Текст книги "Игра в Иную Реальность. Хранитель"

Глава 8

Декабрь 1988. Москва

Я вхожу в большую комнату. Мама замечает меня, улыбается, встаёт с дивана и подходит ко мне. Я обнимаю её.

– Я так рада тебя видеть! Как хорошо, что ты пришла!!! – произносит мама с отчаяньем.

– Я не могла не прийти.

Она смотрит на меня своими бездонными чёрными глазами, наполняющимися ужасом и слезами одновременно, и спрашивает:

– Алиса, я… я… умерла?!

Я не могу ей врать.

– Да, мама.

Она отчаянно машет головой, не веря, вернее, не желая поверить в это, и её голос срывается на крик:

– Нет… Нет! НЕТ!!! Я ЖИВА!!! Я НЕ УМИРАЛА!!! ЛЮДИ НИКОГДА НЕ УМИРАЮТ!!! Ты сама говорила мне об этом!!!

Слёзы появляются у меня в глазах, но я не могу врать ей:

– Ты умерла… Три дня назад… Утром… В восемь двадцать. И сегодня – похороны… Разве ты не видишь там, на столе?..

Мама оборачивается к столу, на котором лежит её неподвижное тело, в бессилии садится на диван напротив, плачет, а потом внезапно произносит:

– Я должна вернуться в него… Пока ещё не поздно… Алиса, нам нужно переписать этот кошмарный сон! Всё произошедшее – сон… Я не умерла. Ты же видишь: я – здесь, и я живая… У нас есть эта ночь… Мы должны что-то изменить, чтобы я смогла вернуться обратно. До того как они закопают тело. Я не хочу уходить, Алиса, не хочу!!!

Я хочу жить!!!

Она подходит и умоляюще смотрит мне в глаза.

– Помоги, ну пожалуйста!!! Помоги переписать этот сон! Алиса, ты же можешь! Я знаю, ты можешь! У тебя обязательно получится!!!

Я отрицательно качаю головой:

– Я не умею переписывать сны…

– Ты умеешь, ты просто ещё не знаешь об этом… Давай попробуем вместе, пожалуйста… Помоги мне… Никто не видит и не слышит меня, только ты… Алиса, я сделаю всё, что ты скажешь!

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Давай попробуем вернуться в день накануне твоей смерти… Скажи, что мы можем изменить в нём, чтобы ты осталась?

Мы попадаем в тот день. И все его события разворачиваются перед нами будто наяву. Мы видим всё, что происходит, со стороны. Мама пытается сделать что-то иначе – она не пьёт таблеток на ночь, но вот наступает роковое утро. Где-то справа тикают часы. И как только стрелки доходят до 8:20, её сердце останавливается.

Мама обречённо смотрит на меня.

– Алиса, нам надо вернуться ещё раньше! Пожалуйста!!!

И мы возвращаемся – день за днём, шаг за шагом отступая в прошлое, пытаясь что-то в нём изменить. Каждый раз, когда мама «вносит правки», мы пролистываем календарь обратно – в 21 декабря 1988-го. Но каждый раз в 8:20 её сердце останавливается.

Мама плачет:

– Нет! НЕТ! НЕТ!!! Я НЕ ХОЧУ ТАК! Я ХОЧУ ЖИТЬ!!! АЛИСА!!! ПОМОГИ МНЕ!!! ПРИДУМАЙ ЧТО-НИБУДЬ!!!

Моё сердце разрывается от боли, я плачу вместе с ней от того, что не могу ничего изменить… Всё слишком поздно…

Мы успеваем отмотать календарь на год назад, в декабрь 1987-го, но итог на 21 декабря 1988-го – всё тот же…

– Сколько у нас осталось времени? – отчаянно спрашивает мама.

– Пять минут… Твоя сестра поставила будильник на 7:30. И она сразу разбудит меня, чтобы мы успели приехать… сюда, к тебе, к девяти.

Мама в бессилии опускается на диван.

– Нет, Алиса… Нет… Нет… Пять минут… Мы не успеем…

Внезапно я ВСПОМИНАЮ!!! Да! Я знаю, в какой день мы должны вернуться! Усилием воли я вызываю события того дня, и он утягивает нас в своё пространство. Когда-то я рассказывала маме, что произошло в ту ночь, но она не поверила, считая, что мне просто приснилось.

Мы оказываемся в больничной палате. В реанимации. Безжизненное тело девочки под капельницами.

Мама вопросительно смотрит на меня. Я молчу. Я знаю, что будет дальше. Мама ещё не вспомнила, но я хочу, чтобы она вспомнила сама и сделала свой выбор сейчас, здесь, снова… У нас есть ещё целых пять, нет, уже три минуты…

Внезапно мама замечает саму себя, в виде фантома в дверях палаты. Фантом девочки отрывается от безжизненного тела и подходит к тем же дверям.

– Мама!!! Я так рада, что ты пришла! Забери меня отсюда!!!

– Я не могу, Алиса, – произносит та. – ТЫ ДОЛЖНА ОСТАТЬСЯ, А Я – УЙТИ…

Наблюдая эту картину со стороны, мама внезапно вспоминает… и переводит на меня взгляд, исполненный ужасом осознания. Она хочет, чтобы я опровергла её догадку. Но я тихо произношу:

– Да, мама, да… Это – ночь с 3-го на 4-ое сентября 1987 года – дата моей смерти. Единственная дата, в которой ты можешь внести правки, чтобы проснуться сегодня… Ты должна изменить СВОЁ РЕШЕНИЕ УЙТИ ВМЕСТО МЕНЯ.

Мама смотрит мне в глаза и берёт меня за руку.

– Алиса… Но тогда…

– Да, мама… Тогда Я навсегда останусь в этом сне… И уже не проснусь… Утром… Когда проснёшься ты…

– НЕТ!!! НЕТ!!! АЛИСА!!! СКАЖИ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА!!!

– ЭТО Я ДОЛЖНА БЫЛА УМЕРЕТЬ, А НЕ ТЫ… Ты можешь сейчас изменить своё решение, я не обижусь на тебя… Зачем мне жить без тебя, мама?

Она подходит к безжизненному телу на столе. Ей так хочется вернуться. Но она поворачивается ко мне и протягивает руки. Я подхожу и обнимаю маму, мы обе плачем. Я вдруг понимаю, что никогда не говорила, что люблю её. И я уже хочу произнести эти слова, как внезапно слышу звонок будильника в соседней комнате.

Мама тоже его слышит. Мой сон окутывает Туман. Всё растворяется в нём. Но до меня доносятся её последние слова:

– Прости, я не верила твоим снам… Но ты умеешь их переписывать, и однажды…

Я не расслышала, что мама произнесла дальше. Тётя настойчиво будит меня:

– Алиса, проснись… Проснись, солнышко… Проснись же!.. Нам пора…

* * *

Март 2012.

Москва – Париж – Милан – Венеция

Он больше не звонил.

Накануне Нового года приходит сообщение из Венгрии о том, что я победила в международном конкурсе «Новые плеяды – 2012», в области литературы, и уже в марте в Будапеште выходит книга стихов «Это – Любовь!» на венгерском языке, совершенно бесплатно для меня. Чуть раньше я записываю два диска: на одном пою песни на свои стихи, на другом – стихи читаю. В Венгрии попросили диск на русском в качестве приложения к книге на венгерском.

Меня приглашают поехать в январе в Милан на «Школу букеровских лауреатов» и на международную конференцию «Новая русская революция в литературе», а в марте – в Париж на книжную выставку в составе официальной делегации Союза писателей России. Но поездка в Милан переносится на март, сразу после Парижа. Одновременно я понимаю, что у моих работодателей-немцев работы, собственно, больше нет – самый крупный заказчик переходит на другого поставщика. Я встречаюсь с определенными лицами в Союзе писателей и спрашиваю, есть ли возможность устроиться к ним. Они обещают подумать.

В начале марта я просматриваю в Интернете возможные варианты и внезапно вижу обновлённую вакансию у Воланда.

Я ухожу в себя и долго размышляю: стоит ли в очередной раз наступать на те же грабли, отправляя ему резюме? Почему меня опять выводят на этого человека? И самое главное, кто выводит? Зачем? Неужели мы действительно не доиграли нужный кому-то свыше сценарий? Что в нём из ещё не сыгранного? Может быть, достаточно встретиться, чтобы подарить икону Святого Георгия?

«Нужна ему эта икона… Как чёрту ладан…» – обрываю я ход своих мыслей.

Но что если это – действительно ОН, тот Человек в Чёрном, который хоронит меня в Венеции?

«Алиса, сны обманчивы… Рано или поздно они обязательно обманут тебя…» – звучат в голове слова мамы.

Кто, собственно, сказал мне, что тот сон должен сбыться? Напротив, многие уверяют, что он относится исключительно к прошлой жизни.

Но разве кто-то может это доказать?

Почему Мужчина в Белом вызывает во мне чувство панического страха? Почему столько раз я хотела сказать ему: «Я хочу быть с тобой», но за всё время нашего малоправдоподобного, но совершенно не придуманного «общения» я так и не осмелилась произнести этих слов?

Почему, несмотря на панический страх, меня так сильно тянет к нему с того самого момента, как он впервые позвонил мне? Ко многим ли мужчинам в жизни я испытывала такое магическое притяжение?

Что я знаю о нём? Ровным счётом ничего, кроме фамилии, имени и названия его компании. Я даже не знаю его даты рождения… И хочу ли я что-либо о нём знать на самом деле?

«Ты должна победить свой страх, иначе страх победит тебя…» – снова слышу я мамин голос.

Я внезапно вспоминаю, что… как, впрочем, и во всех предыдущих случаях, когда мы «сталкивались», я должна улететь через неделю… Сначала – в Париж, а потом – в Милан. Поэтому выйти на новую работу реально только первого апреля. Я добавляю комментарий по датам и нажимаю на кнопку «отправить резюме работодателю».

В полночь мне приходят два письма.

Первое – через автоматическую службу сайта вакансий, где не видно адреса электронной почты самого работодателя. От него: «ОК. Позвоните мне во вторник в 19:00».

Второе – от Союза писателей, спустя три месяца после моего обращения к ним по поводу работы: «Ждём во вторник на собеседование в 17:00».

Я обхватываю голову руками и закрываю глаза…

Союз писателей за это время стал чуть ли не моим вторым домом, где меня знают и любят как человека и ценят как автора. Я постоянно побеждаю, и совершенно бесплатно, в различных конкурсах, а за победу в Венгрии мне только что вручили орден Державина. Я сама просила их о работе…

А Он… КТО ОН?

Я приезжаю к 17:00 в СП, где после собрания по поводу поездки в Париж мы обсуждаем, что мне было бы интересно в плане работы.

– Алиса, но вы же едете с нами в Париж и Милан. Всё равно раньше первого апреля вы не сможете выйти. Давайте тогда перенесём обсуждение за границу. И там уже обо всём договоримся.

Я не верю своим ушам: мне дают возможность выбора? Уже без пяти 19:00, когда я должна звонить ЕМУ…

«На небе голубом – война… Ты видишь солнце, и напрасно тебе покажется: больна я чем-то странным и опасным… На перекрёстке – два Пути, не спорь со мною, но послушай, как спорят в небе, чтоб спасти почти проспоренную Душу…»

Я выхожу из здания СП и медленным шагом направляюсь к метро. Под проливным дождём без зонта. Пытаюсь заставить себя нажать на кнопку вызова нужного абонента. Меня трясёт от панического страха услышать его голос. Резкий. Как нож. Кромсающий на части. Он, конечно же, снова громогласно спросит: «КТО ВЫ?» Если вообще ответит на мой звонок…

Но я должна пересилить свой страх. Победить его.

– КТО ВЫ?

– Алиса… – спокойным, ровным голосом произношу я. – Вы сказали позвонить вам в 19:00.

– У меня сейчас мало времени. Через полчаса?

– Через полчаса я буду в метро. Тогда через час.

– Через час я буду на переговорах. Тогда сейчас.

Я останавливаюсь на углу Большой Никитской, под проливным дождём, без зонта.

– Всё – то же, – цинично и быстро произносит он грубым голосом. – Только офис на другой станции метро… Да… и ещё… работать придётся без выходных… Вы слышите меня?

– Слышу… – спокойно произношу я без каких-либо эмоций.

– Человек нужен срочно.

– Я написала, что только с 1-го апреля… Я улетаю. В Париж. Потом в Милан.

– А когда улетаете?

– Через неделю и до конца месяца.

– Я улетаю завтра утром. Прилечу через полторы недели, потом снова улечу… Да… я хотел ещё сказать, что теперь живу в другом городе… Сюда прилетаю иногда…

Он называет город.

Я стою под проливным дождём без зонта. Медленно опускаюсь на выступ низко расположенного окна первого этажа углового дома.

– Вы слышите меня? – переспрашивает он раздражённо.

– Да– Я не могу больше говорить. Выезжаю на переговоры.

Мне надо продать сегодня один бизнес… Созвонимся тогда… Да… ещё тот человек, который нужен, должен хорошо разбираться в сантехнике. Как вывод делать… труб… и так далее… У вас как с сантехникой?

– Никак… – честно признаюсь я, пытаясь дрожащими пальцами зажечь сигарету, которую тушит проливной дождь.

– Я больше не могу говорить. Я вам перезвоню.

«Я помню: двери, мебель и паркет… Как год назад, истошно воют ветры… Я чувствую тебя за километры, так странно, что тебя здесь больше нет, – сменилась быстро вывеска весной, осталось имя – резкое, стальное… Я думала – прошло… Но нет – больное ещё, увы, не выболено мной… И кажется: вот-вот ты позвонишь, и голос грубый скажет: «Здравствуй, Саша…», и завтра будет не чужим, а нашим, но оглушает, как и прежде, тишь… Зачем тогда я чувствую, как встарь, тебя… И не пугают километры, и то, что так истошно воют ветры на чудом не погашенный фонарь…»

* * *

В Париже я встречаюсь с министром культуры Франции, дарю ему свои книжки. Выступаем мы много, в том числе в Россотрудничестве. В один из дней на наш стенд заходит Виктор Ерофеев с ТВ. И сразу же спрашивает: «Здесь должна быть Алиса, где она?» Все расступаются. Я подхожу, здороваемся.

– Мне много про вас восхищённо рассказывали. Подпишите свои книги.

У нас есть общие знакомые, помимо тех, кто ему про меня говорил. Я хорошо знала его личного переводчика на итальянский, Марко Динелли. Когда-то. В какой-то другой жизни.

ТВ снимает наш разговор и моё подписывание книжек.

– Встретимся в Милане, Алиса. Вы же едете в Милан?

По вечерам я блуждаю по Парижу в одиночестве. Город, где жила папина мама, моя «французская» бабушка. Я всё время пытаюсь проникнуть в Нотр-Дам, но в это время он уже закрыт… Воланд сейчас снова в Москве… Говорят, там идёт снег… А когда я вернусь, он уже опять улетит.

«В Москве – за полночь… Сладко-сладко спишь… Моя душа – у Сены – стонет, стынет… Когда ещё приснится мне Париж так явно и отчётливо, как ныне?.. Уже закрыты двери в Нотр-Дам… Зачем я здесь?.. Но возвращаться ль снова туда, где пережиты сотни драм, где каждое – давно избито! – слово?.. Там шаг любой известен наперёд… Всё повторится!!! Жалкая окружность – петлёй – всё туже! И всё дальше от… Всё ближе – превращение в ненужность… Ни здесь покоя нет душе, ни там ему не быть! Как, впрочем, и прощенью… – Так символично заперт Нотр-Дам, и сон, что видишь ты, – к невозвращенью…»

В Милане я знакомлюсь с Евгением Борисовичем Рейном. Протягивая ему свою книгу с наглым названием, где фигурируют имена Цветаевой, Ахматовой и моё через запятую, я ещё не знаю, кто он. И когда узнаю, мне становится стыдно. Его жена Надежда, предъявляющая очень высокие требования к уровню стихосложения, пролистывает мою книжку и внезапно произносит: «Жень, а стихи-то ничего…» Потом мы будем иногда общаться. Надежда, зная о том, что мне сложно звонить людям, скажет: «А ты нам пиши, Алиса… Sms-ками…»

Знала бы она, что и с sms-ками после знакомства с Воландом у меня напряжёнка…

По вечерам мы с Виктором Ерофеевым, который ведёт семинары по прозе, сидим в баре на вилле (практически во дворце) миллионера, который нас туда всех и пригласил, и обсуждаем современную литературу. Ерофеев спрашивает о моём романе про Иную Реальность, предлагает прислать почитать какую-нибудь главу на выбор. Я думаю: может, про Воланда? Но потом решаю, что для Воланда – слишком много чести…

Рейн ведёт у нас семинар по поэзии, по итогам которого объявит меня победителем, за что мне прилюдно пообещают бесплатно издать книгу «Мои любимые стихи», она выйдет осенью. Победа в Милане станет для меня бесценным подарком.

Но это случится завтра, а сегодня мы едем на весь день в Венецию вместе с Рейнами. И первым делом экскурсовод предлагает нам посетить кладбище, где похоронен Иосиф Бродский, друг Рейна. Кладбище находится на небольшом островке не так далеко от Сан-Марко.

Мы садимся на катер и плывём в левую сторону. Внезапно меня передергивает – я вспоминаю свой сон. Лодка от Сан-Марко плывёт к противоположному острову, но я же знала во сне, что дальше она поплывёт НАЛЕВО. Будто кто-то решил показать мне то место, где меня похоронят. Или уже когда-то похоронили в прошлой жизни?

Мы приплываем на остров-кладбище. Тишина. Светит солнце. Весна. Прямо как в том сне… Я медленно иду вслед за группой к могиле Бродского, пытаясь почувствовать «то место». Здесь три части – православная, католическая и протестантская. И много стен с ячейками для праха. И обычные памятники на земле. «И достаточно свободного места…» – почему-то проносится вдруг.

Мы возвращаемся на Сан-Марко. Группа продолжает экскурсию с местной жительницей, а я прошу их разрешить мне погулять в одиночестве.

Ни облачка… Светит солнце… Весна…

Я брожу по узким улочкам, пересекая мостики, фотографирую голубя, одиноко прогуливающегося по одному из них… Я знаю здесь каждый поворот, каждый мостик, я безумно люблю этот город…

Вечером мы встречаемся на причале у Сан-Марко. Пока ещё не все собрались, я прошу пофотографировать меня на загадочном месте – у лодок с видом на противоположный остров.

«Ты права, мама… Сны обманчивы… Мой сон – всего лишь сон… Воланд не имеет к нему никакого отношения… Как, впрочем, и я…» – размышляя, отпускаю своё прошлое, одновременно разглядывая противоположный остров, на котором ни разу так и не побывала.

Жаль только, не подарила Воланду икону Святого Георгия Победоносца… Но зачем она ЕМУ?

Экскурсовод зовёт нас зонтиком – пора возвращаться.

Я подхожу к ней и, внезапно для себя самой, спрашиваю:

– А что это за остров, там? Как он называется?

Экскурсовод поворачивается сначала к острову, потом ко мне и произносит:

– Это остров Святого Георгия… Там находится Собор Святого Георгия… А почему вы спрашиваете?

* * *

«Будешь здесь проездом – позвони… На скамейке той, у Патриарших, обмани их, Воланд, обмани! Пусть считают без вести пропавшей… И в раю теперь уже не ждут, и земля пока не принимает… Кто ещё посмеет дать приют девочке, что под Луной летает? Всё сгорело, только едок дым, – позабыть бы всех любимых лица! Чёрной кошкой – вдаль по мостовым, прочь из трижды проклятой столицы! Стоит ли напрасно горевать да со дна вытаскивать на сушу? Я давно хочу тебе продать никому не нужную здесь душу…»

Глава 9

Январь 1989. Москва

За окном – волшебная рождественская сказка.

Во мне – бездонная чёрная пустота.

Мы приезжаем с бабушкой на дачу и от нечего делать идём к её родственникам, которые живут здесь круглый год в небольшом стареньком деревянном домике за железнодорожным переездом.

Мы сидим за столом, моя бабушка рассказывает про похороны мамы, а бабушка Шура разливает чай из самовара, потом достаёт пряники и, после многочисленных вздохов, начинает делиться последними новостями. Я думаю о маме и почти ничего не слышу.

– Вчера вот отмечали девять дней соседу, – баба Шура показывает рукой в окно на дом слева. – Внезапно умер. Сердце… А так всё по-старому…

Я не знаю её соседей. Ни слева. Ни справа… Но мне жаль. Не соседа жаль. Его родных. Он теперь проснулся во сне. А они этого не знают, переживают, плачут, считают, что он действительно умер.

Я думаю о маме: как она там? Как теперь мне жить без неё? Вообще, зачем люди здесь живут? Чтобы уйти туда? В сон? Они же из него и приходят. Из сна. Зачем они сюда являются? Во сне нет такой боли, как здесь. Можно мгновенно делать и получать всё что угодно. А здесь – нельзя. Даже чтобы добраться до дачи, сначала нужно дойти до метро, потом доехать до вокзала, купить билет на электричку и снова ехать, ехать, ехать… Здесь всё сделано кем-то слишком сложным, запутанным. Мир – огромный загадочный лабиринт. Человека забрасывают в него из сна, как слепого котёнка. Он рождается, и ему нужно учиться жить по земным правилам – ходить, говорить на каком-то языке, заканчивать школу, институт, работать, чтобы зарабатывать деньги для подкормки тела, и так далее… Зачем это всё, если рано или поздно, но итог – одинаков для всех – возвращение в сон?

Внезапно на кухне, где мы сидим, появляется Туман. Он молча проникает сюда извне, с улицы, беспрепятственно проходя сквозь стены, оконные стёкла. Он стелется по столу, обнимая самовар, подползает ко мне всё ближе и ближе. Он поглощает в себя всех, кто здесь присутствует, и я уже не вижу их лиц. И вот он добирается до меня…

Я просыпаюсь. Раннее утро. Январские каникулы. За окном – волшебная рождественская сказка. Во мне – бездонная чёрная пустота.

Я встаю, иду в ванную, потом молча прихожу на кухню. Бабушка наливает мне чай и спрашивает:

– Что тебе сегодня снилось, Алиса?

– Вчера на даче отмечали девять дней. Соседу бабушки Шуры. Тому, который слева. У него внезапно остановилось сердце… – тихим отрешённым голосом отвечаю я.

Бабушка размышляет о чём-то, а потом безапелляционно произносит:

– Сейчас ты позавтракаешь, и мы поедем на дачу… в гости… к Шуре…

Мы сидим за столом, бабушка Шура разливает чай из самовара, потом достаёт пряники и, после многочисленных вздохов, начинает делиться с нами последними новостями. Я думаю о маме и почти ничего не слышу.

– Вчера вот отмечали девять дней соседу, – баба Шура показывает рукой в окно на дом слева. – Внезапно умер. Сердце… А так всё по-старому…

* * *

Апрель – май 2012. Москва

Он больше не звонил.

Я выхожу на работу в СП со второго апреля, потому что первое – воскресенье. Буквально сразу же после возвращения из Милана мне звонят из Союза литераторов:

– Прыгай, Алиса! Указ президентом подписан! Выдающаяся ты наша!

Они подавали мои документы на госстипендию. Как мне объясняли, для того чтобы её получить, нужно, чтобы президент подписал какую-то бумагу о том, что «литератор» относится к одной из двух категорий – «молодые и талантливые» или «выдающиеся деятели искусства и культуры РФ». По возрасту я уже явно старше «молодых и талантливых», но гораздо моложе «выдающихся», поэтому вероятность подписания указа лично по мне в любой категории, казалось, равна практически нулю.

Я попала в некий магический Поток. Он несёт меня куда-то вдаль, стремительно, с бешеной скоростью, закручивая в воронку. И мне почему-то становится страшно.

* * *

Я сижу за ноутбуком и занимаюсь просмотром совершенно устаревшей базы СП. Коллеги бурно обсуждают проект для бизнесменов – написание книги под заказ.

– Алиса, – внезапно обращается ко мне Ольга. – А ни у кого из ваших прежних знакомых нет желания написать о себе книгу?

Я машинально отвечаю «нет», как вдруг вспоминаю про Воланда. Он же говорил тогда…

– Хотя, был один… человек… – зачем-то произношу я.

– Так позвоните ему! – радостно восклицает Ольга.

– Не могу, – тяжело вздыхаю я.

– Вы поссорились?

– Я… его боюсь…

– Почему? – удивляется Ольга.

– Он когда-нибудь меня убьёт… – вырывается непроизвольно.

Ольга бросает странный взгляд.

– Я могу продиктовать вам его телефон. Позвоните сами, хорошо? – предлагаю я, облегчённо вздыхая от найденного компромисса.

Ольга записывает телефон. Я говорю, как его зовут, и предупреждаю:

– Этот человек может вас послать. Он вообще очень грубый. И голос у него с-ног-сшибательный…

Ольга усмехается:

– Пусть попробует послать. Я ещё и не таких посылала…

Она набирает его номер.

Я мгновенно встаю из-за стола и ухожу из комнаты. Всего лишь мысль о том, что сейчас этот мужчина так или иначе проявится где-то рядом, вызывает во мне панический ужас. Будто он сможет убить меня даже на расстоянии.

Ольга выходит следом за мной.

– Алиса… Там автоответчик говорит, что он сменил номер телефона. Я записала новый. Он по нему не отвечает. Продиктовать вам?

Я зачем-то записываю и сохраняю его новый номер в памяти своего телефона. Зачем? Остановись, Алиса, сотри его к чёртовой бабушке и перекрестись! Твоё Подсознание старательно отводит тебя от чего-то катастрофически плохого, зачем ты упрямо стоишь на своём?

Нет, это – мой страх… Который я должна победить… Иначе…

Через некоторое время за соседним столом раздаётся телефонный звонок. Ольга, которой звонят постоянно (впрочем, как и мне) множество писателей и тех, кто ими себя считает, привычно отвечает: «Алло!».

Я вздрагиваю. Это – Он. Он перезванивает ей. Я чувствую его. И она уже произносит его имя-отчество…

Я вылетаю из комнаты и быстрым шагом иду куда-то вдаль. Я не могу победить свой страх. Когда-нибудь позже. Не сейчас. Не сегодня.

Ольга разыскивает меня в столовке в подвале Центрального Дома Литераторов и, присоединяясь к трапезе, с улыбкой произносит:

– Алиса, зачем вы на человека наговариваете? Он был очень любезен. И никуда меня не послал. Сказал, что записал мой телефон, и если что – позвонит, и мы встретимся… Он просто милашка! Кстати, а КТО ОН?

Я смотрю на неё с нескрываемым ужасом.

– Каждый раз, когда я задаю этот вопрос Таро, я вытаскиваю одну и ту же карту Дьявола…

– Хорошенький у вас, Алиса, Дьявол! – с улыбкой произносит Ольга и переводит разговор в другую плоскость.

«У каждого из нас – свой Дьявол – наш собственный страх…» – проносится у меня в голове.

«Здесь тонут корабли всё чаще, а как алели паруса… Нет, не оставят след манящий их капитанов голоса… А Тот Корабль – в далёком море, его я вижу лишь во сне… Когда ты встретишься с ним вскоре, ему напомни обо мне… Ассоль срывает маргаритку, бросает в сердце Кораблю… Отдай ему мою визитку, скажи, что я его люблю…»

Весь апрель я пытаюсь заставить себя наступить страху на горло – так не может продолжаться до бесконечности. Страх чего-то неизбежного, что обязательно рано или поздно произойдёт, незримой нитью связанное в моей жизни именно с этим человеком, о котором я не знаю ровным счётом ничего, постепенно пожирает меня изнутри.

На внутреннем экране я постоянно вижу Венецию. Раннее утро. Причал у Сан-Марко. Лодку, отплывающую от берега к острову Святого Георгия. И Человека в Чёрном, так похожего на Воланда, в лодке с моим мёртвым телом.

Я хочу понять этот сон. Раскодировать его. Узнать, почему я умерла, как умерла, когда…

И самое главное: имеет ли Воланд какое-либо отношение к моей смерти? И если да, то какое?

Каждую ночь, засыпая, я пытаюсь заново попасть в «венецианский» сон, чтобы разглядеть лицо Человека в Чёрном. Но у меня ничего не получается. Я вообще не вижу никаких снов. Уже много-много лет. Сны снятся мне раза два-три в год. Не чаще. Но те, что снятся, сбываются…

Отчаявшись, я вспоминаю, что у меня дома до сих пор находится икона Святого Георгия, купленная в подарок Ему, а не кому-то другому. Я должна побороть страх в себе, позвонить и встретиться. Возможно, когда я отдам предназначенное Ему, но находящееся у меня, незавершённая цепочка событий неизвестного мне сценария будет наконец-то доведена до своего логического завершения, и мы расстанемся уже раз и навсегда, а я избавлюсь от страха и разгадаю свой сон?

Несколько дней почти неустанно, как заклинание, я твержу самой себе мысленно: «Ты должна ему позвонить. Позвонить. Да, позвонить. Ничего страшного не произойдёт. Ты просто наберёшь его номер телефона, Алиса. Он не убьёт тебя за это. Ваш разговор не причинит тебе никакой боли.

Ты останешься жива и здорова, цела и невредима…

Ты ему просто позвонишь… Просто позвонишь…»

И вот я захожу в кафе и около двух часов, смакуя всё это время маленькую чашечку эспрессо, смотрю в телефон на его номер и не могу заставить себя нажать на кнопку вызова.

И тут я начинаю злиться: «Да кто он такой, что доводит тебя, Алиса, до подобного состояния?! Ты – молодая, талантливая, симпатичная, умная, добрая, прошедшая в жизни через огонь, и воду, и медные трубы; тебя ценят, уважают, любят, у тебя множество поклонников, которые мечтают посидеть рядом с тобой в кафе… И этот чёрт его знает кто, грубый, циничный, властолюбивый, самовлюблённый, эгоистичный монстр…»

Я обрываю цепочку мыслей нажатием пресловутой кнопки.

Он не подходит к телефону.

Я облегчённо выдыхаю, выхожу на улицу и направляюсь домой.

Из сумки раздаётся привычная трель. Сердце бешено колотится. Я достаю телефон и вижу определившийся номер.

– Да, – спокойным голосом произношу я.

– КТО ВЫ? Вы мне звонили… – громогласно гремит в ухо.

«Кто бы сомневался…» – усмехаюсь я от услышанного и внезапно, неожиданно для себя, ровным голосом, но с ехидной улыбкой произношу:

– Это… выдающийся деятель искусства и культуры Российской Федерации… Алиса Андреевна… вас беспокоит…

Пауза и вздох. Он вспомнил! Как это мило с его стороны.

– А… Алиса… Здравствуйте… – как-то даже с нотой извинения за паузу произносит он. – У меня новый телефон… Ещё не успел перенести все контакты…

Мне смешно. Ты и не думал переносить мой номер телефона. Хотя бы потому, что в старом у тебя его тоже не было.

– Как у вас дела? – спрашиваю я с лёгкой усмешкой.

Он что-то говорит. Потом спрашивает, как дела у меня, где я работаю.

– Ввиду отсутствия предложений от тех, кто обещал мне перезвонить в марте, вышла на работу в СП…

– Да, мне звонили от вас… от тебя… Ольга, кажется… Но на книгу сейчас денег нет… Сплошные вложения, инвестиции…

Мне хочется, чтобы этот разговор продолжался вечно. Я что-то говорю ему про свои переговоры с ТВ, про возможность снять фильм о человеке, или о бизнесе, или о чём угодно.

– Нет, денег сейчас на это нет…

Дурачок… Я говорю первое, что приходит в голову, только для того чтобы не молчать… И потому, что я никак не могу сказать, зачем я тебе, собственно, звонила. Я хочу, чтобы мы встретились.

– Я сейчас захожу в самолёт, не могу говорить больше, – внезапно произносит он. – Лечу из города А в город Б, а потом в Италию… Я буду в Москве на вторые майские праздники. Может быть, мы тогда встретимся? Где-нибудь посидим, поговорим… Кофе, чай?..

– Кофе… – выговариваю я, не веря своим ушам и практически прыгая от счастья прямо на глазах у прохожих.

– Хорошо, тогда я прилечу – позвоню, пятого-шестого…

И мы оба одновременно произносим одну и ту же фразу с небольшой разницей:

– Очень рад тебя слышать.

– Очень рада вас слышать.

Мы прощаемся.

Я не убита. Не расчленена. Не съедена. И с нетерпением жду майских праздников…

* * *

Чем ближе к майским праздникам, тем почему-то мне всё больше кажется, что мы не встретимся. Теперь чувство страха во мне вызывает скорее даже не ОН, а то, что я не смогу его увидеть. Чтобы раз и навсегда разрубить гордиев узел, поставив точку.

От невыносимой тоски мне хочется сбежать в Память, в своё Прошлое. И первого мая я отправляюсь на дачу. Туда, где провела детство. На дачу, которой больше нет.

Любой поезд можно использовать как транзит. И вот я – на Белорусском вокзале. Холодно, но светит солнце. Я сажусь в электричку у окна справа. Поезд отсчитывает остановки. Каждая – как шаг на одну ступень вниз, в Подсознание, погружение в Память, в детство, которого почти что и не было. Ехать полчаса. С каждой ступенью слёзы всё сильнее наворачиваются на глаза, но я сдерживаюсь. Вот уже и дальний пруд за окном, сейчас будет ближний, маленький, всегда покрытый зеленью. Я встаю, подхожу к дверям в тамбуре.

Двери открываются. В Подсознание.

Светит солнце, но холодно. Я поворачиваю направо, перехожу дорогу. Большое здание магазина. Теперь он называется как-то иначе. Около него когда-то сидели бабушки, торгующие цветами, яблоками, картошкой. Я иду дальше. К Дому. Медленно. Потому что каждый шаг даётся мне с огромным трудом. Я подхожу к торговым палаткам и читаю вывески. Какая-то крутая машина заезжает на асфальтированную парковку. Я не смею даже ступить на этот проклятый асфальт. Он похож на надгробие. Той траве, тем деревьям, которые навсегда остались под ним. Надгробие моему сгоревшему дому. Я прохожу чуть дальше.