Текст книги "Колумбийская балалайка"

– Нет, сеньор, – после небольшого раздумья произнес пилот.

– А тяжелое? Что можно сбросить рядом с лодкой и напугать акулу? Ящик, груз…

На этот раз пилот взял паузу побольше.

– Напугать акулу? – переспросил он.

– Да! – взревел дон Мигель.

– Сеньор, спасательный жилет. В его комплект входит средство от акул.

– Какое средство?

– Порошок какой-то. Давно изучали, виноват, не помню какой.

Диего подскочил к столу, ударил дона Мигеля по плечу.

– Точно, есть такой, Мигель! Пускай швыряет его, только рядом с лодкой… Хорошая идея, Мигель!

– Слышишь меня, “Кондор”! Пролетишь над ними и сбросишь порошок рядом с лодкой. Если кинешь далеко – убью. Действуй! Не забудь прежде разорвать пакет! Понял?..

Борисыч нажал на спуск, и почти миг в миг с ним – Алексей. Пули прошивали воду, поднимая маленькие фонтанчики. Подрагивающие стволы поворачивались, следуя за подлетавшей к лодке подводной тушей.

Если свинец и попадал в акулу, то на ее поведении это никак не сказывалось. Гильзы катались по днищу “резинки”, отскакивали от бортов, падали в море.

Вова, перегнувшись через борт, молотил доской по воде.

Гребок, еще гребок. Подняла голову: вдохнула-выдохнула, посмотрела. Еще чуть-чуть, вот она, совсем рядом – зеленая надувная конструкция, что-то кричит Михаил, его вытянутая рука, его бьющая по воде ладонь. Начавшаяся автоматная пальба. В глазах потемнело от черного, предельного страха. Пальцы Татьяны наткнулись на скользкую, складчатую преграду.

– Еще, ну! Каплю! – Михаил потянулся навстречу. Его пальцы коснулись Татьяниных и ухватили их. Вдруг он ощутил, что сам соскальзывает вниз по залитой водой резине. Мимо пролетела пятнистая тряпка и шлепнулась рядом с барахтающейся в море Татьяной.

Татьяна, умудрившись вцепиться в эти склизкие складки, помогала вытягивать себя. И вдруг увидела, что Михаил медленно надвигается на нее, и почувствовала, что он уже ее не тащит. Из-за спины Михаила вылетела камуфляжная куртка, нелепо махнув рукавами, упала на воду.

Миша сучил ногами, пытаясь зацепиться ими за что-нибудь, но мокрые ступни соскальзывали с бортов. Не выпуская Татьяну, второй рукой он попытался ухватиться за что-нибудь, но не удавалось нащупать ничего, кроме плотно надутой резины. Он продолжал сползать – медленно, но верно…

Любка пропустила пальцы в пустующую уключину, сунула пальцы под резинку Мишкиных трусов с пальмами. Получилась растяжка. Ногами обвила его поясницу, взяла ее в борцовский захват, вонзив ступни в жировые отложения Мишкиного живота. Это все, что она могла сейчас сделать… и она сделала это. Чуть раньше она кинула куртку, рассчитывая, что ею воспользуются для вытягивания девушки из воды. Но куртка не понадобилась.

Акулу не могли отвлечь толчки, слабые удары в бок. Она видела еду, она чувствовала пустоту в брюхе. Она торопилась. Уже совсем близко. Это, несомненно, двигалась еда.

Сначала он почувствовал, как врезается в кожу резинка трусов. Потом его крепко обхватили чужие ноги. Скольжение прекратилось. Он рванул Татьяну на себя. И ему удалось подтянуть девушку. Выбросив вперед вторую руку, Михаил запустил ее в гущу темно-коричневых волос любовницы. Намотал на кисть мокрые пряди и, не заботясь о причиняемой боли, потянул изо всех сил…

Автомат Алексея замолк в тот момент, когда акулья голова зашла под резиновый борт. Морячок отбросил его (“Надо было раньше, терял время, что ей пули!”) и, перебирая руками по борту, бросился на нос – вложить свои усилия в спасение Татьяны. Уже понимая, что помощь его запаздывает. Что все решится без него.

С кормы, поднявшись во весь рост, Вова запустил доску в показавший над водой плавник. Промахнулся.

Борисыч, невероятным образом изогнувшись, склонившись к воде, безостановочно посылал пули в уходящий под лодку силуэт.

…Он перехватился рукой, той, что держала кисть девушки, запустил ее под мышку, обхватил плечо. Вот так-то удобнее, бляха-муха! Выпрямил спину, одновременно перебрасывая через себя мокрое женское тело. Перебрасывал или набрасывал – как ни назови тот сложнозакрученный акробатический этюд, что получился у Михаила, – но он выдернул Таньку из воды, забросил в лодку.

Ее босые ступни выскочили из-под самого акульего носа.

Акулья пасть сомкнулась на камуфляжной куртке, не успевшей намокнуть и тихо затонуть. Рыба уволокла собственность часового Пабло под воду.

Подоспевший Алексей подхватил Татьяну, потянул на себя, споткнулся о Любкину ногу, упал. Получилась куча-мала: Леха, Мишка, Таня и Люба. Но это происходило уже в лодке.

От нагромождения событий мысли в голове пилота путались. “Зря сказал про акулу. А не скажи, потом такое мне устроили б… Может, не извращаться с порошком? Скажу, бросил, но не сработало…” Несмотря на путаницу в мыслях, он действовал. Жилет лежал, где ему и положено – в верхнем ящике стеллажа за креслом пилота. До жилета он не дотрагивался года два. Хотя раз в год их положено проверять, так, кажется?

Достал, сел обратно в кресло. Самолет на малой высоте двигался к лодке. Океан был настолько близко, что в него хотелось прыгнуть “солдатиком”, чтоб освежиться.

Аккуратно сложенный жилет напоминал стопку оранжевых упаковочных пакетов. Сбоку болтался баллончик – вроде тех, из которых старухи выпускают слезоточивый газ в лица насильников. Только в этом – сжатый воздух, который надует жилет, пикнуть не успеешь. Если сработает, конечно. Но проверять сейчас ни к чему. Сейчас нужно вспомнить, где тот карман. Их на жилете несколько. Пилот разворачивал спасательное средство. Под очередной откинутой складкой обнаружилась “молния”. Замок не заело, что пилота удивило – обычно эти “молнии” заедает. Он предпочитал липучки.

Запустив пальцы внутрь, выудил два серебристых похрустывающих в руках пакетика. Что там написано? Так, так: “…на основе уксуснокислой меди… средство для отпугивания акул… способ применения…” То самое! Ну, способ применения понятен. Простой способ. Сыпь – и жди, что поможет.

Лодка стремительно приближалась. Успеет он или нет до прохода над лодкой?

Он прикинул – у него секунд двадцать. Должно хватить. Одной рукой управляя штурвалом, он подкорректировал курс. Надо пройти так, чтобы лодка оказалась слева, точно под элероном крыла. Другой рукой он подносил поочередно пакетики ко рту, раздирал их зубами (“Как дикарь, честное слово”) и осторожно, чтоб не просыпать, укладывал на колени. Разрывал их не только сверху, но и надрывал с боков, чтобы лучше сыпалось. “Самому б не лизнуть отраву, вот будет номер… Господи, чем я занимаюсь?”

Он положил ладонь на ручку дверцы. Прокрутил в мозгу предстоящие действия: открыть дверь на подходе к цели, высунуться, примериться, кинуть. Особенно близко к лодке попадать не обязательно – радиус этой быстрорастворимой дряни метров пятнадцать. Или даже больше? Ну, кажется, пора…

Акула отплывала, теребя добычу. Но та не пахла, не раскусывалась и не заглатывалась. Это была нееда. И она мешала. С трудом, раскрывая пасть и мотая башкой, акула наконец избавилась от нееды.

Она была слишком примитивна, чтобы испытывать разочарование. Нееда – значит, нееда. Будет и еда. Если заглотить еще раз То-Наверху, оно может стать едой. Оно же двигалось как еда. И оно пробудило спазмы пустого брюха. Когда пустое брюхо требовало еды, акула могла хватать все подряд. Чтобы только утолить голод. Что-нибудь да окажется едой… Акула вновь повернула к Тому-Наверху…

Михаил подтащил Татьяну, находящуюся в состоянии шока, почти к самой корме, то есть как можно дальше от сдутой секции, которая нынче представляла из себя вход-выход в море. Прислонил к борту, отпустил ее. Поднял голову и увидел пикирующий на них самолет.

– Да это ж полный беспредел! – взревел он и рванул из рук Борисыча автомат. Но старик не выпустил оружие.

– Дай, отец! – то ли взмолился, то ли прикрикнул Миша. Борисыч разжал пальцы.

Самолет поравнялся с лодкой.

– Падла! – не выцеливая, от живота полоснул Михаил по закрывшей от них небо машине. – Еще ты тут будешь!..

Выдав короткую очередь, автомат заглох. Михаил послал вдогонку уходящему аэроплану еще несколько пустых щелчков, после чего злобно бросил оружие на дно.

– Успокоился? – спросил его Борисыч.

– Да пошел ты… – утомленно огрызнулся стрелок.

– Ну-ну. – Старик поднял автомат, вытащил из кармана запасной рожок и перезарядил его.

– Глядите, северяне, летун чего-то кинул. – Вова показал на пакетики, планировавшие к поверхности воды.

– Ой, точно. Что это такое? – воскликнула Люба, тоже перебравшаяся на корму.

– Травануть, сука, хочет, – увидел пакеты Миша. – Падла! Прилетит еще – точно изрешечу… А вдруг эта херня растворяет резину?

Самолет в этот момент скрывался за лесными верхушками.

Пилот захлопнул дверцу, опустился в кресло. Посмотреть вниз, на свою рубашку, он боялся. Он лелеял последнюю кроху надежды – вдруг то, что ударило его в бок, просто какой-нибудь внутренний процесс, выходка организма, ну, неловко повернулся он, пускай хоть грыжа, аппендикс или… Боль слизнула последнюю каплю надежды – невыносимая! такой не бывает! – заставила руку прижаться к боку, а глаза опуститься. Белоснежная рубашка (летчицкий шик – всегда свежая, без намека на пятнышко сорочка) прилипла к телу в том месте, где проступало и расплывалось по ней алое пятно.

Пилот откинулся в кресле и закрыл глаза. Может, все это сон, он распахнет веки и увидит себя в кровати, а за окном рассвет…

Гранулы растворялись в морской воде. Благодаря добавленному в их состав красителю зарождались, увеличивались и расползались во все стороны фиолетовые, наводящие на мысли о марганцовке пятна.

– Что это за пакость? – еще раз спросила Таня.

– Кажется, я догадываюсь, – усталым голосом ответил Алексей, всматриваясь в окружающее их водное пространство. – Слыхал про такое. У “импорта” есть такая фигня. В наборах для спасения на море. – Алексей делал большие паузы между предложениями. – Порошок, отпугивающий акул. Нашим морякам не полагается. Очень надеюсь, что это он.

– Думаешь, Леша, акула ушла? – негромко спросила Люба.

– Не знаю. Не видно. Если что, тебе, Борисыч, шмалять придется, у меня пусто, патроны йок.

– Да заметил, – вздохнул старик. – Так что, выходит, нас облагодетельствовали?

– Огромная чернильная клякса, – почти восхищенно подметил Вова. – В два счета. Любопытно, что за краситель? Не иначе…

– Ребята, а как мы теперь поплывем, без носа? – перебила его Люба. Она пересела к Татьяне, прижала ее голову к своей груди, успокаивающе поглаживая по волосам. Татьяна вздрагивала всем телом, зубы ее стучали, как от сильного холода…

Акула взяла в сторону, надеясь обогнуть мерзкий запах. То, что попало в ноздри, пахло омерзительно. И вызывало щекотку. Но запах был повсюду – снизу, сверху, сбоку. Как и эта темная масса, похожая на выплески осьминога. Акула еще немного покрутилась, но запах стал невыносимым, заставил даже уняться пустое брюхо. Описав последний, широкий круг, акула поплыла прочь. Мир огромен, она найдет еду в другом месте.

– Дон Мигель, сеньор, я ранен. Они попали в меня… Я могу не дотянуть…

– Как ранен, “Кондор”? “Кондор!” Где ты?

– Возвращаюсь. Болит… Попали…

– Куда?!

– Я сбросил… пакеты… выстрелы…

Дон Мигель рывком поднялся с кресла.

– Диего, садись.

Он ухватил Марсиа за рукав черной рубашки, подтолкнул к столу с микрофоном.

– Ты разбираешься в ранениях. Объясняй ему, что делать. У него же есть аптечка!

Последние слова Мигель Испартеро выкрикнул. Потом быстро вышел из аппаратной в соседнюю с нею гостиную, на ходу срывая галстук с шеи. Он уже не мог выносить всего этого абсурда. За дверью он почти столкнулся с маленьким худощавым человечком, державшим в руках поднос, над которым поднимался ароматный дымок. Повар Нуньес, не без труда припомнил дон Мигель.

– Паштейги, сеньор, – промямлил Нуньес, глядя собачьими глазами снизу вверх на Маэстро.

Мигелю Испартеро жутко захотелось двинуть ногой по этому подносу, дать выход переполнявшему его гневу. Сдержался. И так он чересчур разнервничался, давно с ним такого не было…

– Поставь на стол, – Мигель показал пальцем, куда именно, – и иди.

Нуньес отличался крайней безмозглостью, был из-за этого притчей во языцех, и если б задал сейчас один из своих дурацких вопросов, то дон Мигель сорвался бы. Но Нуньес на этот раз все понял с первого раза и тем спас себя от гнева Маэстро.

Дон Мигель принялся вышагивать по гостиной. Требовалось успокоиться и принимать решения с холодной головой. Творилось что-то невообразимое. Не укладывающееся ни в какие схемы и представления. А хуже всего то, что эти безумные события могли закончиться для него лично огромными неприятностями.

Дон Мигель ничего не обдумывал. Собственно, сейчас обдумывать было нечего. Необходимо было просто побыть одному, прийти в себя, успокоиться, чтобы потом отыскать решение… Если уже не поздно…

В глазах пилота темнело. Как в кинематографе, когда свет постепенно гаснет…

А слабость нарастала, опутывала, усыпляла, что-то нашептывая в наушники.

Слабость уняла боль, и это было хорошо.

Красный, как габаритные огоньки, сигнал тревоги еще бился в засыпающем мозгу, но и его пульсации становились тише. Мир раскачивало, как люльку с младенцем.

Глаза пилота сами собой раскрылись. Как близко деревья…

Развернув лодку кормой, они подгребали к Вовкиной доске, покачивающейся на спокойной воде, когда со стороны леса прогремел взрыв. Высоко над деревьями взвился столб черного дыма.

– Это еще что? – удивился Михаил.

– Далеко, в глубине джунглей, – оценил расстояние Борисыч. – Слушай, молодец, а не твой ли самолет это?

– Точняк! – Миша хлопнул в ладоши и поднял большой палец. – Я его уделал. В натуре, братва! Ха-ха, во ништяк! Полный атас! Я самолет сбил! Пацанам расскажу – не поверят!

Ни у кого не нашлось сил радоваться вместе с Михаилом. Все остальные отнеслись к победе над самолетом с усталым равнодушием…

Они гребли молча, остервенело. Приходилось продвигаться кормой вперед, что не прибавляло скорости. Ритм друг другу они уже не задавали, работали досками как придется. От гребли освободили Вову и Татьяну. Медленно, но берег приближался – куда ему деться…

Никто не выскочил из лодки, когда они вышли на мелководье и можно было уже разглядеть песчаное дно. Они дождались, пока днище заскребет по песку и лодка остановится. Лес начинался метрах в пятидесяти от полосы прибоя.

– Хватайся за леера. Тащим лодку под деревья.

Никто не стал спрашивать Алексея: а зачем, почему не бросить ее прямо здесь, у воды? Все взялись и потащили. Благо без мотора и все же в основном надутая.

Едва оказавшись в тени буйной, ветвистой зелени, они в изнеможении повалились кто на что. Сил ни у кого из них не осталось.

Дон Мигель вошел в аппаратную, когда почувствовал, что к нему вернулось хладнокровие. Диего сидел за столом и курил сигару.

– Что? – спросил его, закрывая за собой дверь, дон Мигель Испартеро.

– Он разбился. Наверняка. Перестал понимать меня раньше, чем я смог сказать ему про аптечку. И про что-нибудь еще. Понес какую-то ахинею. Бессвязное бормотание. Отдельные слова. Потом замолчал, ну а рация его продолжала работать на прием. Кончилось все жутким треском из динамика. И все. Так и молчит. Мертво молчит.

Дон Мигель придвинул свободный стул к столу, сел, помассировал плечо.

– Неудачное время для большой охоты, Диего. Старая рана говорит мне, что на носу сезон дождей. Если мы не найдем их сейчас, то не найдем уже никогда. Даже их трупы. Надо торопиться.

– Предвестника еще не было, Мигель, – успокаивающе напомнил Марсиа. – Когда он придет, тогда и можно будет паниковать.

Предвестником в этих краях называли странное природное явление – за несколько суток до того, как на колумбийскую землю обрушатся ежегодные ливневые потоки, поливать будет в течение суток-двух, потом наступит затишье на несколько дней, лишь потом хлынет по-настоящему.

– Никто и не паникует. – Маэстро развернул карту. – Давай исходить из того, что русские все-таки отделались от акулы, пока живы и находятся где-то в этом, – босс ткнул пальцем рядом с воткнутой в карту булавкой с красной головкой, – участке. Итак, они высаживаются на берег… и что? И поворачивают в сторону границы с Панамой? Разумно. Значит, перекрываем побережье здесь и здесь.

– А если они еще более разумны, – возразил Марсиа, – то поймут, что мы должны их ждать как раз таки на границе. И…

– И?

– И пойдут либо в глубь территории, либо вдоль берега – до ближайшего прибрежного населенного пункта. Второе вероятнее – ночью в лесу не очень-то сладко…

– Согласен. А ближайший береговой населенный пункт у нас… – он наклонился вперед, – вот, Сан-Катарино, пять сотен километров по прямой. Однако!

– Постой, Мигель. – Диего тоже склонился над картой. – Смотри, а это что? Дорога? Ну да, дорога от побережья к городу… к городу Текесси. И до Текесси этого километров сто пятьдесят, если по дороге. А прямиком и того меньше, где-то шестьдесят – семьдесят. Интересно, Мигель, зачем здесь дорога?

– Ну, не знаю. Может, на берегу погранзастава, маяк, какое-нибудь село – слишком маленькое, чтобы быть отмеченным на карте.

– Но наши друзья, если мы правильно угадали их маршрут, эту дорогу пересекут, верно?

– Молодец, Диего. Значит, распорядись поставить посты вдоль дороги. На побережье, вот тут, вот здесь, на развилке, и отправь людей в этот Текесси.

– Извини, Мигель, – развел руками Диего. – Не могу. Перекрыть путь к границе и эту дорогу – еще куда ни шло, но чтобы занять все подступы к городу у меня просто не хватит людей.

Маэстро секунду подумал и изрек:

– Ладно, занимайся дорогой и границей. Я пока свяжусь с Падре и нижайше попрошу подкрепления. Заодно попрошу катер у пограничников – пусть вдоль берега покрутятся, может, и найдут какие-нибудь следы. А потом мы с тобой сами переместимся в этот Текесси. И если… – Он запнулся, помолчал. – Молю Бога, чтобы мы не ошиблись, Диего, чтобы мы правильно все рассчитали, иначе… Прикажи подготовить мне машину с шофером: у меня больше нет самолета. Твой Нуньес принес паштейги. Они на столе в гостиной. После сходи, а то остынут…

– А ты?

– А я лучше напьюсь крови этих треклятых русских.

– В таком случае, Мигель, желаю тебе не помереть с голоду, – улыбнулся Марсиа.

Маэстро посмотрел на него так, что Диего мигом стер улыбку с лица.

– Не советую тебе так шутить, Диего, – тихо сказал он. И вышел.

Агент “Неваляшка”

Мы все выдохлись. Даже я, человек вроде бы тренированный. Мне тоже необходимо время на восстановление. Может, чуть меньше, чем остальным. Однозначно – без воды и еды мы долго не протянем. Люди начнут падать, и поднять их будет невозможно. Падать… Чтобы еще раз упасть, им надо сейчас подняться, после “морских приключений”. В чем нет сомнений – сейчас пойдут истерики. Истерики и разбор полетов – кто виноват в нашем бедственном теперешнем положении. Придется участвовать… Хорошо, если истерика случится с кем-то одним. А если со всеми? Истерика даже одного из них может закончиться всеобщей сварой. Может. Их психические резервы на пределе. Или: все закончится всеобщей апатией. Они уже на пороге такого состояния, когда все равно, что с тобой будет, лишь бы сейчас не трогали, не заставляли куда-то идти, что-то делать. Дескать, нет сил, дескать, настолько плохо. Иногда человека в таком состоянии и под дулом не поднимешь. Мне от “персоны” уходить нельзя. Но вот только “персону” с собой не уведешь. Варианты? Придумаем на ходу. Но раньше, чем минут через пятнадцать, никто даже и бровью не шевельнет от усталости. А вот мне необходимо себя заставить и шевелиться, шевелиться, не сидеть сиднем…

Первым пошевелился Вовик. Минут через десять. Он, до этого лежавший мертвым поленом, вдруг встрепенулся, поспешно полез в карман шорт и вытащил сигаретную пачку. Выглядела она жалко: смятый верх, промятые края. Первая выуженная сигарета была надорвана посередине. Разломив ее до конца, большую часть Вова сунул в рот, меньшую запихнул обратно в пачку. Закурил. После второй затяжки сморщился, как от зубной боли, и выплюнул сигарету. По тому, как он положил руку на лоб, любой мог бы сделать верное предположение, что у парня заболела голова. Но никто на парня не смотрел.

Вова прилег совсем ненадолго, потом вскочил, подкинутый с земли новой идеей. Схватившись за не слишком толстый ствол некоего деревца с длинными, тонкими листьями, он затряс его, как Мишка Квакин – яблони. Вот тут уже на парня обратили внимание.

– Что ты херней маешься? – оторвал голову от резинового борта Алексей.

Повернув голову влево-вправо, он осмотрелся.

Они вломились в прибрежные заросли, углубились в них метров на десять. Океан проглядывался за тонкими стволами и листвой, за лапами папоротников и за гигантскими лопухами.

Интересно, видно их с воды? Лодка и их тела утопали в траве. Траве насквозь чужой. Совершенно неузнаваемых, диковинных форм (всплыли со дна памяти какие-то детские экскурсии в Ботанический сад), гуще и выше той, что растет на родных просторах. Деревца вокруг и рядом произрастали в основном жиденькие, размерами (и только ими) напоминающие наши молодые осинки.

– Думал, может, там вода скопилась в листьях, – объяснил Вовик. – Пасть рвет от сухоты.

– Ксанф, выпей море, – донесся тихий голос Татьяны. И никак он не мог быть громким. Сознание девушки заволок туман, как если бы она на ринге пропустила нокаутирующий удар. Сквозь стелющуюся под закрытыми глазами муть проступали разрозненные образы: глумливая акулья пасть, ведро с колодезной водой, улыбающаяся стюардесса, объявляющая посадку, крыльцо университетского филфака. – Боже мой, где-то на свете есть античная литература…

– Хренатура! – с трудом приподнялся на локтях Михаил. – Я очень хочу знать, из-за какой падлы я тут помираю. Кто в этой долбаной Колумбии меня ракетами вздумал плющить!

– Ты же говорил – из-за тебя весь шухер? – вяло произнес Алексей. В этот момент к нему перебралась Люба и возложила голову на мужскую грудь. Мужская рука в ответ опустилась на ее спину, погладила.

– Говорил, – легко согласился Миша. – Один я выворачивался. Ну, еще Любка лепила про свои дела. А вы все темните… Ну что ты на меня шары выкатил?!

– А то, Мишаня, – ответил Алексей, спокойно глядя на спонсора увеселительной поездки, – что давно я за тобой наблюдаю. И думаю, что никакой ты, Мишаня, не бизнесмен из Питера.

– Че? А кто я?!

– А ниче. Ты больше смахиваешь на обыкновенного бритоголового отморозка – из тех, что на “мерсах” да на пальцах… Да и то, Мишаня, на ненастоящего, из анекдотов. Из народного фольклора. “Гайки”, цепи, баксы в пакете с грязными носками, выраженьица все эти твои – “вилы конкретные”, “ракетами плющить”… Лубок, в общем. А ведь сегодня таких бизнесменов в России уже нет. Повывелись. Турецкие кожанки на чесучовые галстучки от “Гуччи” сменили… Не знал, Мишаня? – Он вдруг резко усадил Любу и вскочил на ноги, навис над Мишей. – Ты кто на самом деле, тварь?!

– Началось, – вполголоса прокомментировал происходящее Борисыч, наблюдая за спектаклем.

– Да я… – Кажется, впервые за все время их приключений Миша не нашелся, что возразить. – Да я… – повторил он и принялся гневно открывать и закрывать рот, как вытащенная на берег рыба.

– Леша… – начала было Люба, но закончить ей не дали.

– Так, а ну-ка охладись, ты, “Рыбфлот”!!!

Это нашла в себе силы выйти на сцену Таня, трогательно загородив патрона плечиком:

– Мозги совсем просолились? Тебе-то откуда известно, какие бывают бизнесмены, а какие не бывают?! Плавай на своих корытах и помалкивай, в бизнес не лезь!.. А я с Мишкой сколько лет работаю – и, уж поверь, знаю, бизнесмен он или нет!

Миша обрел почву под ногами и заорал:

– А кто тебя, урода, на “джипаре” из кутузки увез? Кто самолет сбил?! А ты только командовать!.. – Впору было рвать на груди рубаху…

Двойная атака произвела впечатление. Леша смешался, попытался перейти в контрнаступление:

– А может, вы оба не за тех себя выдаете…

Но контрнаступление было смято Татьяной и противник разбит на голову:

– А ты за кого себя выдаешь? Где твои документы, а?!

Крыть было нечем. Леха подумал-подумал, хмуро сплюнул и, потупившись, выдавил из себя:

– Ну, не знаю… Ладно, Мишка, извини. Наверное, был не прав… Но из-за кого тогда весь кипеж?!

– “Извини”, “извини”… – без злобы пробурчал арендатор катера и благодарно погладил переводчицу по плечу. – Да за такие предъявы ответку реальную держат… Или, – добавил он язвительно, – обвинения, не подкрепленные доказательствами, юридической силы не имеют, так тебе понятнее?

– Ребята, – встряла Люба, – вот только ссориться в нашем положении…

Таня без сил опустилась обратно на влажную землю и привалилась к лодке.

– Не, в самом деле, давайте разберемся, – опять начал раскаляться Мишка. – На первый раз, морячок, я тебя извиняю. Но кто-то же виноват, а?.. Я с Танькой отпадаем, отвечаю, ты вроде тоже не при делах, если не гонишь. Ботаник – мудак, Любка – дура, а им нужен кто-то другой. Кто остается?

Все непроизвольно посмотрели на хранившего скорбное молчание старика.

– Я?! Ну вы даете! – Борисыч приподнялся. До этого он лежал, втиснувшись между кореньев единственного в округе толстоствольного дерева, и лениво наблюдал за перепалкой. – Разве не ты, друг мой Миша, меня силком тащил на этот катер?

– Да не помню я! – Михаил уже сидел, поглаживая ладонями колени. – Бухой был. А чего ты подписался? На кой фиг тебе прогулки с молодежью?

– Кабы знать, что молодежь такая беспокойная, – ни в жисть бы… А – как ты говоришь? – подписался из-за того, что с нормальными русскими людьми пообщаться, вишь, захотелось. В смысле – не с эмигрантами.

– А ты эмигрант? – удивился Михаил.

– Есть такое дело…

– Господи, ну и банда собралась… – почти простонала Люба.

А Михаила охватил дознавательский азарт:

– А в Ла-Пальме тогда чего ошивался? Ну, давай колись, старикан!

– Ты бы свою прыть на лес приберег, сопляк… – Борисыч оторвал спину от кореньев. – Так будешь в Питере со своими “шестерками” бакланить, а не со мной говорить, понял?

Таким старика они еще не видели. В нем почувствовалась готовая разжаться стальная пружина. На лице Михаила отразилось удивление, он ничего не говорил, только переводил взгляд с Борисыча на автомат в траве у его ног с единственным боевым рожком в их арсенале. Остальные тоже выжидательно молчали. Новый русский почесал затылок, развел руки в стороны. И наконец выговорил:

– Лады, отец. Я тоже был не прав. И тоже извиняюсь… Но согласись, хочется разобраться с непонятками.

– И откуда только силы берутся – ругаться еще… – вздохнула Таня.

– А ты спроси по-человечески, – пружина ослабла, Борисыч смягчился, стал таким, к какому они привыкли за их недолгое знакомство, – и получишь человеческий ответ. Тем более что никаких мафиозных историй за всем этим не кроется. Кстати, давай сюда твой магазин, – старик лукаво прищурился, – патроны поровну делить будем.

Автомат с пустым рожком, то ли Лехин, то ли Мишкин, валялся в лодке. Михаил с кряхтеньем перевалился через борт, взял его, передал к Борисычу. Борисыч проговорил очень медленно, тщательно подбирая слова:

– В Ла-Пальма я должен был встретиться с одной моей боевой подругой… Она нерусская, француженка, но работает в Боготе, мы воевали вместе…

Он закончил отсчитывать патроны, выдавливая их из магазина себе на ладонь и по пять штук передавая Михаилу.

– А на шиша, батя, забивать стрелку в такой дыре, как Ла-Пальма? Получше мест нет?

– Да ничего странного. – Борисыч вручил Мишане последний, шестнадцатый, патрон и приступил к неспешному ответу: – Неподалеку от Ла-Пальма живет наш общий знакомый, у него рак, его мы и собирались проведать, встретившись до этого в Ла-Пальма.

– С другом тоже вместе воевали?

– Ну.

– Где?

– На войне.

– Много ж у тебя корешей, отец, – заметил Алексей. Люба вновь положила голову ему на грудь, тихонько всхлипнула.

– С каждым годом все меньше и меньше, сынок. – Борисыч замолчал, принялся, страдальчески морщась, массировать икры ног. – В моем возрасте друзей только теряют. Вот и торопимся встретиться напоследок.

– Борисыч, – осторожно обратилась к старику теперь уже Люба, – а чего ж ты с нами поплыл, когда у тебя встреча с подругой?

– Во! – обрадовался Михаил и зачем-то показал пальцем на Любу. – Не мне одному непонятно.

– Эх… – тяжко вздохнул старик. – Ишь как вас обуял интерес к моей скромной персоне… Ну, ладно. Я приехал на два дня раньше, так уж вышло. Остановился в мотеле, не таком шикарном, как ваша гостиница, денег у меня лишних нет…

– Название? – по-оперски перебил Миша.

– “Сьете Калинос”. Устраивает?

Мишка нехотя кивнул:

– Да, был такой рядом с нами – дыра дырой…

– Ну вот. Пошел прогуляться вечерком на море. Тут слышу, как по-русски кричат-надрываются на всю Панаму. Любопытно стало. Пошел на русские крики. Наткнулся на этого молодца, чего-то спросил у него. А он разошелся: “Русский! Наш! Айда с нами на катер! Завтра к утру вернемся!” Делать-то мне нечего, скучно, соотечественники опять же, да из нынешний, незнакомой России. Вот, дурак, и согласился на свою голову…

– Посмотри, – постучала в этот момент Люба пальчиком по груди Алексея. – Наш Вовик опять в джунгли намылился. С ним точно что-нибудь приключится. По меньшей мере потеряется. Бегай потом, ищи его.

– Да и хрен с ним, – не пошевелился Алексей. – Вовик с возу, бригаде легче.

– А обо мне ты тоже когда-нибудь так скажешь? – Любка оторвала голову от его груди. – Если я идти быстро не смогу или ногу подверну…

– О Боже… – Алексей выпрямил спину. – Прорвало вас на берегу на разборки… – И, набрав в легкие побольше воздуху, гаркнул: – Вовка, стоять, ядрен батон! Дуть обратно! Эй, слышь!

Ветка, отпущенная Вовиком, с шумом вернулась в гущу таких же веток. Все невольно посмотрели в ту сторону.

– Никто не знает, что за фрукт? – Добытчик, переступая через ноги, подошел к лодке, сел на борт, положил рядом с собой зеленый, похожий на каштан плод. – Он съедобный?

– А ты съешь, и узнаем, – зло предложил Алексей.

– Ты ж ученый, ядрить твою, должен сам рухать… – добавил Михаил. И вдруг оживился в очередной раз. Права Татьяна: и откуда только силы берутся… – О! Ботаник! Ну-ка иди сюда! Быстро колись, это из-за тебя мы в полной жопе оказались? Что ты мне там про Венесуэлу плел, какой такой доклад? Короче, давай всю автобиографию выкладывай: кто такой, откуда, чем занимаешься, какого ляда в Венесуэле делал и как сюда…

– Слушайте, ну, может, хватит, а?! – В голосе Любы опять прорезались истеричные нотки. – Хватит! Достали! Вы еще передеритесь все! Ночь скоро! Нам выбираться надо из этих джунглей, а они тут “следствие ведут знатоки” устроили!.. Кто, где, когда!!! – Она вдруг обмякла и снова опустила голову на грудь Алексея. – Я домой хочу…