Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Крымские татары традиционно имели связи с Турцией. Именно здесь лидеры сепаратистского движения Крыма, называвшие себя, что характерно, крымскими турками, имели свою резиденцию. Из всех тюркских областей Советского Союза этот полуостров вызывал у Анкары наибольший интерес и пробуждал воспоминания о временах прошлого владычества. Вскоре после того, как Германия развязала войну, в турецком обществе началось обсуждение вопроса будущего Крыма. Некоторые предложения были доведены до сведения фон Папена. В итоге были сформулированы два конкретных предложения: дать самоуправление крымским татарам, как только немцы «установят мир» на полуострове, и отправить делегацию крымских татар из Турции в Берлин, члены которой выступят советниками, а возможно, также и представителями соотечественников. В начале ноября 1941 г. сам Папен предложил Берлину следующее решение: «После завершения Крымской кампании образовать на полуострове администрацию, в состав которой войдут крымские татары. Это будет иметь значительный политический эффект в Турции».

В то же самое время турецкий генерал Эркилет обратился в немецкое министерство иностранных дел с просьбой выдать визы двум татарам, последователям Джафара Сейдамета, лидера эмигрантов-сепаратистов (в 1919 г. был зарубежным представителем Крымского курултая, позднее – движения «Прометей». – Пер.). В середине ноября посол фон Хентиг, который курировал отдел по делам Ближнего Востока в министерстве, разрешил им отправиться в Берлин. Вскоре они прибыли в Германию и начали там свою деятельность. Это был единственный пример в ходе войны с СССР, когда рейх официально санкционировал участие в ней представителей невоюющей стороны, хотя и чисто символическое. Лицемерный характер этого шага со стороны немцев хорошо иллюстрирует тот факт, что во время переговоров с этими представителями татарского националистического движения было принято окончательное решение о полной германизации Крыма. Когда у турок возродилась надежда на независимость Крыма, Розенберг и Гитлер сошлись во мнении об «опасности идеологии пантуранизма». Двум крымским татарам «из Константинополя» не было дано разрешение на посещение лагерей военнопленных, в которых находились их соотечественники. «Единственное, что им позволено было сделать, – говорилось в записках Розенберга, – это отобрать из всех военнопленных группу крымских татар в количестве 250 человек и гарантировать им особое обращение, памятуя о реакции Турции».

После завоевания Крыма из националистов и других татарских «добровольцев» были сформированы вспомогательные воинские части, сражавшиеся на стороне Германии (насчитывалось шесть крымско-татарских батальонов, исполнявших полицейские функции и боровшихся с партизанами большей частью под командованием СД)[50]50
  Материалы НКВД дают гораздо большие цифры. К ноябрю 1942 г. было сформировано 9 батальонов, летом 1943 г. – еще 2. Всего активно сотрудничало с немцами и воевало до 20 тыс. Эвакуированные морем остатки батальонов воевали на заключительном этапе войны в составе подразделений и частей СС в Венгрии и других местах.


[Закрыть]. Об этом было позволено писать в немецкой прессе, как об одном из основных татарских «прав». Указывая на численное превосходство русских и украинцев на полуострове, один автор высказал мысль, что «вполне понятно, что татары надеются на пересмотр» своего статуса. Подчеркивалось, что «своим участием в борьбе против большевизма… татары обрели право на то, чтобы их интересы были приняты во внимание» при будущей реорганизации Восточной Европы.

Говорить что-либо определенное об этих планах в официальных заявлениях намеренно избегали. Лишь отдельные замечания намекали на дальнейшие планы Германии. Некий автор, чья статья прошла нацистскую цензуру, писал: «В качестве курорта всей Европы, Крым уверенно пойдет к своему великому будущему в рамках большого европейского экономического пространства». Для тех, кто мог понимать высокопарные нацистские речи, их смысл был предельно ясен.

Немецкие войска (7 дивизий 11-й армии и румынский горный корпус) вышли к Перекопскому перешейку в конце сентября 1941 г. и с боями прорвались 18–20 октября в Крым. Однако зимой советские войска высадились на его восточном побережье и отбили Керчь и Феодосию. Только в результате ожесточенных боев немцы восстановили господство над полуостровом после повторного захвата ими Керчи и длительной осады (30 октября 1941 – 4 июля 1942 г.) и штурма Севастополя в мае – июле 1942 г. Крым оказался в оккупации. До конца 1942 г. в Крыму находился штаб сначала фельдмаршала фон Манштейна, командующего 11-й армией, затем фельдмаршала фон Клейста, командующего группой армий «А».

На местах в Крыму военная оккупация имела во многих отношениях те же самые черты, что и в континентальной части страны. Немцы отличались «утилитарным» подходом к населению; однако, когда к тому «вынуждала ситуация», они прибегали к насилию. Тон задавало заявление Манштейна, что «еврейско-большевистское правление должно быть искоренено раз и навсегда». Поэтому немецкий солдат должен был поступать «как мститель за все жестокости, совершенные в отношении его и немецкого народа…». К тому времени, когда до крайней степени обострилась проблема с продовольствием, что привело к всеобщему возмущению народа, он издал 11 ноября 1941 г. приказ, в котором, в частности, говорилось, что «особенно во враждебных нам городах большая часть населения будет голодать. Но несмотря на это, ни один из продовольственных продуктов, которыми нас снабжает отечество ценой собственных лишений, не может, исходя из чувства ложного гуманизма, раздаваться пленным и населению, если только оно не находится на службе вермахта». Что же касается антинемецких элементов, «население должно больше бояться наших репрессий, чем возмездия партизан».

С другой стороны, необходимо было привлечь на свою сторону хотя бы часть населения. Манштейн подчеркивал: «Пассивность большого числа антисоветски настроенных жителей должна уступить место осознанному выбору в пользу активного сотрудничества в противостоянии большевизму. Где оно отсутствует, к нему необходимо принудить с помощью соответствующих средств». Основной предпосылкой при этом, как понимало армейское командование, должно было быть «справедливое отношение ко всем небольшевистским элементам населения». Приказывалось строго «уважать религиозные обычаи, особенно татар-мусульман»; запрещалась конфискация у крестьян «последней коровы, последней курицы и семенного материала»; вводилась сложная система вознаграждений и поощрений для тех жителей, которые активно помогают оккупационным войскам. Командующий оставался скептически настроенным в отношении возможностей подобной политики. Манштейн признавал, что будет сложно завоевать поддержку советского населения, и «в итоге их интересы будут всегда расходиться с нашими».

Манштейн не одобрял деятельность команд СД, хотя и не говорил об этом открыто. В Симферополе СД захватило картотеку агентов НКВД и отдало приказ об их расстреле без всякого предварительного разбирательства. Ликвидация евреев проводилась с той же безжалостностью, что и повсюду.

Более неопределенной была политика в отношении национальностей Крыма. В результате полученных из Берлина директив, касавшихся прежде всего великороссов, за выполнение которых отвечали СС и имперское министерство оккупированных восточных территорий, русское население Крыма подверглось дискриминации. Русских уволили с постов в местной администрации и хозяйственных организациях, в основном в сельской местности, и заменили представителями татарской национальности, согласившимися на сотрудничество. С другой стороны, продолжали выходить подцензурные газеты: «Голос Крыма» на русском и «Азат Кырым» на татарском языках. Пожалуй, самым большим препятствием при проведении протатарской политики было явное меньшинство татар среди местного населения, о чем постоянно напоминали некоторые армейские офицеры; они считали, что необходимо быть реалистами и избегать антагонизма в отношениях со славянами. Кроме того, только часть татарского населения выражала явные националистические чувства, хотя мусульманская вера имела широкое распространение.

Когда же турки и протурецкие элементы с одобрения посла в Турции фон Папена потребовали местного самоуправления в Крыму, армейское командование решило пойти на компромисс. В итоге были сделаны уступки татарскому национальному чувству, однако не было даровано права на самоуправление. Было только разрешено создание местных мусульманских комитетов. Первый был организован в середине ноября 1941 г., а в 1942 г. в Симферополе появился центральный мусульманский комитет. Он занимался рассмотрением прежде всего местных религиозных и культурных вопросов. Стремление крымских татар к самоуправлению, хотя и символическому, было отчасти удовлетворено. Немецкий контроль открытой общественной деятельности давал возможность оккупационной власти предотвращать появление враждебных ей намерений.

Подобно другим организациям, таким как РОА (так называемая Русская освободительная армия Власова) и движение белорусских сепаратистов, которые поддерживала Германия, мусульманские комитеты представляли собой удобное прикрытие для тайной деятельности своих активистов. Последние, настроенные скорее антисоветски, чем антинемецки, были в основном старыми крымскими националистами, вернувшимися из изгнания. Иногда они действовали самостоятельно, рискуя вызвать неудовольствие немецких властей. Так, в конце 1942 г. на собрании нескольких мусульманских комитетов под надуманным предлогом было принято решение по созыву «пленума», который должен был быть преобразован в представительный орган. Главным инициатором этого предприятия был Амет Ёзенбашлы (Озенбашлы), бывший членом крымского правительства в 1919 г. и ведущим деятелем националистической партии «Милли Фирка», запрещенной коммунистами в 1927 г. Ёзенбашлы попытался возродить организацию, и «пленум» предоставил ему широкие полномочия для переговоров с немцами. В течение следующей зимы в националистических кругах распространилось чувство разочарования в связи с чинимыми немцами препятствиями в их деятельности и нежеланием властей идти на уступки. В 1943 г. Ёзенбашлы заявил своим соратникам: «Мы очутились между Сциллой и Харибдой».

Разочарование Ёзенбашлы было характерно для общей ситуации в обществе. Первоначальные антисоветские настроения усилились, но одновременно исчезли в значительной степени прежние симпатии к Германии. На это повлияли многие факторы. Среди них было ухудшение материального положения населения; принудительное привлечение к общественным работам; операции против партизан, приводившие к большим потерям среди гражданского населения; провал проводимой немцами аграрной реформы.

Более позитивное и несколько более терпимое отношение проявилось со стороны немцев только в 1943 г., когда Клейст, вернувшись с Кавказа, попытался применить полученный там опыт. В феврале 1943 г. он самостоятельно принял директиву, свидетельствовавшую об изменениях в прежнем подходе. Это произошло после армейского совещания в декабре 1942 г. в Берлине, когда немецкие войска потерпели ряд поражений под Сталинградом, на котором были озвучены новые требования военных. Клейст утверждал, что военные неудачи и охлаждение в отношениях к немцам стали следствием проводимой Германией политики. Более чутко, чем его соратники-генералы, воспринимавший политические вопросы, он приказывал (17 февраля 1943 г.):

«1. К жителям оккупированных восточных территорий, занятых группой армий «А», должно относиться как к союзникам. Уничижительное отношение усиливает волю противника к сопротивлению и стоит немцам больших потерь.

2. Следует улучшить, насколько это возможно в условиях военного времени, снабжение гражданского населения продовольствием…

3. Совершенствовать систему социального обеспечения, в том числе снабжение госпиталей лекарствами, а женщин и детей молоком…

6. В принципе 20 % всех произведенных потребительских товаров должны распределяться среди гражданского населения.

7. Аграрную реформу требуется проводить более быстрыми темпами. В 1943 г. по крайней мере 50 % всех коллективов было преобразовано в коммуны. В оставшихся коллективах личные земельные участки должны передаваться крестьянам как собственность, не облагаемая налогом. В соответствующих случаях должны быть организованы личные фермы…

8. Как правило… квота на поставку сельскохозяйственной продукции не должна превышать разнарядку, существовавшую при большевиках…

12. Развивать широкую сеть школ…

14. Разрешается вести религиозную деятельность; при этом не должно ей препятствовать каким-либо образом…»

Эта обширная и во многих отношениях уникальная программа не осталась без внимания в высших правительственных кругах в Берлине. В частности, Х.-И. Рикке и Шиллер заявили свой протест, утверждая, что она представляет собой неоправданное вмешательство военных в область экономики и затрагивает также те районы, которые прежде возглавлялись гражданской администрацией, но в результате продвижения советских войск вновь оказались под управлением военной администрации. Но на Клейста это не подействовало, и он саркастически заметил, что протесты Рикке основаны на теории илотов Эриха Коха (Helotentheorie).

В июне 1943 г. Розенберг во время посещения Украины и Крыма прочитал продолжительную лекцию в штабе Клейста с обоснованием своих политических взглядов. Позднее сам Розенберг признал, что его выступление было полным провалом. Клейст и его штаб настаивали на том, что войну необходимо вести более действенными методами, в корне отличными от тех, которые отстаивал Розенберг. С другой стороны, рейхс-министр восточного министерства был разочарован тем, что не смог убедить армейских офицеров: «Все мои объяснения, казалось, не находили поддержки, поскольку генералы шли гораздо дальше нас в русском вопросе», поддерживая местные антисоветские настроения.

На практике вся эта полемика имела незначительные последствия для населения Крыма. К 1943 г. положение определилось, и, по-видимому, даже самая гуманная политика вряд ли смогла бы восстановить доверие к немцам. Крымский опыт показал, что в противоположность Северному Кавказу военная администрация не всегда получала поддержку населения даже в неславянских районах. Изменения в настроениях местных жителей зависели в основном от действий местной оккупационной власти.

На совещании 16 июля 1941 г. Крым был передан в состав рейхскомиссариата «Украина», который возглавлял Эрих Кох. Генеральным комиссаром округа Крым – Таврия был назначен Альфред Фрауенфельд. Фанатичный нацист и отъявленный расист, этот австриец с энтузиазмом занимался «исследованиями» готических корней культуры Крыма. Вначале он составил фотографический альбом, дав ему название «С родины крымских готов», затем принялся за написание книги по истории полуострова. Его мечтой было построить новую столицу в горном массиве Яйла и превратить Крым в настоящий курорт Новой Европы. Этот «преданный искусству» (как он его понимал) деятель имел отчасти симпатии к татарам – жителям Крыма – и относился открыто враждебно к режиму Коха на Украине. Фрауенфельд был прекрасным примером того мировоззрения, согласно которому умеренный «либерализм» по отношению к коренному населению ни в коей мере не предполагает отказа от нацизма.

Фрауенфельд, проработав какое-то время наблюдателем от министерства иностранных дел в рейхскомиссариате, принял под свое управление только пять районов, из которых 1 сентября 1942 г. ушла военная администрация. Из этих районов был сформирован временный комиссариат «Таврия», который в дальнейшем должен был стать генеральным комиссариатом Крыма после того, как армия согласится вернуть под гражданское управление остальные районы. Примечательно, что все переданные районы со столицей в Мелитополе, строго говоря, не были частью Крыма и располагались к северу от него. Причиной передачи этих украинских районов Крыму были намечавшиеся планы германизации. В Берлине считали, что, если Крым должен был стать областью рейха, ему был необходим хинтерланд (тыл) для укрепления его обороны на суше.

Будучи правителем «Таврии», Фрауенфельд номинально был подчиненным Коха. Но на деле они были непримиримыми противниками. Воспользовавшись планами Гитлера и Гиммлера избавиться от крымского населения, Кох организовал «блокаду» поставок продовольствия с севера в Таврию. Фрауенфельд в сотрудничестве с военными сумел найти выход из положения, но напряженность в отношениях с рейхскомиссаром сохранялась. Зимой 1942/43 г. Фрауенфельд вторично послал Розенбергу служебную записку с жалобой на Коха. Когда в июне 1943 г. Розенберг посетил Фрауенфельда, Кох отказался от встречи с ним. По свидетельству очевидцев, Кох готовился организовать инспекционную поездку, напоминавшую «инквизиторское расследование». Кох считал, что состояние дел в Таврии в корне противоречит его принципам управления. Потому он предлагал упразднить неполноценный комиссариат Фрауенфельда и включить его в состав соседней Николаевской провинции, где Кох был полновластным правителем. Один из помощников Фрауенфельда высказал Паулю Даргелю, посланцу Коха, мнение, что, возможно, было ошибкой выделять Таврию как отдельную административную единицу, но теперь было бы неправильным передавать эти пять районов другому генеральному комиссариату, и подобное присоединение привело бы к их упадку, а не развитию.

Фрауенфельд оставался на своем посту до конца 1943 г. Это был конец его мечты, и он посылает Розенбергу объемную служебную записку, в которой он подытоживает свой опыт и Коха вместе с армией, будучи непосредственным участником событий. В записке содержится сугубо утилитарное доказательство правильности проводимой политики расчетливого великодушия: во время войны Германия нуждалась в поддержке жителей Восточной Европы, и поэтому должны были даваться любые обещания, чтобы снискать их поддержку; после войны, какова бы ни была политика рейха, никто не смог бы отрицать ее. Ни один человек, кто является сторонником «умной» восточной политики, не откажется от применения террора, если того потребуют интересы Германии, даже если тысячи местных жителей будут убиты. Однако в поступках Фрауенфельда не было той жестокости, которая отличала правление Коха. Что касается развития хозяйства, то в Таврии урожайность на акр превысила ее уровень в более плодородных областях Украины. Фрауенфельд объясняет подобный факт тем, что была проведена аграрная реформа и люди получили при новом режиме причитавшуюся им долю общего богатства. Реквизиция последней коровы и лишение населения национальной культуры могло вызвать только открытую неприязнь. Наконец, сторонники «политики слепого террора» «пропагандировали ее настойчиво и при каждом неподходящем случае». Короче говоря, применение принципа «кувалды» в отношении к местным жителям было «примером ошибочного подхода».

Дискуссия приобрела кабинетный характер. Коха было невозможно остановить, а Фрауенфельд больше критиковал других, чем себя, и считал примером образ своего правления, при котором граждане были всем довольны.

Предпринятые в 1943 г. две попытки Германии проникнуть на Ближний Восток потерпели неудачу, и интерес к нему у немцев пропал. Перейдя к оборонительной позиции, Берлин перестал прислушиваться к желаниям турок. Иллюзии развеялись, и теперь все внимание было обращено на неславянские народы Востока. С падением Кавказа и назначением генерала Кёстринга инспектором тюркских частей совершился переход от оккупационной политики к организации «восточных легионов», которые должны были воевать на стороне Германии. В последующие месяцы Г. Лейббрандт был вынужден уйти со своего поста в министерстве оккупированных восточных территорий, и ответственным за национальную политику стал немецкий ученый-востоковед Г. фон Менде. Он выступал за признание сепаратистских «национальных комитетов», прежде всего неславянских, что свидетельствовало о перенаправлении деятельности министерства с «национальной почвы» на эмигрантские круги. Такое изменение в политике свидетельствовало о дальнейшем снижении интереса к славянским национальностям, тем более когда в следующем году отступавшие немецкие войска оставили регионы их проживания.

В ноябре 1943 г. советские войска подошли к границам Крыма. В апреле следующего года они прорвались через Перекоп и вышли к Керчи. В начале мая 1944 г. последняя немецкая твердыня на полуострове (Севастополь) пала. Но прежде чем советские мусульмане вновь оказались за «железным занавесом», а крымские татары были вынуждены отправиться в изгнание и разделить судьбу с народами Северного Кавказа, подлежавшими ликвидации[51]51
  Никакой «ликвидации» не было – народы переселялись. На новом месте им выдавали имущество, инвентарь, домашний скот, предоставляли жилища. За время пребывания в местах нового поселения депортированные народы значительно увеличили свою численность.


[Закрыть], возник кризис, хотя и не столь значительный, в вопросе представительства в среде мусульман.

Несмотря на то что немецкая военная администрация на Кавказе и в Крыму разрешала, а временами даже поощряла исповедание ислама, она решительно препятствовала только в одном вопросе – избрании высших духовных лиц у мусульман. Причина этого была очевидна. В частности, именно в Крыму муфтий пользовался особым уважением, часто становясь политической фигурой. До тех пор пока не было дано разрешения на созыв всеобщего крымского собрания и формирование «национального правительства», вопрос об избрании муфтия не поднимался. Однако те, кому, подобно Менде и Хентигу, было важно мнение мусульман, как в Советском Союзе, так и за его пределами, хорошо понимали, насколько ценно иметь в союзниках религиозного лидера с прогерманскими взглядами. Аргументы были следующими: «Исламский мир – единое целое. Германии следует относиться к мусульманам на Востоке таким образом, чтобы не повредить ее репутации в среде всех народов ислама». В то же самое время крымские националисты стремились повлиять на министерство оккупированных восточных территорий в том же самом направлении, надеясь использовать муфтия в своих собственных целях. В итоге выразителем идеи муфтията стал Мухаммад Амин аль-Хусейни, сочувствовавший нацистам великий муфтий Иерусалима.

Цель у всех этих деятелей была различной. Причины, по которым военная администрация препятствовала решению вопроса о муфтияте, были теми же самыми, по которым крымские националисты, особенно пантюркисты, приветствовали создание муфтията. В то же время великий муфтий, тесно сотрудничавший с немецкой разведкой и ведомством пропаганды, старался сосредоточить в своих руках все управление и контроль за деятельностью мусульман. Панисламистские идеи, которые он продвигал, упали на бесплодную почву; другие стремления, другие символы оказались сильнее, чем религиозные связи, которые призваны были соединить воедино поволжских татар с берберами и йеменцев с таджиками. В оппозиции великому муфтию оказались пантюркистские эмигранты, которые видели в нем опасного соперника.

По этому вопросу, однако, сошлись во мнении все: и «сочувствующие тюркам» в рейхе, и крымские националисты, и великий муфтий. Вследствие противодействия со стороны военных рассмотрение проблемы было отложено до октября 1943 г. Именно в этот год советское правительство перешло к смягчению своей антирелигиозной политики. Вслед за восстановлением православного патриархата в Москве было объявлено о создании центрального муфтията в Ташкенте. На это последовала реакция крымского отдела министерства Розенберга.

Глава отделения Р. Корнельсен предложил: «В целях активного противодействия большевикам, которые, как показали недавние события, стремятся добиться наибольшего влияния в мусульманском мире, настоятельно необходимо, чтобы мы, со своей стороны, воспользовались всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами для противодействия этому. Необходимо как можно быстрее заявить о недействительности выборов Ташкентского муфтия… и показать, что он не более чем марионетка в руках Москвы». В ноябре 1943 г. Корнельсен предложил наиболее эффективный способ противодействовать этому – собрать конгресс мусульманского духовенства, которое представляло бы Крым, Кавказ, Туркестан и поволжских татар. Предлагалось, чтобы «на этом конгрессе немецкая сторона торжественно признала бы татарского муфтия Крыма, которого следовало выбрать заранее» (докладная записка от 11 ноября).

Для того чтобы обеспечить успех этого предприятия, необходимо было заручиться поддержкой СС через представителя этой организации в министерстве оккупированных восточных территорий Готтлоба Бергера. После того как СС оказал действенную поддержку аль-Хусейни, было предложено «обратиться к великому муфтию с просьбой быть почетным гостем конгресса». Бергер при этом подчеркнул особую роль великого муфтия.

Татарские эмигранты в ведомстве Корнельсена с энтузиазмом встретили проект создания Крымского муфтията, который был передан в военную администрацию. Выборы должны были выявить «заслуживающего доверия деятеля, который сможет оказывать влияние на татарское население». Кроме того, «выборы муфтия имели бы важнейшее политическое и пропагандистское значение не только для Советского Союза, но и для Ближнего Востока…». Все могущие быть возражения заранее отметались, причем ссылались на якобы тайное «желание фюрера пойти навстречу мусульманским народам». Выборы превратились в пародию, поскольку Корнельсен уже наметил в качестве будущего муфтия Ёзенбашлы (Озенбашлы).

Одно только упоминание этой фамилии усилило подозрения военной администрации, что новая организация будет всего лишь прикрытием для политической деятельности. В действительности Ёзенбашлы уже руководил мусульманскими общинами в Крыму. С самого начала не всем понравились эксперименты в области психологической войны, ведущейся против национального меньшинства, к которой проявили запоздалый интерес некоторые представители берлинского общества. Крым уже превратился в осажденную крепость, и армия не желала заниматься вопросом, который мог породить еще большую напряженность.

Так, в одном из армейских документов февраля 1944 г. говорилось: «Вопрос создания местного правительства из мусульман и образования большого муфтията Крыма не подлежит рассмотрению. То же самое касается любых планов в данной области. Они означали бы разрыв с предыдущей политикой, и о них не может быть речи…» Об изменении в общественных настроениях Крыма свидетельствует фраза: «В последнее время татары своим поведением доказали, что на них нельзя положиться».

Этот вердикт означал конец проекта. Отдел Розенберга не смог воплотить в жизнь свои планы. Спустя всего несколько месяцев полуостров вновь стал советским. Однако вопрос о муфтияте в Берлине был поднят повторно. Теперь он касался исключительно эмигрантов-мусульман на территориях, подконтрольных Германии, и идея уже не имела прежнего пропагандистского эффекта. Она была воскрешена во времена поражений на фронте летом 1944 г., когда были предприняты отчаянные попытки найти ее новое решение. В целях сохранения своего влияния на мусульманские части, сражавшиеся на стороне Германии, Менде и великий муфтий Иерусалима пришли к обоюдному согласию о желательности по крайней мере предпринять хотя бы в теории попытку создания муфтията.

Менде так рассказывал о встрече с муфтием: «На вопрос, не возражает ли муфтий против кандидатуры Ёзенбашлы, он ответил, что считает ее вполне приемлемой… Господину Ёзен-башлы уже было передано по телефону приглашение явиться лично».

Однако он так и не приехал. Ёзенбашлы спешно покинул Крым, до того как пришли советские войска. Вместе с несколькими татарскими подразделениями он прибыл в Румынию. Надеясь, что британцы высадятся в Румынии, Ёзенбашлы (Озенбашлы) уехал в рейх и оставался в Бухаресте вплоть до прихода Красной армии, когда и был арестован.

Борьба за создание муфтията в Крыму показала, что в рейхе существовали партии-соперники. Принимая во внимание планы Розенберга и безоговорочную поддержку фюрера, была возможность развернуть пропагандистскую кампанию, которой Берлин на первом этапе пренебрег, а затем запоздало решился на нее, но она так и не состоялась. Отсутствовало расположение к представителям мусульманской веры. Результаты кампании были практически нулевыми. Интересен факт, какими были силы, которые выступали против идеи муфтията. Некоторые из столпов нацизма, включая СС, всячески препятствовали ее воплощению из-за планов германизации. Люди круга Коха и Бормана видели в ней нежелательную уступку местному населению. В то же время большая часть военных и отдельные дипломаты были против того, что они называли пустыми экспериментами вкупе с раздачей фантастических и нереальных титулов потенциально враждебным деятелям, и все это ослабляло противодействие русским.