   Сказки о тех, кто лапой чешет ухо
   Сборник сказок
   Алёна Бессонова

   © Алёна Бессонова, 2016
   © Алёна Бессонова, дизайн обложки, 2016

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Сказки о тех, кто чешет лапой ухо

О кошке и собаке

   Кошка, по прозвищу Дунька, лежала на самом краешке крыши одноэтажного дома. Казалось, она легла погреться на солнышке и нечаянно заснула. На самом деле, это было не так. Дунька притворялась спящей: с неё уже стекал седьмой пот, и шерсть накалилась так, что сил не было терпеть, а спать ей вовсе не хотелось, ей хотелось есть!
   Еда была, но не у неё. Еда стояла у собачьей будки. Из миски тянуло тёплым парком и совершенно нестерпимо пахло. Пахло вкусным свежесваренным мясом! Кошка ждала момента, когда можно будет выхватить из миски кусок и хоть немножко поприжать голод. От голода болел живот, и что хуже всего – он урчал, с каждым часом всё громче и громче.
   – За что? – думала Дунька. – За что, со мной так?! Почему эту чёрную лахудру кормят, а меня нет?
   «Лахудрой» кошка называла собаку породы чёрный терьер. Дунька лукавила, она знала, почему её не кормят. В один из дней, она отказалась ловить мышей. Тогда хозяин отказался её кормить. Не нравились кошке сырые мыши! Мало того невкусные, так ещё за ними нужно было гоняться по всему подвалу.
   – Лахудре миску приносят прямо под нос! – с возмущением думала кошка Дунька, и от злости хвост её покрывался мурашками, – Я же должна добывать пропитание сама! Почему? Чем я хуже лахудры?

   У Лахудры тоже было имя, хозяева звали её Тоськой. Она была огромная, с длинными чёрными кудрявыми волосами росшими по всему телу, и даже на морде, отчего совершенно не было видно глаз. Невозможно было понять – наблюдает Тоська за кошкой или нет. Иногда, казалось, что нет. Тогда Дунька тихонько подкрадывалась к миске и тут же получала лапой куда придётся. Так и ходила по двору от шишки до шишки, от синяка до синяка.
   – Вот, что ты делаешь, чтобы тебя кормили? – вопила кошка, после каждой оплеухи. – Лежишь себе, Лахудра, и всё!
   – Работаю я, – лениво отвечала Тоська, вытягиваясь во всю длину своего могучего тела.
   – Кем ты работаешь? – возмущалась Дунька.
   – Не кем, а чем! Видом своим работаю! – невозмутимо отвечала собака. – Видела, как хулиганы обходят наш дом? Тихонечко, по заборчику. Стараются меня не разбудить, не потревожить. Зато все фруктики на месте, деревья не поломаны. Помидорчики не сорваны. Свёколка и морковка в грядочках сидят. Хозяева довольны!
   – У меня тоже вид угрожающий, – ворчала кошка. – Я вся задрипанная, облезлая, немытая, нечёсанная! Ко мне тоже не всякий осмелится подойти… Однако, меня за это не кормят…
   – Ладно! – смилостивилась собака. – Иди, оближи миску…
   Дуньке и этого было достаточно. Правда, летом! Летом можно было ещё где-нибудь подхарчиться, например, в поле зерна свежего погрызть, семечек мягоньких прямо из подсолнуха полузгать. Но сейчас на дворе стояла осень, скоро должна объявиться зима. Зимой не забалуешь. Под драной кожей кошки не было ни грамма жира, значит, греть себя ей было не чем. Зиму, вероятнее всего, ей не пережить, тем более, что в дом её не пускали.
   Однажды Дуньке всё-таки удалось подойти к миске, так, что собака её не услышала. Тоська лежала, закрыв глаза, и тяжело дышала.
   – Спит! – решила кошка, и начала с жадность поедать еду. – Как вкусно, как вкусно! Дрыхни, дрыхни, – нервно думала кошка, проглатывая большие куски мяса.
   – Не дрыхну я, – тихо сказала собака, будто услышала мысли Дуньки. – Болею, совсем мне плохо…
   – Может, ты умрёшь? – оживлённо мяукнула кошка. – Класс! Мне вся еда доставаться будет!
   – Глупая ты, Дунька, – еле слышно прошептала Тоська. – Я умру, никакой еды не будет! Не будет меня, не будет будки, не будет миски…
   – Так, так, так, – задумалась кошка и почесала оборванное ухо. – Точно! Помрёт собака, не будет миски с едой, тут и я за ней от голода сдохну. Надо её лечить!
   Дунька мигом полетела в поле, в нём она собирала лечебные травки. Уж, что-что, а лечить кошка умела. Главное, знала чем. Каждую травинку знала, какая от какой болезни помогает. Принесла кошка Тоське целую охапку травы, положила перед мордой.
   – Ешь! – громко и твёрдо сказала Дунька. – Трава лечебная!
   – Не ем я траву! – заартачилась Тоська. – Я не травоядная!
   – Ешь, говорю! – затопала лапами кошка.
   Собака нехотя съела охапку травы, через минуту открыла глаза, попросила, – тащи ещё!
   Десять раз бегала кошка в поле за травой. С такой бешеной скоростью бегала, что сама себе удивлялась – откуда что берётся? Всё боялась опоздать, всё боялась не успеть. На десятый раз прибежала и легла. Устала.
   Собака травы наелась – встала, походила немного, потрясла шерстью.
   – Знаешь, Дунька, полегчало мне! – удивлённо сообщила Тоська. – Выходит ты меня вылечила!? Выходит, я тебе жизнью обязана?!
   Кошка не отвечала – уморилась очень.
   – Поспи, поспи, – ласково проурчала Тоська. – Я тебя посторожу! – примостилась рядом с Дунькой, прошептала ей в ухо, – теперь всю еду делить будем пополам!
   Последнюю фразу Дунька услышала сквозь сон, улыбнулась. Теперь за своё будущее она была спокойна.

   Зима, как всегда пришла неожиданно. Кошка на чердаке замёрзла. Утром спустилась к собаке позавтракать. Двор был белый. У будки, как всегда, парила вкусным духом миска с мясом.
   – Тебя жду, не ем, – сказала Тоська. – Замёрзла? Полезай ко мне в будку, у меня теплее, будем друг дружку греть! И кто это сказал, что кошки с собаками не дружат? Ещё как дружат! – уже про себя подумала Тоська и лапой поплотнее прижала к себе Дуньку, – пусть погреется, бедовая, совсем озябла…

О кедре и бобре

   Молодой кедр в лесу был всеобщим любимцем. Почему? Давай загибать пальчики, почему? Первое, потому, что был молод и строен. Второе, потому, что здоров и не кряхтел, как старые деревья. Третье, потому, что под его тенью любили отдыхать лесные жители – лоси, медведи, лисы и другие мелкие и крупные звери. Четвёртое, потому, что кедр приглашал в гости всех желающих полакомиться его вкусными орешками. И пятое, кедр выращивал птичьих детёнышей. Их родители с удовольствием селились на его могучих ветках и плели гнёзда. Можно ещё долго загибать пальчики, почему кедр любили в лесу, но мы на этом остановимся. Тем более, что пальчики на ладошке уже закончились.
   Кедр считал, что ему повезло – он вырос в тихой речной заводи, вдали от людей. Людей он боялся.
   Когда кедр был ещё зёрнышком, его мама рассказывала о людях с топорами и пилами. Они прибегали в лес и начинали пилить деревья. Затем они укладывали сваленные стволы на шумные машины и увозили. Больше бедняг никто не видел. Мама кедра не хотела сыночку такой участи, поэтому упросила ветер занести своё зёрнышко подальше от людских троп. Так кедр попал сюда, в начало большой реки, и был этому очень рад.
   Однажды, ранним утром, кедр услышал, как рядом с ним упало дерево. Кедр открыл сонные глаза, но ничего не увидел. Туман стоял густой пеленой. Через некоторое время он опять услышал стук падающего ствола. Сердце кедра бешено застучало – неужели пришли люди с топорами? Но нет, стука топоров он не слышал, а деревья продолжали падать.
   – Кто здесь? – тихо спросил кедр.
   – Я, – также тихо ответил кто-то.
   – Ты, это кто?
   – Я – это бобёр! – опять ответил кто-то.
   – Что ты здесь делаешь, бобёр? – ещё тише спросил кедр.
   – Строю запруду для своих малышей, – ещё тише ответил бобёр.
   – Что такое запруда? – продолжал спрашивать кедр.
   – Вот сейчас, – неожиданно громко и весело заговорил бобёр. – Нагрызу стволов, перегорожу реку, будет у меня свой бассейн. В нём я поселю своих бобрят.
   – Зачем же ты грызёшь молодые деревья? Им ещё расти, и расти, – удивился кедр. – В лесу сухих деревьев полно…
   – Я не лошадь издалека тащить сушняк? – проворчал бобёр. – У меня под носом деревьев полно. Подумаешь, погрызу маленько! Другие вырастут. Посмотришь, уже этой осенью всё зарастёт…
   – Зарастёт то зарастёт, но эти деревца умрут, – тяжко вздохнул кедр.

   Бобёр вылез из воды, обошёл кедр вокруг, внимательно его осмотрел.
   – Ты мне тоже подходишь! – уверенно сказал он. – Тобой я закончу строительство плотины.
   Кедр не испугался, нет. Ему просто захотелось взглянуть в глаза бобру, но тот быстро шмыгнул в воду. В зарослях послышался шум. Кто-то гулко шёл, ломая прибрежные кусты. Медведь! Это был медведь! Он только что проснулся после зимней спячки и был страшно голоден.
   – Привет, дружище кедр! – рыкнул медведь сонным голосом. – Вот, пришёл, рыбки половить. Как ты думаешь, она уже поднялась со дна?
   – С добрым утром, Михалыч! Не видел ещё. Не плескалась!
   Медведь по пояс зашёл в воду и начал лапами шарить по дну:
   – Холодновата водица, – заметил косолапый. – Думаю, ничего не наловлю. Есть хочется…
   Тут его взгляд упал на бобра, тот вылез любопытничать.
   – О! – воскликнул медведь радостно. – Тебя – то я и съем!
   Не успел бобёр моргнуть глазом, как медведь оказался рядом с ним.
   – Всё! – подумал бобёр. – Конец мне пришёл!
   Бобёр зажмурил глаза. Приготовился умирать.
   – Ать ты! – услышал он сквозь страх голос медведя. – Ничего себе! Ты чего дерёшься, кедр?!
   Кедр, что было сил, ударил медведя веткой по голове.
   – С ума сошёл, косолапый! – закричал кедр. – У бобра дети маленькие!
   – У меня тоже маленькие. Они есть хотят! – обиженно проворчал медведь, потирая лапой шишку на голове.
   – Они любят кедровые орешки? – спросил кедр.
   – Они любят! Но я за ними на тебя не полезу. Оголодал за зиму, силы не хватит!
   – Кукушка! – позвал кедр. – Принеси-ка мне, вон тот мешок, что в прошлом году туристы под берёзой бросили!
   Кукушка быстренько сгоняла туда и обратно, и вручила медведю довольно большой мешок.
   – Подставляй, медведь, мешок буду тебе орехи трясти!
   Ветви кедра заколыхались, как при сильном ветре, с них обильным дождём посыпались кедровые шишки.
   – Ну что! Хватит тебе мешка орехов? – спросил кедр.
   – Хватит! – удовлетворённо крякнул медведь, взваливая нелёгкую поклажу себе на хребтину.
   – Кончатся, ещё приходи!
   Кедр увидел, как медведь, сгибаясь под тяжестью ноши, зашагал в лес, а бобёр поскакал в другую сторону.
   – Ты куда бобёр? – закричал кедр. – Не бойся, он тебя больше не тронет!
   – Я не боюсь! – услышал кедр голос удаляющегося бобра. – Я за сухим деревом побежал. Запруду достраивать надо! Больше не буду молодые деревца грызть, пусть растут! Они ведь тоже чьи-то детки… Лучше дружить! Правда?!
   – Правда… – тихо ответил кедр. – Дружить оно приятнее будет, чем друг дружку грызть…

О волке и зайце

   Заяц, по прозвищу Косой, бежал по лесу, петляя и затаиваясь. Он не просто бежал, он уходил от погони. Волк преследовал его с первого луча солнца. Сейчас солнечный диск висел прямо над головой, значит, погоня длилась целое утро. Скорость зайца больше, чем у волка, но в данный момент Косой начал задыхаться – он устал.
   – Как надоело так жить! – грустно подумал заяц. – За что мне всё это? Почему я должен трястись от страха, съедят меня сегодня или не съедят? Почему каждое утро я должен рассматривать свою шкурку, достаточно ли она бела, не будет ли меня видно на снегу? Почему я боюсь каждого треска, каждого всплеска, каждого вздоха?
   Заяц прыгну в сугроб, и быстро работая лапами, зарылся в снег. Авось пронесёт! Ан нет! Дрожь в теле была так велика, что убежище разрушилось мгновенно и заяц стал виден как на ладони.
   – Вперёд, Косой, вперёд! – крикнуло его трусливое сердечко, и заяц опять побежал.
   – Сколько мне лет? – думал заяц. – Я не знаю, сколько мне лет! Зато точно помню, что уходил от лисы четыре раза, от волка – три, даже от кабана один раз убегал. Это только в этом году! Сколько мне лет, не помню! Помню все свои ночные страхи, все свои дневные горести, все свои утренние беды. Не помню ничего хорошего. Сам я прекрасное животное: никого не ем, не с кем не воюю, никого не пугаю. За что мне такая жизнь! Всё!
   Заяц резко остановился и замер.
   – Всё! – сказал он себе. – Сейчас заберусь на это дерево, если достанет, пусть съест!
   Заяц поднялся по ветвям почти на самую верхушку, свернулся клубочком и затих.

   – Как мне надоела такая жизнь! – думал волк, преследуя зайца. – Зачем бегу? Нажрался утром до отвала. Волчица принесла целую курицу, а всё равно бегу. Меня гонит инстинкт хищника, задрать, кого-нибудь, придушить! Я – вожак стаи, заслуженный волк большого леса покорно подчиняюсь какому-то инстинкту. На кой мне сдался этот заяц?! Я даже есть не хочу! Или уже хочу?
   Волк резко остановился, что бы понять, хочет он есть или нет? Понял, что не хочет и опять побежал вперёд.
   – Беги, беги! – кричало волчье сердце.
   Тьфу ты, ну ты! – разозлился волк, притормаживая перед высоким деревом, – буду ломать инстинкт! Пусть, лучше он мне подчиняется, чем я ему!
   В это время рядом с деревом что-то хрустнуло. Волк поднял глаза и увидел два ствола охотничьего ружья. Самого охотника волк видел смутно. Стволы чётко. Чётче не бывает.
   – Кранты тебе, старый дуралей, добегался! – подумал волк и закрыл глаза. В полной тишине волк услышал, как указательный палец охотника лёг на спусковой крючок.
   – Ой-па! – крякнул охотник, когда ему на голову, с дерева, свалилось что-то тяжёлое. Выстрелить он не успел, успел упасть в обморок.

   Заяц очнулся первым, именно он выпал на голову охотнику. Волка вывел из оцепенения резкий вскрик. Охотник не шевелился, ружьё тоже.
   – Ты упал или прыгнул? – строго спросил волк.
   – Ну, уж упал, я хорошо держался! – ответил заяц, мелко постукивая зубами.
   – Чего прыгнул, я ж тебя сожру? – удивился волк.
   – Представил, как тебе страшно и прыгнул! Ружьё страшнее зубов, от него не убежишь! – ответил заяц, пытаясь унять дрожь.– Если честно, мне надоело бояться, будь что будет!
   – Похвально! – улыбнулся волк. – Уважаю! Ты знаешь, Косой, не бойся больше никого. Кто тронет, говори, что ты под защитой Вульфа, вожака волчьей стаи. Вульф, это я! Сейчас беги отсюда, вдруг охотник очнётся, ружьё-то рядом.
   – Спасибо! – сказал заяц и помчался восвояси.
   – Пожалуйста! – ответил волк и тоже пошёл прочь.
   Прошла зима, потом весна, пожарило лето, прокатилась осень, выпала снегом новая зима.
   Однажды, на лесной опушке, волк повстречал зайца. Тот лежал на пеньке, грел пузо.
   Был он толстый и рыхлый. Косой явно слышал, как к нему подошли, но глаза открывать не спешил.
   – Я под защитой Вульфа, – лениво сказал заяц. – Слыхал?! Я под защитой Вульфа, вожака волчьей стаи!
   Тот, кто подошёл не двинулся с места, тогда заяц открыл глаза.
   – Чего разлёгся! – спросил волк. – Обленился совсем, растолстел, травы на зиму запас и лежишь?
   – Здравствуй, Вульф, – приветливо улыбнулся заяц. – Извини. Не признал!
   – Чего так разжирел? – строго спросил волк. – Бояться перестал? Не бегаешь уже? Жир не растрясаешь?!
   – Забыл я, как боятся, – лениво ответил заяц. – А ты, я смотрю, такой же поджарый, стройный!
   – Волка ноги кормят, – нахмурился Вульф. – Рискуешь, Косой! Съесть тебя не съедят – не посмеют! А вот сердце от ожиренья может лопнуть, не боишься? Работать не пробовал?
   – Нет в лесу работы. Еды полно, а работы нет! – грустно ответил заяц.
   – В секретари ко мне пойдёшь! – тоном не терпящим возражения сказал волк. – Портфель за мной таскать будешь. Иначе…
   – Знаю, знаю, что иначе… – засуетился Косой, – где портфель? Куда тащить!
   – Как куда? – вскинул мохнатые брови волк, – Вперёд! Всегда только вперёд!

   Так они и бегают до сей поры – волк, как всегда впереди, за ним заяц с портфелем. Оба стройные и поджарые.

О коте и ките

   Жил-был кот, ещё совсем не старый, но основательно потёртый. Почему потёртый? Потому что никому не нужный. Бездомный совсем. Вечно голодный. Собаками ободранный. Злыми людьми побитый. Воровал кот у людей еду. Ну и что? Всем есть хочется! Была бы работа, работал бы. Жилище выбрал себе кот неудачное. Коттеджный посёлок. Не знал кот никаких других мест на земле, потому как здесь родился, здесь и был выброшен на улицу. Дома стояли в посёлке богатые, подвалы цементом залитые, в полах ни одной дырочки. Нет дырочек, нет мышей. Даже мусорных баков в посёлке не было. Хозяева весь мусор в пакеты складывали, куда-то увозили. Куда не говорили, знал бы кот куда, нашёл бы. А так, нет мусорных баков, нет и пропитания. Совсем кот оголодал, жизнь стала ему не мила. Решил утопиться. Пошёл к реке, встал на обрыве, собрался уже броситься, но услышал голос:
   – Ты кот, не балуй! Глупость всё это. Сейчас чёрная полоса, завтра будет белая.
   Кот присмотрелся и увидел – из реки рыбья голова торчит. Не сказать, чтобы крупная, но и не мелкая. Так себе, средненькая голова.
   – Говорят, рыбы немые? – удивился кот.– Говорят, они не говорят!
   – Кто говорит-то? – спросила голова.
   – Да, люди говорят!
   – Откуда, людям знать говорим мы или нет?! – в свою очередь удивилась рыба. – Если мы с ними говорить не желаем, это совсем не значит, что мы немые. Что мы от них хорошего видим, чтобы с ними разговаривать? Поймают – съедят! Хищники они, ненасытные…
   – Точно! – согласился кот. – Ты, вообще-то, кто?
   – Я – то? Кит!
   – Ки-и-ит? – ещё больше удивился кот и проскреб лапой затылок. – Для кита, ты, вроде маловат…
   – Ты когда-нибудь китов живьём видел? – разозлился кит. – Или только на картинках…
   – Не видел! На картинках тоже не видел, – ответил кот задумчиво. – Сдаётся мне, что киты крупнее и в реках не водятся.
   – А где водятся? – спросил кит.
   – Говорят, в океанах – неуверенно ответил кот.
   – Океан ты видел? – продолжал настаивать кит.
   – Не видел! – сознался кот.
   – Вот и не мяукай зря. Океанов на земле не бывает, – уверенно сказал кит. – Моря есть, в них реки впадают. В океаны ничего не впадает. Тогда откуда они воду берут? Вот! Ниоткуда. Яма без воды, что? Просто дырка в земле. Дырка не может быть океаном.
   Кот минутку подумал и согласился.
   – Наверное, ты прав, кит! Раз нет океанов, значит ты кит. Тогда я буду не просто котом, а камышовым котом, я в камышах живу. Больше мне жить негде…
   – Согласен! – сказал речной кит. – Я кит, а ты камышовый кот! Есть хочешь?
   – Спрашиваешь! Я топиться пришёл, потому как голодный! – грустно сказал кот.
   – По правде сказать, я тоже голодный кит, – грустно пробурчал кит. – Слушай кот, давай друг другу поможем.
   – А как? – встрепенулся кот.
   – Ты червяков нарыть можешь?
   – А-то! – воскликнул кот.
   – Их в мокрой камышовой земле, видимо-невидимо! Нарой мне с ведёрочко, – попросил кит. – За это я тебе мелкую рыбку во рту принесу, всё равно её щука сожрёт!
   Сказали и разбежались в разные стороны. Через недолгое время кит подплыл к берегу, там его ждал кот с ведёрком червяков. Обменялся кит с котом подарками, оба очень довольны остались. Так и завязалась их дружба. Кот кормил кита, а кит кота. Как-то, однажды, пришёл раздобревший кот на берег с очередной порцией еды для кита. Разжиревший кит тут, как тут:
   – Хорош ты стал, кот, настоящий камышовый! – удовлетворённо сказал кит.
   – Ты тоже ничего! Теперь больше на кита похож, а то так, пескарь какой-то!
   Полюбовались они друг другом и разбежались, расплылись в разные стороны.
   – До ужина! – крикнул кот.
   – До ужина! – подтвердил кит.

О кабане и свинке

   Кабан выскочил из леса на асфальтовую дорогу. Дальше, через дорогу было овсяное поле. Кабан понял, там, в поле, ему не скрыться. Овёс был ещё не высок, а охотники уже близко. Кабан отчётливо слышал лай их собак.
   – Назад нельзя! – подумал кабан. – Только вперёд! Может быть, повезёт, ямку в поле найду в неё и залягу.
   Кабан нёсся по полю быстрее выстрелянной пули. Ни ямки, ни пригорочка, зато впереди виднелся кирпичный забор, а сзади охотники с собаками. Кабан перелетел через забор, как будто всю жизнь только и делал, что прыгал в высоту. Прыгнул и плюхнулся прямо в грязную лужу, да не просто в лужу, а на лежащего там домашнего свинью – борова.
   Боров взвизгнул, взбрыкнул, вывернулся из – под кабана и стремглав помчался к себе в хлев.
   Кабан выбрался из грязной лужи, отряхнулся.
   – Б-р-р! Какая вонючая жижа, – заворчал кабан. – Я в лесу, конечно, моюсь в лужах, но там вода отстаялая, чистая, травами пахнет.
   – Уж, какая есть! – услышал он позади себя голос. – Чем богаты, тому и рады. Тебя сюда никто не приглашал.
   Кабан взъярился, ещё не увидев говорящего, обернулся и обомлел. Перед ним стояла бело-розовая свинка, молодая, чистенькая.
   – За тобой гонятся охотники? – спросила она. – Идём, я укрою тебя в своём хлеву. Быстрее! Они уже у ворот!
   – А хозяева твои, не выдадут меня? – удивлённо спросил кабан.
   – Хозяева в городе, здесь только сторож. Сторож без спроса, чужих в хлев не пустит. Быстрее! – сказала свинка и поспешила в свой дом. Кабан потрусил за ней.
   В хлеву в углу лежал всё тот же боров, он недовольно посмотрел на свинку:
   – Зачем привела? Ещё один едок? Я своего рациона уменьшать не собираюсь. Делиться будешь только своей едой!
   – Успокойся! – миролюбиво заметил кабан. – Твою еду, я есть не собираюсь. Даже если будут заставлять.
   – Тогда чего пришёл?
   – Я прячу его от охотников. Ты, что не слышишь лай собак? – недовольно спросила свинка.
   – Э нет… – заволновался боров. – Я в этом не участвую. Сейчас они сюда ворвутся, невзначай перепутают его со мной, стрельнут и поминай как звали. Не пойдёт! Пусть уходит!
   – Он останется! – твёрдо сказала свинка.
   В это время раздался громкий стук в ворота.
   – Откройте! – донесся повелительный голос охотника. – К вам забежал дикий кабан! Это опасно! Его надо пристрелить!
   – Пусть он уйдёт! – завизжал боров. – Пусть он уйдёт!
   Сторож нехотя подошёл к воротам, зевнул.
   – Не видел я здесь никаких кабанов! Хозяев нет, пускать никого не велено. – Сторож ещё раз сладко зевнул и пошёл восвояси.
   – Пусть он уйдёт! – опять завизжал боров. – Пусть он уйдёт!
   – Замолчи! – строго приказала свинка.
   – Откройте, немедленно! – не отставали охотники. – Слышите, как волнуются свиньи, у них кто то есть!
   – Замолчи! – умоляюще попросила свинка. – Я отдам тебе всю сегодняшнюю похлёбку, только замолчи.
   – И завтрашнюю, и послезавтрашнюю! – шёпотом сказал боров. Свинка утвердительно кивнула.
   Сторож остановился у хлева, прислушался.
   – Тихо тут! Никого нет! Сказал, не открою, идите прочь!
   Охотники ещё немного пошумели у ворот, и ушли не с чем.
   Кабан не успел выскочить из хлева, как за воротами опять послышался шум. Это приехали хозяева. Они открывали ворота, чтобы загнать машину во двор.
   – Останься до вечера, – сказала свинка. – Когда всё улягутся спать, я тебя выпущу.
   – Нет, спасибо! – сказал кабан. – Тебя накажут, лучше я побегу.
   Но хозяева не собирались уходить, они остановились у дверей хлева:
   – Знаешь, что? – послышался мужской голос. – Завтра к нам приедут гости, придётся заколоть свинку. Приготовь её с гречкой и яблоками. Сейчас отдохнём, а завтра поутру заколем…
   – Да, пожалуй, давай отложим до утра. Притомилась я… – согласился с ним тот, кто говорил женским голосом.
   – Вот теперь, я останусь, – невесело бросил кабан.
   – Ух ты, смельчак нашёлся! Что ты можешь сделать? – ухмыляясь, спросил боров. Он был рад – теперь вся похлёбка будет его и не только завтра, а всегда.
   Кабан обошёл хлев, осмотрел стены.
   – Эта стена куда выходит, во двор? – спросил кабан у свинки.
   – Нет, – сквозь слёзы ответила свинка. – Эта стена выходит в поле, только всё будет напрасно, она толстая крепкая, тебе её не пробить!
   – Не собираюсь, шуметь, – ответил кабан и начал рыть подкоп.
   Он рыл всю ночь, не останавливаясь, источил до крови клыки, сбил копыта, но к рассвету увидел через подкоп небо.
   7 Пойдём, нам надо бежать, – еле шевеля языком, позвал кабан. – Скоро придут!
   – Нет! – завопил боров. – Если она уйдёт, заколют меня!
   Кабан собрал остаток сил, разогнался и сломанным клыком ударил борова прямо в лоб. Тот на мгновение отключился. Этого мгновения было достаточно, чтобы свинка вылезла через подкоп на волю, а за ней выскочил кабан.
   Утро они встретили далеко в лесу.
   – Вот моя нора, – сказал кабан, показывая глубокую яму под корнями дуба, – здесь, мы будем жить. Летом тут прохладно, зимой холодно. Другого жилища у меня нет. Пропитание придётся добывать самим, никто нам его не принесёт. Тебе не страшно?
   – С тобой, не страшно! – тихо ответила свинка.

О земляном червячке и гусенице

   Молодой червячок медленно полз глубоко под землёй. Он проделывал воздушные туннели к корешкам подшефных растений. Подшефных растений было много, целая грядка морковки и свёклы.
   Червячок понимал, что без его туннелей земля заклёкнет, будет вязкой, как глина, и корешки растений задохнутся. Весь день и почти всю ночь червячок трудился, он мелко пережёвывал землю, выбрасывал из себя рыхлую, плодородную массу. Работать приходилось очень много, червячок уставал, но не прекращал трудиться. Лето самая горячая пора – зимой наотдыхаюсь, уговаривал себя червячок. Его всё устраивало, но было одно «но», которое не давало покоя. Он был одинок! Не совсем, конечно, одинок, рядом с ним всегда копошились другие червячки, его друзья. Всё равно это было не то, не было у него рядом Родной души. Маму свою он помнил плохо. Её ещё в детстве, вместе с большим куском земли на корнях молодой яблони, увезли в другой сад. Однако, мамины предостережения червячок запомнил на всю жизнь: «Никогда не выползай на поверхность земли, сынок, – говорила она. – Тебя могут раздавить сапогом»
   Друзья червячка, иногда, выходили наружу. Когда возвращались обратно, взахлёб рассказывали о солнце. Червячку было интересно, он немного завидовал им. Но однажды любопытство, перемешанное с одиночеством, взяли верх.
   – Надо выбраться на солнышко, – подумал червячок. – Может, посветлеет на душе?
   И он выполз..
   Какой хороший стоял день! Солнышко, только что проснулось. Оно умывалось. Утро было достаточно влажное и совсем нежаркое. Лёгкий ветерок шевелил листочки на деревьях. Червяк засмотрелся на цветущую яблоню.
   – Какая красота… – блаженно улыбаясь, подумал он. – Какая красота! – закричал червячок, когда увидел на одной из веток дерева гусеницу.
   Гусеница медленно ползла от цветка к цветку, лениво выгибая спинку. Она была великолепна! Её гибкое, покрытое нежными волосками тело, переливалось на солнце всеми оттенками зелёного перламутра. Червячок застыл, скованный неожиданно нахлынувшим чувством.
   – Сударыня, здравствуйте! – тихо промолвил он, сухим от волнения ртом. – Сударыня, вы прекрасны!
   – Привет, – небрежно бросила гусеница, не оборачиваясь.
   – Как вас зовут, милая? – робко спросил червячок.
   – Зачем, тебе, это знать? – пренебрежительно отозвалась гусеница. – Ты что, рассчитываешь на продолжительное знакомство?
   – Я оч-ч-чень этого хочу, – запинаясь от волнения, сказал червячок.
   Волоски на теле гусеницы затряслись от смеха.
   – Ты? Ты? – спросила она. – Ты, чер-р-р-вяк! Разве ты это забыл? Разве ты не чувствуешь разницу между тобой и мной? Разве ты не видишь, где ты и где я! Мой мир – цветы и фрукты. Мой мир – бабочки и стрекозки! Твой мир грязная земля и навоз! Навоз! Фу-фу-фу!
   – Навоз, разве это так уж плохо? – растерянно спросил червячок. – Навоз помогает земле выздороветь. Он лечит её. Без него земля умрёт. Мёртвая земля ничего не родит! Мёртвая земля это пустыня. В пустыне не растут деревья. Но ведь если нет деревьев, нет и цветов. Где же ты будешь жить, если не будет цветов?
   Гусеница хитро сощурила глазки:
   – Ты не позволишь земле умереть, червяк? Правда, ведь не позволишь?
   – Никогда! – решительно ответил червячок. – Пока я жив, земля будет жить!
   – Вот и славненько! – тихо сказала гусеница. – Иди себе работай! Я ещё не позавтракала, съела всего десять завязей!
   – Ты что, ешь молодую завязь? – удивился червячок. – Ты убиваешь деревья?
   – Подумаешь, деревья! – выгнула красивое тельце гусеница. – Деревом больше, деревом меньше. Посадят ещё!
   В это время к червячку подбежала девочка, дочка хозяина.
   – Папа, смотри червячок! – закричала она и взяла его на ладошку.
   – Смотри не повреди его, дочка, – отозвался отец. – Видишь, какой большой. Труженик! Смотри, как хорошо он разрыхлил землю на грядке. Будет этой осенью урожай. Будет! И всё благодаря ему и его друзьям.
   Девочка бережно опустила червячка на землю.
   – Пойди, дочка, принеси ведёрко со сладкой водой, надо подкормить маленьких тружеников, они заслужили.
   – А мне! – громко закричала гусеница. – Мне тоже сладкой воды, немедленно! Мне первой!
   Хозяин стряхнул вопящую гусеницу на землю и придавил её сапогом.
   – Какая мерзкая, быр-р-р, – поёжилась девочка. – Смотри, папа, сколько цветков объела?
   Червячок не стал слушать, что ответил хозяин дочке. Гусеница презирала землю, его любимые деревья, она была его врагом! И всё-таки ему было её жаль.
   Отведать сладкой водички на грядку выскочили друзья червячка. Они устроили пир горой.
   – Сударь, это вам мы обязаны сладким угощением? – спросила червячка молодая червячиха. – Давайте знакомиться, мне очень приятно!
   – Мне тоже – смущаясь, ответил молодой червячок.
   Теперь друзья были за него спокойны, он не будет одинок.

О Полкане и лебеде

   Большая лохматая собака, по прозвищу Полкан, был не кровожаден. Он просто не любил, когда вторгались в его владения. Увидев непрошенного гостя, Полкан не сразу вскакивал и бежал. Сначала он высматривал врага, оценивал его наглость. Может быть, пришелец, нечаянно заскочил в его двор. Убедившись в преступных намерениях гостя, нападал. Нападал качественно, без суеты, без лая. Полкан хватал врага за хвост, раскручивал его владельца, как вентилятор раскручивает свою вертушку, и с силой швырял за забор. Через секунду раздавался «шлёп» и наступала тишина. Тишина длилась недолго, барабанная дробь убегающих лап, разрушала её сразу же после «шлёп». Побывав, однажды, во дворе Полкана, непрошенные гости больше не возвращались. Полкан жил скучно, без приключений. Хозяин, на утренней зорьке, выпускал собаку погулять. Пёс бегал к озеру. Он любил смотреть, как взлетают утки, иногда пугал их сам. Посмеивался, когда те со страху начинали кричать как вороны, попусту хлопать крыльями, кувыркаться в воде, задевая камыши. Иногда Полкан заходил в воду по грудь и смотрел:
   – Зачем я родился собакой? – думал он. – Хожу по двору, потявкиваю маленько, скучно! Родился бы птицей, летал бы не приземляясь. Всё повидал бы. Везде сунул нос. Интересно!

   Возвращаясь, домой, Полкан укладывался в будке, закрывал глаза и представлял себя птицей. Птицей он всегда кружил вокруг озера, ничего другого он представить себе не мог.
   Не был нигде вот и не мог.
   Однажды, как всегда на рассвете бегал Полкан у озера и неожиданно услышал в камышах возню, учуял запах тёплой крови. Всего два прыжка потребовалось псу, чтобы увидеть как лиса, прикусив крыло молодого лебедя, уже почти добралась до его горла.
   – Ах ты, негодяйка! – зарычал Полкан.
   Он хватил лису за хвост, раскрутил и своим излюбленным приёмом, бросил её на середину озера. Лиса рыжим факелом пролетела несколько метров и плюхнулась в воду. Через мгновение на поверхности озера появилась её злая морда:
   – Я все равно доем эту курицу! – ощерилась лиса, показывая тонкие острые зубы – Тебе, дворняжка, тоже несдобровать, жди!
   Она выбралась на берег и потрусила в лес, на ходу выплёвывая ругательства.
   Полкан осмотрел покусанное крыло лебедя, спросил:
   – Что же ты так неосторожно подпустил к себе лису, сынок?
   – Утки взлетали, – грустно ответил лебедь. – Под шумок подкралась!
   – Дай, я полижу тебе крыло. Собачья слюна лечебная. Рана быстро затянется.
   – Напрасно, – обречённо вздохнул лебедь. – Скоро зима. Улететь не смогу. Замёрзну. Или умру от голода. За помощь спасибо тебе, добрый пёс…
   – Погоди, сынок, неотчаивайся! – заметил Полкан. —Сейчас сбегаю кое куда и вернусь!

   Дома в кладовой, Полкан схватил мешок с сухарями, побежал обратно на озеро в камыши. Хозяин не остановил его. Он верил своей собаке, напрасно она не уйдёт, а ушла – значит надо. Они были друзьями.
   Теперь каждый день Полкан вылизывал лебедю раненое крыло. Кормил его размоченными в воде сухарями, сторожил. Лебедь день ото дня крепчал, а Полкан тощал. Бросить птицу Полкан не мог, лиса была рядом, пёс чуял её. Утром, попьёт водички из озера, на том и поел. Зато по ночам, положив голову на лапы и жмурясь от удовольствия, слушал Полкан рассказы лебедя, об удивительных странах, о синих морях, об океанах, о диковинных рыбах, о гривастых собаках – львах, о полосатых кошках —тиграх, о жирафах с длиннющей шеей, о лошадях в полосочку – зебрах. Слушал и дивился, как будто, сам побывал в тех далёких странах.
   Так дожили они до конца осени. Она засыпала землю жёлто-красными листьями, и собралась уходить. На землю спустились белые мухи – снежинки. Вода у берега затянулась ледком.
   – Мне пора, отец! – грустно сказал лебедь – По утрам замерзаю, боюсь, не взлечу!
   Полкан прослезился. Наконец – то, белая птица признала в нём родную душу.
   – Лети сынок! Возвращайся! – Полкан подтолкнул лебедя к воде. Сил не было провожать его дальше.
   Лебедь расправил крылья и уже почти взлетел, как из зарослей камыша на него кинулась лиса. Не могла она не расквитаться за обиду. Ждала, когда собака совсем обессилит. Злоба была сильнее осторожности. Кинулась, да промахнулась, закусила не крыло, а ногу, повисла на взлетающем лебеде.
   Отощавший Полкан, собрав последние силёнки, ухватился лисе за хвост. Дёрнул и отодрал хищницу от улетающей птицы. Раскрутил её и бросил. Хвост не отпустил. Так и полетела, негодяйка, без хвоста, плюхнулась со всего маху в холодную воду.
   Вынырнула, ошалело оглянулась, и поскакала в лес.
   – Уходи из нашего леса! – крикнул ей вслед Полкан – Без хвоста ты не лиса, а морская свинка. Ату, рыжая свинья, ату!
   Бежала лиса быстро, прижимая уши. Слышала, как хихикает над ней лес, как смеются зайцы и птицы, как ухает филин. Поняла, нечего ей больше делать в этом лесу.

   Полкан, прибежал домой, начал есть. Всё никак не мог отъесться, потом загрустил, затосковал. Каждую ночь, смотрел он на жёлтую луну. Подвывал, тихо-тихо, чтобы не слышал хозяин. Не хотел его будить, не хотел делиться тоской. Чем бы хорошим, а тоской не хотел.
   Зима для Полкана длилась долго. Она была снежной и солнечной, но радости собаке не приносила. Раньше он с удовольствием купался в снегу, бегал за хозяином по льду озера, играл с ним в догонялки. А в эту зиму он ждал.
   Наконец, в воздухе зазвенела капель. Птицы стали стрекотать громче. На озере появились промоины. На утренней заре Полкан прибегал к тому месту, с которого улетел лебедь. Вытянув шею, всматривался вдаль.

   Лебединую стаю он заметил сразу, как только та появилась из-за горизонта. Она летела, то показывалась, то скрывалась в облаках. Стая, чуть не долетев до озера, резко свернула.
   – Опять не мой! – горько вздохнул Полкан и собрался уходить, решив последний раз посмотреть вслед улетающим птицам.
   Вдруг от стаи отделился красивый белый лебедь, он летел прямо на Полкана. И, тормозя крыльями о воду, причалил прямо к тому месту, где стоял пёс.
   – Привет, отец, вот и я! – лебедь положил у ног собаки большой, жёлтый банан. – Это тебе гостинец из дальней страны.
   Пёс, присев на задние лапы, с нежностью посмотрел на птицу
   – Спасибо, сынок, к несчастью, я не ем бананы. Но всё равно приятно! – Полкан потёрся мохнатой мордой о белое крыло лебедя. – Давай, рассказывай, где был, что видел?

О кроте и кролике

   Крот Прохор был ещё очень молод, ему едва исполнилось три годика. Это не мешало ему жить самостоятельно, отдельно от родителей. У Прохора была своя благоустроенная норка, она досталась кротику от бабушки, когда та совсем состарилась и ушла жить на небо. В этой норке кротик был полным хозяином. Мама, иногда, приходила к Прохору посмотреть всё ли у него в порядке: пожурить за разбросанные игрушки, за невымытую посуду, за неубранную постель. Но сделать этого она не могла, по той простой причине, что у Прохора не было разбросанных игрушек, грязной посуды и постель была всегда прибрана. Прохор считал себя большим аккуратистом. Так оно и было на самом деле. У него начинало чесаться за ухом, если в его норке вдруг неожиданно появлялся малюсенький беспорядок. Прохор тут же бросался его устранять. От роду кротик был сильно подслеповат, как и все кроты в мире. Это его не беспокоило, потому что жил он под землёй, в полной темноте. На поверхность выходил редко, и только для того, чтобы пополнить запасы зерна в своих хранилищах. Походы наверх Прохор старался делать ночью. Ночью удобнее – никто не мешал. Люди с полей уходили спать в свои жилища, тракторы засыпали прямо на поле. Они спали так крепко, что ничто не могло их разбудить. Прохор спокойно набивал щёки зерном, возвращался в свои хранилища и укладывал на полки новые запасы. Ему очень нравилось, как он живёт, как проводит время. Аккуратно разложив зерно по кучкам, он принимался считать свои запасы. Считал долго с удовольствием. Чем запасов становилось больше, тем прекрасней и радостней делалась его жизнь. Считал Прохор вовсе не от жадности, нет, нет! Просто он любил складывать, вычитать, прибавлять и умножать. Арифметика была его страстью. Что же ещё он мог считать, как не зерно? Прохору было интересно, очень интересно! Никакой другой жизни кротик не хотел.
   Однажды, как всегда ночью, Прохор вылез из своей норки и потрусил на поле. Днём солнце подсушило солому так, что к вечеру, она звонко похрустывала под лапками Прохора.
   – Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть! – повторял кротик вслед за соломой – Раз хрусть, два хрусть, три хрусть…
   – Ой! Ой! Ой-ё-ёй! – раздался посторонний звук. Кротик прислушался. Звук шёл из-под гусеницы трактора. Прохор быстро обежал трактор и наткнулся на раненого кролика.
   У бедняги гусеницей зажало лапку, она сломалась. Кротик попытался вытянуть кролика, но тот закричал так, что почти разбудил трактор. Трактор забубнил, но быстро успокоился.
   – Ой! Ой-ё-ёй! Моя лапка, моя лапка! – плакал кролик. – Не тяни, больно!
   – Как, тогда, я тебя освобожу? – задумался Прохор. – Выход один, надо делать подкоп!
   Кроты большие мастера делать подкопы. Вынув землю из – под лапки кролика, Прохор освободил бедолагу.
   – Как ты здесь оказался, домашнее животное? Ты же не заяц по поля бегать? – поинтересовался кротик. – Как тебя зовут?
   – Зовут? Как обычно, Крош! – зашмыгал носом кролик. – Из дома сбежал! Совсем затискала меня Алиса, моя маленькая хозяйка. Я – подарок ей на день рождения от бабушки! Каждое утро она играла со мной. То собачкой меня представляла – ремешок на шею пристёгивала. То куколкой – в пелёнки заворачивала. Мочи больше не было терпеть, и я сбежал. Не вернусь больше к ней!
   – Это правильно! – одобрил решение кролика Прохор. – Нечего избалованным девчонкам потакать! Ты же не игрушечный? Живой! Гордость свою имеешь! Значит, идти тебе некуда? Придётся нести тебя к себе. Негоже раненного бросать, вылечу тебя, тогда побежишь куда хочешь!
   На том и порешили. Кротик хорошо ухаживал за кроликом. Приносил ему лечебные травки, заваривал чай с душицей. Сломаную лапку привязал к палочке, чтобы она правильно срослась. Крош быстро поправлялся. Когда лапка совсем зажила, кролик сказал кротику:
   – Спасибо тебе Прохор, ты хороший друг. Я перед тобой в неоплатном долгу. Может, побежим вместе мир посмотреть?
   – Чего его смотреть? – удивился кротик. – Здесь у меня есть что посмотреть, гляди – красотища какая!
   Прохор распахнул двери хранилища, в нём золотыми горками лежало спелое пшеничное зерно.
   – Впечатляет? – подбоченясь, гордо спросил Прохор.
   – Красиво, нечего сказать! – подтвердил Крош.– Но на свете есть много других чудес!
   – Например? – улыбнулся кротик.
   – Ты слышал, как у озера, на утренней заре, лягушки хором прекрасную песню поют?
   – Подумаешь! – засмеялся Прохор – Не поют, а квакают, спать мешают, безобразницы!
   – Ты видел, как по степи несётся табун, гривы вразлёт, впереди вожак. Силища какая, мощь, аж дух захватывает!
   – Ну, уж нет! – замахал лапками Прохор. – Топают так, что с потолка норки земля осыпается, прибирай потом за ними. А гул стоит какой? Голова болеть начинает, лекарства приходиться пить.
   – А радугу на небе ты когда-нибудь видел? – не унимался Крош.
   – Откуда ты всё это знаешь? – удивился Прохор. – Ты же в клетке сидел. Нигде не был, ничего не видел.
   – Отец моей маленькой хозяйки, охотник, – мечтательно произнёс кролик, – слышал я его рассказы. Захотелось самому посмотреть. Говорил он, когда на радугу смотришь, мурашки от счастья по телу бегут. А если её, радугу, хоть раз в жизни, не увидишь – всё! Жизнь прошла зря.
   – Зря говоришь? – задумался кротик – Как же я её увижу, если я слепой! Пелена у меня на глазах от рождения!
   – Пустяки! – обрадовался Крош. – Побежали к дятлу, он лучший в лесу глазной врач, осторожно клювиком пелену вмиг снимет!
   – Больно будет, я боюсь! – замялся кротик.
   – А мурашки, а радуга?! – вскликнул кролик. – Ты же никогда её не увидишь!
   – Пошли! – решился Прохор.
   Выслушав друзей, дятел удивился:
   – Зачем это тебе, Прохор? Ты в норе живёшь, там темно, глаза не нужны!
   – Радугу хочу увидеть! – тихо ответил кротик.
   – Радугу?! – ещё больше подивился дятел. – Хочешь радугу увидеть? Молодец! Открывай глаза шире, будем снимать пелену.
   – Ну, что разве больно? – спросил друга Крош, после того как дятел закончил операцию.
   – Нет, не больно. Вот это и есть радуга? – разочарованно спросил кротик, глядя в голубое небо.
   – Что ты! – засмеялся дятел. – Радуга будет в полдень. После дождя. Когда солнышко умоется, заискрится в капельках, улыбнётся, вот тогда будет радуга! Идите вон на тот холмик, оттуда радугу лучше всего видно!

   Друзья успели прибежать на холмик вовремя, дождик начал накрапывать, а потом пошёл быстрее и быстрее. Облако из большой мокрой тряпочки превращалось в маленькую. Солнышко, наконец, выглянуло, открыло глазки, протёрло их оставшимся кусочком облачка, и выспавшиеся глазки засияли. Солнышко улыбнулось. Тогда по небу разлилась РА-ДУ-ГА! Радуга была похожа на большое, разноцветное коромысло. Коромысло искрилось таким многоцветьем, что невозможно было понять, где красный цвет переходит в оранжевый, оранжевый в жёлтый, жёлтый в зелёный, зелёный в голубой, голубой в синий, а синий в фиолетовый. Радуга повисла над головами изумлённых друзей и замигала им жёлтым цветом.
   – Внимание, внимание, это я! Красивая, правда?!
   – Ну, как, мурашки от счастья по телу побежали? – спросил Крош Прохора.
   – Побежали! – тихо ответил кротик, не отрывая глаз от радуги. – Спасибо тебе, друг! Я у тебя в неоплатном долгу!
   – Квиты! – радостно ответил кролик.

О белом грибке и белке

   Он появился на свет Белым грибом. Едва-едва показавшись из материнской грибницы, к слову сказать, грибница, это та колыбелька, из которой произрастают всё грибы на свете, он уже знал, что он не просто гриб, а царь грибов – благородный белый гриб Боровичок. Его грибница-колыбелька примостилась на корнях могучего дуба. Она предусмотрительно прикрылась от чужих глаз одеяльцем из дубовых прелых листьев. Как раз они-то и поведали новорожденному грибочку, о том, что на всём белом свете нет вкуснее и изысканнее его. Они нашептали малышу, что повара только и мечтают заполучить Боровичка для приготовления вкуснейшего блюда, достойного королевского стола. Они убедили несмышлёныша, что именно это блюдо, будет самым настоящим сокровищем мира. И слава его, белого гриба Боровика, будет огромная и неувядаемая.
   Показавшись на свет, малыш самодовольно заявил:
   – Я царь грибов! Из меня приготовят блюдо самому Президенту!
   Он вскинул коричневую шляпку вверх, выставил вперёд толстую ножку, подбоченился и надул щеки. Его распирало от гордости и бесконечной любви к самому себе.
   В такой позе его увидела, пробегающая мимо белочка.
   – Ой, какой крепенький грибочек, молоденький! – засуетилась она. – Полезай ко мне в корзинку, сделаю из тебя запас на зиму, деток кормить.
   – Ты ополоумела, что ли, косматая? Я Белый гриб, всем грибам гриб! Я есть, да не про твою честь! – заголосил гриб. – Меня сам Президент к столу ждёт!
   – И давно ждёт? – удивилась белка.
   – Целый день сегодня ждёт! – твёрдо сказал гриб и притопнул ножкой.
   – Да-а-а? – удивилась белка, задумчиво почёсывая лапкой за ушком. – Вот ещё сегодня подождёт, а завтра уже не будет!
   – Это почему? – изумился гриб.
   – Послезавтра, ты будешь уже старый, невкусный! Может, передумаешь, пойдёшь ко мне в запасы? Деток моих зимой накормишь, детки мои расскажут своим деткам, какой ты вкусный, а те детки своим деткам и слава о тебе будет огромная и неувядаемая. Пойдём!
   – Фу, какая ты противная, нечёсаная! К тому же глухая! Меня Президент ждёт, а не твои чумазые детки! Ты в зеркало себя видела? Посмотри! – гриб так разволновался и разозлился, что не заметил, как слегка подрос.
   – Ты себя в зеркало видел? – не унималась белка. – На – погляди!
   Белка вынула из корзинки маленькое зеркальце. Гриб с удовольствием стал себя разглядывать:
   – Ах, какой я ладный, шляпка коричневая, на солнышке блестит. Надо её украсить капелькой росы.
   Гриб подхватил с травинки капельку и положил её себе на шляпку:
   – Вот теперь, хорошо! Какой я свеженький, ножки чистенькие, беленькие, замечательный грибок! Иди, иди отсюда белка! Зеркальце я тебе не отдам. Самому нужно. На кого здесь любоваться, кроме меня? Тебе оно, вообще, не к чему.
   – Как, знаешь! – обиделась белка. – Смотри не прогадай! Может так получиться, что никому не нужен будешь!
   Сказала и ушла. Гриб целый день любовался собой, ночью спал плохо, всё никак не мог дождаться утра. Очень хотелось на себя любимого наглядеться. Утром посмотрел в зеркало и удивился. Или зеркало сильно уменьшилось в размерах, гриб перестал в нём умещаться, или он подрос и растолстел. В конце недели он так разозлился на зеркало, что бросил его далеко в кусты:
   – Эй, кто-нибудь, скажите белке, пусть заберёт свою противную стекляшку. Я не могу себя в ней рассмотреть.
   Сказал и заснул тяжёлым старческим сном. Во сне ему снилось парадное зало, в центре которого стоял нарядный стол с множеством закусок, вин и фруктов. Официанты в белых одеждах разносили на подносах вкусную еду. Тихо играла музыка.
   Неожиданно музыка смолкла. Откуда-то сверху раздался приятный, густой голос:
   – Внимание! Главное блюдо обеда «Королевский белый гриб». Аплодисменты!
   Под несмолкающие аплодисменты в зал внесли блюдо с большим белым грибом посередине. Он возвышался на горе густой сметаны, посыпанной молодым укропом. Боровичок сладостно вздохнул и проснулся. Его разбудили голоса. На лесную поляну вышла семья грибников. Это были две маленькие девочки и их родители:
   – Папа, папа! – закричала одна из девчушек. – Смотри, какой большой Боровик!
   Отец обошёл гриб вокруг, внимательно его осмотрел, и с сожалением сказал:
   – Он, девчонки, большой, но очень старый. Как жаль!
   Мужчина легонько поддел старикашечку ногой.
   – И-и-еть! – взлетая вверх, крякнул гриб, и тут же развалился в мелкую труху.
   – Я царь, я царь! – проворчала, наблюдавшая с соседней сосны белка. – Царь трухлявый! Сам не ам, другим не дам! И не косматая я вовсе, а пушистая!!

О ёжике и крысе

   Ёжик Егор жил в доме у девочки Василисы. Или Васюшки, так звала её бабушка. Папа Василисы принёс его из леса маленьким, после того как Егор остался совсем один. Мама Егорки, большая добрая ежиха, ушла за яблоками в деревенский сад и не вернулась. Лесные звери говорили, что её задрали злые дворовые собаки. Ежик не верил, он решил, что мама просто потерялась и не может найти дороги назад. Он ждал её долго. Когда совсем изголодался, всё-таки вышел из норки и угодил прямо под ноги Васюшкиному папе.
   – Какой ты худой, малыш? – удивился папа. Он взял Егорку на ладошку – Маму потерял? Полезай ко мне в рюкзак, будешь жить у нас в доме, моя дочка Василиса заменит тебе маму.

   В большом Васюшкином доме Егорку отпоили тёплым сладким молоком, уложили спать рядом с батареей в коробку. Первый раз за время отсутствия мамы ёжик Егорка заснул крепким спокойным сном. Ему снился его лес, друг-заяц, тёплый бок мамы и ещё большое красное яблоко, которое она принесла из деревенского сада. Яблоко так сильно пахло, что Егорка проснулся. Яблоко действительно было, оно лежало прямо у носа Егора, и оно пахло. Ёжик выскочил из коробки, побежал по дому.
   – Если яблоко есть, – подумал Егорка, – значит, где-то должна быть мама? Мама, мама! Ты где?
   Из комнаты вышла кареглазая светловолосая девчушка. Егорка вспомнил – именно она поила его молоком.
   – Не плачь, дружок! – сказала девочка Василиса. – Давай мы с тобой вырастим и тогда пойдём искать твою маму, договорились?
   – Договорились! – пискнул ёжик и затих.
   Больше он не искал маму. Он рос. Рос он в доме Васюшки уже почти три года. За это время Егорка обзавёлся друзьями: кроликом Крошем, попугаем Кешкой, собакой Сайдой и двумя красноухими черепахами с загадочными именами Мастер Говей и Мастер Шефу. Все они прекрасно уживались между собой. У каждого из них был свой угол, своя мисочка с едой, своё место для сна и безграничная любовь Васюшки. В общем, всё было хорошо, можно сказать – отлично!
   Пока не случилось нечто…
   Как всегда утром, в воскресенье, после завтрака, Василиса убегала кататься с подружками на велосипеде. Для этого в посёлке была предусмотрена специальная дорожка.
   Велосипед у девочки был особенный, родители подарили его Васюшке в день рождения. Рамы велосипеда сияли красным перламутром. Сидение обтянутое белой кожей было мягким и удобным. На блестящем руле красовался большой звонок и изящное в резной металлической рамке зеркальце. Папа сделал его сам. Это было зеркало заднего вида. В него дочь видела – не догоняют ли её подружки. Но чаще Васюшка смотрелась в зеркальце разглядывая, как выглядят её косички, как поживают её бантики. А как иначе – она ведь девочка!
   Вот и сегодня Василиса побежала в гараж за велосипедом.
   – Батюшки! – услышали родители тревожный голос дочери. – Кто это сделал?! Ой-ё-ёй, мой велосипед!
   Домочадцы поспешили на голос Василисы. Первой прибежала собака Сайда, последними приплелись красноухие черепахи. Васюшка горько плакала рядом с истерзанным велосипедом – шины его были искромсаны в клочья, зеркальце разбито, а из сиденья торчали куски рваной ваты.
   – Это домовой над нами куражится! – закручинилась бабушка. – Он и у меня с тумбочки вазу любимую свалил, у мамы кастрюлю с супом, папе модели самолётов поломал, безобразник!
   – Нет, это не домовой! – буркнул Кешка. – Я его знаю, он хороший дядька, чаем угощает, и гадости делать не будет!
   – Ну, тогда, не знаю… – беспомощно развела руками мама.
   – Надо сегодня ночью последить… – подумал ёжик Егорка и потопал к себе в коробку.
   Ночь не заставила себя ждать. Наступила сразу, как только солнышко устало светить и легло отдыхать. Месяц пришёл солнцу на смену, показался в окне целой лимонной долькой. Тишина стояла густая, ни ветерка, ни плеска воды в озере, ни комариного писка. Ёжик ворочался сбоку на бок, беспокойные мысли вприпрыжку бегали у него в голове, не давали успокоиться.
   Вдруг по железному подоконнику окна игровой комнаты, кто-то тихо поскрябал когтями.
   В открытом проёме появилась злобная морда.
   – Крыса Зябша! – выдохнул ёжик Егорка. – Я так и знал, это она!
   Крыса Зябша жила в подполе курятника, построенного на соседнем дворе. Там, на том дворе, она была полновластной хозяйкой. Куры, если крыса появлялась у кормушки с зерном, испуганно жались друг к другу. Петухи, даже на утренней заре, переставали кукарекать, поджимали хвосты, забивались в угол. Только после того, как Зябша наедалась, всем остальным было позволено приблизиться к кормушке. Хозяйка курятника удивлялась, почему её куры такие тощие, совсем не несут яиц, а петухи такие облезлые и перепуганные. Сегодня Зябша пришла в дом Василисы, чтобы и здесь навести свои порядки.
   Крыса встретилась взглядом с ёжиком, прошипела:
   – Чего уставился, найдёныш! Да, это я, искромсала велосипед твоей хозяйке. Сегодня загрызу её любимого попугая!
   – За что? – потрясённо спросил ёжик.
   – За что?! – взбесилась Зябша. – Твоя Василиска оскорбила меня, унизила! Вчера, когда я прогуливалась по вашему двору, она прогнала меня веником. Она гнала меня до самой дыры в заборе. Меня! Крысу Зябшу! Целый час куры смеялись надо мною. Куры, которые подчиняются шевелению моего хвоста. Вмахну хвостом – поют, Взмахну ещё – танцуют! И хоть бы палкой гнала, а то веником! Не прощу, никогда! Теперь вы все, будете подчиняться мне беспрекословно, а то…
   – А то, что? – уверенно спросил ёжик.
   – Сегодня загрызу попугая, завтра тебя, найдёныш! Ты думаешь, иголки помешают мне добраться до твоего мягкого живота?
   Егор вспомнил слова мамы: «Если нужно защитить жизнь друга от врага, никогда не пугай сынок, бей!»
   Ёжик сгруппировал в клубок все свои иголки, со скоростью выпущенного снаряда ударил Зябшу в наглую морду. Крыса от неожиданности закатила глаза и отлетела в другой угол комнаты, к клетке попугая Кешки. Кешка, не долго думая, клюнул Зябшу в правый глаз. Окривевшая крыса взярилась, двумя прыжками настигла ежика, ухватила его за лапку и с силой бросила об стенку. От удара ёжик потерял сознание.
   – Ну, вот твой мягкий живот и открылся! Тебе конец, найдёныш! – ликующая крыса приготовилась к последнему прыжку.
   – И-и-я! – прямо под ноги крысе, на ребре своего панциря, выкатилась красноухая черепаха Мастер Говей, крыса споткнулась и тут же получила удар по затылку, панцирем плашмя от Мастера Шефу. Зябша замешкалась. Этого мгновения хватило собаке Сайде – она ухватила крысу за хвост, натянула его, как струну. Очнувшийся Егор, вмиг перегрыз его у самого основания.
   – Ой, не могу! – захихикал попугай Кешка. – Ой, умора! Чем ты теперь будешь управлять в курятнике, повелительница Зябша? Даже у сусликов есть хвосты! Куры со смеху подохнут! Жалко кур!
   Зябша, затравленно озираясь по сторонам, выпрыгнула в раскрытое окно. Больше её никто никогда не видел.
   Егор ещё немного подрос и стал собираться в лес искать маму.
   – Егорка, подожди чуточку, я тоже подрасту и пойду с тобой, – жалобно просила ежика Васюшка.
   – Тебе нельзя бросать маму, вдруг она тоже потеряется, – твёрдо сказал Егор – Я большой, я справлюсь!
   – Не перенесу разлуки! – рыдал попугай. Красноухие черепахи энергично утирали слезы. Сайда тихо подвывала в своём уголке.
   – Я буду навещать вас! – послышался голос ёжика из-за пригорка.
   – Он, обязательно будет навещать нас! – подтвердила Василиса. – Иначе и не может быть!

О слоне

   Илюшка был самым маленьким членом семьи, ему только-только исполнилось шесть лет. Помимо Илюшки семья состояла из мамы, папы, бабушки и старшей сестрёнки Капитолины или просто Кап-капы. Имя Кап-Кап, девчонка получила не просто так, а за дело. Кап-Кап была ещё та капризуля: и то ей было не то, и это, не это. Сестрёнка училась в третьем классе, родители с ней измучились. Что не день, то слёзы: уроки трудные, платье хуже, чем у соседки по парте, прыщ вскочил на носу, горло болит.
   – А-а-а-а! Не хочу в школу, не хочу! – канючила Капитолина каждое утро.
   Илюшка был другим – он был спокоен и деловит. Родители на него не могли нарадоваться. Илюшке до поступления в школу оставалось одна зима, одна весна и одно лето. В глубине души, мальчуган хотел идти учиться. Но опасался. Там, в школе, предстояло много заниматься и мало играть себе в удовольствие. Илюшка решил использовать этот маленький годочек, что остаётся до школы, на всю катушку. Так сказать использовать все радости жизни сейчас. Потом будет поздно! Поэтому когда мама с папой предложили ему на выбор: сходить в субботу в цирк или в воскресенье на зимнюю рыбалку, Илюшка недолго думая, выбрал и то и другое. К его удивлению родители согласились. В цирк, так в цирк – с мамой и Кап-Капой. На рыбалку, так на рыбалку – с папой. Бабушке тоже найдётся дело – она испечёт пироги с малиной и смородиной. Ура!
   – В цирк, в цирк! – радостно закричала Кап-Капа – Сегодня в программе дрессировщица Филькина с медведями и слоном Людвигом!
   Илюшка любил цирк, особенно когда на арене выступали животные. Он беспокойно смотрел на часы, пока мама одевалась – как бы не опоздать!
   – Ма, а папа уже прогрел мотор у машины, она завелась? Холодно ведь! – вертелся под ногами Илюшка.
   – Не волнуйся, сынок, всё успеем! – улыбалась мама.

   В фойе цирка было шумно. Родители с детьми раскупали сувениры – светящиеся сабельки, шарики, хлопушки и прочую мишуру. Кап-капа вцепилась в маму и упросила купить мигающие заячьи ушки.
   – Зачем тебе эта ерунда? – спросил Илюшка.
   – Нуна! – язвительно ответила Кап-капа. – Нуна и всё!
   После второго звонка зрители заняли места в соответствии с купленными билетами. Илюшка с Кап-капой и мамой сидели на первом ряду возле арены.
   Зазвучали фанфары. Представление началось!
   Шпрехшталмейстер, так называют дядю, который объявляет в цирке номера, объявил выступление гимнастов – акробатов братьев Хрющиков.
   Маленький мальчик, вроде Илюшки, прыгал с ладони на ладонь своего большого брата, который стоял на арене, поигрывая мышцами. Он бросал гуттаперчевого малыша, то в одну сторону, то в другую и всегда успевая поймать. Мальчуган в полете, выполнив сальто, ловко присаживался попкой братцу на вытянутые руки. С его лица не сходила счастливая улыбка.
   Мгновение… Музыка затихла, будто замёрзла. Зазвучала тревожная барабанная дробь. Брат подкинул малыша высоко, казалось, под самый купол. Зрители замерли от страха – убьётся мальчонка! А малыш, перевернувшись в воздухе четыре раза, раскрыл над собой яркий, похожий на красный мак зонтик. На нём, как на парашюте, он приземлился точно на голову своему партнёру. Зал взорвался ликующими криками и аплодисментами.
   – Вот это мальчишка! Смелый! Ты так не сможешь, спорим?! – насмешливо загудела в ухо Илюшке Кап-Капа
   – Потренируюсь – смогу, – про себя подумал Илюшка, а вслух ответил. – Не смогу. Ты тоже не сможешь, хотя больше меня!
   Мама с укоризной посмотрела на детей:
   – Не спорьте, некрасиво! Ты, Капитолина, не подначивай Илюшку!
   Девочка поджала губёнки, разобиделась.
   После акробатов на арену с визгом и лаем выскочила свора разноцветных крашеных собачек-болонок. Лохматые комочки, одетые в красные юбочки и жёлтые штанишки, гоняли по арене мячи, прыгали через кольца с тумбы на тумбу.
   – Посмотри! – зашептал Илюшка сестрёнке – Вон та рыжая, горластая, копия ты!
   – Фу! – фыркнула Кап-Капа и разобиделась ещё больше.
   Затем на арену установили большой чёрный ящик, из него, как кипятком ошпаренный, выскочил фокусник. Шпрехшталмейстер громким басом объявил:
   – Всемирно известный фокусник-волшебник Иво Койвалакти!
   – Почему он волшебник? – спросил Илюшка у мамы.
   – Как почему? – удивилась мама. – Ты же видел, как он вылез из ящика, хотя туда не залезал – это волшебство!
   Фокусник метался по арене, вытаскивал из разных ящичков и вазочек кроликов, голубей, разноцветные гирлянды и под конец – щипанного облезлого попугая. Попугай, выбравшись на свободу, заорал дурным голосом:
   – Б-р-р-раво Иво! Б-р-р-раво Койвалакти!
   Мама с Кап-капой энергично захлопали в ладоши. Они любили фокусы. Илюшка не любил. Он знал, что фокус – это обман. Мальчишка ненавидел, когда обманывают. Особенно, если обманывают взрослые дяди.
   – Ну где же слоны? – осведомился Илюшка у мамы – Мне скучно!
   – Слоны будут после антракта, – уверенно ответила мама.

   АНТРАКТ! АНТРАКТ! АНТРАКТ! Закричали дети со всех сторон. Родители сорвались с мест и побежали покупать мороженое, сладкую вату, ведёрки с попкорном и прочие сладости. В антракте Кап-Капа не переставала канючить:
   – Купи сладкую вату! Купи мороженое! Купи шипучей воды!
   – Не куплю! – твёрдо ответила мама. – Отравишься!
   Антракт продолжался достаточно долго. Кап-Капа успела измучить просьбами и маму и Илюшу. Поэтому, когда прозвенел последний звонок, они облегчённо вздохнули.
   Во втором отделении на арену вышел большой белый слон Людвиг. На его голове красовался венок из разноцветных метёлочек, примерно таких, какими мама вытирает пыль с экрана телевизора. На хоботе у слона сидела дрессировщица Филькина. Дрессировщица обмахивалась веером и улыбалась, растягивая узкие губы от уха до уха.
   Слон осторожно спустил Филькину на пол арены, и обвёл взглядом зал. Взгляд его был такой грустный, а в глазах стояло так много слез, что сердце Илюшки заныло. Слон, с потёртыми до крови боками и коленями медленно встал на одну ногу, а остальные три, по команде дрессировщицы, поднял вверх. Филькина заставила слона перейти с одного большого мяча на другой. Трюк не получился – слон оступился и чуть не упал. Дрессировщица свистящим хлыстом сильно ударила слона по ногам, при этом продолжала улыбаться зрителям.
   – Как жалко Людвига! – всхлипнула Кап-капа.
   – Пойдём, мам, отсюда! – попросил Илюшка и решительно встал с кресла.
   – Сядь, сядь, немедленно! – зашикали на мальчика смотрители цирка.
   – Ну, уж нет! Мои дети не хотят ЭТО смотреть! – возмущённо заявила мама, выделив голосом слово «это»
   Теперь, остановить её могли только танки.
   Домой они ехали молча. Папа не приставал с расспросами – понял, что-то случилось.
   – С цирком удовольствия не получилось, – перед сном подумал Илюшка. – Зато завтра будет зимняя рыбалка. Какое блаженство!
   С тем и уснул.
   Совсем рано, когда солнышко едва-едва проснулось, папа с Илюшкой пошли к озеру. Папа, помимо удочек, прихватил с собой большой термос с чаем, пакет с бутербродами и кусками бабушкиного пирога с малиной и смородиной.
   В руках мужики, так папа называл себя с Илюшкой, несли пустые ведра для рыбы. Папа большое, Илюшка маленькое. Ещё в рюкзаке папы лежали два раскладных стульчика. На них мужики и уселись рядом с продолблённой лункой. Лунка – это дырка во льду, через которую, эта самая рыба, ловится. Илюшка деловито нанизывая на крючок червячка-приманку, поплёвывал на него (также как папа) и опускал крючок в дырку. К полудню вёдра для рыбы всё ещё были пустыми.
   – Ну, надо же! – сокрушался папа. – Не клюёт и всё тут! Червяков, что ли старых в магазине продают?
   Папа всегда брал приманку у соседа – запасливого дядьки, а сегодня сосед уехал, поэтому червяков пришлось покупать в магазине «Всё для рыбной ловли»
   – Да! – твёрдо сказал папа. – Червяки старые – плохо шевелятся, рыба их не видит. Пойду, попрошу на обмен свежих, у рыбаков.
   – Ты чего, старых червяков на новых менять будешь? – удивился Илюшка.
   – Нет! – решительно сказал папа. – Свежих червяков буду менять на бабушкин пирог.
   Как только папа ушёл, случилось нечто. У Илюшки на удочке заплясал поплавок.
   – Клюнула! – от восторга взвизгнул мальчишка, и дёрнув удочку, вытянул рыбку. Да не простую, а золотую!
   – Отпусти меня мальчик! – тут же попросила рыбка человечьим голосом.
   – Как же я тебя отпущу? – от неожиданности поперхнулся Илюшка. – Зачем я тогда тебя ловил?
   – Меня детки ждут, Илюша, плачут без мамки! Я, за это выполню одно твоё желание – любое!
   Илюшка, раз детки плачут, решил отпустить рыбку. Но всё же для порядка поинтересовался:
   – Почему одно, ведь во всех сказках золотая рыбка выполняет три желания?
   – Правильно! – сказала рыбка. – Три желания выполняю у дураков. Они всё равно ничего толкового не придумают. У умных – одно! Говори желание.
   – Ладно, плыви без желания, – махнул рукой Илюшка и выпустил рыбку в лунку. – Детки ждут!
   Рыбка нырнула и вынырнула обратно:
   – Ну, уж нет! – настойчиво сказала она. – Не люблю быть обязанной! Говори желание!
   – Не могу я так, с бухты-барахты. Мне подумать надо! – упёрся Илюшка.
   – Сделаем вот что, – деловито промолвила рыбка. – Как надумаешь, постучи металлической ложкой по водопроводной трубе, скажи желание – выполню! Только сам стучи, ни у кого другого выполнять не буду.
   Сказала и нырнула обратно в реку.
   Папа пришёл от рыбаков расстроенный, рыба сегодня ни у кого не клевала. Или червяки у всех были старые, или день был неклёвный. Бабушкин пирог съели сами, запили его чаем и пошли домой. Илюшка, всё равно был счастлив. Не каждый день ему золотая рыбка попадается. Может, один раз в жизни всего и попалась.
   Три дня Илья обдумывал желание, а потом, всё-таки поделился с Кап-капой.
   – Ой! – заверещала девочка. – Проще простого! Давай сделаем меня самой красивой на свете. Или нет! Пусть у меня будет столько замечательных платьев, сколько моей соседке по парте Верке и не снилось. Или нет! Пусть у Верки на носу тоже вскочит прыщ. Или нет!
   – Хватить! – прикрикнул на Как-капу Илюшка. – Вот для тебя золотая рыбка точно три желания исполнила бы.
   Кап-капа не поняла, но мысль ей понравилось.
   С этого момента жизнь Илюшки превратилась в кошмар. Из – за каждого угла, из-под каждого стула, из любого шкафа верещал Кап-Капин голос:
   – Ну ладно пусть она мне конфет принесёт коробку. Нет! Пусть две. Нет! Пусть три коробки и банан.
   Илюшка бегал по дому. Прятался везде, где можно, а иногда, и где нельзя. Например, в папином чемодане. Но даже здесь его настигал голос Кап-Капы.
   – Вот что! – твёрдо сказал Илья, вылезая из чемодана. – Ещё одно слово – попрошу золотую рыбку зашить тебе рот!
   Наступила тишина. Она была такая тихая, эта тишина, что мальчишке стало казаться, будто он под водой.
   – О! – про себя подумал Илюшка. – Можно и без золотой рыбки выполнять свои желания! Надо потренироваться…
   Прошло три дня. Все эти дни Илюшка ходил по дому счастливый и загадочный.
   Вечером дети с мамой смотрели по телевизору мультики. После мультфильмов началась программа «В мире путешествий». Мама приказала всем притихнуть – это была её любимая программа. Показывали Африканскую страну Уганду. На экране, сменяя друг друга, как красочные открытки, появлялись заросли разноцветных лиан, необыкновенной красоты озёра, закат солнца, похожего на апельсин, стада экзотических животных. Вдруг из чащи леса величаво вышел молодой белый слон. На его голове красовался венок из разноцветных метёлочек, примерно, таких, какими мама вытирает пыль с экрана телевизора.
   – Людвиг! – изумлённо воскликнула мама. – Смотрите это цирковой слон Людвиг!
   – Людвиг?! – совсем тихо прошептала Как-капа и уставилась на Илюшку. – Ты всё-таки постучал по трубе?!
   Илюшка не удостоил сестру ответом, ему было хорошо…
   В телевизоре во весь экран улыбался слон Людвиг. Он был на свободе. Он был счастлив!
   Медленно, переваливаясь с ноги на ногу, слон пошёл к озеру на водопой. На водопое, собралось множество обитателей Африки: носороги, бегемоты, антилопы, буйволы и даже львы. Звери уважительно, подняв хвостики свечкой, пропускали Людвига ближе к воде. Слон почтительно кланялся каждому из своих собратьев. На мгновение, все, кто был на водопое, замерли. Людвиг поднял хобот вверх, торжественно протрубил, затем набрал в хобот прохладной воды и устроил великолепный водяной фейерверк.
   – Илюшка! – глядя на сына сказала мама, – по-моему, он подмигнул именно тебе?!
   А притихшая Кап-Капа, добавила:
   – Ты молодец, братик, правильно сделал, что попросил у рыбки свободу для слона Людвига. Ему нужнее. Я перебьюсь!
   – Вот теперь можно и в школу, – про себя подумал Илюшка. – Своё огромное удовольствие я уже получил, пора за дело браться.

О собаке Шарике

   Корова Милка жила у бабы Глаши вольготно. По двору ходила свободно, бабушка её не привязывала. Ела, что хотела, когда хотела. Хозяйка, иногда, даже конфеткой баловала.
   Но всему когда-нибудь приходит конец. Вот и вольготной жизни Милки пришёл конец. Баба Глаша заболела. Сильно заболела. Больше не смогла Милку сама на выпас водить. Отдали корову в деревенское стадо. Не навсегда, конечно, на время, пока баба Глаша не выздоровеет.
   Тут – то Милка поняла почём фунт лиха. Коров в стаде было много. Характеры у всех разные. Иногда, бывало, поругаются, рогами сцепятся, копытом лягнут. Водил коров на пастбище дед Караган. Помогал Карагану престарелый пёс Шарик, здоровущая чёрная собака. На пастбище дед Караган обычно засыпал в тени под кустиком. Шарик принимал руководство на себя. Было у Шарика правило – ушла корова от стада чуть-чуть в сторону, тут же её облает, ноги легонько покусает, чтобы помнила, шаг в сторону – считается побег! Ушла второй раз, прикусит так, мало не покажется! Строгий был пёс. Коровы у него строем ходили. Вольностей никаких Шарик не допускал.
   Милка, как в стадо пришла, тут же познакомилась с коровой Дуськой. Благо они одного возраста. Было о чём посплетничать. Не всё же траву жевать?!
   Дуська рассказала Милке о свирепом характере Шарика. Будто раньше, когда пёс был ещё молодым, служил он в полиции. Много хулиганов и прочих злодеев задержал. Когда состарился, отправили его, как заслуженного пса, стадо пасти. Работа не пыльная, не опасная, всё время на воздухе, к тому же руководящая.
   Ходила Милка в стаде, ходила, и так ей надоело всё время под присмотром быть – решила сбежать. К тому же тоска заела, по оставленному в хлеву у бабы Глаши сыночку – бычку Кольке. Слышала корова, что за дальним лесом болото есть. На болоте том сладкая трава растёт, Медуницей зовётся. Молоко от той травы жирное, долго не киснет, мёдом пахнет. Захотелось Милке травы отведать и бычку Кольке гостинец принести. Только пёс Шарик, как будто, мысли коровы Милки прочитал. Всё время за ней одним злющим глазом подглядывал.
   Обратилась Милка к подружке:
   – Давай сбежим на дальние болота за Медуницей?!
   – Не-а, не побегу! – отозвалась Дуська. – Мне здешняя трава по нраву. Неохота тащится! Шарика боюсь!
   – А мне поможешь сбежать?
   – Если для моего здоровья не опасно, чего не помочь? Говори как!
   – Ты видишь тот пригорок? – зашептала Милка. – Как только стадо к нему подойдёт, сделай вид, что хочешь уйти. Шарик за тобой погонится, а ты быстро возвращайся назад. Он тебя кусать не станет, но внимание на тебя отвлечёт. Я, в это время, за пригорок залягу и притихну, когда стадо уйдёт, встану и побегу к лесу. Авось, Шарик не заметит, что одной коровы не хватает.

   Так и сделали. Милка за пригорком лежала долго, боялась подняться. Когда встала, огляделась. Была она на поле одна – одинёшенька. Добралась Милка до леса далеко за полдень. Солнце уже позёвывало, спать собиралось. Только половинка его виднелась над горизонтом.
   На фоне этой половинки увидел корову волк.
   – Ах, ты, глупышка! Зачем под ночь в лес попёрлась? – улыбнулся серый зверь. Сердце его ликовало. – Сколько еды ко мне идёт? Мне с волчицей и детками на всю зиму хватит. Со стаей поделюсь – уважать больше станут.
   Нападать волк решил, когда солнце совсем скроется за горизонт. Корова войдёт в болото и там увязнет всеми четырьмя ногами. Вязкая болотная жижа свяжет ей ноги не хуже верёвки. Боялся волк коровьих копыт, однажды уже в лоб получал. Потом долго в ушах звенело.
   Неожиданно увидел серый, как на фоне краюшка солнца ещё одна тень пробежала – поменьше.
   – Эх, ты радость какая, телёнок за ней увязался! Вот подвезло, так подвезло! – тешился волчара удачей.
   А Милка, ничего не ведая, была на седьмом небе от счастья. Свобода! Медовая трава! Птицы поют! Шарика обманула! Ни у одной коровы не получалось, а у неё вышло! Ай, да Милка! Ай, да молодец! Медуницы вокруг видимо-невидимо – ешь, не хочу! Трава, действительно, особенная сочная, сладкая, во рту тает. Лес у болота тенистый. Пастись приятно, не то, что на открытом поле, как на сковороде, аж шкура на солнце подгорает.
   – Ну вот, – подумала Милка, наевшись до отвала. – Пора домой. Полное вымя молока наела. Молоко тяжёлое медовое к земле тянет. Сейчас сыночку, бычку Кольке, букет травы нарву и пойду назад.
   Не тут-то было! Потянулась Милка за стебельком Медуницы, враз застряла всеми четырьмя ногами в тяжёлой болотной воде, как в смоле.
   – Ой, лишенько, моё лихо! – запричитала корова. – Как я теперь отсюда выберусь? Не уж то, погибель моя пришла?
   – Согласен с тобой, люба моя, – прорычал волк из кустов. – Погибель твоя пришла!
   Милка обернулась, вгляделась в тёмные кусты, увидела два ликующих злобных глаза. Оцепенела от страха. Ни одной из ног пошевелить не могла, так и стояла, замерев, как памятник.
   Волк топтался на месте, разогревал мышцы, готовился к прыжку.
   – Сейчас прыгну, вцеплюсь в глотку, и всё, мясо моё!
   Уже в полёте перед глазами волка мелькнула знакомая тень, тогда он подумал, что бычок за мамкой увязался. Теперь тень прыгнула ему навстречу лоб в лоб.
   – Ничего себе, зубы у бычка! Побольше моих будут! – последнее, что успел подумать волк перед ударом.
   Бабах! Искры посыпались из глаз зверя, освятили окрестность. В их свете серый увидел большую, чёрную собаку.
   – Чего надо, дворняжка?! – завопил волк. – Моя добыча! Пошёл вон!
   При слове «дворняжка» собака показала все свои зубы.
   – Ого! – подумал волк. – Зря я так! – примирительно добавил. – Хочешь, давай поделимся добычей, всем хватит?!
   Собака, не сводя с волка глаз, зарычала:
   – Уходи Милка! Беги в стадо. Один с волчарой разбираться буду!
   – Не могу я, Шарик, ноги из болотной воды вытянуть, – заныла корова. – Засосало меня!
   – А ну, вставай на дыбы! – взревел Шарик. – Большими скачками уходи – бычок тебя ждёт, плачет!
   При упоминании сына, Милка сжалась вся, дёрнулась, выскочила из вязкой жижи, не хуже скаковой лошади, побежала из леса. Она неслась по полю, слышала за собой смертельный вой волка, грозный рык собаки. Затем всё стихло. Милка остановилась, прислушалась. Ничего. Тишина густела, ветер замер на лету, птицы угомонились, сова перестала ухать. Милка медленно поплелась в стадо. Всё время оглядывалась, может Шарик догоняет её. В эту ночь собака в стадо не пришла.
   Наутро пастух, дед Караган, погнал коров на выпас один, без Шарика. Коровы шли понурые, траву по дороге на поле щипали вяло. Из строя не выходили, помнили правило сторожевой собаки – шаг в сторону считается побег!
   Вдруг за пригорком зашевелилось что-то тёмное.
   – Живой! – закричала Милка, и помчалась галопом, увлекая за собой всё стадо. Дед Караган едва поспевал.
   За пригорком лежал истерзанный, но живой Шарик.
   – Чего сгрудились? – едва слышно прошептал Шарик. – Быстро на поле. Траву жевать. Молоко наедать.
   – Чего сгрудились? – закричала Милка. – Быстро на поле! Траву жевать! Молоко наедать!
   Сама осталась подле собаки, раны ему зализывать, молоком отпаивать.
   С той поры коров пасут втроём – дед Караган, собака Шарик, корова Милка.
   Милка коровам спуску не даёт. Построже Шарика пасёт. Чуть что, сразу рогом в заднее место тычет. Шаг в сторону – считается побег!

О трёх Тимофеях

   Жил-был мальчик шести лет, звали его Тимофей. Папа называл его Тимошкой, а если очень приставал с вопросами Мошкой – прилипалой. Приставал мальчуган часто, особенного, когда любопытничал, а любопытничал он всегда.
   – Папка, зачем резиновые сапоги одеваешь? – вопил Тимофей из-под кровати – На рыбалку собрался? И я с тобой!
   – Мамуль, а губная помада вкусная? – шептал мальчишка в ухо матери. – Почему одна ешь! Дай попробовать!
   – Баб, а баб, где твои вставные зубы? Мне надо проволоку перекусить, своими не получается! – пыхтел Тимофей, выдёргивая кусок проволоки из садовой изгороди.
   Вопросы и просьбы у мальчишки были заготовлены на все случаи жизни. Родители не успевали отвечать на один вопрос, а два других уже вываливались из Тимкиного рта.
   – Боже мой! – кричала мама под вечер. – Ты можешь помолчать? Хоть минуту помолчать?!
   – Надо придумать ему занятие, – однажды сказал папа маме. – У тебя есть мысли на этот счёт?
   – Нет! – кричала мама – В моей голове уже нет больше ни одной мысли! Только отче-поче – отче-поче – отче-поче – му-у-у-у!
   – Давай купим ему собаку, – предложил отец. – Сосед по даче хороших щенков продаёт, породистых.
   – Давай! – неожиданно успокоилась мама. – Только небольшую!
   – Конечно, небольшую – французскую породы Сен-бер – нар! – папа был очень доволен тем, что запомнил и смог произнести название такой сложной породы.
   – Да! – расплылась в улыбке мама. – Я видела такую собачку французской породы. Прелесть! Прелесть! Берём!
   Тимошка стоял за дверью. Слышал разговор родителей. Сердце его тревожно билось.
   – Только бы не передумали, только бы не передумали, – повторял он про себя. – Пусть маленькая, но друг. Мой друг!

   На следующий день Тимофей с папой поехали за собакой. Тимофей уже знал, как назовёт щенка. Он будет Тимом.
   – У нас есть уже один Тимофей, – нерешительно сказал папа. – Может быть, Рексом назовём?
   – Моя собака будет Тимом! – сын был непреклонен.
   Прежде чем войти в соседскую дачу, мальчишка тихонько приоткрыл дверь, и всунул туда голову
   – Если сейчас это будет не Тим, а какая-нибудь Чуча, – подумал Тимошка. – Сразу уходим!

   Тим лежал в большой корзинке, грустил. Всех щенков разобрали – он остался один. Ему было скучно.
   – Ах! – думал Тим. – Придёт, какой-нибудь маменькин сыночек, начнёт канючить, приплакивать. Хочу собаку, хочу собаку…. Я не бифштекс, чтобы меня хотеть!

   Дверь скрипнула, Тим поднял голову и увидел висящую в проёме двери голову.
   На её лице сияли два восторженных глаза. Глаза были озорные, любопытные, добрые.
   – Тим! – закричала голова. Вслед за ней показался весь мальчик. – Тим! Это – мой Тим!
   Тим был доволен, ему понравился мальчуган.
   – Так он уже взрослый! – удивился папа.
   – Какой он взрослый?! – завопил сосед, хозяин щенков. – Месяц назад родился!
   – Как?! – в ответ заголосил папа. – Он огромный!
   В корзинке стоял в полный рост и облизывал Тимошкину руку щенок. Ростом он был ровно в пол Тимошки. На могучей бело – коричневой голове горели два огромных черных глаза. Они занимали большую часть собачей морды. Остальная часть морды была носом. На его тёмной мочке искрились маленькие водяные капельки.
   – Папа!? – умоляюще выдохнул Тимофей. – Он пойдёт с нами, правда!?
   Теперь уже на отца глядели четыре просящих глаза – сына и собаки.
   – Мы купили маленький поводок, Тимошка, – отец уверенно посмотрел на сына. – Нести не удастся – тяжёлый! Придётся вести на верёвке. Маму беру на себя, не бойся!

   Как папе удалось уговорить маму, никто, кроме папы, не знает. Мама на третий день согласилась. В доме завертелась совсем новая жизнь. Два Тима в компании отца стали пропадать то на рыбалке, то на охоте, то на прогулке. В дом пришла тишина и покой. Первые несколько дней мама блаженствовала. Она могла бесприпятственно почитать книжку. Поболтать с подружкой по телефону. Повязать сыну свитер на зиму. На следующий день она могла почитать книжку. Поболтать с подружкой по телефону. Повязать сыну свитер на зиму. На следующий день она могла почитать книжку. Поболтать с подружкой по телефону. Повязать сыну свитер на зиму. Когда книжка была дочитана, подружка – болтушка надоела, а свитер был довязан, мама заскучала.
   – Может быть, сегодня вы не пойдёте на прогулку, – робко спросила мама Тимошку. – Может быть, ты спросишь у меня о чем-нибудь?
   – Мама! – строго сказал сын. – Тиму нужны прогулки. Он растёт, ему необходим свежий воздух. Ты почитай, повяжи, испеки пирог.
   – Вот! – сказала мама. – Пирогов – то я ещё не пекла. Пойду на кухню.
   Папа с участием посмотрел на уходящую в кухню грустную мамину спину.
   – Надо придумать ей занятие, – сказал отец сыну. – Может, купим маме кошку?
   – Давай! – обрадовался Тимофей. – Пушистую беленькую с синими глазами. Я видел такую на птичьем рынке, когда мы Тиму покупали витамины…
   Мама стояла за кухонной дверью, слышала разговор своего семейства, сердце её тревожно билось
   – Только бы не передумали, только бы не передумали, – повторяла она про себя. – Пусть будет чёрненькой, красненькой, но другом. Моим другом!
   Мама сразу решила, её котёнка будут звать Тимычем. Не Тимофеем, не Тимом, а именно Тимычем.
   Папа возмутился
   – Немного ли Тимофеев на один дом? Давай назовём котёнка Рексом, приятное во всех отношениях имя.
   – Не спорю – приятное, – ответила мама. – Но моего котёнка будут звать Тимычем!
   Семья провела на птичьем рынке полдня. Котят было полно, а Тимыча не было.
   – Мамуль! Посмотри, какой беленький, пушистый, – кричал Тимошка, увидев очередного котёнка на очередном прилавке, – нравится?!
   – Нравится! – твёрдо говорила мама. – Но это не Тимыч!
   Так и уехали ни с чем.
   – Ничего, – утешал папа маму. – Следующий раз купим.
   Мама молча кивала, украдкой вытирая слёзы.

   Тимыч сидел у мусорных контейнеров. Он ждал. Он ждал еды, может, какая-нибудь добрая душа принесёт немного объедков. Тимыч не ел три дня, сильно оголодал.
   – Если бы сейчас, пока нет собак, кто-нибудь принёс чуточку еды, было бы счастье, – мечтал котёнок.
   Тимычу было всего три месяца. Намыкался он за это время на целую большую и несчастную жизнь. Сначала его выкинули, как ненужную вещь. Потом ему оторвала ухо взрослая кошка, у которой он посмел откусить капельку чёрствого хлеба. Вчера его чуть не разорвала злая бездомная собака. На дворе стояло лето, впереди была дождливая осень и холодная зима.
   Котёнок посмотрел на дорогу. Прямо на него ехала машина.
   – Если она меня раздавит, – всхлипнул Тимыч, – я не утону в грязи осенью и не замёрзну зимой. И мне не будет хотеться есть…
   Тимыч вышел на середину дороги и замер. В его огромных глазах отразилось облако. Облако, почему-то улыбалось!
   Скрежет тормозов заставил котёнка зажмуриться. Вслед за этим из машины выскочила женщина с криком:
   – Вот он, мой Тимыч! – она схватила котёнка и прижала его к себе.
   – Да, это Тимыч! – задумчиво сказал папа, осматривая котёнка – Натуральный Тимыч. Никакой ни Рекс!
   Сенбернар Тим принял котёнка достойно, как старший брат. Сначала он зализал ему раненное ухо. Потом отдал лучшие куски мяса из своей тарелки. Когда Тимыч с непривычки описал ковёр, легонько наподдал ему лапой.
   – Бывают на свете хорошие люди, – думал Тимыч, вытягиваясь на мягком диване. – Однако и собаки бывают мировые. Повезло мне, повезло!

   Мама с удовольствие наблюдала, как играет Тимошка с Тимом и Тимычем. Она тихо вязала на диване очередной свитер уже для папы. Сын читал книжку собаке и коту. Собака и кот, прикрыв глаза, делали вид, что внимательно слушают.
   – Смотри отец, как повзрослел наш сын! – с нежностью сказала мама. – Теперь мы можем подумать и о сестрёнке для него…
   – Давай сестрёнку назовём…, – отец мечтательно задумался и прикрыл глаза, а когда открыл глаза и рот, мама его решительно остановила:
   – Нет! Рексом мы называть её не будем!

Часть вторая. Всё о них же и ещё о Ветре перемен

О сороке и строптивом попугае

   Всю ночь Ветер гонял по степи дикий табун лошадей, тренировал молодых жеребят. Ему нравилось бегать с ними наперегонки. К утру устал, и в первом попавшемся саду повис на яблоневой ветке дряблой тряпочкой, заснул. Проснулся от громкого храпа. Открыл глаза. Перед ним сидел попугай. Попугай был не большой и не маленький, средний был попугай. Но красавец! Белые с синевой крылья, зеленоватое брюшко, розовые щёчки, на голове красный хохолок, чем тебе не чудо природы?!
   Ветер залюбовался, но всё-таки легонько толкнул попугая в бок:
   – Не храпи! Дай выспаться.
   – Иди к себе и спи! – огрызнулся попугай. – На моей ветке мои законы, хочу – храплю, не хочу – всё равно храплю!
   – Почему на твоей?! – удивился Ветер.
   – Я на ней сижу, так?
   – Так!
   – Значит, на моей!
   – Как тебя зовут, пернатый? – улыбнулся Ветер.
   – Мишель! – гордо встряхнул хохолком попугай. – Я импортная птица! Зоологическая редкость!
   – Почему ты живёшь вне дома, не в клетке? – удивился Ветер. – Разве попугаи в этих широтах живут на ветках? Здесь бывает зима.
   – Что такое зима? – заволновался попугай. – Про зиму мне ничего неизвестно!
   – Я тебе расскажу! – раздался трескучий голос с соседней ветки. Это была молодая сорока, очень энергично переступающая с ноги на ногу.
   – Разреши представить тебе мою подружку, Ветер, – галантно раскланиваясь сказал попугай. – Сорока Мадлен.
   – Раньше она была Марусей, – улыбнулся Ветер. – И прозвище имела «Маруся – никого не боюся».
   – Путаешь меня с кем-то, Ветер, путаешь, – заворчала сорока, но взгляд отвела.
   – Ой, ли! – покачал головой Ветер.
   Сорока поморщилась и недовольно прострекотала:
   – А ты, вообще-то, чего здесь делаешь, Ветер? Тебя в морях ждут, в степях ждут, в облаках ждут – не дождутся. Летел бы ты отсюда, а?
   Ветер хотел ответить, но в разговор втиснулся попугай:
   – Что такое зима, Мадлен? – пернатый нервно затряс хохолком. – Ты когда дырку в сетке окна проделывала – ничего про зиму не говорила!
   – Так ты, попка, в оконную дырку утёк? – усмехнулся Ветер. – Ну-ну! Не буду вам мешать, ближе к зиме загляну, если позволите?
   – Милости просим, месье, залетайте на огонёк, – затараторил попугай и тут же получил от сороки затрещину.
   Ветер расправил плащ и полетел. Его действительно везде ждали. По дороге оглянулся назад: – Надо обязательно до холодов заглянуть, проведать попугая, – подумал Ветер. – Пропадёт, замёрзнет, дурачок!
   Как только Ветер Перемен улетел, из щели дома выполз ветер Сквозняк.
   – Хорошо, что выпроводили ветрилу, лезет носом не в свои дела, – зашипел новый гость. – Ой, ой, ой! – заорал попугай Мишель. – Вы тоже уходите! У меня от вас инфлюэнца!
   – Что у него от меня? Переведи, сорока! – зашипел Сквозняк.
   – Насморк у него от тебя, – усмехнувшись, ответила Мадлен. – Уходи подобру-поздорову, пока я твою щель соломой не забила!
   – Тьфу, на тебя! – крикнул Сквозняк. – Маруська ты и есть Маруська! – но всё-таки ушёл.
   Разогнав всех, сорока взбодрилась. Почистила пёрышки себе и попугаю.
   – Всё. Прихорошился и будет, – в приказном тоне сказала сорока. – Давай, Мишель, хату строить!
   – А завтрак?! – завопил попугай.
   – Кто не работает, тот не ест! – топнула лапкой сорока.
   – Какую хату я должен строить? – продолжал кричать попугай. – Ты когда дырку в окне дырявила, ни про какую хату мне не говорила. Наоборот, намекала на свои отличные жилищные условия. А теперь хату строить?
   – Я дырку продырявила, а вылез в неё ты. Никто тебя за лапы не тащил, обормот! Ты свободы хотел? Ты её получил! – попугай снова схлопотал от сороки затрещину. – Лети, тащи веточки, тряпочки, сухую солому….
   – Как?! – изумился попугай. – Из этого хлама мы будем строить мне апартаменты [1 - апартаменты – уютное, просторное и удобное жилище]? Мне, импортному попугаю Мишелю?
   Сорока ничего не ответила, она одарила Мишеля новой затрещиной и полетела строить гнездо.
   – Я тебе барабан, что ли? – недовольно потряс головой попугай. – Стучит и стучит по голове! Заикаться скоро начну! Лучше бы перья себе пропылесосила, неряха!
   Сказал и прикрыл глазки – решил подремать.
   Как не старалась сорока заставить Мишеля строить гнездо, попугай всё время отлынивал. То больным прикидывался, то уставшим, то просто был не в настроении.
   – Погоди! – говорила сорока. – Придёт мой час. Отыграюсь я на тебе, лентяй!

   Долго ли, коротко ли, а гнездо сорока всё-таки выстроила. Получилась дырявая корзиночка. Зато под крышей большого жилого дома. Сверху над гнездом нависал карниз. Он предохранял домишко от дождей и холодных ветров. Даже Сквозняк, уж насколько лазучий ветер, проникнуть туда не мог. Не у всякой птицы есть такое гнездо. Сорока радовалась:
   – Давай, Мишель, полезай в гнездо, – с гордостью стрекотала она. – Нечего по веткам скакать, не бездомный теперь…
   Попугай втиснулся в гнездо и завопил:
   – Жёрдочка где? Корытце для корма где? Корытце с водицей где? Зеркальце для любования где? – попугай был на грани истерики. – Мадлен, это не те условия, в которых я привык существовать!
   – Ты, оказывается, не птица – выпучила глаза сорока. – Ты неблагодарная свинья! Ничего. Ничего, – успокаивала сама себя сорока, – я из тебя рабочую лошадь сделаю!
   – Как это?! – икнул попугай. – Я маленький из меня лошадь не получится!
   – А я маленькую лошадь буду делать, но рабочую, – тихо пригрозила сорока. – Начну прямо сейчас! Человеческим голосом петь умеешь?
   – А то! – вскинулся попугай, – в этом, самая большая моя изюминка!
   – Тащи свою изюминку на автобусную остановку. Петь будешь, плясать будешь, блестящую денежку зарабатывать будешь. Много заработаешь – построим тебе апартаменты с жёрдочкой и зеркальцем. Не заработаешь – не взыщи, кормить тебя просто так не буду…
   – Ах, как я просчитался! – заломив крылья, заныл попугай. – Из такого дома ушёл! Зачем мне эта свобода, будь она неладна…
   Сорока затрещиной прекратила стенания попугая, пинком выкинула его из гнезда:
   – На работу, на работу….

   Осень катилась к зиме. Похолодало. Ветер Перемен решил проверить, как живётся его старому знакомцу, импортному попугаю Мишелю. Пролетая над конечной остановкой пригородного автобуса, Ветер Перемен услышал знакомый голос. Сомнительного вида попугай, с пыльными перьями, нечёсаным хохолком, сидел на изгороди рядом с остановкой и орал дурным голосом – ему казалось, что он поёт:
   – По приютам я с детства скитался,
   Не имея родного жилья.
   Ах, зачем я на свет появился?
   Ах, зачем меня мать родила?
   – Подайте бедному попугаю блестяшку для пропитания… – перед птицей лежала дырявая соломенная шляпа, наполовину заполненная пуговицами, ёлочной мишурой, фантиками от конфет.
   – Мишель, это ты? – удивился Ветер Перемен. – Зачем тебе вся эта ерунда?
   – Ох, Ветер, ты не представляешь, как я влип! – попугай томно закатил глаза и со слезами в голосе продолжал:
   – Эта разноцветная ерунда нужна сороке. Любит она всякие блестяшки. Приношу их – она меня кормит. Не приношу – не кормит. Это теперь моя работа.
   – Где живёшь? – усмехнулся Ветер.
   – Живу у сороки под крылышком, и то если она в настроении, – из глаз пернатого покатились крупные слёзы. – Впереди зима…, – попугай скорбно прикрыл глаза, сложил мятые крылья, уронил голову на грудь и зарыдал в голос:
   – Ох, Ветер, наслушался я от воробьёв о зиме, не переживу её – замёрзну, умру. Умру-у-у! Давай попрощаемся, Ветерок, может, не свидимся больше….
   – Ладно, Мишель, не реви, – остановил голосящего попугая Ветер. – Помогу тебе, но…
   Попугай понял – это его последний шанс. Он тут же прекратил рыдать, собрался и выпалил:
   – Никаких «но»! Я тебя за язык не тянул, сам предложил – теперь помогай! Только как?
   – Открою тебе какую-нибудь форточку. Влетишь туда, понравишься деткам, оставят на постоянное житьё. Не понравишься – выкинут. Ну, что, Мишель, попробуем?
   – Какой я сейчас Мишель? Зови меня просто Мишкой, здешний я теперь, никто не верит, что импортный….
   Ветер открыл форточку на третьем этаже старого пятиэтажного дома. Попугай думал не долго, сразу кинулся в неё, зажмурив глаза.
   – Ой, мамочка, – послышались из форточки весёлые голоса ребятишек. – Смотри, какой попугайчик!
   – Прелесть, прелесть! – запричитал женский голос. – Сынок, закрой форточку, вылетит! Как тебя зовут, птичка?
   Попугай оценил обстановку, надул щёки, гордо встряхнул пыльным хохолком и рявкнул:
   – Мишель! Я импортная птица! Зоологическая редкость! – потом огляделся и гордо добавил, – Мне бы апартаменты с жёрдочкой и зеркальцем. У вас как, найдётся?!
   – Мы купим! Обязательно купим! – радостно закивали ребятишки.
   – Ну, тогда ещё свежего зерна, морковки, яблочко и куриного желточка прикупите, – снисходительно произнёс попугай. – А сейчас, – добавил он устало, – мне бы хотелось освежиться, запылился маленько в дороге. Где тут у вас душевая комната для импортных попугаев?
   Прежде чем влететь в открытую для него дверь туалетной комнаты,
   добавил, – Вы поспешайте не торопясь, а то меня в других форточках ждут….
   – Ах, пройдоха! Ах, врун! – засмеялся Ветер. – Этот не пропадёт! Этот приспособиться!

О жабе, которая всё на свете проспала

   – Жара, тошно, скучно! – шипел ветер Сквозняк, вылезая из под крыльца дачного домика. – Скорее бы лето закончилось! Осень хочу. С дождями, с промозглыми ветрами, с насморками и ячменями на глазах. Люблю простужать деток! Люблю слушать, как они верещат, когда им укольчики делают! Красота, веселье!
   – Жара… – вторила с грушевого дерева Сквозняку Кукушка, – спрятаться негде. Макушку напекло. Полечу, суну голову в озерцо, освежусь!
   – Погоди, подружка! – остановил её Сквозняк. – Тихо у нас как-то, невесело! Давай придумаем что-нибудь. Скандальчик, какой устроим, драчку затеем. Носом кого-нибудь с кем-нибудь столкнём.
   – Голова у меня, Сквозняк, нагрелась, – закапризничала Кукушка. – Неохота мне напрягаться, суетиться! Сколько усилий надо приложить, чтобы всех со всеми перессорить. Неохота мне…
   – Спорим, Кукушечка, что я сделаю это без особых усилий. От одного моего лживого письмеца всё озеро забурлит и из берегов выйдет, – глаза у Сквозняка сверкнули в предвкушении весёлых событий.
   – Ну-у-у, – Кукушка лениво потянулась, – если не очень напрягаться… Давай говори, что делать!
   – Напишу-ка я сейчас местной Жабе письмо, от имени Ветра Перемен – мечтательно ухмыльнулся Сквозняк, – будто он, Ветер Перемен, выбрал оную жабу для проведения эксперимента. Хочет рожу её противную преобразить. Сначала царевной – лягушкой сделать, затем просто царевной. Царство ей на отдельном острове в океане подарить. Пусть правит!
   – Почему, не сразу царевной? – потопталась с ноги на ногу Кукушка, – сначала в лягушку, а только потом в царевну?
   – Позаковыристей хочу! – захихикал Сквозняк. – Повеселее будет! Поняла, дурья голова. Ну что, понесёшь на хвосте лживую новость?
   – Чего не понести, понесу! – Кукушка на минутку задумалась. – А мне-то, какой резон? Мне-то какая с этого радость?
   – Как, какая? – серьёзно спросил Сквозняк. – Тебе на царском острове должность дадут. Будешь главной птицей!
   – Ах, батюшки! – заторопилась Кукушка, – давай быстрее письмо, привязывай к хвосту, полетела я!
   Стоило Кукушке улететь, как Сквозняк пуще прежнего развеселился. Глаза его заискрились, поникшие от жары крылья расправились.
   – Действительно, кукушка, голова у тебя перегрелась! – клокотал от смеха Сквозняк. – Сама в эту лживую байку поверила! Так это к лучшему – правдоподобнее будет! Уж если кукушка, не самая глупая птица, в мою придумку поверила, то пустоголовые рыбы точно поверят. Посмотрю, что они делать будут, посмеюсь на славу, порадуюсь,…
   Сказал и засел в дупле трухлявого дерева, притих, прищурился, уши навострил, слушать приготовился.
   Кукушка письмецо, свёрнутое в трубочку, быстро доставила. Плюхнуло его в самую серединку озера. Плавало письмо на поверхности недолго, сразу же было схвачено любопытной Щукой.
   – Ничего себе, новость! – почесала плавником затылок Щука. – Письмецо в норку надо припрятать, подумать, что с этого можно поиметь…
   Щука думала всю ночь. Застыла как бревно, даже мелкая рыбёшка стала без страха мимо щучьего носа проплывать. Очнулась, когда цапля в хвост клюнула.
   – Надо Сому письмо показать, – решила Щука, – у него голова большая, пусть думает, как письмецо с пользой для нас повернуть.
   Сом – речной великан, живёт сам по себе, никакого мелькания и суеты не терпит. Он, конечно, не кит, но всё равно – Владыка рек. Четвертую часть тела владыки занимает похожая на сплющенное ведро голова. А усищи-то! Усищи страх, какие длинные!
   Щука долго искала Сома – нашла в глубоком омуте, под корягой.
   – Чего пожаловала, суетливая моя? – рыбина зевнула, зашевелила усами. – Отдыхаю, не видишь? Ночью выйду на охоту, тогда приходи. Может, и тебя отведаю, вкусная ты моя!
   Сом захихикал, заметив щучью дрожь.
   – Ладно, – миролюбиво сказал великан, – говори, что стряслось?
   – Тут такие новости, Сомище! – затараторила щука. – Обсудить надо, обмусолить…
   Щука показала письмо. Владыка прочитал, растерянно захлопал скатившимися к самой губе пуговками глазками.
   – Премудрого Пескаря зови, совещаться будем, – в задумчивости прошамкал Сом. – Чехонь тоже покличь, пусть приплывёт…
   – Чехонь-то зачем? – взвилась щука. – Эта по всему озеру раструбит.
   – Позови! – шикнул Сом. – Она верхоглядка, глаза у неё во все стороны стреляют, ищет, чего бы схапать. Посторожит нас, пока мы совещаемся…
   Щука туда – сюда нырнула, всё сделала, как велел Владыка. Пескарь, почитав письмо, изрёк:
   – Жабе до поры, до времени говорить ничего не будем. План надо составить – проект. Думаю я: при царевне совет должен быть. Нечего ей самой мозги нагружать. Невелики мозги у жабы. – Пескарь в сердцах шарахнул плавником по воде. – Это ж в страшном сне не привидится, чтобы такой глупой жабе такое счастье привалило!
   – Может, как раз неплохо, что глупая? – заметил Сом. – Скажем ей, пусть попросит Ветра Перемен эксперимент расширить и нас во что-нибудь путное превратить. Нехорошо, скажем, от земляков отворачиваться. Без своих в царстве пропадёт! Чужаки погубят, отравят, или того хуже, прибьют! Приведём примеры. Мол, везде, кто царство получал, сразу своих на хорошие места пристраивал. Вот ты, щука, кем хочешь быть?
   – Красавицей! – воскинулась Щука. – Белокурой бестией, на куклу Барби хочу быть похожей…
   – Тьфу! – в сердцах плюнул премудрый Пескарь. – Тебя спрашивают, не какой хочешь быть, а кем?
   – Рыбкой хочу торговать! – зашуршала щука. – Магазинчик маленький рыбный хочу. Нет! Средненький такой. Нет! Большой магазин хочу. Нет! Хочу в царстве одна рыбой торговать и повсеместно!
   Сказала, как припечатала.
   – Та-а-а-ак… – задумчиво произнёс Пескарь, – а ты чего хочешь, Сом?
   – Хочу быть Мистером Твистером, – лениво прошамкал владыка рек, – хочу быть владельцем заводов, газет, пароходов…
   – Та-а-а-ак… – ещё более задумчиво произнёс премудрый Пескарь, – мне, ещё в юности, сам Морской царь говорил, что с моей головой можно на должность первого министра царства претендовать. Видать, моё время пришло…
   Сом и щука с удивлением переглянулись:
   – Когда в их озере успел побывать Морской царь? Никогда такого не было. Врёт! – решили рыбы, но промолчали.
   Пока заговорщики совещались, прикидывали, кто кем да куда править пойдёт. Дома рисовали, в которых жить будут. Должности распределяли. Озерцо помаленьку бурлить начало. Слухи поползли, сплетни размножаться стали (Кукушка с Чехонью этому сильно способствовали). А уж когда из-за океана, куда слушок добежать успел, Аист прилетел с письмом от акулы – хотела хищница царской охраной заведовать, озерцо совсем из берегов вышло. Рыбий народец зашумел, завозмущался, всем хотелось в царство попасть. Утки над озером пролетали и те орали, как оглашённые:
   – Хотим царскими гвардейцами быть!
   Откуда ни возьмись, появился Павлин. Такой птицы здесь видом не видывали.
   – Хочу быть при царстве Главной птицей, – тоном, нетерпящим возражения, сказал гость, – поскольку никто из вас претендовать на эту должность не может по причине своей серости.
   – Как?! – завизжала Кукушка. – Эту должность мне Сквозняк обещал! Не позволю! Не допущу!
   – Кто обещал?! – вытаращил глаза Сом.
   Уж на что Пескарь донная рыба и тот из воды выскочил:
   – Кто обещал?!
   – Как кто? – продолжала возмущаться Кукушка, – Ветер Сквозняк обещал, когда письмо писал и велел его вам подкинуть. Сказал, если лживое письмецо подкину – сразу главной птицей царства стану. Чего я стараться буду напрасно?!
   – Ты хоть думаешь, что говоришь? – схватился за сердце премудрый Пескарь. – Обманул нас Сквозняк! Потешился над нами! Мы губы раскатали. Ветер Перемен здесь не при чём. Сквозняк сам ничего делать не умеет, не дано ему. Только мы, дурачьё, повелись, размечтались! Тьфу!
   Пескарь постучал по голове плавником и исчез под корягой. Сом в свою берлогу в омут поплёлся. Щука от горя комара съела. Только Жаба всё это время дремала в своей норке под моховым покрывальцем в полном одиночестве. Не пришёл ещё её час на охоту выходить. Не любит Жаба дневного солнца вот и спит себе посыпохивает.
   Долго ещё над озерцом раздавался смех Сквозняка и всхлипы Кукушки. Она хоть и не глупая птица, а самая последняя поняла, как над ними всеми противный Сквозняк посмеялся. Уж больно ей хотелось главной птицей царства стать. Плакала, плакала, а потом полетела и Ветру Перемен пожаловалась.

   – Ах, проказник! – возмутился Ветер Перемен – Это он что же, себе на потеху всё озеро перебаламутил? Да ещё моё честное имя своим враньём осрамил…
   Прилетел, и загнал вруна в старое дупло:
   – Пусть посидит, ему полезно…

О степном коне Буране и чахлой кобыле Лауре

   Буран родился в свободной степи свободным конём. Его спина никогда не чувствовала седла, а голову никогда не опутывала узда. Табун, в котором Буран был вожаком кочевал по степи к морю, от моря в степь. Море Буран любил больше. Он похож был на большую волну: огромный, темно-серый, с серебристой гривой, полыхающей белыми бурунчиками кудрей. Только в глазах его поселилась тоска, поселилась и не уходила.
   – Прогони её, Буран! – однажды сказал коню Ветер Перемен. – Не должна тоска жить в тебе. Сожрёт она тебя, погубит окаянная! Когда тоски много, в душе для радости места не остаётся. Смотри, в табуне все кони с кобылками парами ходят, а ты всё один и один…
   – Нет у меня пары, была да сплыла! – Буран опустил голову низко-низко, так чтобы Ветер не видел его слёз. – Угнали мою кобылку в плен. Мою Лауру! Родились мы с ней в табуне в один день, вместе росли. Любила Лаура весенние степи. Вихрем проносилась по цветущей земле. После неё ещё долго колыхалась степь красными волнами маков, жёлтыми волнами тюльпанов, синими ирисов. В этой степи, накинул злой человек на шею Лауры аркан, увёл мою подружку. С тех пор кочую, ищу её. Пока не нашёл. Ты не встречал её, Ветер?
   – Может, и встречал, разве всех упомнишь? Кого я только на этом свете не встречал! Какая она?
   – Статная, белая в серых яблоках. Грива чёрная, как смола, глаза карие. В глазах искорки, солнечными зайчиками прыгают. Веселушка, хохотушка, надо мною подтрунивала: «Б`урушка, Бур`ушка, на голове два ушка»
   – Полетаю, посмотрю, если увижу, что передать?
   – Передай, жду её. Всю жизнь буду ждать! Любую! Больную или здоровую, счастливую или несчастную, статную или хромоногую……
   – Встряхнись, Буран! – прикрикнул на коня Ветер. – Негоже вожаку табуна раскисать, киселём растекаться…
   Буран поднял голову. Тряхнул гривой. Вздыбился. Из ноздрей пар повалил. Копытом так по земле стукнул, что искры посыпались.
   – Э-ге-гей, табун! – протрубил конь. – Травы молодой сочной отведали? Воды ключевой из ручья напились? Теперь к морю, купаться! Пошли! Пошли!
   Табун еле успевал за вожаком. Клином мчал по степи. Буран бежал, как летел, грудью воздух на куски рвал, в разные стороны разбрасывал.
   Ветер Перемен залюбовался конём:
   – Нет, этот не пропадёт! – улыбнулся Ветер. – В молодости я таким же озорным был. Как вспомню, что лягушку в Василису Прекрасную превращал, царь-девицу в лебедя, на кота сапоги одевал и маркизом делал, неловко становиться, но весело……

   Полетел Ветер дальше, много дел у него на свете. Летел мимо посёлка, дома в том посёлке богатые стоят. Палисадники чистенькие, красивыми цветами расцвеченные. В каждом дворе хозяйство. У кого куры гомонятся, у кого козы блеют, а у кого коровы в хлевах помукивают. У одного из дворов увидел Ветер чахлую лошадь, впряжённую в телегу с тяжёлыми бидонами молока. Стояла она в тени большой раскидистой берёзы. Вокруг неё бегал толстый неопрятный коротконогий человек и орал что было мочи, разбрызгивал слюни в разные стороны:
   – Ах ты, Кляча! Встала тут! Устала она, видите ли, – толстяк скрежетал зубами, сучил кулачками. – В бидонах молоко прокисло! Куда я теперь его дену? Убыток какой! Ой-ой-ой! Разорила ты меня, Кляча! Разорила! Деток моих обездолила, на что я теперь им шоколад, конфетки покупать стану?

   Лошадь стояла, от страха не шелохнувшись, старалась не дышать. Хозяин бил её хлыстом, оводы больно жалили ноги, но она стояла будто каменная.
   – Не хватило мне сил дотащить эти проклятые бидоны с молоком до приёмного пункта, – оправдывалась про себя лошадь. – Уж больно они сегодня тяжёлые! Вчера меня забыли покормить, позавчера тоже. Сил не хватило…
   – Всё! – хозяину надоело орать, он последний раз топнул ножкой, выплюнул:
   – Завтра сдам тебя в мясокомбинат на колбасу. Получу денежки, куплю деткам сладости. Пошла, Кляча, в конюшню. Эта ночь у тебя последняя!

   Лошадь, едва передвигая ногами, поплелась в стойло.
   – Разве раньше меня звали Клячей? – грустно думала лошадь. – Раньше меня звали как-то по-другому, красиво звали. Забыла как! Эта ночь у меня последняя. Пусть мне приснится сон моего детства, тот, который снился по праздникам. Будто бегу по весенней степи, а она, как море, разбегается волнами красных маков, жёлтых тюльпанов, синих ирисов. Рядом со мной бежит мой друг, степной конь Буран!
   Лошадь закрыла глаза, тихонечко пропела:
   – Б`урушка, Бур`ушка на голове два ушка…
   – Ойпа! – резко остановился Ветер Перемен. – Что ты сейчас пела, лошадка?
   – Песню своей молодости: «Б`урушка, Бур`ушка на голове два ушка…
   – Как тебя зовут, лошадка? – удивился Ветер Перемен.
   – Сейчас меня зовут Кляча, как звали раньше – не помню. Много работала, мало отдыхала. Некогда было вспоминать. Завтра меня будут звать колбасой…
   Ветер осмотрел лошадку со всех сторон.
   – Белая с серыми яблоками, с чёрной, как смола, гривой, карими глазами, так говорил Буран о своей Лауре, – размышлял Ветер. – Эта тощая, чахлая совсем. Шкура грязно – серая, волосы в гриве спутанные, все в репьях. Глаза тусклые… Нет, не может быть эта Кляча Лаурой! А ну-ка, проверю. Привет тебе от Бурана, – вскрикнул Ветер, – просил, если увижу тебя, передать, что ждёт!
   – Всё ещё ждёт?! – в глазах лошадки заскакали солнечными зайчиками искорки счастья. – Скажи ему, ветер, не забывала его никогда. Себя забывала, а его нет! В последний свой день, одного его помню…
   – Вот дела! – удивился Ветер – До чего злые бывают люди, из совсем молодой кобылки древнюю старуху сделали. Зовут тебя Лаурой, вспомнила? Беги, Лаура! Беги к Бурану! Беги…
   Ветер сорвал тяжёлые ворота с петель, подтолкнул Лауру:
   – Беги, тебе мои ученики, степные ветры, помогут добраться. Я здесь задержусь, кое-что поправить надо…

   Степные ветры подхватили кобылку, понесли её навстречу другу.
   Ветер Перемен озлобился, надулся, превратился в большую бурю, чёрную, беспощадную. Закрутился юлой. Пошёл танцевать на крыше богатого дома хозяина лошадки. Не выдержал дом тяжёлого танца Ветра, развалился на мелкую щепу, да и ту ветер раскидал по всей округе, так, чтобы даже памяти не осталось.
   А степные ветры всё несли и несли ослабевшую лошадку
   – Ну, давай, ещё немного, – уговаривали они её, – постарайся!
   Лаура старалась из последних сил.

   – Что за кляча скачет нам навстречу? – спросил табунный конь у вожака. – Смотри-ка, не боится, что затопчем!
   Буран вгляделся вдаль, увидел, как степные ветры хлопочут вокруг кобылки, понял – Лаура!
   Помчался навстречу. Ничего не видел Буран, кроме глаз подруги. Глаз, в которых солнечными зайчиками прыгали весёлые искорки:
   – Б`урушка, Бур`ушка на голове два ушка…
   Оглядел Буран подругу со всех сторон, обомлел:
   – Кто ж тебя так, милая?! Ну, да ничего. Главное жива!
   Тряхнул Буран гривой. Вздыбился. Из ноздрей пар повалил. Из-под копыт искры посыпались:
   – Э-ге-гей, табун! – протрубил конь. – Теперь к морю, купаться! Пошли! Пошли!
   Табун клином скакал к морю. Позади всех Буран со своей подружкой.
   – Не грусти! – кричал Буран на скаку Лауре. – Скоро поправишься, опять будем впереди!
   У моря Буран загнал подружку в самую сильную волну. Сам вылизал её шкурку, пока она не стала белой и на ней не появились серые яблочки. Зубами выбрал репьи из гривы, заставил плыть:
   – Плыви! – кричал он. – Накачивай мышцы! Набирайся силы!
   – Молодец, Буран! – радовался Ветер Перемен. – Тоску прогнал. Радости в два раза больше стало, её и на Лауру хватит.

   Часто теперь присаживается на облачко Ветер Перемен отдохнуть, полюбоваться, как по весенней степи идёт табун, впереди степной конь Буран и его серая в яблоках подружка Лаура
   – Эх, хорошо идут, хорошо! – улыбается Ветер.

О деде и бабе, о курочке Рябе

   Жили – были дед и баба, была у них курочка Ряба. Снесла им курочка яичко не простое, а золотое. Дед яичко бил, бил, не разбил. Баба била, била не разбила. Мышка бежала, хвостиком вильнула, яичко упало и разбилось. Снесла курочка ещё одно яичко не золотое, а простое. Сварили дед с бабой яичко и съели. Сидит курочка, плачет, горючими слезами обливается:
   – Из чего я теперь себе детку высижу? Съели моё яичко. Не будет у меня цыплёночка!
   Плакала курочка Ряба долго, пока не услышал её пролетающий мимо Ветер Перемен:
   – Не горюй, Ряба! Принесу я тебе яичко. Сегодня над скалой пролетала злая Буря, много птичьих гнёзд свалила. Одно я успел подхватить, в нём яичко беленькое с черными крапинками – красивое! Принести тебе? Высидишь, будет тебе сыночек или доченька.
   – С какой стати ты вздумал ей помогать? – вылезая из щели, вмешался в разговор Ветер Сквознячок. – Пусть сама себе новое яичко высидит. Для курицы это раз – два плюнуть!
   – Не могу я больше яйца высиживать, – ещё пуще заплакала курочка Ряба, – старая стала!
   – Ах, старая! – скрипуче засмеялся Сквознячок. – Так в суп тебя, и дело с концом! Надо деду с бабкой нашептать, суп-то из тебя пока ещё наваристый получится.
   – Цыц! – крикнул Ветер Перемен Сквознячку. – Будешь курицу пугать, загоню тебя обратно в щель!
   – Тихо, тихо! – испугался Сквозняк. – Пошутил я!
   – Ветерок, – осторожно спросила курочка Ряба, – кто в том яичке сидит, которое ты обещал?
   – Высидишь – увидишь! – прошелестел Ветер Перемен и был таков.
   Вернулся скоро. Принёс большое гнездо, в нём яйцо, тоже большое.
   – Ах, какое красивое яичко! – умилилась курочка Ряба. – Должно быть, из него большой и сильный цыплёнок вылупится. Самый красивый во всём курятнике. Будет мне радость на старости лет!
   Села курочка на яичко, размечталась:
   – Назову своего сыночка сладким именем – Зёрнышко. Ах, – встрепенулась курочка, – если родится не сыночек, а доченька, как же я её назову?
   Курочка задумчиво почесала ножкой за ушком:
   – Тоже Зёрнышком! Хорошее имя – и сыночку, и доченьке подойдёт!
   Не помнит курочка, сидя на яичке, сколько времени прошло. Помнит только, как сильно проголодалась. Боялась отлучиться, вдруг кто яичко повредит или того хуже утащит, или ещё хуже – разобьёт. Так и сидела голодная, пока не услышала, как внутри яичка кто-то постучался.
   – Кто там? – с замиранием сердца спросила Ряба.
   – Это я, мамочка! – ответил кто-то. – Твой сыночек! Слезь с яичка, скорлупку разобью!
   Только курица соскочила, как яйцо с треском развалилось и на белый свет появилось куриное дитятко.
   – Ой! – подивилась Ряба. – Какой ты большой, Зёрнышко! Какой белый! Все цыплятки жёлтенькие, а ты белый, как вата. Перья, как будто серебром припорошило. Клюв мощный, с таким клювом тебя никто не обидит. Есть хочешь?
   – Хочу, мамочка! – пробасил птенец. – Принеси мне ведёрко червячков.
   Курочка Ряба сбегала в сад, накопала сыночку ведёрко червячков. Потом сбегала ещё раз, ещё много-много раз, пока птенец не наелся.
   – Может, не будешь так много есть, Зёрнышко? – волновалась Ряба. – Скоро Лисий день, а ты самый крупный из птенцов. Лиса, точно тебя приметит. Отнимет!
   – Что за Лисий день? – удивился Зёрнышко, поклёвывая червячков.
   – Есть в курятнике страшный день, когда лиса приходит за нашими детками, – всплакнула курочка Ряба. – У каждой курочки по цыплёночку забирает. Если не даём, без разбору хватает, может со злости всех забрать. Не выделяйся, Зёрнышко, ты у меня один. Если лиса тебя заберёт, я от горя умру!
   – Не бойся, мамочка, пусть только явится, – уверенно сказал Зёрнышко. – Вмиг отважу в чужие курятники лазить!
   Аппетит у рябиного сына был отличный,
   Рос птенец не по дням, а по часам. В курятнике начали роптать:
   – Ряба! – кричали куры. – Куда ты его откармливаешь! Скоро никому места не хватит. Он и один здесь умещаться не сможет. Наши детки по стеночкам жмутся!
   Ряба, как могла, кур уговаривала:
   – Потерпите, подруженьки! Пусть немного подрастёт, возмужает!
   За спорами да разговорами не заметили, как Лисий день пришёл.
   Лиса по-хозяйски вошла в курятник, ногой притопнула, визгливым голосом прикрикнула:
   – Ну-ка, куры, тихо! Разгалделись! Тащи по цыплёнку от каждой курицы, пока добрая! Сами в мешок укладывайте, разленилась я!
   Лиса поискала глазами место, где ей прилечь отдохнуть. Неожиданно увидела сынка курочки Рябы:
   – Ой! – воскликнула Лиса от удивления. – Этого здоровенного в первую очередь положите. Его на три дня хватит пообедать!
   – Матушка Лиса! – взмолилась курочка Ряба, – не отнимай моего сыночка! Он у меня единственный!
   – В котёл тебя, в котёл! – зашипел из всех щелей ветер Сквознячок. – Давно старика со старухой подговариваю сварить из тебя щи!
   – Прав Сквозняк! – обрадовалась Лиса – Ты тоже, курица, в мешок полезай! Дед с бабкой не съели, я съем!
   – Кто тут мою матушку обижает? – громко спросил Зёрнышко.
   Спросил, и, не дожидаясь ответа, начал расправлять крылья. Тут-то все в курятнике от удивления застыли, будто окаменели. Крылья Зёрнышка заполнили весь курятник от стенки до стенки. Гордо вскинутый клюв грозно поблескивал в луче солнца. Два зорких глаза, как льдинки, смотрели на ошалевшую лису.
   – Орёл! – прошептала лиса, от страха усаживаясь на собственный хвост.
   – Орёл! – загалдели куры, и бросились вон из курятника.
   – Орёл! – зашипел ветер Сквознячок, уползая обратно в щель.
   – Я орёл! – строго сказала птица. – Эта курица… – Зёрнышко с нежностью посмотрел на Рябу, – мать орла!
   Не успела лиса очухаться, Зёрнышко схватил её острыми когтями и взмыл в небо. Хищница от страха извивалась, как змея, визжала, как поросёнок. Орёл взлетел высоко за облака, так высоко, что солнце стало обжигать ему крылья. Тогда, пролетая над рекой, Зёрнышко разжал когти, бросил хищницу в воду:
   – Запомни, рыжая! – крикнул вслед ей Зёрнышко – Курочка Ряба – мать орла! Остальные куры – мои братья и сестры! Ещё раз сунешься в курятник, брошу на скалы!
   – Ну вот, а ты плакала, курочка Ряба! – весело пропел Ветер Перемен. – Какого красивого сильного и умного сына вырастила, загляденье!

О странствующем альбатросе по имени УР

   – Какой бездарный памятник, – проскрипел Ветер Сквознячок. – И кому? Безмозглой птице! Альбатросу!
   – Отчего уж такой бездарный? – пролетая, спросил Ветер Перемен. – Хороший памятник славной, героической птице. Ты, Сквозняк, как всегда сплетни разносишь, дрязги устраиваешь. Что ты знаешь об этой птице?
   – Знаю – жрёт много. Крыльями не машет, ленится, – Сквозняк криво улыбнулся. – На тебе, Ветер, катается, как на лошади. Тебе не обидно быть у альбатроса средством передвижения?
   – Помогать птицам летать – моя работа, моё призвание, – Ветер Перемен с нежность посмотрел на памятник альбатросу. – Помогать летать такому странствующему альбатросу, как Ур, ещё и почётно…
   – Почётно?! – скривился Сквозняк. – Сколько килограммов почёта он вывалил на твои плечи, Ветер Перемен? После такого почёта – помёта, наверное, долго дурно пахнет!
   – Когда я законопачу тебя в старую морскую бочку с тухлой рыбой, ты тоже будешь долго дурно пахнуть, – вскипел Ветер Перемен.
   – Эй – ей, Ветры, как не стыдно ссориться?! – вмешалось в разговор дождевое Облако. – Освежу сейчас водичкой, поостынете немножко. Не связывайся с ним, Ветер Перемен, скользкий он. Лучше расскажи мне и моим подружкам, кучевым облакам, об альбатросе Уре. Слышала я что-то, но так как-то всё вокруг да около, точно никто ничего не знает. Нам очень интересно, расскажи!
   – Я, пожалуй, полечу. Вам интересно, а мне нет, – проворчал Сквозняк, кашлянул и удалился.
   – Как хорошо, что он ушёл Сквознячок – соплячёк, – вздохнуло кучевое Облако. – Рассказывай, Ветер, рассказывай!
   Долго уговаривать Ветра Перемен не пришлось – ему и самому хотелось вспомнить ещё раз ту давнюю историю.
   – Этот день для Ура был самым счастливым и самым несчастным, – Ветер прикрыл глаза и ушёл в свои воспоминания.

   Да, этот день для альбатроса Ура был самым счастливым и самым несчастным. Утром его подружка, по имени Айя, первый раз снесла яичко. Альбатросы долго не несут яйца. Начинают только тогда, когда им исполнится восемь-десять лет. Срок для птиц немалый. В кладке всегда только одно яйцо. Птица садится на яйцо, греет его теплом своего тела. Сидят птицы неотлучно месяца три-четыре. Ни при каких условиях яйцо не должно остыть, иначе оно просто протухнет и птенец на свет не появится. И это тоже не всё. Как только малая птичка вылупится, её нужно выкормить. Процесс долгий, кропотливый. Месяцев десять родители кормят своё прожорливое чадо.
   – Завтра я сяду на яйцо, – сказала Айя альбатросу Уру. – Сегодня последний раз хочу полетать вместе с тобой над океаном. Позволь мне, Ур! Хочу покататься на волне, взлететь в синее небо, рассказать подружкам – облакам о нашей будущей детке, попрощаться с Ветром. Позволь мне, Ур!
   Айя так жалобно просила, что Ур не смог ей отказать.
   – Кто посмотрит за яйцом? – спросил Ур.
   – Я договорилась с соседкой из ближнего гнезда. Полетели.

   Альбатрос – странная птица. Тело небольшое, а крылья огромные. Нет больше таких крыльев ни у одной из летающих в мире птиц. Уйти в полёт альбатросы могут с гребня волны или берегового утёса. Летать им всегда помогает ветер. Сутками парят птицы в штормовом небе. Вода и ветер – вечные спутники альбатросов. Айя любила летать. Её белые крылья с черными перьями на концах сверкали на солнце. Она смеялась от счастья, задевая клювом волну. Потом разворачивалась к ветру и вновь, не шелохнув крыльями, взмывала ввысь. Там Айя перелетала с одного облака на другое, делилась своей радостью о будущей детке.
   – Ур, Ур, Ур! – нёсся ликующий клёкот из облаков.
   – Айя, Айя, Айя! – вторил ему альбатрос. – Айя, как мы назовём свою дочку?
   – Мы назовём её Ирри, Ирри, Ирри!
   – Если это будет сын?
   – Нет, Ур, у нас обязательно будет дочка! – смеялась Айя. – Смотри, Ур! Какая красивая яхта под нами. Надо её лучше рассмотреть!
   Ур увидел, как на яхте с белыми парусами и двумя синими полосами на бортах мужчина в красной бейсболке заправил стрелу в лук. Натянул тетиву.
   – Берегись моя люби-и-и-айя-айя-айя! Айя! – неистово закричал Ур.
   Он не успел.
   Стрела попала Айе в сердце. Птица умерла мгновенно. Только эхо не хотело понять, что Айи больше нет. Оно носило и носило в облаках её смех.
   Мужчина повторно натянул тетиву и направил стрелу в сторону Ура.
   – Это хорошо! – подумал альбатрос. – Там, на дне океана, мы будем вместе!
   Альбатрос Ур летел прямо на стрелу. Расстояние между человеком и птицей сокращалось. Ур видел глаза человека, убившего его Айю.
   Человек не выдержал взгляда птицы, опустил лук.
   Ур ещё долго кружил над яхтой. Он ждал.
   – Стреляй! Стреляй быстрее, негодяй! – кричал альбатрос.
   Яхта резко изменила курс, пошла к берегу. Ур закрыл глаза, сложил крылья и пошёл камнем вниз.
   – Яйцо! Ты забыл о яйце! – закричал Ветер Перемен, подхватывая птицу. – Если ты умрёшь – умрёт твой птенец. Некому будет его высиживать!
   Сквозь рёв плачущих волн, вой штормового ветра альбатрос услышал голос Ветра Перемен. Он открыл глаза, медленно расправил крылья и полетел в направлении Птичьего острова. Туда, где было его гнездо.
   Ур сам сел на яйцо. Через три месяца из него вылупился птенец. Это была дочка, точно такая же беленькая хохотушка, как её мать. Ур назвал её Ирри. Маленькая Ирри имела презабавный вид. Она походила на белый, мохнатый клубок шерсти, величиной с хорошего индюка. Такой облик ей придавала тёплая шубка из белого густейшего длинного пуха. Из клубка торчала голова с большими черными глазами и солидным, не по возрасту, оранжево-красным клювом с крючком на конце. Ур внимательно разглядел Ирри.
   – Ну что же, вполне взрослый клюв и такие же лапы! – удовлетворённо хмыкнул альбатрос. – Крылышки маловаты. Ничего, время есть, подрастут! Ты бы понравилась Айе, детка!
   Альбатрос спрятал голову под крыло, Ирри не должны была видеть его слез. Ур больше не летал над океаном в маловетреную погоду. Он летал только в шторм: в грохоте волн не было слышно его плача. Чувство мести маленьким зёрнышком поселилось в сердце альбатроса. Теперь оно выросло до огромных размеров. В штормовых волнах он выглядывал белую яхту с двумя синими полосами на бортах. Выкармливая Ирри, Ур представлял, как однажды он встретит своего врага.
   – Я собью его крылом, когда он будет стоять на капитанском мостике. Удар моего крыла силён, он обязательно упадёт в океан. Там его сожрут акулы.
   Альбатрос живо представил себе эту картину:
   – Стоп, Ур! Яхта без капитана потеряет управление, врежется в маленькое рыбацкое судно. Погибнут люди. Так не пойдёт! Лучше попрошу океан, он заведёт яхту в Мёртвое море. Оттуда не выбираются корабли, там человек найдёт свою смерть! Стоп, Ур! Не надо вовлекать в свою месть других. Ты должен сделать это сам!
   Выкармливая Ирри, Ур выращивал свою месть. Постепенно у Ирри пух заменился на перья. Наконец наступил момент, когда она вовсю ширь расправила свои чудесные крылья. С силой взмахнув ими, Ирри взмыла в небо, подставляя грудь встречному ветру.
   – Вот и началась твоя взрослая жизнь, доченька! – восхищённо глядя на Ирри, подумал Ур.
   Теперь он свободен. Теперь он может целыми сутками парить над океаном, высматривая своего врага. У жизни есть хорошее правило – кто ищет, тот всегда найдёт!
   Однажды это случилось – он его встретил! Белая яхта терпела бедствие. Тяжёлая океанская волна молотом ударяла по палубе маленького судна. Мужчина в красной бейсболке пытался убрать тяжёлые от воды паруса. Не успел, яхту перевернуло.
   – Айя! – радостно закричал альбатрос. – Он получил своё, я увидел это! Океан скормит его акулам….
   Из-под перевёрнутого днища яхты выплыло две головы, мужчины и мальчика. Мальчик захлёбывался, лихорадочно болтал ногами и руками. Он тонул. Мужчина, вероятно отец мальчика, пытался подплыть к ребёнку. Злая океанская волна растаскивала их в разные стороны. Мужчина успел ухватиться за обломок яхтовой мачты. Он дико кричал, звал сына.
   Альбатрос увидел голову мальчишки на гребне волны. Это была его последняя волна, дальше чёрная пропасть и смерть. Ур не думал, он сложил крылья, спикировал в белый гребень. Время оставалось мало, точнее его не было совсем, перо не должно было намокнуть. Ур поднырнул под мальчика, и тот час выплыл с ним на поверхность. Расправив крылья, альбатрос не дал мальчишке упасть обратно в воду. Встречный ветер приподнял птицу и понёс её ввысь. Альбатрос успел донести ребёнка до большого океанского корабля.
   – Покажи, где его родители, альбатрос!? – прокричал капитан, принимая мальчика с крыльев птицы.
   Ур не стал отвечать. Он просто повернул в сторону яхты, терпящей бедствиетуда, где погибал его враг.
   – Ветер, моряки успели спасти отца мальчика? – спросило кучевое Облако.
   – Как вы думаете, кто поставил памятник альбатросу? – спросил Ветер Перемен.
   – Неужели папаша!? – удивилось дождевое Облако.
   – Да, именно он! Потом всю жизнь отец мальчика пытался выпросить прощение….
   – А мальчик, что стало с ним? – облака притихли, ожидая ответа.
   – Он вырос в отличного парня. Окончил мореходное училище, стал капитаном большого океанского судна. – Ветер Перемен улыбнулся. – Иногда он приезжает в прибрежную деревушку в отпуск, навещает отца. Тогда они оба выходят в океан на своей белой яхте.
   – А Ур? – хором спросили облака. – Он умер?
   – Почему умер?! – засмеялся Ветер Перемен – Он жив. Альбатросы живут долго, более восьмидесяти лет. Ур так же, как раньше, спасает людей, указывает кораблям место беды.
   – А Ирри?
   – Ирри всегда рядом с отцом…
   – Смотрите! – неожиданно, закричало дождевое Облако. – Под нами яхта с двумя синими полосами на борту. Глядите, она теперь имеет название «Айя»
   – Ты ошибся, Ветер, – негромко сказало кучевое Облако, – Айя не погибла, она и сейчас бежит по океанской волне под белыми парусами

Ошибка Ветра

   Ох, устал Ветер Перемен летать по земле, спать захотел! Поискал себе местечко для отдыха и решил примоститься на мягких сосновых ветках в глухом таёжном лесу. Нашёл самую большую сосну, самый тихий уголок. Только прилёг, глаза прикрыл, как услышал странный звук.
   – Цык, цык! Цык, цык! Цык, цык! О-хо-хо!
   – Ну, что ещё? – поморщился Ветер. – Кто там зубами стучит? Спать мешает! Выходи!
   – Боюсь! – раздался писклявый голосок из-под корней ближнего дуба.
   – Цык, цык! Цык, цык! Цык, цык! О-хо-хо!
   – Ну и бойся дальше! – вздохнул Ветер. Перевернулся на другой бок. Заткнул уши и уснул.
   Проснулся на третий день выспавшийся, окрепший, с хорошим настроением.
   – Цык, цык! Цык, цык! Цык, цык! О-хо-хо, – опять услышал Ветер и очень удивился.
   – Слушай, Цык-охохо, вылезай, немедленно, пока я не разозлился! – Ветер сладко зевнул, потянулся. – Разбираться будем, чего боишься, кого боишься, зачем боишься и как боишься?
   Из норки в корнях дуба высунулась заплаканная мордочка зайца:
   – Всего боюсь! Слёзы капают, по лапам стучат и их боюсь!
   – Тяжёлый случай! – улыбнулся Ветер. – Кто тебя так напугал, что ты все зубы исстучал и все глаза исплакал?!
   – Волк! – пискнул заяц. – Три дня за мной гонялся. Съесть хотел. Я под дуб забрался в узкую нору, он меня выковыривал, выковыривал – не выковырял. Теперь где-то здесь рыщет, выжидает, когда сам вылезу.
   Ветер поднялся над верхушками деревьев, огляделся – увидел затаившегося волка. Схватил его за шкирку, приподнял и опустил рядом с заячьим укрытием.
   – Поди-ка сюда, серый, – строго сказал Ветер. – Отвечай, зачем зайца пугаешь?
   – Есть, эта-а, хочу! – недовольно ответил волк. – Слышишь, эта-а, пузо голодную песню поёт!
   – Кроме зайца, поесть больше ничего не хочешь? – миролюбиво спросил Ветер.
   – Не-а! – осмелел волк. – Хочу, эта-а, свежей зайчатины!
   – Поступим так, – задумчиво произнёс Ветер Перемен. – Я сейчас поменяю вас сердцами на месяц, а там посмотрим: захочется тебе зайчатины или нет!
   Сказал и сделал. Волку – заячье сердце, зайцу – волчье.
   – Цык, цык! Цык, цык! Цык, цык! О-хо-хо, – застучали волчьи зубы. – Ветер погоди! Верни мне, эта-а, моё сердце назад. Я, эта-а, больше не буду зайцев есть! – из глаз волка катились крупные слёзы. – Я, эта-а, барсука съем или белку…
   – Через месяц и съешь – улетая, прогудел Ветер. – Если захочешь…
   – Так за месяц меня, эта-а, самого съедят – вдогонку ему крикнул волк.
   – А ты удирай, удирай, приспосабливайся… – донеслось высоко в облаках.
   Из норки в корнях дуба показалась нахально улыбающаяся морда зайца:
   – С дороги, волчара! – зычно рыкнул заяц, сбил волка с ног и потрусил в чащу леса.
   Бежал заяц недолго, сразу наткнулся на медведя. Тайга кругом нехоженая, машинами да людьми не истоптанная, поэтому зверья всякого, видимо-невидимо.
   – Хорошо бежишь, заяц! – обрадовался медведь. – Прямо в лапы бежишь, голодный я! Возьми корзиночку, сгоняй на дальние луга. Принеси малинки, землянички мне полакомиться. Уж больно сладкого хочется! Я тебя здесь подожду, в тенёчке полежу, лапы повытягиваю. От зимней спячки затекли…
   Заяц притормозил рядом с медведем. С интересом изучил брошенную под ноги корзинку. Пристально посмотрел медведю в глаза. В груди его гулко стучало волчье сердце:
   – Ты чего, косолапый, с дуба свалился?! Только проснулся, а уже жрать?! Ты морду вымыл? Зубы почистил? Смотри, в ушах ещё с прошлой зимы грязь лежит. Иди, уши мой!
   Медведь от неожиданности присел.
   – Косой, ты случаем не заболел? – осторожно спросил медведь.
   Заяц аж подпрыгнул от злости, зубами заскрежетал:
   – Какой я тебе косой?! Где ты видишь, что я косой?! Когти мои на твоей морде ещё не отмечались?! – завизжал заяц, забрызгивая медведя слюной, – я тебе сейчас устрою…
   Заяц схватил корзинку, взвился вверх, надел её медведю на голову по самые уши.
   Медведь онемел, от страха зажмурился, в лес драпанул. Чего нарываться – то? Так с корзинкой на башке и бежал через бурелом, не разбирая дороги. – Ну его! – думал на ходу косолапый. – Бешеный какой-то. Сам вроде заяц, а глазами глядит злющими, как у волка. Такого съешь – заболеешь…
   В это время в другой части леса услышала лисица боязливый стук зубов.
   – Неужто мне повезло, заяц где-то рядом? – обрадовалась рыжая плутовка. Голову к земле наклонила, заячий след взяла, прямо к волчьим лапам и прибежала.
   – Ты что, серый, зайца задрал? Здесь зайцем пахнет. Целого зайца один съел? Со мной не поделился, бесстыжий! – возмутилась лиса.
   – Цык, цык! Цык, цык! Цык, цык! О-хо-хо! – стучали волчьи зубы. – Какого зайца, лисонька? Я его, эта-а, как огня боюсь…
   – Чего-о-о-о? – поперхнулась лиса. – Зайца боишься? И давно?
   – Час или полтора, эта-а, как боюсь, – заплакал волк.
   – Ещё кого боишься? – полюбопытствовала лиса.
   – Орла боюсь, воробья боюсь, эта-а, червяка боюсь, – рыдал волк. – Тебя боюсь, вдруг ты меня, эта-а, съешь?
   – Я?! – лиса покатилась со смеху. – Стану я тебя серого, да вонючего, жилистого и старого есть! Заболел ты, волк. Точно заболел! Где заразу подцепил, рассказывай…
   Рассказал Волк лисе историю с Ветром Перемен. Лиса внимательно слушала.
   – Через месяц со мной, эта-а, должно пройти, – всхлипывал волк. – Месяц этот, как-то надо, эта-а, прожить. А? Как думаешь лиса, проживу?
   Лиса в задумчивости поскребла лапой макушку:
   – Если ничего не предпринять, не проживёшь – съедят! Подумать надо крепко, как выкрутиться.
   – Ой, лисонька, думай! – запричитал волк. – Я сам, эта-а, думать не мастак!
   Лиса походила – походила, посидела – посидела, полежала-полежала и придумала:
   – Надо Общество создать! – твёрдо заявила рыжая плутовка. – «Общество защиты трусливых животных». Ты будешь председателем!
   – Боюсь, эта-а, боюсь, боюсь быть председателем – съедят! – заныл волк.
   – Съедят, но не сразу! – согласилась лиса – Пока разберутся, что да как, месяц пройдёт. А там, глядишь, Ветер Перемен тебе твоё волчье сердце назад вернёт. Сиди тут. Зубами сильно не стучи. Я побежала, проинформирую лес о новом Обществе.
   Сказала и утекла.
   Через месяц, полетав по свету, решил Ветер Перемен в таёжный лес заглянуть. Посмотреть, как там дела? Что изменилось? Тем более, обещал. Обещания нужно выполнять. Прилетел на старое место. Сел на знакомую сосну. Осмотрелся. Кроме сосны, на которой спал, ничего больше не узнал. На поляне зверья разного было не сосчитать. Все суетились, бумажки какие-то писали. Написав, тащили к столу, становились в очередь. За столом сидела лиса, бумажки читала, передавала рядом сидящему волку. Волк брови хмурил, когтем грозил, криво усмехался, но бумажки подписывал, потом открывал здоровенный ящик. В него счастливые обладатели подписанной бумажки последние свои харчи складывали – рыбку вяленую и копчёную, грибочки сушёные и маринованные, ягоду разную, орехи. Свинья притащила фрукт заморский – банан. Волк с довольным видом брюхо своё набитое поглаживал, от сытости икал. Иногда, правда, трусливо зубами поцыкивал, тихонечко-тихонечко, почти неслышно. Те, кто всю еду свою уже отдал, получал голубую мигалочку – дрожащую синим цветом лампочку с прикрученной к ней прозрачным скотчем китайской батарейкой. Недоумённо покрутив в лапах приобретение, обладатель приобретения отходил в сторонку и старательно пристраивал её себе на голову.
   – Что у нас здесь происходит? – громко удивился Ветер. – Почему столпотворение?
   Волк тут же спрятался под стул. Лиса для солидности очки на нос нацепила, карандашиком по столу постучала, хорошо поставленным голосом произнесла:
   – Тишину прошу, уважаемые звери! Здесь к нам с проверкой летающие выше Ветры прибыли, просят разъяснения…
   – Не прибыли, а прилетел! Я один прилетел! – оборвал лису Ветер. – Разъяснения впрямь прошу…
   Лиса расплылась в приторно-сладкой улыбке:
   – Мы к вам с полным уважением, не подумайте чего плохого, – залепетала рыжая плутовка. – В «Общество защиты трусливых животных» звери записываются. Причём, абсолютно, добровольно. Бесплатно…
   – А ящик зачем?
   – Ящик для благодарности, чисто от сердца, от широты души!
   – Что за мигалки выдаёте? – поинтересовался Ветер.
   – Каки-таки мигалочки? – удивилась лиса, – Ах, эти… Так, охранные мигалочки выдаём. Кто мигает, того трогать нельзя!
   – Ну и как, не едят трусишек хищники? – удивлённо приподнял бровь Ветер. – Действуют мигалочки?
   – А как же! – суматошилась лиса. – Ещё как действуют! Мигающих зверюшек не трогают. А потом, как его съешь? Мигалкой подавишься. По лесу не мигающих, не охваченных обществом зверей полным-полно бегает. Ешь – не хочу!
   – Та-а-а-к! Приспособились, значит? – загудел Ветер.
   Лиса попыталась возразить, но Ветер её остановил:
   – С тобой, плутовка, потом разберусь. Ну-ка, волк, вылезай из-под стула. Скажи мне, зайчатины свежей всё ещё хочешь?
   – Не а! – чирикнул волк, – Ты бы, эта-а, Ветер, ещё месяца три – четыре полетал где-нибудь. Мы бы, эта-а, все дела здесь закончили, в другой лес перебрались. Тебе бы, эта-а, место для сна освободили……
   – Где мне спать, – строго сказал Ветер, – я сам решу! Посидите здесь пока, попринимайте трусов в Общество. Я к зайцу полечу, проведаю. Потом решу, что с вами делать!

   На другом конце леса вовсю трещали деревья. Медведи делали просеку. Бобры, подрезали мелкие деревца, стаскивали их в овражек. Кроты землю на просеке подрывали, сорную траву выдёргивали. Из-за границы привезённый бегемот, землю после работы кротов утрамбовывал, чтобы идеально ровной было. За бегемотом, выстроившиеся в ряд лисы, сеяли газонную траву.
   В начале просеки, всё уже было сделано. Там по обеим сторонам стояли каменные глыбы. Дятлы, во множестве, из глыб что – то такое выстукивали…
   – Не может быть! – пригляделся Ветер и от удивления даже закашлялся. – Это же скульптуры зайца! Точно он, герой!
   Герой был здесь же. Он придирчиво осматривал творения дятлов. Обходил вокруг каждую скульптуру, делал замечания. Особенно величественно выглядела центральная каменная фигура в самом начале просеки «Заяц задирает тигра».
   Услышав покашливание Ветра, заяц поморщился:
   – Некстати ты, Ветерок, прилетел! Работа ещё не закончена, – снисходительно проронил заяц. – Видишь, аллею имени меня делаю. Прилетай месяца через три – четыре, будет на что посмотреть! Сейчас не взыщи, не показывают полработы… – Заяц осекся на полуслове.
   – Понял, понял! – хитро прищурился Ветер Перемен. – Пол работы не показывают дураку?!
   Ветер прикрыл глаза, задумался:
   – Промахнулся я в этот раз! Пустил всё на самотёк, не уследил. Мошенники лиса и волк дурят зверей, последнюю еду выманивают. Тайга от синих мигалок, как гирлянда светится, а им всё мало! Новые леса осваивать собираются. Заяц вообще обнаглел, зверей рабами сделал, сверхзверем себя возомнил. Тайгу своими статуями загадил. Тьфу!
   Закручинился Ветер, застонал, заплакал:
   – Ох, ошибся! Ох, наделал дел!
   – Прекрати! – остановил причитания Ветра требовательный голос. На ветке старой ели сидела Мудрая Сова.
   – Не ошибается только тот, кто ничего не делает, – строго сказала она. – Кто делает и ошибается – всегда может исправить ошибки…
   Ветер расправился, тряхнул буйными волосами, взлетел высоко в небо, схватил две грозовые тучи, грохнул их друг о друга, высек молнию, загудел
   – Пусть будет, как было!
   Тайга вздрогнула и облегчённо вздохнула. Ветер посмотрел вниз, улыбнулся:
   – Вот теперь узнаю знакомые места. Спасибо тебе, Мудрая Сова! Гляди-ка, волк опять за зайцем гонится…

Об акуле Акулине

   Акула по имени Акулина родилась в водах Атлантического океана. Она появилась в семье больших белых акул. Мать Акулины была Царицей стаи, отличалась особой кровожадностью и злостью. В стае так и говорили
   – В нашей Царице собралась вся злость целой акульей семьи. Эта не щадит никого! Есть захочет, может напасть даже на кита. Мы однажды видели, как Царица вырывала острыми зубами куски китового мяса. Уж на что вся стая голодной была, подплыть боялись. Ненароком и от нас могла отхватить кусок!
   Когда у Царицы родилась дочка, акула Акулинка, злости ей не досталось. Всю забрала мамочка. Поэтому там, где у акул должна прятаться злость, у Акулины была пустота. Нет! Неправильно, не совсем пустота, там приютился маленький кусочек доброты, малюсенький! Каждой акуле полагается малюсенький кусочек доброты. Но живя рядом с большой злостью, доброта растворяется в ней без остатка, поэтому акулы такие злющие и кровожадные.
   Акулинка росла, вместе с ней росла доброта. Акулинка выросла во взрослую акулу и доброта заполнила её всю без остатка. Как жить с этой, напастью она не знала. Ведь она большая белая акула – гроза морей и океанов и должна быть злой, а она добрая!
   В океанах случается всякое. Однажды, в шторм потерпело крушение пассажирское судно. Акулы со всего океана плыли к месту беды. Оставшиеся в живых люди с ужасом увидели, как на них надвигается акулья стая. Самой активной и быстрой была Царица.
   – Быстрее, соплеменники, быстрее! – подгоняла она акул. – Наедимся на целый месяц. Дочь, не отставай!
   Акулина не отставала.
   – Как мне спасти людей?! – с ужасом думала она. – Если акулы увидят, что я не с ними, мать первая разорвёт меня на куски!
   Особое чутьё подсказало акулам: с противоположной стороны к кораблю мчится чужая стая, числом в два раза более их.
   – Дельфины! Проклятые дельфины! – завизжала Царица. – Их тьма! Они победят нас. Поворачиваем!
   Повернули все, кроме Акулинки.
   Дельфины подхватили на свои спины ослабевших людей и с этой ношей устремились к берегу. Только выплыв на мель, они увидели большую белую акулу с маленьким мальчиком на спине. Малыш держался за вертикально поднятый плавник акулы, болтал ногами и смеялся. Мать малыша бросилась к сыну.
   – Мама, смотри, какая добрая рыбка! Она покатала меня по воде! – весело крикнул мальчуган.
   Стая дельфинов – белобочек выпустила в честь Акулинки фонтанчики. Так «спасатели» благодарили странную акулу за помощь. Затем развернулись и исчезли в волнах океана.
   – Опять я одна! – прошептала Акулинка. – Они никогда не примут меня в свою стаю!
   – Ты не одна, ты со мною! – услышала она голос Ветра Перемен. – Учти, Акулина, у дельфинов не стая, у них стадо. Они морские животные, а ты рыба. Вы не поймёте друг друга. Тебе надо искать товарища среди своих.
   – Я не такая, как мои братья и сестры, – всхлипнула акула, – я не хочу быть такой, как они…
   – Эх ты, гроза морей и океанов, ревёшь, как обычная белуга, – улыбнулся Ветер. Он оторвал кусочек волны и высморкал в него Акулину. – Я сказал тебе, что ты не одна. Если меня не будет, вдруг отлучусь по делам, с тобой останется мой брат, Морской ветер.
   – И я! – из волны выскочил молодой белобокий дельфин.
   Он был очень красив: стройный, яркий, похожий на водяную каплю. Его глаза, с черными ободками вокруг казались огромными и добрыми, а жёлтые и серые отметины на боках делали его необыкновенно элегантным.
   – Ты зачем вернулся? – спросил его Ветер.
   – Решил проверить, не сон ли это. Большая белая акула спасает маленького мальчика, такого никогда не бывало раньше, – дельфин с любопытством разглядывал Акулину. – Вот теперь вижу – не сон. Раз так, ты должна быть очень доброй и одинокой. Таких как ты, не любят в ваших стаях. Я прав?!
   – Ты прав! – шмыгнула носом Акулина.
   – Не плачь! – остановил её дельфин. – Давай дружить! Меня зовут Ло.
   Ветер понял, здесь он третий лишний и тихонько спрятался за облако. С этой поры Акулина с Ло не расставались. Они проплавали много морей и океанов. Им было интересно и весело друг с другом. Сколько добрых дел они сделали вместе, не сосчитать… Спасали в морях беспечных людей, уплывших далеко от берега. Проводили корабли, как заправские лоцманы через опасные рифы. Помогали рыбакам загонять рыбу в сети. Они много путешествовали. Однажды тёплое течение привело их к Акульему мысу.
   – Смотри, Ло! – воскликнула Акулина, – я здесь родилась!
   Ло не успел ответить, как из глубин чёрной воды поднялась большая белая акула
   – У тебя хорошая память, доченька!
   – Царица! – узнал её Ло.
   – Ты, моя дочь, водишься с этим недомерком? – процедила сквозь зубы акула. – Позоришь мой род!
   Царица не стала ждать ответа, она бросилась и со всего маха ударила Ло тяжёлым хвостом по голове. Дельфин не ожидал атаки. Удар был так силён, что Ло потерял сознание и начал опускаться на дно.
   – Что ты наделала, мама, дельфин должен дышать воздухом, иначе он умрёт! – закричала Акулина. – Всего пятнадцать минут Ло может быть под водой, а дальше – смерть!
   Акулина нырнула, чтобы вынести Ло на поверхность. Путь ей преградила Царица.
   – Ты поплывёшь со мной. А он утонет! – твёрдо сказала она.
   – Раз! – начала отсчёт минутам Акулина, их у неё было немного, всего пятнадцать – Два! Уйди с дороги мама! Три! Пока не поздно! Четыре!
   – Ты поплывёшь со мной, иначе…, – не унималась Царица.
   – Пять! Иначе что? Шесть! – Акулина посмотрела в глаза матери. – Семь! Взгляни на мои зубы мама. Восемь! Они молодые и острые. Девять! Значительно лучше твоих, старых, источенных злобой. Десять! Не тебе мериться со мною силою. Одиннадцать! Уйди!
   – Ты идёшь против матери?! Ты идёшь против рода?! – зарычала Царица.
   – Я иду против зла! Двенадцать! Твоё время закончилось. Только попробуй мне помешать! Тринадцать! Я ныряю! Четырнадцать!
   На пятнадцатой минуте акула Акулина вынесла умирающего дельфина на поверхность моря. Ло сделал спасительный вздох.
   Царицы не было рядом. Она первый раз в жизни испугалась. И кого? Собственную дочь!
   – Дыши, Ло, дыши! – шептала Акулина. – Ты ещё слаб. Я подержу тебя над водой.
   – У тебя не хватит сил, Акулинка. Я большой, тяжёлый… – тихо сказал дельфин. – Ты не должна останавливаться. Только двигаясь, ты можешь дышать. Остановка для тебя – смерть! Я знаю это. Брось меня, плыви!
   – Я смогу! – выбиваясь из сил, выдохнула акула. – Я смогу!
   Она почти остановилась, ей не хватало воздуха и сил. Её большое тело стало медленно сдуваться, как проколотый воздушный шарик.
   – А ну, ребята, взяли втроём! – услышала Акулина бодрый командный голос.
   Это стадо дельфинов подхватило её под брюхо и понесловперёд, набирая скорость. Рядом плыл Ло.
   – А говорят, животные не дружат с рыбами – улыбнулся, сидя на лимонной дольке месяца, Ветер Перемен, – глупости говорят!
   По лунной дорожке океана плыли рядом морское животное дельфин Ло и большая белая рыба Акулина. Больше они не расставались никогда.

О кукушке врушке

   Кукушку Варвару в лесу не любили. Мало того, не любили, ещё и не уважали. Была она ленива, на язык злоблива, умом не велика, зато себя обожала. Проснётся, бывало, после полудня и давай на солнце ругаться:
   – Чего вылезло спозаранку? В глаза светишь, спать мешаешь! Быстро занавесься облаком, дай ещё немного поспать!
   Солнышко, конечно, на неё внимания не обращало – чего злиться попусту на дурёху. Зато другие лесные жители, особенно птицы, кукушке сетовали часто:
   – Бесстыжая ты, Варвара, – выговаривали они ей. – Яйца по чужим гнёздам растащила. Своих птенцов сама выращивать не хочешь, другим подсовываешь! Пусть другие трудятся, деток твоих воспитывают. Как у тебя, бесстыдницы, сердце материнское не болит?!
   – С чего оно должно болеть? – огрызалась кукушка. – Вам для моего птенца червячка жалко? Добрыми только притворяетесь! У меня дел по горло…
   – Какие такие у тебя дела важные? – возмущались птицы. – С утра до вечера только собой занимаешься!
   – Это и есть самое главное дело! – веселилась кукушка Варвара. Ей очень нравилось, как злились птицы. – Выспаться надо? Надо! В гости напроситься пообедать к кому-нибудь надо? Надо! Посплетничать с кукушками из других лесов надо? Надо! Поссорить дятла с совой надо? Надо!
   – Зачем тебе их ссорить? – удивлялись птицы.
   – Скучно мне! – хихикала кукушка.
   – Вот и детки твои такие же нахальные растут, – негодовали птицы. – Не успеешь в гнездо червяка принести, как они тут как тут! В одно мгновение всё съедят, ещё просят. Остальных голодными оставляют. Наши птенчики хилыми растут. Позже всех на крыло встают, летать учатся!
   – Ай, да ухари! Ай, да молодцы! – радовалась Варвара. – Все в мамочку! Скоро в лесу разведётся кукушат видимо-невидимо. Порядки наведём. Править будем. Остальных прочь выгоним! Надоели вы мне со своими нравоучениями.
   В один из таких птичьих скандалов пролетал мимо Ветер Перемен. Услышал разговор птиц, сильно расстроился. Закручинился. По верхушкам деревьев вихрем пронёсся. В дупло дуба влетел. Решил подумать, как кукушку проучить. Думал – думал, придумал: созвал на лесной поляне птичий совет.
   – Вот что, птицы, – сказал Ветер Перемен, – решил я смотр среди вас провести. Выбрать Царь – Птицу. У того, кто ею станет, выполню одно заветное желание, любое!
   – Кто, кто, кто?! – загалдели птицы.
   – Царь – Птицей может стать добрая, умная, а самое главное, заботливая мать. Та, которая высидит и воспитает больше всех деток. – пояснил Ветер.
   – Ничего себе, условия! – подумала кукушка Варвара. – Царицей птиц в этом лесу должна быть я! Но как выполнить условие?
   – Ты, конечно, ты! – зашептал, вылезая из оврага Ветер Сквознячок. – Ты, Варвара, если Царь – Птицей станешь, какое желание попросишь выполнить? Придумала или ещё думать будешь?!
   – Желание у меня давно есть! – вздохнула кукушка. – Условие тяжеловато. Боюсь, для меня невыполнимо. Предположим, ума у меня не отнять. Доброй притворюсь. Заботливой прикинусь. Где яиц набрать, чтобы больше всех деток было?
   – Ты желание мне скажи, если оно мне понравиться, я тебе помогу, – зашипел Сквозняк. – Есть у меня заветное место…
   – А сам, что же, желаний выполнять не умеешь?! – съехидничала кукушка. – Ты тоже вроде ветер?
   – Он Ветер Перемен, ему многое дано, – взвился от злобы Сквозняк. – Говори желание, не то улечу. Не видать тебе тогда яиц!
   – Хочу солнцем повелевать! – гордо вскинула голову кукушка. – Хочу, чтобы вставало и садилось по моему велению! Светило там, где я скажу! Грело там, где мне надо! Поджаривало того, кого я хочу съесть!
   – Неплохо, неплохо… – заурчал Сквознячок. – Мне это подходит. Когда солнца на земле нет, я, Сквозняк – главный из ветров. Я – повелитель темноты и сырости. Я выстуживаю всех. Мы с моими друзьями Насморком и Ячменём без солнца веселимся, ликуем. Мне так не хватает веселья! Так хочется счастья! Долой Солнце, да здравствует мрак! Лети за мной, Варварушка!
   Сквозняк поднялся и исчез в овраге. Кукушка еле успевала за ним. Для такого злого ветра не было прямых путей, на то он и Сквозняк, всё по щелям да ямам, всё по краешку, по краешку. Летели долго и прилетели в песчаный карьер.
   – Ах, окаянный, – возмутилась кукушка, – где деревья? Где гнёзда? Один сплошной песок!
   – Не кричи раньше времени, – остановил Варвару Ветер. – Смотри!
   Сквозняк крутанулся, взвихрился, сорвал песок – кукушка увидела гнездо. В нем рядок к рядку лежало двадцать яиц, все белые-белые. Все как одно ровненькие, крепенькие
   – Чьи?! – удивлённо спросила Варвара.
   – Откуда мне знать? – недовольно скривился Сквозняк. – Видел здесь недавно соколиную пару, может, их, а, может, нет! Хватит болтать. Поспешай! До полуночи яйца должны быть у тебя в гнезде. Утром родители вернутся. Перья повыдергают. Хорошо, если голову не оторвут…

   Кукушка заметалась. Летала туда и обратно, как кипятком ошпаренная. До полуночи успела. Уж больно хотела многодетной матерью стать. Заботливость свою перед Ветром Перемен выказать. Летала и твердила
   – Буду, буду Царицей Птиц! Буду, буду матерью соколят. Не ленивых кукушат, а гордых соколов!
   Не прошло недели, как на поляне появился Ветер Перемен. Осмотрел все птичьи гнёзда, не обошёл вниманием и кукушкино гнездо.
   – Молодец, Варвара! – похвалил кукушку Ветер Перемен. – Побывал я у птиц в гнёздах, яиц много. У тебя больше всех. Когда птенцов ждёшь? Учти, все слетятся – посмотреть твой могучий выводок!
   – Сердечки уже бьются, – ласково залепетала кукушка. – Дня через три – милости просим посмотреть на рождение. Ты, Ветерок, силушки набирайся желание моё выполнять. Нелёгкое оно, ох, нелёгкое. Однако, слово вылетело – назад не поймаешь….
   – За мной не задержится, – успокоил Варвару Ветер. – Ты, кукушечка, не торопись с желанием. Мало деток на свет солнечный вывести, их ещё радостью и заботой одарить надо. Добрым сердцем согреть, хорошим делам обучить. Жди, через три дня прилечу!
   Много дел у Ветра Перемен. Подхватил он дождевое облако, полетел на пшеничные поля колосья свежей водой поить.
   Через три дня лесная поляна заполнилась весёлым гомоном. Птицы прилетели со своими детками. У кого два, у кого четыре, у кого даже семь птенцов рядом с мамой подпрыгивали. Родители только успевали за червячками и мошками летать, ненасытных своих чад подкармливать. Пришли на поляну и лесные звери. Всем интересно было, кто Царь – Птицей станет!
   Ветер Перемен появился вместе со своими подружками Солнышком и Радугой.
   – Где наша Мать – Героиня, кукушка Варвара? – спросил Ветер. – Яички ещё не проклюнулись?!
   – Здесь я, здесь! – засуетилась кукушка. – Вот-вот детки появятся! Скорлупки трещат!
   – Чап-чап-чап, – трещали скорлупки. – Чап!
   Солнышко заглянуло в гнездо, уж больно ей хотелось первой увидеть рождение птенцов.
   – Ч-а-а-п!
   Яйца раскололись все одновременно. Из них фонтаном брызнули сразу двадцать змеиных голов!
   Змеиные детёныши вытянули вверх свои двухвостые язычки и встали на хвосты.
   – Змеиный костёр! Змеиный костёр! – понёсся испуганный ропот по лесной поляне.
   Даже медведь растерялся от неожиданности.
   – Эх, мерзость какая! – заворчал косолапый. – Кукушка наша оказалась змеиной маткой. Где ты, глупая, разворошила змеиное гнездо?
   Солнышко с перепугу закатилось. Радуга свернулась колечком и растаяла. Птицы, звери разбежались по своим гнёздам, норам и берлогам.
   Ветер Перемен подхватил змеиное гнездо, понёс его обратно в песчаные скалы. Там ему место!
   Кукушки с тех пор в этом лесу никто не видел. В другой улетела. Там тоже долго не задержалась. Путешествует…
   Сквозняк затаился в разбитом стволе старого дерева. Знает, что Ветер Перемен на него зол. Не вылезает. Боится!
   Солнышко каждое утро встаёт: умывается росой, играет с подружкой Радугой в догонялки. Иногда к ним присоединяется Ветер Перемен, редко, но бывает.

О том, как обезьянка Зося искала маму

   Обезьянка Зося шла на работу в «Парк культуры и отдыха». Вернее, её несли туда в клетке. Нёс мальчик, шагающий рядом с папой. Отец мальчика работал в парке фотографом. Парк был украшением большого приморского города. Здесь в летнее время прохаживались отдыхающие, съехавшиеся со всех концов света. Они любовались закатами и рассветами, вдыхали запахи цветов магнолии, подставляя лица влажному морскому ветру. Обезьянка Зося была приманкой для праздногуляющих гостей города. Им нравилось фотографироваться рядом с озорной мартышкой!
   Отцу мальчика досталось удачное фотографическое место. Ему повезло и с местом, и с обезьянкой. Не всем улыбается счастье работать в Парке в самый разгар курортного сезона. За лето отец с сыном зарабатывали столько денег, что их хватало на спокойную жизнь до следующей весны. Папа, мальчик и Зося работали без выходных и праздников. Работа, конечно не пыльная, но оч-ч-ч-чень нудная. Зося должна была всё время кривляться, улыбаться, строить глазки, выпрашивать бананы, конфетки. Однако Зося не любила кривляться, улыбаться, строить глазки. Конфеты ей надоели, а бананы, которые всё время совали отдыхающие, обезьянка просто ненавидела, но ела выказывая удовольствие.
   Фотографирующимся было приятно. К отцу и его сыну обезьянка относилась хорошо. Они никогда не обижали Зосю. Но по ночам Зосю одолевали тревожные сны, ей хотелось домой к маме. Дом её был далеко, в устье реки Лимпопо. Обезьянку забрали из семьи совсем маленькой. Маму Зоси звали Жужа. Она с братьями и сестрами Зоси жила в большом доме, рядом с которым примостился ещё больший дом местного Жирафа дядюшки Попо. Попо обезьянка помнит добрым. Он позволял ей карабкаться по его длинной шее, щекотать его уши и дёргать за маленькие рожки. Иногда к ним в гости забредал бегемот, полежать в тенёчке под лианами. Прилетали огромные разноцветные попугаи, просто так, поболтать.
   Эти воспоминания не давали Зосе покоя и она решила бежать. Тем более обезьянка знала, куда бежать. Как-то папа с мальчиком пошли на место работы не обычным, а совсем другим путём. Зося с любопытством разглядывала незнакомые места. Вдруг обезьянка увидела в зарослях кустарника длинную шею жирафа. Она сразу узнала: это был их сосед, дядюшка Попо. Рядом с ним стоял бегемот, правда, немного похудевший.
   – Вот оно, устье реки Лимпопо! – радостно подумала обезьянка – Надо бежать!
   Немного погодя подвернулся удобный случай. Как-то во время обеда отец – фотограф пошёл за пирожками, оставив Зосю на попечение сына. Сын тоже решил не терять времени, и сбегать за мороженым. Обезьянку мальчишка привязал к дереву верёвкой, авось не убежит. Узелок был совсем простой и Зося мигом развязалась. Перебирая лапками ветки деревьев, обезьянка побежала в направлении устья реки Лимпопо.
   Каково же было её удивление, когда прибыв на место, Зося увидела большой деревянный круг. На круге друг за другом стояли жираф, бегемот, страус, тигр, пантера, и лев. Они стояли спокойно, не шелохнувшись, как будто замерли ненадолго. Обезьянка кинулась к соседу:
   – Дядюшка Попо, где моя мама?!
   Но сосед даже не посмотрел на Зосю и Зося растерялась:
   – Ты что, не узнаёшь меня?
   – Деточка! – раздался голос из густой кроны каштана. – Тю-ю, этот жирафчик никого не может узнать, он деревянный!
   На каштане сидела опешившая от удивления Сова.
   – Как деревянный? – еле сдерживая слезы, спросила обезьянка. – Когда меня забрали от мамы из устья реки Лимпопо, он был ещё живой!
   – Это не тот жирафчик, тот к нам ещё не забегал! – сказала, хлопая подслеповатыми глазами Сова.
   – А бегемот? – не унималась Зося.
   – И твой знакомый бегемот тоже где-то гуляет! – продолжала вразумлять обезьянку птица. – Это не устье реки Лимпопо, деточка, это детская карусель. Наши ребятишки – неслухи в прошлом году поломали её и бросили. Но, если ты все же решила посмотреть живого жирафа, это можно организовать. Сорока, проводи деточку к вольерам. Там сильно мокро. Может быть, там и есть устье реки Лимпопо!
   На том же каштане, притаившись, сидела любопытная Сорока. Она всё время подслушивала разговор. Ей так хотелось поучаствовать, но не было возможности вклиниться. Когда её позвали, она была счастлива.
   – Конечно, конечно, – затараторила сорока, – провожу. Чего не проводить?! А что я из этого буду иметь?
   – Я тебя умоляю. Тебе мало, что ты сорока? – покачала круглой головой сова.
   Сорока на минутку застыла. Она думала. Потом взмахнула крыльями и полетела.
   Солнце стояло высоко. Делать было нечего. Сорока скучала. Проводить обезьянку в устье реки Лимпопо, хоть какое – никакое, но приключение. Добрались они быстро. Обезьянка увидела и жирафа, и бегемота, и разноцветных попугаев. Только находились они за железной решёткой. У попугаев решётки были не только по бокам, но и сверху. Больше всего Зосю смутил белый медведь. Она никогда не видела такого большого белого зверя. Он, страдая от жары, весь погрузился в воду. На поверхности торчала только его голова.
   – Скажите, уважаемый, – обратилась обезьянка к незнакомому зверю. – Это устье реки Лимпопо? Я ищу свою маму.
   – Это Северный полюс! – недовольно заворчал белый медведь. – Видишь, сколько обмороженных зверюшек лежит?!
   Обезьянка покрутила головой, но обмороженных зверюшек не увидела.
   – Та-а-ак, юмора не понимает! – невесело сказал медведь – А кто его сейчас понимает, при такой-то жаре? Это зоопарк, рыжая! Беги отсюда. Попадёшь за решётку, никогда не увидишь маму. Устье реки там, где не просто много, а очень много воды. Сорока, веди её к воде!
   – Конечно, конечно, – застрекотала сорока, – провожу. Чего не проводить? А что я из этого буду иметь?
   – Тебе надо, чтобы он, наконец, прекратила морочить тебе голову? – спросил медведь и, не дожидаясь ответа, нырнул.
   Сорока подумала немного и полетела.
   Там, куда Сорока привела Зосю, воды было много, очень много, так много, что не видно берегов.
   – Нет! – сказала Зося. – Это не моя река. У моей по берегам деревья. Птицы поют на каждой ветке. Лианы цветут и пахнут вкусными карамельками, а здесь волна бьётся в каменный берег и пахнет кислой капустой. Нет, это не моя река!
   Сорока недовольно топталась на месте. Приключение затянулось. Становилось скучно. Мимо пролетала ворона с золотой серьгой в ухе. Рядом с вороной, не отставая, летел воронёнок.
   Ворона, совсем было пролетела, но услышав хныканье обезьянки вернулась и уселась подле Сороки. Воронёнок тут же пристроился рядом.
   – Дуду, сынок, посиди тихонько, мы с тётей за жизнь поговор-р-рим. – Ворона кокетливо поправила вздыбившееся на голове пёрышко, с удивлением воззрилась на Сороку. – Позвольте, уваж-жаемая, полюбопытствовать, где вы видите р-р-реку? Эта здор-р-ровая лоханка с солёной водой – вам р-р-река? Дуду, сынок, где она видит р-р-реку? Быстро, скажи обезьянке за наше мор-р-ре.
   Воронёнок мигом подлетел к Зосе и громко каркнул прямо в ухо:
   – Это мор-р-ре! Чёр-р-рное мор-р-ре!
   Обезьянка вздрогнула и залилась слезами.
   – Дуду! – закричала ворона. – Прекр-р-рати пугать р-р-ребёнка! Ей нужна р-р-река Лимпопо, а не икота. Зови Ветер-р-р Суховей! Он везде нос суёт…
   – Где я найду его, мамуля? – заканючил воронёнок.
   – Где может быть Суховей? – повела плечом ворона. – Где в это вр-р-ремя бывают пр-риличные ветр-р-ры? – Ворона отвесила сыну подзатыльник. – На пляже, конечно!
   Воронёнок потёр указательным пёрышком ушибленный затылок, обиженно всхлипнул.
   – Не плачь, мама тебя любит! – Ворона чмокнула сына в макушку. – Лети, пр-р-риведи этого бездельника, пусть, наконец, займётся делом. Да не лети шустро, а то, не дай Бог, догонишь чью-нибудь палку.
   Воронёнок нехотя взмахнул крыльями, полетел. Суховей не заставил себя ждать. Прилетел и плюхнулся возле вороны. – И-их!
   – Мама не гор-р-рюй! – недовольно поморщилась Ворона. – От тебя жар-р-рит! Отсядь! Видишь, р-р-ребёнок плачет?! Надо помочь!
   – Слёзы высушить? На раз! – взвился Суховей.
   – Ой, боже мой! – встряла в разговор Сорока, – дай и мне говорить пару слов. Обезьянка ищет маму. Мама живёт в устье реки Лимпопо. Ребёнку надо туда…
   – Э, нет! – заартачился Суховей. – Туда я не летун. Там мокро! Мне там делать нечего…
   – С тобой хор-р-рошо колючки жевать, – перебила Суховея Ворона. – Впер-р-рёд скачешь. Ветер-р Пер-р-ремен где?
   – В отпуске! – недовольно ответил жаркий ветер. – Отдыхает! В Африке на водопадах…
   Ворона вынула из-под крыла блестящий сотовый телефон. У Сороки от зависти загорелись глаза.
   – На, звони! – решительно сказала Ворона. – Сердце не каменное, у самой дитя. Дуду, сыночек, пр-р-рислонись к маме, мама тебя поцелует!
   Ворона недовольно посмотрела на ветер Суховей.
   – Говор-р-ри кор-р-роче, не р-р-рассусоливай! Толковать каждый мастак. Денежки с каждым словечком утекают…
   – А-л-ле, мистер Ветер Перемен, – сказал в телефонную трубку жаркий ветер. – Суховей беспокоит, извините, у нас проблема…
   Дальше Суховей рассказал о беде обезьянки, о сороке и вороне, потом включил громкую связь
   – Не плачь, Зося! – услышала обезьянка голос Ветра Перемен из телефонной трубки. – Сейчас Морские ветры перенесут тебя через моря и океаны. Потом Попутные ветры доставят в устье реки Лимпопо. Здесь, на берегу ждёт зелёный крокодил. Он привезёт тебя к маме.
   – Как?! – изумлённо каркнула Ворона. – Он же, её же, покушает же! Там что, кр-р-рокодилы вегетарианцы? Они мяса не едят?
   Телефонная трубка завибрировала от заливистого смеха Ветра Перемен.
   – Вы правы, мадам, этот крокодил не ест мяса! Он ест зелёные бананы.
   Услышав слово «мадам», Ворона приободрилась, встряхнула пёрышками, поправила золотую серёжку:
   – Мадам?! Вы слышали, он говор-р-рит мне «мадам»! Обходительный ветер, пр-р-риятно, – проворковала Ворона и нежно взглянула на обезьянку. – Иди, дитя, мама тебя поцелует! Тебе обломилась удача за нипочём, над мор-р-рем на ветр-р-рах покататься.
   Ворона чмокнула Зосю в маковку и уронила слезу.
   Морские ветры, хоть и были смешливые и хулиганистые, донесли обезьянку через моря – океаны в лучшем виде. Ни разу не уронили, резко не подбрасывали, плавно передали Попутным ветрам. Те тоже постарались. К вечеру Зося на крокодильей спине подплыла к своему домику. Хоть крокодил и был вегетарианцем, но Ветер Перемен всё равно сопровождал Зосю до самого дома. Когда прибыли – шуму-то было, шуму!
   И жираф – дядюшка Попо и бегемот рыдали от счастья. Мама Зоси, обезьянка Жужу, познакомила дочку с её новыми братиками и сестрёнками. После всех радостей и восхищений, поцелуев и объятий Ветер, наконец, собрался улетать.
   – Знаешь, Ветер, – прошептала обезьянка Зося. – Я у крокодила съела один банан. Он такой вкусный! Думала никогда больше не возьму в рот бананы. Думала, наелась ими на всю жизнь…
   Ветер Перемен усмехнулся
   – Вкус свободы не сравнить со вкусом неволи, детка! Любая, даже самая сладкая неволя на чужбине, хуже свободы в родном доме. Дома и чёрствый сухарь сладок! – он нежно погладил Зосю по голове. – Прощай, обезьянка, обязательно свидимся. Полечу на водопады, догуляю отпуск…

О том почему засмеялся зимородок?

   – Смотри, Алёшка, какой попугайчик! Вон, вон на верхушке сидит, – женщина вытянула руку в направлении ветвистого дерева, – Какой-то разиня форточку не закрыл, он и вылетел. Жалко, замерзнет зимой…
   Алёшка сидел в инвалидной коляске у невысокого деревянного заборчика, который отделял двор его дома от улицы. Он медленно неохотно закрыл книгу, ПОложил её на колени, и поменяв одни очки на другие, стал всматриваться в крону дерева.
   – Не замёрзнет! – уверенно сказал мальчик. – Ты ошибаешься, мама, это не попугайчик. Это зимородок, причём очень редкой породы – кукабарра. Длина тела птицы более 40 сантиметров. Обитает на востоке Австралии и в Новой Гвинее. Верно то, что улетел, от какого – то разини. В наших краях такой зимородок не водится.
   Мать с нежностью, гордостью и грустью посмотрела на сына. С нежностью потому, что любила его больше всего на свете. С гордостью, потому, что в течение долгого и вынужденного обездвижения мальчик все время читал и теперь много знает. С грустью, потому, что у сына не хватает силы и воли превозмочь боль и встать на свои хворые ноги.
   Зимородок тоже с интересом разглядывал мальчика. Он, как и Алёшка страдал, но страдал от своей «яркой индивидуальности и изысканности». Его перламутрово – оранжевая грудь, яркие зелёные в крапинку крылья, голова в изумрудном берете, а ещё длинный клюв, короткий яркий хвост – всё это приковывало взгляды людей и их пальцы начинали сжиматься в безудержном желании схватить, утащить домой, посадить в клетку и успокоившись, наконец, сказать – он МОЙ!
   Ему почти всегда удавалось увернуться от очередного человечка, желающего схватить, утащить, посадить, но иногда он попадался. Конечно, вскоре он утекал в форточку, в щёлочку или в кем-то открытую дверь. Больше всего на свете зимородок любил свободу и Австралию, из которой его увезли совсем маленьким птенцом. Сейчас, вновь выскользнув из очередного плена, птица с интересом наблюдала за мальчиком.
   – Этот мальчик не будет бегать и хватать меня за крылья, – подумал зимородок. – Он не посадит меня в клетку, потому что знает цену неволи. К нему и притулюсь. Пусть все думают, ЧТО я его птица.
   Зимородок взлетел и стремительно пролетев расстояние от дерева до мальчика, сел на лавочку, с которой только что ушла мама Алёши. Человек и птица на короткое время встретились взглядами, но и этого хватило, чтобы зимородок понял – они могут помочь друг другу.
   – Как же тебе объяснить, что надо встать, – с горечью подумала птица. – Ну, же, мальчишка, учись преодолевать невзгоды и боль…
   Птица ударила острым клювом по бетонному сиденью лавочки и выбила из неё совсем маленький кусочек, малюсенький, едва заметный.
   – Зачем ты это делаешь? – удивившись, спросил Алёшка, – ты хочешь есть?
   Мальчик вынул из кармашка печенье, раскрошил его, и высыпал крошки на лавку.
   – Ешь, – улыбнулся Алёшка, – сейчас вернётся мама, она угостит тебя рыбой. Подождёшь?! Я, знаю, ты не простой зимородок – ты смеющийся. Я хочу услышать твой смех.
   – Нет повода смеяться, Алёшка, – проворковал зимородок на непонятном человеку языке и опять стукнул клювом по твёрдой поверхности лавки. И вновь из её бетонного тела ему удалось выбить маленький камешек.
   – Раз ты не ешь крошки от печенья, значит, ты хочешь мне что-то сказать? – догадался Алёшка. – Что? Я не понимаю…
   Зимородок ещё несколько раз ударил по лавке, кончик его острого клюва слегка размахрился. Ямка, которую выбила птица, была не велика, но уже заметна.
   – До завтра, – подумал зимородок, взлетая, – полечу лечить истерзанный клюв. Может быть, завтра, ты поймёшь меня.
   Утром следующего дня Алёшка уже высматривал зимородка среди ветвей дерева. Птица не заставила себя ждать. Усевшись на бетонную лавку, зимородок стал неистово долбить вчерашнюю ямку. Ямка увеличивалась, но медленно.
   – Папа! – закричал мальчик, – помоги мне.
   К лавке подошёл ещё молодой, густобородатый мужчина, волосы его со спины были затянуты в хвостик. Зимородок не испугался, он уже видел таких коренастых мужиков, которые бродят по горам в поисках неизвестно чего, а найдя, радуются, как малые дети. Таких мужиков не интересуют птицы, их интересует то, что спрятано глубоко в недрах земли.
   – Папа, – обратился Алёшка к мужчине, – посмотри на чудо, это зимородок кукабарра из Австралии. Он что-то хочет мне сказать. Что? Не пойму!
   – Из Австралии, говоришь? – отец в задумчивости пощипал пальцами бороду. – У меня скоро командировка в Австралию. Местные жители хотят, чтобы я поискал у них нефть. Советую тебе, сынок, внимательнее приглядеться к этой птице, она дело говорит…
   – Ничего она не говорит, – в сердцах бросил Алёшка, – она долбит и долбит эту бетонную скамейку…
   – Говорит, Алёшка, ещё как говорит, – отец, грустно улыбнулся с нежностью глядя на сына. Грустно потому, что Алёшка давно болел и, отчаявшись, перестал сопротивляться хвори, с нежностью потому, что дороже сына и его мамы у отца никого не было. – Мне нужно съездить в город, сынок, через три дня вернусь и поговорим.
   Все дни, что отец отсутствовал, зимородок прилетал на встречи с Алёшкой и все эти дни продолжал истерзанным клювом долбить лавку. К концу третьего дня лавка поддалась, в ней образовалась дырка. Сначала не большая, а потом такая, в которую зимородок смог просунуть голову целиком. В день приезда отца зимородок, как всегда, уселся на лавку рядом с Алёшкой: долго смотрел на мальчика немигающим взглядом, а потом вновь ударил клювом по бетонному сиденью лавочки, уже рядом с выдолбленным отверстием и снова вышиб из неё маленький кусочек, совсем малюсенький, едва заметный.
   – Не надо больше, я понял, – прошептал Алёшка, – Если ты смог победить камень, то мне стыдно сдаваться. Я встану, кукабарра, обязательно встану…
   Когда отец подошёл к Алёшке, мальчик, вцепившись белыми от напряжения пальцами в подлокотники кресла, стоял, на трясущихся слабых, ещё негнущихся ногах, закусив до крови губу.
   – На сегодня хватит, сын! – обхватывая руками хрупкое тело мальчика, сказал отец. – Ты же видел, зимородок не сразу выдолбил свою дырку, а малюсенькими едва заметными камешками. Так вернее, сынок. Я всегда знал, ты молодец! Смотри, что я ему принёс, – отец поднял с земли и поставил на лавку небольшую клетку для птиц.
   Сын растерянно посмотрел на отца.
   – Отвезу его на родину в Австралию, – улыбаясь, сказал мужчина, – В самолёт без клетки не пустят. Приземлюсь – выпущу, пусть летит, гнездо вьёт, птенцов воспитывает…
   Первый раз в жизни зимородок с удовольствием переступал порог клетки, а войдя, засмеялся переливчатым человеческим голосом.
   – Ах-ха-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха-ха! – звенел зимородок, – Я знал, я верил, мы поможем друг другу!
   Зимородок – птица смешливая, но не пустоголовая. Люди знают – если смеётся зимородок значит, где то радость победила беду.

О том почему золотая рыбка не хотела быть золотой?

   Родилась рыбка с простым именем Рыбёшка в далёком таёжном озере и родилась совсем не такой, какими рождались все рыбки в её семье – смирными, незаметными, серебристо-серыми. Ей бы слиться с озёрной водой и в тихой заводи прожить свою жизнь. Всю, что ей отмерено. Мальков наплодить, сколько отмеряно. Комаров съесть, сколько отмерено. Червяками, если случится, полакомиться, сколько отмерено. Кем, спросите отмерено? Так, судьбой! У каждого из нас своя судьба, она-то и отмеряет, будь-то человек-великан или простая серебристо-серая рыбка Рыбёшка. Иной раз мы мечтаем об одном, а получается совсем-совсем другое – это и есть судьба. Совсем, как в этой истории.
   Когда матушка Рыба выпустила весеннюю икру на волю, икринки разбрелись, кто куда. Рыбёшкина икринка от свободы и природного любопытства поплыла наверх, к самой поверхности озера. Тут-то её и настиг солнечный лучик. Он, озорник, от Солнца прятался, что-то там набедокурил и решил время переждать, чтоб Солнце обиду забыло и на него не ворчало. Поэтому-то хулиган в самый центр икринки Рыбёшки проник и притих. Аж до утра следующего дня в ней сидел не шелохнувшись. Как только солнечные братья-лучики Землю осветили – озорник из своего укрытия выбрался, будто никуда и не прятался. Ему-то, непоседе, всё нипочём, а вот из икринки необычный малёк вылупился – абсолютно жёлтый, ни крапинки, ни полосочки, ни загогулинки.
   – Слушай! – сказал ей брат, родившийся из обычной икринки, – Ты у нас золотая, что ли? Эк, тебе не повезло! Всякий рыбак тебя поймать захочет.
   – Никакая я не золотая, – возмутилась от страха Рыбёшка, – я просто жёлтая!
   – Золотая, золотая, – ехидно улыбаясь, не унимался брат-малёк.
   Шло время, росла и рыбка Рыбёшка, превращаясь во взрослую рыбу. Однажды на ранней заре, увидев бултыхающегося в водах озера червяка, решила Рыбёшка позавтракать. Не всегда такой случай представляется, чтобы червяк свободно в воде болтался, и чтобы его сразу никто не съел. Цапнула его Рыбёшка и попалась на крючок рыбака.
   – Ух ты! – подумала Рыбёшка, – почему же меня никто не предупредил, что червяки на хвосте всегда крючки имеют?
   Не знала тогда Рыбёшка, что предупреждать её было некому – все, кто до этого на крючки попадался, в озеро уже не возвращались. Шли сразу, прямиком, на сковородку или в засол.
   – Ух ты! – подумал рыбак, осторожно снимая с крючка Рыбёшку. – Вот счастье, золотую рыбку поймал. Теперь желание можно загадывать.
   Посмотрел рыбак в глаза перепуганной Рыбёшке и сказал, отпуская её обратно в воду:
   – Плыви золотая рыбка на мою удачу – хочу построить себе дачу.
   – Да не золотая я! – крикнула рыбаку Рыбёшка, – просто жёлтая!
   Но рыбак рыбку не услышал, не умеем мы люди слышать рыбьи вопли. Если бы умели, много чего наслушались бы!
   – Эй, рыбы! – закричала Рыбёшка, уплывая подальше от лодки, – Не ешьте весёлых червячков. Обман это, приманка. У них на хвостах крючки. Попадётесь – назад не вернётесь.
   – А ты почему вернулась? – спросил из-под коряги Рыбёшку любопытный рак. – Почему тебя отпустил рыбак?
   – Он решил, что я золотая и могу выполнить желание, – пояснила Рыбёшка, – а я не могу. Я просто жёлтая.
   С тех пор рыбы в озере, завидев днище лодки, пряталась и на крючок не ловилась.
   Ближе к осени вода в реке похолодела, и Рыбёшка стала держаться рядом с берегом и на отмелях – здесь вода потеплее и лучше прогревается. Ранняя заря застала Рыбёшку почти у самого людского пляжа, пока на нём ещё никого не было. К тому же – вот необыкновенная удача по поверхности воды плавал распотрошенный кукурузный початок, а рядом с ним множество весёлых кукурузинок. Попробовала Рыбёшка кукурузинку – понравилась! И главное, кто-то уронил почти на самое дно пластмассовую коробочку, а в ней много вкусного корма. Не торопясь завтракала Рыбёшка, аж глаза зажмурила от удовольствия. Тут – то она опять и попалась. Проглядела крючок. Со звоном колокольчика, оповестившего удильщика о зазевавшейся рыбе, полетела Рыбёшка прямо в руки рыбарю, схоронившемуся здесь же, на пляже.
   – Ух, ты! – воскликнул рыбак, осторожно снимая с крючка Рыбёшку, – вот счастье – золотую рыбку поймал. Теперь желание можно загадывать.
   Посмотрел он в глаза перепуганной Рыбёшке и сказал, отпуская её обратно в воду:
   – Плыви золотая рыбка, не плачь! Хочу, чтобы у меня был калач, да не один, а много-много. Помоги мне прикупить пекарню.
   – Да не золотая я! – крикнула рыбаку Рыбёшка, – просто жёлтая!
   И опять не услышал её рыбак. Мечтами о будущей пекарне был занят.
   – Эй, рыбы! – закричала Рыбёшка, уплывая подальше от берега, – Не ешьте дармовую еду. Обман это – приманка. Не бывает еды без труда. Попадётесь, назад не вернётесь.
   С тех пор рыба в озере, завидев плавающую на поверхности еду, или оставленную кормушку уплывала от этого места подальше.
   Осень уступала место зиме. Вода в озере замерзала, покрываясь слоем льда. Рыбёшка почти заснула, но вдруг увидела в толще льда светящуюся солнечным светом лампочку. Любопытно Рыбёшке стало. Подплыла она поближе. Не лампочка это оказалась, а просто дырка во льду. Рядом с дыркой, ошалело тараща глаза от холодной воды, плавал таракан.
   – Вот невидаль! – подумала Рыбёшка и решила попробовать букашку на вкус. Тут – то она вновь попалась на крючок.
   – Что ж я, дурочка какая? – подумала Рыбёшка, – опять опростоволосилась!
   – Ух, ты! – воскликнул рыбак, осторожно снимая с крючка Рыбёшку. – Вот счастье! Оказывается, и зимой можно золотую рыбку поймать. Какое же мне желание загадать?
   Посмотрел он в глаза перепуганной Рыбёшке и сказал, отпуская её обратно в воду:
   – Прыгай рыбка обратно под лед. Пусть в лотерею мне повезёт!
   – Да не золотая я! – крикнула рыбаку Рыбёшка, – просто жёлтая!
   Поёжился рыбак от холода, закрыл уши воротником тулупа и опять не услышал рыбку.
   – Эй, рыбы! – закричала Рыбёшка, уплывая подальше от лунки. – Не плывите зимой к лампочке во льду. Вовсе это не лампочка, а дырка. И в ней наживка с крючком внутри. Попадётесь – назад не вернётесь.
   Со временем все способы ловли рыбы Рыбёшка на себе испытала. Всё приманки попробовала. Все рыбацкие хитрости изучила и своим озёрным соплеменникам поведала. Перестала рыба ловиться в озере. Разомлела от собственной безопасности, разленилась и растолстела. Может, со временим и плавать разучились, если бы не местная щука. Эта свои хищные обязанности чётко выполняла. Чуть кто из рыбьего народца зазевался – щуке завтрак, обед и ужин. Так и жили. Свои скандалы из озера не выносили, но и чужими не интересовались.
   А беда-то не тётушка, приходит нежданно-негаданно. И она пришла. Появились на берегу озера злые люди. Палатку поставили. Только ни лодок, ни удочек, ни прочих снастей рыбка Рыбёшка у них не приметила. А вот большие деревянные ящики были. Целых два.
   – О! – взвизгнула вынырнувшая рядом с Рыбёшкой щука, – лиходеи приехали!
   И ничего не объясняя нырнула обратно в глубину.
   – Завтра на утренней зорьке и жахнем! – сказал один из лиходеев. – Не хотят на снасти ловиться, мы их толом пришибём.
   Не знала рыбка Рыбёшка, что такое тол, но слово «пришибём» ей очень не понравилось!
   – Неужели никто их не остановит! – с ужасом подумала рыбка Рыбёшка. – Люди добрые приходите – от лютой беды озеро уберегите!
   Не успела Рыбёшка последнее слово докричать, как из лесной чащи выехали машины – тарахтелки, черными боками и фарами засверкали. Из них люди в одинаковой форме повыпрыгивали, лиходеев схватили, все их вещички вместе с ними в кузова побросали и уехали. Едва затих шум от последней машины, к берегу пришвартовался катер. Из него неспешно вышли два человека, неспешно накачали надувную лодку и неспешно поплыли на середину озера. Тот, который поплотнее и поувереннее закинул удочку.
   – Чёй-то здесь делается? – неожиданно рядом с Рыбёшкой вновь появилась любопытная щука. – Кто й то в наше озерцо удила закидывает? Поплыву гляну…
   Выглянула и ахнула:
   – Президент!
   Когда щука рот после удивления закрыла, оказалась, что закрыла вместе с крючком.
   – Ничего себе! – удивился Президент. – Первый раз в жизни удочку в воду бросил, а такую щуку выловил, килограммов на 20 потянет. Понравилось мне. Надо озеро заповедным объявить, чтобы тут никакого жилья, никаких фабрик и заводов не было. Пусть люди отдыхать приезжают,
   – он немного подумал и добавил, – и никаких браконьеров! Это понятно? Щуку выпустите, жалко её на котлеты пускать, пусть плавает и новых щурят выводит, поголовье отличной рыбы увеличивает.
   Щука плюхнулась обратно в воду озера и немного отдышавшись, сказала:
   – Всё-таки ты Рыбёшка не жёлтая, а золотая. Сразу столько желаний выполнила: и президента рыбаком сделала, и озеро заповедным и я на сковородку не попала!
   – Да не золотая я! – крикнула щуке Рыбёшка, – просто жёлтая! Хотя и мне кое-что удаётся. Я ведь лукавила, когда свою жизнь мечтала прожить в тихой заводи незаметной и серенькой. Пожарным я мечтала стать! Чтобы на красной машине с синей мигалкой обитателей нашего озера от пожара спасать, благо воды кругом много. Но не случилось. А жаль!
   Вот такая оказалась у рыбки Рыбёшки судьба. Пожарным она не стала, но в МЧС работать могла бы. Сколько она рыбьих жизней спасла, помните?

Сказки о тех, кто лапой чешет ухо Сборник сказок Алёна Бессонова