Текст книги "Будни нарколога"

Мальорка

Если вы хотите угодить жене, не езжайте ни в Судак, ни в Кривой Рог, ни в Алушту, ни в Алупку, летите на Мальорку. Здесь солнце выскакивает из-за горизонта, как Красная Шапочка из пуза Серого Волка, здесь у моря столько оттенков лазури, что живописец Айвазовский переворачивается в гробу, и здесь на завтрак подают шампанское. Не знаю, как вашей жене, а вам точно понравится. Леня Куприянов сам не пил (он был закодированный и под вивитролом), но с интересом наблюдал за остальными туристами. Что характерно, русские на Мальорке не напивались. Не пытались стырить бутылку шампанского и опрокинуть ее из горла, не стремились бороться на руках с первым встречным и не носились в семейных трусах по территории отеля. Наоборот, они были самыми сдержанными и вежливыми. Чудили в основном немцы, англичане и французы: купались по ночам в хлорируемых в это время бассейнах, распевали нетрезвыми голосами забористые песни и забывали на кактусах свои плавки. «Мы меняемся к лучшему, – повеселел Леня, – одеваемся заметно лучше европейцев, научились оставлять официантам на чай и даже взялись за языки. Но главное, мы достойно ведем себя на воде». Куприянов начал делиться своими наблюдениями с женой:

– Ксень, обрати внимание, совсем не видно пьяных русских рыл образца девяностых годов. Где амбарные цепи на шеях, где спортивные костюмы «адидас», где быковытые взгляды и стриженые затылки? Где, я спрашиваю?!

– Еще появятся, – усмехнулась Ксения.

– Ни за что, – Леня разгорячился, – теперь русских можно узнать исключительно по двум отличительным признакам.

– Каким? – вяло поинтересовалась жена.

– Кресту на шее и дальним заплывам, – перечислил Леня, – немцев и англичан легко опознать по устрашающим тату, разбросанным по всему телу, и трусливому купанию у самого берега. Здоровенные, мускулистые, татуированные мужики часами копошатся в «лягушатнике», где воды воробью по колено, баламутят песчаное дно и гогочут на весь остров. Посмотришь на такого: силен, как дровосек, и загорел, как Чингачгук, а зайдет в воду – квашня квашней.

– А как узнать французов? – озадачила жена.

– Скоро выяснится, – успокоил Леня.

Это действительно быстро выяснилось. Куприянов заплыл на километр от берега и ужасно собой загордился. Вдруг впереди послышалась французская речь. Черт знает, как далеко от спасительной суши резвилась и ныряла французская семейка: мамаша и пятеро ее деток мал мала меньше. Старшей дочке было около восьми лет, сыну около семи, девочкам-двойняшкам, наверное, по пять, а самому маленькому едва исполнилось три года. У него единственного на руках были надувные круги, и он предпринял робкую попытку двинуть к берегу. Маман ринулась ему наперерез, малыш захныкал. Несколько ободряющих слов – и он успокоился, с тоской посмотрел на Леню и опять забарахтался на волнах. Куприянов сначала решил высказать этой мамаше все, что она собой представляет, однако французского он не знал, да и потом, что за дурацкая русская манера лезть со своими советами, куда не просят. Может, их так и надо воспитывать, этих детей. Рассуждая на подобные темы, Куприянов доплыл до берега и стал ждать возвращения стойких пловцов. Они вернулись через два часа, когда Леня уже собирался оповещать спасателей. Малыш упал возле морских барашков и тут же уснул. В двадцати сантиметрах от воды. Матушка подняла его и отнесла к своим лежакам. Леня под впечатлением от увиденного решил позвонить домой и поинтересоваться, как ведут себя его собственные дети. Он нашел телефон-автомат и попытался набрать код, что-то не срасталось. Тут же подошел местный охранник и на хорошем русском объяснил, в какой последовательности нужно набирать код.

– Muchas grasias, – поблагодарил Леня.

– Говорите на русском, – попросил Хуан, – мне нужно чаще практиковаться.

– Вы замечательно говорите по-русски, – отвесил комплимент Леня.

– Спасибо, – расплылся в улыбке Хуан, – я свободно владею также английским, немецким и французским языками. Я историк.

– Хм-м-м, – оторопел Куприянов.

– Что я здесь делаю, хотите вы спросить? – проницательно улыбнулся Хуан. – Работу охранника я ждал два года. Это огромная удача – иметь такую должность.

Мимо них с визгом и криками пронеслось французское семейство.

– Обратили на них внимание? – поинтересовался охранник, историк и полиглот.

– Да уж, – Леня рассказал о своем заплыве и о поведении французов на воде.

– Они из Нормандии, – понимающе кивнул Хуан, – потомки норманнов.

– Кто? – не понял Куприянов.

– Норманны, или нормандцы (северные люди) – народ, сформировавшийся в результате смешения аборигенного населения Северной Франции и викингов, вторгшихся в королевство франков под началом Хрольфа Пешехода. В 911 году Карл Третий по прозвищу Простоватый уступил часть Северной Франции вождю норманнов. Хрольф Пешеход сначала превратился в Роллона, а после крещения стал Робертом. Потом норманны напали на Англию, и пошло-поехало. Ребята были очень серьезные, потомки, очевидно, им не уступают.

На следующее утро Куприянов неожиданно разругался с женой, она считала дни до отъезда, так соскучилась по детям. За завтраком раздраженный Леня даже написал стих о войне полов на салфетке. В перерывах между поеданием ветчины и сыра зачитал супруге.

Война полов

 
Она типа принцесса.
Я под панка кошу.
Она пьет витамины.
Я курю анашу.
 
 
Ей по кайфу Вивальди.
Я торчу от «Кино».
Она нежная фея.
Я тупое бревно.
 
 
Она любит лечиться.
Я здоровье гублю.
Она любит Сваровски.
Ну, а я не люблю.
 
 
Она водит машину.
Я угнал самокат.
Она чайная роза.
Я подонок и гад.
 
 
Я кручусь дни и ночи.
Она тратит все вмиг.
У нее сто нарядов.
У меня нервный тик.
 
 
Она ногти шлифует.
Я не брился три дня.
Мы придурки по жизни:
Я, мой брат и родня.
 
 
Она прется от кошек.
Я тащусь от собак.
Мы по многим вопросам
Не сойдемся никак.
 
 
Хорошо гомосекам,
Голова не болит.
Они любят, утырки,
Свой же собственный вид.
 
 
Ну, а мы бьемся в корчах.
Наши души в крови.
Мы несчастные жертвы
Разнополой любви.
 

– Слабенько, – поморщилась супруга, – а ты что, анашу куришь?

– Да нет, – осерчал Леня, – я и самокат никогда не угонял. Это же метафора, литературный прием, необходимое сгущение красок.

– Скукотища здесь, – скривилась Ксения, – и магазины так себе.

– Это же Мальорка, – округлил глаза Леня и перешел на крик, – Испания! Наши родители в свое время о ней не могли и мечтать! Им кроме Болгарии ничего не светило, да и то, чтобы туда попасть, приходилось стать рабом КПСС. А они не хуже нас.

– Вспомнила бабка, как девкой была, – безразлично отозвалась супруга, – и все равно мне здесь не нравится.

– Ты же сама сюда хотела! – вскипел Куприянов. – Тогда бы лучше в Черногорию поехали. За эти деньги там целый месяц можно было отдыхать.

– Черногория вообще дыра, – припечатала жена.

– Так куда же ты хочешь?

– Никуда не хочу. Домой хочу, к детям.

– Так и сидела бы дома.

– Ага, ты бы по Мальорке разгуливал, а я бы дома с детьми сидела.

За столом установилась напряженная тишина. Через три минуты Ксения тяжело вздохнула:

– Как они там, бедные, с бабушкой?

– Чего с ними сделается. Чай, не с чужой бабушкой остались, со своей, – отмахнулся Леня.

– А если она за ними не уследит?

– Уследит.

– А если они чем-нибудь отравятся?

– Не отравятся.

– Откуда ты знаешь?

– Да что с ними может случиться за какую-то неделю?

– Не нравится мне здесь, – настаивала супруга, – и ты тоже хорош, нет бы пошел, поскандалил, добился более просторного номера. Четыре звезды, а номер тесный, полотенца меняют не каждый день.

– Ничего себе ты пироги закидываешь, – возмутился Куприянов, – вы, русские девушки, совсем обнаглели. Раньше слаще морковки ничего не пробовали, а теперь даже Мальорка для вас не фонтан.

– И по телевизору показывают всего один русский канал, – наябедничала Ксения.

– Ты что, сюда приехала телевизор смотреть? – удивился Леня. – Семь дней отдохнем – и назад в Хопер.

– Какой Хопер?

– Так нашу Родину называют.

– Я, между прочим, патриотка.

– Я тоже патриот. Я же не уехать из России хочу, а всего лишь отъехать от нее на безопасное расстояние.

– Какой же ты придурок, – вздохнула супруга.

– Почему же я придурок?! – взвился Леня. – Я привез тебя на Мальорку, мы живем в четырехзвездочном отеле, который выбирала лично ты, я закодировался и теперь не пью, я день и ночь думаю, как больше заработать! И я же придурок?

– Придурок, – сладко потянулась жена.

– Почему?!

– Да потому что придурок.

Леня побелел, как Белый дом после капитального ремонта, отшвырнул в сторону стул и под неодобрительный шепоток туристов побежал к шведскому столу. В металлической чаше в окружении кубиков льда нежились и потели бутылки шампанского. Куприянов взял одну из них за скользкий бок, принял позу горниста, и газировка, шипя и пенясь, нехотя потекла в его глотку. Леня закашлялся и понял, что если он сейчас остановится, то ничего страшного не произойдет, несколько капель шампанского не могут вызвать ничего кроме приступа кашля. А кашель уже бил Куприянова не на шутку, норовя перейти в неэстетичную рвоту. Леня зажмурил слезящиеся глаза, поднес ладони ко рту и попытался дышать только носом. Кашель стал понемногу отпускать, и Леня сквозь пелену слез смог различить поднос, где шеренгой вытянулись бокалы. Он выдернул один, два соседних бухнулись на пол.

– К счастью, – прозвучал чей-то женский голос.

Куприянов налил шампанское в бокал и принялся тяжелыми глотками осушать содержимое. Он почувствовал, как волна жара зарождается в области груди и течет вниз по спине до самого копчика, останавливается и поднимается наверх. Вот загорелась шея, вот запылыхало лицо. Дышать становилось все трудней и трудней. Чья-то рука сунула ему другой бокал. Леня хлебнул и обалдел, в нем было какое-то масло.

– Это что?

– Оливковое масло, – незнакомый мужик отставил рюмку с маслом в сторону, – оно затормозит всасывание алкоголя.

– Меня же пронесет.

– И замечательно. И стошнит к тому же.

– Зачем?

– Чтобы ты остался жив, дурашка, – мужчина потащил Леню к туалету на первом этаже, – видел бы ты себя со стороны. Сам весь красный, как закат солнца в пустыне, а пальцы уже синюшные. Это же надо – на вивитроле пить.

– Ты кто? – мысли Куприянова путались и сталкивались между собой, как пассажиры метро в часы пик.

– Нарколог.

– А что ты тут делаешь?

– Отдыхаю.

– Зачем?

– Хотел от алкозавров передохнуть, но, видно, не судьба, – вздохнул незнакомец и сунул Лене бутылку воды, – ее нужно выпить до дна, а потом унитаз попугать.

– Зачем?

– Чтобы ты тут ласты не склеил, – начал раздражаться нарколог, – делай, что говорят.

Куприянов вышел из туалета зеленый и тихий, как овощ.

– А от чего бы я умер? – испуганно поинтересовался Леня.

– От паралича дыхательного центра, – просветил мужик, – он у нас в мозгу самый нежный. Человек в норме дышит четырнадцать раз в минуту. А такие экспериментаторы, как ты, мешая биностин с алкоголем, вызывают его угнетение. Камикадзе типа тебя начинают дышать десять раз в минуту, потом пять, потом три, а потом как в анекдоте: кто-то допивается до чертиков, а кто-то и до ангелов.

– А-а-а-а.

– Из-за чего хоть поругались-то? – мужик вопросительно уставился на Леню.

– Да, в общем-то, из-за ерунды, – развел руками Куприянов, – слово за слово.

– Ты что, даже повода для суицида сформулировать не можешь? – восхитился нарколог. – Силен, бродяга. Еще бы несколько глотков спиртного, и все. Добро пожаловать на небеса. А ты даже причины ссоры для себя не уяснил, я офигеваю, уважаемая редакция. Ну, будь здоров.

Куприянов проснулся от ужаса, ему приснилось, будто он умер. Супруга мирно сопела в подушку, и Леня на цыпочках вышел на балкон. Внизу плескалось Средиземное море, десяток купальщиков уже плавали возле берега, ожидая восхода солнца, до него оставалось буквально несколько секунд. Краешек солнца выглянул из-за линии моря, как будто язычок пламени лизнул небеса. Огонек набирал силу, вот занялись горы и гостиницы, пляж и набережная. А костер разгорался все сильней и сильней. И небо вспыхнуло подобно соломенной крыше. И море загорелось как деревянный настил. И завопили внизу пловцы. И по-новому запели птицы. И жизнь оказалась гораздо лучше, чем порой кажется.

Запахи чебуречной

У Алексея Геннадьевича Васильева стало пошаливать здоровье. Появились режущие боли в животе, и временами как-то странно сжималось сердце. Геннадия мужественно терпел, не желая сдаваться испанским врачам, он почему-то им не доверял. Впрочем, он относился с сомнением также к немецким докторам и английским эскулапам, то же самое касалось американских и французских белых халатов. Последние двенадцать лет Алексей Геннадьевич жил в Испании и, хотя считал себя отъявленным космополитом, лечиться предпочитал на исторической Родине. Жена пеняла Васильеву на его причуды и советовала разобраться с традиционно русским блюдом – великой кашей в голове. Она искренне не понимала, почему Геннадьич не может жить в России, ругает ее порядки и проклинает на чем свет стоит, но при этом всех иностранцев держит за придурков, принципиально не учит испанский язык, смотрит исключительно российское телевидение, и все его разговоры начинаются и заканчиваются проблемами брошенной Родины. После ураганного скандала, учиненного супругой, Васильев все-таки пошел по рукам испанских эскулапов. Оказалось, что он на ногах перенес два инфаркта и имеет на стенке желудка три зарубцевавшиеся язвы и одну действующую. Испанцы цокали языками и удивленно переглядывались. По их словам, в таком запущенном состоянии к ним поступали пациенты разве что из Центральной Африки. Геннадьича пересадили на строжайшую диету и заставили делать утреннюю зарядку. Он посвежел, постройнел, но неожиданно вбил себе в голову, что скоро умрет. И не просто откинет карандаши, а скопытится, так и не увидев современную Москву. Супруга выразительно стучала пальцем по лбу, лечащий врач настоятельно советовал перенести поездку на пару месяцев, но Васильев неожиданно уперся рогом. Три тысячи евро – и доктор стал более сговорчив, новенькое бриллиантовое колье – и жена махнула на него рукой. Алексей Геннадьевич нес какую-то ахинею про неотложные московские дела, а сам спал и видел, как он войдет в столичную чебуречную. Да-да, в обычную чебуречную. Нигде не пахнет так, как в чебуречной, ни в баре, ни в ресторане, ни в пиццерии, ни в таверне, не говоря уже о всяких там Бургер Кингах и Макдональдсах. В чебуречной пахнет раскаленным маслом и мокрой мелочью, прогулянными лекциями и пролитым пивом. В общем, там пахнет навсегда ушедшей юностью. Васильев, мысленно заходя в чебуречную, возвращался в те времена, когда девушки прыгали ему на колени, а не уступали место в общественном транспорте, друзья только радовали, а врагов не было вовсе. Именно в чебуречной Алексей Геннадьевич впервые попробовал пиво. Леха Васильев учился тогда на первом курсе мясо-молочного института, и ребята из его группы, отслужившие в армии, обучали «солобона» всем премудростям пивной науки. Они квалифицированно сыпали соль на ободок пол-литровой кружки, чистили воблу и разбавляли пиво водкой, прячась за замызганной колонной. Да, в чебуречных часто стоят колонны. Не замечали? Неведомые архитекторы знали, что без колонн в чебуречном деле никак нельзя. Как же без них смешивать в правильной пропорции мужские напитки!

Местный желудочный светило дал на прощание совет ни в коем случае не есть ничего острого и жареного, супруга помахала платочком от Диора, и Васильев отбыл в столицу нашей Родины. Первым делом он с преогромным удовольствием разругался с таксистом, потом закинул вещи в гостиницу и, наконец, отправился в чебуречную. Именно в чебуречной три безусых первокурсника поклялись друг другу стоять за свои убеждения насмерть. Какие у них могли быть убеждения? Смешно. Как быстро испаряется юношеская наивность, как легко прилипает цинизм…

– Мужчина, вы заказывать будете? – крашеная костлявая блондинка с отвращением кричала Васильеву прямо в лицо.

– Буду, – обречено выдохнул Алексей Геннадьевич, возвращаясь из семнадцатилетнего далека.

– Так заказывайте.

– Три чебурека с мясом и бутылку минеральной воды без газа.

– Без газа нету.

– Тогда с газом.

Раньше были только чебуреки с мясом, – подумал Алексей Геннадьевич, – разновидность мяса не уточнялась, и процесс выбора сводился к одному: сколько чебуреков брать? Один или два, три или четыре. А это уже зависело от количества мелочи в кармане. А сейчас чебуреки с говядиной и чебуреки с телятиной, чебуреки с бараниной и чебуреки со свининой. Что уж говорить о чебуреках с курицей, грибами, картошкой, печенью и прочей требухой, не достойных именоваться гордым словом чебурек…

– Мужчина, по вам дурдом плачет. Что вы молчите как пионер-герой? С каким мясом вам чебуреки? – кассирша покрутила пальцем у виска и посмотрелась в карманное зеркальце.

– Один с говядиной, один с бараниной и один со свининой.

– Ждите. Следующий.

Васильев облокотился о столик, поглубже вдохнул волшебные запахи и проглотил слюну. Именно в чебуречной он назначил первое свидание своей однокурснице. На заляпанном жиром кассетнике гоняли песню «Beatles» Yesterday, и влюбленный Леха принялся переводить девушке английский текст. Что yesterday – это сегодня и нужно жить исключительно сегодняшним днем, не откладывая удовольствия в долгий ящик и беря от жизни все. Тут однокурсница его прервала и поведала, что она училась в английской спецшколе и yesterday переводится – как вчера. Как же ее звали? Лена? Наташа? Оля?

– Ваши чебуреки, – буфетчица швырнула на столик три картонные тарелки с дымящимися чебуреками.

– Спасибо.

– Воду сами возьмете в холодильнике.

– Хорошо.

– Чудной вы. Я вам уже две минуты шумлю, а вы не откликаетесь. Уши нужно чаще мыть.

– Там, где не кусаются цены, кусаются продавцы, – задумчиво сообщил Васильев.

Буфетчица не нашлась что ответить, фыркнула и укрылась за кассой. Именно в чебуречной он и двое его друзей замутили дело по открытию колбасного цеха в подмосковном городке. Они ели обжигающие чебуреки, глушили «ерш» и клялись друг другу в вечной дружбе. Дело росло как на дрожжах, и одного компаньона ему пришлось заказать подольским браткам, а второго подставить и упечь в цугундер на десять лет…

– Разрешите? – представительный мужчина в джинсовом костюме с тарелкой чебуреков и двумя бутылками пива вопросительно уставился на Васильева.

– Конечно, конечно, – Алексей Геннадьевич сдвинул свои картонки в сторону и вдохнул чебуречные запахи полной грудью. Рот сразу наполнился кисловатой слюной.

– Я сразу подумал: вот правильный человек, – заговорил мужчина хорошо поставленным баритоном, – слабаки по три чебурека не берут. Вот видите, у нас с вами по три чебурека, значит, мы чего-то стоим в этой жизни. А вы что, ничем не запиваете?

– Нет.

– Я обратил внимание, вы заказали воду с газом.

– Я не пью с газом. Мне нельзя.

– А зачем тогда заказали?

– Не хотел огорчать барышню за кассой.

– Может, пивка? – джинсовый говорун пододвинул Васильеву одну из бутылок.

– Спасибо, я в завязке.

Именно в чебуречной Алексей один раз надрался так, что потерял дипломат со всеми уставными документами фирмы, пейджером и записной книжкой, где хранились самые нужные тогда телефоны. Надо же, тогда еще не было мобильников…

– Вы меня слушаете? – джинсовый нахал бесцеремонно тряс Васильева за плечо.

– Слушаю, – кивнул Алексей Геннадьевич.

– Так вы не будете пиво?

– Нет.

– Почему?

– Был один памятный случай много лет назад. С тех пор я не употребляю спиртных напитков.

– А чебуреки почему не едите?

– У меня язва. Мне нельзя.

– А зачем тогда взяли?

– Я их нюхаю.

Именно в чебуречной Васильева посетила идея окутать Москву сетью блинных, и это позволило ему в кратчайший срок стать долларовым миллионером…

– Мне кажется, вы все время где-то витаете, – джинсовый балабол после двух бутылок пива обнаглел настолько, что щелкал пальцами перед носом Геннадьича.

– Нет, я вас внимательно слушаю.

– Вот я и говорю: в России отдыхать неинтересно. Как поется в песне: любишь Родину – отдыхай за границей, – расхохотался довольный собой джинсовый засранец, – вот, например, в Италии, а в частности, в Падуе. Возьмешь номер с видом на море и кайфуешь.

– В Падуе нет моря.

– Но ведь можно же доехать, – забегали глазки у джинсового враля.

– Доехать можно.

Именно в чебуречной в голову Васильеву пришла спасительная мысль продать свой бизнес в России и отвалить в Испанию. Это было еще до кризиса, и Алексей Геннадьевич успел вскочить в последний вагон. Протяни пару месяцев, и он бы не выручил и десятой доли от своих активов…

– Но больше всего я люблю виски, – не отставал джинсовый трепач, – не поверите, литрами могу пить. Я чувствую, мы с вами в этом похожи. Признайтесь честно, любите виски?

– Я не пью, – напомнил Васильев.

– Напрасно, – не унимался джинсовый горлопан, – нальешь себе «Хеннеси» на два пальца, кинешь льда и пей, не хочу.

– «Хеннеси» – коньяк, – поморщился Васильев.

– Да? – у джинсового пустомели осел голос. – Так мне его жена покупает. Она принесет, а я пью. Не всегда удается рассмотреть этикетку.

– Мужик, ты ври, ври, да не завирайся, – рассвирепел Алексей Геннадьевич, – я сам часто нес пургу в чебуречных. Но никогда, слышишь, никогда не возводил напраслину на наших женщин. Какой-то ты подозрительный. А может, ты шпион далекой, Богом обиженной страны, где не пьют ни виски, ни коньяк?

Джинсовый прощелыга взял обломки своих чебуреков и на полусогнутых переместился за соседний столик. Васильев вдохнул божественный запах остывающих чебуреков, порядком подзабытый в рафинированной Европе, и вдруг почувствовал кинжальную боль в желудке. Боль катилась лавиной, заставляя сжиматься все внутренности. «Но ведь я же не ел этих чебуреков, – огорошено думал теряющий сознание от боли Васильев, – даже не откусил. Откуда же такая боль? Черт возьми, я же их нюхал. Желудочный сок выделялся, выделялся, и теперь я имею прободную язву во всей красе. Ну, ничего, зато теперь наши прооперируют».

Алексей Геннадьевич схватился за скользкий столик, его вырвало черной массой, напоминающей кофейную гущу, он упал на пол и потерял сознание.

– А утверждал, что не пьет, – оскорбился джинсовый подонок, радуясь, что вовремя сменил столик.

– Скорую вызывайте! – завизжала буфетчица. – Нам еще здесь трупаков не хватало!