Текст книги "Ущелье дьявола"

XLIX
Точно выполненные планы

На другой день Христина еще спала, а Юлиус, обычно поднимавшийся позже нее, на этот раз был уже в студенческом лагере. Молодежь веселилась, шумела, пела. Они провели эту летнюю ночь кто в палатках, кто в гамаках, подвешенных под деревьями, а иные и прямо на траве. И все твердили, что выспались превосходно. Только один Фрессванст жаловался, что ему было не очень-то удобно. В его хмельное и отяжелевшее от сна тело глубоко врезались веревки, которыми он был привязан, и сук, на котором сидел. Трихтер, наоборот, был в восхищении от своей ночи. Он уверял, что только птицы понимают, что такое хорошая постель.

Утренний туалет студенты совершили в ручейке, сопровождая его шутками и взрывами хохота. Все дышало жизнью, свежестью, молодостью. Это был настоящий цыганский табор, с той разницей, что в нем было поменьше грязи да побольше денег.

Самуил еще до рассвета вышел из своего подземелья и, расположившись в своей царской палатке, как и подобало верховному правителю, принялся за составление двух объявленных программ – научной и увеселительной. Оба плана он составил с одной целью: подстрекнуть любопытство Христины, заставить ее задуматься, разжечь в ней интерес к своей особе и тем, быть может, побудить ее прийти в лагерь, поскольку сам он не мог явиться в замок. Кроме того, как человек практичный, он взял на себя все заботы по осуществлению своих проектов, обеспечив материальную и техническую базу. Он разослал посыльных в Дармштадт и Мангейм с поручениями закупить там все необходимое по части продовольствия и развлечений.

Окончив приготовления, Самуил вышел из палатки, встреченный единодушными приветственными возгласами, и распорядился, чтобы его прокламации были прикреплены на деревьях. Студенты были в полном восхищении от всех трудов и распоряжений своего короля. Особенный восторг вызвало объявление о том, что в один из ближайших вечеров состоится представление «Разбойников» Шиллера, причем главная роль – Карла Моора – будет исполнена самим Самуилом Гельбом. Вот это настоящий король, озабоченный развлечением своих подданных! Из всех правителей лишь Нерона волновала подобная забота. Поэтому-то его имя до сих пор еще так популярно среди римлян, что бы ни говорили о нем историки. Впрочем, и другие прокламации Самуила были не менее привлекательны. Притом все они были не только соблюдены, но и превзойдены, что, как известно, редко происходит с афишами. Не будем приводить их заранее – расскажем о них по мере исполнения. Что касается объявления о научных занятиях, то вот выдержки из него:

УНИВЕРСИТЕТ В ЛАНДЕКЕ

Курс в августе 1811 года

«Принимая во внимание, что одни только удовольствия влекут за собой пресыщение и скуку и что труд есть основа жизни, мы, ректор лесного университета в Ландеке, постановили устроить ежедневные занятия, дабы ими с выгодой заменить лекции гейдельбергских профессоров. Лекции будут следующие:

По политической экономии. Профессор – Самуил Гельб. Он докажет, что политическая экономия есть наука ничтожества, арифметика нолей и экономична только для экономистов.

По богословию. Профессор – Самуил Гельб. Он докажет, что богословие ведет к сомнению в существовании Бога и обеспечивает, главным образом, только существование богословов.

По химии. Профессор – Самуил Гельб. Он будет рассуждать о великой алхимии природы, каковая ищет абсолютный идеал, который так же невозможно отыскать, как золото, – то есть человека.

По еврейскому языку. Профессор – Самуил Гельб. Он будет переводить Библию с первоисточника и путем сопоставления ошибок переводчиков и добавлений толкователей покажет, что под видом божественного откровения человечество верит в собственную ложь.

По правоведению. Профессор – Самуил Гельб. Он добросовестно рассмотрит основы права, то есть человеческую несправедливость, самомнение и жадность».

Все объявление было в таком тоне. Медицина, литература, анатомия, история – все кафедры занимал Самуил Гельб. Этот странный профессор задумал представить все науки в ином свете. Единственной наукой, которую он не стал переиначивать, была психология, в этой области он обещал развить свою любимую тему – теорию воли. Но все хорошо знали, что, несмотря на свой веселый и насмешливый нрав, Самуил был настоящим ученым, и потому ни один из студентов не пожелал пропустить лекции этого многогранного профессора, задумавшего единолично преподавать на всех факультетах.

Лекции проводились днем с двух до шести часов. Время до обеда, назначенного в час, посвящалось прогулкам по реке и в лесу. В то утро, например, была устроена прогулка в лодках по Неккару. Толстый и веселый Пфаффендорф, еще с вечера предупрежденный студенческим королем, собрал барки и лодки со всего побережья, и когда экскурсанты явились на условленное место, их ожидала целая флотилия парусных и гребных судов. Тут же был и сам Пфаффендорф, одетый в свой самый лучший костюм: бурый фрак, белый галстук, шелковые панталоны и чулки и башмаки с пряжками. Вчерашний внезапный набег студентов застал его врасплох, и ему показалось, что одежда, в которой его видели, не могла внушить надлежащего почтения к его особе. Тогда бургомистр решил отыграться и ослепить своих молодых друзей. Он не побоялся даже измять свое великолепное парадное платье и промочить свои дивные чулки. Почтенный бургомистр уселся в барку Самуила и был настолько снисходителен, что даже сам взялся за весло, чем и вызвал яростные рукоплескания Трихтера.

Прогулка получилась прекрасная. Неккар – это Рейн в миниатюре. Тут встречаются те же мрачные замки и крепости, висящие на скалах, словно орлиные гнезда, те же веселые деревеньки, которые гнездятся в цветущих долинах, те же темные и дикие ущелья, похожие на преддверие ада, за которыми открываются цветущие поля, напоминающие рай. В течение нескольких часов студенты наблюдали чудесные пейзажи, оглашая прибрежные пещеры и скалы патриотическими песнями.

Юлиус сначала хотел после прогулки вернуться домой. Но тут как раз наступило время лекций, а ему, как и всем прочим, хотелось послушать профессора Самуила. Поэтому он остался на обед с веселой компанией, а затем и на лекции. Они были такие, каких и следовало ожидать от ироничного профессора-скептика. Не раз по рядам его слушателей пробегал трепет от той или другой его ужасной выходки. Ученый лектор обращался к Создателю с безгранично смелой критикой.

Лекции окончились в шесть часов. Юлиус раздумывал, пойти ли ему домой или остаться до ночи. В вечерней программе значился «ужин при свете факелов и концерт в лесу». Христина знала, где находится муж, и ей не о чем было беспокоиться. Наконец, можно было ее предупредить. Юлиус написал записку, извещая, что вернется поздно, и просил прислать двух его слуг.

Ужин под деревьями, при иллюминации, вышел очень интересным и веселым. Во время ужина слуги Юлиуса, которые были искусным трубачами, забрались в чащу леса и там перекликались мелодичными пассажами. После ужина те из студентов, которые владели каким-нибудь музыкальным инструментом, присоединились к театральному оркестру, который Самуил выписал из Мангейма. Были исполнены лучшие пьесы Моцарта, Глюка и Бетховена. Юлиус, наконец, не без сожаления подумал, что пора отправляться домой.

– Ты помнишь, что на завтра назначена большая охота? – сказал ему Самуил.

– Да, – ответил Юлиус.

Ему стало совестно, что он так надолго оставляет Христину одну.

– Как ты думаешь, – спросил он у Самуила, – Христине, наверно, было бы неловко принимать участие в прогулках по реке или в наших ужинах? Но почему бы ей не присутствовать на охоте, верхом или в экипаже? Это развлечет ее.

– Я обещал ей, что называется, не подавать никаких признаков жизни, если она сама не позовет меня, – холодно ответил Самуил. – Она, впрочем, и сама знает, что окажет нам честь и доставит удовольствие, приняв участие в наших развлечениях. Скажи ей об этом сам и приводи с собой.

– Да, я скажу ей сегодня же вечером. Я не могу все время бросать ее одну. Пусть она принимает участие в развлечениях вместе со мной, иначе я вынужден буду оставаться с ней.

Вернувшись домой, Юлиус во всех красках описал Христине утреннюю речную прогулку и ночной концерт. Потом он сообщил, что на завтра назначена охота, и намекнул, что ей неплохо бы принять в ней участие. Но Христина наотрез отказалась от этого предложения. У нее был серьезный и печальный вид. Супруги разошлись недовольные друг другом. Христина сердилась на мужа за то, что он так увлекся этим весельем, а он на жену за то, что она так мрачна.

L
Эпопея Трихтера и Фрессванста

На заре третьего дня дружный лай собак, крики студентов, переговоры егерей Юлиуса, звуки охотничьих рогов, ржание лошадей, проверка всякого рода оружия и боевых припасов – в общем, все те приготовления к охоте, которые многим кажутся интереснее самой охоты, возвестили о ней всему окрестному населению. Студенты старались обзавестись надлежащим вооружением. Bсe ружья окрестных жителей были разобраны напрокат, и за некоторые из них заплатили вдвое дороже их продажной цены. К студентам присоединились знакомые дамы, движимые, главным образом, женским любопытством, но и не лишенные рыцарской решимости. Они были верхом на конях и с ружьями в руках. Юлиус застал Самуила увлеченным распоряжениями относительно охоты.

– Я забыл сказать тебе, Юлиус, – усмехнулся Самуил, – что в твое отсутствие я занимался и охотой тоже. Кстати, твои егеря – удивительные мастера своего дела. Они превосходно знают лес. Они уже выследили нам оленя и кабана. Свора у нас бесподобная, по-настоящему королевская, и охота будет первоклассная.

Едва был подан сигнал, как студенты и собаки дружно бросились с места вперед с криками и лаем. Назло всем стараниям Самуила, охота никак не могла обрести правильный вид. Это был просто какой-то необузданный набег, в котором, конечно, была своя прелесть. Звуки труб, испуганные взвизги и хохот женщин, возгласы мужчин, лай собак, преждевременная пальба из ружей нетерпеливых или неопытных охотников – все это путалось, объединялось и неслось на лес, подобно урагану. Однако же стратегические таланты Самуила и опытное управление егерей восторжествовали над этой беспорядочной толпой. Сначала загнали оленя, а потом дошла очередь и до кабана. Громкий звук охотничьих рожков перекрыл бешеные крики дикого зверя, а затем и кабан, и рожки смолкли.

В это время послышались хоровое пение и звуки двух скрипок. Временами пение перемежалось взрывами хохота. Спустя несколько минут охотники увидели в конце просеки, на которую они съехались, двадцать пар веселых разряженных людей. Это была свадьба Готлиба и Розы, которые обвенчались этим утром. Увидав перед собой студентов, свадебное шествие, как бы в смущении от этой встречи, стало сворачивать в сторону. Но Самуил поспешил подбежать к Розе и сказал:

– Прелестная новобрачная, позвольте предложить вам в качестве свадебного ужина два блюда из дичи – кабана и оленя. Если вам будет угодно пригласить нас на ужин, то мы сядем вместе с вами за стол, а потом протанцуем до утра. Позвольте мне пригласить вас на первый танец.

Роза взглянула на Готлиба, и тот кивнул в знак согласия. Союз свадьбы и охоты был скреплен звуками рогов и скрипок, и две компании расстались до вечера.

– Теперь занятия по истории! – объявил неутомимый Самуил. – Я прочту вам лекцию во вкусе Рабле о браке со времен Адама до наших дней.

– Браво! Вот это настоящая наука! – закричала исступленно аудитория.

Эта жизнь на вольном воздухе и пример, подаваемый пылким Самуилом, казалось, не ведавшим усталости, удесятерили силы и способности студентов.

Вечером состоялся грандиозный свадебный ужин. Почтеннейший бургомистр Пфаффендорф нализался почти до положения риз. Когда от дичи остались одни кости, а от вина – пустые бутылки, раздались звуки музыки, и начался бал. Самуил взял за руку Розу, а Шарлотта приняла руку Пфаффендорфа. Студенты приглашали на танец самых хорошеньких местных девушек, а городские белошвейки поделили между собою мельников и фермеров. Непрерывные танцы продолжались до утра и способствовали полному слиянию Гейдельберга с Ландеком. Трихтер и Фрессванст не принимали участия в танцах. Они предавались исключительно возлияниям. Ровно в полночь Самуил Гельб, в качестве милостивого тирана, который не хотел ни принуждать к излишествам, ни ограничивать их, подал сигнал к отступлению.

– Вот теперь наступил трудный момент, – со вздохом проговорил Трихтер. – Ведь мне надо еще проводить Лоттку в Ландек… Да, брат, проводить… до самых дверей.

– Ну ничего, я тебе пособлю, – сказал растроганный Фрессванст.

– Вот спасибо, дружище! От всей души благодарю тебя, – воскликнул Трихтер, пожав ему руку.

Двое пьянчуг, важные и молчаливые, проводили возбужденную и болтливую Шарлотту до деревни. Когда они доставили ее в целости и сохранности до ее жилища, Трихтер сказал Фрессвансту:

– До смерти пить хочется.

– Я так и думал, – подтвердил Фрессванст.

Трихтер красноречивым жестом, с блаженной улыбкой на устах, указал своему другу на гостеприимную дверь некоего заведения, которую можно было различить благодаря мягкой призрачной тьме чудесной ночи. Не прибавляя ни слова к своему жесту, Трихтер постучал в дверь. Никакого ответа на этот стук не последовало. Трихтер снова постучал, посильнее. Вместо ответа раздался только лай собаки.

– Эй вы! Кто там есть! – принялись кричать Трихтер и Фрессванст, пиная дверь ногами.

Собака заливалась свирепым лаем.

– Видишь, теперь мы втроем подняли гвалт. Авось кто-нибудь нас услышит… Ага, открывается окно.

– Что вам надо? – спросил кто-то.

– Водки, – ответил Трихтер. – Мы бедные путники, и у нас вот уже пять минут маковой росинки во рту не было.

– Мужа нет дома, – раздалось в ответ.

– Нам и не надо вашего мужа, нам надо водки.

– Подождите.

Спустя минуту какая-то полусонная старуха открыла дверь и появилась на пороге с зажженной свечкой в руках. Она поставила свечку на стол, около нее поставила два стакана, подошла к шкафу и принялась шарить в нем.

– Ну, вот тебе раз! Тут больше нет ни капли, – сказала она. – Муж затем и поехал в город, чтобы запастись товаром… А, вот! Погодите-ка, тут, кажется, еще что-то осталось. – И она поставила на стол бутылку, на две трети опустошенную.

– Да тут и четырех рюмок не будет! – проговорил Трихтер с недовольной гримасой. – Что же это такое? Капля воды в пустыне! Но что ж делать, выпьем что есть.

Они проглотили ничтожную порцию одним махом, расплатились и с бранью вышли. Старуха, прежде чем снова улечься, начала прибираться в комнате, и пока она возилась, вернулся ее муж.

– Ты что же это, старуха, не спишь? – спросил он.

– Да пришли двое студентов, пьяные, разбудили меня, заставили дать им водки.

– Какой водки? Водки у нас не было, – удивился муж, снимая с себя разные узлы и сумки.

– Как не было? Вот тут, в бутыли, еще оставалось.

Муж уставился на пустую бутылку.

– Так это они выпили?

– Ну да, – ответила жена.

– Несчастная! – крикнул он, хватаясь за голову. – Да знаешь ли ты, что им дала?

– Что дала? Водку!

– Царскую водку!

Оказалось, что неосторожная кабатчица угостила молодых людей смесью азотной и соляной кислот. Услышав восклицание мужа, она позеленела.

– О господи боже ты мой! – бормотала она. – Я уже спала. Ночь ведь… Я наливала, а сама и не видела что…

– Пропали мы с тобой! – отозвался муж. – Теперь эти молодые люди либо умерли, либо лежат и корчатся где-нибудь на дороге, а нас с тобой и прихлопнут за отравление.

Старуха разразилась рыданиями и хотела было броситься на шею своему мужу, но тот свирепо оттолкнул ее.

– Реви, реви теперь! Это нам послужит уроком… Экая разиня! Не могла разобрать, что даешь. Ну, что теперь делать? Бежать что ли?.. Поймают… Эх, недаром дядя сорок лет назад отговаривал меня жениться на тебе!

Не будем распространяться о том, какую ночь провели Филемон и Бавкида. При первых лучах утренней зари Бавкида уже стояла у дверей кабачка, покорно ожидая своей участи. Вдруг она испустила пронзительный вопль. Она увидела двух… нет не людей, она увидела двух призраков, которые направлялись прямо к ней.

– Что такое? – трепеща от ужаса, спросил ее муж.

– Они!

– Они? Кто они?

– Те самые, вчерашние.

– О, – простонал муж, падая на стул.

Трихтер и Фрессванст, совершенно здоровые, преисполненные достоинства, вошли и уселись за стол.

– Водки! – провозгласил Трихтер. И прибавил: – Той же самой, вчерашней.

– Да-да, той самой, вчерашней! – подхватил Фрессванст.

LI
Фейерверк с разных точек зрения

Прошло три или четыре дня в развлечениях, которые, благодаря гению изобретательности Самуила, отличались невероятным разнообразием. Он умел из всего извлекать пользу: из леса и реки, из деревни и замка, из науки и удовольствия, из мечты и жизни. Из Гейдельберга приходили известия, которые невероятно радовали студентов, обосновавшихся в Ландеке. Один из фуксов тяжело захворал как раз в то время, когда свершалось переселение. Болезнь задержала его тогда в Гейдельберге. Поправившись, он тотчас присоединился к своим товарищам. Он нарисовал самую мрачную картину покинутого Гейдельберга. Улицы были пустынны, мертвое молчание воцарилось над про`клятым городом. Днем – безмолвие, ночью – тьма. Торговцы печально закрывали свои лавки и оставались наедине со своими женами и товарами. Профессора, которым некому было читать лекции, со скуки принялись дискутировать между собой. И все эти науки профессоров, все кожи и материи купцов, все вина трактирщиков, вместо того чтобы занимать мозги, плечи и глотки – кисли в лавочках и на бездействующих кафедрах.

Профессора и торговцы, в конце концов, начали ссориться между собой, возлагая друг на друга вину за это переселение. Зачем торговцы обидели Трихтера? Зачем профессора подвергали осуждению Самуила? Приближалась минута, когда академическая кафедра вступит в рукопашную с лавочниками. Эти новости только удвоили восторг студентов, а Самуил, для того чтобы отметить это особенным образом, в тот же вечер устроил роскошный фейерверк, подготовкой которого занимался уже три дня. Он установил потешные огни на другом берегу Неккара. Нет ничего красивее зрелища огненных букетов, отражающихся в воде. Фейерверк получается двойным: один в небе, а другой в воде.

Весь Ландек собрался на берегу, кроме Христины и Гретхен. Но Самуил умело выбрал место, так что обе упрямицы волей-неволей могли наблюдать огненную картину, которая была прекрасно видна и из замка, и из хижины. Гретхен и в самом деле увидела огни. Она побледнела и пробормотала: «Неудивительно, что дьявол забавляется огнем». Она в ужасе заперлась у себя в хижине и даже закрыла глаза руками, чтобы не видеть отблесков, озарявших окна и стены хижины. Все, что напоминало Самуила, приводило ее в ужас.

И Христину тоже пугало все, что говорило о Самуиле. Привлеченная на балкон яркими сполохами фейерверка, она стояла там, раздумывая о необъяснимой сдержанности Самуила и об увлечении Юлиуса этой бурной жизнью. Она была вынуждена признать справедливость слов Самуила о слабой и колеблющейся натуре ее мужа. В этом молодом мужчине оставалось еще много детского. Она была уверена, что в эту минуту он, очарованный фейерверком, рукоплескал Самуилу. Христина чувствовала, что Юлиус отдаляется от нее. Что сделать, чтобы его удержать? Она решила сама не принимать в происходящем никакого участия. Но надежное ли это средство? Ведь если сама она не будет с ним, то этим может приучить обходиться без нее. Он и привыкнет к той мысли, что жена сама по себе, а веселая жизнь сама по себе. Не лучшие ли им быть всегда вместе? Не благоразумнее ли будет с ее стороны отдаться забавам и развлечениям вместе с мужем, так, чтобы он не отдалялся от нее?

Бедная Христина спрашивала себя: что мешает ей присоединиться к развлечениям Юлиуса? Что в этом дурного? Возможно, Самуил будет торжествовать оттого, что заставил ее уступить. Ну и что с того? Самуил, очевидно, один из тех людей, которых препятствия раздражают, и значит, чем больше она будет сопротивляться, тем больше ожесточит его. До сих пор он, однако, держал свое слово и не делал попыток увидеться с ней. Хорошо ли она поступила, что написала барону Гермелинфельду? Не переменить ли ей тактику? Сопровождая мужа, она вдвойне выиграет: возродит любовь Юлиуса и погасит ненависть Самуила.

В тот же вечер Христина дождалась возвращения Юлиуса, очень мило и ласково его встретила и попросила рассказать, как он провел день. Он не заставил себя упрашивать.

– Значит, тебе было весело? – спросила она супруга.

– Очень весело! Самуил понимает жизнь!

– Ведь, кажется, на завтра назначена постановка «Разбойников»? – осторожно осведомилась Христина.

– Да, на завтра, – ответил Юлиус. – Ах, вот было бы здорово, если бы ты пошла со мной!

– По правде сказать, мне и самой очень хочется. Ты же знаешь, что Шиллер – мой любимый поэт.

– Вот и чудесно! – воскликнул обрадованный Юлиус. – Значит, на том и порешим. Завтра вечером я приду за тобой. – И он порывисто обнял Христину.

«Почти неделя прошла с тех пор, как он последний раз целовал меня с таким чувством!» – печально подумала Христина.