Текст книги "Доля ангелов"

Глава 9
Тайный зверь

Этот незримый для публики зверь

Первым мои перекусит колени.

Н. Гумилев

В город я вернулся ближе к вечеру. Проулок перегородил автомобиль, как две капли воды похожий на колымагу Барри. Хлопнула дверь, из подъезда стремительной походкой вышел Барри. Несколько отметин зеленкой на его бронзовом черепе все еще напоминали о нашей предыдущей встрече.

– Привет, дед Мазай! – окликнул я «спасателя».

Он нервно заозирался, и увидев меня, проворно шмыгнул в машину, нажал на газ и рванул с места. Вцепившись в «рога» «Кочевника», я выжал сцепление и выкрутил до упора ручку газа, твердо намереваясь разобраться с потертым «лисом Чингисхана» раз и навсегда. Уже стемнело, и за городом на полупустой трассе я несколько раз почти догонял его, но мощности были не равны. Барри резко прибавив скорость, оторвался от погони и почти скрылся из виду. «Кочевник» хрипел, выжимая последние силы. В этот вечер удача отвернулась от Барри. На въезде в Солнечногорск Рыжий Лис попал в капкан дорожной инспекции. Я подъехал, когда милиция уже облепила его джип. Лейтенант значительно осматривал водительские документы, двое автоматчиков держали «автомобильного хама» под прицелами, четвертый патрульный скучал в заведенной машине. Коротко посовещавшись по рации, милиционеры решили провести шмон с пристрастием, освещенный кодексом правил вождения и указами по усилению мер борьбы с терроризмом, благо лицо задержанного давало повод.

Притормозив у обочины, я демонстративно начал протирать номера своего Росинанта, прислушиваясь к треску милицейского «матюгальника»:

– Паспорт на гражданина Пакистана Барри Аль-Сурни... Похоже, есть вопросы... Посмотрите, что там на него в базе данных, а мы поищем оружие, ну там, наркотики... Что-то больно, блин, нервничает... Да... Паспорт ложняк... Уже в Крыму засветился?

Ну что ж, если Барри тот самый пакистанец, что навещал дом Тайбеле, то я готов доверить государственной Фемиде тяжкий меч возмездия.

Распахнув дверь своей квартиры, я замер на пороге. В квартире было зловеще тихо.

На полу лежал перегрызенный напополам «львиный хлеб». Лисицы Чингисхана, и вправду, очень оперативны, сказывается тысячелетняя выучка. Отто Юльевич несомненно поделился с Анелей сомнениями насчет моей личности. Пробив «церковную фамилию» по базе данных, франсигары узнали мой домашний адрес и пришли пожелать «доброй ночи».

– Флинт, Флинтушка, гулять!!! – позвал я, опасаясь худшего, но Флинт, как ни в чем ни бывало, потягиваясь слез с дивана.

Я решил не искушать судьбу, наскоро собрал багаж, состоящий из кошелька, паспорта и воспоминаний. Собаку я усадил в рюкзак и приторочил к багажнику. Уже среди ночи я вырулил на загородное шоссе и взял курс на Тихую Пристань в загородный особняк Маркела. Я должен был дочитать рукопись, хотя бы ввиду готовящегося покушения на мою персону. Так кто-то из греческих философов за два часа до казни пытался научиться играть на кифаре, максимально используя время земной жизни, чтобы не считать ее потерянной. Наскоро прибравшись в бедламе, все еще царившем в Тихой Пристани, я выбрал для отдыха верхний мезонин с камином и приступил к чтению воспоминаний, как всегда делал на сон грядущий.

* * *

«...После исчезновения Анастасии, плакаты с ее портретом в один день смыли с афишных тумб, ее имя старались не упоминать в цирковых сплетнях. Я медленно сходил с ума. Я искал помощи у Юшкиного отца, я сочинял письма Сталину и забывал отправить их. За несколько дней я превратился в слабоумного. Я бродил по Москве, пугая прохожих, и вежливые милиционеры, доставляли меня в цирк, как бывшую знаменитость.

Ударили заморозки. Не чувствуя укусов мороза сквозь летний полотняный пиджак, я брел по набережной. Из дверей закусочной шел пар, и я шагнул в это банное тепло, повинуясь не совсем угасшему инстинкту. В пивной «На набережной» всегда было людно и накурено и все еще держалась атмосфера трактира, старого русского «кружала», с его влажным, кислым запахом, перезвоном кружек и обитателями, похожими на призраки глубин.

Я сел в углу, уронив голову на руки, и почти сразу заснул. Теперь я спал только в случайных местах, там, где ничто не напоминало мне о цирке и Анастасии.

Теплая ладонь легла мне на шею, помедлила, сползла на плечо. Я поднял глаза. Из тумана выступили вздернутые треугольные брови клоуна Цезаря Лукича. «Коверный» с собачьей грустью смотрел мне в глаза:

– Ну, будет, будет отчаиваться. Я знаю, как помочь тебе...

Я очнулся, вгляделся в расплывающееся пятно его лица.

– Есть люди... Они весьма значительные персоны. Они давно наблюдают за тобой. Они могли бы тебе помочь.

– Кто они?

– Для тебя нет никакой разницы. Доверься мне, ведь у тебя нет другого пути.

Про Цезаря в цирке болтали всякое. Говорили, что свой лагерный срок он мотал за некие «наклонности», которые не одобрял Вождь народов. Ребенком я обожал Цезаря, но насупленный Вольф сейчас же уводил меня за руку, если заставал в каморке клоуна.

Встреча с «особыми людьми» была назначена на следующий день у дверей ресторана «Арагви».

Высокий, неброско одетый человек шагнул мне навстречу. Светлые глаза, над румяными губами золотилась щеточка усов. Белый шарф на шее заколот изящной серебряной заколкой с рубиновым камнем. Он был похож на лощеного немецкого дипломата. Приподняв шляпу, он представился мне, как Роберт Андреевич Густин с ударением на последнем слоге.

Швейцар, охранявший вращающиеся двери из хрустального стекла, поклонился нам. Столик, сервированный на троих, ожидал гостей, но после двухнедельного голода я не мог есть.

– Прошу вас, Оскар, ешьте, не стесняйтесь. Я угощаю: «Красивые люди ни за что не платят»!

Из ресторанной дымки возникла женщина в алом шелковом платье с губами, как маковые лепестки.

– Познакомься, Оскар. Это самая красивая женщина Красной Москвы, России и всей Поднебесной. Ее зовут Цветок Цветов.

– Роза, – женщина томно улыбнулась и погладила меня по волосам. – Я не отдам его тебе, Густин. Это яблочко раздора будет принадлежать мне, – пропела она, играя прищуренными золотистыми глазами.

– Он сам решит, с кем ему быть, – показал белые зубы Густин. – Даже самую красивую женщину портит самонадеянность. И кто сказал, что эти коротконогие вертлявые существа с узкими плечами и парой бурдюков под ключицами красивы?

– Замолчи, развратник. Предлагаю дуэль. Оскар, не слушайте его!

– Напротив, мой друг, слушайте только меня, меня одного!

Заиграли вальс. Хмельной полковник с целым иконостасом медалей пригласил танцевать Цветок Цветов. Облегченно вздохнув, Густин заговорил:

– Я знаю о вашем горе от близких друзей и всеми силами желал бы помочь вам. Но дело, которое я хочу вам предложить, достаточно серьезно и требует риска. Для начала я должен убедиться в вас.

Он порывисто пожал мою ладонь.

– Есть круг людей, которые высоко ценят ваши способности как иллюзиониста и даже ясновидца... В одном посольстве были бы рады увидеть бывшего «Мальчика-Книгу». Они тронуты вашим горем и готовы разыграть любую рискованную партию, чтобы помочь вам.

Я с надеждой поднял на него глаза.

– От вас потребуются совсем немного, сущие пустяки. К примеру, прогноз относительно некоторых событий и дат, некоторые мелкие поручения, а взамен вам помогут увидеться с Анастасией. Ведь именно ее судьба вас волнует в данную минуту. Видите, я тоже немного ясновидец. Но сейчас вам необходимо поесть, вам понадобятся силы, много сил! – он шутливо пощупал мой бицепс сквозь пиджак. – Пожалуй, не стоит начинать с бифштекса с кровью, попробуйте вот этот сыр и салат.

– Кто вы?

– Маленький кружок любителей философии «Стелла Марис», иначе «Морская звезда». У этого дивного создания пять лучей и одно сердце.

– Зачем я нужен вам?

– Не стану скрывать, мы нуждаемся в ваших способностях не меньше, чем вы в нашей дружбе, – промурлыкал Густин.

На сцене запела белокурая певица. Цветок Цветов вернулась за столик и теперь задумчиво слушала песню, подперев щеку рукой в алой атласной перчатке. Губы ее по-детски приоткрылись, и я забылся, глядя на нее.

– Прекратите ваши штучки-дрючки, вы мешаете мальчику сосредоточиться, – проворчал Густин.

– Но я больше не выступаю с иллюзионом и угадыванием, – торопливо объяснял я. – Может оказаться, что мой дар утрачен. Я не могу пересчитать даже пальцы на собственной руке...

– Неужели? До войны вы демонстрировали феноменальные способности, они не могли исчезнуть просто так. Не тревожьтесь, Оскар, я помогу вам вернуть ваши силы и даже приумножить их, – не выпуская моей ладони, он со значением пожал ее.

Цветок Цветов накинула на плечи роскошную беличью шубку. У дверей ресторана ее поджидал автомобиль с шофером.

– Завтра я заеду за вами и представлю вас собранию доверенных людей. Никто, абсолютно никто, не должен знать о нашем разговоре, – прощаясь прошептал Густин.

Густин подъехал за мной ближе к полуночи. Промозглую тьму подсвечивали яркие фары дипломатического «бьюика». После войны в Москве было мало легковых машин, в основном трофейные и «американки». Мы подъехали к особняку на Моховой.

– Ох уж эта мне московская слякоть и вечное московское подполье, – ворковал Густни. – Нас ждет сытный ужин, пламя камина и сияние женских глаз. Этот старинный дом, почти дворец, принадлежит посольству, поэтому наши собрания проходят в полной безопасности.

– Добро пожаловать в мирок, набитый странными людишками: женщинами с блуждающими глазами, безумцами и извращенцами, поэтами и просто гениями.

Густин посторонился, пропуская меня вперед в освещенный зал. Зал был полон. На диванах и кушетках сидели и полулежали гости. На низких столиках перед ними стояло вино и вазы с фруктами. Высокий сухощавый мужчина читал что-то вроде лекции. Невзирая на жар камина, он был одет в длинное зеленое пальто. Широко расставленные выпуклые, как у богомола, глаза остановились на мне.

– Это Рыбак из Чефалу, – представил лектора Густин. – Не удивляйтесь странному прозвищу. Он – столь редкий в этой стране иностранец. Послушайте, это очень важно!

– О мистической сущности большевизма пентаграмма говорит больше, чем все исторические материалы съездов, – говорил Рыбак. – Звезда из пяти лучей, иначе пентакль Соломона – есть символ абсолютной магии. Перевернутая звезда названа «звездой Люцифера». Кстати, некоторое время она использовалась в эмблемах НКВД.

«Красная звезда» в астрономии зовется – Бета Персея. Арабы называют ее Рас Алголл. О, это страшное имя. Оно переводится, как Голова Ведьмы. Это лик Медузы Горгоны на щите Персея. Женщины, рожденные под светом Бета Персея, Неистовой Звезды, становятся ведьмами. Революция явилась дьяволицей, одетой в пурпур. Это гневное божество почитается в тибетской религии Черный Бон как воплощение мирового хаоса и мести. Индийцы зовут эту женскую ипостась Кали. Красная дьяволица сродни Беззаконной Блуднице из Откровения Иоанна, что любодействует с царями земными. Алая звезда – ее знак и печать, след священной доктрины, о которой большинство большевиков, простите за тавтологию, просто не имеет понятия.

Крепко удерживая меня за локоть, Густин представлял гостей:

– Агния Львовна. Председатель секции «Крылатый Эрос».

Ростом Агния Львовна была не больше десятилетней девочки. Огненно-рыжие волосы походили на клоунский парик, бледное лицо подрагивало болезненно и нервно.

– Какой красивый мальчик, где ты нашел его, Роберто? – она покрутила пуговицу на моем пиджаке. – Он мне нужен, приведи его ко мне.

– Новенький? – смуглый темноволосый парень, похожий на красивого индуса или перса, насмешливо разглядывал меня. – Тебе-то зачем этот сумасшедший дом на свободе?

– Сумасшедший дом?

– Ну да, конечно. Мы здесь все не в своем уме – и ты, и я. Иначе как бы мы здесь оказались? Пойдем, я познакомлю тебя с этим зоосадом, – позвал он. – Большинство наших считают себя людьми особого замеса, посвященными, но по повадкам ничем не отличаются от обитателей больницы доктора Кащенко. Этот добрый доктор с одинаковым усердием пользует и сумасшедших, и гениев.

– Кир, отпусти Оскара, нам нужно поговорить.

Густин предложил мне сесть на диван в кабинете, отделенном от залы пыльной портьерой:

– Не стану скрывать, ибо сам ценю откровенность – вас ожидает что-то вроде экзамена. Мы должны убедиться в вас. От того, как вы выполните ваше первое поручение, будет зависеть судьба вашей невесты.

Я сделал нетерпеливый жест.

– Не надо горячиться. Будьте внимательны! Завтра утром за вами подъедут люди в штатском. Около полудня вы окажетесь в некоей тщательно охраняемой комнате. Это будет столовая. Кстати, вы там были совсем недавно. Вы вложите этот предмет в выемку под крышкой стола, слева, где стоит высокий стул с плетеной спинкой. После вы сделаете все, о чем вас попросят. Если же вас схватят с этим предметом, не пытайтесь выкупить себе жизнь. Надеюсь, не слишком вас испугал?

Я завернул «устройство» похожее на кусок мыла в платок и спрятал в нагрудный карман:

– Как я попаду в это помещение?

– Это не должно вас беспокоить. За эту часть операции отвечаю я, – успокоил меня Густин.

Глава 10
Ходок из Китежа

Гималаи видели ламу

С овсяным русским лицом.

Н. Клюев

В ту ночь выпал ранний снег, высокий и пышный. Я еще не знал, чем мне грозит этот каприз погоды. В половине одиннадцатого утра меня вызвали в дирекцию цирка. Я положил перстень во внутренний карман пиджака и поспешил в кабинет Шуляты. Там уже сидели два офицера МГБ.

Директор цирка предупредительно покинул помещение. Шулята тоже исчез.

– Прошу следовать за мной.

Должно быть, каждый житель Советской России тех лет уже когда-то слышал эти слова или проигрывал их внутри себя в своем личном театре. Я лихорадочно прощупал мысли офицеров, но они были непроницаемы для меня. Я был уверен, что причиной их появления оказался мой разговор с Густиным. Дешевая провокация!

Но я ошибся. Наш путь лежал на окраину Москвы, в Кунцево. Мне было поручено заложить взрывное устройство на даче Сталина.

Заметенная снегом дача казалась покинутой, но дорожки были аккуратно расчищены. У крыльца тревожно совещались охранники. Генерала Власика, начальника сталинской охраны уже не было при исполнении. Он был снят совсем недавно, и мой вызов на дачу Сталина был несомненным продолжением этой интриги.

Генерал Хрусталев, нынешний начальник сталинской охраны, объяснил, что пропал любимый радиоприемник «хозяина» и если через несколько часов вещь не будет найдена, вся охрана и обслуживающий персонал дачи будут вызваны к Берии.

По обрывкам мыслей перепуганных служащих я понял, что приемник украден специально. На такую провокацию был способен только один человек – нынешний министр МГБ. В отсутствие «хозяина» он повадился рыскать по апартаментам якобы для проверки бдительности охраны, вторым номером его шутки был звонок по кремлевской вертушке. Обычно он сообщал, что под розовым диваном, на котором частенько отдыхал Сталин, заложена бомба.

Внутри дачи было тихо и чисто, как в пустом приемном покое: высокие окна, длинный стол с четырнадцатью стульями, накрытыми белыми чехлами. Я объяснил охранникам, что должен побыть один. Убедившись, что моя просьба выполнена, я достал взрывчатку и с минуту глядел на свои трясущиеся руки, потом опустил в карман нелепый предмет и почти сразу забыл о нем. Я не мог причинить Ему зла. Сталин был недосягаем для меня, я был околдован им еще в детстве, ведь перед ним робел сам Вольф Кинг.

Сосредоточившись на поиске, я представил себе пропавшую игрушку вождя. Как шаман я вызвал ее душу, ощупал внутренним зрением и вскоре «нашел». Я увидел приемник зарытым в сугроб у корней неприметной березы. Он выглядел несколько иначе, чем я его себе представлял, но где находится эта злосчастная береза, я не знал. Тогда я «попросил» одного из охранников стать моим индуктором. Я прибегал к этому приему в исключительных случаях.

Я погрузил его в легкий транс, сохраняющий двигательную активность, объяснил, где и что надо искать. Люди в охране Верховного были тщательно отобраны на психическую устойчивость, но страх и сильное волнение сделали охранника послушным. Он уверенно отправился в глубину парка и привел меня к высокой березе. У ее корней, в сугробе был найден пропавший приемник.

Меня с почетом доставили домой. Едва машина с сопровождением скрылась в подворотне, я зашел в дощатый нужник во дворе и выбросил в зияющий окуляр нелепый предмет, похожий на брусок мыла в неопрятной обертке.

Едва переступив порог квартиры, я был сбит с ног, скручен и с зажатым ртом выведен через черный ход. В то время пыточный полигон был перенесен с Лубянки в Гнездниковский переулок. В камере, куда меня втолкнул конвоир, ожидали разбирательства двое узников. Рядом со мной оказался древний старичок, по виду – бывший духовный. На верхних нарах устроился молодой уголовник.

– Всяк человек – свет! – кивнул мне старик. – Садись сердешный. Здесь хоть сидеть дозволяется. Я много тюрем прошел: в иных, глаз не смыкая, до утра стоял, в иных по пояс в мерзлой воде до утра, а все жив.

– А куда ты шел, сосуд немощный, пока тебя ГПУ не сцапало? – с верхних нар выглянул жиган, должно быть, продолжая разговор, прерванный моим появлением.

– В Солнцево селенье...

– Это где ж такое? Я сибирскую магистраль вдоль и поперек исколесил, такой станции нет.

– Эка хватил, на поезде? Туда сынок, пешком идтить надо. От Соловков, от северных вавилонов течет на восток тропа жемчужная, заповедная в дальнюю страну Индийскую. Стоят там храмы тысячестолпные, райским виноградьем увитые. Держат ту тропу особые люди. Семь застав у них на пути от Соловков до Солнцева Селенья. Уральские горы надо переходить у Печь-горы, там отыскать Ардын-пещеру, а дальше в стране Лебедии взойти на Белую гору, дабы обозреть дальнейший путь до гор Зималаев. Озеро там есть самоцветное. Живет на том озере, гнезда вьет Птица-лебедь. Взмахнет птица крылом жемчужным, росой осыплет, а человек, у которого сердце-озеро, почует сладкую тягу в страну незнаемую, заповедную. На ясной зорьке в том озере град виден, яко с небес отражен. Светлым Китежем прозывается.

– Врать ты горазд, дедушка, – ковыряя пальцем в зубах заметил жиган. – Был бы Китеж, я б туда убег...

– Никому туда путь не заказан, ибо Китеж – есть русская сердечная тайна, но лишь тот откроет Китеж, кто уже пребывает в нем. Когда первое царство кровавое пало, а новое еще не воздвиглось, ждали – всплывет Китеж, царство Правды Божьей. А уж после пошли казни да поругания. Восстал брат на брата. Смута ликом своим звериным оборотилась. И с тех бед ушла Истинная Русь на дно. От поругания сохранила себя на дне Светлояр-Озера до будущих веков.

Ну что ж, гонения нам принимать не впервой, а русский самородный дух из винтовки не застрелишь. Случай был в нашем северном краю: запретила новая власть молебствие. Тогда крещеные всем миром в церковь вошли да двери накрепко затворили. Разбили вороги двери, ворвались в храм. Видят – пусто. Только и слышно, как в стенах, в самом белом камене «Славься!» поют. Стрелять стали, потом взорвали стены; а камни все одно – поют. В пыль истолкли, а все голоса слышны. Пытали меня в остроге: «Где твой Китеж?» Здесь он, рядом, в камене несекомом, колоколами звонит, во всяком русском сердце ждет часа пробуждения...

Щелкнул замок на кованой двери, жигана увели на допрос.

Старичок поднял с пола камеры камешек, вывалившийся из стены, помял в смуглых ладонях, завернул в тряпочку и сунул за пазуху.

– На, поешь маленько, крепче будешь, – сказал он, протягивая мне теплый хлеб, завернутый в льняную ряднину. Я готов поклясться, что он достал его из-за пазухи, куда только что положил камень.

– «И камни станут хлебами», учил Свете Тихий, когда делил себя между учениками на двенадцать солнечных месяцев от Воскресения до убывания... Приидите и ядите.

Я ел хлеб, словно только что вынутый из русской печи. Съев все до крошки, я достал из потайного кармана пиджака перстень и на ладони протянул старику:

– Отец, я знаю, меня расстреляют, а ты обязательно дойдешь до Солнцева Селенья. Отнеси туда этот перстень.

Старичок взял перстень в правую руку и, разглядывая его, задумчиво сказал:

– Нет, сынок, ты долгую жизнь проживешь, и темница тебя недолго удержит. Верь и будешь жив. Придет время, когда заставы падут, вот тогда и надобно будет колечко это в Солнцево Селенье доставить.

Старик вернул мне перстень. Загремели засовы.

– Тайбеле, на выход! – прокричал конвоир.

– Прощай отец, – успел шепнуть я старику.

– И ты, Белый Голубь, прощай...

По странной случайности меня так и не обыскали.

Переступив порог кабинета, я был ошеломлен. В допросной звучала музыка. Она лилась из маленького динамика. Я узнал «Волшебную флейту» Моцарта. На мои глаза навернулись внезапные слезы, мне мучительно захотелось жить и испытать все, о чем пела музыка. Эта жажда лишила меня воли, следом пришел испуг, словно я попал в руки черному магу, знающему все мои тайны. Впервые сеансы внушения под музыку начал проводить Месмер, друг Моцарта. Музыка подбирала ключи к тайнам сознания и легко отмыкала их. Я не мог сосредоточиться и стал послушен, как тряпичная кукла. Подручные следователя стянули мои локти за спинкой стула, в лицо направили жаркий слепящий луч. Это был императивный ошеломляющий прием для привлечения внимания жертвы и ломки ее воли. Зятем Абакумова, нынешнего начальника пыточной, был тот самый гипнотизер Орнальдо, чья слава гремела перед войной. Он сразу перестал выступать и, видимо, получил высокое воинское звание за то, что поделился с тестем секретами своего ремесла.

– Не спать! Открой глаза!

Глазные яблоки пересохли от жара, я ослеп и видел только два черных пульсирующих солнца, парящих в пустоте. В ушах гремел безжалостный Моцарт. Боль заставила меня на секунду прикрыть глаза. В соответствии с буквой закона, меня могли ударить только за сопротивление приказам.

– Не спать!!! – от резкого удара по затылку в ушах раздался сухой треск, словно в черепе рассыпался мешок гороха. Я с трудом разлепил вспухшие веки.

Сквозь свет я не видел лица следователя.

– Говорят, ты можешь внушать мысли. Сделай так, чтобы я отпустил тебя. Внушай, сука!

– «...Сделай так, чтобы камни стали хлебами...» – всплыло в памяти.

– Отставить! Развяжите его и оставьте нас одних.

Стихла «Волшебная флейта». Истязавший свет погас. Из мерцающих пульсирующих пятен проступило бледное узкое лицо, и я узнал этот волевой росчерк бровей, похожий на крылья летящей птицы, и светлый, недвижный взгляд. Этот человек вчера играл в карты в гостиной Агнии Львовны.

– Майор Лебедев, – представился он. – Вы знакомы с древними священными текстами? Кто бы мог подумать, – он пододвинул ко мне лист и перо.

– Не только с древними.

– Вот как? Поясните, пожалуйста.

– Будущее – это тоже текст, точнее книга без автора и чтеца.

– Наш автор и чтец – товарищ Сталин, поэтому будущее нашей страны видится победоносным и ясным! – поправил меня Лебедев и усмехнулся одними глазами. – Надеюсь, вы узнали меня. Сегодня вы не сделали рискованного шага, к которому вас усиленно толкали.

– Откуда вы знаете?

– Не стану утверждать, что мы ясновидцы, но некоторые фокусы с оптикой и акустикой доступны и нам. В этом мы намного опережаем даже наших бывших союзников, американцев. Вы отчитаетесь перед Густиным, что задание выполнено. Наша служба сымитирует обнаружение взрывчатки, и вы останетесь вне подозрений. Поверьте, я могу сделать для вас гораздо больше, чем Роберт Андреевич. И вы в этом уже убедились.

Я поднял на него глаза. Глядя в мои зрачки немигающим взглядом, он пообещал:

– Я помогу тебе спасти ее... Сейчас ты подпишешь договор о добровольном сотрудничестве. Это и будет первый шаг к ее спасению.