Текст книги "Урановая буча"

 
Мы жили в неизвестных городах —
В Сибири, Подмосковье, на Урале.
Сюда нас завозили впопыхах.
Отсюда выезжать не разрешали.
До внешней зоны это был предел,
Куда ты изредка из цеха выбирался,
Здесь демократию вершил политотдел,
И он же централизмом занимался.
Не выбирали здесь мы горсовет,
Здесь наши письма вежливо читали,
Казалось, здесь советской власти нет,
Но здесь её как раз и защищали.
Мы жили здесь на страшных скоростях,
В работе спаянные крепкой дружбой,
И первыми держали в ёмкостях
Могучее и грозное оружие.
Мы первыми узрели на блочках
Сиянье неба, неба голубого,
И проверяли на своих боках
Значение эффекта Черенкова.
Когда откроют эти города,
О них напишут небыли и были.
О нас, о нас вы вспомните тогда,
Мы в них работали, работали и жили!
 

Моя задача в том и состоит, чтобы довести до читателя больше былей, чем небылей, кому-то напомнить, а другим рассказать о тех людях, которые там работали и жили. Блочками атомщики называли обогащенную урановую продукцию, получаемую на первом этапе в малых количествах на машинах низкой производительности.

* * *

Денег на социальную политику предприятие выделяло столько, что их куры не клевали. При въезде на улицу Социалистическую комбинат построил центр общественного питания под романтическим названием «Баргузин», который мог бы украсить старый московский Арбат. Здание оказалось настолько шикарным и не по-советски элегантным, что комиссия недремлющего Комитета народного контроля РСФСР без промедления прибыла на смотрины нового сибирского чуда. Директор радушно принял москвичей, устроил им полагающуюся поездку на Байкал и даже под приближающуюся зиму проявил заботу о здоровье гостей, одарив их модными меховыми шапками.

Но дружба дружбой, а служба службой, и ревизоры в положенный срок положили на директорский стол разгромный акт по поводу вопиющего расточительства народных средств, выброшенных на строительство дорогостоящего ресторана «Баргузин», не способствующего укреплению нравственности советских людей. Виктор Фёдорович, готовый к неблагоприятному исходу проверки, прикрепил к акту набор красочных фотографий, на которых члены высокой комиссии, ликуя, примеряли подаренные им головные уборы, служащие для утепления головного мозга, и возвратил пакет составителям. Надо ли было сомневаться в том, что ревизорское заключение было перекроено, а приложенные фотографии разобраны гостями на долгую добрую память.

Другой объект, введённый в строй в 1967-м, касался всех тружеников комбината. Превосходный комплекс санаторияпрофилактория был построен на тихой окраине жилого посёлка, в заботливом окружении ангарских сосен и елей. Трудящиеся здесь оздоравливались бесплатно и «без отрыва от производства»: утром пилюли, завтрак и автобусы у санаторского подъезда с доставкой на работу; вечером – процедуры, ужин, отдых и отбой. В дежурном журнале против фамилии отдыхающих пациентов ставились «крестики», удостоверяющие их ночной сон в номерах профилактория. Отделавшись от непрошеных ревизоров народного контроля, Виктор Фёдорович удивил народ: перенёс в холодную Сибирь теплолюбивую южную растительность, которой природа отвела место произрастания в Центральной и Южной Америке. Экзотические цветущие растения были закуплены в Сочинском дендрарии и завезены в Сибирь четырьмя вагонами. В ДК «Современник» появился великолепный зимний сад, украшающий Дворец по сей день. Здесь можно увидеть веерные, финиковые и кокосовые пальмы и другие растения, названия которых мало знакомы сибирякам. Для воссоздания ландшафта муссонного климата во Дворце и в административных зданиях комбината выставлены камелии и азалии; в «мексиканских прериях» красовались юкки и пампасные травы с оттенками листьев от зелёных и голубоватых до серебристых. Пустынная зона представлена разновидностями кактусов – опунциями с тонкими острыми шипами и нежными соцветиями, а также цереусами и эпифиллумами. Директор не знал пределов совершенствования, и следом за цветочной галереей на комбинате появилась галерея картинная. Художники Приангарья встрепенулись, предлагая залежавшиеся творения богатому покупателю. Сбыв одни картины, они спешно принимались за новые шедевры изобразительного искусства. Стены административных помещений и производственные участки запестрели художественными изображениями, отражавшими современную эпоху в стиле социалистического реализма.

Атомщики ходили по холлам административно-бытового здания № 5 и соединительному коридору завода, скособочив головы на холсты новокшеновской «Третьяковки». Приобщившись к высокому искусству живописи, они перестали обращать внимание на произведения мастеров кисти, будто они висели на стенах вместо обоев. Со временем часть галереи передали в одно из учреждений культуры.

* * *

Трассу от Иркутска к Ангарску и сейчас пересекают два канала, обозначенные табличками «р. Большой канал» и «р. Малый канал». Откуда бы взялись такие реки, и почему по Большому каналу вода течёт из Ангары на подъём куда-то в тайгу, словно так и надо, а навстречу ей, по Малому каналу, обратно в Ангару? Это и был круговорот воды на АЭХК, задействованный насосными станциями цеха Охапкина для подачи воды в теплообменные установки уранового завода, но с рукотворными каналами, протянувшимися от Ангары до промышленной площадки, творились свои заморочки.

Тёплый (сбросной) канал быстро обрастал водорослями, превращаясь в болото. Проблема. Как с ней бороться? Заседания научно-технического совета раз за разом заходили в тупик. Тут и выступил с предложением по биологической очистке канала ихтиолог предприятия Горшков, деятельность которого до тех пор оставалась незамеченной. «Надо запустить в канал рыбное стадо белого амура, – утверждал специалист подводного мира. – Прожорливый амур, поедающий в сутки массу водорослей, равную собственному весу, не допустит зарастание канала». Оригинальный вариант, предложенный изобретательным ихтиологом, пришёлся по нраву директору, ведь тёплый канал одновременно превращался в настоящий рыбозавод, а это ощутимая добавка к меню для трудящихся в заводской столовой.

Директор с присущей ему энергией принялся за новое дело. Строители приступили к рытью двух котлованов под водоёмы, в которые, по замыслу проектировщиков, амур, насытившийся за день, должен был из канала заходить на ночной отстой, наслаждаясь отдыхом в неподвижной воде. Поперёк устья канала возводилась хитроумная схема слабых электрических полей, преграждающая амуру выход в просторы Ангары. В книге «АЭХК. Полвека в строю» сделана многозначительная запись: «В канале построено искусственное заграждение (игнитронный рыбозаградитель)». На том запись обрывается; видимо, последствия рыбной истории показались редколлегии малозначащими. Но история с белым амуром настолько занимательна, что её можно привести в некоторых подробностях. Отловленные на Амуре травоядные амуры в специально изготовленных резервуарах из нержавейки были доставлены в Восточную Сибирь. Драгоценных особей длиной под метр каждая запустили в новую среду обитания. Всего их было сорок шесть красавцев, отливающих серебром чешуи. Дежурный охраны сделал в журнале историческую запись: «Принял по смене амуров в количестве 46 (сорока шести) голов», поставил дату и витиевато расписался. Амуры вяло передвигались по заводи пруда, осваиваясь в промышленных стоках уранового производства. Ответственный сотрудник цеха пароводоканализации уже разливал коньячок соратникам, готовым поднять чарку за успех мероприятия, как всеобщее внимание привлёк один из новосёлов, всплывший на поверхность заводи брюхом кверху. В рядах энтузиастов наступило замешательство.

– Им просто не хватает кислорода! Вода-то промышленная, прогрелась в теплообменниках, – подал кто-то здравую мысль, тут же одобренную высоким консилиумом. Не более как через полчаса со станции жидкого азота к месту событий были доставлены кислородные баллоны для оказания экстренной помощи терпящим бедствие амурам. Цеховой водолаз забрёл в воду, подвёл шланг к носу рыбины, и та, встрепенувшись, резво ринулась вкруговую. «Поплыл! Поплыл!» – радостно загалдели люди, переживающие за рыбью участь, но и та вдруг замерла на месте, вновь опрокинувшись кверху брюхом. В пруд сбросили несколько кислородных шлангов, но количество дохляков неуклонно увеличивалось.

– Вызовите сюда Сусанну, – проговорил директор, ни к кому не обращаясь.

Слова прозвучали в абсолютной тишине, которая мгновенно устанавливалась, едва он начинал говорить. Фамилию начальника заводской санэпидстанции можно было не называть по случаю её редкого имени. Привезли встревоженную Сусанну с ещё более редкой фамилией – Най.

– Проверьте, можно ли эти туши сдать в заводскую столовую, – дал задание директор и отбыл с рыбного полигона. Заключение на рыбу оказалось отрицательным по причине возможного бактериоза. Три дня бригада цеха, привлечённая к ответственному мероприятию, гужевалась у костра рыбным мясом, пренебрегая бактериальной опасностью. На том и закончилась эпопея с белым амуром, затеянная по случаю зарастания тёплого канала.

Научно-технический совет комбината продолжил было заседания по актуальной теме, от которой зависел круговорот воды промышленного назначения, когда умельцы цеха ПВК, проявив смекалку, разработали для очистки канала от водорослей простейшую конструкцию. Они закидывали поперёк русла стальной трос и с помощью лебёдки волочили его по берегам, срезая под корень подводную растительность, уносимую течением в Ангару. Проявленная снизу инициатива дала желаемые результаты, и, как указано в книге «АЭХК: 60 лет», «ситуация разрешилась».

* * *

Забота о трудящихся была сильной и последовательной чертой Новокшенова. Ему в заслугу ставят сооружение искусственного тёплого пруда с благоустройством берегов под массовый отдых горожан. Раньше жители городка отдыхали в пойме холодной и быстрой реки Китой, по которой с верховьев лесоповальщики сплавляли брёвна. В районе жилого посёлка АЭХК по бревенчатому настилу легко переходили с берега на берег. Никто тогда не задумывался об отягощающих последствиях массовой вырубки леса, которые наступили внезапно и как-то очень быстро, на протяжении человеческой жизни, да и думать о том не полагалось, за людей думали партия и правительство.

Грандиозное мероприятие было задумано с созданием тёплого моря посреди холодной Сибири. Часть тёплой воды комбината из теплообменных установок спускалась по реке Еловке, которую запрудили с образованием водоёма площадью в четыре-пять квадратных километров. Берега и дно засыпали речным песком – и вот оно, тёплое рукотворное водохранилище. Жители Ангарска быстро перекочевали с берегов горного Китоя на новокшеновскую запруду, из которой любители плавания могли не вылезать часами. Для тех, кто не мог вывезти детишек на море, Еловское «южное взморье» было даром Божьим, спущенным с небес к городу, в пятнадцати минутах ходьбы по лесу от трамвайного кольца.

В распоряжении отдыхающих имелась лодочная станция, для смельчаков – десятиметровая вышка для прыжков в воду, для детей – ограждённый «лягушатник» на мелководье. На дорожках открытого бассейна коллективы комбината сдавали нормы ГТО. Не умеющие плавать от сдачи зачёта не освобождались и преодолевали водный рубеж, цепляясь за канаты и демонстрируя готовность к труду и обороне. Директор наравне со всеми сдавал нормы ГТО. Плавал он превосходно. Здесь же, на просторном деревянном помосте бассейна, мне довелось сыграть несколько шахматных партий с директором, видевшим во мне сильного игрока.

– А почему ты не рубил слоном, я боялся этого хода, – спросил он по ходу партии, – В чём тут комбинация?

– Слоном? Не видел я этого хода, Виктор Фёдорович, – чистосердечно признался я в своей промашке.

Взрыв гомерического хохота потряс большое директорское тело. Он завалился на спину в хохоте до изнеможения. Он мучился в поисках сложной многоходовой комбинации, оказавшейся простейшим ляпом! Авторитет повержен! С ними, авторитетами, оказывается, надо играть смелее, диктовать свою волю на шахматной доске так же, как и на производстве. В отношении к персоналу, к трудящимся, проявляется суть любого руководителя. Приёмные дни Виктор Фёдорович проводил раз в месяц для всех записавшихся без ограничений, сколько бы времени ни требовалось. В одно из таких мероприятий, утомлённый многочасовым общением, он потянулся занемевшим телом и произнёс: «Эх, коньячку бы…» Каково же было его удивление, когда работница отдела кадров, услышавшая никого не обязывавшее директорское пожелание, в очередном перерыве поставила на стол перед опешившим Виктором Фёдоровичем бутылку коньяку. Так директор узнал, что его забота о народе была взаимной.

* * *

Мне часто приходится бывать в жилом районе АЭХК, встречаться с товарищами по прежней работе. Здесь многое напоминает о первом директоре, который любил жизнь и делал всё для того, чтобы она для жителей городка стала краше и добротнее. Ведомственные детские садики – лучшие в городе. На торцах жилых зданий – огромные мозаичные изображения, отражающие исторические вехи развития России. Жилой посёлок украшался световыми рекламами, что было тогда в диковинку. За чистотой и порядком следил цех благоустройства, входивший в состав комбината.

В середине шестидесятых годов, когда комплекс КИУ был переведён в новое здание № 3Б, фреоновые установки, отслужившие срок в старом здании, были смонтированы на зимнем стадионе «Ермак», который стал подлинным детищем Виктора Фёдоровича. Поначалу это была деревянная коробка с природным льдом, затем появился первый в Сибири искусственный лёд. Наконец, над полем было возведено бетонное сооружение с трибунами и вспомогательными помещениями, после чего мечтой директора стало завершение строительства крытого ледяного Дворца. Сегодня его мечта сбылась, в городе появился грандиозный памятник сибирского значения. Великолепный ледовый комплекс, который был заложен и выпестован Виктором Новокшеновым, назван его именем.

На стадион «Ермак», на его искусственный лёд, на тренировочные сборы прибывали конькобежцы, близко не подпускавшие к пьедесталам получения наград зарубежных соперников по ледяной дорожке. На тренировочные сборы в Ангарск приезжала команда биатлонистов СССР во главе с лучшим стреляющим лыжником двадцатого века Александром Тихоновым. Команда биатлонистов, не знавшая себе равных в мире, тренировалась на базе заводского пионерлагеря имени Героев-космонавтов, что в десятке километров от Ангарска среди нетронутой тайги. Хоккейная школа благодаря директорской поддержке прочно закрепилась на комбинате; команда «Ермак» принимала участие в чемпионате страны в классе «Б», поставляла игроков в ведущие клубы страны. Хоккейный корт, поначалу примитивный и в деревянном исполнении, был центром спортивной жизни посёлка атомщиков. Посмотреть искромётную игру рыцарей ледового поля и поболеть за любимую команду съезжался весь Ангарск, в кассах – столпотворение. При входе на стадион велась бойкая торговля шашлыками под водочку, где болельщики перед игрой кучковались за небольшими столиками и при появлении директора наперебой зазывали его угоститься. Виктор Фёдорович, народный директор, переходил от столика к столику, не отказываясь от рюмочки, и заводил с людьми короткие оживлённые разговоры. Из хоккеистов красивой и техничной игрой отличались В. Брынских, Ю. Белан и В. Меньшов. Позднее Владимир Сергеевич Меньшов занимал должности начальника ремонтного цеха и коммерческого директора комбината. Он и на руководящих позициях был хорош, не хуже, чем на ледовом поле. При клубе действовала детская секция из сотни мальчишек. Бывал в Ангарске прославленный тренер Анатолий Тарасов, который проводил игры «Золотой шайбы» по зоне Сибири.

Все новшества, украшающие жизнь людей, давались директору ценой выговоров и выволочек. Где они сейчас, столоначальники, чем отличились, кроме того, что костерили ангарского воителя? А он, Виктор-победитель, навсегда вошёл в историю великой страны, ведь величие большого человека не снижается, лишь ярче высвечивается, с его уходом из бренной жизни. На жизненные перипетии своего друга Евгений Евтушенко отозвался стихотворением «Карликовые берёзы»:

 
…Мы, карликовые берёзы.
Мы хитро придумали позы,
но все это только притворство.
Прижатость есть вид непокорства.
Мы верим, сгибаясь увечно,
что вечномерзлотность – не вечна,
что эту паскудину стронет,
и вырвем мы право на стройность.
Но если изменится климат,
то вдруг наши ветви не примут
иных очертаний – свободных?
Ведь мы же привыкли – в уродах.
И это нас мучит и мучит,
а холод нас крючит и крючит.
Но крепко сидим, как занозы,
мы – карликовые берёзы.
 

Затем случилась тяжёлая болезнь. Онкология. Начальник МСО-28 Олег Малов вспоминал, что Виктор Фёдорович сознавал своё положение, но вёл себя с поразительным спокойствием, мужеством и достоинством, заслужив у медиков высочайшее уважение. Никаких капризов. Его сущность и сила духа проявились и в личной беде. Мы с первым секретарём Иркутского обкома Василием Ивановичем Ситниковым приехали в медсанчасть комбината навестить директора, имя которого ещё при жизни стало легендой. Он вышел навстречу из палаты при поддержке главного врача, с трудом удерживаясь на ногах. Припал к плечу руководителя области и слабым голосом повторял: «Все силы отдал, все силы…». Они стояли, обнявшись, почти без слов, понимая, что эта встреча полагается по ритуалу, она последняя. Вскоре с Виктором Фёдоровичем прощался весь комбинат, весь город. Люди не могли сдержать слёз. В час предания земле того, кто был для меня кумиром, кто выглядел в моих глазах исполином, глыбой человеческой, состоялась моя прощальная речь, самая трудная, самая тяжёлая.

К всеобщему удовлетворению горожан, в Ангарске состоялось событие по увековечению памяти легендарного директора АЭХК. Это решение принято по инициативе мэра города С. А. Петрова и получило поддержку руководства Ангарского электролизно-химического комбината и топливной компании «ТВЭЛ». Бронзовый памятник Виктору Фёдоровичу, человеку государственного масштаба, стал символом беззаветного служения Отчизне, её людям, в сердцах которых будет всегда жива память о первом директоре атомного гиганта на Ангаре.

Глава 3 Крановщица

В моей памяти не померкнет панорама слаженного трудового ритма, когда рабочие и инженеры разных профессий обеспечивали заданный технологический режим здания КИУ. Грузопотоки обеспечивались крупнотоннажным автотранспортом и несколькими мостовыми кранами. В тот памятный день ко мне подошёл сменный технолог Михаил Огородников:

– Александр Петрович! Крановщица на кране номер три сегодня как невменяемая! Грохнет ёмкость с высоты, тогда нам небо в овчинку покажется.

– Где она?

– Я отстранил её от работы. Она отогнала кран на место стоянки и сидит в нём.

Я подошёл к лестнице, ведущей к кабине крана. Поднялся и увидел производственную площадку с высоты птичьего полёта. Вид завораживал, но тогда моё внимание было сосредоточено на другом объекте. Крановщица, которую, если память не изменяет, звали Тамарой, находилась в крайне угнетённом состоянии. С трудом сдерживая рыдания, она поведала мне горькую историю, в которой ей глубокую душевную рану нанёс один из заводских работников, наглый и циничный.

Печальная исповедь крановщицы, искренняя и трогательная, настолько запала мне в душу, что я набросал тогда записки с изложением взбудораживших меня мыслей в маленьком блокноте, который отложил в долгий ящик. Ныне, полвека спустя, при составлении сборника воспоминаний я достал те наброски, сделанные наскоро, бессистемно, но сохранил нетронутой вложенную в странички в клеточку печать времени. Вот они, записки далёкого прошлого, точнее, часть из них:

Прошло уже много дней, но передо мной всё так же отчётливо стоит тот печальный и трогательный облик, когда мне довелось быть свидетелем драматического крушения сокровенных надежд и чаяний. Столько горя, страдания и разочарования мне не приходилось видеть ранее. И самое горестное заключается даже не в том, что произошло, а во всяком отсутствии надежд на лучшее будущее. «И никогда уже не будет, никогда!» – не забывала Тамара добавить к каждой новой странице своей печальной повести. Не будет счастья, которого она достойна. Отчётливо вижу скорбную фигуру, словно уменьшенную, придавленную равнодушным и безжалостным миром, непроизвольные, конвульсивные движения ног, вздрагивающие плечи и голову, уроненную на сжатые кулачки примкнутых рук.

В этих кулачках собраны остатки сил, столь необходимых, чтобы справиться с душевной мукой, заполнившей милое, слабое и беззащитное существо. Я и раньше выделял эту миловидную и приятную в общении женщину из общей среды, но лишь из-за её обаятельной внешности, умению с достоинством держать себя, простой и строгой манере поведения.

И только благодаря случайности, я получил возможность совершенно определённо судить о ней. Обычная рабочая женщина, крановщица, она поразила меня теми редкими чертами, которые называют одухотворённостью или ещё высокой нравственностью. Прожив далеко не яркую жизнь, а напротив, страдая от будничного, прозаичного существования, её жаждущая душа не желала расстаться с девичьими мечтами о красивой жизни, корабле с алыми парусами. Они не давали покоя, будоражили ум, терзали и одновременно возвышали её как личность.

Одиночество тем мучительнее, что она вправе была ожидать любования собой. Ясным и открытым взглядом, не имея повода стыдиться своей натуры или смущаться своих наклонностей, могла бы она встретить спутника жизни, предлагая себя, но в личных отношениях, как и в природе, существует суровый закон естественного отбора. Только милые сердцу остаются в нас.

К сожалению, схожих судеб немало вокруг нас. Я имею в виду тех, кому предназначено жить в одиночестве, хотя эти симпатичные девушки с замечательным складом характера достойны наслаждения счастьем. Одна из них говорила так: «Время словно остановилось для меня. Я не замечаю никаких изменений в себе, точно вчера окончила десятый класс». Ей было тридцать шесть. Так две жизни уместились в одной, втиснувшись в тесное жизненное пространство. Другая женщина с неудавшейся судьбой утверждала: «Я точно знаю, что свои сорок лет прожила напрасно».

Невообразимо сложна проблема взаимоотношений между людьми, особо – в сердечных переживаниях. Для их разрешения требуется обладать высоким искусством в сфере психологии и понимания человеческой души. К сожалению, это благородное искусство всё более попирается лицемерием и беззастенчивостью. Циники вытесняют романтиков.

Тогда и происходят события странные, на первый взгляд необъяснимые, где женские души, способные легко ориентироваться в едва уловимых оттенках поведения большого и глубокого характера, неожиданно теряются и принимают ухажёрское притворство за желанную действительность, видят в собственных грёзах обманчивый мираж и глубоко страдают, когда им раскрывается жестокая правда.

…Прошло уже много дней, но передо мной всё так же стоит тот печальный и трогательный облик… Меня не оставляет чувство вины за то, что я, как застал, так и оставил Тамару в беде. Я не видел способа оказать ей какую-нибудь помощь, кроме высказанных слов ободрения и поддержки. Но глубоко благодарен ей за то, что через ощущение её существования окружающий мир представился мне светлотканным.

Ангарск. 1970 год.

* * *

Перечитав записки прошлого века, я задумался: кто бы из мировых авторитетов мог раскрыть тайны женских сердечных влечений? Приоткрыть завесу могла бы женщина, но у Агаты Кристи, мастера разборок, запутанных детективных историй, мы не находим особого желания вникнуть в тонкую материю любви: «Непонятно, почему худшие из мужчин вызывают интерес у лучших женщин?». Это ключевая фраза, в которой сформулирована суть драмы, постигшей разочарованную ангарскую крановщицу.

Однако ведь у кого-то должны быть даны пояснения к нашей истории, если древнегреческий философ Платон утверждал, что «всё уже сказано». Начались мои хождения в мир мудрых мыслей, в котором ещё великий Шекспир вывел формулу страстной любви: «Чем страсть сильнее, тем печальнее конец». По этой формуле драма нашей мечтательной крановщицы вписывается в ряд любовных катастроф, где «мыльный пузырь всегда радужно настроен», о чём мечтательных особ предостерегал Эмиль Кроткий, русский сатирик. В унылую эпоху дефицита свободных и искренних душевных порывов им, мыльным пузырям, открывается больший простор для активных действий и заполнения желанных вакансий. Первая красавица нашей верх-нейвинской школы оказалась замужем за первым хулиганом. Поскольку, по убеждению Агаты Кристи, «женщины не умеют ждать», то им первыми на пути встречаются «посредственные люди, которые всегда в ударе» (Уильям Сомерсет Моэм, английский писатель). Следующую подсказку мы находим у мыслителя Вольтера: «Люди легко верят тому, чего они страстно желают». Простодушные искательницы романтики, к сожалению, даже не предполагают, что «искусство нравиться – это умение обманывать» (Люк Вовенарг, друг Вольтера). Им бывает трудно отличить искренность от фальши.

Физическая любовь – это антипод идеальной любви, которую ещё называют платонической, основанной на духовном влечении и романтической чувственности. Проявления физической любви, переплетённой со злом, остаются сущим бедствием для лиц слабого пола: «это сквозь жизнь я тащу миллион чистых любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят» (В. В. Маяковский). Поэт фиксирует явное преобладание грязных любовных отношений над чистыми, жертвами коих становятся представительницы прекрасного пола: «мужчин опасность подстерегает повсюду, а женщин главным образом в любви» (Агата Кристи). Наша Тамара в устремлении к чистой любви угодила в грязную.

И снова обратимся к мнению умов, способных дать совет отчаявшейся Тамаре по выходу из бедственной ситуации. «Отчаяние – величайшее из заблуждений», – заявил уже известный нам философ Вовенарг. «Ад и рай находятся в твоей собственной душе», – уточняет мысль коллеги другой француз, Пьер Марешаль. Стало быть, оскорблённая Тамара под воздействием стресса могла оказаться как в раю, так и в аду, ведь эти противостоящие миры есть состояние собственной души, и ей оставалось только выбрать направление движения к позитиву.

Итак, несчастной Тамаре следовало найти спасительный уголок в своей душе в ожидании счастья, поскольку «ожидание счастливых дней бывает лучше этих самых дней» (К. Г. Паустовский). С ним согласен Ф. М. Достоевский, лучший знаток человеческой души: «счастье – не в счастье, а лишь в его достижении». Кому-то, но только не Тамаре, был бы благоприятен переход в приграничную область любви: из обжигающего пламени любви страстной в комфортную область любви-влечения, которая допускает смену объектов любви, когда любящие сердца переносят свои чувства с одних любимых на других. Такое нередко наблюдается в артистической среде, где воспринимают жизнь как ту же сцену. Здесь уместно вспомнить М. Ю. Лермонтова, которого смерть скосила на взлёте таланта: «Была без радостей любовь, разлука будет без печали».

Так в чём же состоит счастье любви? Как его ощутить и чем измерить? Виктор Гюго, занимающий почётное место в мировой литературе, даёт ответ на вопрос, мимо которого не проходит ни один из жителей планеты: «Самое большое счастье в жизни – это уверенность в том, что тебя любят». Человек, достойный любви, всегда услышит призывное биение любящего сердца, и не одного. Как он распорядится ниспосланным свыше даром, это уже его личное дело.

* * *

Но как бы отнёсся к изложенным постулатам непревзойдённый физик-теоретик Лев Ландау, оригинальность которого била фонтаном со школьных лет? В сочинении по пушкинскому «Евгению Онегину» он выразил смелую мысль: «Татьяна Ларина была довольно скучной особой» – и поплатился за новое толкование лучшего образа русской женщины жирной единицей. Повзрослевший Лев Давидович признавал гениальность Лермонтова, но по-прежнему отрицал величие Пушкина. О поэтах он тоже имел особое мнение: «Физик стремится сложные вещи сделать простыми, а поэт – простые вещи сложными».

Приведём фрагмент из интервью академика с журналистом:

– Ваше хобби?

– Женщины.

В теме любви невозможно обойти вопрос о женской красоте, поскольку для рождения любви, по Стендалю, нужна рекламная вывеска. «Есть в мире что-нибудь прекраснее красивой женщины?» – задавался вопросом французский историк Пьер Брантом, и вряд ли кто смог бы назвать ему альтернативный объект совершенной красоты. Чарующие красоты женского тела, воспетые гениальными живописцами эпохи Возрождения, венчаются красотой лица. Существует мнение, по всей видимости, обоснованное, о том, что ниспосланная свыше красота подспудно, в силу самолюбования, возносит свою прелестную обладательницу к высокому уровню нравственности и духовной чистоты. И напротив, красота портит мужчин, превращает их в самонадеянных ловеласов. Пока стеснительный молодой человек ищет подступы к объекту обожания, тщеславный и напористый франт уводит девушку и бросает её при новой возможности. Красивым мужчинам лучше бы родиться женщинами.

По классификации Ландау, женщины распределялись на категории: красивые, хорошенькие и интересные. Как видим, каждой не зазорно оказаться в любой из предложенных категорий, что опять и ново, и хорошо, а признаки принадлежности к ним легко и наглядно были установлены академиком по носам лиц прекрасного пола. К красавицам он относил женщин с прямыми носами, к хорошеньким – курносеньких, а к интересным – обладательниц крупных или с горбинками. Со спутницей жизни, харьковской красавицей Конкордией Дробанской, которую академик подобрал себе по прямому носу, он долгое время, двенадцать лет, жил в гражданском браке, убеждённый в том, что брак и любовь несовместимы. Любовь не должна существовать по обязанности исполнения установленных правил или законов. Любовь для двоих, как птица счастья, свободно и вольно парит над людьми, подчиняясь единственно собственному пониманию наслаждения жизнью.

Официальный брак «эксперта любви» с его избранницей был заключён в 1946 году, незадолго до рождения сына. В книге «Академик Ландау. Как мы жили», которую можно отнести к жанру дамского романа, наивного и слишком откровенного, Конкордия, для близкого окружения – Кора, признавалась, что она загодя согласилась на заключение брака со свободой любви на стороне: «любовь к нему была прекрасна. Она вознесла меня ввысь, поставила рядом с гением». Что ей оставалось делать, если гений оказался сторонником любви-влечения?