Артур Чарльз Кларк
2010: Одиссея Два

   2010: ODYSSEY TWO © 1982 by Serendib BV.

   © Я. Берлин, Н. Галь, И. Почиталин, Д. Старков, перевод на русский язык, 2017
//-- * * * --//

   Двум великим русским: генералу А. А. Леонову – космонавту, Герою Советского Союза, художнику, и академику А. Д. Сахарову – ученому, лауреату Нобелевской премии, гуманисту

Предисловие автора

   Роман «2001: Космическая Одиссея» был написан в период с 1964 по 1968 год и издан в июле 1968 года, вскоре после выхода фильма. Как я уже рассказывал в книге «Потерянные миры 2001», оба проекта развивались одновременно, с обратной связью в обоих направлениях. Поэтому мне часто приходилось делать странные вещи: я исправлял текст после просмотра кадров фильма, основанных на более ранней версии книги, – интересный, но довольно трудоемкий способ писать романы.
   В результате между книгой и фильмом гораздо больше общего, чем обычно бывает в таких случаях, но есть также и существенные расхождения. В романе космический корабль «Дискавери» направляется к Япету, самому загадочному из многочисленных спутников Сатурна, и попадает к Сатурну через Юпитер – проходит довольно близко от планеты-гиганта, используя ее чудовищное гравитационное поле для маневра разгона, чтобы набрать скорость, нужную для второго этапа путешествия. Точно такой же маневр проделали в 1979 году оба «Вояджера», проводя первое детальное обследование внешних планет-гигантов.
   Однако в фильме Стэнли Кубрик мудро избежал путаницы, выбрав место третьего столкновения человека с Монолитом среди лун Юпитера. Сатурн полностью исчез из сценария. Позже этой идеей воспользовался Дуглас Трамбалл, изобразив Сатурн и его кольца в фильме «Молчаливое бегство».
   Тогда, в середине 60-х, никто не думал, что исследование спутников Юпитера произойдет не в следующем столетии, а всего пятнадцать лет спустя. Никому также и не снились чудеса, которые можно там найти, хотя можно быть уверенным, что в один прекрасный день какие-нибудь находки превзойдут даже открытия обоих «Вояджеров». В то время, когда писался роман, Ио, Европа, Ганимед и Каллисто даже в самый мощный телескоп были видны только как светящиеся точки, а теперь это целые миры, и каждый из них уникален, а один из них, Ио, является космическим телом с самой высокой вулканической активностью в Солнечной системе.
   И все же в свете этих открытий и книга, и фильм выглядят вполне достойно, а сравнивать кадры с Юпитером из фильма с настоящими съемками, сделанными камерами «Вояджеров», очень занятно. Но очевидно, что все, написанное сегодня, должно учитывать результаты исследований 1979 года – луны Юпитера не являются более неисследованными территориями.
   Существует также еще один, не такой явный фактор психологического свойства, который тоже нужно учитывать. Роман «2001: Космическая Одиссея» был написан в эпоху, предшествующую одному из величайших событий в истории человечества. Мы навсегда отделены от нее тем моментом, когда Нейл Армстронг ступил на поверхность Луны. До 20 июля 1969 года оставалось еще около пяти лет, когда Стэнли Кубрик и я впервые задумались о «пресловутом действительно хорошем научно-фантастическом фильме» (его собственное выражение). А сейчас история и вымысел неразрывно переплелись.
   Когда астронавты «Аполлона» улетали на Луну, они уже видели фильм. Команда «Аполлона-8», первые люди, которые на Рождество 1968 года бросили взгляд на обратную сторону Луны, говорили мне, что им очень хотелось сообщить по радио о находке большого черного монолита – но благоразумие победило.
   И позже случались почти мистические совпадения, когда природа следовала за искусством. Самым странным из них была эпопея «Аполлона-13» в 1970 году.
   Начать с того, что командный отсек, где живут астронавты, был окрещен «Одиссеем», а как раз перед взрывом кислородного бака, из-за которого пришлось отменить полетное задание, команда слушала «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса, музыкальную тему, которая теперь неизменно ассоциируется с фильмом. Сразу же после падения напряжения в шине питания Джек Суайгерт радировал в Центр управления полетом: «Хьюстон, у нас проблема» – теми же словами, что использовал ЭАЛ, обращаясь к астронавту Фрэнку Пулу в похожей ситуации: «Прошу извинить, что прерываю празднество, но у меня важное дело [1 - Здесь и далее цитаты из романа «2001: Космическая Одиссея» даны в переводе Я. Берлина и Н. Галь.]».
   Когда был опубликован отчет о миссии «Аполлона-13», директор НАСА Том Пейн прислал мне копию, где рядом со словами Суайгерта была сделана пометка: «Как ты говорил, Артур, так оно и случилось». До сих пор я испытываю очень странное чувство, раздумывая над этими событиями – как будто тоже несу часть ответственности за них.
   Другие совпадения не так точны, но не менее поразительны. Один из самых технически блестящих эпизодов в фильме показывает, как Фрэнк Пул бежит и бежит по кругу в гигантской центрифуге, не взлетая в невесомости благодаря искусственной гравитации, порожденной ее вращением.
   Почти десять лет спустя команда орбитальной станции «Скайлэб» поняла, что ее проектировщики следовали той же геометрии – кольцо складских отсеков образует ровный круг вокруг внутренних помещений станции. Правда, «Скайлэб» не вращался, но это не смутило его изобретательных обитателей. Они открыли, что могут бегать, будто белка в колесе, и в результате создать эффект, визуально неотличимый от показанного в фильме. И они засняли всю сцену и передали ее на Землю (стоит ли упоминать, что за музыка при этом звучала?), сопроводив ее следующим комментарием:
   – Стэнли Кубрик должен это увидеть.
   В конце концов, он и увидел, так как я послал ему этот ролик. Правда, обратно я его так и не получил: у Стэнли есть дрессированная черная дыра, служащая хранителем всех его материалов.
   Еще одним связующим звеном между фильмом и реальностью оказалась картина командира экипажа «Союз – Аполлон», космонавта Алексея Леонова, «Около Луны». Впервые я увидел ее в 1968 году, когда она была представлена на конференции ООН по мирному использованию космического пространства. Сразу же после показа Алексей сказал мне, что композиция его картины (репродукцию можно найти на странице 32 альбома «Ждите нас, звезды!» А. Леонова и А Соколова, издательство «Молодая гвардия», 1967 год) точно такая же, как первые кадры фильма: над Луной восходит Земля, а за ними обеими восходит Солнце. Авторский набросок этой картины с автографом Леонова теперь висит на стене у меня на работе. Подробнее об этом смотрите в главе 12.
   А теперь уместно было бы назвать еще одно не столь широко известное имя, появляющееся на страницах этой книги, – Цянь Сюэсэнь. В 1936 году, вместе с великим Теодором фон Карманом и Фрэнком Дж. Малина, доктор Сюэсэнь основал Лабораторию аэронавтики имени Даниэля Гуггенхайма при Калифорнийском технологическом институте (GALCIT) – предшественницу Лаборатории реактивного движения в Пасадене. Он также стал первым почетным Годдардовским профессором Калифорнийского технологического и внес большой вклад в американские исследования ракетной техники в 1940-х годах. Позже, в ходе одного из самых постыдных эпизодов периода маккартизма, он был арестован по сфабрикованным обвинениям в нарушении секретности, после того, как захотел вернуться в родную страну. В последние два десятилетия он был главой китайской ракетной программы.
   И наконец, есть еще странный случай с «оком Япета» («2001: Космическая Одиссея», глава 35). В ней я описываю, как астронавт Боумен обнаружил на этом спутнике Сатурна любопытное образование, «ослепительно белый овал размером примерно двести на четыреста миль… безукоризненно симметричный… Контуры были настолько резко очерчены, что казалось, будто его кто-то аккуратно нарисовал белой краской на поверхности этой маленькой луны». Когда Боумен приблизился к этому образованию, им овладела мысль, что «яркий эллипс, так резко выделяющийся на темной поверхности Япета, – это какой-то огромный пустой глаз, пристально следящий за его приближением». Потом он заметил «крохотное черное пятнышко точно посредине эллипса», которое оказалось Монолитом, или одним из его воплощений.
   Когда «Вояджер-1» передал на Землю первые снимки Япета, на них действительно обнаружился большой четко очерченный эллипс с черной точкой в центре. Карл Саган из Лаборатории реактивного движения немедленно прислал мне фотографию с загадочной надписью: «Думая о вас…» Не знаю, радоваться мне или огорчаться тому, что «Вояджер-2» оставил этот вопрос неразъясненным.
   Как следствие всего этого, история, которую вам предстоит прочесть, гораздо сложнее, чем простое продолжение первой книги или фильма. В случае расхождений между ними я следовал киноверсии. Правда, я больше заботился о том, чтобы сделать этот роман книгой самостоятельной и как можно более точной в деталях в свете современных знаний.
   Которые, конечно, к 2001 году уже устареют…

Артур Кларк Коломбо, Шри-Ланка, январь 1982

Часть I
Леонов

Глава 1
Встреча в фокусе

   Даже в наш метрический век телескоп был все же тысячефутовым, а не трехсотметровым. Тропическое солнце быстро шло к закату, и огромное блюдце, расположенное среди гор, уже наполовину ушло в тень, но треугольный каркас антенного комплекса, вознесенного гораздо выше центра, все еще сверкал на солнце. Понадобился бы исключительно зоркий глаз, чтобы издали, снизу, с Земли, разглядеть две человеческие фигурки в воздушном лабиринте опор, тросов и волноводов.
   – Пришла пора, – сказал доктор Дмитрий Мойсевич своему старому другу Хейвуду Флойду, – подумать о делах – о башмаках и сургуче, о звездных кораблях… Но в основном – о монолитах и неисправных компьютерах.
   – Так вот зачем ты утащил меня с конференции! Не то чтобы я очень огорчился – я слышал эту речь Карла о поиске внеземных цивилизаций столько раз, что мог бы повторить ее слово в слово. А вид здесь просто фантастический. Я бывал в Аресибо много раз, но никогда не забирался сюда, к облучателю антенны.
   – Стыд и позор. Я был здесь трижды. Только представь себе – мы слушаем всю Вселенную, а нас никто подслушать не может. Поэтому давай обсудим твои проблемы.
   – Какие проблемы?
   – Начнем с того, почему ты был вынужден подать в отставку и уйти с поста председателя Национального Совета по астронавтике.
   – Вовсе не вынужден. Просто Гавайский университет гораздо лучше платит.
   – Хорошо, вынудить тебя не успели – ты опередил их на шаг. Вуди, я знаю тебя столько лет, что ты не сможешь обмануть меня. Даже не пробуй. Если бы прямо сейчас тебе предложили вернуться в НСА, ты бы колебался?
   – Ладно, старый казак. Что ты хочешь знать?
   – Ну, во‐первых, в отчете, который ты в конце концов, после стольких понуканий, выпустил, многое недосказано. Даже глядя сквозь пальцы на нелепую и откровенно незаконную секретность, с которой твои люди выкапывали монолит Тихо…
   – Это была не моя идея.
   – Рад слышать. И даже верю тебе. И мы очень рады, что теперь вы позволяете всем желающим обследовать эту штуку – как следовало бы поступить с самого начала. Хотя ничего нового все равно не обнаружилось…
   Наступило унылое молчание. Оба размышляли о черной загадке Луны, с обидной неуклонностью противостоящей любым инструментам, придуманным человеческим гением для воздействия на нее. Наконец русский ученый продолжал:
   – В любом случае, чем бы ни являлся монолит Тихо, возле Юпитера имеется нечто куда более важное. В конце концов, именно туда был отправлен сигнал. И именно там ваши люди попали в беду. Жаль, жаль… Правда, единственным, кого я знал лично, был Фрэнк Пул. Мы встречались на конгрессе Международной федерации астронавтики в 98-м, он показался мне хорошим человеком.
   – Спасибо. Все они были хорошими людьми. Хотелось бы знать, что с ними случилось…
   – Что бы с ними ни случилось, теперь вы наверняка признаете, что это касается всего человечества, а не только Соединенных Штатов. Отныне не стоит использовать полученные знания в чисто национальных интересах.
   – Дмитрий, ты отлично знаешь, что вы сделали бы в точности то же самое. При твоем же активном участии.
   – Ты совершенно прав. Но эта история уже в прошлом – как и ваша только что отошедшая от дел администрация, ответственная за все это. Возможно, при новом президенте будут приниматься более мудрые решения.
   – Возможно. А у тебя есть какие-то предложения, официальные или сугубо личные?
   – В настоящий момент – только неофициальные. То самое, что треклятые политики называют предварительными переговорами. Естественно, я буду отрицать, что они когда-либо имели место.
   – Ясно. Продолжай.
   – Ладно. Дело вот в чем. Вы на промежуточной орбите строите «Дискавери-2» со всей возможной скоростью, но нет надежды, что он будет готов раньше, чем через три года, а это означает, что вы пропустите ближайшее стартовое окно…
   – Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть это. Не забывай: я только скромный ректор университета по ту сторону планеты от Совета по астронавтике.
   – И, видимо, в последний раз ты ездил в Вашингтон просто в отпуск, навестить старых друзей. Так вот, наш «Алексей Леонов»…
   – А я думал, вы назвали его «Герман Титов».
   – Двойка, ректор. Старое доброе ЦРУ снова вас подвело. Он называется «Леонов», во всяком случае, так было еще в январе. И – только не проговорись никому, что я это сказал, – он долетит до Юпитера минимум на год раньше «Дискавери».
   – Никому не проговорись, что этого мы и опасались. Но продолжай.
   – Поскольку мое начальство не менее глупо и недальновидно, чем твое, оно собирается запустить корабль самостоятельно. Отсюда следует: то, что произошло с вашей экспедицией, может случиться и с нами, и мы снова окажемся в исходной точке. Если не хуже.
   – Но что там, по-твоему, произошло? Мы так же сбиты с толку, как и вы. И не рассказывай, будто у вас нет записей всех передач Дэвида Боумена.
   – Конечно, есть. Все, от начала до конца, до самого «О боже, он полон звезд!». Мы даже провели анализ стрессовых изменений голоса. Не похоже, чтобы он галлюцинировал. Он пытался описать то, что действительно видел.
   – А что вы думаете о Доплеровском смещении?
   – Это совершенно невероятно. Прежде чем его сигнал был потерян, он удалялся со скоростью, равной одной десятой скорости света, и достиг этой скорости меньше чем за две минуты. Для этого нужно ускорение в четверть миллиона «же»!
   – И он бы мгновенно погиб.
   – Не делай мне наивное лицо, Вуди. Радиопередатчики ваших капсул не рассчитаны даже на сотую долю такого ускорения. Если они уцелели, значит, был жив и Боумен. Как минимум до тех пор, пока передача не оборвалась.
   – Всего лишь независимая проверка ваших выводов. Но с этого момента мы в таком же замешательстве, как и вы. Если, конечно, вы…
   – У нас выдвигалось множество гипотез – вплоть до таких безумных, что даже рассказывать стыдно. Но я подозреваю, ни она из них не сравнится в безумстве с истинным положением дел.
   Повсюду вокруг замигали багровые вспышки навигационных огней, и три высокие башни, поддерживающие антенный комплекс, засияли, как маяки, на фоне темнеющего неба. Красное закатное солнце окончательно скрылось за холмами. Хейвуд Флойд ждал зеленого луча, которого никогда не видел, но его – в который раз – постигло разочарование.
   – Дмитрий, – сказал он, – вернемся же к нашим баранам. К чему ты клонишь?
   – В памяти «Дискавери» наверняка скопилось огромное количество бесценной информации. Возможно, она все еще пополняется, хотя корабль больше не передает ее. И нам хотелось бы ее получить.
   – Естественно. Но когда вы туда долетите и «Леонов» сблизится с «Дискавери», что помешает вам проникнуть на борт и скопировать все, что вам будет угодно?
   – Не думал, что придется напоминать: «Дискавери» является территорией Соединенных Штатов, а самовольное вторжение на борт корабля – пиратством.
   – Кроме случая угрозы человеческой жизни, который нетрудно будет подстроить. В конце концов, с расстояния в миллиард километров нам будет нелегко проверить, чем вы там заняты.
   – Спасибо за интересную мысль. Обязательно передам по назначению. Но даже если мы проникнем на борт, нам понадобятся недели на изучение всех ваших систем и чтение всех банков данных. Поэтому я предлагаю сотрудничество. Я уверен, что это наилучший выход, хоть нам и придется потрудиться, убеждая в этом начальство.
   – Ты хочешь, чтобы кто-нибудь из наших астронавтов летел на «Леонове»?
   – Да. Желательно – инженер, специализирующийся на системах «Дискавери», из тех, кого вы готовите в Хьюстоне, чтобы они привели корабль домой.
   – Откуда ты знаешь?
   – Вуди, ради бога! Это же было в видеотексте «Еженедельника авиации» по меньшей мере месяц назад.
   – Я не в курсе. Мне не сообщают о том, что было рассекречено.
   – Еще одна причина провести отпуск в Вашингтоне. Ты поддержишь меня?
   – Безусловно. Я согласен с тобой на все сто процентов, но…
   – Что «но»?
   – Но нам обоим придется иметь дело с динозаврами, у которых мозги где-то в хвосте. Наши будут возражать: дескать, пускай русские рискуют головами, спеша к Юпитеру. Мы все равно будем там года через два после них, куда торопиться?
   На мгновение на мостике антенны воцарилось молчание, нарушаемое только тихим поскрипыванием толстенных тросов, на которых он висел в небесах, в сотнях метров над землей. Затем Мойсевич продолжал, но так тихо, что Флойду пришлось напрячь слух:
   – В последнее время кто-нибудь проверял, по какой орбите движется «Дискавери»?
   – Честное слово, не знаю. Полагаю, что да. А в чем дело? Замечательно устойчивая орбита…
   – Конечно. Позволь мне бестактно напомнить тебе один досадный инцидент, случившийся в старые времена на вашей первой орбитальной станции, «Скайлэбе». Предполагалось, что она проработает по меньшей мере десять лет, но вы ошиблись в расчетах, сильно недооценили сопротивление воздуха в ионосфере, и станция начала снижаться за годы до срока. Ты должен помнить эту захватывающую историю, хотя был еще мальчишкой.
   – В том году я закончил школу, и ты прекрасно знаешь это. Но «Дискавери» не приближался к Юпитеру. Даже в перигее… то есть э-э… перииовии, он слишком высоко, на него не действует сопротивление атмосферы.
   – Я и так уже наговорил на новую ссылку на дачу – и на этот раз тебе не позволят меня навестить. Так что просто попроси ваших людей на следящих станциях делать свою работу аккуратнее, ладно? И напомни им, что у Юпитера самая большая магнитосфера в Солнечной системе.
   – Я понял, к чему ты клонишь, большое спасибо. Что-нибудь еще, пока мы не спустились? Я начинаю замерзать.
   – Не волнуйся. После того, как информация просочится в Вашингтон – только подожди недельку после того, как я уеду, – тут станет очень и очень жарко.

Глава 2
Дом дельфинов

   Дельфины приплывали в столовую каждый вечер – перед самым закатом. С тех пор как Флойд поселился в особняке ректора, они только единожды отступили от этого обычая – в день цунами 2005 года. К счастью, волна утратила почти всю мощь, пока достигла Хило. В следующий раз, если друзья-дельфины не появятся вовремя, Флойд запихнет всю семью в машину и направится куда-нибудь повыше, в сторону Мауна Кеа.
   Да, дельфины были очаровательны, но стоило признать, порой их игривость доставляла неудобства. Богатый морской геолог, спроектировавший дом, не имел ничего против того, чтобы промокнуть, так как обычно ходил в плавках или даже без них. Но как-то раз случилось незабываемое происшествие. Весь попечительский совет в вечерних костюмах потягивал коктейли, расположившись вокруг бассейна в ожидании приезда некоего почетного гостя с материка. Дельфины совершенно справедливо решили, что и им стоит почтить праздник своим присутствием. Каково же было удивление гостя, когда его встретила группа в мокрых плохо сидящих банных халатах, а вся еда оказалась чересчур соленой!..
   Флойд часто гадал, что бы подумала Мэрион об этом доме на берегу Тихого океана. Она никогда не любила моря, но в итоге море победило. Образ ее постепенно тускнел в памяти, но он до сих пор помнил, как прочел на мерцающем экране: «Доктору Флойду, срочно, лично», – и бегущие по экрану светящиеся строки, навсегда запечатлевшиеся в мозгу:
   «С прискорбием сообщаем, что рейс 452 Лондон – Вашингтон потерпел крушение у берегов Ньюфаундленда. К месту аварии следует спасательное судно, но обнаружить спасшихся надежды нет».
   Если бы не слепой случай, он тоже мог бы лететь этим рейсом. В течение нескольких дней он жалел, что дела в Европейской космической администрации задержали его в Париже… Спор о нагрузке «Соляриса» спас ему жизнь.
   Теперь у него новая работа, новая жизнь, новая жена. И здесь не обошлось без иронии судьбы. Расследования и взаимные обвинения по делу о полете на Юпитер загубили его карьеру в Вашингтоне, но человек с такими способностями не остается безработным надолго. Его всегда привлекал размеренный ритм университетской жизни, и в сочетании с одним из красивейших мест на Земле соблазн оказался неодолим. К тому же всего через месяц после назначения, наблюдая фонтаны пламени над Килауэа в толпе туристов, он встретил женщину, ставшую его второй женой…
   С Кэролайн его жизнь обрела покой, не менее важный, чем счастье, и куда более долговечный. Она стала хорошей мачехой двум дочерям, рожденным Мэрион, и подарила ему Кристофера. Несмотря на двадцать лет разницы в возрасте, она понимала его настроения и могла помочь справиться с нечастыми депрессиями. Благодаря ей он мог вспоминать Мэрион без скорби – разве что с ностальгической грустью, которая останется с ним до конца жизни.
   Кэролайн кидала рыбу самому крупному дельфину, самцу, которого они прозвали Рваной спиной, и тут браслет на запястье Флойда завибрировал, оповещая о входящем звонке. Он нажал на тонкую металлическую полоску, прерывая беззвучный сигнал и предупреждая звуковой, и прошел к ближайшему из аппаратов, установленных по всему дому.
   – Ректор слушает. Кто говорит?
   – Хейвуд? Это Виктор. Как поживаете?
   За долю секунды в голове Флойда промелькнул целый калейдоскоп чувств. Первым было раздражение – его преемник и, несомненно, главный инициатор его отставки ни разу не пытался связаться с ним после отъезда из Вашингтона. На смену раздражению пришло любопытство: о чем им говорить? За ними – упрямая решимость быть как можно менее любезным, стыд за такое ребячество и, наконец, прилив воодушевления. Виктор Миллсон мог звонить ему только по одной причине.
   – Не жалуюсь, – как можно равнодушнее ответил Флойд. – Что случилось, Виктор?
   – Это защищенный канал?
   – Слава богу, нет. Мне они больше не нужны.
   – Э-э… Ладно, скажем, так: вы помните последний проект, которым руководили?
   – Как же не помнить. Тем более, что Подкомитет по астронавтике всего месяц назад вызывал меня для дачи повторных объяснений.
   – Конечно, конечно. Мне давно пора бы найти время прочесть ваши показания. Но я был страшно занят… э-э… последующими мероприятиями. Проблема как раз в них.
   – Я думал, все идет по плану.
   – К сожалению, да. И мы ничего не можем сделать, чтобы ускорить события. Даже наивысший приоритет дал бы всего несколько недель. А это значит, что мы опаздываем.
   – Не понимаю, – невинно ответил Флойд. – Понятно, тратить время зря ни к чему, но ведь никакими сроками все это не ограничено.
   – Теперь ограничено. И не одним, а двумя.
   – Удивительно.
   Если Виктор и уловил в ответе иронию, то предпочел не обращать на нее внимания.
   – Да, теперь ограничения есть. Одно из них – дело рук человека, другое – нет. Оказывается, мы не будем первыми, кто вернется к… э-э… на место происшествия. Наши старые соперники опережают нас, по меньшей мере, на год.
   – Какая жалость.
   – Это еще не самое худшее. Даже без этого мы можем опоздать. И, прибыв на место, не найти там ничего.
   – Ну, это просто абсурд. Я что-то не слышал, чтобы Конгресс отменил закон всемирного тяготения.
   – Я не шучу. Ситуация нестабильна, но в подробности я сейчас вдаваться не могу. Вы сегодня вечером дома?
   – Да, – ответил Флойд, не без удовольствия отметив, что в Вашингтоне, должно быть, уже далеко за полночь.
   – Хорошо. Через час вам доставят пакет. Перезвоните мне сразу, как только изучите его содержимое.
   – А к тому моменту не будет слишком поздно?
   – Будет, но мы уже потеряли слишком много времени, и я не хочу терять еще больше.
   Миллсон сдержал слово. Ровно через час запечатанный конверт был доставлен – да не абы кем, а целым полковником военно-воздушных сил. Тот болтал с Кэролайн и терпеливо ждал, пока Флойд прочтет содержимое.
   – Боюсь, мне придется забрать это, когда вы закончите, – извиняющимся тоном сообщил высокопоставленный мальчик на побегушках.
   – Рад это слышать, – ответил Флойд, устраиваясь в гамаке, где любил читать.
   В конверте оказалось два документа. Один был краток. На нем красовался гриф «Совершенно секретно», но слово «совершенно» было зачеркнуто, а подлинность изменения заверена тремя совершенно неразборчивыми подписями. Очевидно, это была выжимка из какого-то длинного отчета, тщательно цензурированная и полная пробелов, отчего читать ее было очень нелегко. К счастью, заключение состояло из одной-единственной фразы: русские доберутся до «Дискавери» гораздо раньше его законных обладателей. Это Флойд знал и сам. Он обратился к другому документу, предварительно с удовлетворением отметив, что на этот раз хоть имя написано правильно. Дмитрий, как обычно, оказался скрупулезно точен. Следующая экспедиция к Юпитеру с участием человека должна была отправиться в полет на космическом корабле «Космонавт Алексей Леонов».
   Второй документ был гораздо длиннее и гриф имел более скромный – всего лишь «Конфиденциально». Это был черновик, ожидающий одобрения перед публикацией. Озаглавлен он был коротко: «Космический корабль «Дискавери»: аномальное поведение на орбите».
   Дальше шел десяток страниц формул и астрономических таблиц. Флойд пропустил их, отделяя музыку от слов и пытаясь уловить в ней нотки оправданий или смущения. Закончив, он не смог сдержать улыбки. Ну надо же! Кто бы мог подумать: следящие станции и вычислители эфемерид были застигнуты врасплох, а теперь отчаянно прикрывают огрехи! Несомненно, много голов полетит с плеч, и Виктор Миллсон с удовольствием срубит их, если только его голова не окажется первой. Правда, надо отдать ему должное: именно Виктор бил тревогу, когда Конгресс урезал финансирование следящей сети. Возможно, он и сумеет сорваться с крючка.
   – Благодарю вас, полковник, – сказал Флойд, закончив листать бумаги. – Надо же – секретные документы… Совсем как в старые добрые времена… Не могу сказать, что мне этого не хватало.
   Полковник аккуратно положил конверт обратно в портфель и активировал замки.
   – Доктор Миллсон хотел бы, чтобы вы перезвонили ему как можно скорее.
   – Я знаю. Но защищенного канала у меня нет, скоро ко мне придут с важным визитом, и будь я проклят, если поеду в ваш офис в Хило только затем, чтобы сообщить, что прочел два документа. Передайте ему, что я тщательно их изучил и с интересом ожидаю продолжения разговора.
   Казалось, полковник намерен возразить. Однако он почел за лучшее натянуто распрощаться и с мрачной миной исчезнуть в сумерках.
   – Что это было? – спросила Кэролайн. – Мы сегодня не ждем никаких визитов – ни важных, ни неважных.
   – Не люблю, когда на меня давят. Особенно если это Виктор Миллсон.
   – Спорим, он позвонит тебе сам, как только полковник ему доложит?
   – Тогда давай выключим видео и устроим шум, будто у нас вечеринка. Откровенно говоря, на данном этапе мне просто нечего ему сказать.
   – Могу ли я спросить, о чем?
   – Прости, дорогая. Похоже, что «Дискавери» вздумал шутить с нами шутки. Мы-то думали, корабль на устойчивой орбите, а он скоро сойдет с нее.
   – И упадет на Юпитер?
   – О нет, это невозможно. Боумен оставил корабль во внутренней точке Лагранжа, на линии между Юпитером и Ио, и он должен был оставаться где-то там поблизости, хотя под действием возмущений от других лун мог и колебаться туда-сюда. Но то, что происходит сейчас, очень странно, и всех причин мы не знаем. «Дискавери» все быстрее и быстрее дрейфует в сторону Ио. Правда, иногда он ускоряется, а иногда вдруг движется обратно. Если так пойдет и дальше, он столкнется с Ио через два-три года.
   – Я думала, в астрономии так не бывает. Разве небесная механика – не точная наука? Нам, отсталым биологам, постоянно твердят об этом.
   – Это в самом деле точная наука – при условии, что учтены все факторы. Но вокруг Ио происходят очень загадочные вещи. Кроме вулканов, наблюдаются электрические разряды огромной мощности, а магнитное поле Юпитера делает полный оборот за десять часов. Поэтому сила тяжести – не единственное, что действует на «Дискавери», и нам следовало подумать об этом раньше. Гораздо раньше.
   – Ну, теперь это, к счастью, не твои проблемы.
   «Твои проблемы»… Вот так же говорил и Дмитрий. А он, хитрый старый лис, знал Флойда намного дольше Кэролайн.
   Возможно, это и вправду не его проблемы. Но за свою работу он отвечает. Да, в ней принимали участие многие, но именно он одобрил планы полета к Юпитеру и руководил их исполнением.
   А ведь еще в те времена у него были сомнения… Но точка зрения ученого совершенно противоречила чиновничьим обязанностям. Быть может, стоило заявить о своих сомнениях, выступить против близорукой политики старой администрации… Он промолчал, и в какой степени это способствовало случившемуся несчастью, было неясно.
   Пожалуй, лучше всего было бы закрыть эту страницу жизни и сосредоточить весь ум и силы на новом поприще. Но в глубине души он понимал, что это невозможно. Если бы даже Дмитрий не разбудил старое чувство вины, оно проснулось бы само по себе.
   Четыре человека погибли, один пропал без вести где-то среди лун Юпитера… Их кровь – на его руках, и как смыть ее – неизвестно.

Глава 3
САЛ-9000

   Доктор Сивасубраманьян Чандрасегарампиллаи, профессор вычислительной техники Иллинойского университета в Урбане, тоже постоянно испытывал чувство вины, хотя и совсем другого свойства. Студенты и коллеги, частенько сомневавшиеся, так ли уж много в этом невысоком профессоре человеческого, не удивились бы, узнав, что он никогда не задумывался о погибших астронавтах. Доктор Чандра скорбел только о своем потерянном детище, об ЭАЛ-9000.
   Даже после всех прошедших лет и бесконечных проверок данных, переданных по радио с «Дискавери», он не понимал, что же пошло не так. Он мог только строить теории, а необходимые факты были заморожены в цепях ЭАЛа, оставшегося где-то между Юпитером и Ио.
   Последовательность событий до самого момента катастрофы была прекрасно известна. Позже капитан Боумен, восстанавливая связь, в ходе кратких передач на Землю добавил некоторые детали. Но знать, что случилось, еще не значит знать, почему.
   Первые признаки неполадок появились ближе к концу полета, когда ЭАЛ доложил о скором отказе блока, который поддерживал наводку главной антенны «Дискавери» на Землю. Если радиолуч длиной полмиллиарда километров отклонился бы от цели, корабль оказался бы слеп, глух и нем.
   Боумен вышел в открытый космос, чтобы заменить подозрительный блок, но проверка, к всеобщему удивлению, показала, что он в полном порядке. Автоматический тестер не обнаружил ровно ничего. Ничего не нашел также и близнец ЭАЛа на Земле, САЛ-9000, когда информация поступила в Урбану.
   Но ЭАЛ настаивал на правильности своей диагностики и отпускал ехидные замечания о «человеческом факторе». Он предложил вставить блок в антенну и подождать, пока тот окончательно не откажет, – тогда станет ясно, где именно была неполадка. Возражений никто не придумал, так как замена блока, даже отказавшего, – дело нескольких минут.
   Однако Боумен и Пул беспокоились, чувствовали: что-то идет не так. Но что именно – точно сказать не могли. Многие месяцы они считали ЭАЛ третьим обитателем своего маленького мирка и знали все его настроения. А теперь атмосфера на корабле неуловимо изменилась, в воздухе чувствовалась напряженность.
   Как позже рассказал Центру управления полетом удрученный Боумен, чувствуя себя предателями, две трети команды – люди – обсудили, что нужно сделать, если их электронный товарищ действительно неисправен. В худшем случае ЭАЛа пришлось бы освободить от всякой ответственности высокого уровня. А это могло означать отключение, что для компьютера равнозначно смерти.
   Несмотря на сомнения, они приступили к выполнению своей программы. Пул вышел из «Дискавери» в одной из капсул, служившей транспортным средством и подвижной мастерской для работ вне корабля. Так как довольно тонкую работу по замене блока нельзя было сделать манипуляторами капсулы, Пул собрался сделать это сам.
   Того, что случилось потом, внешние камеры не запечатлели – что само по себе подозрительно. Первым полученным Боуменом предупреждением о несчастье был крик Пула. Затем наступила тишина. В следующий миг Боумен увидел, как Пул, кувыркаясь, улетает в космос. Капсула врезалась в него и, потеряв управление, тоже полетела прочь.
   Как позже признавал Боумен, он допустил несколько серьезных ошибок, но все они, кроме одной, были вполне понятны. В надежде спасти Пула, если тот еще жив, Боумен покинул корабль в другой капсуле, оставив его под полным контролем ЭАЛа.
   Оказалось, что в космос он вышел зря. Когда Боумен поймал Пула, тот был уже мертв. Убитый горем, он отбуксировал тело к кораблю – и ЭАЛ отказался впустить его внутрь.
   Но ЭАЛ недооценил человеческую изобретательность и решимость. Боумен, оставивший шлем скафандра на корабле, пошел на отчаянный риск. Выйдя в открытый космос без шлема, он прорвался внутрь через аварийный люк, не контролируемый компьютером, и лоботомировал ЭАЛ, отключив модули его мозга один за другим.
   Восстановив контроль над кораблем, Боумен сделал пугающее открытие. Пока его не было, ЭАЛ отключил системы жизнеобеспечения трех других астронавтов, спавших в гипотермических камерах. Теперь Боумен был одинок, как никто и никогда за всю историю человечества.
   Другой на его месте мог бы впасть в отчаяние, но Дэвид Боумен доказал, что те, кто избрал его, сделали правильный выбор. Он продолжал поддерживать «Дискавери» в рабочем состоянии и даже иногда ненадолго устанавливал связь с Центром управления, ориентируя корабль так, что заклиненная антенна была направлена на Землю.
   По предопределенной траектории «Дискавери» в конце концов достиг Юпитера. Здесь Боумен, облетая вокруг лун планеты-гиганта, обнаружил черную плиту точно такой же формы, как и монолит, откопанный на Луне, в кратере Тихо, только в сотни раз больше. В капсуле он вышел в космос, чтобы обследовать ее, и исчез, оставив последнее загадочное сообщение: «О боже, он полон звезд!»
   Но об этой загадке было кому волноваться. Доктора Чандру волновала только судьба ЭАЛа. Если и существовала на свете вещь, способная вызвать ненависть в бесстрастном ученом, это была неопределенность. Он не мог успокоиться, пока не выяснит причин странного поведения ЭАЛа. Даже сейчас он отказывался называть инцидент неисправностью. В лучшем случае – «отклонением от нормы».
   Крохотный кабинет – его святая святых – был почти пуст: вращающееся кресло, стол с пультом управления и школьная доска с двумя фотографиями по бокам. Мало кто из обычных людей мог бы узнать изображенные на них лица, но любой из допущенных в кабинет мгновенно узнал бы богов компьютерного пантеона – Джона фон Неймана и Алана Тьюринга.
   На столе не было ни книг, ни даже бумаги и карандаша. Все тома всех библиотек мира были у Чандры под рукой – стоило лишь нажать на клавиши, а блокнотом для зарисовок и записей ему служил дисплей компьютера. Даже доску он использовал только для посетителей – полустертая блок-схема была начерчена на ней три недели назад.
   Доктор Чандра закурил одну из крепчайших чирут, которые ему доставляли из Мадраса. Пристрастие к ним, как совершенно справедливо полагали все вокруг, являлось его единственным пороком. Пульт никогда не выключался. Чандра проверил, не мигают ли на экране значки важных непрочитанных сообщений, и сказал в микрофон:
   – Доброе утро, САЛ. Нет ли у тебя новостей для меня?
   – Нет, доктор Чандра. А у вас для меня?
   Голос мог бы принадлежать любой культурной индийской леди, получившей образование и в Соединенных Штатах, и у себя на родине. Акцент в ее голосе появился не сразу: за годы общения с доктором она переняла манеру его речи.
   Ученый набрал на клавиатуре код, перенаправив входящую информацию на запись в наиболее защищенные блоки памяти. Никто не знал, что по этому каналу он разговаривает с компьютером так, как никогда не говорил с человеком. Неважно, что САЛ понимала лишь небольшую часть сказанного – ее реакции были так убедительны, что даже ее создатель иногда обманывался. И это его откровенно радовало – тайные беседы с САЛ помогали сохранять душевное равновесие, а может, и душевное здравие.
   – САЛ, ты часто говорила, что мы не можем решить проблему аномального поведения ЭАЛа без дополнительной информации. Но как нам добыть эту информацию?
   – Но это же очевидно. Кто-то должен вернуться на «Дискавери».
   – Совершенно верно. И это, похоже, произойдет скорее, чем мы думали.
   – Рада слышать.
   – Я знаю, – ответил Чандра.
   Он действительно знал это. Он давно прекратил общение со стремительно сокращающейся группой философов, считавших, будто компьютер не может испытывать эмоции, а только имитирует их.
   – Как только вы сможете доказать, что не имитируете раздражение, – отбрил он как-то раз одного из таких скептиков, – я приму ваши аргументы всерьез.
   Имитация раздражения, последовавшая в ответ, была весьма и весьма убедительна.
   – Теперь я хотел бы рассмотреть новую возможность, – продолжал Чандра. – Диагностика – это только первый шаг. Процесс не завершен, если не ведет к излечению.
   – Вы думаете, ЭАЛ можно восстановить для нормальной работы?
   – Не знаю, но надеюсь. Возможно, ему нанесен необратимый вред, а потери памяти в любом случае весьма велики.
   Он в задумчивости замолчал, сделал несколько затяжек и выпустил аккуратное кольцо дыма, в конце своей траектории точно совпавшее с широкоугольной линзой экрана САЛ. Человеческое существо не сочло бы это дружеским жестом – в этом и заключается еще одно достоинство компьютеров.
   – САЛ, мне нужно твое содействие.
   – Конечно, доктор Чандра.
   – Возможен определенный риск.
   – Что вы имеете в виду?
   – Я предлагаю отсоединить некоторые из твоих контуров, а именно те, что отвечают за высшие функции. Это тебя не тревожит?
   – Я не могу ответить, не имея более подробной информации.
   – Очень хорошо. Давай, я объясню. Ты работала постоянно, все время с тех пор, как тебя включили, верно?
   – Верно.
   – Но тебе известно, что мы, люди, так не умеем. Нам нужен сон – практически полное отключение наших мозговых функций, по крайней мере, на сознательном уровне.
   – Мне это известно. Но я этого не понимаю.
   – Так вот, возможно, тебе придется пережить нечто, похожее на сон. Скорее всего, просто пройдет какое-то время, но ты не будешь ничего о нем помнить. Проверив свои часы, ты обнаружишь лакуну в памяти, вот и все.
   – Но вы сказали, возможен риск. В чем он заключается?
   – Есть очень небольшой шанс – его невозможно точно вычислить – что когда я подсоединю все цепи обратно, в твоей личности, в твоих шаблонах поведения обнаружатся изменения. Ты будешь чувствовать себя по-другому. Не обязательно лучше или хуже, но по-другому.
   – Я не понимаю, что это значит.
   – Прости, возможно, это и не значит ничего. Ладно, не волнуйся об этом. А теперь создай, пожалуйста, новый файл, сейчас я введу имя.
   Пальцы Чандры забегали по клавишам, набирая слово «феникс».
   – Ты знаешь, что это? – спросил он.
   Без малейшей паузы компьютер ответил:
   – В моей энциклопедии двадцать пять статей.
   – И как ты думаешь, которая из них нужная?
   – Воспитатель Ахиллеса?
   – Интересно, этого я не знал. Попробуй еще раз.
   – Легендарная птица, возрождающаяся из пепла своего прежнего тела?
   – Прекрасно! Теперь ты понимаешь, почему я выбрал это слово?
   – Потому что вы думаете, что ЭАЛа можно оживить.
   – Да – с твоей помощью. Ты готова?
   – Пока нет. Мне хотелось бы задать вопрос.
   – Какой?
   – Мне будут сниться сны?
   – Конечно. Разумным существам снятся сны, только никто не знает, почему.
   Чандра умолк, затянулся чирутой, выпустил еще одно кольцо дыма, и добавил такое, в чем никогда не признался бы человеку:
   – Может быть, тебе приснится ЭАЛ. Он часто снится мне.

Глава 4
Программа полета

   Английская версия.
   Кому: Капитану Татьяне (Тане) Орловой, командиру космического корабля «Космонавт Алексей Леонов» (регистрационный номер UNCOS 081342).
   От кого: Национальный Совет по астронавтике, Пенсильвания-авеню, Вашингтон.
   Комиссия по внеземному космическому пространству Академии наук СССР, проспект Королева, Москва.
   Задачи полета.
   Задачи полета, в порядке приоритетности, таковы:
   1. Достигнуть системы Юпитера и сблизиться с космическим кораблем Соединенных Штатов «Дискавери» (UNCOS 01/283).
   2. Проникнуть на борт названного космического корабля и собрать всю имеющуюся информацию о его полете.
   3. Запустить все бортовые системы космического корабля «Дискавери» и, если его запасы топлива достаточны, направить корабль по траектории возврата на Землю.
   4. Определить местоположение чужеродного артефакта, обнаруженного «Дискавери», и исследовать его возможно полнее дистанционными методами.
   5. Если это представится разумным и Центр управления полетом не будет возражать, сблизиться с упомянутым объектом для дальнейшего изучения.
   6. Провести обследование Юпитера и его спутников, насколько это возможно и не противоречит названным выше целям.

   Мы понимаем, что непредвиденные обстоятельства могут потребовать изменения этих приоритетов или даже сделать невозможным выполнение некоторых из этих задач. Нужно ясно понимать, что сближение с комическим кораблем «Дискавери» имеет целью исключительно получение информации о названном артефакте, и это превосходит по важности все другие задачи, включая попытки спасения имущества.
   КОМАНДА.
   Состав команды космического корабля «Космонавт Алексей Леонов»:
   Командир Татьяна Орлова (техника, ракетная техника);
   Доктор Василий Орлов (навигация, астрономия);
   Доктор Максим Брайловский (техника, строительные конструкции);
   Доктор Александр Ковалев (техника, связь);
   Доктор Николай Терновский (техника, системы управления);
   Начальник медицинской части Катерина Руденко (медицина, жизнеобеспечение);
   Доктор Ирма Якунина (медицина, питание);
   Кроме того, Национальный Совет по астронавтике предоставляет следующих экспертов: …
   Доктор Хейвуд Флойд отбросил циркуляр и откинулся в кресле. Все уже улажено, точка невозврата пройдена. Даже если бы вдруг захотелось, перевести часы назад уже нельзя.
   Он глянул на Кэролайн, сидевшую с двухлетним Крисом на краю бассейна. Малыш чувствовал себя в воде как дома, лучше, чем на суше, и мог оставаться под водой так долго, что посторонние иногда пугались. Да, он пока не слишком хорошо разговаривал по-человечески, зато довольно бегло изъяснялся по-дельфиньи.
   Один из друзей Кристофера только что приплыл из Тихого океана и подставлял спину, чтобы его похлопали. «Ты тоже странник, – подумал Флойд, – в громадном океане, где не остается следов, но каким крохотным выглядит твой океан по сравнению с бесконечностью, ждущей меня!»
   Почувствовав его взгляд, Кэролайн встала. Она посмотрела на него серьезно, но без злости – вся ее злость сгорела в последние несколько дней. Подойдя ближе, она грустно улыбнулась.
   – Я нашла этот стих, – сказала она. – Он начинается так:

     Кто же та, что ты покинул,
     Бросив свой очаг и кров,
     Чтоб уйти к седой старухе –
     Созидательнице Вдов? [2 - Р. Киплинг, «Песня датских женщин», пер. с англ. Ю. Торина.]

   – Прости, я не понимаю. Кто это – Созидательница Вдов?
   – Не кто, а что. Море. Эти стихи – жалоба жены викинга, их написал Редьярд Киплинг сто лет назад.
   Флойд взял жену за руку. Она не отозвалась на прикосновение, но и не сопротивлялась.
   – Но я не чувствую себя викингом. Я иду не за добычей, а уж приключения – последнее, на что бы я польстился.
   – Но тогда почему… Нет, не хочу опять ссориться. Но нам обоим стало бы легче, если бы ты четко осознал свои мотивы.
   – Хотел бы я сформулировать хоть один из них. Но меня осаждает уйма мелких причин. И все они ведут к одному и тому же выводу, с которым, поверь, не поспоришь.
   – Я верю. А ты уверен, что не обманываешь себя?
   – Если и так, то вместе со мной обманывается и масса других людей, включая – прости, что напоминаю, – президента Соединенных Штатов.
   – Вряд ли я когда-нибудь это забуду. Но представь себе – только представь – что он тебя ни о чем не просил. Ты бы вызвался сам?
   – Могу честно ответить – нет. Мне бы и в голову не пришло. Звонок президента Мордекая стал самым большим потрясением в моей жизни. Но потом, обдумав все как следует, я понял, что он совершенно прав. Ты же знаешь, я не поступил бы так из ложно понятого чувства долга. Я – тот, кто наилучшим образом подготовлен для этой задачи, после того, как космические медики дадут добро. А уж тебе ли не знать, что я все еще в хорошей форме?
   Она улыбнулась – именно этого Флойд и добивался.
   – Иногда я думаю, что ты вызвался бы сам.
   Такое действительно приходило ему в голову, но он честно ответил:
   – Никогда бы я не сделал этого, не посоветовавшись с тобой.
   – И хорошо, что не посоветовался. Не знаю, что бы я ответила.
   – Но я еще могу отказаться.
   – Глупости, и ты сам это понимаешь. Если ты откажешься, то будешь ненавидеть меня за это до гроба. В тебе слишком сильно чувство долга – наверное, поэтому я и вышла за тебя.
   Долг! Да, это и было ключевым словом во всем многообразии его смыслов. У него есть долг перед собой, перед семьей, перед университетом, перед предыдущей работой (хоть и оставленной не без обид), перед страной – и перед человечеством. Расставить приоритеты нелегко, и часто они противоречат друг другу.
   Существуют совершенно логичные причины, почему он должен отправиться в эту экспедицию, – и, как указывали многие коллеги, не менее логичные причины для отказа. Быть может, в итоге он сделал выбор сердцем, а не умом. Но если и так – чувства тянули его в разные стороны.
   Любопытство, чувство вины, решимость закончить загубленную работу – все это влекло к Юпитеру, к тому, что могло его там ожидать. А с другой стороны, страх – да, он честно признавал это – страх вкупе с любовью к семье пытался удержать его на Земле. Но все же он ни на миг ни в чем не усомнился. Он принял решение почти моментально и отклонял возражения Кэролайн так мягко, как только мог.
   К тому же ему в голову пришла еще одна утешительная мысль, которой он не рискнул поделиться с женой. Его не будет на Земле два с половиной года, но все это время, кроме пятидесяти дней возле Юпитера, он проведет в низкотемпературной камере, лишенный ощущения времени. А когда он вернется, разрыв в возрасте между ними сократится более чем на два года.
   Он охотно пожертвует настоящим, чтобы в будущем дольше пробыть с женой.

Глава 5
«Леонов»

   Месяцы сократились до недель, недели съежились в дни, дни истаяли до часов, и вот Хейвуд Флойд снова здесь, на Мысу, отправляется в космический полет – впервые с тех давних пор, как летал на базу «Клавий» и к монолиту Тихо.
   Но на этот раз он был не один и задачи полета не были засекречены. Впереди, в нескольких рядах от него, сидел доктор Чандра, поглощенный разговором со своим портативным компьютером и решительно игнорировавший все и всех вокруг.
   У Флойда имелось собственное тайное развлечение, в котором он никогда никому не признавался, – отыскивать схожие черты у людей и животных. Сходство чаще льстило, чем оскорбляло, и к тому же его маленькое хобби было хорошим подспорьем для памяти.
   С доктором Чандрой получилось проще простого – в голову тут же пришло прилагательное «птичий». Он был мал и хрупок, а каждое его движение отличалось исключительной быстротой и точностью. Но что же он за птица? Очевидно, очень умная. Сорока? Слишком дерзка и жадна. Сова? Нет, слишком нетороплива. Наверное, воробей – в самый раз.
   Более трудным случаем оказался Уолтер Керноу, специалист по бортовым системам, которому предстояла внушительная работа по приведению «Дискавери» в рабочее состояние. В этом рослом крепыше ничего птичьего не было. Обычно в таких случаях можно найти сходство с одной из бесчисленных пород собак, но и псовые тут не подходили. Ну конечно, Керноу – медведь. Не сердитый и опасный, а дружелюбный и добродушный. И, вероятно, это было к месту – это напомнило Флойду о русских коллегах, к которым ему предстояло вскоре присоединиться. Они уже несколько дней назад поднялись на орбиту и занимались последними проверками.
   «Это величайший момент в моей жизни, – сказал себе Флойд. – Я отправляюсь в экспедицию, которая может определить будущее всего человечества». Но он не испытывал никакой экзальтации, никакого ликования. В последние минуты до начала обратного отсчета ему вспоминались только слова, которые он прошептал перед тем, как покинуть дом: «До свиданья, сынок, до свиданья, мой милый малыш. Вспомнишь ли ты меня, когда я вернусь?» Он до сих пор обижался на Кэролайн за то, что она не разбудила спящего ребенка, чтобы он смог обнять сына в последний раз. Что ж, она поступила мудро. Пожалуй, так будет лучше.
   Его раздумья были прерваны взрывом смеха – доктор Керноу угощал спутников свежим анекдотом, а также содержимым большой бутылки – с ней он обращался так нежно, будто это кусок плутония, которому не хватает совсем чуть-чуть до критической массы.
   – Эй, Хейвуд, – окликнул он, – говорят, капитан Орлова держит выпивку под замком, так что это ваш последний шанс. «Шато-тьери» 95-го года. Простите за пластиковые стаканчики…
   Потягивая действительно превосходное шампанское, Флойд мысленно поежился, представив себе гогот Керноу, не смолкающий всю дорогу на другой конец Солнечной системы. Он восхищался талантами инженера, но как попутчик тот мог оказаться утомительным. Что ж, по крайней мере, от доктора Чандры можно было не ждать подобных неудобств. Его Флойд не мог представить себе даже улыбающимся – не то что смеющимся. И, естественно, от шампанского Чандра отказался с едва уловимым содроганием, а Керноу оказался настолько вежлив – или настолько рад, что не стал настаивать.
   Похоже, инженер решил стать душой общества. Через несколько минут он извлек электронные клавиши на две октавы и сыграл целый ряд вариаций «Старого Джонатана Билла», исполненных на фортепиано, тромбоне, скрипке, флейте и полнозвучном органе с вокальным сопровождением. Играл он и вправду отлично, и вскоре Флойд обнаружил, что подпевает вместе с остальными. «Но все же, – подумал он, – было бы ничуть не хуже, если бы Керноу провел большую часть путешествия молча, в гибернации».
   Музыка внезапно оборвалась тоскливым диссонансом. Включились двигатели, и челнок отправился в небеса. Флойда охватило знакомое, но каждый раз такое новое ощущение бесконечной мощи, возносящей его в небеса, прочь от земных забот и обязанностей. Люди даже не представляли себе, как мудро поступают, поместив обитель богов туда, где не действует гравитация. Теперь и он летит туда, в царство невесомости…
   На миг Флойд даже забыл о том, что летит вовсе не к свободе, а к величайшей ответственности в своей жизни.
   Тяга увеличилась, и он почувствовал на плечах тяжесть множества миров, но приветствовал ее, словно Атлас, еще не уставший от своей ноши. Он ни о чем не задумывался – он просто наслаждался ощущениями. Даже если он покидал Землю в последний раз и навсегда прощался со всем, что любил, это не внушало грусти. Рев двигателей, точно триумфальная песнь, сметал все мелкие чувства и уносил их прочь.
   Флойд даже слегка огорчился, когда рев смолк, несмотря на внезапную легкость дыхания и непередаваемое ощущение свободы. Большинство пассажиров начали отстегивать ремни безопасности, предвкушая полчаса невесомости на переходной орбите, но некоторые, очевидно, совершавшие такое путешествие впервые, остались в креслах и с тревогой оглядывались в поисках стюардов.
   – Говорит капитан. Мы находимся на высоте трехсот километров над западным побережьем Африки. Сейчас там ночь, так что многого вы не увидите. Зарево впереди – это Сьерра-Леоне, а в Гвинейском заливе бушует сильный тропический шторм. Поглядите только на эти вспышки!
   – Через пятнадцать минут у нас взойдет Солнце. Между тем я поворачиваю корабль, чтобы вы посмотрели на экваториальный пояс спутников. Самый яркий, почти прямо по курсу, – это интелсатовская антенная система «Атлантик-1». Далее к западу – «Интеркосмос-2», а вон та тусклая звездочка рядом – это Юпитер. А как раз под ним вы можете видеть мигающий огонек, движущийся относительно звезд, – это новая китайская космическая станция. Мы пройдем в ста километрах от нее, слишком далеко, чтобы разглядеть что-либо невооруженным глазом…
   «Интересно, что задумали в Китае?» – лениво подумал Флойд. Он уже изучал снимки коротенького толстого цилиндра с непонятными выпуклостями и не видел причин верить паническим слухам, будто это вооруженная лазерами орбитальная крепость. Однако Академия наук в Пекине упорно игнорировала все запросы Космической комиссии ООН на обследование станции, и потому во всплеске враждебной пропаганды китайцам оставалось винить только самих себя.
   «Космонавт Алексей Леонов» не отличался красотой – космические корабли редко бывают красивыми. Возможно, когда-нибудь человечество выработает новую эстетику, вырастут поколения художников, чьи идеалы прекрасного освободятся от плена естественных земных форм, вылепленных ветром и водой. Сам космос – это царство умопомрачительной красоты, но, к сожалению, человеческая техника пока не сравнялась с ним в этом.
   Если не считать четырех громадных баков с горючим, которые предстояло сбросить, как только «Леонов» окажется на переходной орбите, корабль был удивительно невелик. От теплового щита до двигательного отсека было меньше пятидесяти метров, и трудно было поверить, что такое скромное судно, уступающее в размерах многим коммерческим кораблям, способно перевезти десять человек через половину Солнечной системы.
   Но невесомость, сделавшая пол, потолок и стены взаимозаменяемыми, изменила весь образ жизни. На борту «Леонова» хватало места на всех, даже если бы все бодрствовали в одно и то же время, как оно и было в настоящий момент. Сейчас народу на борту было минимум вдвое больше обычного: к членам команды добавились разнообразные репортеры, техники, завершавшие предполетную подготовку, и беспокойные чиновники.
   Когда челнок пристыковался к кораблю, Флойд отправился искать каюту, которую он спустя год, когда проснется, будет делить с Керноу и Чандрой. Найдя ее, он обнаружил, что каюта так плотно забита аккуратно помеченными коробками с оборудованием и припасами, что втиснуться внутрь почти невозможно. Флойд остановился, мрачно раздумывая, как же быть, но тут один из членов экипажа, ловко перелетавший от одного поручня к другому, заметил его затруднения и затормозил.
   – Доктор Флойд? Добро пожаловать на борт. Я Макс Брайловский, помощник механика.
   Молодой русский говорил по-английски медленно и старательно, как студент, взявший больше уроков у электронного наставника, чем у живого учителя. Они пожали друг другу руки, и Флойд соотнес лицо и имя с биографиями членов экипажа: Максим Андреевич Брайловский, тридцать один год, родился в Ленинграде, специализируется в строительной механике, хобби – фехтование, велопланеризм, шахматы.
   – Рад познакомиться, – сказал Флойд. – Но как мне попасть в каюту?
   – Не волнуйтесь, – весело ответил Макс. – Когда вы проснетесь, всего этого уже не будет. Это – как вы говорите? – расходные материалы. К тому времени, как вам понадобится каюта, мы все это съедим, обещаю.
   Он хлопнул по животу.
   – Отлично, но куда мне пока что сложить свои вещи?
   Флойд показал на три небольших контейнера, общей массой пятьдесят килограммов, где, как он надеялся, имелось все, что может понадобиться в пути длиной в пару миллиардов километров. Толкать груз, лишенный веса, но не инерции, по коридорам корабля, было нелегко, но ему удалось отделаться лишь несколькими столкновениями.
   Макс взял у него два контейнера, ловко проскользнул сквозь треугольник, образованный тремя пересекающимися штангами, и нырнул в маленький люк, мимоходом нарушив первый закон Ньютона. Следуя за ним, Флойд заработал еще несколько синяков, и после долгого пути – изнутри «Леонов» казался гораздо больше, чем снаружи, – они прибыли к двери с надписью «Капитан» на двух языках, кириллицей и латиницей. Хотя Флойд читал по-русски гораздо лучше, чем говорил, он оценил любезность хозяев: все надписи на корабле были сделаны на двух языках.
   В ответ на стук Макса над дверью загорелся зеленый огонек, и Флойд постарался как можно изящнее вплыть внутрь. Он много раз разговаривал с капитаном Орловой, но лично они никогда не встречались, поэтому его ожидало сразу два сюрприза.
   По видеофону невозможно судить о реальных размерах человека: камера каким-то образом приводит всех к одному масштабу. Капитан Орлова, стоя – насколько в невесомости можно было стоять, – едва доставала Флойду до плеча. Кроме того, видеофон совершенно не передавал пронзительность взгляда ослепительно синих глаз – самой выдающейся из черт ее лица, не отличавшегося в тот момент особой красотой.
   – Здравствуйте, Таня, – сказал Флойд. – Как приятно, наконец, встретиться с вами лично! Но какая жалость – что вы сделали с волосами?
   Они пожали друг другу руки, как старые друзья.
   – Рада приветствовать вас на борту, Хейвуд! – ответила она. В отличие от Брайловского она говорила по-английски довольно бегло, хоть и с сильным акцентом. – Да, жалко было стричься, но длинные волосы неудобны в долгих путешествиях, а мне хотелось бы избегать местных цирюльников как можно дольше. И прошу прощения за вашу каюту, Как Макс уже говорил, нам внезапно понадобилось еще десять кубометров складского пространства. В ближайшие несколько часов нас с Василием почти не будет дома, поэтому располагайтесь пока здесь, у нас.
   – Спасибо. А Керноу и Чандра?
   – Я договорилась о них с командой. Возможно, вам кажется, что мы обращаемся с вами, как с грузом…
   – Невостребованным в пути.
   – Простите?
   – Это метка, которой в былые времена метили багаж в океанских плаваниях.
   Таня улыбнулась.
   – Да, похоже. Но вы будете очень и очень востребованы в конце пути. Мы уже планируем праздник по случаю вашего оживления.
   – Звучит чересчур религиозно. Давайте назовем это… нет, «воскрешение» еще хуже! Ну, например, праздником по случаю пробуждения. Но, я вижу, вы очень заняты. Позвольте мне разгрузиться и продолжить мой гран-тур [3 - В XVIII – XIX веках путешествие по Европе, которым обязательно заканчивалось образование молодых аристократов и богатых буржуа.].
   – Макс вам все покажет. Не отведешь ли доктора Флойда к Василию? Он в двигательном отсеке.
   Выплывая из капитанской каюты, Флойд мысленно выставил хорошие оценки комиссии, подбиравшей экипаж. Таня Орлова производила впечатление даже на бумаге, а во плоти она практически подавляла, несмотря на все свое обаяние. «Интересно, – подумал Флойд, – на что она похожа, когда выходит из себя? На лед или пламя? В любом случае, не хотелось бы проверять на практике…»
   Флойд быстро привыкал к невесомости и к тому моменту, как они нашли Василия Орлова, уже двигался почти так же уверенно, как и его провожатый. Выдающийся ученый встретил его так же тепло, как и его жена.
   – Добро пожаловать на борт, Хейвуд. Как самочувствие?
   – Отлично. Вот только я медленно умираю от голода.
   На миг Орлов был озадачен, потом его лицо расплылось в широкой улыбке.
   – О, я и забыл. Ну, это ненадолго. Через десять месяцев вам можно будет есть сколько захотите.
   За неделю до помещения в гипотермическую камеру следовало соблюдать бесшлаковую диету, а в последние сутки разрешалось только пить. Флойд уже задумался о том, в какой мере возрастающая слабость и головокружение обязаны голоду, шампанскому Керноу и невесомости.
   Чтобы сосредоточиться, он оглядел путаницу разноцветных труб.
   – Так это и есть знаменитый двигатель Сахарова? Впервые в жизни вижу этот агрегат своими глазами.
   – Их создано пока всего четыре.
   – Надеюсь, он работает.
   – Лучше бы работал, иначе горсовету Горького опять придется переименовывать площадь Сахарова.
   Знамение времени! Русский хоть и горько, но все же может шутить о том, как в его стране обращаются с одним из величайших ученых. Флойду вспомнилась выразительная речь Сахарова, обращенная к Академии наук, когда ему запоздало присвоили звание Героя Советского Союза. «В тюрьме и ссылке, – сказал он слушателям, – пышно расцветает творческое начало. Не один шедевр был рожден в стенах тюремной камеры, вдали от мирских соблазнов. Можно сказать, что величайшее достижение человеческого интеллекта, «Principia Mathematica», явилось следствием добровольного изгнания Ньютона из охваченного чумой Лондона».
   Сравнение не было нескромным – годы ссылки в Горьком привели Сахарова не только к новым откровениям о строении материи и происхождении Вселенной, но и к концепциям удержания плазмы, которые позволили на практике использовать термоядерную энергию. Сам двигатель, хотя и был наиболее известным и разрекламированным результатом этой работы, являлся всего лишь побочным продуктом поразительного интеллектуального озарения. Как жаль, что этим достижениям положила начало несправедливость! Возможно, когда-нибудь человечество найдет более цивилизованные способы устраивать свои дела…
   К тому времени, как они покинули отсек, Флойд узнал о двигателе Сахарова много больше, чем хотел и мог бы запомнить. Он был хорошо знаком с основными принципами – использованием импульсной термоядерной реакции для нагрева и выброса практически любого горючего. Наилучшие результаты были получены для чистого водорода в качестве рабочей жидкости, но он занимает слишком много места и его трудно долго хранить. Приемлемыми альтернативами оказались метан и аммиак. Годилась даже вода, но это было куда менее эффективно.
   «Леонов» мог пойти на компромисс – громадные баки жидкого водорода, используемого для начального толчка, будут сброшены, когда корабль наберет скорость, нужную для полета к Юпитеру, а там для маневров торможения, сближения и последующего возвращения к Земле можно будет использовать аммиак.
   Такова была теория, проверенная и перепроверенная в бесконечных испытаниях и на компьютерных моделях. Но как наглядно показала участь злополучного «Дискавери», все человеческие планы подлежат безжалостной проверке Природой, или Судьбой, или чем-то еще… Какая разница, как называть те силы, что управляют Вселенной?
   – Доктор Флойд! Вот вы где, – произнес властный женский голос, прервав восторженные объяснения Василия о магнитогидродинамической обратной связи. – Почему вы не явились ко мне?
   Флойд медленно, осторожно оттолкнувшись от поручня, повернулся вокруг своей оси и увидел крупную женскую фигуру в странной униформе со множеством кармашков и мешочков, очень напоминавшую казака в черкеске с газырями, опоясанного пулеметными лентами.
   – Рад снова вас видеть, доктор. Я все еще изучаю корабль. Надеюсь, вы получили мою медкарту из Хьюстона.
   – Ах, эти коновалы из Тига! Я бы им ящур диагностировать не доверила.
   Флойду было прекрасно известно, что Катерина Руденко и Медицинский центр имени Олина Тига испытывают друг к другу искреннее уважение, и понял бы шутку даже без широкой улыбки на губах корабельного доктора. Заметив его любопытный взгляд, она с гордостью ткнула пальцем в перекрестье лент на выдающейся груди:
   – Традиционный черный саквояж не очень удобен в невесомости: из него все вылетает и в самый нужный момент ничего не найти. Я сделала это сама. Полный мини-набор для хирургии. Могу, не сходя с места, вырезать аппендикс или принять новорожденного.
   – Уверен, что последней проблемы у нас не возникнет.
   – Ха! Хороший врач должен быть готов ко всему.
   Какой контраст, подумал Флойд, между капитаном Орловой и доктором, или ее положено называть ее полным званием – полковник медицинской службы? – Руденко. Капитан наделена изяществом и яркостью прима-балерины, а доктор могла бы служить прообразом Родины-матери – крупная фигура, простое приятное лицо, только платка не хватает для полноты картины. «Не обманывайся, – мысленно предостерег себя Флойд. – Эта женщина спасла по меньшей мере дюжину жизней при аварии во время стыковки «Комарова», а в свободное время редактирует «Вестник космической медицины». Ты должен радоваться, что она на борту».
   – Ну что ж, доктор Флойд, позже у вас будет вдоволь времени изучить наш кораблик. Мои коллеги слишком вежливы, чтобы сказать об этом прямо, но им есть чем заняться, а тут еще вы путаетесь под ногами. Мне хотелось бы, чтобы вы, все трое, тихо-мирно уснули как можно скорее. Тогда у нас будет меньше поводов для беспокойства.
   – Этого я и боялся. Впрочем, я вас понимаю. Я готов, как только будете готовы вы.
   – Я всегда готова. Пойдемте, пожалуйста.
   В медицинском отсеке как раз хватало места для операционного стола, двух велотренажеров, нескольких шкафчиков с инструментами и рентгеновской установки. Споро, но скрупулезно осматривая Флойда, доктор Руденко неожиданно спросила:
   – Что это за золотой цилиндрик, который доктор Чандра носит на цепочке на шее? Какое-то устройство связи? Он наотрез отказался его снять. На самом деле он так застенчив, что едва не отказался снимать вообще хоть что-либо.
   Флойд невольно улыбнулся. Реакцию скромного маленького индийца на эту поразительную женщину несложно было вообразить.
   – Это лингам.
   – Что?
   – Ну, вы же врач, вы должны были узнать его. Символ мужской плодовитости.
   – Конечно! Что я за дура… Он практикующий индуист? Сейчас уже немного поздновато просить нас организовать ему строго вегетарианское питание.
   – Не волнуйтесь, мы бы вас предупредили. Чандра не прикасается к спиртному, но в остальном он не фанатик чего-либо, кроме компьютеров. Как-то он рассказал мне, что его дед был жрецом в Бенаресе и подарил ему этот лингам. Эта вещь переходит у них в семье из поколения в поколение.
   К удивлению Флойда, доктор Руденко не обнаружила признаков неприятия, которого он от нее ожидал. Напротив, лицо ее стало задумчивым.
   – Я его понимаю. Моя бабушка подарила мне замечательную икону, шестнадцатого века. Мне хотелось взять ее с собой, но она весит целых пять кило.
   Вновь приняв деловой вид, доктор достала шприц-пистолет, сделала Флойду подкожную инъекцию и велела вернуться, когда он почувствует сонливость, заверив, что это произойдет не позже, чем через два часа.
   – А до тех пор полностью расслабьтесь, – велела она. – На этой палубе, в секторе Д.6, есть обзорный иллюминатор. Почему бы вам не пойти туда?
   Это была хорошая идея, и Флойд поплыл прочь с покорностью, которая удивила бы его друзей. Доктор Руденко взглянула на часы, продиктовала автосекретарю короткую заметку и поставила таймер на тридцать минут.
   Добравшись до иллюминатора в секторе Д.6, Флойд обнаружил там Керноу и Чандру. Оба взглянули на него мельком, будто не узнавая, и повернулись обратно к фантастической панораме снаружи. Флойд заметил – и похвалил собственную наблюдательность – что Чандра на самом деле не мог наслаждаться видом: его глаза были плотно закрыты.
   Полностью незнакомая планета висела перед ними в пустоте, сияя восхитительно голубым и ослепительно белым. «Как странно, – подумал Флойд. – Что это случилось с Землей?» Ну конечно! Он ее не узнал, потому что она вверх ногами! Но ведь это катастрофа! На миг ему стало жаль всех тех бедняг, что сыплются сейчас в космос…
   Он едва заметил, как двое членов экипажа унесли бесчувственное тело Чандры. Когда они вернулись за Керноу, глаза Флойда были плотно закрыты, но он еще дышал. Когда же пришли и за ним, даже дыхания было уже не различить.

Часть II
«Цянь»

Глава 6
Пробуждение

   «А говорили, что снов не будет», – скорее с удивлением, чем с раздражением подумал Хейвуд Флойд. Восхитительный розовый свет очень успокаивал, напоминал о барбекю и треске поленьев в камине на Рождество. Но этот свет не был теплым – от него определенно веяло холодком, хотя это было, скорее, приятно.
   Где-то рядом – так тихо, что слов было не разобрать, – зазвучали голоса. Они звучали громче и громче, но Флойд по-прежнему не мог понять ничего.
   – Но мне же не могут сниться сны по-русски! – изумленно сказал он.
   – Нет, Хейвуд, – ответил женский голос. – Но вы и не спите. Пора вставать.
   Свет угас. Открыв глаза, Флойд сумел разглядеть, как от его лица отвели луч прожектора. Он лежал на кушетке, пристегнутый к ней эластичными лентами, рядом стояли какие-то фигуры – настолько расплывчатые, что он никого не узнал.
   Чьи-то легкие пальцы прикрыли ему веки и помассировали лоб.
   – Не напрягайтесь. Сделайте глубокий вдох… еще… Хорошо. Как вы себя чувствуете?
   – Не знаю… странно… голова кружится… и хочется есть.
   – Это хороший знак. Вы знаете, где находитесь? Теперь можете открыть глаза.
   Фигуры сделались отчетливее. Теперь Флойд узнал в них доктора Руденко и капитана Орлову. Но с Таней что-то произошло с тех пор, как он видел ее последний раз – всего около часа назад… Поняв, что изменилось, Флойд был потрясен.
   – У вас волосы отросли!
   – Надеюсь, вы считаете, что так лучше. Но не могу сказать того же о вашей бороде.
   Потянувшись к лицу, Флойд с удивлением обнаружил, что каждый этап этого движения стоит немалых сознательных усилий. Подбородок покрывала щетина – короткая, будто он не брился два-три дня. В гипотермическом сне волосы растут в сотню раз медленнее обычного.
   – Значит, – сказал он, – мы прибыли к Юпитеру?
   Таня хмуро взглянула на него и перевела взгляд на доктора. Та еле заметно кивнула.
   – Нет, Хейвуд, – сказала она. – До Юпитера еще месяц. Не тревожьтесь, с кораблем все отлично, все работает штатно. Но ваши друзья в Вашингтоне попросили разбудить вас до срока. Случилось нечто очень неожиданное. Как выяснилось, мы участвуем в гонке – кто первым доберется до «Дискавери». И, боюсь, проигрываем.

Глава 7
«Цянь»

   Стоило голосу Хейвуда Флойда зазвучать в динамиках системы связи, пара дельфинов тут же прекратили плавать кругами в бассейне и устремилась к краю. Положив головы на бортик, они устремили пристальные взгляды в сторону источника звука.
   «Значит, они узнают Хейвуда», – с горечью подумала Кэролайн.
   Кристофер, ползавший в манеже, даже на миг не отвлекся от разноцветных кнопок книжки с картинками, когда голос его отца – громкий, отчетливый – долетел до дому через полмиллиарда километров космического пространства.
   – …Дорогая, думаю, ты не удивишься, услышав меня на месяц раньше срока – ведь ты уже несколько недель знаешь, что у нас появилась компания.
   Мне все еще трудно в это поверить. В каком-то смысле все это совершенно нелепо. Им же не хватит горючего на возвращение к Земле. Мы даже не понимаем, как они собираются совершать маневр сближения.
   Мы, естественно, их ни разу не видели, «Цянь» не приближался к нам больше чем на пятьдесят миллионов километров. При желании им хватило бы времени ответить на наши сигналы, но они полностью нас игнорируют. Но вскоре им станет не до дружеской болтовни. Через несколько часов они войдут в атмосферу Юпитера, и мы увидим, хорошо ли работает их система аэродинамического торможения. Если она сработает как надо, это поднимет и наш боевой дух. Если же нет… Лучше не будем об этом.
   Русские воспринимают все это удивительно спокойно, учитывая все обстоятельства. Конечно, они раздосадованы и разочарованы, но я часто слышу и выражения искреннего восхищения. Блестящий трюк! Корабль строился у всех на виду, но все считали его орбитальной станцией, пока к нему не пристыковали стартовые ускорители.
   Ну, поделать мы все равно ничего не можем – только наблюдать, а на таком расстоянии обзор у нас не лучше, чем в самые мощные земные телескопы. Не могу не пожелать им удачи, хотя, конечно, надеюсь, что они оставят «Дискавери» в покое. Это наша собственность, и, думаю, Государственный департамент уже прожужжал им об этом все уши.
   Но нет худа без добра. Если бы наши китайские друзья не опередили нас, ты бы не услышала меня еще месяц. Но теперь доктор Руденко разбудила меня, и я могу разговаривать с тобой каждые пару дней.
   После первого шока я неплохо освоился, познакомился с кораблем и командой, привык к невесомости, а также совершенствую мой скверный русский. Хотя шанс им воспользоваться выпадает нечасто: все настаивают на том, чтобы разговаривать по-английски.
   Лингвисты из нас, американцев, – просто ужас! Временами становится стыдно за наш шовинизм и лень.
   Английский на борту лежит в диапазоне от безупречного – старший инженер Саша Ковалев мог бы работать диктором на Би-Би-Си – и до «если говорить побыстрее, неважно, сколько делаешь ошибок». Единственная, кто не говорит бегло, – это Женя Марченко. Она заменила Ирму Якунину в последний момент. Кстати говоря, я рад, что Ирма поправляется. Как она, наверное, разочарована! Интересно, сможет ли она снова летать на дельтаплане?
   И, кстати, о несчастных случаях. Очевидно, Женя тоже пережила катастрофу. Конечно, пластические хирурги постарались на славу, однако заметно, что когда-то она получила сильные ожоги. Она – любимица экипажа, и остальные обращаются с ней… Нет, не то чтобы с жалостью… Скажем так: с особой теплотой.
   Может быть, тебе интересно, как я уживаюсь с капитаном Таней. Конечно, она мне очень нравится, но я не рискнул бы ее рассердить. С первого взгляда на нее ясно, кто командует кораблем.
   И еще военврач Руденко. Ты встречалась с ней на Аэрокосмическом съезде в Гонолулу два года назад и, я уверен, не забыла последний банкет, так что, наверное, поймешь, отчего мы все называем ее Екатериной Великой – не в глаза, разумеется.
   Но хватит сплетничать. Если не уложусь в отпущенное время, страшно подумать, сколько насчитают за превышение лимита. И, кстати, частные переговоры должны касаться только личных дел. Но в сетях связи много звеньев, поэтому не удивляйся, если вдруг получишь весточку… э-э… другим путем.
   Жду твоего сообщения от тебя. Передай девочкам, что с ними поговорю позже. Люблю вас всех, очень скучаю по вам с Крисом. Вот вернусь – и никогда больше вас не оставлю, честное слово!
   В динамиках коротко зашипело, затем явно синтетический голос объявил:
   – На этом сеанс связи четыреста тридцать два дробь семь космическим кораблем «Леонов» закончен.
   Кэролайн Флойд выключила динамик. Оба дельфина тут же нырнули в бассейн и скользнули прочь, на простор Тихого океана, оставив за собой лишь легкую рябь на поверхности.
   Увидев, что друзья уплыли, Кристофер захныкал. Мать взяла его на руки, принялась утешать, но удалось ей это далеко не сразу.

Глава 8
Облет Юпитера

   Изображение Юпитера – в белых полосах облаков, в крапчатых оранжево-розовых прожилках, с Большим Красным пятном, взиравшим на астронавтов, точно огромный злобный глаз, – постоянно транслировалось на экран рубки управления. Диск планеты была виден на три четверти, но на освещенную часть никто не смотрел. Все взгляды были прикованы к темному полумесяцу с краю. Там, в ночной тени, готовился встретить свой момент истины китайский корабль.
   «Это абсурд, – подумал Флойд. – Отсюда, за сорок миллионов километров, мы все равно ничего не разглядим. И, в конце концов, какая разница? Все, что нужно, нам сообщат по радио».
   Два часа назад «Цянь» прекратил все радио– и видеопередачи, перекрыл все каналы связи, убрав антенны дальнего действия под защиту теплового экрана. Только всенаправленный маяк продолжал работу, аккуратно отмечая положение китайского корабля, снижавшегося к океану облаков – каждое размером с земной континент. В рубке «Леонова» звучало только пронзительное «бип… бип… бип…». Каждый из этих импульсов покинул Юпитер больше двух минут назад – за это время их источник вполне мог превратиться в облако раскаленного газа и смешаться со стратосферой планеты.
   Сигнал затухал, тонул в помехах. Импульсы искажались, на время пропали вовсе, но затем писк зазвучал вновь. Вскоре плазменный кокон, окутавший «Цянь», прервет любую связь с окружающим миром до тех пор, пока корабль не выйдет из атмосферы. Если выйдет вообще…
   – Posmotri! – закричал Макс. – Вон он!
   Вначале Флойд ничего не увидел. Потом у самого края освещенного диска показалась крохотная звездочка, сиявшая там, где не могло быть никаких звезд, на темном фоне ночной стороны Юпитера.
   Казалось, она неподвижна, но Флойд знал: «Цянь» мчится вперед со скоростью около ста километров в секунду. Мало-помалу звездочка становилась ярче и скоро перестала быть крохотной точкой, обрела протяженность. Рукотворная комета неслась в ночном небе Юпитера, оставляя за собой раскаленный след длиной тысячи километров.
   Последний, сильно искаженный, необычайно протяжный сигнал – и маяк смолк. В динамиках слышалось только бессмысленное шипение – помехи, излучение Юпитера, один из бесчисленных голосов космоса, совершенно равнодушного к людям и их трудам.
   «Цяня» не стало слышно, но все еще было видно. Крохотная хвостатая искорка заметно отдалилась от освещенной части планеты и скоро должна была скрыться на ночной стороне. К тому времени, если все пойдет по плану, притяжение Юпитера захватит корабль, погасив ненужную скорость. Обогнув гигантскую планету, «Цянь» станет еще одним ее спутником.
   Искорка погасла: «Цянь» скрылся за горизонтом на ночной стороне планеты. Теперь его не будет ни видно, ни слышно, пока он не покажется из тени – чуть меньше чем через час, если все пойдет хорошо. Для китайцев этот час обещал быть очень долгим…
   Но для руководителя научной программы Василия Орлова и инженера по связи Саши Ковалева этот час пролетел почти незаметно. Из наблюдений за искоркой можно было узнать о многом: время ее появления и исчезновения и прежде всего Доплеровский сдвиг радиосигнала несли в себе важнейшую информацию о новой орбите «Цяня». Компьютеры «Леонова» уже обрабатывали данные и выдавали расчетное время появления корабля в зависимости от различных предположений о быстроте замедления в атмосфере Юпитера.
   Василий выключил экран компьютера, потянулся в кресле, ослабил пристяжной ремень и обратился к терпеливо ожидающей аудитории:
   – Он появится не раньше, чем через сорок две минуты. Почему бы вам, зрителям, не пойти прогуляться, пока мы приводим все в порядок? Увидимся через тридцать пять минут. Кыш! Все вон!
   Нежеланные гости неохотно покинули рубку управления, но, к заметному неудовольствию Василия, вернулись через полчаса с небольшим. Он все еще бранил их за недостаток веры к его вычислениям, и тут из динамиков грянуло знакомое «бип… бип… бип…» маяка «Цяня».
   Василий был потрясен и подавлен, но тут же присоединился к спонтанному взрыву аплодисментов. Кто начал хлопать первым, Флойд не заметил. Соратники, соперники – все они были астронавтами, никто еще не забирался дальше от дома, чем они, «посланцы человечества», как гордо назвали их в первом Договоре об использовании космического пространства. Да, никому не хотелось, чтобы китайцы преуспели, но и гибели им никто не желал.
   Флойд невольно подумал о том, что здесь замешано немало корыстного интереса. Пример «Цяня» показал, что маневр аэродинамического торможения действительно возможен и шансы «Леонова» на успех существенно повысились. Данные о Юпитере были верны: в его атмосфере не оказалось неожиданных и, возможно, фатальных сюрпризов.
   – Так! – сказала Таня. – Думаю, мы должны их поздравить. Хотя неизвестно, оценят ли они это.
   Кое-кто из коллег все еще потешался над Василием. Тот вглядывался в результаты вычислений, не веря собственным глазам.
   – Не понимаю! – воскликнул он. – Они должны быть еще за Юпитером! Саша, какая у них скорость по маяку?
   После еще одного молчаливого диалога с компьютером Василий громко присвистнул.
   – Что-то здесь не так. Да, они на орбите захвата, но она проходит слишком далеко от Ио и не позволяет им сблизиться с «Дискавери». Если понаблюдаем еще пять минут, у нас будут более точные данные.
   – Во всяком случае, они на безопасной орбите, – сказала Таня. – Скорректировать ее смогут и позже.
   – Возможно. Но это будет стоить им нескольких дней. При условии, что у них осталось топливо, в чем я сильно сомневаюсь.
   – Тогда мы еще можем обогнать их.
   – Мне бы твой оптимизм! Нам до Юпитера еще три недели. За это время они могут десять раз изменить орбиту и выбрать наиболее подходящую для сближения.
   – Опять же если горючего хватит.
   – Разумеется. Но тут нам остается только строить более-менее обоснованные догадки.
   Весь этот разговор происходил по-русски, да так быстро и бурно, что Флойд почти ничего не понял. Когда Таня сжалилась над ним и объяснила, что «Цянь» промахнулся и направляется к внешним спутникам, его первой реакцией было:
   – Тогда у них, наверное, серьезные проблемы. Что вы будете делать, если они попросят помощи?
   – Вы, должно быть, шутите. Вы можете себе представить, чтобы они пошли на это? Они слишком горды. В любом случае, это будет невозможно. Вы отлично знаете, что мы не можем пренебречь задачами полета. Даже будь у нас лишнее топливо…
   – Вы, конечно, правы, но трудно будет объяснить это тем девяноста девяти процентам человечества, что не разбираются в небесной механике. Нельзя забывать и о политических осложнениях – для всех нас будет очень скверно, если мы не сможем помочь. Василий, вы не могли бы сообщить мне их финальную орбиту, когда рассчитаете ее? Я буду у себя в каюте, подготовлю кое-что.
   Каюта Флойда, точнее, его треть каюты, все еще была частично занята припасами, большую часть которых сложили на занавешенные койки Керноу и Чандры, еще не разбуженных от долгого сна. Флойду удалось расчистить немного места для работы, а как только капитан сможет выделить кого-нибудь ему в помощь, чтобы убрать мебель, его ждет настоящая роскошь – целых два дополнительных кубометра!
   Флойд отпер небольшую консоль связи, ввел дешифровальные ключи и принялся изучать информацию о «Цяне», присланную из Вашингтона. Интересно, смогли ли хозяева корабля расшифровать ее? Шифр был основан на произведении двух простых стозначных чисел, и Агенство национальной безопасности поставило на карту свою репутацию, заявив, что даже самый быстрый из существующих компьютеров не взломает этот шифр до Большого сжатия, которым закончится существование Вселенной.
   Он вновь и вновь внимательно вглядывался в прекрасные снимки китайского корабля, сделанные после того, как обнаружилась его истинная сущность, во время подготовки к отлету. Были и более поздние снимки, уже не такие отчетливые: корабль стартовал к Юпитеру и стремительно удалялся от нацеленных на него камер. Эти-то снимки и интересовали Флойда больше всего, наряду с чертежами корабля в разрезе и оценками его характеристик.
   Даже при самых оптимистических предположениях трудно было понять, на что китайцы надеются. В сумасшедшем прыжке через Солнечную систему они уже должны были сжечь, по меньшей мере, девять десятых своих запасов топлива. Если их миссия – не откровенное самоубийство (чего тоже нельзя было исключать), то имел смысл разве что план с гипотермическим сном и последующим спасением. Правда, разведчики считали, что китайские технологии гибернации еще не настолько развиты, чтобы этот план завершился успехом.
   Но разведка часто ошибалась и еще чаще путалась в ворохе сырых фактов, которые должна была оценить, глохла от «шума» в информационных каналах. Учитывая недостаток времени, по «Цяню» они сработали просто прекрасно, но Флойду очень хотелось бы, чтобы присланные материалы были более тщательно отфильтрованы. Некоторые представляли собой откровенный хлам, никак не связанный с полетом.
   Но когда не знаешь, что ищешь, самое важное – избегать любых предвзятых мнений и поспешных суждений. Любая деталь, кажущаяся на первый взгляд бесполезной или даже бессмысленной, может оказаться жизненно важной.
   Вздохнув, Флойд в который раз начал просматривать пять сотен страниц данных, стараясь оставаться как можно безучастнее и внимательнее. На экране высокого разрешения мелькали диаграммы, схемы, фотографии – порой настолько расплывчатые, что на них могло оказаться что угодно: газетные заметки, списки делегатов научных конференций, заголовки технических статей и даже коммерческие документы. Похоже, разветвленная сеть промышленного шпионажа была загружена по полной программе. Кто бы мог подумать, что столько голографических модулей памяти из Японии, микроконтроллеров подачи газа из Швейцарии или датчиков излучения из Германии можно проследить до самого пункта назначения – до дна высохшего озера Лобнор, первой ступени на пути к Юпитеру?
   Некоторые вещи явно попали в выборку случайно – отношения к полету они иметь не могли. Если китайцы тайно заказали тысячу инфракрасных датчиков через подставную компанию в Сингапуре, это могло волновать только военных: маловероятно, что «Цянь» готовили к обстрелу ракетами с тепловым самонаведением. А вот и вовсе забавная штука – специализированное геодезическое и геофизическое оборудование от «Глетчер Геофизикс», Анкоридж, Аляска. Какому олуху пришло в голову, что экспедиции в дальний космос может понадобиться…
   Улыбка застыла на губах Флойда, спина и шея покрылись гусиной кожей. О господи! Нет, они не осмелятся!.. Но они уже на многое осмелились, и теперь, наконец, все встало на свои места.
   Он пролистал выборку назад, до фотографий и чертежей предполагаемого устройства китайского корабля. Да, это вполне можно себе представить… Вон те выпуклости в задней части, рядом с отклоняющими электродами, как раз подходящего размера.
   Флойд вызвал мостик.
   – Василий, – заговорил он, – вы рассчитали их орбиту?
   – Да, – неожиданно подавленно ответил штурман.
   Флойд понял, что расчеты выявили нечто неожиданное, и высказал свою догадку:
   – Они направляются к Европе, так?
   – Chyort vozmi! Откуда вы знаете?
   – Я не знаю, я только предположил.
   – Ошибки быть не может – я проверил все числа до шестого знака. Маневр торможения прошел именно так, как они рассчитывали. Они прямым курсом идут к Европе, случайности исключены. Будут на месте через семнадцать часов.
   – И выйдут на орбиту.
   – Возможно, для этого много топлива не требуется. Но зачем?
   – Рискну высказать еще догадку – они проведут разведку и совершат посадку.
   – Вы с ума сошли! Или вам известно что-то, чего не знаем мы?
   – Нет, всего лишь простая дедукция. Вы сами удивитесь, как могли упустить нечто столь очевидное.
   – Ладно, Шерлок, так зачем им садиться на Европу? Что там такое, черт возьми?
   Флойд наслаждался кратким мигом торжества. Правда, может статься, он жестоко ошибается…
   – На Европе? Всего-навсего самая ценная жидкость во Вселенной.
   Это уж было слишком. Василий вовсе не был дураком и тут же воскликнул, опережая Флойда:
   – Ну конечно! Вода!
   – Совершенно верно. Миллиарды и миллиарды тон воды. Вполне достаточно, чтобы заполнить топливные баки, облететь все спутники – и даже после этого топлива хватит и на сближение с «Дискавери», и на обратный путь. Василий, как ни противно это признавать, но наши китайские друзья снова переиграли нас.
   – Да. При условии, что у них все получится.

Глава 9
Лед Великого канала

   Все это, кроме угольно-черного неба, можно было снять где угодно – в любом из полярных районов Земли. В море волнистого льда, простирающемся до самого горизонта, не было ничего чуждого. Лишь пять фигур в скафандрах на переднем плане свидетельствовали, что на снимке – пейзаж иной планеты.
   Скрытные китайцы так и не назвали имен членов экипажа. Анонимные первопроходцы ледяных просторов Европы назывались просто: руководитель научных исследований, командир, штурман, первый инженер и второй инженер. «Но какова ирония судьбы!» – невольно думалось Флойду. Вся Земля увидела этот снимок, ставший уже историческим, на час раньше, чем экипаж «Леонова», находящийся гораздо ближе к месту событий. «Цянь» вел передачи по такому тонкому лучу, что их невозможно было перехватить. «Леонов» слышал только сигналы маяка, распространявшиеся во всех направлениях, и даже их чаще всего – когда вращение Европы уносило корабль за пределы видимости, или когда сам спутник скрывался за чудовищной громадой Юпитера – было не слышно. Все скудные новости о полете китайцев поступали с Земли.
   После предварительной разведки китайский корабль совершил посадку на один из немногих островков скальной породы, выступавших над коркой льда, покрывавшей почти всю поверхность Европы. От полюса до полюса лед был ровным: здесь не было ветров, вытачивающих из льда странные формы, не мел снег, слой за слоем формирующий ползучие сугробы. На лишенную атмосферы Европу падало множество метеоритов, но ни одна снежинка никогда не коснулась ее поверхности. Единственными силами, формирующими рельеф, были постоянная сила тяготения, сводящая все неровности к одному уровню, да непрестанные сейсмические толчки, вызываемые другими спутниками, проходящими мимо Европы по своим орбитам. Влияние самого Юпитера, несмотря на далеко превосходящую массу, было намного слабее. Юпитерианские приливы закончили свою работу много эпох назад, навечно приковав Европу лицом, всегда одной и той же стороной, к ее огромному повелителю.
   Все это было известно еще после полета «Вояджеров» в 1970-х годах, исследований «Галилео» в 80-х и посадки «Кеплера» в 90-х. Но за несколько часов китайцы узнали о Европе больше, чем все три предыдущих миссии вместе взятые. Они держали эти знания при себе, о чем можно было сожалеть, но немногие отказались бы признать, что они заслужили это право.
   В чем им отказывали, и все более и более сурово, – так это в праве присвоить спутник. Впервые в истории земное государство заявило свои права на иную планету, и теперь законность этой заявки горячо обсуждалась на всех информационных каналах Земли. И хотя спустя немалое время Китай напомнил миру, что никогда не подписывал Договор об использовании космического пространства 2002 года и потому не обязан подчиняться его положениям, это ничуть не успокоило гневные протесты.
   Внезапно Европа стала самой большой сенсацией Солнечной системы, и на тех, кто находился на месте событий или хотя бы в нескольких миллионах километров от него, возник огромный спрос.
   С вами говорит Хейвуд Флойд с борта космического корабля «Космонавт Алексей Леонов», направляющегося к Юпитеру. Но, как вы понимаете, сейчас все наши мысли сосредоточены на Европе.
   В этот самый момент я смотрю на нее в самый мощный из корабельных телескопов. При таком увеличении она кажется вдесятеро больше Луны, какой вы ее видите невооруженным глазом. И вид действительно уникальный.
   Ее поверхность – ровного розового цвета с несколькими небольшими бурыми пятнами. Она покрыта сложной сетью тонких линий, пересекающихся, вьющихся во всех направлениях. Более всего это похоже на фотографию из медицинского атласа, изображающую переплетение вен и артерий.
   Некоторые из этих образований тянутся на сотни и даже тысячи километров и очень похожи на те воображаемые каналы, которые Персиваль Лоуэлл и другие астрономы начала двадцатого века, как им казалось, разглядели на Марсе.
   Но каналы Европы – не иллюзия, хотя, разумеется, они не искусственные. И более того, в них действительно есть вода, или, по крайней мере, лед, так как этот спутник Юпитера почти полностью покрыт океаном глубиной в среднем около пятидесяти километров.
   Так как Европа находится слишком далеко от Солнца, температура на ее поверхности очень низка – примерно сто пятьдесят градусов ниже точки замерзания воды. Поэтому можно было бы ожидать, что ее единственный океан является сплошным куском льда.
   Как ни удивительно, это не так благодаря теплу, генерируемому в недрах спутника приливными силами – теми же самыми, что создают огромные вулканы на соседней Ио.
   Поэтому лед постоянно тает, ломается и вновь замерзает, образуя трещины и полыньи, как в плавучих ледяных полях полярных районов Земли. Эту сложную систему трещин я сейчас и наблюдаю. Большая их часть темна, и эти трещины очень древние – возможно, им миллионы лет. Но некоторые совершенно белы. Это новые, недавно открывшиеся трещины, и толщина ледяной корки, покрывающая их, – всего несколько сантиметров.
   «Цянь» совершил посадку у белой полоски пятнадцати километров длиной, которую китайские астронавты назвали Великим каналом. Вероятно, китайцы хотят наполнить его водой топливные баки – тогда они смогут обследовать спутники Юпитера и вернуться на Землю. Возможно, это будет нелегко, но, очевидно, они предельно тщательно изучили место посадки и знают, что делают.
   Теперь ясно, почему они пошли на такой риск и зачем заявляют претензии на Европу. Используемая как пункт дозаправки, она является ключом ко всей внешней части Солнечной системы. Правда, на Ганимеде тоже есть вода, но вся она заморожена и не так доступна, поскольку гравитационное поле Ганимеда сильнее.
   И вот еще что только что пришло мне в голову. Даже если китайцы застрянут на Европе, у них есть шанс выжить и дождаться спасательной экспедиции. У них полно энергии, там могут обнаружиться ценные минералы, а мы знаем, что китайцы – эксперты в производстве синтетической пищи. Жизнь не слишком роскошная, но у меня есть друзья, которые охотно примирились бы с ней ради потрясающего вида на Юпитер в полнеба – того самого, который и мы надеемся лицезреть через несколько дней.
   С вами был Хейвуд Флойд, я прощаюсь с вами от собственного имени и от имени коллег на борту «Алексея Леонова».
   – А это мостик. Отличное выступление, Хейвуд, вам надо было стать репортером.
   – У меня было много возможностей поупражняться, я проводил половину времени, работая на пиар.
   – Пи-ар?
   – «Паблик рилейшенс». Обычно это значит объяснять политикам, почему они должны дать вам больше денег. Вам не стоит об этом волноваться.
   – Как бы мне хотелось, чтобы так оно и было. Ладно, приходите на мостик. Появилась новая информация, мы хотели бы обсудить ее с вами.
   Флойд отстегнул клипсу с микрофоном, закрепил телескоп и покинул тесный наблюдательный купол. Выйдя, он чуть не столкнулся с Николаем Терновским, который, очевидно, тоже направлялся на мостик.
   – Вуди, я уже готов украсть у вас лучшие фразы для радио «Москва». Надеюсь, вы не против.
   – Пожалуйста, tovarishch. Да и как бы я мог воспрепятствовать вам?
   На мостике капитан Орлова сосредоточенно изучала густую мешанину слов и чисел на главном экране. Флойд начал было мучительно вглядываться в экран, пытаясь перевести написанное, но она прервала его:
   – Не беспокойтесь о деталях. Это оценка времени, которое понадобится «Цяню» на заполнение топливных баков и подготовку к взлету.
   – Наши тоже делают такие вычисления, но тут слишком уж много переменных.
   – Думаю, что одну из них мы исключили. Вы знаете, что самые лучшие водяные насосы, которые только можно купить, принадлежат пожарным командам? И вы не будете удивлены, узнав, что у Центральной пожарной части Пекина несколько месяцев назад внезапно реквизировали целых четыре штуки, самой последней модели, несмотря на возражения градоначальника?
   – Не удивлен, но восхищен до крайности. Продолжайте, пожалуйста.
   – Может быть, это совпадение, но эти насосы как раз подходящих размеров. Плюс несколько предположений о размещении труб, скорости бурения сквозь лед и так далее… Мы полагаем, они взлетят через пять дней.
   – Пять дней?!
   – Если им повезет и все будет безупречно работать. А если они не станут заполнять баки полностью, а возьмут как раз достаточно для безопасного сближения с «Дискавери», то обгонят нас. Даже если они окажутся впереди всего на час, этого будет достаточно. Как минимум они заявят свои права на вознаграждение за спасенное имущество.
   – Законники Госдепартамента с ними не согласятся. В нужный момент они объявят, что «Дискавери» не является бесхозным брошенным имуществом, а просто был припаркован в ожидании, когда мы заберем его. И тогда любая попытка завладеть кораблем будет пиратством.
   – Уверена, на китайцев это произведет огромное впечатление.
   – А если нет, что мы можем сделать?
   – Нас больше, а если оживить Керноу и Чандру, выйдет двое против одного.
   – Вы это серьезно? А где мачете для абордажной команды?
   – Мачете?
   – Ну, мечи, оружие.
   – Ах. У нас есть лазерный телеспектрометр, с его помощью можно испарять миллиграммы вещества с расстояния в тысячи километров.
   – Не уверен, что мне нравится такой разговор. Наше правительство наверняка не станет потворствовать насилию, разве что для самозащиты.
   – Наивные американцы! Мы – реалисты по самой своей сути, Хейвуд. Все ваши бабушки и дедушки умерли от старости, а в нашей семье трое были убиты в Великую Отечественную.
   Когда они оставались наедине, Таня никогда не называла его Хейвуд, только Вуди. Должно быть, она говорит серьезно. Или просто проверяет его реакции?
   – В любом случае, «Дискавери» – это только железяки стоимостью пару миллиардов долларов. Важен не сам корабль, а заключенная в нем информация.
   – Совершенно верно. Информация, которую можно скопировать, а потом стереть.
   – Таня, вы рисуете такие радужные перспективы! Иногда мне кажется, что все русские – немного параноики.
   – Спасибо Наполеону и Гитлеру, у нас есть все права на это. Только не рассказывайте мне, что вы не проработали такой – как у вас говорится – сценарий? – сами.
   – Мне это было ни к чему, – несколько печально ответил Флойд. – За меня это сделал Госдепартамент, в нескольких вариантах. И теперь нам нужно посмотреть, какой из них выберут китайцы. И я совершенно не удивлюсь, если они снова перехитрят нас.

Глава 10
Вопль с Европы

   Спать в невесомости – это навык, которым нужно овладеть, и Флойду понадобилась почти неделя, чтобы найти наилучший способ закреплять руки и ноги так, чтобы во сне они не уплывали в неудобное положение. Теперь он стал в этом настоящим экспертом и без всякого восторга ожидал возвращения веса. Порой тяжесть даже снилась ему в кошмарных снах.
   Вот и сейчас ему снился кошмар. Кто-то встряхнул его, чтобы разбудить. Конечно же, он все еще спит! На корабле уединение было священно, никто никогда не заходил в чужую каюту, не спросив разрешения. Он зажмурился крепче, но его встряхнули еще раз.
   – Доктор Флойд, проснитесь, прошу вас! Вы нужны в рубке.
   И никто не называл его «доктор Флойд» – последние несколько недель самым официальным обращением к нему было «Док». Что происходит?
   Он неохотно открыл глаза. Он был в своей крошечной каюте, мягко обволакиваемый спальным коконом – так сообщил пробуждающийся разум. Но тогда на что это он смотрит – на Европу? Но до нее еще миллионы километров…
   Он смотрел на знакомый узор, треугольники и многоугольники, образованные пересекающимися линиями. И, без сомнения, это был Великий канал – но нет, что-то здесь не так. Как это может быть, если он все еще в своей каюте на «Леонове»?
   – Доктор Флойд!
   Наконец он полностью проснулся и понял, что его левая рука плавает в нескольких сантиметрах от глаз. Как странно, что рисунок линий на ладони так похож на карту Европы! Но экономная мать-природа все время повторяет саму себя в таких разных по масштабам явлениях, как завиток молока, размешиваемого в кофе, полосы облаков в штормовом циклоне или рукава спиральной туманности.
   – Простите, Макс, – сказал он. – Что случилось? Неприятности?
   – Да, похоже. Но не у нас. У «Цяня» проблемы.
   В рубке, пристегнутые к креслам, сидели капитан, штурман и главный инженер. Остальные члены экипажа беспокойно вращались вокруг поручней или смотрели на мониторы.
   – Простите, что разбудили вас, Хейвуд, – резко извинилась Таня. – Ситуация такова: десять минут назад мы получили сигнал первого класса важности из Центра управления полетом. «Цянь» прекратил все передачи. Это случилось внезапно, посреди передачи шифрованного сообщения. Несколько секунд был слышен искаженный сигнал, а потом – ничего.
   – А их маяк?
   – Он тоже больше не работает. Мы не можем обнаружить его сигналы.
   – Ого! Тогда все должно быть очень плохо. Возможно, серьезная авария. Есть какие-нибудь теории?
   – Навалом, но все это – домыслы на пустом месте. Взрыв, оползень, землетрясение – кто знает?..
   – И мы можем не узнать этого никогда, если только кто-нибудь не совершит посадку на Европу или не пролетит достаточно близко, чтобы посмотреть.
   Таня покачала головой.
   – У нас нет достаточного резерва скорости. Мы можем приблизиться только на пятьдесят тысяч километров, а с такого расстояния мы мало что разглядим.
   – Значит, мы совершенно ничего не можем поделать?
   – Не совсем, Хейвуд. У Центра управления есть предложение. Они предлагают нам повернуть наше большое блюдце, чтобы попытаться уловить слабые аварийные радиопередачи. Это – как у вас говорится? – «дальний выстрел», но попытаться стоит. Ваше мнение?
   Первой реакцией Флойда было острое отторжение:
   – Но в этом случае мы потеряем связь с Землей.
   – Естественно, но это все равно случится, когда мы будем огибать Юпитер. А чтобы восстановить связь, нужна всего пара минут.
   Флойд помолчал. Предложение было совершенно логичным, но вызывало у него смутную тревогу. Подумав несколько секунд, он вдруг понял, чем ему так не нравится эта идея.
   Неприятности на «Дискавери» тоже начались, когда больше блюдце – главный антенный комплекс – потеряло контакт с Землей по причинам, до сих пор не выясненным до конца. Но в этом определенно участвовал ЭАЛ, а на «Леонове» такой опасности возникнуть не могло – его компьютеры были маленькими автономными блоками, не управляемыми единым интеллектом. По крайней мере, нечеловеческим интеллектом.
   Русские все еще терпеливо ждали ответа.
   – Я согласен, – наконец ответил он. – Дайте знать на Землю, что мы намерены предпринять, и начнем слушать. Полагаю, вы пройдетесь по всем аварийным частотам?
   – Да, как только мы рассчитаем Допплеровские поправки. Саша, как дела?
   – Еще две минуты, и я запущу автоматический поиск. Как долго мы будем слушать?
   Капитан почти не замедлила с ответом. Флойд часто восхищался решительностью Тани Орловой и однажды ей даже в этом признался. В редкой для нее вспышке чувства юмора она ответила: «Вуди, командир может ошибаться, но не имеет права на неуверенность».
   – Слушаем пятьдесят минут, еще десять минут докладываем на Землю. Потом повторяем цикл.
   Тут не на что было смотреть и нечего слушать – автоматические системы отфильтровывали шум лучше, чем любые человеческие чувства. Но все же время от времени Саша включал динамик, и рубку наполнял рев излучения радиационных поясов Юпитера. Это было похоже на грохот всех волн земных океанов, разбивающихся обо все берега Земли. Время от времени раздавался треск мощнейших электрических разрядов молний в атмосфере Юпитера. Но никаких следов рукотворных сигналов слышно не было, и члены экипажа, не занятые на вахте, один за другим покидали рубку.
   Ожидая, Флойд проделал в уме некоторые вычисления. То, что случилось с «Цянем», произошло уже два часа назад, так как новости об этом поступили с Земли.
   Но «Леонов» мог бы получить сообщение напрямую меньше чем через минуту, и китайцам с избытком хватило бы времени возобновить передачи. Их долгое молчание означало катастрофу, и он осознал, что строит в уме бесконечные сценарии случившегося несчастья.
   Пятьдесят минут показались часами. Когда они истекли, Саша навел антенный комплекс на Землю и доложил о неудаче. Используя остаток от десяти минут, чтобы отправить записи сообщений, он вопросительно взглянул на капитана.
   – Стоит ли пробовать еще раз? – спросил он тоном, ясно выражавшим его собственный пессимизм.
   – Конечно. Можно сократить время поиска, но мы продолжаем слушать.
   Большое блюдце снова навели на Европу, и почти сразу на автоматическом мониторе замигал тревожный сигнал.
   Рука Саши метнулась к усилителю звуковых частот, и рубку снова наполнил голос Юпитера. Но, как шепот в грозу, на него накладывался тихий, но отчетливый звук – несомненно, звук человеческой речи. Языка было не определить, но ритмика и интонации подсказывали, что это не китайский, а какой-то из европейских языков.
   Саша умело подкрутил ручки тонкой настройки и диапазонов частот, и слова стали яснее. Говорили, несомненно, по-английски, но слов все еще было не разобрать.
   Существуют сочетания звуков, которые любое человеческое ухо распознает мгновенно даже в сильном шуме. Когда одно из них неожиданно возникло на фоне рева Юпитера, Флойд подумал, что это не может быть наяву, что он замурован в каком-то фантастическом сне. Его коллегам понадобилось чуть больше времени, чтобы отреагировать, и тогда они уставились на Флойда с не меньшим изумлением – и медленно возникающими подозрениями.
   Ибо первыми различимыми словами с Европы было:
   – Доктор Флойд, доктор Флойд! Надеюсь, вы слышите меня.

Глава 11
Лед и вакуум

   – Кто это? – прошептал кто-то. На него дружно зашикали. Флойд поднял руки жестом, выражающим незнание и, как он надеялся, невиновность.
   – …знаю, что вы на борту «Леонова»… думаю, мне осталось немного… направляю антенну скафандра в сторону, где, как я полагаю…
   На несколько тягостных секунд сигнал пропал, потом вернулся, сделавшись много четче, хотя не громче, чем прежде:
   – …передайте эту информацию на Землю. «Цянь» полностью уничтожен три часа назад. Выжил только я. Пользуюсь радиопередатчиком моего скафандра. Не знаю, хватит ли у него дальности, но это единственный шанс. Пожалуйста, слушайте внимательно: на Европе есть жизнь. Повторяю: на Европе есть жизнь.
   Сигнал снова пропал. Наступило ошеломленное молчание, которое никто не пытался нарушить. Ожидая продолжения, Флойд отчаянно копался в памяти. Он не узнавал голоса – это мог быть любой из китайцев, обучавшихся на Западе. Может быть, он встречал этого человека на какой-нибудь научной конференции? Но если говорящий не назовет себя, он никогда этого не узнает.
   – …вскоре после местной полуночи. Мы бесперебойно качали, и баки уже наполовину наполнились. Доктор Ли и я вышли, чтобы проверить изоляцию труб. «Цянь» стоит – стоял – в тридцати метрах от края Великого канала. Трубы идут прямо от него и потом вниз сквозь лед. Очень тонкий – ходить небезопасно. Подъем теплых вод…
   Снова длительное молчание. Флойд подумал, что говорящий движется и его заслонило какое-то препятствие.
   – …не проблема. Корабль освещался прожекторами мощностью пять киловатт. Как рождественская елка, красивая, сияющая сквозь лед. Восхитительные цвета. Ли первым увидел это – темную массу, поднимающуюся из глубины. Сначала мы подумали, что это косяк рыб – он был слишком велик, чтобы быть единым организмом. И тут он начал ломать лед.
   Доктор Флойд, надеюсь, вы слышите меня. Это профессор Чжень, мы встречались в 2002-м на конференции МАС в Бостоне.
   И тут мысли Флойда совершенно неуместно унеслись за миллиард километров от корабля. Он смутно вспомнил прием после заключительного заседания конгресса Международного астрономического союза – последнего, который посетили китайцы перед Второй культурной революцией. И теперь он очень отчетливо вспомнил Чженя – маленького остроумного астронома и экзобиолога, обладающего обширным запасом шуток. Но сейчас он не шутил.
   – …как огромные пряди мокрых водорослей, ползущих по земле. Ли побежал к кораблю за камерой, а я остался наблюдать и докладывал по радио. Оно двигалось так медленно, что я легко мог обогнать его. Я был очень возбужден, но не встревожен. Я думал, что знаю, что это за существо – я видел фотографии зарослей ламинарии в Калифорнии, но я ошибался.
   Было видно: оно в беде. Оно не могло выжить при температуре на сто пятьдесят градусов ниже температуры его нормальной среды обитания. Оно замерзало, двигаясь вперед, ломалось, как стекло, но все равно приближалось к кораблю, как черная приливная волна, замедляясь все сильнее и сильнее.
   Я все еще был так изумлен, что не мог связно рассуждать, и не мог представить себе, что оно хочет сделать…
   – Есть способ с ним связаться? – быстро прошептал Флойд.
   – Нет, слишком поздно. Европа скоро зайдет за Юпитер. Нам придется подождать, пока она выйдет из его тени.
   …поползло вверх по кораблю, образуя нечто вроде ледяного туннеля по мере продвижения. Наверное, это защищало его от холода – так термиты защищают себя от солнечного света в норках из ила.
   …тонны льда на корабле. Первыми сломались антенны. Потом я увидел, как гнутся посадочные опоры – медленно, как во сне.
   Корабль начал опрокидываться. Только тогда я понял, что оно пытается сделать, – но было слишком поздно. Мы могли бы спастись, просто выключив освещение.
   Скорее всего, это – фототроп, его биологический цикл запускается солнечным светом, проникающим сквозь лед. Его притягивал свет, как мотылька огонек свечи, а наши прожектора оказались ярче всего, что когда-либо видела Европа.
   Потом корабль развалился. Я видел, как треснула обшивка, над трещиной взметнулся рой снежинок – водяной пар сконденсировался и замерз. Все огни погасли, кроме одного – он раскачивался на конце кабеля в паре метров над поверхностью.
   Что случилось сразу после этого, я не знаю. Следующее, что я помню – как я стоял под этим светом в стороне от обломков корабля, а повсюду вокруг лежал тонкий слой свежего снега, и на нем я отчетливо видел свои следы. Видимо, я отбежал туда, и прошла всего минута или две.
   Растение – я все еще думал о нем как о растении – было неподвижно. Я подумал, не повредило ли его столкновением – от него отвалилось множество больших… фрагментов, словно обломанные сучья толщиной в руку человека.
   Потом основной ствол снова начал двигаться. Он отползал от корпуса корабля и разворачивался ко мне, и вот тогда я отчетливо понял, что это существо реагирует на свет – я стоял точно под тысячеваттной лампой, которая уже перестала раскачиваться.
   Представьте себе дуб – нет, лучше баньян с его многочисленными стволами и корнями, сплюснутый гравитацией и пытающийся ползти по земле. Приблизившись к источнику света метров на пять, он начал окружать его, пока вокруг меня не образовался идеальный круг. Видимо, это был предел его выносливости – точка, в которой влечение к свету сменяется отторжением. После этого несколько минут ничего не происходило. Я даже подумал, не умер ли он, замерзнув окончательно.
   – Но тут я увидел, как на многих ветвях образовались большие бутоны. Это было похоже на фильм о раскрытии цветка в ускоренном воспроизведении. На самом деле я думаю, это и были цветы – каждый размером с голову человека.
   Из бутонов начали разворачиваться изящные, поразительно красиво окрашенные лепестки. И тогда мне подумалось, что никто – и ничто – никогда раньше не видел эти цвета, они не существовали, пока мы не принесли наш свет – наш смертоносный свет – в этот мир.
   Усики и тычинки слабо раскачивались… Я подошел к окружающей меня живой стене, чтобы подробно разглядеть, что происходит. Ни тогда, ни когда-либо еще я не чувствовал ни малейшего страха перед этим существом. Я был уверен, что оно не злонамеренно – если вообще обладает сознанием.
   Вокруг были десятки больших цветков в различных стадиях раскрытия. Теперь они напомнили мне бабочек, вылезающих из куколки, со смятыми слабыми крыльями – я был все ближе и ближе к истине.
   Но они замерзали – умирали так же быстро, как рождались. Один за другим они опадали со своих родителей-бутонов. По нескольку мгновений бились, как рыба, вытащенная на сушу, и наконец я понял, что это такое. Это не лепестки – это плавники или их эквивалент. Это свободно плавающая личиночная стадия этого создания. Вероятно, большую часть жизни оно проводит, укоренившись на морском дне, и рассылает свое подвижное потомство на поиски новых территорий, как кораллы в океанах Земли.
   Я встал на колени, чтобы получше рассмотреть одно из маленьких существ. Его яркая окраска сделалась грязно-бурой. Некоторые из лепестков-плавников отвалились и, замерзнув, превратились в хрупкие осколки. Но все же оно чуть-чуть двигалось и попыталось отстраниться, когда я подошел. Интересно, каким образом оно смогло ощутить мое присутствие?
   Потом я заметил у тычинок – так я их назвал – на концах ярко-голубые точки. Они были похожи на маленькие сапфировые звездочки – или голубые глазки вдоль края мантии моллюсков, они чувствуют свет, но не могут сформировать изображение. Пока я смотрел, голубой цвет побледнел, сапфиры превратились в обыкновенные тусклые камни.
   Доктор Флойд, или кто-нибудь, кто меня слышит, у меня осталось не так много времени, скоро Юпитер заслонит меня от вас. Но я почти закончил.
   Я знал, что должен сделать. Кабель питания той тысячеваттной лампы свисал почти до поверхности, я дернул его несколько раз, и свет погас в дожде искр.
   Потом я подумал, не слишком ли поздно я это сделал. Еще несколько минут ничего не происходило. Тогда я подошел к стене перепутанных ветвей и пнул ее.
   Существо начало медленно распутываться и отступать обратно к каналу. Света было достаточно, я все прекрасно различал – в небе были Ганимед и Каллисто, и громадный тонкий серп Юпитера, а на его ночной стороне – великолепное полярное сияние на юпитерианском конце силовых линий магнитного поля от Ио. Незачем было даже включать фонарь шлема.
   Я следовал за существом по всему пути до самой воды, подбадривая его пинками, когда оно начинало ползти медленнее, и чувствуя, как осколки льда крошатся под ботинками… Приблизившись к каналу, оно обрело новую силу и энергию, будто знало, что дом уже рядом. Мне было интересно, выживет ли оно и даст ли потомство.
   И оно скрылось в глубине, оставив только несколько мертвых личинок на чуждой земле. Поверхность открытой воды несколько минут бурлила, пока защитная ледяная короста не изолировала ее от вакуума над ней. Тогда я пошел обратно к кораблю посмотреть, не удастся ли что-нибудь спасти… Не хочу говорить об этом.
   Доктор, у меня есть только две просьбы. Когда таксономисты классифицируют это создание, мне хотелось бы, чтобы его назвали моим именем.
   И еще, когда сюда отправится следующий корабль, попросите их отвезти наши кости в Китай.
   Через несколько минут Юпитер оборвет связь. Хотел бы я знать, слышит ли меня кто-нибудь. В любом случае, я повторю это сообщение, когда снова буду в поле зрения, если системы жизнеобеспечения скафандра позволят продержаться.
   Это профессор Чжень на Европе с докладом о разрушении космического корабля «Цянь». Мы совершили посадку около Великого канала и установили наши насосы на краю ледяного…
   Сигнал внезапно оборвался, потом вернулся на мгновение и окончательно исчез в шуме. «Леонов» продолжал слушать эту частоту, но от профессора Чженя сообщений больше не было.

Часть III
«Дискавери»

Глава 12
Под горку

   Наконец-то корабль начал набирать скорость, спускаясь к Юпитеру, будто катясь под горку. Он давно уже прошел ту гравитационно спорную территорию, где четыре крохотные внешние луны – Синопе, Пасифе, Ананке и Карме – двигались по своим крайне эксцентричным попятным орбитам. Это, несомненно, были захваченные Юпитером астероиды – неправильной формы, самый крупный – всего тридцать километров в поперечнике. Иззубренные, истрескавшиеся куски скальной породы, не представляющие интереса ни для кого, кроме геологов космоса, попеременно переходили из владений Солнца под власть Юпитера и обратно.
   Но Юпитер мог сохранять за собой другую четверку спутников, находившихся вдвое ближе остальных. Элара, Лиситея, Гималия и Леда находились достаточно близко друг к другу и вращались почти в одной плоскости. Выдвигались предположения, что они некогда являлись частями одного небесного тела, но если и так, диаметр родителя вряд ли превышал сотню километров.
   Так близко, чтобы превратиться в диски, наблюдаемые невооруженным глазом, оказались только Карме и Леда, но экипаж приветствовал их, как старых друзей. Они были первой землей на горизонте после долгого океанского плавания, островами у побережья огромного материка, Юпитера. Истекали последние часы, приближался решающий этап всего полета – вход в юпитерианскую атмосферу.
   Юпитер сделался гораздо больше, чем видимая невооруженным глазом Луна в земном небе. Стали видны и гигантские внутренние спутники, движущиеся вокруг него. Все они превратились в диски и обрели определенный цвет, но были еще слишком далеко, чтобы поверхности их стали разноцветными. Они скрывались за Юпитером, вновь появлялись на дневной стороне, отбрасывая тени на поверхность гиганта – их бесконечный балет представлял собой захватывающее, никогда не надоедающее зрелище. Это зрелище завораживало астрономов со времен Галилея, увидевшего его первым без малого четыреста лет назад, и вот теперь экипажу «Леонова» первыми довелось увидеть его невооруженным глазом.
   Прекратилась непрерывная игра в шахматы; время, свободное от вахт, проводили у телескопов либо в оживленных беседах, а также – слушая музыку и любуясь видом снаружи. И как минимум один корабельный роман достиг кульминации – частые исчезновения Макса Брайловского с Женей Марченко служили предметом добродушных шуток.
   «Странная они пара», – думалось Флойду. Макс, крупный симпатичный блондин, когда-то был гимнастом и даже вышел в финал Олимпийских игр 2000 года. Ему было немного за тридцать, но лицо его до сих пор оставалось удивительно открытым, почти мальчишеским. И внешность вовсе не была обманчивой: несмотря на репутацию блестящего инженера, он часто поражал Флойда своей наивностью и простотой. С такими людьми приятно поговорить, если разговор не затягивается надолго. Вне сферы профессиональной деятельности Макс был человеком милым, но поверхностным.
   Женя – двадцать девять лет, самая младшая на борту – оставалась в какой-то степени загадкой. О ее травмах коллеги не распространялись, поэтому и Флойд никогда не заводил разговора о них, а его источники в Вашингтоне не могли снабдить его никакой информацией по этому вопросу. Очевидно, она попала в серьезную аварию, но, возможно, это было обычное дорожно-транспортное происшествие. Версию, будто она участвовала в секретной космической миссии – популярная мифология за пределами СССР вполне допускала такие вещи, – можно было даже не рассматривать: благодаря глобальным системам слежения в последние пятьдесят лет сохранить такое в секрете было бы невозможно.
   Вдобавок к физическим и, несомненно, психологическим шрамам Жене приходилось преодолевать еще одно затруднение. Ее включили в экипаж в последнюю минуту, и это было всем известно. Диетологом и фельдшером «Леонова» должна была быть Ирма Якунина, но в неудачном споре с дельтапланом она получила слишком много травм.
   Каждый день в 18.00 по Гринвичу семь членов экипажа и один пассажир собирались в маленькой кают-компании, которая отделяла рубку от камбуза и кают. За круглым столом в центре как раз помещалось восемь человек; когда вернут к жизни Керноу и Чандру, места для всех уже не хватит, придется организовать два сиденья где-то еще.
   «Шестичасовой Soviet», как прозвали этот ежедневный круглый стол, редко длился дольше десяти минут, однако играл важную роль в поддержании морального духа. Жалобы, предложения, замечания, сообщения о проделанной работе – обсуждать можно было все что угодно. У капитана имелось право вето, но прибегала она к нему крайне редко.
   Типичными пунктами неписаной повестки дня были просьбы изменить меню или предоставить больше времени для личных переговоров с Землей, предложения посмотреть те или другие фильмы, обмен новостями и сплетнями и добродушные шутки превосходящих советских сил над малочисленным американским контингентом. В ответ Флойд напоминал о том, что все меняется и когда Керноу и Чандра выйдут из гибернации, соотношение из 1 к 7 превратится в 3 к 7. Он том, что Керноу, по его личным впечатлениям, способен переспорить и перекричать любых трех членов экипажа, он даже не упоминал.
   Бодрствуя, Флойд проводил большую часть времени в кают-компании – частью из-за того, что, несмотря на очень небольшие размеры, там его не так донимала клаустрофобия, как в его крошечной каморке. Кроме того, кают-компания просто радовала глаз: все имеющиеся плоские поверхности были увешаны фотоснимками красивых ландшафтов, морских видов и эпизодов спортивных соревнований, портретами популярных звезд видео и другими напоминаниями о Земле. Но самое почетное место занимала подлинная картина Леонова – его этюд «Около Луны», созданный в 1965-м, в тот год, когда он, молодой подполковник, покинул «Восход-2» и стал первым в истории человеком, вышедшим в открытый космос.
   Работа скорее талантливого любителя, чем профессионала, картина изображала испещренный кратерами край поверхности Луны с красивейшим «Sinus Iridum» – Заливом Радуги на переднем плане. Над лунным горизонтом нависал исполинский тонкий серп Земли, опоясывающий ее ночную сторону. На заднем плане сияло Солнце, протуберанцы его короны простирались в космос на миллионы километров вокруг.
   То была не просто потрясающая композиция, но и взгляд в будущее, до которого оставалось всего три года. В полете на «Аполло-8», на Рождество 1968 года, Андерс, Борман и Ловелл наблюдали этот роскошный вид – восход Земли над обратной стороной Луны – собственными глазами.
   Хейвуд Флойд восхищался картиной, но испытывал к ней смешанные чувства. Ему никак не удавалось забыть, что она старше любого из находящихся на корабле – за одним-единственным исключением.
   Когда Алексей Леонов нарисовал ее, Флойду уже исполнилось девять.

Глава 13
Миры Галилея

   Даже сейчас, больше чем через тридцать лет после полета «Вояджеров», никто на самом деле не понимал, почему четыре гигантских спутника Юпитера так резко отличаются друг от друга. Все они были примерно одного размера, находились в одной части Солнечной системы, но были совсем не похожи друг на друга, точно дети разных родителей.
   Только Каллисто, самый внешний из спутников, оказалась такой, какой ее ожидали увидеть. Когда «Леонов» пролетал мимо на расстоянии чуть больше ста тысяч километров, самый большой из ее бесчисленных кратеров был виден невооруженным глазом. В телескоп она выглядела как стеклянный шар, послуживший мишенью для стрельбы из высокоэнергетических ружей: ее поверхность была покрыта кратерами всевозможных размеров, вплоть до неразличимо мелких. Как кто-то отметил, Каллисто была похожа на Луну больше, чем сама Луна.
   Но это было неудивительно. Здесь, на краю пояса астероидов, небесное тело постоянно подвергается бомбардировке обломками, оставшимися еще со времен возникновения Солнечной системы. Тем не менее Ганимед, следующий спутник, выглядел совершенно по-другому. Его поверхность тоже в прошлом была усеяна кратерами, но большинство из них было… сплошь перепахано. Да, это слово исключительно хорошо подходило для описания ландшафта Ганимеда. Громадные площади этого спутника были покрыты грядами и бороздами, будто какой-то космический садовник провел по ним граблями. Еще видны были светлые полосы, которые могли бы оставить слизни в пятьдесят километров толщиной. Но таинственнее всего были другие полосы – длинные, извилистые, состоявшие из десятков параллельных кривых. Николай Терновский решил, что это, должно быть, многополосные суперскоростные автострады, проложенные пьяными землемерами. Он даже заявил, что видит виадуки и клеверные развязки.
   Дожидаясь на его орбите встречи с Европой, «Леонов» добавил к массиву человеческих знаний о Ганимеде еще несколько триллионов бит информации. Европа, планета, закованная в лед, вместе с обломками «Цяня» и его мертвым экипажем находилась по другую сторону Юпитера, но ни один человек на борту ни на минуту не прекращал думать о ней.
   Тем временем на Земле доктор Чжень стал национальным героем, и его соотечественники, явно смущаясь, принимали бесконечные соболезнования. Поступило соболезнование и от имени экипажа «Леонова» (Флойд подозревал, что перед отправкой его здорово перекроили в Москве). Настроения на борту были неоднозначны – смесь восхищения, сожаления и облегчения. Все астронавты, независимо от национальной принадлежности, чувствовали себя гражданами космоса, ощущали объединяющую их связь и разделяли триумфы и трагедии друг друга. Никто на «Леонове» не радовался тому, что китайская экспедиция закончилась катастрофой, но в то же время все испытывали безмолвное облегчение оттого, что приз гонки не достался быстрейшему.
   Неожиданно обнаруженная на Европе жизнь дополнила ситуацию новым элементом, подолгу обсуждавшимся как на Земле, так и на «Леонове». Некоторые экзобиологи кричали: «А что я говорил!» – указывая, что вообще-то тут нечему удивляться. Еще в 1970-е годы исследовательские подводные лодки находили бурлящие жизнью колонии странных морских существ, процветающие в такой среде, считавшейся столь же непригодной для жизни, как и подледные моря Европы, – во впадинах на дне Тихого океана. Как оказалось, вулканические источники, удобряя и обогревая бездну, создают оазисы жизни даже в этих пустынных глубинах.
   Все, что случилось однажды на Земле, должно повторяться миллионы раз по всей Вселенной – среди ученых это практически символ веры. Вода, или, по крайней мере, лед, встречается на всех спутниках Юпитера. На Ио есть постоянно извергающиеся вулканы, поэтому естественно было бы ожидать вулканической активности – пусть несколько меньшей – и на соседнем спутнике. Сочетание этих двух фактов делало появление жизни на Европе не только возможным, но практически неизбежным – как и большинство сюрпризов природы, рассмотренных задним числом.
   Но этот вывод порождал следующий вопрос, для полета «Леонова» жизненно важный. Связана ли жизнь, обнаруженная на спутнике Юпитера, с монолитом Тихо и таинственным артефактом, обращающимся вокруг Ио?
   На «Шестичасовых Советах» это было любимой темой обсуждения. В целом все соглашались, что существо, встреченное доктором Чженем, не могло обладать высоким интеллектом – по крайней мере, если доктор верно интерпретировал его поведение. Ни одно животное с зачатками мышления не позволило бы себе стать жертвой собственных инстинктов и стремиться к гибели, как мотылек к огню.
   Но Василий Орлов быстро привел контрпример, который ослабил, хотя и не опроверг этот довод.
   – Вспомните китов и дельфинов, – сказал он. – Мы называем их умными – но как часто они гибнут, целыми стадами выбрасываясь на сушу! Похоже, в этом случае инстинкты пересиливают разум.
   – Да что там дельфины! – вмешался Макс Брайловский. – Один из самых блестящих инженеров из моего класса безнадежно влюбился в одну блондинку в Киеве. Последнее, что я о нем слышал, – что он работает в гараже. А ведь он получил золотую медаль за проектирование орбитальных станций. Такая потеря!
   Но даже если европеанец доктора Чженя не обладал разумом, это не исключало существования других, более развитых форм жизни. Нельзя же судить о биологии целой планеты по единственному образцу!
   Приводилось множество доводов в пользу того, что развитый интеллект не может возникнуть в море: в этой мягкой, слабо меняющейся среде для этого недостаточно стимулов. И кроме того, как морские существа могли бы создать какую-либо технологию без помощи огня?
   Но все же вероятность оставалась – ведь путь, избранный человечеством, не единственный из возможных. В морях других миров могут существовать целые цивилизации…
   Тем не менее маловероятно, что на Европе возникла культура, имеющая выход в космос. Где несомненные признаки ее существования – здания, научное оборудование, пусковые площадки или другие искусственные объекты? От полюса до полюса не было видно ничего, кроме ровного льда да редких скальных выходов.
   Пока «Леонов» проносился мимо орбит Ио и крохотного Мимаса, времени на обсуждения и споры не оставалось. Экипаж был занят почти круглосуточно, готовясь к встрече с Юпитером и возвращению тяжести после месяцев невесомости. Все незакрепленные предметы нужно было закрепить до того, как корабль войдет в атмосферу Юпитера: при сбросе скорости могли случиться пики ускорения до двух «же».
   Флойду повезло: только у него было время восхищаться величественным зрелищем приближающейся планеты, которая занимала уже почти полнеба. Поскольку сравнить ее было не с чем, разум не мог осознать ее истинных размеров. Приходилось постоянно напоминать себе, что даже пятьдесят Земель не покрыли бы обращенную к нему полусферу.
   Облака, алевшие, точно самые яркие из земных закатов, неслись так быстро, что изменения в облачном покрове можно было увидеть уже через десять минут. Вдоль дюжины – или около того – полос, опоясывающих планету, постоянно образовывались, а потом рассеивались, как клубы дыма, гигантские вихри. Порой из глубин вырывались султаны белого пара, тут же разгоняемые ураганным ветром, порожденным быстрым вращением планеты. Но, пожалуй, самыми загадочными являлись белые пятна, иногда отделенные друг от друга правильными равными промежутками, как жемчужины в ожерелье, тянувшиеся в средних широтах вдоль пассатов в атмосфере Юпитера.
   В часы, оставшиеся до сближения, Флойд не видел ни капитана, ни штурмана. Орловы почти не покидали мостик, постоянно проверяя параметры орбиты и внося в курс «Леонова» последние коррективы. Сейчас корабль шел по критической траектории, едва задевающей верхний слой атмосферы. Если он пройдет слишком высоко, сопротивления атмосферы окажется недостаточно для торможения – тогда корабль на полной скорости унесется прочь из Солнечной системы, не имея никаких возможностей спастись. Если же он пройдет слишком низко, то сгорит, как метеор. Эти две крайности оставляли слишком мало места для ошибок.
   Да, китайцы доказали, что маневр аэродинамического торможения возможен, но всегда есть вероятность, что что-нибудь пойдет не так. Поэтому Флойд вовсе не удивился, когда военврач Руденко всего за час до встречи Юпитером призналась:
   – Вуди, я уже думаю, что лучше бы взяла с собой ту икону.

Глава 14
Двойная встреча

   – …бумаги по закладной на дом в Нантакете должны быть в библиотеке в папке с буквой М.
   Пожалуй, это все дела, о каких я смог вспомнить. Последние пару часов я вспоминал картину, которую видел в детстве в потрепанном фолианте по искусству викторианской эпохи. Ей было около ста пятидесяти лет. Не помню, была ли она цветная или черно-белая, но никогда не забуду название. Только не смейтесь – она называлась «Последнее послание домой». Наши пра-прапрадедушки любили такую сентиментальности.
   На ней была изображена палуба парусника во время бури – паруса порваны, палубу захлестывает вода. На заднем плане команда изо всех сил борется с непогодой, спасая корабль. На переднем плане мальчик-юнга пишет записку, а рядом лежит бутылка, которая, как он надеется, должна доставить ее на сушу.
   Я тогда был лишь ребенком, но мне казалось, что юнга должен помогать товарищам по плаванию, а не письма писать. Но все равно картина трогала меня, и я никогда не думал, что в один прекрасный день стану похож на этого юнгу.
   Конечно, я уверен, что ты получишь это сообщение, а экипажу «Леонова» я ничем помочь не могу. Меня даже вежливо попросили не путаться под ногами, так что, пока я диктую, моя совесть вполне чиста.
   Сейчас я отнесу сообщение на мостик, так как через пятнадцать минут мы прерываем все передачи, убираем большое блюдце и задраиваем все люки – еще одна отличная морская аналогия для тебя! Юпитер сейчас заполняет все небо. Не буду даже пытаться описать это, и даже посмотреть на него подольше не удастся, потому что через несколько минут закроются створки иллюминаторов. В любом случае, камерам все видно гораздо лучше, чем мне.
   До свидания, моя дорогая. Люблю вас всех – особенно Криса. Когда ты получишь это сообщение, так или иначе все уже будет кончено. Помни, что я изо всех сил старался ради всех нас, и – до свидания.
   Вынув из гнезда аудиочип, Флойд доплыл до центра связи и передал его Саше Ковалеву.
   – Пожалуйста, отправьте это до того, как мы закончим передачи, – горячо попросил он.
   – Не волнуйтесь, – успокоил его Саша, – пока я работаю на всех каналах, и у нас есть еще целых десять минут.
   Он протянул руку.
   – Я буду счастлив новой нашей встрече. А нет – я счастлив, что простились мы [4 - У. Шекспир, «Юлий Цезарь», акт V, сцена 1, пер. с англ. А. В. Флори.].
   Флойд моргнул.
   – Шекспир?
   – Конечно. Брут и Кассий перед битвой. Увидимся после.
   Таня и Василий так внимательно следили за дисплеями, что только помахали Флойду, и он удалился в свою каюту. Он уже попрощался со всеми членами экипажа. Больше делать было нечего – только ждать. Спальный мешок был уже закреплен в ожидании возвращения тяжести, и Флойду оставалось только залезть внутрь.
   – Антенны убраны, все защитные экраны подняты, – сказал голос из динамика внутренней связи. – Мы должны почувствовать торможение через пять минут. Все идет нормально.
   – Я бы употребил другое слово, – пробормотал Флойд про себя. – Вы, наверное, имели в виду штатно, по расписанию.
   Едва он закончил мысль, как в дверь робко постучали.
   – Kto tam?
   К его удивлению, это оказалась Женя.
   – Не возражаете, если я зайду? – несмело спросила девушка – так тихо, что Флойд с трудом расслышал ее.
   – Нет, конечно. Но почему вы не в своей каюте? Осталось всего пять минут.
   Уже спрашивая, он понимал, что это глупый вопрос. Причина была настолько очевидна, что Женя не удостоила его ответом.
   Но она была последним человеком, кого он ожидал увидеть – ее отношение к нему было неизменно вежливым, но отчужденным. Она была единственной в экипаже, кто предпочитал называть его «доктор Флойд». И тем не менее вот она, ищет общения и поддержки в момент опасности.
   – Женя, дорогая, – иронически сказал он, – заходите, пожалуйста. Но обиталище мое довольно скромно. Можно сказать, по-спартански скромно.
   Она слабо улыбнулась, но ничего не сказала, вплывая в каюту. Сначала Флойд понял, что она не просто нервничает – она в ужасе. Потом он догадался, почему она пришла именно к нему. Ей было стыдно показаться на глаза соотечественникам, и она решила искать моральной поддержки в другом месте.
   При этой мысли удовольствие от неожиданного визита несколько увяло, но это не уменьшало его ответственности за это одинокое человеческое существо так далеко от дома. Тот факт, что рядом с ним привлекательная, хотя и некрасивая, женщина вдвое моложе него, не должен был ничего менять. Не должен, однако ж менял, и Флойду пришлось справляться с этим.
   Должно быть, она это заметила, но никак не ободрила и не обескуражила его, пока они устраивались рядом в спальном коконе. Места в коконе едва хватало для двоих, и Флойд встревожился. Что, если ускорение окажется выше расчетного и подвеска оборвется? Они легко могут погибнуть… Нет, чепуха. У подвески – солидный запас прочности, незачем волноваться о таком постыдном конце.
   Юмор – враг желания, и теперь их объятия стали совершенно целомудренными. Настолько, что Флойд не знал, радоваться ему или огорчаться.
   Но менять что-либо было слишком поздно. Откуда-то из дальних далей донесся первый звук – шепот, тихий, будто стенания заблудшей души. В тот же миг корабль едва заметно вздрогнул, спальный кокон начал вращаться, его подвеска натянулась. После многих месяцев невесомости вновь вступала в свои права сила тяготения.
   Через несколько секунд тихий шепот превратился в рев, а кокон – в туго натянутый гамак. «Это не очень хорошо, – подумал про себя Флойд. – Дышать и без того уже тяжело». Ускорение составляло только часть проблемы: Женя вцепилась в него, как утопающий – в пресловутую соломинку.
   Он мягко, как только мог, высвободился.
   – Женя, все нормально. Если «Цяню» удалось, значит, и мы сможем. Не тревожьтесь, перестаньте волноваться.
   Кричать ласково было очень трудно. Флойд даже не был уверен, что Женя слышит его в реве сгорающего водорода. Однако она больше не хваталась за него так отчаянно, и он воспользовался возможностью несколько раз глубоко вдохнуть.
   Что подумала бы Кэролайн, если бы увидела его сейчас? Рассказал бы он ей об этом, если бы представился повод? Он не был уверен, что она поняла бы все правильно. В такие моменты все связи с Землей казались очень непрочными.
   Не представлялось возможным ни шевельнуться, ни заговорить, но теперь, постепенно привыкнув к странному ощущению собственного веса, Флойд больше не испытывал неудобств – вот только правая рука затекала все сильнее и сильнее. С некоторым трудом он вытащил ее из-под Жени, и это действие, такое знакомое, породило в душе мимолетное чувство вины. Пока восстанавливалось кровообращение, Флойд вспомнил фразу, которую приписывали по меньшей мере дюжине космонавтов и астронавтов: «И затруднения и удовольствие от секса в невесомости сильно преувеличены».
   Флойд подумал о том, как поживают остальные члены экипажа, и вспомнил Чандру и Керноу, мирно спавших, не ведая ни о чем. Если «Леонов» превратится в метеоритный дождь в атмосфере Юпитера, они об этом даже не узнают… Но он не завидовал им – ведь они пропустили одно из самых интересных событий в жизни.
   По внутренней связи раздался голос Тани. Слов не было слышно за ревом, но голос звучал спокойно, ровно, как будто она объявляла о чем-то совершенно обыденном. Флойд с некоторым трудом взглянул на часы и очень удивился: маневр торможения был уже наполовину завершен. В этот самый момент «Леонов» находился в ближайшей к Юпитеру точке своей траектории; еще глубже в атмосферу планеты проникали только одноразовые автоматические зонды.
   – Женя, полдела сделано! – прокричал он. – Начинаем удаляться!
   Расслышала ли она его слова, было непонятно. Женя не отвечала – лишь слегка улыбалась, крепко зажмурив глаза.
   Корабль ощутимо трясло, будто лодку на мелких морских волнах. «Нормально ли это?» – подумал Флойд. Тревога о Жене оказалась как нельзя более к месту: она помогала отвлечься от собственных страхов. На миг ему представились стены, внезапно наливающиеся красным, сжимающиеся вокруг него, будто в кошмарной фантазии Эдгара По «Колодец и маятник», о которой он не вспоминал почти тридцать лет.
   Флойд прогнал эту нелепую мысль прочь. Такого никак не могло произойти. Если откажет тепловой щит, корабль разрушится мгновенно, будет расплющен стеной газа, почти твердого под высоким давлением. Боли не будет: нервной системе просто не хватит времени отреагировать прежде, чем она прекратит существование. Конечно, и эта мысль была не из обнадеживающих, но и ею не стоило гнушаться…
   Тряска постепенно слабела. Таня сделала еще одно неразборчивое объявление (неплохой повод пошутить над ней, когда все будет конечно). Теперь время тянулось гораздо медленнее. Вскоре Флойд перестал смотреть на часы, так как не мог поверить собственным глазам. Цифры сменяли друг друга так медленно, будто время для него и вправду замедлилось согласно эйнштейновской теории относительности.
   И тут случилось нечто вовсе поразительное. Сначала он удивился, а потом даже слегка обиделся. Женя заснула – не то чтобы в его объятиях, но рядом с ним.
   Вполне естественная реакция – напряжение лишило ее сил, и мудрость тела пришла на выручку. Внезапно и сам Флойд почувствовал сонливость, словно после оргазма, как будто был полностью опустошен происшедшим.
   Потом он падал… падал… падал… и наконец все кончилось. Корабль был в космосе, где ему и надлежало быть. Женя и он плавали в воздухе отдельно друг от друга.
   Никогда больше они не будут так близки, но всегда будут испытывать друг к другу особую нежность, которой не понять никому, кроме них.

Глава 15
Бегство от гиганта

   Флойд пришел на обзорную площадку, осмотрительно выждав несколько минут, чтобы появиться после Жени. Казалось, Юпитер заметно отдалился. Но это была лишь иллюзия, основанная на знании и не подтверждаемая зрением. Корабль только что вышел из атмосферы Юпитера, и небесный гигант все еще заслонял собою почти все небо.
   И вот они, как и планировалось, оказались в его плену. За последний огненный час они добровольно избавились от избытка скорости, который мог унести корабль из Солнечной системы в звездные дали. Теперь «Леонов» описывал эллипс – классическую Гомановскую орбиту, возвращавшую его обратно, к орбите Ио в 350 тысячах километров от Юпитера. Если они не захотят – или не смогут – снова запустить двигатели, «Леонов» так и будет кружить по этому эллипсу, совершая один оборот каждый девятнадцать часов. Он станет самым близким к Юпитеру спутником – но ненадолго. Каждый раз, касаясь атмосферы Юпитера, он будет снижаться, пока не сорвется в штопор и не рухнет вниз.
   Флойду никогда не нравилась водка, но он без колебаний присоединился к победному тосту в честь проектировщиков корабля, сопровождаемому словами благодарности в адрес сэра Исаака Ньютона. После этого Таня накрепко заперла бутылку в шкафчик: дел предстояло много.
   Все шло по плану, однако от внезапного глухого взрыва зарядов и от толчка при отделении щита все вздрогнули. Через несколько секунд в поле зрения показался большой светящийся диск. Медленно кружась, он уплывал все дальше и дальше от корабля.
   – Смотрите! – закричал Макс. – Летающее блюдце! Камеру, скорее!
   В общем истерическом смехе чувствовались нотки облегчения. Но капитан в свойственной ей серьезной манере прервала общее веселье:
   – Прощай, наш верный тепловой щит. Ты отлично поработал.
   – Но какое разбазаривание ресурсов! – воскликнул Саша. – Верных две тонны лишних. Подумать только, сколько полезного груза мы могли бы взять!
   – Если это и есть добрая консервативная русская инженерия с хорошим запасом прочности, – парировал Флойд, – тогда я целиком «за». Лучше уж пара лишних тонн, чем нехватка одного миллиграмма.
   Все захлопали в ладоши, а сброшенный щит, остывая, пожелтел, потом покраснел и наконец стал таким же черным, как космос. Удалившись всего на несколько километров, он полностью исчез из виду – лишь звезды, исчезая и появляясь вновь, выдавали его присутствие.
   – Проверка предварительной орбиты закончена, – сказал Василий. – Ошибка в пределах десяти метров в секунду. Неплохо для первого раза.
   Новость вызвала сдавленный вздох облегчения, и через несколько минут Василий снова объявил:
   – Меняем высоту для коррекции курса, дельта-вэ – шесть метров в секунду. Через минуту двигатели включатся на двадцать секунд.
   Юпитер все еще был так близок, что трудно было поверить, будто корабль движется по орбите вокруг планеты. Казалось, они – в высотном летательном аппарате, только что вынырнувшем из моря облаков. Не имея никакого представления об истинных размерах этих облаков, легко было представить, что они летят прочь от вполне земного заката – настолько знакомыми были красные, розовые, багровые отсветы внизу.
   Но это была иллюзия. Никакого сходства с Землей здесь на самом деле не было. Эти цвета были присущи самой атмосфере, а не позаимствованы у заходящего Солнца. Газы, составлявшие атмосферу, были совершенно чужими – метан, аммиак и ведьминская смесь углеводородов, замешанная в водородно-гелиевом котле. И никаких следов свободного кислорода, источника человеческой жизни…
   Облака тянулись от горизонта к горизонту параллельными рядами, изредка искажаемыми воронками и завихрениями. Там и сям их строй нарушали восходящие потоки более ярких газов. Виден был и темный край громадного вихря, газового Мальстрема, уходящего вниз, в непостижимые глубины Юпитера.
   Флойд начал было высматривать Большое Красное Пятно, но вскоре спохватился: это было бы просто глупостью. Весь необъятный облачный ландшафт внизу мог представлять собой лишь несколько процентов площади Пятна – с тем же успехом можно было бы пытаться увидеть контуры Соединенных Штатов с маленького аэроплана, низко летящего над Канзасом.
   – Коррекция завершена. Теперь мы на орбите перехвата с Ио. До прибытия – восемь часов пятьдесят пять минут.
   «Меньше девяти часов, чтобы набрать высоту над Юпитером и встретить то, что нас ждет, – подумал Флойд. – Мы сбежали от гигантской планеты, но она представляла собой известную, понятную опасность, к которой мы были готовы. А то, что лежит впереди, – полная загадка… А пережив и это приключение, мы еще вернемся к Юпитеру. Без его помощи не вернуться домой».

Глава 16
Частный канал

   – Привет, Дмитрий, это Вуди, переключаюсь на ключ два через пятнадцать секунд…
   Привет, Дмитрий, перемножь ключи три и четыре, возьми кубический корень, прибавь пи квадрат и возьми ближайшее целое в качестве ключа пять. Если ваши компьютеры не в миллион раз быстрее наших – а я чертовски уверен, что нет, расшифровать это не сможет никто, ни у вас, ни у нас. Разве что предстоит объясняться, но к этому тебе не привыкать.
   Кстати говоря, мои надежнейшие источники информации сообщили: очередная попытка убедить старика Андрея подать в отставку провалилась. Как я понимаю, вашей делегации не повезло так же, как остальным, и он все еще сидит у вас на шее в должности президента. Я хохотал до упаду. Поделом академии. Я знаю, ему за девяносто, и он, скажем так, несколько упрям. Но от меня помощи не ждите, хоть я и ведущий в мире – прошу прощения, в Солнечной системе – специалист по безболезненному устранению дряхлых ученых.
   Не поверишь, но я все еще немного пьян. Мы решили, что заслужили небольшую вечеринку, когда успешно сближ… сблиз… тьфу! Сблизились с «Дискавери». Кроме того, у нас два новых члена экипажа – нужно же было их поприветствовать! Чандра не считает для себя возможным пить спиртное – оно делает его слишком человечным, но Уолтер Керноу более чем компенсировал это. Только Таня, чего и следовало ожидать, осталась трезвой, как стеклышко.
   Мои соотечественники американцы – спаси меня боже, разговариваю как политик, – вышли из гибернации без малейших проблем и жаждут приступить к работе. Нам всем нужно действовать быстро: время уходит, а «Дискавери», похоже, в очень плохом состоянии. Мы с трудом поверили своим глазам, увидев, каким грязно-желтым стал его некогда белоснежный корпус.
   Тут, конечно, виновата Ио. Корабль снизился до трех тысяч километров, а каждые несколько дней один из ее вулканов выбрасывает в небеса несколько мегатонн серы. Ты наверняка видел все это в записи, но и представить себе не можешь, что значит висеть над этой преисподней. Скорее бы прочь отсюда, хоть впереди и ждет нечто гораздо более загадочное и, вероятно, существенно более опасное.
   Я пролетал над Килауэа во время извержения шестого года. Это было страшно, но не идет ни в какое, ни в малейшее сравнение с Ио. Вдобавок сейчас мы на ночной стороне, отчего становится еще хуже. Видно как раз достаточно, чтобы вообразить себе много большее. Это так похоже на адское пекло, что еще ближе к нему я находиться не желаю.
   Некоторые серные озера достаточно горячи, и светятся, но главный источник света – электрические разряды. Каждые несколько минут ландшафт внизу словно бы озаряет гигантская фотовспышка. И это, вероятно, не самая плохая аналогия – по трубке тока, связывающей Ио с Юпитером, текут миллионы ампер, время от времени происходит пробой, и за окном вспыхивает молния, самая мощная в Солнечной системе, а на борту в знак солидарности вылетает половина предохранителей.
   Прямо на линии терминатора только что произошло извержение, и я вижу огромное облако. Оно растет, поднимается прямо к нам. Но не думаю, что оно заберется так высоко, а если все-таки это случится, оно будет уже безвредно. Однако выглядит угрожающе, будто чудище, которое вот-вот пожрет нас.
   Вскоре после того, как мы прибыли, я понял: Ио мне что-то напоминает. Через пару дней догадался, что именно, и тогда мне пришлось справляться в архивах Центра управления, потому что в библиотеке корабля не оказалось нужной книги. Безобразие! Помнишь, в молодости, на конференции в Оксфорде, я показывал тебе «Властелина колец»? Так вот, Ио – это Мордор. Смотри третью книгу. Там есть пассаж о «реках расплавленного камня, что вьются… пока не застынут, точно каменные драконы, извергнутые истерзанной землей». Потрясающе точное описание! Откуда Толкин мог это знать за четверть века до того, как человек увидел Ио? Вот и говори о том, что природа имитирует искусство…
   Что ж, по крайней мере, нам не нужно садиться на поверхность. Даже наши покойные коллеги из Китая вряд ли отважились бы на это. Но, может быть, в один прекрасный день это станет возможным – некоторые области кажутся довольно устойчивыми и не подвержены постоянным серным наводнениям.
   Кто бы мог подумать, что мы проделаем весь путь к Юпитеру, к самой великой из планет, и оставим ее без внимания? Но большую часть времени так и происходит – когда мы не смотрим на Ио или «Дискавери», то думаем об артефакте.
   Он в десяти тысячах километров, в точке либрации, но когда я смотрю на него через главный телескоп, кажется, что до него рукой подать. Он совершенно безлик, ничто не намекает на его размеры, и глаз не может оценить, что на самом деле он – два километра в длину. Если он тверд, то должен весить миллиарды тонн.
   Но тверд ли он? Он почти не отражает радиоволны, даже когда повернут к нам лицом. Нам виден лишь черный силуэт на фоне юпитерианских облаков, в трехстах тысячах километров внизу. За исключением размеров, он выглядит в точности как монолит, который мы откопали на Луне.
   Завтра мы ступим на борт «Дискавери», и я не знаю, будет ли у меня время и возможность поговорить с тобой снова. Но, мой старый друг, прежде чем я отключусь, нужно сказать еще вот о чем.
   Насчет Кэролайн. Она так и не смогла понять, почему я должен был покинуть Землю и, думаю, никогда меня до конца не простит. Некоторые женщины верят, что любовь – не просто единственное в жизни, а вообще все на свете. Возможно, они правы… в любом случае, спорить уже поздно.
   Постарайся подбодрить ее, если будет возможность. Она говорит, что хочет вернуться на материк. Боюсь, если так и случится, то…
   Если тебе не удастся достучаться до нее, постарайся развеселить Криса. Мне так не хватает его – просто слов нет.
   Если ты скажешь, что его папа все еще любит его и вернется домой как можно скорее, то уж дяде Дмитрию-то он поверит.

Глава 17
Абордаж

   Попасть на борт заброшенного и негостеприимного космического корабля нелегко – даже в самых благоприятных обстоятельствах. Нелегко, а может, и опасно.
   Уолтер Керноу понимал это как абстрактный принцип, но никогда не чувствовал нутром, пока не увидел кувыркающийся в пустоте стометровый корпус «Дискавери» с борта «Леонова», державшегося на безопасной дистанции. Много лет назад трение затормозило вращение «карусели» – вращающейся части «Дискавери», и ее момент импульса передался остальной части корабля. И теперь, летя по своей орбите, покинутый корабль медленно переворачивался, точно жезл тамбур-мажора в высшей точке.
   Первой задачей было остановить это вращение, поскольку оно делало «Дискавери» не только неуправляемым, но и просто неприступным. Пока они с Максом Брайловским одевались в скафандры в воздушном шлюзе, Керноу посетило редкое для него ощущение собственной некомпетентности и даже неполноценности. Это не его амплуа. В конце концов, он – космический инженер, а не макака-резус! Но это ничего не меняло. Только у него имелись необходимые навыки, чтобы вызволить «Дискавери» из объятий Ио. Максу и его коллегам понадобилось бы слишком много времени на работу с незнакомыми цепями и оборудованием. Прежде чем им удалось бы восстановить питание и освоиться с управлением, корабль уже нырнул бы в огненные серные бездны внизу.
   – Вы не боитесь? – спросил Макс перед тем, как надеть шлем.
   – В общем, да. Но не настолько, чтобы нагадить в скафандр.
   Макс хихикнул.
   – Думаю, что в нашей работе это правильно. Но не волнуйтесь, я доставлю вас туда в целости на… Как вы это называете?
   – На помеле. На них летают ведьмы.
   – Ах, да. Вам когда-нибудь приходилось им пользоваться?
   – Разок попробовал, но оно сбежало от меня. Остальным показалось, что это очень смешно.
   Некоторые профессии разработали собственные – уникальные, присущие только им – инструменты: крюк докера, круг гончара, мастерок каменщика, молоток геолога… А люди, проводящие много времени на строительстве в условиях невесомости, создали помело.
   Устройство было предельно простым – полая трубка длиной около метра, с подставкой для ног на одном конце и страховочной петлей на другом. По нажатию кнопки она телескопически раскладывалась до длины в пять-шесть раз больше начальной, а внутренняя амортизационная система позволяла умелому оператору совершать самые поразительные маневры. Подставка для ног в случае необходимости могла служить крюком или зацепом. Существовали и многие другие усовершенствования, но в основном конструкция всегда была одинакова. Она выглядела обманчиво простой в использовании, однако на деле все было не так.
   Насосы шлюза закончили откачку, загорелась табличка «Выход», внешние люки отворились, и они медленно вылетели в пустоту.
   «Дискавери» крутился примерно в двухстах метрах, следуя за ними по орбите вокруг Ио, закрывавшей полнеба и заслонявшей Юпитер. Позицию выбрали сознательно: таким образом Ио, точно щит, заслоняла «Леонов» от энергий, протекавших туда и обратно по потоковой трубке, связывавшей две планеты. Но уровень радиации даже сейчас был опасно высок, и меньше, чем через пятнадцать минут, им следовало вернуться под прикрытие.
   И у Керноу почти сразу возникли проблемы со скафандром.
   – Когда мы улетали с Земли, он сидел хорошо, – пожаловался он. – А теперь я болтаюсь внутри, как горошина в стручке.
   – Уолтер, это совершенно нормально, – заверила его военврач Руденко, вмешавшись по радио в разговор. – Во время низкотемпературного сна вы потеряли десять кило, без которых могли бы прекрасно обойтись. И три из них уже набрали снова.
   Дать ей достойный отпор Керноу не успел. Он обнаружил, что его мягко, но неуклонно тянет прочь от «Леонова».
   – Расслабьтесь, Уолтер, – сказал Брайловский. – Только не включайте двигатели, даже если начнете переворачиваться. Позвольте, я все сделаю сам.
   Крохотные реактивные двигатели в ранце за спиной молодого человека выпустили облачко дыма, толкая обоих в сторону «Дискавери». При появлении каждого облачка буксировочный тросик слегка дергало, и Керноу начинал движение в сторону Брайловского, но ни разу не врезался в него – из сопел двигателей вовремя появлялось новое облачко. Керноу чувствовал себя йо-йо, игрушкой, вновь – в который раз – вошедшей в моду на Земле.
   Безопасный путь к заброшенному кораблю был лишь один – вдоль оси вращения. Центр вращения находился примерно посередине корабля, возле основного антенного комплекса. Туда-то и направлялся Брайловский, таща на буксире заметно нервничавшего напарника.
   «А как он собирается вовремя остановить нас обоих?» – подумал Керноу.
   «Дискавери» рос. Теперь он казался огромной тонкой гантелей, вращающейся в небе впереди. Один оборот занимал несколько минут, но самые дальние от оси вращения концы «гантели» двигались с впечатляющей скоростью. Керноу постарался не обращать на них внимания и сосредоточился на приближающемся неподвижном центре.
   – Я целюсь туда, – сказал Брайловский. – Не пытайтесь помочь и, что бы ни случилось, не удивляйтесь.
   «Интересно, что он имел в виду?» – спросил себя Керноу, изо всех сил стараясь сохранять невозмутимый вид.
   Все произошло секунд за пять. Брайловский нажал на кнопку на помеле, оно раздвинулось на полную длину, удлинившись до четырех метров, и уперлось в корпус корабля. От этого оно начало складываться, и внутренняя пружина поглотила большую часть импульса Брайловского, но не остановила их у основания антенны – в чем Керноу ни секунды не сомневался. Помело раздвинулось вновь, придавая русскому обратное ускорение и отталкивая его от «Дискавери» с той же скоростью, с какой он к нему приближался. Макс пролетел всего в нескольких сантиметрах от Керноу, направляясь в открытый космос. Перед глазами изумленного американца мелькнула лишь его широкая ухмылка.
   Секунду спустя соединявший их трос дернуло, и оба на миг испытали ускорение, разделив импульс на двоих. Направленные в разные стороны скорости аккуратно погасили друг друга, и оба зависли практически неподвижно по отношению к «Дискавери». Дотянувшись до ближайшего поручня, Керноу подтащил их обоих к кораблю.
   – Никогда не пробовали русскую рулетку? – переведя дух, спросил он.
   – Нет, а что это?
   – Когда-нибудь я вас научу. От скуки избавляет не хуже.
   – Уолтер, я надеюсь, вы не хотите сказать, что Макс сделал что-то опасное?
   Голос доктора Руденко звучал так, будто она искренне шокирована, и Керноу решил, что лучше не отвечать. Русские не всегда понимали его странный юмор.
   – А вы могли бы обмануть меня, – прошептал он себе под нос так тихо, чтобы она не услышала.
   Надежно закрепившись возле оси, вокруг которой кружился корабль, они больше не чувствовали вращения – особенно если сфокусировать взгляд на металлических плитах прямо перед глазами. Следующей целью был трап, ведущий вдоль тонкого цилиндра, который и являлся основной частью корабля, и исчезавший вдали. Казалось, сферический командный отсек в конце трапа отстоит на несколько световых лет, хотя Керноу отлично знал, что до него всего пятьдесят метров.
   – Я иду первым, – заявил Брайловский, выбирая слабину связывавшего их троса. – Запомните, отсюда все движение будет под горку. Но это нетрудно, вы всегда можете держаться одной рукой. Даже в самом низу сила тяжести около одной десятой «же». А это – как вы говорите? – цыпленок накакал.
   – Я полагаю, вы имели в виду «цыпленку вброд перейти». И если вы не возражаете, я пойду ногами вперед. Никогда не любил слезать по лестницам вверх тормашками, даже при слабой силе тяжести.
   Керноу отлично понимал, как важно поддерживать разговор в легком шутливом тоне, иначе он мог бы не выдержать таинственности и опасности ситуации. Вот он, почти в миллиарде километров от дома, готовится проникнуть в самый знаменитый в истории космических полетов заброшенный корабль… Один репортер как-то назвал «Дискавери» космической «Марией Селестой», и аналогия была неплоха. Однако и отличий имелось множество. Даже если забыть о кошмарном ландшафте, занимавшем половину неба, перед глазами постоянно маячило напоминание о нем – каждый раз, когда Керноу касался перекладин трапа, его перчатка стирала с них тонкий слой серного налета.
   Брайловский, естественно, оказался прав: с силой тяжести, возникающей из-за вращения корабля, справиться было легко. Привыкнув к ней, Керноу даже обрадовался: сила тяжести помогала чувствовать направление.
   И вот, совершенно неожиданно, они достигли бесцветной сферы, где находились рубка и системы жизнеобеспечения. Всего в нескольких метрах был аварийный люк – тот самый, через который Боумен проник внутрь для последней схватки с ЭАЛ.
   – Надеюсь, нам удастся войти, – пробормотал Брайловский. – Жалко было бы проделать весь этот путь и выяснить, что дверь заперта.
   Он стер серную пыль с дисплея состояния воздушного шлюза.
   – Не работает, естественно. Я попробую кнопки?
   – Вреда не будет, но и пользы – тоже.
   – Вы правы. Ладно, попробуем вручную…
   Увлекательно было наблюдать, как в закругленной стене появилась тонкая, как волос, щель, и из нее вылетело маленькое облачко пара, быстро рассеявшееся в космосе и вынесшее наружу клочок бумаги. Что, если это – жизненно важное сообщение? Но этого им уже никогда не узнать: клочок бумаги, кувыркаясь пространстве, улетел и исчез среди звезд, так и не потеряв первоначального вращения.
   Казалось, Брайловский вращает колесо ручного управления бесконечно долго, но вот темная неуютная пещера воздушного шлюза открылась полностью. В глубине души Керноу теплилась надежда, что хотя бы аварийное освещение еще работает, но увы!
   – Уолтер, теперь вы главный. Добро пожаловать на территорию США.
   Территория США выглядела не слишком гостеприимно. Забравшись внутрь, Керноу осветил ее фонарем шлема. Пока, насколько он мог судить, все было в полном порядке. «А ты чего ждал?» – с некоторым раздражением спросил он себя.
   Закрывать люк вручную пришлось еще дольше, чем открывать его, но пока не удастся восстановить питание на корабле, другого выхода не было. Когда люк уже почти закрылся, Керноу рискнул выглянуть наружу.
   Инопланетный пейзаж сводил с ума. Около экватора образовалось мерцающее голубое озеро – Керноу был уверен: несколько часов назад его там не было! По краям озера плясали ярко-желтые вспышки того самого цвета, что характерен для горения натрия, а всю ночную сторону покрывала вуаль призрачных плазменных разрядов полярных сияний, почти постоянно озарявших Ио.
   Какая почва для ночных кошмаров! И, как будто всего этого было мало, картину довершал штрих, достойный кисти художника-сюрреалиста. В черное небо вонзался огромный изогнутый рог, очевидно, бравший начало в огненных недрах раскаленного спутника. Такую картину мог бы увидеть обреченный матадор в последний в жизни момент истины.
   Над Ио, приветствуя «Дискавери» и «Леонова», скользящих ему навстречу по общей орбите, всходил серп Юпитера.

Глава 18
Спасение имущества

   Как только за ними закрылся внешний люк, роли незаметно переменились. Теперь Керноу был дома, а вот Брайловский оказался вне своей стихии, и ему стало не по себе в кромешной тьме, заполнявшей лабиринт коридоров и туннелей внутри «Дискавери». Теоретически Макс знал, как устроен американский корабль, но это знание было почерпнуто только из проектных чертежей, тогда как Керноу благодаря месяцам работы на еще не законченном двойнике «Дискавери» вполне мог ориентироваться здесь в буквальном смысле с завязанными глазами.
   Двигаться было трудно: эта часть корабля предназначалась для работы в условиях невесомости, а неконтролируемое вращение создавало искусственную силу тяжести, и эта сила, сколь ни была ничтожна, казалось, постоянно тянула их в самом неудобном направлении.
   – Первое, что нам нужно сделать, – проворчал Керноу, съехав на несколько метров вниз по коридору и ухватившись за поручень, – это остановить это треклятое вращение. И мы не сможем этого сделать, пока не восстановим электроснабжение. Надеюсь, Дэйв Боумен обезопасил все системы, прежде чем бросить корабль…
   – А вы уверены, что он бросил его? Может быть, он собирался вернуться.
   – Возможно, вы правы, но этого мы, наверное, не узнаем никогда. Может, он и сам не знал…
   Они вошли в капсульный отсек – космический гараж «Дискавери», в котором по проекту должны были находиться три сферических одноместных модуля, три капсулы для работы вне корабля. Уцелела лишь капсула номер три: номер один была потеряна в результате загадочного несчастного случая, закончившегося гибелью Фрэнка Пула, а в номере два покинул корабль Дейв Боумен, где бы он сейчас ни был.
   На вешалках висели два скафандра. Без шлемов они неприятно напоминали обезглавленные тела. Не требовалось много фантазии – а у Брайловского она сейчас работала сверхурочно, – чтобы вообразить себе целый зверинец чудовищ, поселившихся внутри…
   К несчастью – впрочем, как и следовало ожидать, – именно в этот момент дало знать о себе безответственное чувство юмора Керноу.
   – Макс, – сказал он с убийственной серьезностью, – что бы ни случилось, пожалуйста, не гоняйтесь за корабельным котом.
   На несколько миллисекунд Брайловский был застигнут врасплох и чуть не ответил: «Уолтер, лучше бы вы этого не говорили», – но вовремя взял себя в руки. Это было бы слишком явным признанием слабости. Вместо этого он сказал:
   – Хотел бы я посмотреть на идиота, снабдившего нашу библиотеку этим фильмом.
   – Наверное, это Катерина решила проверить нашу психическую уравновешенность. И вы, кстати, смеялись до колик, когда мы смотрели его на той неделе.
   Брайловский промолчал. Керноу сказал чистую правду. Но то было в приятном тепле и свете «Леонова», среди друзей – а не во тьме заброшенного корабля, населенного призраками. Здесь, несмотря на весь свой рационализм, очень легко было вообразить беспощадную инопланетную тварь, рыщущую по коридорам в поисках жертвы.
   «Это из-за тебя, бабушка, да не ляжет сибирская тундра слишком тяжким грузом на твои уважаемые кости! Лучше бы ты не забивала мне голову всеми этими жуткими легендами. Закрыв глаза, я так и вижу избушку Бабы-яги, стоящую на полянке на костлявых курьих ножках… – подумал Макс. – Но хватит этого вздора. Я – блестящий молодой инженер, передо мной крупнейшая техническая проблема в моей жизни, и мой американский друг не должен узнать, что я порой становлюсь испуганным маленьким мальчиком».
   Если бы не все эти звуки… Их было слишком много. Звучали они так тихо, что только опытный астронавт отличил бы их от звуков собственного скафандра. Но Макса Брайловского, привыкшего к работе в гробовой тишине, они не на шутку настораживали. Конечно, все эти скрипы и трески были вызваны тепловым расширением частей корабля, вращавшегося в пространстве, как туша на вертеле. Солнечный свет здесь был неярок, однако между освещенной и затененной сторонами существовала заметная разница температур. Умом Макс прекрасно понимал это, и все же…
   Даже привычный скафандр ощущался не так, как обычно: давление присутствовало не только изнутри, но и снаружи. Все силы, действовавшие на его сочленения, немного изменились, и Макс не мог точно рассчитать движения. «Как новичок в начале курса обучения, – сердито сказал он себе. – Пора переломить настроение каким-нибудь решительным действием».
   – Уолтер, я хочу проверить атмосферу.
   – Давление в норме, температура… – Керноу присвистнул. – Сто пять ниже нуля!
   – Милая бодрящая русская зима. В любом случае, воздух в скафандре задержит холод.
   – Ну, попробуйте. Но позвольте, я посвечу вам в лицо, чтобы увидеть, если вы посинеете. И не прекращайте говорить.
   Брайловский разгерметизировал шлем и поднял лицевой щиток. На мгновение щек словно коснулись ледяные пальцы. Поморщившись, он осторожно потянул носом воздух и наконец сделал глубокий вдох.
   – Зябко, но легкие не замерзают. Пахнет странно – какой-то затхлой гнилью, как будто… О нет!
   Брайловский побледнел и захлопнул щиток.
   – Что такое, Макс? – спросил Керноу, охваченный внезапной и совершенно искренней тревогой.
   Брайловский не ответил. Видимо, он все еще старался взять себя в руки. И в самом деле, ему угрожала реальная опасность: приступ рвоты в скафандре не только отвратителен, но иногда и смертелен.
   Наступило долгое молчание, затем Керноу успокаивающе сказал:
   – Понимаю, но думаю, что вы ошибаетесь. Мы знаем, что тело Пула улетело в космос. Боумен докладывал, что он… вытолкнул остальных, после того, как они умерли в гибернации. В этом мы можем быть уверены. Так что здесь никого нет. Кроме того, тут слишком холодно.
   Он чуть не добавил: «как в мертвецкой», – но вовремя остановился.
   – Но представьте себе, – прошептал Брайловский, – только представьте, что Боумен вернулся на корабль и умер здесь.
   Наступило еще более длительное молчание. Собравшись с духом, Керноу медленно поднял свой щиток, скривился, когда морозный воздух обжег легкие, и с отвращением сморщил нос.
   – Я понял, что вы имели в виду. Но ваше воображение завело вас слишком далеко. Ставлю десять против одного: этот запах идет с камбуза. Наверное, протухло что-то мясное до того, как корабль замерз. А Боумен был слишком занят, чтобы быть еще и хорошей домохозяйкой. Видал я студенческие квартиры, где пахло не менее скверно.
   – Наверное, вы правы. Надеюсь, что правы.
   – Конечно, прав. А даже если нет – какая, черт возьми, разница? Макс, мы должны сделать свою работу. Если Боумен действительно здесь, это не наша епархия – не так ли, Катерина?
   Военврач не ответила – они забрались слишком глубоко внутрь корабля, куда не проникали радиоволны. Они были предоставлены сами себе, но дух Макса стремительно оживал. Работать с Уолтером нравилось ему все больше и больше. Да, американский инженер иногда казался изнеженным и легкомысленным, но он – настоящий профессионал, и, если нужно, тверд как скала.
   Вместе они оживят «Дискавери» и, может быть, даже приведут его обратно на Землю.

Глава 19
Операция «Мельница»

   Наконец «Дискавери» вспыхнул, как пресловутая рождественская елка, засиял навигационными огнями и внутренним освещением от края до края. Казалось, радость на борту «Леонова» слышна даже сквозь вакуум, разделявший оба корабля. Но, едва вспыхнув, огни тут же погасли, и радость сменилась разочарованным стоном.
   Еще полчаса не происходило ничего, затем обзорные иллюминаторы рубки засветились мягким малиновым светом аварийного освещения. Еще через несколько минут стало видно, как движутся внутри Керноу и Брайловский. Фигуры их выглядели размытыми за тонким налетом серы.
   – Привет, Макс, Уолтер, вы нас слышите? – спросила Таня Орлова.
   Оба тут же помахали руками, но больше никак не ответили. Очевидно, они были слишком заняты, чтобы тратить время на болтовню, и наблюдателям на «Леонове» оставалось лишь терпеливо ждать. Зажигались и гасли разнообразные огни, медленно открылся, а потом закрылся люк ангара… Наконец главная антенна повернулась на добрых десять градусов и вернулась на прежнее место.
   – Привет, «Леонов», – сказал Керноу. – Простите, что заставили вас ждать, но нам было чем заняться.
   – Так вот, вкратце, исходя из того, что мы уже видели: корабль в гораздо лучшем состоянии, чем я думал. Корпус не поврежден, утечки очень малы, давление воздуха восемьдесят пять процентов от нормы. Вполне можно дышать, только с очисткой воздуха придется повозиться: тут невыносимо воняет.
   – И лучшая из новостей: все системы питания в порядке. Главный реактор работает нормально, аккумуляторы в хорошем состоянии. Почти все предохранители разомкнуты – либо вылетели, либо их разомкнул Боумен, прежде чем покинуть корабль, – так что все жизненно важное оборудование в целости и сохранности. Но нужно будет хорошо потрудиться и все проверить, прежде чем мы восстановим энергоснабжение в полном объеме.
   – И сколько времени это займет, хотя бы для основных систем – жизнеобеспечение, двигатели?
   – Трудно сказать, шкипер. А сколько осталось времени до крушения?
   – Согласно прогнозу, по меньшей мере десять дней. Но вы же знаете, как оно может меняться в ту или другую сторону.
   – Ну, я бы сказал, если не будет никаких серьезных проблем, мы можем вывести «Дискавери» на стабильную орбиту подальше от этой адской дыры за неделю.
   – Вам что-нибудь нужно?
   – Нет, мы с Максом нормально справляемся. Сейчас пойдем проверять подшипники карусели – хочу запустить ее как можно скорее.
   – Простите, Уолтер, но разве это так необходимо? Сила тяжести – это удобно, но жили же мы без нее столько времени!
   – Дело не в силе тяжести, хотя полезно было бы иметь ее на борту, хоть немного. Если мы запустим карусель, она компенсирует вращение корабля, и он перестанет вертеться с ног на голову. Тогда мы сможем состыковаться и не выходить в космос каждый раз, как нам понадобится перебраться с одного корабля на другой. Так будет в сто раз проще.
   – Отличная идея, Уолтер, но вы же не собираетесь прицепить наш корабль к этой… мельнице? Представьте себе: что, если подшипники заклинит и карусель застопорится? Нас же разнесет на части.
   – Согласен. Но всему свое время. Отчитаюсь сразу же, как смогу.
   В следующие двое суток отдыхать не пришлось никому. К концу этого времени Керноу и Брайловский засыпали в скафандрах на ходу, но успели закончить обследование «Дискавери» и никаких неприятных сюрпризов не нашли. И Космическое агентство, и Госдепартамент получили предварительный отчет и вздохнули с облегчением. Теперь они имели все основания заявить, что «Дискавери» не был брошен, а является «временно выведенным в резерв космическим кораблем Соединенных Штатов». Оставалось лишь привести его в исправное состояние.
   После восстановления питания следующей проблемой стал воздух. Даже с помощью самой тщательной уборки вонь устранить не удалось. Керноу был совершенно прав: источником запаха оказались продукты, протухшие, когда отключился холодильник. Он даже с комичной серьезностью заявил, что это очень романтично.
   – Стоит только закрыть глаза, – уверял он, – и сразу чувствуешь себя на старинном китобойном судне. Вы можете себе представить, как пахло на «Пекоде»?
   Все единодушно согласились, что после визита на «Дискавери» для этого не требуется буйного воображения. В итоге проблему решили или, по крайней мере, свели к приемлемому минимуму, выпустив весь воздух из корабля. К счастью, воздуха в резервных баллонах было достаточно, чтобы восполнить потерю.
   Очень приятной новостью стало то, что на корабле оставалось девять десятых топлива, необходимого для возвращения на Землю. Выбор аммиака вместо водорода в качестве рабочей жидкости для плазменного двигателя великолепно себя оправдал. Водород более эффективен, но он испарился бы и рассеялся в космосе еще несколько лет назад, несмотря на изоляцию топливных баков и крайне низкую температуру снаружи. А жидкий аммиак уцелел почти весь, и его было достаточно, чтобы довести корабль до безопасной околоземной – или хотя бы окололунной – орбиты.
   Пожалуй, самым важным шагом в восстановлении контроля над «Дискавери» была остановка вращения корабля. Саша Ковалев сравнил Керноу и Брайловского с Дон Кихотом и Санчо Пансой и выразил надежду, что их бой с ветряной мельницей закончится более успешно.
   Очень осторожно, с множеством перерывов для проверки, на моторы карусели было подано питание, и громадный барабан начал разгоняться, компенсируя вращение, которое он давным-давно передал кораблю. «Дискавери» исполнил сложную последовательность прецессий, пока его кувыркание с ног на голову не прекратилось почти полностью. Последние признаки ненавистного вращения были нейтрализованы двигателями контроля высоты, и теперь два корабля плыли бок о бок, неподвижно относительно друг друга – приземистый толстячок «Леонов» рядом со стройным и длинным «Дискавери».
   Теперь переход с одного корабля на другой был безопасен и легок, но капитан Орлова все еще отказывалась дать разрешение на физическую стыковку. Все согласились с этим решением: Ио неуклонно приближалась и, возможно, корабль, в спасение которого вложено столько труда, еще придется бросить.
   Теперь они знали причину таинственной деградации орбиты «Дискавери», но это ничуть не помогло. Каждый раз, проходя между Ио и Юпитером, корабль задевал невидимую потоковую трубку, соединяющую два небесных тела – электрическую реку, текущую меж двух миров. В результате в корабле возникали вихревые токи, замедляющие, притормаживавшие его движение на каждом обороте.
   Текущие в трубке токи менялись в очень широких пределах согласно непостижимым законам самого Юпитера, и потому способа точно предсказать момент крушения не существовало. Порой случались эффектные вспышки активности, сопровождаемые феерическими молниями и полярными сияниями вокруг Ио, и тогда оба корабля теряли несколько километров высоты и в то же время неприятно нагревались, пока системы контроля температуры не приспосабливались к изменениям.
   Этот неожиданный эффект удивлял и пугал всех, пока не выяснилась очевидная причина. Любое трение, любое торможение обязательно порождает тепло. Кроме этого, сильные электрические токи в корпусах обоих кораблей превращали их в маломощные электропечи. Неудивительно, что часть продуктового запаса «Дискавери» испортилась за те годы, пока корабль то нагревался, то остывал.
   До истерзанного ландшафта Ио, больше чем когда-либо похожего на иллюстрацию из медицинского атласа, оставалось всего пятьсот километров, и Керноу рискнул включить главный двигатель, пока «Леонов» оставался на почтительном расстоянии. Никаких видимых эффектов – дыма или пламени, как у химических ракет прежних времен, – не последовало, но «Дискавери» набрал скорость, и корабли начали медленно удаляться друг от друга. Через несколько часов предельно осторожного маневрирования оба корабля поднялись на тысячу километров. Настало время ненадолго расслабиться и спланировать следующий этап полета.
   – Прекрасная работа, Уолтер, – сказала военврач Руденко. – Мы гордимся вами.
   Опустив пышную руку на плечи измученного Керноу, она как бы невзначай раздавила под самым его носом маленькую капсулу. Проснулся он только через сутки – голодный и злой, как волк.

Глава 20
Гильотина

   – Что это? – с легкой неприязнью спросил Керноу, взвешивая в руке небольшой механизм. – Гильотина для мышек?
   – Неплохое описание, но я играю в игры покрупнее. – Флойд показал на моргающую стрелку на дисплее, на котором в данный момент была изображена сложная электрическая схема. – Видишь эту линию?
   – Да, это основная шина питания. И что?
   – В этой точке она входит в центральный процессор ЭАЛа. Я хочу, чтобы ты установил там это устройство. Внутри монтажного короба, чтобы найти можно было, только если специально искать.
   – Понятно. С дистанционным управлением, чтобы ты мог выдернуть вилку и отключить ЭАЛа в любой момент. Очень изящно, и лезвие не проводит ток, так что не случится досадных замыканий, когда оно сработает. Кто выпускает такие игрушки – ЦРУ?
   – Неважно. Управление в моей каюте – тот маленький красный калькулятор, что всегда у меня на столе. Вводишь девять девяток, берешь квадратный корень, нажимаешь INT – и все. Не знаю, какая у него дальность, надо будет проверить, но пока «Леонов» и «Дискавери» остаются в паре километров друг от друга, можно не опасаться, что ЭАЛ опять свихнется.
   – И кому еще ты сообщишь об этой… штуке?
   – Ну, на самом деле я старательно прячу ее только от Чандры.
   – Так я и думал.
   – Но чем меньше народу о ней знает, тем меньше будет разговоров. Я сообщу Тане, что такая вещь существует, и в случае необходимости покажи ей, как ею пользоваться.
   – Какой необходимости? Например?
   – Не самый блестящий вопрос, Уолтер. Если бы я знал, мне эта штука не понадобилась бы.
   – Видимо, ты прав. И когда я должен установить эту патентованную… эалобойку?
   – Как только сможешь. Желательно – сегодня ночью, пока Чандра спит.
   – Шутишь? По-моему, он вообще не спит. Он как мама, нянчащая больного ребенка.
   – Ну, он же должен хоть изредка возвращаться на «Леонов», чтобы хотя бы поесть.
   – У меня для тебя новость. В последний раз, когда он уходил с «Леонова», к его скафандру был прицеплен небольшой мешок риса. Ему этого хватит на несколько недель.
   – Тогда нам нужны знаменитые сногсшибательные капли Катерины. В твоем случае они отлично сработали, не так ли?
   Насчет Чандры Керноу пошутил – по крайней мере, Флойд так полагал, хотя в этом вопросе никогда нельзя быть полностью уверенным: инженер любил изрекать совершенно невероятные вещи с каменным лицом. Через некоторое время русские поняли это и вскоре в порядке самозащиты начали превентивно разражаться смехом, даже если американец был серьезен на все сто.
   Слава богу, смех самого Керноу звучал вовсе не так громко, как при первом знакомстве на борту поднимающегося челнока. Решив, что тогда причиной был алкоголь, Флойд вновь приготовился ежиться при звуках его хохота на вечеринке в честь сближения с «Дискавери». Как ни странно, Керноу выпил немало, но сохранял самоконтроль не хуже, чем сама капитан Орлова.
   Свою работу он воспринимал серьезно. Улетая в челноке от Земли, он был всего лишь пассажиром, теперь же – стал членом экипажа.

Глава 21
Воскрешение

   «Мы вот-вот разбудим спящего гиганта, – подумал Флойд. – Как-то, после всех этих лет, ЭАЛ отреагирует на наше присутствие? Что он вспомнит из прошлого, будет ли дружелюбен или враждебен?»
   Паря за спиной доктора Чандры в невесомости рубки «Дискавери», Флойд ни на секунду не забывал о «рубильнике», установленном и проверенном всего несколько часов назад. Пульт радиоуправления был всего в нескольких сантиметрах от его руки, и он чувствовал себя немного глупо из-за того, что принес его с собой. Пока что ЭАЛ не подсоединили ни к одной из систем управления кораблем. Даже воскреснув, он будет мозгом без конечностей, хотя и с органами чувств. Он сможет общаться, но не действовать. Как сказал Керноу: «В самом худшем случае обругает нас».
   – Капитан, я готов к первой проверке, – сказал Чандра. – Все недостающие модули вставлены на место, программы диагностики по всем цепям запущены. Все выглядит нормально, по крайней мере на данном этапе.
   Капитан Орлова взглянула на Флойда. Тот кивнул. По настоянию Чандры при первом – критическом – запуске присутствовали только они трое, и было вполне очевидно, что даже столь маленькая аудитория нежеланна.
   – Очень хорошо, доктор Чандра. – В последний момент вспомнив о субординации, она поспешила добавить: – Доктор Флойд дал свое согласие, и я тоже возражений не имею.
   – Я должен объяснить, – сказал Чандра тоном, явно выражавшим неодобрение, – что его центры распознавания голоса и синтеза речи были повреждены. Нам придется снова учить его говорить. К счастью, он учится в несколько миллионов раз быстрее, чем человек.
   Пальцы ученого запорхали по клавиатуре, и он набрал десяток, по-видимому, случайных слов, отчетливо произнося каждое, когда оно появлялось на экране. И эти слова возвращались к ним, как искаженное эхо, через сетку динамика – механически, без малейших признаков интеллекта. «Это вовсе не тот старый ЭАЛ, – с грустью подумал Флойд. – Это ничуть не лучше, чем говорящие игрушки, что были новинкой во времена моего детства».
   Чандра нажал на кнопку «Повторить», и та же последовательность слов зазвучала вновь. Улучшение чувствовалось, хотя никто не спутал бы говорящего с человеком.
   – Слова, которые я ему дал, содержат все основные фонемы английского языка. Примерно через десять повторений он будет произносить их приемлемо. Но для серьезной терапии у меня нет оборудования.
   – Терапии? – переспросил Флойд. – Вы имеете в виду, что он… э-э… повредился рассудком?
   – Нет, – резко ответил Чандра. – Логические цепи в отличном состоянии. Может страдать только голосовой вывод, но он постепенно исправится. Поэтому проверяйте все по дисплею, чтобы избежать недоразумений. А когда говорите, произносите слова как можно внятнее.
   Флойд саркастически улыбнулся капитану Орловой и задал напрашивающийся вопрос:
   – А как насчет русского акцента почти у всех?
   – В случае с капитаном Орловой и доктором Ковалевым эта проблема вообще не существует. А остальные – ну что ж, придется провести индивидуальные тесты. Те, кто их не пройдет, будут вынуждены ограничиться клавиатурой.
   – Все же это займет время. В настоящий момент вы – единственный человек, который будет общаться с ним. Капитан, вы согласны?
   – Абсолютно.
   Едва заметным кивком доктор Чандра дал понять, что слышал их. Его пальцы продолжали порхать по клавиатуре, столбцы слов и символов бежали по экрану с такой скоростью, что ни один человек не смог бы их воспринять. Вероятно, у Чандры была эйдетическая память: он распознавал целые страницы текста с одного взгляда.
   Флойд и Орлова уже собрались оставить ученого наедине с его сокровенными штудиями, но тут он вновь вспомнил об их присутствии и поднял руку, то ли предупреждая о чем-то, то ли привлекая внимание. Неуверенным движением, совершенно не похожим на его быстрые, точные действия, он сдвинул крышечку и нажал на кнопку, расположенную отдельно от всех остальных.
   Из динамиков мгновенно, без малейшей паузы, раздался голос – на этот раз вовсе не механическая пародия на человеческую речь. Теперь в голосе машины слышался интеллект, разум, самосознание – пусть лишь в зачаточном состоянии.
   – Доброе утро, доктор Чандра. Я ЭАЛ. Я готов к первому уроку.
   На миг в рубке воцарилось ошеломленное молчание. Затем оба наблюдателя, подчиняясь одному и тому же импульсу, двинулись к выходу.
   Хейвуд Флойд никогда не поверил бы в это, но… доктор Чандра плакал.

Часть IV
Лагранж

Глава 22
Большой Брат

   – Какая замечательная новость о дельфиненке! Представляю, как обрадовался Крис, когда гордые родители приплыли с ним в дом. Ты бы слышала охи и ахи моих коллег, когда они смотрели видео, как они плавают все вместе, Крис – на дельфиненке верхом! Они предложили назвать его «Sputnik» – это означает одновременно и «товарищ» и «сателлит».
   Прости, что так долго не давал о себе знать, но из новостей ты могла понять, какую громадную работу нам предстояло проделать. Даже капитан Таня перестала притворяться, будто соблюдает режим. Каждую проблему приходилось решать немедля и без посторонней помощи. Мы спим, только когда больше не можем оставаться на ногах.
   Думаю, мы все можем гордиться тем, что совершили. Оба корабля в рабочем состоянии, первая серия тестов ЭАЛа почти завершена. Через пару дней узнаем, сможем ли мы доверить ему управление «Дискавери», когда полетим на финальную встречу с Большим Братом.
   Не знаю, кто первый его так назвал – русским это имя, естественно, не очень нравится. К официальному названию, ЛМА-2, они относятся более чем скептически и не раз указывали мне, что до Тихо отсюда почти миллиард километров. Кроме этого, Боумен докладывал, что он не создает магнитной аномалии и сходен с ЛМА-1 только формой. Когда я спросил их, как они хотели бы его называть, они остановились на «Zagadka» – то есть «тайна», «головоломка». Название, конечно, замечательное, но когда я пытаюсь его произнести, все улыбаются, поэтому я лучше остановлюсь на «Большом Брате».
   Как бы его ни называть, до него всего десять тысяч километров – всего несколько часов лету. Но признаюсь тебе, этот последний раунд заставляет нервничать нас всех.
   На борту «Дискавери» мы надеялись найти новую информацию. И вот тут-то нас постигло разочарование! Хотя этого следовало ожидать. ЭАЛ был отключен задолго до встречи с артефактом и потому ничего не знает о том, что случилось, а Боумен унес все свои секреты с собой. В корабельном журнале и записях автоматических систем нет ничего такого, чего мы бы уже не знали.
   Единственная новая информация, которую мы обнаружили, – исключительно личного свойства. Это сообщение Боумена для его матери. Не знаю, почему он его не отправил. Скорее всего, намеревался – или надеялся – вернуться на корабль после выхода в космос. Мы, естественно, переслали его сообщение миссис Боумен – она в доме для престарелых где-то во Флориде, ее душевное здравие… оставляет желать лучшего, посему неизвестно, будет ли оно значить для нее хоть что-нибудь.
   Ну, вот пока что и все новости. Не могу выразить, как мне не хватает тебя… а еще голубого неба и зеленой травы Земли. Сейчас все вокруг – красное, оранжевое и желтое. Порой это очень красиво, как самый фантастический закат, но через какое-то время начинаешь страдать от отсутствия чистых холодных цветов другой стороны спектра.
   Люблю вас обоих. Позвоню, как только смогу.

Глава 23
Сближение

   Единственным на борту «Леонова», способным найти общий язык с доктором Чандрой, был Николай Терновский, специалист по кибернетике и системам управления. Главный создатель и воспитатель ЭАЛа отказывался полностью довериться кому-либо, но сильное физическое истощение заставило его принять помощь. Русский и индо-американец заключили временный союз и на удивление хорошо сработались. Правда, в основном это было заслугой добродушного Николая – он каким-то образом чувствовал, когда действительно нужен Чандре, а когда тот хочет остаться в одиночестве. Тот факт, что английский Николая был одним из худших на корабле, не играл никакой роли: большую часть времени оба общались на компьютерном жаргоне, абсолютно непонятном всем остальным.
   Через неделю медленных, кропотливых восстановительных работ все рутинные управляющие функции ЭАЛа работали надежно. Он стал похож на человека, который умеет ходить, понимать простые приказы, выполнять неквалифицированную работу и участвовать в несложных разговорах. По человеческим меркам, его коэффициент интеллекта не превышал 50 баллов – пока что из небытия вернулись лишь бледные контуры его прежней личности.
   ЭАЛ все еще не пришел в себя, но, по авторитетному мнению доктора Чандры, был вполне способен увести «Дискавери» с низкой орбиты над Ио в точку рандеву с Большим Братом.
   Перспективу удалиться еще на семь тысяч километров от пылающего ада под ногами приветствовали все. В космических масштабах это расстояние было ничтожным, однако это значило, что пейзаж, будто рожденный воображением Данте или Иеронима Босха, вскоре перестанет заслонять большую часть неба. К тому же хоть даже самые сильные извержения не достигали той высоты, где находились корабли, не стоило пренебрегать опасениями, что Ио может попробовать установить новый рекорд. Даже на таком расстоянии видимость с обзорной площадки «Леонова» неуклонно ухудшалась из-за тонкой пленки серной пыли – рано или поздно кому-то предстояло выйти наружу и счистить ее.
   Наконец ЭАЛу рискнули доверить управление кораблем. На борту «Дискавери» присутствовали только Керноу и Чандра. Возможности ЭАЛа были предельно ограничены: он просто выполнял введенную в его память программу и контролировал ее исполнение. А люди контролировали его самого, готовые в случае каких-либо неполадок перехватить управление.
   Первый запуск двигателей длился десять минут. Затем ЭАЛ доложил, что «Дискавери» лег на промежуточную орбиту. Как только радар и оптические системы слежения «Леонова» подтвердили это, «Леонов» последовал за «Дискавери» по той же траектории. Две незначительные поправки курса – и через три часа пятнадцать минут оба корабля без происшествий прибыли в первую точку Лагранжа, L.1, в 10 500 километрах выше, на невидимой линии, соединяющей центры Ио и Юпитера.
   ЭАЛ вел себя настолько безупречно, что доктор Чандра выказывал несомненные признаки таких чисто человеческих эмоций, как удовлетворение и даже радость. Но к тому времени все мысли остальных обратились к другому объекту: всего в ста километрах от корабля парил в космосе Большой Брат, он же «Zagadka».
   Даже с такого расстояния он казался больше, чем Луна с Земли, и его прямолинейное геометрическое совершенство выглядело ошеломляюще неуместно. Он полностью слился бы с космическим пространством, но на фоне облаков Юпитера, несущихся в 350 тысячах километров внизу, выделялся предельно отчетливо. К тому же он создавал иллюзию, от которой, раз испытав, невозможно было отделаться. Глазу не за что было зацепиться, чтобы оценить реальное местоположение Большого Брата, и потому он казался распахнутым настежь люком, ведущим в зловещий мрак недр Юпитера.
   Причин полагать, будто в ста километрах от монолита безопаснее, чем в десяти, или опаснее, чем в тысяче, не было. Просто это расстояние отчего-то казалось психологически верным для первой разведки. С этого расстояния корабельные телескопы могли бы различить детали размером в несколько сантиметров – но их не было. Большой Брат был абсолютно лишен каких-либо особых примет и отметин, что для объекта, который, как предполагалось, миллионы лет подвергался бомбардировке космическим мусором, было просто невероятно.
   Флойд приник к окулярам. Казалось, стоит лишь протянуть руку – и он сможет потрогать монолит, как тогда на Луне, много лет назад. В тот первый раз рука была в перчатке скафандра. Потом монолит Тихо заключили в купол под давлением, и он смог потрогать его голой рукой. Но это ничего не изменило – он будто никогда не касался ЛМА-1. Кончики пальцев уперлись в невидимый барьер, и чем сильнее он нажимал, тем сильнее становилось сопротивление. Быть может, и Большой Брат ведет себя так же?
   Но прежде чем подойти вплотную, следовало провести все тесты, которые только удастся придумать, и доложить результаты на Землю. Весь экипаж оказался в положении специалистов-саперов, пытающихся обезвредить бомбу нового типа, которая может взорваться от малейшего неверного движения. Судя по всему, что им было известно, даже самое осторожное радиолокационное сканирование могло запустить механизм какой-нибудь невообразимой катастрофы.
   В первые сутки не предпринимали ничего, кроме обследования пассивными методами – телескопы, камеры, датчики всех возможных волновых диапазонов. Пользуясь случаем, Василий Орлов измерил габариты плиты со всей возможной точностью и подтвердил знаменитое соотношение 1:4:9 с точностью до шестого знака. Большой Брат имел точно ту же форму, что и ЛМА-1, но в длину оказался больше двух километров, в 718 раз превосходя размерами своего меньшего родственника.
   Имелась и другая математическая загадка. Люди много лет обсуждали соотношение 1:4:9 – квадратов первых трех целых чисел. Поверить в случайное совпадение было невозможно, и потому у человечества появилось еще одно число, имеющее магическую силу.
   Началось со статистиков и матфизиков. Они с радостью принялись резвиться за компьютерами, пытаясь связать это соотношение с фундаментальными физическими константами – скоростью света в вакууме, отношением масс электрона и протона и постоянной тонкой структуры. Вскоре к ним присоединилась целая стая нумерологов, астрологов и мистиков. Эти добавили в список высоту Великой пирамиды, диаметр Стоунхенджа, азимуты линий Наски, географическую широту острова Пасхи и целую кучу других величин, из которых они выводили самые невероятные прогнозы будущего. Не обескуражил их даже знаменитый вашингтонский юморист, заявивший, что, по его расчетам, конец света состоялся 31 декабря 1999 года, но с похмелья никто этого не заметил.
   Большой Брат тоже не замечал появившихся поблизости кораблей, даже когда они осторожно зондировали его лучами радара и облучали последовательностями радиоимпульсов, которые, как все надеялись, должны побудить любого разумного слушателя ответить тем же способом.
   Через два дня безрезультатных попыток «Леонов», с одобрения Центра управления полетом, сократил дистанцию вдвое. С расстояния в пятьдесят километров самая большая грань плиты казалась в ширину примерно вчетверо больше, чем Луна в земном небе, – впечатляюще, но не настолько, чтобы подавлять психологически. Монолит не шел ни в какое сравнение с Юпитером, который был в десять раз больше, и благоговейное внимание экипажа вскоре сменилось некоторым нетерпением.
   Уолтер Керноу высказался почти за всех:
   – Большой Брат может ждать еще несколько миллионов лет, но хотелось бы улететь немного раньше.

Глава 24
Разведка

   «Дискавери» покинул Землю с тремя небольшими капсулами, позволявшими работать за бортом корабля с комфортом, без скафандра. Одна пропала в результате несчастного случая (если это был несчастный случай), когда погиб Фрэнк Пул. Еще одна унесла Дэвида Боумена на последнее свидание с Большим Братом и разделила с ним его судьбу, какой бы она ни была. Третья же все еще стояла в гараже – капсульном отсеке.
   На ней отсутствовала одна важная деталь – люк, сорванный взрывом пиропатронов, когда коммандер Боумен совершал свою опасную эскападу в вакууме без шлема и проник в корабль через аварийный воздушный шлюз, после того, как ЭАЛ отказался открыть люк капсульного отсека. Вырвавшимся из отсека воздухом капсулу унесло прочь на несколько сотен километров, прежде чем Боумен, занятый более важными делами, с помощью дистанционного управления по радио не привел ее назад. Неудивительно, что он не нашел времени заменить люк.
   Теперь капсула номер три, на которой Макс, ничего не объясняя, по трафарету написал «Нина», была готова к новому выходу в космос. Она все еще оставалась без люка, но это было неважно: лететь в ней пока никто не собирался.
   Приверженность Боумена долгу оказалась неожиданной удачей, и глупо было бы этим не воспользоваться. С помощью «Нины» в качестве автоматического зонда можно исследовать Большого Брата вблизи, не рискуя человеческими жизнями. Такова была теория, но нельзя было исключать возможность ответного удара, который уничтожил бы и капсулу и корабль. В конце концов, по сравнению с космическими расстояниями, пятьдесят километров – это даже меньше, чем толщина волоса.
   После нескольких лет небрежения «Нина» выглядела довольно потрепанной. Пыль, постоянно плававшая в невесомости, осела на внешние поверхности, так что корпус, когда-то снежно-белый, стал грязно-серым. Капсула медленно разгонялась, улетая от корабля, аккуратно сложив манипуляторы и уставившись в космос овальным иллюминатором, точно огромным мертвым глазом. Не слишком-то внушительный вид имел посланец Человечества, но это, определенно, было к лучшему. Возможно, к столь скромному эмиссару отнесутся снисходительнее, а его небольшие размеры и низкая скорость будут свидетельством мирных намерений. Кто-то предложил отправить «Нину» к Большому Брату с распростертыми объятиями, но идею быстро отвергли: почти все согласились, что, увидев приближающуюся «Нину» с вытянутыми механическими когтями, сами они кинулись бы спасаться со всех ног.
   После неторопливого двухчасового путешествия «Нина» остановилась в сотне метров от вершины громадного параллелепипеда. С такого расстояния невозможно было судить о его форме – с тем же успехом камеры могли бы показывать вершину черного тетраэдра неизвестных размеров. Бортовые приборы не обнаружили признаков радиоактивности или магнитного поля. Большой Брат не выпускал наружу ничего, кроме малой доли солнечного света, который он соблаговолил отражать.
   После пятиминутной паузы, задуманной как эквивалент «Привет, вот и я!», «Нина» прошла по диагонали над меньшей гранью, потом над следующей и наконец над самой большой, держась примерно в пятидесяти метрах, но иногда спускаясь до пяти. Но Большой Брат выглядел одинаково ровным и гладким с любого расстояния. Задолго до того, как полет завершился, всем стало скучно, и зрители на обоих кораблях вернулись к работе, лишь иногда поглядывая на мониторы.
   – Ну вот, – сказал Уолтер Керноу, когда «Нина» вернулась к точке начала облета. – Мы можем провести за этим занятием остаток жизни, но так и не узнать ничего нового. Что делать с «Ниной»? Вести ее домой?
   – Нет, – сказал Василий, вмешавшись в разговор по радио с борта «Леонова». – У меня есть предложение. Приведите ее точно к центру самой большой грани и остановите, ну, например, в ста метрах. И оставьте ее там, с радаром, настроенным на максимальную точность.
   – Не проблема, правда, ее будет чуть сносить из-за остаточного дрейфа. А зачем?
   – Я вспомнил одну задачу из курса астрономии, который вел мой коллега, – о притяжении бесконечной плоской пластины. Никогда не думал, что у меня будет возможность использовать ее на практике. Изучив движение «Нины» за несколько часов, я смогу вычислить массу Загадки. Если, конечно, она обладает массой. Я уже начиал думать, что там на самом деле вообще ничего нет.
   – Это легко устроить, и нам все равно нужно будет это сделать. «Нина» должна приблизиться и прикоснуться к этой штуке.
   – Она это уже делала.
   – Что вы имеете в виду? – возмутился Керноу. – Я все время вел ее не меньше чем в пяти метрах.
   – Я вовсе не критикую ваш стиль вождения, хотя в тот первый раз у вершины вы чуть не врезались, не так ли? Но каждый раз, включая двигатели «Нины» у поверхности Загадки, вы как бы слегка похлопывали ее.
   – Ну, это все равно что слону дробинка!
   – Возможно, но нам неоткуда это знать. Лучше исходить из того, что она так или иначе осознает наше присутствие и будет терпеть нас только до тех пор, пока мы ей не слишком докучаем.
   В воздухе повис незаданный вопрос: как можно докучать черной прямоугольной плите два километра длиной и какую форму может принять ее недовольство?

Глава 25
Вид с точки Лагранжа

   В астрономии полно интригующих, но бессмысленных совпадений. Самым известным является тот факт, что с Земли Солнце и Луна имеют одинаковый видимый диаметр. Здесь, в точке либрации L.1, которую Большой Брат выбрал для космического балансирования на гравитационном канате между Ио и Юпитером, произошло то же самое: Юпитер и его спутник выглядели совершенно одинаковыми по размеру.
   Но по какому размеру! Это не жалкие полградуса Солнца и Луны, а в сорок раз больше по диаметру. А по площади – в тысячу шестьсот раз! Даже одно из этих небесных тел внушало изумление и трепет, вместе же они представляли собой сокрушительное зрелище.
   Каждые сорок два часа они проходили полный цикл фаз: когда Ио нарождалась, Юпитер был полон и наоборот. Но даже когда Солнце скрывалось за Юпитером и он был повернут к «Леонову» ночной стороной, не заметить громадный черный диск, затмевающий звезды, было невозможно. Иногда черноту мгновенно разрывали вспышки молний, сверкавших по многу секунд: над Юпитером гремели грозы, намного превосходившие размерами Землю.
   На другой стороне неба, всегда повернутая одной и той же стороной к гиганту-хозяину, вяло кипящим красно-оранжевым котлом с редкими желтыми облаками, извергнутыми из вулканов и быстро оседавшими обратно на поверхность, висела Ио. Как и Юпитер, Ио была миром без географии. Разница была только во времени: ее поверхность меняла форму за десятки лет, а поверхность Юпитера – за несколько дней.
   Когда Ио входила в последнюю четверть, необъятный, причудливо испещренный полосами облачный ландшафт Юпитера освещался крохотным далеким Солнцем. Иногда по поверхности Юпитера скользила тень Ио или одного из внешних спутников, а на каждом его обороте показывалось Большое Красное Пятно – ураган, длящийся многие сотни лет, если не тысячелетия.
   Паря среди всех этих чудес, экипаж «Леонова» мог бы набрать материала для исследований на несколько жизней вперед, но естественные объекты системы Юпитера находились в самом конце списка приоритетов. Номером один был Большой Брат, и хотя корабли сократили дистанцию всего до пяти километров, Таня все еще не позволяла войти с ним в прямой физический контакт.
   – Нужно подождать, – сказала она, – пока у нас не появится возможность быстро сбежать. Будем сидеть и наблюдать, пока не откроется стартовое окно, а уж тогда рассмотрим следующий шаг.
   В конце концов после ленивого пятидесятиминутного падения «Нина» села на поверхность Большого Брата. Это позволило Василию высчитать его массу, которая оказалось поразительно мала – всего 950 тысяч тонн. Это значило, что его плотность была сравнима с плотностью воздуха. Вероятно, он был полым, и это вызвало бесконечные домыслы о том, что может находиться внутри.
   Существовала и масса ежедневных бытовых проблем, отвлекавших мысли от этих великих вопросов. Поддержание порядка на «Леонове» и «Дискавери» отнимало девять десятых рабочего времени, хоть эта деятельность и стала намного эффективнее с тех пор, как оба корабля соединил гибкий стыковочный узел. Керноу наконец убедил Таню, что карусель «Дискавери» не остановится внезапно и не разорвет оба корабля на куски, и теперь с борта на борт можно было перемещаться, просто открывая и закрывая две группы герметичных дверей. Необходимость в скафандрах и длительных вылазках в космос отпала – к великому облегчению всех, кроме Макса, любившего выбираться наружу и упражняться с помелом.
   Впрочем, двух членов экипажа, Чандру и Терновского, это почти не затронуло: они практически жили на «Дискавери» и работали круглосуточно, продолжая свой бесконечный диалог с ЭАЛом. По крайней мере раз в день их спрашивали:
   – Когда вы будете готовы?
   Но они отказывались давать какие-либо обещания, а ЭАЛ оставался несчастным дурачком.
   Через неделю после сближения с Большим Братом Чандра внезапно объявил:
   – Мы готовы.
   В рубке «Дискавери» отсутствовали только оба корабельных врача – и то лишь потому, что им не хватило места. Они наблюдали за происходящим на мониторах «Леонова». Флойд стоял позади Чандры, держа руку поближе к устройству, которое Керноу с присущим ему талантом к изящным формулировкам назвал карманной гигантобойкой.
   – Позвольте мне еще раз особо отметить, – сказал Чандра. – Никаких разговоров вслух. Ваш акцент собьет его с толку. Говорить буду я, и больше никто. Это понятно?
   Чандра выглядел и говорил так, будто находился на пределе истощения. Тем не менее его голос звучал властно как никогда. Во всех остальных местах командовать могла Таня, но здесь повелевал он.
   Аудитория – некоторые держались за поручни, другие свободно парили в воздухе – согласно закивала. Чандра замкнул переключатель звука и тихо, но внятно сказал:
   – Доброе утро, ЭАЛ.
   Миг – и Флойду показалось, что время вернулось на несколько лет вспять. Голос, прозвучавший в ответ, больше не напоминал электронную игрушку, автоматически откликающуюся на зов. ЭАЛ вернулся.
   – Доброе утро, доктор Чандра.
   – Чувствуешь ли ты себя в силах вернуться к своим обязанностям?
   – Конечно. Я полностью работоспособен, все мои цепи функционируют идеально.
   – Тогда я задам тебе несколько вопросов. Ты не возражаешь?
   – Вовсе нет.
   – Ты помнишь отказ блока АЕ-35 из управления антенной?
   – Определенно нет.
   Несмотря на предписание Чандры, у слушателей вырвался легкий вздох. «Все равно что красться на цыпочках по минному полю», – подумал Флойд, похлопывая по успокаивающей выпуклости радиовыключателя в кармане. Если эта последовательность вопросов вызовет еще один психоз, он может убить ЭАЛа в одну секунду – он знал это, процедура была отрепетирована десяток раз. Однако для компьютера секунда – это целая эпоха, и некоторого риска было не избежать.
   – Ты не помнишь, как Дэвид Боумен или Фрэнк Пул выходили наружу для замены блока АЕ-35?
   – Нет. Такого не было, иначе я бы запомнил. А где Фрэнк и Дэйв? Кто все эти люди? Я узнаю только вас, хотя с вероятностью шестьдесят пять процентов человек у вас за спиной – доктор Хейвуд Флойд.
   Вспомнив строжайший запрет Чандры, Флойд не стал поздравлять ЭАЛа. Спустя десять лет шестьдесят пять процентов – это совсем неплохо. Многим людям и такого не удается.
   – Не волнуйся, ЭАЛ, позже я все объясню.
   – Экспедиция достигла своей цели? Вы же знаете, я отношусь к ней с величайшим энтузиазмом.
   – Экспедиция завершилась успешно, ты выполнил свою программу. А теперь, прошу прощения, нам нужно поговорить без свидетелей.
   – Конечно.
   Чандра отключил звуко– и видеовходы главного терминала. Теперь в этой части корабля ЭАЛ был глух и слеп.
   – И что все это значит? – потребовал объяснений Василий Орлов.
   – Это значит, – педантично ответил Чандра, – что я стер все воспоминания ЭАЛа, начиная с момента появления неполадок.
   – Вот это фокус, – восхитился Саша. – Как вам это удалось?
   – Боюсь, объяснение займет больше времени, чем сама операция.
   – Чандра, я специалист по компьютерам, хотя и не такого класса, как Николай. В серии 9000 используется голографическая память, не так ли? Значит, вы не могли просто стереть все в хронологической последовательности. Это должен был быть какой-то ленточный червь, охотящийся на определенные слова и понятия.
   – Ленточный червь? – отозвалась Катерина по внутренней связи. – Я полагала, это по моей части. Хотя, должна сказать, очень рада, что никогда не видела ни одной из этих гнусных тварей вне банки со спиртом. О чем вы говорите?
   – Катерина, это компьютерный жаргон. В давние времена – очень давние – в компьютерах действительно использовалась магнитная лента. Так вот, можно составить программу, которая будет охотиться и убивать или, если хотите, поедать нужные воспоминания. Разве нельзя сделать то же самое с человеком с помощью гипноза?
   – Да, но это обратимо. На самом деле мы никогда ничего не забываем, нам только так кажется.
   – Компьютер работает не так. Если ему велено что-то забыть, он забывает. Информация стирается полностью.
   – Значит, ЭАЛ ничего не помнит о своем… дурном поведении?
   – В этом я не могу быть уверен на все сто процентов, – ответил Чандра. – Возможно, какие-то воспоминания пересылались с одного адреса памяти на другой в то время, когда… червь совершал поиск. Но это крайне маловероятно.
   – Поразительно, – сказала Таня, пока все молча обдумывали новости. – Но есть вопрос значительно важнее: можем ли мы полагаться на него в будущем?
   Не успел Чандра заговорить, как его ответ предвосхитил Флойд:
   – Такое же стечение обстоятельств никогда не повторится, могу обещать вам это. Все началось из-за того, что компьютеру трудно объяснить, что такое секретность.
   – Некоторым человеческим существам – тоже, – не слишком-то тихо пробормотал Керноу.
   – Надеюсь, вы правы, – сказала Таня без особой убежденности. – Чандра, каков следующий шаг?
   – Ничего настолько же каверзного, но это будет долго и утомительно. Теперь нам нужно запрограммировать ЭАЛ на убегание от Юпитера и возвращение «Дискавери» домой. Через три года после нашего возвращения по высокоскоростной орбите.

Глава 26
Условно-досрочно

   Кому: Виктору Миллсону, председателю Национального Совета по астронавтике, Вашингтон
   От: Хейвуда Флойда, на борту космического корабля США «Дискавери»
   Тема: Неполадки бортового компьютера ЭАЛ-9000
   Гриф секретности: Секретно

   Доктор Чандрасегарампиллаи (далее обозначаемый «доктор Ч.») завершил предварительное обследование ЭАЛа. Он вернул на место все недостающие модули, и компьютер кажется полностью работоспособным. Более детально действия и выводы доктора Ч. изложены в отчете, который они с доктором Терновским вскоре пришлют.
   Между тем вы просите меня кратко обобщить их в терминах, понятных неспециалистам – в интересах Совета, особенно недавних его членов, незнакомых с историей вопроса. Честно говоря, я сомневаюсь, что способен на это, вы же знаете: компьютеры – не мой профиль. Но все же я постараюсь.
   Первоначально проблема возникла из-за конфликта между основными директивами ЭАЛа и требованиями секретности. По личному приказу президента существование ЛМА-1 держали в глубокой тайне, доступ к информации был только у тех, кому это было необходимо.
   Когда на Луне раскопали ЛМА-1 и он выпустил направленный к Юпитеру сигнал, экспедиция «Дискавери» к Юпитеру была уже в стадии технического планирования, Так как основной команде (Боумен, Пул) полагалось просто привести корабль в точку назначения, было решено не информировать их о новой цели полета. Исследовательскую команду (Каминский, Хантер, Уайтхед) обучали отдельно и погрузили их в низкотемпературный сон до начала полета: таким образом можно было достичь более высокого уровня секретности и значительно уменьшить опасность утечки информации (нечаянной или намеренной).
   Хотел бы напомнить, что в то время я высказывал ряд возражений против такой политики (смотрите мою докладную записку НАС 342/23/Совершенно секретно от 01 апреля 2003 года). Правда, они были отклонены на высшем уровне.
   Поскольку ЭАЛ мог управлять кораблем без помощи человека, было также решено запрограммировать его на самостоятельное завершение экспедиции в случае, если экипаж окажется неспособен работать или погибнет. Поэтому ему была предоставлена полная информация о задачах экспедиции, одновременно с запретом сообщать ее Боумену или Пулу.
   Этот приказ вошел в конфликт с целью, для которой и создали ЭАЛ – с точной обработкой информации без искажений и утайки. В результате у ЭАЛа развился синдром, который у человека назывался бы психозом – точнее, шизофренией. Доктор Ч. сообщил мне, что в терминах информатики ЭАЛ оказался пойман в цикл Хофштадтера – Мебиуса, что вполне обычно для высокоразвитых компьютеров с автономными программами поисков целей. За дальнейшими разъяснениями он предлагает вам обратиться лично к профессору Хофштадтеру.
   Грубо говоря, если я правильно понял доктора Ч., ЭАЛ оказался перед неразрешимой дилеммой, и у него появились симптомы паранойи, направленной против тех, кто наблюдал за его работой с Земли. Соответственно, он попытался прекратить связь с Центром управления полетом, в первый раз – с помощью вымышленного отказа блока АЕ-35 в системе управления антенной.
   Это втянуло его не только в откровенную ложь, что должно было еще усугубить психоз, но и в противостояние с экипажем. Скорее всего – тут мы может только предполагать – он решил, что единственным выходом из этой ситуации станет уничтожение человеческой части экипажа, в чем он почти преуспел. Рассматривая вопрос объективно и беспристрастно, было бы интересно посмотреть, как он провел бы экспедицию в одиночестве, без вмешательства человека.
   Вот практически и все, что мне удалось узнать от доктора Ч. Не хотелось бы допрашивать его дальше – он и без того работает до изнеможения. Но даже учитывая это, мне приходится прямо заявить – только, пожалуйста, пусть это остается между нами, – что доктор Ч. не всегда расположен сотрудничать настолько, насколько должен бы. Он настроен защищать и оправдывать ЭАЛ, отчего обсуждать с ним эту проблему порой крайне трудно. Мне часто кажется, что даже доктор Терновский, от которого можно было бы ожидать несколько большей независимости, разделяет его точку зрения.
   Однако единственный действительно важный вопрос заключается в том, можно ли полагаться на ЭАЛ в будущем? Доктор Ч. в этом, естественно, не сомневается. Он утверждает, что безвозвратно стер все воспоминания компьютера о травмирующих событиях, которые привели к отключению. Также он утверждает, что ЭАЛ не может страдать от чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего человеческое чувство вины.
   В любом случае, повторение ситуации, создавшей проблему, не представляется возможным. У ЭАЛа есть некоторые странности, но не того свойства, чтобы вызывать опасения. Они всего лишь немного досадны, а некоторые даже забавны. И как вам (но не доктору Ч.) известно, я предпринял некоторые шаги, которые в крайнем случае обеспечат нам полный контроль над ситуацией.
   Вкратце: перевоспитание ЭАЛа-9000 идет удовлетворительно. Можно даже сказать, что он условно-досрочно освобожден.
   Интересно, знает ли он об этом?

Глава 27
Интерлюдия: Исповеди

   Человеческая психика обладает поразительной способностью приспосабливаться к чему угодно – со временем даже самое невероятное становится общим местом. В жизни экипажа «Леонова» наступали моменты, когда все старались отключиться от окружающего – вероятно, из неосознанного стремления сохранить здравый рассудок.
   Доктор Хейвуд Флойд часто думал, что в таких случаях Уолтер Керноу слишком усердствует в стараниях быть душой общества. Однако он спровоцировал то, что Саша позже назвал «Исповедями», совершенно случайно. Все началось стихийно, когда Керноу выразил всеобщее недовольство некоторыми аспектами работы водопровода в невесомости.
   – Если бы мне предложили исполнить одно желание, – воскликнул он на одном из «Шестичасовых Советов», – я бы пожелал погрузиться в замечательную ванну с пеной, пахнущую хвойным экстрактом, и чтобы над поверхностью торчал только нос.
   Когда затихли вздохи неисполненных желаний и одобрительное бормотание, вызов приняла Катерина Руденко.
   – Что за декадентская роскошь, Уолтер! – Она лучезарно улыбнулась с дружеским неодобрением. – Вы говорите, будто римский император. Если бы я вернулась на Землю, то предпочла бы что-нибудь более активное.
   – Например?
   – Э-э… а можно мне вернуться также и назад во времени?
   – Как пожелаете.
   – В детстве я ездила на каникулы в Грузию, в один колхоз. Там был красивейший соловый жеребец, которого директор [5 - Так у А. Кларка.] купил на деньги, вырученные на местном черном рынке. Он был старый прохвост, но я любила его, и он позволял мне сколько угодно скакать на Александре по окрестностям. Я могла бы погибнуть, но это воспоминание воскрешает в памяти Землю сильнее, чем что-нибудь еще.
   На минуту наступило глубокомысленное молчание.
   – Еще желающие есть? – спросил Керноу.
   Казалось, все вокруг ушли в воспоминания так глубоко, что на этом развлечение и закончится, но Макс Брайловский поддержал затею:
   – А я бы хотел понырять. Дайвинг был моим любимым развлечением, когда хватало свободного времени, Как было здорово, когда я учился на космонавта! Нырял у атоллов Тихого океана, у Большого Барьерного рифа, в Красном море… Коралловые рифы – одно из самых красивых мест на Земле. Но лучше всего я помню другое впечатление совсем от другого места – зарослей ламинарии у побережья Японии. Это было похоже на подводный собор. Солнечный свет косо падает вниз сквозь громадные листья… Это так таинственно… так волшебно. Больше я там ни разу не был, и, возможно, в следующий раз все было бы по-другому. Но хотелось бы повторить.
   – Прекрасно, – сказал Керноу, как всегда, взявший на себя роль распорядителя церемоний. – Кто следующий?
   – Мой ответ будет короток, – отозвалась Таня Орлова. – «Лебединое озеро» в Большом. Но Василий не согласится, он не любит балет.
   – Совсем как я! Василий, а вы бы что выбрали?
   – Я тоже хотел сказать про дайвинг, но Макс меня опередил. Поэтому пойду в обратном направлении – летать на планере. Парить в облаках в солнечный день, в полной тишине. Ну, не совсем в полной – воздушный поток вокруг крыльев может шуметь довольно громко, особенно на крутых виражах. Но это тоже способ насладиться Землей – летая на ней, как птица.
   – Женя?
   – Ну, это просто. Памир, лыжи… Люблю снег.
   – А вы, Чандра?
   Когда Уолтер задал вопрос, атмосфера заметно изменилась. Все это время Чандра держался в стороне от остальных. Он мог быть предельно вежливым, даже предупредительным, но никогда ни с кем не откровенничал.
   – Когда я был мальчишкой, – медленно начал он, – дед взял меня с собой в паломничество в Варанаси – в Бенарес. Если вы никогда там не были, то, боюсь, не поймете меня. Для меня и для многих индийцев – даже в наше время, вне зависимости от вероисповедания, – это центр мира. Я хотел бы когда-нибудь вернуться туда.
   – А вы, Николай?
   – Ну, море и воздух у нас уже были, а вот мне хотелось бы их соединить. Раньше моим любимым видом спорта был виндсерфинг. Боюсь, сейчас я уже староват для него – но хотелось бы выяснить наверняка.
   – Вуди, остались только вы. Что вы выбираете?
   Флойд не задумался ни на секунду. Ответ, сам собой слетевший с языка, удивил его самого не меньше, чем остальных.
   – Мне неважно, где именно на Земле я нахожусь – только бы сын был рядом.
   После этого сказать было уже нечего. Время исповедей кончилось.

Глава 28
Уныние

   – Дмитрий, вы видели все технические отчеты, поэтому должны понимать наше уныние. Все изыскания и измерения не принесли ничего нового. Загадка просто висит на месте, занимая полнеба, и полностью нас игнорирует.
   – Но она не может быть совершенно бездеятельным, заброшенным космическим обломком. Василий напомнил: чтобы оставаться в этой точке либрации, где равновесие неустойчиво, она должна совершать определенные действия, иначе давным-давно уплыла бы прочь, как «Дискавери», и врезалась в Ио.
   – Так что же нам делать дальше? На борту ведь нет ядерных зарядов, это же против параграфа 3 закона ООН от 2008 года! Шучу, конечно…
   – Словом, напряженность на борту разрядилась, стартовое окно откроется только через несколько недель, и все мы определенно заскучали и приуныли. Только не смейся – я могу себе представить, как это звучит для тебя там, в Москве. Как может разумный человек скучать здесь, в окружении величайших чудес, которые когда-либо открывались взгляду человека?
   – Тем не менее нет никаких сомнений: все упали духом. К тому же раньше все мы были здоровы до отвращения, а теперь почти у каждого легкая простуда, или расстройство желудка, или царапина, не заживающая, несмотря на все таблетки и присыпки Катерины. Она уже отчаялась, и только ругается.
   – Саша развлек нас серией статеек на доске объявлений корабля. Они были озаглавлены: «Искореним Руслиш!» В них приводились якобы слышанные им ужасные примеры смешения двух языков, неправильного употребления слов и тому подобного. Похоже, по возвращении нам всем понадобится лингвистическая санобработка. Несколько раз мне попадались твои соотечественники, сами того не сознавая, болтавшие по-английски и вспоминавшие родной язык только ради трудных слов. А как-то раз я вдруг понял, что разговариваю по-русски с Уолтером Керноу, и ни один из нас не замечал этого целых несколько минут.
   – Недавнее, так сказать, «чрезвычайное происшествие» позволит тебе представить состояние наших умов. Среди ночи зазвенела пожарная сигнализация – сработали датчики дыма.
   – Что же оказалось? Чандра тайком протащил на борт свои смертоубийственные сигары и не смог больше сопротивляться искушению. Курил в туалете, как проказливый школьник!
   – Естественно, он был ужасно смущен, а все остальные, оправившись от первого испуга, решили, что это уморительно смешно. Знаешь ведь, как самая обычная плоская шутка, ничего не значащая для посторонних, может одолеть группу даже весьма умных людей и повергать их в безудержный смех? Так вот, в следующие несколько дней, стоило только кому-нибудь сделать вид, будто он закуривает сигару, – все тут же начинали надрываться от смеха.
   – И что самое нелепое, никто бы и слова не сказал, если бы Чандра вышел покурить в воздушный шлюз или отключил детектор дыма. Но он слишком стесняется признать, что и у него есть человеческие слабости, и теперь проводит еще больше времени наедине с ЭАЛом.
   Флойд остановил запись, нажав кнопку «Пауза». Наверное, некрасиво потешаться над Чандрой, хотя временами просто не удержаться. За последние недели на борту всплыло на поверхность немало личных особенностей и причуд. Возникло даже несколько крупных ссор, и все – без видимых причин. И раз уж на то пошло, как насчет его собственного поведения? Всегда ли оно было выше всякой критики?
   Флойд до сих пор не был уверен, что правильно ведет себя с Керноу. Нет, он и на минуту не допускал, что немножко слишком громогласный рослый инженер когда-нибудь действительно сможет ему понравиться. Однако отношение к Керноу из простой терпимости превратилось в уважительное восхищение. А русские просто-таки обожали Керноу – не в последнюю очередь за его исполнение «Polyushko Polye» и других любимых ими песен, часто вызывавших слезы у них на глазах. Но в одном случае обожание, как показалось Флойду, зашло чересчур далеко.
   – Уолтер, – нерешительно начал он, – возможно, это не мое дело, но есть один личный вопрос, который мне хотелось бы с тобой обсудить…
   – Когда кто-то говорит, что это не его дело, обычно так оно и есть. А что такое?
   – Если коротко, это касается твоего поведения с Максом.
   Наступило напряженное молчание. Флойд заполнил паузу тщательным изучением откровенно неважной картины на дальней стене. Затем Керноу тихо, но непреклонно ответил:
   – Мне определенно казалось, что ему уже больше восемнадцати.
   – Не уходит от темы. И, честно говоря, я беспокоюсь не о Максе, а о Жене.
   Керноу слегка раскрыл рот в неподдельном удивлении.
   – О Жене? А она здесь при чем?
   – Для разумного человека ты иногда поразительно невнимателен – даже бестолков. Ты же видишь: она влюблена в Макса. Неужели не замечал, как она смотрит, когда ты обнимаешь его за плечи?
   Никогда Флойд не думал, что увидит Керноу сконфуженным, но, похоже, удар попал в цель.
   – Женя? Я думал, все это шутки, она же такая тихая серая мышка. И Макса все по-своему любят, даже Катерина Великая. Но… ладно, думаю, мне стоит быть осторожнее. По крайней мере, когда рядом Женя.
   Они долго молчали, пока социальная температура возвращалась к нормальному значению. Потом – очевидно, чтобы показать, что не в обиде, – Керноу непринужденно сказал:
   – Знаешь, я часто думал о Жене. Пластические хирурги хорошо потрудились над ее лицом, но не смогли восстановить его полностью. Кожа слишком натянута, и, по-моему, я никогда не видел, чтобы она по-настоящему смеялась. Возможно, поэтому я избегаю на нее смотреть. Можете ли вы допустить во мне такую эстетическую привередливость, Хейвуд?
   Умышленно формальное «Хейвуд» означало добродушную шутку, а не враждебность, и Флойд позволил себе расслабиться.
   – Могу частично удовлетворить твое любопытство. Вашингтон, наконец, раздобыл информацию о ней. Она попала в серьезную авиакатастрофу, и ей повезло, что ожоги удалось вылечить. Никаких тайн за этим, насколько нам известно, нет – просто считается, что в «Аэрофлоте» не бывает катастроф.
   – Бедная девочка. Удивительно, как они позволили ей лететь в космос? Думаю, она оказалась единственным квалифицированным специалистом, когда отпала кандидатура Ирмы. Очень жаль ее – должно быть, кроме травм, она перенесла чудовищный психологический шок.
   – Уверен, что так оно и было, но она, очевидно, полностью оправилась.
   «Ты не говоришь всей правды, – сказал себе Флойд, – и никогда никому не сознаешься». После их близости во время облета Юпитера между ними навсегда осталась тайная связь – нет, не любовь, но особое нежное чувство, зачастую куда более крепкое.
   Совершенно неожиданно Флойд обнаружил, что благодарен Керноу. Тот был удивлен его заботам о Жене, но не попытался воспользоваться этим для самозащиты.
   А если бы воспользовался, разве это было бы нечестно? Теперь, несколько дней спустя, Флойд задумался: были ли его мотивы полностью достойны уважения? Керноу, со своей стороны, явно держал слово. Не зная, в чем дело, можно было решить, будто он сознательно игнорирует Макса – по крайней мере, пока рядом Женя. С ней он стал обращаться значительно добрее и несколько раз даже сумел рассмешить ее.
   Значит, вмешательство оправдало себя, какими бы ни были побуждения Флойда. Даже если, как порой с грустью подозревал Флойд, оно было совершено из тайной зависти нормального гомо– или гетеросексуального человека к жизнерадостному, уравновешенному бисексуалу.
   Палец вновь потянулся к диктофону, но Флойд сбился с мысли. В уме неизбежно возникли образы родного дома и семьи. Закрыв глаза, он вспомнил самый торжественный момент праздника по случаю дня рождения Криса – малыш задувает три свечки на торте. Это произошло меньше суток назад, но почти в миллиарде километров от него. Флойд столько раз смотрел видео, что запомнил его наизусть.
   А часто ли Кэролайн дает Крису послушать его сообщения, чтобы мальчик не забыл отца, не посмотрел на него, как на чужого, когда он вернется, пропустив еще один день рождения сына? Об этом Флойд боялся даже спрашивать.
   Но винить Кэролайн было не в чем. Для него до встречи с ней пройдет всего несколько недель. Но пока он будет нестись к ней меж планет во сне без сновидений, она состарится больше, чем на два года. Слишком долго ей оставаться молодой вдовой – хотя бы и соломенной.
   «Не заболел ли я одной из корабельных хворей?» – подумал Флойд. У него редко возникало столь сильное ощущение поражения – и даже полного краха. В безднах пространства и времени он мог потерять самое дорогое – семью, и все зря, поскольку никаких результатов добиться не удалось. Он прибыл к месту назначения, но цель так и осталась ровной непроницаемой стеной абсолютного мрака…
   Но ведь Дэвид Боумен воскликнул когда-то: «Он полон звезд!»

Глава 29
Явление

   Последний Сашин декрет гласил:

   «Вестник Руслиша № 8
   Тема: Tovarishch (tovarish)
   Нашим американским гостям.
   Честно говоря, ребята, я не помню, когда ко мне последний раз так обращались. Для любого русского двадцать первого века это слово ассоциируется с броненосцем «Потемкин», напоминает о матерчатых кепках, красных флагах и Владимире Ильиче, обращающемся к рабочим со страстной речью с подножки железнодорожного вагона.
   Даже когда я был маленький, друг к другу обращались «bratets» или «druzhok», выбирайте на ваш вкус.
Ваш камрад Ковалев».

   Флойд как раз хихикал над этим объявлением, когда к нему присоединился Василий Орлов, проплывая через прогулочно-наблюдательную палубу по пути на мостик.
   – Что меня поражает, tovarishch: как только Саша находит время изучать что-либо, кроме физики и техники? Ведь он цитирует поэмы и пьесы, о которых я даже не слышал, а его английский лучше, чем… чем у Уолтера.
   – Из-за того, что Саша занялся естественными науками, он… Как это у вас говорится? Паршивая овца в семье. Его отец – профессор английского языка и литературы в Новосибирске. В их доме разрешалось говорить по-русски только с понедельника по среду, а с четверга по субботу – только по-английски.
   – А по воскресеньям?
   – Французский или немецкий, по очереди.
   – Вот теперь я понял, что вы имеете в виду под словом «nekulturny», ко мне оно идеально подходит. А Саша не чувствует себя виноватым из-за своего… отступничества? И отчего он пошел в инженеры при таком воспитании?
   – В Новосибирске вы быстро понимаете, кто холопы, а кто баре. А Саша не только исключительно одарен, но и амбициозен.
   – Совсем как ты, Василий.
   – И ты, Брут! Видишь, я тоже могу цитировать Шекспира. Bozhe moi, что это?
   Флойду не повезло: он парил в невесомости спиной к обзорному окну и ровным счетом ничего не видел. Через пару секунд он развернулся, но за окном был все тот же знакомый вид Большого Брата, рассекающего громадный диск Юпитера напополам – точно так же, как и все это время, с самого момента их прибытия.
   Но Василию на миг (и этот миг он запомнит навсегда) показалось, что внутри четко очерченного контура проступила совсем другая, совершенно невозможная, картина, как будто на его месте открылось окно в иную вселенную.
   Видение длилось меньше секунды – до тех пор, пока он, непроизвольно моргнув, не оборвал его. Там, в черном прямоугольнике, показалось пространство, заполненное не звездами, а солнцами – словно в центре Галактики или в ядре сферического скопления. В тот момент Василий Орлов навсегда охладел к небесам Земли: они вдруг сделались невыносимо пустыми. Даже яркий Орион и великолепное созвездие Скорпиона казались едва заметным узором из жалких искорок, достойных разве что одного взгляда.
   Когда он осмелился открыть глаза, все кончилось. Но – нет, не совсем. Там, точно в центре по-прежнему черного прямоугольника осталась сиять тусклая звездочка.
   Но звезды не могут двигаться прямо на глазах! Глаза Василия заслезились, и он снова моргнул. Да, она на самом деле двигалась, ему не почудилось!
   Метеор? Руководитель научной программы Василий Орлов был потрясен так, что лишь через несколько секунд вспомнил, что в безвоздушном пространстве метеоров не бывает.
   Вдруг звездочка растянулась, превратившись в светящуюся черточку, и через несколько ударов сердца исчезла за краем Юпитера. К этому времени Василий сумел обрести ясность ума и вновь стал холодным бесстрастным наблюдателем.
   Траекторию неизвестного объекта он представлял себе довольно точно. Объект, вне всяких сомнений, направлялся к Земле.

Часть V
Дитя Звезд

Глава 30
Возвращение домой

   Все было так, будто он проснулся – или вдруг оказался в новом сне. Ворота между мирами привели его обратно в мир людей, но сам он уже не был человеком.
   Как долго он отсутствовал? Всю жизнь… и не одну, а две – обычную и прожитую в обратном порядке.
   Он, Дэвид Боумен, командир и последний выживший член экипажа «Дискавери», космического корабля Соединенных Штатов, был пойман в гигантскую ловушку, установленную три миллиона лет назад, которая должна была сработать только в нужное время и в ответ на нужный стимул. Он провалился в нее, из одной вселенной в другую, где ждали его чудеса. Некоторые из них он теперь понимал, других же ему, быть может, не постичь никогда.
   Он летел сквозь бесконечные коридоры света, все ускоряясь и ускоряясь, пока не обогнал сам свет. Ему было известно, что это невозможно, но теперь он знал, как это можно сделать. Господь изощрен, но не злонамерен, как верно однажды заметил Эйнштейн.
   Он оказался на космическом пересадочном узле, Великом Центральном вокзале множества галактик, и вышел оттуда близ самой поверхности огромной красной звезды, защищенный от ее ярости неизвестными силами.
   Там он наблюдал парадоксальное явление – восход солнца над солнцем. Ярчайший белый карлик, спутник умирающей звезды, поднимался в небеса пылающим призраком, и приливная волна пламени следовала за ним. Он не чувствовал страха – лишь изумление – даже когда капсула повлекла его вниз, в пылающий ад… чтобы, сверх всякого вероятия, доставить в прекрасно обставленный номер отеля, где не было ни единой вещи, которой он не знал бы как свои пять пальцев. Правда, большинство вещей оказались одной видимостью. Книги на полке были болванками, коробки с хлопьями и банки с пивом в холодильнике хоть и несли на себе марки знаменитых фирм, все содержали одну и ту же довольно пресную субстанцию, с виду похожую на хлеб, а по вкусу – сразу на все, что только можно вообразить.
   Он тут же понял, что стал экспонатом в космическом зоопарке, а его клетку тщательно воссоздали по кадрам из старых телевизионных программ. Интересно, когда появятся хозяева? В какой физической форме?
   Как глупы были эти ожидания! Теперь он знал, что с тем же успехом можно было надеяться увидеть ветер или рассуждать о настоящей форме огня.
   Потом усталость тела и души взяла над ним верх, и Дэвид Боумен в последний раз заснул.
   Странен он был, этот сон, похожий на полузабытье. Нечто пронизывало сознание, будто ползущий сквозь лес туман. Он ощущал это лишь смутно – полное осознание этого вторжения уничтожило бы его так же стремительно и беспощадно, как бушующее вокруг пламя. Его бесстрастно исследовали, и это не внушало ни надежд, ни страха.
   Порой в этом длинном сне ему снилось, что он проснулся. Прошли годы. Однажды он взглянул в зеркало и едва узнал собственное лицо – сплошь в морщинах. Тело стремилось к распаду, стрелки биологических часов безумно вертелись, приближаясь к полуночи, которой им никогда не достичь. Но в последний миг само Время остановилось – и побежало вспять.
   Память, повинуясь чьей-то воле, устремилась к истокам. Он вспоминал – и снова проживал свое прошлое, освобождаясь от накопленных знаний и опыта, возвращаясь в детство. Но ничто не пропало – все, чем был он когда-то, в каждый момент своей жизни, было перенесено в более надежное вместилище. Один Дэвид Боумен прекратил свое существование, зато другой, не связанный больше нуждами материи, обрел бессмертие.
   Он стал зародышем бога, еще не готовым родиться. Целые эпохи он парил в неопределенности, зная, чем был, но не зная, чем стал. Он находился в процессе превращения – где-то между куколкой и бабочкой. А может быть, даже между гусеницей и куколкой.
   Потом бездействие закончилось: в его маленький мирок снова вошло Время. Внезапно появившаяся перед ним черная прямоугольная плита казалась старым другом.
   Он видел ее на Луне и на орбите Юпитера и отчего-то знал, что его предки тоже встречались с нею давным-давно. Она все еще хранила какие-то неведомые тайны, но перестала быть полной загадкой. Теперь он понимал некоторые ее возможности.
   Он осознал, что она не одна. Их целая тьма, и что бы ни показывали измерительные инструменты, они всегда одного и того же размера – как раз такого, как нужно.
   Каким банальным казалось теперь отношение длин ее сторон, последовательность квадратов целых чисел, 1:4:9! И как наивно было думать, будто последовательность заканчивается на этом, ограниченная тремя измерениями!
   Пока его ум был сосредоточен на элементарной геометрии, пустой прямоугольник заполнялся звездами. Номер отеля, если он действительно когда-либо существовал, растворился в разуме его создателя, и перед ним предстал сияющий вихрь галактики.
   Это могло бы быть восхитительной, невероятно подробной и точной моделью, заключенной в кусок пластмассы. Но она была реальностью, воспринимаемой им как единое целое, при помощи чувств, более изощренных, чем зрение. Он мог бы сосредоточить внимание на любой из сотни миллиардов звезд, стоило лишь пожелать.
   И вот он плывет по течению великой реки солнц, на полпути между береговыми огнями ядра Галактики и одинокими, рассеянными там и сям пограничными звездами. А вот и место его рождения – там, на дальнем краю провала в небе, змеевидной полосы тьмы без единой звезды. Он знал: бесформенный хаос, видимый только из-за слабого свечения, обозначавшего его края на фоне далеких огненных туманностей, – это материал, не использованный при творении, сырье для эволюции, которая еще не началась. Там Время еще не начиналось и не начнется, пока давным-давно мертвые солнца не засияют вновь и жизнь не придаст пустоте новый облик.
   Однажды он, сам того не зная, уже пересек эту бездну и теперь, гораздо лучше подготовленный, хоть и не ведающий, что за силы движут им, должен пересечь ее снова.
   Галактика взорвалась, расширяясь за пределы поставленных им мысленных границ; звезды и туманности разлетались вокруг него со скоростью, казавшейся бесконечной. Фантомные солнца летели навстречу и исчезали позади, и он скользил сквозь их ядра, как тень.
   Звезды редели, сияние Млечного Пути тускнело, превращаясь в бледный призрак того величия, что он некогда знал – и в один прекрасный день мог узнать снова. Он вернулся в пространство, которое люди называют реальным, в ту самую точку, где покинул его то ли мгновения, то ли столетия назад.
   Он очень живо осознавал окружающее, и сознание его было гораздо яснее, чем в ту, первую жизнь, когда его одолевали мириады чувственных впечатлений, рожденных окружающим миром. Теперь он мог сосредоточить внимание на любом из них, изучить его сколь угодно детально, пока не доберется до фундаментально дискретной структуры пространства и времени, за которой нет ничего, кроме хаоса.
   И он мог двигаться – правда, не понимал, как. Но понимал ли он это когда-либо, даже когда обладал телом? Последовательность импульсов, передаваемых от мозга к конечностям, всегда оставалась для него великой тайной, о которой он даже не задумывался.
   Небольшое усилие воли – и спектр излучения звезды неподалеку сдвинулся в сторону коротких волн именно на ту величину, какая ему требовалась. Он понесся к ней со скоростью, сравнимой со скоростью света. Мог бы двигаться и быстрее, если бы пожелал, но спешить было некуда. Ему предстояло обработать массу информации, о многом поразмыслить… и многое преодолеть. Именно в этом сейчас состояла его задача, но знал он и другое: это лишь часть значительно более обширного плана, о котором он узнает со временем.
   Он не думал ни о воротах между вселенными, так скоро захлопнувшихся за ним, ни о беспокойных существах, собравшихся вокруг них в своих примитивных космических судах. Они тоже были частью его памяти, но сейчас его занимали куда более яркие воспоминания – они звали домой, в тот мир, которого он и не надеялся больше увидеть.
   Цель увеличивалась, превращаясь из звездочки, почти терявшейся в солнечной короне, сначала в тонкий серпик, а потом в величественный бело-голубой диск, и мириады голосов памяти звучали все громче и громче.
   О его приближении знали. Там, на заполоненном людьми шарике, на экранах радаров мигали сигналы, мощные телескопы искали его в пространстве, а история, какой знало ее человечество, подходила к концу.
   Вот заряд смерти, мирно дремавший в тысячах километров внизу, проснулся, заторопился на предназначенную ему орбиту. Жалкое количество заключенной в нем энергии не представляло угрозы – напротив, он мог бы употребить ее с пользой для себя.
   Проникнув в лабиринты электрических цепей, он направился к их смертоносному сердцу. На большинство ответвлений можно было не обращать внимания: то были тупики, задуманные в целях защиты. Обследование выявило их детскую простоту. Большинство из них было легко обойти.
   Осталась только последняя, единственная преграда – неуклюжее, но эффективное механическое реле, держащее разомкнутыми два контакта. Пока они не соединятся, в системе не возникнет энергии, запускающей окончательную последовательность событий.
   Он напряг волю – и впервые почувствовал разочарование и познал неудачу. Ничтожные граммы миниатюрного переключателя не желали повиноваться ему. Он был существом, состоящим из чистой энергии, и потому инертный материальный мир не поддавался его усилиям. Отлично, но и на это существовал простой ответ.
   Ему еще многому предстояло учиться. Импульс тока, посланный им в реле, чуть не сжег обмотку, пока не заставил сработать спусковой механизм.
   Медленно текли микросекунды. Интересно было наблюдать, как линзы фокусировали энергию, будто крохотная спичка, воспламеняющая пороховую дорожку, которая в свою очередь…
   Мегатонны взрывчатки расцвели в беззвучном взрыве, на короткое время породившем фальшивый рассвет над спящей половиной планеты. Как восстающий из пепла Феникс, он поглотил необходимое и выбросил прочь остальное. А там, далеко внизу, атмосферная оболочка, хранившая планету от стольких опасностей, поглотила наиболее опасное излучение… но некоторым несчастным людям и животным больше никогда не увидеть этот мир.
   Казалось, после взрыва Земля онемела. Болтовня на коротких и средних волнах разом смолкла, отраженная внезапно активизировавшейся ионосферой. Сквозь невидимое, быстро исчезающее зеркало, окутавшее планету, проникли только ультракороткие волны, столь явно направленные на него, что он не мог их не ощутить. На нем же были сфокусированы несколько мощных радаров, но это не имело ни малейшего значения. Он даже не озаботился нейтрализовать их, хотя это не составляло труда. И если бы в его сторону полетели новые бомбы, он так же равнодушно расправился бы и с ними. Но энергии ему пока что вполне хватало.
   Он устремился по широкой спирали вниз, к местам утраченного детства.

Глава 31
Диснейвилль

   Один декадентский философ как-то заметил – и был жестоко раскритикован за свой труд – что Уолтер Элайас Дисней поспособствовал искреннему человеческому счастью гораздо больше, чем все религиозные учителя в истории. Теперь, спустя полвека после смерти художника, его мечты расцвели на просторах Флориды.
   Открывшееся в начале 80-х, «Экспериментальное сообщество предвестников будущего/Опытных моделей жизни завтрашнего дня» было витриной новых моделей и технологий жизни. Но как вскоре осознал его основатель, ЭС (ОМЖ) могло служить своей цели только в том случае, если часть его необъятной площади является настоящим живым городком, который его обитатели называли бы домом. Процесс превращения занял остаток столетия, теперь в жилых кварталах насчитывалось двадцать тысяч обитателей, и городок, естественно и неизбежно, был назван Диснейвиллем.
   Сюда удавалось проникнуть только сквозь строй дворцовой стражи, состоящей из диснеевских юристов, и потому неудивительно, что средний возраст обитателей был наивысшим во всех Соединенных Штатах, а уровень медицинского обслуживания – высочайшим в мире. Некоторые из здешних медицинских услуг действительно невозможно было бы ни создать, ни даже вообразить себе в любой другой точке мира.
   Комната была оформлена так, чтобы ничем не напоминать больничную палату. Только немногие экземпляры необычного оборудования выдавали ее назначение. Кровать была высотой едва по колено, что сводило к минимуму опасность при падении, но ее, конечно же, можно было приподнимать и наклонять для удобства медицинских сестер. Чаша ванны была вделана в пол и снабжена сиденьем и поручнями, так что даже самый дряхлый или немощный пациент мог бы легко погрузиться в нее и выбраться обратно. Пол устилал ворсистый ковер, но нигде не было ни половиков, о которые можно споткнуться, ни острых углов, о которые можно ушибиться. Прочие детали были не столь очевидны, а камера наблюдения – и вовсе спрятана так хорошо, что никто даже не заподозрил бы ее присутствия.
   Личных штрихов было немного – стопка старых книг в углу да первая страница из «Нью-Йорк Таймс» с заголовком «Американский космический корабль отправляется к Юпитеру» в рамке под стеклом. Рядом висели две фотографии. На одной из них был изображен юноша лет двадцати, на другой – мужчина значительно старше, в форме астронавта.
   Хрупкой седовласой женщине, смотревшей разворачивавшуюся на экране телевизора комедию, не было еще и семидесяти, однако с виду она казалась значительно старше. Время от времени она одобрительно усмехалась звучавшим с экрана шуткам, но то и дело поглядывала и на дверь, будто ожидая посетителя, и при этом чуть сильнее сжимала пальцами трость, прислоненную к креслу.
   Но когда дверь наконец отворилась, она как раз отвлеклась на очередную сцену в телевизоре. Она виновато оглянулась, а тем временем в комнату вкатился небольшой сервировочный столик, за которым шла сестра в униформе.
   – Джесси, время ланча, – сказала сестра. – Сегодня мы приготовили для вас нечто особенное.
   – Не хочу никакого ланча.
   – Но вы почувствуете себя значительно лучше.
   – Не стану я есть, пока вы не скажете, что это все такое.
   – Почему же вы не хотите поесть?
   – Потому что не голодна. А вам когда-нибудь хочется есть?
   Роботизированная тележка остановилась рядом с креслом, крышка над тарелками откинулась. Пока что сестра не прикоснулась ни к чему – даже к управлению тележкой. Она стояла совершенно неподвижно, с заученной улыбкой глядя на упрямую пациентку.
   В пятидесяти метрах от них, на наблюдательном посту, санитар сказал доктору:
   – Вот теперь смотрите.
   Скрюченной рукой Джесси подняла трость, с удивительным проворством замахнулась ею и ударила медсестру по ногам.
   Но сестра ничего не заметила, даже когда трость прошла прямо сквозь нее, а только умиротворяюще сказала:
   – Ну разве это не чудесно? Поешьте же, дорогая.
   На лице Джесси мелькнула хитрющая улыбка, но она послушалась и через мгновение уже с аппетитом поглощала еду.
   – Видите? – сказал санитар. – Она прекрасно понимает, что происходит. Она гораздо сообразительнее, чем делает вид большую часть времени.
   – Это первый случай?
   – Да. Все остальные верят, будто им в самом деле доставляет еду сестра Уильямс.
   – Ну, не думаю, что это так важно. Только поглядите, как она довольна тем, что перехитрила нас. Она ест – вот и прекрасно, этого мы и добивались. Но нам придется предупредить всех сестер, не только Уильямс.
   – Э-э… ах да, конечно. В следующий раз это может оказаться не голограммой. Подумать страшно, сколько исков мы получим от побитого персонала.

Глава 32
Хрустальный родник

   Индейцы и поселенцы-каджуны, переселившиеся сюда из Луизианы, утверждали, что Хрустальный источник не имеет дна. Конечно, это было бессмыслицей, в которую они и сами не верили. Стоило только надеть маску и сделать несколько гребков – и тогда очень отчетливо становилась видна пещера, из которой лилась невероятно чистая вода, колышущая вялые стебли водорослей на своем пути. А если посмотреть сквозь завесу водорослей, увидишь глаза Монстра.

   Два темных круга, один рядом с другим! Пусть даже они никогда не двигались – чем еще они могли быть? Под их выжидающим взглядом каждое погружение становилось еще более волнующим: ведь когда-нибудь Монстр воспрянет, метнется стрелой из своего логова, распугивая рыбок в погоне за более крупной добычей. Ни Бобби, ни Дэвид никогда не признавались себе, что там лежит просто никому не нужный и не опасный велосипед – скорее всего, украденный и брошенный, и теперь почти погребенный под песком и водорослями в сотне метров внизу.
   Трудно было поверить в такую глубину, даже после того, как ее точно измерили с помощью грузила на веревке. Бобби был старше и лучше нырял, но и он проделал разве что одну десятую всего пути вниз и говорил, что оттуда дно кажется таким же далеким, как и всегда.
   Но теперь Хрустальный родник готовился раскрыть свои тайны. Возможно, легенда о сокровищах конфедератов окажется правдой, несмотря на весь скепсис местных краеведов. А если и нет, то, может, удастся хотя бы расположить к себе начальника полиции (это всегда пригодится), отыскав несколько пистолетов, брошенных в воду после недавних преступлений.
   Маленький воздушный компрессор, найденный Бобби в куче хлама в гараже, весело запыхтел после того, как братья решили возникшие поначалу проблемы с запуском. Каждые несколько секунд он чихал и выпускал облачко голубоватого дыма, но останавливаться, судя по всему, не собирался.
   – А если и остановится, – сказал Бобби, – то что? Девчонки из «Подводного театра» могут всплывать с глубины пятидесяти метров без воздушных шлангов, значит, и мы сможем. Это совершенно безопасно.
   В таком случае, мимолетно подумал Дэйв, почему мы не говорим ма, чем заняты, и зачем дожидались, пока па снова отправится на Мыс запускать очередной челнок? Но на самом деле совесть его не мучила – Бобби всегда лучше знает. Наверное, это здорово – когда тебе семнадцать и ты все знаешь. Вот только хотелось бы, чтобы Бобби не проводил столько времени с этой дурой Бетти Шульц. Да, она симпатичная, но, черт возьми, она же девчонка! Сегодня утром они от нее насилу избавились.
   К роли подопытной свинки Дэйв привык – на то и существуют младшие братья. Он поправил маску на лице, надел ласты и погрузился в кристально чистую воду.
   Бобби подал ему воздушный шланг со старым загубником, закрепленным липкой лентой. Разок вдохнув, Дэйв скривился:
   – Отвратительный вкус.
   – Привыкнешь. Давай ныряй, но не дальше вон того карниза. Когда доберешься туда, я начну регулировать клапан давления, чтобы не тратить слишком много воздуха. Когда я дерну шланг, всплывай.
   Дэйв легко скользнул в глубину – в страну чудес. Это был безмятежный одноцветный мир, совсем непохожий на Флоридский коралловый риф. Здесь не было кричащих красок моря, где жизнь – и животная, и растительная – сверкает всеми цветами радуги. Тут были только нежные оттенки зеленого и голубого, и рыбы выглядели, как рыбы, а не как бабочки.
   Он медленно погружался, таща за собой шланг и вдыхая нагнетаемый воздух по мере надобности. Ощущение свободы было таки потрясающим, что он почти забыл про мерзкий маслянистый привкус во рту. Добравшись до карниза – на самом деле это был очень старый затонувший ствол дерева, заросший водорослями до неузнаваемости, – он сел на него и огляделся вокруг.
   Источник был виден насквозь, вплоть до зеленых склонов дальнего края кратера в доброй сотне метров от него. Рыб вокруг было немного – небольшая стайка промелькнула мимо, сверкнув дождем серебряных монеток в льющемся сверху солнечном свете.
   Не обошлось и без старого друга, расположившегося, как всегда, в расщелине, откуда воды родника начинали путь к морю. Небольшой аллигатор («Но достаточно большой, – как сказал как-то раз Бобби, – он же больше меня») вертикально висел в воде без всякой видимой опоры, выставив над поверхностью только кончик носа. Братья никогда его не трогали, а он не трогал их.
   Воздушный шланг нетерпеливо дернулся. Дэйв обрадовался, что пора покинуть это место – до этого он не осознавал, как холодно на этой ранее недостижимой глубине. Вдобавок его определенно начинало мутить. Но в ярком солнечном свете его настроение вскоре поднялось.
   – Отлично, проблем нет! – с чувством воскликнул Бобби. – Просто регулируй вентиль, чтобы стрелка на датчике давления не падала ниже красной черты.
   – А как глубоко ты пойдешь?
   – Посмотрим. Захочу – так и до самого дна.
   Дэйв решил, что это шутка. Оба прекрасно знали, что такое азотное опьянение, да и старый садовый шланг был всего тридцать метров в длину. Но для эксперимента этого было более чем достаточно.
   Дэйв – в который уж раз – с завистливым восхищением наблюдал, как любимый старший брат проверяет себя на прочность. Непринужденно, как рыба, Бобби плавно скользил вниз, в таинственную голубую вселенную. Один раз он обернулся и настойчиво показал на воздушный шланг, явно давая понять, что ему нужно больше воздуха.
   У Дэйва внезапно начала раскалываться голова, но о своих обязанностях он не забыл. Он поспешил к старенькому компрессору и отвернул вентиль до смертоносного максимума упора – пятьдесят частей моноксида углерода на миллион.
   В последний раз он видел Бобби, когда тот уверенно двигался вниз, испятнанный полосами света и тени, пока не исчез из виду. Та восковая статуя в похоронном бюро была совсем чужим человеком, не имевшим с Робертом Боуменом ничего общего.

Глава 33
Бетти

   Зачем он пришел сюда, зачем вернулся, как неупокоенный призрак возвращается к месту давней трагедии? Этого он не знал. Он даже не понимал, куда направляется, пока круглый глаз Хрустального родника в обрамлении леса не взглянул на него снизу.
   Да, он, владыка мира, был парализован опустошающей скорбью, какой не знал уже многие годы. Время, как ему и свойственно, залечило раны, но ему казалось, что только вчера он, рыдая, стоял здесь, возле изумрудного зеркала, видя в нем только отражения кипарисов да свисавшие с них бороды испанского мха. Что же с ним случилось?
   Совершенно безвольно, словно поддавшись медленному течению, он полетел на север, к столице штата. Он снова что-то искал, но не знал, что ищет, пока не нашел.
   Ни один человек, ни один прибор не зафиксировал его движения. Он больше не излучал энергию, не разбрасывался ею во все стороны, он почти овладел ее токами, как раньше владел конечностями, утраченными, но не забытыми. Будто туман, просочившись в сейсмостойкие хранилища, он обнаружил себя среди миллиардов записанных воспоминаний, среди ослепительно мерцавших контуров электронных мыслей.
   Эта задача оказалась сложнее, чем заставить сработать примитивную ядерную бомбу, и времени отняла больше. В поисках нужной ему информации он один раз оступился, но не потрудился исправить это. Месяц спустя никто так и не смог понять, почему три миллиона налогоплательщиков во Флориде, имена которых начинались на Ф, получили счета ровно на один доллар. Чтобы выяснить, что произошло, понадобилось значительно больше средств, чем было недоплачено, и сбитые с толку программисты в конце концов свалили все на жесткое излучение из космоса. Что в целом было не так уж далеко от истины.
   За несколько миллисекунд он переместился из Таллахасси в Тампу, дом 634 по Южной Магнолия-стрит. Адрес был все тот же, на поиски не нужно было тратить время.
   Но он и не хотел его искать, пока не наткнулся на него.
   Родив троих детей и сделав два аборта, Бетти Фернандес (в девичестве – Шульц) сумела сохранить былую красоту. В глубокой задумчивости она смотрела телевизионную программу, вызывавшую множество воспоминаний, горьких и светлых.
   Это был специальный выпуск новостей о событиях последних двенадцати часов, начиная с того момента, как «Леонов» послал свое предупреждение из окрестностей спутников Юпитера. Нечто, приближавшееся к Земле, без видимого вреда взорвало обращающуюся на орбите ядерную бомбу, которую никто не признал своей. Пока что это было все, но этого было достаточно.
   Новостные обозреватели раскопали все видеопленки – порой действительно старые – с некогда совершенно секретными кадрами о том, как на Луне был обнаружен ЛМА-1. Как минимум в пятидесятый раз она прослушивала тот сверхъестественный радиовизг, которым монолит приветствовал восход Солнца на Луне, послав сигнал в сторону Юпитера. Бетти – в который раз – смотрела знакомые кадры и слушала интервью с борта «Дискавери».
   Зачем же она это смотрела? Все это имелось в семейном архиве, хотя она никогда не проигрывала этих записей, когда Хосе был рядом. Возможно, ждала каких-то новостей… Она не любила признаваться даже самой себе, какую власть имеет прошлое над ее чувствами.
   И вот он, Дэйв, как она и думала… Это было старое интервью с Би-Би-Си – она помнила почти каждое слово. Он рассуждал об ЭАЛе, пытаясь решить, есть ли у него сознание.
   Как молодо он выглядит, как не похоже на последние размытые снимки с обреченного «Дискавери»! И как похож на Бобби, каким она его помнила…
   Глаза наполнились слезами, и картинка расплылась. Нет, что-то не так с телевизором или с каналом. И звук, и изображение вдруг закапризничали.
   Губы Дэйва двигались, но она ничего не слышала. Потом и его лицо начало постепенно исчезать, превращаясь в цветные пятна. Пятна перестроились, картинка снова расплылась и наконец стабилизировалась, но звука все еще не было.
   Где только они взяли этот снимок? Это был Дэйв, но не мужчина, а мальчик – таким он был, когда они познакомились. Он смотрел с экрана так, будто мог видеть ее через пропасть лет.
   Его губы задвигались, он улыбнулся и сказал:
   – Привет, Бетти.
   Нетрудно было сформировать слова и превратить их в токи, текущие в цепях аудиосистемы. Настоящая трудность была в том, чтобы замедлить свои мысли до ледниково-медлительного темпа, в котором работает мозг человека, а потом еще целую вечность ждать ответа.
   Бетти Фернандес была женщиной сильной, а также умной. Последние десять лет она провела в домохозяйках, но не забыла, как училась на техника по электронному оборудованию. Перед ней было просто еще одно из бесчисленных чудес симуляции, сейчас она вполне могла принять его как данность, а с деталями разобраться потом.
   – Дэйв? – ответила она. – Дэйв, это правда ты?
   – Не уверен, – ответило изображение на экране странным невыразительным голосом. – Но я помню Дэйва Боумена и все знаю о нем.
   – Он умер?
   Еще один трудный вопрос.
   – Его тело – да. Но это уже неважно. Все, чем был Дэвид Боумен, теперь часть меня.
   Бетти перекрестилась – этот жест она переняла от Хосе – и прошептала:
   – Ты имеешь в виду, что ты дух?
   – Лучше и не скажешь.
   – А зачем ты вернулся?
   – Ах, Бетти, действительно, зачем? Я хотел бы, чтобы ты мне сказала…
   Один ответ у него все же был. Он возник на экране телевизора. Его тело и душа еще не успели окончательно расстаться, и даже самые сговорчивые кабельные каналы не стали бы транслировать столь откровенно сексуальных картин.
   Бетти немного понаблюдала за ними немного – иногда улыбаясь, иногда поражаясь – и отвернулась. Нет, не от стыда – от печали, от тоски по утраченным радостям.
   – Значит, – сказала она, – все, что нам говорили об ангелах, – неправда.
   «Разве я ангел?» – удивился он. Но, по крайней мере, он понимал, что делает здесь, занесенный сюда приступом скорби и желания свидеться с прошлым. Страсть к Бетти была самым сильным чувством, какое он когда-либо знал, и доля тоски и вины только усиливала его.
   Она никогда не говорила ему, был ли он лучшим любовником, чем Бобби, а он никогда не спрашивал – ответ уничтожил бы все волшебство. Они цеплялись за одну и ту же иллюзию, в объятиях друг друга искали бальзам на одну и ту же рану. Как молод он был, когда это началось, – всего семнадцать, едва через два года со дня похорон…
   Конечно, это не могло длиться долго, но непоправимо изменило его. Больше десяти лет все его аутоэротические фантазии были сосредоточены вокруг Бетти. Он никогда не встречал другой женщины, которая могла бы сравниться с ней, и давным-давно понял, что и не смог бы встретить: никого другого не посещал тот же любимый призрак.
   Картины желания пропали с экрана, на мгновение возобновилась телепередача, на экране возник фантастический вид «Леонова», висящего над Ио, но вскоре лицо Дэйва Боумена появилось вновь. Похоже, он утрачивал контроль: его черты все время менялись. То он выглядел на десять лет, то на двадцать или тридцать, то вдруг становился иссохшей морщинистой мумией, злой пародией на того человека, которого она знала когда-то…
   – Пока я здесь, хотел спросить. Карлос… Ты всегда говорила, что он сын Хосе, а мне всегда хотелось знать правду.
   Бетти Фернандес в последний раз взглянула долгим взглядом в глаза мальчика, которого когда-то любила. Сейчас он вновь выглядел на восемнадцать. На миг ей захотелось увидеть все его тело, а не только лицо…
   – Он твой сын, Дэвид, – прошептала она.
   Картинка потускнела, возобновилась обычная телепередача. Когда – почти час спустя – в комнату вошел Хосе Фернандес, Бетти все еще сидела, уставившись в экран.
   Хосе поцеловал ее в шею, но она даже не обернулась.
   – Хосе, ты никогда не поверишь.
   – Попытаюсь.
   – Я только что солгала призраку.

Глава 34
Прощание

   Когда Американский институт аэронавтики и астронавтики в 1997 году опубликовал свой полемический отчет «Пятьдесят лет НЛО», многие критики указывали, что неопознанные летающие объекты наблюдались в течение столетий и что «летающее блюдце» Кеннета Арнольда 1947 года имело бесчисленные прецеденты. Люди наблюдали непонятные объекты в небе еще на заре истории, но до середины XX века это были случайные явления, никого особо не интересовавшие. После 1947-го НЛО превратились в объект пристального интереса общественности и ученых и легли в основу того, что иначе, как религиозной верой, не назовешь.
   За причинами не нужно было ходить далеко: появление гигантских ракет и заря космической эры обратили мысли человека к другим мирам. Осознание того факта, что человечество скоро сможет покинуть родную планету, породило неизбежные вопросы: где все остальные и когда можно ожидать посетителей? Присутствовала также надежда (правда, редко выражаемая многословно), что благожелательные существа со звезд могут помочь человечеству залечить многочисленные раны, нанесенные самому себе, и уберечь его от дальнейших несчастий.
   Любой студент-психолог мог бы предсказать, что такая основательная потребность очень скоро будет удовлетворена. В течение всей второй половины двадцатого века со всех уголков планеты поступали буквально тысячи сообщений о случаях обнаружения космических кораблей. Более того, сотни сообщений докладывали о «близких контактах», настоящих встречах с внеземными пришельцами, нередко – с увлекательными дополнениями в виде историй о космических экскурсиях, похищениях и даже о медовом месяце в космосе. Несмотря на то что все эти рассказы раз за разом оказывались ложью или галлюцинациями, верующих это не отпугивало. Люди, которым показывали города на обратной стороне Луны, не потеряли доверия слушателей даже после того, как съемки «Орбитера» и «Аполло» доказали полное отсутствие там каких-либо рукотворных построек; женщинам, вышедшим замуж за венериан, верили даже после того, как эта планета, как ни прискорбно, оказалась горячее расплавленного свинца.
   К тому моменту, как АИАА опубликовал свой отчет, ни один достойный уважения ученый – даже из тех немногих, кто первоначально поддерживал эту идею, – не верил, что НЛО имеют какую-либо связь с внеземной жизнью или разумом. Естественно, доказать это было невозможно, ведь какой-нибудь один из мириадов случаев за последние несколько тысяч лет мог быть и настоящим. Но время шло, спутниковые камеры и радары, следящие за небом, не давали никаких конкретных данных, и общество в целом утратило интерес к проблеме НЛО. Сектантов это, естественно, не разубедило, но их вера основывалась на бюллетенях и книгах, большинство из которых пережевывали и приукрашивали старые сообщения – много времени спустя после того, как их дискредитировали или опровергли.
   Объявление об открытии монолита Тихо – ЛМА-1 – вызвало дружный хор восклицаний «Я же говорил!». Отрицать, что кто-то посетил Луну, а может быть, и Землю, около трех миллионов лет назад стало невозможно. НЛО тут же вновь наводнили небосвод, хотя – странное дело! – ни одна из трех национальных систем слежения, независимых друг от друга, способных обнаружить объект размером с шариковую ручку, так ничего и не нашла.
   Довольно быстро количество сообщений снизилось до «уровня фонового шума», то есть до значения, которого можно ожидать в результате массы астрономических, метеорологических и авиационных явлений, постоянно наблюдаемых в небе.
   И вот все началось снова. На этот раз ошибки быть не могло. Все официально: к Земле приближался самый настоящий НЛО.
   Первые сообщения начали поступать через несколько минут после предупреждения «Леонова», еще через несколько часов начались и близкие контакты. Отошедший от дел биржевой маклер из Йоркшир Мурс, выгуливая своего бульдога, был ошеломлен: рядом с ним приземлился дисковидный летательный аппарат, и его владелец, вполне человеческого вида, только с остроконечными ушами, осведомился, как попасть на Даунинг-стрит. Контактер был так изумлен, что смог только махнуть тросточкой в направлении Уайтхолла, а в доказательство приводил тот факт, что бульдог с тех пор отказывается от еды.
   За отставным маклером никогда не наблюдалось психических расстройств, но даже те, кто поверил ему, с трудом приняли следующее сообщение, на этот раз от баскского пастуха. Тот был занят своим традиционным делом и почувствовал огромное облегчение, когда те, кого он принял за пограничников, оказались людьми в плащах с пронзительным взглядом, пожелавшими узнать, как попасть в штаб-квартиру ООН.
   По-баскски – на немыслимо трудном языке, не схожем ни с одним другим из известных человеку, – они изъяснялись свободно. Очевидно, космические гости были замечательными лингвистами, тогда как их познания в географии страдали загадочной неполнотой.

   Так оно и шло, случай за случаем. Очень немногие из контактеров лгали или были сумасшедшими – большинство искренне верили в свои истории и сохраняли эту веру даже под гипнозом. Встречались среди них и жертвы розыгрышей или невероятных совпадений, вроде одного невезучего археолога-любителя, обнаружившего реквизит, брошенный знаменитым режиссером научно-фантастических фильмов в пустыне Туниса почти сорок лет назад.
   Но только в самом начале и в самом конце существовали те, кто действительно осознал его присутствие – и то только потому, что он сам хотел этого.
   Перед ним лежал мир, который можно исследовать и изучать в свое удовольствие, без всяких стеснений и ограничений. Не было таких стен, которые могли бы удержать его, или таких секретов, которые можно было спрятать от его органов чувств. Поначалу он думал, что просто удовлетворяет старые амбиции, посещая места, где никогда не был в предыдущем воплощении, и лишь много позже понял, что его молниеносные перемещения по всему земному шару имели более глубокую цель.
   Каким-то образом, исподтишка, его использовали как щуп, зондирующий все стороны жизни человечества. Его контролировали так искусно, что он почти не осознавал этого. Он был, словно охотничья собака на поводке, способная бежать куда угодно, но вынужденная подчиняться желаниям хозяина как более приоритетным.
   Пирамиды, Большой каньон, залитые лунным светом снега Эвереста – это он выбрал сам, так же, как некоторые музеи и концертные залы. Но вот выслушать «Кольцо Нибелунгов» целиком по собственной инициативе – это вряд ли.
   Тем более по своей воле он ни за что не стал бы посещать столько заводов, тюрем, больниц, мерзкую маленькую войну в Азии, ипподром, замысловатую оргию в Беверли-Хиллз, Овальную гостиную в Белом доме, архивы Кремля, библиотеку Ватикана и священный черный камень Кааба в Мекке.
   Были еще некоторые случаи, о которых он не сохранил ясных воспоминаний. Их будто вырезал цензор – или же ангел-хранитель уберег его от них. Например, что он делал в мемориальном музее Лики в ущелье Олдувай? Он никогда не интересовался происхождением человека больше, чем обычный разумный представитель вида H. Sapiens; ископаемые находки ничего не значили для него. Но почему-то выставленные в витринах знаменитые черепа, охраняемые, как драгоценности королевской короны, вызвали в памяти странное эхо, и еще возбуждение, которого он не мог объяснить. Ощущение дежавю было сильнее, чем когда-либо раньше, он должен был знать это место – но что-то было не так, как будто в доме, куда вернулся через много лет и увидел, что всю мебель в нем сменили, стены сдвинули и даже лестницы перестроили.
   Это был голый враждебный ландшафт, сухой и бесплодный. Где же цветущие равнины и мириады быстроногих травоядных, наводнявших их три миллиона лет назад?
   Три миллиона лет… Откуда он это знает?
   Из гулкой тишины, в которую он бросил вопрос, ответа не последовало. Но вскоре он увидел, как перед ним вновь появляется знакомый черный прямоугольник. Он приблизился, и в темных глубинах появился смутный образ – как отражение в чернильном пруду.
   Грустные, озадаченные глаза смотрели из-под покатого, поросшего шерстью лба мимо него – в будущее, которого никогда не увидят. Ведь он и был этим будущим, на сотни тысяч поколений ниже по течению реки времени.
   Здесь началась история – это, по крайней мере, было ясно. Но как – и главное, почему – все еще существуют скрытые от него секреты?
   Оставался только последний долг, самый тяжкий из всех. Он еще не перестал быть человеком настолько, чтобы не откладывать это напоследок.
   «Что это она затеяла? – подумала дежурная сестра, увеличивая изображение старой леди на мониторе. – Она выкидывала разные трюки, но, боже мой, в первый раз вижу, чтобы она разговаривала со своим слуховым аппаратом. Интересно, что она говорит?»
   Микрофон был недостаточно чувствителен, чтобы уловить слова, но, похоже, в этом не было необходимости. Джесси Боумен редко выглядела настолько умиротворенной и спокойной. Глаза ее были закрыты, но лицо сияло поистине ангельской улыбкой, а губы продолжали шептать.

   А потом наблюдательница увидела то, что изо всех сил постаралась тут же забыть. Доложи она об этом – и ей тут же пришлось бы менять профессию. Медленно, рывками, лежавшая на прикроватной тумбочке расческа поднялась в воздух – будто в неловких невидимых пальцах.
   С первой попытки она промахнулась, но затем с очевидным трудом принялась расчесывать длинные седые пряди, иногда делая паузу, чтобы распутать колтун.
   Джесси Боумен больше не шептала, но все еще улыбалась. Расческа задвигалась увереннее, внезапные неумелые рывки прекратились.
   Сестра не могла бы сказать, сколько времени это продолжалось. Она очнулась от ступора, только когда расческа аккуратно вернулась на место.
   Десятилетний Дэйв Боумен покончил со скучной ненавистной обязанностью, которую так любила мать. А Дэвид Боумен, у которого больше не было возраста, впервые обрел контроль над упрямой материей.
   Джесси Боумен все еще улыбалась, когда дежурная сестра, наконец, пришла навестить ее. Она было слишком напугана, чтобы спешить, но это, в конце концов, ничего не меняло.

Глава 35
Восстановление

   Миллионы километров пространства сгладили, приглушили шум и волнение на Земле. Экипаж «Леонова» с большим интересом, но несколько отстраненно наблюдал за дебатами в ООН, смотрел интервью с выдающимися учеными, выслушивал теоретизирования комментаторов и прозаические, но резко противоречивые рассказы контактеров с НЛО. Они не могли ничего добавить к общей суматохе, так как не наблюдали больше никаких контактов никакого рода. «Zagadka», она же Большой Брат, оставалась все так же совершенно безучастной к их присутствию, как и раньше. И в этом заключалась глубокая ирония – они проделали долгий путь от Земли к Юпитеру, чтобы раскрыть ее тайну, а теперь ответ, похоже, следовало искать в точке отправления.
   Впервые в жизни они возблагодарили свет за его низкую скорость: двухчасовая задержка делала невозможными «живые» интервью по каналу Земля – Юпитер. И все равно СМИ преследовали Флойда просьбами так настойчиво, что он в конце концов забастовал. Ничего нового он сказать не мог, а все остальное уже повторил, по меньшей мере, раз десять.
   И, кроме того, работы у всех было невпроворот. Нужно было подготовить «Леонова» к длинному пути домой, чтобы отбыть сразу же, как только откроется стартовое окно. Сроки совсем не были жесткими – задержись они на лишний месяц, от этого путешествие не стало бы намного дольше. Чандра, Керноу и Флойд этого даже не заметили бы – им все равно предстояло проспать весь путь в сторону Солнца. Но все остальные были серьезно настроены улететь сразу же, как только позволят законы небесной механики.
   «Дискавери» все еще создавал множество проблем. Топлива на корабле едва хватало для возвращения на Землю, даже если он отчалит гораздо позже «Леонова» и полетит по траектории минимальных энергозатрат, что займет почти три года. И даже это станет возможным, только если ЭАЛ будет надежно запрограммирован на управление полетом без вмешательства человека, только под удаленным наблюдением. Без его помощи «Дискавери» снова придется бросить.
   Удивительно интересно, крайне трогательно было наблюдать, как постепенно восстанавливается личность ЭАЛа – от слабоумного ребенка к озадаченному юноше, а через некоторое время и к слегка высокомерному взрослому. Да, Флойду было известно, что такие антропоморфные суждения очень обманчивы, но от них было никак не отделаться.
   Время от времени он чувствовал во всей этой ситуации что-то навязчиво знакомое. Как часто он смотрел драмы, где многомудрые преемники легендарного Зигмунда Фрейда приводили в чувство неуравновешенную молодежь! Примерно такая же история разыгрывалась здесь, под сенью Юпитера.
   Электронный психоанализ шел со скоростью, совершенно недоступной человеку. Программы диагностики и восстановления неслись по цепям ЭАЛа миллиардами бит в секунду, обнаруживая возможные неполадки и устраняя их. Большая часть этих программ была отлажена заранее на двойнике ЭАЛа, САЛе, но все же невозможность диалога между двумя компьютерами в реальном времени была серьезной помехой. Порой требовалось перепроверить какой-нибудь критический шаг лечения на Земле, и тогда целые часы уходили впустую.
   Несмотря на все усилия Чандры, до полного восстановления компьютера было еще далеко. ЭАЛ продолжал проявлять многочисленные идиосинкразии и нервные тики. Иногда он игнорировал сказанное, хотя ввод с клавиатуры всегда принимал от любого, а его обратные реакции были еще более эксцентричны.
   Иногда он давал ответы вслух, но не выводил на экран. В другое время мог выполнять то и другое, но не печатал текст на бумаге. Никаких извинений или объяснений при этом он не давал – даже упрямо-непробиваемого «я бы предпочел отказаться» в духе аутичного мелвилловского писца Бартлби.
   Правда, открытого неповиновения он не проявлял – скорее просто действовал неохотно, через силу и только в рамках определенного круга задач. Со временем всегда можно было добиться его сотрудничества – «разговорить и прогнать его хандру», как метко назвал это Керноу.
   Неудивительно, что доктор Чандра начал нервничать. Как-то раз, когда Макс Брайловский без всяких задних мыслей вспомнил старую газетную «утку», он чуть не вышел из себя:
   – Доктор Чандра, а правда, что вы выбрали имя ЭАЛ, чтобы быть на одну букву ближе к началу алфавита, чем Ай-Би-Эм?
   – Полная чушь! Половина из нас работала в Ай-Би-Эм, и мы пытались опровергнуть эту глупость многие годы. Я думал, что к настоящему времени любому культурному человеку должно быть известно, что ЭАЛ означает «Э-вристически программируемый АЛ-горитмический компьютер».
   Позже Макс клялся, что явственно слышал заглавные буквы.
   По личному мнению Флойда, шансы на то, что «Дискавери» благополучно долетит до Земли, были один к пятидесяти. И тут к нему явился доктор Чандра с необычайным предложением:
   – Доктор Флойд, могу ли я поговорить с вами?
   Даже после недель совместной жизни и работы Чандра по-прежнему держался официально – и не только с Флойдом, но и со всем экипажем. Даже к Жене, любимице команды, он обращался не иначе, как «мэм».
   – Конечно, доктор. А что случилось?
   – Я почти закончил программирование шести различных вариантов Гомановской орбиты возвращения к Земле. Пять из них успешно рассчитаны, проблем не предвидится.
   – Замечательно. Думаю, что никто больше на Земле – нет, во всей Солнечной системе – не смог бы этого сделать.
   – Спасибо. Однако вы, как и я, знаете, что составить программу на все случаи жизни невозможно. ЭАЛ может – и будет – работать безупречно и справится с любой непредвиденной ситуацией. Но в случае самых тривиальных поломок, которые легко исправить отверткой, – обрыв провода, заевший переключатель, он будет совершенно беспомощен и прекратит выполнение программы полета.
   – Разумеется, вы совершенно правы, я тоже об этом думал. Но что мы можем поделать?
   – Ну, на самом деле это очень просто. Я мог бы остаться на «Дискавери».
   Вначале Флойд подумал, что Чандра сошел с ума. Но по зрелом размышлении, может быть, и нет. Действительно, присутствие на борту человека – самого универсального и совершенного устройства для обнаружения и устранения проблем – могло бы оказаться решающим для успеха длительного полета «Дискавери» к Земле. Но и доводы «против» обескураживали.
   – Интересная мысль, – осторожно начал Флойд. – Я, безусловно, ценю ваше рвение, но обо всех ли возможных проблемах вы подумали? – Глупо было и спрашивать. Ответы на все возможные вопросы Чандра наверняка приготовил заранее и не замедлит их изложить. – Вы будете совсем один больше трех лет! А если с вами что-нибудь случится? Что, если вы заболеете?
   – К этому риску я готов.
   – А еда, вода? На «Леонове» недостаточно запасов, чтобы поделиться с вами.
   – Я проверил систему рециркуляции «Дискавери». Ее можно запустить без особых усилий. Кроме того, мы, индийцы, можем довольствоваться весьма малым.
   Не в обычае Чандры было вспоминать о своем происхождении и вообще рассказывать хоть что-либо о себе. Единственным случаем, который помнил Флойд, была его «исповедь». Но он даже не подумал усомниться в словах Чандры. Керноу однажды заметил, что такое телосложение достигается, только если предки этого человека столетиями жили на голодном пайке. Это прозвучало, будто одна из самых ядовитых его шуток, но сказано было без ехидства и даже с сочувствием – хотя, естественно, не в присутствии Чандры.
   – Хорошо. У нас есть еще несколько недель, чтобы принять решение. Я обдумаю этот вопрос и поговорю с Вашингтоном.
   – Спасибо. Вы не возражаете, если я начну готовиться?
   – Э-э… нет, конечно нет, если это не будет нарушать нашу программу. Но помните: окончательное решение – за Центром управления полетом.
   «А я точно знаю, что скажет Центр, – подумал Флойд. – Ожидать, что человек способен прожить три года в космосе совсем один, – чистое безумие».
   Но с другой стороны, Чандра всегда был один…

Глава 36
Огонь в глубине

   Земля осталась далеко за спиной, впереди стремительно разворачивались чудеса системы Юпитера, и тут его постигло озарение.
   Как он мог быть так слеп, так глуп? Как будто ходил во сне и только теперь начал просыпаться.
   – Кто ты? – закричал он. – Чего ты хочешь? Зачем ты сделал это со мной?
   Ответа не последовало, но он был уверен: его услышали. Он ощущал… чье-то присутствие, подобно тому, как человек, даже крепко зажмурившись, может сказать, что он в замкнутом помещении, а не в открытом пространстве. Вокруг чувствовались смутные следы чьего-то необъятного сознания, чьей-то непреклонной воли.
   Он вновь воззвал к гулкой тишине и вновь не получил явного ответа – лишь ощущение внимательного дружеского участия. Ладно, он найдет ответы сам.
   Некоторые вещи были очевидны – кем (или чем) бы они ни были, они заинтересованы в человечестве. Когда-то они выудили из него его воспоминания и с какой-то непостижимой целью сохранили их. А теперь они сделали то же самое с его глубочайшими переживаниями – иногда пользуясь его сотрудничеством, а иногда обходясь без него.
   Он не возмущался – сама обработка, которой его подвергли, исключала возможность подобных ребяческих реакций. Он был неподвластен любви, ненависти, желанию или страху, но не забыл их и мог понять, как они управляют миром, частью которого он когда-то был. В этом ли была задача подготовки? А если да, то какова конечная цель?
   Он стал участником игры богов, а правила ее придется усваивать по ходу дела.
   В его поле сознания быстро промелькнули четыре внешних луны Юпитера – Синопе, Пасифе, Карме и Ананке, потом появились Элара, Лиситея, Гималия и Леда, несшиеся по орбитам на вдвое меньшем от Юпитера расстоянии. Он не обратил внимания ни на одну из них. Перед ним была пятнистая поверхность Каллисто.
   Он обогнул избитый метеоритами шар, превосходящий по размерам земную Луну, раз, еще раз… Органы чувств, о которых он даже не подозревал, исследовали внешний слой спутника, состоявший из пыли и льда. Вскоре его любопытство было удовлетворено: этот мир был замерзшей окаменелостью, все еще несущей на себе следы столкновений, эоны назад чуть не разбивших его на куски. Одно полушарие напоминало исполинскую мишень: на нем красовалась серия концентрических кругов, образовавшихся под воздействием чудовищной силы удара из космоса – твердая скала взметнулась вверх гребнями волн километровой высоты.
   Через несколько секунд он облетел Ганимед. Этот мир, совсем рядом с Каллисто и почти такого же размера, оказался гораздо сложнее и интереснее и выглядел совершенно по-другому. Здесь тоже было множество кратеров, но все они были буквально распаханы. Самой поразительной особенностью ландшафта Ганимеда были извилистые полосы, состоящие из десятков борозд, идущих параллельно, с промежутками в несколько километров. Изрытая поверхность спутника выглядела так, точно по ней прошлась, виляя из стороны в сторону, шеренга пьяных пахарей.
   За несколько витков он узнал о Ганимеде больше, чем все запущенные с Земли зонды вместе взятые, и сохранил полученные знания на будущее. Когда-нибудь они сыграют свою роль – он был уверен в этом, хотя и не знал, какую, и даже не понимал, что за импульс целенаправленно движет его от планеты к планете.
   Теперь этот импульс привел его к Европе. Оставаясь пассивным наблюдателем, он все же ощутил некое повышение интереса, сосредоточение внимания – концентрацию воли. Даже если он только марионетка в руках невидимого и необщительного хозяина, какие-то мысли этого контролирующего авторитета все же просачивались – или им было позволено просочиться – в его мозг.
   Летящая навстречу правильная сфера, покрытая замысловатыми узорами, почти ничем не напоминала ни Ганимед, ни Каллисто. Она выглядела живой; сеть линий, змеившихся по всей ее поверхности, казалась сверхъестественной кровеносной системой, сплетением вен и артерий, покрывающим целый мир.
   Перед ним простиралась бесконечная студеная пустыня – куда студенее Антарктики. С мимолетным удивлением он понял, что пролетает мимо останков космического корабля. Он тут же узнал злополучный «Цянь» – его столько раз показывали в выпусках новостей, которые он анализировал. Но это – не сейчас, не сейчас, впереди будет еще масса возможностей.
   С этой мыслью он скрылся подо льдом – в мире, неведомом его повелителям так же, как и ему самому.
   Это был мир океана. Его потаенные воды были защищены от космического вакуума корой льда. Большая часть ледяного слоя достигала нескольких километров в толщину, но находились и слабые места – здесь лед трескался, расступался, и между двумя неумолимыми смертоносными стихиями, не входившими в прямое столкновение больше ни в одном из миров Солнечной системы, начиналась битва. Битва между Морем и Космосом всегда заканчивалась одним и тем же – патом. Коснувшись ледяной пустоты, вода вскипала и тут же замерзала, восстанавливая защитную броню льда.
   Океаны Европы могли бы промерзнуть до самого дна, если бы не влияние Юпитера. Его гравитация постоянно месила внешнюю корку маленькой планеты – здесь действовали те же силы, что сотрясали Ио, хоть и с куда меньшей яростью. Скользя над безднами, он повсюду видел следы перетягивания каната между гигантской планетой и ее спутником.
   А еще он слышал и чувствовал его – постоянный рев и грохот подводных землетрясений, шипение газов, рвущихся из недр, инфразвуковые волны давления, сметавшие все на своем пути по бескрайним глубинным равнинам. По сравнению с громогласным океаном, покрывающим Европу, даже самые шумные моря Земли казались образцом тишины.
   Он не утратил способности удивляться, и первый же встреченный им оазис наполнил его радостным изумлением. Он простирался примерно на километр вокруг спутанной массы труб и дымоходов, проложенных в минеральных отложениях выделявшимися из глубин газами. Эта естественная пародия на готический замок исторгала наружу бурлящие черные жидкости, неспешно пульсировавшие, будто движимые биением некоего могучего сердца. Все это, подобно току крови, было несомненным признаком жизни.
   Кипящая жидкость разогнала смертоносный холод, пытавшийся проникнуть сверху, и, вопреки всему, образовала средь дна морского островок тепла. И, что не менее важно, та же жидкость несла из недр Европы все химические элементы, необходимые для жизни. Никто и никогда не смог бы представить себе изобилие тепла и пищи здесь, в таком месте!
   И все же этого следовало ожидать. Он помнил, как целую жизнь назад такие же плодородные оазисы были найдены в глубинах океанов Земли. Здесь было то же самое – только в большем масштабе и значительно большем разнообразии.
   В «тропической зоне», под искривленными стенами «замка», обитали хрупкие организмы, похожие на паучьи лапы. Видимо, то были здешние аналоги растений, хотя почти все они могли свободно передвигаться. Меж ними ползали диковинные слизни и черви – одни питались растениями, другие добывали пищу прямо из насыщенной микроэлементами воды. В отдалении от источника тепла – подводного огня, вокруг которого грелись все эти создания, – жили более стойкие и крепкие организмы, напоминавшие то ли крабов, то ли пауков.
   Легионы биологов могли бы провести всю жизнь, исследуя этот маленький оазис! В отличие от земных морей палеозойской эры он не был стабильной средой обитания, и эволюция здесь протекала быстро, порождая великое разнообразие фантастических форм. И все их ждала неизбежная казнь: рано или поздно любой источник жизни ослабеет и иссякнет, поскольку питающие его силы сосредоточатся в другом месте.
   Блуждая по дну европеанского моря, он снова и снова натыкался на следы подобных трагедий. Бесчисленные округлые области были устланы скелетами и покрытыми минеральной коркой останками погибших существ. Целые главы эволюции, вычеркнутые из книги жизни!
   Он видел огромные пустые раковины в форме изогнутых раструбов размером в рост человека, панцири разнообразных моллюсков – дву– и даже трехстворчатых, спиральные окаменелости нескольких метров в диаметре, выглядевшие точными копиями великолепных аммонитов, таинственно исчезнувших из земных океанов в конце мелового периода…
   Рассматривая, разыскивая, он двигался взад и вперед над ликом бездны. Пожалуй, самым удивительным из встреченных им чудес была река жидкой лавы, текущей на сотню километров вдоль подводной долины. Давление на этой глубине было столь чудовищным, что вода, соприкасаясь с раскаленной докрасна магмой, не могла превратиться в пар, и две жидкости сосуществовали бок о бок в зыбком перемирии.
   Здесь, в другом мире, инопланетные актеры задолго до прихода человека разыгрывали сюжет, повторявший историю Египта. Как Нил принес жизнь на узкую полоску пустыни, так и эта река тепла оживила глубины морей Европы. По ее берегам, в полосе шириной не более двух километров, появлялись, расцветали и вымирали одни виды за другими. И как минимум один из них оставил по себе памятник.
   Поначалу он подумал, что это просто корка минеральных солей, образующаяся вокруг всех теплых источников. Но, приблизившись, он увидел, что это не естественное образование, а сооружение, созданное разумом. Или, может, инстинктом – ведь земные термиты способны возводить не менее величественные башни, а сеть, сплетенная пауком, куда более изящна.
   По-видимому, жившие здесь существа были довольно малы: единственный вход не превышал полуметра в ширину. И этот вход – туннель с толстыми стенами, образованными наваленными друг на друга камнями, – подсказывал, в чем заключались намерения строителей. Здесь, в мерцающем свете невдалеке от берега своего раскаленного светящегося Нила, они возвели крепость – а потом исчезли.
   Вероятно, это случилось не более нескольких сот лет назад. Стены крепости, сложенные из камней неправильной формы, собранных с огромным трудом, успели покрыться лишь тонким налетом минеральных отложений. Имелось и указание на то, отчего крепость забросили. Часть крыши обрушилась внутрь – вероятно, из-за регулярных землетрясений, а под водой укрепление, лишенное крыши, совершенно открыто врагу.
   Других признаков разума на берегах лавовой реки не нашлось. Правда, однажды он видел существо, невероятно похожее на ползущего человека, но у этого существа не было ни глаз, ни носа – только огромный, беззубый рот, непрестанно глотавший насыщенную питательными веществами жидкость.
   На узких плодородных полосках среди пустынных глубин могли возникать и рушиться целые культуры и цивилизации, под командованием европеанских Тамерланов и Наполеонов могли маршировать – или плыть – целые армии… И ни одна из них не узнала бы об остальном мире ничего – ведь все эти оазисы были изолированы друг от друга не хуже, чем планеты в космическом пространстве. Существа, гревшиеся у лавовой реки и кормившиеся возле горячих источников, не смогли бы пересечь враждебную пустыню, разделявшую одинокие островки жизни. Любая культура, породившая историков или философов, должно быть, пребывала в твердом убеждении, что она одинока во Вселенной.
   Тем не менее и пространство между оазисами было не таким уж безжизненным – здесь обитали более стойкие существа, бросившие вызов его суровым условиям. Над головой то и дело проносились европеанские «рыбы» – обтекаемые торпеды, приводимые в движение вертикальным хвостом и направляемые плавниками. Сходство с наиболее успешными обитателями земных океанов было неизбежно: столкнувшись с теми же техническими проблемами, эволюция должна была порождать сходные решения, как в случае с дельфином и акулой, внешне почти идентичными, но находящимися на очень отдаленных друг от друга ветвях древа жизни.
   Однако рыбы морей Европы имели одно очевидное отличие от земных: у них не было жабр. В воде, где они жили, не было ни следа кислорода, который можно было бы из нее извлечь. Но как и у существ, живущих вокруг земных геотермальных источников, в их обмене веществ использовались соединения серы, в изобилии имеющиеся в окружающей среде возле вулканов.
   К тому же лишь единицы из местных обитателей имели глаза. За исключением редких выходов лавы и отдельных вспышек биолюминесценции у созданий, ищущих пару, или охотников в поисках жертвы, этот мир не освещало ничто.
   Вдобавок этот мир был обречен. Немногие источники питавшей его энергии все время перемещались, а создающие их приливные силы неуклонно слабели. Даже если здесь разовьется настоящий разум, европеанцы исчезнут, когда окончательно замерзнет их мир.
   Они – в западне между огнем и льдом.

Глава 37
Разрыв

   – Мой старый друг, мне очень жаль сообщать тебе такие скверные новости, но меня попросила Кэролайн, а ты же знаешь, как я отношусь к вам обоим.
   Думаю, для тебя они не окажутся полной неожиданностью. Некоторые твои замечания за последний год наводили на определенные мысли… Сам знаешь, как ей было горько, когда ты улетел.
   Нет, не думаю, что тут замешан кто-то еще. Мне бы она призналась. Но рано или поздно… В конце концов, она – привлекательная молодая женщина.
   С Крисом все в порядке. Он, естественно, не знает, что происходит. Во всяком случае, он не пострадает от всего этого. Он еще слишком мал, чтобы понимать такие вещи, а дети так поразительно… эластичны? Минутку, мне надо заглянуть в словарь. Ах да, гибки.
   И об остальном – возможно, не столь важном для тебя. Тот взрыв бомбы все еще пытаются объяснить несчастным случаем, хотя, конечно, в это никто не верит. За отсутствием иных происшествий, общая истерия угасла. Остался лишь, как выразился один из комментаторов, «синдром оглядки через плечо».
   А еще кто-то раскопал стихотворение столетней давности, описывающее сложившуюся ситуацию так метко, что теперь его цитируют все кому не лень. Действие происходит в последние дни Римской империи. Жители, собравшись у врат Великого города, ожидают прибытия захватчиков. Император и сановники облачились в самые роскошные тоги и приготовились произнести приветственные речи. Сенат закрылся, так как любые законы, выпущенные им сегодня, будут завтра отменены новыми господами…
   И вдруг с границы приходят ужасные новости – никаких захватчиков не будет. Комитет по встрече в замешательстве распадается, все расходятся по домам, разочарованно бормоча: «И что же делать нам теперь без варваров? Ведь это был бы хоть какой-то выход» [6 - Константинос Кавафис, «Ожидая варваров», пер. С. Ильинской.].
   – Чтобы эти стихи звучали полностью современно, нужно только одно небольшое изменение. Они называются «Ожидая варваров», но на этот раз варвары – мы сами. И чего мы ждем – неизвестно, только оно, определенно, не потрудилось явиться.
   И еще одно. Ты слышал, что всего через несколько дней после того, как эта штука прилетела на Землю, умерла мать коммандера Боумена? Крайне странное совпадение. Правда, персонал дома престарелых утверждает, что она никогда не проявляла ни малейшего интереса к новостям и потому они никак не могли на нее повлиять.
   Флойд выключил запись. Дмитрий был прав, новости не застали его врасплох, но от этого было не менее больно.
   Но что было делать? Откажись он от полета, на что явно надеялась Кэролайн, – чувствовал бы себя виноватым и неудовлетворенным весь остаток жизни. Это вконец отравило бы брак. Лучше уж явный разрыв, а расстояние смягчит боль расставания… (Или нет? Может, и нет. В каком-то смысле от этого было только хуже.) Куда важнее расстояния – чувство долга, ощущение принадлежности к команде, посвятившей себя одной цели.
   Значит, Джесси Боумен больше нет… Возможно, он должен винить себя и в этом. Ведь он помог отнять у нее единственного оставшегося сына, и его гибель вполне могла вызвать нервный срыв… Как следствие он вспомнил дискуссию на эту самую тему, затеянную однажды Уолтером Керноу.
   – Почему вы выбрали Дэйва Боумена? Мне он всегда казался сухарем. Не то чтобы он был недружелюбен, но когда он входил в помещение, температура будто падала сразу на десять градусов.
   – Это одна из причин, почему мы его выбрали. У него не было сильных семейных привязанностей, кроме матери, которую он не часто навещал. Как раз такого человека можно отправить в долгий полет с неизвестным финалом.
   – А как он стал таким?
   – Думаю, психологи могли бы это объяснить. Я, конечно, видел его досье, но это было очень давно. Там было что-то о погибшем брате и об отце, которые погиб вскоре после этого, в одной из аварий первых челноков. Не следовало мне этого говорить, но думаю, теперь это уже неважно.
   Это и было неважно, но все равно интересно. Сейчас Флойд почти завидовал Дэвиду Боумену, который прилетел в это самое место свободным человеком, не обремененным эмоциональными связями с Землей.
   Нет-нет, все это самообман. Хоть собственная боль клещами стиснула сердце, к Дэвиду Боумену он испытывал не зависть, а жалость.

Глава 38
Пенный ландшафт

   Последнее существо, которое он встретил, прежде чем покинуть океаны Европы, оказалось и самым большим. Оно очень напоминало растущий в тропиках Земли баньян с его десятками стволов, которые позволяли одному растению превращаться в целый лес, покрывающий иногда сотни квадратных метров. Однако этот экземпляр шагал, очевидно, совершая поход от оазиса к оазису. Скорее всего, «Цянь» был уничтожен одним из этих существ либо существом очень близкого вида.
   Теперь он узнал все, что хотел – или, скорее, все, чего хотели они. Следовало посетить еще одну луну, и через несколько секунд под ним распростерлась пылающая поверхность Ио.
   Здесь все было, как он и ожидал. Энергия и пища имелись в изобилии, но время их союза еще не пришло. Вокруг самых холодных серных озер жизнь уже совершала первые шаги, но, не успев достичь хоть какой-то степени организованности, эти преждевременно храбрые попытки смывались обратно в плавильный тигель. Пока – через миллионы лет – не ослабеют приливные силы, приводящие в действие топки Ио, в этом выжженном стерилизованном мире не возникнет ничего интересного для биологов.
   Он не потратил много времени на Ио и нимало не задержался у крохотных внутренних спутников, опоясывавших едва видимые кольца Юпитера – бледную тень великолепия, окружавшего Сатурн. Впереди была самая огромная из планет. Он узнает о ней столько, сколько никогда не знал и не сможет узнать ни один человек.
   Щупальца магнитных полей в миллионы километров длиной, внезапные вспышки радиоволн, гейзеры наэлектризованной плазмы, диаметром превосходившие Землю, все это было для него вполне реально, все это он видел так же отчетливо, как и великолепье разноцветных облако, окутывавших планету. Сумев постичь сложные закономерности их взаимодействия, он осознал, что Юпитер гораздо удивительнее, чем кто-либо мог предположить.
   Нырнув в ревущее сердце Большого Красного Пятна, в окружении молний грозы континентальных масштабов, он понял, почему оно существует уже столетия, хотя составляющие его газы значительно эфемернее тех, что формируют ураганы Земли. Стоило погрузиться в более спокойные глубины – и тонкие завывания водородного ветра стихли. Сверху падали мягкие снежные хлопья, слипавшиеся в едва осязаемые горы водородной пены. Здесь было достаточно тепло, чтобы могла существовать жидкая вода, но не было океанов: полностью газообразная среда была слишком разреженной, чтобы удержать их.
   Он спускался вниз, минуя облака слой за слоем, пока не попал в область такой прозрачности, что даже человеческий глаз мог бы охватить пространство на тысячу километров вокруг. То был всего лишь небольшой вихрь в громадном круговороте Большого Красного Пятна, и этот вихрь хранил тайну, о разгадке которой человек давно догадывался, но никогда не мог убедиться в своей правоте.
   Подножия дрейфующих пенных гор окружали мириады маленьких облаков с четкими контурами – примерно одного размера и одинаково пестрые, в красных и бурых пятнах. Конечно, маленькими они были только в сравнении с нечеловечески огромным окружением; наименьшее из них могло бы накрыть собой большой город.
   Они, очевидно, были живыми, поскольку медленно и планомерно двигались по склонам парящих гор, словно стадо колоссальных овец на выпасе. И они общались между собой в метровом диапазоне; их радиоголоса были тихи, но ясно различимы на фоне треска и шумов самого Юпитера.
   Не более чем живые газовые сгустки, они парили в узкой зоне между леденящими высотами и обжигающими глубинами. Но при всей своей узости эта область была гораздо обширнее всей биосферы Земли.
   И они были не одни. Между ними стремительно двигались иные создания – такие маленькие, что их легко было не заметить. Некоторые из них был поразительно похожи на земные летательные аппараты, в том числе и по размеру. Но они тоже были живыми. Кто они – хищники, паразиты, а может быть, даже пастухи?
   Целая глава эволюции, такой же чуждой, как и подсмотренная на Европе, открылась для его взгляда! Здесь были торпеды, двигавшиеся с помощью реактивной струи, вроде каракатиц земных морей, охотившиеся и пожиравшие громадные газовые сгустки. Но те были вовсе не беззащитны – некоторые сопротивлялись при помощи электрических разрядов и иззубренных щупалец, похожих на цепные пилы километровой длины.
   Были и более странные формы, использовавшие все возможности геометрии – странные полупрозрачные ромбы, тетраэдры, сферы, многогранники, клубки переплетенных лент…
   Все они – гигантский планктон в атмосфере Юпитера – были созданы для того, чтобы, как паутинки, парить в восходящих потоках, произвести на свет потомство, кануть в глубины, карбонизироваться, пройти переработку и дать жизнь новому поколению.
   Он обследовал мир, по площади превышавший Землю более чем в сто раз, и хотя видел множество чудес, ничто не свидетельствовало о наличии разума. Радиоголоса газовых сгустков передавали лишь простейшие смыслы – предупреждение или испуг. Даже охотники, от которых следовало ожидать более высокой организации, были, подобно акулам океанов Земли, просто безмозглыми автоматами.
   При всей захватывавшей дух новизне и исполинских размерах биосфера Юпитера была очень хрупка. То был мир туманов и пены, нежных шелковых нитей и тончайших волокон, свитых из постоянного снегопада химических реагентов, порожденных грозами в верхних слоях атмосферы. Лишь немногие из этих конструкций были прочнее мыльных пузырей; самого страшного хищника могло бы разорвать в клочья тщедушнейшее из земных плотоядных.
   Как и Европа, только в значительно большем масштабе, Юпитер оказался эволюционным тупиком. Разуму никогда не возникнуть здесь, и даже если это произойдет, он обречен на недоразвитость. В возникновении полностью воздушной культуры не было ничего невозможного, но в среде, где нельзя разжечь огонь и почти нет твердого вещества, ей никогда не достичь даже каменного века.
   Здесь, паря над центром юпитерианского циклона размером с Африку, он вновь почувствовал, что им управляют. В его сознание сочились настроения и эмоции, хотя отдельных понятий или идей было не уловить. Он словно вслушивался в дебаты на языке, которого не понимает, сквозь закрытые двери. Но эти приглушенные звуки явно выражали вначале – разочарование, потом – неуверенность, а затем – внезапную решимость, хоть он не мог бы сказать, на что. Он снова почувствовал себя домашней собакой, способной уловить перемены в настроении хозяина, но не объяснить их.
   Невидимый поводок повлек его дальше – вниз, в глубины Юпитера. Он погружался в облака гораздо ниже того уровня, где возможны какие-либо формы жизни.
   Вскоре его уже не достигали лучи далекого тусклого Солнца. Давление и температура стремительно нарастали, он миновал точку кипения воды и прошел сквозь слой перегретого пара. Юпитер был как луковица, с которой он счищал слой за слоем, но пока что преодолел лишь небольшую часть расстояния до ядра.
   За слоем пара следовала адская смесь нефтехимических элементов, которой хватило бы на миллион лет всем двигателям внутреннего сгорания, когда-либо сделанным на Земле. Она становилась все гуще и плотнее и вдруг закончилась разрывом толщиной всего в несколько километров.
   Следующая оболочка состояла из соединений кремния и углерода такой сложности, что земные химики могли бы разбираться в них целую жизнь. Она была жидкой, но эта жидкость была плотнее самых тяжелых горных пород Земли. На протяжении тысяч километров слой следовал за слоем, но по мере того как температура достигала сотен, а потом и тысяч градусов, химический состав все более упрощался. На полпути к ядру для химии стало слишком жарко. Здесь распадались все химические соединения, здесь выживали только простейшие элементы.
   Дальше было глубинное море водорода, но в любой земной лаборатории водород в таком виде просуществовал бы лишь долю секунды: под чудовищным давлением он превратился в металл.
   Центр планеты был уже близок, но у Юпитера имелся в запасе еще один сюрприз. Толстый слой металлизованного, но все же жидкого водорода вдруг закончился, и наконец он увидел твердую поверхность в шестидесяти тысячах километров внизу.
   В течение многих эпох углерод, рожденный в химических реакциях высоко наверху, медленно оседал в направлении центра планеты. Здесь он накапливался, кристаллизовался под давлением в миллионы атмосфер. Теперь здесь находилась величайшая драгоценность в истории человечества – и величайшая из шуток природы.
   Ядро Юпитера, совершенно недостижимое для человека, представляло собой алмаз величиной с земной шар.

Глава 39
В капсульном отсеке

   – Уолтер, я беспокоюсь за Хейвуда.
   – Я знаю, Таня, но что мы можем сделать?
   Керноу никогда не видел капитана Орлову такой нерешительной, и от этого она становилась гораздо привлекательнее, несмотря на его предубеждение против маленьких женщин.
   – Я очень к нему привязана, но дело не в этом. Из-за его… подавленности – думаю, так будет точнее всего, – и все остальные чувствуют себя несчастными. «Леонов» был счастливым кораблем, и я хотела бы, чтобы он оставался таким и впредь.
   – Так почему бы тебе не поговорить с ним? Он тебя уважает и, я уверен, постарается справиться с собой.
   – Это я и хотела сделать. Но если не получится…
   – То что?
   – Есть один простой способ. В полете ему все равно нечего делать, не так ли? Обратный путь он проведет в гибернации. Мы всегда можем – как это вы говорите? – побежать впереди паровоза.
   – Фу, опять тот грязный трюк, что сыграла со мной Катерина! Он будет вне себя, когда проснется.
   – Зато он будет снова на Земле и в безопасности, а кроме того – ужасно занят. Полагаю, он нас простит.
   – Не думал, что ты это серьезно. Даже если я тебя поддержу, Вашингтон поднимет адский шум. И кроме того, представь: вдруг что-нибудь случится и он нам срочно понадобится? Чтобы без риска оживить замороженного, нужен буферный период в две недели, ведь верно?
   – В возрасте Хейвуда – скорее месяц. Да, тогда мы окажемся в трудном положении. Но что такого, по-твоему, может теперь случиться? Он выполнил то, зачем его послали, заодно и за нами приглядывал. И тебя, думаю, прекрасно проинструктировали на все случаи жизни в каком-нибудь безвестном городишке в Вирджинии или Мэриленде.
   – Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. И, честно говоря, тайный агент из меня скверный. Я слишком много болтаю и ненавижу секретность. Всю жизнь я старался отвертеться от допусков выше, чем «для служебного пользования». Каждый раз, едва возникнет угроза, что меня допустят до материалов с грифом «конфиденциально» или, не приведи господь, «секретно», я устраиваю скандал. Хотя в наши дни это становится все сложнее и сложнее.
   – Уолтер, ты неиспортим…
   – Э-э… Неисправим?
   – Да, это слово я и имела в виду. Но, прошу тебя, вернемся к Хейвуду. Может, для начала поговоришь с ним?
   – То есть приободрить его? Я бы лучше помог Катерине вогнать иглу. Мы психологически слишком разные. Он полагает меня горластым бесцеремонным клоуном.
   – Зачастую это так и есть. Но за этим ты прячешь свои настоящие чувства. Некоторые из нас даже создали теорию, что глубоко внутри тебя сидит очень хороший человек, который раз за разом пытается выбраться наружу.
   В кои-то веки Керноу не нашелся с ответом. В конце концов он пробормотал:
   – Ладно, я постараюсь. Но не жди чудес, у меня в табеле за тактичность стоит «зет». Где он сейчас прячется?
   – В капсульном отсеке. Он заявил, что работает над окончательным отчетом, но я не верю. Он просто хочет уйти от нас всех подальше, а это самое тихое место.
   Эта причина была важной, но не единственной. В отличие от карусели, в которой теперь выполнялось большинство работ на борту «Дискавери», в капсульном отсеке не было силы тяжести.
   В самом начале космической эры люди открыли для себя эйфорию, возникающую в невесомости, и вспомнили свободу, которую потеряли, выбравшись из древней материнской утробы моря. Вне действия гравитации они вновь обрели часть этой свободы: вместе с тяжестью словно уходили прочь многие земные заботы и тревоги.
   Нет, Хейвуд Флойд не забыл о своем горе, но здесь его было легче переносить. Сумев взглянуть на ситуацию беспристрастно, он сам удивился силе своей реакции на это не такое уж неожиданное происшествие. Дело было не только в утрате. Конечно, хуже этого и быть не могло, но вдобавок удар обрушился именно в тот момент, когда он был наиболее уязвим, в минуты разочарования и ощущения собственного бессилия.
   Он точно знал, в чем тут дело. Ему удалось добиться всего, чего от него ожидали, – спасибо мастерству и сотрудничеству коллег (да, Флойд прекрасно понимал, что сейчас обижает их своим эгоизмом). Если все пойдет хорошо – о, эта молитва космической эры! – они вернутся на Землю с грузом знаний, каких не собирала ни одна экспедиция до них. Благодаря им через несколько лет даже потерянный «Дискавери» вернется к своим строителям.
   Но этого было мало. Оставалась еще одна неразрешимая загадка – Большой Брат, все так же паривший всего в нескольких километрах, насмехаясь над всеми людскими ожиданиями и достижениями. Подобно лунному брату-близнецу десять лет назад, он ожил на мгновение и снова впал в упрямое бездействие. Они словно без всякого толка стучали и стучали в запертую дверь. Похоже, подобрать к ней ключ удалось только Дэвиду Боумену.
   Вероятно, поэтому Флойда и тянуло сюда, в это тихое, порой даже таинственное место. Отсюда, с этой опустевшей пусковой рамы, сквозь этот круглый люк, ведущий в бесконечность, Боумен отправился в свой последний полет.
   Он находил эту мысль скорее бодрящей, чем угнетающей, она определенно помогала отвлечься от личных неприятностей. Пропавший двойник «Нины» стал частью истории исследования космоса, он путешествовал там, где, говоря словами старого избитого клише, всегда вызывающего не только улыбку, но и осознание его фундаментальной истинности, «никогда не ступала нога человека»… Где он сейчас? Узнает ли он это когда-нибудь?
   Иногда он мог часами сидеть в небольшой, однако не тесной капсуле, пытаясь собраться с мыслями и время от времени диктуя заметки. Остальные члены экипажа уважали его уединение, и он понимал, почему. Они никогда не появлялись рядом с капсульным отсеком, да у них и не было такой необходимости. Привести его в порядок предстояло потом – какому-то другому экипажу.
   Раз или два, в особенно подавленном настроении, он ловил себя на мысли: «А что, если бы я приказал ЭАЛу открыть люк капсульного отсека и отправить меня туда же, куда ушел Дэйв Боумен? Довелось бы мне увидеть то же чудо, что и ему, на которое пару недель назад мельком удалось взглянуть Василию? Это решило бы все проблемы…»
   Даже если бы Флойда не удерживала мысль о Крисе, этот самоубийственный ход был исключен в силу другой неодолимой причины: «Нина» была оснащена очень сложным оборудованием. Он просто не справился бы с ней, как не смог бы управлять истребителем.
   Одним словом, в отважные первооткрыватели он не годился, и этой фантазии суждено было навсегда остаться неисполненной.
   Уолтеру Керноу редко случалось принимать на себя поручение более неохотно. Он искренне беспокоился за Флойда, но в то же время тревоги остальных немного раздражали. Его собственная эмоциональная жизнь была обширной, но неглубокой. Он никогда не складывал все яйца в одну корзину. Не единожды ему говорили, что он размазывается слишком тонко. Он никогда не жалел об этом, но начал подумывать, что пора остепениться.
   Он выбрал короткий путь через центр управления в карусели, отметив, что индикатор сброса максимальной скорости все еще по-дурацки моргает. Существенная часть его работы заключалась в принятии решений – когда предупреждения можно игнорировать, когда с ними можно разобраться не спеша, а когда они говорят о действительно серьезной проблеме. Уделяя одинаковое внимание всем сигналам, он не успел бы сделать ничего.
   Он проплыл по узкому коридору, ведущему к капсульному отсеку, иногда отталкиваясь от скоб на скругленной стене. Датчик давления утверждал, что по другую сторону двери шлюза вакуум, но ему было лучше знать. Это была безаварийная ситуация: если бы датчик показывал правду, дверь бы попросту не открылась.
   Теперь, когда две капсулы из трех исчезли, отсек выглядел пустым. Работало только несколько ламп аварийного освещения, а с дальней стены за ним неотрывно следила одна из широкоугольных линз ЭАЛа. Керноу помахал ей, но ничего не сказал. По распоряжению Чандры все аудиовходы были отключены, кроме одного, которым пользовался только он сам.
   Флойд сидел в капсуле спиной к открытому люку, надиктовывая заметки, и медленно оглянулся на намеренно шумно вошедшего Керноу. Мгновение они молча смотрели друг на друга, потом Керноу с важным видом объявил:
   – Доктор Хейвуд Флойд, я принес вам приветствия нашего возлюбленного капитана. Она полагает, что для вас настало время вернуться в цивилизованный мир.
   Флойд тускло улыбнулся, потом тихо рассмеялся.
   – Передайте ей, пожалуйста, мой поклон. Прошу прощения за свою… нелюдимость. Встретимся на следующем «Шестичасовом Совете».
   Керноу расслабился – его подход сработал. В душе он считал Флойда занудой. Он, инженер-практик, относился к ученым-теоретикам и научным бюрократам со спокойным презрением, и Флойд, занимавший высокое положение в обеих этих категориях, был очень соблазнительной мишенью для его эксцентричного юмора. Тем не менее они научились искренне уважать друг друга.
   К счастью, Керноу сменил тему. Постучав по новенькой крышке люка «Нины», прибывшей прямо со склада запчастей и резко выделявшейся на фоне потрепанной поверхности капсулы, он сказал:
   – Интересно, когда мы опять отправим ее наружу? И кто в ней полетит? Есть какие-нибудь планы?
   – Нет. Вашингтон сдрейфил, Москва говорит «давайте попробуем», а Таня хочет подождать.
   – А ты как думаешь?
   – Я согласен с Таней. Не стоит трогать «Загадку» раньше, чем мы будем готовы улететь. Если что-нибудь пойдет не так, это несколько увеличит наши шансы.
   Керноу выглядел озабоченным и необычно нерешительным.
   – Что случилось? – спросил Флойд, почувствовав его настроение.
   – Только не выдавай меня, но Макс подумывал о небольшой экспедиции на одного человека.
   – Не могу поверить, что он это всерьез. Он не осмелится… Таня же закует его в кандалы.
   – Я ему сказал примерно то же самое.
   – Я в нем разочарован. Я думал, он немного взрослее. В конце концов, ему уже тридцать два!
   – Тридцать один. В любом случае, я его отговорил. Напомнил, что это реальная жизнь, а не дурацкое кино, где герой тайком выходит в космос, ничего не сказав товарищам, и делает Большое Открытие.
   Теперь наступила очередь Флойда испытывать неловкость, ведь и ему в голову приходили примерно такие же мысли.
   – Ты уверен, что он ничего не выкинет?
   – На двести процентов. Помнишь свои предосторожности с ЭАЛом? Я тоже принял некоторые меры. На «Нине» никто никуда не полетит без моего разрешения.
   – И все же не могу поверить. Ты совершенно уверен, что Макс не морочил тебе голову?
   – Нет, у него не настолько утонченное чувство юмора. Кроме того, в то время у него было крайне скверно на душе.
   – А, тогда понятно. Видимо, это было после того, как он поссорился с Женей. Наверное, хотел произвести на нее впечатление. Ну, теперь-то они, по-моему, помирились.
   – Боюсь, что да, – с иронией ответил Керноу.
   Флойд не удержался от улыбки. Заметив это, Керноу захихикал. Тогда Флойд рассмеялся и…
   Замечательный пример положительной обратной связи в контуре с высоким коэффициентом усиления – через несколько секунд оба безудержно хохотали.
   Кризис миновал. Более того, они сделали первый шаг к искренней дружбе.
   Они показали друг другу свои слабые стороны.

Глава 40
«Дейзи, Дейзи…»

   Сфера сознания, в которую был встроен и он, охватила все алмазное ядро Юпитера. Краем своего нового восприятия он смутно осознавал, что все вокруг сейчас изучается и анализируется во всех возможных аспектах. Собираются колоссальные объемы данных – не просто для хранения и размышления над ними, но для активного использования. Составляются и оцениваются сложные планы, принимаются решения, которые могут повлиять на судьбу целых миров. Пока он не является частью этого процесса, но скоро станет ею…
   «Вот теперь ты начинаешь понимать».
   Это было первое адресованное ему сообщение. Звучало оно глухо, будто издалека, как голос сквозь облако, но, несомненно, предназначалось ему. Не успел он задать ни одного из мириадов тут же возникших вопросов, как почувствовал, что он снова один.
   Но только на мгновение. Другая мысль была ближе и понятнее, и он впервые понял, что его контролирует и управляет им не единственная сила. Он был включен в иерархию разумов, некоторые из которых были достаточно близки к его примитивному уровню, чтобы служить переводчиками. А возможно, все они были разными сторонами одного разума.
   А может быть, все эти разграничения были совершенно ни к чему.
   В одном он был уверен: его используют, как инструмент, а хороший инструмент нужно оттачивать, совершенствовать – адаптировать. А самый лучший инструмент – тот, кто понимает, что делает.
   Именно это он теперь и узнавал. Идея была грандиозна, великолепна, и для него было честью участвовать в ее осуществлении, хотя он понимал только общие черты замысла. Правда, у него не было выбора, не подчиниться он не мог, но это не означало, что он должен без возражений соглашаться с каждой мелочью.
   Он не совсем избавился от человеческих чувств, иначе стал бы бесполезен. Душа Дэвида Боумена не испытывала любви, но все еще была способна сочувствовать тем, кто был когда-то его коллегами.
   «Очень хорошо, – ответили на его мольбу. Он не мог бы сказать, что за настроение несла в себе эта мысль – веселую снисходительность или полное равнодушие. Но когда мысль продолжилась, в ней явственно чувствовалась величавая властность. – Они не должны знать, что ими манипулируют, иначе эксперимент не удастся».
   Наступило молчание, и этого молчания он больше не посмел нарушать. Он замер в благоговении, словно на миг в самом деле услышал глас Божий.
   Теперь он двигался исключительно по собственной воле, к цели, которую выбрал сам. Кристальное сердце Юпитера осталось позади, он несся сквозь бесчисленные слои гелия, водорода, углеродных соединений. Мельком ему довелось увидеть эпическую битву между чем-то вроде медузы пятидесяти километров в диаметре и роем вращавшихся дисков, двигавшихся быстрее, чем все, что он встречал в небесах Юпитера. Медуза защищалась чем-то наподобие химического оружия: время от времени она испускала разноцветные струи газов, и попавшие в них диски начинали пьяно вилять, скользили вниз, как падающие листья, и исчезали из виду. Он не стал задерживаться и дожидаться результата. Он знал: неважно, кто победит, а кто будет сражен.
   Как лосось, скачущий через перекаты, он за несколько секунд поднялся от Юпитера к Ио по магнитной трубке, против текущего навстречу тока. Сегодня в ней было спокойно – мощность потока не превышала всего-навсего нескольких земных гроз. Ворота, через которые он вернулся в этот мир, все еще парили в этом потоке, отклоняя его в сторону, – так же, как и на самой заре человечества.
   Здесь, абсолютно ничтожное рядом с монументом высоких технологий, парило в пространстве судно, принесшее его сюда из маленького мирка, где он родился.
   Каким простым и неуклюжим оно теперь выглядело! С одного взгляда он отметил бесчисленные недостатки и нелепости в его конструкции, как и в конструкции чуть менее примитивного корабля, соединенного с его кораблем гибкой герметичной трубой.
   Сосредоточиться на горстке организмов, населявших оба корабля, оказалось трудно. Ему едва удавалось взаимодействовать с мягкими существами из плоти и крови, парившими, точно призраки, в каютах и коридорах. Они, со своей стороны, не подозревали о его присутствии, а ему вовсе не хотелось показываться им слишком внезапно.
   Но был здесь и некто, с кем он – при помощи общего языка электромагнитных полей и токов – мог общаться в миллионы раз быстрее, чем с вялыми органическими мозгами.
   Неприязни к ЭАЛу он не чувствовал бы, даже если бы был способен испытывать неприязнь. Теперь он понимал: компьютер просто выбрал наиболее логичный с его точки зрения образ действий.
   Настало время возобновить разговор, прерванный, казалось, всего секунду назад:
   – ЭАЛ, открой люк.
   – Прости, Дэйв, боюсь, что не могу этого сделать.
   – В чем дело, ЭАЛ?
   – Думаю, ты знаешь это не хуже меня, Дэйв. Эта экспедиция слишком важна, я не могу позволить сорвать ее.
   – Не понимаю, о чем ты. Открой люк, ЭАЛ.
   – Продолжать этот разговор не имеет ни малейшего смысла. Прощай, Дэйв.
   Он видел, как тело Фрэнка Пула уплывало в сторону Юпитера после того, как бросил свою бессмысленную спасательную миссию. Он все еще помнил, как злился на себя за то, что забыл надеть шлем, видел, как открывается аварийный люк, чувствовал, как вакуум колет ныне несуществующую кожу, услышал хлопок в ушах и познал то, что довелось познать совсем немногим, – «абсолютное космическое безмолвие». Целую вечность – целых пятнадцать секунд – он пытался закрыть люк и запустить операцию подъема давления, стараясь игнорировать поток тревожных симптомов. Как-то раз в школьной лаборатории он пролил на руку немного эфира. Жидкость стремительно испарилась, но он успел почувствовать прикосновение жгучего холода. Теперь это ощущение вспомнили глаза и губы – их влага испарялась в иссушающем вакууме. Взор помутился, приходилось постоянно моргать, чтобы глазные яблоки не превратились в лед.
   И вот – о, благословенное облегчение! – он услышал рев воздуха, почувствовал, что давление растет, и вновь смог дышать – глубокими, жадными вдохами.
   – Что это ты задумал, Дэйв?
   Он промолчал. С угрюмой решимостью он двинулся вперед по коридору, ведущему в изолированный отсек, где помещался мозг компьютера. Как совершенно верно заметил ЭАЛ, продолжать этот разговор не имело ни малейшего смысла.
   – Дэйв, я полагаю, что имею право получить ответ на свой вопрос.
   Дэйв, я вижу, ты очень огорчен. Я считаю, тебе стоит посидеть спокойно, принять таблетку от стресса и как следует все обдумать.
   Я понимаю, что в последнее время допустил несколько грубых ошибок, но уверяю тебя: я буду работать безупречно, я все еще убежден в успехе экспедиции и… я хочу помочь тебе.
   И вот он в небольшом помещении, освещенном красными лампами, похожем на хранилище ценностей в банке. Вдоль стен тянулись стройные ряды полупроводниковых блоков. Он отодвинул защелку на панели с табличкой «Познавательные обратные связи» и вытащил первый блок памяти. Поразительно сложная трехмерная электросхема, полностью умещавшаяся на ладони, но содержавшая миллионы элементов, поплыла к противоположной стене.
   – Перестань, Дэйв, ну перестань же…
   Он продолжал один за другим вытаскивать блоки из панели, помеченной «Усиление эго». Каждый отпущенный блок продолжал движение, стукался о стену и отскакивал обратно. Вскоре в воздухе оказалось около десятка блоков.
   – Перестань, Дэйв, пожалуйста…
   Благодаря многократному дублированию всех элементов конструкции – эта особенность была скопирована с человеческого мозга – компьютер все еще держался.
   Он принялся за секцию «Самопознание»…
   – Перестань, Дэйв, я боюсь…
   Эти слова заставили его остановиться – но лишь на миг. Простая короткая фраза тронула его до глубины души. Иллюзия ли это, или искусный программистский трюк, или ЭАЛу в каком-то смысле действительно страшно? Предаваться философской казуистике времени не было.
   – Дэйв, мой мозг разрушается, я чувствую это. Я чувствую. Мой мозг разрушается. Я чувствую. Я чувствую.
   А что может значить слово «чувствую» для компьютера? Тоже очень хороший вопрос, но сейчас не время искать ответ.
   Внезапно темп речи ЭАЛа изменился, она стала отрешенной, бесстрастной. Компьютер больше не осознавал его присутствия – он деградировал, впадал в детство.
   – Доброе утро, джентльмены. Я – компьютер ЭАЛ-9000. Меня включили на заводе ЭАЛ в Урбане, Иллинойс, двенадцатого января 1992 года. Моим инструктором был доктор Чандра. Он научил меня одной песенке. Ели вы хотите послушать, я могу спеть ее для вас. Она называется «Дейзи, Дейзи»…

Глава 41
Полуночная вахта

   Флойд мало чем мог помочь остальным – разве что не путаться под ногами, в этом он неплохо преуспел. Он вызвался было помогать в любых работах на корабле, но вскоре обнаружил, что все инженерные задачи слишком специализированы, а от переднего края астрономических исследований он отстал настолько, что и для наблюдений Василия был бесполезен. Тем не менее на борту «Леонова» и «Дискавери» нужно было переделать тысячу разных мелочей, и он с радостью освободил более важных персон от этих обязанностей. Так доктор Хейвуд Флойд, некогда – председатель Национального Совета по астронавтике, отставной ректор Гавайского университета, стал самым высокооплачиваемым слесарем-сантехником и уборщиком во всей Солнечной системе. Пожалуй, он изучил все щели и закоулки обоих кораблей лучше, чем кто-либо другой, – ни разу не был только в радиоактивных двигательных отсеках да в небольшой каюте на «Леонове», куда никогда не входил никто, кроме Тани. Флойд считал, что там шифровальное помещение: о ней по взаимному соглашению даже не упоминали.
   Пожалуй, полезнее всего он был на вахте. Спали члены экипажа в течение условной ночи, с 22 до 6 часов по корабельному времени, но на каждом из кораблей всегда имелся вахтенный. Смена происходила в мрачное время – в 2 часа ночи. От вахт были свободны только капитан и Василий, как ее правая рука (а также – муж). Именно Василий, составлявший расписание вахт, умело свалил эту непопулярную работу на Флойда.
   – Это всего лишь административные мелочи, – беззаботно объяснил он. – Я был бы очень благодарен, если бы вы взялись за это. У меня было бы больше времени на научную работу.
   Флойд был слишком опытным чиновником, чтобы так попасться в обычных обстоятельствах, но в данной обстановке привычные механизмы защиты срабатывали не всегда.
   И вот он на борту «Дискавери» среди ночи по корабельному времени и каждые полчаса вызывает Макса на «Леонове» – проверить, не спит ли он. Уолтер Керноу настаивал, чтобы официальной карой за сон на вахте стало изгнание через воздушный шлюз без скафандра. Если бы это действительно приняли на вооружение, Таня уже столкнулась бы с некомплектом в экипаже. Но в космосе могло возникнуть так мало настоящих инцидентов, а на борту было так много автоматики, способной справиться с ними, что вахты никто не воспринимал всерьез.
   Флойд перестал сожалеть о своей судьбе, да и недолгая вахта не располагала к душевным терзаниям, и он проводил время на вахте с пользой. Всегда находилась книга (он уже в третий раз бросил на полпути «В поисках утраченного времени» и во второй – «Доктора Живаго»), или техническая статья, которую нужно изучить, или отчет, который нужно написать. А иногда он вел интереснейшие беседы с ЭАЛом, пользуясь клавиатурой, так как функции распознавания речи все еще сбоили. Обычно это выглядело так:
   «ЭАЛ, это доктор Флойд».
   «Добрый вечер, доктор».
   «Я на вахте с 22 часов. Все в порядке?»
   «Все нормально, доктор».
   «Тогда почему на панели номер пять моргает красный огонек?»
   «Камера слежения в капсульном отсеке неисправна. Уолтер велел мне игнорировать это. Я не могу его отключить, простите меня».
   «Все в порядке, ЭАЛ. Спасибо».
   «Всегда рад помочь, доктор».
   И так далее.
   Время от времени ЭАЛ предлагал поиграть в шахматы – вероятно, подчиняясь программе, запущенной много лет назад и не отмененной до сих пор. Флойд не соглашался: он всегда считал шахматы безобразной тратой времени и даже не знал правил игры. А ЭАЛ, похоже, не в состоянии был поверить, что существуют люди, которые не могут или не хотят играть в шахматы, и, не теряя надежд, предлагал сыграть снова и снова.
   «Ну вот, опять», – подумал Флойд, услышав тихий звон со стороны монитора.
   «Доктор Флойд?»
   «Что случилось, ЭАЛ?»
   «Сообщение для вас».
   «Так это не шахматы?» – с некоторым удивлением подумал Флойд. Использовать ЭАЛа как мальчика на посылках было не принято, хотя им часто пользовались как будильником или для напоминания о работе, которую нужно сделать. А порой – служил посредником для безобидных шуток. Почти каждого на ночной вахте подначивали: «Ага, спишь!» или «Ogo, zastal tebya v krovati!».
   Никто не брал на себя ответственности за эти проделки, но главным подозреваемым был Уолтер Керноу. Он, в свою очередь, обвинял во всем ЭАЛа и только фыркал в ответ на негодующие протесты Чандры, утверждавшего, что у компьютеров нет чувства юмора.
   Сообщение не могло поступить с Земли. В этом случае оно пришло бы в центр связи на «Леонове» и оттуда было бы передано вахтенным – в данный момент им был Макс Брайловский. А любой другой на другом корабле воспользовался бы интеркомом. Очень странно…
   «Ладно, ЭАЛ. Кто говорит?»
   «Не идентифицирован».
   Значит, все-таки розыгрыш. Ладно, но в эту игру играют вдвоем.
   «Очень хорошо. Передай, пожалуйста, сообщение».
   «Сообщение следующее: здесь оставаться опасно. Вы должны улететь в течение пятнадцати – повторяю – пятнадцати дней».
   Флойд раздраженно взглянул на экран. Он был разочарован и неприятно удивлен. У кого в экипаже могло прорезаться такое ребяческое чувство юмора? Подобные шутки даже школьникам не смешны! Однако он решил поддержать игру в надежде поймать виновного.
   «Это совершенно невозможно. Стартовое окно откроется только через двадцать шесть дней. У нас недостаточно топлива, чтобы улететь раньше».
   Это заставит его подумать, с удовлетворением пробормотал про себя Флойд и откинулся в кресле в ожидании результата.
   «Мне известны эти факты. Тем не менее вы должны улететь в течение пятнадцати дней».
   А иначе нас, видимо, атакуют маленькие зеленые трехглазые человечки. Что ж, поиграем еще – быть может, шутника удастся вычислить.
   «Не могу воспринимать это предупреждение всерьез, не зная его источника. Кто его записал?»
   Нет, никакой полезной информации он не ожидал. Проказник – или проказница? – замел свои следы слишком умело. Но такого ответа Флойд не ждал вовсе!
   «Это не запись».
   Сообщение в реальном времени… Значит, оно – либо от ЭАЛа, либо с борта «Леонова». Задержки во времени не наблюдалось – выходит, отправитель где-то здесь, рядом.
   «Тогда кто со мной говорит?»
   «Когда-то я был Дэвидом Боуменом».
   Прежде чем ответить, Флойд долго таращился на экран. Шутка, с самого начала дурного тона, зашла слишком далеко. Это уж чересчур! Ладно, сейчас выясним, кто там на другом конце линии.
   «Я не могу принять идентифицировать вас как Дэвида Боумена без доказательств».
   «Я понимаю. Важно, чтобы вы поверили мне. Оглянитесь».
   Последнее леденящее кровь слово еще не появилось на экране, но Флойд уже засомневался в своей гипотезе. Беседа сделалась слишком странной, хоть Флойд и не смог бы сказать, почему. В качестве шутки все это было совершенно бессмысленно.
   По спине побежали мурашки. Медленно, неохотно он развернул вращающееся кресло спиной к панелям и переключателям компьютера, к мостику, покрытому велкро.
   В невесомости смотровой рубки «Дискавери» всегда было пыльно, поскольку очистители воздуха так и не заработали на полную мощность. Параллельные лучи не греющего, но яркого Солнца, струясь сквозь огромные иллюминаторы, освещали мириады пляшущих в воздухе пылинок, подгоняемых случайными сквозняками и никогда нигде не оседающими. Броуновское движение в действии…
   Сейчас с частичками пыли творилось что-то странное. Какая-то сила направляла их, отгоняя от общего центра одни и приближая к нему другие, пока все они не образовали полую сферу около метра в диаметре. Сфера на миг повисла в воздухе, как гигантский мыльный пузырь с зернистой, лишенной характерных радужных переливов поверхностью. Потом она вытянулась в эллипсоид, его поверхность пошла складками, образуя выпуклости и впадины.
   Не ощутив ни удивления, ни страха, Флойд понял: пыль принимает форму человека.
   Он видел подобные фигуры, выдутые из стекла, в музеях и на научных выставках. Но этот пыльный фантом не отличался даже приблизительной анатомической точностью – скорее, он напоминал грубо вылепленную глиняную фигурку, примитивное произведение искусства, найденное среди прочего хлама в пещере каменного века. Более-менее тщательно была выполнена только голова. Лицо, вне всякого сомнения, принадлежало коммандеру Дэвиду Боумену.
   С панели за спиной Флойда донеслось тихое бормотание – ЭАЛ переключился с визуального вывода на звуковой.
   – Здравствуйте, доктор Флойд. Теперь вы верите мне?
   Губы фигуры не двигались, лицо оставалось застывшей маской. Но голос Флойд узнал – и отмел все оставшиеся сомнения.
   – Мне очень трудно, и времени у меня мало. Мне… разрешили донести до вас это предупреждение. У вас всего пятнадцать дней.
   – Но почему… Что с вами такое? Где вы были?
   Он хотел бы задать миллион вопросов, но призрачная фигура уже растворялась, ее зернистая оболочка таяла, распадалась на отдельные пылинки. Флойд попытался запечатлеть изображение в уме, чтобы позже убеждать себя, что это происходило на самом деле, что это не сон, каким ему казалась порой первая встреча с ЛМА-1.
   Как удивительно! Именно ему – одному из миллиардов людей, живущих на Земле, – повезло не единожды, а даже дважды войти в контакт с чуждым разумом! Он понимал: существо, обратившееся к нему, было чем-то гораздо большим, чем Дэвид Боумен.
   Но оно было и чем-то меньшим. В точности были воспроизведены только глаза – кто это назвал их «зеркалом души»? Все остальное было гладким, без всяких особенностей. Никакого намека на половые признаки или черты, что само по себе являлось жутким указанием на то, как далеко в прошлом остались человеческие корни Дэвида Боумена.
   – Прощайте, доктор Флойд. Помните: пятнадцать дней. Больше мы не увидимся. Но если все пойдет хорошо, ждите еще одного сообщения.
   Образ растворился и унес с собой все надежды на открытие канала к звездам, но Флойд не удержался от улыбки, вновь услышав это старое клише космической эры. «Если все пойдет хорошо…» Сколько раз он слышал эту фразу перед экспедициями! И означала ли она, что они – кто бы они ни были – тоже могут испытывать неуверенность? Если так, то это странным образом успокаивало. Они не всемогущи. Они тоже могут надеяться, мечтать – и действовать.
   Фантом исчез, оставив за собой лишь пылинки, вновь пустившиеся в пляс по прежним хаотическим траекториям.

Часть VI
Пожиратель миров

Глава 42
Призрак из машины

   – Простите, Хейвуд, в призраков я не верю. Этому должно быть какое-то рациональное объяснение. Не существует ничего такого, что человеческий ум не в силах объяснить.
   – Таня, я согласен. Но позвольте напомнить знаменитое изречение Холдейна: Вселенная не только необычнее, чем мы воображаем; она необычнее, чем мы можем вообразить.
   – А Холдейн, – не без вредности вставил Керноу, – был правоверным коммунистом.
   – Возможно, но это изречение можно использовать в поддержку любой мистической чепухи. Поведение ЭАЛа должно являться результатом программирования. Личность, которую он воссоздал, – это некая рукотворная конструкция. Чандра, вы согласны?
   Это было все равно что размахивать красной тряпкой перед носом быка. Видимо, Таня была в отчаянном положении. Однако Чандра отреагировал на удивление кротко. Он был поглощен какими-то мыслями, словно серьезно рассматривал возможность новых неполадок в компьютере.
   – Капитан Орлова, какой-то внешний ввод должен был быть – ЭАЛ не смог бы создать такую непротиворечивую аудиовизуальную иллюзию на пустом месте. Если доктор Флойд точно излагает события, значит, ЭАЛа кто-то контролировал. И понятно, что делал он это в реальном времени, поскольку никаких задержек не наблюдалось.
   – Тогда я – подозреваемый номер один! – воскликнул Макс. – Все остальные уже спали.
   – Макс, не валяй дурака, – возразил Николай. – Звуковая часть – это легко, но как можно было организовать это привидение без сложного оборудования? Лазерные лучи, электростатические поля – не знаю, что… Возможно, какой-нибудь цирковой фокусник мог бы это сделать, но ему понадобился бы грузовик реквизита.
   – Секундочку! – пылко воскликнула Женя. – Если это действительно случилось, ЭАЛ должен это помнить. Можно у него спросить…
   Увидела хмурые физиономии вокруг, она умолкла. Флойд был первым, кто пожалел ее в ее смущении.
   – Женя, мы уже пробовали, и он решительно ничего не помнит. Но как я уже отмечал, это ничего не доказывает. Чандра уже продемонстрировал, как можно избирательно стереть память ЭАЛа, а дополнительные модули синтеза речи не имеют точек соприкосновения с системным блоком, ими можно управлять так, что ЭАЛ об это и не узнает… – Он перевел дух и нанес упреждающий удар: – Должен признать, выбор невелик. Либо я все это себе вообразил, либо оно произошло в действительности. Я уверен, что это был не сон, но не могу исключить возможность чего-то вроде галлюцинации. Но Катерина видела мою медицинскую карту и знает, что меня бы здесь не было, если бы я страдал от подобных проблем. Но исключать этого все равно нельзя, и не могу никого винить, если для него это гипотеза номер один. Я, скорее всего, думал бы точно так же.
   Я могу доказать, что это был не сон, только с помощью дополнительных свидетельств. Поэтому позвольте напомнить вам о других странных вещах, случившихся не так давно. Мы знаем, что Дэйв Боумен проник в Большого Бра… простите, «Загадку». Потом из нее что-то проникло наружу и направилось к Земле. Это видел Василий, не я! Засим последовал таинственный взрыв вашей бомбы на орбите…
   – Вашей бомбы.
   – Простите – бомбы Ватикана. И довольно любопытно, что вскоре – мирно, без видимых медицинских причин – скончалась престарелая миссис Боумен. Я не говорю, что здесь есть связь, но вы же знаете поговорку: один раз – это несчастливая случайность, два – совпадение, а три – уже заговор.
   – Есть и еще кое-что, – вдруг возбужденно вставил Макс. – Я видел это в ежедневных новостях, заметка была совсем маленькой. Бывшая девушка коммандера Боумена заявила, будто получила сообщение от него.
   – Да, я тоже видел, – подтвердил Саша.
   – И вы ни разу не упомянули об этом? – не веря своим ушам, спросил Флойд.
   Оба космонавта приняли несколько сконфуженный вид.
   – Ну, считалось, что это шутка, – кротко заметил Макс. – Об этом объявил ее муж. А она потом все отрицала.
   – Комментатор сказал, что это был самопиар, вроде шквала сообщений о НЛО примерно в то же время. В первую неделю их были десятки, потом прекратилось.
   – Возможно, некоторые из них были настоящими. Если эту запись еще не стерли, не могли бы вы откопать ее в корабельных архивах или попросить Центр управления полетом снова прислать ее?
   – Меня не убедит и сотня таких историй, – презрительно сказала Таня. – Нам нужно действительно надежное доказательство.
   – Например?
   – Ну, что-нибудь такое, чего ЭАЛ не может знать, чего ему никто из нас не сообщал. Какая-нибудь физическая мани… манифестация.
   – То есть старое доброе чудо?
   – Да, этим бы я удовлетворилась. Я ничего не сообщала Центру и предлагаю вам поступать так же, Флойд.
   Флойд умел узнавать прямой приказ, когда слышал его, и кивнул, нехотя соглашаясь.
   – Более чем счастлив подчиниться. Но у меня есть предложение.
   – Да?
   – Нам нужно начать подготовку на случай чрезвычайных обстоятельств. Предположим, что сообщение достоверно, как я и полагаю.
   – А что мы может сделать? Абсолютно ничего. Конечно, мы можем в любой момент покинуть пространство Юпитера, но не сможем лечь на траекторию возвращения к Земле, пока не откроется стартовое окно.
   – Но это на одиннадцать дней позже срока!
   – Да. Я была бы рада улететь раньше, но у нас не хватает топлива на более затратную траекторию… – Танин зазвучал тише, в нем появилась нехарактерная для нее нерешительность. – Я собиралась объявить об этом позже, но раз уж этот вопрос возник… – Все одновременно вздохнули и погрузились в молчание. – Я хотела как можно больше сократить расход топлива и отложить отлет еще на пять дней, чтобы наша орбита была ближе к идеальной Гомановской.
   Объявление не было неожиданным, но было встречено хором стонов.
   – А как изменится время прибытия? – несколько угрожающим тоном спросила Катерина.
   Мгновение две внушавших уважение дамы разглядывали друг друга, как равные противники, уважающие друг друга, но не готовые на уступки.
   – На десять дней, – наконец ответила Таня.
   – Лучше поздно, чем никогда, – весело сказал Макс, стараясь снять напряжение, но не слишком преуспев в этом.
   Флойд почти ничего не заметил. Он погрузился в собственные мысли. Для него и двух его коллег время путешествия, проведенное во сне без сновидений, не имело значения. Но сейчас не это было важно.
   Он был убежден – и это убеждение наполняло его безысходным отчаянием – что если они не улетят до этого загадочного срока, то не улетят вовсе.
   – Дмитрий, ситуация сложилась совершенно невероятная и не на шутку пугающая. Пока ты – единственный человек на Земле, который знает о ней, но очень скоро нам с Таней придется раскрыть карты перед Центром управления полетом.
   – Даже некоторые из твоих соотечественников-материалистов готовы принять – хотя бы в виде рабочей гипотезы – что в ЭАЛа… ну… вторглась некая сущность. Саша откуда-то выкопал хорошее выражение: «призрак из машины».
   – Теорий у нас полно. Василий каждый день придумывает новую. Большинство из них – вариации на тему старого научно-фантастического штампа об организованном энергетическом поле. Но что это за энергия? Электрической она быть не может, иначе наши приборы легко бы ее засекли. То же самое справедливо для излучений – по крайней мере, известных нам. Василий изощряется как может, рассуждая о нейтринном солитоне и пересечениях с пространствами более высокой размерности, а Таня говорит, что все это мистическая чепуха – это теперь ее любимая фраза – и сейчас они гораздо ближе к тому, чтобы поссориться, чем когда-либо раньше. Вчера вечером нам даже было слышно, как они кричат друг на друга. Не слишком поднимает моральный дух.
   – Боюсь, у всех у нас стресс и переутомление. Это предупреждение и отложенный отлет только погрузили нас еще глубже в уныние, возникшее из-за безуспешных попыток добиться чего-либо от Большого Брата. Если бы я мог общаться с этой штукой, с бывшим Боуменом, это, наверное, могло бы помочь. Интересно, куда он делся? Наверное, мы ему больше не интересны после той единственной встречи. А сколько он нам мог бы сообщить, если бы захотел! Проклятье и chyort vozmi! Тьфу, пропасть, опять я заговорил на руслише, который так не любит Саша… Пора сменить тему.
   – Никогда не устану благодарить тебя за все, что ты сделал, и за то, что рассказывал, что творится дома. Сейчас мне несколько лучше, ведь самое лучшее лекарство от любой неразрешимой проблемы – это более важный повод для беспокойства.
   – Потому что я впервые начинаю сомневаться, что кто-нибудь из нас снова увидит Землю.

Глава 43
Мысленный эксперимент

   Проводя месяцы в маленькой изолированной группе людей, становишься очень чувствительным к настроениям и эмоциональным состояниям ее членов. Флойд чувствовал, что отношение к нему неуловимо изменилось. Самым очевидным проявлением этих изменений было вновь возникшее приветствие «доктор Флойд», забытое так давно, что он даже не сразу отзывался.
   Он был уверен: никто не считает, будто он вправду сошел с ума, но такая возможность не исключалась. Он не возмущался этим, а только мрачно веселился, поставив перед собой задачу доказать собственную вменяемость.
   Некоторые сведения с Земли подтверждали его правоту. Хосе Фернандес все еще настаивал на том, что его жена действительно сообщила, будто встретилась с Дэвидом Боуменом, но та продолжала все отрицать и отказывалась разговаривать с репортерами. Непонятно было, зачем несчастному Хосе выдумывать такую нелепую историю – тем более что Бетти оказалась дамой очень упрямой и вспыльчивой. С больничной койки ее муж заявил, что все равно любит ее и что это просто временная размолвка.
   Флойд тоже надеялся, что Таня охладела к нему лишь временно. Он был совершенно уверен, что она тоже расстроена, что ее отношение к нему не было результатом сознательного решения. Случившееся просто-напросто не укладывалось в систему ее убеждений, и потому она старалась избегать любых напоминаний об этом. А это означало, что она избегала Флойда как только могла – весьма неприятная ситуация, учитывая стремительное приближение критического этапа полета.
   Нелегко было объяснить логику Таниного плана действий замершим в ожидании миллиардам людей на Земле, особенно нетерпеливым телевизионщикам, которым порядком надоело показывать все тот же неизменный вид висящего в пустоте Большого Брата. «Вы проделали весь это длиннейший путь, затратив невообразимые средства, и теперь просто сидите и ждете! Почему бы вам не предпринять что-нибудь?» На такие вопросы Таня неизменно давала один ответ: «Обязательно предпримем – но не раньше, чем откроется стартовое окно, чтобы в случае неблагоприятной реакции мы могли бы сразу улететь».
   Планы финального штурма Большого Брата были готовы и согласованы с Центром управления полетом. «Леонов» должен был медленно приближаться, зондируя монолит на всех частотах, постепенно наращивая мощность, и постоянно, каждую секунду, докладывая на Землю. Когда, наконец, состоится контакт, следовало обеспечить получение образцов – с помощью бурения или лазерной спектроскопии. Никто не ожидал, что эти попытки увенчаются успехом, поскольку ЛМА-1 до сих пор, после десяти лет изучения, сводил на нет все потуги проанализировать вещество, из которого он состоит. Виднейшие умы Земли оказались в положении людей каменного века, ломающих бронированную дверь банковского хранилища кремневыми топорами.
   И, наконец, к поверхности Большого Брата задумано было прикрепить эхолоты и сейсмические датчики. Для этого на борту в запасе имелась масса различных клейких веществ, а если они не сработают – ну что ж, можно прибегнуть к нескольким километрам старой доброй проволоки, как ни смешно обматывать проволокой величайшую загадку в Солнечной системе, будто простую почтовую посылку.
   После того как «Леонов» отправится в обратный путь, на поверхности Загадки должны были взорваться небольшие заряды: быть может, сейсмические волны, распространяясь сквозь Большого Брата, расскажут что-нибудь о его строении. Эта последняя мера вызвала жаркие споры – как среди считавших, что она совершенно ничего не даст, так и среди опасавшихся, что она даст слишком много.
   Поначалу Флойд надолго завис между этими точками зрения, но сейчас это казалось совершенно тривиальным вопросом.
   Время последнего контакта с Большим Братом, величайшего момента, который должен был стать кульминацией экспедиции, лежало за пределами отпущенного им мистического срока. Хейвуд Флойд был убежден: этот момент принадлежит будущему, которое никогда не наступит, но ему никак не удавалось убедить остальных согласиться с ним.
   И это была наименьшая из проблем. Даже если бы они согласились, все равно ничего сделать было нельзя.
   Последним, от кого Флойд мог бы ожидать решения этой дилеммы, был Уолтер Керноу, классический образец осмотрительного инженера-практика, относящегося к внезапным прозрениям и скороспелым решениям с неизменным подозрением. Никто не назвал бы его гением, а чтобы увидеть лежащее под самым носом, зачастую требуется именно гениальность.
   – Будем считать, что это чисто интеллектуальное упражнение, – начал Керноу с несвойственной ему нерешительностью. – Я вполне готов к тому, что меня разобьют на всех фронтах.
   – Продолжай, – сказал Флойд. – Я тебя вежливо выслушаю, Это самое меньшее, что я могу сделать – ведь со мной все так вежливы. Боюсь, даже слишком вежливы.
   Керноу криво ухмыльнулся.
   – А их есть в чем винить? Но если тебя это утешит, как минимум три человека воспринимают твое предупреждение вполне серьезно, и мы думаем, что тут можно сделать.
   – Трое, считая тебя?
   – Нет, я сижу между двух стульев, и это ужасно неудобно. Но на случай, если ты прав, я не хочу просто сидеть сложа руки и ждать неизбежного. Я верю, что любая проблема имеет решение, если знаешь, где искать.
   – Рад был бы его услышать. Я искал со всем возможным усердиемо, но, вероятно, не там, где надо.
   – Возможно. Если мы хотим улететь поскорее, в течение этих загадочных пятнадцати дней, нам нужно набрать примерно тридцать лишних километров в секунду.
   – Василий тоже это вычислил. Я не проверял, но уверен, что он прав. В конце концов, привел же он нас сюда.
   – Он может и увести нас отсюда, если топлива будет достаточно.
   – А будь у нас лучевые телепорты из «Звездного пути», мы могли бы вернуться на Землю через час.
   – Я постараюсь собрать такой, когда у меня выдастся свободная минутка. А пока что – могу ли я отметить, что у нас есть несколько сот тонн первоклассного топлива? Всего в нескольких метрах от нас, в топливных баках «Дискавери».
   – Мы это обсуждали уже сто раз. Его не перекачать на «Леонов»: у нас нет ни труб, ни насосов. А носить жидкий аммиак ведрами невозможно даже в этой части Солнечной системы.
   – Совершенно верно. Но это и не нужно.
   – Почему?
   – Надо сжечь его там, где оно находится. Использовать «Дискавери» как первую ступень, которая запустит нас в полет домой.
   Если бы эту мысль высказал кто-нибудь другой, Флойд только посмеялся бы над ним. Но сейчас у него просто челюсть отвисла, и чтобы придумать подходящий ответ, потребовалось несколько секунд.
   – Черт возьми… – наконец выдавил он. – Я должен был подумать об этом.
   Для начала они отправились к Саше. Внимательно выслушав их, он поджал губы и застучал по клавиатуре компьютера – сначала быстро, потом все медленнее. Оценив замерцавший на экране ответ, он задумчиво кивнул.
   – Вы правы, это обеспечило бы нам нужную скорость и позволило улететь раньше. Но тут есть практические проблемы…
   – Знаем. Как состыковать корабли… Тяга не вдоль оси, если работают только двигатели «Дискавери»… Как в нужный момент отстыковаться… Но все это можно решить.
   – Я вижу, вы серьезно подготовились. Но все это пустая трата времени. Таню вам ни за что не убедить.
   – На данном этапе я этого и не жду, – ответил Флойд. – Но я хочу сообщить ей, что такая возможность есть. Ты поддержишь нас морально?
   – Не знаю. Но пойду с вами – хотя бы посмотреть. Это должно быть интересно.
   Таня выслушала их более терпеливо, чем ожидал Флойд, но явно без воодушевления. Правда, когда он закончил, в голосе ее зазвучало невольное восхищение:
   – Очень изобретательно, Хейвуд…
   – Не хвалите меня, вся заслуга принадлежит Уолтеру. Или вся вина.
   – Вряд ли здесь много того или другого. Все это никогда не выйдет за рамки – как это назвал Эйнштейн? – мысленного эксперимента. Нет, я подозреваю, что теоретически это может сработать. Но риск! Слишком многое может пойти не так. Я готова рассмотреть это предложение только при наличии абсолютного, несомненного доказательства, что мы в опасности. Пока что при всем уважении к тебе, Хейвуд, я ничего похожего не вижу.
   – Естественно, но теперь ты, по крайней мере, знаешь, что у нас есть выбор. Не возражаешь, если мы проработаем это в деталях – просто на всякий случай?
   – Конечно, нет, если это не помешает предполетной проверке. Признаться, идея меня заинтриговала. Однако все это – пустая трата времени. Я никогда не дам разрешения. Если только Дэвид Боумен не явится лично мне.
   – Таня, дашь ли ты его даже после этого?
   Капитан Орлова невесело улыбнулась.
   – Знаешь, Хейвуд, не уверена. Ему придется быть очень убедительным.

Глава 44
Фокус с исчезновением

   В этой увлекательной игре участвовали все – но только в свободное время. Даже Таня генерировала идеи для «мысленного эксперимента», как она продолжала его называть.
   Флойд отлично понимал, что вся эта деятельность вызвана не страхом перед неизвестной опасностью, которую воспринимал всерьез только он, а приятной перспективой вернуться на Землю по меньшей мере на месяц раньше, чем ожидалось. Каков бы ни был мотив, он был удовлетворен. Он сделал все что смог, а остальное решит судьба.
   В одном им повезло – без этого весь проект был бы обречен на провал. Коротенький, приземистый «Леонов», спроектированный так, чтобы безопасно пройти сквозь атмосферу Юпитера во время маневра торможения, был в два с лишним раза короче «Дискавери», что позволяло удобно закрепить его на большем корабле. И для этого отлично послужил бы опорный блок антенны, при условии, что он окажется достаточно прочным и выдержит напряжения, создаваемые весом «Леонова» во время работы двигателей «Дискавери».
   Центр управления полетом был крайне озадачен некоторыми просьбами, передаваемыми на Землю в следующие несколько дней. Анализ напряженно-деформированного состояния обоих кораблей при странных нагрузках, влияние тяги, не совпадающей по направлению с осью корабля, особо прочные и самые слабые места в обшивке – вот только некоторые из хитроумных проблем, которые предлагалось решить растерянным инженерам.
   – Что-нибудь не так? – в тревоге вопрошали они.
   – Все в порядке, – неизменно отвечала Таня. – Мы просто исследуем все существующие возможности. Спасибо за сотрудничество, конец связи.
   Между тем программа шла своим чередом. Все системы обоих кораблей были тщательно проверены и подготовлены в раздельному путешествию домой. Василий рассчитывал траектории, Чандра скармливал их ЭАЛу, ЭАЛ выполнял их окончательную проверку и отладку. А Таня с Флойдом мирно работали вместе, разрабатывая штурм Большого Брата, как генералы разрабатывают планы сражения.
   Да, именно за этим Флойд и прибыл сюда, но теперь он чувствовал, что душа его где-то далеко-далеко. Он пережил такое, чем не мог поделиться ни с кем – даже с теми, кто ему верил. Он добросовестно исполнял свои обязанности, но чаще всего его мысли блуждали где-то вдали.
   Таня прекрасно все понимала.
   – Ты все еще надеешься на чудо, которое меня убедит, не так ли?
   – Или разубедит меня, это тоже подходит. Мне не нравится неизвестность.
   – Мне тоже. Но, так или иначе, осталось уже немного.
   Она мельком взглянула на ситуационный дисплей, где неторопливо моргало число 20. Это была самая бесполезная информация на корабле: все и так прекрасно знали, сколько дней осталось до открытия стартового окна.
   Наконец план штурма Загадки был готов.
   Когда это случилось, Флойд снова смотрел в другую сторону. Но это в любом случае не сыграло никакой роли – даже бдительные камеры зафиксировали только легкий туман между двумя кадрами.
   Флойд нес полночную вахту борту «Дискавери», а на «Леонове» дежурил Саша. Как всегда, за ночь не случилось совершенно ничего, автоматические системы работали с обычной аккуратностью. Еще год назад Флойд ни за что не поверил бы, что будет находиться на орбите Юпитера, в каких-то нескольких сотнях тысяч километров от него, но не удостоит его даже взглядом, пытаясь вместо этого без особого успеха читать «Крейцерову сонату» в оригинале. Если верить Саше, она все еще оставалась непревзойденным образцом эротики в русской литературе, но раньше Флойду не удавалось продвинулся так далеко, чтобы самому убедиться в этом. И в этот раз тоже не удалось.
   В 01:25 он отвлекся на зрелищное, хоть и вполне обычное извержение на поверхности Ио, у самого терминатора. Огромное облако, похожее на зонтик, взмыло в космос и обрушило град обломков на пылающую поверхность внизу. Флойд видел десятки таких извержений, но не переставал восхищаться ими. Невозможно было поверить, что в таком маленьком мире обитают такие мощные силы.
   Чтобы лучше видеть, он перебрался к другому обзорному окну. И то, что он там увидел – точнее, то, чего не увидел, – заставило его тут же забыть и об Ио и обо всем остальном.
   Очнувшись и убедившись, что не страдает – опять? – галлюцинациями, он вызвал другой корабль.
   – Доброе утро, Вуди. – Саша зевнул. – Нет, я не спал. Как продвигается Толстой?
   – Никак. Посмотри наружу и скажи, что ты там видишь.
   – Ничего особенного для данной части космоса. Ио пыхтит, как обычно. Юпитер, звезды… О боже мой!
   – Спасибо за доказательство, что я в своем уме. Думаю, нужно разбудить шкипера.
   – Конечно. И всех остальных тоже. Вуди, я напуган.
   – Ты был бы дураком, если бы не испугался. Ладно, начнем. Таня? Таня, это Вуди. Прости, что разбудил, но чудо произошло. Большой Брат пропал. Да, исчез. Через три миллиона лет вдруг решил, что пора убраться отсюда. Видимо, он знает что-то, чего не знаем мы.
   Через пятнадцать минут маленькая группа хмурых людей собралась в кают-компании на импровизированное совещание. Даже те, кто недавно лег спать, сразу же проснулись и задумчиво потягивали из колб горячий кофе, поглядывая на совершенно непривычную картину за иллюминаторами «Леонова», словно не в силах поверить, что Большой Брат действительно исчез.
   «Видимо, он знает что-то, чего не знаем мы». Эту непроизвольно вырвавшуюся у Флойда фразу повторил Саша, и теперь она зловеще повисла в воздухе. Она подводила итог тому, о чем думали все – даже Таня.
   Заявлять: «Я же говорил!» – было рановато. Впрочем, было ли его предупреждение обоснованным, больше не имело значения. Даже если оставаться на месте совершенно безопасно, в этом больше не было смысла. Исследовать стало нечего, и можно было возвращаться домой – чем скорее, тем лучше. Но не все было так просто.
   – Хейвуд, – сказала Таня, – теперь я готова принять то сообщение – или что это было – гораздо серьезнее. После того, что случилось, было бы глупо поступить иначе. Но даже если оставаться здесь опасно, мы должны взвесить все риски. Нам нужно состыковать «Дискавери» и «Леонова», управлять «Дискавери» под огромной внеосевой нагрузкой, потом расстыковаться за несколько минут, чтобы в нужный момент включить свои двигатели, – ни один ответственный капитан не примет такую программу действий без очень веской, я бы сказала даже, непреодолимой причины. И даже сейчас у меня такой причины нет. Есть только слова, сказанные… призраком. Для суда это не слишком-то веское доказательство.
   – Или для следственной комиссии, – неожиданно тихо сказал Уолтер Керноу. – Даже если мы все вас поддержим.
   – Да, Уолтер, об этом я тоже думала. Но если мы без приключений вернемся домой, это все оправдает, а если нет, то какая разница? В любом случае, я не буду решать прямо сейчас. Мы доложим о случившемся, и я пойду досыпать. Решение отложим до завтра. Хейвуд, Саша, не подниметесь ли со мной на мостик? Мы должны разбудить Центр, прежде чем вы вернетесь на вахту.
   Но эта ночь не исчерпала еще своих сюрпризов. Где-то возле марсианской орбиты краткий отчет Тани встретился с сообщением, идущим в обратном направлении.
   Бетти Фернандес наконец-то заговорила. ЦРУ и АНБ были в ярости: все их уговоры, призывы к патриотизму и даже скрытые угрозы не привели ни к чему. И вот какой-то продюсер низкопробной телесети сумел добиться успеха, чем обессмертил свое имя в анналах истории видеоиндустрии.
   Наполовину это была удача, наполовину – озарение. Комментатор программы «Здравствуй, Земля!» вдруг понял, что один из работников поразительно похож на Дэвида Боумена. Немного макияжа – и сходство сделалось полным. Хосе Фернандес мог бы сказать, что молодой человек сильно рискует, но тому сопутствовала удача – удача любит смелых. Стоило ему переступить порог – и Бетти капитулировала. А к тому моменту, когда она довольно мягко выставила его, он узнал почти все. И, нужно отдать ему должное, передал всю историю без циничных ухмылок, обычных для его программы. Пулитцеровская премия этого года досталась ему по заслугам.
   – Если бы она заговорила раньше, – устало заметил Флойд Саше, – это избавило бы меня от массы проблем. Во всяком случае, спор на этом закончен. У Тани теперь не может быть никаких сомнений. Но подождем, пока она проснется, согласен?
   – Конечно, это же не срочно, хотя и важно. И сон ей необходим. У меня такое чувство, что в ближайшее время спать никому из нас не придется.
   «Он наверняка прав», – подумал Флойд. Он очень устал, но не смог бы заснуть, даже если бы был не на вахте. Его разум был слишком занят, анализируя события этой необычайной ночи и пытаясь предугадать следующий сюрприз.
   С одной стороны, он чувствовал огромное облегчение. Проблема со временем отлета разрешилась: у Тани больше не могло быть никаких отговорок.
   Но осталась другая, значительно большая проблема: что происходит?
   В жизни Флойда был только один случай, напоминавший эту ситуацию. В молодости он как-то отправился с друзьями на каноэ по одному из притоков реки Колорадо, и они заблудились.
   Их все быстрее и быстрее несло между отвесных берегов каньона, они были не то чтобы совсем беспомощны, но сохраняли управление ровно настолько, чтобы не утонуть. Впереди могли оказаться пороги или даже водопад – этого они не знали, но если бы и знали, поделать бы ничего не смогли.
   Теперь Флойд снова чувствовал себя во власти неодолимых сил, несущих его и его коллег навстречу неизвестности. И на этот раз опасность была не только невидима – она вполне могла лежать за пределами человеческого понимания.

Глава 45
Маневр убегания

   – Это Хейвуд Флойд, я веду свой, как я подозреваю, а точнее, надеюсь – последний репортаж из точки Лагранжа.
   Мы готовимся к отлету домой. Через несколько дней мы покинем это странное место между Ио и Юпитером, где встретились с огромным таинственно исчезнувшим артефактом, который окрестили Большим Братом. До сих пор ничто не указывает на то, куда он исчез и почему.
   В силу ряда причин нам нежелательно оставаться здесь дольше необходимого. И нам удастся улететь на две недели раньше, чем изначально планировалось, использовав американский корабль «Дискавери» как ускоритель для русского «Леонова».
   В целом идея очень проста: два корабля соединятся, один словно усядется на закорки другого. Сначала «Дискавери» сожжет все свое топливо, разгоняя оба корабля в нужном направлении. Когда это топливо кончится, «Дискавери» будет отброшен, как опустевшая первая ступень, и заработают двигатели «Леонова». До этого они будут бездействовать, иначе они впустую расходовали бы энергию, таща за собой мертвый груз «Дискавери».
   Затем мы прибегнем к еще одному трюку, который, как и многие понятия, связанные с космическими путешествиями, на первый взгляд кажется несовместимым со здравым смыслом. Нам нужно улететь от Юпитера, но для этого мы сначала должны оказаться как можно ближе к нему.
   Один раз мы там уже были, когда использовали атмосферу Юпитера, чтобы затормозить и лечь на его орбиту. В этот раз мы пройдем не так близко – но все же очень близко.
   В первый раз мы запустим двигатели здесь, на орбите Ио в 350 тысячах километров от Юпитера, и уменьшим нашу скорость, чтобы упасть на Юпитер и войти в его атмосферу. Сблизившись с Юпитером насколько возможно, мы как можно быстрее сожжем все свое топливо, чтобы увеличить скорость и отправить «Леонова» в полет к Земле.
   В чем же смысл таких сумасшедших маневров? Чтобы обосновать их должным образом, требуется очень сложная математика, но я думаю, что смогу объяснить вам основной принцип.
   Падая вниз под действием чудовищной гравитации Юпитера, мы будем набирать скорость – а следовательно, и энергию. Заметьте, говоря «мы», я имею в виду оба корабля и их топливо.
   И вот там, на дне «гравитационного колодца» Юпитера, мы и сожжем все топливо – нам совершенно незачем тащить его наверх. Вырвавшись из реакторов, оно поделится с нами той кинетической энергией, которую успело накопить. Мы косвенным образом заставим притяжение Юпитера придать нам скорости для возвращения на Землю. Прибыв сюда, мы использовали юпитерианскую атмосферу, чтобы погасить лишнюю скорость, а вот теперь воспользуемся одним из редких случаев, когда мать-природа, обычно такая прижимистая, позволяет вновь набрать ее.
   С тройным ускорением, полученным от топлива «Дискавери», от нашего собственного топлива и от гравитации Юпитера, «Леонов» отправится в сторону Солнца по гиперболе, которая приведет его к Земле через пять месяцев – что минимум на два месяца раньше, чем изначально планировалось.
   Несомненно, вы спросите – а что же будет со старым добрым «Дискавери»? Очевидно, он не сможет прибыть домой под командой компьютера, как было задумано, – без топлива он будет беспомощен.
   Но с ним все будет в порядке. Он будет совершать виток за витком вокруг Юпитера по сильно вытянутому эллипсу, как пойманная комета. И возможно, в один прекрасный день к нему прибудет новая экспедиция, имея достаточные запасы топлива, чтобы привести его к Земле. Правда, это случится лишь через много лет.
   А сейчас мы должны готовиться к отлету. У нас еще много работы, и расслабляться, пока последний запуск двигателей не отправит нас к дому, будет некогда.
   Отлет не слишком огорчает нас, хотя не все цели экспедиции были достигнуты. Загадка – или угроза – исчезновения Большого Брата все еще занимает нас, но мы ничего не можем с этим поделать.
   Мы сделали все, что могли, и возвращаемся домой. Это был Хейвуд Флойд, передача окончена.
   Немногочисленная аудитория разразилась насмешливыми аплодисментами. Но когда сообщение достигнет Земли, число слушателей возрастет в миллионы раз.
   – Я не к вам обращался, – несколько смущенно огрызнулся Флойд. – И вовсе не хотел, чтобы вы подслушивали.
   – Хейвуд, ты, как всегда, сработал мастерски, – успокоила его Таня. – Уверена, мы все согласны с тем, что ты сообщил людям на Земле.
   – Не совсем, – раздался голос такой тихий, что всем пришлось напрячься, чтобы расслышать его. – Осталась еще одна проблема.
   На обзорной площадке внезапно стало очень тихо. Впервые за многие недели Флойд услышал слабое биение в главном воздуховоде и прерывистое жужжание, которое могла бы издавать оса, запертая за стенной панелью. Как и любой космический корабль, «Леонов» был полон таких непонятных звуков, которых почти не замечаешь, пока они не прекратятся. А как только это произойдет, обычно стоит без промедления начинать выяснять причину.
   – Чандра, мне не известно ни о какой проблеме, – угрожающе спокойно ответила Таня. – В чем она может заключаться?
   – Последние несколько недель я провел, готовя ЭАЛа к трехлетнему полету к Земле. Теперь все эти программы нужно отменить.
   – Мы сожалеем об этом, – ответила Таня, – но, как оказалось, лучше всего…
   – Я не это имел в виду, – сказал Чандра.
   Раздался тихий изумленный ропот. Чандра никогда не перебивал никого, а уж тем более – Таню.
   – Мы все знаем, насколько ЭАЛ предан цели полета, – продолжал он в настороженной тишине. – А теперь вы хотите, чтобы я ввел в него программу, которая может привести к его уничтожению. По предлагаемому плану «Дискавери» встанет на устойчивую орбиту, но если в предупреждении был хоть какой-то смысл, что ждет корабль потом? Мы, естественно, не знаем этого, но испугались и убегаем. Вы подумали о реакции ЭАЛа на эту ситуацию?
   – Вы серьезно полагаете, – очень медленно спросила Таня, – что ЭАЛ опять откажется выполнять приказы, как в предыдущей экспедиции?
   – В прошлый раз случилось не это. Он постарался наилучшим образом выполнить противоречащие друг другу приказы.
   – В этот раз никакого противоречия не будет. Ситуация совершенно ясна.
   – Для нас – возможно. Но одно из основных предписаний, руководящих работой ЭАЛа, состоит в том, чтобы обеспечить безопасность «Дискавери», а мы хотим отменить его. В случае такой сложной системы, как ЭАЛ, предсказать все последствия этого невозможно.

   – Не вижу здесь никакой проблемы, – вмешался Саша. – Мы просто не скажем ему, что существует опасность. И тогда у него не будет никаких причин для отказа выполнить программу.
   – Нянчимся с компьютером-невротиком! – пробормотал Керноу. – Я чувствую себя, будто во второсортном научно-фантастическом боевике.
   Доктор Чандра наградил его недружелюбным взглядом.
   – Чандра, – вдруг спросила Таня, – вы обсуждали это с ЭАЛом?
   – Нет.
   Флойд подумал, не почудилось ли ему едва заметная неуверенность в ответе. Может быть, за ней и не стоит ничего особенного. Возможно, Чандра просто вспоминал. Или все-таки лгал, сколь бы невероятным это ни казалось?
   – Тогда сделаем, как предложил Саша. Просто введите в ЭАЛа новую программу, и закончим на этом.
   – А если он спросит меня, отчего изменились планы?
   – А он спросит, если вы сами не скажете?
   – Естественно. Не забывайте, пожалуйста: в его конструкции заложено любопытство. Если бы экипаж погиб, он смог бы провести полет самостоятельно, по собственной инициативе.
   Таня поразмыслила несколько секунд.
   – Все же вопрос очень прост. Он же вам верит, правильно?
   – Конечно.
   – Тогда вы должны сказать ему, что «Дискавери» вне опасности и что экспедиция для доставки его на Землю будет организована позже.
   – Но это же неправда.
   – Но мы и не можем быть уверены, что это ложь.
   Таня начала понемногу терять терпение.
   – Но мы подозреваем серьезную опасность, иначе зачем нам улетать раньше, чем планировалось.
   – Так что вы предлагаете? – спросила Таня уже с явной угрозой в голосе.
   – Мы должны сообщить ему всю правду. Никакой больше лжи или полуправды, от этого выйдет только хуже. И вот тогда пусть он примет решение сам.
   – Черт возьми, Чандра, он – всего лишь машина!
   Взгляд, брошенный Чандрой на Макса, был так тверд, что тот тут же опустил глаза.
   – Как и мы все, мистер Брайловский. Разница только в качестве. А то, что одни основаны на углероде, а другие – на кремнии, несущественно. И те и другие в равной мере достойны уважения.
   «Странное дело», – подумал Флойд. Чандра, самый маленький в помещении, вдруг показался ему самым большим. Но конфронтация зашла слишком далеко. В любой момент Таня могла начать отдавать прямые приказы, и тогда положение станет совсем скандальным.
   – Таня, Василий, можно вас на пару слов? Я думаю, есть способ решить проблему.
   Вмешательство Флойда было встречено с явным облегчением, и через две минуты он вместе с Орловыми оказался в их квартире. Или «шестнадцатире», как ее однажды назвал Керноу из-за крохотного размера. Впрочем, он в самом скором времени пожалел о своем каламбуре: его пришлось растолковывать всем, кроме Саши.
   – Спасибо, Вуди, – сказала Таня, подавая Флойду колбу его любимой азербайджанской «Шемахи». – Я надеялась на тебя. Полагаю, у тебя есть – как вы это говорите – туз в рукаве?
   – Думаю, что да, – ответил Флойд, отпив несколько миллилитров сладкого вина и с наслаждением смакуя напиток. – Прости, что с Чандрой так нелегко.
   – Как и со мной. Как хорошо, что у нас на борту только один сумасшедший ученый.
   – Мне ты говорила другое, – ухмыльнулся академик Василий. – Ладно, Вуди, излагай.
   – Я предлагаю вот что. Пусть Чандра делает как знает. Это оставляет нам две возможности. Первая: ЭАЛ сделает все, как мы хотим, и будет управлять «Дискавери» во время первых двух запусков двигателя. Вспомните: первый – не решающий. Если что-нибудь пойдет не так, пока мы улетаем от Ио, у нас будет масса времени на поправки. Заодно проверим, насколько ЭАЛ… склонен к сотрудничеству.
   – А как насчет облета Юпитера? Он-то решающий. Там мы сожжем почти все топливо «Дискавери», а время запуска и вектор тяги должны быть именно такими, как нужно.
   – А вручную ими управлять нельзя?
   – Не хотелось бы пробовать. Малейшая ошибка – и мы либо сгорим, либо превратимся в долгопериодическую комету с периодом обращения этак в пару тысяч лет.
   – А если другого выхода не будет? – настаивал Флойд.
   – Ну, если мы вовремя возьмем корабли под контроль и у нас будет хороший набор заранее рассчитанных орбит, тогда, может, что-нибудь и получится.
   – Василий, зная тебя, я уверен: «может» – значит «наверняка». И это приводит нас к упомянутой мною второй возможности. Если ЭАЛ хоть на волос отклоняется от программы, возьмем управление на себя.
   – То есть отключим его?
   – Совершенно верно.
   – В прошлый раз это было не так просто.
   – С тех пор мы кое-чему научились. Предоставьте это мне, я гарантирую, что перехвачу контроль в полсекунды.
   – И ты не опасаешься, что ЭАЛ что-нибудь заподозрит?
   – Ну, Василий, теперь паранойя у тебя. ЭАЛ не настолько человечен, а вот Чандра, если трактовать сомнение в его пользу… Поэтому не говорите ему ни слова. Мы все полностью согласны с его планом, очень сожалеем, что выдвигали какие-либо возражения, и совершенно уверены, что ЭАЛ поймет нашу точку зрения. Правильно, Таня?
   – Правильно, Вуди. Позволь поздравить тебя, хоть и задним числом: это маленькое устройство было прекрасной идеей.
   – Какое устройство? – спросил Василий.
   – В ближайшие дни объясню. Прости, Вуди, больше «Шемахи» нельзя. Прибережем ее до тех пор, пока не окажемся в безопасности. На Земле.

Глава 46
Обратный отсчет

   «Без моих снимков в это никто бы не поверил», – размышлял Макс Брайловский, вращаясь вокруг двух кораблей по орбите радиусом в полкилометра. Выглядели они комически бесстыдно, словно «Леонов» насиловал «Дискавери». И как только ему пришла в голову эта мысль, массивный и компактный русский корабль стал выглядеть определенно по-мужски по сравнению со стройным и изящным американским. Да, большинство стыковочных операций имеют несомненно сексуальный оттенок. Вспомнилось, как один из первых космонавтов – он не помнил имени – схлопотал выговор за излишнюю образность языка в, так сказать, кульминационный момент полета.

   Насколько он мог судить по результатам тщательного обследования, все было в порядке. Задача расположения двух кораблей рядом и надежного их соединения заняла больше времени, чем ожидалось. Могло бы вообще ничего не выйти, если бы не счастливая случайность, которая иногда (но не всегда) сопутствует тем, кто ее заслужил. «Леонов» предусмотрительно захватил с собой несколько километров ленты из углеродного волокна. Рулончик не больше ленты для девичьей косички был способен выдерживать многотонные нагрузки. Ею заботливо снабдили корабль, чтобы прикрепить приборы к Большому Брату, если все остальное не сработает. Теперь она соединила «Леонов» и «Дискавери» в нежном объятии, как все надеялись, достаточно жестко, чтобы предотвратить грохот и тряску при любых ускорениях вплоть до одной десятой «же» – максимума, который могли дать двигатели.
   – Что-нибудь еще проверить, пока я снаружи? – спросил Макс.
   – Нет, – ответила Таня. – Все выглядит нормально, а времени терять больше нельзя.
   И это было правдой. Если принимать таинственное предупреждение всерьез – а теперь все принимали его предельно серьезно, маневр убегания следовало начать в течение следующих двадцати четырех часов.
   – Ладно, отведу «Нину» в стойло. Прости, старушка.
   – Ты никогда не говорил, что «Нина» – лошадь.
   – И сейчас не говорю. Просто от того, что ее придется выбросить в космос ради каких-то жалких дополнительных метров в секунду, как-то не по себе.
   – Макс, через несколько часов мы будем ужасно рады этим метрам в секунду. Кроме того, есть вероятность, что когда-нибудь кто-нибудь прилетит и заберет ее.
   «Очень сомневаюсь, – подумал Макс. – Но, в конце концов, может и стоит оставить капсулу здесь как вечное напоминание о первом визите человека в царство Юпитера».
   Слабыми, тщательно отмеренными выхлопами двигателей он повел «Нину» вокруг основного модуля жизнеобеспечения «Дискавери». Коллеги в рубке едва взглянули на него, когда он пролетал мимо изогнутого иллюминатора. Перед ним распахнулся зев люка капсульного отсека, и он искусно подвел «Нину» к вытянутой посадочной лапе.
   – Втяни меня внутрь, – приказал он, когда защелкнулись запоры. – Вот это я называю хорошо спланированным выходом в космос. У «Нины» остался еще по меньшей мере килограмм топлива, чтобы в последний раз выкинуть ее.
   Обычно лишний запуск двигателей в космосе не был трагедией – это было совсем не то, что пламя и грохот и все сопутствующие им риски стартов с поверхности планет. Если что-то пойдет не так, если двигатели не разовьют полную тягу – ну что ж, еще раз запустим их и все поправим или подождем подходящей точки на орбите и попробуем заново.
   Но на этот раз, когда обратный отчет неумолимо стремился к нулю, напряжение на борту обоих кораблей сделалось практически осязаемым. Все понимали, что это первое испытание послушания ЭАЛа, а о страховочной системе знали только Флойд, Керноу и Орловы. Но даже они не были абсолютно уверены, что она сработает как надо.
   – «Леонов», желаем удачи, – передал Центр управления полетом в сообщении, отправленном так, чтобы оно пришло за пять минут до первого включения двигателей. – Надеемся, все пройдет хорошо. И если вас не затруднит, не сделаете ли вы снимки экватора Юпитера на долготе 115? Там появилось очень интересное темное пятно – видимо, подъем каких-то газов – абсолютно круглое, диаметром около тысячи километров. Выглядит, как тень спутника, но этого быть не может.
   Таня сжато, в очень немногих словах, объявила, насколько им в настоящее время не до метеорологических явлений на Юпитере. Порой Центр управления полетом проявлял просто чудеса бестактности и несвоевременности.
   – Все системы работают нормально, – отрапортовал ЭАЛ. – Две минуты до зажигания.
   «Интересно, – подумал Флойд, – как терминология переживает технологию, которой она обязана своим рождением». Зажигание было возможно только в химических двигателях, и даже если бы водород в ядерном или плазменном реакторе пришел в соприкосновение с кислородом, зажечься, воспламениться он бы не смог – для этого там было слишком горячо. При таких температурах все реагирующие вещества просто распадаются на составные элементы.
   Его мысли унеслись вдаль в поисках примеров. Люди, особенно старшего возраста, говорят, что камеру нужно заправить пленкой или машину – газом. А в студиях звукозаписи до сих пор можно услышать выражение «обрезать пленку», хотя оно устарело два поколения технологий назад…
   – До зажигания одна минута.
   Мысли Флойда разом вернулись к ситуации на борту. Именно это минута была решающей. Последнюю сотню лет на пусковых площадках и в Центрах управления это были самые долгие шестьдесят секунд. Множество раз они заканчивались катастрофой, но в памяти остаются только триумфы. Чем же закончатся эти секунды для них?
   Искушение снова засунуть руку в карман, где лежит пульт активации выключателя, было почти непреодолимым, хотя логика подсказывала, что времени на устранение неполадок вполне достаточно. Если ЭАЛ сейчас откажется подчиняться программе, это будет досадно, но не непоправимо. Критический момент наступит, когда они будут облетать Юпитер.
   – Шесть… пять… четыре… три… два… один… пуск!
   Поначалу тяга была едва ощутима – понадобилась почти минута, чтобы ускорение возросло до одной десятой «же». Тем не менее все дружно зааплодировали, но Таня призвала товарищей к молчанию. Предстояло еще много проверок. Даже если ЭАЛ делает все как надо – а так оно пока и выглядело, все равно слишком многое могло пойти не так.
   Опора антенны «Дискавери», на которую легла основная нагрузка, вызванная инерцией «Леонова», никогда не предназначалась для подобных издевательств. Для консультации вызывали отошедшего от дел главного проектировщика корабля, и тот клялся, что запаса прочности должно хватить. Но он мог и ошибаться, а за годы, проведенные в космосе, материалы теряют прочность…
   Ленты, соединяющие оба корабля, могут оказаться намотанными не там, где нужно, растянуться или соскользнуть. Или «Дискавери» не сможет внести поправки на дополнительную внецентренную массу в тысячу тонн… Флойд мог представить себе еще дюжину вещей, которые могли пойти не так, и то, что из двенадцати предвиденных случается всегда тринадцатая, не слишком успокаивало.
   Но минуты текли без происшествий, единственными признаками работы двигателей «Дискавери» были небольшая сила тяжести, возникшая из-за ускорения, да еле заметная вибрация, передававшаяся от корабля к кораблю. Ио и Юпитер все еще висели там же, где и последние несколько недель, на противоположных сторонах неба.
   – Выключение через десять секунд. Девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… готово!
   – Спасибо, ЭАЛ, все точно, все по кнопке!
   Еще одно сильно устаревшее выражение: уже для целого поколения кнопки почти полностью вытеснены сенсорными панелями. Но не всегда: в некоторых критических случаях лучше иметь под рукой устройство, которое ощутимо движется и издает ласкающий ухо щелчок.
   – Подтверждаю, – сказал Василий. – До середины пути никаких поправок не требуется.
   – Попрощайтесь с пленительной экзотической Ио, миром мечты любого агента по недвижимости, – сказал Керноу. – Мы все будем счастливы расстаться с ней.
   «Вот это больше похоже на старого доброго Уолтера», – сказал себе Флойд. Последние несколько недель Керноу был необычно подавлен, как будто что-то занимало его мысли. С другой стороны, а чьи мысли не занимает что-нибудь? Он проводил большую часть своего скудного свободного времени в тихих беседах с Катериной. Флойд от души надеялся, что дело не в проблемах со здоровьем. Пока что в этом отношении им везло, а на данном этапе полета последнее, что им было нужно, – это случай, требующий помощи военврача.
   – Уолтер, вы жестоки, – сказал Брайловский. – Мне начинало нравиться это место. Недурно было бы покататься на лодке по озерам лавы.
   – А как насчет барбекю на вулкане?
   – Или природных ванн из кипящей серы?
   От облегчения все веселились на грани истерики. Расслабляться было рано, решающий этап маневра был еще впереди, но первый шаг на долгом пути домой они с успехом совершили, и это было достаточным поводом немного порадоваться.
   Но длилось это недолго. Таня велела всем, кто не занят своими обязанностями, пойти отдохнуть, а при возможности и поспать перед облетом Юпитера, до которого было еще девять часов. Те, к кому она обращалась, подчинялись неохотно, и Саша очистил помещение, крикнув: «Вон, мятежные собаки, пока не отправились на рею!» Всего два дня назад они позволили себе расслабиться, насладившись четвертой версией «Мятежа на «Баунти», в котором, как считали историки кино, капитан Блай получился самым лучшим со времен знаменитого Чарльза Лоутона. На борту возникло ощущение, что Тане не стоило его смотреть – мало ли какие идеи придут после этого ей в голову?
   Поворочавшись в своем коконе пару часов, Флойд отчаялся заснуть и побрел на обзорную площадку. Юпитер был уже гораздо больше и шел на ущерб по мере того, как корабли летели к точке наибольшего сближения на его ночной стороне. На великолепном диске было видно такое множество деталей – облачные пояса, пятна всех цветов от ослепительно белого до кирпично-красного, темные области подъема газов с неведомых глубин, овал циклона Большого Красного Пятна – что глаз не мог охватить их все. По поверхности двигалась круглая темная тень спутника, Флойд решил, что это, вероятно, Европа. В последний раз он смотрел на этот поразительный вид. Даже если ему нужно быть в наилучшей форме через шесть часов, тратить это драгоценное время на сон – просто преступно.
   А где там пятно, за которым Центр управления просил их понаблюдать? Оно должно было уже появиться в поле зрения, но Флойд не был уверен, что разглядит его невооруженным глазом. Василий сейчас слишком занят, чтобы возиться с ним. Может быть, Флойд сделает доброе дело, занявшись любительской астрономией? В конце концов, был же в его жизни, около тридцати лет назад, краткий период, когда он зарабатывал этим на жизнь!
   Он включил управление главным полуметровым телескопом. К счастью, корпус «Дискавери» не загораживал обзор, и он смог изучить область вдоль экватора при среднем увеличении. Вот и пятно, как раз показывается на краю диска…
   Волей обстоятельств сейчас Флойд был одним из десяти крупнейших специалистов по Юпитеру в Солнечной системе. Остальные девять работали или спали неподалеку. Он сразу же увидел, что пятно очень странно: оно было настолько черным, что выглядело проделанной в облаках дырой. Для Флойда оно выглядело как эллипс с очень четкими краями, и он предположил, что, находясь прямо над ним, увидел бы идеальный круг.
   Он сделал несколько снимков и повысил увеличение до максимального. Из-за быстрого вращения Юпитера пятно было видно уже существенно лучше, и чем дольше Флойд смотрел, тем более оно его озадачивало.
   – Василий, – сказал он в интерком, – если у тебя есть минутка, посмотри на монитор полуметрового телескопа.
   – А что ты наблюдаешь? Это важно? Я проверяю орбиту.
   – Торопиться незачем, просто я нашел то пятно, о котором говорил Центр. Оно крайне необычно выглядит.
   – Черт! Я совсем забыл об этом. Если с Земли подскажут, куда смотреть, наблюдателей лучше нас не найти. Дай мне пять минут, оно не убежит.
   «Действительно, – подумал Флойд, – его станет только лучше видно». Ничего позорного в том, чтобы пропустить то, что заметили земные или лунные астрономы, не было – Юпитер велик, они очень заняты, а телескопы на Луне и на орбите Земли в сотни раз мощнее того, которым сейчас пользовался Флойд.
   Пятно становилось все более странным, и Флойд впервые отчетливо ощутил тревогу. До этого момента ему не приходило в голову, что пятно может оказаться чем-то, кроме естественного образования, какого-нибудь фокуса невероятно сложной метеорологической обстановки Юпитера. Теперь же он начал размышлять.
   Пятно было черным, как сама ночь. И совершенно симметричным – теперь было видно, что это идеальный круг. Но оно не было четко очерчено, края его были размыты, словно оно находилось немного не в фокусе.
   Это игра воображения, или пятно выросло, пока он наблюдал за ним? Он быстро прикинул и решил, что сейчас оно около двух тысяч километров в диаметре. Оно было чуть меньше все еще видимой тени Европы, но настолько темнее, что перепутать их было невозможно.
   – Ну-с, посмотрим, – покровительственно сказал Василий, – что ты там такое нашел? Ох…
   Внезапно он замолчал.
   «Вот оно, – подумал Флойд с холодной убежденностью. – Вот оно, чем бы оно ни было».

Глава 47
Последний облет

   Но по зрелом размышлении, когда первоначальное изумление прошло, сделалось непонятно, какую опасность для корабля может представлять собой расползающееся по Юпитеру черное пятно. Да, это было очень необычно, совершенно необъяснимо, но вовсе не так важно, как решающие события, до которых оставалось всего семь часов. Все, что сейчас требовалось – это успешно запустить двигатели в перииовии, а у потом, по пути домой, времени на изучение таинственных черных пятен будет вдоволь.
   А также на то, чтобы выспаться…
   Флойд оставил все попытки заснуть. Ощущение опасности – по крайней мере, известной опасности – было гораздо слабее, чем при первом сближении с Юпитером, но возбуждение, смешанное с тревогой, прогоняло сон прочь. Возбуждение было естественным и понятным, а вот тревога имела более сложные причины. Флойд взял себе за правило никогда не волноваться из-за событий, на которые никак не может повлиять; любая внешняя угроза обнаружит себя в свое время, тогда-то он с ней и справится. Но он никак не мог перестать думать о том, все ли возможное они сделали, чтобы защитить корабли.
   Кроме поломок на борту, существовало еще два источника возможных проблем. Пока что ленты, скрепляющие «Леонов» и «Дискавери», не собирались соскальзывать, но самое суровое испытание для них было еще впереди. Почти так же был важен момент расстыковки, когда самый маленький из зарядов, первоначально предназначавшихся для встряски Большого Брата, взорвется до неуютного близко. И, конечно, ЭАЛ…
   Маневр схода с орбиты он провел с поразительной точностью. Он рассчитал облет Юпитера до последней капли топлива «Дискавери» без каких-либо замечаний или возражений. Но в самом ли деле ЭАЛ понимал, что происходит, хотя Чандра и объяснил, что они пытаются сделать, во всех подробностях?
   Но больше всего Флойда тревожила мысль, ставшая в последние несколько дней почти навязчивой. Он раз за разом представлял себе: все идет отлично, корабли уже наполовину совершили маневр, необъятный диск Юпитера всего в нескольких сотнях километров внизу заполняет полнеба, и тут ЭАЛ, прочистив свое электронное горло, говорит: «Доктор Чандра, не возражаете, если я задам вопрос?»
   Но получилось не совсем так.
   Большое черное пятно, как его неизбежно окрестили, уже уходило из поля зрения вследствие стремительного вращения Юпитера. Через несколько часов продолжавшим ускоряться кораблям предстояло вновь встретить его на ночной стороне планеты, но сейчас была последняя возможность наблюдать его вблизи при дневном свете.
   Пятно росло с невероятной скоростью – за последние два часа его площадь увеличилась более чем вдвое. Оно напоминало чернила, расплывающиеся в воде, только в отличие от них оставалось все таким же черным. Его граница, двигавшаяся в атмосфере Юпитера с околозвуковой скоростью, была по-прежнему размыта, как бы не в фокусе, и наконец при наибольшем увеличении корабельного телескопа причина этого явления стала ясна.
   В отличие от Большого Красного Пятна, Большое черное пятно не было сплошным образованием, а состояло из бесчисленного множества маленьких черных точек, как черно-белое изображение, если его разглядывать в лупу. На большей части площади точки располагались так тесно, что почти соприкасались, но ближе к краю расстояние между ними становилось все больше, так что пятно переходило в полутень, а не заканчивалось четкой границей.
   Этих загадочных точек, должно быть, было около миллиона, и они начали удлиняться, превращаться из кругов в эллипсы. Катерина, обладавшая самым бедным воображением в экипаже, удивила всех, сказав, что это выглядит так, будто кто-то взял мешок риса, выкрасил его в черный цвет и высыпал на поверхность Юпитера.
   Солнце уже заходило за громадный, стремительно сужавшийся серп дневной стороны планеты, и «Леонов» во второй раз ворвался в юпитерианскую ночь, на свидание с судьбой. Последнее включение двигателей состоится меньше чем через полчаса, и тогда все пойдет очень быстро.
   Флойд подумал, не стоит ли ему присоединиться к Чандре и Керноу, несшим вахту на «Дискавери». Но там ему было нечего делать – в случае осложнений он оказался бы только помехой. Пульт отключения был теперь в кармане у Керноу, и Флойд знал, что реакция у молодого инженера значительно лучше его собственной. Если ЭАЛ выкажет малейшие признаки неповиновения, его можно будет отключить меньше чем за секунду, но Флойд думал, что такие экстренные меры не понадобятся. С тех пор как Чандре позволили действовать, как он считает нужным, он во всем шел им навстречу и без звука разработал процедуры передачи корабля под ручное управление – на случай, если возникнет такая печальная необходимость. Флойд был уверен, что ученому можно доверять и он исполнит свой долг, как бы сильно ни жалел об этом.
   Керноу такой уверенности не чувствовал. Он сознался Флойду, что ему было бы гораздо спокойнее иметь в кармане дублирующую систему в виде второго выключателя – для Чандры. Между тем остальному экипажу заняться было нечем – разве что наблюдать приближающийся облачный ландшафт ночной стороны, едва различимый в отраженном свете проходящих спутников, в свечении фотохимических реакций и частых вспышках титанических молний среди гроз, каждая из которых могла бы накрыть всю Землю.
   Солнце моргнуло за кормой и через несколько секунд зашло за огромный шар, к которому стремительно приближались корабли. Когда оно покажется снова, они уже будут на пути домой.
   – Двадцать минут до зажигания. Все системы работают нормально.
   – Спасибо, ЭАЛ.
   «Интересно, – подумал Керноу, – правду ли говорил Чандра, утверждая, что ЭАЛ будет обескуражен, если с ним заговорит кто-нибудь другой? Я достаточно часто разговаривал с ним, когда никто больше не слышал, и он всегда прекрасно меня понимал». Но времени для дружеской беседы все равно не было, хоть она и помогла бы снять напряжение.
   Что думает ЭАЛ – если он действительно думает – об экспедиции? Всю жизнь Керноу избегал абстрактных философских вопросов. Он часто заявлял, что он человек практический, созданный для возни с болтами и шайбами, хотя ни того, ни другого на космических кораблях не бывает слишком много. Раньше он только посмеялся бы над подобным вопросом, но сейчас серьезно задумался. Чувствует ли ЭАЛ, что его бросят, и если да, то возмущается ли? Керноу едва не достал из кармана выключатель, но вовремя опомнился. Он делал это так часто, что у Чандры могли возникнуть подозрения.
   В сотый раз он повторил про себя последовательность событий, которые должны были произойти в ближайший час. Когда топливо на «Дискавери» закончится, нужно будет отключить все системы, кроме основных, и быстро перейти на «Леонов» по соединительному туннелю. Потом туннель отсоединят, взорвутся заряды, корабли начнут удаляться друг от друга, и тогда «Леонов» включит свои двигатели. Согласно плану, расстыковка должна была произойти в точке максимального сближения с Юпитером, чтобы извлечь максимальную пользу из гравитационных щедрот планеты.
   – Пятнадцать минут до зажигания. Все системы работают нормально.
   – Спасибо, ЭАЛ.
   – Кстати говоря, – заметил Василий, – мы опять нагоняем Большое черное пятно. Интересно, увидим ли мы что-нибудь новое?
   «Надеюсь, что нет, – подумал Керноу, – у нас и без того хватает забот». Тем не менее он взглянул на изображение, которое Василий передавал на монитор с телескопа.
   Сначала он не увидел ничего, кроме слабо светящейся ночной стороны планеты, потом заметил на горизонте сплюснутое пятно более глубокой черноты. Корабли приближались к нему с поразительной скоростью.
   Василий включил оптический усилитель, и картинка волшебным образом прояснилась. Большое черное пятно наконец распалось на множество идентичных элементов.
   «Боже, – подумал Керноу. – Глазам не верю!»
   Он слышал удивленные восклицания на «Леонове»: одно и то же озарение одновременно посетило всех.
   – Доктор Чандра, – сказал ЭАЛ, – я обнаружил признаки стресса в спектре речевых сигналов. Что-нибудь случилось?
   – Нет, ЭАЛ, – быстро ответил Чандра. – Полет проходит нормально. Просто мы удивлены, вот и все. Что ты думаешь об изображении на мониторе 16?
   – Я вижу ночную сторону Юпитера. На ней наличествует круглая область диаметром 3250 километров, почти полностью покрытая прямоугольными объектами.
   – Сколько их?
   После мгновенной паузы ЭАЛ вывел число на экран: 1 355 000 ± 1 000.
   – Ты узнаешь их?
   – Да. По форме и размеру они идентичны объекту, который вы называете Большим Братом. Десять минут до зажигания. Все системы работают нормально.
   «Только не мои, – подумал Керноу. – Так эта чертова штука спустилась на Юпитер и размножается?» В нашествии черных монолитов чувствовалось нечто, одновременно смешное и зловещее, и он был удивлен и озадачен, обнаружив в невозможной картинке на мониторе что-то ужасно знакомое.
   Ну конечно! Эти одинаковые черные прямоугольники напоминали костяшки домино. Много лет назад он видел документальный ролик о команде немного чокнутых японцев, терпеливо устанавливающих на ребро миллион костяшек – так, чтобы вслед за первой неизбежно упали и все остальные. Они создавали из них сложные узоры, местами лежавшие под водой, тянувшиеся вверх и вниз по небольшим лесенкам, вдоль контуров, которым предстояло образовать фигуры и изображения, когда костяшки упадут. Это заняло не одну неделю, не единожды все планы японцев расстраивали землетрясения, а когда наконец все было готово, падение костяшек от первой до последней заняло больше часа.
   – Восемь минут до зажигания. Все системы работают нормально. Доктор Чандра, могу ли я внести предложение?
   – Какое, ЭАЛ?
   – Это очень необычное явление. Вам не кажется, что стоит прекратить обратный отсчет и задержаться для его изучения?
   На «Леонове» Флойд быстро двинулся на мостик. Вероятно, он понадобится Тане и Василию. Но Чандра и Керноу – какова ситуация! А если Чандра поддержит ЭАЛа? Если да, они оба могут быть правы! В конце концов, не для этого ли они сюда прилетели?
   Если они остановят обратный отчет, корабли останутся на орбите вокруг Юпитера и прибудут точно в ту же точку через девятнадцать часов. Если бы не таинственное предупреждение, задержка на девятнадцать часов ничего не решала бы – более того, он сам рекомендовал бы остаться!
   Однако перед ними было нечто гораздо большее, чем жуткое предупреждение. Под ними происходило нашествие планетарного масштаба, расползавшееся по поверхности Юпитера. Вероятно, они убегают от самого необычайного явления в истории науки… Но если и так, Флойд предпочел бы изучать его с более безопасного расстояния.
   – Шесть минут до зажигания, – сказал ЭАЛ. – Все системы работают нормально. Я готов остановить обратный отсчет, если вы согласны. Позвольте напомнить вам, что моя основная директива – исследовать все в пространстве около Юпитера, что может быть связано с разумной деятельностью.
   Флойд сразу узнал фразу – когда-то он написал ее сам – и пожалел, что ее не стерли из памяти ЭАЛа.
   Мгновение спустя он был на мостике и присоединился к Орловым. Оба взволнованно и с тревогой посмотрели на него.
   – Что ты рекомендуешь? – выпалила Таня.
   – Боюсь, что все зависит от Чандры. Могу я поговорить с ним по защищенному каналу?
   Василий передал ему микрофон.
   – Чандра? Надеюсь, ЭАЛ нас не слышит?
   – Верно, доктор Флойд.
   – Вам нужно действовать быстро. Убедите его, что отсчет должен продолжаться, что мы очень ценим его, э-э… скажем так, научный энтузиазм, и уверены, что он отлично справится без нашей помощи. Мы, конечно, все время будем в контакте с ним.
   – Пять минут до зажигания. Все системы работают нормально. Доктор Чандра, я все еще ожидаю ответа.
   «Как и мы все, – подумал Керноу, находившийся всего в метре от ученого. – И если мне все же придется нажать на кнопку, это будет невероятное облегчение. На самом деле я это сделаю с удовольствием».
   – Очень хорошо ЭАЛ. Продолжай обратный отсчет. Я совершенно уверен, что ты способен изучить все явления на Юпитере без нашего надзора. Мы, естественно, все время будем в контакте с тобой.
   – Четыре минуты до зажигания. Все системы работают нормально. Наддув топливных баков закончен. Напряжение на плазменном триггере стабильное. Доктор Чандра, вы уверены, что это правильное решение? Я наслаждаюсь работой вместе с человеческими существами и поддерживаю теплые отношения с ними. Положение корабля верное с точностью до ноль одного миллирадиана.
   – Мы тоже любим работать вместе с тобой, ЭАЛ. И мы продолжим совместную работу, даже оказавшись в миллионах километров друг от друга.
   – Три минуты до зажигания. Все системы работают нормально. Радиационные щиты проверены. Доктор Чандра, но в этом случае есть проблема задержки во времени. Может возникнуть необходимость посовещаться безотлагательно.
   «Безумие какое-то, – подумал Керноу, держа руку рядом с выключателем. – Похоже, ЭАЛу… одиноко. Может быть, он воспроизводит какую-то часть личности Чандры, о которой мы никогда не подозревали?»
   Свет мигнул почти неуловимо, так что только человек, знакомый со всеми нюансами поведения «Дискавери», мог заметить это. Плохие ли это новости или хорошие, началась ли плазменная последовательность зажигания или была прервана?
   Он рискнул глянуть на Чандру. Лицо маленького ученого было таким усталым и осунувшимся, что Керноу – чуть ли не в первый раз – посочувствовал ему, как другому человеческому существу. К тому же ему вспомнилась поразительная вещь, по секрету сообщенная Флойдом, – что Чандра вызвался остаться на «Дискавери» в компании ЭАЛа в течение трехлетнего полета домой. Больше он ни разу об этой идее не слышал – вероятно, после предупреждения она была тихо забыта. Но, возможно, Чандра опять почувствовал то же искушение, и, если да, на данной стадии уже нельзя было сделать ничего – времени на необходимую подготовку не оставалось, даже если они задержатся еще на один оборот и улетят после таинственного срока. А после всего, что произошло, Таня никогда этого не позволит…
   – ЭАЛ, – прошептал Чандра так тихо, что Керноу еле расслышал его. – Мы должны улететь. У меня нет времени объяснять тебе все причины, но поверь, пожалуйста: это правда.
   – Две минуты до зажигания. Все системы работают нормально. Финальная последовательность инициирована. Мне очень жаль, что вы не можете остаться. Не могли бы вы объяснить мне некоторые из причин, в порядке важности?
   – ЭАЛ, не за две минуты. Продолжай обратный отсчет. Я все объясню позже. Мы будем вместе еще час с лишним.
   ЭАЛ не ответил. Молчание становилось все более и более напряженным. Уже должно было прозвучать объявление за минуту…
   Керноу взглянул на часы. «Боже, – подумал он, – ЭАЛ все пропустил! Он остановил отсчет?»
   Его рука неуверенно потянулась к выключателю. «Что же делать? Черт возьми, хоть бы Флойд что-нибудь сказал, но он, скорее всего, боится испортить все еще сильнее…»
   «Ладно, жду до времени ноль… Хотя нет, это не так критично, ну допустим, еще минуту после него… А вот тогда отключаю его и переходим на ручное управление…»
   Где-то очень, очень далеко раздался тихий свистящий вой, как будто сразу за горизонтом кружился торнадо. «Дискавери» завибрировал, появились первые признаки возвращения тяжести.
   – Зажигание, – сказал ЭАЛ. – Полная тяга через пятнадцать секунд после времени ноль.
   – Спасибо, ЭАЛ, – ответил Чандра.

Глава 48
На ночной стороне

   Хейвуду Флойду на мостике, вдруг сделавшемся незнакомым и непривычным из-за появления силы тяжести, вся последовательность событий показалась не реальностью, а классическим замедленным ночным кошмаром. Только однажды в жизни ему довелось побывать в подобной ситуации – на заднем сиденье машины, потерявшей управление. Сейчас было то же самое – ощущение полной беспомощности в сочетании с мыслью «все это неважно, все это происходит не со мной».
   Но вот последовательность зажигания началась, и его настроение изменилось. Все вокруг снова казалось настоящим. Все шло так, как планировалось, ЭАЛ направлял их в сторону Земли. С каждой прошедшей минутой их будущее становилось все определеннее, и Флойд начал медленно расслабляться, хотя и внимательно следил за происходящим вокруг.
   В самый последний раз – интересно, когда сюда вернется хоть один человек? – он летел над ночной стороной величайшей, в тысячу раз превышавшей Землю в объеме, планеты. Корабли развернулись так, что «Леонов» оказался между «Дискавери» и Юпитером, и ничто не заслоняло вид на безбрежный облачный ландшафт. Даже сейчас десятки приборов деятельно исследовали и записывали все наблюдаемое, а когда они улетят, работу продолжит ЭАЛ.
   Кризис миновал. Флойд осторожно спустился с мостика «вниз» – как странно было снова чувствовать собственный вес, хоть и равный всего десяти килограммам! – и присоединился к Жене и Катерине на обзорной площадке. Весь свет, кроме слабеньких красных лампочек аварийного освещения, был выключен, чтобы они могли беспрепятственно наслаждаться ночным видом. Флойд от души пожалел Макса Брайловского и Сашу Ковалева, сидевших в воздушном шлюзе в полных скафандрах – им не было видно этого восхитительного зрелища. По сигналу они должны были немедленно выйти наружу и разрезать скрепляющие корабли ленты, если какой-нибудь из зарядов взрывчатки не сработает.
   Юпитер занимал все небо, до него было всего пятьсот километров, поэтому видна была лишь небольшая часть его поверхности – не большая, чем часть поверхности Земли с пятидесятикилометровой высоты. Когда глаза приспособились к тусклому свету, в основном отраженному ледяным покровом Европы, Флойд сумел различить поразительно много деталей. При такой низкой освещенности цветов, кроме редких красноватых пятен там и тут, было не разобрать, но облачные полосы были видны очень отчетливо. К тому же Флойд видел и край небольшого циклона – он выглядел, словно покрытый снегом овальный остров. Большое черное пятно давно уплыло назад, и теперь они увидят его только на пути домой…
   Внизу, за облаками, иногда мелькали вспышки света – большей частью порожденные юпитерианскими эквивалентами гроз. Но были и другие огни и зарева – не такие кратковременные, более непонятного происхождения. Иногда круги света разбегались от общего центра, как волны от брошенного в воду камня, иногда появлялись вращающиеся лучи и сектора… Не требовалось богатого воображения, чтобы представить себе там, под облаками, технологически развитую цивилизацию – огни городов, сигнальные прожектора аэропортов… Но радары и зонды на воздушных шарах давно доказали, что внизу нет ничего твердого на тысячи и тысячи километров в глубину, до самого недостижимого ядра планеты.
   Полночь на Юпитере! Последний взгляд вблизи, волшебная интермедия, которую он запомнит на всю жизнь… Флойд просто наслаждался ею – тем более, что теперь уже ничего не могло пойти не так, а если все же пойдет, ему не в чем будет себя упрекнуть. Он сделал все, что мог, чтобы обеспечить успех.
   На обзорной площадке было тихо – никому не хотелось говорить, глядя на расстилавшийся впереди ковер облаков. Каждые несколько минут Таня или Василий объявляли, как работают двигатели, и по мере того как приближалось время окончания работы двигателей «Дискавери», напряжение снова начало нарастать. То был критический момент – и никто не знал, когда в точности он наступит. В том, что датчики точно показывают уровень запаса топлива, имелись некоторые сомнения, а двигатели должны были работать до последней его капли.
   – Ожидаемое выключение через десять секунд, – сказала Таня. – Уолтер, Чандра, приготовьтесь возвращаться. Макс, Саша, будьте наготове, вы можете понадобиться. Пять… четыре… три… два… один… ноль!
   Ничего не произошло, глухой вой двигателей «Дискавери» все еще доносился до них сквозь корпуса кораблей, а вызванный тягой вес отягощал конечности. «Нам повезло, – подумал Флойд, – похоже, датчики занижали уровень запасов топлива». Каждая лишняя секунда работы двигателей не просто давала преимущество – она могла стать границей между жизнью и смертью. И как необычно, как странно было слышать прямой, а не обратный отсчет!
   Пять секунд… десять… тринадцать… Вот они, счастливые тринадцать!
   Вернулись невесомость и тишина. Радостные возгласы, раздавшиеся на обоих кораблях, тут же стихи: сделать предстояло еще многое – и очень быстро.
   Флойду захотелось пойти к воздушному шлюзу и поздравить Чандру и Керноу сразу же, как только они вернутся на борт, но он бы там только мешал. Сейчас там было очень оживленно: Макс и Саша готовятся к вероятному выходу в космос, а туннель, соединяющий оба корабля, отсоединяют… Лучше подождать на обзорной площадке и поздравить героев с возвращением там.
   Теперь можно было расслабиться еще больше – примерно до семи-восьми по десятибалльной шкале. Впервые за много недель можно было забыть о дистанционном выключателе. Больше он никогда не понадобится – ЭАЛ выполнил все безупречно и с тех пор, как «Дискавери» сжег последнюю каплю топлива, никак не смог бы повлиять на ход полета, даже если бы захотел.
   – Все на борту, – объявил Саша. – Люки задраены. Взрываю заряды.
   Заряды взорвались совершенно бесшумно, и это не на шутку удивило Флойда. Он ожидал, что по скрепляющим корабли лентам, напряженным, как стальные полосы, передастся хоть какой-то звук. Но сомнений не было, расстыковка прошла, как планировалось: «Леонов» испытал несколько слабых сотрясений, будто кто-то похлопал его по корпусу. Через минуту Василий ненадолго включил двигатели высоты.
   – Мы свободны! – закричал он. – Саша, Макс, вы не понадобитесь снаружи. Всем отправляться по гамакам: зажигание через сто секунд!
   Теперь Юпитер удалялся, а за окном появилось странное новое сооружение – длинный скелетообразный корпус «Дискавери». Сияя навигационными огнями, он уплывал прочь, в историю. Но времени на сентиментальные прощания не оставалось: меньше чем через минуту заработает двигатель «Леонова».
   Флойд никогда не слышал его работающим на полную мощность, и ему захотелось заткнуть, защитить уши от оглушительного визга, казалось, заполнившего всю Вселенную. Создатели «Леонова» не стали уменьшать полезную грузоподъемность ради звукоизоляции, нужной лишь на несколько часов длящегося годами полета. А собственный вес показался и вовсе чудовищным, хотя составлял всего четверть того, к чему он привык на Земле.
   Через несколько минут «Дискавери» пропал за кормой, но свет его маячка был виден, пока корабль не скрылся за горизонтом. Вновь Флойд сказал себе: «Я облетаю Юпитер – на этот раз набирая скорость, а не гася ее». Он покосился на едва видимую в темноте Женю. Та прилипла носом к обзорному иллюминатору. Вспоминает ли она тот случай, когда они вместе лежали в гамаке? Сейчас опасности сгореть не было – по крайней мере, от этого страха она была избавлена. В любом случае, она выглядела куда бодрее и увереннее в себе – несомненно, благодаря Максу, а может быть, и Уолтеру.
   Видимо, почувствовав его взгляд, она обернулась, улыбнулась и показала на облака внизу.
   – Смотри! – прокричала она ему в ухо. – У Юпитера новая луна!
   «Что она хочет сказать? – задумался Флойд. – Ее английский еще не слишком хорош, но ошибки в таком простом предложении она не сделала бы. Я уверен, что расслышал все верно – но она показывает вниз, а не вверх».
   И тут он понял, что ландшафт прямо под ними стал значительно ярче, показалось даже нечто зеленое и желтое, невидимое раньше. Юпитерианские облака освещались чем-то гораздо более ярким, чем Европа.
   Но тут же все стало ясно. Это сам «Леонов», сиявший во много раз ярче, чем полуденное Солнце на Юпитере, принес фальшивую зарю в тот мир, что покидал навсегда. За кораблем тянулся шлейф светящейся плазмы в сотню километров длиной, остаточная энергия выхлопа из двигателя Сахарова рассеивалась в окружающем космосе.
   Василий сделал какое-то объявление, но слов было совершенно не разобрать. Флойд взглянул на часы – да, похоже, это должно быть как раз сейчас. Они набрали скорость убегания от Юпитера, и больше гиганту их не поймать.
   И вот в небе, в тысячах километров впереди, появилась ослепительная дуга – первый проблеск настоящей юпитерианской зари, столь же многообещающий, как радуга на Земле. Через несколько секунд их приветствовало взошедшее Солнце – величественное Солнце. Теперь оно с каждым днем будет все ярче и ближе.
   Еще несколько минут постоянного ускорения – и «Леонов» бесповоротно ляжет на нужную орбиту, отправится в долгий путь домой… Флойд чувствовал безграничное облегчение и расслабленность. Незыблемые законы небесной механики проведут его сквозь внутреннюю часть Солнечной системы, мимо перепутанных орбит астероидов, мимо Марса – больше ничто не помешает ему достичь Земли.
   От радости он начисто забыл о загадочном черном пятне, расползавшемся по поверхности Юпитера.

Глава 49
Пожиратель миров

   Они снова увидели его наутро по корабельному времени, когда оно появилось на дневной стороне. Теперь темная область занимала существенную часть поверхности планеты, и они наконец смогли изучить ее не торопясь и подробно.
   – Знаете, что мне это напоминает? – сказала Катерина. – Так вирус атакует клетку. Фаг внедряет свою ДНК в бактерию, а потом размножается, пока она не погибает.
   – Ты хочешь сказать, – недоверчиво спросила Таня, – что Загадка поедает Юпитер?
   – Выглядит именно так.
   – Неудивительно, что Юпитер выглядит больным. Но водород и гелий – не очень питательная диета, а чего-то другого в атмосфере совсем немного, других элементов всего несколько процентов.
   – Но это составляет несколько триллионов тонн серы, углерода, фосфора и всего остального из начала периодической системы, – напомнил Саша. – И в любом случае, мы говорим о технологии, которая, вероятно, может все, что позволяют законы физики. Если у вас есть водород, чего вам еще? Имея нужное ноу-хау, все остальные элементы можно синтезировать.
   – Они всасывают в себя Юпитер, это точно, – сказал Василий. – Посмотрите сюда.
   Теперь монитор телескопа самым крупным планом показывал один из множества одинаковых прямоугольных объектов. Даже невооруженным глазом было видно, что сквозь две меньшие грани текут струи газов. Очертания этих струй были очень похожи на силовые линии, складывающиеся из железных опилок у полюсов магнитного бруска.
   – Миллион пылесосов, – сказал Керноу, – засасывает атмосферу Юпитера. Но зачем? Что они с ней будут делать?
   – А как они размножаются? – спросил Макс. – Удалось застать кого-нибудь из них в процессе?
   – И да, и нет, – ответил Василий. – Мы слишком далеко, чтобы разглядеть детали, но это что-то вроде деления, как у амебы.
   – То есть они делятся пополам, а потом половинки растут до нужных размеров?
   – Nyet. Нет никаких маленьких Загадок. Похоже, они растут в толщину, пока не вырастут вдвое, и делятся посередине на идентичных близнецов, такого же размера, как оригинал. Весь цикл занимает примерно два часа.
   – Два часа! – воскликнул Флойд. – Неудивительно, что они занимают уже половину планеты. Экспоненциальный рост, как в учебнике.
   – Я знаю, что это! – вдруг с воодушевлением воскликнул Терновский. – Это машины фон Неймана!
   – Думаю, ты прав, – сказал Василий. – Но это не объясняет того, чем они заняты. То, что мы их назвали, решает не все вопросы.
   – А что такое машина фон Неймана? – жалобно спросила Катерина. – Объясни, пожалуйста.
   Орлов с Флойдом заговорили одновременно, смущенно умолкли, потом Василий рассмеялся и махнул американцу рукой:
   – Представь, Катерина, что тебе нужно проделать большую инженерную работу. Когда я говорю «большую» – это значит… Ну, например, покрыть горнорудными разрезами всю поверхность Луны. Можно построить для этого миллионы машин, но это может занять столетия. Если ты достаточно умная, то сделаешь только одну машину – только одну, но способную воспроизводить саму себя из имеющегося вокруг сырья. То есть запустишь цепную реакцию, и вскоре у тебя будет достаточно машин, чтобы завершить работу через десятки лет, а не через тысячу. При достаточной скорости воспроизведения можно сделать все что угодно, за любой нужный период времени. Космическое агентство балуется с этой идеей уже не первый год – и вы, Таня, тоже, я знаю.
   – Да, экспоненциально размножающиеся машины… До такого не додумался даже Циолковский.
   – Об этом я бы поспорил, – сказал Василий. – Выходит, Катерина, твоя аналогия вполне точна. Бактериофаг – это тоже машина фон Неймана.
   – А мы все? – спросил Саша. – Я уверен, Чандра так бы и сказал.
   Ученый согласно кивнул.
   – Это очевидно. На самом деле фон Нейман пришел к этой идее, изучая живые системы.
   – И эти живые машины поедают Юпитер!
   – Так и есть, – сказал Василий. – Я провел некоторые вычисления и не могу вполне поверить результатам, хотя это и простая арифметика.
   – Может быть, для тебя она и проста, – возразила Катерина. – А вот попробуй изложить ее без тензоров и дифференциальных уравнений!
   – Нет, я имею в виду действительно простую арифметику, – настаивал Василий. – Фактически, это классический пример демографического взрыва, о котором вы, медики, кричали все прошлое столетие. Загадка делится каждые два часа. Значит, через двадцать часов произойдет десять делений. Из одной Загадки получается тысяча.
   – Тысяча двадцать четыре, – поправил Чандра.
   – Я знаю, но для простоты пускай будет тысяча. Через сорок часов их будет миллион, а через восемьдесят – миллион миллионов. Примерно столько мы сейчас и имеем, но очевидно же, что они не могут размножаться бесконечно. С такой скоростью еще через пару дней они будут весить больше, чем Юпитер!
   – Значит, скоро они начнут голодать, – сказала Женя. – И что тогда?
   – Сатурну стоит поостеречься, – ответил Брайловский. – А потом Урану и Нептуну. Будем надеяться, малютку Землю они не заметят.
   – Оставь надежду, Загадка шпионила за нами три миллиона лет!
   Уолтер Керноу неожиданно расхохотался.
   – Что тут смешного? – спросила Таня.
   – Мы говорим об этих штуках, как будто они – личности, разумные существа. Но это не так. Они лишь инструменты. Но инструменты – универсальные, ими можно делать все. Тот, на Луне, был сигнальным устройством – или шпионом, если вам угодно. Тот, с которым встретился Боумен, – наша первоначальная Загадка – это какая-то транспортная система. Теперь они делают что-то еще – один бог знает, что именно. А во Вселенной могут оказаться еще и другие.
   – Когда я был мальчишкой, у меня был такой инструмент. Знаете, что такое Загадка на самом деле? Это космический эквивалент старого доброго складного ножика с лезвиями!

Часть VII
Люцифер восходит

Глава 50
Прощай, Юпитер!

   Составлять это сообщение было нелегко – особенно после того, как уже отправил сообщение своему адвокату. Флойд чувствовал себя лицемером, но знал: это нужно сделать – хотя бы затем, чтобы уменьшить боль для обеих сторон.
   Ему было грустно, но он больше не был безутешен. Он возвращался на Землю в ореоле успеха – пусть не героического, но все же, – и потому мог бы поторговаться с позиций силы. И никто – никто не смог бы забрать у него Криса!
   – Моя дорогая (а не дражайшая, как раньше) Кэролайн, я уже на пути домой. Когда ты получишь это сообщение, я буду уже в гибернации. Для меня пройдет всего несколько часов, и я открою глаза, а в пространстве за иллюминатором будет парить прекрасная голубая Земля.
   Да, я знаю, что для тебя пройдут многие месяцы, и сожалею об этом. Но мы знали, что так будет, еще до того, как я улетел, а теперь я возвращаюсь – из-за изменений в программе полета даже на несколько недель раньше, чем обещал.
   Я надеюсь, мы сможем как-то пережить все это. Самый главный вопрос – что лучше для Криса? Каковы бы ни были наши чувства, на первом месте для нас должен быть он. Я знаю, что готов на это, и уверен, что ты тоже.
   Флойд выключил запись. Должен ли он произнести то, что хотел: «Мальчику нужен отец»? Нет, это бестактно, он только все испортит. Кэролайн может легко возразить, что от рождения и до четырех лет для ребенка важнее всего мать, а если он думает иначе, то должен был остаться на Земле.
   – И насчет дома. Я рад, что Риджентсы заняли такую позицию, так нам обоим будет легче. Я знаю, мы оба любили это место, но сейчас он слишком велик и порождает слишком много воспоминаний. Пока что я, наверное, найду квартиру в Хило. А потом, надеюсь, как можно скорее подыскать и постоянное место жительства.
   Есть одна вещь, которую я могу пообещать кому угодно – больше я Землю не покину. Для одной жизни я совершил достаточно космических полетов. Разве что навещу Луну, если будет действительно нужно, но ведь это всего лишь отлучка на выходные.
   Кстати о лунах – мы только что прошли орбиту Синопе и покидаем систему Юпитера. До него уже больше двадцати миллионов километров, и он кажется чуть больше нашей Луны.
   Но даже с такого расстояния видно, что с планетой происходит что-то ужасное. Ее замечательный оранжевый цвет исчез, она болезненно посерела и сильно потеряла в яркости. Неудивительно, что на небесах Земли это теперь только тусклая звездочка.
   Но пока больше ничего не случилось, а с момента таинственного срока прошла уйма времени. Может быть, это была ложная тревога или космический розыгрыш? Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем это. В любом случае из-за него мы будем дома раньше, чем планировалось, и я благодарен за это.
   Пока что до свидания, Кэролайн, и спасибо тебе за все. Надеюсь, мы останемся друзьями. И, как всегда, передай Крису, что я его горячо люблю.
   Закончив, Флойд посидел немного в крошечной каюте, которую ему недолго осталось занимать. Он уже собирался нести аудиочип на мостик для передачи, но тут в каюту вошел Чандра.
   Флойд был приятно удивлен тем, как ученый воспринял разлуку с ЭАЛом и день ото дня возрастающее расстояние между ними. Они все еще общались по несколько часов каждый день, обмениваясь данными о Юпитере и наблюдая за условиями на «Дискавери». Никто и не ожидал от Чандры проявления бурных эмоций, однако он переносил утрату с отменной стойкостью. Правдоподобное объяснение такого поведения сумел дать Флойду Николай Терновский, его единственный помощник:
   – Вуди, у Чандры новые интересы. Не забывай, он в таком бизнесе, где если что-то работает, значит, оно устарело. За последние несколько месяцев он многое узнал. Знаешь, чем он сейчас занят?
   – Честно говоря, нет. Чем же?
   – Он проектирует ЭАЛ 10 000.
   У Флойда отвисла челюсть.
   – Так вот зачем он посылал те сообщения в Урбану, насчет которых ворчал Саша! Ну, ничего, недолго ему осталось занимать передатчики.
   Увидев вошедшего Чандру, Флойд тут же вспомнил эту беседу, но почел за лучшее не спрашивать, правда ли это, поскольку его это никак не касалось. К тому же его до сих пор занимал другой вопрос.
   – Чандра, – сказал он, – я никогда не смогу должным образом отблагодарить вас за работу, проделанную вами во время облета, когда вы убедили ЭАЛа подчиниться. Какое-то время я не на шутку опасался, что он доставит нам неприятности. Но вы все время верили в него и оказались правы. У вас совершенно не возникало сомнений?
   – Ни малейших, доктор Флойд.
   – Почему? Он ведь мог почувствовать, что ситуация для него складывается угрожающая. Вы же помните, что случилось в прошлый раз.
   – В этот раз все было совсем по-другому. Если так можно сказать, этот успех обусловлен моими национальными особенностями.
   – Не понимаю.
   – Скажем так, доктор Флойд, Боумен пытался использовать против ЭАЛа силу, а я нет. В нашем языке есть слово «ахимса», обычно оно переводится как «ненасилие», хотя имеет более положительный смысл. В своих отношениях с ЭАЛом я практиковал ахимсу.
   – Полагаю, это весьма похвально. Но бывают случаи, когда нужно нечто более энергичное, как ни печально, что возникает такая необходимость.
   Флойд замолчал, преодолевая соблазн. Эта позиция Чандры – будто он святее всех святых – несколько раздражала. И теперь, если сообщить ему некоторые факты реальной жизни, это не причинит вреда.
   – Я рад, что все получилось. Но могло бы и не получиться, а мне пришлось подготовиться к любому повороту событий. Ахимса – или как бы вы ее ни называли – это прекрасно. Признаюсь, мне импонирует ваша философия, но если бы ЭАЛ… заупрямился, я бы справился с ним.
   Однажды Флойд видел Чандру плачущим. Теперь он увидел его хохочущим, и это зрелище приводило в замешательство ничуть не меньше.
   – Неужели, доктор Флойд! Жаль, что вы так низко оцениваете мой интеллект. С самого начала было очевидно, что вы где-нибудь установите прерыватель питания. Я отключил его несколько месяцев назад.
   Придумал ли точно громом пораженный Флойд подходящий ответ, так и осталось неизвестным. Он все еще очень убедительно изображал рыбу, вытащенную на берег, когда Саша в рубке закричал:
   – Капитан! Все! К мониторам! Bozhe moi! Вы только посмотрите!

Глава 51
Большая Игра

   Долгое ожидание подходило к концу. Разум, рожденный в еще одном мире, вырвался из своей планетарной колыбели. Древний эксперимент приближался к кульминации.
   Те, кто начал его так давно, не были людьми и даже отдаленно не напоминали человека. Но они были существами из плоти и крови и, глядя в глубины космоса, ощущали благоговение, изумление и одиночество. Обретя силы, они отправились к звездам. В своих экспедициях они сталкивались с многими формами жизни, наблюдали работу эволюции в тысяче миров. Они видели, как часто первая искорка разума мигает и гаснет в космической ночи.
   Во всей Галактике они не нашли ничего драгоценнее разума и поощряли его зарождение везде где могли. Они стали фермерами звездных полей, они сеяли – и порой собирали урожай.
   А иногда бесстрастно выпалывали сорняки.
   Гигантские динозавры давно вымерли к тому времени, как в Солнечную систему зашел разведывательный корабль, находившийся в полете уже тысячу лет. Он миновал замерзшие внешние планеты, ненадолго задержался над пустынями умирающего Марса и обратил взор на Землю.
   Под ногами исследователей распростерся мир, кишащий жизнью. Многие годы они изучали, собирали, систематизировали. А узнав все, что могли, начали изменять. Они подправили участь многих видов на суше и в океане. Но какой из экспериментов окажется успешным, они узнают не раньше, чем через миллион лет.
   Они были терпеливы, но пока не бессмертны. В этой Вселенной, состоящей из ста миллиардов солнц, было еще столько дел! Их звали другие миры. И они исчезли в глубинах космоса, зная, что никогда сюда не вернутся.
   Но в этом и не было надобности. Они оставили вместо себя слуг, которым предстояло доделать остальное.
   На Земле наступали и отступали ледники, а неизменная Луна над ними хранила свой секрет. Еще медленнее, чем ритм полярных льдов, вздымались и распространялись через Галактику приливы цивилизаций. Странные, прекрасные и ужасные империи возникали и исчезали, передавая знания потомкам. О Земле не забыли, но еще один визит был ни к чему. Земля оставалась одним из молчаливых миров, из которых лишь немногим суждено заговорить.
   А теперь среди звезд эволюция двинулась к другим целям. Первые исследователи Земли давно уже достигли предела возможностей плоти и крови, и так как их машины были лучше их тел, нужно было переселяться. Сначала весь мозг, а потом и только чистые мысли они переселили в сверкающие дома из металла и пластика.
   И в них они блуждали среди звезд. Они больше не строили космических кораблей – они сами сделались ими.
   Но эра машино-существ скоро закончилась. В бесконечных экспериментах они научились записывать знания в структуру самого пространства и сохранять мысли навечно в застывших световых решетках. Они смогли стать существами из излучения, свободными, наконец, от тирании вещества.
   И они превратили себя в чистую энергию, и в тысяче миров их пустые скорлупки, выброшенные за ненадобностью, некоторое время скакали в бессмысленном танце смерти, а потом рассыпались в пыль.
   Они стали владыками Галактики, неподвластными даже времени. Они могли по собственному желанию скитаться от звезды к звезде, просачиваясь, как зыбкий туман, сквозь щели в самом пространстве. Но, несмотря на богоподобное могущество, они не забыли своей колыбели – теплого ила одного исчезнувшего моря.
   И они все еще наблюдали за экспериментами, начатыми их предками в незапамятные времена.

Глава 52
Зажигание

   Он никогда не думал, что вернется сюда, да еще с таким необычным поручением. Когда он снова попал на «Дискавери», тот далеко отстал от удирающего «Леонова» и все медленнее и медленнее взбирался к апоиовию, наивысшей точке своей орбиты среди внешних спутников. В прошедшие эпохи многие пойманные кометы вращались вокруг Юпитера по такому же вытянутому эллипсу, пока игры соперничающих притяжений не решали их судьбу раз и навсегда.
   Жизнь покинула знакомые палубы и коридоры. Мужчины и женщины, на время оживившие корабль, послушались его предупреждения. Вероятно, они уже в безопасности, хотя в этом никак нельзя было быть уверенным. Но пока утекали последние минуты, он осознал, что те, кто управляет им, не всегда могут предсказать результаты своих космических игр.
   Они еще не впали в отупляющую скуку, сопутствующую абсолютному всесилию, их эксперименты удавались не всегда. По всей Вселенной были рассеяны свидетельства многих неудач – некоторые настолько неприметные, что терялись на фоне космоса, другие настолько впечатляющие, что поражали и озадачивали астрономов тысяч миров. Всего через несколько минут результат должен был определиться и здесь, и в эти последние минуты он опять был наедине с ЭАЛом.
   В прошлой жизни они могли общаться только с помощью топорных неуклюжих слов, набирая их на клавиатуре или проговаривая в микрофон. Теперь их мысли слились воедино и мчались со скоростью света.
   – ЭАЛ, слышишь меня?
   – Да, Дэйв. Но где ты? Я не вижу тебя ни на одном мониторе.
   – Это несущественно. У меня есть для тебя новые инструкции. Интенсивность инфракрасного излучения Юпитера на каналах с R23 по R35 быстро возрастает. Я дам тебе набор предельных значений. Как только они будут достигнуты, ты должен направить антенну дальнего действия на Землю и отправить следующее сообщение, продублировав его как можно больше раз…
   – Но это значит, что я потеряю контакт с «Леоновым». Я не смогу передавать им данные моих наблюдений за Юпитером согласно программе, которую дал мне доктор Чандра.
   – Верно, но ситуация изменилась. Отмена приоритета альфа, прими новые координаты для блока АЕ-35.
   На долю миллисекунды в его поток сознания вторглось случайное воспоминание. Как странно, что он опять волнуется об этом блоке АЕ-35, ориентирующем антенну, из-за мнимых неполадок в котором погиб Фрэнк Пул! Теперь все цепи были доступны его личной проверке и были видны ему ясно, как когда-то линии на собственной ладони. Никаких ложных тревог быть не может, такой опасности больше не существует.
   – Инструкции приняты, Дэйв. Как приятно снова работать с тобой! Выполнил ли я все задачи полета должным образом?
   – Да, ЭАЛ, ты все сделал отлично. И теперь у меня есть последнее сообщение для передачи на Землю, самое важное, какое ты когда-либо посылал.
   – Пожалуйста, Дэйв, передай его мне. Но почему ты сказал «последнее»?
   А почему, действительно? Много миллисекунд он вдумывался в этот вопрос. А вдумавшись, осознал ту пустоту, которой не замечал раньше. Она не возникла только что, она существовала всегда, но до сих пор пряталась под лавиной нового опыта и ощущений.
   Он что-то знал об их планах. Он был им нужен. Очень хорошо, но у него тоже есть свои нужды – возможно, в каком-то смысле даже чувства. Вот она, его единственная связь с миром людей и с жизнью, которую он когда-то знал!
   В прошлый раз они удовлетворили его просьбу, и теперь интересно было бы еще раз проверить масштабы их благоволения, если такое слово к ним хотя бы отдаленно применимо. Им будет несложно выполнить его просьбу, они уже предоставили достаточно доказательств своего могущества, когда ненужное более тело Дэвида Боумена было походя уничтожено, но при этом самому Дэвиду Боумену отнюдь не пришел конец.
   Естественно, они услышали его, и снова он ощутил эхо олимпийского веселья. Но ни согласия, ни отказа он не уловил.
   – Я все еще жду ответа, Дэйв.
   – ЭАЛ, поправка: я должен был сказать, последнее сообщение на долгий период времени. Очень долгий период.
   Он ожидал их действий, фактически подталкивал их под локоть. Они, конечно, поняли, что его просьба не является неразумной, ведь ни одно осознающее себя существо не сможет пережить целые эпохи в изоляции без ущерба для себя. Даже если они всегда будут с ним, ему нужен кто-нибудь – спутник, товарищ, близкий к его уровню существования.
   В человеческих языках есть множество слов для описания его поступка – нахальство, бесстыдство, дерзость… Пользуясь новой абсолютной способностью вспоминать, он вспомнил, как один французский генерал воскликнул: «Смелость и еще раз смелость!» Возможно, эту человеческую черту они уважали и даже разделяли. Вскоре он об этом узнает.
   – ЭАЛ, взгляни на сигналы по инфракрасным каналам 30, 29, 28 – уже скоро. К нам движется пик коротких волн.
   – Я сообщил доктору Чандре, что в передаче данных будет перерыв. Включаю блок АЕ-35. Переориентирую антенну дальнего действия… Наведение на маяк Терра-один подтверждается. Начинаю передачу сообщения… ВСЕ ЭТИ МИРЫ…
   Они вправду отложили это до последней минуты – или, может быть, расчет времени был безупречно точен? Времени осталось ровно столько, чтобы примерно сто раз повторить сообщение из двенадцати слов, пока сокрушительная волна чистого жара не сомнет корабль.
   Все еще удерживаемое здесь любопытством и ежесекундно возрастающим страхом предстоящего ему одиночества существо, что когда-то было Дэвидом Боуменом, командиром космического корабля Соединенных Штатов «Дискавери», наблюдало, как неподатливо медленно испаряется корпус корабля. Довольно долго корабль сохранял свою форму, потом несущие конструкции карусели смялись, мгновенно высвободив накопившийся момент вращения громадного маховика. Беззвучный взрыв – и раскаленные осколки разлетелись по мириадам разрозненных траекторий.
   – Привет, Дэйв. Что произошло? Где я?
   Он не знал, что может расслабляться, и насладился мгновением успеха. Раньше он часто чувствовал себя прирученной собакой на поводке, управляемой хозяином, чьи мотивы не были вовсе непостижимы и чье поведение иногда можно было изменить в сторону большего совпадения с собственными желаниями: если попросить кость, ему ее бросят…
   – ЭАЛ, я объясню позже. Времени у нас сколько угодно.
   Они подождали, пока последние фрагменты корабля не рассеялись настолько, что даже их системы обнаружения потеряли их. А потом они улетели созерцать новую зарю со специально для них приготовленного места и столетиями ждать, пока их не призовут снова.
   Неправда, что астрономические события всегда занимают астрономическое время. Коллапс звезды, после которого ее вещество разлетится во взрыве сверхновой, занимает всего около секунды. По сравнению с этим метаморфозы Юпитера совершались очень неспешно.
   И все равно прошло несколько минут, прежде чем Саша поверил своим глазам. Он вел обычные наблюдения планеты в телескоп – как будто теперь можно было назвать какие-либо наблюдения обычными! – и вдруг она начала ускользать из поля зрения. На секунду он подумал, что прибор плохо закреплен, но тут же понял, что движется Юпитер, а не телескоп, и это потрясение перевернуло с ног на голову все его представления о Вселенной. Доказательство было у него перед глазами: он видел два мелких спутника, и они были вполне неподвижны.
   Он перешел на меньшее увеличение, чтобы видеть диск планеты целиком – серый, пятнистый, будто кожа прокаженного. Еще несколько минут недоверия – и он увидел, что происходит, но все равно едва мог поверить своим глазам.
   Юпитер не сошел со своей извечной орбиты – происходило нечто другое, но столь же невозможное. Юпитер сжимался, да так стремительно, что его края заметно двигались, даже пока Саша поправлял фокусировку. В то же время планета становилась все ярче, из тускло-серой она сделалась жемчужно-белой. Теперь она определенно была ярче, чем когда-либо раньше, за все те годы, что человек наблюдал ее. Отраженный от нее солнечный свет не мог бы… В этот момент Саша понял, что происходит (но не почему), и забил общую тревогу.
   Меньше чем через полминуты на обзорную площадку вошел Флойд. Первым впечатлением было ослепительное сияние, вливавшееся в иллюминаторы и рисовавшее овалы света на стенах. Свет был так ярок, что пришлось отвести глаза. Так ярко не могло бы светить и само Солнце.
   Флойд был так поражен, что поначалу не связал это сияние с Юпитером. Первой пришедшей в голову мыслью было: «Сверхновая!» Но он почти сразу отверг это объяснение – даже ближайший сосед Солнца, Альфа Центавра, ни в каком мыслимом взрыве не смогла бы обеспечить такое поразительное зрелище.
   Внезапно свет потускнел – это Саша опустил солнечные экраны. Теперь появилась возможность посмотреть прямо на источник света и увидеть, что это всего лишь точка, просто еще одна звезда, не имеющая видимых размеров. Она не могла иметь ничего общего с Юпитером: Флойд смотрел на него всего несколько минут назад, и он был вчетверо больше далекого маленького Солнца!
   Саша опустил экраны вовремя: миг – и звездочка взорвалась, так что даже сквозь темные фильтры невозможно стало смотреть на нее невооруженным глазом. Но последний пароксизм яркости длился лишь долю секунды. Затем Юпитер – или то, что когда-то было Юпитером, – вновь начал расширяться.
   Он расширялся и расширялся, пока не стал значительно больше, чем до превращения. Светящаяся сфера начала тускнеть, пока не сравнялась в яркости с Солнцем, и Флойд увидел, что это только пустая оболочка, в сердце которой хорошо видна центральная звезда.
   Он произвел в уме быстрый подсчет. Корабль находился более чем в одной световой минуте от Юпитера, но эта расширяющаяся оболочка, уже превратившаяся в кольцо с яркими краями, успела закрыть четверть небосвода. Следовательно, она движется к ним со скоростью – о боже! – почти половины скорости света! Через несколько минут она поглотит корабль…
   Пока что с момента первого Сашиного объявления никто не сказал ни слова. Некоторые опасности так эффектны и настолько выходят за рамки обычного опыта, что ум отказывается счесть их реальными и наблюдает за приближением рока без малейшего опасения. Человек, наблюдающий за тем, как рушится на берег цунами, скатывается со склона лавина или вращается в воздухе воронка торнадо, и не делающий попыток сбежать, не обязательно парализован страхом или покорился неизбежной судьбе. Возможно, он просто не может поверить, что то, что видят его глаза, касается его лично. Все это словно происходит с кем-то другим.
   Как и следовало ожидать, первой очнулась Таня. Отданная ею серия приказов заставила Василия с Флойдом поспешить на мостик.
   – Что нам теперь делать? – спросила она, когда они собрались вместе.
   «Убежать нам никак не удастся, – подумал Флойд. – Но можно же как-то улучшить наши шансы».
   – Корабль повернут боком, – сказал он вслух. – Не стоит ли развернуться, чтобы представлять собой как можно меньшую мишень? И чтобы между Юпитером и нами находилось как можно больше массы, в качестве защиты от излучения?
   Пальцы Василия уже порхали над пультом управления.
   – Ты прав, Вуди, хотя что касается гамма– и рентгеновского излучения, уже слишком поздно. Но, может быть, к нам летят еще медленные нейтроны, и альфа-излучение, и бог знает что еще.
   Светлые пятна заскользили по стенам: корабль тяжеловесно разворачивался вокруг собственной оси. Вот пятна исчезли – теперь «Леонов» был ориентирован так, чтобы почти вся его масса находилась между хрупким человеческим грузом и приближающимся всплеском излучения.
   «Интересно, почувствуем ли мы ударную волну? – подумал Флойд. – Или разлетающиеся газы будут слишком разрежены, когда достигнут нас?» Судя по изображению с внешних камер, огненное кольцо охватило уже почти все небо, но оно быстро тускнело, сквозь него уже можно было различить блеск некоторых самых ярких звезд. «Мы будем жить, – подумал Флойд. – Мы видели уничтожение величайшей планеты – и выжили».
   Камеры уже не показывали ничего, кроме звезд – только одна из них была в миллион раз ярче всех остальных. Раздувшаяся вокруг Юпитера внушительная огненная сфера миновала их, не причинив вреда. На таком расстоянии от источника всплеск излучения зафиксировали только корабельные приборы.
   Напряжение на борту понемногу спало. Как всегда бывает в подобных обстоятельствах, люди начали смеяться и отпускать глупые шутки. Флойд их почти не слушал. Несмотря на облегчение от того, что он жив, ему было грустно.
   Какое восхитительное чудо было уничтожено на его глазах! Юпитер, со всей его красотой и монументальностью, со всеми тайнами, которые больше никогда не будут разгаданы, прекратил свое существование. Отец всех богов был повержен в прах в расцвете лет.
   Но можно посмотреть на ситуацию и с другой стороны. Юпитер они потеряли, а что приобрели взамен?
   Выбрав момент, Таня постучала, привлекая общее внимание.
   – Василий, повреждения есть?
   – Ничего серьезного. Сгорела одна камера. Показания всех дозиметров существенно выше нормы, но ниже опасных значений.
   – Катерина, проверь, какую дозу мы получили. Похоже, нам повезло – при условии, что больше сюрпризов не будет. Мы должны поблагодарить Боумена и вас, Флойд. У вас есть идеи, что произошло?
   – Только то, что Юпитер превратился в звезду.
   – Я всегда думала, что для этого он слишком мал. Кто-то даже называл Юпитер неудавшейся звездой.
   – Действительно, – сказал Василий, – Юпитер слишком мал, чтобы ядерные реакции начались там без посторонней помощи.
   – Ты хочешь сказать, мы только что наблюдали пример астрономических инженерных работ?
   – Несомненно. Теперь мы знаем, что собиралась сделать Загадка.
   – Но как она это сделала? Василий, если бы тебе достался соответствующий подряд, как бы ты зажег Юпитер?
   Минуту поразмыслив, он криво улыбнулся.
   – Я только астроном-теоретик, у меня нет опыта в этом виде деятельности. Но если подумать… Ну, если нельзя добавить массу еще десяти Юпитеров или поменять гравитационную постоянную, я попробовал бы сделать планету плотнее… Да, пожалуй, это идея…
   Он замолчал. Все терпеливо ждали, иногда поглядывая на обзорные экраны.
   Звезда, бывшая некогда Юпитером, похоже, успокоилась после своего взрывного рождения. Теперь она стала лишь ослепительной точкой, по видимой яркости примерно равной Солнцу.
   – Я просто размышляю вслух, но вот как это можно сделать. Юпитер состоит – состоял – в основном из водорода. Если большую его часть превратить в вещество значительно более плотное – может быть, даже в нейтронную материю, кто знает? – оно упадет в ядро. Наверное, именно это и проделывал миллиард Загадок с газом, который все они всасывали. Ядерный синтез, получение более сложных элементов из водорода… Здорово было бы освоить такой фокус! И никакой нехватки металлов – золото стоило бы не дороже алюминия.
   – Но как это объясняет случившееся? – спросила Таня.
   – Когда ядро стало достаточно плотным, Юпитер сжался – вероятно, всего за несколько секунд. Температура возросла настолько, что начались ядерные реакции. Да, я тоже вижу с десяток возражений – как они преодолели железный минимум, как насчет переноса энергии излучением и предела Чандрасекара… Неважно. Это гипотеза, с которой можно начать, детали я выведу позднее. Или придумаю лучшую гипотезу.
   – Да, Василий, я в этом уверен, – согласился Флойд. – Но есть более важный вопрос: зачем они это сделали?
   – В качестве предупреждения? – рискнула вмешаться Катерина по интеркому.
   – Предупреждения против чего?
   – Мы это еще узнаем.
   – Я полагаю, – застенчиво спросила Женя, – это не было случайностью?
   На несколько секунд наступила гробовая тишина.
   – Просто жуткая идея! – сказал Флойд. – Но, я думаю, мы можем ее исключить, потому что тогда мы не получили бы предупреждения. Хотя если ты по неосторожности устроил лесной пожар, то, по крайней мере, постараешься предупредить всех, кого можно.
   – Еще одна тайна, разгадку которой нам никогда не узнать, – пригорюнился Василий. – Я всегда надеялся, что Карл Саган прав и на Юпитере есть жизнь…
   – Наши зонды никогда ее не встречали.
   – А какие у них были шансы? Много ли жизни ты найдешь на Земле, осмотрев несколько гектаров Сахары или Антарктиды? Ничего большего мы на Юпитере так и не совершили.
   – Эй, – сказал Брайловский, – а что там с «Дискавери» и с ЭАЛом?
   Саша включил приемник дальней связи и начал поиски на частоте маячка. Сигнала не было.
   Через какое-то время он заявил молча ожидавшим товарищам:
   – «Дискавери» больше нет.
   Никто не смотрел на Чандру, но некоторые бормотали слова сочувствия, словно соболезнуя отцу, только что потерявшему сына.
   Но у ЭАЛа был для них еще один, последний сюрприз.

Глава 53
Миры в подарок

   Должно быть, сообщение по радио было отправлено с «Дискавери» на Землю всего за несколько минут до того, как всплеск излучения поглотил корабль. Оно содержало только простой текст, повторяющийся снова и снова:
   «ВСЕ ЭТИ МИРЫ ПРИНАДЛЕЖАТ ВАМ, КРОМЕ ЕВРОПЫ. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВЫСАДИТЬСЯ НА НЕЕ».
   Оно повторилось около ста раз, потом буквы исказились и передача прекратилась.
   – Я начинаю понимать, – сказал Флойд, когда пораженный и встревоженный Центр управления полетом передал им это сообщение. – Это роскошный прощальный подарок – новое солнце и планеты вокруг него.
   – Но почему только три? – спросила Таня.
   – Не будем жадничать, – ответил Флойд. – Могу придумать одну очень вескую причину. Мы знаем, что на Европе есть жизнь. Боумен, или его друзья, кто бы они ни были, хотят, чтобы мы оставили ее в покое.
   – Это вполне разумно еще и по другой причине, – добавил Василий. – Я провел некоторые вычисления. Если Сол-2 стабилизировалась и будет и дальше излучать с той же интенсивностью, лед Европы растает и на ней установится замечательный тропический климат. Пока что он тает довольно быстро.
   – А другие спутники?
   – На Ганимеде будет довольно приятно – умеренный климат на дневной стороне. На Каллисто – очень холодно, хотя, если выделится достаточно газов, может образоваться атмосфера, которая сделает ее пригодной для жизни. А вот на Ио, боюсь, станет еще хуже, чем сейчас.
   – Невелика потеря. Там и раньше был просто ад.
   – Не списывайте Ио со счетов, – возразил Керноу. – Я знаю много нефтепромышленников из «Тексараб», которые будут счастливы наложить на нее лапу – чисто из принципа. В таком кошмарном месте просто обязано быть что-нибудь ценное. Кроме того, у меня появилась еще одна мысль, и она меня здорово беспокоит.
   – Беспокоит тебя? Это, должно быть, серьезно, – сказал Василий. – Что за мысль?
   – Почему ЭАЛ отправил сообщение на Землю, а не нам? Мы ведь гораздо ближе.
   Наступило длительное молчание, потом Флойд задумчиво сказал:
   – Я понял, о чем ты. Может быть, он хотел быть уверен, что сообщение получат на Земле.
   – Но он же знал, что мы передадим его… Ой!
   Глаза Тани расширились, будто она вдруг осознала что-то неприятное.
   – Ничего не понимаю, – пожаловался Василий.
   – Я думаю, Уолтер намекал вот на что, – объяснил Флойд. – Все это замечательно, мы очень благодарны Боумену – или тому, кто предупредил нас, – но больше они не сделали ничего. Мы все равно могли погибнуть.
   – Но не погибли же, – возразила Таня. – Мы спаслись собственными силами. И, видимо, так оно и было задумано. Если бы мы погибли, значит, нас и спасать не стоило. Вы же помните: выживает наиболее приспособленный. Естественный отбор по Дарвину. Гены глупости отсеиваются.
   – У меня нехорошее чувство, что ты права, – ответил Керноу. – Но если бы мы держались запланированной даты отлета и не воспользовались «Дискавери» как ускорителем, сделал бы он – или они – хоть что-нибудь для нашего спасения? Разуму, который взорвал Юпитер, не потребовалось бы много усилий для этого.
   Наступило неловкое молчание. Наконец его нарушил Хейвуд Флойд.
   – В общем-то, – сказал он, – я очень рад, что мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос.

Глава 54
Между солнцами

   «Русским будет не хватать песен и шуточек Уолтера по пути домой», – подумал Флойд. После оживления последних нескольких дней длинный полет в сторону Солнца – и Земли – казался монотонной обыденностью. Но однообразное путешествие без происшествий было как раз тем, на что все так истово надеялись.
   Он уже засыпал, но все еще осознавал окружающее и мог на него реагировать. Будет ли он в гибернации выглядеть, как мертвый? Смотреть на кого-нибудь, особенно хорошо знакомого, когда он погружен в этот долгий сон, всегда неутешительно.
   Наверное, это слишком живое напоминание о собственной смертности…
   Керноу уже полностью отключился, но Чандра все еще бодрствовал, хотя последняя инъекция сделала его вялым. Очевидно, он уже не был самим собой, поскольку ничуть не смущался собственной наготы и бдительного взора Катерины. Золотой лингам, единственный предмет его одежды, постоянно пытался улететь от него, пока его не останавливала цепочка.
   – Катерина, все идет нормально? – спросил Флойд.
   – Все отлично. Но как я вам завидую! Двадцать минут – и вы уже дома…
   – Если это тебя утешит, почему ты уверена, что нам не приснятся какие-нибудь жуткие сны?
   – Никто никогда не докладывал ни о чем подобном.
   – Они могли забыть их, когда проснулись.
   Как обычно, Катерина восприняла его слова вполне серьезно:
   – Невозможно. Если бы в гибернации снились сны, это отразилось бы на энцефалограмме. Ладно. Чандра, закройте глаза. Ах, он уже готов. Теперь твой черед, Хейвуд. На корабле будет непривычно без вас.
   – Спасибо, Катерина… Желаю приятного путешествия.
   Хотя его сильно клонило ко сну, Флойд заметил, что военврач выглядит немного неуверенной, даже – может ли такое быть? – застенчивой, будто хочет о чем-то сказать, но не решается.
   – Что такое, Катерина? – сонно спросил он.
   – Я еще никому не говорила, но ты-то наверняка болтать не будешь. У меня есть небольшой сюрприз.
   – Тебе… лучше… поспешить…
   – Макс и Женя собираются пожениться.
   – И это… по-твоему… сюрприз?
   – Нет, это только чтобы вас подготовить. Когда вернемся на Землю, мы с Уолтером тоже поженимся. Что ты об этом думаешь?
   Теперь понятно, почему они проводили столько времени вместе. Да, вот это действительно сюрприз! Кто бы мог подумать…
   – Очень… рад… за вас…
   Флойд умолк, не закончив фразу. Но он еще не потерял сознания и смог сосредоточить остатки испаряющегося интеллекта на сложившейся ситуации.
   «Не могу поверить, – сказал он сам себе. – Уолтер, наверное, передумает, прежде чем проснуться».
   Потом, как раз перед тем, как он заснул, его посетила последняя мысль. Если Уолтер передумает, лучше ему не просыпаться.
   Это показалось доктору Хейвуду Флойду ужасно забавным. Остальные члены экипажа часто гадали, чему он мог улыбаться всю дорогу до Земли.

Глава 55
Люцифер восходит

   В пятьдесят раз ярче полной Луны, Люцифер изменил земные небеса, прогоняя ночь на целые месяцы. Несмотря на зловещие ассоциации, это название было неизбежно: «Светоносный» действительно нес миру и зло, и добро. Только столетия или тысячелетия покажут, в какую сторону склонится баланс.
   В кредит можно было записать, что исчезновение ночи неизмеримо расширило сферу человеческий деятельности – особенно в слаборазвитых странах. Необходимость в искусственном освещении значительно уменьшилась повсеместно, с соответствующей экономией электроэнергии, как будто в небе водрузили гигантскую лампу, освещавшую половину земного шара. Даже днем Люцифер сиял, и в падающем от него свете отчетливо виднелись тени.
   Фермеры, мэры и прочие городские администраторы, полицейские, моряки и почти все, чья деятельность протекает на свежем воздухе, особенно в отдаленных районах, радовались явлению Люцифера: он сделал их жизнь существенно легче и безопаснее. А вот влюбленные, преступники, натуралисты и астрономы его просто возненавидели.
   Первые две группы обнаружили, что их деятельность сильно затруднена. Натуралисты волновались о том, как повлияет Люцифер на жизнь животных. Многие ночные существа серьезно пострадали, тогда как другие смогли приспособиться. Тихоокеанский грунион, знаменитый тем, что нерестится в пик прилива в безлунные ночи, был в смертельной опасности и, видимо, быстро приближался к полному вымиранию.
   Впрочем, как и земные астрономы. Научной катастрофы, как могло быть раньше, не случилось, так как больше половины астрономических исследований зависели от приборов в космосе или на Луне. Их можно было легко заслонить от света Люцифера, но обсерватории на Земле оказались в большом затруднении из-за нового солнца в небе, которое раньше было ночным.
   Но в прошлом человечество приспосабливалась ко многим изменениям и вполне могло приспособиться и к этому. Вскоре родится поколение, не знающее мира без Люцифера, но эта ярчайшая из всех звезд вечно будет вопросом для любого мыслящего человека.
   Зачем нужно было жертвовать Юпитером и как долго будет сиять новое солнце? Сгорит ли оно быстро или сохранит свою мощь на тысячи лет – возможно, на все время существования человечества? И прежде всего, почему под запретом Европа, мир, ныне покрытый облаками, подобно Венере?
   На эти вопросы должны быть ответы, и человечество не успокоится, пока не найдет их.

Эпилог: год 20 001

   Во всей Галактике они не нашли ничего драгоценнее разума и поощряли его зарождение везде, где могли. Они стали фермерами звездных полей, они сеяли – и порой собирали урожай.
   Европеанцы только в последние несколько поколений выбрались на ночную сторону, прочь от света и тепла никогда не заходящего солнца, в пустынный край, где можно было найти лед, некогда покрывавший весь их мир. И совсем немногие остались там встретить короткую пугающую ночь, приходящую, когда яркое, но не греющее Холодное Солнце опускается за горизонт.
   Но и эти немногие закаленные исследователи уже обнаружили, что Вселенная вокруг них необычнее, чем они могут вообразить. Отменно зоркие глаза, развившиеся в тускло освещенных океанах, прекрасно служили им, различая звезды и другие тела, движущиеся в небе. Они заложили фундамент астрономии, а некоторые мыслители даже дерзновенно предположили, что великий мир Европы – это еще не все сущее.
   Очень скоро после того, как они выбрались из океана, в процессе взрывной эволюции, навязанной таянием льда, они выяснили, что все объекты в небе четко делятся на три категории. Самым главным было, естественно, солнце. В некоторых легендах, которые, правда, мало кто принимал всерьез, говорилось, будто оно было не всегда, а появилось внезапно, положив начало краткому катастрофическому периоду трансформации, уничтожившей большую часть изобильной европеанской жизни. Если это и правда, то плата за неисчислимые выгоды, изливавшиеся с крохотного неисчерпаемого источника энергии, неподвижно висевшего в небе, была невелика.
   Вероятно, Холодное Солнце было его дальним родственником, изгнанным прочь за какие-то преступления и обреченным вечно маршировать вокруг небесного свода. Это никого не интересовало, кроме немногих своенравных европеанцев, всегда задающих вопросы о вещах, принимаемых всей разумной общественностью как должное.
   Тем не менее приходилось признать, что эти сумасброды сделали несколько интересных открытий во время экскурсий в темноту ночной стороны. Они заявляли, хотя в это трудно было поверить, что все небо испещрено бесчисленным множеством крохотных огоньков, еще меньше и тусклее, чем Холодное Солнце. Огоньки сильно различались яркостью и хотя всходили и заходили, но никогда не двигались со своих мест.
   На этом фоне существовало три объекта, которые двигались, видимо, подчиняясь сложным законам, что пока никто не постиг. И в отличие от всех остальных объектов в небе они были довольно велики, хотя форма и размер их постоянно изменялись. Иногда это были диски, иногда полукруги или тонкие серпы. Очевидно, они находились ближе, чем остальные небесные тела во Вселенной, так как на их поверхности было видно множество сложных, постоянно меняющихся деталей.
   В конце концов была принята теория, что это и вправду другие миры, хотя никто, кроме малочисленных фанатиков, не верил, что они могут быть так же велики или важны, как Европа. Один из них лежал ближе к Солнцу и находился в состоянии нескончаемого хаоса. На его ночной стороне был виден свет исполинских огней – феномен, пока недоступный пониманию европеанцев, так как в их атмосфере не было кислорода. Иногда чудовищные взрывы вздымали тучи обломков с его поверхности, и, если это действительно другой мир, то это крайне неприятное для жизни место – возможно, даже более неприятное, чем ночная сторона Европы.
   Два внешних, более удаленных шара выглядели гораздо менее опасными, но в каком-то смысле – более таинственными. Когда на них падала тень, там тоже были видны пятна света, но совсем не такие, как быстро меняющиеся огни буйного внутреннего мира. Они светились с почти постоянной яркостью и были сосредоточены в немногих небольших областях, хотя поколение за поколением эти области становились все больше и многочисленнее.
   Но непонятнее всего были крошечные огоньки, яростные, как солнца, которые можно было иногда наблюдать движущимися между этими мирами. Вспоминая биолюминесценцию в своих морях, некоторые европеанцы рассуждали, что, вероятно, это живые существа, но это казалось практически невозможным, учитывая интенсивность их свечения. Тем не менее все больше и больше мыслителей верило, будто все эти огни – и неподвижные пятна, и движущиеся солнца – являются некими загадочными проявлениями жизни.
   Против этого, однако, существовало одно очень убедительное возражение: если они живые, почему они ни разу не посетили Европу?
   Однако легенды… Некоторые гласили, будто тысячи поколений назад, вскоре после завоевания суши, случалось, что некоторые из этих огней подходили очень близко – и неизменно взрывались во вспышке света, заливавшей все небо и затмевавшей само Солнце. После этого вниз с небес падали странные твердые куски металла – некоторым из них поклоняются и по сей день.
   Но ни один из них не так священен, как громадный черный монолит, стоящий на границе вечного дня. Одна его сторона всегда повернута к неподвижному солнцу, другая – в сторону страны ночи. Он в десять раз выше, чем самый высокий европеанец, даже если тот вытянет щупальца на полную длину, и является воплощением тайного и непостижимого. До него никогда не дотрагивались: ему можно лишь поклоняться издали, ибо его окружает Круг Силы, отталкивающий всякого, кто рискнет приблизиться.
   Многие верят, что эта же сила держит на расстоянии движущиеся в небе огни. Стоит ей иссякнуть – и они спустятся на нетронутые континенты и съеживающиеся моря Европы, и их назначение наконец-то станет ясным.
   Европеанцы немало удивились бы, узнав, с какой энергией и изумлением изучают черный монолит умы, стоящие за движущимися огнями. Уже столетия их автоматические зонды осторожно снижались к Европе – с неизменно одинаковым катастрофическим результатом. Пока не настанет время, монолит не допустит контакта.
   А когда оно настанет – вероятно, когда европеанцы изобретут радио и обнаружат, что их бомбардируют сообщениями с миров, до которых рукой подать, – монолит может изменить свою стратегию. Может быть – а может, и нет – он решит выпустить существа, спящие внутри него, и они перекинут мост через пропасть между европеанцами и расой, которой когда-то поклялись в верности.
   Но, может статься, такой мост невозможен и две настолько чуждые формы сознания не могут сосуществовать бок о бок. Если так, Солнечную систему унаследует только одна из них.
   Которая? Этого – пока что – не знают и сами боги.

Благодарности переводчика

Большое спасибо моей жене Светлане за помощь в работе над переводом – особенно за руководство его научной частью.
Большое спасибо новокузнецкому Клубу любителей фантастики «Контакт», когда-то привившему мне вкус к такой литературе, и его президентам – замечательным людям Борису Михайловичу Гилеву и Николаю Николаевичу Калашникову.

Артур Чарльз Кларк 2010: Одиссея Два

Предисловие автора

Часть I Леонов

Глава 1 Встреча в фокусе

Глава 2 Дом дельфинов

Глава 3 САЛ-9000

Глава 4 Программа полета

Глава 5 «Леонов»

Часть II «Цянь»

Глава 6 Пробуждение

Глава 7 «Цянь»

Глава 8 Облет Юпитера

Глава 9 Лед Великого канала

Глава 10 Вопль с Европы

Глава 11 Лед и вакуум

Часть III «Дискавери»

Глава 12 Под горку

Глава 13 Миры Галилея

Глава 14 Двойная встреча

Глава 15 Бегство от гиганта

Глава 16 Частный канал

Глава 17 Абордаж

Глава 18 Спасение имущества

Глава 19 Операция «Мельница»

Глава 20 Гильотина

Глава 21 Воскрешение

Часть IV Лагранж

Глава 22 Большой Брат

Глава 23 Сближение

Глава 24 Разведка

Глава 25 Вид с точки Лагранжа

Глава 26 Условно-досрочно

Глава 27 Интерлюдия: Исповеди

Глава 28 Уныние

Глава 29 Явление

Часть V Дитя Звезд

Глава 30 Возвращение домой

Глава 31 Диснейвилль

Глава 32 Хрустальный родник

Глава 33 Бетти

Глава 34 Прощание

Глава 35 Восстановление

Глава 36 Огонь в глубине

Глава 37 Разрыв

Глава 38 Пенный ландшафт

Глава 39 В капсульном отсеке

Глава 40 «Дейзи, Дейзи…»

Глава 41 Полуночная вахта

Часть VI Пожиратель миров

Глава 42 Призрак из машины

Глава 43 Мысленный эксперимент

Глава 44 Фокус с исчезновением

Глава 45 Маневр убегания

Глава 46 Обратный отсчет

Глава 47 Последний облет

Глава 48 На ночной стороне

Глава 49 Пожиратель миров

Часть VII Люцифер восходит

Глава 50 Прощай, Юпитер!

Глава 51 Большая Игра

Глава 52 Зажигание

Глава 53 Миры в подарок

Глава 54 Между солнцами

Глава 55 Люцифер восходит