Текст книги "История эпидемий в России. От чумы до коронавируса"

Немедленно по получении известия о бунте, из Петербурга в Москву в качестве особо доверенного лица был командирован фаворит Екатерины граф Григорий Орлов и с ним ряд высших чиновников, доктор Орреус и штаб-лекарь Тоде. В Москву прислали также команду солдат из гвардейских полков.

Орлов выехал в Москву 21 сентября, но из-за распутицы прибыл туда лишь 26 сентября. Ему были даны 100 000 рублей на расходы, связанные с противочумными мерами, и диктаторские полномочия: «Повелеваем не токмо всем и каждому его слушать и ему помогать, но и точно всем начальникам быть под его повелением… Запрещаем же всем и каждому делать какое-либо препятствие и помешательство как ему, так и тому, что от него поведено будет, ибо он, зная нашу волю, которая в том состоит, чтоб прекратить, колико смертных сила достает, погибель рода человеческого, имеет в том поступать с полной властью и без препоны»[274]274
  I ПСЗ. Т. XIX. № 13 657.


[Закрыть].

На другой день после своего прибытия в Москву Орлов сообщил Екатерине «об отчаянном состоянии тамошних жителей»[275]275
  Архив Государственного совета. Т. I. СПб., 1861. С. 417.


[Закрыть]. В сентябре число ежедневно умирающих доходило до 1000 человек. Все старания для прекращения моровой язвы были безуспешны.

Тотчас же по приезде в Москву Орлов создал «следственную комиссию» о бунте, а 30 сентября созвал Медицинский совет и предложил ему немедленно ответить на следующие вопросы:

«1) Каким образом свирепствующая здешняя зараза распространяется?

2) Какие суть знаки, делающие заболевшего подозрительным в том, что он заражен сею болезнью?

3) Показать каждому исправно о всех случаях сей болезни по порядку и постепенно, как оные происходят в самом деле?

4) Какие лекарства доныне… в какое время болезни… и с какими успехами применены были?

5) Чего больные вообще как при употреблении лекарств, так и без них должны наблюдать и какое содержание к выздоровлению болящего наиспособнейше признается?

6) Напоследок же объявить каждому, какие кто, по мнению своему, признает за наилучшие и удобнейшие средства, как к предупреждению сего ужасного зла, так не меньше и к прекращению усилования сей болезни, а буде можно, то и к конечному искоренению»[276]276
  Описание моровой язвы… М., 1775. Приложения № 46–49. С. 325–339.


[Закрыть].

Какие ответы дали врачи – неизвестно, так как они не опубликованы.

В тот же день (30 сентября) Орлов обнародовал объявление «о бытии в Москве моровой язвы», где было указано, что главная цель прибытия его в Москву – «узнать допряма причины толь великому вдруг сего зла распространению… чтоб гибель народную сколь можно скорее присечь и общее благо поспешествовать».

Ответы врачей на заданные им вопросы, очевидно, не удовлетворили Орлова, ибо 6 октября он вновь созвал Медицинский совет. На этом собрании Орлов сказал, что принимавшимися до его приезда мерами не далось пресечь весьма распространившейся «заразительной болезни». Одной из главнейших причин этого Орлов считал мнение некоторых врачей о том, что «якобы оказавшаяся здесь болезнь не есть заразительная язва» и что «натурально навлекло общую так сказать неосторожность». В связи с этим Орлов предложил Медицинскому совету ответить на следующие вопросы:

«1) Является ли умножившаяся в Москве болезнь моровой язвой?

2) Чрез воздух ли ею люди заражаются или от прикосновения с зараженными?

3) Какие суть средства надлежащие к предохранению от оной?

4) Есть ли и какие способы к уврачеванию зараженных?».

Иначе говоря, Орлов вновь поставил перед московскими врачами вопрос: «чума или не чума?». Врачи единогласно ответили, что свирепствующая в Москве болезнь есть «действительная и неоспоримая смертоносная язва». Также единогласно они признали контагиозность заболевания: «Сия болезнь не в воздухе состоит и не воздух людей заражает, но единственно одно прикосновение и сообщение». Однако это категорическое утверждение теми же врачами было принято с оговоркой: «Но если в покоях долго зараженные находятся, то в таковых может и воздух здоровых заразить».

По вопросу о лучших профилактических средствах высказывался ряд врачей. Приведем наиболее интересные мнения.

Лекарь Померанский считал надлежащей профилактической мерой чистоту в домах, окуривание и, кроме того, «рубашки в уксусе обмочив носить и слюну часто выплевывать». Лекарь Самойлович также высказывался за чистоту в домах и частое обмывание всего тела холодною водою или, кто может, уксусом. Кроме того, он считал полезным «открытый воздух, пищу кислую, как можно из земляных овощей, а меньше всего употребление мяса». Доктор Зыбелин рекомендует «чистоту тела, обмываться уксусом утром и вечером, рубахи, уксусом смоченные, всегда носить, слюну исплевывать, нос платком в уксусе, обмоченном на улицах закрывать, мясо умеренно, а более кислую пищу употреблять, покои умеренно топить и их окуривать». Доктор Ягельский считал наиболее важным санитарное просвещение: «чрез попов жителям ясно и точно объявить существо болезни и от чего она происходит». Кроме того, он советовал «чистоту и употребление капель, называемых спиртус путри дульцис ибо сие лекарство очень сию болезнь предохраняет». Доктор Шафонский разделил вопрос на две части: 1) если в доме не было заразы, то никаких особых мер не требуется, только «убегать заразительные домы, людей и наипаче пожитков»; 2) если же в доме была зараза, то с самого начала заболевания больного положить в больницу и сжечь все, что он, «будучи в заразе, около себя имел»; остальным же жильцам этого дома Шафоновский рекомендовал «оставив на несколько недель зараженный покой, окуриваясь довольно и стараться выпотеть и после обмыть все тело».

Для выяснения четвертого вопроса – о лечении больных чумою – решено было созвать «особливое собрание». На следующий день было созвано совещание для рассмотрения вопроса о наилучшем способе лечения чумных больных. Ответ врачей на этот вопрос представляет с исторической точки зрения значительный интерес, так как он суммирует почти все медикоментозные и другие способы лечения, применявшиеся в то время по отношению к больным чумой.

В начале заболевания врачи рекомендовали потогонное лечение: «Когда самый первый припадок в начале болезни больной почувствует, то есть что голова заболит и при том тощий желудок, то тогда стараться в самой скорости вспотеть, выпив довольно горячей воды с уксусом или с клюквенным соком, или сварить с водою травы ромашки или Божьего дерева, при том довольно окутаться в постели и потеть довольное время…».

Если у больного, кроме головной боли, отмечалась тошнота и наклонность к рвоте, то рекомендовались рвотные средства: «немедленно стараться, чтобы вырвало, выпивши постного масла с теплою водою, а чтобы оно скорее подействовало, то засунуть палец в рот».

Если, несмотря на применение потогонных и рвотных средств, у больного жар и слабость продолжаются, рекомендовалось «привязать к голове ржавого хлеба с уксусом или кислым квасом» и пить холодную воду с уксусом или с выжатой клюквой или кислый квас. При появлении бубонов («опухоли») стараться, чтобы они скоро прорвались, для чего прикладывать к ним лепешки из муки, патоки и печеного лука. «А как прорвется, то прикладывать к ране до излечения одну лепешку из муки и патоки без луку». К карбункулам («чирьи») советовали прикладывать сначала чистый деготь с калачом, а по отторжении некротизированных участков («а когда черное отпадет») – одну патоку, «намазывая на тряпицу, пока заживет рана». Вместо дегтя можно употреблять творог и толченый чеснок. Последний «подлинно что причиняет тотчас сильную боль, но тем скорее и нарыв делается и, помертвелую часть тела отделяя, пособляет к тому, что очищенную рану патока или сало и масло с воском сгущенное скоро заживит».

Под этими правилами для лечения больных чумою подписалось 24 врача (Лсрхе, Эразмус, Шафонский, Погорецкий, Зыбелин, Вениаминов, Самойлович, Оррсус и др.) и три представителя от властей.

В тот же день на другом суженном совещании врачей вместе с представителями властей. Орлов поставил следующие вопросы о количестве и организации карантинов и больниц: «1) достаточно ли существующих карантинов; 2) достаточно ли существующих больниц и госпиталей; 3) таково ли их учреждение быть должно, каково до ныне было; 4) не надобно ли что переменить или пополнить в их учреждении?».

На эти вопросы врачи единогласно дали ответ о необходимости увеличения числа карантинов и больниц. Устройство карантинов совещание нашло «изрядным, сколько до содержания и пропитания людей принадлежит», по требовало тщательного наблюдения, чтобы в карантины «действительно зараженные и больные отнюдь не вводились, но отсылались прямо в их больницы».

Относительно организации больниц совещание высказалось, во-первых, за увеличение числа их еще на десять и приближение к городу, потому что все они почти «на одном углу Москвы» расположены, что затрудняет транспортировку больных («один своз много уже делает затруднения»), во-вторых, было указано на то, что хотя «содержание людей… изрядно», требуется все же единообразный метод лечения «по предписанию простыми лечебными средствами». Кроме того, решено было выделить в каждой больнице палаты («покои») для наиболее тяжелых больных «и особые для надежных и особливо для выздоравливающих». Указано было на необходимость организовать при каждой больнице приемный покой: «особый род залы, сарая или сеней, где бы приводимые больные тотчас осматриваемы и по состоянию их разделяемы были».

На этом совещании присутствовали Шафонский, Орреус, Ягельский; Граве и Самойлович вместе с представителями властей.

Получив от медицинского совета окончательное заключение, что в Москве свирепствует моровая язва, и заслушав их мнение о необходимых профилактических мероприятиях, Орлов энергично приступил к организации новых и реорганизации бывших до него противочумных учреждений. С октября последовал сенатский указ «об учреждении 2 комиссий для прекращения моровой язвы»[277]277
  I ПСЗ. Т. XIX. № 13 675.


[Закрыть]. Первая называлась «Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы», вторая – «Комиссия исполнительная». Председателем первой комиссии был назначен генерал Еропкин со своим помощником, членами «Успенского собора протоиерей Левшин», от московского мещанства «купец и мещанин Лука Долгой», а из врачей доктора Шафонский, Ягельский и Орреус, штаб-лекарь Граве и лекарь Самойлович.

В задачи этой комиссии входило все то, «что к сохранению и врачеванию людей от язвы и к скорейшему сего зла пресечению принадлежи может». В ее распоряжении находились все врачи и «прочие медицинские чины», больницы, госпитали, карантинные дома, аптеки, – словом, все лечебные и профилактические учреждения вместе с обслуживающим их медицинским персоналом. Заседания этой комиссии происходили ежедневно с 11 часов утра до 2 часов дня, «а есть ли великая нужда состоит», то и в любое другое время. Врачи и частные смотрители обязаны были предоставлять в комиссию ежедневные рапорты о числе вновь заболевших, о числе оставшихся больных, выздоравливающих и умерших. Вся полиция была подчинена (по участкам) частным смотрителям, последние же подчинялись комиссии, получая от нее все приказы и инструкции по борьбе с чумой.

Исполнительная комиссия состояла из трех чиновников под председательством сенатора Волкова. Функции исполнительной комиссии были административными и судебными: она должна была наблюдать за точным выполнением всех приказов и распоряжений первой комиссии. «Главная сей (исполнительной) комиссии должность есть по большей части полицейская. Она смотрит вообще, чтоб в городе все предписываемое и учреждаемое от Комиссии предохранения и врачевания, и все для пользы народа и города сверх того сделанные и делаемые учреждения самым делом исполняемы были; наказывает тотчас преступающих по мере вины и причиненного ближнему своему и обществу вреда; наблюдает порядок, тишину и благосостояние города…». В общем, можно сказать, что обе комиссии представляли собой нечто вроде чрезвычайного созданного на время чумы органа властей в Москве.

«Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы» развила энергичную деятельность. В первую очередь было обращено внимание на санитарное просвещение. 20 октября было опубликовано от имени комиссии «объявление, как самому себя от язвы пользовать»[278]278
  Описание моровой язвы… Приложение 52. С. 348–352.


[Закрыть]. В нем определенно указывалось: «Ведать и верить надобно без всякого сумнения, что свирепствующая ныне в Москве болезнь есть действительная и неоспоримая моровая язва, а не то, что называется перевалкой». Подчеркивался контактный путь передачи инфекции: «Яд оныя не находится в воздухе, но единственно от прикосновения и сообщения… переходит и заражает».

Далее излагались необходимые профилактические и общедоступные терапевтические мероприятия: «беречься всякого прикосновения и сообщения с зараженными больными и мертвыми людьми, их вещами. Во время заразы иметь крайнюю в домах чистоту и около себя опрятность, и чтоб в жилых домах никогда жарко и чадно не было».

В октябре же было, также от имени комиссии, опубликовано написанное по ее поручению доктором Орреусом и предназначенное для врачей «Краткое уведомление, каким образом познавать моровую язву, также врачевать и предохранять от оной». Кроме названных, издано было еще несколько инструкций для медицинских работников и офицеров, находящихся на заставах.

Одновременно комиссия взялась за организацию больниц и карантинов. Больницы и карантинные дома решено было устраивать за городом, «на чистом и открытом месте», причем так, чтобы карантинные дома были расположены вблизи больниц для быстрейшей транспортировки больных. Были открыты и 4 новые «опасные» больницы.

«Сумнительные из благородных» помещались в особом карантинном доме, расположенном за Никитскими воротами на Вознесенской улице. Кроме 4 новых, имелись еще 2 прежние больницы – одна в Симоновом, другая в Даниловом монастыре. В эту последнюю переводились больные «с одними ранами оставшиеся» из Симоновской больницы для окончательного выздоравления. Всего в Москве функционировали 4 больницы и 12 карантинных домов.

Над всеми больницами и карантинными домами было поставлено 2 начальника, которые обязаны были «иметь над ними смотрение и снабжение всего для оных потребного». Заведующим медицинской частью всех больниц и карантинных домов был определен доктор Ягельский.

Комиссия обратилась ко всем московским врачам с просьбой идти добровольно на работу в больницы и карантинные дома. К чести врачей нужно сказать, что никто из них не отказался.

По распоряжению комиссии Москва была разделена на 27 участков (вместо прежних 20). Это обеспечивало более точный учет больных и умерших, а также более быструю транспортировку их. Соответственно количеству частей города было увеличено также число частных смотрителей и врачей.

Были приняты меры по уточнению учета больных и умерших. Частным смотрителям приказано было прилагать всевозможное старание в выявлении (через десятских) больных и умерших. В своих ежедневных рапортах частные смотрители должны были указывать все симптомы («знаки») болезни, равно как имена, фамилии и адреса больных, направленных в больницы. Направление в больницу скреплялось двумя подписями: частного смотрителя и врача. Больничные врачи в свою очередь обязаны были ежедневно присылать в комиссию рапорты с указанием имен, фамилий и адресов всех вновь поступивших больных.

Ввиду того что, несмотря на самые строгие приказы, утаивание больных продолжалось, Орлов прибег к действенной мере. Он объявил, что все люди, выписывающиеся из больницы и карантинных домов, получат новую одежду и денежное пособие: женатые по 10, а холостые по 5 рублей. По словам Шафопского, «таковое награждение, а к тому же частые и скорые выпуски столько действовали, что многие сами охотно приходили объявлять свою болезнь и просили, чтобы их отправили в карантен»[279]279
  Описание моровой язвы… М., 1775. С. 110–111.


[Закрыть]. Но не только этим объясняется более охотное направление в больницы, так же как и значительное уменьшение числа утаиваемых больных. Москвичи почувствовали больше доверия к больницам и врачам, во-первых, вследствие проводимой комиссией санитарно-просветительной кампании, а во-вторых, потому что Орлов значительно сократил полицейский произвол и беспорядки при госпитализации и карантинизации людей.

О значительном увеличении числа больных, поступивших в больницы, свидетельствует то, что в октябре количество умерших в больницах было на 2626 больше, чем в сентябре.

Орловым были приняты меры и по оказанию помощи беднейшим слоям населения Москвы. Так, в целях борьбы с недостатком съестных припасов были построены вне земляного Камер-коллежского вала по всем большим дорогам амбары и торговые помещения «в таком намерении, чтобы на нужный случай снабдить оные из уезда всем необходимым».

Чтобы обеспечить «маломочным ремесленникам» сбыт их продукции, учреждена была особая комиссия для покупки производимых ремесленниками товаров, «когда они сами другим продать не могут». Эта комиссия купила у 3988 ремесленников товаров на 10 000 рублей – сумма по тому времени очень значительная.

26 октября опубликован сенатский указ «о доставлении средств к пропитанию простому народу, лишившемуся оного по случаю прилипчивой в Москве болезни»[280]280
  ПСЗ. Т. XIX. № 13 688.


[Закрыть].

В указе констатируется наличие в Москве большого числа людей, которые «не имея никакого рукомесла, питались пред сим самыми черными и грубыми работами, а по теперешним обстоятельствам не имеют оных». Чтобы дать этим людям «благоразумное пропитание», решено ыло увеличить окружающий Москву Камер-коллежский вал и углубить ров около него. За эти земляные работы «охочим людям» уплачивалось мужчинам по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Явившиеся со своими инструментами получали на 3 копейки больше.

Орлов прибыл в Москву 26 сентября, и уже 31 октября Екатерина II заявила, что «по принятым теперь божьей помощью мерам опасная болезнь знатно начала умаляться и чаятельно вскоре вовсе прекратится» и поэтому она считает, что присутствие Орлова в Москве больше не нужно.

15 ноября Орлов выехал из Москвы. В Петербурге его встретили с триумфом. В его честь была выбита золотая медаль, а при въезде в резиденцию царицы – Царское село – воздвигнуты триумфальные ворота – арка.

Пребывание Орлова в Москве несомненно оказало благоприятное влияние на ход эпидемии, – заболеваемость и смертность от чумы стали заметно уменьшаться. Однако отдавая должное Орлову, нельзя забывать, что в его распоряжение были отпущены огромные по тому времени средства и действовал он не один. Всю практическую работу по борьбе с чумой проводили врачи: Шафонский, Ягельский, Самойлович, Зыбелин, Погорецкий и др. Эти врачи выполняли самую тяжелую работу, ежедневно подвергаясь опасности заражения. А между тем их роль долгое время оставалась в тени, и в официальной дореволюционной истории все приписывалось, конечно, только деятельности Орлова.

В январе 1772 г. эпидемия чумы в Москве стала заметно утихать.

Когда эпидемия пошла на убыль, предохранительная комиссия стала думать о том, каким образом оставшиеся выморочные и зараженные дома и пожитки «от яда язвенного очистить, дабы оные впредь не могли произвести подобного нее злощастия». Были выработаны следующие мероприятия: 1) все оставшиеся в выморочных домах вещи, кроме икон, документов и металлических изделий, частные смотрители должны были вывезти в «безопасное место» и там сжечь; 2) все маленькие, ветхие и «мало стоющие дома» приказано было сломать; 3) жителям, у которых имелись «зараженные покои», было объявлено об обязательном их вымораживании и окуривании; одному окуриванию подлежали ценные вещи и «домы не столь зараженные»[281]281
  Описание моровой язвы… М., 1775. С. 124. Приложение № 69. С. 455–460.


[Закрыть].

Было опубликовано составленное Ягсльским по предложению комиссии наставление: «Каким образом яд язвенный в домах и вещах зараженных истреблять» с изложением рецептов, одобренных комиссией «курительных порошков»[282]282
  Эти порошки различались трех родов («Крепкий, посредственный и благовонный»), Главной составной частью их была сера. Для изготовления их применялись также ягоды и иглы можжевельника, селитра, ладан и другие ароматические вещества. Порошки или заменявшая их сера насыпались на раскаленные угли в жаровнях, находившихся в помещениях с развешанным платьем, раскрытыми сундуками и пр. Окуриваемое помещение оставалось в наглухо закрытом состоянии под действием SO₂ в течение нескольких дней, затем окуривание повторялось еще 1–2 раза, после чего производилось проветривание в течение нескольких недель. Переписка и документы подвергались действию крепкого уксуса или уксусных паров в течение нескольких дней (архивные документы того времени, дошедшие до наших дней, носят следы такой «дезинфекции» в виде многочисленных дыр, сделанных шилом для лучшего проникновения паров внутрь запечатанных пакетов. – Прим. ред.


[Закрыть].

Для доказательства эффективности дезинфицирующего действия этих порошков Д. Самойлович проделал решительный эксперимент: одежда умерших от чумы в Симоновской больнице 4 дня подряд окуривалась порошками и следующие 4 дня она проветривалась. Затем эту одежду Самойлович надел сперва на себя, а затем на 7 приговоренных к смертной казни преступников, и они «все живы и здоровы остались».

Для окуривания жилых домов, учреждений, торговых предприятий и церквей была организована из «охочих» офицерских чинов команда «частных курильщиков». Каждый курильщик получал по 15 рублей месячного жалования и по 6 рублей порционных. Под начальством частного курильщика находилось по 9 человек рабочих, из них часть вольнонаемных, получавших в месяц по 5 рублей и меньше, другая же часть «взятые из острога» преступники, получали по 5 копеек в день кормовых. Курильщики были распределены по всем частям города. Было высчитано, что в Москве число зараженных домов равнялось 7000. «Очищение» их производилось во всех частях города одновременно. Всех частных курильщиков было 11 человек. Над ними было поставлено 3 главных смотрителя, каждому из которых была для очищения поручена третья часть города и «столько артелей курильщиков дано было, сколько его округ имел частей города»[283]283
  Описание моровой язвы… М., 1775. С. 126.


[Закрыть]. Четвертый главный смотритель отвечал за окуривание всех присутственных и «прочих коронных мест». Дома, хозяева которых не в состоянии были купить курительных порошков, окуривались «казенным иждивением», как и те «достаточные дома», хозяева коих выехали из Москвы. Кроме домов, очищению подвергались также и купеческие лавки, если хозяева или приказчики их умерли от моровой язвы. Церкви, в которых умерли от чумы священники или другие церковные служители, очищались в первую очередь.

Очищение обывательских домов было начато 12 декабря. Наблюдение за своевременностью их очищения и точным соблюдением всех изданных по этому поводу инструкций было поручено доктору Шафонскому.

В марте 1772 г. средняя суточная смертность по Москве равнялась 12, а всего за месяц умерло 334 человека.

Несмотря на это, все предосторожности оставались по-прежнему в силе. Мало того, для всех едущих в Петербург или по Петербургской дороге карантинный срок был в январе уменьшен до 3 (вместо 6) недель, но на заседании Государственного совета 16 февраля было решено впредь поступать «по учиненным учреждениям и не мало не отменять оные, пока совершенно не минется в Москве опасность»[284]284
  Архив Государственного совета. Т. I. СПб., 1869. С. 428.


[Закрыть]. Поэтому с 1 апреля 1772 г. был снова установлен шестинедельный карантин для всех едущих из Москвы или из других зараженных мест до Петербурга или по Петербургской дороге далее Твери. Общая смертность в московских больницах и карантинных домах во время чумной эпидемии и тотчас по окончании ее была, по официальным данным, следующая[285]285
  Описание моровой язвы… М., 1775. Приложение № 115.


[Закрыть].

Следовательно, по официальным, приведенным Шафонским данным, в Москве за время эпидемии умерло в 1771 г. 56 672 человека. Если прибавить сюда еще 239 человек, умерших в течение первых 3 месяцев 1772 г. в больницах и карантинах и, кроме того, 1000 тайно зарытых и впоследствии найденных трупов, то общая цифра умерших за время эпидемии в Москве будет равна 57 911.

1771 год.

1772 год

Эту цифру, однако, никак нельзя назвать точной, она много ниже действительной. Напомним, что в начале эпидемии регистрировались лишь умершие после 4-го дня заболевания, остальные же считались погибшими от «обыкновенных болезней» и в официальную статистику не попадали. Далее официальная регистрация заболевших и умерших от чумы началась лишь в апреле 1771 г., больные же впервые появились в Москве в ноябре или декабре 1770 г. Сколько было заболевших и умерших с декабря 1770 г. по апрель 1771 г., неизвестно. Точное количество тайно погребенных под другими диагнозами также неизвестно. Наконец, можно усомниться также и в точности даваемых частными смотрителями сведений, на основании которых составлена официальная таблица смертности.

Екатерина II утверждала, что в Москве умерло от чумы 100 000 человек. По Лерхе, умерло более 60 000 человек. По Самойловичу, в Москве с апреля 1771 г. по март 1772 г. умерло 57 901 человек[286]286
  Самойлович Д. Избранные произведения. В. II. М., 1952. С. 134.


[Закрыть].

Все эти цифры разнообразны, неточны и в достаточной степени произвольны. Брикнер попытался установить число погибших, исходя из числа домов города. Население Москвы в среднем исчислялось в 300 000 человек. Обывательских же домов в городе было около 12 000, – следовательно, на каждый дом приходилось около 25 человек. 3000 домов опустели совершенно, но жители этих домов «принадлежали к самому бедному классу» и на каждый из этих домов, вероятно, приходилось менее 25 человек. «Но при всем том число умерших в этих домах во всяком случае было не менее 30 000, а быть может, достигало 50 000 человек»[287]287
  Брикнер А. Г. Русский вестник. 1884. С. 502.


[Закрыть]. Но, кроме 3000 выморочных, в Москве было еще 6000 обывательских домов, в которых были больные и умершие от чумы. Брикнер почему-то считал, что в этих домах также умерло 50 000 человек. Поэтому он полагал вероятным, что показание Екатерины II о 100 000 умерших гораздо ближе к истине, чем цифра в 57 000, приведенная Шафонским и Самойловичем.

Исходя из всех этих разнообразных данных, можно, как нам кажется, предположить, что в Москве умерло от чумы 60 000–70 000 человек. Это тем более вероятно, что, по современным литературным данным, средняя летальность от бубонной чумы равна 60 % заболевших[288]288
  Руднев Г. П. Клиника чумы. М., 1940. С. 97.


[Закрыть].

Из Москвы, по сведениям Шафонского и Самойловича, бежала во время чумы половина населения. Если считать 300 000 за среднюю цифру населения Москвы того времени, то, следовательно, в ней осталось около 150 000 человек. Можно предположить, что из них заболело чумой не менее 100 000 человек, т. е. 3/4 оставшегося в Москве населения. Следовательно, умерло 60 000–70 000 человек. Эти цифры, в общем, совпадают и с числом выморочных и зараженных домов, которые составляли 3/4 всех московских домов.

В течение апреля, мая, июня, июля 1772 г. новых заболеваний чумой в Москве обнаружено не было. Предохранительная комиссия по окончании «очищения» Москвы целиком посвятила свою деятельность наблюдению за тем, чтобы «вторично оная зловредная болезнь не могла из зараженных мест по причине еще продолжающейся войны вкрасться». Для этого решено было организовать заставы и кордоны поблизости от Москвы так, чтобы они составили непрерывную цепь по всей окружности города. Прежние заставы, расположенные слишком далеко от Москвы и одна от другой, не достигали, по мнению комиссии, своей цели, так как «некоторые между заставами к самой Москве находили способ скрыто проезжать». Все эти заставы были сняты и вместо них созданы новые, в непосредственной близости к Москве.

Только в январе 1774 г. вышел указ об упразднении застав и карантинов на всех дорогах из Москвы в Петербург, а в сентябре 1775 г. – указ о снятии всех оставшихся внутри империи застав и упразднении Комиссии для предохранения и врачевания от моровой язвы[289]289
  I ПСЗ. Т. XX. № 14 367.


[Закрыть].