поздно вечером 19 июня 1996 года, охрана Белого дома и оперативники ФСБ задержали двух активистов предвыборного штаба Президента – Аркадия Евстафьева (заместителя генерального директора ОРТ) и Сергея Лисовского (генерального директора «ОРТ-Реклама»), выносивших из Дома правительства большую картонную коробку с надписью «Xerox paper». В ней оказалось 538 тысяч долларов. Как показал следователю ФСБ допрошенный тем же вечером сотрудник Национального резервного банка Лавров, эти деньги он с согласия заместителя министра финансов Кузнецова передал Евстафьеву. Они предназначались для артистов, принимавших участие в шоу «Голосуй, а то проиграешь». Доллары в коробке – лишь малая толика суммы, затраченной на избирательную компанию Ельцина. Пока ФСБ допрашивала активистов, руководитель штаба Анатолий Чубайс подключил к делу средства массовой информации. Два телеканала среди ночи сообщили российским гражданам о заговоре против Президента и демократии. Утром Чубайс доложил Ельцину о попытке сорвать второй тур выборов «заговорщиками» – бывшим руководителем предвыборного штаба, вице-премьером Олегом Сосковцом, директором ФСБ Михаилом Барсуковым и начальником Службы безопасности Президента Александром Коржаковым. Чубайса поддержал Лебедь, сообщивший о раскрытом им заговоре против Президента – новом ГКЧП с участием министра обороны Грачева. Пока пытались выяснить, был ли заговор, Президент отправил в отставку свое ближайшее окружение, усомнившееся в возможности его победы на выборах. Верх взял ненавидимый этим окружением Чубайс, и при помощи Лебедя он обеспечил Ельцину избрание. Сам Чубайс, устранив своих недругов, занял кресло главы Администрации Президента. Генеральная прокуратура провела «расследование» попытки выноса долларов из Белого дома, но, «не установив их принадлежность», дело прекратила.
   Пребывание же Лебедя в кремлевской администрации было кратковременным. Открытое нетерпение в стремлении занять высший пост в государстве вызвали раздражение и в Кремле, и в Белом доме. Через два месяца после начала своей новой службы генерал по сути открыл свою избирательную кампанию в президенты. Его явно подтолкнула к этому болезнь Ельцина и слухи, что он уже никогда не сможет исполнять свои обязанности. Выступления Лебедя на политической сцене, его нескрываемое желание взять под контроль Совета безопасности силовые ведомства вызвали резкую реакцию не собирающегося досрочно покидать свой пост Ельцина. Полет Лебедя в заоблачных высотах власти был прерван, он был уволен, пробыв на властном Олимпе всего три месяца. И тогда Лебедь вновь вернулся к оппозиции действующему Президенту.
   Отставка влиятельного начальника СБП Коржакова (его даже сравнивали с Распутиным) усилила поток обвинений высших эшелонов власти в коррупции. «Новая газета» опубликовала аудиозапись разговора с неизвестным президента Национальной федерации спорта Бориса Федорова, чудом оставшегося в живых после покушения на него. Федоров не сомневался, что заказчиками убийства были Барсуков и Коржаков, и считал, что пленка – это единственное, что может защитить его от убийц. Своеобразная исповедь Федорова – это рассказ о связях министра спорта Шамиля Тарпищева с мафией. Федоров поведал, что освобожденная от налогового бремени Национальная федерация спорта превратилась в кормушку для сановной троицы – Коржакова, Барсукова и Тарпищева. Последний потребовал, чтобы он, Федоров, положил на его счет 20 миллионов долларов, а затемпринес Коржакову 10 миллионов долларов наличными.
   После этой публикации не остался в долгу и Коржаков. Сначала он стал распространять слухи о том, что располагает компроматом на всех, кто был в верхнем эшелоне власти, потом – что пишет мемуары, где воздаст всем сестрам по серьгам (угроза реальная: всем было известно, что главный кремлевский шпион подслушивал и записывал всех, и чиновники боялись разговаривать в Кремле, Белом доме и «Президент-отеле»). Обиженный генерал-охранник созвал пресс-конференцию и сообщил, что Борис Березовский предлагал ему убить своего конкурента, банкира Гусинского, и организовать убийство мэра Москвы Юрия Лужкова. Вскоре после этой пресс-конференции Березовский, которого американский журнал «Fobes» назвал «крестным отцом» Кремля, был назначен заместителем секретаря Совета безопасности.
   Думский сезон 1997 года ознаменовался скандалом вокруг необыкновенных доходов Анатолия Чубайса. «Поп Гапон» – Виктор Илюхин огласил нелегально снятую распечатку со счета Чубайса в Мост-банке, и оказалось, что за три месяца перерыва между отставкой с должности вице-премьера и занятием поста главы Администрации Президента, когда он возглавлял предвыборный штаб Ельцина, на его счет поступило 278 тысяч долларов. С этой суммы он и заплатил налог – 517,2 миллиона рублей. По словам Чубайса, деньги он заработал лекциями и консультациями. Таких гонораров до Чубайса не получал ни один лектор в мире! Дума требовала отставки, и Президент «пошел навстречу оппозиции»: Чубайс уехал со Старой площади. Но опять в Белый дом как первый вице-премьер, ответственный за новый виток реформ.
   Вскоре, однако, выяснилось, что деньги Чубайс заработал совсем не лекциями. Он возглавлял фонд «Центр защиты частной собственности», и, когда фонду понадобились деньги, в феврале 1996 года Столичный банк сбережений предоставил ему кредит – 14,5 миллиарда рублей. Цель кредита – «развитие гражданского общества», срок возврата – 2001 год. Обеспечение – прочерк. Проценты – «без процентов». К развитию гражданского общества фонд приступил немедленно путем игры на рынке государственных кредитных обязательств (ГКО). Поскольку по уставу он не имел на это права, то действовал через подставные фирмы. Максимальная доходность по операциям с облигациями – до 1000 процентов – пришлась на период предвыборной президентской компании. Колебания котировок напрямую зависели от информации из предвыборного штаба Президента. Во главе штаба был Чубайс, в числе активистов – его заместитель по фонду Евстафьев, к тому же один из учредителей фирмы «Монтес Аури», принимавшей участие в комбинациях с облигациями.
   Надо сказать, что само гражданско-правовое понятие «банковский кредит» исключает беспроцентное кредитование. Такие случаи если и встречались в мировой практике, то оканчивались скандалами, ибо рассматриваются однозначно – взятка. Случайное это совпадение или нет, но в ноябре 1996 года, когда Чубайс уже возглавлял Администрацию Президента, Столичный банк сбережений обошел конкурентов и получил контрольный пакет акций Агропромбанка. А вместе с ним 1 миллион 700 тысяч новых вкладчиков, 1200 отделений по всей стране и десятки миллиардов бюджетного финансирования. Разумеется, беспроцентного.
   Впрочем, история с «лекциями», как и предшествующая ей с полумиллионом долларов в коробке из-под ксерокса, так и не нашедших своего хозяина, быстро забылась. И все же репутация «железного» Чубайса оказалась подмоченной. Его не любили, многие ненавидели, еще до этих историй называли «большевиком капитализма», предельно жестким, не считающимся с людьми, но бескорыстно преданным идее реформирования России. Не было в президентской команде другого, кто мог бы взять на себя реформирование экономики. Чубайс взял. Его первые шаги по секвестру бюджета, то есть по урезанию не подтвержденных реальным финансовым обеспечением расходов, а также проект более или менее реального бюджета вызвали бешеные вопли оппозиции. Никто в правительстве не вызывал такой ненависти, как Чубайс. Даже его друг, первый реформатор Гайдар.
   Большими деньгами и колоссальной собственностью распоряжался Чубайс. Первое крупное сражение разыгралось летом 1997 года вокруг приватизации «Связьинвеста». На контрольный пакет акций претендовали три финансово-промышленные группы – Потанина, Гусинского и Березовского. Двое последних пытались надавить на «железного большевика», но Чубайс отказал им в преимуществе, заверив, что владельцем станет тот, кто больше заплатит. Выиграла аукцион группа Потанина, правительство погасило задолженность по выплате пенсий, и Чубайс заявил, что конкурсы и впредь будут выигрывать только те, кто больше даст денег государству.
   Тут-то и началось. Березовский и Гусинский – не просто главы финансово-промышленных групп. Они еще и магнаты СМИ, в их руках влиятельные газеты, а главное – телевидение: Березовский контролирует ОРТ, «Независимую газету», «Новые известия», а Гусинский – НТВ, журнал «Итоги», газету «Сегодня». Развернулась просто бешеная, невиданная в прежних политических играх кампания против Чубайса и его команды. Разумеется, более надежного и верного средства, как топор коррупции, не найти. Было бы по чему ударить. Нашлось довольно быстро: вице-премьер Кох подал налоговую декларацию, из которой стало известно о книжном гонораре в 100 тысяч долларов. Чубайс попытался погасить скандал, раздутый прессой, заверениями о честности своего друга. Но думские ораторы не преминули воспользоваться событием, чтобы в очередной раз потребовать отставки Чубайса. Это стало условием утверждения Думой проекта бюджета на 1998 год, представленного правительством. Тогда Президент принял решение отправить Коха в отставку, а прокуратура возбудила уголовное дело. Но Чубайс перешел в контрнаступление и сумел убедить Президента снять Березовского с должности секретаря Совета безопасности, позволявшей ему контролировать нефть Чечни, – нельзя совмещать государственную службу с бизнесом.
   Эта победа оказалась пирровой для Чубайса. При обыске в офисе Коха, теперь уже председателя «Монтес Аури», были обнаружены договоры издательства «Сегодня-Пресс» на еще одну книгу о приватизации – с Чубайсом и его командой «молодых реформаторов». Авторы передали издательству права на будущую книгу «История приватизации в России». Уступили за немалую сумму – каждый за 90 тысяч долларов. Издательство же вскоре после подписания договора перешло под контроль все того же ОНЭКСИМ-банка. От министра Куликова копии договоров попали туда, где их с нетерпением ждали, – на стол Бориса Березовского, занявшего на некоторое время скромную должность советника главы Администрации Президента, и в Думу, к Виктору Илюхину.
   Чубайс сделал упреждающий ход – сам сообщил о будущей книге и том, что авторы собираются 95 процентов гонорара внести в «Фонд развития частного предпринимательства в России», совет которого возглавляет Егор Гайдар. Но уже ничто не могло остановить шквал ненависти, который обрушился на него в программах ОРТ, радио «Эхо Москвы», газетах. Дума впала просто в истерию – все фракции, кроме правительственной НДР, требовали отставки Чубайса. У миллионов людей, ставших невольными свидетелями ожесточенной схватки, создалось впечатление, что государством управляют бандиты, и за короткий срок население вынуло из Сбербанка четыре триллиона рублей. Так Березовский, Гусинский и думская оппозиция наказали правительство. Президент объявил о разгоне команды главного реформатора – все «литераторы», кроме самого вице-премьера, были изгнаны из правительства. «Чубайса, – заявил Президент, – не отдам, он умный». Но полномочия умного Чубайса, внесшего 95 процентов гонорара в гайдаровский фонд, были сильно урезаны, репутация подорвана, дни сочтены, и дело, за которое он взялся, застопорилось.
   Вскоре обнаружилось, что, вопреки собственным постановлениям об изъятии счетов бюджетных организаций из коммерческих банков и передаче их в казначейство, Чубайс и Черномырдин задержали перевод счета таможни из ОНЭКСИМ-банка. Чубайс сам вручил топор борьбы с коррупцией оппозиции, которым она и подрубает российские реформы. В марте 1998 года Президент, отправив правительство в отставку, уволил и Чубайса и Черномырдина.
   Если сам Чубайс в перипетиях сложных политических игр не терял достоинства, то этого не скажешь о некоторых его сподвижниках, «забывших» перевести 95 процентов гонорара в гайдаровский фонд. Альфред Кох, отставленный с должности вице-премьера, продемонстрировал холуйский образ мышления. По поводу гонорара за книгу о приватизации он высказался в манере обиженного хозяином лакея: «Про совесть я вот что скажу. Летом я прочитал декларацию о доходах Бориса Николаевича Ельцина. Он получил за книжку «Записки Президента» порядка трехсот тысяч долларов. Купил машину «БМВ». Она недешево стоит. Там почему-то с этикой все нормально. Я всегда считал, что если мой начальник что-то себе позволяет, то и я могу». Нравственное убожество одного из команды «молодых реформаторов», на которых не только Президент, но и страна возлагала надежды, что они вытащат ее из трясины, подтвердили правоту слов экономиста, писателя Николая Шмелева, сказавшего о руководителе команды: «У него в кармане была вся страна, а он, как Шура Балаганов, стащил кошелек в трамвае».
   Падение правительства Черномырдина и изгнание Чубайса означали резкое ожесточение борьбы за власть между Кремлем и Охотным рядом. Президент предложил в премьеры малоизвестного Сергея Кириенко (креатуру первого вице-премьера Немцова), менее года работавшего министром топлива и энергетики. Оппозиция в Думе встретила это предложение в штыки, и неизменный разоблачитель Илюхин выступил с очередным заявлением: он располагает сведениями о том, что западные спецслужбы отпустили крупные суммы на покупку голосов депутатов Госдумы за кандидатуру Кириенко. «Поп Гапон» стремился добиться открытого голосования, чтобы дать возможность руководителям фракций коммунистов держать своих депутатов под контролем: при тайном голосовании они могли не выполнить предписаний вождей. К проповедям «Гапона» привыкли, и депутаты относятся к ним с достаточной долей юмора. Но на этот раз ему помог сам Ельцин. Ухмыляясь, перед телекамерой, он сообщил, что поручил управляющему делами своей администрации решить бытовые проблемы депутатов, но только после их голосования за предложенную им кандидатуру премьера. Чего больше было в этом заявлении – презрения к депутатскому корпусу, цинизма, самодурства или того и другого вместе, пусть выясняют психологи. Но даже жаждущие квартир депутаты не могли открыто принять столь откровенную взятку. Голосование во втором туре было открытым, и Кириенко получил всего сто одиннадцать голосов, меньше чем в первом туре при тайном голосовании.
   Вопрос о власти, как известно, – коренной вопрос. В современной России он еще тесно связан с контролем над естественными монополиями. Ведь те, кто контролирует электроэнергию, газ и железные дороги, держат в руках всю экономику страны. Хозяин «большой тройки» может поглотить за долги любое предприятие, добиться нужной поддержки любого региона. Среди естественных монополистов РАО «ЕЭС России» принадлежит первое место. Кто контролирует этот системный гигант, тот может влиять и на правительство. Поэтому на Кириенко, а тем самым косвенно на Президента сразу же начался натиск с требованием дать гарантию, что Чубайс не будет назначен руководителем РАО ЕЭС. Кириенко так и не произнес требуемого от него заклинания и тем осложнил свое утверждение Думой.
   Острота вопроса стала ясной после выхода на открытую политическую арену тайного «кукловода» Кремля Бориса Березовского. Самый влиятельный из олигархов, инициатор создания «семибанкирщины», финансовая поддержка которой обеспечила Ельцину победу на президентских выборах, советник главы его администрации выступил против Президента. Причудливым образом его интересы в этот раз совпали с интересами коммунистов – не допустить утверждения Кириенко на пост премьера и назначения Чубайса председателем правления РАО ЕЭС. Если это произойдет, первому российскому олигарху грозила утрата контроля над властью, и Березовский вышел из тени и бросился в бой, заявив о финансовой поддержке избирательной компании Лебедя. Принадлежащие ему «Новые Известия» начали печатать компроматы на Кириенко как главы нижегородского банка «Гарантия». Характерный крикливый заголовок одной из таких статей – «Настоящий банкир не зарекается от тюрьмы и премьерской сумы». В драку ввязался и новый претендент на роль спасителя отечества, отставной премьер Виктор Черномырдин. Недавно уверявший о своей поддержке Чубайса, теперь он поспешил напомнить, вдруг кто-то забыл: «Мы еще, как говорят, не прочитали книгу об истории приватизации в России. Может быть, подождем с историей энергетики России? Необходимости работы Чубайса в РАО «ЕЭС России» сегодня нет».
   Не дремали и сторонники нового премьера. Прочитав порцию газетных заметок на тему «Сколько стоит думец», группа из семи независимых депутатов внесла проект постановления «О создании комиссии по проверке сведений о фактах подкупа депутатов представителями финансово-информационных групп, стремящихся спровоцировать роспуск Государственной думы».
   Под угрозой роспуска Думы при третьем голосовании, 24 апреля 1998 года, Кириенко получил необходимое большинство голосов – 251 депутат проголосовал за утверждение его кандидатуры. Но никогда раньше так цинично и откровенно не ложились на чаши весов голоса депутатов и взятка. Перед решающим голосованием Григорий Явлинский заявил с думской трибуны, что депутаты, отдавая свой голос за утверждение кандидатуры Кириенко, будут голосовать за слабое правительство, слабого Президента, слабую Думу и – «это новый виток взяток Жириновскому». В ответ вождь ЛДПР закричал о желании ударить в «мерзкое, отвратительное лицо «лидера «Яблока».
   Через неделю после утверждения Кириенко премьером Чубайс стал председателем правления РАО «ЕЭС России». В ответ Дума преодолела президентское вето на закон, запрещающий иностранцам владеть более чем 25 процентами акций компании. Реакция биржи была однозначной – акции энергетической монополии резко упали в цене. А поскольку торговля ее акциями составляет львиную долю оборота российского фондового рынка, ценным бумагам всех остальных компаний не оставалось ничего другого, как дешеветь вслед за ними. Срочными мерами (поднятием втрое ставки рефинансирования, скупкой валюты) Центробанку удалось удержать российский рубль от девальвации. Финансовый кризис миновал, но страна остается в экономическом коллапсе.
   Антикоррупционный запал в Думе обычно завершается взрывом вульгарных скандалов. От каждой новой раны, которую в политических играх удается нанести противнику, растет взаимная ненависть и крепнет неправда российской жизни. Высшие эшелоны власти сотрясаются, происходят перемещения и перестановки, вяло, но неуклонно растет общественное недовольство. Скандалы вокруг Чубайса и назначения Кириенко главой правительства вызвали еще и финансовый кризис. Впрочем, этому кризису помогла и победа Лебедя на губернаторских выборах в Красноярске. Она продемонстрировала полное неприятие в народе власти и самого Ельцина, и любого его ставленника. Миллионы поверили в новую сказку о грядущем порядке и готовы следовать за будущим спасителем.
   Предстоит грандиозная политическая битва за президентский престол, и война компроматов, в которой так поднаторели отечественные политики, разгорится с новой силой; снова и снова будет подниматься топор коррупции. Символ ельцинской эпохи, он изрядно потрудился в играх на фоне Кремля, Белого дома и Охотного ряда, немало политических голов удалось ему отрубить. Теперь он будет в руках Лебедя. Но, по мнению некоторых политологов, он будет бессилен против него самого. Как в свое время Ельцин, Лебедь заполучил «народный иммунитет» против любых реальных или придуманных обвинений.

Из жизни следователя

   Не можете служить Богу и маммоне.
Мат. 6: 24

   Следователем я стал в 21 год. Расследовал убийства, должностные преступления, дела по теневой экономике, их называли хозяйственными. Так случилось, что несколько лет подряд – целый кусок жизни, лучшие свои годы – я занимался исключительно расследованием взяточничества. В начале 60-х годов мне, тогда старшему следователю Ленинградской прокуратуры, исполнилось тридцать лет – и зрелость уже пришла, и опыт накопился: за плечами были годы следственной работы, и не только в Питере, но и на Кавказе, на казахстанской целине и в Москве. Успел я поработать и в бригадах союзной прокуратуры, и просто по ее заданию. Был полон сил, энергии, мог, казалось, трудиться без отдыха сутками. Человек своего времени, из тех, кого отрезвил ХХ съезд КПСС, «шестидесятник», я не просто любил свое дело, но и искренне верил в его нужность и полезность людям и обществу. А потому со свойственным молодости максимализмом готов был отстаивать его правоту, не жалея ни себя, ни других.
   Все началось с дела «Ленминводторга». Оно, и по сей день самое крупное неполитическое дело за всю историю Питера, а может быть, и страны, привело на скамью подсудимых свыше пятидесяти взяткодателей и взяткополучателей. На это жесткое сиденье уселись директора магазинов, почти в полном составе городская торговая инспекция, милицейские чины, руководящие торговые работники города и даже ответственный секретарь областной комсомольской газеты «Смена». Дело это возникло почти случайно. Я закончил расследование большого хозяйственного дела по теневой экономике – организации «левого» производства обуви и собирался в отпуск. Случилось это в октябре 1961 года, и до отъезда оставалось две недели. Но начальство, естественно, не может допустить, чтобы следователь был без работы. Меня вызвал первый заместитель прокурора города Юрий Иванович Горбенко:
   – Городское УБХСС возбудило дело о массовом обмане покупателей в винном магазине, арестовали завмага и буфетчицу. Не стал отправлять в район, попридержал для тебя. Большого дела дать не могу, раз в отпуск идешь, а на пару недель в самый раз.
   Так ко мне попало дело о винном магазине около Сенной площади. Место бойкое, а любителей выпить особенно искать не надо. Магазин торговал вином в розлив, и сорт вина никогда не соответствовал своему наименованию. Коньяки, независимо от числа звездочек, точно были из одной бочки, бутерброды не дотягивали и до трех четвертей положенного веса. Бесстрашие, с каким работали продавцы, поражало. Чувствовалось, что у них было мощное прикрытие. Они же во всем обвиняли своего завмага – дескать, она их заставляла воровать и отбирала львиную долю сверхзаработка.
   На этом я и решил сыграть, когда готовился к допросу завмага Садовой. Она возмутилась:
   – Да они просто не умеют честно работать. Когда я предупреждала их, что сегодня будет проверка – наливайте нормально, это вызывало истерику, и они все равно недоливали и жульничали при расчетах. А потом мне приходилось и их, и магазин выручать…
   День за днем я сидел в следственном кабинете «Крестов» с Садовой, мы говорили о жизни и постепенно перешли к делам магазина. Маргарита Михайловна рассказала мне, как после войны она стала продавщицей, как хотела работать честно, как подставили ее товарки и ей пришлось выплачивать большую недостачу. Когда пришла буфетчицей в этот магазин, то директор Кошелев увидел, какая она толковая, приблизил к себе, стал ей доверять, посвящать в дела. А когда ушел в отпуск, оставил за себя и расписал точно, кому, когда и сколько надобно давать. Оказалось, что надо дать и директору торга, и его заместителю, и главбуху, и санитарному врачу… Из отпуска Кошелев сразу не вернулся, заболел. И тут выяснилось, что надо давать еще многим и многим – оперуполномоченному ОБХСС, его начальнику и в исполком. Садова повысила ставки взяток и увидела, что начальство ею довольно. Кошелев поправился, но его отправили на пенсию, а она осталась завмагом.
   При каждой встрече со мной Садова называла все новых и новых чиновников, что были у нее на содержании. На десятый день нашего общения их оказалось уже три десятка. Я пригласил стенографистку, и мы составили обобщающий протокол. Картина получилась внушительная – все руководство крупнейшего в Северной Пальмире торга, горторгинспекция, сотрудники ОБХСС. Об отпуске нечего было и думать, Черное море осталось голубой мечтой.
   Надо было раскручивать дело. Но как? Ни одной зацепки. Все взятки не привязаны к конкретным фактам. С интересом читали стенограмму допроса Садовой столичные асы следствия, приговор корифеев был единодушным: недоказуемо. И сама Садова впала в панику: «Получается, что я, беспартийная, оговорила стольких коммунистов, да ведь меня сотрут в порошок». Я понимал, что Садова не лжет, и мое профессиональное достоинство было задето. Не меньше месяца ушло на перебор различных вариантов, пока не было найдено нужное решение. Ведь если Садова говорит правду, уверен, она не может быть исключением из правил – значит, такое же положение и в других магазинах торга.
   В «Ленминводторге» было свыше полутора тысяч магазинов, магазинчиков, торговых палаток. Вместе с руководством УБХСС ГУВД решили проверить те, что в центре города. В течение недели дружинники ходили по магазинам торга, тайно сливали вино в баночки, отмечали, где их обсчитывают и обвешивают. Подход оказался верным – экспертиза подтвердила: разбавленным вином торгуют почти во всех торговых точках. Можно было начинать операцию.
   Декабрьским воскресным вечером в ГУВД собрали около двухсот оперативных работников и дружинников. Зачем – они не знали. Их разделили по группам, каждая группа была проинструктирована, старшему вручен адрес, куда следует отправиться. Время было выбрано не случайно, винные магазины работали и по выходным, в воскресенье вечером они уже не ждали никаких проверяющих, никого и ничего не боялись. В полутора десятках магазинов был обнаружен такой же массовый обман, как и в магазине Садовой. В одном же продавцы настолько обнаглели, что забавы ради разбавляли вино, заправляемое в автоматы, мочой. Но даже и эти автоматы были настроены на недолив. По каждому такому магазину было возбуждено самостоятельное уголовное дело, директора магазинов были арестованы, и каждое дело принял следователь. На этом этапе я лишь координировал их работу. Как только завмаг начинал давать показания о взятках кому-либо из чиновников, дела объединялись и следователь включался в состав моей бригады.
   В целом картина в магазинах «МинВОРторга», как называли торг сами его работники, стала ясной. Там воровали, как могли, – «левый товар», фальсификация продуктов, недолив, недовес, обсчет. Выпивший покупатель не был опасен. Если начнет возмущаться, можно выставить его вон, а то и отправить в милицию – она своя, от постового до начальника райуправления. Способов добывания денег не счесть – это дело тружеников прилавка, а вот «добыча» должна быть поделена. На нее претендентов много. И непосредственное торговое начальство, и многочисленные инспекции, и родная милиция. Всем «оказывали уважение» вороватые завмаги – оперуполномоченным, и их начальникам, и своим начальникам, и инспекторам. Каждому – свое, каждому – определенная сумма, согласно его положению, чину и влиянию, в строгом соответствии с неофициальной табелью о рангах. Многие состояли на ежемесячном содержании. Некоторые из тех, кто получал, часть сумм передавали выше, и низшее звено – добытчики средств – обязаны были учитывать это. Половина «левых» доходов добытчиков уходила на взятки, а взятки стимулировали увеличение воровства.
   У нас накопилось уже много материала на разных чиновников, и пришло время решающих ходов. Я объявил директору торга Цветкову, что намерен выступить на собрании партхозактива торга по итогам года. Во Дворце культуры пищевиков собралось не менее полутора тысяч человек. В президиуме – Цветков, начальник Управления продовольственной торговли Колбин, разное другое торговое начальство (почти все – мои будущие подследственные), представитель обкома. С докладом выступил Цветков, доложил о выполнении плана и других достижениях, не обошел и негативные явления и горячо поблагодарил следственные органы за то, что помогают навести порядок в советской торговле. Потом следственные органы благодарил и одновременно критиковал торг за засилье жуликов Колбин. А затем слово дали мне. Выступление было коротким:
   – Вы все знаете, что в нескольких магазинах обнаружена фальсификация товаров, массовый обман покупателей, «левый» товар. Знаете, что директора этих магазинов арестованы. Следствие установило, что для того, чтобы безнаказанно воровать, они давали взятки. Я не сомневаюсь, что большинство торговых работников – честные люди, но, к сожалению, не так мало и тех, кто ворует, берет взятки. Они присутствуют и здесь, в этом зале. Уголовный кодекс рассматривает как смягчающее обстоятельство явку с повинной, и я обещаю тем, кто сам придет в прокуратуру в течение ближайших десяти дней, что его не арестуют и явка с повинной будет отражена в обвинительном заключении. Наверняка некоторые сейчас думают: «Берет нас на пушку, нашел дураков». Уверяю вас – не обманываю. Поэтому те, чья вина будет установлена, но сами не придут, будут арестованы. На примере вашего торга мы покажем, и это я вам обещаю, что взятку можно доказать и что за нее отвечать придется.
   Говорил я при гробовом, но очень напряженном молчании зала и сразу же прямо с трибуны направился к выходу, ощущая спиной сотни пар глаз, провожавших меня взглядом. Недоверие к власти у нас в крови. Народ знает, что власть всегда обманывает. Мне верили и не верили. Необычность выступления смущала.
   На тайном собрании завмагов большинство посчитало, что следователь блефует. Все же на всякий случай решили приостановить воровство и взятки. Магазины стали закрываться, а некоторые завмаги и управленцы ударились в бега. Но выступление даром не прошло. Ровно через десять дней мы начали аресты взяточников, и каждые два-три дня кто-нибудь из минводторговцев переезжал в «Кресты». Они ждали этого и сразу же заявляли о раскаянии. Начальник орготдела торга Муратов сбежал в Ташкент и уже оттуда решил явиться с повинной. Он сам получал взятки от семнадцати директоров магазинов и служил связующим звеном для многих из них для передачи денег в торговую инспекцию и руководству. Но он не уложился в отведенный срок – десять дней, и его ждала общая участь, которую, надо сказать, он принял не только со страхом, но и с облегчением.
   Обком КПСС не спускал бдительного ока с хода расследования. Меня постоянно вызывали для отчета или заведующий административным отделом Сергей Назаров или его заместитель Александр Караськов. Когда я арестовал заместителя главного госторгинспектора города Машошина, то Назаров обвинил меня в политической близорукости и в подрыве авторитета обкома. Оказалось, что Машошин – внештатный инструктор обкома и рекомендован административным отделом на должность начальника Управления БХСС ГУВД. Щуку приготовили для запуска в реку, а я без разрешения выловил ее из закрытого водоема.
   Однажды меня пригласил и сам первый секретарь обкома Василий Толстиков. Он сказал, что дело бросает тень на колыбель Октября, ему надоело отвечать на вопросы о нем в ЦК, и потребовал прекратить дальнейшее его расширение. Я пообещал ему закончить дело к 45-й годовщине Октябрьской революции. Следствие тогда удалось завершить намного раньше данного мне срока и довести до конца: оно не затрагивало непосредственных интересов городских верхов, в то же время можно было отрапортовать в ЦК о решительной борьбе со взяточничеством. Через девять месяцев после ареста Садовой дело на 52 обвиняемых, которых защищали 46 адвокатов, было направлено в суд, обвинительное заключение сдано в типографию, множество материалов на различных персон торгового и милицейского миров выделены в самостоятельные производства. А я наконец-то смог отправиться к долгожданному синему морю.
   Но долго загорать на песчаном пицундском пляже мне не пришлось. Срочной телеграммой Горбенко потребовал, чтобы я вернулся. Пока я грелся на южном солнце, управление КГБ арестовало директора областной торговой базы Георгия Зуйкова. Подпольный миллионер прятал в тайниках на даче и в могиле дочери на Охтинском кладбище бидончики с золотом, драгоценными камнями и валютой. Он был хорошо известен в Смольном и, случалось, сам оплачивал приемы знатных гостей, на которые денег отпускалось недостаточно. Оказалось, что Зуйков теснейшим образом связан с персонажами торговых дел, которые я расследовал. То было время оттепели, и следственный аппарат КГБ не был загружен – ни одного политического дела, поэтому он мог направить свои силы на борьбу со взятками. После сложных переговоров усилия прокуратуры и госбезопасности по расследованию взяточничества в торговой системе Ленинграда решено было объединить, и мне поручили возглавить межведомственную бригаду следователей.
   Расследование позволило проследить всю взяточную цепочку в торговой сети северной столицы. Городские торги, каждый из них, представляли собой взяточническое сообщество, они были опутаны паутиной взяток еще с довоенных времен. В каждом она строилась по той же системе, что и в «Ленминводторге», – от магазина, где «делались деньги», до руководства торга. Но по этому делу директора торгов, а их было привлечено больше десяти, составляли основание пирамиды, на вершине которой находились работники Управления продторгами во главе с начальником Виктором Колбиным, руководящие работники Главного управления торговли Ленинграда во главе со своим начальником Анатолием Романовым, работники партаппарата и ГУВД.
   Одним из подследственных был директор «Ленмясорыбторга» Григорий Певзнер. В прошлом помощник Жданова, заведующий отделом горкома, начальник политуправления армии, он обладал крупными связями на самом высоком уровне. Свои новые связи на хозяйственном поприще он закреплял, как это было принято в советской торговле, взятками. Сам он состоял на содержании у своих подчиненных – директоров мясных и рыбных магазинов, этот круг постепенно расширялся, и через несколько лет работы в торге ему ежемесячно выплачивали мзду 27 завмагов. Большую часть полученных денег Певзнер передавал в виде взяток начальству. Он каждый месяц выплачивал «пособие» и Колбину, и Романову. Свою долю получали и начальники отделов главка. Неудивительно, что мясные и рыбные магазины в Ленинграде отделывались мрамором, а торг Певзнера был лучшим как в городе, так и в Министерстве торговли.
   Чтобы чувствовать себя в безопасности, Певзнер не пожалел денег и на содержание ответственного работника ГУВД Шарова. Тот имел доступ к секретным оперативным материалам милиции и отчасти КГБ. На кормлении у Певзнера в буквальном смысле находился и главный куратор прокуратуры, суда, милиции и госбезопасности – заведующий административным отделом обкома Сергей Назаров. Наряду со спорадическими денежными взносами Назарову еженедельно и, разумеется, бесплатно Певзнер отправлял пакет с икрой, балыком и другими отборными и дефицитными продуктами. За это щедрый директор торга получал и покровительство, и обширную информацию о деятельности правоохранительных органов. Обладание ею создало ему особый авторитет в среде руководителей городской торговли.
   Однажды, когда еще шло следствие по делу «Ленминводторга», Певзнер получил от Шарова информацию, что в деле появились материалы, касающиеся лично его: один из привлеченных начальников отделов Главного управления торговли показал, что среди тех, от кого он получал взятки, был и Певзнер. Тогда Певзнер решил начать подготовку к подкупу следователя, и по его просьбе Назаров пригласил меня к себе для доклада о ходе расследования. Когда я проходил, Певзнер сидел в приемной и пытался оценить возможности «профилактических мер». В эти меры, как потом он сам мне рассказывал, входило и выяснение круга моих родственников и однокурсников, с кем я поддерживаю отношения, для того чтобы через них попытаться установить со мной непосредственную связь. Он не успел предпринять никаких шагов в этом направлении – был арестован. В следственный изолятор отправился и Шаров, а вскоре за ним последовали Виктор Колбин и Анатолий Романов, а затем и наш главный куратор – Сергей Назаров.
   В деле появились материалы и о более высокопоставленных лицах. Колбин много лет работал в торговле, от многих получал и многим давал и процесс передачи взятки знал досконально. И вот ему дали понять, что надо платить самому «хозяину» города и не через начальника главка, а лично. Тогда председателем исполкома Ленсовета был Николай Смирнов, влиятельный самодур, пользовавшийся покровительством Никиты Хрущева и его ближайшего соратника Фрола Козлова, а потому властью соперничавший с первым секретарем обкома. Сам Толстиков, в прошлом его заместитель по торговле, был именно им продвинут на первый пост в обком.
   При очередном визите к главе городской власти, когда Колбин доложил деловой вопрос, он достал приготовленный конверт, куда заранее были положены деньги. И ему, матерому взяточнику, стало страшно. Все же никогда еще не приходилось давать взятку члену Президиума Верховного Совета и ЦК КПСС – а вдруг тот нажмет кнопку, придут люди и его, Колбина, схватят… У Колбина задрожали руки, он – опытный, а тут растерялся и держал конверт в руке, не зная, куда деть. Увидев, что он топчется на месте, Смирнов поднял голову:
   – Ну что еще?
   Заметил конверт, понял, приоткрыл папку. Колбин молча вложил в нее конверт и, не чуя под собой ног, вышел из кабинета. В приемной он долго приходил в себя, вытирал пот. Но в дальнейшем все уже шло спокойно, и при следующих визитах к Смирнову Колбин без волнения, как должное, клал конверт в папку. А она – эта папка – всегда лежала на столе.
   Смирнов погиб, когда следствие только началось. Он разбился пьяный, управляя машиной. В кармане пиджака у него оказалось несколько оформленных ордеров на квартиры, но с непроставленными фамилиями, можно было вписать любую. Хоронили его торжественно – почетный караул, гости из-за рубежа и столицы, президент соседнего государства, могила на сверхпрестижных Литераторских мостках. Имя его было присвоено старинному Ланскому шоссе…
   Арест Романова, Назарова, ответственных работников ГУВД, появление материалов о взяточничестве председателя Ленсовета Смирнова вызвали панику в обкоме. Было срочно сменено руководство прокуратуры города. Только что утвержденный на новый срок Иван Цыпин был отправлен на пенсию, снят и Юрий Горбенко. Новым прокурором был назначен председатель горсуда Сергей Соловьев, а его первым заместителем – заместитель арестованного Назарова Александр Караськов. Срочно отозвал из бригады своих следователей КГБ, а начальник ГУВД Александр Соколов установил за мной постоянную слежку и дал указание оперативным службам не оказывать мне никакой помощи.
   Но все же я оставался руководителем следствия, обком не решился отстранить меня от расследования дела, приобретшего к тому времени общесоюзную известность. В то время такое крупное дело о взяточничестве (за ним фактически стояло запрещенное понятие «коррупция») было редким, впервые к ответственности, да еще в Ленинграде, за это преступление, а не по политическим обвинениям привлекались крупные чиновники партаппарата. О чрезвычайном характере дела можно судить по тому, что после окончания следствия его принял к рассмотрению Верховный суд России. И мое назначение руководителем следствия было согласовано обкомом с руководством Генеральной прокуратуры как компромисс, для того чтобы оставить расследование в Ленинграде. Если бы обком отстранил меня, то дело было бы принято к производству следственной частью по особо важным делам прокуратуры СССР. В этом случае, скорее всего, я перешел бы на работу туда (такая договоренность с руководством прокуратуры СССР уже была) и продолжил бы расследование. А этого обком допустить не хотел, опасаясь окончательно утратить контроль за расследованием. Я несколько раз просил заместителя Генерального прокурора Жогина взять у меня дело, звонил ему, приходил, когда бывал в столице, рассказывал о давлении и препятствиях. Но каждый раз Николай Венедиктович отказывал, говорил, что мне руководство прокуратуры доверяет, вопрос согласован в административном отделе ЦК и он не может избавить меня от дела.
   Следствием заниматься стало практически невозможно, начались бесконечные комиссии и проверки, и я каждый день должен был давать объяснения. Первая комиссия – обкомовская – заседала в Большом доме. Сначала она опрашивала следователей, а в заключение, уже после десяти часов вечера, в кабинет начальника управления пригласили меня. Перед этим его хозяин Василий Шумилов угостил своих гостей ужином, и, когда я вошел, комиссия была изрядно навеселе. Я сел за стол, помощник Шумилова принес чай, а сам Шумилов неожиданно в мой стакан с чаем положил растворимый кофе – новинку, которую он привез с сессии Верховного Совета РСФСР: «Попробуй!» После этого председатель комиссии – заведующий административным отделом горкома Котисов, дыша на меня коньяком, задал вопрос: верю ли я, что председатель Ленсовета и член бюро обкома может быть взяточником? Не ожидая моего ответа, сказал сам: «Я не верю». И сразу же Шумилов и вновь назначенный прокурор Соловьев стали дружно восклицать, что они тоже не верят.
   Я ответил, что вера – это из области религии, а я обязан проверить имеющиеся в деле материалы и только тогда делать выводы. Мой ответ не понравился, и комиссия категорически запретила вести расследование по деятельности Смирнова. Котисов и Соловьев много говорили об идеологической диверсии, о подрыве следователями авторитета обкома партии. Диверсия заключалась в том, что я направил в Смольный своего помощника Виталия Беляйкина с поручением снять план кабинета Виктора Соколова – заместителя заведующего административным отделом горкома, где тот принимал взятки. Это было необходимо для проверки показаний свидетелей. Беляйкина было предложено из бригады убрать, а в случае появления в деле имен членов бюро и сотрудников аппарата обкома и горкома КПСС немедленно информировать Котисова.
   После чаепития в Большом доме следственная бригада резко сократилась, и теперь задача была уже не в том, чтобы выявлять новые коррупционные связи, а в том, чтобы воспрепятствовать полному развалу дела. Прокурор Соловьев ознаменовал свое знакомство с делом именно такой попыткой. Не предупредив меня, он отправился в тюрьму, вызвал Певзнера – а тот давал обширные показания о системе коррупции в городе – и без протокола провел с ним «разъяснительную беседу». Он объяснил Певзнеру, что раскаяние еще не основание, чтобы не применять смертную казнь, и сам он, будучи председателем горсуда, приговорил к расстрелу полковника Шапиро, слишком много рассказавшего о валютных операциях. На следующий день, когда я приехал в изолятор и вызвал Певзнера, увидел, что его буквально трясло. Но как он ни был испуган, решил, что отступать некуда, и от своих показаний не отказался. Более того, он рассказал о визите Соловьева очередной московской комиссии, проверявшей методы следствия, и вручил ей заявление об этом на имя Генерального прокурора.
   Давление обкома и руководства питерской прокуратуры возрастало с каждым днем, но мы, следователи, держались. И тогда Соловьев, согласовав это с Толстиковым, решил прекратить дело, как только я представлю ему на утверждение обвинительное заключение. Но в тот самый день, когда я должен был положить ему на стол итоговый документ расследования, неожиданно для нас обоих пришла правительственная телеграмма: нас вызывали для доклада по делу к Генеральному прокурору Союза. Мы выехали одной «стрелой», но порознь и встретились в приемной Романа Руденко.
   В кабинете Генерального прокурора собрались руководители следствия прокуратур Союза и России. Присутствовали заместители председателя КГБ Банников и Пирожков. Соловьев доложил дело и сообщил, что доказательств собрано недостаточно и дело надо прекратить. Потом говорил я. Мне удалось доказать, что прокурор города дела не знает и настаивает на его прекращении, исходя не из материалов, а из других соображений. Выступал я жестко и открыто обвинил прокурора, что он препятствует расследованию и покрывает высокопоставленных взяточников, а затем выложил на стол копию заявления Певзнера. Столкновение завершилось тем, что Руденко отстранил Соловьева от надзора за следствием и поручил это непосредственно прокурору РСФСР Владимиру Блинову, а мне было дано еще три месяца, чтобы перепроверить все доказательства. КГБ было предложено оказывать мне оперативную и техническую помощь.
   Когда я вернулся в Ленинград, Аксенов, помощник начальника управления КГБ, сказал мне, что нынче хорошие времена, а раньше мой труп обнаружили бы где-нибудь на перегоне Калинин– Бологое. Времена тогда действительно были неплохие, коль я смог благополучно закончить следствие и увезти дела в Москву. Обвинительные заключения по трем делам (два – на партаппаратчиков и одно большое, по которому было привлечено более двадцати руководителей городской торговли и посредник по взяткам – председатель коллегии адвокатов Тимофей Соколов) я представил на этот раз прокурору России. Все они были утверждены.
   Дела были направлены для рассмотрения в Верховный суд РСФСР. Первоначально суд рассмотрел дела партработников, и они были признаны виновными в получении взяток. Новый состав суда стал готовиться к рассмотрению основного дела. Выездная сессия Верховного суда открылась в Ленинграде летом 1964 года. Едва процесс начался, как прокурор Ленинграда отправился в Вологду. Там в колонии строгого режима отбывал свой 13-летний срок разбойник и насильник, признанный особо опасным рецидивистом, Юрий Зинченко. Соловьев узнал, что Зинченко какое-то время содержался в одной камере с некоторыми из подследственных по делу Главторга, в частности с Колбиным и Романовым. За смену колонии и обещание добиться смягчения наказания Зинченко выдал прокурору заявление, что по поручению Кирпичникова и сотрудников КГБ он воздействовал на сокамерников, чтобы они оговорили руководство Ленинградского обкома.
   Соловьев знал, что творил. Прошло совсем немного времени после XXII съезда КПСС, где много говорилось о «ленинградском деле» и где по инициативе ленинградской делегации было решено тело Сталина вынести из мавзолея. Поэтому, когда Толстиков сообщил в Президиум ЦК о «новом ленинградском деле», немедленно была создана комиссия ЦК. Политический характер и масштабы обвинения обусловили необычно высокий ее состав – первые лица КГБ, суда и прокуратур Союза и России. Возглавил комиссию заведующий отделом административных органов ЦК Николай Миронов.
   Процесс под благовидным предлогом болезни судьи был приостановлен, и комиссия выехала в Ленинград. Из вологодской колонии в следственный изолятор КГБ доставили Зинченко, из прокуратуры России, где я в это время работал и расследовал крупные хищения и взятки в Москве, отозвали меня. Процессуальных нарушений в деле комиссия не нашла, подсудимые оскорбились от самого предположения, что мальчишка-уголовник (а Зинченко было не многим больше двадцати лет) предписывал им, о чем рассказывать следствию. Колбин категорически заявил, что показал о Смирнове не по предложению «камерной наседки», а из желания рассказать о той реальной обстановке, в какой ему пришлось руководить продовольственной торговлей города. Сам Зинченко не смог описать меня членам комиссии. Он признался, что знает обо мне лишь со слов других заключенных и согласился на предложение Соловьева из желания снова попасть в Ленинград.
   Комиссия опросила и Соловьева, и Караськова, и следователей. Встреча со мной была назначена на последний день работы комиссии. Она собралась к восьми утра, чтобы поговорить откровенно до того, как появятся представители обкома. Все уже было ясно, и ко мне никаких претензий не предъявлялось, меня просто просили рассказать, как мы работали. Члены комиссии открыто удивлялись, как все же удалось расследовать дело и почему мне на голову не свалился кирпич. Чтобы этого не случилось, посоветовали не задерживаться в родном Питере, а быстрее уезжать в столицу. В справке на имя Брежнева, подписанной пятью руководителями правоохранительных органов страны, комиссия ЦК подтвердила соблюдение законности при расследовании дела и отмела обвинения против следствия в попытке искусственно создать новое дело против всего городского руководства. После двухнедельного перерыва возобновился судебный процесс, и Верховный суд вынес обвинительный приговор взяточникам.
   Суд вынес не только приговор, но также частное определение о противозаконной деятельности прокурора Соловьева. Новая комиссия занялась теперь уже расследованием поведения Соловьева. Злоупотребления были налицо, и он должен был если не идти под суд (предложение о привлечении его к уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением было внесено московской комиссией), то по крайней мере снят с работы. Но его спас обком, энергично заступившийся за своего преданного слугу. Представитель обкома присутствовал на заседании коллегии прокуратуры России, рассматривавшей справку комиссии ЦК, и передал мнение бюро обкома и лично Толстикова об оставлении Соловьева в должности. Соловьев отделался взысканием, которое вскоре было снято. Рвением по политическим делам Соловьев заслужил любовь теперь уже не только обкома, но и КГБ и московского прокурорского начальства и четыре срока – двадцать лет прокурорствовал в Ленинграде. На его совести и дело Бродского, и расстрельный приговор по самолетному делу (когда у трапа самолета в аэропорту Ржевка КГБ арестовал группу евреев, намеревавшихся во время полета захватить самолет, где они были единственными пассажирами, и посадить его в Швеции – после этого дела и началась эмиграция евреев из страны), и все политические дела брежневско-андроповского режима. Только в 70-летнем возрасте незаменимого прокурора с почестями проводили на пенсию и он перешел в адвокатуру.
   Причастных к расследованию взяточных дел Соловьев изгнал из городской прокуратуры. Ее вынуждены были покинуть все, кто работал со мной. Блестящий профессионал Виталий Беляйкин несколько лет выполнял поручения союзной прокуратуры в Закавказье, расследуя сложнейшие дела о взяточничестве в республиканских прокуратурах, а когда вернулся домой, вынужден был уволиться. Принципиального человека, старшего следователя Владимира Озерова, бывшего фронтового разведчика, Соловьев уволил в День Победы, а перед тем бросил на сутки в КПЗ, к уголовникам по подозрению в измене родине: Озеров якобы дал иностранцу – кубинскому стажеру для ознакомления обвинительное заключение по делу «Ленминводторга», хотя 52 экземпляра, как и положено, были отправлены в следственный изолятор обвиняемым и с ними могла ознакомиться вся тюрьма. Годы потратил Озеров на то, чтобы добиться реабилитации.
   Впрочем, не напрасен был испуг начальства, когда в горком поступил донос, что обвинительное заключение по делу «Ленминводторга» будто бы попало на Кубу. Как и большинство людей того времени, мы, следователи, были отравлены идеологической пропагандой и искренне думали, что взятка и социалистическое государство несовместимы. Мы не восприняли как абсурд установку на полное искоренение взяточничества в ближайшее десятилетие и наивно думали, что сумеем его победить. Но чем больше мы погружались в расследование, чем больше набиралось фактического материала, тем яснее становилось, что дело вовсе не в порочности наших подследственных. Масштаб дела был таков, что позволил понять скрытый механизм работы не только советской торговли, но и властных структур, партийного аппарата, правоохранительных органов. Неразрывность режима и коррупции стала понятной. Во всяком случае о себе я могу это сказать вполне определенно.
   Это свое понимание сути хозяйственных взаимоотношений, отношений руководителей торговых предприятий с властью я выразил в обвинительном заключении в виде цитат из показаний подследственных. «Мы поступали, как всюду ведется», «Не давать взятки – значит, не выполнить план», «Не дать взятку – не быть директором», «В нашем торге все основано на подкупе», «Так принято в советской торговле», – это выдержки из показаний тех, кто годами играл в официальные политические и идеологические игры и брал, и давал взятки. Обвинительное заключение – толстая книжка объемом сорок печатных листов – было издано тиражом двести экземпляров и в течение тридцати лет служило учебным пособием в следственных частях по особо важным делам российской и союзной прокуратур, МВД СССР, а также в Институте усовершенствования следователей. Безусловно, оно подрывало имидж режима. Когда, уже в 1967 году, обвинительное заключение прочитал Александр Исаевич Солженицын, он сожалел, что занятость основной темой (какой, я тогда не знал) не дает ему времени заняться сюжетами этой летописи советской эпохи. В 1974 году я дал обвинительное заключение Георгию Александровичу Товстоногову, и он использовал его при постановке в Большом драматическом театре спектакля «Энергичные люди» по пьесе Василия Шукшина.
   С этим документом связана еще одна история. В мае 1963 года в Ленинградском университете состоялась межвузовская научная конференция по проблемам преступности. Задача, поставленная перед ней ЦК, заключалась в том, чтобы «научно» доказать, что преступность в стране сокращается и в ближайшее время будет полностью ликвидирована. На конференции выступил мой учитель, заведующий кафедрой уголовного права Михаил Давыдович Шаргородский:
   – Почему, когда физикам говорят: «Отправьте завтра космонавта на Луну», они отвечают: «Пока не можем». А почему, когда юристам предлагают: «Подготовьте такой-то закон», они всегда отвечают: «Будет сделано», и издается закон, не имеющий социальной основы. Нас уверяют, что в период строительства коммунизма преступность утратила корни внутри страны и скоро исчезнет, а мы должны обосновать и закрытие тюрем, и новые уголовные законы, не вдаваясь в реальную социальную базу. Взгляните, у меня в руках обвинительное заключение по одному из крупнейших дел, сейчас его рассматривает суд, – профессор поднял и показал залу книгу, которую незадолго перед тем я подарил кафедре, – и здесь убедительно показано, что корни взяточничества и хищений очень глубоки и разветвлены. И преждевременно говорить о ликвидации преступности.
   В конференции принимал участие еще один ученик Шаргородского – тогдашний заместитель председателя Верховного суда СССР (и фактический его глава) Владимир Теребилов, и он немедленно отправил в ЦК большой донос на своего учителя. Посмевшего иметь самостоятельное мнение ученого вызвали на Бюро ЦК по РСФСР, и там во время заседания член Политбюро Николай Подгорный кричал на него матом, а Толстиков ему вторил. Бюро освободило его от заведования кафедрой, и старый профессор упал с сердечным приступом тут же, в здании ЦК.
   Моя судьба по окончании «ленинградских дел» складывалось сложно. Я был приглашен на работу в союзную прокуратуру, но в Москве у меня не было жилья. Пока достраивался дом, где мне должны были предоставить квартиру, я расследовал в прокуратуре России большое и запутанное хозяйственное дело по Москве, связанное с Таджикистаном. Жил я в гостинице «Москва», а прописан пока был в Ленинграде, и обком потребовал, чтобы я вернулся. Предлогом было расследование крупного дела о хищениях. УБХСС возбудило дело о преступлении, в котором были замешаны молочный комбинат и сотни магазинов. В них под видом покупки у населения молочной тары из выручки изымались многие миллионы рублей. Я им и занялся. Но это было не главное. Обком начал новый этап борьбы против вступивших в законную силу приговоров, и я был нужен ему в Питере как заложник.
   Не проходило ни одного совещания, чтобы меня не поносил Соловьев. Но особенно старался начальник ГУВД Соколов, приятель Толстикова и осужденного Романова. В начале 1965 года в Ленинграде подводили итоги борьбы с преступностью за прошедший год. Актовый зал Большого дома был полон сотрудниками милиции, в президиуме – Толстиков, министр Щелоков, прокурор России Блинов. Соколов в своем докладе говорит, что нет такого торгового дела, в котором Кирпичников не посадил бы на скамью подсудимых рядом с торгашами и сотрудника милиции. Зал возмущенно реагирует. Мне слова не дали. Зато Щелоков выразил надежду, что обком разберется со мной. За полгода до этого с аналогичными обвинениями Соколов обрушился на меня в Москве, на всесоюзном совещании следователей, и тогда Генеральный прокурор Руденко дал ему резкий отпор. Здесь же Блинов промолчал.
   В это время в Ленинграде создавалась транспортная прокуратура. Прокурором был назначен заместитель прокурора города Василий Желтов. Соловьев избавлялся от него за поддержку дела Главторга. Желтов пригласил меня своим заместителем. Обстановка в городской прокуратуре была столь для меня напряженной, что я с радостью согласился.
   Приговор по делу Главторга лишь на короткое время заставил обком отступить. Соловьев предпринял обходной маневр и решил сокрушить сначала дело «Ленминводторга». Он поручил подготовить от имени прокурора России проект протеста в Президиум Верховного суда РСФСР. В своем представлении прокурору РСФСР он, в частности, писал: «Непонятно, за что получал деньги начальник районного ОБХСС от директора магазина, если никакие его служебные действия при этом конкретно не оговаривались». Заместитель прокурора города Сергей Аверьянов тайно ознакомил меня с этими документами, и я направил в Москву свои возражения: «Только прокурору Ленинграда непонятно, за что ежемесячно получает вознаграждение начальник ОБХСС от директора магазина, в котором повседневно фальсифицируются продукты, обвешиваются и обсчитываются покупатели и в который регулярно поступает неучтенный товар». Представление было отклонено.
   Но на стороне обкома выступила новая влиятельная персона – небезызвестный Владимир Теребилов, или просто «Володя», как он значился в записной книжке Зуйкова, того самого, что хранил золото в могиле дочери. Он внес протесты в Верховный суд СССР по всем взяточным делам, что я вел. Союзная прокуратура готовила по ним свое заключение. Никто лучше меня дел не знал, и, чтобы облегчить прокурорам их задачу, я несколько раз выезжал в Москву. Но чтобы в обкоме не узнали, приходилось соблюдать конспирацию – лететь самолетом вечером, ночь проводить за документами с одним из прокуроров, а рано утром лететь обратно, чтобы появиться на работе.
   За две недели до рассмотрения надзорных протестов, а это было в апреле 1967 года, меня неожиданно вызвали в обком, и преемник Назарова объявил, что на следующий день я должен предстать перед бюро за нарушение законности. Оно состояло в том, что предложил милиции трудоустроить Садову, вернувшуюся после отбытия наказания к сыну. Прямо из Смольного я поехал в Большой дом. Начальник управления КГБ был членом бюро обкома и мог мне сказать, что меня ждет. Шумилов посмотрел повестку предстоящего бюро. Там действительно был вопрос о нарушении Кирпичниковым законности, в проекте резолюции было записано: исключение из партии. «Дело худо, – сказал мне Шумилов, – но, извини, на бюро я тебе помочь не смогу, это все для того, чтобы поддержать протесты, а здесь Толстиков не отступит». Тут же по ВЧ я связался с Блиновым. Оказалось, что прокурор России знал о бюро. Он сказал мне, что после решения бюро меня тут же, в обкоме, арестуют и в Верховный суд будет направлена справка, что дело расследовалось злостным нарушителем законности, ныне за злоупотребления арестованным. Нетрудно представить, как это скажется на рассмотрении протестов. Надо всеми силами постараться избежать бюро. Если это удастся, то Блинов пообещал командировать меня – от греха подальше – во Владивосток, на ревизию Приморской краевой прокуратуры месяца на два, пока не утихнут страсти, а тем временем решить вопрос с жильем в Москве.
   Я отправился в поликлинику и буквально на глазах у врача нащелкал термометр. Получив больничный, на бюро не пошел. А через несколько дней Верховный суд СССР отклонил протесты своего руководителя и оставил приговоры в силе.
   Но направить меня в Приморье Блинов не решился – испугался члена Бюро ЦК по РСФСР Толстикова. Бюро обкома все же состоялось – правда, после Верховного суда оно потеряло смысл. Обком просто мстил мне за поражение. Толстиков потребовал, чтобы я признал себя виновным в нарушении законности, я ответил, что не понимаю, в чем состоит это нарушение. Тут Толстиков мне подсказал: «В использовании служебного положения, в давлении на милицию, чтобы устроить преступницу». Я возразил, что трудоустраивать отбывших наказание – это обязанность милиции. Бюро, этот ареопаг, очевидно никогда не слышавший возражений первому секретарю, страшно разгневался. Однако наказывать явно было не за что, меня просто сняли с должности. А прокурору города велели возбудить уголовное дело и расследовать мои «правонарушения».
   Уголовное дело быстро лопнуло, и я попытался оспорить решение бюро. С Блиновым, который принял меня в Москве с распростертыми объятиями, мы съездили в Комиссию партийного контроля. Но там, как и в ЦК, лишь выразили сочувствие. Мне предложили работу в следственной части по особо важным делам союзной прокуратуры, и даже было определено дело для расследования – по коррупции в МИДе. А чтобы спасти от обкома, решили меня засекретить через спецпрокуратуру. Туда на некоторое время меня должны были зачислить.
   Но не судьба! Пока шло оформление, Толстиков опередил прокуратуру: он распорядился меня из Ленинграда не отпускать. Когда мне позвонил заместитель Генерального прокурора Панкратов и сказал, что обком запретил снимать меня с партучета, я немедленно тайно выехал в Москву. Вместе с Панкратовым мы отправились к Руденко. Я остался в приемной, а он вошел в кабинет Генерального. Был там примерно полчаса, а потом вышел и торжественно, как будто вручал орден, произнес: «Роман Андреевич просил передать, что он как член ЦК претензий к вам как к коммунисту не имеет, как Генеральный прокурор он претензий к вам как к прокурору не имеет… – Затем, сбавив тон, добавил: – Но, увы, он не в силах противостоять Ленинградскому обкому и не может сейчас дать вам работу, не обижайтесь и на Блинова: на него Толстиков орал матом и угрожал ему…»
   Я остался в Ленинграде, и обком не разрешил мне работать по юридической специальности. Несколько месяцев я был безработным, потом устроился в Морской порт, возглавил юридическое бюро, правда, сначала числясь прорабом. Досталось и моей жене – корреспонденту «Ленинградской правды» Ирине Кирпичниковой. В день, когда бюро обкома рассматривало мой вопрос, с полосы была снята ее крамольная фамилия и материал был подписан девичьей. Некоторое время ей давали публиковаться, но только под девичьей фамилией или псевдонимом. Потом ей вообще запретили писать, перевели в отдел писем – давать ответы на жалобы и, в конце концов, вынудили покинуть газету – орган обкома КПСС.
   Смиряться было не в моем характере, и я решил подготовить диссертацию непременно по проблемам взяточничества. На юридическом факультете университета мое появление вызвало переполох, и мне было отказано в соискательстве. Я был принят в этом качестве во Всесоюзный институт прокуратуры. Но в один из приездов в Москву меня пригласил директор института Владимир Николаевич Кудрявцев и предупредил, что мои влиятельные недруги не дадут мне защититься, однако внял моей просьбе оставить соискателем, на всякий случай. Случай наступил через три года, когда Толстиков был уже послом в Китае. Я представил ученому совету диссертацию под названием «Взяточничество». Эта была первая в нашей стране попытка криминологического исследования общественного явления. Председательствовал на совете академик Кудрявцев, член совета – министр юстиции СССР Теребилов отсутствовал, и диссертация была одобрена единогласно.
   Но «дело» все время меня преследовало. Любая попытка перейти на другую работу, а у меня были интересные предложения, упиралась в согласование с обкомом или ЦК. Лишь семь лет спустя после решения бюро заместитель Генерального прокурора Виктор Найденов добился в ЦК согласия на мое возвращение в прокуратуру России. Там как помощник прокурора РСФСР я надзирал за следствием в следственной части по особо важным делам. Но недолго. К тому времени я уже начитался и «Самиздата», и «Тамиздата», много знал и воспринимал действительность совсем иначе, чем в годы, когда начинал свои дела о коррупции. Как профессионалу работа доставляла мне колоссальное удовлетворение, но я не мог избавиться от постоянных сомнений. Вернувшись на круги своя, я довольно быстро понял, что уже не могу быть ни винтиком, ни болтиком в этой душегубной машине. Когда мне была, наконец, предложена квартира, я подал заявление об уходе, сославшись на то, что жена не хочет переезжать в Москву. Этим я очень обидел Найденова, но иначе поступить не мог. Ушел на научную работу в Институт морского флота, чтобы заниматься морским правом, потому что в адвокатуру, как и раньше, мне было не пробиться. Это я смог сделать только под занавес перестройки.
   Ну как бы то ни было – мне повезло. Несмотря на неизбежные издержки, удалось достичь почти невозможного в советских условиях – вопреки Ленинградскому обкому и высоким столичным покровителям взяточников никто из обвиняемых не был оправдан. И еще – все следователи остались живы, и никого из них не посадили. Чудо! Иначе это не назовешь. Но каждое чудо имеет свою подоплеку, свои глубинные, не видимые извне основания. Дело уцелело благодаря мощной поддержке руководства прокуратуры Союза и России, а главное – расследование объективно оценил и не дал прекратить такой авторитетный и властный партийный деятель, каким был заведующий отделом административных органов ЦК КПСС Николай Романович Миронов. Но почему он так поступил? Как случилось, что по ленинградским торговым делам была проявлена столь несвойственная высоким партийным чиновникам принципиальность? Это мне стало ясно лишь годы спустя в результате бесед с Найденовым.
   После XXII съезда КПСС в ЦК началась подспудная борьба за хрущевский трон. На него стремились сесть сразу несколько человек из руководства партии – Козлов, Брежнев и Шелепин. Основным претендентом был наиболее самостоятельный из членов Политбюро, второй секретарь ЦК, а в прошлом первый секретарь Ленинградского обкома Фрол Козлов. Сам Хрущев, как об этом свидетельствует его сын Сергей, считал его своим преемником и не скрывал этого. Брежнев также начал свою игру за первое кресло, и в этой скрытой игре немалую роль могла сыграть компрометация соперника. Ленинградский обком был главной опорой Козлова, и дело о взяточничестве среди руководящих работников города на Неве, в основном выдвиженцев Козлова, бросало тень и на самого претендента. Недаром мне не раз говорили и в обкоме, и мои обвиняемые: вот приедет Фрол Романович в Ленинград и наведет порядок, не бывать тогда делу, а мне не миновать тюрьмы. Главный фигурант дела – бывший начальник Главторга Анатолий Романов отправил несколько жалоб на имя Козлова, и в каждой сквозила скрытая угроза: «Не выручишь, пеняй на себя».
   Но пока Козлов собирался «наводить порядок», дело очень осторожно поддержал Миронов – партийный куратор спецслужб, карательных и правоохранительных органов страны. Он был близким Брежневу человеком, у них были не просто хорошие, а дружеские отношения еще со времен совместной работы в Днепропетровске, где в бытность Брежнева секретарем обкома Миронов был секретарем райкома. После перехода на службу в госбезопасность кульбит на влиятельный пост в ЦК он проделал через Ленинград, куда при содействии Брежнева был направлен начальником управления КГБ. Здесь он получил генеральский чин и узнал руководящие кадры города. Миронов был знаком со многими из тех, кто сел на скамью подсудимых, и тех, кто пытался их оттуда вызволить. Он прекрасно понимал, что следователи откопали лишь малую толику всего того, что творилось на самом деле. Поэтому, когда он убедился, что дело расследуется без нарушений законности, не позволил его задавить. Это он, когда Соловьев пытался прекратить дело, предложил Генеральному прокурору лично его проверить. Его позиция вторично спасла дело, когда он возглавил комиссию ЦК. Это он сказал Руденко, что руководителя следствия надо забрать из Ленинграда, пока с ним не случилось беды.
   Принципиальность Миронова объяснялась, разумеется, не стремлением к торжеству справедливости, а более глубокими для партийного деятеля политическими причинами. Его ключевой пост давал ему возможность оказать реальное противодействие Козлову, а дело о коррупции в Ленинграде серьезно компрометировало поддерживавших Козлова руководителей города. Фрол Козлов так и не успел приехать в Ленинград. Его притязания на партийный престол не нашли поддержки в Президиуме ЦК, где предпочли более мягкого и податливого Брежнева. Не выдержав перенапряжения, Козлов пал, сраженный инсультом, и больше не мог принимать участия в борьбе за власть. Вторым секретарем ЦК стал Брежнев, и это сделало его законным наследником партийного престола. Смена первой персоны партии и государства произошла без участия Козлова. Его самого вывели из состава Политбюро на пленуме, следующем за октябрьским 1964 года, на котором был снят Хрущев. А Миронов не стал секретарем ЦК, как не стал маршал Бирюзов министром обороны. Случайно или это было подстроено (существуют разные мнения), но самолет, в котором они летели в Белград, при посадке врезался в гору.
   Коррупционные дела были большой жизненной школой. Мы, следователи, увидели оборотную сторону позолоченной медали режима, жизнь изнутри, как она есть, и начали понимать, что в коррупции виноваты не столько торговые работники, сколько советская система. Как ни страшно было в том признаваться, но я стал понимать, что коррупция является необходимым элементом ее существования и что если коррупционные отношения внезапно прекратятся, то остановится экономическая жизнь в стране. Ну а мы, следователи, выступая против коррупции, с одной стороны – слепые орудия системы, а с другой – донкихоты, вступившие в борьбу с ветряными мельницами. На мое мировоззрение не могло не оказать влияния общение с партийными бонзами. Я увидел у руля власти людей корыстных, циничных, безнравственных, совершенно далеких от тех коммунистических идеалов, которые они официально проповедовали, и в то же время использовавших государственную идеологию, чтобы держать в узде страну, а особенно следственный аппарат.
   Конечно, каждый из следователей по-своему переосмысливал новые знания, и жизнь развела нас, что вполне естественно, на разные позиции. Последний раз следователи бывшей бригады собрались вместе, чтобы отметить сорокалетие единственной среди нас дамы – сильного и самоотверженного следователя Надежды Куровой. Это было в июне 1968 года в самый разгар «пражской весны», вселившей в сердца части интеллигенции иллюзии на очеловечивание системы. События эти наметили и будущее размежевание. Застолье – любимая площадка русского человека для политических споров, и мы не могли избежать разговора о том, что происходит в Чехословакии. Это сразу выявило разность взглядов.
   – Вот, Толя, мы и оказались по разные стороны баррикад, – сказал я, обращаясь к следователю КГБ Анатолию П. – А если у нас случится заваруха и баррикады вырастут на улицах, будешь стрелять в меня?..
   Анатолий посмотрел на меня пьяным взглядом, но ответил вполне серьезно:
   – Буду! Но потом застрелюсь. И тогда я прореагировал не менее жестко:
   – Лучше застрелись раньше, хоть одной жертвой будет меньше…
   В те годы я еще не мог решиться на выход из партии. Это означало бы потерю работы, а может быть, и тюрьму. Поэтому я продолжал спать на партсобраниях, когда нельзя было увернуться от их посещений и платить партвзносы. Но усиленно читал нелегальщину, много такой литературы хранилось у меня. Сочинил эссе о литературно-политическом доносе, озаглавил его «Послание Всеволоду Кочетову от Фаддея Булгарина с того света» и под псевдонимом «Анастасий Белинский» пустил в нелегальный оборот. Партвзносы прекратил платить только в 1989 году, а формально оформил выход из партии летом 1990 года.

Можно ли доказать взятку?

   Взяточники должны трепетать, если они наворовали сколько нужно для них самих; когда они награбили достаточно для того, чтобы поделиться с другими, им нечего бояться.
Цицерон

   Сказанные две тысячи лет назад, слова древнеримского мыслителя подтверждают лишь одно – проблема стара как мир. Пока есть блага, которых никогда на всех не хватает и которых всегда будут жаждать те, кто их не имеет, эту проблему до конца разрешить не удастся. За год «зарегистрировано всего пять тысяч случаев взяток. Курам на смех! Я скорее поверю в цифру пять миллионов», – так в газетной заметке эмоционально оценил соотношение между получившим известность и оставшимся сокрытым депутат Государственной думы Борис Федоров. И он, безусловно, прав. Всякий знает, что к чиновнику без взятки не подступиться. Но, по оценкам криминологов, свыше 95 процентов случаев взяточничества не выявляются. А я думаю, что и цифра 5 процентов выявления случаев взяточничества завышена по крайней мере в тысячу раз. Еще в 70-е годы, исследуя вопрос о латентности взяточничества, я обратил внимание на то, что каждый осужденный за это преступление был изобличен в среднем лишь на двадцатом случае получения взятки.
   Привлекают же за взяточничество очень мало – 18–20 процентов по зарегистрированным случаям, а осуждают и того меньше – 10 процентов, и лишь треть из них – главным образом, неответственных должностных лиц – к лишению свободы. Время от времени появляются сообщения, что ФСБ и МВД, располагая материалами о тысячах коррумпированных крупных чиновников, смогли арестовать за взяточничество лишь несколько сот мелких служащих. По данным самой прокуратуры, вероятность для взяточника быть арестованным после возбуждения дела не превышает восьми сотых процента. Расследование ведется с такими процессуальными нарушениями, которые предрешают развал дела. И это беда не нашего времени. Так было всегда. Отчего же? Существует ряд причин.
   Первая – это необычайная трудность доказывания взятки, самого скрытого из преступлений. Казнокрадство не всегда, но все же можно обнаружить, проверив бухгалтерские документы. Однако никакая ревизия не в силах обнаружить и сказать, сколько взяток и на какую сумму получено теми или иными чиновниками за предоставление лицензий, выдачу разрешений и т. п. Вторая причина – использование служебных и личных связей должностным лицом, подозреваемым во взяточничестве. Чиновник, или «белый воротничок», как сказали бы на Западе, обрастает служебными связями, и всегда найдутся более высокие чиновники из тех, кто его выдвигал и продвигал по службе или связан с ним криминальными отношениями, кого привлечение взяточника задевает или компрометирует, кто чувствует себя обязанным ему помочь. В качестве третьей причины можно назвать коррумпированность самого аппарата, предназначенного искоренять коррупцию, – госбезопасности, милиции, прокуратуры и суда, наличие предателей среди его служащих.
   Передача взятки в благоустроенном государстве, как учил коллег многоопытный гоголевский Земляника, происходит «между четырех глаз и того… чтобы и уши не слыхали». Как правило, взятка не оставляет видимых следов. В даче-получении взятки всегда два обязательных участника: тот, кто дает, и тот, кто берет. Раскрытие преступления непременно требует показаний хотя бы одного из них. Дело о взятке – это такое дело, где слово стоит против слова. Обычно взяткодатель говорит: «Я дал», а взяткополучатель утверждает: «Я не брал». Реже бывает, когда должностное лицо говорит: «Я взял взятку», а взяткодатель настаивает: «Я не давал».
   Кому поверить? И как проверить? Эти сакраментальные вопросы стоят перед каждым следователем, взявшимся за трудное дело – доказать взятку. Некоторые думают, что достаточно установить злоупотребление должностного лица или корыстную заинтересованность дающего – и можно сделать вывод о взятке и без признания кого-либо из них. Глубокое заблуждение! Увы, в него впадают даже, казалось бы, опытные следователи. Если заинтересованное лицо не сделало заявления о даче взятки и не дало об этом показаний или должностное лицо не признало получения взятки, дела о взяточничестве нет. Если даже злоупотребления таковы, что всякому становится понятно: без корыстной заинтересованности не сделает чиновник такой шаг, и тем не менее обвинение во взяточничестве все равно повисает.
   Вот, может быть, наиболее характерный пример. Всего полгода проработал судьей Краснодарского арбитражного суда Дмитрий Черников, но сумел одним махом разорить краевую таможню. По выданному им приказу (исполнительному листу) 20 апреля 1995 года с депозитного счета таможни было переведено на счет частной фирмы «Оганисян» свыше полутора миллиардов рублей. А со счета фирмы через день деньги разбежались на погашение ее многочисленных долгов. Таможня же ни сном ни духом не ведала, что была ответчиком по арбитражному делу. Как же так случилось?
   В конце февраля к Черникову зашел его старый знакомый, адвокат Аветисян; с ним раньше судья, сам в прошлом адвокат, работал в одной юридической консультации. Адвокат пришел как бы посоветоваться и показал документы фирмы «Оганисян», с которой, по его мнению, таможня взыскала излишние суммы государственной пошлины. Судья посмотрел документы и сказал, что примет иск к своему производству. Через месяц адвокат принес исковое заявление фирмы. Материалы отдал лично судье. Если бы он сдал их в экспедицию, то они к Черникову никак бы не попали, так как в его ведении были вопросы, вытекающие из договоров залога, хранения и поручения. Судья ответчика в суд не вызвал, вынес решение в пользу фирмы и записал в нем, что ответчик на вызов не явился. Пребывавшая в счастливом неведении таможня, естественно, решение не обжаловала, и оно вступило в законную силу. Только после этого судья задним числом зарегистрировал исковое заявление частной фирмы, подделал на решении подписи двух других судей, якобы участников «процесса», и отдал его адвокату Аветисяну. Все могло и сойти с рук или обнаружиться не скоро, но на расчетном счете таможни денег было крайне мало и, когда они почти все исчезли, это обнаружилось. Вроде бы само собой разумеется, что не стал бы Черников рисковать просто так, не имея корысти. Однако при расследовании адвокат Аветисян не показал, что дал или пообещал судье вознаграждение, сам Черников об этом тоже ничего не сказал.
   Дело было направлено в суд по обвинению бывшего судьи в злоупотреблении служебным положением и должностном подлоге, но не в получении взятки.
   Никто не возьмет в наше время на себя смелость утверждать, что признание – это царица доказательств. Этого не осмелились произнести даже прокуроры-палачи Крыленко и Вышинский. При всем том не было в судебной практике ни одного дела, когда взяткополучатель или взяткодатель был бы осужден при отсутствии показания о взятке хоть одного из них. Для того чтобы побудить давшего взятку сообщить о ней, расколоть единство взяткодателя и чиновника, в законодательство многих стран было введено положение об освобождении взяткодателя от ответственности в случае добровольного заявления о взятке. Есть такая норма и в российском Уголовном кодексе, о чем выше уже упоминалось. Вот и крутится раскрытие преступления, главным образом, вокруг признания взяткодателя. Только опираясь на него, в основном, и может следствие предъявить чиновнику обвинение в получении взятки. Но одного заявления взяткодателя о том, что он передал взятку, недостаточно, и в большинстве случаев даже при наличии такого заявления дела прекращаются.
   В середине 70-х годов прокуратура России расследовала дело о злоупотреблениях в Высшей аттестационной комиссии. Оно возникло случайно, когда при прохождении одной из диссертаций по экономике оказалось, что она – точная копия другой, недавно защищенной. Расследование обнаружило больше тридцати кандидатских и несколько докторских диссертаций, которые были точными, дословными копиями, все в них совпадало, даже запятые, и, хотя диссертанты жили в разных городах, все диссертации были отпечатаны на одной пишущей машинке. Их отличие друг от друга заключалось в фамилии автора на титульном листе. Все эти работы – слепок с диссертации некоего Когана (следствию так и не удалось его найти), который, очевидно, и не подозревал, какую «научную школу» он открыл. Докторские диссертации объединяли кандидатские Когана и провинциального преподавателя Заславского. Положенные для защиты публикации представляли собой полторы странички общих фраз в «Трудах Якутского университета», где перечень фамилий авторов занимал больше места, чем сам текст.
   В основном диссертации защищались в Якутском университете, и научным руководителем значился заведующий кафедрой политической экономии профессор Василий Яковенко. В некоторых случаях защита проходила в вузах Москвы и научным руководителем считался профессор МГУ Носиков. Там, где научный руководитель Яковенко, Носиков был оппонентом, а там, где руководитель Носиков, оппонировал диссертанту Яковенко. Все диссертации прошли экспертизу ВАК у главного эксперта по экономическим проблемам профессора Митрофанова. По докторским диссертациям Митрофанов был и оппонентом. Диссертанты – в основном провинциальные партийные бонзы и крупные столичные чиновники. Ученая троица – все фигуры колоритные. Профессор Носиков, член партии с 1918 года, награжден орденом Красного Знамени еще в гражданскую. Профессор Митрофанов – начальник кафедры в Высшей школе КГБ, его докторская диссертация – такой же слепок с диссертаций Когана и Заславского. Сам Яковенко к началу следствия – проректор Высшей комсомольской школы. Аттестат зрелости и диплом об окончании вуза у него были поддельными, кандидатская диссертация подлинная, а докторскую он засекретил (чтобы она не попала в библиотеку имени Ленина) и защитил в Воронежском университете, а затем выкрал ее из библиотеки вуза.
   Яковенко обвинялся в получении взяток за организацию фальсифицированных защит. На одном из допросов он заявил мне, что даст важные показания, но только лично прокурору России. Пришлось Борису Васильевичу Кравцову поехать вместе со мной в Бутырку. И Яковенко сделал действительно важное заявление о том, что он передавал взятки от диссертантов высокопоставленным чиновникам. Он назвал министра высшего образования Елютина, других министров, сотрудников аппарата ЦК КПСС, которые, как он утверждал, принимали взятки от соискателей ученых степеней.
   Яковенко предлагал сделку: «Я даю прокуратуре фамилии высоких чиновников-взяточников, меня за это освобождают от ответственности, а для начала – из-под стражи». Такого рода сделки предусмотрены в законодательствах США, Италии, Израиля и некоторых других стран. Многие российские следователи и прокуроры хотели бы получить право на такие сделки, им кажется, что это облегчит борьбу с преступностью. Неофициально к таким сделкам прибегают, их оформляют «явками с повинной». Но в России это очень опасно. Трудно найти дело, в котором бы свидетели и подсудимые явно не лгали: у значительной части населения, если не у большинства, нет чувства ответственности за свои слова ни перед Богом, ни перед совестью, нет и страха перед уголовным наказанием, которым формально угрожает закон. При таком положении оговор возможен почти по каждому делу, если такая сделка будет заключена.
   Дело ВАК подтверждает эту мысль. Яковенко не привел ни одного конкретного факта, который можно было бы проверить. Наверняка среди названных им людей были те, кому он давал взятки. Но Яковенко специально назвал как можно больше фамилий высокопоставленных чиновников для того, чтобы вызвать скандал и прикрыться высокими именами. В некоторых случаях удалось установить, что чиновники, которых он называл, отсутствовали в Москве в тот период. «Липовые» диссертанты показывали, что имели дело только с Яковенко и денег для передачи «наверх» ему не давали. Яковенко рассчитывал, что в благодарность за «чистосердечие» его освободят из-под стражи, чего, кстати сказать, ни я, ни прокурор России ему не обещали. Убедившись, что провокация не удалась, Яковенко начал писать угрожающие заявления о том, что у него спрятаны разоблачающие материалы о коррупции в высших сферах и, как только дело против него направят в суд, они будут преданы огласке на Западе. А потом стал симулировать сумасшествие… Все заявления Яковенко повисли в воздухе, и даже те, правдивость которых не вызывала особых сомнений, не могли быть основанием для привлечения к ответственности кого бы то ни было.
   Должен признаться, что, расследуя дело о взятке и работая с подследственным, я стремился добиться от него показаний об участии в преступлении, но всегда опасался оговора. Ну что стоило обвиняемому, показавшему, что он давал взятки десяти чиновникам, прихватить одиннадцатого, кому на самом деле не давал! Это меня всегда тревожило, и я не освободил от ответственности ни одного взяткодателя под предлогом добровольного заявления или так называемой «явки с повинной». По всем делам, которые мне пришлось расследовать, я предъявил взяткодателям обвинение по всем фактам дачи ими же названных взяток, и ни один чиновник, которому было предъявлено обвинение в получении взятки, не мог сослаться, что обвинение построено на подкупе изобличителя, а цена подкупа – освобождение от ответственности. Если взяткодатель выдержал на предварительном следствии испытание обвинением в преступлении, то в суде он не откажется от своих показаний. Во всяком случае в моей далеко не бедной практике этого не было.
   Мне как адвокату приходится сталкиваться со всевозможными уловками следствия, пытающегося любыми способами добиться признания. Одна из них: подозреваемого задерживают вечером в пятницу, чтобы допросить без адвоката, которого никак не найти, затем следователи и оперативники работают, засучив рукава, обещают подозреваемому освобождение от ответственности, если он согласится дать нужные показания. Когда подозреваемый поддается на уговоры и угрозы, оформляют «добровольное заявление о даче взятки» для взяткодателя и «явку с повинной» для взяткополучателя. Или подозреваемого задерживают, но задержание не оформляют, держат долгими часами в кабинете и допрашивают как свидетеля, опять же, чтобы провести допрос без адвоката. Вот один из таких случаев.
   В лесоэкспортную фирму внезапно нагрянула оперативная группа РУОП. Оперативники усадили в машину директора Андрея Катаурова, его жену Людмилу, работавшую в фирме заместителем директора, отвезли в областную прокуратуру, развели по разным кабинетам, и там следователи и оперативники начали их поодиночке «колоть» в даче 200 долларов уполномоченному Министерства внешних экономических связей Колесову. «Эту взятку за получение экспортной лицензии, – твердили следователи каждому из супругов, – вы передали через работника таможни Башилова». Андрей Катауров категорически отрицал дачу взятки, а Людмила Катаурова под давлением оперативника написала «добровольное» заявление о даче взятки. Правда, при этом она все же заявила, что не помнит точно, где и когда давала валюту и давала ли вообще, но, может быть, и дала, и если все же дала, то, скорее всего, через шофера Гришу.
   Башилов был задержан и помещен в камеру на трое суток. Сначала все отрицал, а затем, когда ему было обещано освобождение за «чистосердечие», заявил, что получил эти деньги, но от Андрея Катаурова, а затем передал их Колесову. Свои показания он подтвердил и на очной ставке с Катауровым, утверждая, что деньги получил именно от него. Следователь оформил Башилову «явку с повинной» и освободил. Шофер не подтвердил показаний Людмилы, но следователь требовал от супругов Катауровых признания, все равно от кого. Людмила ничего больше вспомнить не могла, а Катауров твердо стоял на том, что взятки не давал. Следователь же, явно забывая, что уголовная ответственность строго индивидуальна, вновь и вновь вызывал супругов. Башилов после освобождения при встрече с Катауровым сказал ему, что не показать о взятке он не мог, иначе его бы не освободили, а выбрал Андрея потому, что мужчине легче перенести тюрьму.
   Когда супруги обратились ко мне за защитой, я спросил у Людмилы: как же она не помнит такой криминальный факт? Объяснил ей, что, даже если она и дала взятку, вымогательство ее освобождает давшего от ответственности без всякого добровольного заявления. Людмила рассказала, что фирма отправляет лес на экспорт морским путем, каждый час нахождения судна под погрузкой – это тысячи долларов, простой судна из-за задержки в оформлении документов влечет убытки, исчисляемые десятками тысяч долларов, и что таможенные чиновники этим пользуются и ей постоянно приходится сталкиваться с вымогательством взяток. Башилов ей не раз говорил, что за оформление лицензии надо дать двести долларов для Колесова, поэтому она допускает, что могла передать Башилову деньги, но точно не помнит. При таком «добровольном» заявлении и «повинной» Башилова в камере, куда он был водворен в нарушение закона, дело было обречено на оправдательный приговор.
   Достоверность показаний изобличителя по делу о взятке можно проверить лишь совокупностью улик, позволяющих убедиться, что заявление соответствует действительности. Такими уликами могут быть показания других лиц – тех, кто давал взятку тому же чиновнику или, наоборот, принимал взятки от одного и того же взяткодателя, а также косвенными уликами. Поведение человека индивидуально, и в повторяющихся ситуациях каждый более или менее дублирует сам себя. Поэтому, выясняя обстоятельства дачи-получения взятки при расследовании многоэпизодных дел, связанных с большим количеством взяток, я изучал поведение каждого из участников.
   Пять директоров магазинов, дававших регулярно взятки директору торга Цветкову, независимо друг от друга отметили определенную его деликатность при получении денег. Он никогда их не требовал, иногда даже стыдливо отказывался. Но в конце концов всегда давал себя уговорить, однако никогда при дающем не брал в руки приготовленный для него конверт. А вот его заместитель Смирнов всегда выказывал явное неудовольствие, если к нему приходили без денег, и не хотел решать никаких вопросов. Он открывал и закрывал лежавшую на его столе папку, явно показывая, что туда следует положить конверт с деньгами. Не скрывал удовлетворения, когда ему такой конверт давали, сам клал его в папку и закрывал ее. Об этом опять же независимо друг от друга показали шесть взяткодателей, и такая совокупность позволила этот «почерк» каждого взяткополучателя рассматривать как косвенную улику, как свидетельство объективности показаний взяткодателей.
   Для проверки показаний участника процесса дачи-получения взятки, изобличающего своего партнера, важны любые мелкие, на первый взгляд незначительные, но на самом деле могущие оказаться решающими детали. Директор «Ленмясорыбторга» Певзнер показал, что он доставлял домой заведующему административным отделом обкома Назарову пакеты с дефицитными, дорогостоящими продуктами. Осторожный партийный чиновник требовал, чтобы Певзнер лично заносил пакеты. Поэтому шофер торга мог подтвердить лишь, что Певзнер с пакетами подъезжал к дому, где жил Назаров и другое партийное начальство. Назаров, понимая, что Певзнер может описать его квартиру, придумал, что однажды Певзнер, не дождавшись его в обкоме, заявился к нему домой, но он попросил нахала уйти. После очной ставки с Назаровым Певзнер вспомнил, что как-то, ожидая Назарова у него дома, он разговорился с его отцом, и тот рассказал ему, что начинал работу в молодые годы на хлебном складе. Знакомство с Певзнером Назаров-старший отрицал, в его пенсионном деле не оказалось сведений о работе на хлебном складе. Пришлось немало покопаться в архивах, пока не нашли старую анкету Назарова, где была записана работа на хлебном складе Петрокоммуны в далеком 1921 году.
   Рассказываю об этом, чтобы показать, как по крупицам приходилось проверять показания о взятке. Неумение находить доказательства, подтверждающие признание о взятке, приводит к провалу расследования.
   В советский период на судах заграничного плавания морякам вместо заработанной ими валюты выдавались чеки Внешэкономбанка. По этим чекам в специальных магазинах «Альбатрос» моряки покупали товары иностранного производства. С переходом к рыночным отношениям магазины закрылись, надобность в чеках отпала. В 1993 году Балтийское морское пароходство обменивало чеки Внешэкономбанка на доллары. Бывший моряк Геворкян скупил у моряков-пенсионеров в разных портах большое количество этих чеков, чтобы превратить их в реальную валюту. Разрешения на обмен давал главный бухгалтер – председатель специальной комиссии Авдеев. Геворкяну были выданы разрешения на получение более чем миллиона долларов через судовые кассы теплоходов. Подозрение о том, что Авдеев выдал эти разрешения небескорыстно, было вполне естественным, и сотрудники РУОП явились в больничную палату, где лежал после сердечного приступа Авдеев. Он признался в получении взяток от Геворкяна в сумме 30 тысяч долларов, но не непосредственно от него, а через своего хорошего знакомого – директора ресторана «Торгмортранса» Зельдина. Более того, Авдеев сказал, что деньги спрятаны у него в гараже. И Зельдин признал, что передавал Авдееву взятки от Геворкяна. Валюта была в гараже обнаружена и изъята.
   Казалось бы, что еще надо – все доказано, и посредник и взяткополучатель признались, и предмет взятки выдан. Пусть не признается Геворкян – он уличен на очной ставке с Зельдиным. И следователь транспортной прокуратуры успокоился: даже мысли, что доказательства надо проверить и при подтверждении закрепить, у него не возникло. Может быть, если бы дело сразу было направлено в суд, то Авдеев подтвердил бы свои показания на предварительном следствии. Но дела у нас расследуются долго, многие месяцы. Авдеева не тревожили полгода, а когда следователь вызвал его для предъявления обвинения, Авдеев отказался от признания, объяснил его давлением следствия, которое воспользовалось его болезненным состоянием. Он нашел другое объяснение долларам, хранившимся в гараже. Теперь, по его новой версии, их когда-то привез ныне покойный приятель – капитан, с которым они собирались открыть самостоятельное дело. Отказался от своего признания и Зельдин. Вышло, что доказательств у следствия не осталось, что противоречия в показаниях Зельдина и Авдеева, казавшиеся несущественными, уже не устранить. А вещественные доказательства – доллары – следователь сдал в кассу, не догадавшись проверить их на наличие следов. Если доллары передал Зельдин, на них обязательно должны быть отпечатки его пальцев, а возможно, и пальцев Геворкяна. Дело было прекращено – такова цена не подтвержденного другими уликами признания.
   Зависимость процесса доказывания взяточничества от показаний одного из участников двуединого действия невольно толкает следователя на то, чтобы любым путем получить признание. А это нередко приводит к нарушениям законности. Об этом знает и преступник и часто, для того чтобы уйти от обвинения, в свою очередь обвиняет следователя в нарушении законности. Нет другой категории уголовных дел, сравнимой по количеству жалоб на следствие с делами о взяточничестве. Помню, как начальник ОБХСС Фрунзенского райуправления милиции Ленинграда майор Рудометов, которому я предъявил обвинение в получении взятки, написал на меня жалобу в обком КПСС, что я требовал от него признания, направляя лампу ему в глаза. Проверяла жалобу обкомовская комиссия, и выяснилось, что у меня в кабинете никогда не было лампы с направляемым светом, а сам Рудометов именно за подобные методы допроса и был в свое время уволен из КГБ.
   Объективности ради все же следует признать: расследовать уголовное дело, не нарушая закон, очень трудно. Трудно, ибо сами законы таковы, что соблюдение их приводит к обратному результату. Трудно и потому, что уровень правосознания не только обывателя, но и прокуроров, судей, следователей, адвокатов, не говоря уже о милиции, таков, что они просто вынуждают своих коллег нарушать закон.
   И тем не менее по делам о взятках точное соблюдение закона особенно важно. Важнее, чем по любому другому делу. Если по другому делу нарушение можно устранить без утраты доказательств, то по делу о взяточничестве всякое нарушение закона при расследовании непременно ведет к утрате доказательств и к тупиковому результату. Я имею право так утверждать, ибо привлек к ответственности не один десяток взяточников, а только по делу Ленинградского главторга выдержал двенадцать проверок соблюдения законности. Сами проверяющие удивлялись, как я ухитрялся и закон скрупулезно соблюдать и результата добиваться. И здесь не бывает мелочей: очень важно знать, почему взяткополучатель или взяткодатель решил рассказать о преступлении, при каких условиях следователь получил это признание и обещал ли он за это обвиняемому или подозреваемому что-либо и что именно.
   Когда я принимал дело от КГБ, то увидел в следственных кабинетах шкафы, сплошь забитые шоколадом, консервами, печеньем. Оказалось, что следователи кормят тех обвиняемых, кто признает себя виновным в получении взяток. В те годы для подследственных в тюрьмах был строгий и почему-то голодный режим, передачи принимались раз в два месяца. Поэтому арестованные были всегда голодны, и подкормка резонно могла рассматриваться как подкуп, как вымогательство показаний для оговора. Я тут же отменил все подкормки, выдержал истерику некоторых подследственных и сказал им, что если они дают показания за шоколад и ветчину, а не потому, что раскаиваются в содеянном, о чем записано в протоколах, то могут отказаться от своего признания. В то же время через прокурора города я добился разрешения на регулярные продовольственные передачи всем своим подследственным, вне зависимости от того, кто и какие дает показания, лишь первое время ограничивал передачи тем, кого бесконтрольно подкармливали через следователей КГБ. И как в воду глядел! Верховный суд, рассматривавший это дело по первой инстанции, несколько заседаний посвятил исследованию режима подследственных и не нашел, что те, кто признавал себя виновным и изобличал других во взяточничестве, пользовались привилегиями. Строгое соблюдение закона в конечном счете и спасло дело от развала. На удивление адвокатам и судьям, подсудимые не отказывались в суде от показаний, данных на следствии.
   Домогательство признания путем помещения подозреваемых в камеру предварительного заключения при отсутствии к тому законных оснований, задержание родственников обвиняемых для вымогательства у них ценностей явились одной из причин развала узбекских дел. Полученные таким путем признания были недостаточно проверены и не подкреплены косвенными уликами. И как бы ни оправдывались, выдвигая политические мотивы, бывшие руководители следствия Тельман Гдлян и Николай Иванов, они не смогли опровергнуть таких серьезных обвинений в адрес следствия, как незаконные задержания и аресты родственников и земляков обвиняемых, изъятие ценностей и денег без описи. Поэтому причины провала в судах большинства дел следует искать не только в изменившейся политической конъюнктуре, но и в методах расследования. А уж это – прямая вина руководителей следствия.
   Не приходится удивляться тому правовому беспределу, что царит и в милиции, и в госбезопасности, и в прокуратуре, и в суде, – многие годы в стране господствовали политическая целесообразность, «телефонное право» и бюрократические показатели в работе. Если политическая целесообразность исчезла, а «телефонное право» не так уже давит, то показатели работы остаются. А что чиновник не сделает ради них! Приходилось мне слышать от следователей и такой лозунг: «На беспредел преступности ответим правовым беспределом». К чему это приведет на практике – вряд ли надо объяснять.
   Если имя Вышинского много лет остается символом сталинского произвола, то его последователи, не признаваясь в этом, продолжают внедрять в следственные органы все те же методы и вышибать из подозреваемых и обвиняемых признание. Уже в годы заката советской власти, при Андропове, в 1983 году Казанский университет издал отдельной книгой диссертацию своего преподавателя С. Якушина «Тактические приемы при расследовании преступлений». Надо отдать должное автору – он впервые поставил вопрос о соотношении «тактических приемов и их нравственных качеств». Он предложил разделить интересы общественные, во имя защиты которых создана и функционирует система уголовной юстиции, и интересы личные – обвиняемого и потерпевшего. Для защиты общественных интересов следователь, по мнению автора, должен прибегать к приемам, нарушающим нравственные ценности. Но это меньшее зло, чем «если бы во имя догматического соблюдения принципа честности» следователь отказался бы от приемов, которые могут привести его к успеху. Воспитатель юридических кадров, разумеется, опирался на труды «главного учителя» и, обильно его цитируя, делал вывод о необходимости отрицания общих положений морали, иначе следователь будет представлять собой нарисованный Лениным «…отвратительнейший образец высохшей и анемичной старой девы, гордой своей бесплодной моральной чистотой». Верный ленинец основной смысл принципа меньшего зла видит в готовности сделать моральный выбор и решиться на применение приемов, требующих «морального компромисса», то есть нарушения нравственных ценностей. Это дорогая, но необходимая цена за достижение успеха в расследовании. Несогласным, всем, кто считает, что формула «цель оправдывает средства» неприемлема, автор противопоставляет необходимость защиты общественной безопасности любыми средствами, поскольку это более значимая ценность, чем интересы одного человека.
   Что такое «моральный компромисс», создатель термина разъясняет примером из дела по обвинению чиновника в хищении государственного имущества. При обыске у него изъяли фотографии, на которых обвиняемый был изображен в компании женщин, и, чтобы побудить к мести и заставить рассказать о муже, следователь показал жене обвиняемого эти снимки. Оказывается, такое использование низменных побуждений и называется «допустимым моральным компромиссом». «Компромиссы» покруче этого адвокаты встречают в каждом втором деле. Иначе, очевидно, и быть не может, ибо в университетах и институтах следственному мастерству обучают, как и обучали раньше, последователи Вышинского. Диссертация Якушина получила в свое время положительный отзыв Ленинградского института усовершенствования следователей прокуратуры. Только через три года, когда уже началась перестройка, мне удалось опубликовать отрицательную рецензию на «пособие по моральному компромиссу» («Социалистическая законность», 1986, № 12).
   Самый простой, а потому и самый излюбленный способ раскрытия взяточничества – это задержание должностного лица в момент получения взятки. В Балахтинском районе Красноярского края главным налоговым инспектором работал Артем Скакун. Он был опытным бухгалтером и при проверке малого предприятия «Сибирь» быстро обнаружил нарушения. В 1995 году предприятию нужно было уплатить недоимки и штраф – 36 миллионов рублей. Но с владельцем предприятия Афиндулиди Скакуну удалось найти общий язык: владелец передал инспектору 2 миллиона 600 тысяч рублей и 10 кубометров бруса (инспектор строил дом), а тот уничтожил старый акт и написал новый, там взысканию подлежало уже всего 322 тысячи рублей. И взяткодатель и взяткополучатель остались довольны. Но инспектор решил, что можно продолжить дальше в том же духе, и взялся за другое предприятие Афиндулиди – акционерное общество «Приморский рыбзавод». Там надлежало заплатить в бюджет уже 70 миллионов, и Скакун потребовал себе 10 процентов, обещая уменьшить сумму взыскания до 22 миллионов. Афиндулиди согласился, но оговорил передачу взятки частями и вручил инспектору сначала только два с половиной миллиона. Тот настойчиво требовал остальных денег, и тогда Афиндулиди решил заявить о взятке в милицию. Номера купюр следующих 500 тысяч, которые он передал Скакуну в его кабинете, были переписаны. Сотрудники милиции и обнаружили их при обыске. Скакун был изобличен и осужден к восьми годам лишения свободы, а Афиндулиди как добровольно заявивший о даче взятки от ответственности освобожден.
   Однако кажущаяся простота контролируемой передачи взятки часто оказывается ловушкой для следствия, если скрупулезно не были соблюдены требования закона. В такую ловушку, которую петербургское УБЭП готовило для администрации Мариинского театра, и попало само следствие. УБЭП получало информацию, что только четвертая часть валютной выручки от зарубежных гастролей Мариинского театра поступает в кассу, ходили слухи о двойных контрактах: один – для отчета, другой – для реальной выручки. Поступали сведения, что артисты балета, занятые на гастролях, платили от 10 до 50 процентов ежедневного гонорара директору театра и главному балетмейстеру. Разумеется, подоходный налог с суммы, которую они давали своим руководителям, платили в соответствии с начисленной зарплатой сами артисты. Лучшая балетная труппа страны в заграничных поездках тряслась в автобусах, вместо того чтобы лететь на место самолетом, как было означено в контракте. В конце сентября 1995 года сотрудники УБЭП несколько раз встречались с канадским импрессарио Криптоном, и тот устно сообщил, что в течение нескольких лет давал изрядные суммы директору театра Анатолию Малькову и главному балетмейстеру Олегу Виноградову и выплатил им таким образом три миллиона долларов. Тогда оперативники предложили Криптону пометить купюры, чтобы после передачи их Малькову они смогли его изобличить.
   Утром 29 сентября 1995 года Криптон представил в УБЭП 10 тысяч долларов, он утверждал, что эту сумму требовал от него Мальков за подписание контракта на гастроли сезона 1996/97 года. В УБЭП переписали их номера и обработали спецсоставом. Потом вернули Криптону, вручили ему диктофон и микрокассету. После того как канадец покинул кабинет директора театра, туда вошли оперативники с понятыми. Деньги были уже у Малькова в кармане пиджака, и он их выдал сам, заявив, что они получены им от канадца как премия за содействие в проведении гастролей. В тот же день питерское телевидение показало разложенные на столе в директорском кабинете театра стодолларовые купюры, полученные Мальковым.
   Мальков и Виноградов были задержаны и у них было изъято около 300 тысяч долларов. Оба они в камере предварительного заключения подписали «явку с повинной». После освобождения через трое суток Виноградов ее дезавуировал, затем его примеру последовал и Мальков. Акт добровольной выдачи Виноградовым трех банковских чеков на сумму около миллиона долларов США прокуратура сочла непроцессуальным документом. Заявление Криптона было написано почему-то по-русски, хотя Криптон не владеет русским языком, и об ответственности за заведомо ложный донос, как положено по закону, он не был предупрежден. Десять тысяч долларов не были признаны в установленном порядке вещественными доказательствами, их возвратили Криптону, и он улетел с ними в Канаду. Прокуратура сочла, что нарушения законности по делу не позволяют предать Малькова суду. В отношении же Виноградова дело было прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления, поскольку он как художественный руководитель не является должностным лицом (хотя, заметим в скобках, он был наделен организационно-распорядительными и административными функциями, что требуется по закону для признания сотрудника государственной организации должностным лицом).
   Впрочем, когда только возникло дело, «Комсомольская правда», сообщив о задержании Виноградова, была уверена: «Он все равно отмажется». Газета сразу учла колоссальные связи Виноградова, его известность в мире. Но никто не сомневался, что взятый с поличным и к тому же признавший получение вознаграждения со стороны Мальков не избежит ответственности. Оказалось, что и бывший заведующий отделом Ленинградского обкома КПСС сумел выкрутиться, а ошибки, допущенные УБЭП, не позволили следствию направить дело в суд. Дело, по своему значению подследственное Генеральной прокуратуре, поручили вести районной. Могла ли она справиться со столь известными и влиятельными фигурантами?
   Следователь, который берется за дело о взятке, должен быть и психологом – ему надо суметь добиться доверия подследственного, и аналитиком, умеющим найти и исследовать все попутные обстоятельства, которые потом смогут вылиться в совокупность косвенных улик, он должен не только хорошо знать, но и скрупулезно соблюдать процессуальный закон. В 60–70-х годах я был знаком практически со всеми лучшими следователями Союза, со многими довелось вместе работать. Среди них были выдающиеся мастера своего дела, но даже когорта следственных асов не в силах обеспечить раскрытие самого скрытого и замаскированного, но в то же время, пожалуй, самого распространенного в стране преступления – взяточничества. Основную массу дел расследуют в областях и районах, и сил на раскрытие преступления часто не хватает. Дело о взяточничестве, помимо высоких профессиональных качеств, требует и большой принципиальности, и самоотверженности, и стойкости – давление оказывается по такому делу всегда. Поэтому крупные дела о системе взяточничества крайне редки, а еще реже удается добиться по ним положительного результата. Как правило, успеха удается достичь лишь по локальному делу. Если же взяточник – звено в системе коррупции, то следователю противостоит уже вся система. Раньше ему приходилось вступать в борьбу с партийно-государственным аппаратом, нынче это государственная власть и влиятельные деловые круги.
   В начале 80-х годов прокуратура СССР сумела использовать противоречия в Политбюро и борьбу между его членами за власть, ускользавшую из ослабевших рук Брежнева, для того, чтобы начать, опираясь на поддержку Андропова, следствие о коррупции в Краснодарском крае. Первым секретарем крайкома был близкий Брежневу, влиятельнейший член ЦК Медунов. Следователи добились большого успеха в разоблачении краснодарской партийно-торговой мафиозной группировки, доказали хищения в особо крупных размерах, взятки на астрономические суммы. Улики позволили арестовать нескольких руководящих работников края, включая второго секретаря крайкома Тараду, у которого в гаражах близких ему людей хранились и были оттуда изъяты колоссальные ценности, а также председателя Сочинского исполкома Воронкова. Тарада стал давать показания о коррупции в крае, и тогда Медунов бросился к Брежневу. Было решено нанести удар не по рядовым следователям, а по надзиравшему за делом заместителю Генерального прокурора Виктору Найденову. Его вызвали на секретариат ЦК и там обрушили на него поток обвинений в незаконных методах следствия. Первый секретарь крайкома, и он же первое лицо местной мафии, использовал избитые, но верно работающие в те годы обвинения: «Избивает партийные кадры», «Возвращает в 37-й год», «Замахнулся на партию». Найденову не дали говорить по существу. Он услышал грязную матерную брань. Это изощрялся член Политбюро Кириленко. Найденова сняли с должности, Медунов и его ближайшее окружение были спасены от скамьи подсудимых.
   Тогда у власти была компартия. Может быть, нынче не так? По форме действительно не так. А по сути все то же. Главный государственный инспектор России Юрий Болдырев заинтересовался, как происходит приватизация в Москве. Многое там вызывало интерес. Скажем, накануне приватизации Лужников столичное правительство издало ряд распоряжений, по которым спортивному комплексу было передано несколько помещений, выделены дополнительные земельные участки, предоставлено 45 миллионов на закупку кресел, а затем комплекс был приватизирован «коллективом» за 90 миллионов рублей, хотя его стоимость – многие сотни миллионов долларов. Точно так же интерес Госконтроля вызвала приватизация вновь выстроенных в Москве магазинов. Туда назначался нужный директор, и как единственный представитель трудового коллектива, в соответствии с правилами Госкомимущества, он тут же подавал заявку на приватизацию. Суть манипуляции очевидна. Но как только Контрольное управление попыталось начать проверку, ему не позволил это сделать сам Президент. Главный государственный инспектор был отправлен в отставку. Попытка проверить столичного мэра Юрия Лужкова была не первой «виной» Юрия Болдырева, до этого был доклад о коррупции в Западной группе войск. Есть множество других способов воздействия – и через коррумпированное начальство, и через подкупленную прессу, и прямые угрозы следователю. Мафиозные группировки несравнимо более агрессивны, чем во времена коммунистического господства.
   Коррупционеры не любят, когда на них навешивают ярлык взяточника или вора. В советский период они отбивались, обвиняя следователей в избиении партийных кадров, возрождении 37-го года или создании нового «ленинградского дела», в постсоветской России они заявляют, что их преследуют по политическим мотивам. Коммунисты уверяют, что с ними сводят счеты прорвавшиеся к власти демократы. Демократы доказывают, что им мстят лишившиеся власти коммунисты. Обычный способ защиты политиков и высокопоставленных чиновников. Его использовали Станкевич и Собчак, Коняхин и даже авантюрист «генерал Дима» – Якубовский.
   Степень риска быть привлеченным к ответственности за коррупционное преступление несопоставима с прибылью, которую приносят казнокрадство, взятки, уклонение от уплаты налогов. Происходит это не только в силу объективных трудностей доказывания, но и потому, что из чисто полицейской задачи, какой является борьба с коррупцией в большинстве стран, в России это – проблема политическая.
   Так можно ли доказать взятку и привлечь крупного коррупционера к ответственности? Достаточно ли для этого профессионального умения следователя, настойчивости и мужества? Есть ли следователи, умеющие работать, не нарушая закон?
   Великие трудности порождают сильные сомнения. Крупный отечественный специалист по борьбе с организованной преступностью и коррупцией, доктор юридических наук, генерал милиции и госбезопасности Александр Гуров утверждает: «Каждому юристу известно, что доказать взятку постфактум практически невозможно». Я же говорю: трудность не означает невозможность. Мой практический опыт свидетельствует о возможности успешного расследования взяточничества и казнокрадства.

Борьба с коррупцией или провокация?

   Timeo Danaos et dona ferentes
Вергилий

   В Ярославле сотрудниками управления ФСБ в момент получения взятки в три миллиона рублей были задержаны военный прокурор гарнизона майор юстиции Пичугин и райвоенком полковник Васютин. Эти деньги майор и полковник вымогали у матери солдата. Ее сын, не выдержав дедовщины, самовольно покинул часть и вернулся домой, в Ярославль, и мать пришла к военкому с просьбой не наказывать сына за побег, а перевести служить куда-нибудь поближе к дому. На это полковник ответил, что бесплатно такие вещи не делаются и он должен посоветоваться с военным прокурором. Переговорив с представителем юстиции, военком назвал сумму – три миллиона. У бедной женщины таких денег не было, и она пошла в управление ФСБ. Когда военкома задержали с поличным, он во всем тут же признался и написал заявление о «явке с повинной». Следствие нашло вину прокурора недоказанной, и майор юстиции был переведен в другой гарнизон. Полковник же предстал перед военным судом Московского военного округа. В суде он получение денег объяснял уже тем, что попросил их в долг. Тем не менее суд его виновным признал и осудил – условно. С учетом ходатайства коллектива военкомата полковник передан ему «на исправление и перевоспитание». Прапорщики и лейтенанты, надо полагать, будут теперь объяснять своему начальнику, как нехорошо брать взятки.
   В данном случае доказательства были достаточны и отказ от «чистосердечного» признания полковника не имел значения, так как процесс передачи взятки снимался на видеопленку, взяточник был задержан с поличным, а меченые купюры изъяты. Способ взятия с поличным потому и популярен в следственных органах, что дает в большинстве случаев результат, недостижимый при обычном расследовании. Но беда в том, что в органах охраны правопорядка или не все знают, или не хотят знать, что этот способ применим лишь против вымогателей. Сам факт вымогательства чиновником незаконного вознаграждения – уже преступление. Поэтому операция по вручению вымогателю предмета взятки – только закрепление доказательств уже совершенного преступления.
   В условиях всеобщей коррупции правоохранительные органы пытаются продемонстрировать свои успехи в борьбе с ней. А как? Наипростейшим способом является провокация взятки. Здесь возможны самые рискованные махинации или то, что на языке сотрудников спецслужб называется «комбинациями». Чиновник, попавший в сферу внимания оперативников, становится зависимым от воли и настроения своих «пастухов». Они ведут его, и он, не подозревая этого, покорно заглатывает наживку.
   Милиция действует на основании изданного в начале 90-х годов приказа по Министерству внутренних дел «О нетрадиционных методах борьбы с организованной преступностью». Этот любопытный документ откровенно предлагает оперативным сотрудникам пользоваться антиконституционными средствами – в тех случаях, когда невозможно отразить в процессуальных документах преступную деятельность криминальных группировок и лидеров преступного мира, своими силами создавать доказательства их вины. Иначе говоря, сотрудникам МВД предлагается совершать преступления, поскольку искусственное создание доказательств обвинения уголовно наказуемо. Впрочем, «нетрадиционный» метод провокации – давно уже традиция всех правоохранительных органов.
   В 1992 году шесть лет лишения свободы получил директор гостиницы «Владивосток» на основании показаний сотрудников милиции, внедренных в коллектив под вымышленными фамилиями. В 1993 году там же, в столице Приморья, по три года за взятки получили начальник железнодорожной станции и его заместитель. Осуждены по показаниям негласных сотрудников милиции. И таких примеров множество. Вот один из них.
   Глава фермерского хозяйства под Петербургом Астуров не вернул кредит в 500 миллионов рублей Агропромбанку. Вместе с процентами его задолженность на момент подачи банком иска в арбитражный суд составляла полтора миллиарда рублей. В обеспечение кредита Астуров передал в залог банку производственный комплекс по переработке сельскохозяйственного сырья. Арбитражный суд Санкт-Петербурга взыскал с фермера задолженность и наложил арест на заложенный комплекс. Банк в суде представлял начальник юридического отдела Маралов. После того как апелляционная инстанция отклонила его жалобу, Астуров попросил Маралова помочь ему вернуть долг банку без обращения взыскания на имущество, а для этого ему нужен новый кредит. Для того чтобы получить где-либо такой кредит, требуется, как заверял он Маралова, письменное согласие банка на перезалог комплекса. Хотя по закону согласия залогодержателя на вторичный заклад не требуется, банк по рекомендации Маралова такое согласие дал, оговорив, однако, право первым обратить взыскание на заложенное имущество в случае непогашения главой фермерского хозяйства долга.
   Астуров согласовал с Мараловым дату следующей встречи для получения письма банка, а затем… отправился в управление ФСБ Санкт-Петербурга. Там он подал заявление о том, что Маралов предложил ему свои услуги по отсрочке исполнения решения Арбитражного суда о взыскании задолженности банку на два месяца и получению согласия на перезалог имущества, оценив эти услуги в 20 тысяч долларов США. В управлении ФСБ фермера как будто ждали. Заявление тут же передали в следственную службу, и дело поехало по накатанной дорожке. Астурову выдали валюту и радиомикрофон.
   Встреча состоялась в кафе, и там Астуров, включив микрофон, старательно говорил и за себя, и за Маралова об услугах, за которые он благодарен, и настойчиво просил у Маралова письмо банка. Ему нужно было вещественное доказательство, поэтому он уверял Маралова, что письмо необходимо именно сегодня, так как вечером он летит в Москву, где ему в одном из банков обещан кредит. Маралов упорно не хотел отдавать письма, пока не согласует этот вопрос со службой безопасности банка. Затем разговор был продолжен в машине Маралова, куда Астуров позвал его по «личному вопросу». Там он предложил валюту и назвал сумму – 20 тысяч долларов. Маралов сначала удивился, а затем дрогнул и согласился, чтобы Астуров положил их в бардачок, но, как ни упрашивал его провокатор пересчитать деньги, сделать это категорически отказался. Во время этого препирательства нетерпеливые чекисты схватили Маралова и изъяли из машины доллары. Маралов – работник коммерческого банка, недолжностное лицо и не может быть взяткополучателем, и поэтому ему было предъявлено обвинение в незаконной валютной сделке.
   Когда я принял защиту Маралова, то потребовал от следователя, коль имеет место сделка, привлечь к ответственности и второго ее участника. Следователь отклонил мое ходатайство по тем мотивам, что Астуров совершил сделку не как покупатель услуг, а в состоянии крайней необходимости, в качестве лица, оказывающего содействие правоохранительному органу при проведении оперативно-розыскного мероприятия. Есть в уголовном праве такое понятие – крайняя необходимость, это когда для устранения большего зла можно совершить меньшее – к примеру, выломать дверь, чтобы спасти человека при пожаре. Какой же пожар пылал в данном случае?
   В Законе об оперативно-розыскной деятельности, дающем спецслужбам большие права по разоблачению преступлений, среди методов, какими он разрешает пользоваться, предусмотрена и так называемая «контролируемая поставка». Этот метод допускает передачу подозреваемому предмета, изъятого из гражданского оборота, под контролем органа дознания. Контролируемая передача вознаграждения взяткополучателю вполне допустима, когда преступление уже совершено – например, имело место вымогательство взятки и для его раскрытия осталось только передать валюту. Однако имитировать объективную сторону взяточничества, чтобы посадить неугодного чиновника, – это и есть преступление. Но только со стороны провокаторов.
   Сам заявитель Астуров обвинил банки в войне с фермерством, а себя объявил борцом против коррумпированных чиновников. У меня нет доказательств того, что Астуров является негласным сотрудником ФСБ, но терминология – «вредительство по отношению к фермерам», «политическая борьба», «дело очищения нашей банковской системы» достаточно характерна и доказывает, что в ФСБ фермер попал не случайно. В достопамятные сталинские времена эти термины означали обвинение по статьям о государственных преступлениях, в данном случае при создании «дела» была имитирована объективная сторона состава незаконной валютной сделки. Впрочем, как мне удалось выяснить, Астуров был мошенником высокого класса, за аферу при продаже автомашин он был осужден на восемь лет.
   Провокация – не такое уж редкое явление, но практически с середины 20-х годов неизвестны случаи привлечения к ответственности за провокацию взятки. Многочисленные спецслужбы соперничают друг с другом в повышении показателей борьбы с коррупцией, и наивысшее достижение – это, конечно, выявить взяточника у соседей. Задача – сломить подследственного, чтобы он дал показания о взятке следователю, прокурору, судье, а потом инсценировать комбинацию. Депутат Государственной думы Борис Федоров призвал устраивать провокации таможенникам, инспекторам ГАИ и прочим, стоящим там, где чаще всего предлагается взятка, подсовывать им меченые купюры и хватать. Такой подход, характеризующий моральные принципы политика, может скомпрометировать саму идею какой-либо борьбы с коррупцией.
   Московский городской суд рассмотрел дело по обвинению супрефекта московского муниципального округа «Филевский парк» Вячеслава Ковешникова в получении взяток от коммерсантов. Уголовное дело началось с заявления генерального директора фирмы «Лайт» Корниенко и директора фирмы «Вест-М» Николаева о вымогательстве супрефектом взятки за разрешение на установку торговых ларьков. В сентябре 1994 года Корниенко для обсуждения этого вопроса пригласил супрефекта в гостиницу «Украина». В номере «люкс» Ковешникова ждало обильное угощение с дорогим коньяком и веселой девицей. Хорошо погуляли, пришло время уходить. Ковешников пообещал подписать разрешение, и Корниенко вручил ему семьсот долларов и один миллион рублей. Деньги были помечены, а вся гулянка снималась на пленку. Однако супрефект с поличным задержан не был. Ему предоставили возможность повторить гулянку, на этот раз с Николаевым, также мечтавшим установить ларьки на территории округа. Месяц спустя все в той же «Украине» Ковешников снова весело провел время с другой девицей, и на этот раз ему были вручены две тысячи долларов и четыре миллиона рублей. С ними его задержала милиция при выходе из гостиницы.
   Казалось бы, все ясно, взяточник изобличен и должен предстать перед судом. Неясно было только, почему супрефекта не задержали при первом грехопадении и позволили преступлению повториться. Адвокат Ковешникова узнал, что тогда, в сентябре, не только супрефект увлекся крепкими напитками и чарами путаны, но и «честный коммерсант» Корниенко тоже, да так, что отступил от режиссерского плана, погасил свет в номере и не уследил за спецаппаратурой. Кроме игры теней и волнующих стонов, записать ничего не удалось. Тогда и решено было устроить новое представление, с другим актером, опять все заснять на пленку и наконец дожать чиновника.
   Адвокату удалось выяснить, что никаких ларьков после вручения взятки супрефекту ТОО «Лайт» не устанавливало. И еще: в 1993 году Киевский районный суд Москвы осудил за получение взятки в сумме 2500 рублей главного архитектора района Дмитрия Остера. Взятку за разрешение на установку ларьков давал все тот же принципиальный борец с коррупцией Корниенко в роли заместителя председателя кооператива «Агар», где, как оказалось, он никогда не работал. В октябре 1994 года, уже после ареста незадачливого супрефекта, Московский городской суд осудил за взяточничество первого заместителя супрефекта того же района Юрия Оленева. Он был изобличен в получении взятки за выдачу разрешения на установку все тех же ларьков и все от того же Корниенко, выступавшего в роли директора АОЗТ «Кода». Выяснилось, что и предприниматель Николаев вовсе не директор фирмы, заинтересованной в установке новых торговых ларьков, и даже не предприниматель, и вообще никаких определенных занятий не имеет. А его заявление о вымогательстве взятки и протокол о выдаче ему в оперативных целях меченых денег, составленный в милиции, отпечатаны на одной и той же машинке. Скорее всего, Владимир Корниенко и Дмитрий Николаев – это агенты отдела по борьбе с экономическими преступлениями.
   Моральный облик супрефекта, алчного и распутного человека, сомнений не вызывает. Но каков бы он ни был, это дело ставит множество других вопросов. Всякий человек подвержен слабостям, и в большинстве своем люди не выдерживают соблазна. Это доказано еще Адамом. Могут ли органы власти искушать человека для того, чтобы понудить его к противоправному деянию? Может ли чиновник, ставший жертвой провокации, нести уголовную ответственность? Могут ли милиция и прокуратура вместо предупреждения преступления, что по закону составляет их первейшую задачу, организовывать его совершение? Могут ли органы правопорядка тратить деньги налогоплательщиков на организацию выпивок и оплату услуг проституток для создания уголовных дел? Можно ли освобождать от уголовной ответственности «добровольных заявителей» о вымогательстве взятки, являющихся инициаторами этого действа? Не являются ли организаторами и подстрекателями взяточничества сами работники милиции?
   Но если предложить органам правопорядка – милиции, госбезопасности, прокуратуре дать ответы на эти вопросы, они будут однозначными: «Могут! Можно! Не являются!» Произвол – важнейшая форма существования российской власти, способ ее самоутверждения и самовыражения. Когда органы, именуемые правоохранительными, не видят иных средств утверждения своего авторитета в глазах общества, они прибегают к провокации. Если чиновнику, наделенному властными полномочиями, по тем или иным причинам необходимо избавиться от другого чиновника или его скомпрометировать, также применяется провокация. Этот метод провокаторы используют для мести, из карьеристских и корыстных соображений, для того чтобы уйти от ответственности, переложив ее на подставленного чиновника.
   Задача оперативного сотрудника спецслужб, стремящегося изобличить взяточника, состоит в том, чтобы предложить взятку чиновнику и получить согласие на ее принятие. В этом случае сам соблазнитель ответственности не несет, но может быть уверен, что скамья подсудимых будет ждать соблазненного чиновника.
   Так, согласие принять взятку, инспирированную милицией, оказалось роковым для районного налогового инспектора в Санкт-Петербурге Филонова. По служебному заданию он проверял магазин «Глория» и обнаружил накладные на приемку колбасных изделий от завода «Парнас» на довольно крупную сумму. На заводе же документов о поставке колбасы в магазин не оказалось. Филонов записал это в акт проверки и сдал его в инспекцию. Прошло несколько дней, и Филонова попросил о встрече экспедитор, доставлявший в магазин колбасу. При встрече экспедитор от имени руководства выразил готовность заплатить инспектору за то, чтобы никаких неприятных налоговых последствий для предприятия не было. Филонов ответил согласием и назвал сумму взятки – семь тысяч долларов.
   Экспедитор сказал, что доложит начальству, но никакого ответа Филонов не получил и стал уже забывать о заводе «Парнас». Прошло два месяца, и в РУОП вдруг был вызван коммерческий директор завода. Там ему предложили написать заявление о вымогательстве взятки Филоновым. Далее все происходило под руководством оперативников. По их указанию работники завода встречались с Филоновым, звонили ему по телефону, торговались с ним о сумме взятки, разговоры записывались. Наконец, Филонову назвали время и место для получения денег. Экспедитору в кассе завода их выдали. Встреча состоялась у станции метро «Маяковская», и экспедитор с согласия Филонова положил конверт с деньгами в его портфель. С этими деньгами Филонов и был тут же задержан. Санкт-Петербургский городской суд осудил его за получение взятки. Формально в действиях работников милиции и завода нет провокации, и они не взяткодатели, они изобличители – заранее подготовленные свидетели обвинения, а чиновник должен отвечать как взяточник, хотя ему вручается уже не взятка, а предмет изобличения.
   Провокация может также стать средством политической борьбы как на общегосударственном, так и на местном уровне. Политическое противостояние мэра Владивостока Виктора Черепкова и губернатора Приморского края Евгения Наздратенко едва не обернулось для городского головы тюремной камерой.
   О капитане I ранга Черепкове широкая публика узнала в связи с событиями на острове Русском. Он снял на видеопленку матросов, походивших на узников концлагеря. Из-за воровства и нерадивости военного начальства они были доведены до крайней степени истощения, несколько человек умерли. Информация произвела впечатление разорвавшейся бомбы, кадры видеозаписи показывали и российские и зарубежные телекомпании. Доселе неизвестный морской офицер стал одним из лидеров демократического движения в Приморье.
   В том, 1993 году в крае шла приватизация и перераспределялась собственность. Основным претендентом на государственное имущество стала Приморская акционерная компания товаропроизводителей, или сокращенно ПАКТ. Ее учредили 213 физических лиц, все они – руководители крупных предприятий и организаций. Такой элитарный альянс позволил им перекачивать деньги из своих предприятий в ПАКТ и отбирать прибыль для себя лично. ПАКТу, контролировавшему промышленность края, требовалась административная власть, и компания начала проталкивать к власти своего человека. Президент горнорудной компании «Восток», один из соучредителей и член совета директоров Евгений Наздратенко пользовался авторитетом в ПАКТе. Ему оказывали поддержку и криминальные авторитеты Приморья, приложившие в свое время немало сил для того, чтобы Наздратенко был избран в Верховный Совет РСФСР. Став депутатом, Наздратенко обзавелся связями в столице, и они пригодились ему для получения губернаторского поста. Губернатор Наздратенко назначил вице-губернаторами и на другие руководящие посты в администрации края первых лиц из руководства ПАКТа.
   Компания, взяв в свои руки исполнительную власть, получила беспрепятственный доступ к бюджету, лицензиям, квотам и инвестициям. Создалась возможность полностью подчинить себе правоохранительные органы. Одним из способов обогащения руководства ПАКТа стало выбивание через краевую администрацию денег у правительства под масштабные программы, а затем прокручивание их по своему усмотрению. Чтобы в этом не было помех, Наздратенко добился замены представителя Президента, сместил начальника УВД, заменил начальника налоговой полиции. Средства массовой информации, критиковавшие команду губернатора, подавлялись. К концу 1993 года в крае установилось автократическое правление губернатора. Он позволял себе вмешиваться даже в вопросы компетенции федеральной власти, такие как демаркация границы с Китаем. Все это могло состояться лишь при поддержке Кремля, и Наздратенко любил подчеркивать дружеское расположение к нему окружения Президента. Кто именно покровительствовал Наздратенко, стало ясно в дни жесточайшего экономического кризиса 1996 года, до которого администрация довела край. Поддержать губернатора прилетел сам Александр Коржаков, тогда еще глава Службы безопасности Президента.
   Черепков был одним из немногих, кто публично – и с трибуны Совета народных депутатов края и в прессе – разоблачал коррупционеров. Вскоре он был выдвинут кандидатом в мэры Владивостока. Краевая администрация делала все, чтобы Черепков не был избран. Его не допускали на экраны телевидения, страницы газет, обливали грязью в листовках. И все же он победил восемнадцать других претендентов: за него проголосовало 67 процентов избирателей.
   За три дня до вступления Черепкова в должность все заместители мэра и начальники ведущих отделов ушли в отпуск. Краевая администрация начала блокаду Владивостока: вдвое была урезана доходная часть, прекращено выделение целевых средств из федерального бюджета, перекрыто финансирование сфер социальной защиты населения. Наздратенко издал постановление, обязывающее предприятия перечислять налоги непосредственно в краевую администрацию, минуя город. Провокации следовали за провокациями: то «Водоканалуправление» давало ложные сведения об уровне воды в водохранилищах и требовало ограничить ее потребление населением, то администрация края при плюсовой температуре в городе сообщала в Москву, что краевой центр заморожен и транспорт встал, требуется вмешательство МЧС. Финансовая блокада сопровождалась мощным пропагандистским накатом – обвинениями в некомпетентности и злоупотреблениях.
   Но мэр работал. За девять месяцев, пока он был главой города, удалось сделать многое. Разобрался он и с закупками нефтепродуктов. Монопольно их поставлял завод в Комсомольске-на-Амуре по ценам, на 30 процентов превышающим цены сибирских заводов. Интересы завода в Приморье обеспечивала фирма, во главе которой стоял вице-губернатор Чечельницкий. Свою фирму он финансировал из краевого бюджета и перечислил на ее счет миллиарды, предназначенные совсем для других целей. Криминальный бизнес вызвал интерес у Генеральной прокуратуры, но 37-летний вице-губернатор внезапно скончался. Черепков установил, что из ста квартир, выделенных городу, законно распределены три, остальные – по усмотрению чиновников. Квартирами одаривались нужные люди, среди них и вице-губернатор Лебединец. Мэр выяснил, кто воздвигает особняки в заповедной зоне Черная речка: почти все руководство края, московские чиновники и… уголовные авторитеты. В какую бы сферу хозяйствования ни вникал мэр, всюду натыкался на криминальные концы.
   Приходилось проявлять осторожность. Получив информацию, что готовится таран его «Волги», Черепков стал в основном пользоваться тяжелыми грузовыми машинами. Вечером в пятницу, когда Черепков один работал в мэрии, кто-то разлил на двух этажах здания ртуть. Некоторые его сослуживцы – из тех, кто явно не испытывал к нему расположения, – вдруг проявили заботу и стали настаивать на медицинском обследовании. Но Черепков помнил о судьбе своего молодого и здорового коллеги по депутатскому корпусу Курханова. Тот расследовал факты коррупции среди организаторов ПАКТа и внезапно скончался в больнице. Мэр отказался от услуг краевых медиков. В воинскую часть, где служил бывший секретарь мэра Андрей Козлов, прибыли три офицера Управления по борьбе с организованной преступностью во главе с капитаном Дудиным. Они вывезли солдата из части, привезли в комендатуру, заперли в камере, пригрозив, что он никогда отсюда не выйдет живым, если не сделает заявление, что Черепков его изнасиловал. Они заставили солдата сделать такое заявление и записали оговор на аудиокассету. Но Козлов оказался не так прост. Освободившись, он добрался до Владивостока и дал показания о случившемся для Генеральной прокуратуры.
   Среди офицеров УОП, допрашивавших Козлова в комендатуре, был и старший лейтенант Бугров. А вскоре после провала операции, в январе 1994 года, в гостинице «Владивосток» поселился бывший афганец Волков. Те, кто знал Бугрова, решили бы, что Волков – его брат-близнец. Он сумел познакомиться с 19-летним сыном мэра Владимиром и стал обращаться к нему с различными предложениями: то помочь джип купить, то заняться криминальным бизнесом, то получить помещение под офис. Несколько раз он приходил и к мэру, но Черепков отказывался его принять.
   В воскресенье, 6 февраля 1994 года, мэр работал в своем кабинете, дверь в приемную была открыта. Вошел Волков и попросил выделить помещение для офиса Афганского движения в Приморье. На его заявлении Черепков написал резолюцию: «Изыскать возможность. Доложить». 10 февраля Волков целый день пытался прорваться к мэру, и это ему удалось в конце дня, когда мэр уже выходил из кабинета и охрана стояла в дверях. Волков прокричал, что получил офис и хочет отблагодарить, бросил на стол голубой берет десантника и тут же вышел. Потом он скажет, что в берете были деньги.
   Вечером следующего дня в мэрию приехали прокурор Владивостока Ярошенко и сотрудники милиции. Прокурор вошел в кабинет мэра и предъявил ему постановление на обыск. Черепков прочел: в связи с тем, что он накануне получил от Волкова взятку в сумме трех миллионов рублей и часы «Омега», будет произведен обыск.
   В обыске принимал участие капитан Дудин. В комнате отдыха, примыкающей к кабинету, было душно и тесно, и понятой – жительнице Ташкента Светлане Лаптевой стало плохо. Все вышли, столпились возле нее, в комнате остался один капитан Дудин. После того как понятая вернулась из туалета, обыск продолжили и за сейфом в комнате отдыха обнаружили свернутые в трубочку денежные купюры, пересчитали – один миллион двести тысяч рублей. Одновременно в квартире Черепкова проводила обыск другая бригада. В тесной «хрущобе» толпилось с десяток человек, и понятые не видели, как сотрудники УОП на книжной полке нашли часы «Омега», а в кармане старого тулупа – конверт с миллионом рублей. Во время обыска арестовали Владимира Черепкова. Его обвинили в разбойном нападении на школу и хищении оттуда компьютеров.
   В ночной операции приняли участие около двухсот омоновцев, почти весь состав прокуратуры и УОП края и области. В эту ночь бодрствовало все руководство краевой администрации, УВД и прокуратуры. Была приготовлена и специальная пресс-группа. Черепкова в сопровождении автоматчиков к пяти утра доставили в городскую прокуратуру, но он отказался давать показания, требуя объяснить, в каком качестве его собираются допрашивать. Если как свидетеля, – то почему ночью и при автоматчиках? Если как обвиняемого – где обвинение? И прокурор Ярошенко не решился дать санкцию на арест Черепкова, хотя именно этого от него добивался его начальник – краевой прокурор. Скорее всего, этим он спас жизнь мэру, для которого уже была подобрана камера с соответствующим спецконтингентом.
   Под давлением общественности дело приняла к производству Генеральная прокуратура России. Расследование выявило много интересного: на деньгах, изъятых из комнаты отдыха мэра, отпечатков пальцев Черепкова не оказалось, зато там имелись следы пальцев капитана Дудина. При обыске был изъят листок бумаги, взятый со стола потому, что понятые сказали следователю, будто Черепков вынул его из кармана и выбросил. Этот листок следователь городской прокуратуры предъявил Волкову, и тот опознал обертку оставленных им в кабинете мэра денег. И экспертиза обнаружила отпечатки пальцев, но не Черепкова, а… понятой Лаптевой. На часах, изъятых в квартире, вообще не оказалось следов, как будто их занесла на полку неведомая сила. Деньги, обнаруженные в кармане тулупа, имели следы пальцев полковника Александра Бондаренко, заместителя начальника УОП, непосредственно командовавшего операцией под кодовым названием «Вирус».
   Дальше – больше. Долго искали жительницу Ташкента, понятую Лаптеву. Она оказалась под боком, во Владивостоке – продавщица Людмила Дудина, жена капитана и его же агент по кличке Роза, а второй понятой, Павел Зубов, – ее родной племянник. Выяснилось, что сам милицейский капитан во время службы в армии получил три года лишения свободы за кражу, а на полковника Бондаренко в бытность его начальником городского ОБХСС поступали заявления о получении им взяток, но дела прикрывались.
   На операцию «Вирус» было списано 120 тысяч долларов – все деньги, отпущенные УОП для агентурной работы на 1994 год. Дудин делал щедрые подарки участникам операции, и прежде всего агенту Розе, за ценную информацию о мэре. Оперуполномоченные сочинили полторы тысячи справок о расходе казенных денег. Бугрову-Волкову было дано три миллиона для передачи Черепкову, он подбросил 1 миллион 200 тысяч, а об остальных «забыл». За успешную операцию ему присвоили чин капитана, он был переведен во Владивосток, премирован японской автомашиной. Но этого показалось мало провокатору, и он пригрозил начальству, что расскажет о провокации прокурору, если ему не дадут 50 миллионов для приобретения двухкомнатной квартиры. Дали. Но поскольку в УОП денег уже не имелось, то на выручку пришла краевая администрация: из своих средств перечислила Бугрову 50 миллионов рублей. Бондаренко по ходатайству губернатора края стал начальником налоговой полиции и получил генеральский чин. С собой в полицию он взял и своего подручного – Дудина, и тот тоже был повышен в чине, стал майором.
   Однако, после того, как прокуратура прекратила дело против Черепкова и возбудила против его организаторов, губернатор обратился к Президенту с представлением об освобождении мэра, и Президент издал соответствующий указ. Наздратенко отправил в мэрию отряд ОМОН, милиционеры на руках вынесли Черепкова и его заместителя из кабинета на площадь и на глазах изумленных горожан внесли в машину «неотложной помощи». Мэром губернатор назначил Константина Толстошеина, бывшего претендента на эту должность, провалившегося на выборах, где он собрал всего 0,3 процента голосов избирателей. Два с половиной года добивался справедливости Виктор Черепков. И, как ни странно, добился. Суд признал незаконным указ Президента, и Президент подчинился, отменил его. Мэр вернулся в свой кабинет.
   Но считать победу Черепкова хеппи-эндом не приходится. Процесс над организаторами провокации сложен, и вокруг него кипят страсти. Еще до его начала, в последнюю декаду уходящего 1996 года российское телевидение в передаче «Совершенно секретно» сделало ее героями непосредственного руководителя провокационной операции «Вирус» милицейского генерала Бондаренко и «понятую Лаптеву», она же Дудина, она же агент Роза. Они жаловались, что прокуратура позволила раскрыть имена агентов, это было обнародовано в прессе и теперь им угрожает опасность. Генерал горячо доказывал с общероссийского экрана, что единственный способ борьбы со взятками – это провокация. Только такими «нетрадиционными методами» можно с ними бороться, а иначе ничего не получится. Бугров-Волков раздавал взятки направо и налево в отделах мэрии, и после того, как его раскрыли, чиновники остались безнаказанными.
   Устроители передачи не сказали, что участвуют еще в одной провокации – на этот раз политической. Передача проводилась накануне выборов в городское собрание Владивостока, в день, когда агитация запрещена. Ведь основная борьба в который раз шла между сторонниками мэра и сторонниками губернатора. Провокация переросла в политическую игру, и игра была сыграна. Это был лишь эпизод бесконечных распрей, политических игр и непрекращающихся провокаций в затянувшемся на годы противостоянии между администрацией Приморья и мэрией Владивостока, что негативно отражается прежде всего на жителях краевого центра и на экономике края.
   Редкое дело оканчивается победой жертвы, очень часто провокация торжествует. Непременная составляющая негласной деятельности органов безопасности и милиции – провокация используется как вид полицейской расправы. И для того, чтобы устранить должностных лиц, неугодных властям и самим провокаторам. И для того, чтобы за видимостью борьбы с коррупцией скрыть безнаказанность высокопоставленных воров, взяточников и акул преступного мира. Провокация остается важнейшим средством в политических играх при борьбе за власть.
   «Ох, боюсь я данайцев и вам советую бояться», – писал Ленин. И хоть не модно нынче цитировать вождя, этим его предостережением пренебрегать не следует.

Неприкасаемые

   Не прикасайтесь к помазанным Моим…
Пс. 104: 15

   Есть в стране такие служебные кабинеты, кресло в которых гарантирует «сидельцу» защиту от закона. Достаточно занять определенную должность, и ее обладатель может быть уверен: если он и совершит преступление, никто не посмеет его побеспокоить. Почти непреодолимая трудность для разоблачения взяточничества – категории должностных лиц, защищенных иммунитетом. Неприкасаемые – это судьи и депутаты, просто высокопоставленные чиновники, расследование преступной деятельности которых связано со сложными процедурами согласований и разрешений, сводящими на нет возможность привлечения их к ответственности. Это про них Зиновий Гердт говорил:

     Пока прохвост имеет пост,
     Нельзя сказать, что он прохвост…

   …В кассовый зал волгоградского железнодорожного вокзала вошел спортивно одетый мужчина средних лет, прошелся по залу, внимательно огляделся и встал в очередь к билетной кассе, а когда очередь подошла, спросил у кассирши: «Приготовили?» – «Приготовила», – ответила кассирша. Мужчина достал из кармана джинсов пакет из-под молока и протянул его в окошко. Кассирша опустила в пакет 500 долларов, мужчина взял, положил в карман и направился к выходу. Когда рядом оказались люди и схватили его, мужчина закричал: «Провокация!» – но видеокамера четко зафиксировала руку с пакетом.
   В линейном отделе милиции, куда его доставили оперативники ФСБ, мужчина поднял крик: какое право они имели задерживать его, члена областного суда? И действительно, у мужчины оказалось удостоверение на имя члена областного суда Волгина Михаила Федоровича. Оперативники выразили удивление: дескать, и не подозревали, что задержали судью. В милицию приехал начальник следственного отдела областной прокуратуры. «Миша, ты же меня знаешь!» – обратился к нему Волгин. «Не знал, что это тебя задерживают», – ответил тот.
   Вопросы судьи и ответы на них не были случайными. Если сотрудники следственных органов знали, что мужчина в джинсах – судья, задерживать его не имели права. Судья – личность неприкосновенная. Только Генеральный прокурор России может обратиться за согласием в квалификационную коллегию при областном суде на проведение оперативно-розыскного мероприятия по разоблачению судьи, а коллегия рассматривает вопрос в присутствии подозреваемого судьи. Даже неспециалисту понятно, что при такой процедуре обращение в коллегию бессмысленно. Вот почему следственные работники и разыграли задержание неизвестного взяткополучателя.
   Началось все с того, что сына кассирши вокзала Агалаковой привлекли к уголовной ответственности. Чтобы облегчить его участь, мать была готова на все. Через родственницу она познакомилась с Волгиным, пришла к нему в кабинет, показала обвинительное заключение, и тот обещал помочь. Как потом выяснилось, он ничего не сделал, чтобы помочь юноше, но, узнав, что суд приговорил его к двум годам условно, потребовал у Агалаковой 500 долларов. Сказал, что надобно дать и судье, вынесшему мягкий приговор, и прокурору, выступавшему в суде. Агалакова пыталась от него скрываться, но он ее находил, звонил, грозил, что областной суд отменит приговор за мягкостью наказания. В конце концов вымогатель, как говорится, достал женщину, она не выдержала и пришла в управление ФСБ.
   Заявление Агалаковой приняли, но встала проблема, как проверять. Против судьи дело возбудить нельзя, и находчивый следователь возбудил его против родственницы Агалаковой, которая привела ее к судье. Вся операция была спланирована против неизвестного взяткополучателя, и кто знал заранее, что им окажется сам судья?
   Суд соседней, Астраханской области, рассматривавший дело, принял версию оперативников и следователя прокуратуры и признал судью виновным в посредничестве при даче взятки и мошенничестве. Мера наказания судье была определена в три года лишения свободы, но… условно.
   Хотя бы так! Ибо незадачливый судья оказался первым за три года после принятия закона «О статусе судей» (1992 г.), кого удалось привлечь за взяточничество. «Известия», сообщившие об этом, снабдили заметку Ю. Королькова «Осудить судью непросто» характерным подзаголовком: «Многие служители Фемиды берут взятки, но срок пока получил только один». В прокуратуру, ФСБ, милицию поступает информация о судьях-взяточниках, однако проверить ее правоохранительные органы не имеют права: своим статусом судья плотно защищен. Хитроумные волгоградцы прорвали, казалось бы, замкнутое кольцо. Другим это пока не удается.
   В Москве следователь городской прокуратуры, получив заявление о вымогательстве взятки судьей Перовского муниципального суда Ольгой Кузнецовой, возбудил дело против секретаря суда, выступавшей посредником и не обладавшей судейским иммунитетом. Это позволило провести фиксацию передачи взятки. К кинотеатру «Киргизия», где была назначена встреча, пришла родственница подсудимого Максимова. Ни о чем не подозревая, к ней подошла секретарь суда Яковлева, и Максимова вручила ей конверт, в котором находились 1250 долларов, помеченных предварительно в РУОП. Передача снималась на видеопленку, было отснято и как Яковлева подошла к автозаправочной станции, и как туда подъехала «Нива» и из нее вышла Кузнецова. Яковлева вручила ей конверт, судья, отсчитав какую-то сумму, передала ее секретарю и уехала. Судью задержать никто не решился, а у Яковлевой оказалось только 250 долларов – значит, Кузнецова увезла тысячу. Только спустя месяц было возбуждено уголовное дело, однако для изъятия предмета взятки требуется разрешение квалификационной коллегии. Но оно стало и не нужно: никто не будет хранить улику против себя. Все же в конце концов разрешение на привлечение Кузнецовой Высшая квалификационная коллегия дала, прокуратура предъявила Кузнецовой обвинение в получении взятки, и дело было передано в Верховный суд. Но сенсации не получилось, милиции не удалось четко зафиксировать момент передачи ей денег, и суд пришел к выводу, что секретарь оговаривает судью: 1000 долларов ей не передала, деньги взяла себе, за что и получила три года… опять же условно.
   В Екатеринбурге за грабежи и вымогательство был арестован главарь банды Цыганов. Чтобы изолировать от других бандитов, его отправили в пермский следственный изолятор. Но судья Ленинского района Перми освободил его из-под стражи. Освобождение Цыганов ознаменовал побоищем в казино Екатеринбурга, во время которого был убит бандит из конкурирующей группировки. После этого Цыганов исчез. В Саранске суд освободил под подписку о невыезде Александрова – участника убийства офицера внутренней службы. Его ищут уже несколько лет.
   Главарь преступной группировки в Новосибирске Василенко развлекался пальбой из пистолета в общественном месте. Был арестован. Но суд Центрального района изменил ему меру пресечения на подписку о невыезде. Оказавшись на свободе, бандит из автомата расстрелял человека. Там же, в Новосибирске, был задержан некто Хаджиев с чемоданом, в котором оказалось одиннадцать пистолетов. Судья Железнодорожного района освободил его из-под стражи. Хаджиев без промедления скрылся в Чечню.
   В марте 1995 года на аукционе фирмы «Штаргардт» в Берлине были выставлены 63 редких исторических документа, некогда принадлежавших семье Мекленбургов. Продавцом был российский гражданин Владимир Файнберг. Четырнадцать документов приобрел потомок знатного германского рода. Он решил проверить их подлинность и прислал ксерокопии в Российский государственный исторический архив в Петербурге. Работники архива посмотрели фонды и ахнули: документы были вырезаны из папок бритвой. Подозрение пало на Файнберга, ранее судимого за хищение документов из архива и получившего за это шесть лет. У него дома был произведен обыск и обнаружено несколько сумок с похищенными из архива историческими документами. Файнберг был арестован. Выяснилось, что он подкупил милиционера Бессмертнова и тот во время дежурства ночью пропускал в архив Файнберга и его приятеля Зайцева. Уходили они с полными сумками. Следствие в апреле 1996 года еще не было окончено, специалисты произвели экспертизу только 80 процентов похищенных документов и оценили их в 18,5 миллиона долларов, но известный в Петербурге своей строгостью председатель Дзержинского федерального суда Геннадий Стуликов на этот раз учел признание вором своей вины, хотя тот и не думал признаваться, и освободил его под залог в 50 миллионов рублей (10 тысяч долларов). Файнберг тут же отбыл в Соединенные Штаты Америки.
   Судья Тагилстроевского суда Свердловской области Татьяна Тюрина под залог в 70 миллионов освободила из-под стражи российского Аль Капоне – главаря жестокой банды Сергея Курдюмова. В октябре 1992 года в центре Екатеринбурга, во дворе дома, где живет губернатор области Эдуард Россель, средь бела дня боевики Курдюмова расстреляли из автоматов главаря соперничающей группировки Олега Вагина и трех его телохранителей. В 1993 году курдюмовцы в ответ на аресты бандитов дали несколько залпов из гранатометов по зданию Управления по борьбе с организованной преступностью и главному административному зданию столицы Урала – Дому Советов. А в конце года Курдюмов с боевиками выехал на зарубежные «гастроли». В Будапеште был ликвидирован еще один конкурент вместе с телохранителями. По подсчетам угрозыска, группировка Курдюмова состоит из трех десятков бандитов, на ее счету не менее тридцати убийств, несколько взрывов автомашин и домов. После почти полугода оперативно-розыскных мероприятий, в 1995 году наконец удалось арестовать находившегося на нелегальном положении главаря. Но в апреле 1996 года он с легкой судейской руки снова оказался на свободе и, разумеется, тут же исчез. Семьдесят потерянных миллионов он возместит при первом же налете. А вот что делать свидетелям, уличавшим бандита. Какой судья их защитит?
   Простор для судебных злоупотреблений несравнимо шире по гражданским и хозяйственным делам. Они меньше привлекают общественное внимание, спор по гражданско-правовым отношениям дает аргументы обеим сторонам, и суд всегда имеет возможность для маневра, а истцы и ответчики предпочитают потерять какую-то часть искомой или удерживаемой суммы, чем все деньги. Криминальные структуры поняли, что для господства в экономической сфере необходимо иметь доступ к рычагам управления финансами и приватизацией, а для этого нужно подчинить себе не столько уголовные и общегражданские суды, сколько арбитражные. Здесь установилась такса взятки – обычно 10 процентов от суммы иска. А споры, бывает, рассматриваются на многие миллиарды! И дело «сгоревшего» арбитражного судьи, краснодарца Черникова, не возникло бы, если бы от его действий потерпела не таможня, а какая-либо коммерческая фирма.
   Расскажу о гражданском деле, в котором мне довелось участвовать, представляя интересы ответчика. Директор фирмы по продаже недвижимости Ларьков в 1994 году купил в фирме «Нико» реэкспортную «Ладу» седьмой модели. Полгода покатался, наездил 15 тысяч километров и решил, что можно заработать, если ловко использовать закон «О защите прав потребителей». Он нашел неисправность – плохо работал подъемник стекла на правой двери и подал иск к продавцу о возмещении стоимости машины и морального вреда. В суд истец представил справку о стоимости ремонта автомашины (без указания ее номера) на 70 тысяч рублей, но даже простым глазом было видно, что год в справке переправлен с 1993-го на 1994-й, а в 1993 году он был владельцем старой машины той же марки. Автомобиль должен был дважды – через три и через десять тысяч километров пробега – пройти гарантийное техническое обслуживание. Но Ларьков заявил в суде, что от этого он отказался, так как постановка на учет на вазовской станции техобслуживания слишком дорога – 200 тысяч рублей. Вторая причина (и Ларьков повторял ее на трех судебных заседаниях) – при продаже ему не была выдана сервисная книжка. На четвертом заседании она неожиданно появилась, и, разумеется, талоны технического обслуживания были в целости и сохранности. Обозрев сервисную книжку, судья заявила, что книжка на английском языке, который покупатель не обязан знать. Мои доводы о том, что правила техобслуживания изложены не в сервисной книжке, а в руководстве по эксплуатации и оно на русском языке, что в сервисной книжке – только отрывные талоны с указанием километража и что истец, имевший до этого две машины той же марки, не мог не знать правил обслуживания и, наконец, если они ему непонятны, то закон обязывает покупателя обратиться за разъяснением к продавцу, судья Московского района Петербурга Кирикова выслушала и… взыскала в пользу Ларькова стоимость автомашины, моральный вред в размере половины ее стоимости – 50 миллионов рублей и даже не обязала вернуть продавцу старую машину, что является непременным условием расторжения договора.
   Сама процедура суда не оставляла сомнений в предвзятости. После бурных прений сторон судья ушла в совещательную комнату и вышла оттуда менее чем через минуту. Я не успел даже опуститься на стул. Очевидно, она только дошла до стола, взяла заранее заготовленное решение и вышла объявить его. Уже после суда выяснилось, что дело рассматривалось не по подсудности: Ларьков живет в Невском районе, фирма продавца находится во Фрунзенском, и адрес, указанный Ларьковым в исковом заявлении, неправилен, что судья, безусловно, знала, так как судебная процедура предусматривает установление личности истца по паспорту. По моей жалобе президиум Санкт-Петербургского городского суда пересмотрел в надзорном порядке дело и отменил решение судьи Кириковой.
   Из всех приведенных случаев судейского произвола вывод о взятке прямо сделать нельзя. Но обстоятельства требуют тщательной проверки. Однако даже в тех случаях, когда есть прямое заявление о взятке, его нельзя проверить следственным путем, а также провести необходимые оперативно-розыскные мероприятия. Если же правоохранительные органы все же получают сведения о взятке, полученной судьей, они признаются недопустимыми и не имеющими доказательственной силы.
   Так, в Управление по борьбе с организованной преступностью города Тольятти обратился с заявлением о вымогательстве взятки судьей Кузиным некий Богданов. Он был недавно осужден районным судом к пяти годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора. За столь мягкое наказание судья, по заявлению Богданова, потребовал у него изрядное вознаграждение, угрожая в противном случае найти повод для отмены отсрочки. Богданов, не видя иного выхода, пришел в РУОП, и там его снабдили радиомикрофоном. Разговор между Богдановым и Кузиным, происходивший в кабинете судьи, был записан оперативниками. Против судьи на основании материалов аудиозаписи было возбуждено уголовное дело. Но, узнав об этом, Кузин обратился в суд с жалобой на незаконные действия милиции. Милиция вторглась в его служебный кабинет, писал судья в жалобе, а это до возбуждения уголовного дела запрещено. Тольяттинским милиционерам не удалось сделать так, как это сумели сделать их волгоградские коллеги. В заявлении Богданова Кузин назывался судьей, да и разговор между заявителем и вымогателем происходил не на вокзале, а в служебном кабинете судьи. Суд признал действия работников милиции незаконными, и важнейшая улика – аудиозапись разговора, как полученная с нарушением закона, утратила силу.
   Во все времена взяточничество судей представлялось самым опасным, оно более всего подрывает авторитет государственной власти. Исторически законодательство против взяточничества почти во всех странах, включая и наше отечество, начиналось с запрета получать судьям вознаграждение со стороны. Не случайно и первая известная в мире казнь за взятку была совершена над судьей. В Древней Персии царь Камбиз приговорил к смерти подкупного судью, а кожей, снятой с казненного, велел покрыть судейское кресло.
   В нашей стране судьям не только не грозят столь страшные кары, но практически они избавлены от любых наказаний и могут без опаски идти на злоупотребления. Многие годы демократическая общественность добивалась несменяемости судей: только это, как показал западный опыт, обеспечивает их полную независимость. Страна устала от «телефонного права». Но за что боролись, на то, как говорится, и напоролись. Независимость судей от власти обернулась независимостью от закона и неприкосновенностью при совершении злоупотреблений. Очевидно, рановат для нашей слабо развитой демократии и принцип несменяемости, поскольку он на российской ниве тут же был доведен до абсурда, превратился в гарантию безответственности и развязал руки коррумпированным судьям. Судья-взяточник, делая поблажку преступнику или освобождая его от ответственности, затем отыгрывается на тех, от кого он взятки не получил. Ему ведь надо замаскировать взяточный приговор, показать, что он исправный элемент судебной машины и борется с преступностью.
   Невозможность борьбы со взяточничеством судей стала настолько очевидной, что Конституционный суд вынужден был рассмотреть вопрос о механизме возбуждения уголовных дел против них. Он пришел к выводу, что усложненный порядок возбуждения уголовного дела в отношении судьи «выступает лишь в качестве процедурного механизма и способа обеспечения независимости судей и не означает освобождения от уголовной или иной ответственности». При соблюдении определенных процедур судья, конечно, может быть привлечен к ответственности. Но суть как раз в том и состоит, что соблюдение установленной законом процедуры исключает сбор доказательств по таким преступлениям, как взяточничество. Противоречие между независимостью судей и механизмом привлечения к ответственности судьи-взяточника осталось неразрешенным.
   Наличие в стране категорий неприкасаемых имеет старую традицию. Традиция эта сложилась вовсе не в отношении судей, а в отношении высокопоставленных чиновников. Всегда есть категории чиновников, привлечение которых к ответственности связано с особым порядком и специальной процедурой, что в большинстве случаев исключало это привлечение. При господстве КПСС для того чтобы привлечь к ответственности члена партии, требовалось согласие райкома, а если это ответственный работник, то и горкома или обкома в лице первых секретарей этих комитетов. Мне в период моей работы следователем не раз приходилось получать такие санкции, на ответственных лиц по делу Главторга их давал первый секретарь Ленинградского горкома Г.И. Попов.
   Даже допросить как свидетеля ответственного партийного работника без соответствующего разрешения было нельзя. По делу Ленинградского управления торговли понадобилось в связи с ходатайством обвиняемых допросить второго секретаря горкома (она же член Президиума Верховного Совета РСФСР) А.П. Байкову. Я не мог, как положено, пригласить ее к себе, а поехал к ней в Смольный. Прежде чем ответить на мои вопросы, она при мне позвонила первому секретарю обкома Толстикову и сообщила ему, на что просит у нее дать ответ следователь. В разговоре с главным партийным боссом было решено, что она «даст справку». Я записал ее ответы, уехал к себе, составил справку (очевидно, положение свидетеля смущало высокого партийного чиновника) и снова привез ее Байковой на подпись. В заседании Верховного суда это вызвало справедливые нападки подсудимых. Но суд отказал защитникам в ходатайстве о вызове Байковой в суд как свидетеля и огласил справку – порядок был известен.
   В 70-е годы прокуратура СССР так и не смогла добиться привлечения к уголовной ответственности председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР Я. Насреддиновой, хотя был осужден за дачу взяток ряд лиц, от которых она получала и деньги и драгоценности за выдвижение на должность, поддержку ходатайства о помиловании и решение других вопросов, что были в ее компетенции по должности Председателя Президиума Верховного Совета Узбекской ССР. Ее, правда, освободили от высокой должности, но назначили… заместителем союзного министра. При вызовах в прокуратуру Насреддинова неизменно демонстрировала следователям фотокарточки, где она красовалась среди членов семьи Брежнева или Подгорного.
   Прокуратура около двух лет добивалась согласия ЦК КПСС на привлечение к ответственности за взяточничество Чурбанова. Наезжая в столицу, я частенько заходил в следственный отдел по особо важным делам к его начальнику, моему старинному приятелю Каракозову, с которым меня связывали годы совместной работы. Герман Петрович показывал справки, которые он сочинял для ЦК и КПК, и возмущался: «Двадцать пять взяткодателей уличают брежневского зятя, а им (чиновникам ЦК и КПК. – А. К.) все мало, требуют подробностей, и тут же они становятся известными Чурбанову».
   В советские времена депутат – фигура декоративная. Но наделенная некоторыми привилегиями. Важнейшая из них – неприкосновенность. На привлечение к ответственности депутата Совета любого уровня, начиная с сельского, требовалось согласие исполнительного комитета этого совета. Все руководящие чиновники были депутатами, и их привлечение создавало большие трудности для следователя, особенно в провинции. В 1989 году депутаты всех уровней добились подтверждения привилегии на неприкосновенность, это рассматривалось как признак демократии. До снятия депутатских полномочий депутата, как и судью, нельзя задержать даже во время совершения преступления, нельзя произвести у него обыск.
   Для подтверждения данных о коррупции депутата оперативникам и следователям приходится прибегать к разного рода хитростям. В 1992 году управление ФСБ по Москве и Московской области получило сведения, что депутат Моссовета, супрефект муниципального округа «Крылатское» Смышников должен был получить взятку за подпись на документе о выделении земельного участка под строительство торгового центра. Задержать депутата в Москве сотрудники ФСБ не решились. Но им повезло, они узнали, что Смышников фактически живет не по месту прописки, а у новой жены, за пределами кольцевой дороги, то есть на территории, где он не обладает депутатской неприкосновенностью. Они пришли в эту квартиру после того, как супрефект получил деньги, и попросили разрешения ознакомиться с содержимым коробки, откуда вываливались доллары. Сюжет был отснят на видеопленку и показан по телевидению. Неделю Моссовет решал вопрос о прекращении депутатских полномочий Смышникова и, наконец, решил – большинством в один голос. За эту неделю супрефект мог уничтожить компрометирующие его документы.
   Сергей Станкевич был человеком известным. Молодой ученый-историк, он стал народным депутатом СССР и в числе других депутатов съезда вошел в межрегиональную группу, возглавлявшуюся Сахаровым и Ельциным. Вскоре он – в окружении Ельцина и энергично продвигается по коридорам власти. Станкевич стал первым заместителем председателя Моссовета и советником Президента по политическим вопросам. Как и многие из «демократов», поднявшихся на верхние этажи, он получил доступ ко всем возможностям, которые дает обладание властью. Как-то к нему на прием пришла дочь покойного министра внешней торговли СССР Николая Патоличева. Она попросила помочь прописаться в квартиру отца, где жила вместе с ним и еще при его жизни собрала документы, но не успела окончательно все оформить. Станкевич обещал разобраться. И разобрался – спустя некоторое время семья Патоличева была выселена, а в министерскую квартиру въехал новый владелец. Читатель, наверное, уже догадался кто – это был Сергей Станкевич.
   В июле 1992 года проводился оперный фестиваль «Красная площадь приглашает». Станкевич вошел в оргкомитет. К нему, советнику Президента, обратились за помощью организаторы оперного шоу – не хватало денег. Станкевич помог. При его содействии было выдано из госрезерва 600 тысяч долларов и 30 миллионов рублей в кредит (хотя валютный госрезерв может расходоваться только на погашение внешнего долга или на чрезвычайные траты). Фестиваль с треском провалился: не приехали «звезды», не пошли на площадь зрители, шоу пришлось свернуть на четыре дня раньше срока. Возникли подозрения, что часть денег организаторы присвоили. Расследование показало, что закон был нарушен и это позволило одному из организаторов – Сохадзе перевести валюту на счет своей фирмы в Лондон, где Станкевичу за услуги и было вручено 10 тысяч долларов. Но депутат допустил оплошность – выдал фирме собственноручную расписку. Когда история получила огласку, Станкевич занимал кресло одного из руководителей фракции проправительственной партии ПРЕС в I(V) Государственной думе. Прокуратура обратилась в Думу за согласием на привлечение депутата к ответственности. Из 450 депутатов высшего законодательного форума за снятие неприкосновенности проголосовало 128, а большинство – 297 просто уклонилось.
   Так проявилось удивительное единство непримиримых фракций – демократов разных оттенков, коммунистов, жириновцев. Депутаты боятся создать опасный для себя прецедент, поэтому они уберегли от ответственности и Жириновского – за пропаганду войны, и Мавроди – за уклонение от уплаты налогов. Из множества преступлений, совершенных депутатами, лишь в единичных случаях виновных предали суду. Только после того, как была избрана новая Дума, куда Станкевич не вошел, прокурор Москвы дал санкцию на его арест. Но самого взяточника давно нет: он не стал дожидаться неблагоприятного развития событий и, решив не искушать судьбу, покинул Россию. Через два года он случайно обнаружился в Польше. Когда речь зашла о его выдаче, Станкевич вспомнил о своих польских предках, и польская Фемида отказала российской прокуратуре в попытке добиться правосудия.
   Депутатский иммунитет оказался надежным средством защиты от ответственности даже за убийство. Предприниматель Сергей Скорочкин стал двойным убийцей, имея в кармане депутатский мандат I(V) Думы. Владелец водочного завода «Спирт» в подмосковном Зарайске, он чувствовал себя хозяином в своем городке. В депутаты был избран как независимый кандидат и в Думе примкнул к ЛДПР. Поздним вечером 1 мая 1994 года Скорочкин возвращался после ресторана домой. Возлияния не помешали ему сесть за руль «Волги». На одной из улиц дорогу машине преградила группа гулявшей молодежи. Депутат, озлобленный тем, что ему не уступают дорогу, вышел из машины и начал кричать. Возникла перебранка – Скорочкин и некий Ираклий Шанидзе осыпали друг друга оскорблениями. Скорочкин уехал, но через некоторое время вернулся, вооруженный автоматом. Он увидел Шанидзе, провожавшего девушку. Депутат расстрелял своего обидчика, а потом и нежелательного свидетеля – Светлану Гусеву, хорошо знавшую его. Жители близлежащих домов, разбуженные автоматной стрельбой, слышали, как женский голос умолял: «Сережа, не стреляй. Я никому ничего не скажу!» Но Сережа был неумолим…
   Скорочкин был допрошен в тот же день. Сначала он отрицал все, потом заявил, что девушку убил Шанидзе, а ему пришлось убить его, обороняясь. Дума не дала согласия Генеральной прокуратуре на привлечение Скорочкина к ответственности. Но он все-таки решил бежать, пока следствие не представило новых улик. В спешке он продал свою недвижимость, в том числе и водочный завод. Покупатель – некий Николай Лопухов – сразу всей суммы выплатить не смог и остался должен 400 тысяч долларов. Скорочкин слишком спешил и, не дожидаясь получения всех денег, уехал в Англию. Должник же не торопился возвращать деньги. Тогда депутат установил ему предельный срок – 1 февраля 1995 года. День просрочки – и сумма долга возрастет в полтора раза.
   Утром 1 февраля Скорочкин прилетел в Москву и сразу поехал в Зарайск. А ближе к полуночи в бар, где Скорочкин встречался с друзьями, ворвались четверо «омоновцев». Они скомандовали: «Всем на пол». Скорочкин, лежа, как и все, лицом вниз, пытался заявить о своей депутатской неприкосновенности. Но «омоновцы» подняли его, отобрали депутатское удостоверение, надели наручники и увели. Труп Скорочкина обнаружили на следующий день с мешком на голове и четырьмя пулевыми отверстиями. Жириновский объявил о политическом убийстве, и депутату были устроены пышные похороны. Однако вскоре выяснилось, что к политике это не имеет отношения – просто должник счел более выгодным вместо возврата денег часть их истратить на киллеров. Так неприкосновенность обернулась для депутата смертью.
   Иммунитет депутатов-уголовников вызвал столь широкое возмущение, что стал предметом политической борьбы. В конце концов Конституционный суд вынужден был рассмотреть этот вопрос и внести коррективы в статус депутата. Суд подтвердил неприкосновенность народных избранников лишь в связи с их депутатской деятельностью, и это уже большой шаг вперед. Правда, от обвинения в коррупции депутаты по-прежнему защищены броней неприкосновенности. Если депутат берет взятки за использование своего положения или продает свой голос – это депутатская деятельность, и он, как и прежде, может чувствовать себя спокойно.
   Это подтвердил в ноябре 1996 года Совет Федерации, грудью заслонивший своего коллегу Юрия Кравцова, когда Генеральный прокурор запросил согласия на предание его суду. Суть дела весьма тривиальна. В июне 1994 года в Санкт-Петербурге состоялись выборы в городское Законодательное собрание. Среди избранников питерского народа оказался Кравцов – от близкого коммунистам объединения «Любимый город». Собрание сделало его своим председателем, а через год в июне 1995-го, квартиру № 81 в доме № 42 по Зверинской улице, что на Петроградской стороне, купила новая владелица. Да и как было не купить? Семья все же из трех человек – муж, жена, дочь – и владеет всего двумя квартирами: двухкомнатной и однокомнатной. А тут сразу пятикомнатная в доме-памятнике, в престижном районе и недорого. Только совсем бедный не выложит 36 миллионов за такую квартиру: это по 40 долларов за метр при реальной цене в полтысячи. К тому же в этом старом питерском доме сохранилось множество коммунальных и неприватизированных квартир, которые требовали срочного капитального ремонта, и заказчик – управление по строительству и реконструкции Петроградского района – охотно пошел жильцам навстречу, он подписал договор с фирмой «Терес» о капитальном ремонте аварийных квартир. Цена договорная – 350 миллионов рублей. И подрядчик начал спасение квартир. Казалось бы, неслыханно повезло жителям коммуналок – другого такого случая не только в городе на Неве, но и по всей стране не найти.
   В рекордный срок фирма «Терес», как зафиксировал акт приемки выполненных работ по дому № 42, провела протезирование и антисептирование балок перекрытий, разобрала старый паркет и положила новые полы из штучного дубового паркета, а потом даже покрыла лаком, обеспечила звукоизоляцию, навесила съемные потолки, установила светильники, повесила зеркала и поставила мебель в прихожей. Особенно любовно строители отделали туалет и ванную комнату: поставили унитаз «Gustaw», ванну с гидромассажем, установили специальную систему подогрева пола. Ну совсем как на вилле американского миллионера. Только за технический надзор за капремонтом было уплачено 14 миллионов рублей. За сам ремонт, как и предусмотрено по договору, в октябре 1995 года в три приема заказчик перевел подрядчику 350 миллионов рублей, что соответствовало – ни много ни мало – 75 тысячам долларов США.
   Что удивило ревизоров – так это то, что унитаз в доме заменен почему-то один, раковины – две, колонка – одна, навесные потолки сделаны только в пяти комнатах и дубовый паркет уложен на площади 123,2 квадратных метра – ровно столько, сколько в пятикомнатной частной квартире № 81. А ведь она не значилась в акте приемки!
   Нетрудно догадаться, что ни одну коммуналку никто не ремонтировал – ни капитально, ни косметически. А государственные, столь дефицитные для города средства ушли на ремонт одной квартиры, той самой № 81, которая принадлежит Галине Кравцовой, законной супруге главы законодательной власти. Сколько усилий надобно приложить горожанам, чтобы добиться замены перегоревшей лампочки в подъезде и сколько раз услышать в ответ на просьбу: «Нет денег!» За ремонт со строителями расплатился Комитет по управлению городским хозяйством, взамен Кравцов пообещал его руководителям посодействовать в увеличении финансирования. Прокуратура привлекла Кравцова к ответственности. Ему было вменено присвоение путем мошенничества 350 миллионов рублей, что одновременно расценено и как получение взятки.
   Служебное положение Кравцова в Петербурге, решили его коллеги по Совету Федерации, неразрывно связано с депутатской деятельностью в Федеральном собрании. «А раз так – не следует создавать прецедент, все мы не без греха». Раздавались, правда, голоса, что отказ прокуратуре дискредитирует Совет Федерации в глазах избирателей и повторяет историю со Станкевичем. Но только 12 сенаторов согласились с таким подходом, 76 проголосовали за то, чтобы дело было прекращено. К сдержанности в этом вопросе призвал своих коллег губернатор Санкт-Петербурга Владимир Яковлев. Еще бы, ведь это он, будучи еще вице-мэром, дал добро на оплату ремонта и меблировку квартиры Кравцова!
   Прокуратура нашла выход в привлечении к ответственности двух чиновников из Комитета по управлению городским хозяйством. Они непосредственно дали указание о ремонте квартиры Кравцова и задним числом, год спустя, как только началась ревизия, приняли от него заявление. Но главу города, чью волю они выполняли, даже и не допрашивали. Обвинение в даче взятки, отпало из-за отсутствия взяткополучателя – ведь нельзя же было сказать, что имярек дал взятку неустановленному лицу, являющемуся председателем Законодательного собрания Кравцовым. Комедия суда состоялась в январе 1998 года. Это был забавный, но унизительный для демократии и правосудия спектакль, в котором «примадонна» – свидетель Кравцов выступал в роли страдальца, чье право на бесплатный унитаз подрывают политические недоброжелатели. Конечно, суд должен был оправдать «стрелочников». Но то обстоятельство, что Фемида во всем происшедшем не обнаружила преступления, некоторые питерские газеты прокомментировали требованием установить в каждой частной квартире за счет города джакузи. А почему бы и нет?
   В случае обсуждения вопроса об ответственности того или иного криминального депутата, а уж особенно коррупционера, его коллег обычно тревожат комментарии прессы, что, по их мнению, нарушает презумпцию невиновности. Да, для правового государства гарантии прав личности – святое. Презумпция невиновности многие годы была пустой декларацией, буржуазным предрассудком, о ней вспоминали, только чтобы показать, какая демократическая у нас страна. При советской власти презумпция ведь тоже существовала. Но действовала строго избирательно – по команде сверху. Нынче эту команду давать труднее, хотя и дают. Теперь избирательный принцип презумпции действует, главным образом, в зависимости от должности, богатства и связей. Откровенные мошенники становятся депутатами парламента, откровенные воры претендуют на высшие государственные посты – презумпция невиновности срабатывает четко. А случись беда с простым человеком, ему такую презумпцию покажут – век будет помнить!
   Борьба с коррупцией не прекращается. Коль попадется тот, кто рангом пониже и у кого взятка пожиже, уж он-то наказания не избежит. Чем выше пост и чин взяточника или казнокрада, чем больше он вытащил из государственного кармана, тем лучше он защищен. Попугать любят, пошуметь, но результат известен заранее: депутаты своего не сдадут. При полном бессилии органов охраны правопорядка наиболее действенным средством борьбы с коррупцией верхов, разоблачения неприкасаемых является гласность. Единственное, чего верхи все же боятся. Пока существует это величайшее завоевание демократии, надежда на то, что коррупция будет, по крайней мере, поджиматься, что где-то можно прижать высокопоставленного взяточника и вора, остается.

Advocatus dei – advocatus diaboli

   Клин клином выбивать надо – адвоката ищу.
М. Е. Салтыков-Щедрин

   Строгий читатель может мне сказать: был следователем, разоблачал взяточников, а теперь адвокат и защищает тех же взяточников. В рыночной России адвокат представляется этаким жирным пронырой, отмывающим от тюрьмы коррупционеров, самодовольным демагогом, чей образ для миллионов телезрителей ассоциируется с обликом депутата Госудумы Андрея Макарова, получившего известность как защитник Юрия Чурбанова и успешно использовавшего эту известность уже для политической карьеры. Стало модным говорить о всесилии опытных защитников, получающих в отличие от бедных судей, прокуроров и следователей баснословные гонорары за развал даже «крепко сшитых» уголовных дел. Телешоу некоторых звезд столичной адвокатуры, упоминавших о своих многотысячных (в долларах) гонорарах, или объявление в справочнике петербургской адвокатуры о том, что адвокат имярек «при высокой гонорарной практике обеспечивает достижение неплохих результатов по конкретным делам», способствуют такому представлению о современном стряпчем.
   «Адвокат для нас вообще фигура подозрительная – защищает права преступников, да еще за деньги. А разве у преступников могут быть права?» – иронически прокомментировал взгляд обывателя известный правозащитник Сергей Ковалев. Многие рассматривают адвоката как посредника по взяткам между преступником и судом. Действительно, в силу процессуального положения адвокат представляет интересы своего подзащитного перед следователем и судом, и есть, – и всегда были – адвокаты, выступающие посредниками по передаче взяток следователям и судьям.
   В 1996 году авантюрист, чьи похождения еще ждут своего романиста, столичный адвокат Дмитрий Якубовский сидел в петербургских «Крестах» как обвиняемый по делу о краже старинных рукописей из Российской национальной библиотеки. Из тюремной камеры он обратился с заявлением о даче взятки судье Санкт-Петербургского городского суда Жарову, который должен был рассматривать дело о хищении рукописей. Жаров незадолго до этого занимался делом руководителей известной малышевской преступной группировки, он освободил самого Малышева, оправдал второе лицо группировки – Кирпичева, и Якубовский решил подкупить его, избрав в качестве посредника защитника Кирпичева Владимира Терновского. Для подкупа было предназначено 100 тысяч долларов, и мама Якубовского обеспечила наличность, передав ее адвокату. Но вскоре Якубовский узнал, что дело перешло к другому судье, и он пожертвовал адвокатом, предпочтя «явку с повинной». И действительно, когда оперативники РУОП задержали адвоката Терновского, то при обыске у него нашли 80 тысяч долларов. Не зная о показаниях Якубовского, он заявил, что деньги… нашел.
   Теперь, наверное, стало больше адвокатов, посредничающих в передаче взятки. Для некоторых это даже основная часть «профессиональной» деятельности. Таких адвокатов называют «черными». Появились защитники, представляющие мафиозные группировки, – бандитские адвокаты. Они защищают не столько своего клиента, сколько интересы «братвы». Банда навязывает их своему члену или даже другому лицу, если она стремится держать его поведение под контролем. Бандитский адвокат должен жить по правилам «братвы». В противном случае его ждет кара. Адвокат Птицын заверил своего клиента, что за его освобождение из-под стражи нужно передать судье 60 тысяч долларов. Банда дала адвокату требуемые деньги, и бандит действительно был освобожден судом. Но вскоре по своим каналам «братва» узнала, что адвокат-посредник передал судье всего 20 тысяч, остальные присвоил. Вскоре тело Птицына обнаружили в лифте, выстрел был произведен с площадки возле его квартиры, когда дверь лифта открылась.
   Бывает, что те, кто обращается за правовой помощью, на самом деле ищут не ее, а связей с судьями, подыскивают, через кого бы дать взятку. Есть адвокаты, которых на тюремном сленге называют «верблюдами», – они носят своим арестованным клиентам водку и наркотики, еще и деньги для подкупа тюремных контролеров и оперов, служат посредниками между заключенными и волей.
   Беда адвокатуры в том, что сюда идут скомпрометировавшие себя на государственной службе чиновники от юстиции и от милиции. Когда продажные следователи и судьи берут себе в помощники адвокатов или когда сами адвокаты выступают как посредническое звено в подкупе следователей, прокуроров и судей, то бедному обывателю просто некуда идти за защитой. Везде и всюду он встречает только требование «Дай».
   Ко мне обратилась женщина с просьбой принять защиту сына. Он, курсант военного училища, управлял машиной и внезапно «отключился», неуправляемая машина наехала на дорожный столб, погиб пассажир. Началось расследование, и следователь военной прокуратуры Никулин вызвал мать курсанта. Когда женщина пришла к нему, он велел ей идти к адвокату Миронову, сказав, что работает только с ним. Миронов, чтобы уладить дело со следователем, попросил у матери пять тысяч долларов. Сказав адвокату, что у нее таких денег нет, она снова пришла к следователю, и тот не скрыл своего недовольства: «От меня многое зависит…» Когда курсанту было предъявлено обвинение, я увидел, что ему инкриминируется превышение скорости движения, в то время как скорость не установлена. Я потребовал допросить эксперта, и после этого следователь вынужден был снять приписываемое не давшему взятку курсанту нарушение.
   Многие из «черных» адвокатов – в прошлом милицейские оперативники, прокуроры, следователи или судьи с богатым коррупционным опытом, и они используют этот свой опыт и старые связи для закулисного решения дел, что, как правило, основывается на взятке. Когда в Орле за связь с преступной группировкой вынуждены были оставить служение Фемиде районные судьи Микеров и Ватанский, их тут же приняли в адвокатуру. Такие защитники привносят и внедряют коррупционную мораль в адвокатскую среду, вполне, впрочем, что греха таить, готовую ее принять.
   После оправдания присяжными Веры Засулич власти были недовольны председателем суда А.Ф.Кони. Министр юстиции требовал, чтобы он подал в отставку, многие считали, что он покинет государственную службу, и никто не сомневался, что он будет блестящим адвокатом. Но Кони отказался от лестных предложений перейти в адвокатуру, где мог бы заработать, как он сам сказал министру, вдесятеро больше, чем в суде, сказав: «Во мне увидят там, наверное, председателя Санкт-Петербургской судебной палаты, а не юриста, который способен хорошо выполнять свои профессиональные обязанности». Так было в стародавние времена. А в наши дни, когда в подмосковных Химках скомпрометировавшую себя судью изгнали из суда, она тут же была принята в адвокатуру и стала работать в юридической консультации, расположенной напротив здания суда. Клиенты знали, что идут к недавнему судье, у которого наверняка связи со своими бывшими коллегами, а кто не знал – тем она это объясняла.
   В 1996 году в коллегию адвокатов «Санкт-Петербург» поступило заявление от клиентки адвоката Владимира Мороза. Обращаясь к председателю коллегии, женщина писала: «За защиту моего мужа на предварительном следствии фирма перечислила коллегии 4,5 миллиона рублей. Через месяц Мороз сказал, что надо внести еще миллион в кассу и два миллиона лично ему. Эти деньги я передала ему на его квартире. Мороз готовил жалобу в суд об изменении меры пресечения, и он сказал, что нужно 5000 долларов для судьи. Суд прошел, и мужа не освободили, Мороз сказал, что другого он и не ожидал, раз я не заплатила. А когда следствие было закончено и дело передали в прокуратуру Калининского района, Мороз сказал, что в прокуратуре есть знакомая женщина-прокурор и она поможет освободить мужа под залог, и я передала Морозу 2500 долларов США для этой прокурорши. Не доверяя Морозу, потребовала гарантию, и он дал мне долговую расписку. Я обещала ему, что верну расписку, когда мужа освободят. Примерно через неделю Мороз сообщил, что деньги передал прокурору и все решилось в нашу пользу: мужа освободят под залог в три миллиона. Я приготовила деньги, но вопрос не решался, а сам Мороз исчез. По словам жены Мороза (помощника прокурора Невского района), он болен, а дочь его мне сказала, что отдыхает на даче. Мне все же удалось Мороза поймать, он заверил, что вернет деньги, как только ему вернет их прокурор, но пообещал через судью организовать матери мужа свидание с ним в тюрьме. Мать пришла в суд, и судья ей сказала, что с просьбой о свидании адвокат не обращался…»
   Такого рода заявлений на Мороза пришло несколько, клиенты его разыскивали. Трое кавказцев принесли расписки от адвоката на несколько тысяч долларов, взятых «в долг»: он обязался вызволить их родственников из «Крестов». Пока же родственники в тюрьме, доллары у адвоката, а где он – неизвестно. В коллегии Мороз больше не появился и прислал по почте заявление об увольнении. А ведь адвокатом Мороз проработал, если слово «работа» здесь уместно, всего полгода, а до этого почти еженедельно на экране питерского телевидения появлялось благообразное лицо начальника организационно-контрольного отдела петербургской прокуратуры, советника юстиции Владимира Мороза. Он курировал по линии своего ведомства прессу и публично учил журналистов, как им писать о праве, ругал судей за нарушение процессуальных норм и осуждал взяточников. Но в прокуратуру давно уже поступали заявления о вымогательстве взяток благостным прокурором.
   Еще в самом начале своей прокурорско-следственной карьеры, а было это в 1986 году, будучи районным следователем, Мороз вел дело милицейского оперуполномоченного Николая Хунгурова. Он посетил своего подследственного в тюрьме и сказал ему, что начальство принуждает его привлечь Хунгурова к ответственности, но все дело в деньгах – если он даст 20 тысяч рублей, то Мороз берется уговорить начальство и прекратит дело. Арестант согласился, однако, когда Мороз пришел на следующий день за адресами тех, кто с ним расплатится, заявил, что передумал. О вымогательстве взятки обвиняемый сообщил в письменном заявлении на имя прокурора города. Ответа на него так и не получил. Хунгуров сидел, Мороз поднимался по служебной лестнице, на его погонах появился второй просвет и новые звездочки. После реабилитации Хунгуров рассказал об этом в газете. Вместо ответа прокуратура Петербурга возбудила против него уголовное дело и привлекла к ответственности за клевету. Пока шел процесс, где Мороз отстаивал свою «поруганную честь», газета «Час пик» опубликовала статью о том, как он воспользовался своим прокурорским положением и не дал судебному исполнителю выполнить решение арбитражного суда. Исполнитель должен был обратить взыскание на арестованное имущество фирмы «Концерн Горячев» в погашение ее задолженности в сумме 330 миллионов рублей Лесопромышленному банку. Среди этого имущества были три сборных пятикомнатных дома стоимостью по 30 тысяч долларов. Заверив судебного исполнителя, что прокуратура обеспечит соблюдение закона, Мороз вывез все три дома и один завез на свой участок. После публичного афронта Мороз уволился из прокуратуры – разумеется, по собственному желанию – и подобно многим другим своим коллегам-коррупционерам нашел приют в адвокатской гавани.
   Но его адвокатская карьера получила совсем неожиданное завершение. Отправив заявление об увольнении в коллегию «Санкт-Петербург», Мороз пришел в юридическую консультацию другой адвокатской коллегии – объединенной, и адвокаты наблюдали поразившую их сцену: бывший следователь и прокурор просил прощения у заведующего консультацией Хунгурова за то, что способствовал его аресту, вымогал взятку, поместил на месяц в «психушку», за то, что в суде опять терзает его, отстаивая свою «честь»… Не дав обомлевшему заведующему опомниться, Мороз попросил принять его на работу в консультацию.
   – Но, – возразил пришедший в себя Хунгуров, – вы, Владимир Савельевич, предали прокуратуру, обманули адвокатуру. Первый раз ваш удар обошелся мне приговором на одиннадцать лет, вторую щеку я вам не подставлю.
   Адвокат Печерников с двумя тысячами долларов в кармане был задержан руоповцами в суде. Его арестовали по обвинению в получении от клиента взятки для передачи судье, и при обсуждении этого случая на собрании юридической консультации кто-то из адвокатов сказал: «В конце концов, у нас он меньше года, а двадцать лет проработал милицейским следователем. Моральную ответственность за него должна нести милиция, а не мы». В данном случае, конечно, так. Но будем справедливы: не без греха и некоторые из моих коллег, вовсе не служившие в правоохранительной системе.
   Директор Выборгского райпищеторга Шевцов был привлечен прокуратурой Ленинграда к ответственности по большому групповому делу. Ему инкриминировалось корыстное злоупотребление служебным положением. Он стал искать адвоката, такого, который бы мог уладить дело со следователем. Ему порекомендовали Тимофея Воробьева. Тот в начале 60-х годов был известным в Ленинграде адвокатом, но не своими знаниями, добросовестной и умелой защитой или ораторским искусством, а связями в прокуратуре, суде и партийном аппарате. Говорили, что он – собутыльник председателя городского суда Соловьева. И когда к нему обратился Шевцов, то Воробьев назвал клиенту цену прекращения дела следователем – 20 тысяч рублей. В то время это считалось солидной суммой, но директор ее дал. Дело действительно было прекращено, деньги же Воробьев положил, как потом удалось установить при расследовании, на сберкнижки – свою и жены, по 10 тысяч рублей на каждую.
   У своей клиентки Ковалевой Воробьев не раз брал деньги, заверяя, что добивается освобождения ее осужденного мужа, но ничего не делал. Как-то объявил ей, что им надо поехать в Верховный суд с надзорной жалобой. Он взял билеты в двухместное купе. Когда поезд тронулся и они остались наедине, потребовал, чтобы женщина отдалась ему, угрожая, что в противном случае не поможет ее мужу. И Ковалева согласилась… А в столице Воробьев не пришел в Верховный суд, у входа в который обманутая женщина прождала его полдня.
   Но не все адвокаты служат дьяволу, немалая, и я надеюсь, бо́льшая часть, служит Богу. Коррупционеры в адвокатской среде не могут затмить главного – без адвоката трудно добиться справедливости и торжества закона. Моя первая встреча с адвокатом произошла еще в студенческие времена. Было это в 1951 году, когда я проходил практику в прокуратуре Московского района Ленинграда. Прокурор района Мухин попросил меня поддержать обвинение в суде по делу о взятке. Студентам таких поручений не давали, и, польщенный, я тут же выразил готовность. Дело, как я понял потом, было безнадежное – доказательства слабые, и помощники прокурора уклонялись от участия в процессе.
   Некий Вязов был задержан на вещевом рынке за спекуляцию радиодеталями. Его привели в отделение милиции, взяли объяснение. Это заняло несколько часов, и все время его ждала жена. Вместе с ней он ушел из милиции. На трамвайной остановке они повстречали оперуполномоченного, который задержал Вязова на рынке, сели с ним в один вагон трамвая и две остановки ехали, стоя рядом и уговаривая не возбуждать дело. Когда они вышли, опер обнаружил в кармане своего пальто деньги, как потом оказалось, 900 рублей. Он на ходу выскочил из трамвая и с помощью другого милиционера задержал супругов. Вязов был арестован, ему было предъявлено обвинение в спекуляции и даче взятки сотруднику милиции. Дело это дважды направлялось судом на доследование, в результате обвинение в спекуляции отпало, осталась попытка дать взятку. И я должен был в третьем судебном процессе спасать честь прокурорского мундира.
   Небольшой судебный зал был битком набит. Мои однокурсники пришли послушать меня, а торговцы с барахолки – адвоката. Я обвинял Вязова в даче взятки, придерживаясь версии следствия и инструкции прокурора. Я говорил, что непосредственно заинтересованным в даче взятки был Вязов, а потому если жена и положила деньги в карман сотруднику милиции, то действовала в его интересах. Вязова защищал известный в те годы адвокат Абрам Гуревич. Он оправдал ожидание публики и явно издевался над мальчишкой в роли прокурора, когда, раскатывая звук «р», произносил:
   – Государственный обвинитель исходит из принципа: «Муж да жена – одна сатана». Этот принцип, может быть, и хорош в семейной жизни, но в уголовном деле ответственность строго индивидуальна. Оперуполномоченный не может нам сказать, кто положил ему деньги в карман – Вязов или Вязова. Я же могу утверждать, что положила Вязова, она не меньше своего мужа заинтересована видеть его дома каждый день, чем он – видеть ее. Если у обвинения не хватило улик, чтобы привлечь Вязову, то у него не больше улик и против ее мужа…
   Суд оправдал Вязова, что в те времена было чрезвычайным событием. Я же чувствовал себя так, как будто меня высекли, но остался благодарен адвокату Гуревичу, запомнил его жестокий получасовой урок на всю жизнь. Он дал мне гораздо больше, чем лекции и учебники.
   Проходят годы и десятилетия, а ошибки при доказывании взятки все те же, словно ничего не изменилось. Но есть следователи – и их, увы, немало, – по-настоящему не владеющие мастерством, и они из-за стремления угодить начальству, непрофессионализма или тщеславия идут на нарушение закона и прямые подтасовки и создают тем самым возможность посадить в тюрьму невиновного. За долгие годы своей юридической практики я много раз сталкивался со следователями, для которых свобода и жизнь человека ничего не значат. Без адвоката бороться с ними практически невозможно. Мой метод защиты по любому делу – это требование строжайшего соблюдения процессуального закона и конституционных прав человека. Если обвиняемого защищает настойчивый и педантичный адвокат, то дело, сляпанное с нарушением закона, обречено.
   По делу о злоупотреблениях при обмене чеков в Балтийском морском пароходстве мне пришлось защищать не только главного бухгалтера Авдеева, о чем я уже рассказывал, но и капитана теплохода «Павловск» Сергея Зырянова. Бывший моряк Геворкян, скупивший в разных портах чеки, выдаваемые морякам вместо наличной валюты, получил разрешение на их обмен, но, чтобы реализовать это разрешение, ему было необходимо содействие капитанов судов, так как наличную валюту капитаны получали во время загранрейсов у агентов судовладельца. Геворкян заручился согласием нескольких капитанов, что в обмен на чеки, которые он сдавал от имени моряков-пенсионеров, они привезут ему американские доллары или немецкие марки. Капитан Зырянов, получив от Геворкяна справку, что тот сдал соответствующее количество чеков, передал Геворкяну, вернувшись из рейса, 7 тысяч долларов.
   Это произошло в конце января 1993 года. Через несколько дней, поздним вечером, когда до отхода в новый рейс оставалось два часа и капитан лег отдохнуть, в его каюту постучали и он увидел «опекуна» из ФСБ и незнакомых людей, представившихся сотрудниками РУОП. Они потребовали, чтобы капитан признался в злоупотреблениях, а то вместо рейса он отправится в камеру. Перепуганный капитан поддался нажиму и написал под диктовку «явку с повинной». Правда, в чем он повинился, понять было трудно, но ясно одно – в чем-то виноват. Этого оказалось достаточно, чтобы задержать отход судна, а капитана усадить в машину и увезти в известное каждому питерцу здание – Большой дом. Была уже глубокая ночь, но капитана взяла в оборот целая бригада оперативников. Теперь они требовали, чтобы он расшифровал «повинную», и угрожали: если не согласится, то его бросят в камеру к педерастам.
   И молодой сильный мужчина «сломался», он подписал признание в получении от Геворкяна взятки в сумме 1050 долларов. По требованию следователя он «добровольно», как записано в протоколе, сдал требуемую сумму. Сделать это было нетрудно: в кейсе капитана имелась валюта, которую он собирался взять в рейс. За «хорошее поведение» Зырянова поместили в одиночную камеру, где он и провел трое суток. Следователь арестовал Геворкяна, а капитан был отпущен. Через некоторое время ему предъявили обвинение в получении взятки, отобрали у него подписку о невыезде, но, опять же за признание, отпустили в загранрейс. И в РУОП, и в прокуратуре капитану упорно «разъясняли», что он не нуждается в защитнике. Опасаясь ареста, Зырянов подписывал отказы от защиты. Но вернувшись из рейса, он все же пришел в юридическую консультацию.
   Удрученный капитан рассказал мне, что подозрение в получении взятки возникло вследствие подслушанного РУОП его телефонного разговора с Геворкяном, тот действительно обещал отблагодарить – дать 15 процентов от обмененной суммы. Но согласия на это капитан не давал. А когда в Большом доме на него навалились следователь и оперативники, он испугался насилия в камере и согласился подписать в протоколе допроса показания, сочиненные следователем. Но и без пояснений Зырянова было ясно, что никаких доказательств, кроме его признания, в деле нет. Геворкян показания капитана отрицал. Само прослушивание телефона не было санкционировано прокурором, а признание Зырянова получено незаконным путем: допросы ночью – после 22 часов – запрещены законом. Будучи фактически задержанным, Зырянов допрашивался как свидетель, то есть предупреждался об ответственности за дачу ложных показаний, а его конституционное право не давать показаний против самого себя ему не разъяснялось, в допросе участвовали оперативные работники, фамилии которых не были внесены в протокол, задержание на трое суток осуществлено при отсутствии к тому оснований, предусмотренных Уголовно-процессуальным кодексом.
   Зырянов, правда, подтвердил свое признание уже после освобождения, при предъявлении ему обвинения в прокуратуре. Но можно ли было принимать во внимание эти показания, если ему несмотря на подписку о невыезде из Петербурга было тут же дано разрешение на загранрейс. Естественно, что до возвращения из рейса он предпочел не ссориться со следствием. Все действия с подозреваемым, а потом обвиняемым проводились без участия защитника. Ничего не доказывала и сдача долларов, так как из рейса капитан привез и в таможенной декларации указал 9 тысяч долларов, а следователь даже не проверил содержимое его кейса. Конституционная норма о том, что доказательства, полученные с нарушением закона, не могут быть использованы в уголовном деле, обычно не применяется и остается декларативной. Но тут я написал ходатайство в прокуратуру, ссылаясь на Конституцию. Рассмотрев мое ходатайство, Северо-Западная транспортная прокуратура вынуждена была дело прекратить.
   В деле Маралова, обвиненного управлением ФСБ Петербурга в незаконной валютной сделке, о чем тоже говорилось выше, в основу получения доказательств было положено оперативно-розыскное мероприятие – контролируемая поставка: заявитель, фермер Астуров, положил в машину Маралова 20 тысяч долларов, полученных им в следственной службе управления ФСБ. По закону оперативно-розыскное мероприятие вправе провести орган дознания, то есть оперативное подразделение. Вся операция проводится только на основании постановления, утвержденного руководителем управления. В деле такое постановление отсутствовало, а вся операция была проведена под руководством следователя. Все было сделано не теми и не так, что привело к однозначному выводу – дело сфабриковано, а доказательства, полученные в ходе противоправной операции, не могут быть положены в основу приговора.
   После вступления в силу Конституции 1993 года Верховный суд России на своих пленумах принял ряд важных постановлений о защите конституционных прав граждан, где потребовал от судов не класть в основу обвинительного приговора доказательства, полученные с нарушением закона. Поэтому, как только начался судебный процесс, я потребовал исключить из исследования все доказательства, полученные в результате оперативно-розыскного мероприятия, которое по закону так назвать нельзя, а можно именовать лишь провокацией.
   Куйбышевский федеральный суд Петербурга впервые столкнулся с таким ходатайством. Нарушения закона очевидны, но страх перед всемогущим органом безопасности все еще велик, и судья Филина под предлогом неявки свидетелей отложила рассмотрение дела на полгода. Расчет судьи был прост: вступит в силу новый Уголовный кодекс, в котором не предусмотрено такое преступление – валютная сделка, и суд сможет прекратить дело, не вступая в конфликт с ФСБ и прокуратурой. Однако мера пресечения Маралову была изменена – из-под стражи его все-таки освободили.
   Судья как задумала, так и поступила. В январе 1997 года, не начиная процесса и не вынося приговора, она признала установленным факт совершения Мараловым преступления, ныне декриминализированного и вынесла постановление, в котором записала, что, поскольку совершенные Мараловым деяния не признаются преступлением, дело подлежит прекращению. Это безусловно устраивало управление ФСБ и прокуратуру города, но никак не моего подзащитного. Он одиннадцать месяцев отсидел в следственном изоляторе, потерял работу и, естественно, хотел реабилитации и возмещения морального вреда. Опираясь на презумпцию невиновности и исходя из того, что дело не может быть прекращено, если обвиняемый против этого возражает, я подал кассационную жалобу. Но судья Филина оказалась не так проста: она предложила Маралову отозвать жалобу, а если он этого не сделает, то в силе остается арест на его имущество, включая автомашину, счет в Сбербанке, и ему не будет отменена мера пресечения – залог в сумме 30 миллионов. Безработный Маралов вынужден был отступить, он отозвал мою жалобу. Филина, конечно, прекрасно понимала, что, формально соблюдая закон, она нарушает его по самой сути. Постановление суда в части отмены ареста на имущество и меры пресечения, естественно, не обжаловалось. Да и декриминализация деяния исключала эти меры в любом случае.
   Все эти судебные игры далеки от правосудия, но российский суд еще нельзя назвать судом в том смысле, как его понимают в цивилизованных государствах. Судья у нас не арбитр между обвинением и защитой, он не столько выясняет истину, сколько обвиняет. Он – главный обвинитель, прокурор – лишь второй. Судья зачитывает обвинительное заключение, сам ведет допрос и старается всеми силами изобличить подсудимого и доказать обвинение, государственный обвинитель ему только помогает. Основная задача судьи – подтвердить обвинительное заключение, утвержденное прокурором. И судья, и обвинитель выступают единым фронтом против защитника, и создается такое впечатление, что они по-прежнему члены одной партийной организации и в равной мере отвечают за результат процесса. Два других «судьи» – заседатели, их в советское время называли «кивалами», теперь же они «подпевалы». В советский период заседатель был независим от судьи, призывался для исполнения своего гражданского долга всего на десять дней в году и зарплату получал на своем производстве, а все равно «кивал», подписывая любой приговор, предложенный судьей. В новой России заседатель – пенсионер, постоянно подрабатывающий в суде. Он даже формально не избран, он нанят судом, и если он не угодит судье, то лишится своего заработка. Заседателю ничего не остается, как «подпевать» судье. Было бы честнее и дешевле для государства вообще отказаться от института заседателей. Но, играя в правосудие, – и это чисто политическая игра – власть предпочитает выплачивать своего рода взятку небольшому числу пенсионеров, чтобы они создавали видимость демократического суда.
   Российский уголовный процесс – это пережиток авторитарного политического режима, и он реализует, как отмечает в своем комментарии к Уголовно-процессуальному кодексу петербургский правовед А.В. Смирнов, «инквизиционный тип судопроизводства, внешне облеченного в некоторые состязательные формы. Его основными недостатками являются декларативность и демагогичность, раздутая роль государственных органов, смешение процессуальных функций, явный перевес уголовного преследования над защитой, приниженная роль личности, негибкость процессуальных форм». К этому остается только добавить, что сочетание инквизиционного типа судопроизводства с внешним обличием состязательности – это идеальная среда для бацилл взяточничества.
   Состязательность в уголовном процессе предполагает разделение функций следствия, обвинения, защиты и решения дела, рассредоточение этих функций между различными лицами. Но ни на предварительном следствии, ни в суде принцип состязательности не работает. Адвокату приходится противостоять не только обвинению, как должно быть в цивилизованном обществе, но и суду. И в советское время, когда судьи смотрели в рот прокурору (а тот выполнял инструкции райкома) и преобладало «телефонное право», роль адвоката была велика: добросовестный защитник все же мог что-то сделать. Адвокатура являлась хоть и ограниченной, но единственной легальной оппозицией режиму. Только адвокат имел возможность открыто сказать, что выводы КГБ и прокуратуры неправильны. Добросовестные и мужественные адвокаты расплачивались за свою принципиальность изгнанием из коллегии защитников, как это было с адвокатами диссидентов Борисом Золотухиным и Диной Каминской.
   Ленинградское управление КГБ попыталось завербовать адвоката Курдина, однако он категорически отказался стать стукачом. От уговоров чекисты перешли к угрозам, но Курдин не сдавался. Как-то он пришел в контору «Торгмортранса», которую обслуживал по договору контрактации как адвокат, и начальник спросил его: как можно узнать о разговоре двух людей, какие для этого существуют методы. Курдин рассмеялся: «В любом детективе можно прочитать – прослушивание телефонного разговора или тайно установленный микрофон». А через несколько дней его вызвали в обком и объявили, что он разгласил методы работы правоохранительных органов, соблюдать которые обязался еще десять лет назад, когда работал в милиции. Начальник конторы оказался провокатором. Выполняя задание КГБ, он записал на скрытый диктофон ответы Курдина на свои вопросы. Курдин был исключен из партии и изгнан из адвокатуры.
   «Адвоката надо брать ежовыми рукавицами, ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает», – плакат с этим текстом я увидел в кабинете судьи Куйбышевского федерального суда Петербурга Анатолия Попова. Под текстом – ссылка на полное собрание сочинений всем известного неудавшегося провинциального адвоката, которому, правда, удалось отменить все законы Российского государства. Лучшей характеристики уровня правовой культуры суда, чем демонстрация ленинской цитаты, не придумаешь. «Ежовые рукавицы» для адвоката делают коррупцию неизбежной. Когда суд переступает через право, тогда его начинают добиваться окольными путями, и самый короткий из них – взятка.
   Если при советской власти адвокатов вербовали в стукачи, а принципиальных изгоняли из коллегии, лишали работы, то теперь их даже убивают. В подъезде своего дома подвергся нападению самый известный адвокат Петербурга Семен Хейфец. Злодеи проломили ему голову, и только непомерными усилиями врачей, проведших несколько сложных операций, его удалось спасти. Расстрелян в своей машине адвокат Игорь Дубовик, киллер выпустил в него восемь пуль. Убит адвокат в Екатеринбурге. Чтобы вывести принципиального адвоката из дела, милицейские оперативники подбрасывают наркотики, патроны от пистолета, известны случаи избиений. Профессия адвоката стала опасной.
   «Россия – это совершенно удивительная экзистенциальная лаборатория, в которой человек сведен до минимума», – говорил Иосиф Бродский. В постсоветское время, как никогда ранее, любой человек, любая организация нуждаются в защите от государства, от всесилия его многочисленных и наделенных необычайно широкими полномочиями силовых структур. Сейчас адвокат допущен к следствию с момента предъявления обвинения или задержания подозреваемого, это позволяет ему быть реальным защитником, и выбивание «явки с повинной» втихую уже не провернуть, все равно кончается провалом: адвокат тут как тут.
   Будучи следователем, я считал, а став адвокатом, убедился в том, что особенно нужен защитник в деле о взяточничестве. Потому что в этом деле, как ни в каком другом, возможны провокация, оговор и даже самооговор, искусственные конструкции, сооруженные оперативными службами. Опытный и порядочный следователь это понимает и сам стремится к тому, чтобы адвокат заявил ему свои ходатайства, дабы разрешить их на стадии расследования, не подвергая дело риску в суде.
   В странах Запада противостояние обвинительной власти и адвокатуры – нормальное явление, и правосудие извлекает из него немалую пользу, следователи оттачивают свое мастерство по добыче улик – там привлечь невиновного намного трудней, чем в России. У нас следователи не умеют добывать улики, не нарушая закон, и непрофессионализм следствия дает лишь новые возможности для взяточничества всем нечистым на руку – и адвокатам, и следователям, и прокурорам, и судьям.
   Адвокат, писал еще Кони, – «не слуга своего клиента и не пособник ему уйти от заслуженной кары правосудия. Он друг, он советник человека, который, по его искреннему убеждению, невиновен вовсе или вовсе не так и не в том виновен, как и в чем его обвиняют». Адвокат – правозаступник, и он обязан следить за соблюдением законов. Тогда роль адвоката – блюстителя закона – станет признанной, и он будет восприниматься своими согражданами как уважаемый представитель общества. Работа настоящего адвоката – это беспрестанная война с коррумпированными бюрократами, равнодушными чиновниками, откровенными карьеристами, использующими закон лишь в качестве орудия для достижения своих целей.
   Громадная власть, бесконтрольность и безответственность прокурорско-следственного аппарата позволяет фабриковать дела и создавать видимость борьбы с коррупцией. Неумение работать, соблюдая процессуальный закон, непрофессионализм прикрываются политической шумихой, рекламой успехов в раскрытии крупных дел. Страшным результатом деятельности следователей-карьеристов становятся страдания и сломанные судьбы невинных людей, освобождение от ответственности подлинных коррупционеров и разрушение тех государственных, хозяйственных и общественных структур, защита интересов которых провозглашается как цель органов охраны правопорядка, а отсюда колоссальный экономический и политический вред государству. Постоянно приходится сталкиваться с тем, что следователи и прокуроры думают лишь о показателях и собственных интересах и не хотят учитывать возможные последствия как для тех, чьи судьбы они ломают, так и для страны. Поясню это на примере разрекламированного в средствах массовой информации громкого дела Балтийского морского пароходства (БМП), в котором мне довелось принять участие в качестве адвоката одного из главных фигурантов – директора санкт-петербургского филиала международной неправительственной организации «Всемирная лаборатория» (ВЛ) профессора Алексея Флеровского.
   БМП было крупнейшей судоходной компанией мира – 180 судов бороздили воды всех морей и океанов, колоссальная инфраструктура обеспечивала работой 15 тысяч человек. Его недвижимое имущество оценивалось в миллиард долларов, суда – в 900 миллионов. Ежегодно они приносили казне 500 миллионов долларов чистой валютной выручки. В 1990 году начальник БМП Виктор Харченко убедил тогда еще союзное правительство в необходимости передачи имущества в аренду трудовому коллективу с правом выкупа. БМП стало первым крупным транспортным предприятием в стране, получившим хозяйственную самостоятельность. Одновременно на судах были ликвидированы должности первых помощников капитанов – партийных надсмотрщиков. Весь пятый этаж в здании пароходства занимал водный отдел КГБ, его сотрудники работали в отделе кадров, на каждом пассажирском судне было два офицера. Совет пароходства по предложению Харченко исключил их из штатов и предложил водному отделу переехать в другое здание.
   Инициатива в России всегда наказуема. Министр безопасности Виктор Баранников дал задание начать оперативную разработку начальника БМП, и в «чемодан Руцкого» стали стекаться доносы. Оперативников заинтересовало заключенное в 1991 году соглашение о совместной деятельности БМП и ВЛ. На основании соглашения пароходство сдало в аренду ВЛ семнадцать судов, а чистую валютную выручку от их фрахта партнеры должны были разделить в пропорции: 75 процентов – БМП, 25 – ВЛ. Соглашение было выгодно для партнеров: суда работали в обычном режиме, но пароходство получало авансом арендную плату, и, поскольку ВЛ была освобождена от налогообложения, размер валютной выручки, остававшейся в распоряжении БМП, увеличивался. ВЛ, возместив расходы по арендной плате, получала солидную прибыль.
   Суда работали, валюта поступала на счета БМП и ВЛ. Но работали и спецслужбы. В ночь на 24 февраля 1993 года на одной из пригородных станций Петербурга был остановлен следовавший в Москву поезд «Красная стрела». В купе спального вагона вошли вооруженные люди и приказали пассажиру, а это был Харченко, следовать за ними. Обратный путь в Питер Харченко проделал под конвоем. Его привезли в Большой дом и ночью допросили. После этого отпустили. На следующий день в управление БМП прибыл оперативный отряд. Начальник пароходства был арестован в своем кабинете, на него попытались надеть наручники, а затем на глазах сотен сотрудников, повели по коридорам. Вечером по телевидению выступил первый заместитель прокурора Санкт-Петербурга Большаков и объявил, что Харченко обвиняется в хищении валютных средств и получении взяток. Был арестован директор филиала ВЛ профессор Флеровский и ряд сотрудников БМП и ВЛ. Об аресте Харченко сообщили многие газеты мира. Конкуренты были в восторге, грузовладельцы сразу стали отказываться от скомпрометированного перевозчика, разрывались контракты, банки не давали кредитов.
   Для расследования совместным приказом прокурора города, начальников ГУВД и управления Министерства безопасности была создана следственно-оперативная группа, и ее возглавил сам Большаков. Он руководил следствием, давал санкции на аресты и обыски – надзирал сам за собой. Но душой дела стала прокурор-криминалист Валентина Корнилова. Она прославилась в конце 80-х годов, когда занималась делом «Самтреста»: привлекла к ответственности за хищение государственного имущества сорок хозяйственников и за это была назначена начальником следственной части по особо важным делам. Но суд не оценил ее стараний, он сумел преодолеть давление прокуратуры и признал, что обвинение сфабриковано, доказательства сфальсифицированы, люди зря три года провели под стражей. Одиннадцать человек были оправданы полностью, у остальных двадцати девяти найдены лишь незначительные злоупотребления. В специальном частном определении суд потребовал от прокурора России не допускать Корнилову к расследованию дел. Тогда ее и перевели в прокуроры-криминалисты. Теперь ей снова доверили громкое дело, и она жаждала реабилитации – надо было показать всем, какие крупнейшие хищения она раскрыла.
   Корнилова решила, что соглашение между БМП и ВЛ является фиктивным – на самом деле никакой аренды не было, деньги, выплаченные ВЛ на командировки своим сотрудникам и работникам БМП, с которыми ВЛ заключила контракты, похищены в БМП. 39 тысяч долларов, выданные Харченко ВЛ на одиннадцать зарубежных командировок, были расценены как взятки от Флеровского. Нелепость конструкции не смутила следствие, как и то, что договоры аренды судов принесли пароходству реальную прибыль, а налоговая инспекция отнесла выручку от фрахта к доходам ВЛ, а не пароходства. Следователи запутались в экономических отношениях, но Корнилова боялась, что ее единственная версия рухнет и уклонялась от бухгалтерской экспертизы. Ходатайства защитников о ее проведении были отклонены.
   Но хищения, действительно, имели место. Заместитель директора ВЛ отставной подполковник КГБ Чернявский втайне от своего начальника открыл в финском банке счет, и диспетчер пароходства Лазуренко, обслуживавший ВЛ по контракту, отдал распоряжение зарубежным агентским фирмам перевести туда часть валютной выручки. Таким образом полтора миллиона долларов ловкачи сумели скрыть, 200 тысяч отправить в созданную ими в Германии фирму, получить часть наличными, закупить мебель и автомашины.
   Пока шло следствие, арбитражный суд признал, что валютная выручка, направленная Лазуренко в финский банк и в Германию, принадлежит ВЛ. Решение суда полностью опрокинуло версию о хищениях в пароходстве. Но главный питерский законник, прокурор города Еременко признавать его отказался, и следствие продолжало разрабатывать версии хищения валютных средств в БМП организованной группой под руководством Харченко и Флеровского. Корнилова арестовала счета ВЛ, освободила от ответственности расхитителей и дала им возможность уехать за границу. Арестованное имущество ВЛ продала по льготной (в 10 раз дешевле его стоимости) цене тем, кто его украл, но дал порочащие Харченко показания. Завязнув в нелепой версии, следователи пошли по пути изображения видимости работы – в дело подшивалось множество ненужных бумаг, росло число томов. Почти через четыре года после его начала более 70 томов было отправлено в суд. Однако в них не было ни подлинных документов о перечислении денег, ни заключения бухгалтерской экспертизы.
   К началу судебного процесса третью акций БМП владели зарубежные судоходные компании. Их задачей было убрать конкурента. Объективные экономические трудности в стране, некомпетентность и злоупотребления прокуратуры помогли преуспеть в этом. От пароходства осталось только название, 600 служащих, одна баржа и семь арестованных судов за рубежом. С осени 1996 года БМП не перевозит грузов, российский флаг не только не появляется в иностранных портах, его нет и в родном, петербургском. Тяжелыми оказались последствия для ВЛ: в течение трех лет находился под арестом счет, были разорваны контракты с инофирмами на миллионы долларов, 400 ученых прекратили работу, некоторые эмигрировали. Петербургские институты Академии наук, чьи исследования финансировала ВЛ, остались без средств.
   Следствие сумело доказать вину не обвиняемых, а членов своей следственной группы. Очевидны были только подтасовка доказательств, фабрикация обвинения, попрание закона, превышение власти и злоупотребление служебным положением. Петр Великий открыл российскому флоту путь в океан через Балтику, но доблестные следователи и прокуроры, изображая сражение с коррупцией, устроили ему Цусиму. Как сказал, выступая в защиту Харченко, его адвокат Семен Хейфец, они поменяли российский флот на 75 томов макулатуры. По своей неправедности и неравноценности этот трагический обмен не знает аналогов в истории Российского государства.
   Суд пришел к выводу, что хищений в БМП не было, взяток Харченко не получал, Флеровский их не давал, расследование хищения в ВЛ не проведено, арестованное имущество ВЛ на несколько сот тысяч долларов разбазарено, вещественные доказательства утрачены. По делу допущены такие процессуальные нарушения, которые исключают возможность вынесения приговора, поэтому суд по прошествии почти шести лет с момента возбуждения дела вернул его на доследование. Широко разрекламированное дело, по которому полтора десятка человек от шести месяцев до года содержались под стражей, кончилось крахом, но его тяжкие для России последствия будут сказываться еще не одно десятилетие.
   Борьба с произволом – борьба за человека. Она неизбежно превращает деятельность настоящего правозаступника в тяжелое и изнурительное противостояние следствию, обвинению и суду. Но без этого нельзя. Для того чтобы пробить глухую стену правового произвола, чиновничьего равнодушия и корпоративной солидарности, забетонированную взяткой, требуются неимоверные усилия, большие знания, напористость и любовь к людям. Словом, надо быть тем, кого вождь пролетариата считал «интеллигентской сволочью».

Пути провидения

   Есть пути, которые кажутся человеку прямыми; но конец их – путь к смерти.
Притч. 14:12

   Вряд ли можно представить себе в российской истории период более благополучный, чем начало уходящего века. Впервые за все время своего тысячелетнего существования Россия свыше двадцати лет подряд жила в мире, преодолела голод в окраинных губерниях, экономика страны была на подъеме, темпы ее прироста превосходили все мировые показатели, интенсивно прокладывались железные дороги, они связали столицы с самыми отдаленными окраинами обширной империи, Балтика соединилась с Тихим океаном, стала доступна Сибирь. Естественный прирост населения достиг самого высокого в Европе. Корабль российской империи был наплаву. А великие потрясения, что ждали Россию впереди, – их трудно было предугадать, их еще можно было избежать. Но именно тогда, в 1901 году, Борис Чичерин писал: «Несомненно, что Россия переживает тяжелые времена, и поэтому долг каждого мыслящего россиянина отдать себе отчет в причинах недуга и в возможных средствах его исцеления».
   Я процитировал российского философа, чтобы подтвердить мысль о том, что не было в России легких времен, и каждое поколение считало именно свое наитяжелейшим. Всегда шли поиски причин болезненного состояния и средств исцеления. Насчет средств – предложений всегда хватало. Правда, против коррупции обычно предлагалось одно – палка. Лишь размеры ее были различны. Одни рекомендовали такую, чтобы забить насмерть, другие – такую, чтобы только калечила. Иного выхода из всеобщего воровства, поборов и взяток, кроме усиления контрольного и репрессивного аппарата, правители России на всех этапах ее истории не видели.
   Генеральный прокурор Юрий Скуратов считает, что для борьбы с коррупцией «нужна политическая воля и определенная решимость». Безусловно нужны. Но разве не было воли и решимости у Петра, или у Сталина, или у Хрущева? Увы, воли и решимости явно недостаточно. Нужно еще что-то иное и гораздо более весомое.
   При соискании президентского поста на выборах 1996 года Александр Лебедь, единственный из многочисленных претендентов на самое высокое государственное кресло, представил на суд общественности программу искоренения коррупции. И хотя сутью этой программы является все та же палка, на ней следует остановить внимание. Если отбросить как шелуху набившие оскомину общие фразы типа «должна быть установлена действенная система контроля за работой правоохранительных органов», смысл ее – в усилении репрессий: коррупцию следует отнести к разряду государственных преступлений, а наказание для взяточников ужесточить; чиновник, уличенный в систематическом взяточничестве, должен считаться особо опасным преступником: на коррупцию и сокрытие значительных сумм от налогообложения не следует распространять срок давности.
   Понятие «коррупция» программа трактует хоть и невнятно, но чрезвычайно широко. Так, она предусматривает введение уголовной ответственности «за невыполнение любых договорных обязательств». На деле это означало бы замену гражданского права уголовным и по сути отмену нормального гражданского оборота в стране. На такой нелепый шаг не решались ни в одном тоталитарном государстве. Тогда пришлось бы посадить всех без исключения предпринимателей и руководителей государственных предприятий и учреждений! Программа также предусматривает, что государственные служащие, выше определенного ранга, ежегодно или даже ежеквартально должны декларировать совокупные расходы всех членов своей семьи и близких родственников. Те из чиновников, кто не сможет разумно объяснить, откуда у них вилла в Испании или «БМВ» у их детей, будут немедленно увольняться без права восстановления. Для выявления всех капиталов и недвижимости, находящихся во владении или распоряжении самих этих чиновников, или их доверенных лиц за рубежом должно проводиться расследование с привлечением сил не только МВД, РУОП, налоговой полиции, но и ГРУ, и СВР. Нужно только принять соответствующие законодательные акты.
   Но требование о декларировании доходов содержится в уже существующем законодательстве и, как большинство нормативных требований, не соблюдается. Надо ли военную и внешнюю разведки отвлекать от выполнения своих прямых задач? Ведь это потребует увеличения штатов и больших расходов. Окупятся ли они? И может ли чиновник отвечать за доходы своих родственников, даже близких? Они-то не обязаны давать такие сведения. И, пожалуй, единственно полезное, что программа содержит, – это требование открыть информацию о движении финансовых средств, связанных со всеми расходами из госбюджета, сделать ее доступной обществу.
   Программы хороши тем, что предназначаются для других. Решив начать штурм Кремля с завоевания кресла губернатора Красноярского края, Лебедь на встрече c избирателями в городе Ачинске в апреле 1998 года отказался сообщить, кто финансирует его кампанию: «Поименно не скажу, потому что эти люди состоят у меня в партии, работают и зарабатывают деньги, и так же, как и вы, немножко жулики. Поименно называть их не стану – к ним завтра прокурор придет. Непонятно? Могу еще раз то же самое повторить: ну это так называемые «серые деньги». Деньги, заработанные честно, только люди от налогов уклоняются».
   Программа Лебедя вызвала ответную реакцию власти, и было решено создать свою контрпрограмму. Подготовить ее поручили Совету по внешней и оборонной политике и Региональному общественному фонду «Информатика для демократии». Программа, именуемая проектом доклада, озаглавленного «Россия и коррупция: кто кого?», была подготовлена под руководством экс-помощника Президента Георгия Сатарова и опубликована в правительственной «Российской газете» в феврале 1998 года.
   В этой программе делается попытка проанализировать причины и условия коррупции, дается исторический обзор, в числе использованных материалов значится и первое издание этой книги. Авторы программы признают, что абсолютная победа над коррупцией невозможна, и делают вывод: «в нормальном состоянии власти и общества коррупция является технологически полезным сигналом о неполадках в методах работы власти». Уменьшить и ограничить коррупцию можно, полагают они, только одновременно решая проблемы, ее порождающие, и противодействуя ей по всем направлениям.
   Программа декларирует принципы борьбы с коррупцией: она не может быть разовой кампанией, ее нельзя ограничить только законодательными методами, она должна быть всеохватной и комплексной, вестись постоянно, основные усилия следует направить на налаживание работы государственного механизма. В основе антикоррупционной программы лежит реформирование экономики, сферы финансов, государственной службы, исполнительной власти, социальной сферы, а также укрепление судебной и правоохранительной систем, местного самоуправления и независимых контрольных структур, а также ослабление влияния коррупции на политику.
   Среди мер по реформированию – такие как переход к реальным и реализуемым бюджетам, совершенствование налогового законодательства, коммерциализация части социальных услуг. Поскольку репрессии («кнут») себя не оправдали, то выдвигается предложение установить чиновникам, прежде всего судьям, такие высокие оклады («дать им пряник»), чтобы им было невыгодно рисковать местом ради взятки. Предложение не более реально, чем рекомендация превентивных арестов чиновников или провокаций по даче им взяток. Во-первых, у государства нет и не предвидится денег для очень высоких окладов своим служащим, во-вторых, наверное, нет такого должностного оклада, который, если очень надо, нельзя было бы «переплюнуть» взяткой, в-третьих (и это главное), материальное обеспечение – противоядие лишь для мелкого чиновника: хороший должностной оклад способен удержать от взятки честного мелкого служащего, но богатому никогда не бывает много. Брали взятки и запускали руки в казну отнюдь не бедные чиновники – временщики, великие князья, фельдмаршалы и генералы, министры царские, советские, нынешние и, конечно, судьи.
   В основном все предложения правильные и потому уже не раз высказывались, и что-либо новое уловить трудно. Количество мероприятий можно увеличить – это зависит от эрудиции и фантазии. Не говорится, сколько стоит программа в целом и сколько – отдельные ее разделы, и что когда должно быть выполнено. А без этого никакой проект ни проектом, ни программой не является. Эту программу можно выполнять и сто, и двести лет, и все равно не хватит денег на содержание государственного аппарата, как не хватало их тысячу лет назад, когда внедрялось кормление.
   Механизма выполнения глобальной программы не предлагается. Единственный инструмент – это новая специальная бюрократическая структура, Агентство по борьбе коррупцией, подчиненное непосредственно Президенту. Оно и поборет коррупцию. Чисто советский, критикуемый самими создателями программы метод! Опять пренебрегли предупреждением Гоголя: «И никакой правитель, хотя бы он был мудрее всех законодателей и правителей, не в силах поправить зла, как ни ограничивай он в действиях дурных чиновников приставлением в надзиратели других чиновников». Поэтому программа реальной роли в противостоянии коррупции сыграть не может, но пропагандистским документом в избирательной компании будущего претендента на пост главы государства от партии власти, несомненно, послужит.
   Критиковать легче всего, возразит читатель, а что может предложить автор? Если читатель ждал от человека, взявшегося за столь острую тему, очередных рецептов искоренения коррупции, он будет разочарован. Мне чужда роль спасителя отечества. А требовательного читателя я отсылаю к классику. Повесть о романтическом герое своего времени Михаил Юрьевич Лермонтов предварил небольшим вступлением. В нем он точно выразил то, что и мне, подводя итоги своим невеселым размышлениям, хотелось бы сказать: «Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины. Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества!.. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить – это уже Бог знает!»
   Не буду даже пытаться отнимать хлеб у политиков и создателей глубокомысленных программ. Не берусь предлагать каких-либо рецептов. Но считаю себя обязанным сказать о возможном врачевателе общественного зла, о том социальном слое, который единственно способен преобразовать культуру общества, а значит, изменить его мораль.
   Рождение новой нравственности – это становление новых общественных отношений. В длительном и сложном процессе строительства постсоветского общества ведущая роль должна принадлежать интеллектуальной элите. И это по той простой причине, что в наше время только она определяет, какие плоды и достижения духовной жизни являются культурными ценностями. Да и создание материальных ценностей в наше время без интеллектуальной подготовки невозможно. Российский государственный корабль нуждается в капитальном ремонте. Сделать этот ремонт по всем правилам, так, чтобы корабль не затонул, не сел на мель, смогут не политиканы, а специалисты-интеллектуалы, обладающие принципами и чувством ответственности за свою страну и за свое дело. Иначе говоря – российские интеллигенты.
   Интеллигенцию принято считать главной виновницей и революции, и контрреволюции, и перестройки, и атеизма, и возрождения православия, и создания коммунистических идолов, и их разрушения, и демократического беспредела – словом, всех бед, что постигли Россию за последнее столетие. Новая интеллигенция вызывает еще больше нареканий, чем старая. Ее обвиняют и слева и справа, и демократы, и неокоммунисты, и национал-патриоты, и просто откровенные фашисты. Никому она не угодна и всем мешает. Ее уличают в полуобразованности (Григорий Померанц), в растленности (Владимир Максимов), в безответственности, безнравственности и посредственности (Мэлор Стуруа), в сословности, в неумирающей ненависти к церкви и претензиях самой быть источником мессианства (Яков Кротов) и, наоборот, в неосознании своей социальной силы как особого, наиболее авторитетного сословия (Сергей Чупринин). В конечном итоге ее называют ублюдочной носительницей всех пороков (Михаил Антонов). Эти пороки и превратили интеллигента в жлоба, то есть в того, кто самодовольно полагает, что предназначение человека – трудиться только на себя, и уравнивает свои собственные проблемы с мировыми (Михаил Кантор). Обвинения против интеллигенции справедливы и их можно многократно дополнить.
   От интеллигенции открестились даже такие видные интеллектуалы, как Лев Гумилев и Александр Панченко. А. Солженицын считает, что и само слово «интеллигенция» как извращенное и расплывшееся должно умереть. Впрочем, вольно или невольно, но наш великий писатель следует за российскими самодержцами. Это слово их ужасало и раздражало, ибо в интеллигенции они совершенно верно видели единственный подлинный источник сопротивления самовластию. Витте, сопровождавший последнего царя в его поездках, записал в своем дневнике, что, когда зашла речь об интеллигенции, Николай II гневно сказал: «Я прикажу Академии наук вычеркнуть это слово из русского словаря».
   Пережиток петербургской российской интеллигенции, как он сам себя называет, – выдающийся востоковед Игорь Дьяконов пишет в «Книге воспоминаний», что дворянство и интеллигенция были огромным хранилищем лучших генов русского народа и других народов царской России. Ведь в царское время между народом и дворянством, тем более интеллигенцией (дворянской, и тем более разночинной), не было непроницаемой стенки, а происходило непрерывное осмотическое взаимопроникновение. Советская власть поступила по рецепту последнего императора, но по принципу «наоборот» – она сохранила слово «интеллигенция» и физически уничтожила интеллигентов. Значительная часть их была уничтожена в годы гражданской войны, добрая половина эмигрировала в 20-е годы, ее выселяли из столиц в Казахстан в начале 30-х годов, сколько могли, расстреляли и отправили в лагеря в 1937–1938 годах, множество интеллигентов погибло в народном ополчении в первый год войны, вымерло в ленинградскую блокаду. Когда расстреливали интеллигента, убивали не только его лично, но и его детей и внуков. Потому и оказалась теперь интеллигенция такой малочисленной и такого низкого качества. Впрочем, уничтожали и рабочих, и, особенно, крестьян – тоже главным образом лучших, тех, кто выделялся из общей массы, чьи дети могли бы стать интеллигентами. Всемирная история не знает государств, кроме советской России и полпотовской Кампучии, которые были бы построены на фундаменте возможно более полного уничтожении генофонда своей нации.
   Интеллигенция всегда мешала чиновникам, ибо чиновничество – сословие, по признаку образования приписываемое к интеллигенции, – живет не только и, может быть, не столько за счет жалованья, сколько за счет взяток и казнокрадства, оно носитель коррупции, то есть антиинтеллигентности. Настоящие интеллигенты в чиновничьей среде встречаются, но их там крайне мало и выглядят они белыми воронами.
   Но как бы ни мешала интеллигенция власти, она нужна, без нее – интеллектуальной силы – не обойтись. Бухарин обещал штамповать новую интеллигенцию, и это его обещание власть сдержала, она наштамповала дипломированную касту государственных служащих. За долгие годы советская власть успела внушить и интеллигенции, и всему обществу, что прослойка между классами – создателями материальных ценностей – лишена самостоятельных интересов и призвана лишь служить этим классам, которые представляет коммунистическая партия. Советская интеллигенция с готовностью приняла навязанную ей роль и отреклась от своей предшественницы – российской интеллигенции как носительницы буржуазных идей.
   С падением советского режима стало ясно, что интеллигенция – такой же народ, как рабочие и крестьяне. И хотя это слой самостоятельный, имеющий свои интересы, он вовсе не замкнут, он постоянно пополняется выходцами из других сословий, и его покидают те, кому чужд интеллектуальный труд. И пороков у интеллигенции хоть и немало, но все же не больше, чем было и есть у создателей материальных благ, духовенства, чем было у дворянства.
   Интеллигенция недостаточно интеллигентна, и этот часто бросаемый ей упрек справедлив. Но она и не может вся состоять из высоких интеллектуалов или добродетельных персон. Принадлежность по положению к образованному слою сама еще не дает подлинного образования, тем более не обеспечивает высокой нравственности. Городничий помнил про историческую персону – Александра Македонского, но он разве походил на интеллектуала? Или знакомый с писательской братией Хлестаков? Или умный «бизнесмен» Чичиков? Тогда еще не был изобретен термин «образованщина», а Салтыков-Щедрин уже увидел, что интеллигентом «смехотворно называют у нас всякого не окончившего курс недоумка». Самоотверженные чеховские интеллигенты не брали взяток. Но сколько их было в общей массе образованного слоя, в чиновничьей среде?
   Впрочем, сам певец российской интеллигенции Чехов был ею недоволен и раздражен ее слабостью. А в одном из его писем есть такая фраза: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую…» Не было в России другого социального слоя, который бы так не пинали и который бы так не пинал сам себя.
   В постсоветской России некоторым видным интеллигентам стало даже казаться, что интеллигенции вообще больше нет. Поскольку восторжествовал культ денег, обществу нужны профессионалы-интеллектуалы, а интеллигенция как социальное явление, возможно, себя исчерпала – сомневается один из самых интеллигентных писателей Даниил Гранин. Может, все же прав Солженицын, приговоривший к смертной казни слово «интеллигенция»?
   Жизнь покажет, насколько термин будет соответствовать своему содержанию. История знает немало примеров, когда переименованиями пытались закрыть само социальное явление. Из этого никогда ничего путного не получалось. В середине XVIII века была попытка избавиться от взяточничества путем изменения названия незаживающей общественной язвы. «У дедов наших было имя сей болезни – взятка, а мы, просветившиеся учением, даем ей имя латинское – акциденция», – засвидетельствовал Сумароков. Увы, акциденция не спасла тогдашнее общество от повального взяточничества, и взятка осталась и как социальное явление, и как термин, его обозначающий.
   Слово может умереть, если ему на смену придет другое, более точное. Но не должна погибнуть духовная и интеллектуальная элита общества. Она окончательно не растворилась в среде «образованщины». Узкий слой, но остался. И что бы ни говорили Панченко, Солженицын и Гумилев, сами они – российские интеллигенты.
   Пусть кажутся отвратительными пороки новой, «буржуазной» интеллигенции, пусть кажутся жалкими и ничтожными ее отдельные представители, никто, кроме нее, не создаст новую культуру и науку, новое искусство. Никто, кроме нее, не сможет воспитать новых чиновников.
   Распространена точка зрения, что интеллигенция всегда должна быть в оппозиции к любой власти. Так, в частности, утверждал Андрей Синявский. Как оппозицию всегда рассматривали интеллигенцию и царская власть, и большевики, пока ее не изничтожили и не создали свою, угодную. Быть в оппозиции тем удобно, что позволяет как бы контролировать власть со стороны и изобличать ее пороки, а интеллигенция просто обязана присматривать за властью. В нынешней России это и безопасно, и можно получить немалые дивиденды. Расчетливые люди делают на этом политическую карьеру. Но пребывание в оппозиции исключает участие в государственном строительстве, а это уже означает, что у власти всегда будут только антиинтеллигенты и, следовательно, коррупция никогда не сожмется.
   Либеральная интеллигенция связывает свои надежды на преобразование номенклатурного, бюрократического капитализма в современный социальный капитализм с открытым обществом, где гласность является главным средством борьбы с коррупцией и формирования общественного мнения. Но если интеллигенция отдаст преобразование бюрократического рынка в руки только чиновников и «новых русских», с надеждой на цивилизованное открытое общество в обозримом будущем придется расстаться. «Относительное обнищание нравственности» – термин, который ввел в научный оборот Григорий Померанц, перефразировав Маркса, – наилучшим образом характеризует общественное сознание в России в целом, что же касается коллективного сознания правящей элиты, его скорее характеризовал бы термин «абсолютное обнищание нравственности». Свобода и нравственность взаимосвязаны, они не являются даром природы, а вносятся в жизнь культурой, они – следствие духовного развития и общества, и отдельного человека.
   В руках интеллигенции – средства массовой информации, образование, культура и искусство. Сила ее воздействия на все общество, включая и самое себя, несравнима с воздействием никакого другого сословия. Только полицейское государство способно подавить это влияние и противопоставить ему свой интерес. Поэтому никто больше интеллигенции не заинтересован в подлинно демократическом развитии общества.
   Президент Ельцин потребовал от политиков и философов выработать единую национальную идеологию. Такая идеология предполагает общее нравственное представление о жизни, обязательное для всех. На основании этих искусственных норм должна определяться политическая и экономическая деятельность. Вряд ли Ельцин это осознавал, но единомыслие требуется только в уголовном государстве. Мы это уже проходили и, как заметил Лев Тимофеев, «о том, какой жизнь должна быть, сначала рассказывают философы и политики, потом партийные функционеры и, в конце концов, лагерные надзиратели». Интеллигенция, если она извлекла хоть какие-то уроки из истории и хочет сохранить себя как интеллектуальную и нравственную силу общества, снова допустить такое прегрешение просто не может.
   Интеллигенция взвалила на себя ответственность не только за собственные прегрешения, но и за грехи народные. Она изначально поставила себя в положение служанки безгрешного и угнетаемого народа. Народ – он богоносец. Он труженик и страдалец. Если он бедствует, то оттого, что его притесняют – угнетает власть, иностранцы и инородцы. Если он крадет, то не ворует, а восстанавливает справедливость. Если он пьет, то оттого, что его споили те же корыстные инородцы. Если он жесток, значит его к этому понудили, создали ему такую жизнь. Если он разрушает свои храмы и свою культуру, значит плохо просветили его безбожные интеллигенты.
   Приведу два крайних взгляда на русский народ. Митрополит Иоанн утверждал, что «никак не найти за границей многих прекрасных качеств русского человека». Казалось бы, ничего, кроме улыбки, такой взгляд вызвать не может. Однако оголтелые национал-патриоты из партий и движений фашистского толка или беспринципные политиканы находят ему применение. Он оказался пригодным для пропаганды уголовного государства, им стараются вооружить рвущуюся к власти «братву» из преступных группировок. В головы «братанов» упорно вбивается идея их превосходства – они патриоты, они пассионарии (бедный Гумилев!), они представляют собой особый дерзкий слой. «Попробуем сквозь затененные стекла их джипов, сквозь безвкусицу и роскошь их особняков, – призывает Александр Проханов, – разглядеть в них русских людей, яростных, активных, дееспособных, не желающих отдавать компрадорам свою землю, где в скромных оградках под бузиной и березой покоятся их деды и прадеды, кто под крестом, кто под красной звездой». «Братан» для идеолога уголовщины – сегодня истинный представитель русского народа, и нет разницы в том, какой дорогой он идет к храму. Годятся и разбой, и «мочиловка» – лишь бы было «русское дело», а тогда – «это не только храм-новодел или вывеска “русское золото”, но и политика, идеология, мировоззрение».
   Уголовная пошлятина выдается за русскую идеологию, национальное мировоззрение. Презентацией пошлости была торжественная встреча в аэропорту Шереметьево президента фирмы «Русское золото», названного Прохановым «лидером русского национального капитала», Александра Таранцева, освобожденного из-под стражи в США. К трапу самолета вела красная ковровая дорожка, вокруг толпились, изгибаясь и кланяясь, «представители общественности столицы». Среди тех, кто подобострастно согнулся перед новым русским денежным мешком, были известные интеллигенты, и телезрители узнали обласканного властями всех режимов режиссера Марка Захарова. «В современной России – стране моральных уродов, улыбающихся рабов и тупоголовых громил – перестали замечать пошлость», – писал в одном из своих эссе Владимир Набоков. Утрату русскими характерного для них прежде хорошего вкуса выдающийся писатель связывал с развитием в Советской России особой разновидности пошляка, сочетающего деспотизм с поддельной культурой. Это же мы наблюдаем и сейчас. Бывшие советские идеологи, согнувшиеся перед деспотизмом золота, выдают пошлость за подлинную национальную культуру.
   Есть и другая позиция, такая же крайняя. Она высказана Виктором Астафьевым, которого в его депутатскую бытность «вдруг осенило – не надо трогать народ, не надо никакой перестройки, ничего не надо, пусть идет как идет. Да, мы плохо живем по сравнению с другими, да, идем к катастрофе, но мы хоть идем медленно. Да, плохо живем, но люди наши, замороченные, замученные нескончаемыми напастями, другой жизни не знают… Пусть задавит их со временем в этих «хрущевках», развалятся они, вымерзнут, выродятся – рожаем-то сегодня только больных детей… Мы не готовы к изменениям, не созрели до демократии. Почему так присосалось много к заводам нашим бандитов? Да потому что сами мы не умеем управляться, мы так и не обрели достоинства… А нас заставили думать, самих отвечать за поступки. Что получилось с нашим фермерством? Да деревня смотрит сериалы, спит от десяти до десяти, а к корове-то надо вставать к 4–5 часам утра. В «Председателе» есть замечательная фраза – Ульянов там кричит: «Вы развратились нищетой!» И в том зале, среди депутатов, мне еще тогда стало ясно, что мы не осилим этих предложенных народу изменений, не готовы мы к ним и ничего, кроме разлада, разброда, не добьемся».
   При всем моем уважении к большому художнику и любви к его произведениям не могу принять столь обреченный взгляд и терпеливо ждать, когда окончательно сопьется и погибнет русский народ. Пассивность интеллигенции на руку только «братве». Новые «пассионарии» непременно воспользуются всеобщим пьянством для подмены ценностей, противопоставления русского народа другим, для внедрения в обществе уголовного мировоззрения, для захвата власти и утверждения тоталитарного уголовного государства. Так сойдутся две крайности.
   Российской интеллигенции, если она будет стремиться к тому, чтобы ее больше не называли «гнилой» и чтобы ведомая ею страна зашагала в ногу с передовыми странами Запада, придется отказаться от претензий на уникальность российского страдания. Оно – это страдание – всегда шло об руку с воровством и взяточничеством. Меня тоже осенило, но не вдруг, как Астафьева, а после размышлений и поисков своего пути. Надо жить, каждому делать свое дело и от других требовать дела – и ничего больше. Достаточно интеллигентных людей, которые будут его делать добросовестно. И тогда все же воз сдвинется с места. Не надо забывать, что, начиная с явления Пушкина, на протяжении жизни всего лишь трех-четырех поколений усилиями интеллигентов русская культура сделала колоссальнейший рывок и из задворков Европы вышла в первый ряд мировой культуры.
   Однако эти действительно невиданные в мировой истории достижения опьянили российскую интеллигенцию и она уверовала, что мир можно построить по одному образцу, и именно тому, который она считает правильным, и целое столетие неудержимо стремилась это сделать. Теперь она убедилась, что мир многомерен, истин множество и ни одна не имеет права на приоритет, а она – интеллигенция – больна, отравлена тоталитарным мышлением.
   Привыкнув сокрушаться по поводу того, что сделали с ней, со страной, со всеми народами России, интеллигенция, как и опекаемый ею народ, не задается вопросом: а что сделали они сами? И прежде чем браться за исцеление кого-либо и предлагать рецепты лечения, интеллигенции нужно переделать самое себя.
   Христос, проповедуя в синагоге родного Назарета, обратился к своим землякам: «Конечно, вы скажете Мне присловие: врач! исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве, то, что, мы слышали, было в Капернауме» (Лук. 4:23). А в этом городе на берегу Тивериадского озера Христос, как об этом говорит предание, совершил множество чудес и рассказал множество притч. Но, несмотря на все его обличения горожан в нечестности, они не вняли вразумлениям, не раскаялись и не уверовали, и над ними произнесены были слова Божьего суда: «И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься» (Мат. 11:23).
   Лечение – тяжелая миссия, трудный путь, и, как пути Провидения, он неисповедим. Ибо будет он совпадать с путями движения самого общества: когда оно сможет (и сможет ли?) преобразовать номенклатурный капитализм в социальный, когда сможет (и сможет ли?) сломить военно-полицейский дух государства, когда само слово «государственность» будет означать не чиновничью властную идею, а защиту прав и свобод мощным аппаратом государства. А главное – коррупция перестанет устраивать большинство и быть одним из основных орудий управления государством. Если будет господствовать власть не чиновника, а закона, честные судьи, журналисты, милицейские начальники и политики перестанут чувствовать свою обреченность и бесполезность и будут востребованы обществом. В борьбе за все это и создается новая интеллигенция с новой моралью. Это долгая и тяжкая дорога в гору, с ухабами и ямами, по ней придется пройти не одному поколению, и на этом пути неизбежны потери и жертвы. Большие потери и большие жертвы!
   Нелегко было оставаться порядочным интеллигенту в советском обществе. Но многие как-то приноровились и сохранили свое лицо. Сейчас оставаться порядочным еще труднее. Испытание рынком тяжелее, чем давление режима. Следователь, противостоявший партаппаратчикам КПСС в борьбе с коррупцией, сдается перед напором бизнеса. Ему непонятно, за что рисковать жизнью. Ведь она одна. Адвокат, который помогал диссидентам, теперь идет служить мафиозной организации. Против государственного давления устоял, против рынка – нет. Если же интеллигенция не поймет, в чем содержание жизни современного человека, она не сможет выполнить свою миссию врачевателя общественных язв. И тогда она обречет страну на судьбу исчезнувшего галилейского города.
   Как найти это содержание при многообразии истин и различиях в морали разных социальных групп населения? Как притом учесть разнообразие регионов, множественность обычаев и отличия психологии населяющих громадную страну народов? Как устоять перед соблазнами рыночной цивилизации?
   Кто в силах найти ответы? Никто. Только сама жизнь может найти их – со временем…

Путешествие чичикова продолжается…

   Дальше же карьера Чичикова приняла головокружительный характер…
Михаил Булгаков

   Власть денег столь же безнравственна, как власть бюрократии. Но давит сильней и незаметней, ибо прикрывается свободой. В обществе, лишенном тормозов, вырвавшаяся из тюремных застенков свобода оказалась такой же нетерпимой и автократичной, как и режим, державший ее в каземате. Человеку в свободном, но стремительно усложняющемся обществе все труднее быть самим собой, ощущать себя личностью, найти свой собственный подход к Богу, Добру и Злу. Как подметил Григорий Померанц, в нынешнем сложном мире исчезла трудность карабканья вверх по духовной лестнице, потому что нет самой лестницы. Нет верха и низа. Нет чувства своего ничтожества, невежества, греха. Отсюда низкий культурный уровень современного общества, ведь культура не что иное, как осадок духовной жизни.
   Нет ничего удивительного в том, что в обществе, освобождающемся от всеподавляющего владычества государства во всех сферах экономики и культуры, но не освободившемся духовно, методы права неэффективны и недостаточны, и коррупция выступает в роли механизма управления. Более того, при несовершенстве правовых средств она устраивает большинство. Это большинство позволяет коррупции там, где она ведет себя наиболее нагло, легализоваться экономически и политически. Пока коррупция воспринимается значительной частью населения страны, как необходимый элемент общественной жизни, борьба с ней перспективна не более, чем сражение Дон-Кихота с ветряными мельницами.
   В наш прагматичный век столь любимые в российской литературе XIX века романтические типажи, увы, канули в вечность. Живучими оказались гоголевские персонажи. Похоже, что Павел Иванович Чичиков бессмертен, как Вечный Жид. Он легко приспосабливается к любым переменам и всегда современен. Гений Гоголя высветил глубинные закоулки не только русской души, но и российской государственности, что позволяет всем, живущим после, находить в окружающей действительности знакомые гоголевские черты.
   Накануне первой мировой войны Саша Черный, обращаясь к Гоголю, спрашивал: «Но где твои герои?» – и сам отвечал:

     Живут… и как живут! Ты, встав сейчас из гроба,
     Ни одного из них, наверно б, не узнал:
     Павлуша Чичиков – сановная особа
     И в интендантстве патриотом стал —
     На мертвых душ портянки поставляет
     (Живым они, пожалуй, ни к чему),
     Манилов в Третьей Думе заседает
     И в председатели был избран… по уму.

   Прошли годы – и какие! Отгремела великая война, произошла революция, пала монархия, в стране утвердился новый строй, называвший себя самым передовым в мире, а Марина Цветаева узнала в чертах продотрядовца, отправившегося грабить крестьян, чичиковское лицо. Михаил Булгаков в суете нэпа увидел на московских улицах бричку, где восседал все тот же незабвенный Павел Иванович.
   За двадцать лет этот режим окреп, изничтожил носителей прошлого – буржуазию, дворянство и крестьян. Он, этот новый режим, все время подчеркивал свое коренное отличие от предыдущего, взятку объявил пережитком проклятого прошлого и отрицал коррупцию в своем аппарате. Казалось, что с гоголевской Россией покончено окончательно, но изгой Николай Бердяев в изданной в 1937 году в Париже книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал: «Гоголя мучило, что Россия одержима духами зла и лжи, что она полна рож и харь и трудно в ней найти человека… Сейчас нет уже старой России времени Гоголя с ее злыми и несправедливыми социальными формами, нет самодержавной монархии, нет крепостного права, нет старых неравенств. Но в более глубоком смысле гоголевская Россия осталась и в России советской, и советская, коммунистическая Россия полна рожами и харями, и в ней искажен человеческий образ. И в советской, коммунистической России есть Хлестаковы, Ноздревы, Чичиковы, и в ней торгуют мертвыми душами и лже-имянный ревизор наводит на всех страх».
   Наконец-то пала, казалось, утвердившаяся навечно «империя зла», но Россия по-прежнему одержима мучившими Гоголя духами. Новые рожи и хари, прорвавшиеся к власти, снова манипулируют государством в своих корыстных интересах, торгуют страной, обирают ее бедный народ. В наши дни Чичикову не надо поставлять портянки. Он создает финансовые пирамиды, скупил ваучеры и «прихватизирует» предприятия, от имени мертвых душ он экспортирует нефть, алюминий, олово, лес, ввозит в страну спирт, водку, табак. Возможности для него нынче безграничны и перспективы велики – недаром Виктор Астафьев назвал Гоголя писателем будущего, по-настоящему не прочитанным ни в девятнадцатом, ни в двадцатом веке.
   Птица-тройка, что несет Россию в неведомую даль, запряжена в бричку истории, в которой едет в свое нескончаемое путешествие по городам, весям и годам вездесущий Чичиков. Бричку он предпочитает марки «Мерседес» или «Вольво», а сам Павел Иванович предстает то в образе приватизатора, то банкира, а то и депутата. Его карман уже не отягощает партбилет компартии (хотел было выбросить, но на всякий случай припрятал – вдруг пригодится), вокруг шеи – тяжелая золотая цепь и на ней такой же массивный нательный крест. А едет он все за тем же – в поисках мертвых душ. Он, как всегда, спешит. Но и они торопятся ему навстречу, расталкивают друг друга, чтоб не опоздать, не промахнуться. Посторонись живая душа – затопчут. Поберегись живая душа – ведь вся надежда только на то, что ты устоишь… Устоишь ты, устоит и Россия.

Александр Иосифович Кирпичников

Родился в 1931 году в Ленинграде. После школы он поступил в Юридический институт и по его окончании в 1952 году работал следователем прокуратуры в Грозном, Ленинграде и Москве. В шестидесятые годы он довел до суда крупные дела о взяточничестве в торговой сети и правоохранительных органах, привлек к ответственности десятки высокопоставленных чиновников различных ведомств. Так, только по расследованному им делу работников «Ленминводторга» суду были преданы по обвинению в получении и даче взяток, а также хищениях государственных средств свыше полусотни торговых, управленческих и милицейских работников. Все они были осуждены, но сам следователь был изгнан из прокуратуры. Тогда он занялся научной работой и опубликовал около сотни статей по этой тематике. В 1973 году успешно защитил в Москве кандидатскую диссертацию на тему «Взяточничество». В 1990 году поступил на работу в адвокатуру и через семь лет на основании ранее собранных материалов опубликовал книгу «Взятка и коррупция в России».

Александр Кирпичников Российская коррупция