Текст книги "Ведьмина река"

– Ого! – шепотом изумился Олег. – Как ты это сделала?

– Меня учили жизни не токмо волки и лешие, но и берегини лесные, – ответила ведьма. – Если я никогда не помогаю людям, это вовсе не значит, что я этого не умею.

– Здорово, – улыбнулся Середин. – Ты молодец. Ну, так что, как полагаешь, правильно мы влюбленным помогаем?

– Мне кажется, она просто безумна. Отказаться от уже сложившейся сытой спокойной жизни ради несбыточной надежды на встречу с недостойным мальцом…

– Как говорят в народе: «Любовь зла, полюбишь и козла», – не стал спорить ведун.

– Вижу… И все-таки, колдун, на какой-то миг я ей позавидовала. Пусть она безумна, но она знает, чего хочет, о чем мечтает, к чему стремится. И это не ненависть, не месть. Это просто человек. Найдет своего сморчка и тем будет счастлива. А для чего живем мы?

– Чтобы стать счастливыми. Чтобы сделать землю чище, а мир – лучше.

– Уверен ли ты, что делаешь мир лучше, а не хуже, колдун?

– Нет, Сирень, не уверен, – усмехнулся Олег. – Но своему мнению я обычно доверяю больше, нежели чужому. И поступаю так, как считаю правильным.

– У тебя есть возможность это доказать, колдун, – резко повернула голову девочка. – Похоже, выследить тебя удалось не только девице, но и ее семье. Слышишь, они пришли?

Ведун напряг слух, но не смог разобрать ничего, кроме отдаленного стука и голосов.

– Это у тебя уши волчьи, а мне ничего не понять, – признался он. – Что там происходит?

– Мужчины требуют открыть ворота. Обещают сломать. Кричат, что здесь их дочь и что ее похитили. Как мыслишь, хозяин будет отбиваться али впустит?

– На шум прибежит стража, повяжут и их, и нас, – дал свой прогноз Середин. – Разбираться станут утром. Коли повезет, Любаву отцу вернут, нас из города выгонят. Не повезет… Если не повезет, то еще и виру заплатим. Гривен пять, больше даже за убийство не назначают.

– Пошли открывать… – волчьим слухом определила Сирень. – Сейчас разбудят.

Она посмотрела на девушку, бесшумно шевелящую губами, дрогнула, «поплыла»: щеки наполнились объемом и зарумянились, нос вздернулся и закруглился, волосы порусели, сплетаясь в косу, поднялся и покрылся загаром лоб, ведьма раздалась в плечах, увеличилась ростом.

– Что ты делаешь? – пробормотал ведун, глядя, как меняется одевающий ведьмочку морок, превращая тощую малолетку в двойника яркой созревшей девицы со шрамом под правым глазом.

– Пойду скажу отцу, что в кабаке по Ясеню горевала. Что он, о моей свадьбе узнав, из Углича в чужие края подался. Меня купец уведет, вас искать не станет.

– Зачем тебе это? – не понял Олег.

– Пытаюсь сделать мир чуточку лучше, – ответила Сирень. – Любаву в Углич вези, за меня не беспокойся. Я тебя догоню.

Она накинула на голову платок и вышла из светелки. Олег, затаив дыхание, прислушался.

– Порублю тут всех! – яростно кричал внизу какой-то мужик. – В лес волкам на корм выброшу.

Буйного гостя поддерживали одобрительным гудением еще несколько человек.

– Любава? Ты? Что с тобой? – внезапно и резко оборвался крик буйного гостя.

– Батюшка, он уплыл! – Девушка сбежала со ступеней крыльца и кинулась в объятия пузатого мужика в кафтане со стоячим воротником, ткнулась лбом в густую и объемную бороду. Задрожала, захлюпала: – Он меня бросил, батюшка. Забыл. Как услышал, что меня за другого сосватали, так и оставил, дальше поплыл с хлопотами торговыми… Он меня не любит! – Она зарыдала в голос. – Он меня бросил!

– Ну что ты, доча, – растерявшись, мужик стих, обнял ее за плечи. – Не убивайся же ты так! Стало быть, и не было ее, любви-то, коли отказался так просто. Так, баловство детское. Уплыл, ну и ладно. Пойдем, доча, домой. Сбитня выпьешь, Ладе хозяйской яйцо крашеное подаришь, свечку зажжешь. Оно и отпустит. Пойдем…

Трое парней, готовых поддержать старшего родича оглоблями и кулаками, тоже опустили свое оружие, хотя и продолжали обводить окна двора недобрым взглядом.

– Милостивы боги, нашлась, – с облегчением вздохнул хозяин, вытянул из-за ворота резной деревянный оберег с тряпочными ножками, поцеловал, спрятал обратно, кивнул дворне: – Ворота запирайте, пока стража не прибежала. И тихо, дабы на нас не подумали. Пусть лучше с буянами разбирается, кои за девками своими уследить сами не в силах, Карачун им в ребра. Откуда она только взялась, не пойму. Вроде как с утра не было…

Однако вспоминать он не стал, махнул рукой и ушел в дом.

Вскоре шум возле постоялого двора стих. Середин походил по светелке, постоял у окна, вернулся к постели, сел рядом на сундук и вскоре задремал.

Проснулся он от того, что Любава зашевелилась, тут же вскочил, пересел на постель, взял ее за руку:

– Ну что, получилось?

– Сказывал, возле Кашина они ныне стоят, – блаженно улыбнулась девушка. – Говорит, что любит, тоскует, извелся весь, жизнь за меня готов отдать. Что вернется за мной обязательно.

– Куда?

– К ясеню нашему, куда же еще? – прямо-таки изумилась девушка.

– В Углич, что ли, собралась?

– Да! – Любава села и схватила его за руку: – Ты мне поможешь, колдун? Все, что хочешь, проси, только довези!

– Твое счастье, лошадей еще не продал, – ведун поднялся. – Велю оседлать. А ты, вон, переоденься пока в сарафанчик легкий, если влезешь, волосы спрячь и в плащ завернись. Уж очень ты на Сирень мою не похожа… Как бы неладное никто не заподозрил.

– А где она, колдун?

– Тебе об этом лучше не знать…

Лесная ведьма в это самое время пребывала в положении весьма сложном. Сломленный слезами дочери, угличский литейщик отвел ее в какой-то дом и передал на руки незнакомым теткам и бабкам, даже не пожурив.

– Ох, дитятко, как же ты всех напугала! Как можно было убежать-то так, не спросясь? Знамо, перед свадебкой у всех на душе волнение. Да токмо при сем пустырничка выпить хорошо али валерианы, не в ночи пропадать, сердешная.

Настороженно поглядывая по сторонам, Сирень послушно поднялась по лестнице, вошла в просторную горницу со стоящей отдельно, под балдахином, кроватью, тут же объявила:

– Ох, притомилась я, ноги не держат! – и направилась к перине.

– Ты почивай, дитенько, почивай. Мы посторожим, – пообещали спутницы. – Давай, раздеться-то поможем.

Лесная ведьма провела ладонями по атласному сарафану, невидимому спутницам из-за наведенного морока, подумала, потом вскинула руку и махнула в сторону нянек.

– Ой, дремота, просто невмочь… Давно спатиньки пора… – раззевались женщины, прикрывая рты. – За полночь давно…

– Я уже лежу давно, сплю, – вкрадчиво произнесла Сирень. – И вам пора.

– Пора… – согласились женщины и разбрелись кто на сундук, кто на лавку. Оставлять подопечную одну они не собирались даже под наваждением.

Девочка разочарованно вздохнула и отошла к темному окну. Ее духу постель для отдыха вовсе не требовалась.

С рассветом началась суета. Бабки с тетками полезли по сундукам, доставая нарядную рубаху, юбки и ленты, протерли украшенный жемчугами венец, который сегодня Любаве надлежало надеть в последний раз. В остальном доме тоже слышался топот шагов, пахло солениями и жарким, что-то шипело, трещало и гудело.

Внимательно осмотрев новый наряд, ведьма опять убаюкала женщин, спрятала всю эту красоту в сундуки, напустила на себя морок, словно уже оделась, села перед серебряным полированным зеркалом и стала не спеша расчесываться – на случай, если кто заглянет в светелку. Чтобы поведению невесты не удивились.

Впрочем, довольно долго про нее вовсе не вспоминали. Только отец ненадолго заглянул, обнял за плечи, прижался щекой к щеке:

– Ты как, дочка? Больше не горюешь?

– Пусть жених горюет, – честно предупредила девочка.

– Вот и правильно, умница! – литейщик чмокнул ее в макушку и убежал, в хлопотах не обратив внимания, что из приставленных к дочери четырех нянек все четыре спят беспробудным сном.

Наконец настал и час Любавы. Громкий стук в дверь заставил поднять головы всех женщин, вскочить, заметаться в панике. Сирень тоже поднялась, и бабки-тетки, увидев ее наряженной и накрашенной, успокоились. Одна, взяв ведьму за руку, громко крикнула:

– Кто там в гости к нам идет?!

– То не гость идет, доченька, то отец твой стучится! – распахнул двери литейщик. Ныне он был одет в темно-синие сапоги, шаровары атласные, рубаху вышитую, шапку соболью, кафтан с оторочкой горностаевой. Следом вошли еще несколько нарядно одетых гостей. – На торг тебя зову, дочь моя Любава! Товары на том торгу красные, купцы знатные, весовщик же самим Сварогом посаженный. Коли руки разобьет, вовеки покупке красной домой не вернуться!

– Как же от такого торга отказаться? – сказала за невесту одна из теток. – Вези, батюшка, купцов посмотреть, себя показать…

– А товар сей знатный от взгляда лишнего беречь надобно! – Отец подошел ближе, накрыл голову Сирени полупрозрачным сатиновым платком.

– Она, она, – тихо подтвердил один из гостей, подтолкнул товарищей из светелки.

Видать, в шумной Вологде даже в таком деле, как свадьба, случались подлоги. Глаз да глаз за отцом с невестою.

Литейщик вывел «дочку» во двор, посадил в легкий возок с плетеным верхом. Остальные гости поднялись в седла нарядных скакунов с заплетенными в гривы и хвосты ленточками, с проклепанными серебром уздечками, с расшитыми кисточками потниками. Часть всадников понеслась вперед, часть пристроилась за возком. Кавалькада быстро пересекла жаркий пыльный город, выехала за ворота в березовую рощу, что начиналась чуть ли не от самых стен. Да и не удивительно: с севера к Вологде подступали обширные наволоки – заливные луга, через которые, окруженная белыми тонкими деревцами, петляла речушка в десять шагов шириной.

Дорога закончилась широкой площадью, застеленной тесом. Видать, здесь было так сыро, что по земле не пройдешь. По краю площади тянулись коновязи, стояли повозки и телеги, фыркали лошади, прогуливались нарядные горожане. К возку литейщика подошли несколько человек – мужчины, женщины в кокошниках, девушки в венцах. Отец Любавы вышел, заговорил с гостями. Одна из девушек положила руку Сирени на колено:

– Поздравляю, Любава! Счастья тебе.

По тропинке из леса вышла молодая пара. Гости стали забрасывать ее зерном и лепестками цветов, кричать:

– Любо! Любо!

Сирень хотела посмотреть, что будет дальше, но тут в возок заглянул литейщик:

– Пора и нам, доченька.

Он поправил платок на голове ведьмы, оглянулся, подал руку, помог спуститься на доски, повел за собой по мощенной дубовыми плашками тропке, уходящей в реку. Тропа петляла вдоль реки, и на каждом повороте стояло по несколько гостей. Литейщик остановился возле первых:

– Не вы ли красный товар искали?

– Нет, не мы! – рассмеялись те. – Дальше ваши купцы.

Литейщик миновал еще изгиб, остановился перед молодыми ребятами:

– Не вы ли красный товар искали?

– Не, мы ковры да плошки покупаем! Дальше ищи, – посоветовали те.

Еще излучина, новая толпа:

– Не вы ли красный товар искали?

– Не, мы железо да медь покупаем. Красный товар не для нас!

Следующими оказались торговцы серебром и златом, потом – жемчугом и самоцветами. Тропа уходила все дальше в рощу, пока не уткнулась в перекинутый через ручей мосток, за которым на острове рос раскидистый куст вербы, украшенный множеством ленточек, нитей, платков и атласных полосок. На берегу по эту сторону ручья собралось изрядное число людей, по ту – не было никого, ни единого человека. А перед мостком стоял парень лет двадцати с небольшим в одной рубахе, опоясанной кушаком, в черных штанах и коротких остроносых сапожках.

– Не ты ли, купец, товар красный ищешь? – спросил у него литейщик.

– Я ищу, батюшка. Токмо товар мне не простой надобен, а таковой, лучше и краше которого в свете нет!

– Есть у меня такой товар, молодой купец, – кивнул литейщик. – Чем платить за него станешь?

– Сердцем заплачу, батюшка, любовью и верностью!

– За такую плату и красный товар отдать не жалко. Смотри, какова радость в руки твои плывет, – отец Любавы скинул с головы Сирени платок. – Отвечай ныне, берешь красный товар али недостоин?

– Беру… – протянув руки, молодой человек взял ладони ведьмы в свои.

– Уверен ли ты в том, Родомир? – низким густым басом спросил седобородый старик, гулко стукнув посохом о землю.

Как он подкрался – не заметила даже Сирень. В отличие от прочих горожан, его длинная полотняная рубаха опускалась до самой земли и была сплошь расшита узорами, похожими на руны заклинаний. Ведьма ощутила идущую от них волну огня – болезненную, но с трех шагов вполне терпимую.

– Да, волхв, – уверенно ответил парень. – Желаю я стать с сей девицей единым целым отныне и навеки.

– Слово не воробей – вылетит, не поймаешь, – покачал головой старик. – Ступайте оба прочь друг от друга вокруг куста ракитового. Пусть очистит он вас от сглаза темного, от приворота знахарского, от порчи злонамеренной. Пусть очистит ум и душу вашу, дабы клятвы свои давали вы со всею ясностью. Идите!

Удерживая ведьму за руку, Родомир перешел с ней мост, отпустил и повернул направо. Сирень, поняв правила ритуала, свернула в другую сторону. Двигаясь навстречу друг другу, жених и ведьма обошли куст и снова встали перед волхвом.

– Вот вы и пошли путем одиночества, дети, – сказал старик. – Разве врозь вам не легче?

– Нет, волхв, – Родомир опять взял за руку невесту. – Нет нам более жизни друг без друга. Свяжи меня с Любавой божьим словом. Вместе хотим жизнь свою прожить.

– А сможете ли вы быть одним целым? – задумчиво спросил волхв. – Возьмитесь за руки и ступайте вокруг куста. Пусть решат берегини любящие, Триглава мудрая, духи небес и деревьев, способны ли вы оставаться вместе, годны ли друг для друга. Пусть дадут нам знак, можно ли сочетать вас, али не будет добра от сего таинства!

Молодые опять перешли мост, осторожно описали вокруг куста медленный круг и в третий раз очутились перед волхвом.

– Не было нам знаков дурных от богов и духов. Не будет ничего дурного и в судьбе вашей общей! Руки свои покажите… – Волхв выдернул откуда-то прямо из пояса длинную красную нить и споро обмотал ею руку, которой держал девочку молодой человек, прямо поверх пальцев, связывая жениха и невесту воедино, с этого мига и навсегда.

– Еще круг, и ты моя жена, – зачем-то сказал Родомир, и у ведьмы дрогнула рука.

Увы, нитка была неподвластна мороку – какой-то из стальных когтей коснулся ее острием, и она порвалась, распавшись на несколько прядей.

Несколько гостей тихо охнули – порвавшаяся нить значилась очень плохой приметой. Раз при обряде не удается связать молодых – какая тут может получиться семья?

– Она длинная, – торопливо прошептал, спасая положение, волхв, выдернул новую нить, подступил ближе, заслоняя молодых собой от взглядов гостей. – Сейчас.

Он начал связывать ладони снова, но теперь, почти в упор, жар защитных заклинаний на одежде старика стал для Сирени совершенно нестерпимым. Она выдержала лишь пару мгновений, потом взвыла от боли и, одним прыжком перемахнув ручей, скорчилась под священным ракитовым кустом.

– Что с тобой, дочка? – испуганно вскрикнул литейщик.

– Ты куда, Любава? – удивился парень.

– Видишь, и эта порвалась… – Сирень подняла руку, в которой остались обе красные нити, сжала кулак и зарычала.

Морок пополз с нее лохмотьями, обнажая серую волчью шкуру, высокие острые уши, круглые горящие глаза, длинные белые клыки. Это тоже был морок, скрывающий истинное тело, – но ведь из смертных о том никто не догадывался. Громко рявкнув, огромный волк взметнулся в прыжке. Гости, крича от ужаса, шарахнулись в стороны, открывая ведьме путь в заросли, она метнулась вперед, взлетела в кроны. Деревья качнулись, замерли…

– Где она, где? – Мужчины, успевшие взять себя в руки, схватились за палки и ножи, закрутили головами, но волкодлак бесследно исчез.

Выглядывая огромного зверя, смертные не заметили полупрозрачной стремительной тени, под которой шаг за шагом пригибалась трава. Только лошади заржали, тревожно вскидывая морды. У большинства поводья оказались привязаны крепко, но у нескольких распустились. Один из таких освободившихся скакунов вдруг слегка присел, словно под неожиданной тяжестью, а потом сорвался вскачь. Промчавшись под стенами города, он выбежал к реке Вологде, перешел ее вброд, выскочил на идущий к Угличу тракт и двинулся по нему широким походным шагом, словно управляемый уверенным в себе седоком.

Видя бесхозного коня, некоторые из путников пытались его поймать, но скакун либо срывался в галоп, либо отчаянно брыкался, норовя засадить копытом в лоб, и его каждый раз оставляли в покое.

А потом наступила ночь, столь неудобная для людей и столь любимая ведьмами…

* * *

С Олегом и Любавой подобных приключений не случилось. Странное изменение внешности у приехавшей с постояльцем девочки не вызвало ни у кого ни малейшего интереса. Хозяин постоялого двора ограничился лишь получением платы, городская стража и вовсе не обратила внимания на выезжающую парочку. Однако лишь на костромском тракте Олег с облегчением вздохнул и пустил скакунов в рысь, надеясь одолеть путь до Волги всего за один день.

Увы, ехать верхом у Любавы не получилось – сидя в своих юбках боком в седле, на рысях она быстро сползала, а одеваться на татарский манер в шаровары была не приучена. Пришлось ехать шагом – полных два дня. Да еще в Костроме целый день ушел на продажу лошадей и поиски быстрого струга.

Одно хорошо: на третий день, аккурат перед отъездом, у причала появилась Сирень, чистенькая, опрятная, ничуть не запыхавшаяся и невозмутимая.

– Рад тебя видеть, милая, – кивнул ей Олег. – Как ты нас нашла?

– По запаху, – пожала плечами ведьма. – Ну что, поплыли? Хочу посмотреть, чем все это кончится…

Волжские струги, сшитые из положенных внахлест досок, строились длиной от шести до десяти шагов, шириной в один-два и только с одной мачтой. Товаров в эти лодки почти не помещалось, из удобств имелись только скамьи, но зато они носились над водой, словно чайки, и даже против течения двигались со скоростью доброго рысака. Управляли ими по большей части кормчие, молодые и бесшабашные, готовые в хороший ветер идти под всеми парусами даже ночью, рискуя налететь на всей скорости на какую-нибудь отмель или топляк. Именно за скорость их и нанимали спешащие путники, гонцы или бояре, отправленные с поручениями на малый срок и потому едущие без особых дорожных припасов. Самые быстрые из таких корабельщиков получали втрое больше своих менее умелых товарищей, а лучшие из лучших могли задрать плату и вдесятеро. Однако такие были известны на Волге наперечет и высокое звание добывали в гонках, что стихийно возникали почти каждый месяц, когда двум-трем стругам нужно было доставить пассажиров из некоего города в одно и то же место.

С чемпионами ведун связываться не стал, нанял просто хорошего кормчего, и за тройную плату тот всего лишь за два дня доставил Олега со спутницами в Углич – даже чуток быстрее, нежели когда они с княжеским ключником плыли вниз по течению.

Едва лодка ткнулась в причал, Любава сорвалась с места, кинулась к заветному ясеню…

Но когда ведун и юная ведьма ее нагнали, девушка стояла там одна, глядя со взгорка на величавую Волгу, несущую свои воды в сотне саженей внизу.

– Его нет, он не пришел. Не пришел… Оставил, бросил… И куда мне теперь? – оглянулась Любава на Середина. – В омут головой?

– Только не здесь, – посоветовала опытная Сирень. – В реках воды общие, русалки злые, меж собой старшинство завсегда делят. Дерутся порой, аж жуть. Лучше в озерце каком лесном топиться или в пруду тихом. Ты там одна будешь. Самое большее – двое. Ссориться не с кем, почет и уважение.

– Это она так шутит! – торопливо вмешался Олег. – Не слушай! Не забывай, ты говорила с Ясенем во сне. А кто в наше время верит в вещие сны? Никто! Вот и он не приш-ш-ш…

Ведун вдруг ощутил тянущую боль, перед глазами продернулась пелена и… Он увидел направленный в лицо ствол, ощутил связанные за спиной руки, зажмурился от яркого света, бьющего в глаза:

– Где ты? Как к тебе попасть? Отвечай!

– Роксалана? Опять ты?!

– Быстро отвечай! Как тебя найти? Где золото? Не дури, Олежка, девочку пожалей. Как мне тебя найти?!

– Так ты пытаешься со мной разговаривать? – Олег понял, что никакой опасности нет, что он попал в середину инсценировки, расслабился – и вместе с общим облегчением у него закружилась голова, ведуна опять потянуло в водоворот сознания, и он очнулся, лежа спиной на траве, с широко раскинутыми руками.

– Кто-то по тебе скучает, колдун, – присела рядом веселая ведьмочка. – Наверное, это любовь.

– Роксалана девушка настойчивая, – вздохнул Олег, тряхнул головой и поднялся на локоть. – Так просто не отстанет. Нужно что-то придумывать.

– А мне чего делать?! – в отчаянии выкрикнула Любава.

– Ничего, – буркнул Середин, поднимаясь на ноги. – Ночью еще раз попытаешься к нему в сон проникнуть. И следующей ночью тоже. Три-четыре ночи с одним и тем же сном проймут кого угодно.

– А если не проймут?

– Если не поможет – значит, не судьба. К мамочке на поклон пойдешь, каяться. Может, простит.

– Он меня не любит! – девушка закрыла лицо ладонями.

– Любит, любит. И потому уверен, что снишься ты ему от большой незабываемой любви. А ты не жалей. Все зависит от тебя. Встряхни ему разум! – посоветовал Олег. – Заставь содрогнуться, заставь испытать страх потери! Пусть он вернется. Пусть переломит свои сомнения, пусть опрокинет упрямство команды – и вернется! Иначе он тебя просто недостоин, и ты его с чистой совестью можешь забыть.

– Неправда, он вернется! – вскинула голову девушка. – Ради меня он сделает все!

Влюбленной было простительно забыть, что всего лишь мгновение назад она говорила совсем другое…

* * *

Ближайшие дни Олег посвятил сперва поиску плоского гранитного валуна примерно в пуд весом – чтобы непросто было с места утащить, а потом выдалбливанию на нем широкого креста. К Любаве он не подходил – у лесной ведьмы умиротворять девушку получалось куда проще. Каждый день с утра до вечера они проводили под заветным ясенем. Сирень валялась в траве, ведун стучал камнем по принесенному сюда валуну, а Любава до слез всматривалась в верховья Волги.

– Обманул. Он меня обманул… – С третьего дня эти слова она произносила все чаще.

Поначалу Олег ее утешал, потом перестал, проклиная себя за тот день и час, когда взялся сделать доброе дело тем, кто в его стараниях ничуть не нуждался. На все воля богов. Если они решили, что с другим жизнь девушки будет лучше, – значит, так было правильно. Но своим слабым человеческим умишком Середин решил все переменить. И что теперь? Никого не осчастливил, три судьбы переломал. И девочке, и ее жениху, и отцу, потерявшему любимую кровинушку.

Волга мерно несла свои воды, на небо то наползали легкие облака, то расходились в стороны. Сирень с наслаждением раскачивалась на ветках ив и берез. Из-под ударника летела мелкая каменная крошка, на плоской стороне валуна постепенно вырисовывался широкий мальтийский крест с «ласточкиными хвостами» на кончиках перекладин.

– Вот и все, – наконец выпрямился Олег, выровняв вторую линию. – Готово.

– Вот и все, – эхом отозвалась Любава. – Сегодня был последний срок. Последний день моего зарока…

Она расставила руки и пошла вниз, задевая ладонями ветви кустов, бутоны высоких колокольчиков, зонтики дудочника.

– Как, по-твоему, что она задумала? – поинтересовалась Сирень. – Там и тропинки нет.

– Вот проклятие… – вскочил ведун. – Любава, нет. Стой! Любава, стой! Любава!!!

Девушка, не оглядываясь, перешла на бег, несясь вниз по склону к реке.

– Стой! – расстегнув пояс, Олег побежал следом. – Любава! Любава!!!

– Любава! Любава! Любава! – эхом донеслось со всех сторон.

– Любава!!!

Пробив своим телом тонкую стену прибрежного ивняка и раскидав бутоны кувшинок, она с плеском рухнула в реку, сразу с головой уйдя под воду. Вверх поднялся высокий фонтан, опал, поднялся снова, разлетелись в стороны брызги, забурлил водоворот, и вынырнули две головы.

– Любава, Любавушка моя! – Ясень держал ее лицо в ладонях и жадно целовал. – Люба, Любушка, желанная, единственная моя!

– Ясень…

– Сукин сын! – замедлил шаг Середин. – Откуда он взялся?

– Букет, похоже, внизу собирал, – остановилась рядом лесная ведьма. – Смотри, сколько цветов по воде уплывает… Не меньше часа, поди, старался.

– Идиот, – в сердцах сплюнул Олег.

– А мне понравилось, – взяла ведуна под руку девочка. – Смотри, какие они мокрые и счастливые. Мне даже самой как-то радостнее стало. Давай еще кого-нибудь из влюбленных сведем?

– Давай, – согласился Середин, у которого тоже предательски защипало в носу. – У тебя есть кто на примете?

– Нет.

– И у меня нет, – вздохнул ведун. – Тогда пошли выгонять из воды этих, пока не простудились…

Вскоре выяснилось, что артельщики до Углича не дошли – ладья стояла совсем неподалеку, за прибрежными зарослями. Ясень так спешил к заветному дереву, что не хотел тратить время на круг через город. Олегу это оказалось на руку – ближе камень тащить. Желание ведуна прокатиться немного с бывшими невольниками вызвало у корабельщиков общий восторг, а четверо гребцов сами вызвались ему помочь. Середин воспользовался их азартом для того, чтобы сходить в город за вещами, и заодно нагрузил сотоварищей парой бочонков крепкого ставленного меда. К вечеру с хлопотами было покончено, а на рассвете корабль выбрал причальный канат, вспенил веслами воду и вдоль самого берега, где течение послабее, двинулся вверх по реке.

Теперь, когда все закончилось поцелуями влюбленных на носу корабля, гребцы весело смеялись, вспоминая, как Ясень уговаривал их повернуть назад: умолял, приказывал, просил, пока в конце концов не выпрыгнул за борт и не пошел вдоль берега пешком. Кто же мог помыслить, что сон правду сказывает, а не мечты вспоминает?

Олег слушал их и качал головой, представляя, сколько потребовалось пареньку упрямства, страсти, твердости, силы убеждения, чтобы заставить двадцать взрослых мужиков, прошедших на веслах против течения не один десяток верст, пожертвовать потраченными силами и повернуть назад. И из-за чего? Всего лишь ради сна! Сна, в котором полузабытая девушка позвала его еще раз постоять у заветного ясеня.

Пожалуй, он все-таки заслужил и свою любовь, и свою девушку.

– Когда пить за молодых будем, новичок? – то и дело спрашивали артельщики, поглядывая на пузатые бочонки, на которых сидел Олег со своей спутницей.

– Не спешите, мужики, – грозил в ответ пальцем ведун. – Рано еще. Гулять будем в приметном месте. И только если заслужите.

До устья Медведицы ладья добиралась три дня. Через две излучины за ним ведун наконец-то поднялся и махнул рукой:

– Все, други, хватит грести! К берегу поворачивай, гулять будем!

– Ура-а-а! – встрепенулись артельщики, уже успевшие заскучать от однообразной работы. – Новичок угощает!

– Угощаю, угощаю, – согласился ведун. – Однако же поперва я зарок должен исполнить, каковой Перуну дал перед началом поединка судебного.

– Это что за зарок такой? – оглянувшись на команду, спросил за всех Велимош.

– Дуб посадить. Перуново дерево. Там, где он отродясь не появлялся.

– Это где?

– Знамо где. На песке дубы не растут. А место сие там, где я на вашу ладью впервые ступил. Так что к берегу приставайте. Отсюда ведь все и началось. Привязывайтесь, выгружайтесь. А я пока тот самый взгорок найду…

Пока корабельщики готовили пирушку, доставая снедь и расстилая на берегу кошмы, Середин поднялся чуть выше по берегу, быстро нашел схрон, где закопал свой клад. С помощью Велимоша и Риги отнес туда камень.

– Вот здесь, – откинув корягу, водрузил его ведун над котелком с золотом. – Тут дуб посадить нужно.

– Так тут песок везде один! Не вырастет, – уверенно возразил Велимош.

– Сам не сможет, а если руки приложить, то легко. Ямку тут надо вырыть с полсажени размером и перегноя в нее с болотины натаскать. В эту яму я дерево и посажу.

– Так бы сразу и сказал, – попенял ему Рига, – что в перегное будешь дерево священное растить. Сейчас остальных позову. Дело святое, божье. От Перунова заступничества никто не откажется. В сорок рук мигом управимся. Ты же пока саженец поищи.

Гребец был прав. Двадцать крепких мужиков устроили посадочную яму всего за полчаса. Искать саженец тоже долго не пришлось – Сирень, вскинув голову, принюхалась, ушла в заросли и почти сразу вернулась, неся в ладонях росток дубка с двумя ажурными коричневыми листьями. Лесная ведьма сама опустила деревце в землю, закрепила, оправила листья, провела пальцем по стволику:

– Тебе тут будет хорошо, ровно смертному в перине. Корням сытно, листьям светло, жукам и гусеницам, что дубам вредят, сюда не добраться. Ты вырастешь большим и крепким и простоишь здесь десять сотен лет. Я вижу это. Десять веков и еще три года. И пусть все эти годы для тебя будут спокойными и теплыми.

– А мы чтобы все это время друзьями крепкими оставались! – тут же добавил Рига, крепко сжав кулак. – Во славу Перуна!

– И чтобы страсть Ясеня и Любавы только горячее становилась! – воскликнул Велимош. – Во славу Перуна!

– И чтобы новичок наш Олег ни единого поединка за это время не проиграл! – не переставая обнимать Любаву, сказал Ясень. – Во славу Перуна!

– Пусть ветра попутными будут, а реки глубокими, – вступил Липичок. – И пусть грозовые молнии никогда не коснутся ни нас, ни нашей ладьи. Во славу Перуна!

– Во славу Перуна не мешало бы и выпить, – напомнил ведун. – Поделившись с ним глотком из каждого ковша. Боги любят веселье. Так загуляем, други!

Вскоре между саженцем и рекой разгорелся веселый дружеский пир. Корабельщики пили друг за друга и за молодых, за свою удачу и крепость мечей, за любовь и новичка, столь вовремя попавшего к ним на корабль. И разумеется – за бога-громовержца, бога-воина, бога – покровителя судов и защитника справедливости.

Путники веселились до сумерек, а после заката устало сомлели, распластавшись на берегу в живописных позах.

– Как-то они больно дружно заснули, колдун, – прошлась по тихой стоянке Сирень. – Ровно кто-то дрему заговором навел.

– Пусть отдохнут, – сказал Олег. – Под моим присмотром корабельщики в безопасности.

– Ты заботлив, колдун, – покачала головой девочка. – Но ты не стал бы плыть в такую даль только для того, чтобы дать гребцам выспаться. И о зароке раньше отчего-то не вспоминал, из Углича сразу к Костроме отправился. Что ты задумал на самом деле, кудесник?

– Я хочу обеспечить одной милой, но излишне настойчивой девушке такую изрядную мороку, чтобы ей стало не до меня, – улыбнувшись, признался Олег. – Надеюсь, после этого у нее пропадет желание охотиться за мной через века с помощью моего же собственного оберега. И ты мне в этом поможешь.

– Как?

– Помнишь, ты убила здесь трех насильников? Двух из них ушкуйники не нашли. Раз они остались брошенными, то и души их бродят где-то здесь неупокоенными. Отдай их мне. Ты повелеваешь лесами и зверьми, ты знаешь, где они лежат. Подскажи.