Текст книги "Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории"

Как Черчилль нанес решающий удар… по своим

Мы должны ясно понимать, что в условиях, когда правящие круги Британии во главе с такими политиками, как Чемберлен и Галифакс, твердо удерживали курс на мирные взаимоотношения с Германией, с Гитлером, позиция Мосли и БСФ была не только востребована, но и вполне адекватна. В этом одна из причин того, что полиция не только не преследовала, не репрессировала, но порой и защищала БСФ. Причем это продолжалось даже в том числе в ходе так называемой странной войны с сентября 1939 года по апрель 1940 года, когда война Германии была уже объявлена Чемберленом, но по-настоящему со стороны Британии все еще так и не начиналась.

«В подобной обстановке пропаганда БСФ, призывавшая заключить с нацистами мир и предоставить свободу действий Германии в Восточной Европе, до некоторой степени совпадала с правительственной линией. Учитывая это и стремясь продемонстрировать отсутствие враждебности по отношению к фашизму, представители Уайтхолла не запрещали деятельности фашистского Союза несмотря на то, что в их распоряжении были Закон о чрезвычайных полномочиях от 24 августа 1939 года и Оборонное предписание 186, изданное 1 сентября, по которому организация, подобная БСФ, могла быть поставлена вне закона. Этот закон позволял в целях обороны «обеспечить изоляцию тех лиц, чье заключение в интересах общественной безопасности и обороны королевства представляется для Министерства внутренних дел целесообразным». Учитывая все приведенные выше факты, можно говорить о том, что «странная война» предопределила и странное отношение властей к БСФ. На практике это находило свое выражение в фактически попустительском отношении представителей Хоум Оффис[141]141
  Хоум Оффис – департамент правительства Великобритании, отвечающий за иммиграционный контроль, безопасность и порядок, включая борьбу с терроризмом.


[Закрыть]к британским фашистам» (339–340).

В таких условиях приход к власти британских фашистов мгновенно изменил бы всю международную ситуацию, прекратив мировой характер войны. Англия вышла бы из нее практически без потерь, а в перспективе могла бы извлечь немалую выгоду из союза с Германией. Возможен ли был в тот момент такой вариант развития событий? Мосли верил, что да. «30 января 1940 года в Лондоне была созвана конференция районных офицеров фашистской организации, на которой Мосли прозрачно намекнул на то, что Союз будет добиваться власти, используя вооруженную силу. В апреле 1940 года на общелондонской конференции районных офицеров БСФ вождь Союза дал понять собравшимся, что его движение готовится к любой возможности взять власть в свои руки. Еще ранее, в марте 1940 года, в беседе с ближайшими помощниками БСФ Мосли, говоря о перспективах фашистской организации, отмечал, что в нужный момент он устроит «коммунистическое восстание» для того, чтобы фашисты под предлогом «спасения страны» могли бы вмешаться и использовать силу. Основатель БСФ самонадеянно утверждал, что его поддержат военно-воздушные силы и, возможно, армия» (442).

Итак, в апреле 1940 года британские фашисты фактически заявили, что готовы к решающему прыжку. Но…

«В первых числах мая Чемберлен подал в отставку, а 10 мая был сформирован кабинет министров во главе с Уинстоном Черчиллем. В условиях, когда началась настоящая война с нацистской Германией, правящие круги Британии больше не нуждались в демонстрации благожелательного отношения к фашистской организации у себя в стране, и правительство сочло необходимым изменить свою позицию в отношении к БСФ. 23 и 24 мая 1940 года было арестовано более 30 высших руководителей Союза фашистов, среди них О. Мосли, А. Р. Томсон, Ф. Хоукинс, И. Дж. Кларк и другие. Мосли был помещен в тюрьму Брикстон, где вскоре после ареста был подвергнут многочасовому допросу… Комиссия, которая допрашивала Освальда Мосли, не смогла предъявить ему конкретных обвинений. Офицеры МИ-5, анализировавшие деятельность Союза фашистов, не обнаружили фактов того, что члены БСФ нарушали закон. Тем не менее в июне и июле 1940 г., когда все более очевидной становилась угроза вторжения нацистских войск на Британские острова, представители Хоум Оффис и контрразведки арестовали еще около 750 активных членов и сторонников БСФ, а 10 июля Союз фашистов был поставлен вне закона. Так был положен конец существованию самой крупной в межвоенный период фашистской организации в Британии, ставшей заметным явлением в общественно-политической жизни страны в 30-е годы» (444–445).

Всего, насколько я знаю, на основании закона от 1 сентября 1939 года было временно интернировано порядка 9 тысяч британских фашистов. Евреи в Англии, да и во всем мире, вздохнули спокойно: англо-еврейская война окончилась их полной победой и разгромом врага. И они знали, кого за это благодарить.

Итак, первое, что сделал Черчилль как премьер-министр, – он отрезал пути к миру и при этом победил фашизм в отдельно взятой Англии. Не Гитлера, конечно, не Германию (заметим, аресты произведены буквально накануне разгрома англичан при Дюнкерке), а своих же соплеменников, только настроенных иначе, нежели он сам. Это беспрецедентно.

Интернирование, изоляция потенциального врага применялась и в других странах. Вот несколько примеров. «С началом войны, – пишет М. Гилберт, – в сентябре 1939 года в Великобритании были арестованы и интернированы десятки тысяч «враждебных иностранцев». Некоторые из них являлись германскими нацистами, проживавшими тогда в Великобритании, другие же были просто германскими гражданами, оказавшимися в Великобритании в момент объявления войны… Эти меры были обусловлены страхом перед возможной высадкой немецкого парашютного десанта и перед пятой колонной, способной поддержать вторжение немцев за линией фронта, который и выразился в требовании немедленной изоляции всех «враждебных иностранцев» (222). Точно так же были интернированы в США ни много ни мало 120 тысяч проживавших или оказавшихся там не вовремя японцев с Западного побережья. Точно так же были Сталиным выселены в Казахстан и Сибирь поволжские немцы. И все это понятно и объяснимо.

Но Черчилль в Англии, повторю, применил беспрецедентную меру, вполне «по-сталински» арестовав и заключив в тюрьмы и лагеря помимо «враждебных иностранцев» – своих же сограждан, таких же природных англичан, как и он сам. Англичан! Только на основании их идейного несоответствия его целям и задачам.

Надо отдать должное британской демократии: этих людей не уничтожили, не превратили в лагерную пыль, не отправили на урановые рудники и т. п. «Еще в ходе войны в начале 1941 года, когда угроза вторжения нацистов на Британские острова миновала, значительная часть арестованных членов БСФ была выпущена на свободу, а в ноябре 1943 года из-за ухудшившегося здоровья из тюрьмы был освобожден Мосли, который вскоре после 1945 года вернулся к активной политической деятельности» (452).

Но факт остается фактом: ведя свою войну, Черчилль не остановился перед военно-полицейской массовой репрессией части собственного народа, своих же англичан, которые могли помешать его планам по противодействию Гитлеру и спасению евреев. Он всегда был верен себе и своему выбору.

* * *

Выше я подробно рассказал, во что обошлась Великобритании та война, которой Черчилль так упорно и страстно добивался. Поэтому сейчас я буду лаконичен и лишь резюмирую сказанное ранее.

В своей «тронной речи», вступая в должность премьер-министра, Черчилль произнес ставшие знаменитыми слова: «Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота».

Поистине, он сдержал слово. Британцы не получили ничего, кроме обещанного им.

Бросившись на защиту евреев, Черчилль самым худшим образом подставил Англию и англичан. Возможно, до конца 1930-х годов евреи принесли Англии и лично семье Черчиллей немало благ, чем вызвали у него стремление как-то их отблагодарить. Но он «отблагодарил» их тем, в частности, что столкнул Англию и весь мир – в величайшую в истории бойню. И тем самым с лихвой перекрыл полученное Англией благо. Традиционно причисляемая официальной историографией к странам-победителям, Англия оказалась по факту в стане побежденных.

Главный результат: благодаря Черчиллю Великобритания вновь превратилась в Англию. Она сегодня все еще проедает остатки своего колониального наследия. Но скоро ее саму съедят выходцы из бывших колоний. Уже один тот факт, что принцессу Диану – английскую великосветскую аристократку, особу королевского дома и символ Британии – имел и вертел как хотел араб Аль-Файед, о многом говорит: это знамение времени! А недавнее избрание мэром Лондона мусульманина-пакистанца Садик Хана ставит логическую точку в тысячелетней истории столицы английского народа.

Словно оправдываясь за совершенное, Черчилль всегда упирал на то, что «евреи-сионисты всего мира и палестинские евреи были целиком и полностью на нашей стороне в войне с Германией» (313). Интересно: а на чьей стороне должны были быть евреи в той войне с немцами?! Это ведь была во всех смыслах их война. И это Англия была на их стороне, а не они на ее, ради них-то она и в войну влезла, и проиграла эту войну ради них! Черчилль, как обычно, все выворачивает наизнанку, ставит с ног на голову. Превратная логика лжеца и демагога!..

Черчилль против своих, свои против Черчилля

Черчиллю было не привыкать упорно противодействовать любому давлению на него со стороны оппонентов, будь то парламентское большинство, коллеги-однопартийцы или собственный чиновничий или военный аппарат. Он никогда ни с кем не считался и выражал это иногда вполне недвусмысленно. Так, однажды он изрек весьма характерную сентенцию: «Из каждых пятидесяти офицеров, вернувшихся с Ближнего Востока, – заявил он во время выступления в Комитете начальников штабов, – только один благожелательно говорит о евреях. Однако это лишь убеждает меня в том, что я прав» (255).

Казалось бы, офицеры, вернувшиеся с Ближнего Востока, не понаслышке знали о положении вещей там, судили трезво, со знанием дела. Но… Вся рота, как говорится, шагает не в ногу, один я молодец!.. Какая непрошибаемая наглость! Это не самоуверенность, а именно наглость самого скверного пошиба, выпестованная вседозволенностью. Ведь нашему политику все всегда сходило с рук.

Между тем Гилберт признается с обезоруживающей откровенностью: «За период нахождения Черчилля в должности премьер-министра в период войны его симпатии по отношению к сионистам и их чаяниям практически ни в одном пункте не разделялись большинством его кабинета» (237). Сам Черчилль также это отлично сознавал и, не стесняясь, не раз признавал, что его друзья и коллеги по партии консерваторов «не согласны со взглядами, которые я высказывал по отношению к делу сионистов»[142]142
  В английском общественном мнении после войны утвердилось мнение о Черчилле как победителе Германии и Гитлера, в связи с чем в обиход вошли периодические чествования политика по разным поводам. Партия консерваторов не могла обойти эту новую традицию. Но искреннего почтения тут было мало, а уж любовью и не пахло. К примеру, «2 июня [1948] консервативной партией был устроен торжественный обед в честь Черчилля в отеле «Савой». Генри Ченнон, член парламента от партии консерваторов, отметил, что обстановка во время этого обеда была не то чтобы недружественной, но «прохладной», и объяснил это так: «Я думаю, что партия отрицательно воспринимала как его недавно опубликованную несмягчившуюся критику Мюнхенского соглашения 1938 года, так и приписываемые ему просионистские склонности» (330–331).


[Закрыть] (323).

К этому, собственно, и добавить-то нечего. Черчилль творил проеврейскую политику Великобритании, постоянно насилуя волю и разум собственно английской политической элиты, английского политического класса. Шел не только против своей партии, но и против своей страны, по сути дела. И это любимец нации? Это британский политик?!

Я хотел бы проиллюстрировать свое недоумение самыми выразительными примерами противостояния Черчилля с английской администрацией, в том числе из его собственной партии и собственного аппарата, поскольку эти примеры наиболее вопиющи. Возьму только тот период, когда он возглавлял кабинет в качестве премьер-министра.

Как мы помним, едва ли не центральной проблемой, возникшей с момента вторжения немцев в Польшу, стала проблема иммиграции в Палестину евреев, бежавших от преследований нацизма. Черчилль был сторонником максимальной квоты, но большинство его коллег стояло на другой позиции, не желая осложнять отношения с арабским миром и создавать на Ближнем Востоке взрывоопасную ситуацию. Они опирались в этом вопросе на «Белую книгу», но не ту, что издал Черчилль в 1922 году, в бытность министром по делам колоний, а ту, диаметрально противоположную по смыслу, что выпустило правительство в 1939 году, против которой дружно выступили сионисты и Черчилль[143]143
  Эта «Белая книга», прозванная евреями «Черной книгой», была подготовлена под руководством министра по делам колоний Малькольма Макдональда. «Она устанавливала окончательный предел еврейской иммиграции в количестве 75 000 человек на пять лет. Главным в этом плане было то, что по окончании пятилетнего периода должно было быть установлено самоуправление Палестины при сохранении численного меньшинства евреев. С этого момента для дальнейшей еврейской иммиграции требовалось уже одобрение арабов. Арабы, таким образом, получали на все времена власть препятствовать возникновению еврейского большинства. Система самоуправления в Палестине должна была начать действовать с мая 1944 года… Среднегодовое число иммигрантов в 15000 человек было вдвое меньше предложенного Черчиллем числа от 30000 до 35000 человек в год, которое сам он рассматривал как самый низкий уровень еврейской иммиграции» (199).


[Закрыть].

В ходе парламентского обсуждения 23 мая 1939 года Черчилль из кожи вон лез, чтобы убедить депутатов дезавуировать эту правительственную «Белую книгу». Свою речь он накануне согласовал с Хаимом Вейцманом, пригласив того на ланч к себе домой, в свою собственную квартиру, где Вейцман признал, что «архитектура речи совершенна». Назавтра в парламенте Черчилль, конечно же, кричал о «предательстве Декларации Бальфура» и договорился даже до того, что «это – конец видения, надежды, мечты» (200). О ком это он? Это что, англичане имели видения, надежды и мечты по поводу массового вселения евреев в Палестину? Конечно нет! Англичанам и без того хватало о чем помечтать – притом на своей земле и о своих проблемах. Как характерен этот полемический перехлест! Каким вызовом родному английскому народу он звучит!

Позиция Черчилля, наконец, открыто разошлась с позицией английского правительства. «Но «Белая книга» 1939 года не была ни отозвана, ни изменена в результате речи Черчилля. Правительство опиралось на самое значительное большинство в парламенте за всю политическую историю Великобритании, и в ходе голосования 268 депутатов высказались в поддержку политики правительства и лишь 179 против» (204).

Англичане в очередной раз показали, что в своем большинстве не разделяют односторонне проеврейскую позицию Черчилля. При всем его красноречии. Но его это, конечно же, не смутило. Ведь он проиграл битву, но не войну. Продолжая ее и вспоминая спустя несколько лет об этом эпизоде, Черчилль выразился сильно, но шокирующе превратно: «Следует помнить, что «Белая книга» вызвала острейшие разногласия в палате общин… Едва ли можно найти какой-то другой вопрос, по которому мнения в Великобритании разделены в большей степени, чем этот, мешающий сплочению нашего общества в условиях начавшейся войны» (209–210).

Вот даже как! Оказывается, еврейский вопрос настолько затронул Англию, что прямо-таки угрожал ее национальному единству перед лицом войны! Это какая-то сверхизвращенная логика, перевернутая, микроскоп вместо телескопа. По этой логике, чтобы не раскололась английская нация, ради ее сплочения следовало пойти навстречу всем требованиям евреев и снять все ограничения на их въезд в Палестину.

Как тут не вспомнить комический в своей парадоксальности момент: когда за неделю до отставки Чемберлена в британском парламенте обсуждался вопрос о его несоответствии и о возможном преемнике, то еврей по национальности, но патриот Британии «сэр Самуэль Хор, министр авиации и один из ведущих деятелей консервативной партии, распространил список «ошибок Уинстона» – список политических промахов, делавших Черчилля неподходящим кандидатом на пост преемника Чемберлена. В качестве одного из этих просчетов фигурировало следующее: «гвалт по земельному вопросу в Палестине, поднятый в интересах сионистов»» (216).

Умные, ответственные люди, цвет английского политического класса, все понимали, но ничего не могли поделать. Назначение Черчилля состоялось, и в дальнейшем Черчилль в качестве премьера полностью игнорировал позицию кабинета по данному вопросу. Даже Гилберт признается: «Последовательно поддерживая положения «Белой книги» 1922 года, которая предусматривала формирование еврейского численного большинства в Палестине, он не позволил ввести в действие положения «Белой книги» 1939 года несмотря на то, что они были одобрены подавляющим большинством голосов членов британского парламента. Это было, конечно, противозаконно» (259–260).

Но что Черчиллю какие-то законы? Этот человек был создан для того, чтобы прошибать любые стены. И достойного противника ему в Англии тех лет не нашлось…

Англичане, конечно, как могли, саботировали распоряжения и вообще политическую линию Черчилля в отношении евреев. Но он все одолевал своим напором, используя все средства, шантаж и давление. Примеры того и другого выразительны и заслуживают внимания.

Саботаж принимал иногда довольно острые формы. Так, корабли ВМФ Великобритании использовались для пресечения нелегальной транспортировки еврейских беженцев в Палестину. Это обыкновение было заведено еще до назначения Черчилля первым лордом адмиралтейства, ну а потом военные чиновники решили просто не информировать его об этом, и практика продолжалась. Узнав про это в начале 1940 года, «он был разгневан». И писал министру по делам колоний Макдональду: «Я был несколько удивлен, узнав, что телеграмма по поводу пресечения нелегальной транспортировки еврейских беженцев в Палестину была отправлена без того, чтобы ее показали мне. Отданные подобным образом приказы не должны исполняться» (212).

Упрямство Черчилля порой наталкивалось на таковое же его подчиненных.

«Вопрос о нелегальной иммиграции снова встал на повестке дня кабинета накануне Рождества [1940], когда министры вновь стали доказывать Черчиллю необходимость принятия строжайших мер против нелегальных иммигрантов, схваченных при попытке высадиться на землю Палестины. Но по результатам этого обсуждения Черчилль проинформировал правительства стран Содружества, что британское правительство «должно также принимать в расчет свои обязательства перед сионистами и руководствоваться общими соображениями гуманности по отношению к людям, бежавшим от жесточайших форм преследования».

Получив эти ясные указания Черчилля, сэр Джон Шакбер, бывший глава Ближневосточного департамента Министерства по делам колоний при Черчилле, ставший ныне постоянным заместителем министра по делам колоний, тем не менее решил проигнорировать их и специально предпринял определенные шаги, направленные на то, чтобы скрыть от премьер-министра практические мероприятия своего департамента, нацеленные на резкое снижение притока евреев-иммигрантов в Палестину. Он вообще временно отменил иммиграционную квоту на въезд евреев в Палестину, не сообщив об этом Черчиллю. 24 декабря Шакбер заявил своим сотрудникам: «Наша задача состоит в том, чтобы поддерживать свою деятельность насколько возможно в нормальном административном русле, вне сферы политики кабинета и так далее». В результате такого решения чиновников Черчиллю не сообщили, что с апреля по сентябрь 1941 года иммиграционная квота вообще была отменена и за этот период не было выдано ни одного въездного иммиграционного сертификата.

Коллеги Черчилля по кабинету были недовольны тем, что он неодинаково относился к евреям и арабам» (226–227).

Впечатляет, не так ли?! А вот еще, не менее впечатляющее:

«X. Вейцман написал письмо главному личному секретарю Черчилля Джону Мартину, в котором попросил выдвинуть в качестве главного предварительного условия проведения мирных переговоров с Венгрией требование о том, чтобы венгерскими властями были «предприняты все шаги с целью защитить евреев от уничтожения со стороны Германии». Но секретариат Черчилля решил не передавать премьер-министру этот призыв, и он никогда о нем так и не узнал» (272).

Каково же было противостояние Черчилля английскому патриотическому истеблишменту, если его же подчиненные, даже собственные его секретари, не сочувствовали его миссии и постоянно саботировали его указания, не соглашаясь с ними внутренне!

Черчилль вообще не раз попадал из-за чересчур прыткого и напористого Вейцмана[144]144
  Привязанность Черчилля к сионисту номер один доходила даже до того, что он пытался (хоть и безуспешно) продвинуть того в 1944 году на пост верховного комиссара Великобритании в Палестине.


[Закрыть] в неловкое положение. «Летом 1943 года после встречи и обсуждения с X. Вейцманом Черчилль стал разрабатывать план, по которому Великобритания предложила бы Ибн-Сауду, королю Саудовской Аравии, лидерство в создаваемой Арабской федерации и 20 миллионов фунтов стерлингов в год в обмен на его поддержку еврейского государства в Палестине. Но [министр иностранных дел] Энтони Иден пришел в ярость, когда из британского посольства в Вашингтоне к нему поступила информация о том, что Вейцман в беседе с советником Рузвельта по иностранным делам Самнером Уэллесом сослался на этот проект премьер-министра как на уже существующий факт. Негодующий Иден написал Черчиллю, что такой шаг противоречил бы официальной политике Великобритании… «Наша нынешняя политика в Палестине была одобрена парламентом. Мне хорошо известно ваше собственное отношение к этому вопросу, но никто никогда не обсуждал возможностей изменения этой политики и обращения в этой связи к Соединенным Штатам» (251).

Можно только удвиляться выдержке и дипломатическому такту Идена, ведь перед ним внезапно открылась наглость беспримерная! Два приятеля, Черчилль и Вейцман, уже все решили за Великобританию, притом поперек ее официальной позиции, и пытались теперь, исходя из этого, манипулировать Штатами!

Саботаж гражданских служащих, однако, сильно падает в цене на фоне того отношения к делу сионизма, которое было свойственно английским военным, о чем Черчилль, как мы помним, хорошо знал и не стеснялся говорить. Попытки Черчилля перетянуть военных на свою сторону успеха не имели, хотя он и агитировал их неустанно.

В конце 1930-х Черчилль пытался представить дело так, будто бы Англия, препятствуя свободному въезду евреев в Палестину, заодно препятствует тем самым Америке, находящейся под влиянием еврейского лобби, встать на сторону Англии в грядущей войне с немцами. В этой позиции было много лукавства, поскольку на деле влиятельные американские евреи вовсе не так уж переживали за евреев Палестины, а самый влиятельный из всех, Бернард Барух, державший в руках вопросы обороны США, вообще крайне холодно относился к сионизму. Со временем Черчилль даже признается Вейцману, что «он был шокирован степенью противодействия сионистской идее среди определенного числа евреев в Соединенных Штатах» (276). Тем не менее Черчилль продолжал давить на эту педаль, без зазрения совести спекулируя на самом святом. К примеру, свой меморандум, направленный в военный кабинет перед Рождеством 1939 года, где выражалось «крайнее удивление» интенсивным противодействием еврейской иммиграции со стороны кабинета и чиновников Форин офис, Черчилль закончил предельно пафосно: «В эти дни многих людей призывают жертвовать, и жертвовать не только своим мнением, дабы спасти страну, и я осмелюсь потребовать – потребовать ради наших моряков и солдат и ради всех наших надежд на победу, чтобы мы не создавали ни малейших препятствий, усложняющих нашу задачу» (212).

Вспомнил, милостивец, об английских моряках и солдатах… Чуть ниже, говоря о еврейском терроре против британских военных в Палестине и об отношении к этому Черчилля, мы сможем оценить всю глубину его лицемерия. Но и в более ранние годы провести на мякине английских военных и политиков он не мог. Противодействие премьер-министра и воинского сословия Британии выливалось порой в довольно крайние формы.

Мы помним, как Хаим Вейцман настаивал на образовании отдельной еврейской армии со своими знаками отличия и собственным знаменем и как Черчилль горячо поддержал эту идею. Против нее, однако, выступил не кто-нибудь, а сам главнокомандующий британскими войсками на Ближнем Востоке генерал Арчибальд Вавель. Он считал, что это вызовет гнев и протест в арабском мире. «Черчилль негодовал по этому поводу и 1 марта написал новому министру по делам колоний лорду Мойну: «Генерал Вавель, как и большинство офицеров британской армии, настроен весьма проарабски… Его слова ни в малейшей мере не убеждают меня» (228).

Демарш Вавеля лишний раз напомнил Черчиллю о том, что он и так прекрасно сознавал: что он мыслит и действует вопреки господствующему настроению в английской армии. Какой же вывод он сделал из этого? Какие меры решил предпринять, используя свой статус и политический вес?

Он, как всегда, пошел напролом, не колеблясь и написал 5 июля 1942 года министру по делам колоний лорду Крэнборну: «Необходимо выявить офицеров-антисемитов, занимающих высокие посты. Если трое-четверо подобных личностей будут отозваны и смещены с объяснением причин этого, то это произведет благотворное воздействие».

Для начала Черчилль предупредил генерала Эдварда Спирса, британского военного представителя в Ливане, чтобы тот «не сползал в обычное антисионистское и антисемитское русло, характерное для британских офицеров» (238). Возможно, имевший еврейские корни Спирс, старый черчиллевский приятель еще со времен Первой мировой, и не нуждался в таком предупреждении, но как характерен сам выпад Черчилля!

Так Черчилль решил выступить еще и в роли инквизитора. И против кого были направлены его инквизиционные устремления, против кого намечена чистка? Против собственного офицерского корпуса Британии!

Надо отдать должное кабинету: «ни один офицер-антисемит не был смещен со своего поста, а кабинет не снял своих возражений против формирования отдельных еврейских вооруженных сил» (238). Так проявила себя знаменитая британская стойкость. И Черчилль ничего не мог с этим поделать напрямую.

Хуже того, испытывая со стороны премьер-министра постоянное давление в сионистском ключе, а впоследствии еще и подвергнувшись террору со стороны еврейских боевиков (подробности ниже), британские офицеры, расквартированные на Ближнем Востоке, преисполнились собственных представлений о своем долге в данной ситуации. И когда сразу после провозглашения независимости Израиля в 1948 году на его территорию вторглись пять арабских армий – из Ливана, Сирии, Трансиордании и Египта при поддержке иракских войск, – чтобы в зародыше прикончить новообразованное еврейское государство, эти офицеры поступили согласно постигнутому долгу: возглавили Арабский легион, ими же набранный и обученный в Трансиордании. «Арабский легион открыл артиллерийский огонь по еврейскому кварталу Старого города Иерусалима. Несколько сот евреев были убиты, прежде чем еврейский квартал был захвачен» (329).

Это участие британских офицеров на стороне арабов в первой же арабо-еврейской войне ярко показало, с кем и против кого на самом деле всегда хотели быть англичане. И показало также самым убедительным образом, насколько разошелся со своей страной и своим народом Черчилль. Его, конечно, подобные мелочи не смущали и не останавливали.