Текст книги "Вторая Ведогонь. Книга первая. Сокровенное тело"

Глава 21. Как прийти

Даже если я не прав в своем предположении, что говорение истины есть следующий шаг или качественная ступень в развитии разума, все же для многих это искусство желанно и является вызовом. Когда такие люди только слышат о возможности истины, они чувствуют душевное возбуждение. Когда же появляется возможность научиться говорить истину, в их душах начинается движение, и сила этого влечения так велика, что может сделать говорение истины целью жизни.

Само по себе присутствие такой силы, которая может сменить Скуму и сделать нечто смыслом жизни, чрезвычайно показательно. В этом мире в нашем распоряжении таких сил не бывает. Смена цели жизни, скумы, на деле означает полную перестройку всей жизни. Это можно сделать либо под давлением самых страшных обстоятельств вроде войны, либо в том месте, где вы творили образ своей будущей жизни перед воплощением.

Поэтому, если вдруг, услышав о возможности говорения истины, вы понимаете, что готовы посвятить этому жизнь, это и было скрытой целью вашей жизни. Либо так проявляет себя сама природа разума. Иными словами, общее развитие разума необходимо осуществлять одновременно с любыми скумами и несмотря на них. Это как биологическое предназначение: хочешь ты быть учителем, инженером или философом, но, заводя семью, ты должен будешь рожать и воспитывать детей. И от этого никуда не деться.

Так и говорение истины – это то, от чего никуда не деться. Если ты дозрел. И потому слова о возможности истины и говорения действуют не на всех, а лишь на готовых к ним.

Можем ли мы определить свою готовность? И можем ли мы подготовиться к говорению истины, а значит, в сущности, к философской жизни?

Готовность определяется совсем просто: именно то, что влечет тебя к истине, то, что при словах о возможности научиться говорению истины в душе начинаются движения, и есть главный признак готовности. Если вам это нужно, вы готовы. Но это никак не отменяет необходимости в своего рода школе, то есть в обучении, понимании и упражнениях.

Можно уверенно утверждать, что словом «готовность» мы обозначаем некое состояние, имеющее протяженность в пространстве знания. Оно начинается с ощущения, что ты готов к этому пути, а завершается решимостью говорить истину. Посередине происходит набор знаний, превращение их в умения и изменение качества. В сущности, это есть творение новой способности.

Античная философская мысль думала об этом как об особом философском образе жизни. Чтобы стать философом, недостаточно просто жить в бочке и на все сложности жизни отвечать словами: относитесь ко всему философски. Повторяя эту фразу, мы плохо осознаем, что говорим. Если вдуматься, то в нашей жизни нет примеров ничего подобного. Те, кто носит звание философов, не живут философски и не понимают, что значит это выражение. И если даже они сами говорят это, то для них это всего лишь слова.

В выражении «относитесь ко всему философски» мы прямо соприкасаемся с той эпохой, которая давно ушла вместе с философами. В этих словах прежде всего звучит стоическая философия. Но если вдуматься, их мог сказать и эпикуреец, и Сократ. Они же скрываются и за словами Пушкина к лире: хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца…

Столь долгая жизнь философского понятия объясняется не силой мысли, в него заложенной, а величиной усилий, которые вкладывали когда-то люди в то, чтобы научиться так жить. И не то сделало Диогена философом, что он жил в бочке, то есть в пифосе – в пифосах ночевало множество бродяг и рабов. А то, что он понял и сказал так, что это стало его философией. Это не бочка сделала его философом, а его философия привела его в бочку.

Философия была способна видеть мир. И она же была объяснением, как прийти к такому видению мира, чтобы люди поражались, глядя на тебя, восхищались и сознавали, что еще не способны на такой подвиг. Выражение «относись ко всему философски» создал не философ, а его почитатель. И означает оно очень простую и определенную вещь: когда кто-то начинает метаться или убиваться из-за внешних сложностей, видевший философа говорит: относись к этому как философ! И оба видят вполне определенного человека, у которого учатся жизни. Поэтому этот совет мог звучать и так: относись к этому, как Учитель. Или: как учил Учитель.

А как учил Учитель?

История сохранила для нас несколько поучений, которые при внимательном рассмотрении оказываются шагами к философскому образу жизни, а значит, и к философской речи, к говорению истины.

Пьер Адо в «Духовных упражнениях и античной философии» приводит правила жизни, изложенные Эпиктетом в одиннадцатой беседе:

«(3) Нужно… установить правила, определяющие, когда следует давать свое согласие.

(2) Что касается стремлений (bormai), то необходимо следить за тем, чтобы они не были безусловны, были направлены на общее благо и сообразовались бы с достоинством.

(1) От влечений (orexis) же следует вообще воздерживаться, но не отвращаться ни от чего, что не в нашей власти» (цит. по Адо, 2005. С.151).

Сами по себе эти правила плохо понятны. Их, кажется, можно запомнить и пытаться применять, но это будет непросто. Однако стоит обратить внимание на нумерацию. Она обратная. Это Адо пытался показать, как правила Эпиктета связаны с «Размышлениями» Марка Аврелия. Философ-император постарался сделать философа-раба понятней, поскольку чрезвычайно уважал его.

Марк Аврелий в «Размышлениях» несколько раз приводит подобные троичные списки, в которых прослеживаются важные совпадения и с Эпиктетом, и с другими списками. Я приведу их целиком, поскольку они дополняют друг друга:

«VII, 54: Всюду и всегда в твоей власти…

(1) довольствоваться благочестиво своим наличным жребием,

(2) относиться справедливо к находящимся налицо людям,

(3) и исследовать внимательно наличные представления, дабы не проникло в них ничего несообразного.

IX, 6: Для тебя достаточно то, что…

(3) есть сейчас постигаемое (объективное) признание,

(2) есть сейчас общественное деяние,

(1) есть сейчас в душевном складе благорасположение ко всему, что происходит в соответствии с причинностью.

VIII, 7: Природа же разумного… на правильном пути,

(1) когда не соглашается ни с ложью, ни с неясностью в представлениях (pbantasiai),

(2) если направляет стремления (bormai) исключительно на общее благо,

(3) склонность (orexis) и отвращение питает только к тому, что зависит от нас самих, и без ропота приемлет все ниспосылаемое ей общей природой.» (там же, с. 148–149).

И в этих списках, как видите, Адо нумерацией подсказывает действительную последовательность шагов. Вкратце его выводы сводятся к следующему:

«Действительно, первая тема определяет отношения человека с космосом, вторая – отношения человека с другими людьми, третья – отношения человека с самим собой в той мере, в какой сущностная часть человека располагается в его способности думать и судить, в противопоставлении с телом, производящем в нас представления». (Адо, 2005, с.149).

Адо был великолепным знатоком античной философии и обладал потрясающим чутьем на подлинную философию. Но психологом он не был. Поэтому оставляю без внимания странности вроде тела, производящего представления или разночтения одних и тех же греческих слов. Главное в том, что он подметил именно то, что сделало Эпиктета и Марка Аврелия теми философами, к которым и отсылали словами: гляди на все философски.

Но что именно мы имеем в данном случае? Не менее чем три обязательных шага, которые должен проделать тот, кто хочет жить философски. И это шаги освобождения и целеустроения жизни. Чтобы стать философом, надо освободить свой ум от всего лишнего, что может отвлекать его от главного. Поставленная перед собою задача, жить истиной, то есть жить философски, слишком сложна, и было бы самонадеянно считать, что ты с ней справишься, одновременно полноценно участвуя во всей остальной жизни.

Поэтому философу надо принять несколько предварительных «установок» и неукоснительно им следовать всю остальную жизнь. Первая освобождает разум от необходимости решать задачи, связанные с природой-космосом, на языке Адо. В отношении природы надо исходно принять, что у природы нет плохой погоды, каждая погода – благодать. Иными словами, нечего переживать и тратить время на то, что не в твоей власти: довольствуйся благочестиво жребием, который тебе выпал.

То же самое надо однажды проделать и по отношению к обществу. Его надо признать второй природой, а в силу этого стихией, которую можно только принимать: у нас такие погоды и такие правительства стоят. И нечего тратить силы и душевные порывы на осуждение политиков. До сих пор помню одну старую карикатуру: сидит русский мужик в трусах и майке посреди раздолбанной квартиры и не может оторваться от телевизора: Беспокоит меня Гондурас!..

В родившемся после этого анекдоте ему отвечают: не чеши его! Что подразумевает с философской точки зрения: займись собой. Именно в этом суть третьего шага к философской жизни: вложи все высвободившиеся силы в заботу о себе. Личные представления, из которых может проистечь нечто несообразное, это и есть цель философа. А точнее достижение такого состояния сознания, что из него проистекает только сообразное. И для нас это именно истина.

Глава 22. Цель говорения

Если мы хотим освоить говорение, добравшись до самой огненной сути, нам надо обрести определенные навыки. Безусловно, одним из них является обуздание. Но начать стоит не с него. Сначала надо понять, что любая речь является не пустым производством звуков: она имеет цель, благодаря чему и достигается ее осмысленность и, кстати, и огненность. Учащийся говорить должен научиться осознавать цель своего говорения. Учащийся слушать должен научиться видеть присутствие цели в речах других.

Говорение – это воплощение разума в звуках, но разум существует как способность решать задачи. Поэтому речь не может существовать иначе, чем задачно. Задача же всегда есть способ достижения определенной цели либо поиск такого способа. В определенном смысле видение цели, присутствующей в говорении, есть самоосознавание разумом собственной работы. Достижение же осознанного состояния – это обретение важнейшего качества в управлении жизненной силой. Это наработка способности или даже выработка свойства направлять силу внутрь себя, а не рассеивать ее наружу.

Собирание силы, как и увеличение внутренней температуры, ведет к изменению, условно говоря, агрегатного состояния как вещества, так и самой природы человека. Если мы направляем силу с помощью осознавания на разум, разум начинает развиваться. Если мы направляем ее на душу, развивается душа. Какое бы достижение мы не задумывали, нам необходимо направить силу и удержать ее там с помощью внимания или осознавания.

Кроме того, осознавание собственных целей необходимо для овладения наукой думать и точным рассуждением. Что касается речи, оно делает речь точной, доходчивой и действенной. Иными словами, без осознавания цели говорения не стать ни оратором, ни писателем, ни артистом, ни ученым, ни руководителем. Без осознавания наши речи достигают своих целей лишь случайно.

Но и видение цели в речи другого – жизненная необходимость. Особенно важно видеть не только явные, но и скрытые цели – от этого зависит наше благополучие. При этом не надо забывать, что видение целей и их понимание имеет значение как для того, чтобы не быть обманутым, так и для того, чтобы понять задание и не нарушить взаимодействие. Плохое понимание задач, которые ставят перед нами другие люди, причиняет гораздо больше вреда, чем их обманы.

Те, кто с нами говорит, могут оснащать свою речь особыми средствами воздействия вроде определенного звучания, шуток или отвлечения внимания с помощью обращений к внешним видам или внутренним состояниям человека. Терять видение цели нельзя ни при каких обстоятельствах. В действительности мы все это понимаем и с детства учимся не попадаться на обманы. Поэтому осознаем эту задачу как бытовую необходимость. Но если мы хотим освоить философский образ жизни, придется принять, что эта способность самоценна и лишь случайно помогает в быту. Ее настоящее предназначение – улучшение качества самого разума.

Видеть цель говорения у себя или другого – это обретение способности точного рассуждения и улучшение качества в решении задач разума. Чем точнее мы идем к цели, тем короче путь и легче труд. Чем яснее мы видим цель другого, тем меньше у него возможностей отвлечься либо заплутать. Следя за его целью, мы помогаем ему говорить точно, а значит, решать задачу, с которой он к нам обратился.

Способом же развития этой способности является работа с целью собственного говорения. Начинается она с того, чтобы исходно сделать для другого ясной цель, ради которой ты к нему обращаешься. А затем удерживать не только свое, но и его осознавание этой цели. Люди постоянно заняты тем, чтобы разгадать цель, которую преследует другой, говоря. Но это не значит, что они легко удержат в осознавании эту цель, если вы ее явно заявите. Склонность искать скрытые цели просто вынудит их внимание отвлекаться и рыскать в поисках не там, где разворачивается ваше говорение, а за границами пространства вашей задачи.

Вы говорите человеку, что от него хотите, и начинаете объяснять, как это сделать. Вы не имеете никаких скрытых целей и не говорите ничего лишнего. Он отвечает вам: понял. А в итоге вы получаете не то, что хотели. И это сплошь и рядом.

Разум, построенный на говорении лжи и слушании лжи, не может взаимодействовать просто и прямо – он занят поиском обмана и скрытых смыслов. Но пока он ищет скрытое, явное теряется из восприятия. Поэтому важнейшее качество делового человека – удерживать внимание другого человека на заявленной цели и не позволять ему отвлекаться, пока не будет создан образ дела и действия, соответствующий поставленной задаче. Вот после этого, то есть действительно поняв, что надо делать, человек может сколько угодно заниматься поисками смыслов и обманов.

Так говорение применяется в жизни и работе руководителя или предпринимателя.

Но для философа и для прикладного психолога гораздо ценней то, что внутренний огонь так же прячется где-то в моей глубине, как и обман. И его никогда не выявить, если не создать для этого условия. Условие же именно та простота и ясная стройность речи, которая достигается этим упражнением.

Когда вся твоя речь становится говорением истины и в ней нет ничего, кроме заявленной цели и задачи, позволяющей эту цель достичь, все лишнее становится очевидным. Если это помеха, она бросается в глаза как сбой в решении задачи. Если это чувство, то оно проявляется в том, как изменилось звучание. Если огонь, то ты вдруг обнаружишь, как изменилась вся твоя речь, а вглядевшись, найдешь то, что вызвало это изменение.

То, что выманивает твой огонь и заставляет разгореться сердце – великая ценность. Знать такие вещи – значит знать путь к своему бессмертию.

Но сначала надо развить привычку, говоря слова, видеть, как тебя тянет глядеть не в них, а за них.

Глава 23. Глядеть за слова

Если вдуматься, то слово, кажущееся чем-то воздушным и почти несуществующим, вещественно. Оно же воплощено в колебания воздуха и в вибрацию барабанной перепонки. В вакууме звук не распространяется. Слова – это способ воплощения и передачи речи. Но это значит, что действительная речь существует где-то за словами. Вот там ее и надо слушать.

Как это ни странно, но переходя к слушанию самой речи, мы перестаем слушать, а начинаем разглядывать. Очевидно, телесные органы восприятия работают лишь на внешний сбор данных, но все, поступившее благодаря им, переводится на какой-то единый язык, на котором и происходит понимание. Объяснить это можно только одним образом: тело лишь закрывает душу от прямого общения с плотным миром, одновременно предоставляя ей возможность ощущать различные проявления вещественности. И сколько этих проявлений можно уловить с помощью вещества тела, столько разных органов восприятия и создано.

Однако тело может понять увиденное и почувствованное не более, чем глаз, язык или кожа. Понимание и принятие решений – задача не телесного уровня. Должен быть кто-то, кто сумеет воспользоваться телесными органами. И этот кто-то отчетливо проявляется, когда мы начинаем наблюдать за тем, как слушаем. Простейший эксперимент выявляет это с предельной яркостью. Скажите кому-нибудь простейшую фразу. Например: передай привет. Или: у тебя лишняя минутка не найдется? И человек сходу и спокойно ответит на это что-то соответствующее. Тогда поднимите слегка указательный палец и спросите: ты уверен, что ты меня понял?

И он словно налетит на невидимую стену – ведь сказанное было так просто, что не понять невозможно. После этого глаза его начнут куда-то вглядываться, и даже, быть может, слегка нахмурятся брови. Все это признаки усилия, с которым он пытается рассмотреть нечто. При этом очевидно, что перед ним ничего нет.

И он сам, и вы с очевидностью будете понимать, что в это время он рассматривает именно ваши слова, выискивая в них какой-то подвох, который упустил при слушании. Рассматривает то, что можно лишь слушать и обычно даже не замечаешь, как понимаешь прямо на слух. Впрочем, если звука недостаточно по громкости, мы начинаем прислушиваться, и нам всем знакомо именно это усилие прислушивания. Поэтому тем удивительней обнаружить, что при углубленном понимании мы вкладываем ту же силу не в слушание, а во вглядывание в слова. А на деле за слова.

Слух действительно принес слово в виде звучания. И его действительно надо было расслышать. Но на этом работа разума не завершилась. Она только началась. И если она не будет совершена, не произойдет никакого говорения лжи, правды или истины. Если ложь или правда не были поняты, не оказали воздействия, их как бы и не было. Были только слова, но само по себе слово не более чем звук. Как иностранная речь.

Следовательно, ложь, правда или истина не говорятся для тел, не говорятся для слуха. Они говорятся для того, что может этим слухом воспользоваться. И его надо видеть и постоянно отслеживать, услышал ли он тебя. Поэтому вопрос, услышал ли ты меня? – оказывается двойным и вызывает в ответ два рода действий. Сначала человек пробегает глазами по словам, которые прозвучали, проверяя, все ли они сохранились в его сознании без утрат. Обратите внимание: мы опять глядим на слова. А затем, убедившись, что с точки зрения слухового восприятия слова восприняты полноценно, мы принимаемся проверять нечто иное, чего нет в словах, как нет самих слов в пространстве перед лицом, куда вглядывается в это время человек.

Куда он в действительности глядит, когда хмурит брови и направляет глаза, перепроверяя, верно ли услышал? В так называемую Мережку, как говорили мазыки, точнее даже в ее Глаз, то есть среднюю часть. Это тонкоматериальный орган сознания, находящийся, как считала народная психология, на пол-локтя от глаз. В нем мы обрабатываем образы, то есть собственно думаем. И в нем мы эти образы рассматриваем. Этим и объясняется, что мы переходим при повторной работе с услышанным от слуха к зрению. Услышать можно, только пока звучит. После этого надо работать с сохранившимися образами.

Образы же обрабатываются в глазу мережки и там же рассматриваются неким внутренним взором, называвшимся Оком души. И там они перестают звучать, хотя при этом вы можете вытащить из памяти и звучание. Но для понимания звучание важно лишь с точки зрения тех акцентов и интонаций, которые меняют смысл. Да и они важны знаково, а не сами по себе.

При понимании мы глядим за звучание в то, что содержится в образе. И в то, что может скрываться за образом. Но за образом может скрываться только другой образ, поскольку в сознании больше ничего не может быть. Например, образ, хранящий воспоминание. И вот когда мы после простого и понятного предложения уточняем: ты точно меня услышал? – человек начинает проверять, расслышал ли он сами слова, но очень быстро переходит к проверке намеков, отправляющих к образам, скрывающимся за этими образами.

И это настолько привычно, что составляет саму среду человеческого понимания. Мы почти не уделяем внимания основному высказыванию, но очень много сил тратим на выявление скрытых смыслов, намеков и просто обмана. На это тратятся основные силы разума.

Поэтому при управлении, при научном рассуждении и при любом говорении истины эту склонность разума надо учитывать, видеть все попытки уйти в ненужную глубину и уметь их подавлять. В сущности, говорение истины становится возможным, если тебе удается обуздывать не только свой разум, но и разум слушающего, чтобы удержать его от привычных метаний и поиска скрытого.

Только точно и однозначно переданное и столь же точно и однозначно понятое Слово превращается в Дело. И только когда разум, вместе с внутренним Оком становится спокойно-созерцательным, верно придерживаясь сказанного и не отвлекаясь, у сокровенного и глубинного появляется сцена, на которой оно может показать себя.