   Река Жизни
   Сказки Валерия Багаева
   Людмила Серая
   Мария Богданова
   Анастасия Борщевская

   © Людмила Серая, 2015
   © Мария Богданова, 2015
   © Анастасия Борщевская, 2015
   © Александр Киреев, дизайн обложки, 2015
   © Валерий Багаев, иллюстрации, 2015

   Корректор Белла Левина

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

О сказочном мире…

   Рождение сказки началось с жанровых работ художника и иллюстратора Валерия Багаева, которые и сами по себе умеют многое: поразить, рассмешить, научить, показать привычные вещи по-новому. Эти картины приглашают нас из реальности в атмосферу волшебства и приключений, а эта книга становится продолжением, своеобразным ключом к загадкам, которые встретятся на пути внимательного зрителя. Ведь удивительный мир, созданный Валерием из красок и света, полон символов, иронии, одушевленных добродетелей, чудесных городов и летающих предметов. Воображение автора, как полноводная река, изобилует историями, и он радушно делится ими с маленькими и взрослыми, занятыми и беззаботными, со счастливыми и с теми, кто только на пути к счастью.
   Валерий Багаев – мастер неординарной живописи в духе фантастического реализма. Автор родился в Петропавловске-Камчатском, в данный момент живет и работает в Нижнем Новгороде. К живописи пришел не сразу, но можно уверенно сказать, что в ней он нашел себя. Художник определяет свой стиль как «голландский сюрреализм», и влияние голландской школы живописи на Валерия очевидно, но образность и мифологичность его сюжетов характерны больше для символизма. Именно необычное сочетание композиции, техники и манеры письма выделяют его среди российских авторов.
   Основой для произведений Валерия Багаева может служить как холст, так и дерево, а также разнообразные предметы досуга и быта. Автор часто использует объекты необычной формы и происхождения для создания картин: спилы деревьев, буфеты, корыта… Перечислять можно бесконечно. Это не только поиск новизны или желание продлить существование антикварных или памятных вещей, но и трепетное, индивидуальное отношение к оформлению каждой работы. Вплетая историю в общий характер полотна, художник расширяет изображаемый сюжет за пределы картины не только пространственно: с помощью нестандартной рамы, приема записи боковин, использования лицевой и оборотной сторон поверхности, но и по смыслу, добавляя к изображению стихи и притчи собственного сочинения.
   Узнаваемость картин Валерия Багаева бесспорна, ведь изобретательность, с которой автор зашифровывает в любое произведение целый рассказ, а то и роман – это визитная карточка художника. Так раскрывается главная философия Валерия: картина – сама по себе главное действующее лицо в общении и с художником, и со зрителем. «Мои работы, словно дети для меня, и ради каждой из них я выкладываюсь по полной», – говорит автор.
   Сюжеты его работ всегда приходят из наблюдений за бытом и жизнью, зачастую являются аллегориями на нее, но раскрываются автором через сказочное прочтение. Эффектные персонажи, великолепные «говорящие» натюрморты, фантазийные пейзажи и мифологические миниатюры – это вдумчивое осмысление художником окружающей действительности и поведения людей, выраженное с легкостью, точностью и наработанным мастерством.
   Многогранный, глубокий и волшебный живописный мир Валерия Багаева – это увлечение, которое не надоедает, это вечные ценности и сильные эмоции, завернутые в мягкую ткань басенного повествования. Это мощный поток смыслов, вырывающих сознание из привычного бытия и уносящих в мир грез, туда, где царит только добро, и где всем нам порой хочется оказаться.
   В этих истинах и заключается талант художника, который сплетается с даром рассказчика, и дает начало совершенно новой, безумно интересной истории.

   Раннее утро – это пробуждение и начало пути, обладающее особым умением менять все вокруг. Первые лучи восходящего солнца озаряют мир надеждой, радостью и теплом. Естественная красота природы способна сказочным образом приумножать плоды и хорошие дела. Дары, что изо дня в день являются, следует приветствовать, а к вечеру за них благодарить, провожая с закатным солнцем на бесконечном небосводе.
   Солнце светит всем и отражается в каждом.

Лес

   В излучине Реки Жизни стоял Волшебный Лес. Он был там со времен Великанов, а может быть, и раньше, когда деревья были еще маленькие, а солнце над ними светило ярче привычного. Своими корнями лес уходил в глубину истории, ветви его могли дотянуться до самого горизонта. В стволах деревьев вместо соков и смолы текло Время, и никто никогда в этом Лесу не осмелился причинить вред ни одному дереву.
   Неудивительно, что Великаны, собственно, не жили в Лесу. Кому бы захотелось жить каждую минуту, оглядываясь: как бы случайно чего не сломать! Но время от времени они любили там гулять. Будучи существами беззлобными и любознательными, Великаны очень аккуратно проходили мимо деревьев и цветов, стараясь ни на кого не наступить, шумно вдыхали запах елей и речной тины, гулко, раскатисто смеялись, распугивая белок, и грызли яблоки, которые брали с собой из дома. Семечки тех яблок нет-нет да и падали на землю, в плодородную почву Волшебного Леса, где немедленно принимались расти и крепнуть. Постепенно маленькие зернышки превратились в новые большие деревья, которые стали полноценными обитателями Леса, пусть и непохожими на своих древних хвойных собратьев.
   Когда пришло время и Великаны ушли на Восток, яблони и сосны продолжали расти бок о бок, однако никто больше не приходил к ним. И Лес загрустил. Да так сильно, что начал сбрасывать всю яркую, нарядную листву, накрывая ею, словно ковром, цветы, траву и даже большую Реку. Листья все падали, падали в воду, замедляя течение, и однажды вовсе сковали ее.
   Реке это не понравилось. Она не любила стоять на месте и, недолго думая, перешла к действию. Река встрепенулась, нашла в себе новые источники, забурлила, поднялась и понесла сброшенные в нее листья через поля, долины, холмы и горы в дальние миры и ближние деревни. И везде, где пробегали воды, народы, большие и малые, видели ее послание. Человечки из разных мест, кто в поисках приключений, а кто по зову сердца, двинулись в путь вверх по Реке и обнаружили Лес, который без своего убранства выглядел никаким не Волшебным, а совершенно обычным. Однако и в то время хорошо были видны его мощные узловатые пни, уютные дупла и ветвистые кроны, в которых было бы так удобно и безопасно жить. Маленький народ принял это за добрый знак судьбы, поблагодарил Реку и, не мешкая, расселился в Лесу. Вы подумали, что это было страшной наглостью с их стороны? Но ведь никто и помыслить тогда не мог, что Лес волшебный!
   Приближалась холодная пора, и добрый Лес (а он таковым и был, хотя немного этого стеснялся) сжалился над маленькими упрямцами. Чтобы защитить и накормить новых обитателей, он снова укрыл каждое дерево зеленой листвой и мягким мхом, а землю – молодой сочной травкой. Когда распустились первые почки, человечки осознали: они нашли очень необычный Лес – в нем, в самой чаще, вдруг зацвели настоящие садовые Яблони. Народ решил не покидать свои новые дома, а остаться в них и посвятить себя заботе о Лесе и Реке, оберегая хрупкое волшебство этого места. Так Лес обрел былую силу и славу и больше уже никогда не сбрасывал листвы.

Шляпа

   Петер был озадачен. Утро сегодня было обычное, и он по привычке вышел из дома собрать ягод и поискать недостающие доски для бочек. Петер собирался делать яблочный сидр, но никак не мог смастерить подходящий для напитка сосуд.
   Это был день полива Леса, поэтому он предусмотрительно надел шляпу на случай дождя. В воздухе пахло терпким медом и фруктами, тут и там раздавались разнообразные звуки: жители Леса весело перекрикивались, занимались своими делами и напевали песни во имя хорошего урожая. Петер помахал рукой знакомому муравью и пошел по тропинке к Реке через папоротниковое поле. В черничнике было немноголюдно, а точнее, совсем никого, только хитро поблескивали маленькие черные ягодки из-за ширмы густой листвы, и кое-где наивно выставляла сизоватые бока пухлая, заблудившаяся на чужой территории голубика. Сытое летнее умиротворение разливалось над поляной. Но стоило Петеру наклониться к одному из черничных кустиков, как ни с того ни с сего налетел сильный порыв ветра и сорвал с головы его единственную шляпу! Представляете? Ошарашенный, Петер успел увидеть, как шляпа легко вспорхнула в воздух, следуя за невидимым потоком, совершила некое подобие пируэта, словно прощаясь с незадачливым владельцем, и, наконец, неуклюже плюхнулась прямо в Реку. Он был готов броситься в погоню, но Река быстро подхватила предмет и унесла за поворот, не оставив Петеру ни единого шанса.
   Подобно чудесам и ненастьям, что витают в воздухе, есть и случайные пролетатели, населяющие небо, но при этом постоянно связанные с землей. Поэтому вся жизнь и вертится вокруг взлетов и падений, потерь и находок. Так, подняв голову к небу в поисках причины собственных несчастий, Петер увидел удаляющуюся Шляпу-летягу, которая так сильно размахивала своими полями, что даже разогнала дождевые облака. «Опять эти летуны, ну почему от вас всегда столько хлопот!» – в сердцах воскликнул он, продолжая смотреть вверх. Что-то еще привлекло его внимание. Кружась, как большая снежинка, прямо к его ногам спускалось белое и пушистое гусиное перо. «Надо полагать, Шляпа обронила…» – подумал Петер, подняв предмет с земли. Перо оказалось великаньих размеров, почти с него ростом, но было весьма легким и приятным на ощупь.
   «Хм, пожалуй, будет справедливо, если я заберу перо себе», – Петер оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не претендует ли кто-нибудь еще на его находку. Но людей вокруг по-прежнему не было, будто их тоже сдуло предыдущим порывом ветра. Звонко шлепнулись рядом первые капли дождя. «Пора возвращаться», – со вздохом признал житель Волшебного Леса, расстроенный очередной неудачей с бочками. Он повыше поднял воротник и направился обратно к дому, волоча за собой неравную, но все же компенсацию за потерянную шляпу. Другой добычи сегодня все равно ожидать было нечего.

Черепаха

   Петер жил в дупле Большой Яблони на краю Леса. Родители показали ему это место, когда он был мальчиком, а теперь спустя годы он продолжал их дело: в благодарность за безопасный дом лелеял крону дерева, лечил его кору, подкармливал птиц и отпугивал прожорливых жуков. Яблоня служила замечательным домом, и он очень старался поддерживать ее в хорошей форме.
   Только теперь оказалось, что удобная веревочная лестница, идущая по стволу вверх к его жилищу, совершенно не приспособлена для того, чтобы затаскивать по ней гигантские перья. «Из этого бочки все равно не сделаешь», – справедливо решил Петер и привязал перо к соседнему сучку, словно белый флаг. Но сдаваться он вовсе не собирался. В этом году яблок было так много, что сидр был не просто еще одним, но и последним оставшимся способом сохранить их от бесцельного гниения на радость разве что червякам. Правда, надо отметить, тут Петер ошибался: где вы видели червяка, который польстится на гнилое яблоко? Погреб под домом на Яблоне уже ломился от банок с яблочным вареньем и компотами, от мешков с сушеными яблоками, от коробок с яблочной пастилой и засахаренными яблоками к следующему Новому году. Но позволить пропадать дарам Волшебного Леса герой нашего рассказа все равно не мог.
   «В-вух!» – мимо Петера с грохотом пролетело яблоко, словно огромный снежок, и упало на траву, расколовшись и выпустив сок: «Так и до беды недалеко, зашибет еще кого-нибудь, нужно непременно что-то придумать!» – в очередной раз подумал Человек. Но добыть в Волшебном Лесу дерево для строительства бочек – это все равно что изъять из драгоценного колье одну бусину: или жди, пока со временем оборвется нитка, или придется сломать красоту, которую не восстановишь. Второго варианта на самом деле не было, ломать ветки и тем более целые деревья в Лесу было никак нельзя, иначе магия могла навсегда покинуть эти места. Поэтому Петер терпеливо ждал, надеясь на удачу.
   День за днем проходили в заботах, и лишь по вечерам он мог позволить себе немного расслабиться. На закате Петер забирался на самые тонкие верхние ветки и наблюдал мир. Ему нравился вид на дальние дали, которые всегда дрожали в розовой дымке над Рекой и манили своей загадочностью. Он мечтал о путешествиях, незнакомых пока мирах, в которые приходит Река, грыз вкусные яблоки и, как и когда-то Великаны, сбрасывал оставшиеся яблочные зернышки вниз. Только теперь зернышки падали на крыши домиков соседей, которые, всполошившись от звука, похожего на стук в дверь, выскакивали из своих жилищ в одних пижамах и пытались понять, кто это надумал прийти в столь поздний час. Не обнаружив гостей, жители делали смешные удивленные лица, ворчали и забирались обратно в дома, а Петер покатывался со смеху. И только ящерицы видели его проказы, но были слишком заняты охотой на мух, чтобы болтать о такой ерунде.
   На следующее утро он снова отправился к Реке.
   Все знали, что Река эта была странной. Про нее рассказывали всякие истории, будто бы она дает людям то, что им требуется. Первых жителей Леса, если верить слухам, привела сюда эта самая Река. А еще говорят, что в ней ничего не пропадает и даже, напротив, чудесным образом находятся разные вещи. Никто никогда не видел в Реке рыбу, однако можно было наблюдать людей, которые вылавливали то садовый инвентарь, то новенькое платье или вовсе какой-нибудь комод. «Вот бы и мне приплыла бочка!» – думал по пути Петер, насвистывая веселую мелодию и стараясь не наступать на солнечный луч, пробивавшийся через крону деревьев прямо на тропу.
   Каково же было его удивление, когда, выйдя на берег, он и вправду увидел плывущую мимо бочку, которая немного застряла в камышах и теперь, словно заигрывая с ним, покачивалась на волнах.
   – К тебе что ли? – раздался бренчащий голос мудрой Черепахи откуда-то сбоку.
   – Я не знаю, то есть возможно, мне ведь очень нужна бочка. А вы-то откуда знаете? – совсем оторопел Петер, который никогда не разговаривал с этой почтенной дамой раньше, хотя часто видел ее нежащейся на песочке неподалеку. Он вообще не понимал, почему она так неожиданно и просто начала разговор. Разве старушки не должны произносить что-нибудь вроде «Прекрасный денек, не правда ли, голубчик?» или «Подайте мне руку, молодой человек».
   – На, – проигнорировав вопросы, Черепаха со скучающим выражением протянула ему свой посох, что было весьма кстати.
   Схватив палку, Петер подтянул бочку и вытащил ее на берег. Тяжелая, ладно сделанная, она была словно создана для сидра, и в ее присутствие здесь было просто невозможно поверить. Он уже начал представлять, сколько яблок потребуется на производство сусла, из какого ручья лучше взять воду и куда эту бочку можно будет поставить…
   – А теперь верни-ка мой посох, молодой человек! – прервал его фантазию тот же голос. Действительно, Петер совершенно забыл поблагодарить мадам Черепаху.
   – Ох, спасибо вам большое за вашу помощь. Держите ваш посох, конечно. И… Вы не знаете случайно, откуда принесло эту бочку? Может быть, там есть еще, бочки?
   – Откуда-откуда. Вот молодежь, совсем ничего о мире не знает. Порядок таков: сколько отдашь, столько и будет тебе бочек, понятно? Неужто и это молодому уму непостижимо! – голос хоть и был ворчливый, но глубоко внутри за кулисами старческой хрипотцы пробиралась лукавая нотка. И чего греха таить, любая пожилая леди жаждет поделиться мудростью Времени, мудрость для того и не дается при рождении.
   Понятно не было. Петер стоял и смотрел то на полоумную рептилию, то на чудесное явление в виде бочки, то на отстраненно сверкающую гладь воды и думал, что и кому он должен отдать. Мысли его так путались, что даже подергивался глаз, а пальцы перебирали воздух.
   – Ты хоть знаешь, как это место называется, винодел?
   – Э, я? Я не винодел, по крайней мере, пока я еще не он. Конечно же, я знаю! – взял себя в руки Петер. – Это река!
   – О-хо-хо-хо, а-ха-ха-ха! – раздался хриплый смех Черепахи. – Ну, конечно, так вот и просто река, просто река просто подбросила тебе бочку. Какая смекалка! Это Река Жизни, невежда, и она опоясывает весь мир, соединяя прошлое и будущее, людей, животных и птиц. В ней перемешивается все хорошее и все плохое до тех пор, пока не наступает полная гармония. Благодаря этой Реке мир еще стоит, а если вот такие, как ты, будут глупо себя вести, то, возможно, скоро перестанет.
   «Ну, дает, бабуся. Еще и обзывается», – окончательно убедился в ее склочности Петер. Но он был так доволен своей находкой, что совершенно не мог сейчас злиться на Черепаху и поэтому, вежливо попрощавшись, покатил свою бочку в сторону дома.
   На пригорке, за черничником, к старту готовилась Стрекоза. Расправляла красивейшие слюдяные крылья, поправляла модную прическу в стиле «боб».
   – Не подбросите меня, леди Стрекоза? – подмигнул восхищенный Петер глазастой летчице в серебряном костюме. Она возмущенно щелкнула крыльями в его сторону, сочтя его редкостным нахалом.
   – Ладно-ладно, я еще найду свою удачу! – махнув рукой, с легкой досадой произнес Петер.
   В тот же вечер он принялся за изготовление сидра, но мысли его все время возвращались к истории о Реке. Правда ли, что это Река Жизни? Тогда у нее наверняка есть секрет. Может быть, она умеет слышать мысли, если подходишь достаточно близко? Он даже прогулялся на берег и громко подумал еще об одной бочке, но ничего интересного не случилось ни в этот день, ни на следующий. Однако же Черепаха откуда-то знала, что эта бочка приплыла именно к нему. Может, Черепаха все подстроила? Хотя вряд ли, учитывая некоторую скверность ее характера.
   Два дня и две ночи Петер крутился вокруг одной-единственной идеи и наконец-то решился. Была не была! Не попробует – будет вспоминать и мучиться, а если попробует и ничего не выйдет, так никто ничего и не узнает. Он сложил корзину самых спелых яблок и снова отправился на берег. Постояв с минуту перед рекой и мысленно ругая себя за необоснованный авантюризм, Петер взял круглое увесистое яблоко, замахнулся и со всей силы бросил его в реку.
   «Ульк!» – только облизнулась река, проглатывая плод. Несколько минут Человек смотрел, как мало-помалу потонула добрая часть его последнего урожая. «Эх, я и дурак!» – выпалил охотник за бочками и побрел домой. Очередная ночь прошла в круговороте мыслей между маленькими снами, где наш герой постоянно бежал, а наяву так сильно дергал ногами, что иногда и вовсе оказывался на полу.
   Проснувшись в отвратительном настроении, Петер подобрал несколько разных палок и стал собираться на Реку: вчерашнюю догадку все же требовалось проверить. Уже издалека, почти сразу за изгибом реки, он увидел, как показались одна, другая – целая дюжина бочек такого же вида, что и предыдущая. Настроение моментально переменилось, блеск в глазах сверкал, подобно солнцу.
   – Работает! – так радостно вскричал Петер, что проплывавшее мимо утиное семейство удивленно обернулось в его сторону.
   – Что работает? – поинтересовался бобер, который возился с камышом неподалеку.
   – Река работает. Она может, она умеет… меняться! Если отдать ей что-то ценное, она одарит тебя чем-то нужным и не менее важным. Поэтому она и называется Рекой Жизни. Я отдал ей шляпу, совсем случайно, а потом подарил целую корзинку яблок, и теперь у меня есть бочки для сидра! – возбужденно протараторил он, еще не до конца поверив в свое счастье.
   Бобер только хмыкнул. Он так давно работал на Реке и так хорошо изучил все ее привычки, что эта история не стала для него новостью. Однако ему никогда не приходило в голову воспользоваться этим знанием. Бобер вообще не понимал, зачем люди всегда что-нибудь хотят и при этом с таким трудом осознают, что прежде, чем требовать, нужно предложить. Бобер от эдакой арифметики был далек, других забот хватало, и совершенно не требовалось искать новых.
   А Петер до темноты все вылавливал и перекатывал бочки поближе к родной яблоне.
   В сумерках он, как и раньше, уже сидел в кроне своего дерева, довольный проделанной работой, и наблюдал закат. Но сегодня он не разбрасывал беззаботно яблочные зернышки. А, напротив, был очень тих и серьезен. Он размышлял о других людях, фермерах, ремесленниках, мореплавателях, которые обитают вдали от Реки Жизни и не могут воспользоваться ее дарами с той же простотой. Есть ли у них свой способ передавать и обменивать предметы или нет? Может ли перо, которое он нашел несколькими днями ранее, тоже оказаться чьей-то собственностью? А если, не вернув за него долг, Петер подвергает опасности круговорот вещей? Эта мысль заставила его неприятно поежиться. Как же поддержать баланс, если он даже не знает, где зимуют Шляпы-летяги и куда вообще уходит Река, откуда она течет и каким образом соединяет миры? Вопросы множились в его голове наперегонки с зажигающимися в небе звездами.
   Черепаха говорила, что гармония может быть разрушена в любой момент по чьей-то глупости, и, кажется, этот Человек ее совершил. «И зачем я так бездумно подобрал перо, которое мне даже не пригодилось! Говорила мне мама, что жадность – это очень плохо, зря я не прислушался к ее словам. Как теперь все исправить?» – возвращался он к своей мысли.
   Одно он знал точно, сидя на месте, никуда не сдвинешься и ничего не исправишь. Может быть именно тогда память предков подстегнула его, ведь Петер прекрасно помнил, что его семья не из этих мест: дедушка перевез их сюда из неведомой страны, в которой никакой Реки не было. В таком случае лучшим решением всех проблем могло бы стать путешествие обратно к истокам – понял Петер. Нужно было отправляться как можно скорее. Конец сезона не за горами, а когда упадет последнее яблоко в этом урожае, наступит затяжной период холодов, когда уже не будет ежедневной работы. Считай, каникулы.
   «Да, так мы и поступим. Осталось соорудить корабль», – подумал Петер и задремал прямо на ветке, даже не заметив, как сильно взбудоражил и утомил его этот день.

Посылка

   Через месяц, привычно выйдя к камышовым зарослям, бобер присвистнул от удивления. Знакомый парень с упорством фанатика закатывал огромные неповоротливые бочки обратно в реку, хотя не так давно с упоением их вылавливал. «Ну совсем разума лишился», – поставил диагноз бобер, но как зверь совестливый решил предложить свою помощь.
   – Нет, спасибо, я в полном порядке. Прос-то мне нуж-ны листья, сшить се-бе теп-лу-ю одеж-ду, – от натуги Петер произносил слова по слогам, скользя по мокрому песку и толкая руками очередную бочку с сидром прямо в Реку.
   – А-а-а, – протянул бобер. – Ну, удачи!
   – Спа-си-бо.
   Наутро Петер сидел на Реке с рассвета и ждал. Посылка достаточно скоро приплыла в виде гибких и мягких виноградных листьев, которых хватило бы на целый гардероб. Однако, кроме таковых, был еще один лист, совсем не похожий на остальные. Петер выловил его и долго разглядывал. Маслянистый, окаменелый, похожий на плот, этот лист явно не годился для одежды. Зато мог стать отличной основой для корабля! Человек понял, что таким невероятным образом Река одобрила его замысел и тоже хочет, чтобы он отправился в путешествие.
   Гусиное перо со Шляпы-летяги прекрасно подошло вместо мачты и паруса, да и в целом корабль получился недурным. Довольный, Петер загрузил в лодку запасы яблочной еды, новую виноградную одежку, кое-какие мелочи и впервые взглянул на свой Лес с Реки. Утопающий в зелени, переливающийся всеми оттенками яблочного, табачного, изумрудного и бирюзового, Лес светился гостеприимством. Это был очень добрый и хороший мир, покидать его не хотелось. Однако впереди ждали приключения, которые обещали быть еще интереснее. Не успев задуматься о том, как же он оттолкнется на мелководье, Петер почувствовал мощное движение снизу, и сильный черепаший панцирь вынес его лодку на середину потока.
   – В добрый путь, Меняла! – услышал он знакомый дребезжащий голос своенравной наставницы.
   – Спасибо! – только и успел сказать Петер, когда сильное течение подхватило лодку так крепко, что пришлось схватиться за борт, иначе можно было потерять управление и упасть. Непривычное прозвище не обидело его, оно ему даже понравилось. «Меняла», пробуя на вкус новое имя, Петер в очередной раз подивился Черепашьей мудрости. Глаза открылись, он вдруг осознал, что именно мадам Черепаха наставила его на верный путь. «Может быть когда-нибудь и я стану таким же мудрым», – с благодарностью промолвил он, запоминая взглядом отдаляющиеся красоты Волшебного Леса.

Фонарелли

   Первой остановкой была ближайшая к Лесу поляна, на которой жил-поживал старинный друг Менялы – Фонарелли. Никто не знал, где он обучился своему ремеслу, но совершенно точно это был единственный фонарных дел мастер на всю округу, он как будто родился с этим умением. Фонарелли был талантливым, но несколько старомодным. Он всегда все делал по порядку и по совести и часто ворчал в седую бороду о чем-то, известном только ему.
   Петер никогда ничего у него не заказывал, старый, еще отцовский фонарь прекрасно работал, да и светлячков на Реке было в достатке до самого снега. К Фонарелли он любил приходить просто в гости, приносил ему яблочное повидло и подшучивал над подслеповатым старичком, наливая в какой-нибудь фонарь воду вместо керосина. К слову, это не мешало ему испытывать восторг при виде причудливых изобретений светомастера.
   Сегодня многое было необычным. Фонарелли не ожидал увидеть Петера, показавшимся со стороны Реки. Он в принципе не любил перемены и ко всему новому относился с большим подозрением. Если бы не привычные и любимые яблочные гостинцы, которые Меняла, как знамя, нес в корзинке прямо перед собой, распространяя сладкий аромат, Фонарелли мог бы вовсе не узнать его. И разглядеть в этом взъерошенном капитане, замотанном в потрепанные виноградные листья, своего старого приятеля-садовода из Волшебного Леса, Фонарелли был категорически не в силах.
   Однако поразмыслив, он нашел очевидное и простое объяснение: зрение обманывает его из-за неясного света фонарей, а Петер как будто бы всегда так ходил – уж больно гармонично он смотрелся в новом своем образе.
   Фонарелли ни за что бы не признался другим в этом вслух, но он прервал работу, чтобы выпить чаю с яблочным десертом в доброй компании, по которой часто скучал.
   Только усевшись за стол, Меняла начал рассказывать свою историю, не дожидаясь, пока Фонарелли спросит его: «Как дела? Что нового?». Ведь такого немногословный друг никогда не спрашивал. Новоявленный капитан обстоятельно и подробно описывал, как нашел перо, а потом бочку, а потом и целую дюжину бочек. Но говорил он осторожно, создавая впечатление, словно что-то недоговаривал. Наконец, собравшись с духом, он аккуратно продолжил:
   – Понимаешь, очень важно, чтобы все могли делиться тем, что у них есть хорошего, и уж тем более, если этого много. Я не говорю, что нужно отдавать последнее, но непременно нельзя бояться того, чтобы отдать хотя бы что-нибудь. Вот посуди сам. У тебя так много фонарей! И люди приходят за ними со всего края. Но ведь где-нибудь в далекой стране может не быть такого мастера, и люди могут только мечтать о фонаре. А то и совсем не знают, что на свете есть чудесные лампы, которые могут разгонять темноту. Если бы ты захотел поехать со мной в путешествие, мы бы оба узнали, куда ведет эта Река. Это же Река Жизни, понимаешь, мне лично и всем людям очень важно знать, к чему она приведет. Вместе как добрые друзья мы бы уплыли далеко-далеко и за это время могли бы осветить твоими фонарями множество городов и стран. А я бы, я бы кормил других людей своими яблоками, смотри, сколько их! И научил бы их сажать яблони, может быть, собирать урожай, варить варенье. А если река принесет и им бочки – они смогут делать сидр. Но сейчас я думаю, что больше всего мне хочется передавать послания с места на место и рассказывать истории…
   – Что-то я не понимаю. Ты что, месяц делал сидр только для того, чтобы на этом… на ЭТОМ приплыть сюда и предложить мне поехать с тобой к каким-то неизвестным людям, а возможно к Великанам, да еще и тащить с собой мои драгоценные фонари?! – «вскипел» мастер и от волнения стал похож на один из своих фонарей. Потом он выдохнул и уже спокойнее продолжил беседу:
   – Мне кажется, ты немного перегрелся без своей шляпы. Знаешь, солнце до сих пор светит очень ярко. Хочешь, я принесу тебе брусничной воды?
   Худшие подозрения Менялы подтвердились. В этом разговоре он стремительно терял авторитет, а убедить друга взглянуть на жизнь под новым углом пока не получалось.
   – Фонарелли, дружище, – продолжил он, – ну не собираешься же ты весь остаток жизни торчать на этой песчаной косе, так и не узнав, что находится за изгибом Реки. Ну вот когда, когда ты последний раз покидал дом?
   – Юноша, я не просто так обустраивал себе этот прекрасный дом в большой лампе, чтобы просто отдать его паукам и их паутине. Никуда я отсюда не пойду. И даже думать об этих глупостях не желаю! Мир полон опасностей и темных мест, а фонарей все равно на всех не хватит. Пусть будет, как издавна заведено. И не думаю, что разумно нарушать этот порядок.
   – Да я уже его нарушил! – вскричал Меняла, не сдержавшись. – Я поступал, как все, и вот посмотри, к чему это привело. Кто это придумал, что в порядке вещей брать то, что, как нам кажется, никому не принадлежит, и уже от одного этого иметь для нас особенную ценность? Правда в том, что без этого пера я бы не построил свой корабль. Но ведь если бы я не подобрал перо, то и никакого корабля мне, скорее всего, не понадобилось бы. Я плыву не потому, что мне совсем не жалко расставаться с моим домом, но потому, что круговорот вещей в мире важнее, чем мой привычный образ жизни. Я должен найти того, кому могу сказать спасибо за это перо. И поступить так же, как поступает с нами Река Жизни. Только так можно восстановить настоящий порядок. Так я думаю.
   – Ну, хорошо, – вздохнул Фонарелли. От горячего питья и вкусной еды его начало клонить в сон, и сумбурные, слишком энергичные и фантастические истории Менялы стали его утомлять. Еще меньше ему хотелось думать о том, что он только что услышал, и уж тем более он не собирался хоть как-то изменять собственное отношение к миру только потому, что какая-то там Река Жизни текла прямо у него под носом. – Я не поеду с тобой, но как твой близкий друг не могу оставить тебя без поддержки даже в таком безумстве. У меня есть идея одного фонаря, которую я давно хотел воплотить, но пока не нашел, кому бы она здесь могла пригодиться. Возможно, я придумал его именно для тебя. Хотя бы ты перестанешь плавать на этой странной ненадежной штуковине. Иди спать, завтра я покажу тебе свою задумку.
   Счастливый в уверенности, что практически добился своего, Меняла отправился спать. Он был так рад чувствовать, что кровать под ним не качается, а из окон льется знакомый с детства тонкий аромат Волшебного Леса. Всю ночь ему снилась Река Жизни, по которой плыли шляпы, ботинки и лоснящиеся пузатые бочки для сидра.
   Наутро Фонарелли выполнил свое обещание и сделал самое удивительное из своих творений – фонарь-велосипед. Это был не фонарь, а настоящий шедевр: представьте огромную керосиновую лампу, стоящую на оси с внушительными колесами и педалями, над которыми возвышается длинный вытянутый руль и сиденье, напоминающее маленькое облако.
   Вскарабкавшись на велосипед, Меняла почувствовал, что теперь он волен ехать не только по Реке, но и вглубь городов, в которых Река не текла. А это именно то, чего он хотел! Он хорошенько привязал лодку на берегу у дерева, где жил Фонарелли и, следуя своему новому правилу, оставил в благодарность другу почти все свои запасы яблочной еды. Чем несказанно порадовал ворчуна.
   – Мы, наверное, не скоро увидимся с тобой, старина. Ешь эти сласти и вспоминай меня! – прокричал Меняла уже от калитки, весело подмигивавшей ему большими и маленькими фонарями и огонечками, и отправился в дорогу, усердно крутя скрипучие педали.

Зима

   Морозный сезон буквально шел за ним по пятам от самого Леса, задувал за шиворот неприятным холодком, подкладывал хрусткие льдинки под колеса и тихонько подвывал обещаниями настоящего холода.
   И все же пока Меняла обгонял зиму. Вдоль дороги до самого горизонта простирались золотые и серебряные поля с поздним урожаем, ветряная рябь дрожала на бесконечных лугах с еще не пожухлой травой. Он ехал и представлял себе, как встретил осень его родной Лес, накрылись ли уже дорожки сухим шорохом, что несет в преддверии нового сезона Река и как поживает добрая Черепаха. Он переживал и за свою яблоню: не мерзнет ли? Или, наоборот, мечтал, как она, наконец-то сбросив свой тяжкий наливной груз яблок, распрямила ветви навстречу приглушенному, но еще теплому солнцу. Эти мысли согревали его лучше виноградного пальто.
   Несколько дней пути промелькнули почти не заметно, глинистая тропинка, по которой двигался Меняла, стала подозрительно жесткой и скользкой, а жара от фонаря уже не хватало, чтобы согреть коченеющие пальцы, лежащие на руле. Присмотревшись, путешественник увидел впереди зеленый холм, изрядно припорошенный первым снегом, и решил поискать здесь место для теплого ночлега.
   Обогнув основание холма, Меняла оказался на вершине пологого склона, который плавно спускался к замерзшим озерам вдалеке. Отсюда открывался замечательный вид: по озерному льду катались на коньках дети, играли в какие-то игры с мячом и палками, резвились и развлекались одним им понятной забавой, их звонкий смех и возня разносились по всей равнине. Вокруг озер, на небольшом расстоянии друг от друга, стояли огромные сапоги из старой сыромятной кожи. Штук пять, не меньше. Они были выше окрестных деревьев и даже в перспективе выглядели равными высоте холма, на котором стоял Меняла. Из-за своего гигантского размера сапоги казались намного ближе озер, но, скорее всего, это была оптическая иллюзия в прозрачном чистом воздухе. Даже с такого расстояния в сапогах можно было заметить много необычного: на голенищах мерцали окна, кое-где торчали трубы, и из них шел дым.
   Такое чудо Менялу серьезно озадачило. Он хорошо знал, что раньше мир населяли Великаны и что они оставили немало загадок и таких сокровищ, как Летающие Шляпы или Яблони в Волшебном Лесу. Но Меняла понять никак не мог, почему сапог пять. Ведь у всех людей, больших и маленьких, две ноги. Неужели последний Великан ушел из этих мест без одного сапога? В краю, где зима наступает раньше, чем у остальных, это было совсем неразумно. А если кто-то бросил здесь свой запасной правый сапог, то что стало с левым?
   И так как стоять на месте и отстраненно созерцать чужую жизнь, медленно превращаясь в сугроб, Меняле было не по душе, он уверенно повернул велофонарь в сторону чудо-домов и человеческих голосов. В конце концов переночевать в теплой постели у очага – мечта любого путешественника, и сегодня это было бы как нельзя кстати.

Озера Пяти Сапог

   Первый из пяти сапог, через оконца которого Меняла заглянул внутрь, больше напоминал заброшенную охотничью хижину. Там было так тускло, что почти ничего не разглядеть; на многочисленных полках вдоль стен красовались странного вида орудия, а пыльная лестница на второй этаж хранила свежие отпечатки кошачьих лап. Этот сапог был явно не обжит или оставлен на замке до лета.
   Второй сапог был, наоборот, переполнен жизнью. Это оказалась таверна, из которой так и тянуло головокружительными запахами подогретого вина с корицей и медом, пастушьего пирога, мясной похлебки. Пройти мимо было выше человеческих сил, особенно если ты проделал долгий одинокий путь от самого Волшебного Леса.
   Внутри Меняла увидел грубоватые, но прочные деревянные столы, на каких можно было бы плясать целой компанией, подходящие для них стулья и скамейки. На столах уютно оплывали свечи, в их неясном свете мелькали улыбчивые сытые лица.
   Между посетителями проворно сновала пухлая женщина с открытым добрым лицом. В ее руках постоянно был полный поднос еды или уже опустевшая посуда. Распознав в женщине хозяйку, Меняла подождал, когда она поравняется с ним на очередном круге по залу и спросил:
   – Извините, уважаемая хозяйка, я бы хотел получить стакан горячего молока и чистую постель для ночлега. Правда… у меня нет денег, только разные полезные вещи. Я с удовольствием с вами поменяюсь, если подскажете чем могу пригодиться. Пришел я издалека, но не с пустыми руками.
   Женщина на секунду замерла от неожиданности, а потом кивнула в сторону стоящего у окна стола. От этого жеста ее вьющиеся короткие волосы всколыхнулись, словно вспыхнули солнечным нимбом вокруг головы, а затем, спутавшись, улеглись обратно.
   Меняла проследил за жестом хозяйки. Она указывала на мужчину, сидящего спокойно и уверенно. Он был совсем седой, как будто только что пришел с заснеженной улицы, и с первого взгляда можно было легко принять его за отца хозяюшки, однако молодое лицо и легкая улыбка делали его прическу такой неуместной, что казалось, он носит парик. Пожалуй, настоящий возраст в нем выдавали глаза, он смотрел на Менялу изучающим взглядом ровесника, с которым можно найти общий язык.
   Не без сожаления проводив взглядом поднос с плошками дымящейся еды, Меняла пробрался к указанному столику.
   – Я Клаус, – представился тип, когда Меняла подошел. – И я хозяин этой таверны. Как я слышал, ты хочешь остаться на ужин и ночлег. Что ты готов предложить нам за это? Видно, ты не из наших мест. В ваших краях нет золота? Может быть, тогда у тебя есть что-то другое интересненькое?
   – Меня зовут Меняла, и я приехал на велофонаре. Но его я не могу вам отдать, потому что без него я не смогу двигаться дальше. Раньше я был хранителем Яблони, а теперь путешествую по миру, чтобы помочь Реке Жизни с круговоротом вещей. Вы знаете, что такое Река Жизни?
   Человек едва покачал головой, и Меняла стал рассказывать свою историю с самого начала. Потом, словно опомнившись, прервал свой рассказ:
   – Послушайте, у меня есть отменное яблочное варенье, оно из Волшебного Леса и наверняка придется по вкусу вашим гостям! Тем более я не видел здесь яблонь и других садовых деревьев тоже. Вы, наверное, редко едите фрукты, а ведь они очень полезные.
   – Интересно, – заключил его собеседник. – Вот как мы поступим. Я принимаю твой обмен: ночлег – на варенье.
   – Спасибо огромное, сейчас я принесу его! – вскочив с места, Меняла вдруг резко обернулся:
   – А вы не могли бы ответить мне на один вопрос, господин Клаус?
   – Попробую.
   – Почему в вашем городе только пять сапог?
   – Ах это! Ну, шестой сапог в экспедиции. Сегодня утром географы уехали на нем, чтобы составить карту земель. Кстати, если ты поторопишься и встанешь пораньше, наверное, сможешь их догнать на рассвете. Вам будет, о чем поболтать… Уверен, они еще где-то неподалеку.
   Загоревшись этой идеей, Меняла побежал за вареньем, чтобы скорее закончить дела и лечь спать. Ему предстоял новый насыщенный день.

Гость

   Утро Меняла снова встретил на велофонаре. Разумно утеплившись по погоде и натянув поглубже новую, из виноградных листьев, шляпу, он наслаждался свежим морозным ветром и солнечными зайчиками, искрящимися в сугробах.
   Тропинка, которую показали ему хозяева таверны, обегала вокруг главного озера, на нем был залит каток, который прошлым вечером с холма видел Меняла. На катке еще никого не было, и Меняла с трудом поборол искушение, чтобы не бросить все на полпути и не вернуться в таверну за коньками. Он не катался с самого детства и только теперь понял, как сожалел, что Река Жизни никогда не замерзает. Так здорово было бы вновь почувствовать радость скольжения по льду, легкость на лихом пируэте, дарованную ветром за спиной.
   Тем не менее, нужно было догонять географов. На противоположном берегу водоема дорога ныряла в небольшой перелесок и, петляя, уходила по холмам. Порадовавшись тому, что самую тяжелую часть багажа – банки с вареньем – Меняла оставил в сапоге и что в прохладную погоду веселее и легче преодолевать крутые подъемы в гору, он насвистывал себе под нос веселую песенку. Глаза его внимательно скользили по окрестности, боясь упустить из виду географов. Снег в некоторых местах хранил следы двух больших, как у телеги, а не как у его велосипеда, колес, и Меняла был уверен, что их оставила экспедиция. Действительно, когда начало смеркаться, на горизонте замаячил тонкий огонек костра, а спустя несколько минут Меняла прикатил к уже знакомого вида сапогу, усовершенствованному двумя огромными колесами. На носке сапога сидел человек. Он был погружен в изучение каких-то бумаг, стараясь разглядеть слова в переплетении теней, отблесках костра и заходящего солнца. Меняле пришлось подойти близко, практически нос к носу к сидящему человеку, чтобы наконец-то быть замеченным. Подняв глаза от бумаг, географ чуть не упал от удивления.
   – Ах, тьфу ты! Нельзя же так пугать! – первым делом пробормотал он, сворачивая карты в трубочку. – Кто вы вообще такой? Не призрак часом? Уходите, у нас все равно ничего нет… – географ осекся, увидев что-то за плечом у Менялы. – А это что?!
   К березе был прислонен велофонарь.
   – Это мой велофонарь. Я тоже путешественник. Господин Клаус, хозяин таверны, сказал мне, где вас искать. Меня зовут Меняла, и я…
   – Вот это да! Да это же работа самого Фонарелли, – торопливо перебил его человек, не отрывая взгляда от необычного средства передвижения Менялы. – Какое чудо, никогда не видел ничего подобного! И как удобно!
   – Эгей, ребята! – громко крикнул он куда-то вверх, в сторону окон на голенище, да так громко, что Меняла вздрогнул от неожиданности. – Гениальный старик! Он явно стал еще изобретательнее за пятнадцать лет, что мы не виделись. Ах, вы говорите, вы тоже живете там, на Реке Жизни? Ну и ну, молодой человек, куда же вы добрались. И что вас погнало в такую даль?
   Меняле непонятно было, как же ответить на все вопросы сразу, но он попробовал.
   – Ну, Фонарелли мой друг, и я живу недалеко от него. Но путешествую я не поэтому.
   Тут из потайной дверцы в каблуке выглянула голова. За ней вышел черноволосый юноша, за ним еще один очень похожий, еще и еще. Они с любопытством приблизились к велофонарю и его хозяину.
   – Этот малый приехал на этой штуковине, – пояснил его новый приятель своим коллегам.
   – Понимаете, – продолжил прерванное объяснение Меняла, – мне нужно найти одну Шляпу, она пролетала над Волшебным Лесом пару месяцев назад. Вы же составляете карту земель, верно? И наверняка знаете, что здесь и как. Я совершенно не представляю, где я нахожусь и куда мне лучше идти.
   – А, это мы можем, – рассмеялся другой географ.
   – Так ты говоришь Шляпа, которая летала? Должно быть, она из Шляпландии. Все время им не сидится на месте, этим танцорам, все кружатся, кружатся. Даже забывают о необходимости хоть как-то управлять транспортом, и вот, пожалуйста, сбиваются с курса аж до самого Волшебного Леса. Это же совсем им не по пути, тем более осенью.
   – Мы можем показать тебе, куда идти, и даже скопировать одну из наших последних карт. А взамен мы бы хотели попросить у тебя этот чудесный фонарь, – решительно сказал главный географ. – Все равно впереди у тебя будет много снега и кочек, на этих колесах ты не уедешь далеко.
   Меняла задумался. Ему совершенно не хотелось расставаться со своим чудесным транспортом, который был при этом добрым дружеским подарком, но он понимал, что если ничего не отдать, то ничего и не получить. Поэтому он угрюмо кивнул:
   – Согласен. Рисуйте вашу карту.
   Географы оживились, засуетились, кто-то принялся ворошить бумаги, а другие каким-то чудесным образом организовали для Менялы постель на самом верхнем этаже сапога, хотя весь их дом был выше головы завален рулонами с картами и каким-то неведомым инвентарем. Внутри витал дух приключений вперемешку с библиотечным – неповторимым присутствием старой бумаги. После ночевки у Озера, в гостях у трактирщиков, Меняла уже был привычен к внутреннему убранству жилищ-сапог, но когда один из географов с осторожностью провожал его по узкой винтовой лестнице голенища, все-таки не удержался от вопроса:
   – Почему вы живете в этих великаньих сапогах?
   – Как почему? В маленьких-то жить не очень удобно, – резонно заметил географ.
   Копирование карты заняло все следующее утро. И чтобы не терять времени даром, было решено двинуться в путь на сапоге всем вместе до ближайшей развилки, где Меняле нужно будет сворачивать. Он уже мысленно простился со своим верным педальным конем, но не переставал удивляться, как тот поместится в небольшом пространстве сапога, и без того набитом предметами и обитателями. Тем временем самый молодой географ лихо привязал велофонарь к сапогу сзади – на манер запасного колеса на авто. Изобретатель, он и в быту не пропадет.
   Первое время дорога легко ложилась под колеса, и время пролетело незаметно, Меняле даже позволили некоторое время управлять повозкой, пока не началось настоящее непроходимое бездорожье. Тогда его сменил главный географ, а уже к вечеру того же дня они увидели неподалеку желтые огни, огромные, в несколько человеческих ростов бочки, услышали задорный смех и звон чего-то, подозрительно напоминающего глиняные кружки.
   – Возможно, тебе лучше сойти здесь. Это ежегодный праздник кувшинов, я и забыл, что сейчас как раз время Больших Фестивалей, – сказал Меняле новый друг. – С нами тебе дальше не по пути, но ты можешь оставаться с музыкантами столько, сколько захочешь. У них вдоволь еды, питья и увлекательных историй. Тебе обязательно понравится, они такие веселые!
   Карта была совсем готова, и причин оставаться с географами дольше не было. Меняла собрал пожитки в рюкзак, который становился все легче и легче со дня начала его путешествия, выслушал подробные инструкции, как идти к холмам, на которых зимуют Шляпы. И наконец-то получил на руки хрустящий, пахнущий свежими чернилами и тальком бумажный лист с картой местности.
   Меняла развернул ее и увидел долгожданное свое путешествие как на ладони.
   Оказалось, что Волшебный Лес находится на юго-западе, и по его краю (географы писали эту часть со слов самого Менялы) была легким наброском намечена Река Жизни, которая начиналась и заканчивалась за краем листа, то есть вытекала из ниоткуда и впадала в никуда. За лесом, севернее и в удалении от Реки, были холмы и небольшие деревни, среди которых оказались и Озера Пяти Сапог. Немного поодаль от окружных деревень за Озерами начиналась обширная болотистая пустошь, которую должен был пересечь Меняла, пока не выйдет на восточном конце карты к горной гряде, которую географы увенчали диковинными Шляпами. Пространство южнее этой линии было практически не прорисовано и, по всей видимости, было основной целью исследования самих географов. Меняла был рад, что теперь ему не придется бродить вслепую. Первую часть пути он освещал с помощью фонаря, но теперь фонарь ни к чему, если есть такая хорошая карта.
   – Что ж, спасибо, и удачи во всем! У вас очень благородная миссия, друзья, – сердечно попрощался он с географами.
   – У тебя тоже, мой друг, – ответил ему главный географ, знакомый Фонарелли.
   Меняла покинул гостеприимный сапог и пошел потихоньку на шум, доносившийся со стороны праздника.

Флейта

   Когда путник приблизился к скоплению огней и народа, он расслышал, что музыка звучит какая-то грустная, невыразительная. Не было в ней живого задора, азарта, той заразительной радости, которую так ценят любители веселья. Она меланхолично и степенно рассказывала одну за другой зимние сказки.
   Музыканты встретили Менялу очень приветливо, как и предсказывали географы. Они обрадовались новому человеку, но еще больше тому, что он из дальних краев.
   – Как мы рады тебя видеть, новый друг. Ведь нет ничего ценнее для барда, чем добрая история, – сказал один из певцов. – Расскажи мне о своем путешествии, а я сочиню хорошую песню об этом, и пусть с ней я стану знаменит.
   Меняла не стал притворяться, что его нужно уговаривать. Он сразу понял, что, в отличие от серьезных и молчаливых географов, музыканты окажутся той самой благодарной аудиторией, что правильно примут все эмоции и впечатления от долгой дороги, переполнявшие его. Он начал торопливо говорить и уже и не мог остановиться, с упоением перечисляя события последних дней, с любовью описывая старых приятелей и рассказывая шутки из дома. Он и не заметил, как музыканты стали потихоньку подбирать аккорды к ритму его слов, как музыка заиграла чуть шустрее и веселее, а вскоре и вовсе превратилась в настоящие марши, оды и гимны радости.
   Казалось, в этом месте и в этот миг речь, напитки и музыка текли неиссякаемым и щедрым потоком. Словно где-то неподалеку незаметный маленький родник от Реки Жизни пробился наружу и питал своим волшебством окружающий мир. И будто бы только дружеский смех, гитарные переборы и громкая волынка слегка приглушали его шум.
   За разговорами и импровизациями время незаметно перевалило за полночь. Меняла понял, что сейчас ему не уснуть. Несмотря на подкашивающую усталость, он готов был танцевать и болтать до самого утра. Здраво поразмыслив, он решил, что все же правильнее будет продолжить путь и потратить бурлящую в нем энергию на преодоление того небольшого отрезка дороги, который, судя по карте, оставался до следующего крупного города. Тогда засветло он мог бы оказаться на новом месте и, если повезет, найти, где отдохнуть и перекусить.
   Мог ли он знать, что у судьбы на него совершенно другие планы!
   – Постой! – услышал он в последний момент, когда уже успел пожать на прощание руки скрипачу, барабанщику, гитаристу, трубачу, гармонисту, пианисту и даже главному пивовару.
   Самый младший из музыкантов, флейтист Том, подбежал к Меняле, держа в руках некий предмет.
   – Прими, пожалуйста, это. Ты вдохновил нас своими невероятными историями про яблони и семечки, про шляпы и перья, про темноту и фонари… Они останутся с нами навсегда, и, надеюсь, не только с нами, но и с теми, кто услышит нашу музыку. Ты даже не представляешь, как щедро одарил нас. И будет неправильно, несправедливо, если ты не заберешь с собой ничего на память. Пусть эта маленькая флейта веселит тебя в дороге. Играя на ней, думай иногда о нас и создавай новые истории.
   – О, я не могу ее принять! Это слишком ценный подарок.
   – Не беспокойся, – покраснев до самых ушей, ответил Том. – У меня их много, как много у тебя этих замечательных историй. Пусть не лежит без дела среди многих, любая вещь способна приносить хоть какую-то пользу. Тебе она нужнее. – С этими словами он быстро повернулся на пятках и, словно стесняясь своего откровения, ловко протиснулся сквозь толпу, скрывшись мгновенно с глаз долой.
   – Она прекрасна, – прошептал Меняла, заглянув в замшевый чехол, где лежала хрупкая костяная трубочка, расписанная голубыми цветами. – Я обязательно буду играть на ней в пути и вспоминать о вас, друзья, – растроганно пробормотал он.
   Меняла аккуратно завернул флейту в платок, убрал за пазуху и достал карту.

Фондю [1 - Фондю – блюдо из расплавленного швейцарского сыра с добавлением специй, в которое принято макать хлебные гренки.]

   Когда его глаза привыкли к сумраку лесной просеки, а выползший месяц в достаточной мере высветил прямую, ровную дорогу, Меняла решил, что карта пока не нужна. Он убрал листы в рюкзак, и рука сама собой наткнулась на сверток с флейтой. «Наверное, я никого не разбужу, если опробую свой подарок и тихонечко поиграю», – подумал он. Словно в ответ ухнул филин. «Тем более некоторые лесные звери и вовсе не спят по ночам», – заметил Меняла. Поначалу было сложно приноровиться к инструменту, понять, как с ним обращаться, но после нескольких попыток путешественник наконец-то смог извлечь первые ноты. С музыкой шагать стало веселее.
   Ночной лес – место особое. Привыкнув к родному, знакомому до самого маленького листа Волшебному Лесу, Меняла с удовольствием впитывал новые звуки и образы леса обычного. Он был по-своему музыкален, как оркестр: еле слышно, задавая фон, шелестели хвойные деревья, поскрипывали, а иногда и постукивали старые дубы, пищали и шебуршали в подлеске мыши, а может, и кто-то покрупнее. Все вокруг, казалось, дышало полной грудью единого организма, и музыка флейты случайного прохожего не нарушала этой гармонии, а вплеталась в нее как естественное продолжение ночи. Очарованный этим открытием, Меняла не сразу заметил, что мерцающий свет луны будто бы совсем пропал, а отблески звезд в капельках росы потухли.
   Вглядываясь впереди себя, он увидел черные контуры неких необъятных предметов, похожих на холмы. Однако, согласно карте и рассказам географов, никаких холмов в этой равнинной местности совершенно точно не должно было быть. Эти холмы, один подозрительно похожий на огромный столб, а другой и вовсе какой-то бесформенный, стояли достаточно близко друг от друга, чтобы окончательно перекрыть и без того тусклый небесный свет, отбрасывая тень на тропу. «Интересно, оно живое?» – первым делом забеспокоился Меняла, который сразу вспомнил Великанов, о которых знал понаслышке и только то, что они существовали когда-то. Но насколько дружелюбно они вели себя с чужаками? Ели ли маленьких людей? Дружили ли между собой? Меняла этого не знал. Он замедлил шаг, спрятал флейту поглубже за пазуху и постарался ступать бесшумно.
   Однако буквально через несколько минут он рассмеялся над собственными опасениями. Правду говорят, что у страха глаза велики: «холмами» оказались два дома или даже замка – один из добротной буханки хлеба, а другой – из огромной головы сыра. Меняла уже почти миновал хлеб, который показался ему черствым и недружелюбным, и теперь приближался к сыру, дразнящему обоняние приятным запахом жареного. «Жареного? Это необычно даже для иностранного сыра», – промелькнуло в голове у ходока. Однако он отбросил вопросы и привычно полез за флейтой, когда вдруг разглядел в темноте крохотный огонек. Хлебожители, а это были именно они – все в муке и хрустящих крошках на одежде, стояли совсем близко у стен сыра и, о ужас, аккуратно подтапливали гладкий румяный бок головки длинной спичкой. «Вот воришки, позарились на чужой мягкий и вкусный продукт!» – возмутился путешественник.
   – О нет! Просыпайтесь жители сыра! Пожар! – закричал Меняла, не в силах мириться с такой несправедливостью. В ответ ему из сырного дома раздались детский плач и женский голос, возмущенный неожиданным шумом.
   Меняла не на шутку испугался, что сырный дом вот-вот будет подло разрушен соседями и обитающие там детки останутся на улице. Изо всех сил принялся он дуть во флейту, извлекая из нее громкие веселые трели бодрого мотива, иногда не попадая по нотам. Тут проснулся бы и глухой.
   Жители сыра завозились, послышалась суета и удивленные, а потом испуганные возгласы. Наконец кто-то почувствовал запах плавленого дома и закричал: «Осада! Оса-а-да! Скорее!» Из дверей и сырных дырок выбежали люди. Хлебожители, увидев, что их коварные планы раскрыты, отступили на пару шагов, перегруппировались и спустили с привязи армию грызунов. «В атаку, серые твари! Кушать подано!» В ответ из сыра вырвались птицы. Возбужденная лязгом открывающихся клетей голодная пернатая эскадра бросилась клевать хлеб. Началась настоящая бойня.
   – Негодяи! Агрессоры! Что вам не живется спокойно в вашей буханке! – кричали одни.
   – Да что вы говорите, жмоты несчастные! У нас хлеб сухой, а у вас душа! Сами как в масле катаетесь в своем сыре, а нам питайся одной сухомяткой! Отвоюем свое или уж погибнем от рук врага! – отвечали другие.
   – Мое! Кыш, проклятые!
   – Нет, наше!.. Не упустим!
   Меняла сто раз пожалел, что вообще вмешался. Теперь ситуация выглядела жуткой и неконтролируемой.
   – Остановитесь! – закричал он из последних сил. – Вы же все, все разрушите! Это же ваши дома! Зачем вы все портите! Вы же можете просто поменяться!
   Чудесным образом вместе с этими словами на поляну боевых действий пролился первый предрассветный луч солнца. Все замерли. Словно у каждого в голове разом промелькнула мысль, что вести себя подобным образом средь бела дня очень некрасиво и грубо. Застигнутые врасплох на месте побоища, вояки слезли друг с дружки, опустили кулаки, перестали кусаться, пинаться, клевать и топтать и одновременно повернули головы на голос Менялы.
   Он почувствовал, что уже второй раз поступил опрометчиво. Но отступать было некуда и, должно быть, опасно, и наперекор страху у него созревал план.
   – Привет, – смог он выдавить из себя и неловко махнул рукой в примиряющем жесте. – Меня зовут Меняла, я не принадлежу ни к одной стороне в этом споре. Я просто шел мимо и поэтому могу видеть вас беспристрастно, – заговорил он чуть увереннее. – И я объявляю вам: вы ведете себя глупо. Если ничего не отнимать, а, наоборот, поделиться своим, то все стороны окажутся в выигрыше. Ведь и хлеб вкуснее с сыром, а сыр сытнее с хлебом. И вообще, посмотрите, какой хороший, добрый и красивый мир вокруг нас. Какой славный лес!
   И лес, словно подыгрывая оратору, в эту минуту стал еще более удивительным и живописным. Умытый нежными розово-золотыми лучами, он, казалось, довольно урчал, подражая домашней кошке, и потягивался, колыхаясь самыми высокими макушками деревьев.
   Толпа замерла, но потихоньку там и сям хмуро закивали. Быстрее всех сориентировались мыши. Они взяли по хлебной корочке в лапы и направились к сырному бастиону меняться. Удивительно, но сырожители расступились и пропустили зверей, наблюдая воссоединение сыра и хлеба. Другие последовали их примеру, и поляна снова наполнилась бурным движением. Только теперь на ней кипела совсем другая работа. Пристыженные, в полном безмолвии, все стали ходить от одного замка к другому, набивая и опустошая карманы, они собирали то, что имели, относили соседям, а возвратившись, обнаруживали у себя то, чего недоставало. И только отчетливый шум шагов по утоптанной земле был слышен каждому участнику и наблюдателю действа.
   Меняла стоял, боясь шелохнуться, чтобы не нарушить воцарившуюся идиллию. Чуть было дел не наворотил он этим утром, но вроде обошлось, и даже получилось ладно. Вдруг к нему незаметно подошел какой-то сырный чиновник, важная шишка, – он вышагивал степенно, ведя за поводья прирученную мышь, размером с него самого. Сырный чиновник похлопал Менялу по плечу:
   – Это ты разбудил нас сегодня ночью с помощью этой чудесной дудки, не так ли? – указал генерал на флейту, которую, словно знамя, все еще сжимал в руке Меняла.
   Тот кивнул.
   – Тогда не мог бы ты, чужеземец, обменять этот предмет. Мне понравилась твоя речь. Ты сказал очень хорошо и правильно. Но я все равно не могу доверять этим мучным партизанам. Я решил для поддержания порядка выставлять караул, и в случае опасности мы могли бы снова созвать всех с помощью музыки.
   Меняла задумался. Конечно, подобное недоверие к соседям было ему не по нраву и совсем не в духе Волшебного Леса, но и отказать он не мог – идея-то верная, толковая. Да и знал он что хлебных, что сырных жителей всего ничего, считанные часы, а лезть в чужой сыр со всем своим уставом готов не был.
   – Хорошо. Я отдам вам флейту, если вы одолжите мне… этого мыша. Я иду далеко в Ветряндию и потерял с вами несколько часов, за которые уже, наверное, преодолел бы полпути. Верхом у меня есть все шансы нагнать потерянное Время. Что скажете? Уговор?
   Тут заговорил мышь:
   – Генерал, разрешите мне выполнить это условие? Ради нашей безопасности я готов пойти с чужаком. Мой нюх и мои братья в норах по всему пути помогут безошибочно найти Ветряндию, ведь это страна ветряных мельниц и хрустящих зерен.
   – Ну, что ж, если вы готовы… Я желаю вам скорейшего возвращения. И передавайте привет семье! – вынес вердикт генерал, забрал флейту, вручил Меняле поводья и удалился.

Патефон

   Оказалось, что господина Мышь зовут Антуан, и он действительно носом, а не на глаз знал дорогу от леса и дальше в сторону Ветряндии. Тем более что Антуан провел все детство, резвясь на пышных полях, мимо которых сейчас он вез Менялу, каждая травинка и каждая кочка здесь были знакомы пушистому проводнику. Через некоторое время они разговорились, Антуан начал делиться с Менялой воспоминаниями об окрестностях и скоро меланхолично размышлял вслух о том, успеет ли забежать к двоюродной тетушке на обратном пути.
   В какой-то момент в воздухе неуловимо повеяло весной. Меняла почувствовал это моментально – от быстрой езды ветер дул прямо в лицо и отчаянно щекотал ноздри. Вдыхая полной грудью, он старался втянуть в себя больше информации, наполняя легкие ароматами влажной земли, соленого тумана и талого снега. Пейзаж еще оставался привычным, бело-серебряным, только весна уже маячила на горизонте, как эстафетная палочка. Путь Менялы лежал в ту сторону, и это наполняло его радостью. Он уже замечтался, представляя первые цветы, красивый зеленый оттенок молодых почек, звон, щебет, порхание птиц над каждым гнездом в каждом городе.
   И совершенно не обратил внимания на мелкую россыпь капель, словно туман, рассеянную в воздухе, что стала уплотняться и внезапно превратилась в настоящий ливень. Это была непрерывная музыкальная стена дождя, как будто на них с Антуаном выливали с неба одно ведро воды за другим.
   Мышь остановился. Дорогу мгновенно развезло, и лапки Антуана, аккуратные и чистые, с тонкими, почти прозрачными пальцами, стали увязать в снежно-глиняной жиже. Вдобавок Антуан не хотел испортить новый мундир. Озираясь по сторонам, он попытался сориентироваться, где же их застала стихия. Тучи заволокли горизонт, и сумерки в одночасье рухнули на землю вслед за дождем. Но господин Мышь не зря носил военную форму, соображал он отнюдь не с мышиной быстротой. Не сказав ни слова мокрому до нитки и совершенно ошалевшему от такой перемены погоды Меняле, Антуан свернул с дороги и засеменил через сухоцветы куда-то в неизвестность. Он шагал торопливо, деловито и целенаправленно, будто что-то решил. Меняла даже успел испугаться, не повернули ли они обратно. Но нет, вскоре шум дождя стих, да и сами капли успокоились и перестали докучать путешественникам. Ему показалось, что они забежали в пещеру. Вглядевшись, он признал в «пещере» нору примерно в две мыши высотой, то есть достаточно просторную, но узкую. Проход, поддерживаемый витыми корнями деревьев и украшенный трепетными бликами дремлющих мотыльков, вел вглубь и вниз. Темнота медленно сгущалась, пока не стала абсолютной. Меняла вцепился в загривок Антуана побелевшими костяшками пальцев и молился, чтобы однажды снова увидеть солнечный свет. С такой глубины дождь уже не казался проблемой, и даже, наоборот, по сравнению с глухой темнотой, виделся отрадной перспективой.
   И все же тепло и размеренный убаюкивающий шаг «скакуна» сделали свое дело: Меняла успокоился и задремал. Когда он очнулся от резкой остановки, то обнаружил, что они находятся посреди просторной залы со сводчатым потолком. Из нее лучами расходилось множество темных коридоров, по одному из которых они и пришли. Пространство однозначно было жилым и достаточно уютным. То тут, то там его освещали тлеющие в жаровнях угольки.
   – Мы переждем здесь, – впервые за долгое время подал голос запыхавшийся Антуан. Он выглядел уставшим, но довольным. – Это наша старая нора, здесь живут мои приятели, наверное, они скоро придут. Не бойся, ребята мирные и людей не едят.
   Меняла, неловкий от долгого сидения, спустился на землю, отряхнулся и покосился на своего друга, пытаясь понять, шутит тот, говорит всерьез или вовсе пытается обмануть его бдительность. Но Антуан как ни в чем не бывало уже стоял на задних лапах и делал упражнения для затекшей спины. По выражению его флегматичной морды определить что-либо не представлялось возможным.
   Тогда Меняла предоставил «спортсмену» возможность заниматься своей гимнастикой, а сам пошел гулять по залу, осматривая углы. Как оказалось, помещение не пустовало. Оно было заставлено мебелью, в основном потрепанной, но самой разнообразной. У одной из стен стоял затейливый патефон на колесах, напоминающий гастрольный шатер какой-нибудь цирковой труппы. Меняла остановился напротив и принялся разглядывать его, размышляя о том, что под куполом патефона ехать в дождь было бы гораздо приятнее.
   – Эй! Отойди от моего тарантаса!
   Меняла вздрогнул и автоматически сделал несколько шагов назад, хотя даже не понимал, откуда доносился этот возмущенный голос, эхом разносившийся по коридорам норы.
   – Ты что о себе возомнил, модник? – не переставал кричать и горячиться неведомый собеседник, приближаясь все ближе.
   Меняла уж было открыл рот, собираясь высказать все, что он думает о грубиянах, нападающих из ниоткуда на ни в чем неповинных прохожих, но застыл, не вымолвив ни слова. Его обезоружил вид хозяина патефона: из темного прохода на него выбежал, почти что выкатился, маленький пухлый человечек с красным лицом, сведенными к переносице пушистыми рыжими бровями и маленькими глазками-бусинками.
   – Это мое! – выдохнул он, подбежав к месту, где стоял Меняла. – И тебе нельзя – понятно? – нельзя трогать чужое, – уже чуть более спокойно сказал человечек, видя, что Меняла даже не побеспокоил вековую пыль, покрывавшую пластинку. Иными словами, и не притрагивался к сокровищу «розового человечка», как назвал он про себя этого ворчуна.
   – Я уже понял. Но вижу, что вы не часто пользуетесь этой… штуковиной, – указал Меняла на пыль.
   – Твое какое дело, пижон? – снова огрызнулся розовый человечек, он совсем запыхался и теперь тяжело и хрипло дышал.
   – Я не пижон. Я, возможно, не безызвестный вам Меняла, – уточнил наш путешественник вежливо, но достаточно твердо.
   – И что же ты меняешь, Меняла? Скорлупу на орехи? – ухмыльнулся и во весь голос загоготал собеседник, но заинтересованность сквозила в его взгляде.
   – Да все что угодно. Чаще ненужное на нужное. Вот хотите, заберу у вас этот старый патефон в обмен на… На что бы вы его поменяли? Что вам хочется?
   – Мне? Да ничего, – озадаченно начал розовый человечек. – Хотя… – он пристально осмотрел Менялу с ног до головы и задумался. Пауза вышла достаточная, и осматриваемый субъект забеспокоился, что ему чего доброго предложат отдать руку, ногу или голову с плеч. Но, наконец, ворчуна осенило: – А давай ты заберешь развалюху, а мне оставишь твой чудесный модный плащ? А, пижон, что скажешь?
   – Этот?! – удивился Меняла, оттопыривая полупальто из виноградных листьев.
   – Да, именно его. Или ты хочешь сказать, что в норах народ без вкуса обитает, а?
   Тут уже Меняла призадумался, невольно поежившись от мысли о дожде снаружи. Пальто он любил, и не только потому, что сшил его своими руками, и оно верой и правдой прослужило ему весь пройденный путь. Виноградные листья, из которых вышло пальто, были одним из первых осознанных им даров Реки Жизни. Тем временем его собеседник успокоился и развил свою мысль:
   – Ну ты же не собираешься оставаться здесь на всю жизнь, поедешь себе дальше, куда хотел, на патефоне, вон и упряжь есть, как раз подойдет для твоей мыши. Да и я не собираюсь тут торчать вечно, а с патефоном мне уж больно неудобно путешествовать, громоздкий он, сам его тащить умучаюсь. Пальто-то накинул – и пошел. Глаза хозяина развалюхи сверкали, будто жизнь его наполнялась небывалым смыслом. Как ни странно, обитателям норы тоже хочется вышагивать в экстравагантных нарядах, тем более, если они собрались выйти на солнечный свет.
   Меняла улыбнулся, будто угадал все честолюбивые мысли собеседника, смело снял пальто, отряхнул его от дорожной пыли и передал розовому человечку. Тот буквально сцапал желанную вещь и моментально потерял интерес и к патефону, и к его новому обладателю. Меняла, в свою очередь, проворно вскарабкался на патефон и с новой высоты оглядел темный зал норы. Мышь прилег у другой стенки, лениво общаясь с непонятно откуда взявшейся мышиной компанией. Отрывать Антуана от собратьев не хотелось, но, как правильно заметил розовый человечек, оставаться под землей Меняла не намеревался. Да и дождь не мог идти вечно. Меняле страшно захотелось на свежий воздух, и он крикнул:
   – Эй, поехали!
   – Ли-ли-ли, – разнесло эхо его голос по всем тоннелям норы.
   Антуан услышал, поднялся на лапы и в знак прощания похлопал по плечу друга, стоящего ближе всех.
   – Мне пора, я же отвечаю за этого чудака. И надеюсь увезти его куда подальше, – подмигнул он своим и ловко побежал к патефону.
   – Что это ты задумал? – нахмурился он, видя, что Меняла не собирался оставлять тарантас, словно завоеванную вершину.
   – Поедем с этим, – лукаво улыбнулся тот и указал на упряжь: – Потянешь?
   Такого оскорбительного сомнения в собственных силах Антуан потерпеть не мог. Он оправил задравшийся мундир и гордо прошагал к оглоблям. Минуту спустя тарантас дернулся и плавно покатился по проходу, возле которого стоял. Туннель этот находился на противоположной стороне пещеры, по которому они приехали. И Меняла подумал, что, двигаясь под землей, они, возможно, смогут сократить путь и избежать задержек, связанных с непогодой и размытой дорогой. Однако, вопреки его чаяниям, ехали они пока медленно: патефон скрипел, покачивался и крутил рожком, словно головой, то и дело застревая колесами в сухой земле и цепляясь ручкой за коренья, торчащие вдоль стен. Постепенно нора пошла на подъем.
   Через полчаса в глаза ударил яркий, уже успевший стать непривычным солнечный свет. Ослепленный, Меняла стоял, жадно вдыхая свежий воздух, и сначала мог видеть только синее-синее, безоблачное, искристое, словно хрустальное небо. Вот по небу мягко проплыло белое облачко, глаза Менялы наконец сфокусировались на нем и привыкли к дневному свету. Он взглянул на Антуана, который и усом не повел от резкой смены места и освещения и продолжал, как заправский марафонец, бежать рысью. Дорога была влажная, но не то чтобы скользкая, ехать было можно. Ее извилистые изгибы словно подталкивали путников вперед, дразня любопытство: что же там за поворотом?
   На горизонте замаячили грибными шляпками рыжие черепичные крыши домов – то и была страна Ветряндия.
   – Ура! – закричал Меняла. Он крутанулся на пластинке, а затем лихо опустил иглу на звуковую дорожку и громко включил победный марш. Патефон кашлял и хрипел, но мужественно извлекал ноту за нотой из своего медного недра. Антуан хмурился и тихонько сопел под нос. Но постепенно теплые солнечные лучи, добрая музыка и усиливавшийся запах весны, которому не было никакой возможности сопротивляться, сделали свое дело. Вояка стал покачивать головой в такт музыке и даже насвистывать что-то свое.
   Так весело они въехали в ворота города. И направились прямиком к мельнице, потому что Антуану нужно было основательно подкрепиться и отдохнуть.

Мельница

   Мельник вышел навстречу тарантасу, за которым и без того увязалось несколько зевак. Тарантас остановился, и теперь к нему сбежалась вся улица не исключая собак. Вслед за Мельником появилось его семейство: пятеро детей мал мала меньше и худощавая женщина, очевидно, жена. Странно было видеть, что семья, владевшая землей, большой мельницей и еще бог знает чем, имела достаточно скромный, если не сказать голодный, вид.
   Меняла только вздохнул: должно быть, делать хлеб – изматывающий и самозабвенный труд. Не то что его возня с яблоками: что упало – то твое. Он даже немного загрустил, подумав, как же сильно соскучился по дому. Однако у путешествия свои законы, и сегодня его дом был здесь. Витать в облаках и предаваться сожалению у путников обычно не остается ни сил, ни времени.
   – Здравствуйте-здравствуйте! – проговорил Мельник, как старый знакомый, почесывая своей загорелой рукой шею Антуана. Мельник, несмотря на свою подозрительную сухощавость, производил уютное и дружелюбное впечатление, и Меняла тоже был готов подставить под его ладонь свой затылок.
   – Что это у вас такое, господа? Патефон? Или, может, телега? Выглядит весьма забавно. Ах, я так люблю всякие необычные предметы!
   – Извините, господин Мельник, путь оказался довольно долгим, не могли бы вы дать нам немного хлеба, мы очень устали с дороги и здорово проголодались.
   – Кхм, – сжал губы Мельник, все дружелюбие и обаяние опало с его лица, как листья с осеннего леса.
   – У вас целая мельница и наверняка в ней много хлеба и муки. Едим мы мало, правда, Антуан?
   Мышь Антуан многозначительно промолчал. Меняла подумал, что в переговорах этот парень будет плохим подспорьем и все нужно брать в свои руки. Тем временем Мельник снова оживился, заулыбался как будто с облегчением и, наконец, собрался с мыслями, чтобы ответить:
   – Понимаете, юноша, вы не правы, полагая, что у нас много муки или хлеба. У нас с этим страшная напряженка, все ингредиенты приходится покупать в соседнем городе, чтобы хоть как-то содержать это глупое ремесло, доставшееся мне в наследство.
   – А что же там?! – не сдержался Меняла, махнув рукой на огромную, высотой с пятиэтажный дом ветряную мельницу, стоящую, как скала, посреди поля.
   – Ах, это! Это мой склад, – улыбнулся Мельник. – У меня там много отличных вещей. И такие ценные! Есть и шкатулки резные, и сундуки кованые, и, знаете, замки такие – с секретиком, и еще эти, как их, – книги! Помню, проезжал тут один тип, колесо от его телеги отвалилось да и покатилось прямо к нам. Вот оно тоже, мое дорогое, теперь лежит там в целости и сохранности. А соломы, соломы сколько! Дрова тоже есть, дров вот много, но их-то не поешь… А мельница еще со времен моего отца не работает, зато какая она удобная, вместительная. Сколько у меня там сокровищ! Вот и патефон ваш пришелся бы как нельзя кстати. Какой хороший тарантас из него выходит, с музыкой…
   – Ну хорошо, – Меняла решил пойти проторенным путем, который еще ни разу его не подводил, – хотите, я отдам вам этот тарантас, а вы покормите нас и приютите на ночлег? Смотрите, как вашим деткам нравится играть с ним!
   Действительно, все время, пока они беседовали, малыши буквально облепили патефон и катались на пластинке, будто на карусели, весело кружась и смеясь. Менялу так растрогало это зрелище, что он был готов оставить тарантас и просто так, в подарок. Но это не помогло бы решить вопрос о еде и ночлеге для них с Антуаном, что было им сейчас совершенно необходимо.
   – Это дело! – хлопнул в ладоши довольный Мельник, его глаза аж засветились от предвкушения приобрести новую диковинку. – Пойдемте, экскурсию вам проведу. И покажу, где вы будете спать.
   Меняла осторожно заглянул внутрь мельницы: сверху донизу она была заставлена предметами. Разными симпатичными, полезными и бесполезными вещицами, которые громоздились одна на одной, закрывая не только редкие оконца вверху башни, но и блокируя основное – жернова.
   В углу, у того места, где обычно свежесмолотая мука рыхлым воздушным потоком ссыпается в мешки, стоял ослик и жевал проросшую сквозь разрушающиеся доски пола травку.
   – Вы что, вообще не делаете муку?! – изумился Меняла.
   – Муку? – Мельник остановился от неожиданности, как будто услышал иностранное слово. – Не-е-ет, мы ее покупаем, печем булочки, продаем их. А зачем нам своя мука, у нас и без того богатств полно, – обвел он рукой свою пыльную сокровищницу, куда даже солнечному свету было трудно протиснуться. Меняла покосился на супругу Мельника, при этих словах печально и скромно опустившую глаза на свой заштопанный подол. «Мда-а, разве это богатство!» – подумал Меняла.
   Осмотр достопримечательностей закончился, и они снова стояли на лужайке перед мельницей.
   – Знаете, по-моему, богат только тот, кто щедр, – не удержался от реплики голодный страж гармонии. – Представьте, если вы сможете освободить мельницу, раздать вещи тем, кому они нужнее, и снова начать молоть муку, из которой потом вся деревня будет хлеб выпекать, вам и самим хватит сполна.
   – Как же это так? – Мельник не просто был в недоумении, эти мысли ошарашили его.
   – И где же мы возьмем зерно? – поинтересовалась жена Мельника, явно заинтересовавшись идеей прибраться в мельнице и, наконец, использовать ее по назначению.
   – А зерно вам принесут жители Ветряндии. Я видел вокруг множество полей и ни одной мельницы на добрые километры. Уверен, местные фермеры сами не против освободить амбары от залежавшегося зерна, которое нигде не перемалывают. Вы напечете хлеб и отдадите часть его взамен на следующие зерна. Каждый получит то, что ему необходимо. И это будет справедливый обмен.
   В ожидании ответа две пары глаз – Менялы и Мельничихи – вопросительно посмотрели на Мельника.
   Он, в свою очередь, посмотрел на жену, на детей, визжавших от восторга на патефоне, затем на мельницу, на небо, залитое золотым светом, на деревню и поля, уходящие до горизонта…
   – Ну, только если ты готов помочь с этим… А патефон я все равно оставлю, должно же у меня хоть что-то сохраниться от этих ваших затей! И за мои сокровища, я очень надеюсь, мне что-нибудь тоже достанется, в обмен, как ты говоришь. Хоть бы даже и зерно.
   Меняла подпрыгнул от восторга и, забыв про все, заторопился в деревню, чтобы рассказать людям об этой новой возможности.
   – Сейчас, я сейчас!
   Когда он вернулся, в свободном уголке мельницы был накрыт стол, и вся семья сидела за обедом. Антуан хрупал репой и чечевицей поодаль. Меняла вспомнил, как же он голоден, и чуть с ума не сошел при одном виде горячего супа и пирожков, не говоря уже об их ароматном запахе.
   Он усердно доедал вторую тарелку, когда в приоткрытую дверь, куда заглядывало клонившееся к закату солнце, раздался робкий стук.
   – Господин Мельник, я слышал, что у вас есть вилы для сена. Могу ли я взять их? В обмен на этот мешочек зерна. Отборная пшеница, добрая!
   Восемь голов за обеденным столом тут же повернулись на голос новоиспеченного гостя. Казалось, никто так по-настоящему и не верил в успех затеи Менялы или просто все забыли о ней, как только день пошел на убыль.
   Но Мельник быстрее других сообразил, что может прослыть местной знаменитостью, если покажет себя радушным хозяином в новых обстоятельствах. Поэтому он встал из-за стола, принял горделивую, чуть ли не королевскую позу и широко раскинул руки навстречу посетителю.
   – Мой друг, конечно, бери, что тебе нужно. Поставь зерно вот сюда, – указал он на место у двери.
   – Вы так добры, спасибо, господин Мельник. Вилы мне очень нужны, чтобы собрать урожай этого года. Старые сломались прошлой осенью.
   – Конечно, передавай своим друзьям, что они тоже могут приходить. Здесь найдется полезное для каждого. Но пусть не забывают зерно, – крикнул он вслед уходящему гостю.
   Обед пришлось быстро заканчивать, так как люди все приходили и приходили, забирая сундуки, стулья, керосиновые лампы и расшитые камзолы, книги, пуговицы, топоры и корыта, тарелки, колеса и прочий оказавшийся полезным хлам. Кто-то даже пришел и забрал осла.
   Когда последняя метла, тряпица и пучок шерсти были розданы, Меняла почувствовал всю усталость этого долгого дня, разом навалившуюся на него, и побрел спать. Кровать была на втором этаже мельницы. Теперь старое здание само на себя было не похоже: просторная и высокая, как зала для танцев, мельница удовлетворенно поскрипывала лопастями под резвым весенним ветерком.
   Была середина ночи, и Меняла видел третий сладкий сон. Ему снилось, что он собирал яблоки и купался в Реке Жизни, когда его разбудил странный гул, а потом и вовсе толчок. «Землетрясение?» – испугался он и снова почему-то вспомнил о Великанах, которые покинули Волшебный Лес и ушли в неизвестном направлении.
   Гул все нарастал. Меняла вскочил и бросился к окну, однако не добежал несколько шагов, как комната наклонилась, и он упал на пол, не будучи готов к такому повороту событий.
   – Да что же это такое! – воскликнул он, и, словно в ответ, все вдруг стало тихо и как-то… плавно. Меняла поднялся на ноги и выглянул в оконце. Каково же было его удивление, когда он понял, что возрожденная Мельница парила над землей, словно воздушный шар, и уже далеко внизу оставались и патефон, и Антуан, и страна Ветряндия.
   – Мы летим! – закричал от восторга Меняла. Мельница, свободная от веса вещей, легко и радостно крутила лопастями и покачивалась на воздушных волнах, вальсируя по удивительному маршруту, известному ей одной.

Валерий Багаев. Порыв

Корабль

   Однако первая радость сменилась паникой. Меняла бросился на первый этаж, где уже шумно переговаривались, обдумывая дальнейшие действия, Мельник и его жена. Встретившись взглядом с Менялой, они без слов поняли друг друга.
   – С ней такое раньше случалось? – спросил Меняла у хозяина.
   – Никак нет, стояла всегда смирно и даже не вертелась, а тут нате! Это все из-за твоей затеи! – чуть ли не с кулаками двинулся на него Мельник.
   – Тише, тише, она не виновата, мы сами так долго не давали ей работать, что ей захотелось размяться и помахать крыльями, – вмешалась Мельничиха.
   – А как ее вернуть обратно? Не могу же я делать хлеб в воздухе!
   Меняла ощущал прилив смешанных чувств: восторг от нового приключения и немного вину за то, что сам его спровоцировал. Ведь как-то неудобно вносить в чужую, да еще и многодетную, жизнь такую сумятицу.
   – Я что-нибудь придумаю. В небе очень насыщенное движение, мы обязательно кого-нибудь встретим, и он нам непременно поможет, – пообещал он семье Мельника и направился на чердак наблюдать с высоты лопастей за азимутом и порывами ветра.
   Спустя некоторое время на горизонте затемнела точка – корабль. Однако вел себя он довольно странно, словно тоже был мельницей или еще какой-то не приспособленной для полета штуковиной. Казалось, что он не идет своим курсом, как любой приличный корабль, а совершенно бесконтрольно болтается на ветру.
   – Э-э-эй! Есть там кто-нибудь? – изо всех сил, стараясь перекричать ветер, заорал Меняла. Если бы только этот аппарат мог взять их на буксир, они бы точно куда-нибудь причалили. Однако с корабля в ответ не доносилось ни слова. Зато хорошо можно было различить звучный, раскатистый, ритмичный храп. Меняла понял, что действовать нужно быстро. Мельница была уже в паре метров от воздушного судна, и с каждой секундой их столкновение казалось неизбежным. И вот когда в ушах пассажиров уже явственно начал звучать предвкушаемый хруст лопастей, врезающихся в борт корабля, Меняла потянулся за своей спасительной флейтой, но вспомнил, что отдал ее кавалерии Фондю. Острая грусть от собственной беспомощности пронзила его, взгляд поник, машинально он продолжал шарить за пазухой, как вдруг искра надежды возродила все его существо – рука наткнулась на последний запас – свое, родное яблоко. В ту же секунду он вспомнил, как лихо высвистывал любые мелодии на берегу Реки Жизни и поверил, что сейчас тоже справится без дудочки. За его плечами уже столько приключений, а разве не путешествия и новые знакомства придают нам силы?! Он тут же жадно наполнил легкие и выдул с небывалой энергией. Воздух послушно превратился в звук. Мелодия была не самая элегантная, зато достаточно громкая, именно такой, чтобы сменился внутренний курс на корабле: храп превратился в охи-ахи и финишировал возгласами удивления:
   – Бог ты мой, заснул! – на мостике показался Капитан. Он быстро, со знанием дела, протравил тросы и повернул руль так, чтобы корабль избежал столкновения с Мельницей. Махина крякала, трещала, но ее пылкий характер неторопливо поддавался.
   – Это вы меня разбудили? – крикнул он болтающемуся в чердачном окне Меняле, который стоял на месте, ожидая своей участи, поскольку яблоко от сильной качки вылетело из его рук и прилетело ровно в темечко Капитана. Но Капитан, казалось, этого почти не заметил и только смешно дернул головой, словно футболист, отбивающий мяч. «Ха, эдакой мелочью нас не возьмешь!» – говорил весь его вид.
   В этот момент мимо пронеслась Летающая Шляпа, размашисто хлопая широкими полями.
   – Моя Шляпа! – Меняла высунулся из окна, словно пытаясь дотянуться до нее… И тут же, забыв о сильных порывах ветра, которые производят Шляпы, не удержался и полетел кубарем вниз.
   Интересно, о чем думает каждый из нас, когда финал витает буквально в воздухе? Меняла лишь успел ахнуть, пожалев о своей невнимательности. Получается, тут могла трагически закончиться наша история, но жизнь и плод ее – сказка – полнятся ироничными и захватывающими крайностями. И на счастье Менялы, корабль, чуть не протаранивший Мельницу, был еще рядом, поэтому горе-путешественник больно-пребольно шмякнулся на палубу – так сохранилась его жизнь, полная непредсказуемых поворотов.
   – О нет! Мельница! – только и смог он выдохнуть.
   – То Шляпа, то Мельница – вот ведь не сидится, – проворчал Капитан, а затем бросил беглый взгляд на рулевое колесо и подошел к Меняле. – Живы? Ваша домушка? Не беспокойтесь, у меня есть лассо, я ее заарканю и быстренько доставлю, куда следует. Совсем распоясались, места им на земле мало, что ли. Ладно Шляпы эти шляются всю весну, теперь вот Мельницы разлетались, сейчас доберемся до Шляпландии, небось еще и рыбы в небе будут хлопать глазами. Это к дождю, знаете ли.
   – Что? – Меняла начал подозревать, что ударился головой гораздо сильнее, чем почувствовал, и все происходящее ему мерещится или снится. Уж больно несуразно звучала речь капитана.
   – Спасибо за ваш яблочный свист, очень кстати вы начали так бодро музицировать, – как ни в чем не бывало продолжил Капитан. Он совсем не замечал ошарашенного вида Менялы. – Подумать страшно, если бы мы столкнулись! Мне вовек было бы не починить мой Летучий Голландец. Так что я у вас в долгу. Да вы не переживайте, сейчас мы скоренько поймаем вашу Ветрянку. Я мигом, подержите штурвал, – и Капитан исчез в глубине трюма. Еще не оправившись от падения, вида Шляпы и сумбурных рассуждений Капитана, Меняла подхватил рулевое колесо, постаравшись держать курс и проводив взглядом хозяина корабля, наконец смог осмотреть место, в которое попал.
   Это был старый колесный речной пароходик с деревянными палубами и окошками-арками. Такелаж поднимался вверх привычным образом, но наверху, между двух высоких черных труб, сплетался в крупноячеистую сетку. В ней чинно плыл воздушный шар цвета ясного солнца, увлекая за собой ввысь всю конструкцию. В трюме пыхтела сложная паровая система, благодаря которой корабль парил в небе, как тополиная пушинка. Других живых существ, кроме себя самого и Капитана, Меняла на борту не заметил.
   – Держи ровнее, парень! – услышал он крик Капитана и схватился за колесо штурвала, которое уже начинало резво кружить, убегая от зазевавшегося штурмана. Капитан встал на корме и раскручивал над головой длиннющую веревку, планируя в буквальном смысле заарканить Мельницу. Хорошо размахнувшись, он метнул лассо, и в петлю попала одна из лопастей мельницы.
   – Э-эге-гей, теперь-то все в порядке будет, – обрадовался он своей меткости и крепко завернул за кнехт второй конец веревки. – Не мешало бы угольку подбросить в топку, все-таки теперь с грузом летим.
   Меняла радостно передал управление капитану и поспешил выполнять приказ. Четыре ступеньки вели в трюм, где располагалось машинное отделение. Полосатый мешок с углем лежал неподалеку от дверцы печи, так что вся процедура не заняла много времени.
   – Куда путь держим? – спросил он, поднявшись наверх к Капитану.
   Капитан успел раскурить трубку и мастерски пускал ровные и плотные колечки дыма в направлении движения.
   – Вашу Мельницу можно будет посадить в Шляпландии.
   – Да не моя эта Мельница! – наконец-то Меняла получил возможность объясниться. – Там мои друзья, и они сейчас, должно быть, ужасно переживают. Мельницу действительно нужно вернуть на землю.
   Капитан кивнул, размышляя о чем-то своем.
   – А что это за место, Шляпландия? – полюбопытствовал Меняла. Не дожидаясь ответа, решил проверить свою догадку и задал вопрос, волнующий его гораздо больше:
   Не знакома ли вам, случайно, вон та летающая Шляпа? Уж очень мне нужно ее догнать, – выпалил он, надеясь получить ответ на все вопросы сразу.
   Капитан неопределенно хмыкнул.
   – Шляпландия – это и есть то место, где твоя Шляпа отдыхает. У них там все время лето, только дожди иногда бывают да грозы. А так сплошь тучные зеленые холмы, размером с великанов. Может, Великаны там и сейчас обитают, кто ж их знает. Сам, наверное, понял, местечко издревле курортное. В общем, Шляпы стоят на вершинах холмов, и когда надо, жители перелетают друг к другу с холма на холм. А пешком не проберешься, везде обрывы, без транспорта никак. Эти Шляпы, как острова, раскиданы по всей долине. Есть Шляпы с танцами, магазинами, ресторанами, есть жилые Шляпы. Да всякие, их тьма-тьмущая. Ты уверен, что тебе именно эту Шляпу нужно догонять, быть может, найдем убор посимпатичнее?
   – Нет, – погрустнел Меняла, – мне нужна моя Шляпа, чтобы вернуть ей долг за перо, которое она мне отдала на Реке Жизни. Я же Меняла – меняю предметы, понимаете, но за перо так ничего Шляпе и не отдал. Должников на свете хватает, а мир нуждается в гармонии, справедливости и порядке.
   – Ну, дружочек, они оперение меняют каждый сезон, разве уследишь! Но в Шляпландию я тебя отвезу. Там-то Шляп хватает. Только смотри, как я и говорил, в холмах скоро будет дождь, рыбы во-о-он как низко летают.
   Меняла посмотрел на горизонт и увидел огромных, переливающихся чешуей карпов, которые неторопливо и горделиво проплывали, словно в тине, между зеленоватыми облаками. Блестящие брюшки рыб почти касались домов и верхушек Шляп, стоящих на самых пиках холмов.
   «Рыбы?!» – Меняла не мог поверить своим глазам. Какой поворот событий! Да, удивительной страной должна быть эта Шляпландия. «Наверное, это и есть самый край света, куда впадает Река Жизни. Иначе откуда бы еще взяться рыбам на небе, – осенило его. – Так вот он секрет! Наверняка, и люди здесь живут самые необыкновенные. Вот бы поскорей познакомиться с ними!»
   Капитан словно услышал его мысли и медленно повел корабль на посадку.
   – Я тебя высажу вот здесь. Это Шляпа-кабаре. Здесь всегда полно людей, и они знают многое об этих Летягах. Да и танцы у них каждый вечер чудесные, – цокнул языком Капитан, и его глаза задорно сверкнули. – Тебе понравится. А Мельницу можно будет оставить немного подальше, я знаю одну ровную, никем не занятую полянку. Там мы заночуем, и утром доставлю твой выводок мельников в родные края. Не переживай, слово Капитана! Спасибо тебе за спасение и за компанию, мой внезапный друг!
   – Вам спасибо! – искренне ответил Меняла, ловко спустился по веревочной лестнице и спрыгнул на поля цилиндра.

Счастье

   В поисках входной двери Меняле пришлось обойти цилиндр по кругу. Из недр головного убора раздавались приглушенные звуки бодрого вальса. Вскоре он увидел витражные стеклянные окна, створки которых были гостеприимно распахнуты. Изнутри разливался теплый живой свет. До слуха Менялы доносились смех и звук откупориваемых бутылок. Путешественник почувствовал себя немного неловко ввиду этого праздника жизни, но темень и дождь начали спешно смывать уют с улицы, как и предсказывал Капитан. Поэтому наш герой решительно потянул дверь на себя.
   В помещении пахло фиалками и чем-то неожиданно знакомым, Меняла не сразу и поверил в реальность происходящего. Легким шлейфом по большой зале веяло забродившим яблочным соком. Все еще думая, что ему померещилось, он пошел на аромат. У дальнего окна стоял небольшой барный стол, где шустрая девушка разливала из пузатых кувшинов яблочный сидр, предлагая к нему легкие закуски – имбирные пряники и фиалковые конфеты. «Нюх не обманул меня и в этот раз», – подумал Меняла, ноги сами вели его все ближе.
   Девушка на секунду подняла голову от стола, посмотрела прямо перед собой и встретилась глазами с медленно приближавшимся Менялой. Что-то зазвенело, зашелестело, застучало у него в висках от ее удивленного взгляда. Остолбенев, он поглядел на нее пристальнее. Проследил за легкими колыханиями шелкового платья, заметил непослушные пряди каштановых волос и вдруг почувствовал, что едва не теряет сознание. На вершине этой невероятной, увлекательной композиции – платье, локоны, цветы, сама девушка – красовалась старая потрепанная шляпа. Его шляпа! Да-да, та самая, легко узнаваемая по небольшой декоративной пуговице на ленте. Шляпа, улетевшая более полугода назад с головы Менялы в Реку, исчезнувшая с глаз долой и, казалось, навсегда – до нынешнего момента.
   От такого поворота событий решительность, любопытство и, Бог знает, какие еще эмоции всколыхнулись в герое и буквально вынесли его напрямик через толпу к столу с угощением.
   – Хотите сидра? – подмигнула и улыбнулась, не ведая ни о чем, Хозяйка бара.
   Меняла машинально протянул руку, взял бокал, сделал глоток, продолжая пристально разглядывать головной убор на незнакомке. Сомнений быть не могло: это именно его шляпа. Убедившись в своей правоте, Меняла наконец-то распробовал вкус напитка и чуть не поперхнулся от удивления – сидр тоже был его!
   Меняла по-дурацки улыбался симпатичной буфетчице, но внутри него нарастала паника. Это что за волшебство такое? Его заколдовали? Может быть, он вообще все это выдумал? Ударился головой и продолжает бредить? Почему же все вещи, из-за которых он так или иначе тронулся в путь, собрались здесь, словно специально? Сидр, как Меняла хорошо помнил, он тоже отдал Реке. Пустил по воде, а вовсе не по небу! Да откуда же оно все здесь? Рыбы, что ли, притащили? Но в Реке Жизни и рыб-то не бывало, или, может, он их просто не видел никогда. Было совершенно непонятно, во что верить и верить ли самому себе.
   – Вам не понравилось? – девушка поинтересовалась, расстроенно сморщив носик и разглядывая гостя, лицо которого слегка подергивалось, словно хозяин его не контролировал. – Это очень вкусный сидр, лучший в мире!
   – Нет-нет, он не плох. А кто его производит? – стараясь держать себя в руках и говорить ровным голосом, спросил Меняла, которому явно польстила столь высокая оценка его продукта, да еще и от такой особы.
   – Ох, я, право, и не знаю. Это все небо, оно нам иногда посылает такие удивительные подарки! Обычно с дождем. Вот и вы тоже наверняка пришли с дождем, – добавила она, посмотрев нежно и чуть иронично на неказистый вид промокшего Менялы. Затем смутилась, покраснев от нечаянно вырвавшегося комплимента в адрес необычного гостя, и опустила глаза.
   – М-мм, – словно подтверждая ее правоту, пробормотал Меняла. Он почувствовал себя вконец неловко, запутался, засмущался, поэтому перевел взгляд за спину девушки – в окно, на пейзаж за ним. На улице угасал вечер, переходя в теплую летнюю ночь.
   – Как же красиво! – прошептал путешественник. Это замечание очень точно передавало его состояние. Касалось ли оно девушки, чей тонкий профиль отражался в оконном стекле, пока она угощала других посетителей, или уходящего солнца.
   О чем еще рассказывал этот последний луч, светивший в окно? Петер уже даже не пытался разобраться. На секунду он почувствовал себя, как дома, и так ясно представил то же солнце, заходящее за Реку и купающееся в ее серебряной струе около Волшебного Леса. Он посмотрел на поблескивающих вдалеке небесных карпов, напоминающих своей текучей стаей водную гладь. Он увидел зеленые облака, будто сложенные из тины и камышей заводи, что рядом с его пляжем, и вдруг понял, что вот она – Река. Она и сейчас у него перед глазами. Повсюду, куда хватает взгляда, и всегда была с ним, независимо от того, идет ли дождь, как сейчас, или хорошая погода. Река обрамляет своими плавными потоками весь мир, который неторопливо плывет в ней, словно сама Жизнь, как любящая мать, обнимающая свое дитя. Меняла осознал, что ему больше не нужно искать ее исток и устье. Самое ценное кроется где-то посередине, в удивительных моментах путешествия от начала к финалу: в дороге, в глазах нового друга, в совпадении желаний, в перемене курса корабля, в случайных находках. За время пути от Волшебного Леса до Шляпладии Петер прошел и узнал больше, чем за всю предыдущую жизнь, и теперь сомнений в своих выводах у него не оставалось. Вот это место, этот горизонт, эта страна между небом и землей, эти чудесные совпадения – все именно так, как и должно быть.
   И это начало новой истории…

   Рецепты сидра

   Сидр Реальный
   1. Собрать большое количество яблок.
   2. Собранные яблоки протрите сухой тряпкой (не мыть!) и положите их на 2–3 дня в теплое помещение. На поверхности плодов живут дикие дрожжи, которые нужны для брожения, поэтому яблоки мыть нельзя.
   3. Удалите листья и хвостики. Затем яблоки вместе с кожурой и косточками измельчите до получения однородного пюре.
   4. Емкость для брожения промойте горячей водой и насухо вытрите. Заполните ее перемолотыми яблоками на 2/3 объема. Например, если используются трехлитровые банки, то в каждую банку можно положить до 2,5 кг яблочного пюре. Свободное место нужно для пены – углекислого газа.
   5. На каждый килограмм яблок добавьте 120–150 граммов сахара, затем хорошо перемешайте.
   6. Горлышко емкости завяжите марлей и на 3–4 дня поставьте в темное теплое место. Содержимое банок следует каждый день перемешивать, сбивая плотный верхний слой. К следующему этапу переходят, когда появляется характерный запах брожения, пена и шипение.
   7. Из перебродившей яблочной массы отожмите сок, который потом перелейте в чистую сухую емкость. Далее на банку (бочку) установите водяной затвор.
   8. Домашний яблочный сидр должен бродить в темном месте при температуре 18–27° C 40–65 дней. За это время на дне появится осадок, гидрозатвор не будет пускать пузыри (перчатка опадет) и напиток заметно посветлеет.
   9. Пришло время фильтрации. Проще всего слить жидкость с осадка через трубочку, а потом пропустить через четыре слоя марли.
   10. Отфильтрованный напиток разлейте в бутылки и плотно закройте пробками. Домашний сидр можно хранить и в банках, закатанных крышками.
   11. В течение трех месяцев сидр должен дозревать в прохладном помещении (8—12° C).
   12. Ваш сидр готов!

   Сидр Чудесный
   Самый первый рецепт сидра уходит своими корнями в далекий первый десяток веков. Подобно чуду, как солнце среди грозового и дождливого неба, явился этот рецепт. Вы его запишите, запомните и, если будете точно следовать инструкции, чудо произойдет.
   Первым делом найдите гору яблок. Не нашли? Можно и дерево потрясти. Но будьте бдительны в процессе, чтобы шишку на лоб не приземлить.
   Затем плюхнитесь с разбега на эту гору со всем своим задором и катайтесь, валяйтесь, пляшите, что угодно делайте, только со всей радостью и счастьем!
   А дальше тихонечко уходите – уступите место чуду. Здесь начинается таинственный и волшебный процесс, поскольку сидру, как и герою нашей сказки, для достижения истины нужно хорошенько побродить…
   Мечтайте, размышляйте, погрузитесь в дрему, в конце концов скоротайте зиму, только не ведите дней счет.
   Просто поверьте: одним прекрасным солнечным утром лучший сидр на свете будет готов!

Река Жизни Сказки Валерия Багаева Людмила Серая Мария Богданова Анастасия Борщевская