Текст книги "Семья для чемпиона"

Глава 20

Аврелия

– Деточка, не стоит меня бояться. Я не кусаюсь.

– Я не боюсь, но слегка волнуюсь. Это правда.

– Это заметно. Ты вся побледнела.

– Это все нервы.

– Может, тебе стоит сделать полный чек-ап? Давно проходила медицинское обследование?

О-фи-геть! Теперь я не бледнею, а краснею. Лепечу заплетающимся языком:

– Я полностью здорова, спасибо за беспокойство. И очень рада с вами наконец-то познакомиться, Ангелина Никандровна, Виктор Викторович. Ярослав столько о вас рассказывал…

– Надо же, а нам Ярослав о вас не рассказывал. Почти до самого дня росписи. Забавно, правда?

– Мама, перестань.

– Что перестать?

– Ты сама знаешь.

– Я еще даже не начинала, – отмахивается женщина.

Ангелина Никандровна первой переступает порог квартиры. Снимает сапоги. Скидывает в руки мужа элегантное пальто цвета марсал и проходит оценивающим взглядом по гостиной.

Я быстро избавляюсь от кед и хватаю свитер, брошенный утром Димкой на диван. Прячу за спину. Поправляю примятый уголок диванной подушки. Дома чисто. Я с детства не склонна к беспорядку. Однако это не мешает женщине найти к чему придраться:

– Сынок, твоя берлога до сих пор похожа на холостяцкую. Квартире не хватает уюта и чуткой женской руки. Жизни, цвета, воздуха. Я-то уж невольно надеялась, что с твоей женитьбой что-то да поменяется.

– Если бы ты приехала с ревизией месяца через полтора, возможно, так оно и было бы.

– Ава, вам стоит заняться этим вопросом, раз уж вы теперь здесь хранительница очага.

– Займусь…

– Мы женаты всего неделю, мам. Поверь, нам пока было не до ремонта.

– В гостиную я бы добавила зелени. Здесь определенно не хватает цветов. И Дмитрию в спальню тоже. Ребенку нужен свежий воздух, тем более в этой вашей загазованной Москве.

– Поняла.

– И шторы я бы поменяла. Слишком давят, вам не кажется?

– Нет, но…

– А у дивана не помешал бы ковер. Нужно купить.

– Обязательно, – теряюсь под таким напором я, – добавим, купим и поменяем.

– Ага, когда сочтем нужным и Птичка этого захочет сама.

– Лина, в самом деле, – басит Виктор Викторович. – Что ты сразу напала? Дети сами разберутся, как им жить. Авочка, не принимайте на свой счет. Давайте лучше выпьем чаю?

– Д-да, давайте, – улыбаюсь я, хватаясь за предложенную мне отцом Ярослава возможность покинуть хоть ненадолго эту разномастную компанию. – Я поставлю. Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома.

– Да уж постараемся, – вворачивает очередной смешок женщина.

Я бросаю взгляд на Яра и ретируюсь на кухню с глазами, полными паники. Чай. Уж с этим-то я справлюсь! В отличие от наведения уюта в квартире…

Раздраженно поджимаю губы. Нет, это просто какой-то эпик фейл! Этой женщине палец в рот не клади – по локоть откусит. Слова вставить не дает. Она меня пугает. До белой горячки. А если ей и чай мой не понравится? Не в ту кружку налью? Или, прости господи, не в той пропорции пакетика к кипятку? Тогда что? Она мне его за шиворот выльет?

У-у-уф, для начала стеклянный чайник бы не уронить…

Не уронила. Ставлю. Включаю. Зависаю.

Стоп! Куда я его поставила? Где, мать его, этот чайник?! Хмурюсь, оглядываюсь. Подставка пуста. Зато дверца холодильника подозрительно приоткрыта.

Я же…

Не поставила же…

Идиотка! Я убрала его в холодильник! И смешно, и плакать хочется.

Достаю проклятый чайник и ставлю куда положено. Щелкаю клавишей. Черт! А воду-то кто будет наливать?

Психую. Наливаю. Включаю снова. Дальше что? Кружки. Где в этой квартире кружки? Здесь? Или здесь? Боже, еще утром они точно были здесь, я ведь варила нам кофе!

Истерично шарю по ящикам, открывая и закрывая дверцы. В панике мечусь вокруг островка. Да что за нафиг? Где. Эти. Гребаные. Кр…

– Выдыхай, – слышу шепот на ушко. Мои руки мягко перехватывают за запястья. Яр обнимает со спины. Я… да. Делаю глубокий вдох и выдыхаю. Зажмуриваюсь. В ушах «тук-тук», «тук-тук».

Ремизов крепко-крепко сжимает и целует меня в висок. Всего на мгновение задерживается на коже губами, щекоча своим горячим дыханием. Отстраняется. Удостоверившись, что я твердо стою на ногах, огибает меня, проходит к раковине и распахивает дверцу шкафа над ней.

– Чашки, кружки здесь, Птичка. Ложки, вилки, – выдвигает ящик, – здесь. Чай и кофе…

– Я помню, где чай и кофе, – шепчу, – я такая дура нерасторопная! – сетую, пряча лицо в ладонях. – Что твоя мама обо мне подумает?

– Все хорошо.

– Ничего хорошего, разве не видишь? – вытягиваю ладони, с трясущимися пальцами. – Меня аж колотит всю.

– Эй, Птичка, – заводит светлую прядь мне за ушко Яр, – не забывай: это ты дома, а они в гостях. Не дай моей матери задавить тебя на твоей же территории. Борись и кусайся. Ты это умеешь.

– Не могу. Это не моя территория, а твоя. От этого еще хуже!

– Давай не будем возвращаться к этой теме. Ты как, порядок? – заламывает бровь. – Я пошел? А то оставил Димку одного на растерзание родни.

Я киваю:

– Да, иди.

Он прав. Я должна взять себя в руки. В конце концов, может быть, это просто первое впечатление от встречи такое… пугающее и неприятное?

Вдох-выдох, девочка.

Вдох-выдох…

Уже через час совместного времяпрепровождения я понимаю – нет. Не первое. Я действительно ей не понравилась. Матери Ярослава. Ее придирки не просто особенности характера, а остро заточенные иглы, бьющие точно по моему самолюбию.

Она меня невзлюбила с первой же встречи. Хотя с чего бы? Подумаешь, растерялась. Не поздоровалась сразу. Не сообразила пригласить. Ну так и меня можно понять! Я не каждый день с бабушкой и дедушкой своего сына знакомлюсь. И с родителями мужа, кстати, тоже впервые в жизни. Еще и без должной подготовки. С бухты-барахты. Разве это не оправдание?

Оправдание. Только женщина об этом не знает. Кидает в мой адрес тонкие шпильки, намекая, что я плохая хозяйка. Выносит приговор без суда и следствия. Еще и смотрит высокомерно своим пронзительным стальным взглядом. Без шуток! Цвет глаз Ярославу достался от матери. А вот карие у Гордея – от отца.

Ангелина Никандровна. Еще и имя такое… не какая-нибудь там «тетя Света» или «мама Наташа». Да у меня и язык не повернется назвать ее «тетя»! Выглядит главная женщина семейства Ремизовых просто потрясающе для своих шестидесяти лет. Пепельное каре уложено в стильную прическу. Никакого кричащего мейкапа – лишь легкий намек на него. Аристократические черты лица: острый подбородок, тонкие губы. Изящная до мизинчика. С такой ровной осанкой, будто вместо позвоночника у нее стальной прут! А каждую морщинку на лице она носит так гордо, словно медаль за заслуги перед отечеством.

Ярослав говорил, что в прошлом его мать была гимнасткой. А сейчас у нее своя небольшая спортивная школа, которая выпустила уже не одного чемпиона. Что ж, это видно. Поверьте. Невооруженным взглядом. Худая, как тростинка. Миниатюрная, как статуэточка. Но при этом с такой мощной подавляющей харизмой, что впору прикидываться мертвой, чтобы лишний раз не привлекать внимания к своей персоне. Сразу видно, кто в этой семье правит балом.

Нет, отец у Ярослава тоже мощный мужчина. Харизматичный, высокий, определенно со спортивным прошлым. Такой же, как сыновья, широкоплечий. Но по сравнению с женой, у которой хватка бультерьера, Виктор Викторович – безобидный шпиц. Пушистый, покладистый, доброжелательный медвежонок. И такое несоответствие внешней картинки и внутренней составляющей вгоняет в жуткий диссонанс!

Обо всем этом я думаю, пока мы попиваем чай в кругу «семьи». Яр с Димкой и Виктором Викторовичем болтают все о том же, о любимом мальчуковом – о хоккее. Мы с Ангелиной Никандровной преимущественно молчим. Переглядываемся.

Оказавшись под прицелом внимания «свекрови» в очередной раз, я чувствую, как кровь отливает от моего лица. Хватаюсь за кружку. Делаю глоток безвкусного чая и чинно берусь за вилочку, неэлегантно ковыряясь в куске торта на своей тарелке, который у любого поперек горла встанет под таким взглядом. Слышу:

– Как вам торт, Аврелия?

Нет, она точно издевается.

– Очень вкусный, – улыбаюсь вежливо.

– Тогда чего вы так мучаете этот бедный кусочек, уже полчаса размазывая его по тарелке?

У меня от неожиданности аж вилка из руки выпадет. Громко звякнув, ударившись о ту самую дурацкую тарелку. Я вскидываю взгляд.

– Мама, тебе больше не до кого докопаться? Я целиком и полностью к твоим услугам. Оставь мою жену в покое.

– Что опять я сделала не так? Мы просто общаемся.

– Моя ма просто не любит молочный шоколад и торты, – говорит Димка примирительно. – Никакие. Никогда. Но она слишком вежливая, чтобы отказаться.

Бросаю полный любви взгляд на сына. Димка подмигивает. Мой маленький шалопай! Готов броситься ради матери и в огонь, и в воду, и под бронепоезд под названием «Ангелина Никандровна».

– Правда? – удивленно интересует Виктор Викторович. – А что так, Аврелия?

– Издержки спортивного прошлого, – пожимаю плечами. – Приходилось строго соблюдать диету и лишь изредка позволялось съесть кусочек темного шоколада. Так я выработала к нему привычку. От молочного же как отвернуло.

– Ах да, спорт. Помню, читал в статье. Кажется, вы профессионально занимались фигурным катанием? Парным?

– Одиночным.

– Удобно будет, если я полюбопытствую: почему не сложилось?

Я поджимаю губы, потупив взгляд. Неудобно, но кому какое дело, да? Вожу пальчиком по ободку кружки, чувствуя, как вторую мою ладонь под столом перехватывает Яр. Сжимает в своей широкой горячей, укладывая наши переплетенные пальцы себе на бедро. В молчаливой поддержке. Я открываю рот. Но…

– Дайте угадаю, – опережает меня Ангелина Никандровна. – Если я правильно посчитала, то вы, Аврелия, забеременели за год до Олимпиады, на которой вам пророчили золото. Что ж, совершенно не вовремя и не к месту. Затем вам пришлось уйти из спорта, а вернуться вы так и не нашли в себе сил и характера. История стара как мир. В большом спорте такие вещи встречаются сплошь и рядом. Столько загубленных судеб глупеньких дурочек-девочек…

– Мама, – рычит Ярослав, – фильтруй!

– Лина, ну что ты говоришь!

– Реально, ма? – И без того большие глаза моего сына превращаются в два бездонных блюдца. – Ты из-за меня не поехала на Игры, что ли? – смотрит на меня Димка взглядом, полным… вины.

Твою же, Ангелина Никандровна, мать!

У меня душа наизнанку выворачивается. Я всю жизнь старалась уберечь ребенка от губительного чувства вины. Даже мысли о его нежеланности не давала проскочить в его светлую голову. Никогда! Как бы ни было хреново и тяжело. Холила. Леляла. Оберегала. А эта курица своими руками толкнула моего сына в эту пропасть! Да кто вообще ей давал право раскрывать свой рот и лезть в наше прошлое?

Я до боли в костяшках стискиваю пальцы Ремизова. Стараясь максимально сохранять самообладание, что дается мне с трудом, говорю:

– Не из-за тебя, родной. Мне вообще эти Игры были не нужны! А вам, Ангелина Никандровна, как взрослой и мудрой женщине, не помешало бы проявить чуть больше такта и думать, прежде чем что-либо озвучивать. Мой Димка был и остается желанным и любимым ребенком. Не знаю, каких девочек-дурочек вы повстречали на своем пути, а может быть, вообще по себе судите, но моей истории вы не знаете. И с таким отношением не узнаете никогда.

Я лучше язык себе откушу, чем добровольно расскажу Димке, кто его «прекрасные» родственники!

Ангелина Никандровна проходит по мне уничижительным взглядом. Хмыкает. Поистине непрошибаемая женщина. Отворачивается.

За столом виснет молчание.

Я каменею. Димка, призадумавшись, возвращается к своему недоеденному куску торта, уже с меньшим энтузиазмом его жуя. Ярослав же сидит в состоянии тотального напряжения. Такого, что я уже плохо понимаю, кто кого поддерживает. Я его или он меня. Мы как два безногих из анекдота – виснем друг на друге, не давая упасть.

– А чай у вас что, пакетированный? – снова идет в бой мать Яра. – Вы пьете эту пыль с индийских дорог?

– Да, – говорю я на злом выдохе. – Это не пыль, и он не из дешевых.

– Хороший, качественный продукт. Ты придираешься.

– Может быть, и качественный, сынок. Для чая в пакетах. Но пить нужно натуральный. Пожалуй, я подарю вам заварник, чтобы вы этой гадостью не травились. Заварить травы – минутное дело. Мне очень жаль, что хозяйка дома не находит для вашего здоровья этих драгоценных пары минут.

Я тихо выпускаю воздух сквозь сжатые зубы:

– У нас есть заварник. И обычно мы пьем кофе.

– Еще лучше! Аврелия, вы же взрослая женщина и должны знать, как кофе плохо влияет на здоровье. Да здравствует гастрит, язва и гипертония! Тем более у вас муж и сын – спортсмены, это вообще ни…

– Давайте честно: что бы я сейчас ни сказала – вы найдете повод придраться. Будь это чай, кофе, вода или спирт, прости господи! Значения не имеет никакого. Я просто вам не нравлюсь. Точка. На этом и разойдемся.

– Позвольте…

– Хватит, – осаждает мать Ярослав, припечатав кулаком по столу так, что бедные чашки-ложки звонко подпрыгнули, эхом отдаваясь в пустой гостиной. – Ты уже не просто перегибаешь, а перемахнула все допустимые рамки приличия, мама.

– Прости? В чем? В беспокойстве за твое здоровье? Или твою жизнь? Будущее?

– Мне не пятнадцать и Аве тоже, чтобы отчитывать нас, как подростков. Мы два взрослых человека и, поверь, сами разберемся: как нам жить, что нам пить и какие шторы вешать на окна. Если ты хочешь дать совет, дай. Но сбавь напор и переключи свой командный тон. Будь добра. Ты не у себя в школе.

– Иначе что?

– Иначе тебе придется покинуть наш дом.

– Выставишь родную мать?

– Выставлю. Я не люблю, когда трогают мое, и ты это знаешь.

– А мне кажется, было бы правильней…

– Тебе кажется.

– Ты как со мной разговариваешь, Ярослав?

– А ты правда хочешь со мной поругаться?

Женщина замолкает. За столом виснет напряженная тишина. Мать и сын, схлестнувшись взглядами, играют в яростные гляделки. Мы с Димкой тоже поглядываем друг на друга. Сын растерянно откладывает вилку. Он, как и я, чувствует себя не в своей тарелке. Не такого знакомства с фиктивными бабушкой и дедушкой ребенок ожидал. Ох, а если бы Дима еще и узнал, что никакие они не фиктивные, а самые настоящие…

Невольно думается: какое счастье, что за тринадцать лет я ни разу не сунула свой нос в семью Гордея со своей «шикарной новостью». Сдается мне, выпнули бы меня за порог как лгунью-оборванку и даже разбираться не стали: кто, что и от кого.

– Ладно, – кивает Ангелина Никандровна долгие мгновения спустя, – возможно, я хватила лишку. Прошу прощения, Аврелия, Дмитрий, – говорит, не сводя острого, как бритва, взгляда с сына, – но все это я не из злого умысла. А по поводу чрезмерного употребления кофе я все-таки настоятельно рекомендую подумать.

Ха. Вы как бы простите, но последние слово я все равно оставлю за собой.

Фантастическая женщина!

Глава 21

Ярослав

– Сынок, на два слова.

– Ты уверена, что уложишься в два?

– Оставь свои дурацкие шуточки.

– Это не шуточки. По-моему, ты сегодня уже достаточно наговорила.

– Достаточно, да не все. Нам нужно побеседовать тет-а-тет.

Мы заканчиваем мучить бедный торт и изображать радость от встречи. Потому что это ни хрена не так! Мать с отцом встают из-за стола, заявляя, что им уже пора. И двигают в сторону выхода. Наконец-то.

Не подумайте, я люблю своих предков. Но не сегодня, когда их визит – один большой напряг для всех. И для них, и для нас с Птичкой. А ведь у меня такие были надежды и планы на этот вечер… Все убили, демоны.

– Я пока загляну к Димке, – говорит Ава, – помогу ему с уроками. Приятно было с вами познакомиться, Виктор Викторович, Ангелина Никандровна, – врет и не краснеет.

Ни хрена не приятно. Даже мне было неприятно сегодня от того, как вела себя матушка. В жизни не видел с ее стороны столько грубости и высокомерия. Какая змея ее укусила? А этот взгляд на Птичку? Будто она грязь под ее сапогами. Аут просто. И какого она докопалась до девчонки? Не понимаю. Правда, судя по ее взгляду, сейчас она мне все популярно объяснит.

Отец накидывает матери на плечи пальто и подхватывает ее сумочку. Она командует:

– Витя, иди. Я сейчас спущусь.

Батя у меня мировой и ни разу не каблук. Просто за сорок лет жизни с мамой понял, что в большинстве случаев лучше промолчать, а после сделать так, как считает нужным. А в ситуации, когда Ангелина Никандровна проводит воспитательные беседы с сыновьями, и подавно предпочитает не лезть.

– Родная, держи себя в руках, – предупреждает отец. – Созвонимся, сын.

– Бывай, пап.

Мы киваем друг другу, и он уходит. Мама же мертвой хваткой вцепляется в мое предплечье и внушительно-доверительным шепотом заявляет:

– Мое мнение, Ярослав, ты слишком поспешил со свадьбой.

– Напомни, а когда я спрашивал твое мнение по этому поводу?

– Эта девочка не та, за кого себя выдает. И мне очень жаль, что ты этого не видишь.

– Серьезно? А ты, значит, видишь?

– Не язви! Не знаю, каким образом этой Аврелии удалось тебе запудрить мозги. Хотя полагаю, что понимаю каким: смазливой мордашкой и хорошенькой фигуркой – этого у нее не отнять. Но зачем было сразу жениться-то, Ярослав? Только познакомились – и в ЗАГС, кто так делает?

– Статью читала?

– Читала.

– Что пишут?

– Ты издеваешься надо мной?

– Напомню – мы вместе уже год.

– Тайные встречи и прочая чушь? Она в России, ты в Штатах? Не смеши меня! Мне пошел седьмой десяток. Такую ересь, что состряпала твоя команда, ты можешь вешать на уши романтичным фанаткам-малолеткам, но не собственной же матери!

– Седьмой десяток, а вела ты себя сегодня как истеричный подросток в пубертатный период. Ты меня просто убиваешь, мама! Что за вожжа тебе под хвост попала? Мне стыдно за тебя. Впервые в жизни – стыдно!

– Ты забываешься.

– Это ты забываешь, что я с двадцати лет живу самостоятельной жизнью. За мной не нужно ходить по пятам и подтирать задницу, как Гордею.

– Гордей – это отдельная тема. Но я-то сейчас здесь, с тобой, и переживаю за тебя!

– Я сам разберусь, как мне надо жить. С кем, где и когда. Благо до тридцати семи лет протянул. Не спился, не сторчался и не присел. В отличие от твоего в жопу зацелованного младшенького, которому грозит реальный, мать его, срок.

– Разбирайся, ради всего святого, но штампы-то зачем? Двадцать первый век! Встречались бы для здоровья. Секс, свидания, ни к чему не обязывающий флирт.

Забавно. Я даже улыбаюсь:

– И до каких пор, интересно?

– Пока ты бы не встретил нормальную девушку без, мягко сказать, обременений! А теперь что? Связал себя узами брака с той, которая уже не факт, что тебе родит!

– Ты вообще себя сейчас слышишь?

– Прекрасно слышу.

– Мама, Аве не пятьдесят, а всего тридцать. И хватит ровнять ее с землей. И да, Дима не обременение. Он золотой парень. Охеренно перспективный и умный пацан. Поверь, однажды вы еще будете им гордиться больше, чем мной и Гордеем. А пока чтобы больше я такого не слышал от тебя ни в его адрес, ни в адрес Авы. Ясно?

– Я ничего не говорю, может, он и прекрасный сын. Но ему тринадцать! Это взрослый парень, который должен быть не твоей заботой, Ярослав, а его папаши! Где он? Кто он? Умные девчонки не беременеют в девятнадцать лет. И уж тем более не остаются одни с такой проблемой!

Знала бы, кто он и где он, челюсть бы с пола поднимала.

Нет, реально, поверить не могу, что вот такое дерьмо я сейчас слышу от родной матери! От человека, который всю жизнь казался мне эталоном мудрости. От женщины, которая воспитала двух сыновей и подняла на ноги целую спортивную школу с десятками олимпийских чемпионов. Где ее хваленое умение держать лицо? Рассудительность и здравомыслие тоже вышли из чата? Я в ахере. Если не сказать круче – в афиге!

Поэтому, видимо, она целую неделю и молчала. После новости, что я ей сообщил, ушла в подполье. Копила злобу, яд и желчь, чтобы потом вывалить все это дерьмо на мою, сука, семью. Мама-мама. Не ожидал. И от того сейчас пипец как больно и обидно. За себя, за Птичку и за Димку, который в тринадцать лет стал участником такого фарса.

А ведь однажды наступит момент, когда малой узнает, что эти фиктивные бабушка и дедушка ни черта не фиктивные. Что тогда? Как она в глаза внуку смотреть будет?

– Что молчишь, Ярослав?

– Слова покультурней подбираю. Запас иссяк. И смысл мне тебе что-то говорить, если ты уперлась и слышишь только себя? Я не понимаю, что это? Ревность, мам? Эгоизм?

– Забота! Я всю твою жизнь надеялась, что ты женишься по любви. Найдешь себе достойную, чистую, нежную и верную. А не расчетливую стерву. Брак – это серьезный шаг.

– Правильно. И он уже сделан. Поздно пить «Боржоми».

– Ты не нужен ей, Ярослав. Ей нужен отец для сына. А ты просто выгодная партия. Обеспеченный, статусный, видный, – загибает пальцы, – хоккеист опять же! Успешный хоккеист! Расчет на то, что ты запросто спротежируешь ее сына. Скажешь, нет?

Я запрокидываю голову. Выдыхаю. Черт! Я просто больше не хочу слышать ни слова. Все лимиты превышены. Терпение закончилось. Благосклонность иссякла. Скидка на возраст тоже. Я буду настоящим говно сыном! Но по-другому не могу. Тем более когда краем глаза замечаю движение со стороны спальни Димки и понимаю, что Ава все это слышала. Всю ту срань, что наговаривала матушка о ней, она слышала. Это пипец! Это больно бьет в грудак. Врезаясь острыми пиками в ребра. Аж наружу выворачивает! Не заслуживает она такого. Совсем не заслуживает. И в это болото ее втянул я…

Что ж, тонуть, так вместе.

– Я скажу тебе одно, мама, – поигрываю желваками. – Ты меня прости. Я очень тебя люблю, и ты это знаешь. Но. Пока ты не поменяешь свое мнение или не найдешь в себе силы смириться с тем, что у меня теперь есть жена и сын, до тех пор тебе в этом доме будут не рады. Здоровая атмосфера в семье для меня сейчас важнее, чем чёс твоих амбиций.

– Вот так, значит, я тебя воспитала?

– Ты воспитала меня мужиком, который умеет брать на себя ответственность и защищать свое любой ценой. Это я и делаю. Ава – лучшее, что случилось со мной за все мои четыре десятка лет. А Дима – сын, за которого любой папаша душу продаст. Они. Мои. Если тебя это не устраивает, что ж… это твои проблемы. Спасибо, что заглянули с отцом в гости, – открываю дверь и отступаю, – тебе пора.

Мать идет бордовыми пятнами.

Я сволочь, а не сын. Я знаю. Но что есть, то есть. Мы с Авой уже слишком далеко зашли в своей игре. Отступать поздно. А матери будет полезно, прежде чем выливать тонну помойного дерьма на кого-либо, думать и анализировать. Даже если у нас с Птичкой не любовь до гробовой доски, она и процента той ерунды, что сказала Ангелина Никандровна, не заслуживает. Я, к сожалению, за свои тридцать семь лет повидал и продажных сук, и беспринципных стерв, и алчных мразей. Ава не такая. А ее будущему настоящему супругу сказочно повезет заиметь себе в жены редкий экземпляр настоящей женщины, которая если полюбит, то до умопомрачения. Я этому счастливчику даже завидую.

– Я разочарована, Ярослав.

– А я-то как разочарован, мама.

Мать уходит, оставляя после себя в квартире флер напряжения и раздражения. Они витают в воздухе и искрят, грозя поджечь здесь остатки всего хорошего к чертям собачьим.

Я закрываю дверь и присаживаюсь на пуфик, упирая локти в колени. Растираю ладонями лицо. Закрываю глаза. Устал. Вымотался. Адски тяжелый день. Тренировка, матч, Анжела со своими угрозами, мать со своим непременно важным мнением. И все именно сегодня. Как сговорились!

Так и сижу в тишине. Без мыслей. Без настроения. Без сил. Втыкаю в ламинат, пока не слышу шаги. Вскидываю взгляд. Ава идет по коридору. Молча присаживается рядом со мной, уместившись на самый краешек пуфика. Плечом к плечу. Бедром к бедру.

Переглядываемся.

– Дерьмо день, – говорит тихо Птичка.

– Если бы мы были в этом дне поодиночке, тогда он был бы дерьмо, – обнимаю ее за плечи, упираясь затылком в стену. – А так… просто маленькая неприятность.

Ава, завозившись, удобней устраивается у меня под боком. Обнимает обеими руками за талию. Прижимается. Лбом мне в шею утыкается. Так близко, что я чувствую, как быстро бьется ее сердечко. Хорошо так. Тепло. И телу, и душе. Последней от мысли, что ты не один в этом жестоком мире. Барахтаться вдвоем – оно как-то приятней.

– Как там Димка?

– В шоке, – хмыкает Птичка. – Мы с ним поговорили, вроде бы он все понял. Но осадочек все равно у ребенка остался.

– Прости за мать.

– Не хочу, чтобы он закапывался в этой теме. То, что случилось тринадцать лет назад, только наши с Г… с его отцом проблемы. Дима тут ни при чем. Как бы то ни было, но ребенком он был хоть и неожиданным, но желанным.

– И он это чувствует и понимает. Ты воспитала классного парня.

– Спасибо тебе, Яр.

– За что?

– За то, что отстаивал нас с Димкой перед своей матерью, хотя совсем был не обязан.

– Больше чтобы я такого не слышал, Птичка. Никогда.

– Какого такого?

– Вы со мной. Я буду вас отстаивать не только перед матерью, но и перед всем миром, если понадобится. Это даже не обсуждается. И уж тем более за это не говорят спасибо. Просто привыкай.

– Опрометчиво привыкать, не находишь? Ведь это всего на год…

– Выброси на хрен свой календарь! – завожусь. – Я не пойму, ты так торопишься от меня избавиться? Тебе, может, календарь настенный подарить, чтобы ты дни маркером зачеркивала, как заключенный в ожидании амнистии?

– Нет, конечно!

– Тогда просто забудь! Забудь, что у нас есть долбаный контракт. Забудь, что мы вместе на год. Мы просто – вместе. Точка. Отпусти уже свою голову и не парь нам этим годом мозг, серьезно.

– Грубиян.

– Нет. Просто по фактам. Давай жить здесь и сейчас, Птичка, ибо мы понятия не имеем, что будет не то что через год, но даже завтра. Так… какого хрена?