Текст книги "Ущелье дьявола"

XXXIII
Прямой вопрос

– Кто там? – спросил Юлиус.

Христина отозвалась.

– Сейчас, – ответил супруг.

Христине показалось, что он был не один. Спустя минуту дверь открылась. Христина в смущении отступила назад: в комнате был Самуил. Он поклонился Христине с изумительным хладнокровием.

– Как вы себя чувствуете, сударыня, после треволнений ночи? – обратился он к ней. – О Вильгельме я не спрашиваю – Юлиус уже сказал, что он чувствует себя превосходно со своей новой кормилицей.

Христина пыталась взять себя в руки.

– Ты, кажется, удивлена тем, что встретила здесь Самуила, – заметил Юлиус. – Я прошу у тебя прощения за него и за себя и умоляю ничего не говорить отцу о его присутствии здесь. Строго говоря, я сдержал обещание, потому что не приглашал Самуила. Я его… как бы это выразиться?.. просто встретил. И признаюсь откровенно, я не мог принести в жертву надуманным предубеждениям настоящую дружбу. Мой отец уверен, что Самуил погубит его сына. Я знаю только, что Самуил спас моего.

Тем временем Христина уже успела овладеть собой. К ней вернулись и решительность, и мужество.

– Я буду вечно благодарна господину Гельбу за врачебную помощь, которую он нам оказал, – проговорила молодая женщина. – Но, Юлиус, мы обязаны также помнить и о признательности твоему отцу. Прав или нет господин Гермелинфельд, но он тревожится. Зачем же мы будем поступать ему наперекор и огорчать его? Если господин Гельб – твой истинный друг, то он, как мне кажется, не должен настраивать сына против отца. И если уж быть откровенной, то надо сказать, что не один только твой отец имеет предубеждение против господина Гельба. Я женщина прямодушная и храбрая, – прибавила она, глядя Самуилу прямо в лицо, – и я прямо скажу, что думаю. Я разделяю эти предубеждения. Я думаю, что господин Самуил Гельб приходит сюда лишь затем, чтобы помешать нашему счастью и нашей любви.

– Христина! – с упреком сказал Юлиус. – Вспомни, что Самуил – наш гость.

– В самом деле? Это он тебе так сказал? – спросила Христина, устремляя на него свой чистый, гордый взгляд.

Самуил улыбнулся и ответил на эту выходку любезностью, за которой таилась угроза:

– Когда вы волнуетесь, вы становитесь еще прелестнее, чем обычно, сударыня. Я думаю, вы нападаете на меня из простого кокетства.

– Прости ее, Самуил, – произнес Юлиус. – Она ребенок. Милая Христина, Самуил не навязывает мне свое общество – я сам зову его. Я не желаю лишаться его дружбы.

– Однако ты целый год обходился без него. Так, стало быть, мы дожили до того, что жены и ребенка теперь тебе недостаточно?

Переглянувшись с Самуилом, Юлиус усадил жену на стул, сам сел у ее ног и, взяв ее руку в свои, сказал:

– Поговорим серьезно. Я тебя люблю все так же, поверь, моя дорогая Христина. Я все так же счастлив оттого, что люблю тебя, и так же горд тем, что меня любишь ты. Ты единственная женщина, которую я любил и буду любить. Говорю это при Самуиле. Но посуди сама. Ведь ты теперь стала матерью! И большую часть своего сердца и времени ты теперь отдаешь ребенку. И со мной то же. Я не только муж. Бог дал нам не только сердце, но и разум. Ради самой любви нашей, Христина, я хочу, чтобы ты меня почитала и уважала. Я хочу вырасти в твоих глазах, хочу стать кем-нибудь. Я не хочу закоснеть в праздности. Я желал бы посвятить свои силы служению родине. До сих пор я сознавал в себе одну только способность – служить родине в качестве воина. Но мне не хотелось бы начать это служение в пору бедственных неудач Германии. Пусть же пробуждение моего отечества застанет меня бодрствующим. А Самуил в силу противоположности наших натур необходим, для того чтобы поддерживать во мне крепость воли. Подумай о том, что мы живем здесь уединенно, вдали от людей, живем в забвении. Я не сожалею ни о Гейдельберге, ни о Франкфурте. Но все-таки, когда к нам поступает хоть слабый отголосок жизни извне, не будем запирать перед ним дверь. Рано или поздно мне может понадобиться моя воля. Не дадим же ей окончательно угаснуть. Разве все, что я говорю, кажется тебе неразумным? И мой отец, и ты – вы оба что-то себе придумали насчет Самуила. Если бы его присутствие здесь причиняло вам какой бы то ни было вред, то, конечно, я бы ни минуты не колебался и расстался с ним. Но что именно вы ставите ему в упрек? Отцу не нравится образ его мыслей. Но я и сам не разделяю идей Самуила. Однако же, признавая его умственное превосходство, я не могу вменять их ему в вину. Ну а ты, Христина, что ты имеешь против Самуила, что он тебе сделал?

– А если он оскорбил меня? – воскликнула Христина, не в силах больше сдерживаться.

XXXIV
Два обязательства

Юлиус вздрогнул, побледнел и встал с места.

– Как, Христина, тебя оскорбили и ты ничего мне не говорила? Разве не моя обязанность защищать тебя? О чем она говорит, Самуил?

Взгляд, который он при этом устремил на Самуила, сверкал, как сталь.

– Предоставим ей самой объясниться, – ответил Самуил примирительно.

И его взгляд тоже сделался холоден, как сталь. Христина видела, как эти взгляды скрестились. И ей показалось, что взгляд Самуила, как острая шпага, пронзил Юлиуса насквозь. Она бросилась мужу на шею, словно стремясь защитить его.

– Говори, – резко и отрывисто сказал ей Юлиус. – Что произошло?

– Ничего, – ответила она, разражаясь рыданиями.

– Но что ты хотела сказать? Что именно случилось?

– Ничего, Юлиус. Во мне говорит простой инстинкт.

– Так он ничего тебе не сделал? – настаивал Юлиус.

– Ничего, – повторила она.

– Ничего не сказал?

Она вновь произнесла: «Ничего».

– Так что же ты? – воскликнул Юлиус, очень довольный, что нет причин прекращать свою дружбу с Самуилом.

Самуил улыбнулся. Христина отерла слезы и, немного помолчав, сказала:

– Не будем об этом больше. Ты сейчас говорил очень разумные вещи. Ты жаловался на свое одиночество – и был прав. Человек с твоими достоинствами должен находиться среди людей. Жить одним только сердцем – это годится лишь для женщин. Но я научусь любить тебя. Я не стану отнимать у тебя возможности служить людям! Не будем навеки хоронить себя в этом замке. Будем приезжать сюда, когда тебе захочется, когда у тебя будет желание отдохнуть. Поедем в Берлин, во Франкфурт, туда, где ты сможешь применить свои способности, туда, где тебя будут ценить так же, как здесь тебя любят.

– Но, моя милая, – проговорил Юлиус, обнимая ее, – что скажет мой отец, который подарил нам этот замок, если наши поступки будут выглядеть так, будто мы пренебрегаем его подарком?

– Ну хорошо, – отозвалась она. – Но ведь мы, не покидая замка, все-таки сможем бывать в Гейдельберге. Ты мне рассказывал о студенческой жизни, и я знаю, как она бывает иногда весела и кипуча. Ты, может быть, с ностальгией вспоминаешь о ней. Нет ничего легче, чем завести квартиру в городе. Ты сможешь снова погрузиться в свои занятия, будешь видеться с прежними товарищами, участвовать в пирушках, заниматься в университетской библиотеке.

– Это невозможно, милая. Как же я буду вести студенческую жизнь, имея жену и ребенка?

– Как же нам тогда быть? – воскликнула Христина со слезами на глазах.

Самуил, стоявший поодаль, подошел к ним и сказал:

– Юлиус прав, сударыня. Граф Эбербах не может вновь стать студентом, и Ландек не может явиться в Гейдельберг. Но не хотите ли, чтобы Гейдельберг пришел в Ландек?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Юлиус.

– То, что твоя супруга могущественнее самого Магомета – гора приблизится к ней.

– Я вас не понимаю, – растерялась Христина.

Самуил ответил ей торжественно:

– Сударыня, я хочу доказать, что я весь к вашим услугам. Вы высказали два желания: первое – чтобы Юлиус время от времени видел вокруг себя всю, и серьезную, и радостную, сутолоку университетской жизни. Прекрасно. Через три дня университет будет перенесен в окрестности этого замка.

– Вот тебе раз! Это что еще за шутки? – воскликнул Юлиус.

– Никаких шуток, – заявил Самуил. – Ты увидишь. Другая просьба, с которой вы обратились к Юлиусу, сударыня, касалась меня. Вы не выносите моего присутствия. Ну что ж, я удовлетворю вас. Если я не ошибаюсь, ваша комната находится рядом с этим кабинетом. Будьте добры, пройдемте туда на минутку.

Он открыл дверь. Христина прошла в комнату, и Самуил последовал за ней.

– А мне нельзя с вами? – с улыбкой спросил Юлиус.

– Отчего же нет? – отозвался Самуил.

Юлиус вошел вслед за ними. Самуил подвел Христину к стене и сказал ей:

– Вы видите это панно, сударыня? На нем изображен император, и у него в правой руке держава. Может случиться, что вам понадобится увидеть меня…

Христина невольно сделала протестующий жест.

– О боже мой, кто знает? – возразил Самуил невозмутимо. – Никогда нельзя отрицать возможной случайности. Ну, одним словом, если я когда-нибудь зачем-нибудь вам понадоблюсь, то вам следует сделать вот что. Вы подойдете к этому панно и надавите пальцем на державу, которая в руке у императора. Этот шар имеет сообщение с пружиной, а пружина с колокольчиком. Я услышу звон этого колокольчика, и, где бы я ни был, близко ли, далеко ли, – через сутки, если я буду далеко, и немедленно, если буду близко, я явлюсь на ваш призыв. Но до тех пор – покорнейше прошу заметить – до тех пор, пока вы меня не позовете сами, вы меня не увидите. Даю вам честное слово.

Христина несколько мгновений стояла ошеломленная. Затем, обратившись к Юлиусу, она спросила:

– А что на это скажешь ты, Юлиус? Разве тебя не удивляет, что господин Гельб знает твой дом лучше, чем ты сам?

Самуил на это ответил:

– Я как раз разъяснял Юлиусу, в чем тут дело, в ту минуту, когда вы вошли. Простите, я не могу рассказать об этом вам. Это секрет, и он мне не принадлежит, я могу доверить его только Юлиусу. Надеюсь, что, за этим исключением, в остальном я полностью вас удовлетворил.

– Да, милостивый государь, – произнесла Христина, – и хотя между вашими словами и вашими действиями есть некоторые противоречия, я все-таки верю вашему слову.

– Вы сами увидите, можно ли на него полагаться, – сказал Самуил. – Не пройдет и трех дней, как гейдельбергский университет, подобно лесу в «Макбете», придет к вам. А меня вы не увидите до тех пор, пока не надавите пружину.

Самуил проводил ее до дверей и вежливо поклонился. На этот раз она вернула ему поклон не с таким презрением, как прежде. Она, помимо воли, была заинтригована обещаниями этого странного человека. Самуил некоторое время прислушивался к ее удаляющимся шагам, потом вернулся к Юлиусу.

– Ну, теперь пойдем к тебе в кабинет, – сказал он. – Там никто нас не подслушает. Нам предстоит поговорить об очень важных вещах.

XXXV
Двойной замок

Самуил запер дверь на замок и вернулся к Юлиусу.

– Ну, – сказал он, – надеюсь, ты не будешь терзаться из-за всяких пустяков, как твоя супруга. Я тебя заранее прошу не удивляться.

– Хорошо, – ответил Юлиус, рассмеявшись. – Впрочем, с тобой я всегда готов к неожиданностям.

– Дражайший мой Юлиус, должен тебе доложить, что в твое отсутствие я занимался всем понемножку: и медициной, и архитектурой, и политикой, и геологией, и ботаникой. Что касается медицины, то ты сам видел, как я открыл причину болезни твоего ребенка. В части архитектуры ты сейчас увидишь образец моего мастерства и убедишься в том, что архитектор стоит врача, конечно, если только ты находишь, что возвращение к жизни мертвой эпохи стоит возвращения к жизни умирающего ребенка.

– Что ты хочешь этим сказать?

Самуил прошел в угол библиотеки. Здесь среди резных деревянных украшений находилась голова льва с раскрытой пастью. Самуил придавил пальцем язык льва, и тотчас потайная дверь повернулась на петлях, а за ней открылась стена. На стене была кнопка. Самуил нажал на нее. Тогда часть стены сдвинулась, и открылся проход такой ширины, что в него мог пройти человек.

– Теперь иди за мной, – сказал Самуил ошеломленному Юлиусу. – Ты, счастливый собственник и хозяин, знаешь свой замок только наполовину. Сейчас я покажу тебе другую половину.

– Мы тут пройдем? – спросил Юлиус.

– Конечно. Иди вперед, а я здесь все приведу в порядок и запру за собой дверь.

Когда дверь была заперта, они очутились в полной темноте.

– Я ничего не вижу, – сказал Юлиус.

– Дай-ка руку. Вот так. Я тебя поведу. Иди сюда. Осторожнее: сейчас будет лестница. Тут веревка, держись за нее. Дальше пойдут сто тридцать две ступеньки вниз. Ничего, спускаться нетрудно. Это винтовая лестница.

Они спускались в полной темноте, вдыхая ту холодную сырость, которая всегда держится в глубоких подземельях, куда нет доступа воздуху. На сорок четвертой ступеньке Самуил остановился.

– Вот тут первая железная дверь, – сказал он.

Дверь открыли, а затем заперли за собой. Они продолжали спускаться. Прошли еще сорок четыре ступени, и Самуил снова остановился.

– Другая дверь, – сказал он.

Прошли последние сорок четыре ступени, открыли третью дверь и внезапно оказались в круглой комнате, которую освещала лампа, подвешенная к потолку. Комната имела десять шагов в диаметре. В ней не было ничего из дерева, она вся была каменная. Под лампой стояли черный стол и стулья.

– Сядем и побеседуем, – предложил Самуил. – У нас еще есть четверть часа. Они придут только в два.

– Кто придет в два? – изумился Юлиус.

– А вот увидишь. Ведь я просил тебя ничему не удивляться. Давай-ка поговорим.

Оба сели. Самуил заговорил:

– Ты видел только часть подземелья своего замка, но, когда придут наши гости, мы посмотрим и другую часть. Далеко не весь замок построен архитектором твоего отца. Признаюсь тебе, я немного помогал ему. Дело в том, что бедняга никак не мог поладить с готической архитектурой. Он то и дело приходил в гейдельбергскую библиотеку, рылся в разных старых гравюрах и составлял такие планы, которые способны привести в дрожь и древнегреческих, и средневековых строителей. Но, к счастью, мне удалось его уверить, что я нашел подлинные планы и чертежи эбербахского замка. Вообрази себе его восторг! Он предоставил мне действовать, как я хочу, а поскольку у меня были свои причины сохранять все в тайне, то я и разыгрывал роль скромного помощника, тающего в лучах его славы. Ну, и как ты находишь? Удалось мне воскресить этого каменного Лазаря? Ведь вышло недурно, не правда ли?

– В самом деле, чудесно, – признал Юлиус.

– Архитектор видел только то, что находится над землей, – продолжал Самуил. – Слава богу, он не так часто торчал здесь, потому что в это же время строил какие-то дома во Франкфурте. Рабочие были в моем полном распоряжении, и я приказывал им делать то, что было нужно мне. Под предлогом укрепления фундамента и устройства погребов я распорядился поставить лестницы, сделать кирпичную кладку, уверяя каменщиков, что так следовало делать по первоначальному плану. Мой архитектор всему этому верил и не возражал ни слова. Таким образом, я делал вид, что строю один замок, тогда как на самом деле строил два: один вверху, другой внизу. Вот видишь, я не соврал, когда сказал тебе, что в твое отсутствие занимался архитектурой.

– Но с какой целью?..

– А с такой, чтобы заняться наконец политикой.

– Как? – недоуменно спросил Юлиус.

– Друг мой, ты что-то совсем перестал упоминать о Тугендбунде. Неужели ты окончательно забыл о нем? Разве ты не прежний Юлиус, которого приводили в благоговейный трепет идеи свободы отечества, который всегда негодовал на иноземное иго? Я знаю, что обычно все студенты по окончании курса оставляют в университете свою молодость, великодушие и всю свою душу. Тот, кто прежде не удостаивал обывателя поклоном, сам становится обывателем, женится, заводит детей, падает на колени перед властями и смеется над своими прежними потугами по части служения человечеству и своими тяжкими заботами о независимости родины. Но я полагал, что не перевелись еще избранные сердца, способные продолжить благородное предприятие… Скажи, Юлиус, ты все еще с нами?

– Всегда! – воскликнул Юлиус с загоревшимся взглядом. – Только захотят ли принять меня? Видишь, Самуил, если я и молчал о Тугендбунде, то вовсе не из равнодушия, но из-за угрызений совести. Ведь в самый день моей свадьбы было общее собрание, и я на нем не присутствовал. Мое личное счастье побудило меня пренебречь долгом. И осознание этого ни на минуту не покидало меня с тех пор. Я знаю, что виноват, и мне стыдно. Если я ничего не говорил тебе, то не потому, что не думал об этом, а, наоборот, потому что слишком упорно об этом думал.

– А если я предоставлю тебе случай не только оправдаться в глазах союза, но и возвыситься? Устрою так, что тебя не только простят, но еще и поблагодарят?

– О, с каким бы восторгом я ухватился за такой шанс!

– Отлично, – сказал Самуил. – Молчи и слушай.

В эту минуту раздался звонок.

XXXVI
Львиное логово

Вошли трое в масках. Первый из них нес факел. Самуил приветствовал пришедших глубоким поклоном и указал им на стулья. Но незнакомцы в нерешительности остановились, без сомнения, пораженные присутствием Юлиуса.

– Это Юлиус Гермелинфельд, господа, – сказал Самуил, представляя им друга. – Он хозяин этого замка. Он предоставляет его в ваше распоряжение и готов оказать вам достойный прием. Юлиус, это наши руководители, члены верховного совета. Они явились сюда впервые – чтобы осмотреть убежище, которое мы для них приготовили.

Трое гостей успокоились и сели. Друзья остались стоять.

– Легко ли вы отыскали дорогу, господа? – спросил Самуил.

– Да, легко, – ответил один из трех. – Мы шли, придерживаясь плана, который вы нам передали.

– Вот эта комната, если вы согласны, могла бы служить местом проведения заседаний совета.

– Превосходно. Все ли предосторожности предприняты для нашей безопасности?

– Сейчас вы увидите. Юлиус, помоги мне потянуть эту веревку.

Он показал на толстый проволочный канат, который тянулся с потолка вдоль стены. Ухватившись за него, Самуил и Юлиус потянули его на один фут вниз. Потом Самуил зацепил конец каната за крюк, вмурованный в гранитную стену.

– Так открываются сразу двадцать люков на каждой из двух лестниц, которые ведут сюда. Вы сами видите, что те железные двери, которые перекрывают лестницу, почти излишни. Даже если бы замок осадила целая армия, она бы не добралась до вас. Пришлось бы разрушить сооружение до последнего камня. Но ведь у вас есть четыре выхода, чтобы бежать отсюда.

– Хорошо, – сказал один из незнакомцев.

– А теперь, – продолжал Самуил, – не желаете ли осмотреть зал для общих собраний?

– Мы затем и пришли, чтобы все изучить.

– Подождите, я только закрою западни, – сказал Самуил.

Он снял канат с крюка, тот поднялся вверх, и послышался отдаленный стук закрывавшихся ловушек. Взяв факел, Самуил открыл ту дверь, через которую вошли трое в масках, и все пятеро начали спускаться по лестнице. Через двадцать ступенек Самуил остановился и нажал пружину в стене; открылся проход в длинный коридор. Самуил вошел в него, приглашая остальных последовать за собой. Они шли с четверть часа и оказались у какой-то двери.

– Здесь, – сказал Самуил.

Он открыл дверь и ввел своих спутников в огромную залу, вырубленную в скале. В ней могло бы свободно поместиться до двухсот человек.

– Мы находимся уже за пределами замка, – сообщил Самуил. – Наши товарищи будут приходить сюда со стороны горы, и никто из них не узнает о том, что существует сообщение между этой залой и замком. Я нарочно устроил так, чтобы, если какой-нибудь предатель выдаст место собраний, хозяева замка остались бы вне подозрений и место заседаний совета не было бы открыто. Теперь, когда вы все увидели, скажите, годятся ли эти помещения? Довольны ли вы?

– Довольны и благодарны, Самуил Гельб. Это убежище хитроумно устроено и надежно защищено. Отныне члены совета станут вашими частыми гостями. Вы оказываете уже вторую важную услугу союзу. Благодарим вас обоих.

– Нет, – сказал Юлиус, – я не могу принять похвалы, которых заслуживает один Самуил. Я был бы счастлив содействовать ему в выполнении этого плана и очень ему благодарен за то, что он распорядился моим замком так, как я и сам распорядился бы им. Но в то время я отсутствовал. Это все его заслуга.

– Оставьте себе свою долю заслуг, Юлиус Гермелинфельд, – ответил один из незнакомцев. – Самуил Гельб не мог бы располагать вашим домом, если бы не был в вас уверен. Поэтому мы вам обоим назначаем одинаковую награду. Юлиус Гермелинфельд, вы, как и Самуил Гельб, отныне становитесь членом союза второй степени.

– О, благодарю вас! – воскликнул Юлиус.

– А теперь мы уходим, – объявил главный.

– Я провожу вас, – сказал Самуил. – Юлиус, подожди меня здесь.

Он проводил гостей до одного из верхних выходов, где их ожидали оседланные кони. Потом Самуил вернулся к Юлиусу, который принялся с жаром благодарить его.

– Полно! – прервал его Самуил. – Я уже говорил тебе, что немного занялся геологией, – вот и все. Только ты не думай, что эти подземелья истощили кошелек твоего отца. Они стоили не бог весть как дорого. Они уже существовали – их, должно быть, устроили прежние владельцы замка на случай осады. Вся эта громадная скала просверлена вдоль и поперек, словно муравейник. Кстати, прими добрый совет: никогда не ходи по этим подземельям один, ты в них заблудишься, как капля воды в губке. Кто не знает этих мест так, как я, тот рискует навеки исчезнуть в какой-нибудь западне.

– Теперь я понимаю, – произнес Юлиус, – почему ты обещал Христине, что немедленно явишься на ее зов. Ты где-то здесь живешь?

– Ну конечно! Хочешь, покажу свои апартаменты?

– Покажи, – согласился Юлиус.

Самуил направился по коридору, сопровождаемый Юлиусом. Минут через пять он остановился и открыл дверь. Они поднялись на пятьдесят ступенек и оказались на площадке, разделенной на три части. В одной была жилая комната, другая отведена под конюшню, в третьей оборудована лаборатория. В комнате стояла кровать и прочая необходимая мебель. В конюшне лошадь Самуила спокойно жевала сено.

Лаборатория была загромождена ретортами, колбами, книгами, сухими травами. Видно было, что Самуил тут усердно работал. В одном углу стоял скелет. На горелке стояли сосуды с непонятным содержимым…

– Вот мое жилище, – произнес Самуил.

Юлиус ощутил какой-то ужас в этой лаборатории алхимика.

– Однако ты давно уже не дышал свежим воздухом, – заметил Самуил. – Пора отвести тебя наверх. Дай мне только затопить печь и поставить вариться травы, которые я собрал сегодня утром.

Покончив с этим, он сказал:

– Теперь пойдем.

И повел Юлиуса вверх по лестнице, которая скоро соединилась с той, по которой они спускались. Самуил сказал другу:

– Запомни хорошенько эти две двери. Когда захочешь меня посетить, ты откроешь ход в своей библиотеке, спустишься на сорок четыре ступеньки и очутишься перед этими дверьми. Дверь, которая справа, ведет в круглую залу, а дверь, что слева, ведет ко мне. Вот тебе ключ. У меня есть другой.

Он проводил Юлиуса до самых дверей библиотеки.

– До скорого свидания, – произнес Юлиус, с наслаждением вдыхая свежий воздух.

– Приходи, когда надумаешь. Дорогу ты знаешь.