Текст книги "Музей смерти"

Глава седьмая

Утро было серое, хмурое, недружественное. Я стонал, ворочался на жесткой кушетке, подсовывал под голову круглый валик, который постоянно скатывался. Что-то было не так, но я не мог понять – снова погружался в сон, просыпался, засыпал – ну, просто аттракцион «волна»!

– Потрясающе, – ворчала Римма Казаченко, поливая свои любимые фиалки. – Ты перепутал дом с работой, дорогой Никита Андреевич. Вместо того чтобы поехать домой, ты поехал на работу, где и завалился спать. Бедняжка, тебя отключили от сети и до сих пор не могут включить, хотя скоро десять утра. Скажи, ты был вчера нормальный? Не много выпил?

– Вообще не пил… – прохрипел я, тыкаясь носом в жесткую спинку.

– Вообще-вообще? – удивилась Римма. – Тогда имеем парадокс. – Она на цыпочках подошла, и теплая струйка из лейки полилась за шиворот.

– Римма, я похож на фиалку? – Я ворочался, оттолкнул от себя проклятую лейку.

– В принципе, да, ты синий. Никита Андреевич, вставайте, вдруг клиент придет.

– Щас встану… – Я старался, но никак не мог продрать глаза.

– Есть только «щас» между прошлым и будущим, – засмеялась Римма. – Вставай, говорю, проспишь все на свете!

Я поднимался, как из могилы. В голове гудел церковный колокол. Я стонал, растирал виски. Почему, действительно, вместо дома я оказался в офисе собственного детективного агентства? Стол, компьютер, стулья, дохленькие шторки на окнах, Римма Казаченко, занятая именно тем, чем она должна заниматься. Ночные улицы были пустынные, я домчал Варвару до ее Нижегородской, как-то скомканно попрощались, я развернулся через двойную сплошную и поехал в центр… Где была моя садовая голова? Окончательно отключилась от реальности, а офис с кушеткой оказался ближе родного дома…

– Ты точно вчера не пил? – зависла над душой Римма.

– Точно, отвяжись…

– И по черепу не получал?

– Нет, не получал…

– Тогда почему у тебя такой вид, словно твоей физиономией разминировали минное поле? Тебя кто-то обидел?

– Другие причины…

– То есть действия сексуального характера со своим парапсихологом ты также не совершал?

– Римма, хватит издеваться…

– Ладно, секс в жизни не главное, держи. – Она подкатила ко мне легкий сервировочный столик и водрузила на него чашку с крепким кофе. После этого занялась делами – открыла выдвижной ящик и стала наводить порядок в своих аксессуарах. Я пил мелкими глотками черный напиток, приходил в себя. Нет, я прекрасно все помнил, но не мог взять в толк, почему я оказался в офисе. Должна быть в жизни какая-то загадка? В окно заглядывала хмурая серость, по стеклам стучали капли.

– С семи утра льет, – сказала Римма. – Наши синоптики – красавчики, дали точный прогноз погоды. Сказали, дождь – значит, дождь.

– Это был прогноз непогоды, – поправил я, – они всегда сбываются. Ты видела хоть одного синоптика, который хотя бы раз в жизни не угадал погоду?

– Отлично, – обрадовалась Римма. – Еще немного, и ты проснешься. Кстати, если посидишь еще, сможешь дождаться звонка от депутата, который проявляет подозрительную настырность. Вчера он был очень возбужден. Клянусь, если бы он стал грубить, я послала бы подальше его депутатскую неприкасаемость и…

– Неприкасаемость – это у прокаженных, – поправил я. – У депутатов – неприкосновенность.

– И ее бы тоже послала, – отмахнулась Римма. – Ты абсолютно уверен, что мы не собираемся брать этот заказ?

– А кто мне вчера навяливал музей смерти? – напомнил я.

– Это было ДО депутата, – возразила Римма, – и его щедрого предложения безнаказанно прокатиться на Майорку. Когда же я последний раз была на Майорке? – задумалась Римма. – Дай-ка вспомню… Мы уже не жалуемся на отсутствие денег? – перевела она тему.

Я полез за телефоном. Непринятых звонков не было, но в уголке притаилось эсэмэс-сообщение от моего банка, извещающее о поступлении энной суммы на счет. Сумма выглядела вполне приятно. Сергей Борисович сдержал обещание.

– Нет, уже не жалуемся, – покачал я головой.

– Прекрасно, – воспрянула Римма, – надеюсь, и следующую бешеную зарплату я получу точно в срок. А теперь убери этот эффект жадных глаз, посмотри на меня и выкладывай как на духу, чем ты занимался вчера весь день. Я имею право знать, я сотрудница твоего агентства.

– Только при условии, что не побежишь заявлять на меня в психушку, – буркнул я.

– Заметано.

– «Ночь в музее», – сказал я.

– Чушь, – фыркнула Римма. – Всероссийский праздник «Ночь музеев» состоялся неделей ранее.

– Для меня – вчера.

– Ладно, давай по порядку, – вздохнула Римма. – Только правду и ничего, кроме правды. Обещаю, в психушку не пойду.

Когда я покидал агентство через четверть часа, она сидела онемевшая, смотрела на меня объятыми ужасом глазами и на всякий случай крестилась. Я все понимал, кроме одного – при чем тут бог?

Я вырвался из пробочного плена, спускался к Коммунальному мосту, когда позвонила Римма. Я машинально глянул на часы: немного же ей понадобилось времени, чтобы стряхнуть с ушей всю мою лапшу.

– Ох, как люблю я такие истории, – вздохнула Римма. – Просто обожаю. Особенно вечерами, перед сном. Никита, я тебя умоляю, не шути со мной. Я же такая доверчивая. Что из твоего рассказа было неправдой?

– Все правда.

– Вот черт… Но звучит, как сюжет для телевидения…

– Римма, хватит! – взорвался я. – Я варился в этом весь день и половину ночи. Мне плевать, как это звучит! Думай что хочешь, но только не рассказывай ментам, хорошо? Кривицкий обязательно будет на тебя наезжать. Скажи, что под хозяйство Якушина копают некие рейдеры из другого города, и он просил меня прояснить ситуацию. Или что-нибудь еще, сама придумай. Но звучать должно правдоподобно.

– Ладно, – вздохнула Римма. – Ты сейчас куда?

– К маме.

– Вот это правильно, – одобрила помощница. – Всякий раз, когда слетает крыша, надо ехать к маме. Она ее быстро на место поставит.

Мама жила в приличной двухкомнатной квартире с видом на церковь и прочие удобства в виде двух супермаркетов. Еще вполне неплохая собой, не полнеющая, мой извечный повод для сыновней гордости, она прочесывала квартиру, собирая сумки для окончательного переселения на дачу. Я насторожился: не мне ли уготована почетная роль шофера, о которой никто не предупредил?

– Ой, сынок, как хорошо, что ты приехал, – обрадовалась мама. – Еще немного, и ты бы меня не застал. А до дачи ехать такую даль – целых двадцать минут… Ты не волнуйся, меня знакомый отвезет из соседнего дома. Представляешь, у него, оказывается, и дача рядом с нашей!

– Какие удивительные совпадения, – хмыкнул я, забираясь в вазу с печенюшками. – Ты говорила, он бывший военный, как и папа?

– Кстати, об этом я тебе не говорила, – насторожилась мама, – поскольку только позавчера об этом узнала.

– Как его зовут, ты тоже не говорила, – подметил я. – Можно, угадаю? Не Иван Егорович?

Мама села на первую подвернувшуюся табуретку и пристально на меня уставилась. В этой информации не было ничего таинственного или невозможного, но мама как-то забеспокоилась.

– И откуда ты это узнал, Никита?

Чуть не вырвалось: «От папы. С небес за нами подглядывает». Я быстро переменил тему, помог ей затолкать внутрь развалившееся содержимое кладовки, оттащил сумки в прихожую. Бес усиленно тянул за язык, но я держался.

– Что случилось, сынок? – Мама пристально всматривалась в меня. – Ты весь помятый, уставший. Спиртным вроде не пахнет…

– Работы много, – отбивался я. А под конец не выдержал: – Мам, а кто такая Ольга Максимовна?

Мама снова села на табуретку и заплакала. Я проклял все на свете – бегал на кухню за таблетками, успокаивал ее, уверял, что это был всего лишь сон, но отец в него ворвался, как живой, – и этот вопрос его крайне беспокоил.

– Это так непохоже на тебя, Никита, – всхлипывала мама. – Ты же так отрицательно всегда настроен против этой чепухи…

Не объяснять же ей, что сегодня я проснулся другим человеком! Рад бы остаться прежним, но как?! Я нес какую-то чепуху, выкручивался. Она поверила или сделала вид, что поверила. Отец не был благородным рыцарем, преданным всю жизнь одной даме. В этом отношении он был заурядным человеком. Четверть века назад, когда я домучивал начальную школу, у отца случилась другая женщина и такой жгучий роман, что он чуть семью не бросил. Но опомнился, поборол себя, как-то справился с пылким чувством. Мама была в курсе. «Если там все закончишь – окончательно и бесповоротно, то прощу, никогда поминать и упрекать не буду». Отец закончил. Женщина уехала в другой город. Родители договорились никогда мне об этом не говорить – ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, в этой жизни, пошутила мама. Даже здесь отец исполнил свои обязательства – в ЭТОЙ жизни не проронил ни звука. Мама украдкой отслеживала перемещения Ольги Максимовны по свету. Та вышла замуж, умерла в 2010 году от тяжелой онкологии, пережив отца всего лишь на год. И вдруг приходит родной сын и называет имя, которое он В ПРИНЦИПЕ не может знать…

Я выскочил из квартиры красный, как рак. Подкинул родительнице пищу для размышлений! Время было практически полуденное. Встреча в музее – на час дня. Полагаю, я нарушил все существующие правила дорожного движения, пока добрался до ДК Чкалова. В принципе, я знал, где стоят камеры регистрации нашей доблестной ГИБДД, поэтому не сильно рисковал. Вырвавшись за ДК и Сад Дзержинского, я вздохнул с облегчением – не сказать, что шоссе вело в тупик, но на всем его протяжении – лишь садовые общества, а народ еще не созрел для дач. Тем более в будние дни. Оборвались последние «сталинки», сузилась дорога, я мчался, как на пожар, обгоняя попутный транспорт. Навстречу с достоинством проплыл катафалк из крематория – вполне традиционный, без кучера, с бензиновым двигателем. Пошли заводы, перелески, местность становилась неровной. До поселка Восход, где единственной достопримечательностью являлся крематорий, оставалось километра два, когда произошло это чертово происшествие! Я слышал хлопок – лопнуло правое переднее колесо. Машину затрясло, стало бросать из стороны в сторону. Передний привод – это лишь усугубило проблему. Какой-то дикий страх вцепился в меня – сущая банальность, а проняло до каждой молекулы. Я схватился за руль, убрал ногу с педали газа. Только не тормозить, тогда меня точно закрутит и понесет. «Террано» швыряло по единственной полосе. Пронзительно гудел идущий навстречу фургон – я умудрился занять половину его полосы. Каким-то чудом я избежал столкновения, послав машину по диагонали. В кабине фургона матерился шофер – явно мастер красивого слова. Не успел я опомниться, а правая обочина уже неслась в глаза – как назло, достаточно крутая на этом участке. Я тоже орал – особенно в тот момент, когда правые колеса зависли над обрывом. Но нет, мастерство не пропьешь, подал машину влево, миновал опасный участок. Дальше стало легче, по крайней мере, я держался своей полосы. Машина подскакивала, куда-то ныряла, я плавно выжимал тормоз – и перед самой остановкой сумел-таки взгромоздиться на обочину…

Я сидел, откинув голову. Что случилось? Можно подумать, впервые подо мной лопнуло колесо. Всякое бывало, и ситуации возникали самые захватывающие. Почему именно сегодня? Прогудел встречный белый «Ленд Крузер» – видно, выразил участие. Прокрякала за спиной машина вневедомственной охраны, обогнала, не стала останавливаться – у людей с автоматами свои заботы. Как-то тихо стало на дороге. Я выключил двигатель, покинул салон. Позади, на моей стороне дороги остался редкий перелесок, за ним бетонный забор – нечто заброшенное, «постиндустриальное». До перелеска местность ровная, спрятаться негде. Правое колесо превратилось в лохмотья – резина в клочья. Диск вроде целый, хотя и принял на себя нагрузку. Я опустился на корточки, стал осматривать повреждение. Наехал на что-то острое? Другие не наехали, а я смог? От места, где лопнуло колесо, я проехал метров двести, не возвращаться же. Кошки царапали на душе. А это точно не пуля? Как сейчас определить, надо экспертизу делать. Если пуля прошла насквозь, то ее там нет, а я не эксперт, чтобы выискивать в этом хламе пулевое отверстие.

Зачесалось под левой лопаткой, возникло противное тянущее чувство. Я не обладал экстрасенсорными способностями, но годы на переднем крае научили отличать опасность от обычной чесотки. Я напрягся. В спину кто-то смотрел – придирчиво, пронзительно, с самыми недобрыми намерениями…

Время вернуть самообладание. Я медленно поднялся, закурил, потом повернулся – как бы просто так. До перелеска на моей стороне дороги точно никого не было. Что в лесу и окрестностях забора – неясно, там много мусора и сорной растительности. Снайпер засел с «СВД»? Не тупи, капитан, это не Чечня, не Ирак с Сирией и даже не Ливия. И что такого ты сделал, чтобы у людей возникло желание тебя пристрелить? Профилактическая мера – в свете того, что ты вот-вот что-то сделаешь? Но это не факт, что сделаю…

Мысли бегали по кругу. Хотели бы пристрелить – давно бы пристрелили. И не нужно огнестрельное оружие, достаточно ножа, умелых рук и момента, когда не ждешь. Колесо лопнуло не случайно, 90 процентов, что это пуля. Но одно дело прострелить колесо (кто докажет, что не само лопнуло?), и совсем другое – пулю в организм…

Это было дико неприятно, но я знал, что стрелять не будут. Расстояние до объекта изрядно выросло – это не в колесо из леска, трижды по столько… Я отстегнул запаску с задней двери, покатил к поврежденному колесу. В сторону дальнего перелеска я старался не смотреть, работал боковым зрением. Там все было чисто. По дороге проезжали машины – водители равнодушно на меня косились. Я провозился минут десять, отряхнулся, убрал домкрат. Поврежденное колесо оттащил в багажник – оно превратилось в какой-то рваный шаманский атрибут. Перелесок загадочно помалкивал, хотя иногда немело под лопаткой. Но недвусмысленный злой умысел пока не просматривался. Все со мной происходящее могло быть прогрессирующей паранойей – для ее развития хватало причин…

Охрана на въезде в крематорий пропустила меня как старого знакомого. Я въехал внутрь и вздохнул с облегчением. Состояние, как когда после трудных боев возвращаешься на охраняемую базу и наконец чувствуешь себя в безопасности. Почему так? Но факт оставался фактом, когда я выехал с дорожки на парковку, пульс стабилизировался, краска отлила от щек, и я был готов к встрече с новыми неприятностями.

Музей работал, но наплыва посетителей не наблюдалось. Сотрудница Лариса приятно улыбнулась и кивнула на «рюмочную». В закрытом помещении сидели двое, пили чай с шоколадкой. Я покосился на часы, половина второго, какой конфуз! Сергей Борисович был, как всегда, представителен, опрятен, хотя и заметно озабочен. Варвара надела джинсовый костюм и смотрелась сексуально. Легкий дневной макияж, нарочитая небрежность в прическе. Ноготки, окрашенные прозрачным лаком, нетерпеливо постукивали по столешнице. Она смотрела не очень ласково. Я поймал себя на странной мысли, что всю первую половину дня мне не хватало этих глаз – пытливых, немного насмешливых, немного укоризненных. Снова на такси приехала?

– Здравствуйте, – сказал я. Варвара смерила критическим оком мой помятый и все тот же гардероб (неудивительно, если я не был дома), печально вздохнула.

– Добрый день, Никита Андреевич. – Якушин как бы ненароком посмотрел на часы.

– Я все понимаю, Сергей Борисович, – проворчал я. – Прошу простить за опоздание.

У меня была уважительная причина, черт возьми! Я колебался, не знал, с чего начать. Имел ли этот инцидент отношение к нашему делу? Якушин внимательно разглядывал мою сложную мимику, сделал соответствующие выводы.

– Рассказывайте, Никита Андреевич, почему опоздали…

Я рассказал. Да, я глубоко опечален этим событием и надеюсь на понимание окружающих. Варвара сделала большие глаза и как-то углубилась в себя. Сергей Борисович расстроился – чтобы понять это, не требовалось быть великим физиономистом. Он медленно отпивал чай, смотрел в пространство.

– Мне очень жаль, Никита Андреевич, – тихо сказал он. – Событий подобного рода мы никак не ожидали. В этом деле имелась явная каверза, но агрессивное постороннее вмешательство предугадать не могли. Вчера они следили за вами с Варюшей – почти не таясь, висели на хвосте; сегодня – этот неприятный случай…

– Все в порядке, Сергей Борисович, это могло быть просто случайностью – у всех однажды рвутся колеса. Чувствительность кожи тоже к делу не подошьешь. Вчерашняя серая «Хонда» – первая стадия мании преследования. Машина дважды попалась на глаза – что удивительного, если она ехала за мной? А все остальное – игра воображения и все такое.

– И вы сами в это не верите, – улыбнулся Якушин. – Хорошо, давайте замнем. Надеюсь, вы не выбросили пострадавшее колесо? Его заберут мои люди, проведут детальный осмотр. Опишите место, где случился инцидент – я попрошу их съездить и все осмотреть. А сейчас вернемся к нашим, так сказать, баранам. Пока вы боролись с колесом и со своими демонами, Варвара Ильинична рассказала о ваших вечерне-ночных похождениях. Это очень интересно. Я поднял кое-какую документацию и изучил ее… – Якушин поворошил листы в раскрытой папке и вдруг посмотрел на меня с каким-то «посторонним» интересом. – С вами что-то случилось вчера в музее после того, как вы определились с артефактами? Варвара Ильинична коснулась этой темы в двух словах. Впрочем, можете не рассказывать, если не хотите…

Я помялся и все выложил, как на допросе перед следователем. Да, я начинаю немножко сходить с ума!

– С вашей психикой все в порядке, не переживайте, – заверил меня Якушин. – Не скажу, что это популярное явление, но такое случается – вон Варвара не даст соврать.

Девушка с важностью кивнула.

– Не совсем согласен, что это призрак вашего отца, скорее, проекция… Тонкий мир, который находится вне нашего восприятия, способен проецировать и не такое. Подобные вещи случаются не всегда, не везде – в обычной жизни они, как правило, не происходят. Взаимодействовать с ними могут только очень чувствительные и подготовленные индивидуумы… – Сергей Борисович как-то невзначай покосился на Варвару. – Возможно, оставшись один, вы коснулись плиты и креста – это усилило восприятие… Это определенно не призрак, Никита Андреевич, это, если хотите, визит из другого мира. Андрей Васильевич на этой территории, извините, ничего не забыл, недоделанных дел не оставил. Но я, если честно, часто его вспоминаю – мы не были друзьями, но считались хорошими товарищами. К тому же это место, особенно купольный зал крематория, является своеобразным порталом в невидимый мир, о чем мы вам однажды расскажем более подробно… Все в порядке, Никита Андреевич, не надо зеленеть. Вы действительно встретились с отцом и узнали от него конкретную информацию…

– Простите, Сергей Борисович, – вздохнул я, – но лучше бы вы этого не говорили. Я все равно ничего не понял.

– Да вам и не надо, – отмахнулся Якушин, – не морочьте себе голову. Просто этой ночью вы осознали, что то, что мы называем жизнью, куда разнообразнее и таинственнее прежних представлений. Конфуций сказал замечательную фразу: «Как мы можем знать, что такое смерть, если мы не знаем, что такое жизнь?» Забудьте по возможности. Итак, к нашим баранам… – Он снова зашуршал документацией. – Надгробная плита с могилы некой Марии Архиповны Власовой появилась в музее два месяца назад, а точнее, 26 марта. Ее привез на своем пикапе работник СМУ-12 Крыленко Георгий Иванович – мой знакомый. Его бригада делала ремонт на даче, выполняла еще парочку работ, однажды разговорились, даже выпили. Георгий Иванович – порядочный интересный человек, выбравший себе именно такую специальность. Позднее я тоже оказал услугу его семье… услугу несколько другого рода, за что Георгий Иванович был мне премного благодарен. Он привез плиту, предложил осмотреть – может, пригодится? Я взял – артефакт старый, буквально дышит историей. Проверили – никакого фона. Я хотел заплатить, но Георгий Иванович отказался, считал себя в долгу передо мной. Я настаивал – он начал обижаться. Конечно, я спросил: откуда плита? Крыленко человек порядочный, никогда не украл бы плиту с кладбища. По его словам, работали за городом, образовался свободный час, прогулялся в лес, провалился в яму, потом запнулся о плиту, измазанную землей. Очистил – интересно стало. Подогнал пикап, погрузил в кузов… По-видимому, это было отдельное, заброшенное и никому не нужное захоронение.

– Где именно находился лесок?

– Каюсь, не спросил, – развел руками Якушин. – А может, спросил, да выветрилось из головы. Они коттеджный поселок там строили или таунхаус, точно не помню…

– Но телефон для связи с Крыленко у вас есть?

– Конечно, – кивнул Якушин. – Надо поискать, точно есть.

– Теперь перейдем к кресту, Сергей Борисович. Оба предмета с одной могилы… по крайней мере, Варвара на этом настаивает. – Я искоса глянул на молчащую девушку. – Но отсюда не следует, что все время они находились рядом. Время могло разлучить артефакты.

– Простите, перебью, – сказал Якушин. – Материалы разные, но даже по технике изготовления видно, что оба артефакта сделали в одной мастерской. Чувствуется одна и та же умелая рука – уж поверьте моему опыту. Резные элементы, общее соответствие…

– Хорошо, – кивнул я. – Что по кресту?

– Еле нашел, – улыбнулся Якушин. – Случай курьезный. Бомж принес, его охрана не пускала, пришлось мне самому до ворот идти. Импозантный такой, представительный товарищ… если для людей данной категории уместны подобные характеристики. Заявил, что работал по научной линии в ИЯФ, пока окончательно не опустился и не пропил квартиру – как излишнее обременение, так сказать. А я-то вижу, крест хороший. Где взял, спрашиваю. Он давай божиться, что это точно не с кладбища, просто нашел в лесу недалеко от заброшенного захоронения. Мол, шел, торчит перекладина. Выкопал – крест. Вижу по глазам, что не врет…

– И вы опять не спросили, где это было? – рискнул я перебить.

– Да проклятье какое-то… – в сердцах вымолвил Якушин. – Видимо, спрашивал, но что он может сказать? Речь невнятная, выпить человек хочет. Нашел, и все, говорит. Там, мол – рукой машет. Мы для смеха даже договор составили, представляете? Вот он. – Якушин вытащил мятую бумажку. – Баклицкий Эммануил Ксенофонтович, звучит? Он заломил тридцать тысяч – широкая душа у человека. Я, конечно, не отношу себя к социально незащищенным слоям населения, – усмехнулся Сергей Борисович, – но это товарищ явно загнул. Заплатил ему пять тысяч одной бумажкой, и товарищ радостный убежал…

– Когда это было? – я вытянул шею.

– 25 апреля…

– Стоп. – Что-то стрельнуло в голове. – То есть два месяца назад вы приобрели плиту с могилы Марии Власовой, сделали ее экспонатом, и ничего, собственно, не произошло. Через месяц в том же зале, но на расстоянии в тридцать метров, возник крест с того же захоронения, и в музее начались неприятности…

– А ведь вы правы, Никита Андреевич… – Якушин задумался.

– И что это значит? – уныло спросил я. Объяснений, не связанных с мистической стороной дела, ожидать, по-видимому, не приходилось.

– Неприятности, заметьте, вполне устранимые, – подала голос Варвара. – Ущерб незначительный… в отличие от тотальных бедствий и массовых смертей, чего, слава богу, не произошло. Да, это не похоже на совпадение. По отдельности плита и крест чистые, они не испускают отрицательной энергии, не воздействуют на людей, в противном случае мы бы давно этим занялись. Исключение – то, что произошло с человеком, представившимся Кротовым…

– Пока оставим в покое этого человека, – поморщился Якушин. – У тебя есть объяснение, Варя?

– Пока нет, Сергей Борисович. Нужно больше информации. Они аккумулируют энергию, находясь рядом, – плита и крест. Для большинства людей энергия не пагубная. Наши неприятности – словно эта парочка хочет нам что-то сказать. Мол, действуйте, дальше хуже будет. Возможно, мы не понимаем простых вещей…

– Самая простая вещь – поместить эти штуки туда, где им место. На могилу, – сказал я.

– А вы втягиваетесь в тему, – похвалил Якушин. – Однако есть великое множество плит и крестов, которые существуют по отдельности и неплохо себя чувствуют.

– Артефакты ни при чем, – возразила Варвара. – Суть в том, что их наполняет. В подавляющем большинстве это естественные смерти. Гибель же Марии Власовой, насколько я смогла понять, была насильственной. Ее утопили. Отсюда стартуют все чудеса, связанные с артефактами.

– Ты бы остереглась с этими экспериментами, Варюша, – сказал Якушин. – Психика не железная, так и до греха недолго.

– Хорошо, – кивнула Варвара, – я буду проявлять максимум осторожности.

– Простите за дерзость, но неужели вам мало всех этих неприятностей? – сказал я. – Мы выявили, с чем связана проблема, стоит ли дальше тянуть? Выбросьте эту гадость, Сергей Борисович, – не настолько уж ценные экспонаты. Если этой парочки не будет в музее, то они не смогут здесь прикладывать свои старания, верно? Пусть это делают в другом месте. Отвезите на Гусинобродскую свалку, там они никому не причинят зла. Мария Власова уже умерла – больше ста лет назад, ей хуже не станет. Не будет экспонатов – не будет слежки, пробитых колес и тому подобного. Пропадет нужда выяснять, кто такой Кротов. Вам это важно по крупному счету – или важнее спокойствие в музее? Любопытство – хорошо, но до того предела, пока не начинаются несчастья. Я в чем-то не прав?

В «рюмочной» настало молчание. По рюмочке бы точно не помешало. Якушин колебался. Варвара тоже пребывала в замешательстве – что и правильно, второго здоровья не будет. Можно представить, во что она превратится, если довести это дело до логического конца.

– Очевидно, Никита Андреевич прав, – допустил Якушин. Он растерянно улыбнулся. – Странно, один из редких случаев, когда я не понимаю подоплеки и колеблюсь с принятием решения… Может, так и надо, Варюша? – Он вопросительно уставился на девушку. – Меньше знаешь – крепче спишь? А любопытство сгубило не только кошку.

– Я в тумане, – призналась Варвара. – Поступайте, как знаете, Сергей Борисович.

– Решено. – Якушин резко поднялся. – Мы избавимся от этих артефактов, и будь что будет. Я распоряжусь – их упакуют и увезут подальше, где никто не сможет их найти. Вы никуда не спешите, молодые люди? – Он посмотрел сначала на меня, потом на Варвару. Мы удивленно пожали плечами. С каких это пор нас стали идентифицировать единым целым? – Погуляйте тогда по территории. Можете сходить в поселок, там перекусить. На Шоссейной есть хорошее кафе, там вас точно не отравят узбекским пловом.