Текст книги "Вперед, русичи!"

Петр внимательно выслушал его слова.

– Даша, говоришь, Дарья. – Он задумался, подперев голову рукой и закрыв глаза.

– Когда она к вам приехала, ей тоже около пятнадцати лет было, – пояснил Павел.

– Кажись, слыхал. – Петр взглянул на Павла и тут же отвел глаза. – Не могу еще точно сказать, но вроде год, два, а то и три назад при дворе слыхивал, что такую деваху в монастырь отдали. Она или не она, сказать не могу, но похоже. Знаешь что, давай-ка ложиться спать, а поутру все разузнаем. Ляксашку спросим, он тут все про всех знает.

– Может, сейчас? – взволнованный появившейся надеждой, спросил Павел.

– Не, теперича он уже без задних ног дрыхнет, его и из пушки не добудишься, да и у тебя, я гляжу, глаза слипаются. Ложись вон, да и я лягу.

И Петр, собиравшийся до этого привычно бодрствовать почти до рассвета, заторопился собираться ко сну. Павел не видел в этом ничего особенного, к тому же ему действительно хотелось вздремнуть. Не раздеваясь, по-походному он устроился на расстеленной по полу шубе, в изголовье поставил магнитофон. Петр тоже лег на свою простую кровать, но, похоже, ему не спалось. Сначала он ворочался с боку на бок, а потом начал говорить:

– Эх, делов впереди, Пашка, много. Успеть бы все. Должна Россия силу и мощь свою показать. Только с умом надо. Не за старое цепляться, новое нужно хватать, ремесла развивать. У нас же богатства несметные. А за Уралом? Там же целое нетронутое царство лежит – Сибирь. Да к морям бы выйти, чем мы хуже англичан или французов…

Он говорил, говорил, а глаза у Павла сами собой закрывались. Тогда он осторожно включил магнитофон на запись.

«То-то будет кассета, – улыбнувшись, подумал он, – с речью самого Петра Первого. Во ценность-то. Только вряд ли кто поверит, что это не фальшивка. Ну и пусть! Хоть я сам буду знать правду».

Успокоенный этими мыслями и рассуждениями, он перестал сопротивляться охватывающей дремоте и спокойно уснул. Автостоп сам сработает, когда закончится кассета.

Проснулся он от громкого голоса государя. Открыл глаза и увидел, что рассвет только начался. Петр опять отчитывал Меншикова.

– Ну и где твой беглый? – строжился он. – «Надысь ушел, теперича непременно возьмем», – передразнил он Алексашку. И, увидев, что Павел открыл глаза, тут же добавил: – Вон из-за тебя и гостя потревожили, хотя, конечно, разлеживаться недосуг.

Последние слова относились явно к нему, и Павел, потянувшись, поднялся и сел на своей импровизированной постели.

– Вот как раз сейчас у Алексашки все и расспросим. – Петр повернулся к стоящему денщику и спросил: – Ты помнишь рассказы про девицу, что года два назад в монастырь отдали?

– Блаженную эту, что ли? – почесав в затылке, ответил тот.

– Блаженную не блаженную, не знаю, так никто и не смог понять, откуда она на Москве объявилась.

– Да помню вроде. Она про себя все сказки какие-то плела да плакала, что ей никто не верит. У нас дома только про то и разговоров было. Это сейчас уже все позабылось.

– Где же она, куда ее отправили? – с волнением спросил Павел, остатки сна которого как рукой сняло.

– Да где ж ей быть, – удивился Меншиков, – там же, в монастыре и есть, коли не померла.

– С чего ей помереть-то, – рассерчал на денщика Петр. – Ты отвечай, о чем спрашивают, а не мели попусту языком.

– Я и говорю, что в монастыре.

– А в каком? – продолжал допрашивать Павел. – Где он находится, далеко ли отсюда?

– Да недалече, – ответил Алексашка, – от Москвы верст пятьдесят будет. А отсюда на карете за сутки можно добраться, если с подставой.

– Как мне попасть туда? – умоляюще глядя на государя, спросил Павел.

– Так давай с нами, – предложил тот, – мы денька через три в Москву переезжаем, там я тебя снаряжу, а может, и сам с тобой съезжу.

– Нельзя мне так долго, – опустил голову Павел, – меня уже дома ждут. Мне и сутки-то терять нельзя, да деваться некуда, если раньше добраться нельзя.

– Раньше нельзя, – ответил Меншиков.

– Коли так, уважу тебя, – сказал Петр, – дам карету да поезжай с Богом.

– Сейчас? – Павел радостно вскочил.

– Погоди ты, сейчас велю закладывать, а сами еще потрапезничаем перед дорогой, да тебе с собой провиант надо собрать. Алексашка, поди быстро, распорядись, – отослал он денщика.

Вскоре в комнату принесли завтрак, совсем не царский, как подумал Павел. И они с государем закусили. Ему не терпелось ехать, и Петр успокаивал его, видя это нетерпение.

– Поспешай неторопливо, – приговаривал он. – Пусть экипаж проверят как следует, надежней будет, что доедешь до места. Дороги-то сам знаешь, какие у нас. А тут вчера дождик знатный полил. И ты ешь плотнее, в пути оно не всегда придется.

Наконец дверь отворилась, и Алексашка объявил, что экипаж готов.

– За кучера кто будет? – спросил Петр.

– Семен вызвался, у него в том монастыре сестра, – пояснил Меншиков.

– Добре. И Ботало в сопровождение дай, а я грамоту напишу, чтобы в дороге не держали и в монастырь доступ дали.

Павел не знал, как и благодарить государя за заботу. А тот, покончив со всеми делами, протянул ему грамоту и собрался проводить до кареты.

– Жаль, что так скоро уезжаешь, – сказал он, – я думал, в потехах наших поучаствуешь. Сегодня вот крепость брать будем. Слышишь: трубы звучат, отряды собираются, скоро выступать будем. Может, останешься?

– Никак нельзя, – покачал головой Павел, хотя очень ему не хотелось обижать юного царя. – Представляю, как Даша обрадуется, она уж, наверное, и ждать перестала.

– Раз надо, значит, надо, – отведя глаза в сторону, сказал Петр. – Езжай тогда с Богом, да и мне недосуг лясы точить.

Павел взял магнитофон, узелок со штанами и затоптался на месте.

– Чего стоишь? – спросил Петр. – Аль передумал? Давай я кого другого за твоей Дашей пошлю.

– Не в этом дело, – ответил Павел, – а как мне кресло с собой тащить? Оно в карету войдет?

– Кресло? – удивился Петр. – Нехай оно здесь стоит, его и пальцем никто не тронет. В экипаж его все равно не уложить, да и растрясет, разобьет его на наших дорогах.

Оставлять машину времени здесь Павлу ой как не хотелось. Ведь тогда придется назад сюда возвращаться.

Найти место и привязать его к карете, конечно, можно будет. Но вот не растрясет ли его и вправду в дороге? Об этом стоило подумать. Электроника штука такая. Тогда уж точно здесь навсегда застрянешь, причем и жить-то придется с Дашей в разных монастырях. Он усмехнулся этим мыслям.

– Чего задумался-то? – заметив его нерешительность, спросил Петр. – Коли боишься за сохранность, сейчас же велю запереть его в казну. Там уж до него точно никто не доберется. Хотя без моего позволения его и здесь никто пальцем не тронет. Али тебе слово царское дать?

– Не надо, – боясь оскорбить государя недоверием, замотал головой Павел, – наверное, так оно действительно лучше будет. А лишние сутки – что ж, семь бед – один ответ.

«Главное, чтобы все благополучно закончилось и мы с Дашей наконец вернулись домой», – подумал он и решительно пошел к двери.

Внутри крепости суетились военные, раздавались команды, барабанная дробь. Прямо у крыльца стояла карета с каким-то гербом на дверце. Павел с любопытством уселся внутрь и был явно разочарован.

«Это тебе не „Жигули“ и даже не „Запорожец“, – подумал он, – в кино все смотрелось гораздо красивее и удобнее».

Но все «прелести» экипажа он почувствовал, когда они выбрались за ворота крепости. До этого Павел полюбовался добротными башнями, увидел часы, о которых говорил Петр, мостами, перекинутыми через Яузу. Подивился тому, как из подростковых игр юного государя выросла настоящая крепость, целый городок.

А потом потянулся унылый, однообразный пейзаж. Вполне возможно, в другое время он не показался бы таким, но любоваться им все равно бы не пришлось. Карету трясло так, что порой Павел рисковал головой пробить крышу. Любую неровность или выбоину он чувствовал просто физически.

Не меньше неудобств, похоже, испытывал и Ботало, также не привыкший к каретам. Поэтому он уже через несколько минут крикнул кучеру, чтобы тот попридержал коней.

– Так и до места не доедем, – буркнул он, объясняя Павлу свой приказ.

Вообще Ботало с самого начала поездки не оправдывал своего прозвища. Он молчал, думая о чем-то своем, и сердито хмурил брови. А Павел только с ужасом думал, что предстоит целые сутки такой тряски, прежде чем они достигнут монастыря. Мыслями он был уже там, с Дашей. В душе у него не было сомнения в том, что это была она.

В воображении он рисовал различные картины встречи с ней. Всегда радостные. И не мог представить, что Даше, если она появилась здесь несколько лет назад, уже семнадцать – восемнадцать лет. И она настоящая девушка. Сильно ли она изменилась? Узнает ли он ее?

– А монастырь-то большой? – попытался разговорить он Ботало.

– Добрый, – ответил тот.

– И чего они там делают?

– Живут.

– У Семена-то кто там?

– Сестра.

– К утру завтра там будем?

– Должны.

– А лошадей менять будем?

– На подставах.

Ботало отвечал односложно, а если можно было обойтись вовсе без слов, то либо пожимал плечами, либо просто кивал. Павел оставил безуспешные попытки разговорить его и, откинувшись на сиденье, полностью отдался своим мыслям. Так они и ехали до самого обеда.

Уже после полудня Семен остановил карету на поросшем зеленой шелковистой травой берегу реки. Павел с удовольствием выскочил, пробежался, разминая ноги, и, скинув с себя костюм, искупался. Когда вернулся к карете, на скатерке, расстеленной прямо на траве, были уже расставлены взятые в дорогу яства. Обед был поистине царским.

Отварная осетрина, жареные куропатки, овощи, окорока, икра и какой-то замечательный квас – всего этого было в достатке. Павел всему отдал должное. И только плотно пообедав, с содроганием подумал о том, что снова пора в дорогу, снова начнется эта бешеная тряска. Он вновь попытался разговорить Ботало или Семена, но беседа не клеилась.

Скрип каретных колес не прерывался до самого вечера. Заехав на постоялый двор, они взяли подставу, заменили лошадей, поужинали в трактире и, к удивлению хозяина, решили ехать дальше.

– Я бы не советовал господам этого делать, – заметил он.

– А тебя, любезный, никто с советами встревать не просил, – отрезал Ботало.

Но Павел, встревожившись, поинтересовался:

– А почему?

Хозяин внимательно посмотрел на него, оценивая, кто он таков и стоит ли с ним вести беседу. Так ничего, видимо, и не поняв, вздохнул, но все же решил ответить:

– Да мало ли что ночью может случиться, а у меня комнаты готовы, постели. Недаром ведь говорят: тише едешь – дальше будешь.

– Что случиться-то может? – почувствовав какую-то недоговоренность, продолжал настаивать Павел.

– Да мало ли что, – громко повторил хозяин, – колесо ли у кареты отвалится, в колее где застрянете после дождя, днем-то и ремонтироваться, и выбираться сподручнее. – Но, увидев, что Ботало и Семен, занятые сборами, не обращают на их беседу никакого внимания, он наклонился ближе к парню и зашептал: – Вы, я вижу, человек не служивый, как и я, поэтому скажу откровенно. Неспокойно тут в наших краях. Шалят мужички, разбойничают. А вам через лес ехать. – Он оглянулся на дверь и еще тише прошептал: – Намедни боярин один проезжал, так, говорят, из лесу и не выехал. И карету его дононе никто больше и не видывал, хоть по дороге этой не один экипаж с той поры прошел.

– Кончай мальца запугивать, – раздался голос Семена. Он был старший по возрасту из всех. – Тебе лишь бы постояльцев заполучить да ободрать поболе. А ты не развешивай уши, – обратился он уже к Павлу, – он тебе страхов-то набает. Ехать-то тебе надо, а не ему. Али неделю раскатывать будем?

– Нет, что вы, – смутился парень, – конечно, едем.

– Как хотите, мое дело предупредить, – обиделся хозяин.

– Государь велел тебя к утру в монастырь доставить, – закончил Семен, – значит, доставим. Его слово – закон. Так что поехали. Мы все уложили.

– Поехали, – согласился Павел. Но тревога, разбуженная словами хозяина трактира, осталась.

Он занял свое место в карете, и они тронулись в путь. Ехали медленнее, опасаясь в темноте налететь на пенек или попасть колесом в большую выбоину. И сразу меньше стала ощущаться тряска. Павел привалился головой к боковой стенке и, убаюканный мерным поскрипыванием колес, начал дремать. Рядом уже крепко спал Ботало, привыкший к походной обстановке и научившийся ценить каждую предоставленную для отдыха минуту.

Проснулись они одновременно от того, что карета остановилась. За ее окнами, прикрытыми толстыми шторами, царила непроглядная ночь. Зябко поежившись, Павел выглянул наружу, и в ту же минуту вышедшая из-за облаков луна осветила стоящие по обе стороны дороги высокие деревья.

«Вот тебе и лес», – охваченный тревожным предчувствием, констатировал он.

Спереди послышался сердитый окрик Семена и чьи-то голоса. Ботало, не говоря ни слова, положил руку на рукоятку сабли и, решительно распахнув дверцу, вышел наружу. Павел, затаив дыхание, стал прислушиваться, стараясь по доносящимся звукам определить, что происходит.

Разговор был приглушенный, неясный. Семен что-то сердито спрашивал, ему же кто-то насмешливо отвечал. После этого вдруг неожиданно раздалось бряцанье оружия, удары клинков, сопровождаемые выкриками. Затем совершенно неожиданно несколько человек дружно и громко захохотали. После этого все смолкло.

Решив разобраться, что же все-таки случилось, Павел, отодвинув подальше штору, хотел было высунуться из кареты, но чья-то грубая рука запихнула его обратно и снаружи задернула штору. В этот же самый миг распахнулась вторая дверь, и кто-то, тяжело кряхтя, забрался внутрь и уселся на место, где еще несколько минут назад сидел Ботало. Но это был явно не он.

– Сиди, барчук, не рыпайся, – сказал хриплым голосом новый пассажир, – целее будешь, – и громко зевнул: – Совсем уж думали сегодня не дождаться вас, – как-то даже добродушно добавил он.

И карета тронулась вперед.

– Так вы нас, получается, дожидались? – собравшись с духом, заговорил Павел.

– Выходит, что вас, коли других никого черт нынче ночью на дорогу не вынес, – хохотнул хрипатый.

– А вы кто?

– Много будешь знать – мало будешь жить! Запомни, барчук.

Павел вздохнул и, опасливо забившись в самый угол скамьи, придерживая на коленях магнитофон, замер, стараясь не раздражать нового неожиданного попутчика. «Это, наверно, и есть те самые разбойники, о которых предупредил трактирщик, – подумал он, – и чего теперь от них можно ждать? Куда делся Семен? Кто правит каретой? Где Ботало? И куда они вообще-то направляются?» – вопросы так и вертелись на языке, но задать их было некому.

Через несколько минут ему показалось, что хрипатый крепко заснул. Павел пошевелился, поудобнее устроился на скамье, нарочито негромко кашлянул, но равномерное громкое посапывание попутчика не нарушилось. Теперь предстояло обдумать, что делать дальше.

Можно было попытаться бежать, выскочив из кареты, пока они не отъехали далеко от дороги. Он не видел, что происходит снаружи, но ему показалось, что лошадей повернули от дороги в глубь леса. Вряд ли кто в такую темень да в лесу сможет поймать его, если решиться на побег. К утру выбраться на дорогу и, дождавшись какого-нибудь экипажа, продолжать путь с ним или вернуться назад к Петру в Пресбург. А можно было спокойно дождаться, когда привезут его разбойники в свое логово, и разузнать у них, чего они добиваются. Припугнуть их дружбой с государем и попытаться выбраться.

Павел прикинул оба варианта, но не мог остановиться ни на одном из них. Если побег не удастся, то он понапрасну разозлит разбойников, и тогда выбраться будет намного сложнее. Но в то же время, если они довезут его до своего логова, то вряд ли так просто отпустят. Ведь тогда он будет знать место, где оно расположено. Он вспомнил слова о боярине, которого больше никто не видел.

Карета двигалась все дальше в глубь леса, когда он наконец-то принял решение.

«Попытка не пытка, – подумал Павел, – хуже не будет, а раньше смерти не умрешь», – и осторожно взялся за дверцу кареты.

Еще секунда – и он готов ринуться в темноту ночи навстречу неизвестности, как совершенно неожиданно, казалось, прямо над ухом у него раздался добродушный хриплый голос:

– Я же сказал, барчук, сиди и не рыпайся. Аль не понятно? Лучше не серди меня, дороже обойдется, – и мерное посапывание продолжилось, будто и не прерывалось вовсе.

Павел убрал руку с дверцы и откинулся на спинку сиденья, признав свое поражение.

– Так-то лучше, барчук. Спокойной ночи, – сказал тот же голос.

И Павел, несмотря на все переживания последнего времени, вскоре уже похрапывал. Увидев это, сосед его весело улыбнулся и, расслабившись, также поудобнее привалился к боковой стенке. Карета, не останавливаясь, продолжала двигаться вперед.

Павлу показалось, что проспал он всего несколько минут, когда чьи-то руки растолкали его, и он, открыв глаза, увидел, что карета стоит, а дверца ее распахнута. Хрипатого попутчика рядом не было.

– Вылезай, – сказал ему незнакомый голос, – приехали. В избе доспишь.

На улице все еще была ночь, но по всему чувствовалось, что приближается рассвет. К своему удивлению, Павел увидел, что в лесу среди деревьев и правда стоит довольно большая изба. Именно к ней и подвел его неизвестный провожатый. Дверь была отворена, но свечи нигде не горели, поэтому рассмотреть внутреннее убранство ему не удалось.

– Привел? – спросили из комнаты.

– Ага, – ответил провожатый.

– Давай его в боковушку, к тому на пару. Да не громыхай больно, выспаться надо, ни днем ни ночью покоя нету.

Отворилась дверь, и Павла втолкнули в небольшую, совершенно темную комнату, лишь луч лунного света пробивался из оконца около самого потолка.

«Вот оно, логово», – подумал он и, сделав несколько шагов вперед, чуть не наступил на спящего у стены человека.

– Осторожно, – сонно сказал тот, – ложись пока. Утром разберемся, кто таков.

Павел ошарашенно стоял, не зная, что делать.

– Ложись, тебе говорят, – повторил человек, – места здесь и для двоих хватит. Поутру подумаем, что делать. А силы еще понадобятся, значит, спать надо.

Павел опустился на корточки и руками нашарил постеленную на пол кошму или ковер. Осторожно поставив в изголовье магнитофон, он улегся, стараясь не потревожить соседа.

На этот раз уснул он не сразу. Долго думал, задавал сам себе много вопросов, но ни на один из них так и не находил достаточно разумного объяснения. Про разбойников, что грабили на большой дороге, он раньше читал в книгах, но никак не мог вспомнить, что они делали со своими жертвами, и не припоминал, чтобы они попросту похищали людей. Кошелек да золото отобрать – это пожалуйста, у него их все равно не было, а зачем с собой тащить, объяснить он никак не мог.

По свету из высокого оконца стало понятно, что наступил рассвет, когда он, наконец, угомонился и уснул тревожным сном.

Проснувшись, сразу все вспомнил, оглядел слабо освещенную комнату. Его сосед уже встал, и Павел с удивлением наблюдал, как тот, выполняя различные гимнастические упражнения, занимался зарядкой. Был он коренаст, физически развит и довольно молод. Утонченные, аристократические черты лица не оставляли сомнения в благородстве происхождения.

– О, и ночной гость отпочивал, – заметив, что парень открыл глаза, улыбнулся тот. – Кто таков будешь, каким ветром сюда занесло?

– А вы кто? – вопросом на вопрос ответил Павел.

– Невежливо, юноша, в вашем возрасте учинять допрос старшему, – рассмеялся тот, – но, так уж и быть, учитывая наше обоюдное бедственное положение, представлюсь. Князь Троекуров, Алексей Борисович. А попал сюда не по своей воле, больно спешил к Москве, вот сюда еще позапрошлой ночью и завернули. Так что я здесь долгожитель и с порядками тутошними знаком. Поэтому рекомендую самого себя на предмет разъяснения обстановки и ситуации. Ежели желаете, конечно, – весело закончил он.

– А я Пашка, – представился он, поднимаясь.

На душе стало как-то теплее и легче от веселой болтовни князя. Не такой уж серой показалась комната, не таким отчаянным положение, в котором он очутился.

– Как это понимать, Пашка? – улыбаясь, переспросил Троекуров. – Павел и все? А, простите, какого роду-племени? Батюшку вашего как зовут? Может, не с вами, так с ним довелось где встречаться?

– Отца зовут Владимиром, а фамилия моя Щербачев, – не в силах погасить улыбку, ответил Пашка.

– Павел Владимирович, значит. Очень приятно. А позвольте узнать, чем занимается ваш батюшка?

– Ученый он у меня, археолог, ну… историк в общем.

– Нет, простите, не слыхивал, – подумав, сказал князь. – А не позволите ли узнать, куда вы так спешно путь держали, коли ночью в дорогу отправились? Ведь, как я разумею, вы не по своей воле на ночлег здесь остановились.

– Нет, конечно. Я к утру в монастыре собирался быть. Девушку одну ищу, Дашу, сказали, что она там, – смутившись, ответил Павел.

– А не рано ли, Павел Владимирович, девушками интересоваться? – поглядев на него, спросил Троекуров и тут же с улыбкой, заметив смущение парня, быстро добавил: – Впрочем, совсем не мой вопрос. И в какой же монастырь путь держали?

– Вот этого я не знаю, – вздохнул Павел, – куда ехали, кучер Семен да Ботало только знали. Теперь их нету, и куда делись, не знаю.

В это время загремел засов, после чего скрипучая дверь отворилась.

– Выходи мыться, кто первый, – раздался в проеме голос.

– Спасибо, братец, сейчас иду, – отозвался князь. – Вы позволите, если по праву старшего я это первым сделаю?

Павел лишь, молча, кивнул.

– Видите, как я их к порядку приучил, – говорил Алексей Борисович, собираясь, – а то ведь они поперву считали, что я грязным должен у них находиться.

Когда дверь закрылась, Павел подивился смелости и спокойствию князя, также плененного разбойниками, но сумевшего за сутки подчинить их своей воле. Пока того не было, он решил хотя бы примерно подсчитать, сколько же времени прошло с тех пор, как отправился он на поиски Даши. Окончательно запутавшись, пришел лишь к одному выводу, что трое суток уже истекло, а может, и четверо. А сколько ему здесь торчать, никто не ведает. Но ни поторопить события, ни оставить поиски Даши он не может. И если не суждено ему вернуться домой, пусть Вадька как хочет сердится. Никто его в двадцатый век не звал, сам виноват.

– Теперь ваша очередь, – сказал Троекуров, заходя, – да поспешайте, сейчас завтрак принесут.

За завтраком, принесенным, видимо, из запасов, хранившихся в карете, Алексей Борисович молчал, но время от времени бросал на сотрапезника внимательные, изучающие взгляды.

– Богато путешествуете, – наконец заметил он, – насколько я понимаю, сии запасы из той царской кареты, что стоит еще во дворе?

Павел кивнул.

– Теперь понятно, что решились вас доставить сюда, за важную птицу приняли. Не в обиду будь сказано, по вашему довольно странному наряду подобных выводов не сделаешь. А откуда, позвольте спросить, у вас такой роскошный экипаж?

– Прям уж и роскошный, – не согласился Павел, – чуть всю душу не вытряхнул, пока ехали. А дал мне карету Петр Алексеевич, который в крепости своей сейчас находится. Он и сопровождение дал, и про монастырь разузнал, и запасов в дорогу собрал.

– Так ты государя видел? – удивленно переспросил князь.

– Ага. Вчера утром он меня и отправил. Сегодня должны были уже в монастыре быть, – вздохнув, добавил он. – А чего нас тут-то держат? Чего хотят?

– Я так понимаю, – почему-то вновь повеселел от его объяснения князь, – что привезти-то нас привезли, а старшего, чтобы решить, что с нами делать, нету. Вот его и ждут.

– Атамана?

– Ну, может, и атамана.

– А чего они с нами делать будут?

– Или выкуп потребуют, или на суку вздернут, – совершенно спокойно ответил князь.

– С меня никакого выкупа не возьмут, – заметил Павел, – да и на сук вроде не за что.

– Чтобы на сук попасть, причины не надо. Мы же не перед законными судьями, – резонно заметил Троекуров. – А выкуп? Вон какой ящичек чудной да красивый с собой возишь. Я уж с утра голову ломаю, что сия штуковина значит?

– Это магнитофон, – ответил Пашка, – вроде музыкальной шкатулки. Только сломанный он сейчас, молчит, – неожиданно для самого себя добавил он.

У него просто не было желания в очередной раз демонстрировать возможности «сонаты». Если бы в карету были впряжены лошади, можно было бы испытанным уже способом напугать разбойников, сыграть на их суеверии. Но, умываясь во дворе, ни одной лошади Пашка не увидел. Карета стояла распряженной. А попытаться бежать пешком из разбойничьего логова по незнакомому лесу было просто безумием. Страх пройдет быстро, а лес они знают как свои пять пальцев. Поэтому и решил он не включать магнитофон, вдруг кто подслушивает за дверью, и тогда, после уж, переполоха не будет. А неожиданность эта ох как может еще пригодиться.

– Сломанный? – внимательно посмотрев на паренька, с сомнением покачал головой князь.

Потом надолго задумался. Павел не решался прервать затянувшееся молчание, хотя на языке у него вертелось множество разных вопросов.

– Знаешь, – князь первым прервал гнетущую тишину, – церемонии нам с тобой тут разводить ни к чему. Оба мы попали в беду. Оба спешим каждый по своим делам. Так что давай заключим союз. Идет?

– Идет, – улыбнувшись, ответил Павел.

– Коли так, – вновь оживился и повеселел князь, – то давай перейдем на «ты», если, конечно, не считаешь меня очень уж старым и, как говорится, раскроемся без утайки. Идет?

– Идет!

– Тогда давай рассказывай о себе. Обо мне-то все ясно, кто я, откуда и куда спешил. Так ведь?

– Примерно так.

– Ну, в частности, они для тебя не столь уж интересны, да и к делу отношения не имеют. Согласен?

– Возможно.

– Нет, ты не думай, если у тебя вопросы какие ко мне появятся, я на них непременно отвечу. Но для начала расскажи ты. Твоя история скрывает какую-то тайну. Ведь так?

Павел согласно кивнул.

– Так что, союзник, рискнешь поделиться?

Павел ненадолго задумался, а потом собрался с духом.

– Я могу рассказать, – начал он, – только, сколько бы я ни рассказывал, мне никто не верит и даже не слушает до конца. Насмехаются только.

– Попробуй. Может быть, и я не поверю, но уж выслушать постараюсь без смеха, – серьезно ответил князь, а глаза его улыбались.

– В общем, я не отсюда. Я совсем из другого времени, – как-то нехотя начал он рассказ.

Но постепенно сам увлекся и подробно выложил Троекурову всю свою историю. От появления на берегу реки Вадьки, на машине времени, до беседы у Петра Первого. Все рассказал: и о Куликовской битве, и о приключениях на Угре, о подземелье Грозного, неожиданном своем спасении оттуда и появлении здесь.

Князь внимательно его слушал, бросая временами испытующий взгляд на рассказчика. Но, к удивлению своему, ни во лжи, ни в сочинительстве Павла он заподозрить не мог. Слишком уж увлеченно, достоверно, а порой и простодушно излагал тот события одно за другим. Не сбился от умело заданных вопросов, а спокойно, даже подробно ответил на них и продолжал рассказ дальше.

Когда он закончил, в комнате повисла напряженная тишина.

– Да, – в раздумье произнес наконец князь, – сердце верит, а разум до конца не может. Слишком уж все как-то сказочно, невероятно.

– Но это так! – горячо заговорил Павел. – Вот у вас сейчас пищали есть?

– Есть.

– А попробовали бы вы, князь, Дмитрию Донскому на Куликовом поле объяснить или еще кому подальше, Юрию Долгорукому например, что можно убивать, стреляя из ружья или пистолета на большом расстоянии. Он ведь тоже, наверное, сказал бы – сказка.

– Гм, наверняка, – подумав, ответил князь, – согласен.

– Вот и я о чем. Наука еще многое сделает, но объяснить это я никак никому здесь не смогу. Потому что и сам многого не знаю, хотя пользуюсь. Вот, например, ваш солдат стреляет, но как делают порох, он же не знает. Он заряжает и палит. Так ведь?

– Это так.

– Вот и я дома пользуюсь многим, а как это делается и устроено, до конца не знаю. В каждом деле есть мастер. Магнитофон, например. – Павел поднял его с пола. – Я ведь зря сказал, что он сломался. На нем можно записывать и слушать любую музыку.

Он поставил звук на минимальную громкость и включил. Тут же сработал автостоп. Пашка перевернул кассету, а князь, не скрывая любопытства, наблюдал за его манипуляциями. Он довольно спокойно воспринял, когда в тишине комнаты послышались первые музыкальные аккорды.

– Но, как и почему он играет, – продолжал объяснять Павел, – я не знаю. Могу его разобрать, но все равно не пойму. Для этого надо много знаний. А для вас нужно еще много лет, чтобы науки развивались. Потому что то, что здесь использовано, – он поднял магнитофон, – вашей наукой еще не открыто. Но она обязательно все это откроет и изучит, иначе и я не был бы здесь, и магнитофона не было.

Вспомнив о чем-то, Павел нажал кнопку перемотки, а затем, вновь перевернув кассету, включил магнитофон.

– Государь? – удивленно прошептал князь, когда вместо музыки послышался голос Петра Алексеевича, отдающий приказы.

Павел весело рассмеялся от того, что ему, кажется, впервые удалось не только все высказать, но и убедить своего собеседника. Он выключил магнитофон, чтобы его ненароком не подслушали из-за двери.

– Если не видел бы, не слыхал бы, отродясь не поверил, – проговорил ошарашенный Троекуров.

– В том-то и дело, – заключил Павел, – видят да не верят, а на слово-то и вовсе за сказку принимают. И невдомек, что все это обычные люди сделают, ваши потомки.

– А машина эта во времени переносит? – заинтересовался князь. – Она, ты говорил, на стул похожа.

– На стул, на кресло, у Ивана Грозного ее троном называли.

– Каким же образом ты перелетаешь из одного века в другой?

– Сажусь, набираю на пульте нужный год, включаю машину, нажимаю кнопку, и вот я уже здесь.

– А долго летишь?

– Нет, я не чувствую. На секунду закружится голова, потемнеет в глазах, вот и все.

– Да, чудны дела твои, Господи! – Князь ненадолго задумался. – Получается, как она действует, и ты не знаешь?

– Откуда? И даже ученые – мои современники – не знают. Для того чтобы эту машину построить, наша наука должна еще лет сто пятьдесят развиваться.

– Ага. А если ты вернешься к себе и не отдашь Вадьке это кресло, а подаришь его своим ученым? Неужели они не разберутся?

– Не знаю, – пожал плечами Павел, – если принципы этого движения еще не открыты, то вряд ли разберутся. Даже если разберутся, то это только беду принести может. И к тому же я никогда так подло с Вадькой не поступлю. Ведь он же тогда в свое время никогда не вернется.

– А что у вас там, плохо?

– Почему? Хорошо. Но это для меня хорошо, а для него плохо. Он ведь по-своему жить привык. Вот ты, князь, согласился бы жить при князе Дмитрии, во времена Куликовской битвы?

– В битве бы я поучаствовал, бегать от нее не стал, но вот жить – нет. Далекие времена, темные. Ни двора, ни искусств, ни государства цельного.