Текст книги "Ущелье дьявола"

XXVI
Каменная импровизация

Спустя тринадцать месяцев после описанных событий, шестнадцатого июля 1811 года, в одиннадцатом часу утра почтовая карета выехала из Ландека и покатилась по той самой дороге, где за год до этого Юлиус и Самуил встретили Гретхен. В этой карете сидели четверо путешественников, даже пятеро, если считать крошечного двухмесячного белокурого младенца, спавшего на руках у кормилицы, хорошенькой крестьянки, одетой в греческий народный костюм. Тремя другими пассажирами были молодая женщина в трауре, молодой человек и горничная. На запятках кареты сидел лакей.

Молодой парой были Христина и Юлиус. Ребенок – их первенцем. Христина носила траур по своему отцу. Пастор Шрейбер за десять месяцев до этого отправился в страшную бурю в горы напутствовать умирающего, простудился и быстро сошел в могилу. Христина более не нуждалась в нем, и он со спокойной душой благодарил Бога, призвавшего его к жене и старшей дочери. После его смерти барон Гермелинфельд забрал маленького Лотарио и доверил его воспитание пастору Оттфриду.

Печальное известие о смерти отца черной тучей омрачило зарю счастья Христины. Случилось так, что Христина узнала об этом почти в то же самое время, как до нее дошла весть о его болезни, а потому она не имела возможности вернуться, чтобы успеть принять его последний вздох. Вдобавок к тому времени она уже готовилась стать матерью, и Юлиус все равно ее не пустил бы. Тревожась за ее здоровье, он даже прервал путешествие и поселился с ней на одном из цветущих островов архипелага. Мало-помалу острая боль утраты несколько затихла. Теперь у Христины на всем свете остался один только Юлиус, и она еще крепче привязалась к нему. Сожаления об отце постепенно уступали надеждам матери.

Таким образом, Юлиус и Христина провели самые счастливые месяцы совместной жизни среди пышных красот Востока, украсившего их любовь всем своим очарованием. Потом Христина разрешилась мальчиком. Доктор объявил, что для успешного развития и здоровья ребенка было бы благоразумнее перебраться на лето в более умеренный климат. Поэтому молодые родители решили вернуться домой. Они приехали в Триест, оттуда направились на Линц и Вюрцбург. Но, прежде чем отправиться во Франкфурт, они хотели завернуть в Ландек, чтобы помолиться на могиле пастора Шрейбера. Посетив могилу и вдоволь наплакавшись над ней, Христина пожелала увидеть пасторский дом, в котором уже поселился преемник Шрейбера. В этом доме, где она провела всю свою жизнь и где теперь поселились чужие, горе нахлынуло на нее с новой силой – здесь ей было еще хуже, чем на кладбище. Юлиус поспешил увести ее.

За тринадцать месяцев брака любовь Юлиуса к Христине нисколько не ослабла. Его взгляд, правда, не пылал жгучей страстью пламенных натур, но зато изливал всю нежность преданного сердца. Было видно, что муж по-прежнему влюблен в Христину. Он пытался отвлечь супругу от мрачных мыслей, указав ей на цветущую долину, по которой они ехали, – с нею были связаны столь дорогие обоим воспоминания. Временами Юлиус указывал ей на сына. Дитя уже проснулось и устремило на мать свой еще неосмысленный взгляд. Он забрал сына у кормилицы и протянул его Христине со словами:

– Видишь, я почти не ревнив. Я сам подношу тебе моего соперника, чтобы ты его поцеловала. Ведь у меня теперь есть счастливый соперник. Еще два месяца назад ты дарила свою любовь мне одному. Сейчас нас стало двое. Ты поделила свое сердце на две части, и я не знаю, кому отдана бо`льшая.

И Юлиус принялся целовать и тормошить малыша, стараясь развеселить его. Христина тоже пыталась улыбнуться, подавляя свою грусть.

– А ведь тут, где-то неподалеку, должны быть развалины Эбербаха, – заметил Юлиус, стараясь разговорить жену.

– Да, мы сейчас поедем мимо них, – ответила она.

Когда супруги были в Ландеке, преемник Шрейбера мимоходом поинтересовался, не в замок ли они едут. Получив отрицательный ответ, он спросил, когда же они намерены туда поехать.

– Зачем нам туда? – ответил Юлиус вопросом на вопрос.

На это пастор, казавшийся удивленным, ничего не ответил, а только посоветовал посетить развалины. Юлиус не понял, что тот хотел этим сказать, но подумал, что такая экскурсия будет полезна и развлечет Христину, и приказал кучеру ехать к ущелью Дьявола. И вот теперь, когда карета сделала крутой поворот, Юлиус не мог удержать громкого возгласа.

– Что такое? – встревоженно спросила Христина.

– Посмотри! Не мерещится ли мне? Помнится, на этом самом месте были руины замка!

Христина невольно оторвалась от охвативших ее мыслей, но не повернула головы.

– И что там?

– Помнишь, о чем я мечтал, когда мы гуляли в этих местах?

– Да, помню, ты говорил, что хорошо бы вновь отстроить замок.

– Посмотри, Христина! Кто-то осуществил мои мечты!

Она обернулась и была в свою очередь потрясена.

– О, как странно!

И в самом деле, на том месте, где прежде стояли три полуразвалившиеся стены, теперь высился новый, полностью отстроенный замок, венчавший собой громадную скалу, и будто парил в небе над пропастью. Это было кубической формы сооружение с круглыми башнями по углам. Одну из этих башен было видно целиком, а от трех других виднелись только остроконечные шпили.

– Меня разбирает любопытство, кто этот волшебник, у которого возникло желание осуществить нашу мечту, – сказал Юлиус. – Христина, давай остановимся и посмотрим!

Карета подъехала к воротам, за которыми виднелась аллея, поднимающаяся к замку. Юлиус велел кучеру остановиться. Лакей соскочил на землю и позвонил. К воротам примыкали две будки в стиле эпохи Возрождения. Из стоявшей справа от ворот вышел привратник и открыл ворота.

– Чей это замок? – спросил его Юлиус.

– Графа Эбербаха.

– Он сейчас в замке?

– Нет, – ответил привратник, – он путешествует.

– А можно осмотреть замок?

– Я сейчас спрошу.

Привратник пошел к замку, а Юлиус не без зависти осматривал прекрасный дом, так быстро выросший там, где прежде лежали руины. Перед замком был сохранен небольшой участок леса, между двумя рядами больших деревьев раскинулась лужайка, усеянная островками цветов, – над ней высился фасад замка. Другим фасадом необыкновенное строение, по всей видимости, выходило на ущелье Дьявола. Вероятно, тот фасад был выполнен в другом, более строгом и величественном стиле. Но со стороны леса здание выглядело очень легким и нарядным. Примесь красного песчаника к облицовке стен лишала здание той безупречной белизны, которой отличаются свежие каменные постройки. Окна были отделаны легкими скульптурными украшениями из камня, в которых гнездились птицы.

Тем временем вернулся привратник и пригласил путников войти. Юлиус подал руку Христине, и они двинулись к замку в сопровождении кормилицы с ребенком. Пройдя по аллее, они ступили на лестницу с резными перилами и очутились перед большой дубовой дверью с металлическими украшениями. За этой дверью были еще две или три других. Наконец, они попали внутрь здания.

Как только посетители переступили порог, они будто перенеслись в прошлое. В расположении и меблировке комнат оживали Средние века. Все залы отличались друг от друга. Один зал служил оружейной, другой был отделан обоями и украшен коврами. В третьем был устроен настоящий музей с бесценными полотнами Гольдейна, Альбрехта Дюрера и Лукаса Лейденского. Капеллу украшали дивной красоты витражи, сквозь которые свободно проникал свет. Какой археолог-художник применил свои знания и таланты, создавая эту удивительную жемчужину? Юлиус был потрясен и восхищен.

Дверь в глубине оружейной залы, стены которой были увешаны оружием, была заперта. Юлиус попросил привратника отворить ее.

– Не могу-с, у меня нет ключа от внутренних покоев, – ответил слуга.

Но в эту минуту дверь распахнулась.

– Ключ у меня, – произнес кто-то.

Это был барон Гермелинфельд.

XXVII
Таинственный владелец замка

Барон простер руки к своим детям, и они бросились в его объятия. Радость, вызванная этой неожиданной встречей, быстро сменилась удивлением. Каким образом барон очутился здесь и как к нему попали ключи от замка? Но и барон, в свою очередь, был изумлен не меньше Юлиуса. Он совсем не ждал приезда сына так скоро. Барон уже давно не получал от него никаких вестей. Вслед за первыми объятиями и поцелуями посыпался целый град вопросов. Барон заметил, что Христина все так же очаровательна и свежа. Но особые эмоции у барона вызвал младенец. Дедушка буквально осыпал его ласками. Он горячо благодарил Христину за то, что она назвала сына в честь дедушки Вильгельмом.

Потом настала очередь приезжих засыпать барона вопросами.

– Как так вышло, папа, что вы устроились у графа Эбербаха, как у себя дома?

– Что ж тут особенного, – ответил барон, – граф Эбербах – мой задушевный друг.

– Но вы никогда о нем не говорили, папа, – я по крайней мере никогда ничего о нем не слышал и считал род Эбербахов давно вымершим.

– Если существует замок Эбербахов, значит, существует и граф Эбербах. А чтобы вам доказать, что я его знаю, я в его отсутствие возьму на себя роль хозяина и окажу вам в его замке почетный прием.

Все прошли в следующую комнату, из нее в другую и так одну за другой обошли все внутренние залы. Комнаты отличались не только роскошным убранством, но и комфортом. Повсюду были печи для отопления и камины. Из окон замка открывались великолепные пейзажи. В одно из них Христина разглядела хижинку Гретхен, которая тоже была перестроена и превратилась в хорошенькое горное шале.

– Гретхен! Я хотела бы ее повидать! – воскликнула Христина.

– Сейчас она, наверно, в лесу со своими козами, – сказал барон. – Когда вернется, ей сообщат.

Оставалось осмотреть еще две комнаты. В одной находилась кровать из резного дуба с балдахином, в другой – кровать с инкрустациями и пологом из розового шелка. Спальни были разделены библиотекой, из которой открывался вид на гору, и небольшой капеллой, выходившей окнами на Неккар. Юлиус вздохнул. Ему подумалось, что эти комнаты как будто ждали их с Христиной. Но, увы, другой счастливец похитил его мечту. Барон улыбнулся и сказал Юлиусу:

– Ты как будто завидуешь хозяину этого замка.

– Не завидую, а от души его поздравляю.

– Значит, ты полагаешь, что тут можно было бы счастливо зажить?

– Где же еще можно зажить счастливее? – воскликнул бесхитростно Юлиус.

– И ты убежден, что если бы ты жил здесь со своей женой и ребенком, то ни о чем больше не сожалел бы и ничего больше не желал?

– Чего же мне еще желать и о чем жалеть?

– Ну, раз так, то, мой дражайший Юлиус и моя милая Христина, будьте счастливы. Вы у себя дома.

– Как! – вскрикнул Юлиус ошеломленно. – Этот чудный замок?..

– Ваш.

– Но, – проговорил Юлиус, не осмеливаясь поверить услышанному, – а граф Эбербах?..

– Граф Эбербах – это ты. На Новый год прусский король вручил мне орден за заслуги первой степени и титул графа Эбербаха, а тебе пожаловал в качестве майората замок и окружающие его земли.

Юлиус кинулся обнимать отца.

– Как вас благодарить! – восклицала Христина.

– Будьте счастливы, – произнес барон, – этим вы лучше всего меня отблагодарите. Это все, чего я от вас требую. Но я это заслужил. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы завершить стройку за год. Архитектор сотворил настоящее чудо. Поначалу я еще в нем сомневался. Сначала он представил мне проект в греко-римском стиле, но потом ему удалось отыскать в гейдельбергской библиотеке подлинные планы древнего замка. Он познакомился с каким-то молодым человеком, знатоком древности. Этот юноша с необычайным усердием помогал ему. На его стороне были знания, а я давал деньги, и дело закипело. Тут все пропитано духом Средневековья: мебель, замки, задвижки, словом, все до последней мелочи. Мы должны поблагодарить этого неожиданного помощника за его участие. И, вообрази, я до сих пор так ни разу его и не видел. Я приезжал сюда, на постройку, изредка и ненадолго, и, как на грех, так случалось, что, когда я приезжал, его здесь не оказывалось. Впрочем, отчасти я этому даже рад, потому что, прежде чем выразить ему благодарность, мне надо было узнать, как вам все это понравится. А теперь, когда вы все увидели, мы пригласим его к себе и устроим пир.

– Но ведь эта затея, должно быть, почти разорила вас! – заметила Христина.

– Признаюсь откровенно, – весело ответил барон, – эта затея действительно порядочно истощила мой кошелек. Архитекторы мои проявили удивительное рвение, и поскольку все их фантазии опирались на три мощных довода: историю, искусство и мое сердце – то я позволил им делать то, что они хотят. К счастью, я нашел деятельного помощника в моем мотовстве, и вам, милые дети, не одного меня придется благодарить.

XXVIII
От кого защищал замок

– Так скажите нам, папа, – попросил Юлиус, – кому еще мы обязаны этим удивительным подарком?

– Твоему дяде Фритцу, Юлиус, – ответил барон. – Вот слушай, я прочту тебе отрывок из его письма, которое я получил два месяца назад из Нью-Йорка:

«…Все мое богатство принадлежит тебе, мой милый и славный брат. У меня нет других детей, кроме твоего сына Юлиуса. Позволь же мне разделить с тобой расходы на великолепный подарок, который ты хочешь ему преподнести. Прилагаю к письму вексель на пятьсот тысяч талеров на банкирский дом Браубаха во Франкфурте. Если этого не хватит, то в случае необходимости возьми кредит на мое имя, известив меня об этом за месяц.

Я горд и счастлив, Вильгельм, что могу внести свою лепту в процветание нашего рода. Таким образом мы осуществим мечты нашего отца. Правда, мне удалось лишь обогатить нашу семью, тогда как ты ее прославил.

Ты говоришь, что мне пора отдохнуть, да я и сам чувствую, что устал. За год я приведу в порядок все свои дела, а затем закрою дело. Полагаю, что мое имущество принесет нам не меньше пяти миллионов. Этого, я надеюсь, будет достаточно? Если ты ответишь мне положительно, то через год я вернусь в нашу старую Европу, в нашу старую Германию. Припаси и для меня уголок в этом замке, который ты строишь. Мне не хотелось бы умереть, не обняв тебя и Юлиуса…»

– Милый дядя! – воскликнул Юлиус. – Как мы все будем рады ему!

– Как видишь, Юлиус, благодаря ему я смог добыть тебе этот майорат и довести до конца постройку замка…

– Где мы будем жить, как древние графы, в особенности при таком-то богатстве, – весело перебил его Юлиус, – и в случае необходимости сможем собрать целое войско, расставить его на стенах замка и выдержать осаду неприятеля.

– Ты не смейся! – сказал барон. – Враг у нас действительно есть, против него этот замок и выстроен.

– Как! У нас есть враг? Какой враг?

– Самуил Гельб.

– Самуил Гельб? – со смехом переспросил Юлиус.

– Я говорю совершенно серьезно.

– Что вы этим хотите сказать, папа?

– Ты уверял меня, Юлиус, что здесь тебе не о чем будет жалеть и нечего больше желать. Именно в надежде на это я и строил замок. Я хотел сделать твою жизнь настолько счастливой и полной, чтобы ты ни в ком больше не нуждался. Успокой меня, скажи, что я достиг своей цели, пообещай, что не будешь видеться с Самуилом.

Юлиус молчал. Как ни чтил он отца, как ни нежна была его сыновняя любовь, он все же почувствовал себя униженным и оскорбленным таким требованием. Неужели отец все еще считал его ребенком и до такой степени опасался пагубного влияния? Самуил был добрым товарищем, человеком умным, образованным, пылким. В самые светлые моменты своего свадебного путешествия Юлиус смутно ощущал, что ему для полноты счастья недостает Самуила. Уж если кто из них и провинился перед другим, то уж никак не Самуил. Это ведь он женился, даже не подумав предупредить об этом старого друга. Он уехал тайком, чуть ли не бежал, и целый год не давал о себе знать!

– Ты не отвечаешь? – сказал барон.

– Но послушайте, папа – ответил наконец Юлиус, – какой же предлог мне надо придумать, чтобы закрыть дверь своего дома перед другом детства, которому я могу поставить в упрек разве что некоторые его странные теории?

– Тебе не придется закрывать перед ним дверь, Юлиус. Просто-напросто не пиши ему ничего и не зови его – вот и все, о чем я прошу тебя. Самуил горд, он сам не придет. Вот уже год минул, с тех пор как я получил от него дерзкое письмо, и больше о нем ни слуху ни духу.

– Допустим, – продолжал Юлиус, – что я все же стану видеться с ним. Какой вред это может мне причинить? Ведь я не семилетний мальчик, чтобы слепо следовать за другим. Я и сам вижу в людях и дурное, и хорошее.

Барон торжественно произнес:

– Юлиус, ты ведь веришь, что я люблю тебя? Ты ведь не считаешь меня человеком, способным с глупым легкомыслием и упрямством поддаться ребяческому капризу? Так вот, я тебя прошу, я тебя умоляю и заклинаю не видеться с Самуилом. Подумай о том, что эта моя просьба имеет под собой некие очень важные основания. Я смогу остаться с вами всего лишь на несколько дней, затем мне надо будет вернуться в Берлин. Я не хочу уезжать отсюда с тяжестью на душе. Поверь, что я требую этого не под влиянием своей неприязни к Самуилу или необоснованного недоверия к тебе. У меня на это есть серьезнейшие причины. Милый мой, доверься опыту и любви твоего отца. Успокой меня, дай мне обещание, что ты не будешь писать Самуилу. Христина, ведь ты согласна с этой моей просьбой?

Христина, которая с дрожью и волнением слушала слова барона, подошла к мужу, положила руки ему на плечи и, с любовью глядя ему в глаза, сказала голосом, исполненным самой нежной мольбы:

– О, что касается меня, то мне никто не нужен, пока рядом со мной Вильгельм и Юлиус. А ведь у тебя, Юлиус, кроме меня, есть еще твой отец!

– Как, Христина, и ты требуешь того же? – изумился Юлиус. – Ну, если так, пусть будет по-вашему. Я не стану писать Самуилу.

– Благодарю тебя! – воскликнула Христина.

– Благодарю! – обрадовался барон. – Ну, теперь идите к себе, чувствуйте себя как дома!

Остаток дня прошел в хлопотах по обустройству замка.

Лотарио, о котором Христина вспоминала с материнской нежностью, пока не мог вернуться в замок. Он учился у пастора Оттфрида вместе с его внуками. Но через месяц он должен был приехать, так как наступали летние каникулы. Все слуги, нанятые бароном, уже вступили в свои должности. После обеда вновь прибывшие молодые хозяева спокойно прогуливались вокруг замка, а к вечеру им уже казалось, что они живут тут давным-давно. Христина была очень утомлена путешествием и рано ушла к себе. Вскоре и барон с Юлиусом разошлись по своим комнатам.

Перед сном Юлиус решил заглянуть в библиотеку. Там в дубовых шкафах с резьбой он увидел ряды книг в роскошных переплетах с его гербами. Его поразил подбор книг. Кто мог так хорошо знать его вкусы? Сам Самуил, отлично знавший литературные предпочтения друга, и тот не сумел бы сделать лучший выбор.

Юлиус стоял перед книгами, размышляя об этой странности, как вдруг почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо, и вздрогнул. Обернувшись, он увидел перед собой Самуила Гельба.

– Ну как, дорогой Юлиус, ты провел этот год?

– Самуил! – воскликнул Юлиус, и ошеломленный, и обрадованный. – Но как ты попал сюда?

– Очень просто, я здесь живу.

XXIX
Неприятель в крепости

То ли инстинкт, то ли предчувствие, а может, чисто женское чутье вызывало у Христины необъяснимый страх перед этим прекрасным, величественным замком. Она чуяла какую-то опасность. Как она теперь сожалела, что им пришлось оставить любовное гнездышко на чудесном острове, где их счастье не омрачалось никакими заботами, никакими порывами человеческих страстей! А между тем будто бы ничто не изменилось в их жизни. Муж любил ее по-прежнему, она по-прежнему обожала свое дитя и мужа. Чего еще она могла желать? Чего ей было опасаться?

Барон Гермелинфельд через несколько дней должен был уехать в Берлин, куда его призывал долг службы. Перед отъездом он побеседовал с Христиной.

– Милое дитя, – обратился он к ней, – я правду сказал, что не видел Самуила Гельба тринадцать месяцев. В последний раз я встретился с ним на другой день после вашего отъезда. Тогда он не только не извинился за свое дерзкое послание, но и повторил угрозы, адресованные тебе. До сих пор у нас не было причин расценивать эту выходку более чем как простое хвастовство. Но, если он осмелится вновь появиться рядом с вами, помни, что я твой помощник и союзник в этой войне. Призови меня, и я немедленно явлюсь.

Это обещание только наполовину успокоило Христину. Она решила повидаться с Гретхен и расспросить ее, не видела ли она Самуила после сцены в развалинах. К ее удивлению, Гретхен отвечала на ее вопросы весьма уклончиво. Пастушка казалась еще более одичавшей. После смерти пастора Шрейбера и отъезда Христины Гретхен общалась лишь со своими травами и животными. К замку ее приучить оказалось еще труднее, чем к пасторскому дому. К тому же, когда ее хижинку перестроили, та перестала ей нравиться. Гретхен находила ее чересчур роскошной. Кроме того, ей не нравилось, что хижина стоит так близко от замка. Она уходила со своими козами в горы и часто по нескольку дней не возвращалась в хижину. Христина осталась наедине со своими тревогами, тем более жестокими, что они были неопределенны и темны. Да и в самом деле, что может быть ужаснее неизвестности, а к этому прибавлялась еще тяжесть на сердце от невозможности поделиться своими страхами с мужем. Она глубоко страдала оттого, что Юлиус оказал такое сопротивление отцу в разговоре о Самуиле и подчинился барону с явной неохотой. Значит, он не довольствовался ею одной? Она не стала для него всем? Значит, неприязни, которую она с самого начала испытывала к Самуилу, Юлиус просто не замечал или не желал замечать?

Однако, как и всякая любящая женщина, Христина стремилась оправдать любимого и объясняла себе сопротивление Юлиуса досадой человека, которого считают способным поддаться постороннему влиянию, то есть бесхарактерным. Следовательно, в разговоре с бароном Юлиус защищал не Самуила, а самого себя. В результате Христина решила, что она на его месте действовала бы так же.

Впрочем, у нее было свое верное и неизменное прибежище, спасение и утешение во всех бедах – ее дитя. У колыбели Вильгельма Христина забывала обо всем. Нельзя было представить ничего очаровательнее и трогательнее этой матери, которая сама еще недавно была ребенком. Христина сохраняла всю свою грацию, обаяние и чистоту девственности. Но, когда она любовалась на своего ребенка и ласкала его, в ней уже вполне чувствовалась мать. К ее величайшему горю, она не могла сама кормить сына. Врачи считали ее слишком юной и слабой, и Юлиус вторил им. О, если бы они позволили ей! У нее нашлись бы силы! Окружив кормилицу всяческими заботами, она в то же время завидовала ей, почти ненавидела ее, эту свою соперницу – здоровую, крепкую и простоватую крестьянку, которой она, Христина, была вынуждена уступить лучшую часть своего материнства.

Юная мать не могла дать сыну свое молоко, но посвящала ему все свои дни, ночи, свою душу, свое сердце – все свое существо. Она умывала его, одевала, успокаивала, убаюкивала. Она не хотела, чтобы колыбель сына находилась на удалении от ее постели. Кормилица спала рядом на кровати, которую для нее каждую ночь ставили в комнате Христины. Таким образом, мать всегда была на страже покоя своего ребенка, ловила каждый его крик, каждый вздох. Порой случалось, что мысль о Самуиле посещала ее, когда Вильгельм был у нее на руках. Тогда Христина оставалась спокойной. Неведомая угроза отступала на второй план и, подобно ночной тьме, которую рассеивает дневной свет, тонула в материнской любви.

Однажды утром Юлиус, войдя в комнату Христины, увидел ее у колыбели сына, которую она тихо и плавно покачивала. Она приложила палец к губам, призывая к тишине, и молча показала ему на стул около себя. Когда Юлиус сел, она тихо сказала ему:

– Я беспокоюсь. Вильгельм плохо спал ночью, плакал. Не знаю, что с ним. Он только что заснул. Не говори громко.

– Ты напрасно тревожишься, – ответил Юлиус. – Наш ангел никогда еще не был таким свеженьким и розовым.

– Ты находишь? Не знаю, может быть, ты и прав. Я переживаю за него.

Левой рукой она обняла Юлиуса и склонила его голову себе на плечо, а правой рукой продолжала качать колыбель.

– Я так счастлива, – продолжала она, – мои любимые со мной. Мне кажется, что если я потеряю одного из вас – я умру.

– Значит, ты сама признаешь, – ответил Юлиус, покачивая головой, – что я теперь владею лишь половиной твоего сердца?

– Неблагодарный, разве он – не ты?

– Он спит, – сказал Юлиус. – Хотя бы на то время, пока он спит, будь моей целиком, без остатка.

– О нет, надо, чтобы он чувствовал, что его качают.

– Так вели кормилице покачать его.

– Нет, надо, чтобы он чувствовал, что его качаю я.

– Ну вот!..

– Попробуй, если хочешь.

Христина отодвинулась от колыбели, и ее стал качать Юлиус. Младенец тут же проснулся и заплакал.

– Видишь! – сказала юная мать почти с торжеством в голосе.

Супруги провели около получаса вместе, потом Юлиус ушел к себе. Но не прошло и двадцати минут, как Христина вошла к нему сильно встревоженная.

– Малыш захворал. Он не берет грудь, плачет, кричит. Мне кажется, у него начинается лихорадка. Надо послать за доктором, Юлиус.

– Конечно, – согласился Юлиус. – Но у нас в Ландеке нет доктора.

– Надо послать верхового в Неккарштейнах. Через два часа он вернется. Я пойду распоряжусь.

Она ушла отдать приказание, а затем вернулась к себе. Юлиус сидел около колыбели сына. Малыш продолжал кричать.

– Ему не лучше? Ах, господи, когда же, наконец, приедет этот доктор!

– Полно, успокойся, – проговорил Юлиус.

В эту минуту дверь отворилась, и в комнату быстро вошел Самуил Гельб, будто его здесь ждали.

– Господин Самуил! – вскрикнула ошеломленная Христина.