Текст книги "Живая бутоньерка"

Ода маме

Сейчас я живу в другой стране, на другом континенте. Расстояние бодрит, ты начинаешь понимать, что то, что всегда было рядом, в один момент может стать очень далеким. Очень скучаю по своим родителям, по папе, которого люблю поругать за то, что не принимает назначенные кардиологом лекарства, и втихаря покупает в дачном магазинчике чекушку. По маме и по чаю, который мы пьем по ночам, и придумываем, что будем шить из только что купленной ткани. Теперь я стараюсь использовать каждый момент, чтобы провести с ними время, качественное время, как это делали они, когда я была маленькой разбойницей.

Два билета на самолет, полтора часа лёту – и они в соседнем государстве, в самом большом городе в Центральной Азии. У меня случилась командировка, и я решила, что пришло время им прогуляться. Что я попросила маму привезти с собой, кроме наших вкусных конфет? Мой фотоальбом. У меня были большие планы: посидеть с ними, полистать, повспоминать. В итоге в последнее утро перед отлетом я открыла альбом и окунулась в воспоминания. Я нащёлкала на свой телефон, наверное, все фотографии. Там, где я в красной пончо с белыми кисточками (это мама сказала, что она красная, фотография была черно-белая) я похожа на обезьянку Читу. Там мне года четыре от силы. Короткие редкие волосы, торчащие к низу в разные стороны, глаза-пуговки и хитрющая полуоткрытая улыбка. Переворачиваю страницу, три фотографии, на которых я с братом, а снизу подписано: «Мы всюду вместе». Так тогда и было. На одной мне около года, я в ползунках и чепчике, а он сидит, прислонившись к ковру на стене, и прижимает меня к себе. На той, что справа, мы сидим, прижавшись друг к другу, а за спинами тот же шерстяной ковер с бордовыми, кремовыми и зелеными узорами, только ему уже лет десять, а мне около пяти. На фотографии снизу мы идем по дорожке, скорее всего, какого-то парка. На мне стеганая курточка со светлыми широкими манжетами и воротничком, и штаны с мелкими яркими модными ромбовидными узорами. На лице наисчастливейшая улыбка, мне кажется, моим губам не хватило разбега, и продолжение улыбки я вижу в пальчиках моих рук, которые растопырены в разные стороны от умиления. Помню, папа рассказывал, когда мы гуляли по парку, чтобы процесс шел веселее и быстрее, он кидал вперед нас желуди, а мы бежали наперегонки и собирали их в сшитую мамой сумку. Как раз на этой фотографии у брата была та самая сумка в руках. А на его лице ухмылка, кажется, он догадывался, в чем фокус.

Вспомнилась одна забавная история. Думаю, мне тогда было года четыре. Вечером мы вернулись с прогулки домой, родители уже пришли с работы. Открыв дверь, мама, застыв от увиденного, спросила, откуда у меня на волосах белая краска. Без мыслей чего-то скрывать ангелочек с белым ореолом на голове ответил, что там на «апулямойке» большая собака, она лает. Как удалось расшифровать этот замысловатый шифр, я и мой брат были на помойке (рассказчики умолчали, что же они там делали). Видимо, в самый для них интересный момент, появилась собака Баскервилей, от которой они несутся на всех парусах, вдоль мусорных баков, далее вдоль домов. А краска, которой пометили мою голову, была со свежеокрашенного подоконника одного из окон первого этажа. Шевелюра четырехгодовалой девочки как раз достает до подоконника первого этажа многоэтажки.

Брат старше меня на 5 лет, и, как это было заведено, старшие присматривали за младшими. Я росла пацанкой, потому что всё время была с ним в компании мальчишек. Когда я была совсем маленькой, я даже говорила «я пришел, я пошел» в мужском роде. Возможно, этот детский опыт среди пацанов наделил меня природной способностью легко ладить с мужчинами на протяжении всей моей жизни, я для них «свой пацан». Брат выиграет мешок асыков или плиток вечером, а я пойду и проиграю все следующим утром. В детстве я чувствовала его опеку и знала, что он рядом, а значит, всё хорошо.

Перелистываю дальше, и застываю. Мама. Перед глазами миллион бегущих обрывистых черно-белых кадров из моей жизни. Мои дни рождения, где я уже постарше, вечеринки, там все улыбаются, а в этих улыбках беззаботность. А вот и первый парень, потом муж, второй, рождение детей. Путешествия, новые лица и горизонты. Коллеги – как же их было много. Мужчины – их тоже было много. Стоп. Перед глазами уже не картинки, это воспоминания, цветные. Моя мамочка. Становясь родителями, мы всё реже называем так своих мам. Нам кажется, что всё, наше детство закончилось, и с ним ушли в прошлое и мамина нежность, и папина любовь. Но это единственное, что вечно. На этих фотографиях она такая молодая, и счастливая. Широко открытые глаза, с надеждой в лучшее будущее для нас. А вот эта фотография перевернула во мне всё.

Теперь картинка сложилась: у ковра не хватало главного человека в моей жизни – мамы. Если бы не она, не получилось бы из меня настоящей хозяйки дома и своей жизни, в которой порядок, уют и доброта. Не стала бы я хорошей мамой. Такой навык не передается с молоком или кровью, ему учишься, берешь с кого-то пример. И этим примером в моем жизни была мама. Если бы не она, не получили бы мои сыновья столько нежности, заботы и любви. А если сказать прямо, то я вообще не знаю, что было со мной и моими детьми. Папа говорил, что я его талисман, а мне кажется, у меня он тоже есть, и не один. На фотографии она такая же худенькая, как и сейчас. В легком светлом платье в стиле милитари на пуговицах, с рукавами в три четверти и с подвернутыми широкими манжетами.

Мы сидим на тахте, у того самого ковра, который прошел с нами сквозь бури, дождь и грозы, взяв только сны и грёзы и детскую мечту. Этот ковер сейчас лежит на полу в доме у моего папы. Дом, который ему подарил его внук, мой старший сын. Вигвам, в нашем случае жилище нашего деда, уютный, деревянный внутри, со спальней на втором этаже. Из окна видно озеро, на котором мои сыновья рыбачили всё детство. Теперь это владения моего отца. У нас даже есть шутка про подаренный вигвам. Когда в гости приезжают друзья и знакомые, конечно же, посещают одну из главных достопримечательностей – вигвам деда. Разглядывая, с восторгом говорят, как всё здорово, и автоматом спрашивают у сына: «Тебе нравится?». А он, улыбаясь отвечает: «Ну да, как для себя строил». Несколько лет назад, после своего совершеннолетия сын решил дать вигваму вторую жизнь и реконструировал его. Теперь это полноценное уютное гнёздышко, попадая в которое, не хочется уходить. По вечерам, как только солнце собирается скрыться за горизонт, начинают свою болтовню лягушки. Это место – рай для орнитологов – птицы найдутся на любой вкус. Часто над головами кружат степные орлы, и когда их несколько стай, зрелище стоит того, чтобы остановиться и понаблюдать. Они селятся на открытых сухих не распаханных участках степи, так что наш уголок, то что надо. Я люблю наблюдать утро и вечер, зиму и осень из большого витража общей комнаты – так её называет мой младший сын. Через стекло смотреть, как льёт проливной дождь, или сидеть на деревянной террасе в моем любимом кресле-качалке. В последнее время сын часто вспоминает историю о том, как папа называл меня своим талисманом, когда брал с собой доставлять людей по нужным адресам. И как-то перед сном, когда он снова начинает болтать, у него к вечеру открывается второе дыхание, в то время, когда мое становится еле слышным. Я ему довольно доходчиво ответила, что устала, и нет сил даже разговаривать. Он мне и говорит: «По факту мы все у тебя на шее, а значит все мы твои талисманы». Да, мои талисманы всегда рядом со мной, у самого сердца.

Живая бутоньерка

Всю мою жизнь я плыву, лечу, иду в поисках гармонии. Как девочка на шаре, стараюсь, плохо или хорошо, держаться стойко. Реализовывать все сферы жизни колеса баланса не так легко, но без этого жизнь теряет свою многогранность и становится для меня безликой. День без семьи равен подводному погружению в большой барьерный риф без кислородного баллона. А с тех пор, как в мою жизнь вошли хобби, берущие начало с холстов и красок. И плавно перешедшие в бальные танцы, с просто очаровательными платьями и занятия по вокалу, слово «невозможно» перестало существовать. Надо просто очень захотеть, поднять пятую точку и сделать это. Попробовать каждое из этих занятий стало моим лучшим решением, forever and ever (во веки веков – перевод с англ.). Только сейчас, оборачиваясь назад, мне волнительно гордо оценить проделанный путь с точки зрения балансирования. Когда твоя главная задача и вовсе не цель – ведь от её выполнения зависит жизнь твоих близких – здесь и сейчас прокормить обогреть и дать знания, твои мечты о вальсе и дайвинге – это крохотная черная точка в конце длинного туннеля. Но я судьбою целованная.

Есть два момента в моей жизни, которые считаю её щедрыми подарками. Наш дом за городом, школа в 35 минутах езды на машине – старшего сына я возила в школу и обратно почти все одиннадцать лет. Дефицит времени, который у меня возникал, как у мамы, воспитывающей детей одной, сама Вселенная решила это исправить и подарить нам эти 70 минут каждый будний день. Потому в этой книге довольно большая роль отведена машинам. В моей жизни их было много – и стареньких, и новых дорогих. Но всех их объединяло одно – они были средством передвижения и моего обожания. Такой тесный контакт, когда сфокусироваться можно на дороге и друг на друге, найти нелегко. По дороге в школу мы говорили о разном, возвращаясь домой, не обходилось и без «пропистонов». Но я точно знала, что мы были в моменте, и даже когда сын засыпал, я с ним говорила, а он слушал. Второй подарок, который далеко не казался таковым, это переезд моих родителей под одну крышу с нами. Родители всё-таки развелись, когда моему старшему сыну было чуть больше месяца. Но жизнь распорядилась по-своему, и спустя много лет мы всё так же вместе открываем фотоальбомы, а папа, не переставая, напоминает распечатать новые фотографии, подписать и вклеить в пустые страницы. У нас получилась синергия – добрый теплый человеческий энергообмен. Каждый на своем месте, со своими причудами, характерами, привычками, в том числе дурными. Я не искала плюсы ни в случае со школой, ни с родителями. Просто нужно было время, чтобы понять, за что благодарить.

«Аида, пошли пить чай».

Открываю глаза. Улыбаюсь. Я дома.

Эпилог

Мы начинаем ценить, когда теряем. Многие вещи, которые есть в нашей повседневной жизни, становятся обыкновенным атрибутом и теряют свою ценность. Возможно, какие-то из них мы даже обесцениваем сами. Задумываться о значимости и той самой ценности мы начинаем, конечно же, в тяжелые времена, но чаще всего на этом весь путь и заканчивается. А возвращаемся мы к этой потребности уже позже, осознанно, нуждаясь в настоящей бескорыстной любви, но уже будучи готовыми не только брать, но и отдавать.

Я бежала от пугающих меня событий и возможного будущего. Вот так всегда: я бегу впереди паровоза, а жизнь меня учит притормаживать. Сесть, глотнуть воздуха, поглядеть по сторонам, и наконец спросить: «От кого ты бежишь?». Я бежала от тех, кто всегда был моей единственной семьей. Той, в которой меня научили жизненной философии, ставить во главу угла добродетель, искренность и мужество. Там, где папа показал, что я маленькая живая бутоньерка, которая достойна быть любимой, он научил любить себя. Генетические корни сильно повлияли на то, кто я сегодня, но эта живая бутоньерка не высохла на палящем предательством солнце, не замерзла от человеческого холода и безразличия, и не оказалась за бортом жизни, потому что росла в родительской любви, нежности и заботе.

…Где любовь, там сила.

⠀

⠀

⠀