Текст книги "А гоеше маме"

9

– Доктор, вас срочно к телефону. По-моему, кто-то из СД, – заглянув в палату, где оберштабсартц Мартин Кеплер проводил обход раненых, прощебетала молоденькая медсестра Марта и тут же исчезла за дверью.

– Слушаю, – отрывисто бросил в трубку Мартин, одновременно листая сопроводительные документы на вновь поступивших и автоматически сортируя их на тяжелых и не очень.

– Мартин, старина! Как жизнь? – загудела трубка голосом гауптштурмфюрера СС Карла Ланге. Месяца четыре назад гауптштурмфюрера доставили в госпиталь с приступом острого аппендицита и Мартин удачно прооперировал его. С тех пор при каждом удобном случае Ланге в знак благодарности пытался затащить Мартина либо в ресторан, либо к «девочкам», а то и просто посидеть, поболтать за бутылкой шнапса. После того как они пару раз весело провели время вместе, между ними сложились достаточно дружественные отношения. Гауптштурмфюрер заметно выделялся из основной массы офицеров гарнизона, был достаточно образован, начитан и являлся интересным собеседником. У него была схожая с Мартином история, с той только разницей, что отец Карла был инженером и родители хотели, чтобы их отпрыск продолжил семейную традицию, но он выбрал военную карьеру, о которой втайне от родителей мечтал с детства.

– Здравствуй, Карл! – придал голосу радостные оттенки Мартин. – Как служба, как твой живот?

– Все хорошо, я очень тебе благодарен, старина. Если б не ты…

– Пустяки, – отмахнулся Мартин. – Тебя тогда просто вовремя привезли.

– Ничего себе – пустяки! – взвился Карл. – Да если б не ты, я бы сдох тогда от боли.

– Все позади, забудь. Второй раз это не случится. Лучше расскажи свежие новости. Ты всегда в курсе.

– Вот по этому поводу я тебе и звоню. Самая последняя новость… – гауптштурмфюрер выдержал паузу и радостно выпалил: – У меня сегодня день рождения!

– Поздравляю, Карл! Как ты собираешься отпраздновать это событие?

– Я нашел в этой глуши достаточно приличный ресторанчик. Там даже подают сосиски с капустой, – засмеялся Карл. – Кстати, эта забегаловка называется «Континенталь». Конечно, ничего общего с берлинским «Континенталем», но за неимением лучшего приходится довольствоваться тем, что есть. В общем, я решил отпраздновать там. Будет человек семь, не больше, в основном офицеры из моего ведомства и, конечно, ты. Короче, Мартин, я жду тебя сегодня в восемь. Это на их центральной улице, недалеко от театра. Ты найдешь без труда…

– Я только закончу в восемь…

– Ничего не хочу слышать, – категорично перебил Карл. – Мы без тебя не начнем. Постарайся быть вовремя. До встречи.

– Марта, найдите доктора Фридриха и попросите его от моего имени сменить меня сегодня на час раньше, – положив трубку, Мартин обратился к пробегавшей мимо медсестре. – И еще… Я приглашен сегодня на день рождения и ума не приложу, что можно подарить мужчине-офицеру. Может быть, у вас, Марта, есть какие-нибудь соображения на этот счет?

– Военные любят свои игрушки, – не задумываясь ответила медсестра. – Поговорите с Отто: у него наверняка что-нибудь для вас найдется. У него целый музей в кладовке, он мне сам показывал.

– Спасибо, Марта. Может, это действительно неплохая идея. Я поговорю с ним.

Отто в госпитале занимался хозяйственными и организационными вопросами и, несмотря на свой унтер-офицерский чин, был здесь фактическим хозяином. Без него не решался ни один вопрос, а поскольку он к своим обязанностям относился очень серьезно, всех такое положение дел устраивало. У Отто хранились личные вещи раненых, которые он выдавал им после излечения, но хранилось у него и множество вещей, которые некому было выдавать. Это были вещи солдат и офицеров, умерших в госпитале. Письма и фотографии Отто отправлял семьям, а трофеи хранил в кладовке, которую специально для этого приспособил.

Выслушав просьбу Мартина, Отто ненадолго отлучился, а вернувшись, положил на стол перед доктором совсем новенький русский морской кортик.

– Это лучшее из того, что у меня есть. Надеюсь, вашему другу эта штука понравится.

– Не сомневаюсь. Спасибо, Отто, – с восхищением разглядывая диковинное холодное оружие, поблагодарил Мартин подчиненного. – Вы здорово выручили меня.

– Для вас – всегда пожалуйста, – довольный тем, что угодил начальству, улыбнулся Отто. – Мне нужно ехать на склад за продуктами для госпиталя. Я могу идти?

– Да, конечно. Еще раз спасибо.

Марта красиво завернула подарок, перевязав его ярко-красной лентой, и ровно в восемь Курт притормозил у входа в ресторан «Континенталь».

– Битте, – услужливый метрдотель с поклоном распахнул перед Мартином дверь с табличкой «Только для немцев».

Сдав в гардероб шинель и фуражку, Мартин причесал волосы перед зеркалом и, придирчиво осмотрев свое отражение, направился в зал. Помещение оказалось достаточно просторным и в то же время уютным, по крайней мере, на первый взгляд не вызывало никаких неприятных эмоций. Интерьер был выдержан в спокойных кремовых тонах в контрасте с тяжелыми бордовыми портьерами, не пропускающими уличный свет, что создавало какую-то даже романтическую обстановку. Между столиков, накрытых белоснежными накрахмаленными скатертями, взад-вперед с подносами сновали услужливые официанты. На небольшой сцене негромко играл что-то неуловимо знакомое пианист. Посетителей было не очень много, и Мартин без труда отыскал глазами Карла, стоящего в окружении группы офицеров у дальнего от сцены стола.

– Мартин, я знал, что ты не опоздаешь! – завидев приятеля, заспешил навстречу улыбающийся Карл. – Идем, я познакомлю тебя с гостями.

– Подожди, Карл, – Мартин протянул приятелю перевязанный лентой сверток. – Разреши сначала поздравить тебя с днем рождения и вручить тебе этот маленький подарок. Я надеюсь, он тебе понравится.

– Оооо! – развернув подарок, взвыл от восторга Карл. – Это настоящий русский? Вот это вещь! Спасибо, дружище! Они все сейчас посинеют от зависти!

– Господа офицеры! Мой друг и спаситель, оберштабсартц Мартин Кеплер, – торжественно представил Мартина гостям Карл.

– Много наслышаны, доктор, – протянул Мартину руку молодой высокий оберштурмфюрер. – Карл прожужжал нам все уши про свой аппендицит и про то, как вы спасли ему жизнь. Рад наконец лично познакомиться. Гюнтер Табберт.

– Мартин Кеплер, – пожав руку оберштурмфюреру, в свою очередь представился Мартин.

Остальные офицеры были заняты разглядыванием кортика и подходили знакомиться, по мере того как подарок переходил из одних рук в следующие.

– Штурмфюрер Фридрих Велер, – слегка наклонив голову, представился худощавый блондин с холодными голубыми глазами. – Мой день рождения через месяц, но я вас, доктор, приглашаю уже сейчас. Я тоже хочу такую штуку в подарок.

– И про меня не забудьте, Мартин, – устраиваясь за столом, добавил свое имя в список желающих Гюнтер Табберт. – Я был бы тоже не против иметь такую вещицу в моей коллекции.

– Я передам ваши пожелания товарищу Сталину, – совершенно серьезно ответил Мартин, и собравшиеся разразились хохотом.

Первый лед был растоплен. Атмосфера складывалась дружески-непринужденной.

– Браво, оберштабсартц! У вас прекрасное чувство юмора. Разрешите представиться, – перед Мартином возникли два невысокого роста светловолосых коренастых крепыша, чем-то неуловимо похожих друг на друга. – Оберштурмфюрер СС Клаус Кениг, а это мой друг и сослуживец, штурмфюрер Генрих Штольц. Мы служим с Карлом в одном ведомстве.

– Приятно сознавать, что Карл окружен достойными людьми, – пожал руку офицерам Мартин. – Вы случайно не братья?

– Нет, – улыбнулся старший по званию, Клаус. – Но вы не первый, кто спрашивает нас об этом.

Дождавшись, когда все рассядутся за столом, Гюнтер поманил официанта и что-то прошептал ему на ухо. Официант услужливо кивнул и под недоумевающие взгляды присутствующих собрал и унес со стола все спиртное, но тут же вернулся с накрытым салфеткой подносом.

– Дорогой Карл, – поднялся со своего места Гюнтер Табберт. – Разреши поздравить тебя с днем рождения и преподнести тебе этот скромный французский сюрприз.

Оберштурмфюрер кивнул застывшему в ожидании официанту, и тотчас взамен убранных белую скатерть украсили три бутылки настоящего французского Courvoisier Imperial, сопровождаемые дикими воплями восторга собравшихся за столом.

– Вот так сюрприз! Где вы умудрились в этой глуши достать это богатство, шеф? – пытаясь перекричать остальных, вертел в руках дорогущую бутылку коньяка Карл, никак не решаясь ее откупорить. – У меня просто нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность…

– Пустяки, Карл, – довольный произведенным эффектом, отмахнулся Табберт. – Мне прислал его с оказией из Парижа мой приятель, гауптштурмфюрер Отто Вебер. Их часть расквартирована во Франции. Я не знаю, с кем они там воюют, но я догадываюсь, с кем они там развлекаются. Представьте себе, господа: французские девочки, лучшие в мире кабаре, а какие вина и коньяки… Счастливчик. Ему, безусловно, повезло больше, чем нам. Единственное, что меня успокаивает, – так это то, что старина Отто не забыл о старом друге, а я в свою очередь не забыл о тебе, наш дорогой Карл.

– Тост! За виновника сегодняшнего торжества! – поднял наполненную коньяком рюмку молодой краснощекий гауптман Эрих Хофманн. Как и Мартин, он носил общевойсковую форму вермахта, с той лишь разницей, что его левый рукав украшала коричневая нашивка с вытканной серебристыми готическими буквами надписью Feldgendarmerie, а рукав оберштабсартца – круглая темно-зеленая с вытканной на ней желтой змеей и жезлом Эскулапа.

– За Карла! – сдвинули рюмки сидящие за столом и залпом осушили их, не обращая внимания на то, что пьют коньяк, как шнапс. Обильная еда не располагала к медленному смакованию дорогого напитка. С каждым тостом рюмки осушались и тут же наполнялись вновь, что не замедлило дать результат. Через полтора часа непрерывных вливаний компания изрядно захмелела.

– Недурно, – расправившись с хорошо прожаренным куском свинины и промокнув салфеткой жирный рот, откинулся на спин ку стула Велер. – Я, честно говоря, думал, будет хуже. Оказывается, латыши не только умеют стрелять евреев, они еще умеют и готовить.

– Зря иронизируешь, Фридрих, они здорово нам помогли и сейчас продолжают, – щелкнув зажигалкой, пустил дым в потолок Гюнтер Табберт.

– Вы имеете в виду этих головорезов из вспомогательной полиции? – закончив набивать желудок, присоединился к разговору Эрих Хофманн.

– Это была гениальная идея – создать вспомогательную полицию из местных и разгрузить «зондеркоманду 1 б». Я разговаривал с Эрлингером, и он мне сказал лично, что за всю его практику такого содействия местных, как здесь, он не встречал. Они практически делают за него и его парней всю грязную работу, к тому же они прекрасные исполнители, но это не означает, что их не надо держать в железном кулаке.

– Насчет железного кулака вы совершенно правы, оберштурмфюрер, а о том, какие они исполнители, среди людей посвященных ходят легенды, – хохотнул Хофманн. – Один только начальник вспомогательной полиции чего стоит. Этот… как его?

– Блузманис, – подсказал Табберт.

– Да, Блузманис. Это каким же нужно быть исполнительным, чтобы за свои старания угодить в тюрьму…

– А вам не кажется, Эрих, что вы болтаете лишнее? Среди нас здесь не все посвящены в ту кухню, в которой варимся мы с вами, – мягко прервал откровения Хофманна Табберт.

– Бросьте, Гюнтер, это уже давно секрет Полишинеля.

– Звучит как еврейская фамилия, – насторожился Велер и слегка заплетающимся языком спросил: – И какие у него могут быть от нас секреты?

– Полишинель, Фридрих, – это персонаж французской кукольной комедии, который не умел держать язык за зубами, – под общий смех дал Фридриху историческую справку Карл.

– Кстати, Фридрих, – обратился к подчиненному Табберт, – насколько я знаю, ты известный в гарнизоне бабник. Почему до сих пор за столом нет женщин?

– Сию минуту, оберштурмфюрер, – Фридрих щелкнул каблуками и нетвердой походкой отправился в зал на поиски прекрасного пола.

– Да, так на чем мы остановились? – проводив насмешливым взглядом Фридриха, повернулся к собеседникам Табберт.

– Вы рассказывали о начальнике вспомогательной полиции, – восстановил прерванную нить разговора Мартин.

– Это не совсем публичная информация, Мартин, – поморщился Табберт. – Не сам Блузманис, конечно, а то, чем они занимаются… Я не знаю, если вы в курсе…

– Если вы, Гюнтер, имеете в виду расстрелы евреев в лесу за крепостью, то это действительно секрет Полишинеля. Мне рассказывал об этом во всех подробностях мой шофер Курт. Он лично наблюдал эту картину в толпе зевак, причем местных.

– Там были посторонние? Странно, – Табберт удивленно вскинул брови. – Ну и что вы по этому поводу думаете, доктор?

– Как я понимаю, они делают это не по собственной инициативе, – уклонился от ответа Мартин.

– Вы не ответили на мой вопрос, – растянув тонкие губы в улыбке, погрозил пальцем Табберт. – Меня интересует ваше личное отношение к этим акциям.

– Видите ли, Гюнтер, хоть мы и делаем одно общее дело, но задачи у нас разные, – Мартину был неприятен этот разговор, но обстановка обязывала играть по правилам. – Я вытаскиваю людей с того света, а вы их туда отправляете. Как врач я, конечно, против, но как человек военный приказы командования не обсуждаю.

– Браво, Мартин, достойный ответ, – рассмеялся оберштурмфюрер. – Но кое в чем я с вами все равно не согласен. Вы ставите на одну ступень наших доблестных воинов и этих унтерменш. Они не имеют права на существование. Мы, конечно, в курсе, чем занимается местная полиция, и скажу вам больше, Мартин: мы направляем их действия, а то, что они иногда перегибают палку, – тут нашей вины нет. Безусловно, они редкостные подонки, и этот случай с начальником вспомогательной полиции Блузманисом – яркий тому пример. Представьте себе начальника полиции, который лично участвует в ликвидациях, а затем – и в дележе еврейских тряпок. Когда об этом стало известно наверху, они там взбесились, а его бросили за решетку. Но наш сердобольный гебитскомиссар Фридрих Швунг заплатил за него штраф, и через полтора месяца тот снова сидел в своем кабинете. А почему? Да потому, что, пока Блузманис на свободе, мы можем быть на сто процентов уверены в том, что ни один еврей не избежит своей участи. Причем ни он, ни его подчиненные не воспринимают это грязное занятие как работу. Для них это как пикник. Они берут с собой ведро водки, закуску, и пока одна смена стреляет, вторая пьянствует и веселится.

– Не кажется ли вам, Гюнтер, что однажды они могут стать опасными для нас?

– Не волнуйтесь, Мартин, как только мы перестанем в них нуждаться, их постигнет та же участь, – оберштурмфюрер затушил в пепельнице окурок и потянулся к бутылке. – Мы заигрываем с ними исключительно из соображений безопасности. Нам не нужны лишние проблемы с местным населением. В большинстве своем латыши лояльны к новому порядку, и мы просто обязаны воспользоваться этим. Какое-то время мы будем поддерживать в них иллюзию свободы и независимости. Но недолго. На их беду, у фюрера совсем другое видение их роли в нашей восточной кампании. Их мечты о независимости так и останутся мечтами. В скором будущем мы запретим даже лояльные к нам организации, такие как «Перконкруст», например, и все потому, что все эти организации имеют тенденции однажды перерождаться в политические силы, а они нужны нам как рабочий скот – ни больше, ни меньше. Я не утомил вас своими лекциями, Мартин?

– Ну что вы, Гюнтер, это все очень интересно.

– Тогда мы продолжим, но сначала мне надо немного облегчиться, – Табберт поднялся и, лавируя между столиков, направился к выходу.

– Ну как он тебе? – проводив шефа взглядом, придвинул поближе стул Карл.

– Самоуверенный тип и ведет себя, как будто он не оберштурмфюрер, а как минимум оберет, хотя, должен заметить, он неглуп. Но и ты, Карл, не глупей его… – Мартин вопросительно посмотрел на приятеля.

– О, старина, ты хочешь спросить, почему я, будучи выше званием, подчиняюсь этому мальчишке? Во-первых, ходят слухи, что у него кто-то из родни наверху, в Берлине, а во-вторых, меня вполне устраивает моя должность. Сейчас их время, Мартин, – время молодых, жестоких и исполнительных карьеристов. За ними будущее, – Карл грустно улыбнулся и, не закусывая, опрокинул залпом очередную рюмку. – Сегодня, дружище Мартин, я предпочитаю исполнять чужие приказы в надежде, что когда-нибудь за их исполнение с меня будет меньше спрос, чем с тех, кто эти приказы отдавал.

– О чем ты, Карл?

– Не прикидывайся, Мартин, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. У нас у всех руки по локоть в крови, и если мы не завоюем мир, то мир спросит с нас за все, что мы здесь творим.

– Ты сомневаешься в успехе нашей восточной кампании?

– Если бы ты был офицером гестапо, я бы сказал «нет», но ты, Мартин, не офицер гестапо, и я скажу тебе кое-что, – Карл приложил палец к губам, затем наклонился к уху приятеля и слегка заплетающимся языком прошептал: – Эти умники там, в Берлине, готовились пройти парадом по Красной площади через три недели после начала кампании, то есть еще в июле – августе сорок первого, а сейчас уже май сорок второго. Блицкриг, на который они так надеялись, с треском провалился. Русские остановили наше наступление под Москвой, да и вообще по всему фронту. Если эта кампания перерастет в затяжную войну, то это, мой дорогой Мартин, будет началом конца… Давай выпьем за тех, кто в окопах…

– Мне кажется, Карл, что ты уже достаточно набрался.

– Глупости, Мартин. Я прекрасно себя чувствую… – отмахнулся Карл. – Мы еще после ресторана поедем к девочкам…

– По-моему, я как раз вовремя. Если я не ослышался, разговор о женщинах, – вернулся за стол Гюнтер Табберт. – Если не секрет, Карл, куда вы собрались? Я слышал, что местный офицерский бордель ничего выдающегося в своей коллекции не имеет.

– Я не согласен с вами, оберштурмфюрер, – загадочно улыбнулся Карл. – Там всегда можно что-нибудь найти. Для этого просто надо хорошо набраться, и чем больше, тем красивей они вам покажутся.

– А почему бы не поехать к Заубе, в гетто? – подключился к разговору Эрих Хофманн. – Мы были там пару раз с Фридрихом, и, скажу вам откровенно, там есть очень даже интересные экземпляры. Конечно, раньше там был больший выбор, но я уверен, что кое-что осталось.

– Могу себе представить, как дурно от них пахнет, – скривился Табберт.

– Да, это правда, сначала их необходимо отмыть и накормить, но зато потом… – Эрих закатил глаза. – Пусть это звучит непатриотично, но еврейки в этом деле понимают. Мне их будет очень не хватать.

– Ничем не могу тебе помочь, Эрих, – прикурил очередную сигарету Табберт. – Но, как рассказывал мне Фридрих, во всем этом есть и обратная сторона медали. Комендант Заубе не любит, когда кто-то пользуется его контингентом, и поэтому обратно подержанный товар не принимает. Это правда, Эрих?

– Ну и что? Да, он их отпускает с одним условием: с утра мы должны вывезти их в лес и… – Хофманн со скорбной миной на лице приставил указательный палец к голове, имитируя пистолет. – Но это совсем не обязательно делать собственноручно. Можно дать указание парням из вспомогательной полиции, и эти подонки сделают все в лучшем виде и с удовольствием.

– Ну что ж, Эрих, вы нас убедили. Мартин, вы с нами?

– Нет, господа. Может быть, в следующий раз. У меня было очень тяжелое дежурство, и единственное, о чем я сейчас мечтаю, – это хорошо выспаться.

– Вы что, доктор, в свободное от службы время ведете пуританский образ жизни? – не отставал Табберт.

– Нет, Гюнтер, – засмеялся Мартин. – Имея в приятелях Карла, пуританином быть невозможно, это во-первых, а во-вторых, у меня есть женщина.

– Почему ты ничего мне не сказал и не привел ее с собой? – аж подпрыгнул на стуле Карл.

Но ответить Мартин не успел: внимание сидящих за столом мужчин резко переключилось на подошедшего к столу Фридриха Велера.

– Господа офицеры, разрешите представить вам очаровательных фрейлейн Лидию и Ванду, – Фридрих держал под руки двух молодых женщин. – Эй, ты! – перехватил он пробегающего мимо официанта. – Стулья и чистые бокалы для дам! И побыстрей.

Официант растерянно окинул взглядом полный зал, но услужливо кивнул, и через несколько минут неизвестно откуда взявшиеся два стула слегка потеснили сидящих за столом офицеров, разбавив строгость однотонных мундиров аляповатыми цветами женских платьев с накинутыми поверх шкурками рыжей и чернобурой лис. Стол заметно оживился. Девушкам было на вид не больше двадцати пяти. Лидия была повыше и стройней, Ванда – на голову ниже, но более правильные, чем у подруги, черты лица с ярко накрашенными пухлыми губками и подведенными гуталином глазами компенсировали нехватку роста. У обеих были одинаковые прически – волосы уложены надо лбом валиком, с подогнутыми сзади концами, уложенными в сетку. Обе носили похожие маленькие шляпки и отличающиеся по цвету, но одинакового фасона приталенные модные платья.

– За прекрасных дам! – заплетающимся языком провозгласил тост Карл, и все дружно опустошили рюмки.

Женщины пили наравне с мужчинами за фюрера, за Великую Германию, за скорую победу, что вызвало бурный восторг сильного пола. При этом в перерывах между тостами и приглашениями потанцевать дамы не забывали налегать и на принесенные официантом закуски. Далеко за полночь, когда зал уже заметно опустел, компания еще продолжала веселиться. Карл пил с Вандой водку на брудершафт, ее подругу откровенно лапал, что-то шепча ей на ухо, Эрих Хофманн. Подвыпившая девица громко хохотала и явно была не против закрепить знакомство с гауптманом. Остальные, за исключением Генриха, который мирно похрапывал, положив голову прямо на стол, распевали «Deutschland, Deutschland uber Alles», раскачиваясь из стороны в сторону в такт мелодии.

До постели Мартин добрался уже под утро, но выспаться как следует ему так и не удалось. Уже в девять за ним прислали Курта. Мартина срочно вызывали в комендатуру. Дежурный офицер вручил оберштабсартцу Кеплеру предписание в кратчайший срок сдать дела и поступить в распоряжение 9-й полевой армии генерал-полковника Моделя на должность начальника медицинской службы.

«Видно, друзьям отца не удалось отозвать меня обратно в Германию, и все, что они смогли сделать, – это продвинуть меня по службе», – по-своему понял приказ Мартин. С одной стороны, жаль было покидать и ставший ему родным госпиталь, и эту загадочную русскую женщину Надью, такую гордую и неприступную днем и такую нежную и податливую ночью. С другой же стороны, пусть ближе к фронту, но подальше от этого кошмара, подальше от всех этих Таббертов, Хофманнов и Велеров, позорящих мундир немецкого офицера. Как заблуждался он, оберштабсартц Мартин Кеплер, наивно считая, что террор и истребление мирного населения – это сугубо локальное преступление местных властей при помощи созданной ими для сокрытия личного участия вспомогательной полиции. Если б он только мог представить себе масштабы преступной деятельности своих соотечественников и их добровольных помощников на всей оккупированной территории… И Россия, куда он должен был отправиться для прохождения дальнейшей службы, не была исключением.

Целый день ушел на подготовку к отъезду, оформление проездных документов, сдачу дел в госпитале. Отто по просьбе Мартина съездил с Куртом на продовольственный склад, где по-хозяйски распорядился кроме положенного в дорогу сухого пайка загрузить машину дополнительными продуктами по предоставленному им списку, что и было моментально исполнено. Курт непонимающе глазел на происходящее. Ему было совершенно невдомек, как этот простой фельдфебель санитарной службы запросто получает дефицитные продукты с армейского склада без всяких документов и при этом ему еще и заискивающе улыбаются. На самом деле это был простой обмен. Отто снабжал нужных ему людей в избытке имеющимся в госпитале спиртом и очень дефицитным препаратом ОВМ. Под официальной аббревиатурой ОВМ скрывалось наркотическое средство первитин – амфетамин, которым пичкали танкистов на длительных маршах и летчиков люфтваффе перед боевыми вылетами.

На прощание Отто принес из своей кладовки и подарил Мартину совсем новую, в футляре губную гармошку Hohner и пожелал всего самого наилучшего на новом месте службы. Непосредственный начальник Мартина оберфельдартц Ханс Бах был зол и растерян: забирали одного из лучших его врачей.

– Они что, с ума там посходили в Берлине? – не скрывал своего раздражения оберфельдартц, перечитывая в который раз приказ о переводе Мартина в распоряжение девятой армии. – Это просто черт знает что! Забирают знающих специалистов, а кого пришлют взамен? Мне не нужны здесь выпускники ускоренных курсов…

Расстроен был и не скрывал этого и доктор Фридрих. Они хорошо сработались почти за год совместной службы, и вот коллегу переводили в другое место. Даже прослезилась вечно невозмутимая Марта, которой оберштабсартц откровенно нравился и даже иногда приходил в постыдных снах, но признаться ему в этом ей мешало его семейное положение.

Надежда встретила новость внешне равнодушно, но на самом деле переживала. Хоть даже и мысли не допускала, что может как-то связать свою жизнь с немцем, а вот прикипела бабьим своим сердцем к нему. И красивый, и мужественный, и заботливый. Да и, чего греха таить, мужчина он в постели тоже был будь здоров, другим поучиться. Вот уж точно не чета Ваське, ее первому, да и Николаю тоже. Эх, был бы не немцем… Надя смахнула накатившую слезу и загремела чугунами, готовя прощальный ужин.

Курт тем временем таскал из машины в дом продукты: мешок картошки, крупу, настоящий сахар, о котором уже давно забыли, пользуясь заменителем – сахарином, банки с консервами и даже увесистый мешочек соли. На соль можно было выменять что угодно, и Отто об этом хорошо знал. Но что оказалось действительно бесценным – так это упаковка душистого немецкого мыла. Развернув пахнущий давно забытой жизнью пакет, Надежда аж ахнула. Это было действительно богатство. Кусок простого хозяйственного мыла на хлеб меняли, а тут настоящее, душистое…

– Курт, вы свободны, – обратился к водителю Мартин. – Не забудьте еще раз проверить машину, запаситесь дополнительными канистрами, и завтра в шесть ноль-ноль вы должны быть здесь. Чем раньше мы выедем, тем большее расстояние мы сможем покрыть за день. А пока езжайте, отсыпайтесь.

– Слушаюсь, – щелкнул каблуками Курт и повернулся к Надежде. – Фрейлейн, было очень приятно познакомиться с вами.

– Мне тоже, – Надежда подошла и обняла его. – Ты хороший парень, Курт. Удачи тебе и береги своего шефа.

От такого к себе внимания Курт смутился, густо покраснел, еще раз щелкнул каблуками и выбежал из дома.

Эту ночь Надежда провела в комнате Мартина. С утра поднялась вместе с ним, помогла аккуратно упаковать в чемоданы вещи.

– Береги себя, Надья, и Якоба береги, – прижал к себе женщину Мартин. – Продуктов вам хватит на какое-то время, лекарства самые необходимые в пакете на столе. Там же немного денег и моя фотография. Я подписал ее специально так, чтобы в случае чего она могла сослужить тебе службу. Да, чуть не забыл. Это передай на память от меня Якобу, – Мартин достал из кармана кителя и протянул Надежде деревянный футляр, внутри которого в бархатном углублении покоилась губная гармошка знаменитой фирмы Hohner.

Часы пробили шесть, и одновременно за окном просигналил Курт.

– Пора, – не дожидаясь денщика, подхватил чемоданы Мартин. – Я обязательно тебе напишу, когда устроюсь.

Как ни крепилась Надежда, а все же разревелась. Вышла следом проводить и стояла у калитки, пока машина не скрылась за поворотом.

– Храни вас Бог, – перекрестила вслед.

Когда вернулась, первым делом развернула оставленный Мартином пакет. Лекарства, деньги и фотография. С фото ей улыбался оберштабсартц Мартин Кеплер, а на обороте надпись: In Erinnerung an meine liebste braut Nadja. In Liebe. Martin. «На память моей дорогой невесте Наде. С любовью, Мартин», – перевела Надежда, и до нее дошел смысл сказанного им перед отъездом. Он сделал это специально, в надежде, что статус невесты немецкого офицера как-то поможет ей выжить и сбережет от опасности. И как в воду глядел.

Спустя несколько месяцев после отъезда Мартина немцы устроили облаву на Либавской. Вроде как партизаны что-то подожгли ночью или взорвали, а потом кто-то видел незнакомых, подозрительных людей на улице. В общем, приехали на грузовиках, улицу оцепили и пошли обыскивать от дома к дому. К староверским домам присматривались особо: не любили немцы староверов, считали их партизанскими пособниками и сочувствующими Красной армии.

В последний момент Надежда не пустила Яшку на чердак, а заперла в шкафу, где хранились неиспользованные штуки материи и целые мешки обрезков. Яшка на корточках забился в угол и, замаскированный тряпьем, замер, настороженно прислушиваясь к звукам извне. Надежда зажала ключик от шкафа в руке и, перекрестившись на икону, пошла открывать настойчиво колотившим в дверь немцам. Как только она приоткрыла входную дверь, ее грубо оттеснили в сторону, и в дом ворвались четверо вооруженных автоматами немцев. Следом за ними, держа руку на кобуре, в дом вошел средних лет эсэсовский офицер. Один солдат тут же полез на чердак, другой безошибочно нашел под половиком вход в погреб. Откинув крышку и подсвечивая себе фонариком, начал осторожно спускаться вниз. Еще двое, по-хозяйски заглядывая во все углы, разбрелись по дому. Мельком взглянув в испуганные глаза прислонившейся к шкафу хозяйки, офицер окинул цепким взглядом нехитрую обстановку жилища и, подойдя к столу, взял в руки прислоненную к цветочной вазочке фотографию.

– У вашего жениха, фрейлейн, хороший вкус, – прочитав надпись на обороте, улыбнулся офицер и поставил фотографию на место. – Прошу простить за вторжение. У нас есть данные, что в районе прячутся партизаны.

И, громко отдав команду покинуть дом, вышел за дверь.

«Спасибо тебе, Господи», – не в силах унять дрожь в коленях, Надежда без сил опустилась на стул, взяла в руки фотографию, погладила, а затем и поцеловала улыбающийся снимок, только сейчас в полной мере осознав, что были она с Яшкой на волосок от гибели, и если бы не эта надпись на обороте, кто знает, чем бы все кончилось. Немцы перевернули вверх дном всю улицу, обыскав даже дом Стаськи-полицая. И только когда они погрузились в грузовики и уехали, Надежда выпустила из шкафа Яшку. Улучшив момент, пока Надя наводила в шкафу порядок, он прошмыгнул на кухню и, вытащив из-под рубахи острый кухонный нож, аккуратно положил его на место. С недавних пор страх перед немцами и полицаями прошел, сменился холодной ненавистью. Однажды ему даже приснилось, как он убивает коменданта Силене Приекулиса.