Текст книги "Среди пауз и многоточий (сборник)"

Поэма со словом «Вечность»

 
«Всё-таки был, не показалось,
Может, оно даже и к счастью…»
 

Михаил Щербаков

 
Ах, тоже мне, собачка Павлова,
Писать, едва заслышав имя
Героя, абсолютно главного
И не сравнимого с другими!
 

 
А он приплыл и уплыл,
И снова – длиннющий прочерк
В том месте, где ей мечталось
Видеть его всегда.
 
 
Но всё-таки, всё-таки был!
И лёгкий неровный почерк
Оставил он ей в подарок -
Пиши, мол, моя звезда!
 

* * *

 
А ей так хочется проще,
А ей так хочется слаще,
Любить, а не быть генератором
Томных печальных поэм.
 
 
Гулять по берёзовой роще,
И по можжевеловой чаще,
И по вулканическим кратерам,
Но только не думать – совсем.
 

* * *

 
Но он – в одиночном полёте,
Один отправляется в чащу,
Один устремляется в рощу,
И в кратер ныряет один.
 
 
И вы ни за что не найдёте
Его – он в другом настоящем,
А то, что «ей хочется проще» -
Так он – «не её господин».
 

* * *

 
Что делать? Несётся к гадалке,
Но та отвечает абстрактно:
«Появится ранней весною,
Но дальше – кромешный туман.
 
 
Ты мне заплати, что не жалко -
Верну кавалера обратно!
Но прочее всё за тобою -
Хватай и сажай в карман».
 

* * *

 
Но этого разве поймаешь,
И мысли такой невозможно!
Поэтому стоит подумать,
Что можно проделать ещё.
 
 
А, впрочем, тут не угадаешь,
И в сердце ничуть не тревожно,
Там, в сердце – «былое и думы»,
И даже, порой, горячо.
 

* * *

 
А он лежит на снегу и ищет на небе туманность:
«Знаешь, в бинокль всё видно…» Но даже если
               не всё -
Она согласится и примет туманность
               за данность,
И даже представит туманность, туманность -
               и что-то ещё.
 
 
О, что ей поделать с фантазией этой бездонной,
Когда ей не нужно бинокля, и неба не нужно
               совсем,
Когда ей достаточно Слова и, может быть,
ночи бессонной,
А может, и ночи не нужно – а только героя поэм.
 
 
И даже герою – с биноклями, снегом и прочим,
В глубинах туманности можно спокойно осесть -
Она представляет и так, как он среди
               звёзд-многоточий
Гуляет по небу – но всё же находится здесь.
 

* * *

 
И вот она пишет: «Милый,
Спасибо за вдохновенье,
Ну кто, как не ты, способен
Вдохнуть в меня эту жизнь?
 
 
Ну кто, как не ты, способен
Во мне поселить сомненье,
И выбросить круг спасенья,
И выкрикнуть: „На, держись!“»
 

* * *

 
Но только – опять о высоком,
О польках и о романах,
О вальсах, о палиндромах,
О выставках и о стихах.
 
 
И нет бы – о чувстве глубоком,
И нет бы – о синих туманах,
И нет бы – о бурях и громах,
А лучше – о смертных грехах.
 

* * *

 
Лучшая музыка – тишина?
Нет, конечно же, – та, что в его ладонях!
Но тишина ей нужна и ему нужна,
Он уезжает, вот он стоит на перроне.
 
 
Вот он сидит в самолёте, вот он куда-то летит,
Вот у неё в этот день бесконечные встречи.
 
 
И что-то она – про себя – ему говорит-говорит,
Смотрит в окно на дорогу, там изморозь, вечер.
 

* * *

 
Он не желает быть на вторых ролях,
Он же артист, солист, ему только первый номер,
Но что она может сделать?… Снег лежит
               на полях,
В городе снега нет, «тихо в пустынном доме».
 

* * *

 
О, сколько она ему
Везде оставляла знаков!..
Писала в «Фейсбуке» посты,
Понятные им двоим,
 
 
Понятные одному!
И силилась не заплакать,
Хотя расплакаться просто,
Но стоит ли плакать над ним?
 

* * *

 
Зачем он ей говорит,
Что время летит безнадёжно?
Что он, ну что он хочет
Ей тем самым сказать?
 
 
Тут же одно из двух:
Возможно и невозможно.
Ну и какая разница,
Сейчас или в семьдесят пять?!
 

* * *

 
Да, она постоянно в онлайне, на связи с кучей
               подружек,
С главным редактором, тётей, родительским
               комитетом,
С теми, с кем ей интересно, и с тем, кто совсем
               не нужен -
И с депутатом, и с местным великим поэтом;
 
 
Но вот одному – единственному – персонажу
Ей вовсе не хочется ежесекундно писать -
Вот, мол, поела, смотрю за окном пейзажи,
Встала во столько-то, скоро опять в кровать.
 
 
Всё это важно, бесспорно, и просит отчёта,
Можно ещё и картинкою «в тему» снабдить…
 
 
Она набирает текст – и стирает его отчего-то.
Хочет молчать. Молчать – и не говорить.
 
 
(И не потому, что ей говорить не хочется,
И не потому, что стала она взрослей, -
А потому, что там, в тишине одиночества,
Мгновенья реальности чувствуются сильней.)
 

* * *

 
И вот она заклинает: «Молчи!
Мне нет никакого дела,
С кем ты там жил, гулял, лежал на печи;
И я не скажу. Пусть будет всё белым-белым».
 

* * *

 
Она говорит себе: «Да брось ты эти соцсети!
Зачем тебе знать, в онлайне или в оффлайне он?
Какое имеют значенье минутные вещи эти,
Когда он константа, вечность и непреложный
               закон?…»
 

* * *

 
Все эти игры – звонить ему или нет,
Писать, не писать, подождать или ждать не стоит,
Всё это было тогда, но сейчас это глупо. Привет!
Это взаправду сейчас или вновь пустое?
 

* * *

 
И вот она переживает,
Что он не звонит, не пишет.
Выдумывает причины,
Этих причин – миллион:
 
 
Он от неё отдыхает;
Умер – и всё, не дышит;
Дурак, как и все мужчины, -
И прочих версий вагон.
 

* * *

 
К двадцатилетнему брату в гости приходит
               подруга,
Девушке тоже двадцать, сестре уже
               тридцать два.
Вот он смеётся, держит её за руку,
Сестра улыбается тоже, плачет заметно едва.
 

* * *

 
Холодно, снег, в деревне трещат заборы.
Всё, как он любит, зачем ему Интернет?
Сесть бы на электричку, уехать к нему за город!
Но разве она поедет? Нет / почему бы нет.
 

Дебри зимы

 
Это дебри зимы…
 

Борис Пастернак

 
Это всё ещё мы,
Повзрослевшие – или не очень,
В этих «дебрях зимы»,
Среди пауз и многоточий.
 
 
Это всё ещё мы,
Настоящие, а не условные,
Смотрим в окна тюрьмы -
Как различья имеем сословные;
 
 
Это всё ещё мы,
И история всё ещё наша,
«Это дебри зимы…»,
Вифлеем и граалева чаша.
 

* * *

 
Мы сидим и всё смотрим кино
С миллионом деталей.
Всё, что там, на экране, случилось давно -
(Мы об этом читали!
 
 
Был описан сюжет -
Но пунктиром – в поэмах-рассказах,
Но концовки там нет,
И её не предвидится даже).
 

* * *

 
Это всё не затем,
Чтобы вспомнить то время,
В котором мы были крылаты.
(Это всё насовсем!)
Но цитаты, цитаты, цитаты!..
 
 
Я ещё напишу -
Обязательно – больше и лучше,
Только очень прошу -
Ну постой! Между прошлым и будущим.
 

Вечер с участием звёзд

1

 
То ли скуден словарный запас,
То ли просто – молчи, молчи!
 
 
Он назвал звездолёт «Волопас»,
И направился к звёздам в ночи
 
 
В тёмном небе пасти табуны:
«Жди, мол, встретимся – лет через десять!
Помни: завтра – грядущий месяц,
Нынче – первая фаза Луны».
 

2

 
А она: «Полететь к Бетельгейзе -
Это глупость, лишённая смысла.
Лучше прыгни в какой-нибудь гейзер,
Полюбуйся на сонную Вислу!
 
 
Или в лодке по Малой Кокшаге -
Там коряги, кувшинки, запруды…
 
 
Я пока что, как Пабло Неруда,
Попишу о любви и отваге».
 

* * *

 
Давай я угадаю, что к чему,
Твой распорядок дня.
А, впрочем, ты всё сводишь к одному -
Забыть меня.
 

* * *

 
Нет никакого прошлого, грядущего тоже нет,
Думать о том, что было, что будет, – пустое дело.
Выключи голову, свет, телефон, Интернет.
Это неправда – всё то, что тебя задело.
 

Мы с тобой – из языческих древних сказаний

* * *

 
В длинных юбках, с неубранными волосами -
Мы с тобой – из языческих древних сказаний.
Хорошо, что не знает никто – в этой
                «сверхсовременной» Казани
Наших тайн сокровенных (которых не знаем
               мы сами).
 
 
Мы поедем с тобой
В эту непроходимую чащу.
Даже воздух другой,
Там густой и такой настоящий.
 
 
Разнотравьем дышать, разнолесьем,
Деревьев камлание слушать.
И сквозь ветки смотреть в поднебесье,
И видеть прозрачные души.
 

* * *

 
А слова замирают во мне,
Не решаясь звучать.
Отпустить их вовне?
Но с чего мне, родная, начать?
 
 
То ли с солнечных бликов,
Что в прядях и в сердце твоём?
То ли с ангельских ликов
В той церкви, куда мы зайдём?
 
 
Видишь, милая, осень
Наступит, пожалуй, вот-вот.
…Мы стоим среди сосен,
И время куда-то идёт.
 
 
Я смотрю на тебя,
Всю из света, из мёда и льна.
Замираю любя.
И шепчу: «Я с тобой не одна».
 

* * *

 
Здравствуй, девочка с облака,
С самой Синей звезды.
Невесомого облика,
Из прозрачной слюды.
 
 
(Золотистая, нежная,
Вся из света насквозь…
Видно, солнце безбрежное
На неё пролилось.
 
 
Оттого-то так много
В ней теперь волшебства!)
 
 
И дорога, дорога,
И цветы, и трава…
 

* * *

 
Давай поедем в город К. -
С тобой вдвоём.
Там кучевые облака -
И водоём.
 
 
Этнографический музей,
А в нём – амбар.
И наблюдает ротозей
Над полем пар.
 
 
Там есть колодец и овин,
А церкви нет.
Я расскажу тебе один
Большой секрет.
 
 
Я отведу тебя туда,
Где тишина,
Где тёмно-синяя звезда
Горит одна.
 

Светящийся шар

Свидание с интеллектуалом

 
астроном, орнитолог, геолог,
собиратель старинных книг.
вот умрёшь, напишу некрОлог -
о том, как ты был многолик.
 
 
как давал мне послушать лекцию,
как сыпал цитатами,
демонстрировал мощь интеллекта -
молекулы, атомы.
 
 
и как я не желала знать
ничего из вышеизложенного.
только как мне такое признать?
сидела, как заворОженная.
 
 
заворожЁнная. впрочем, какая разница?
я молчала и думала – ну зачем он дразнится?
зачем на английском зачитывает Хемингуэя?
пересесть к нему ближе? «в висок?
               в подбородок? в шею?»
 
 
нет уж, делала вид, что тоже духовно богата,
и что нет ничего прекрасней, чем сидеть -
               и внимать цитатам.
 
 
вот, действительно, – что там какие-то чувства
перед мощью науки и силой искусства?
 

* * *

 
Он ей говорит: «Мы бы жили с тобой вот так.
И все эти годы я к чаю беру чак-чак.
И все эти годы рисую тебя, как дурак.
Только это совсем не работа, а производственный
               брак.
 
 
Посмотри – все портреты выходят с твоим лицом.
Ты с кольцом, и я тоже давно с кольцом.
Мог бы детям твоим я стать примерным отцом,
Но теперь говорить об этом – всё равно, что
               спорить с Творцом».
 

* * *

 
А сердце в ломбарде ценится высоко:
Сдай – и получишь всё что угодно взамен.
Вот, например, на полке бутылка «Вдовы Клико»:
Она никогда не кончится. Пей и не знай
               проблем.
Или вот генератор случайных чисел:
Включай его – и выбирай любого.
Те, кто покуда с сердцем, сердятся – что, мол,
за игры в бисер,
А те, кто уже без сердца, весьма довольны
               обновой.
И вот она соглашается на генератор,
И он выдаёт ей героя с руками хирурга.
И руки хирурга, пожалуй, нежнее пальцев того,
кто когда-то…
А, впрочем, она без сердца – и не вспоминает
               про Демиурга.
Но тут возникает в ломбарде весьма именитый
               клиент,
И забирает сердце – то, что она отдала.
Сердце трепещет и бьётся, и говорит: «Момент!
Уж я расскажу тебе, как обстояли дела!»
 
 
И клиент, что как Данко, держит сердце в ладонях,
Узнаёт всю правду: как был Демиургом,
Как она никого, никогда, естественно, кроме…
(Впрочем, пальцы всё же нежней у хирурга.)
Сердце ему говорит: «Ты послушай, послушай!
Разве имели значенье порханья, круженья её?
Как ты посмел подумать, что можешь быть ей
               не нужен?!
Как ты посмел отречься и сгинуть в небытие?!»
 
 
И он изучает сердце и видит рубцы и заломы,
И сердце ему кричит: «Это ты виноват!
А впрочем, что толку думать, что было бы всё
               по-другому,
Меня-то обратно не вставить – так что виват,
               виват!»
 

* * *

 
И вот ничего не осталось от сердца,
Совсем, совсем ничего.
Она отыскала в толпе иноверца:
«Будешь мне вместо Него.
 
 
Будешь со мною повсюду, повсюду.
Будешь, как я захочу, -
Равновеликим ушедшему чуду,
Будешь, как должно Врачу.
 
 
Будешь лечить! Но, увы, не излечишь,
Ах, иноверец, прости:
 
 
Просто из сердца Он выложил „вечность“ -
И без ошибок почти».
 

* * *

 
И поезд Москва – Казань его не сделает
               ближе,
А, впрочем, она напевает старый-престарый
               мотив:
Мол, это непринципиально: в деревне он или
               в Париже,
И делает вид, что верит в этот императив.
 

* * *

 
И пусть его чуткие руки снова творят
               волшебство,
Пусть воскресает Лазарь, пусть расцветают
               травы.
И пусть все антагонисты вдруг ощущают родство
И мигом меняют свои неблагонравные нравы.
 

* * *

 
Он ввысь раскрывает ворота -
Трудись до седьмого пота,
Пиши, дорогая, пиши!
 
 
Я тоже уеду в болота,
И там помолчу до субботы,
А ты уж, смотри, не дыши.
 
 
Смотри, не спугни вдохновенье,
Я всё же вернусь в воскресенье,
Проверю, что сделала ты.
 
 
Не думай, что это мученье,
Ну хватит уж чаю с печеньем
И слёз «над обломком мечты»!
 
 
Ну хватит бесплодных стенаний,
Я знать не желаю закланий,
Мне жертвы твои не нужны.
 
 
Я видеть хочу результаты,
Я сам их раздам на цитаты,
 
 
А станут цитаты крылаты -
И будут награды нежны.
 

* * *

 
Милый Кай, это всё для тебя -
Этот снег, этот город под снегом.
Это сон из того декабря,
Где ты злой королеве неведом.
 
 
Где не вычислен и не учтён,
Невредимый покуда и целый…
Но вот-вот – королеву плечом -
Ты заденешь – и сменится сцена.
 

* * *

 
По сценарию, героиня в руки берёт
календарь,
Видит: второе марта, Прощёное воскресенье.
Смотрит в окно на дорогу, на фуры,
                плывущие вдаль -
В стороны Волжска и прочих марийских
               селений.
 
 
Главный герой в это время выходит во двор.
Дышит весенним туманом, соседей нетрезвых
                пугает.
Ну, позвонить? Завести разговор-разговор?
Скажет: «Заладила, хуже того попугая!»
 
 
Но в этом месте сценарий меняет уклон.
Сам он звонит – и они говорят о погоде.
«К чёрту погоду! Поехали в Верхний Услон?
Судно с воздушной подушкой туда ежедневно
               приходит…»
 
 
Это она предлагает, конечно,
про Верхний Услон.
Он поначалу молчит, он устал отчего-то.
«Ладно, – потом отвечает. – Поедем.
               А знаешь, у нас за углом
Знахарь языческий чучело вынес в ворота.
 
 
Вот призывает он всех своих верных богов,
Чучело бросит в огонь – как отжившую кожу…»
 
 
«Ну ты простишь меня? Или простить не готов?»
Глупость, формальность, но всё же, но всё же,
               но всё же…
 

* * *

 
И вот отпускаешь. Лети, дорогой,
Волшебный журавлик бумажный!
 
 
Что толку пугать тебя Бабой-Ягой,
Лети, в поднебесье не страшно.
 
 
Лети, дорогой, там сто тысяч озёр,
Мостки, камыши, как кулисы.
Поймаешь лягушку, и кожу – в костёр,
И будет тебе Василиса.
 
 
Лети, отпускаю и вслед не смотрю:
Журавлик, какая Жар-птица?…
Я разве люблю тебя? Или корю?…
 
 
(Костёр. Василиса. Жениться.)
 

* * *

 
На Волге волна, это шторм в девятнадцать баллов.
Так не бывает, но, кажется, всё-таки есть.
Холодно, ветер, ей вовсе не хочется плавать…
Но тем не менее – в воду! Куда-нибудь, только
               не здесь.
 

* * *

 
О, как она долго длится, игра в журавля-лису,
Но всё же терпенье лопнет
               (смотри, зима на носу!),
Она ему скажет: «Слышишь? давай прекратим
               войну,
Пора бы из двух половинок сложить, наконец,
               одну.
 
 
Давай прекратим хожденье без цели туда-сюда,
Озвучим другу слово, и слово пусть будет „да“,
Поскольку – ну сколько можно? тянуть это всё,
               когда
Ни повода нет, ни смысла, а только огонь-вода».
 

* * *

 
Там, на Казанке, всё ещё рыбаки.
Чем-то их манит этот непрочный лёд.
У меня – самолётик, кораблик, оба они легки,
И хоть один до тебя долетит-доплывёт.
 
 
Вот самолётик. С ним-то вообще легко:
Прямо и только прямо, а там, у самой воды,
Маленький крюк направо – и в руки твои легло
Судно воздушное с ёмким названием «ты».
 
 
Или кораблик – по речке, протоке, ручью
К озеру мчится – видишь? Быстрей, быстрей…
 
 
Ты уж поймай его – крейсер с названием «уou»,
Храбро прошедший речку, протоку, ручей.
 

* * *

 
…а в руках у неё – огромный светящийся шар.
она переходит дорогу – проезжая часть,
               тротуар,
лужи, забор, машины, мост, фонари, дома
тоже теперь сияют, как шар и она сама.
 
 
и шар золотится, греет
ей руки и всё вокруг
(и кажется, не имеет
значения больше вдруг
 
 
ни то, что случится позже,
ни всякие «нет» и «да»,
ни то, чего быть не может,
сегодня или всегда).
 
 
планеты большой верченье,
верченье других планет.
 
 
…но шар, но его свеченье,
но весь этот блеск и свет…
 

Большое путешествие

Поэзия Альбины Абсалямовой в разных измерениях и ракурсах. Давние произведения, заученные наизусть, ставшие привычными и родными, крепко-накрепко «присвоенные» читателем. И уже видится многим, что это строки о себе самом, для своего внутреннего монолога, стихи о каждом из нас. И другие произведения, пока незнакомые, но при чтении уже начинает звучать ритм и проступает облик сюжета. Подлинные стихи всегда музыкальны и художественны.

Бывает и иной читательский опыт. Стихи, ещё не напечатанные типографским образом, пока не составившие сборник или подборку.

Так сложилось, что мне выпадает удача видеть одним из первых новые произведения Альбины Абсалямовой, уже не черновые, всегда гармоничные и свободные, словно талантливое завершённое полотно. Стихи эти ещё не заняли своего прочного места в авторской «галерее» и хронологии поэта. Выставка одной картины, и все взоры прикованы к каждой строчке. Тут и возникает соблазн понять устройство поэтического таланта. Как удаётся так владеть не только ритмом языка, но и «коллективным разумом», выражать потаённые мысли многих? Бесплодная затея размышлять об этом – стихи спускаются с небес…

Совсем другие ощущения. Многолюдные творческие вечера Альбины Абсалямовой. Как же подходят авторскому звучанию поэзии Альбины старые стены, пространства, наполненные историей и памятью! В тихом Замоскворечье, в Доме Асадуллаева, где в сумраке лестниц и лабиринте коридоров незримо присутствует связь времён. Здесь выступали Муса Джалиль, Ахмед Ерикей; ещё не композитор, а актриса рабочего театра Сара Садыкова. Провёл детство и юность Абдурахман Абсалямов, а теперь Альбина – на этой же самой сцене. Разминулись на несколько лет, и не встретились на земле, но все дороги большого татарского прозаика пройдены его внучкой. Все остановки и ключевые места биографии.

Разговор с ушедшим миром, не идеализированным, полным трагедий и потерь, но родным, цельным и величественным. Москва, Казань, уютные мишарские деревни Старое Аллагулово и Татарские Юнки и другие точки на карте семейной истории, ставшей частью национальной культуры. Может, ещё потому так тепло принимает читатель особый цикл Альбины Абсалямовой, посвящённый Дому, поскольку чувствует неумолимый бег времени, уход старших поколений, всей неспешной, несуетной манеры жить. Чувствует читатель, но важно и литературное свидетельство о времени. Не памятник эпохе, а скорее – тихая беседа с близкими, навсегда покинувшими дома и улицы. Умение сделать своё сокровенное созвучным другим – примета мастера и поэта.

 
Там, над моей головой, в вышине,
Праздник. Курбан-байрам.
Это так явственно видится мне,
Будто я тоже там.
 
 
Это в Тат. Юнках, в деревне, стол,
И на столе – катык.
И занавески льняные в пол,
И за окном – арык.
 
 
Бабушка ставит на стол чак-чак,
Мёд, катламу, лапшу.
Гости спешат, ускоряют шаг…
 
 
Я им рукой машу.
 

С этим пришёл читательский успех и признание. Своя, точно услышанная тема – сквозная, захватывающая и прозу, и публицистику, и большую общественную жизнь. Но отношение со временем, это не только «обратный отсчёт», погружение в богатейший кладезь литературной семьи, расшифровка тайных смыслов длинного шеджере, воспоминание о старой деревянной Казани.

Совсем недавно удалось услышать включённые в этот сборник совсем новые стихи. Поэтический мир Альбины Абсалямовой расширяется ещё одним, также глубоким и правдивым чувством – острым пониманием современности. Всегда её стихам было присуще глобальное ощущение мира, где есть знаковые места, великие города, в которые лирические герои возвращаются вновь и вновь. Поэзия на русском языке, умеющая прозрачно и романтично показать татарскую жизнь. Уже не крестьянский мир – фундамент традиции, а жизнь людей в современном мегаполисе, причём обобщённом. Поэтому московский читатель ждёт новых стихов Альбины, равно как и казанский.

Для поэта нет очерченных границ – государственных, временных, идеологических. Нет места стереотипам и банальным постулатам. И язык своего общения с миром он выбирает самостоятельно. Или язык сам выбирает поэта? В любом случае, это компетенция судьбы, а не суеты.

Новые стихи, так же как и раньше, воспринимают мир своим, открытым и ясным, но тем больше тревога за судьбу не абстрактной вселенной, а каждого человека. Хрупкость жизни, женское предназначение собирать и оберегать своим теплом, стремительно меняющаяся реальность за окном дома.

 
Это мальчики – про войну.
А девочки – про любовь.
Говори. Защищай страну.
Голову приготовься сложить,
И всё остальное – тоже.
 
 
А мне – ворожить, любить,
Решать, кто теперь дороже:
Ты один или вся королевская рать,
Внешний мир со всеми его сюжетами…
 
 
Ты-то хочешь туда, спасать.
А я – не думать об этом.
 

Своё собственное время может быть и сюжетом для лирического разговора. Общеизвестно – не всем поэтам даётся лирика. Другое дело – глобальные конструкции, где пафос подменяет правду. Альбина Абсалямова – из редкого числа лириков. Ей, пристально всматривающейся в очертания прошлого, мастерски удаётся показать своих лирических героев в предлагаемых обстоятельствах разных времён. Герои тоже разные – автобиографические и лишь с чертами «прототипа», страстные и смиренные, деятельные и созерцательные. Они живут с нами рядом, в больших городах, неизменно обаятельны, привлекают внимание к себе и других лирических героев и читателей.

 
Алине слегка за тридцать,
Налажены дом и быт,
И даже летать как птица
Никто ей не запретит,
И даже писать рассказы -
И прочий «прекрасный бред»…
 
 
Алиной владеет разум.
Алина разумом – нет.
 

* * *

 
То ураган, то камнепад,
То сход лавин.
А он ни в чём не виноват,
Твой господин.
 
 
Но вот опять тебя одну -
Отдельно от -
Несёт стремительно ко дну
Водоворот.
 
 
А он стоит на берегу,
И смысла нет
Ни громко крикнуть: «Помогу!»,
Ни прыгнуть вслед.
 
 
Ни шлюпку резвую бросать,
Ни строить плот.
А только ждать или не ждать.
Круговорот.
 

…Мне часто доводится вести вечера Альбины Абсалямовой. Это большое доверие – присутствовать при диалоге поэта и его читателей. И необходимо быть немногословным, лаконичным, лишь деликатно начать со всеми большое путешествие по её миру. Толковать же стихи, словно разгадывать сновидения, – есть вековые приёмы, но всё будет приблизительно и условно.

 
Это всё ещё мы,
Повзрослевшие – или не очень,
В этих «дебрях зимы»,
Среди пауз и многоточий.
 

Паузы и многоточия, взятые из стихотворения в заглавие сборника – и есть они, неизбежные в жизни каждого поэта, и нет их – столь многогранна и активна творческая жизнь Альбины Абсалямовой. Труд и талант, закономерно назначенные именно ей – поскольку по силам. Метафоры, смыслы, объединяющие всех, и рождённые только одним человеком на свете, прямая доверительная речь. Большая поэзия.

Марат Сафаров, историк, общественный деятель (г. Москва)