Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Особая политика, проводимая под эгидой армии на Северном Кавказе, была наиболее заметна на территории малых горских народов, которые, по крайней мере формально, обладали некоторой долей автономии и культурной независимости при советской власти.

В Карачаевской автономной области большинство мусульманских горцев оказали немцам более искренний прием, чем в большинстве других оккупированных районов. Местный учитель Маджир Кочкаров принял на себя руководство в столице области Микоян-Шахаре (с 1957 г. Карачаевск) за несколько дней до прибытия немцев, которые тут же назначили его мэром города. Через несколько недель они санкционировали формирование Национального комитета карачаевцев под руководством антисоветски настроенного крестьянина Кади Байрамукова, которому (без лишнего шума и даже без официального одобрения Берлина) были переданы некоторые авторитетные полномочия в региональном правительстве. Кульминацией оккупации стало празднование мусульманского праздника Курбан-байрама в Кисловодске в октябре. Кестринг, Шиллер и другие высокопоставленные немецкие должностные лица получили ценные подарки от местного комитета. Немцы, в свою очередь, пообещали скорейшее упразднение колхозов и объявили о создании карачаевского эскадрона всадников для боев бок о бок с немецкой армией. Кестринга, чья речь на русском языке вызвала энтузиазм в толпе, местные жители буквально подняли на руки и подбрасывали в воздух в знак признания.

В Берлине Вагнер и Альтенштадт одобрили региональное правительство. Насколько далеко власти были готовы зайти в этом отношении, лучше всего иллюстрируется уникальной процедурой признания претензии Карачаевского комитета на бывшую государственную собственность: «Штаб группы армий «А» постановил, что бывшая [советская] государственная собственность в Карачаевском автономном округе находится в управлении карачаевского народа. Соответственно, по приказу командования группы армий «А» от 8 ноября 1942 г. Карачаевский областной комитет имеет право претендовать на доходы от государственных предприятий, лесов и т. д.».

Политика предоставления коренным народам определенного фактического контроля над внутренними и культурными делами, а также некоторых полномочий в экономической жизни, по-видимому, принесла немцам щедрые плоды: на протяжении всей оккупации в Карачае не было свидетельств антигерманской деятельности.

СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ

В Кабардино-Балкарской АССР (до 1936 г. АО) горцы также радушно приняли немцев. В то время как кабардинцы были несколько более сдержанными, мусульмане-балкарцы сотрудничали с особой охотой. И здесь немцы дали разрешение на создание регионального комитета во главе с местным адвокатом Селимом Шадовым. Согласно его мемуарам, немцы (и в меньшей степени румынские оккупационные войска) «уважали власть коренных народов», организовывая официальные конференции с должностными лицами армии, включая самого фельдмаршала. Они охотно предоставляли им автономию в области культуры и религии; со временем местные экономические вопросы также были переданы под юрисдикцию комитета. 18 декабря в Нальчике, резиденции местной администрации, состоялась церемония празднования Курбан-байрама в присутствии немецких сановников. Снова раздавались подарки: местные чиновники дарили немцам великолепных скакунов и получали взамен Кораны и захваченное оружие, а Бройтигам выступил с речью о прочных узах германской дружбы с народами Кавказа.

Несмотря на резкую критику за различные случаи злоупотребления властью и в целом меньший энтузиазм по сравнению с правительством Карачая, правительство Кабарды за 65 дней своего существования завоевало всеобщее признание.

«Новый курс», проводимый на Северном Кавказе, был отмечен несколькими конкретными мерами. Незамедлительное решение о возобновлении работы мечетей и церквей, по-видимому, вызвало всеобщее удовлетворение. Аналогичным образом, местные старейшины отныне не назначались, а выбирались, и данная инициатива была встречена радостным одобрением несмотря на то, что эти выборы на практике зачастую нарушались. Когда СД принялась за истребление евреев, она столкнулась с нестандартной ситуацией в лице татов, или «горских евреев», которые на протяжении веков обитали среди местных жителей и считались полностью коренным элементом. Когда им приказали носить «желтые звезды» в преддверии их истребления, таты обратились со своей проблемой в Нальчикский областной комитет, который незамедлительно направил вопрос в штаб армии. В декабре последний постановил, что таты не должны подвергаться дискриминации, и на этот раз СД была вынуждена отступить.

Проблемой, вызвавшей наибольшее количество споров, стали колхозы. В то время как в других местах под германской оккупацией, как будет рассказано в следующей главе, была введена медленная и зачастую лишь формальная аграрная реформа, на Кавказе была узаконена процедура, которая была в большей степени направлена на удовлетворение желаний населения. Была введена ускоренная реприватизация скотоводческих хозяйств и собственность на землю (особенно в пастушеских регионах), хотя в зерноводческих степных регионах реформа мало чем отличалась от реформы в соседних и украинских провинциях.

Несмотря на проводимую особую политику, было бы исторически неверно изображать германское господство на Кавказе как идиллию, лишенную жестокости и злоупотреблений. Были широко распространены мародерство, физические расправы и дискриминация. В широких масштабах предпринимались попытки экономической эксплуатации. В спорных вопросах военные требования были приоритетнее интересов коренных народов. Немецкие репрессии за убийства немецких солдат или разграбление армейских запасов были столь же быстрыми и беспощадными, как и в других районах оккупированной Европы. Различные зондерфюреры – это своеобразный ассимилированный ранг, который для многих русских стал символом немецкого переводчика в униформе или чиновника военного правительства, – применяли те же методы, которые они безнаказанно использовали в более северных регионах. Требования по освобождению военнопленных остались без ответа. После эвакуации, вербовок и чисток нехватка рабочей силы была колоссальной. Тактичность и гибкость немецкой администрации не выходили за пределы узких рамок личных интересов, какими их видели армия и экономические ведомства. Немецкая монополия на нефть и минеральные ресурсы не подлежала сомнению, а истребление евреев началось с той же тщательностью, что и во всех остальных регионах.

Несмотря на все это, германское господство на Северном Кавказе не вызывало резкого народного разочарования и, как результата, враждебности, как это было на севере. Этот факт невозможно адекватно объяснить, если не брать в расчет краткость оккупации. Когда немецкое наступление остановилось, а материальные условия к концу 1942 г. ухудшались, прогерманские настроения начали угасать; однако, по словам одного из беженцев, «для глубокого разочарования не прошло достаточно времени». Изменения в отношении еще не перешли в стадию враждебных действий.

Кроме того, характер национальной проблемы и более «заботливая» политика существенно отличались от тех, что были как на Украине, так и в Белоруссии. Предоставление толики местного самоуправления не основывалось на стремлениях балкарцев или карачаевцев к суверенной государственности. Здесь автономия не являлась ступенью к ожесточенной вражде между сепаратистами и федералистами или между сторонниками концепции Розенберга и сторонниками унитарной политики. В малонаселенном регионе, по большей части мусульманском и непромышленном, региональная автономия задела нужную струну, не создавая при этом новых жестоких конфликтов в кругах власти в Германии или среди коренных народов.

Наконец, у немецкой поддержки малочисленных национальностей на Северном Кавказе не было антирусской подоплеки, которую OMi стремилось обострить в «Остланде» и на Украине. Несмотря на то что славянское население иногда подвергалось дискриминации, оно было видным и активным, а русский язык оставался официальным и единственным общим языком в регионе.

Оккупация была столь же всеобъемлющей, сколь и недолгой. Придя сюда с оптимизмом и в ожидании скорейшего наступления в Закавказье, немцы вскоре оказались разочарованы и практически отрезаны – ситуация, отображенная в послании Клейста (возможно, апокрифическом) в Берлин:

«Передо мной нет врага; позади меня нет припасов».

После того как битва под Сталинградом истощила все имеющиеся ресурсы, а советские войска на Кавказе постепенно восстановились и были готовы наступать, немецкие войска к юго-востоку от Ростова могли оказаться отрезанными. Однако лишь в январе 1943 г. Гитлер разрешил им отход, чтобы не рисковать быть полностью уничтоженными. По окончании отхода немецких войск под ударами Красной армии лишь небольшая территория в районе дельты реки Кубань и полуострова Тамань оставалась в руках немцев до сентября 1943 г.[47]47
  Таманский полуостров был очищен от немцев в ходе Новороссийско-Таманской операции 10 сентября – 9 октября 1943 г.


[Закрыть] в качестве плацдарма для нового нападения – которое так и не произошло. В конце 1943 г., когда военная ситуация ухудшилась, политика Германии стала более бескомпромиссной. Сотни подозреваемых были казнены за помощь несуществующим партизанам; вопреки директивам был начат набор на принудительные работы; опустошались целые участки земли, а всех жителей изгоняли. Все запреты были позабыты, и армия реквизировала, изгоняла, истребляла и уничтожала без разбора. Перед лицом невзгод тактика просчитанной щедрости сошла на нет, и армейская политика вернулась к тому, что она из себя представляла в любом другом месте на оккупированном Востоке.

Турция обманула надежды Германии, оставаясь вне войны. Остается лишь гадать, присоединилась ли бы она к войне, если бы немецкие войска вошли в Батуми и Баку. Папен, например, был настроен весьма оптимистично, когда на пике немецких побед министр иностранных дел Мехмет Шюкрю Сараджоглу стал премьер-министром Турции. Разумеется, публично Сараджоглу с осторожностью придерживался курса нейтралитета, который он тщательно продумывал в течение предыдущего года.

«…Турция не искала приключений за пределами своих границ, – сказал он Национальному собранию. – Она и впредь будет искать способы избежать участия в войне… У нас есть договорные или фактические отношения с государствами из обоих противостоящих лагерей. Наше отношение будет в равной степени дружелюбным и лояльным к этим государствам».

Однако немецкий посол и наблюдатели в Берлине силились отыскать в его заявлениях завуалированные прогерманские настроения. Более того, в частном разговоре с Папеном Сараджоглу зашел еще дальше.

«Германия, – цитировал Папен его слова, – сможет решить русскую проблему только в том случае, если по меньшей мере половина русских будет убита и если, кроме того, Германия раз и навсегда вытянет из-под российского контроля все русифицированные регионы, населенные иноземными национальными меньшинствами, поставит их на свои ноги, убедит их на добровольное сотрудничество с силами оси и воспитает их как врагов славизма».

Если это были его слова, хотя и произнесенные с глазу на глаз, то это и в самом деле было достаточно резким заявлением для лидера нейтральной страны. Они, по-видимому, были рассчитаны на то, чтобы продемонстрировать Папену «законные интересы» Турции в судьбе тюркских меньшинств Советского Союза. Более того, Сараджоглу призвал Берлин не отворачиваться от тюркских эмигрантов, поскольку «меньшинства нас не разочаруют». По сути, он просил немецкого признания для сепаратистских «национальных комитетов», на что Гитлер категорически наложил вето несколько месяцев назад.

Эти предложения, официально переданные на высшем уровне, возымели противоположный эффект. Побоявшись гнева Гитлера, Риббентроп в середине сентября решил, что посольство Анкары должно «демонстрировать большую сдержанность» в таких вопросах. «В данное время мы не заинтересованы в том, – писал он, – чтобы вступать в любые переговоры по этим вопросам с турецким правительством и тем самым предопределять решение этих проблем. У нас нет резона давать туркам какие-либо заверения…»

Его позиция достоверно отражала непреклонный отказ Гитлера идти на уступки как Турции, так и эмигрантам в Турции – протеже Германии. Пока Германия побеждала, не было необходимости делиться добычей. В то же время коллаборационизм большого числа мусульманских горцев (а также формирование «добровольных» боевых подразделений на стороне Германии) произвел на фюрера впечатление. Но для одного случайного комментария человеку не обязательно понимать даже свою собственную точку зрения. В обсуждении создаваемых вермахтом кавказских формирований в декабре 1942 г. он отметил: «…Я не уверен насчет этих грузин. Они не принадлежат к тюркским народам… Я считаю, что только на мусульман можно положиться… Всех остальных я считаю ненадежными. На данный момент я думаю, что образование батальонов из чисто кавказских народов – это очень рискованно[48]48
  И действительно, 6 апреля 1945 г. такой грузинский батальон в Голландии, на острове Тексел (Тессел) поднял мятеж, ожидая прихода западных союзников. Немцам пришлось подавлять ими же вооруженных коллаборационистов.


[Закрыть]. В то же время я не вижу никакой опасности в создании чисто мусульманских подразделений… Несмотря на все заявления Розенберга и военных, армянам я также не доверяю».

Неоднозначное гитлеровское одобрение мусульман также проявилось в санкционировании военной политики на Северном Кавказе; однако лишь теперь стало ясно, что фюрер отошел от презумпции арийского превосходства и, позабыв о своем собственном учении, поставил мусульман не только выше армян, но и выше грузин, ставленников Розенберга. Однако несколько недель спустя эта проблема приобрела сугубо гипотетический характер: Северный Кавказ был потерян, а других мусульманских регионов гитлеровцы так никогда и не завоевали. Отныне решения Гитлера могли повлиять лишь на отношение немцев к мусульманам-коллаборационистам.

Из событий на Кавказе Москва сделала тот же вывод, что и Гитлер. Если фюрер считал тамошних мусульман самыми «надежными», то советское правительство сочло их достаточно ненадежными для ликвидации автономных национальных республик и областей чечено-ингушей, карачаевцев и балкарцев (так же как и крымских татар, немцев Поволжья и калмыков) и переселения этих народов. Таким образом, для народов в этих областях краткий период немецкой оккупации завершился роковой трагедией.

Для немцев отступление с Кавказа, равно как и катастрофа в Сталинграде, означало конец их мечтаний. Кратковременные месяцы правления армии над горскими народами показали, что альтернативу негативной политике, применяемой в других местах, можно было бы спокойно претворить в жизнь. В то же время наглядный урок Кавказа, многому научивший непосредственных участников событий, остался в Берлине без внимания. Северный Кавказ, задумывавшийся как особый случай, оставался исключением в немецкой Ostpolitik.

Глава 13
Полумесяц и свастика: татары и турки

Киммерийцы, затем скифы, сарматы и аланы, готы, гунны, тюрки и татары кочевали в прошлом в горах и степях Крыма, напоенных теплом южного солнца. Имея в советское время официальный статус «автономной республики» и обладая смешанным славянским и татарским населением, Крым продолжал оставаться местом социальной, политической и религиозной розни. Полуостров занимал важное стратегическое положение на Черном море, и поэтому его дальнейшая судьба имела для рейха важнейшее значение.

Одной из семи областей, на которые в своем первом проекте Розенберг поделил СССР, была «Украина с Крымом в ее составе». В дальнейшем он также настаивал на том, что Крым в будущем должен был стать частью «Великой Украины» – под названием Таврия. Большое количество пометок, сделанных рукой Розенберга в его черновых планах, свидетельствует о трудностях, что возникли у него в процессе написания этой части проекта. Притом что Таврия должна была отойти к Украине, Розенберг отдавал себе отчет, что там проживало явно небольшое число украинцев. Одновременно он настаивал на том, что Германия должна будет осуществлять непосредственный контроль над полуостровом. Таким образом, Розенберг игнорировал имевшее место противоречие.

Розенберг оправдывал намерения нацистов тем, что немцы сыграли важную роль в истории Крыма. Большие его территории не только «принадлежали немецким колонистам до начала Первой мировой войны», но именно в Крыму «присутствие готов прослеживалось вплоть до XVI в.». Более того, «Крым и прилегающие области занимают стратегическую ключевую позицию; они главенствуют над всем Черным морем и позволяют Германии контролировать Украину…». Таким образом, Розенберг в типичной манере non sequitor (вывод, не соответствующий посылкам, нелогичное заключение) заявляет о том, что передача Крыма Германии является компенсацией всех ее прежних потерь (по всей видимости, имелись в виду земельные владения немецких колонистов, национализированные во время революции).

«Более того, – продолжает он, – если германский рейх, неся освобождение Украине, готов расширить территорию этого суверенного государства за пределы его национальных границ вплоть до Волги (в стратегических целях), требование включения Крыма в состав Украины полностью оправдано».

Передавая Крым Украине номинально, рейх намеревался сохранить за собой право самостоятельно управлять им. Это был наглядный пример того, что Розенберг понимал под украинским «суверенитетом». Опять же, когда речь заходила о приоритетах Германии, сразу же пропадало ее «сочувствие» к нерусским народам Советского Союза.

Планы Розенберга по аннексии Крыма были прямым следствием двойственного отношения Гитлера к политике германизации. Крым должен был стать «немецким Гибралтаром», контролирующим Черное море. В то же время это было привлекательное место для поселения немцев, которому Роберт Лей, руководитель Германского трудового фронта и инициатор проекта «Сила через радость», дал точное определение – «один большой курорт Германии». Реализм и причудливые фантазии смешивались в планах будущих завоеваний.

На совещании 16 июля 1941 г. Гитлер выделил Крым среди других областей Советского Союза, которые «нужно очистить от всех инородцев [т. е. ненемцев] и заселить немцами». Сразу же был разработан план в мельчайших деталях. «Крым с примыкающими к Таврии районами должен отойти Германии, а русское население необходимо переселить в Россию». По свидетельству хорошо информированного фон Этцдорфа, касательно этого пункта Гитлер заметил: «Мне абсолютно все равно, в какое место; Россия достаточно большая страна».

В следующие месяцы, несмотря на более неотложные дела, Гитлер высказал несколько соображений о заселении Крыма, который в свете его готского наследия должен был быть переименован в Готенланд. Когда Розенберг посетил Гитлера в декабре 1941 г., тот повторил, что он «хотел бы, чтобы Крым был полностью очищен» от ненемецкого населения. Описывая эту встречу, Розенберг добавил: «Я сообщил ему также о необходимости дать новые названия городам Крыма; так, я предложил переименовать Симферополь в Готенберг, а Севастополь в Теодориххафен, в соответствии с директивами фюрера».

Из их контекста становится ясно, что в начале 1942 г. Гитлер отдал распоряжение о повторном заселении Крыма, но о содержании его ничего не известно. СС начали детальную проработку проекта колонизации; при этом именно представители этой организации несли основную ответственность за переселение немцев. Первоначальный проект, в котором были намечены стратегические и демографические задачи, предусматривал строительство автобана, который должен был связать Крым с сетью автомобильных дорог Германии, так, чтобы (по словам Гитлера) можно было «легко преодолеть все расстояние за два дня». Противников у этого плана не было, но он так и остался на бумаге. Более сложной задачей, даже на первоначальном этапе планирования, было обеспечение переезда большого количества переселенцев в Крым. В первую группу переселенцев должны были войти 140 тысяч этнических немцев, проживавших в румынской Транснистрии[49]49
  Транснистрия – оккупированная румынами в 1941–1944 гг. советская территория между Днестром и Южным Бугом.


[Закрыть].

Возможность их переселения находилась под вопросом, пока Крым не был окончательно завоеван. К этому времени в первоначальный проект были внесены изменения. Требовалось решить болезненный спор между Германией и Италией, касавшийся Южного Тироля, и поэтому для переселения в Крым были выбраны именно его жители. Проект, предусматривавший двойную выгоду – германизацию Крыма и разрешение противоречия между рейхом и Италией, был представлен фюреру его назначенцем генеральным комиссаром Крыма Альфредом Фрауенфельдом. Гитлер принял проект с энтузиазмом: «Я полагаю, что идея замечательная… Я также считаю, что Крым идеально подойдет южным тирольцам и в климатическом, и в географическом плане, и в сравнении с их настоящим местом жительства это действительно будет земля, текущая молоком и медом. Переселение в Крым будет для них несложным делом ни физически, ни психологически. Единственно, что им предстоит сделать, это спуститься по немецкому водному пути Дунаю, и затем они окажутся на месте».

Результатом этого было принятие Гитлером в начале июля директивы об эвакуации из Крыма всех русских. В случае необходимости татары и украинцы могли быть переселены позднее. Этот приказ имел несколько аспектов. В частности, Гитлер, не поддерживая непосредственно планы Розенберга, тем не менее начал чистку с русских. По-видимому, в какой-то мере это объяснялось или необходимостью достичь соглашения с Турцией, или отсутствием «подходящего» места для переселения татар, в отличие от русских. Равным образом интересен тот факт, что Розенберг предвосхитил этот план. Следуя своей концепции, он предложил в октябре 1941 г. выселить с полуострова русских, евреев и татар, оставив только украинцев к тому времени, когда начнут прибывать немецкие переселенцы. Следует также заметить, что, как только его инициативы возымели действие, поддержку в этом деле начал оказывать вермахт. Уже 6 июля 1942 г. состоялось совещание армейских офицеров и представителей СС для принятия необходимых мер в деле организации охраны переселенческих лагерей, ликвидации всех подрывных элементов и обеспечения мигрантов транспортными средствами.

После консультаций с Гитлером Гиммлер был вынужден заявить, что переселение жителей Тироля желательно отложить до окончания войны. Теперь Фрауенфельд и Грайфельт разработали новый план, предусматривавший возможность переселения 2 тысяч немцев из Палестины в Крым. Тот факт, что большинство из них находилось под властью британцев, не остановил мечтателей. Даже Гиммлер советовал отложить реализацию подобных фантазий до весны 1943 г. или какого-либо «другого благоприятного момента». Чем закончились все усилия в вопросе переселения, можно видеть из бумаг генерала Томаса. В середине августа он решился обратиться с протестом к Герингу и Кейтелю по поводу намечавшейся эвакуации русских и украинцев. С их уходом, а они составляли четыре пятых населения Крыма, экономика полуострова была бы парализована. «Гаулейтер Фрауенфельд, – добавляет генерал-лейтенант, – также придерживается того мнения, что эвакуация русских и украинцев… невозможна в данный момент. Сейчас основная задача покончить с враждебными элементами». Три недели спустя последовал телефонный звонок из ведомства Геринга Томасу. Ему посоветовали забыть об этом деле и объяснили, что об эвакуации может идти речь только после войны. Еще через несколько дней его офицер связи при штабе Йодля сообщил, что «вопрос эвакуации населения Крыма в настоящее время больше не рассматривается». Ведомство Гиммлера все еще продолжало работы «по планированию будущих поселений немцев» на полуострове, но в конце 1942 г. реализация программы была приостановлена в связи с неопределенностью военного положения. Более решительно было остановлено переселение татар. По заявлению Гиммлера, это было сделано скорее по соображениям чисто утилитарным, чем принципиальным.

«Пока идут военные действия, следует категорически избегать всех вопросов о дальнейшей судьбе татар, в частности об их переселении в определенные для них районы проживания. Мы не должны провоцировать беспорядки в среде этого народа, который расположен к нам и верит в нас. Это было бы катастрофической ошибкой».

В принципе Гитлер полностью одобрил планы переселения. Только единственный раз во время немецко-турецких переговоров он завел разговор о возможности ограничения немецких укреплений в Крыму до одной базы, с целью установить «действительно дружеские отношения с Турцией». Но и тогда он заявил: «Мы должны создать такой порядок в Крыму, чтобы даже в отдаленном будущем нам не пришлось позволить другим воспользоваться плодами наших трудов там».