Текст книги "Княжья воля"

– Слово «монополия» греческое, составлено из двух частей и от них происходит общее сложное двучастие: «моно» – это первая составная часть, и соответствует по значению словам – один, одно, едино; «полео» – вторая часть, означает – «продаю». Вот и получается: «один продаю»…Таким образом, монополия исключительное право торговли, промысла, принадлежащее одному лицу, группе лиц или союзу, например, ганзейскому союзу… А ещё лучше… – Дмитрий глянул на деда-государя и промолвил со значением. – …Когда исключительное право торговли с иноземцами принадлежит государству… В этом случае государственная монополия внешней торговли защищает наши внутренние торговые рынки от проникновения иноземных товаров и богатств и обеспечивает максимальную прибыль Отечеству…

– Молодец… – похвалил Дмитрия дед-государь и обратился к Юрию. – Не огорчайся тому, что в этом случае твой племянник вроде как умнее своего дяди оказался. Он сам до недавнего времени про монополию ни сном, ни духом не ведал… Но когда я велел ганзейских купцов в Новгороде прижать, закрыть Ганзу и отменить её монополию, введя свою, государеву, так ведь Дмитрий-внук не поленился расспросить про монополию… Спрашивать и доходить до истины – это ведь тоже признак ума и государевой силы в будущем. Точно говорю, Дмитрий?..

– Было, было такое дело… – отозвался с улыбкой зардевшийся нежным девичьим румянцем скромнейший из скромных Дмитрий, удостоенный государевой похвалы.

– Вот, твой старший брат Василий не стал бы спрашивать Дмитрия о том, чего не знает… – сказал с печальным лицом государь, зная о плохих отношениях сына и внука родственных.

– Это правда… – согласился Юрий. – Васька гордец страшный, во всём хочет быть первым, умнее всех и опытнее других казаться…

– Это точно… У Дмитрия не стал бы спрашивать про монополию… – Иван Васильевич тяжело вздохнул и недовольным голосом промолвил. – А в своём невежестве, действительно, тяжело признаваться, особенно, не по молодости лет, а в зрелости, ближе к старости… Про таких говорят в народе: в умники не попал, а из дураков не вышел… Только князьям, особенно, государям надобно окружать себя умными дельными людьми, с ними самим умом прирастать, спрашивать не бояться… – Государь вдруг радостно стукнул себя по колену. – …Да мне самому про суть монополии недавно только рассказал мой ближний дьяк Федор Курицын… Два дня т две ночи с ним и так и сяк кумекали про монополию и про то, как торговлю и промысел в стране поставить… А под конец надумали мы с ним Ганзу кулаком прихлопнуть… Так-то вот… Запомните: век живи – век учись, и ум оттачивай, да не завидуй чужим умам да талантам, свои совершенствуй… А то ведь в народе одна хитрая, но справедливая поговорка ходит про нас великих князей, распоряжающихся княжьей волей: «Сын отца глупее – жалость; сын отца умнее – радость; а брат брата умнее – зависть».

– Здесь в пословице про внука ничего не сказано… – осмелился намекнуть на что-то тайное, мучительное Дмитрий.

– Да, ладно… – примирительно сказал государь. – Для меня все вы мои малые, но родные близкие сыны: Иван Младой, Дмитрий, Василий, Юрий, другие…

– Прямо так по старшинству? – уточнил Юрий и смело поглядел отцу в глаза. – Василий на третьем месте, а я на четвёртом?..

Государь рассеянно поглядел по сторонам, потов в окно, и с радостью показал на приблизившегося к государевым саням каких-то двух духовных в затрапезных монашеских одеждах.

– А вот, наконец, и первые жалобщики… Как же без них в граде Святой Софии… Наверняка, будут жаловаться на Геннадия Новгородского, погрязшего в многих грехах симонии.

Действительно, игумен и монах окрестного монастыря стали слёзно жаловаться государю на своего архиепископа…

10. В Новгороде у владыки Геннадия

Завтра государь со всем двором должен был обедать у архиепископа Геннадия, а ночь с дороги Дмитрий проводил в одной из просторных комнат гостевого дома, в красном углу которой красовалась икона Николая Мирликийского Чудотворца.

«Царица небесная, святителю отче Николае, воздержания учителю…» – вспоминал Дмитрий старые молебны с батюшкой и матушкой, и в терпкой памяти перенёсся в те чудные дни потрясающих детскую душу молебнов ещё при живом отце Иване…

И образ Николы-чудотворца с черным мудрым и печальным ликом в золотой ризе, и свечи кругом, и запах ладана из детской памяти подвигли Дмитрия на дивные молитвы. И он вспомнил, что Никола-чудотворец здесь в Новгороде имеет отношение к нему, Дмитрию, и ко всему их великокняжескому роду по линии его бабки тверской Марии, прабабки можайской Анастасии, так или иначе связанных с одной из чудесных ипостасей образа святителя Николая – Николы Можайского… И он, вспомнив рассказы отца о том, что культ Николы Можайского во времена правления Владимира Святого особенно был велик в Новгороде, стал просить этого Николая-чудотворца в иконном изображении в красном углу, чтобы он спас его, не дал пропасть в вихрях времени, в ненастье смут, бед, отчаяния…

Ведь через несколько дней ему исполнится двенадцать лет, и он вправе напомнить деду о его обещании в день спасения от убийцы-отравителя Лукомского – сделать его великим князем, соправителем государства, как отца Ивана Младого… Он давно и часто, наверное, слишком часто твердил в своих тайных молитвах наизусть:

– …Верую, господи, верую… Всей душой, всем сердцем верую, помоги моему неверию…

У Дмитрия много было поводов и причин для собственного неверия, – прежде всего великая княгиня Софья, от которой шла упругая ненавистная волна, готовая захлестнуть все наивные надежды стать в скором времени великим князем и правой рукой деда-государя. Дмитрия ранила, убивала эта волна неприязни, ненависти, идущая, что от Софьи, что от Василия-Гавриила, готовая сбросить его в бездну неверия в собственные силы, обречь на неверие самые благие порывы и мечтания…

– Верую, господи, помоги моему неверию… – твердил в молитвенном упоении маленький Дмитрий, осознавая свою незначительность, крохотность, ненужность никому-никому на белом свете, кроме матери и, может быть, кроме деда-государя. – Боже мой, Боже мой, за что ты отбираешь мои последние силы на борьбу с неверием?.. Боже мой, Боже мой, за что ты мне не даёшь беспрекословной веры в моё собственное истинное предназначение князя на этой грешной земле?..

Много раз он пытался переступить через все свои сомнения, через вопиющее неверие в собственный путь, но всегда представлял перед собой только печальное лицо матери Елены, её несчастные глаза, в которых светилась всего одна надежда – увидеть когда-нибудь сына своего великим князем, – и после этого словно можно было спокойно умереть… И Дмитрий снова молил Господа и Николу-чудотворца помочь его неверию, лишить этого обезоруживающего греховного начала.

«Зачем мне весь мир, зачем мне все его дни и ночи, зачем мне все его запахи и земные шорохи, зачем мне всё разноцветье мира, все оттенки цветов, если он по сути вложил в мою души и сердце грех неверия… Если с этим грехом в душе и я сам греховен, и мне никак невозможно отречься от этой греховности…» – думал Дмитрий и продолжал истово молиться перед иконой Николы-чудотворца.

Он повторял по памяти свою любимую в детстве молитву, которой научил его, совсем маленького, отец, князь великий Иван Младой, перед которым, Дмитрий-внук знал это, преклонялся даже дед-государь Иван Великий, называя своего сына Ивана «победителем татар». Дмитрия Донского дед так не называл, посмеиваясь, мол, после победы на Куликовом поле татарва и данью Русь обложила, и Москву завоевывала и сжигала, а вот после бескровного противостояния на Угре, где главными оказалась княжья воля двух соправителей государства, двух Иванов, отца и сына, татарва схлынула и Русь давно про дань забыла…

Вот и повторял в трепетной молитве знакомые с детства слова «победителя татар» Ивана Младого:

– Господи, возьми меня с собой… Господи, возьми меня с собой… Господи, возьми меня с собой…

В легком спокойном сне Дмитрия коснулись тёплые добрые руки отцовы, и княжичу почудились слова, не будящие, но вдохновляющие на подвиг в борьбе с греховным неверием:

– Поможет, поможет Господь Бог твоему собственному неверию, если ты сам себе поможешь, как помог деду в его смертельный миг в противостоянии с его врагами… Помни, я, отец твой, люблю тебя за ясную чистую душу твою, и дед Иван Васильевич тебя тоже любит…

На обеде у архиепископа Новгородского первый спор государя с Геннадием вышел насчёт преданий о «шапке Мономаха».

– …Вот меня часто в Москве пытают, зачем на моей печати великокняжеской появился двуглавый орел – герб византийских царей, вместо прежнего изображения Георгия Победоносца?..

Геннадий усмехнулся и сказал проникновенным баском записного спорщика, внимательно поглядывая за реакцией сказанного им сидящих по правую руку от государя Дмитрия и Юрия:

– Ну, ясное дело, с печатью святого Георгия, поражающего копьём коварного ползучего Змия, связывают имя учредителя печати Юрия Звенигородского, главного противника твоего батюшки, Василия Тёмного. Чего печать патрона Юрия использовать, если есть новая возможность под влиянием византийских преданий и брака государя с царевной Софьей Палеолог слагать представление о Москве как третьем Риме, считая Москву преемницей Константинополя или второго Рима?.. Брак с царевной византийской способствовал прорыву в сношениях Москвы и Европы. Ведь такие сношения во время монгольского владычества прервались, – Новгород наш с немецкой торговой Ганзой – исключение из правил. – Геннадий, сидящий слева от государя, заглянул заискивающе в его глаза. – Ведь благосостояние новгородской епархии целиком зависело от нашего купечества через ганзейский союз…

Государь резко оборвал епископа:

– Начал во здравие – с герба… А кончил за упокой – на Ганзе, которую я тут прикрыл, чтобы покончить с монополией немцев… В государевых руках должна находиться внешняя торговля с иноземцами! И баста, хватит на этот счёт зря распинаться… А по поводу моего брака с Софьей ты прав – благодаря ему, действительно возобновились сношения Руси и Европы, и не только с Европой, московский орёл с великокняжеской печати не только на запад смотрит, но и на восток… Тебе ли говорить, как столица после брака с Софьей украсилась каменными соборами и зданиями… Попробуй до того выудить из Италии архитектора Аристотеля Фиоравенти, – да не в жизнь в холодную северную столицу не поехал бы… А он и взял по княжьей воле отмахал для государя и его подданных кремлевский Успенский собор…

– За один возрожденный московский Кремль с Успенской церковью государь войдёт в русскую историю… – отвесил полновесный панегирик государю подъелдыкнувший епископ, стараясь замять неловкое упоминание про приказавшую долго жить Ганзу в Новгороде.

Государь недовольно поморщился, но сделал вид, что подхалимаж епископа его мало волнует.

– А ведь в моё правление сразу после приезда в Москву великой княгини Софьи построены каменные соборы Архангельский и Благовещенский… А ещё каменный великокняжеский дворец и Грановитая палата для придворных церемоний, к тому же новые стены с высокими башнями вокруг Кремля московского… Да и во многих других русских городах выстроены каменные крепости… Кроме того иноземные мастера помогли нам русским отлить пушки, отчеканить монеты, поставить лекарское дело… Впрочем и так ясно, много чего Русь у Европы, Византии переняла хорошего в мастерстве, ремеслах, искусствах… Только ты, Геннадий, с какой-то подначкой начал речи о новой великокняжеской печати, о византийском наследии…

Геннадий самодовольно улыбнулся и торжественным высокомерным голосом произнес:

– Недаром, государь, русская православная партия, в которой имею честь состоять с самого её начала, нашла опору в византийской царевне, великой княгине Софье… – он поглядел нелицеприятно на Дмитрия-внука и добавил. – Тебе, государь определять, какой партии крылья подрезать: православной партии великой княгини Софьи или еретической, которую поддерживает твоя невестка, другая великая княгиня Елена?.. Церковь-то наша ждёт твоего решения… Зосима еретикам жидовствующим потворствовал; слава Богу ты его согнал с престола митрополичьего…Митрополит Симон против еретиков, только не решается начать с ними решительную борьбу насмерть, на государя оглядывается, а тому в уши еретики и вольнодумцы своё дуют, раз доступ к государю имеют…

Государь от такого неожиданного поворота на обеде несколько опешил, замешкался, не зная, что сразу ответить… Поперхнулся, закашлялся, обратил на себя внимание многих из сидящих за торжественным столом новгородского владыки.

Тихим свистящим шепотом, чтобы никто, кроме Дмитрия-внука и сына Юрия, не слышал из перепалки, государь, наконец, спросил зарвавшегося епископа:

– И что же государю дуют в уши еретики?

Вальяжно развалившийся Геннадий и не думал щадить государя московского. С жесткой улыбкой ухмыльнулся в лицо, мол, это тебе не новгородский двор Ганзы закрывать; потворствуя с невесткой Еленой и Дмитрием-внуком жидовствующим еретикам и вольнодумцам во главе с ближним дьяком Курицыным, православную партию Софьи и его Геннадия не изжить, придётся с ней считаться.

– А дуют своё еретики и вольнодумцы о византийском наследии государя, когда греческое наследие сынов царевны Василия и Юрия… – Геннадий торжественно показал глазами на Юрия. – …Не имеет большого и даже вообще никакого значения, поскольку византийским правом на престол обладает и на царские регалии обладает и прапраправнук Владимира Мономаха Дмитрий… – Геннадий снисходительно кивком головы показал на Дмитрия-внука.

Государь понял, куда клонит один из вождей консервативной православной партии, но, поджав губы, попросил Геннадия без излишнего высокомерия:

– Поясни-ка, владыка, для образования нового поколения князей московских, Дмитрия и Юрия…

– Охотно… – быстро отозвался владыка. – Уже сейчас кто-то из еретической партии распространяет досужие домыслы о том, как киевский князь Владимир Мономах совершил победный марш-бросок из древней русской столицы Киева на Константинополь – второй Рим – непобедимой доселе Византии. И, самое главное, принудил своего деда, императора Константина отдать ему венец царский, «шапку Мономаха» и другие греческие регалии…

– А разве не так? – с наивной улыбкой спросил Юрий. – Владимир Мономах не состоял в прямом родстве с Константином и разве он не ходил на Константинополь и не брал его?..

– А мы сейчас проверим для начала образованность княжича Дмитрия… В конце концов, ведь весь сыр бор из-за него идёт… Ну-ка…

Дмитрий вспыхнул румянцем посмотрел на деда, внимательно наблюдавшим за поведением внука, прикрыл глаза, что-то мучительно вспоминая, и начал говорить:

– Действительно, владыка прав, говоря о прямом родстве Владимира Святого и Константина. Еще до Крещения Руси Владимир Святой в интересах своей страны вынудил византийского императора Василия отдать за него свою дочь Анну в обмен на принятие греческой веры и крещение русского народа в Киеве. Император Василий был дедом императора Константина. А Владимир Мономах был сыном Всеволода, внуком Ярослава Мудрого и правнуком Владимира Святого… Не так ли, владыка?..

Тот вынужденно отвесил сомнительный комплимент и внуку, и деду:

– Чувствуется, что государь больше внимания в историческом образовании уделяет внуку, чем сыновьям…

Государь невольно огрызнулся:

– Для государя все его наследники любимы, что его дети, что внук, всё это одно целое, продолжение его рода… – но с еле скрываемой насмешкой в адрес Юрия вынужден был признать. – Действительно, образованию Дмитрия его мать, великая княгиня Елена уделяет больше внимания, чем своим детям великая княгиня Софья…

Геннадий попытался хоть как-то смягчить малость накалившуюся обстановку за пышным столом.

– Как никак у великой княгини Софьи много детей, сыновей и дочек, а у великой княгини Елены всего один сын, вот она и души в нём не чает, занимаясь его образованием…

– Уж чего-чего, а рожать царевны греческие навострились… – шутливым негромким голосом, наклонившись чуть вбок к епископу Геннадию, сказал государь.

Тот, отметив про себя, что настроение государя несколько улучшилось и обстановка за столом разрядилась, снова обратился к Дмитрию:

– А как насчёт принуждения Владимира Мономаха своего деда Константина отдать ему царские регалии?..

Дмитрий задумался, наморщив лоб, как-никак не хотелось сесть в лужу перед ученым экзаменующим владыкой.

Тот снисходительно пришел на помощь внуку с явной подначкой деда-государя:

– Есть одна нестыковка в годе рождения Владимира Мономаха и годе смерти императора Константина, чтобы говорить о принуждении первым второго… Но это так к слову… Ведь противники нашей консервативной православной партии уже сегодня договорились до того, что государь публично, за спасение его внуком, обязался короновать его в двенадцать лет, как когда-то сына Ивана Младого. При этом выходит, что через несколько месяцев Дмитрий-внук получит царскую «шапку Мономаха» из рук государя Ивана, как сам Владимир Мономах – царский венец – из рук деда императора Константина… – Владыка хитро улыбнулся и сладким голоском пропел. – …Вот и идейка византийского наследия Москвы – второго Константинополя и Третьего Рима, которая не нуждается в подпорках династического брака государя с греческой царевной Софьей Фоминичной Палеолог. Предание о «шапке Мономаха» вроде как доказывает, что русские великие князья породнились с византийской династией задолго до царевны Софьи Палеолог, и такое родство скреплено передачей им греческих царских регалий…

Государь спокойно выслушал владыку и попросил того:

– Наклонись-ка, шепну кое-что не для чужих ушей.

Геннадий покорно поставил государю крупное, волосатое, оттопыренное ухо. Государь тихо, но чётко сказал

– Понятно, почему такая идея греческого наследия противников царевны и её сына Василия не по душе скрытым латинянам, прикрывающимся принадлежностью к консервативной православной партии… Ведь согласно этой идее даже без появления в Москве Софьи Палеолог, правом на престол обладает сын Ивана Младого и Елены Волошанки, мой внук Дмитрий, старший прапраправнук Владимира Мономаха, тогда как греческое родство моих сынов Василия, Юрия, других от Софьи уже не имеет никакого значения при строительстве новой империи Москвы-Третьего Рима… Только позволь, владыка, сделать твоему государю собственный выбор престолонаследника согласно его княжьей воле без всякого давления со стороны, от ортодоксов ли консерваторов, от латинян или иудеев… Понял, мысль государя, владыка или ещё раз повторить?

– Понял, понял, государь… – выдохнул Геннадий облегченно, проглотив накопившуюся на государя досаду. Посмотрел отстраненным взглядом на Дмитрия и спросил. – Ну, чего надумал насчёт принуждения внуком Мономахом деда Константина?

Дмитрий-внук понимающе обвёл взглядом деда, владыку и Юрия и уверенно сказал:

– Насколько мне известно, киевскому князю Владимиру было всего два года, когда умер его дед Константин…

– Молодец, княжич Дмитрий… – искренне похвалил его владыка, не ожидавший такого блестящего знания истории в отличие от многих невежественных, но агрессивных сторонников еретической партии, ставящих на Елену-Волошанку и её сына.

Дмитрий немного поморщился от неожиданной похвалы, что не скользнуло от внимания внимательного деда-государя, и всё с тем же нежным стыдливым румянцем продолжил:

– …Какая разница, что киевский князь никогда не ходил на Царьград и тем более никогда не воевал лично со своим дедом… Шапка царская деда оказалась в Киеве на голове великого князя Владимира Мономаха, вот что самое главное для русского престола… Правильно государь?..

Дед-государь величаво и уверенно кивнул головой, побуждая Дмитрия-внука продолжить.

– …Москва благодаря своим князьям и государям, народу русскому православному стала новым Царьградом-Константинополем благодаря верности Руси Господу Богу… Значит, сам Бог поставил Ивана Великого – нового царя Константина новому граду Константина – Москве и иным русским землям государя великого…

Государь измерил новгородского владыку тяжелым суровым взглядом и сказал так:

– Раз Господь сподобился поставить меня на Русское царство в Москве, то надобно по-божески мне и своей княжьей волей распорядиться, владыка Геннадий. Вот ты сказал в лицо государю дерзкие слова, тайный смысл которых следующий: его воля княжья ослабла, раз судьбой государева престолонаследника занимаются две противоборствующие партии, возглавляемые двумя великими княгинями, Софьей Палеолог и Еленой Волошанкой… И каждая из великих княгинь жаждет увидеть на престоле своего сына-первенца… Так вот позволю тебе напомнить ещё раз, Геннадий, что княжья воля государя не слабла, и за судьбу русского престола можешь беспокоиться не шибко… Помнишь, когда я своим крутым действом изъявлял несколько раз свою княжью волю и насчёт твоей личной судьбы, и насчёт престола, только митрополичьего?..

– Как не помнить… Когда митрополит Геронтий подверг меня страшному наказанию за ослушание по его разумению, бросив меня в ледник, ты, государь, проявил милосердие ко мне, вызволив из заточения… Ведь сгинул бы там… Насчёт престола же… – Геннадий стушевался. – …Не знаю, не знаю… Что государь имел в виду?..

– Ведь ты же даже прах еретиков Алексия и Дионисия с дьяком Курицыным хотел использовать ради того, чтобы собор поставил тебя на митрополичье. Однако, не всё, что нужно по мысли Геннадию Новгородскому, нужно Русскому государству и её государю… Представляю, сколько дров ты наломал бы на престоле в борьбе с еретиками и вольнодумцами… Я же не запрещаю тебе бороться с ними – борись, но так, чтобы твоя борьба не пустила в распыл государевы дела по собиранию под крылом Москвы древнерусских земель и православных народов… И Зосиму с Симоном я на митрополичий престол ставил только с тем условием, чтобы те не наломали на том престоле дров… – Государь усмехнулся горько в унисон своим стародавним мыслям. – А ведь наломал бы ты, владыка Геннадий, дров на этом престоле, нарубил бы леса народа, знатного и простого… – И совсем грустно с невыразимой печалью добавил. – На Руси такое делаемо и понимаемо даже – из века в век – лес рубят, щепки летят…

Прощаясь, владыка буркнул государю:

– Многое мы с тобой, великий князь московский не договорили… Только приблизились к главному – к жидовской ереси, которая проникла во все уголки церкви нашей православной, не миновав покоев великокняжеских… – Не таясь и не боясь гнева государева, Геннадий нарочито показал глазами на Дмитрия-внука, мол, понимай за княжичем его мать великую княгиню Елену Волошанку, и остановился взглядом на государе, мол, благодаря тебе, когда ты перетащил в Москву своих агентов Алексия-Авраама и Дионисия и сделал их главными священниками кремлевских соборов, жидовская ересь укоренилась в Москве.

– Как-нибудь договорим… Вот только с шведской кампанией дела улажу, руки малость развяжутся, тогда и сойдёмся… Или государь к владыке зайдёт на огонёк, либо владыка к государю… Много ещё ночей в граде Святой Софии нам придётся коротать – шведская кампания не скорая, да и союз с Хансом Датским обязывает поближе быть к фронту совместных военных действий…

– Ловлю на слове… – отозвался Геннадий. – Только хочется о иудеях и ереси, с ними связанной сглазу на глаз с тобой поговорить…

Государь улыбнулся, положил руки на плечи стоявших рядом Дмитрия-внука и Юрия-сына и сказал насмешливым голосом:

– А вот это я тебе, владыка Геннадий, не обещаю…

– Почему же нельзя по душам доверительно поговорить, государь? – умоляющим голосом спросил Геннадий.

– А потому, что государю зачастую нечего скрывать от своих престолонаследников: они же у меня в таком порядке выстроены, сначала Дмитрий, потом Василий, третьим Юрий… Василия на хозяйстве в Москве оставил, а Юрия с Дмитрием с собой в Новгород, поближе к фронту взял… Так нашим войска поспокойней… Недаром же почти два с половиной века под татарами Русь находилась… Мудрость ханскую русские государи тоже уразумели… С чего бы это хан своих детей жен, детей к месту боя с неверными выводил… Чтобы все воины видели, бежать хану с семьёй некуда и нечего… С детьми и женами не побежишь… Сидел на пригорке хан с семейством, издалека его было воинам видно было, и сердце успокаивалось: «Хану бежать нечего, значит, и простому воину тоже нечего». А государю русскому жену с собой брать нечего, а вот детей взять с собой, поближе к бою, уму-разуму подучить – самое время… Намёк на свой счёт понял, владыка…

– Не совсем… – честно признался владыка.

– Так ведь наши с тобой разговорчики всё больше на скрытый бой смахивают… Ты одну сторону принял – своей партии, Софьину, а меня вынуждаешь отвечать за якобы покровительство еретиков, тайных иудеев, вольнодумцев и иже с ними… Только ведь догадываешься, наверно… В чём, в чём, а в дурости тебя не обвинишь… Что иногда государю важно оказаться, как бы это поизящней выразиться?.. Ну, над схваткой, что ли, чтобы все преимущества государева положения использовать в историческом прорыве Руси Святой…

– Прорыве ли?.. – скептически поджал губы Геннадий.

– В прорыве… В настоящем русском прорыве… – жестко сказал государь Иван Васильевич и, видя, что не убедил новгородского владыку, в сердцах безнадежно махнул рукой.

– Так поговорим ещё – или как?.. – спросил Геннадий.

– Вот шведские дела малость разгребу, тогда и поспорим… Бог даст, не растянется кампания… Тогда и дам знать… – Государь неожиданно подмигнул Геннадию. – У нас не заржавеет…

Действительно, долгое время государь распоряжался военными действиями своих воевод Щени, Щуйского, осадивших Выборг, а также Шеина, Косого, Челяндина, Ростовского, посланных воевать Гамскую землю, Ямь или Финляндию, находившуюся под властью неприятеля Ханса Датского, шведского короля Стена Стура.

Когда в шведской кампании, несмотря на многие неожиданности и неприятности государя наметился перелом, Иван Васильевич вспомнил про обещание поспорить, как повоевать, поговорить по душам, не уклониться от проблем и вызовов, одним словом, об обещанной новой встрече с владыкой Геннадием.

Вот и договорились о новой встрече государь с владыкой после службы в соборе Святой Софии.

При торжественном пении клиром государь Иван Великий, отойдя от Дмитрия– внука и Юрия-сына, вошел на помост пред аналоем, к Евангелию и старинным священным иконам приложился, принял от владыки благословение животворящим крестом и рукою.

Благословивши государя, возгласил владыка Новгородский могучим басом во все лёгкие:

– Великий государь и великий князь Иван Васильевич, всея Руси самодержец!.. Сметь ли, государь великий Иван Васильевич, о твоём здравии великокняжеском спросить, как тебя, великого государя всея Руси Святой, Господь Бог милует?

И отдал владыка новгородский земной поклон государю всея Руси. И отвечал государь всея Руси владыке Новгородскому торжественным радостным голосом:

– Божьей милостью и Пречистыя Богородицы и великих святых чудотворцев русских молитвами и твоим, владыки и богомольца, благословением – до жив!

Началась торжественная служба в соборе Святой Софии; горячо молился государь за военные успехи русских воинов на финской и шведской земле, горячо молились его придворные бояре, князья, окольничьи, стольники, дьяки, жители ратные и приказные. И пуще многих молились пришедшие с государем Дмитрий и Юрий.

Кончив службу, владыка Геннадий снова осенил государя всея Руси Ивана Великого крестом и возгласил:

– Дай, Господи! Ты бы, государь всея Руси и великий князь Иван Васильевич со всеми своими родичами, супругой великой княгиней Софьей, с сынами и дочерьми, внуком, со своим государевыми богомольцами, с митрополитом, и с епископы, и с архимандриты, и с игумены, и со всем священным собором, и с боярами, и с христолюбивым воинством, и доброхотами, и со всеми православными христианами. Здравствуй, государь всея Руси, нынешний год и впредь идущие многие лета в род и род и вовеки веков…

После торжественной службы зван был владыка новгородский до стола великокняжеского, за которым по правую руку от государя сидел Дмитрий-внук, а по левую Юрий-сын. И больше никого. За обедом, как и положено, после публичных здравиц владыки в Святой Софии, почестил государь архиепископа Геннадия и велико пожаловал уже ближе к вечеру: послал со своего пышного стола со стольником яства и пития богатых…

А разговаривали за столом больше о иудеях на Руси и в Литве с Польшей… Неожиданно разговорил государя на эту опасную тему владыка, начав с того, что наибольшую терпимость для своей религии они нашли в землях польских и литовских…

– …Причём особое покровительство оказывал поначалу им неприятель государев король Казимир… – Геннадий испытующе и выжидающе поглядел на Ивана Васильевича и спросил с иезуитской интонацией, перенятой у его друзей-латинян. – И знаешь, почему, государь?

Государь насупился, почмокал губами и с явным чувством собственного неудовольствия глухо промолвил:

– Не знаю…

– А знать хочешь?.. – Геннадий малость куражился, поймав на крючок интересного вопроса государя много знающего, только, выходит, не всё. – Сам ведь наставлял новое поколение князей московских: век живи – век учись, только тогда дурнем на том свете не предстанешь пред Господом… Мне на терпимость короля к иудейской вере, будь то талмудисты, караимы или тайные иудеи-служители каббалы, открыли глаза латинские ксендзы и епископы… Поэтому врать не буду: за что купил истину, за то и продам государю… Ну, так хочешь знать истину в первой инстанции…

– Хотеть-то хочу… – наставительно промолвил государь. – Только не гоже архиепископу торгом и продажей заниматься… И так на тебя ворох жалоб накопился в Москве – за твою безудержную симонию…

Геннадий сделал вид, что не расслышал упреков обвинения в симонии, мол, какая там симония, если на его кончике языка тайна распространения жидовской ереси в Литве, Польше и оттуда – в Новгород, в Москву, и далее по всей Руси православной.

– Ну, раз хочешь, тогда слушай… Глядишь и князю Дмитрию с князем Юрием важно будет такое услышать.

Государь и владыка на них поглядели почти одновременно, и тем ничего не оставалось, как тут же согласиться:

– …Да, конечно…

– …Да, ещё бы…

Геннадий, желая придать значительность своим словам, прокашлял неторопливо горло, отпил несколько крупных глотков кваса из огромной серебряной чаши и только тогда приступил к этой жгучей тайне, к которой его приобщили друзья-латиняне.

– Особое покровительство короля Казимира, оказанное иудеям, которых он наделил многими льготами и привилегиями, послужила его тайная интимная привязанность к одной иудейке… Насчёт имени иудейки врать не буду… Одни ксендзы называли ту красавицу-иудейку Саррой, другие Марией, третьи…