Текст книги "Счастье моё"

Сцена вторая

Это единственная сцена, в которой мы видим Лидию Ивановну. В ботанический кабинет вошел Оскар Борисович, резво поднял с полу жестянку с молоком и выплеснул в кадку. Но тут вошла Лидия Ивановна и увидела, что он делает.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Боже мой, как я от всех вас устала. Во что вы превратили ботанический кабинет? От кого вы тут хотите спрятаться?

Прячась за пальмами, Оскар Борисович метнулся к каморке. Опередив его появление, Семен молниеносно определил единственное место в каморке, куда можно было спрятаться: змеей вполз под раскладушку и потянул к полу край простыни.

Я отношусь к вам с уважением, как к человеку девятнадцатого века, но моё терпение не бесконечно.

Оскар Борисович взялся за сердце и сел на раскладушку.

Вам кажется, что вы человек неприметный. А вы меня очень интересуете. И я хотела бы знать о вас еще больше. О вашей жизни, о вашем методе… Как вам удается завоевать внимание учеников? Они у нас трудные, а вы как преподаватель мягкий, чересчур даже интеллигентный…

Оскар Борисович страшно смутился и сгорбился.

Чем же вы их завлекли?

Оскар Борисович заерзал на спине Семена.

У каждого свои педагогические тайны, но, мне кажется, вы чрезмерно увлекаетесь наглядными пособиями. Мы должны нацелить учащихся вглубь, в суть вещей, а не играть с ними в игрушки.

Оскар Борисович поиграл ртом и промолчал.

Я убеждена: пусть успеваемость будет хуже, отметки ничего не значат, давайте научим их не зубрить, а видеть главное, пусть взгляд их будет направлен вглубь. Ведь мы трудимся в мужской школе… (Она говорила, поверяя ему свои заветные думы.) Вся мудрость идеи раздельного обучения в том, что ничто поверхностное, второстепенное не отвлекает наших мальчиков от главного. Мужская школа – это очень чистая идея… Поэтому мы не смиримся, если что-то помешает нам жить так, как мы хотим…

Морщины на лбу Оскара Борисовича собрались в горькие складки.

Наверное, я кажусь вам неделикатной. Но я устала и огорчена… Мне, простите, не до ваших чувств. Да, вы угадали. Мне сообщили в отделе кадров, что вы женились!

Оскар Борисович испуганно закивал.

А вы думали, что это останется тайной? Смешно. И дико. Как же можно такое событие скрыть от коллектива? Вы нам всем не чужой. Сколько лет вы проработали в этом здании?..

Оскар Борисович беззвучно пошевелил губами.

Тридцать пять! Юбилейная дата. Это очень благородно, что хоть в отдел кадров вы сообщили об изменении ваших анкетных данных. Впрочем, я уверена, что вы вообще благородный человек и ни в чем не виноваты.

Оскар Борисович с жалкой улыбкой развел руками.

Но судьба вашей жены, как вы понимаете, мне не безразлична! Ей восемнадцать лет, а вам за шестьдесят! Я обязана выяснить обстоятельства, которые привели к этому чудовищному браку… У нее будет ребенок?

Оскар Борисович затрясся и стал тереть ладонью сердце.

Можете не отвечать! (Голос Лидии Ивановны был уже лишен напускного спокойствия.) Она беременна, иначе зачем?.. Оскар Борисович, вы же честный человек, так будьте честны до конца! Но подумайте сами: Вике две недели назад исполнилось восемнадцать лет, и вы сразу зарегистрировались. Очевидно, это случилось до её совершеннолетия… Как же вы прикажете к вам после этого относиться?..

Оскар Борисович улыбнулся.

Как к развратнику? Так ведь я убеждена, что у вас с ней ничего не было… Я понимаю, как всё случилось. Она вам призналась, что какой-то мерзавец сделал ей ребенка, пугнула, что покончит с собой, и вы из соображений ложной гуманности предложили ей руку и сердце, чтобы покрыть чужой грех… Почему она вам всё рассказала, а не мне?! Скажите мне, кто он?

Оскар Борисович расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Благородство не в том, чтобы скрыть, а в том, чтобы найти в себе силы рассказать. Что вы так дышите? Вам плохо?

Оскар Борисович продолжал растерянно улыбаться.

Только давайте спокойно! В вашем возрасте такие волнения безнаказанно не проходят… У вас была тут где-то валерьянка…

Оскар Борисович махнул рукой.

Вы теперь молодой муж. Вы должны беречь здоровье. Прилягте… Вам надо отдохнуть. Это же постель вашей жены… Кстати, где вы собираетесь жить? Сейчас вы прописаны в одной комнате с вашей сестрой, её замужней дочерью и внуком. Сколько у вас там метров?.. Двадцать три. Довольно большой метраж. Но все-таки уже пять человек прописано. А у Виктории имеется своя площадь. Значит, вы переедете сюда и будете вместе с ней жить в школе? Неужели у вас духу хватит?

Оскар Борисович задвигал всеми морщинами зараз.

(Плачущим голосом.) Ах, вы об этом и не подумали! Вы же святой. Все хорошие, одна я злая. А вы поставьте себя на моё место. Вы не успеете оглянуться, как раздуют ваше персональное дело. Вику я спасу. Как уже раз спасала. И, между прочим, доверила ей пионерию. Поэтому мне придется всё свалить на вас, старый вы идеалист! Я же обязана буду как-то реагировать! Вы хотите, чтобы ваша педагогическая деятельность закончилась так бесславно? Подумайте! Ведь если мы найдем мерзавца, мы как-нибудь вас вытащим! Ну, кто это?! Она же мне ничего не скажет!..

Оскар Борисович, вытянул губы клювиком, и развел руками в полнейшей растерянности.

Ну хорошо, хорошо, идите домой, утро вечера мудренее… У меня никаких сил нет. Идите же!

Оскар Борисович выскочил из каморки, схватил портфель и убежал из ботанического кабинета.

Сцена третья

Простучали знакомые шаги, Виктория вошла в ботанический кабинет, а оттуда в каморку.

ВИКТОРИЯ. Лидочка Ивановна! Как хорошо, что вы ко мне заглянули. Сейчас я вас буду поить вкусненьким-вкусненьким чайком!..

ЛИДИЯ ИВАНОВНА (тихо). Спасибо, я очень утомлена и должна идти. Я добыла тебе сливочного масла. Тебе это полезно. (И удалилась. Громыхнула дверью.)

ВИКТОРИЯ. Сенечка, ты где?

СЕМЕН. Я здесь. (Выполз на волю.)

ВИКТОРИЯ. Бедненький, тебя чуть не изловили?.. Ну скажи, ты меня на линейке видел?

СЕМЕН. Видел. Вика, я тебя люблю.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, погоди, ты скажи мне честно-честно! Я это придумала или ты заметил?

СЕМЕН. Заметил. Вика, я тебя полюбил с первого взгляда. Еще на танцах… (Хотел обнять Викторию, но она отскочила, как кошка.)

ВИКТОРИЯ. Что ты заметил? Скажи подробно!

СЕМЕН. То, что ты говорила. Ты была очень красивая…

ВИКТОРИЯ. Просто красивая?

СЕМЕН. Очень-очень. (Опять хотел обнять её, и опять она ускользнула.) Самая красивая в СССР!..

ВИКТОРИЯ. Ты не представляешь, как важно для меня, что это именно ты заметил! Ты же всегда режешь правду в глаза!

СЕМЕН. Да. Я заметил.

ВИКТОРИЯ. Ну-ну? Подробно!

СЕМЕН. Ты как будто сверкнула.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Врет.

СЕМЕН. Да не вру я, честное слово, видел. (Он уже сам верил, что видел.)

ВИКТОРИЯ. Удивительная история! Понимаешь, Сенечка, когда это случилось в первый раз, я решила, что сошла с ума. Жутко испугалась. И на следующем сборе всё ждала, повторится такой момент или нет…

СЕМЕН. Ты не сумасшедшая.

ВИКТОРИЯ. И повторилось. Я после этого всю ночь не спала, потому что поняла, что я не такая, как все… Я особенная. Я такая одна… Ты понимаешь?

СЕМЕН. Ты моя Виктория. (Наконец изловчился и обнял её.) Ты моя победа…

ВИКТОРИЯ (отпихиваясь). Но при этом я прекрасно знаю, что объективно я уродина!

СЕМЕН. Нет!

ВИКТОРИЯ. Да ты слушай! Слушай! Конечно, уродина, я, значит, все-таки сошла с ума. И мне страшно интересно, что я теперь сумасшедшая, не такая, как все. Интересно, правда? Кому плохо, если я сумасшедшая? Никому.

Семен поцеловал её.

Да погоди же! Слушай! На третий раз я специально вымыла пол – мне нравится, как пахнет мокрым деревом, – и опять жду. «Ура!» – и опять повторилось. Наутро проснулась – голова трещит, как после «Абрау-Дюрсо», и с тех пор уже не проходит. Понимаешь, мой психоз в том, что я испытываю к себе огромную нежность. Я очень внимательно слежу за собой, чтобы как-нибудь не выдать своего сумасшествия: походкой или выражением лица. Потому что раньше я была уверена, что Лидия Ивановна видит меня насквозь.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Глупышка моя. Вика, солнышко…

ВИКТОРИЯ. Но она ничего не замечает! После торжественной линейки она мне делает вот так… (показала, как Лидия Ивановна величественно подымает и опускает веки) и плывет дальше. Она мне казалась такой мудрой и несокрушимой, а теперь я знаю, что она ничем не отличается от обыкновенных людей и даже несчастнее многих и очень одинока. Ведь она старая дева. Наверное, она решила меня любить вместо дочери, но у нее никогда духу не хватит сказать мне.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Не надо ему рассказывать.

ВИКТОРИЯ. И я её совершенно перестала бояться. С тех пор как я стала сумасшедшая, у меня развились удивительные способности. Я теперь очень хорошо разбираюсь в людях, потому что они про меня ничего не знают, а я про них знаю всё – злые они или добрые… В общем, Сенечка, никто ничего не заметил, а это чувство у меня внутри не проходит, а только усиливается, и уже обидно, что никто не замечает, какая я…

СЕМЕН. Я же заметил.

ВИКТОРИЯ. Погоди!.. Я тебе просто объясню, почему я должна родить ребеночка.

СЕМЕН. Не надо объяснять! Ты правильно решила! Знаешь, о чем я сейчас думаю?..

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. О том, как отсюда унести ноги.

СЕМЕН. Через сорок минут у меня кончается увольнение. Но в субботу я опять приду к тебе…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Все врет.

ВИКТОРИЯ. Это тебе кажется сейчас. Мы больше не увидимся никогда.

СЕМЕН. Нет, я приду. А ты за это время реши… Вика, я тебя прошу быть моей женой!

ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка! Все! Беги! (Освободилась от его объятий и открыла окно.)

СЕМЕН. Вика, ты, кажется, не поняла, что я сказал?

ВИКТОРИЯ. Поняла. Это невозможно.

СЕМЕН. Если я тебя не уговорю, уговорит Лидия Ивановна. Я к ней обращусь! И мы поженимся.

ВИКТОРИЯ. Глупенький! Это вряд ли поможет твоей блестящей карьере. Боюсь, что в Лондоне тебе тогда не жить.

СЕМЕН. Значит, будем жить на Тихом океане. Или на Ледовитом. Главное – служить Родине. И чтоб ты была рядом.

ВИКТОРИЯ. Спасибо, миленький, но я твоей жертвы не могу принять.

СЕМЕН. А ты подумай о дочке!

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. А может быть, родится сын?

ВИКТОРИЯ. Я уже подумала, миленький. Прочерка в метрике у нее не будет. Я это предусмотрела. Я заранее вышла замуж. За Оскара Борисовича.

СЕМЕН. Это ничего! Ты с ним разведешься! Я понимаю, у тебя всё по плану, но зачем уж так было торопиться?..

ВИКТОРИЯ. Миленький, я просто не могла поступить иначе. Мне одна врач сказала, что у меня после войны очень-очень нехорошее малокровие и что если я хочу иметь детей, то лучше это сделать пораньше, потому что, если я сейчас родить не успею, детей у меня может вообще не быть. Мне некогда было ждать прекрасного принца, пришлось торопиться. А Оскара Борисовича я ни в чем не обманула. Он сам мне сделал предложение, когда я ему рассказала про план. Он святой, необыкновенный человек, он всё выдержит. И не такое мы выдерживали, да, Сенечка?.. Опять у тебя несчастное лицо, просто сердце разрывается! Сенечка, ну почему ты так трагически воспринимаешь действительность? Все складывается так хорошо! У тебя будет потрясающе интересная и увлекательная жизнь. Ты увидишь весь мир…

СЕМЕН. Ты опять иронизируешь?

ВИКТОРИЯ. Нет-нет, я серьезно! Ты слепой, Сенечка. (Засмеялась.) Ты вглядись: весь мир твой! Веселей, миленький! Твой корабль уже отплывает в неведомые страны…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но тебя он не возьмет с собой.

СЕМЕН. Тридцать минут осталось, я еле добегу. Я тебя люблю, Виктория. Я в субботу приду, да?

ВИКТОРИЯ. Нет!

СЕМЕН. Я всё равно приду. (Вылез из окна на крышу и на краю крыши обернулся махнуть Виктории рукой.)

Виктория увидела, как он, посылая воздушный поцелуй, поскользнулся и полетел с крыши спиной вниз. Послышался сильный звук удара и короткий вскрик.

ВИКТОРИЯ (высунулась в окно). Сеня, что с тобой?!

ГОЛОС СЕМЕНА. Упал. С ногой что-то случилось. Наверное, растяжение.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Нет, не растяжение.

Сцена четвертая

Сонным, теплейшим августовским днем Семен появился в переулке школы и чуть не проскочил мимо, да и немудрено: он не был здесь более полугода. К тому же город к концу лета почистился и похорошел до неузнаваемости, утонув в чрезмерной даже зелени тополей и акаций, причем развалины если и выглядывали кое-где, то не были так ужасны» как зимой; наоборот, что-то в них утвердилось родное, привычное, словно бы они были здесь всегда. Наконец Семен сообразил, что кумачовое полотнище с надписью «Городской пионерлагерь № 167» обозначает школу, и вошел во двор.

Двор тоже изменился. Висела волейбольная сетка. У раненого Толстого появился новый бетонный глаз – светлее остального лица и глядевший прямо с профиля, отчего Толстой стал похож на камбалу. В открытом окне первого этажа виден был Оскар Борисович. В старорежимной художественной блузе, с палитрой на пальце, он рисовал на оконных стеклах птиц. Уже была готова надпись «1 сентября».

Птичья голова его повернулась, но Семен прислонился к стене, и Оскар Борисович его не увидел. В школе был ремонт и уже кончился. Пол был покрыт месивом, старой штукатурки и рваных обоев. Коренастая баба, одетая в мужскую ковбойку и сатиновые штаны, сгребала в конце коридора мусор в кучу.

Семен заглянул в ботанический кабинет. Дверь каморки была открыта. На раскладушке лежали клубки шерсти и начатое вязанье. Подоконник был уставлен бутылями с клубникой и смородиной. Ни здесь, ни в зеленом полумраке ботанического кабинета Виктории не было.

Семен взял в руки фотографию Лидии Ивановны. Угол рамки был обвязан черной лентой.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Здравствуй. Пришел полюбоваться. Полюбуйся, погляди, что ты тут у нас наделал.

ВИКТОРИЯ. Сенечка! Ты все-таки пришел!

Семен увидел, что баба-штукатурщица торопится к нему, нелепо размахивая руками, и узнал в ней Викторию. Живот был очень заметен.

(Бросилась ему на шею.) Сенечка, родненький мой, как здорово, что ты пришел! Я же верила, что ты придешь, умом понимала, что не придешь, но верила! И ты пришел!

СЕМЕН. Я только недавно смог ходить без костылей. И первый раз в увольнении. И сразу к тебе, чтоб решить, как мы дальше жить будем. Но почему ты сама ни разу ко мне не пришла? Притащила в больницу, как санитарка раненого с поля боя, – и исчезла.

ВИКТОРИЯ. Но я же позвонила Анечке и сказала, где ты. И я все-все про тебя знаю от Анечки. (Плачет.) Пришел все-таки! Бедненький ты мой! Ну что ж тебе всё время приходится из-за меня страдать?! Несчастненький, любименький ты мой, я ж тебя всего известкой вымазала.

СЕМЕН. Сейчас-то дело идет на поправку. А ведь чуть калекой не остался. У меня был сложный перелом стопы. Три раза неправильно срасталась, и ломали заново. И после травмы меня в увольнение, конечно, не отпускали. Поэтому я пришел только сегодня. Между прочим, в субботу. Как обещал!

ВИКТОРИЯ. Это очень-очень хорошо, что ты пришел!

Она сильно изменилась, но улыбка её стала еще прелестней.

СЕМЕН. А тебе, видно, плевать было, как я там.

ВИКТОРИЯ. Ну что ты, миленький, я теперь тебя никогда не смогу забыть.

СЕМЕН. Значит, нарочно не приходила?

ВИКТОРИЯ. Нарочно, миленький.

СЕМЕН. Проверяла свои чувства?

ВИКТОРИЯ. Твои, Сенечка.

СЕМЕН. Ну, у тебя железная воля. Полгода проверяла?

ВИКТОРИЯ. Семь месяцев и двенадцать дней.

СЕМЕН. Проверка – это тоже по плану?

Виктория засмеялась.

Ну и как? Проверила?

ВИКТОРИЯ. Проверила! (Прижалась к нему.)

СЕМЕН. Я вижу: у тебя всё по плану. И ремонт – всё как задумала.

ВИКТОРИЯ. Поцелуй меня, миленький.

СЕМЕН (поцеловал её). Давно ремонт начала?

ВИКТОРИЯ. Как раз когда Лидия Ивановна умерла. Прямо на следующий день после похорон.

СЕМЕН. В июне, значит.

ВИКТОРИЯ. Третьего июля.

СЕМЕН. И всё своими руками?

ВИКТОРИЯ. Нет, конечно. Тут работала бригада из ремстройтреста. Но они больше пачкают, чем делают, а убрать за собой – ни в жизнь. Главное, теперь они ушли, а пол не привели в порядок. Слушай, у тебя увольнение до каких?

СЕМЕН. До завтра.

ВИКТОРИЯ. Раз ты всё равно пришел, может, поможешь? Оскар Борисович старенький, остальные все на каникулах, и так получилось, что я одна.

СЕМЕН. А тебе разве можно этим заниматься?

ВИКТОРИЯ. Мне это очень-очень полезно. И главное, приятно. Я же здесь живу. А теперь еще и ты рядом. Ничего со мной не случится.

СЕМЕН. Смотри, что принес. (Вытащил из кармана и развернул плоский пакетик.)

ВИКТОРИЯ. Что это?

СЕМЕН. Цикля. Инструмент для ремонта паркета. Чтоб он блестел как зеркало.

ВИКТОРИЯ. Какой ты молодец! Запомнил!

СЕМЕН. А ты меня ни разу не навестила.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, ну подумай, получилось бы, что я навязываюсь. Зато Анечка каждый день тебя навещала. Я и подумала, что у тебя с ней всё очень-очень хорошо… Вот рабочая одежда наших маляров. Ты можешь переодеться.

СЕМЕН. То, что она ко мне ходила, ровным счетом ничего не значит. Но я отдаю должное её упорству.

ВИКТОРИЯ. У нас в, детском доме все такие. Сенечка, чтоб не забыть: ты никому не рассказывал, что у нас с тобой было в ту ночь?

Семен ворошил груду спецодежды.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Рассказывал. Он же всегда говорит правду.

ВИКТОРИЯ. Вот эти брючки, миленький, тебе будут как раз. Ну, переодевайся, скоренько…

СЕМЕН (начал переодеваться). Я вижу, у Ани руки всё время в какой-то краске. Я ей говорю: ты б хоть руки вымыла, в больницу все-таки ходишь. Она хихикает. Оказывается, краска несмываемая. Потом боцман мне рассказал, что она брала в дом работу по окраске тканей через трафарет, чтобы покупать мне фрукты.

ВИКТОРИЯ. Боцман рассказывал? Значит, он с ней с тех пор встречается?

СЕМЕН. Конечно, встречается. И с ней и со мной. Мы дружим втроем. Я всю палату кормил яблоками, но она, Вика, этим не добилась ничего. Я сказал ей, что буду с тобой.

ВИКТОРИЯ. Главное, что ты уже здоровенький, Сенечка. Ты сначала мусор отгреби от ботанического кабинета. Здесь у нас будет образцово-показательный паркет… Я хочу, чтоб Оскар Борисович просто ахнул.

СЕМЕН (принялся за работу). А Лидия Ивановна когда заболела?

ВИКТОРИЯ. Через месяц после того, как ты здесь был. Она, бедненькая, из любви ко мне так хотела найти виновника! Но я тебя не выдала. А потом случилась эта беда. На меня пришла в гороно анонимка, что я из школы устроила дом свиданий. И, между прочим, было точно указано число, когда ты здесь ночевал. К счастью, имени твоего не было. Ума не приложу, кто мог написать. Тебя же никто тогда не видел, и я никогда никому о тебе не говорила. После собрания Лидочка Ивановна вошла ко мне в ботанический кабинет и у нее сделался приступ. И инсульт… Ты, знаешь, Сенечка, боли она совершенно не чувствовала. Она просто не могла говорить. Только чуточку-чуточку шевелила губами. Кроме меня, никто не мог её понять.

СЕМЕН. Сволочи. Кто же это написал?

Семен нагрузил носилки мусором, и, они с Викторией понесли их к открытому окну, чтобы, выбросить мусор на задний двор.

ВИКТОРИЯ. Фактически она умерла из-за этой анонимки.

СЕМЕН. У нее было больное сердце?

ВИКТОРИЯ. Если б не анонимка, она могла бы жить еще долго-долго. А исполком решение нашего собрания не утвердил, потому что беременного человека на улицу не выгоняют. И к Оскару Борисовичу меня прописать не могли. Там в комнате уже пять человек – две семьи. И я осталась здесь.

СЕМЕН. Жалко Лидию Ивановну.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Жалко, что мы с тобой не встретились.

Большой кусок пола у ботанического кабинета был уже очищен от мусора. Виктория смочила паркет водой. Семен, стоя на коленях, начал работать циклей.

СЕМЕН. А как пацаны реагируют? Представляю, что ты вынесла…

ВИКТОРИЯ. Они такие смешные. Сперва, когда они увидели, что со мной происходит, они стали подбрасывать мне на стол всякую аптечную дрянь. Это естественно, они же растут без девочек, и эта запретная тема их возбуждает. А потом они привыкли и даже стали помогать мне – тетради носили. А в последний учебный день притащили мне кучу цветов. Как раз с детьми все очень-очень хорошо. Оказалось – ничего страшного, хожу с животиком, а школа не рухнула. И ты пришел! Сенечка, страшно подумать, но это даже больше, чем по плану!

СЕМЕН. Смотри, какой тут, оказывается, паркет.

Очищенный квадрат пола обнаружил затейливый узор – образец забытого паркетного искусства.

ВИКТОРИЯ. Как в музее. Сенечка, какой же ты талантливый!

СЕМЕН. Здесь ты будешь стоять. И сверкать.

ВИКТОРИЯ. Папа правильно говорил. Когда самое плохое позади, остается одно хорошее. Только Лидия Ивановна умерла. Но у нее было очень плохое здоровье, да? Зато Оскар Борисович теперь директор нашей школы!

СЕМЕН. Да что ты?!

ВИКТОРИЯ. Временно исполняющий обязанности. Но это, конечно, временно и случайно. Потому что он вдруг получил медаль.

СЕМЕН. Какую медаль?

ВИКТОРИЯ. Оказалось, что во время войны он возглавлял добровольную дружину ПВО. Он со старшими школьниками дежурил на крыше во время бомбежки. Несколько раз на школу падали зажигалки, и, если бы не Оскар Борисович, она бы сгорела. Так что теперь все они притихли.

СЕМЕН. И слава богу!

ВИКТОРИЯ. Ты уверовал в бога, Сенечка?

СЕМЕН (работая циклей). Нет. Но за время болезни я очень изменился. Фактически я теперь другой человек. Благодаря встрече с тобой, Вика.

ВИКТОРИЯ. Ты стал еще красивее!

СЕМЕН. Я изменился внутри. Ты тогда сказала, что я слепой, а передо мной весь мир. И я об этом задумался. Понимаешь, я ж никогда в жизни не болел, а тут вдруг оказался прикован к кровати. У меня в больнице было столько времени читать и думать, сколько не было никогда в жизни. И я, можно сказать, использовал свое заключение в больнице, как граф Монте-Кристо свою тюрьму в замке Иф. Подобно графу, овладел знаниями. Я сдал выпускные экзамены на круглые пятерки и кончил школу с отличием…

ВИКТОРИЯ. Ура! Поздравляю тебя, Сенечка! Я очень-очень рада!

СЕМЕН. Полгода Анюта каждый день носила мне книги из библиотеки. Ну что тебе сказать, Виктория… великих русских писателей я проглотил практически всех плюс Достоевского. Я одолел Диккенса и Теодора Драйзера в подлиннике, то есть на языке. Я прочитал процентов восемьдесят «Человеческой комедии» Бальзака. И так же, как граф Монте-Кристо, я вышел на волю с сокровищем…

ВИКТОРИЯ. С Анютой?..

СЕМЕН. Перестань. Сокровище – это моё новое отношение к моей профессии. Ты же знаешь – ведь я терпел нашу школу как свой гражданский и семейный долг, который я должен выполнить, не испытывая никакой радости. Но уединение, размышления и книги изменили меня. Когда я проработал «Историю дипломатии» в двух томах и множество мемуаров наших и их…

ВИКТОРИЯ. В подлиннике, то есть на языке?

СЕМЕН. Сан дут.

ВИКТОРИЯ. Чего?

СЕМЕН (натирая мастикой отциклеванную часть пола). Без сомнения. Когда я сравнивал мир прошлого с сегодняшним, у меня явился, Вика, новый, грандиозный взгляд на вещи. Тебе интересно?

ВИКТОРИЯ. Сан дут.

СЕМЕН. Я пришел к выводу, что мы в настоящий момент живем в совершенно поразительное и уникальное время. История прошлого – это история войн. И сегодняшняя американская атомная дипломатия с её шантажом и угрозами не представляет собой ничего нового. За исключением того, что она приводит мир к грани катастрофы. Так вот, мне кажется, что в сегодняшнее трудное время именно нашей стране предстоит открыть новую эру международных отношений на нашей планете. До сих пор была дипломатия войны. Мы предлагаем дипломатию мира. Не оружием, не атомной бомбой, а экономическими, культурными, взаимовыгодными связями мы добьемся вечного мира на земле. Я пришел к выводу, что практически сейчас мир и будущее народов в наших руках.

ВИКТОРИЯ. То есть, весь мир в твоих руках, Сенечка?

СЕМЕН. Да, Вика. Получается почти что так. Я понял, что я себе не принадлежу. И если раньше я с ужасом ждал встречи с чужой страной, то теперь я жду этого с нетерпением. Теперь я знаю, что мне делать. Ты понимаешь, я полюбил свое дело, я даже полюбил ненавистный мне раньше этикет…

ВИКТОРИЯ. Даже суп из мяса черепахи?

СЕМЕН. Да! Ты будешь смеяться – да!

ВИКТОРИЯ. И когда же туда уедешь, Сенечка?

СЕМЕН. Завтра я еду в Москву на оформление и прямо оттуда – на год практиковаться в наше морское представительство.

ВИКТОРИЯ. В Лондон?

СЕМЕН. Самое удивительное – да! Ты тогда угадала, теперь я верю, что твое сумасшествие, которое не сумасшествие, развило у тебя способность угадывать.

ВИКТОРИЯ. А как же я?

СЕМЕН. Пока я еду один. Но через год я вернусь, и тогда, Вика, с тобой мы всё решим. Учти, я помню каждое слово, которое говорил тебе полгода назад…

ВИКТОРИЯ. И я помню, Сенечка. И я была уверена, что Анюта будет танцевать с английским королем.

СЕМЕН. Нет, Вика, с королем придется танцевать тебе. Ну что ты всё про Анюту вспоминаешь? Забудь про нее! И вообще, за что мы с тобой на нее напали? Она-то ни в чем не виновата. Между прочим, это я ей изменил, а у нее с боцманом ничего не было. Я ей изменил, она мне это сразу простила…

ВИКТОРИЯ (испуганно). Простила? А откуда она узнала, что у нас с тобой было? Ты ей все-таки рассказал? Ты ей все-таки рассказал про ту нашу ночь?

СЕМЕН. Я понимаю, Вика, на что ты намекаешь.

ВИКТОРИЯ. Я не намекаю, Сенечка. Теперь я знаю. И ты знаешь. Это она написала.

СЕМЕН. Я ей рассказал правду. Для того чтобы она знала, насколько у нас с тобой всё серьезно. И сказал, что собираюсь на тебе жениться. И, зная всё это, она меня не бросила в беде. За это время я узнал её достаточно близко и уверяю тебя, Вика: на подлость она не способна.

ВИКТОРИЯ. Это она написала. И ты это знаешь!

СЕМЕН. Ерунда! Да ты пойми: если не она, как бы у меня хватило сил перенести три операции? Она вела себя просто самоотверженно. Перезнакомилась со всеми врачами, с моими преподавателями. Смешно, она за компанию со мной стала учить английский. Мы с тобой должны быть очень даже благодарны… Уверяю тебя, она на такое не способна. Я ни за что не поверю, что Анька…

ВИКТОРИЯ. Что Анька убила человека. И не верь, миленький…

СЕМЕН. Если б я даже поверил в эту чушь, ты подумай логически, чего она надеялась этим добиться? Зачем ей было писать?!

ВИКТОРИЯ. А ты можешь понять, зачем их вообще пишут?

СЕМЕН (твердо). Я не верю, что это она.

ВИКТОРИЯ. И никогда-никогда не верь! Конечно, не верь, миленький! Иначе как тебе с ней жить?.. Ведь ты собираешься с ней жить, а не со мной.

СЕМЕН (смеется). Кто тебе сказал, что я собираюсь с ней жить? Сама обвиняешь, сама судишь, сама приводишь приговор в исполнение. Да не живу я с ней!

ВИКТОРИЯ. До сих пор? Бедный Сенечка!

СЕМЕН. Ты пойми. Не могу я её обижать, когда я сам перед ней виноват. Нужно, чтобы время прошло. А там, через год, видно будет… Ты сама лучше меня знаешь, что будет через год. Ведь у тебя же план!

ВИКТОРИЯ. Миленький, ты только не чувствуй себя виноватым передо мной. Мне тебя так жалко! Миленький, ты же всю жизнь будешь чувствовать себя перед всеми виноватым и сам не поймешь почему. Но зато когда ты, уже старенький, придешь сюда через много-много лет, когда тебя сами ноги сюда принесут и ты подымишься на второй этаж, чтобы взглянуть на меня, чтобы вспомнить, как это было…

СЕМЕН. Я приду гораздо раньше. Ты прекрасно знаешь, я к тебе вернусь через год!

ВИКТОРИЯ. …через много-много лет. Когда ты будешь дедушкой своих внуков и весь мир будет у тебя в руках, ты сюда приедешь, и тебе вдруг станет хорошо-хорошо! Ты увидишь меня, умную и толстую, – директоршу этой школы. Я буду говорить речь. А твоя доченька в красном галстуке будет стоять на этом удивительном паркете и принимать рапорты… И сверкать… И ты поймешь, что все-таки был у тебя в жизни момент!.. «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…». (Запела и, желая показать, как её дочка будет лихо принимать рапорты, повернулась на сверкающем квадрате паркета и вдруг мягко опустилась на пол.)

По-настоящему она упала или нарочно – Семен не мог понять. Он подошел к ней, чтобы помочь ей встать.

(Весело.) Сначала ты упал, теперь я.

СЕМЕН. Ты это кончай, ты это брось. Ты дошутишься когда-нибудь.

ВИКТОРИЯ. Я опять похожа на Мону Лизу Джоконду? Миленький, только не пугайся, пожалуйста. Ты очень-очень хороший человек, и ты ни в чем не виноват. И если ты не понимаешь, шучу я или всерьез, это потому, что я тебя люблю, Сенечка. Когда я с тобой, у меня обостряется актерский талант. Обещай мне, что не будешь бояться…

СЕМЕН. Ты о чем?

ВИКТОРИЯ. Ну обещай!

СЕМЕН. Ну обещаю.

ВИКТОРИЯ. Ты совсем-совсем не будешь волноваться?

СЕМЕН. Ну совсем-совсем…

ВИКТОРИЯ. Тогда пойди тихонечко в ботанический кабинет к телефону и вызови «скорую помощь».

СЕМЕН. Тебе плохо? Тебе правда плохо, или ты опять шутишь?

ВИКТОРИЯ. Мне очень-очень хорошо. Понимаешь, миленький, мне всегда везет. Мне в консультации сказали, что вполне может быть, что она родится раньше времени. Другие рождаются целых девять месяцев, соскучишься ждать. А она может родиться скоро-скоро… Но ты не волнуйся, ты же мне обещал! Она будет здоровенькая и красивая девочка… И очень-очень похожа на тебя… Ну иди же к телефону, Сенечка!

СЕМЕН. Я твой юмор никогда не научусь понимать. Я же действительно позвоню! Я в этих делах ничего не понимаю! У тебя что, болит что-нибудь, ну скажи по-человечески!!!

ВИКТОРИЯ. Знаешь, миленький, в родильных домах женщины часто говорят между собой, какие мужчины гады и негодяи. А ты, наоборот, мне сейчас так нравишься! Ты у меня самый красивый, самый умный, самый-самый честный и добрый… Ну позвони, пожалуйста, не бойся.

СЕМЕН (чуть не плача). Да что же происходит, скажи мне толком?

ВИКТОРИЯ. Все хорошо, Сенечка, я её сейчас рожу.

Семен кинулся в ботанический кабинет, дрожащим пальцем набрал номер и ждал, глядя на Викторию в чистом квадрате пола посреди коридора, заваленного мусором. Она помахала ему рукой.

СЕМЕН. «Скорая помощь»?.. Запишите адрес. Улица Фабричная, дом семь… Роды преждевременные… Муж? Нет, я не муж. Мужа нет… Виктория… Фамилии я не знаю… Восемнадцать лет… Какой месяц? Месяц восьмой. Ждем… (Положил трубку и вернулся к Виктории.)

ВИКТОРИЯ. Сенечка, побудь со мной, пока они едут. Поразвлекай меня…

СЕМЕН. Как? Чего мне делать?

ВИКТОРИЯ. Расскажи мне что-нибудь. И не бойся. Ой, у тебя ручки дрожат!..

СЕМЕН. Я тебе расскажу, как у нас с тобой всё будет через несколько лет. Ты со мной будешь жить в Лондоне. И будешь ты эдакая гранд-дама… С твоей улыбкой Моны Лизы это у тебя получится великолепно… От природы все данные у тебя есть, но, конечно, ты научишься вести себя в соответствии с этикетом…

ВИКТОРИЯ. Знаешь же, что не научусь, миленький.

СЕМЕН. Молчи. Представь себе. У нас с тобой прием. Мы с тобой стоим на верхней площадке мраморной лестницы, а снизу парами поднимаются к нам капиталисты. Все во фраках, в орденах, в лентах, с супругами под ручку. А наверху ты стоишь…

ВИКТОРИЯ. В пионерской форме… Белый верх, темный низ.

СЕМЕН. Перестань, ты слушай… Ты наверху стоишь и улыбаешься и каждому-каждому говоришь несколько приятных слов. И каждое из этих чучел целует тебе ручку, и ты терпишь, потому что плечом к плечу со мной ты находишься, можно сказать, на передовом рубеже истории…