Текст книги "БП. Между прошлым и будущим. Книга первая"

Возвращаюсь к теме: это не автобиографическая повесть, я опираюсь на факты двух семей. По отцу я выходец из испанских евреев. Ты знаешь, что при царе, как и при королеве в Англии, были евреи, получившие дворянство за заслуги перед родиной. В Англии сейчас пятнадцать евреев – члены палаты лордов. Один из них мне очень хорошо был знаком – сэр Джозеф Кейген.

Он хотел, чтобы я писал роман о нем. Он – сильный человек, английский Егор Булычев. И он сказал мне: «Ты не получишь ни копейки аванса. На севере Англии у меня есть огромный дом на берегу озера, там ты будешь вкалывать с утра до ночи – писать этот роман. А два раза в неделю, в четверг и пятницу, к тебе будет приезжать очень хорошая англичан очка». Я говорю: «Почему в четверг и пятницу?» – А чтобы ты знал, что на это тебе мало времени отпущено – все остальное время ты будешь вкалывать».

Он один из богатейших людей, это он придумал водоотталкивающую ткань – и никому не продал ее секрет. Он с женой Марой, впоследствии леди Маргарет, изготовлял ткань на ручном станке в сарае. Немцы его забрали с собой из Каунаса, когда отступали, и он был поставлен директором военного завода, на котором работали евреи из гетто и русские военнопленные. Ему на чердак, откуда он всем руководил, подавалось все необходимое немцами-хозяйственниками, державшими это предприятие.

– Это тоже материал для романа? – поинтересовался я.

– Да.

Уничтожить своего вождя

– А еще я расскажу в романе про Парвуса. Мои сведения о нем идут из двух огромных книг, вышедших на Западе. Одна из них называется «Плейбой революции». Клан Гельфандов – а это настоящее имя Парвуса – гнездится на реке Березине. Это город Бобруйск и станция Березино. Книга «Плейбой революции» – она здесь у вас во всех библиотеках – основана на документах, взятых американцами в 45-году в Германии в архиве Министерства иностранных дел. Там рассказано, как на самом деле был свергнут Романов.

В детстве Парвус стал свидетелем одесского погрома. Сидя в крестьянском доме, он видел из-под кровати, как ловили, резали, убивали евреев, как волокли девушек насиловать. И мальчик поклялся (говорят, характер у него был бешеный), что он не успокоится и не умрет, пока царский режим не уничтожит.

Кстати, Азеф то же самое пережил в Ростове мальчиком, и поклялся той же клятвой! Ты знаешь, что я обнаружил у Азефа в биографии? Он, став главой боевиков-эсеров в Париже, пользовался всеобщим уважением со стороны революционеров. Савинков его любил, как брата. Когда Азефа разоблачили, Савинков сказал: «Если это подтвердится, я пущу себе пулю в лоб. Никогда не поверю!». Азеф, как и Парвус, из-за процентной нормы не был принят в университет, и родители отправили его в кузницу будущих могильщиков царя – в Цюрих и Женеву. Там сидел Плеханов – и всех пропускал через свою «машинку».

Парвус не прошел по конкурсу после окончания гимназии с золотой медалью – его не взяли в коммерческое училище.

Папа, собрав со всех родственников деньги, отправил его в Цюрих. И там он стал марксистом, кстати, одним из лучших теоретиков того времени. Знаешь, что он писал в 18-м году в годовщину Октябрьской революции? «Если в России так продлится еще недолго, то русским рабочим, кровью которых и во имя счастья которых была проведена эта революция, останется только одна возможность проявить свою сознательность – уничтожить своего вождя».

Это было опубликовано в 18-м году 7 ноября в газете «Форвертс» в Германии, органе социал-демократов. Кстати, ты знаешь, что Бенито Муссолини на съезде РСДРП был делегатом от марксистов Италии? А Парвус представлял Германию и Россию одновременно, какие-то российские губернии…

Что же он сделал? Во-первых, он перегнал, как ты знаешь, в Россию запломбированный вагон с вождями революции. А до этого в Цюрихе он кормил Ленина и всю эту вшивую банду, выезжая периодически в Монте-Карло и за ночь выигрывая огромные суммы: он очень хорошо конструировал карточные ходы. Ленин, зная, что лучше не связываться с картежниками, как-то сказал Радеку: «Я у него ничего не возьму!». А Радек сказал: «Можно, я возьму и вам передам?». На что Ленин быстро согласился.

И Парвус передавал Ленину – через Радека – огромные суммы. Он в ночь мог сделать за карточным столом 3–4 миллиона франков – это известно было всем, у него был исключительный компьютерный мозг. При этом Парвус презирал Ленина, он считал его абсолютно негодным для революции – даже как философа. Кстати, теорию перманентной революции Троцкий именно у Парвуса украл в Вене. Парвус разработал ее и дал ему читать, на целую ночь. Троцкий у него ночевал. А потом Троцкий возник как автор теории перманентной революции…

Словом, мальчиком Гельфанд попал к Плеханову. Плеханов был удивительно интересным русским интеллигентом – хорошей породы, хорошего происхождения и, со свойственным такого типа людям, легким презрением к плебеям. А окружали его, в основном, плебеи. Но у него была жена еврейка, и это проявлялось в его легком антисемитизме: долго жить с еврейкой оказалось для него сложно. Когда в Европе обсуждали вопрос с Бундом, он сказал гениальнейшую вещь: «Бунд – это те же сионисты, только страдающие морской болезнью». Морем-то надо было добираться до Палестины…

В Цюрихе Парвус окончил электротехнический институт. Кстати, Азеф тоже поступил в это самое время в электротехнический институт.

Потом, когда шла Первая мировая война, Парвус поселился в нейтральной Дании. А вскоре он стал представителем Круппа по продаже оружия всему миру. Годы спустя его избрали дуайеном дипломатического корпуса в Стамбуле, где гнездились шпионы со всего мира. Был он обожаем всеми в Константинополе, как тогда называли Стамбул, поскольку был галантен и воспитан и отличался от других дипломатов тем, что щедро тратил свои деньги – ради реализации своих идей.

И на женщин тоже. Вот, кстати, об одной из них – о Розе Люксембург. Говорят, она была маленькая, некрасивая и страшно похотливая женщина. И настойчивая – она смогла добиться того, что он переспал с ней, забыв, что она некрасива. В общем, был он жуткий бабник. При этом у него было четверо детей – от четырех жен…

Знаешь, чем он еще занимался из-за своей ненависти к царю? Он поддерживал деньгами и оружием армянских дашнаков и западноукраинских националистов – врагов евреев. Словом, денег он потратил на поддержку всех антимонархических режимов огромнейшее количество.

И было у него громадное имение на Ванзее. Я, конечно, при первой возможности, 8 лет назад, поехал в это имение, – скоро ты поймешь, почему. Это грандиозный дворец с копиями римских статуй, огромный парк – и прямо на Ванзее. Там устроили спортивную базу для немецких юношеских организаций. Я встретил хранительницу этого имения, немку – она на базе вроде кастелянши – и спросил ее: кто тут жил раньше? Она говорит: какой-то очень богатый еврейский негоциант. Парвус всегда считался негоциантом. Так вот, самое интересное в моей истории о Парвусе: он – двоюродный дядя моей мамы. Это потом он стал Александром – так его звали по-русски, на самом деле его имя было Израиль Гельфанд.

Что он сделал по ходу Первой мировой войны? Ему удавались самые гениальные трюки. На самом деле он не собирался Российскую империю уничтожить – он хотел свергнуть царя. Но после февральской революции, когда в Россию прибыли одновременно эти эсеры, меньшевики и большевики, он понял, что сами они ничего не сделают. И Парвус предложил немцам простой, но гениальный трюк. Он представляет экспортно-импортную компанию в Копенгагене, в нейтральной стране, и договаривается через своих дядей в России с некоей Женей Сумаксон, которая держит счет в Петроградском отделении Сибирского банка, о следующем: он берет у немцев деньги в сумме, которая фактически расходуется ими за один день войны, и покупает стратегические материалы – прежде всего взрывчатку. В ней тогда особенно нуждалась российская военная промышленность. И пароходами гонит ее туда.

В России – радость! А Парвус с Сумаксон получают за взрывчатку деньги в русских рублях, и Женя кладет их на свой счет. Тогда уже было ясно, что русская армия разваливается. Но и Германия тоже разваливается: она не сможет, преследуя русскую армию, проглотить столь огромную территорию.

И Парвус на деньги, которые Женя Сумаксон выручила от продажи стратегического материала, стала скупать по всей европейской части России типографии – от маленьких городишек до крупных городов. К октябрю у Парвуса было больше печатных органов, чем у всех других партий, и он выбросил миллионами листовки: «Оружие – в землю! Все по домам! Разбирай землю!» Никто не мог противостоять такому натиску листовок.

Началось неконтролируемое отступление русской армии. Солдаты рванули за землей. Украину захватили немцы, и потом Троцкий в Брест-Литовске пытался их остановить.

Вот так Парвус уничтожил царя… Какой стратег!

– Плюс – вагон с этими политэмигрантами… – добавил я.

– Два вагона, – уточнил Севела, – в одном ехали большевики, в другом меньшевики. Не хотели они вместе ехать. Ленин запретил Парвусу встречать их (они через Копенгаген ехали), и их встречал Радек, который работал у Парвуса.

И что же Ленин сделал, когда пришел к власти? Он знал, что Парвус его презирает, в грош не ставит – и он после 7 ноября запретил тому въезд в Россию.

Парвус остался в развалившейся Германии, в Берлине. Дальше что любопытно: они почти одного года рождения и даже одного месяца – и оба скончались в 24-году. Один – от сифилиса мозга, другой – от сахарной болезни. Парвус похоронен на кладбище в Берлине. Я ходил туда и с трудом нашел его могилу: она безымянная, лишь под номером – для того, чтобы политики не уничтожили ее. Мне сказали: войдите в контору, назовите имя, и вам скажут ее номер. Это я помнил: Александр Парвус, урожденный Израиль Гельфанд, родился в 1869 – умер в 1924-м…

Между прочим, интересная судьба его детей. Один из них, знаменитый Гнедин, пресс-секретарь Министерства иностранных дел при Литвинове, был посажен, отсидел, вышел, успел написать книгу воспоминаний (они были напечатаны в «Новом мире») и умер. Второго я никак не вспомню. А третий был профессором Колумбийского университета в Нью-Йорке. Я разминулся с ним буквально на две недели, когда стал искать его – он умер. Так что мне не повезло – а очень хотел встретиться: все же мы хоть дальняя, но родня. Из той ветви оставалась только девочка, рожденная от него его секретаршей-немкой в Берлине. Она родилась в 24-м году, за месяц до его смерти. Но ее след я не смог найти. А может быть она еще жива…

Так вот. Парвус развернул бурную издательскую деятельность. Он открыл новое издание в Берлине, когда социал-демократы пришли к власти, и был у них главным политическим советником. А еще он издавал газету «Фор-вертс», был ее владельцем и редактором, и журнал «Глеке» – «Колокол»: видимо, пример Герцена не давал ему покоя.

Очень интересны его рассказы о тех, с кем он имел дело. Он мог бы стать крупнейшим бизнесменом…А вообще таких людей, «трахнутых по черепу» революцией, было несколько: знаменитый Иосиф Труппельдорф, например – он в войне четыре Георгия получил. В Порт-Артуре с оторванной рукой вышел из госпиталя, вернулся в строй. Он был единственный, воевавший без руки, не офицер, а унтер-офицер. Знаменательная фигура…

Знаешь ли ты, кстати, о том, что в 1930-40-е годы двумя воздушными флотами, Германии и СССР, руководили евреи? Смушкевич, командующий ВВС Советского Союза, и фельдмаршал, имя его выскочило из головы… Вспомнил, Мильх! Гитлер знал, что он еврей. Его же Геринг взял на эту должность: он когда-то попал выпускником авиационной школы в эскадрилью Эвергарда Мильха. И вот Гитлеру в 37-ом году на стол во время заседания правительства положили четыре фотографии – двух дедушек и двух бабушек Мильха, все с шестиконечными звездами на могильных камнях на кладбищах Германии.

Существует в Германии по этому поводу полулегенда, но дочь Геринга утверждает, что это правда. Гитлер, сдвинув к Герингу эти фотографии, спросил: Герман, что ты на это скажешь? И Геринг, стукнув кулаком по столу, сказал: «Давайте договоримся так: кто в Германии еврей – решаю всё же я!». И Мильх остался до конца войны фельдмаршалом. Потом он был осужден на Нюрнбергском процессе на 10 лет, отсидел в тюрьме, вернулся и в 68-м году в Западной Германии со всеми почестями был похоронен как национальный герой. Он не был нацистом, но он был патриотом Германии. Гитлер же нужных людей не трогал. Кстати, Мильх был одним из испытателей «Юнкерса» и «Мессершмидта», и очень много поправок внес в их конструкцию – с этого началась его карьера при Гитлере.

И вот рядом пример: что сделал Сталин со Смушкевичем? Дважды Герой Советского Союза, за спиной – Испания и Халхин-Гол. Когда началась война, он сразу расстрелял командующего Западным фронтом Павлова. Со Смушкевичем же случилась неувязка: он разбился незадолго до того, как его должны были арестовать, пилотируя спортивный самолет, который хотели приспособить для вывозки раненых. Он сам взялся за это и при посадке разбился – сломал руки, ноги. Он лежал в Самаре в госпитале, весь в гипсе – так его вынесли на носилках и тяжелыми автоматами, пробивая гипс, расстреляли…

Севела для внешкольного чтения

– Ну, ладно – это все преданья старины глубокой. Расскажи про последние пятнадцать лет. Что мы не виделись, – чем они тебе запомнились? Тогда, каким-то образом, ты вдруг пропал… Или все же не вдруг?

– Попробую по порядку. Как-то, лет 14 назад, я врубился в такую работу, что думал – до конца жизни буду ею занят. В Россию я приехал на две недели по приглашению нашего Союза кинематографистов, откуда был в свое время изгнан. Меня хорошо встретили, восстановили в Союзе, новый председатель вручил мне билет с учетом всего стажа – эмигрантские годы зачли тоже. Я оказался первым, кого восстановили – было это в 89-м. Устроили все торжественно, люди прослезились. Я ведь пенсию теперь получаю – аж 400 рублей.

Это примерно 15 долларов. А взял я ее знаешь для чего? Чтобы получить бесплатный проезд. Пенсионеры имеют право на бесплатный проезд на всех видах общественного транспорта – в метро и т. д.

Первым напечатал меня журнал «Искусство кино» в четырех номерах – «Остановите самолет, я слезу». В библиотеках записывались в очередь, чтобы его почитать. Помню, я летел самолетом на съемки своего фильма «Попугай, говорящий на идиш» в Сухуми. Я должен был передать по радио в Сухуми, чтобы мне зарезервировали место – до Батуми долететь, потому что прямого рейса не было, а я опаздывал на съемки. И я подписал телеграмму своей фамилией – так меня чуть с самолета не сбросили: весь экипаж бросился ко мне, одного пилота оставили. У них была с собой одна-единственная книжка, которую они должны были вернуть в авиаотряд.

А журнал благодаря «Попугаю» поднял тираж. Главным редактором был тогда Костя Щербаков – смелым редактором, но при этом повесть мою сократил процентов на 15, ведь там были такие, например, сюжеты: секретарь партбюро – дама, ее часто «пользуют» в ее же кабинете на столе под портретами вождей, а она держит героя на руках, качает его, здоровеннейшая русская тетка, и говорит: «Ой, Рубинчик, ухайдакал бабу! Да, нельзя засорять ряды евреями…» Великолепно! Для тех времен – особенно.

Потом инициативу перехватило очень хорошее издательство – «Книжная палата». Они издали «Попугая» 100-тысячным тиражом. Я выступал в городе Тольятти с фильмом «Колыбельная» – и там ко мне подходят с книгами несколько человек с просьбой дать автограф. Я их спрашиваю: как здесь у них оказалась эта книга? По списку горисполкома, сказали. 147 экземпляров на город поступило.

А потом я пошел к разным издателям, воришкам и не воришкам: начался новый НЭП, деньги появились – и они мне платили. Платить там стали хорошо – кроме тех, конечно, кто пиратски печатал. А я, не зная, что произойдет, все деньги клал в советский Сбербанк.

– Выходит, ты все свои деньги вкладывал в советские банки – и поэтому богатым стать не успел?

– Я потерял 600 тысяч долларов в России…

– Но чтобы потерять 600 тысяч, сначала надо их иметь. Значит, ты прилично зарабатывал?

– Конечно. Например, я заключил контракт в Германии – те мне заплатили 90 тысяч марок авансом. Там мои книги рекомендовали школьникам старших классов для внешкольного чтения.

– Для удовлетворения комплекса германской вины перед еврейским народом?

– Да, именно поэтому! И особенно «Моню Цацкеса» – где впервые описано, как евреи бьют немцев. Только издатели просили меня слезно: там Моня Цацкес берет в плен штабс-капитана, а они: «Оставьте хотя бы фельдфебеля, слишком жирно все же для еврея – капитан!»

Замечательные отношения с немцами

С 85-го по 86-й я жил в Польше. Но сначала, в 84-м, я приехал из Америки в Берлин. Достал денег и стал писать. Я очень люблю Берлин, очень люблю немцев. Я вообще очень люблю аккуратных людей. Я люблю вести переговоры с людьми, которые держат свое слово, а немецкие издатели поразительно точные люди. Притом, немцы не стесняются заплатить тебе хорошо, если книга хорошо пошла. Они, например, издали сборник, в котором участвовали 15 авторов: Гашек, Зощенко, Арт Бухвальд, Шолом-Алейхем, Чапек… И я среди них. На каждого был шарж и биография – один абзац. И каждому дали десять страниц текста. У меня взяли первую главу «Мони Цацкеса».

Я жил в Германии в тот год, когда представлены были все издательства на франкфуртской ярмарке. Д-р Фляйшнер выставил там 12 книг, в том числе мои.

В отеле «Хейцише Хофф» издатель представлял своих авторов прессе. Двенадцать отдельных столов, по шесть с каждой стороны, за столом сидит один писатель. А напротив каждого – журналист, их тоже 12: те задают вопросы, и ты отвечаешь. Потом вызывают по алфавиту с двух столов, установленных напротив друг друга, авторов, и мы должны выйти на середину между этими двумя рядами, поздороваться друг с другом и сказать своему визави какие-то симпатичные слова – неважно, знаешь ты его или не знаешь… Объявлют: Эфраим Севела! Я поднялся. Альберт Шпеер! Представляешь – в паре со мной оказался единственный вышедший из тюрьмы военный преступник, главный архитектор Гитлера.

И вот, мы стоим друг против друга – и вдруг весь зал понял, что произошло: в одной паре оказались нацистский преступник и еврей из Советского Союза, теперь американец. Он на полторы головы выше меня, рослый, сухощавый, очень умный мужик. Слушай, что он мне говорит: «Дорогой мистер Севела, я страшно рад пожать вашу талантливую руку». И тут меня осенило. Я говорю ему: «Герр Шпеер, а мне еще более приятно пожать вашу руку – 45 годами позже». Мне зааплодировали. Он рассмеялся, прижал меня к себе и поцеловал в темечко, обратился к фотокорреспондентам и сказал: «Будьте свидетелями, что я приглашаю этого молодого человека, автора прелестнейшей книги, к себе в имение. Я хочу, чтобы вы, – это уже ко мне, – по крайней мере две недели прожили у меня, и хочу кое в чем исповедоваться».

Я к нему не поехал. А он скончался через четыре месяца. Так что я упустил возможность написать удивительную книгу…

Иерусалим как начало и конец цивилизации

– С немцами у тебя сложились замечательные отношения. А как с израильскими евреями, ведь ты и там пожил в свое время?

– Меня в Израиле преследовали все время, мое имя просто не давало им покоя! Они набрасывались на меня, как кошка на пса.

– За что?

– Я думаю, что по пустякам. Во-первых, они во мне все время чувствовали чужого. Я – чужак. Я не истекаю слюнями, когда говорю о евреях. Я долблю их по черепу еще сильнее, чем не евреев, потому что понимаю: иначе погибнет нация. Иначе они совершенно распояшутся. Евреи без удара по заднице превращаются в то, что они есть в Израиле.

– В крепкий орешек? – не понял я.

– В какой орешек?! Содержащийся американскими евреями и правительством…

– Что ты имеешь в виду – левантизм, самовлюбленность израильтян?

– Левантизм плюс еврейская местечковая гонористость со рваной задницей. Да, я им дал повод один. До этого повода не было – все же патриот, участник войны, участник открытия эмиграции. Но язык мой – враг мой! Сидели как-то дома у меня гости в 72-м году, в Иерусалиме. Среди них был один американский профессор, с которым я на ломаном английском общался. И он меня спросил: вас знают как сатирика, и вы уже два года здесь, известно лично ваше участие в еврейских делах – в выезде из России. Можете ли вы охарактеризовать одной фразой, что такое Израиль? И я сказал что-то про Израиль… ради красного словца, ответил одной фразой: это страна вооруженных дантистов. Все! Присутствующие много смеялись, а потом разнесли мои слова по Израилю.

А юмора там в стране не понимают – Израиль ведь страна без юмора. И меня перестали принимать в домах… И ведь я ничего плохого не сделал! Наоборот: привез 400 миллионов долларов – прокатившись по Америке, собрал их. Мне же не заплатили за это даже зарплату. Сохнут, например: они и моей жене не заплатили ни копейки – она только что родила, второй ребенок, а ей квартиры не дали, вывели из очереди на квартиру. Почему? «А он, ваш муж, еще, возможно, не вернется из-за границы»…

– А что, собственно, обидного в этой шутке? В Америке, скажем, дантист – одна из самых почетных профессий.

– Мы с тобой нормальные люди. Мы понимаем, что, если мы шутим о самих себе – значит, мы крепки. А эта небрежно брошенная шутка, пущенная просто так, для внутреннего употребления, сразу пошла…

Сейчас меня в Израиле очень хорошо принимают – теперь это другая страна с огромным количеством «русских». Я каждый год приезжаю туда на месяц. И сажусь на набережной и принимаю парад поклонников. Они кидаются ко мне, чтобы вместе сфотографироваться. А тогда я в своем романе «Остановите самолет, я слезу» писал, что правители страны проваливают иммиграцию в Израиль. Я нащупал нерв: они ведь лучших людей нашей эмиграции сами спровоцировали уехать в Америку.

Почему? Потому, что в этом местечке, растянувшемся вдоль Средиземного моря, нашим было нечего делать: они знали, что над ними будут подтрунивать эти говнюки, которые не могут дважды два сосчитать. Ну, я обо всем этом рассказал, а некоторые холуи из нашей эмиграции тут же поддержали моих гонителей. Хотя сами они приехали в Израиль по разминированному мною полю.

Вообще же у меня страшное сожаление по Израилю. Пока была битва за Ближний Восток между двумя странами – США и Россией – Израиль мог находить себе нишу и выживать в этой битве: он всегда был кому-то нужен. А сейчас, когда одна сторона рухнула, а другая может почти беспрепятственно править Ближним Востоком, единственное, что ей мешает – это ее доброе отношение к Израилю. Но от этого можно запросто отойти: отказать в поддержке Израилю или потребовать от него капитуляции – что и происходит сейчас: Иерусалим, например, требуют делить пополам. Десять лет назад об этом и не думали, даже разговор не возникал.

– Ты, как я понимаю, видишь в этом недальновидность американской политики…Но американцы и сами уже догадываются, что с арабами надежно дружить нельзя.

– Это недальновидно и потому, что очень ослабляет Израиль. Ну, и еще появление у мусульман атомной бомбы…

– И опять же, многие американцы осознают, что их страна неоднократно отличалась вполне самоубийственной политикой: предав иранского шаха, к примеру…

– Она подводила своих самых верных союзников: так было и с Южным Вьетнамом, и с Анголой, и с Мозамбиком. Америка отказывала им в поддержке в последний момент – когда они в ней нуждались. А сейчас мне кажется, что Израиль стал тяжелым бременем для Соединенных Штатов.

– Значит твой прогноз, в принципе, не очень радостный, так?

– Абсолютно! Я пессимист, и у меня даже есть формулировка очень печальная по этому поводу: современная цивилизация вышла из Иерусалима, оттуда же десять заповедей, которые стали законом всего мира. Но она и погибнет в Иерусалиме. Потому что при первой бомбе, сброшенной на Тель-Авив (на Иерусалим не будут бросать, там же мусульманские святыни), будет уничтожен Израиль: там вся команда страны и вся ее промышленность. Там в силосных траншеях заложены ракеты, наведенные на все столицы мусульманских государств. Но такой удар по Израилю вызовет радиацию, которая погубит и Восточную, и Западную Европу.

Благословение генерала Минина

– Помню, как генерал, начальник антисионистского отдела КГБ СССР, после нашей акции по захвату приемной Верховного совета встречал меня…. Это было в 71-м году, 24 февраля. Все евреи узнали в ночь после этого события, что открывается выезд. Так вот, утром, когда я приехал в ОВИР, я не мог на второй этаж пробиться: у входа стояла толпа женщин в каракулевых шубах. Там кричат: «Севела! Вас ждут наверху!». Позже я узнал – это генерал приехал туда со мной встретиться: он решил, что именно я инициатор и идеолог этой акции.

Произошла забавнейшая вещь. Я говорю: «Разрешите мне пройти!», а одна дама, ткнув меня локтем в грудь, говорит: «Вот, всегда вы первый!».

– И все же, как тебя вовлекли в эту акцию?

– Пришел ко мне парень – биолог, кандидат наук, с которым я до этого встретился в каком-то доме, где говорили об Израиле. Он написал мне записку-приглашение принять участие в акции: у меня были гости, при которых говорить было нельзя… Позже он объяснил, что завтра состоится историческое событие, что они готовили к нему 100 человек – а уже 75 из них отказались. Завтра, говорит, люди рискуют головой. Не пойдешь ли, мол, и ты? Мне стало неловко. Вопрос стоял так: мужик ты или не мужик? И я явился первым в приемную Верховного Совета, ранним утром.

А там произошли очень интересные события, они длились до 9 часов вечера. Я это все отчасти превратил в фарс. Я захотел в туалет по малой нужде. А там стояли ряды офицеров КГБ за стеклом. Мне говорят: если ты сунешься туда, нас всех арестуют. Что о нас подумают? Я говорю: ребята, хуже подумают, если у меня станут мокрые штаны: скажут – оскорбили страну в ее правительственном учреждении. Я пошел, стеклянная дверь сама разъехалась – и они тоже «разъехались», и крайний показал мне, где туалет.

Меня потом возненавидели все участники этого движения: они меня не знали и не знали, что я явился по призыву дублером. А это были сионисты, некоторые из них сидели в тюрьме. Я же был случайный жуир. Там находился Слепак Володя, Польских, Павел Абрамович… их потом не выпускали много лет. Это была вторая волна, после нас. Меня же из страны выставили в числе первых. Почему? Они решили, что я идеолог: умею писать, кино, то-се… Но дело не в этом.

Итак… Пригласил меня на беседу генерал Минин в ОВИР, и у нас с ним состоялся такой разговор: сидят друг напротив друга два советских человека, оба понимающие, что страна в дерьме, и у них разные пути – я хочу покинуть ее, а он мне объясняет, что он знает иврит, кончил факультет востоковедения, а ведь не едет. Куда, мол, вы-то едете? Вы идете на войну! Вот все ваше личное дело лежит у меня, у вас столько благодарностей! Такого солдата отдавать – а что нам в ответ дадут за вас? Голда Меир – что она даст за вас? А я тогда и сам не знал, что она ничего за нас не даст – потому что там нас не считают людьми. Сама Голда – это же абсолютная социал-демократическая функционерка! Она родилась в Киевской губернии, и когда ей было три года, родители переехали в Милуоки…

Тогда в ОВИРе, я впервые отчетливо понял, что все в России летит на… В конце разговора генерал встал, протянул мне руку и сказал: «Там скоро начнется война, вы, конечно, попадете на фронт. Так вот, дорогой мой, не посрамите честь своих учителей». Представляешь, это сказал начальник отдела антисионистского по сути КГБ! И тогда же он мне объяснил, почему нам разрешают выехать, почему нас не отсылают в обратном направлении – на восток, в лагеря: «В Судане, – сказал генерал, – стали вырезать коммунистов нашим же оружием, которое мы им даем только для того, чтобы они воевали им с израильтянами». А тогда была там суданская контрреволюция.

И их решили напугать тем, что прибудут в Израиль хорошо подготовленные офицеры. Поэтому пассажирские салоны первых самолетов в Израиль были заполнены мужчинами – правда, летевшими со своими женами. Но ни одной бабушки, ни одного дедушки не взяли. Ехали готовые воинские части. И еще генерал сказал: вы попадете на фронт – и мы, таким образом, сможем быстро заткнуть им пасть, чтобы они молчали. Мы же не пошлем туда свою армию – мы можем потерять всю нефть, все влияние на Ближнем Востоке. А с вами мы как демократическое государство поступаем: «Евреи пристали с ножом к горлу – мы их отпускаем». Но при этом отпускаем исключительно военнообязанных.

Такой вот оказался свойский мужик. А еще он сказал: не забудь, ведь мы вместе плакали над «Чапаевым» в детстве. И так же вместе мы жрем канадский хлеб, поскольку у нас нет своего.

Догонять тех, кто уехал

– Я вот отметил любопытное обстоятельство: ты, гражданин Израиля и гражданин США, применительно к России говоришь – «наша страна»…

– Потому что я там живу. Да и тогда – меня, в общем-то, выставили из страны, чтобы лишить «движение» головы: они же не понимали, что я просто жуир. А еще был с нами в приемной Верховного совета Фимка Фаинков. Очень серьезный человек – он был главный инженер военного завода в Кунцево. Я его много лет спустя встретил в Израиле – он к тому времени уже стал директором химического комбината на Мертвом море.

– И его выпустили в такой должности? – удивился я.

– Представь себе – и наверное, по той же причине. Меня из Вены на три дня раньше других вывезли – в Париж. А остальных отправили по традиционному венскому каналу – через Рим. Ну, и началась у меня великолепная жизнь – какой, наверное, никогда больше не будет. Я чувствовал себя настоящим «поручиком Киже». И когда я говорил им это, они отвечали: молчите – а то нам неинтересно будет с вами работать. То есть я должен был подчиняться всей этой пропагандистской машине.

И меня повезли по всему земному шару.

– Ну, и все же, что ты успел за эти годы сделать в России? – вернулся я к теме.

– Восемь фильмов. «Годен к нестроевой» – мой последний фильм: я был в нем и режиссером, и сценаристом. А еще один документальный – «Господи, кто я?» И художественные – «Попугай, говорящий на идиш», «Ноев ковчег», «Актер Шопен»… Сейчас и книги мои издаются массово – два миллиона их суммарный тираж. Причем, оплачивают книги хорошо. Но главное, я готовился писать великий роман – я тебе уже говорил о нем, называться он пока будет «Пляска рыжих».

Почему «рыжих»? Это – три или четыре поколения одной семьи. Структурно роман строится по известным стандартам семейных хроник – вроде «Голсуорси» и т. д. Но я нашел очень хороший прием: в каждом поколении у меня несколько рыжих попадается. Я выбрал только рыжих – рассказ именно о них.