Текст книги "Живое предание XX века. О святых и подвижниках нашего времени"

«Я чувствовал, как мои кости тают»

На Рождество 1982 года, если не ошибаюсь, после всенощного бдения, когда мы уже немножко отдохнули, я пошел к старцу. Он был один в своей келье, в Панагуде, и пребывал в прекрасном расположении духа; стояла тишина, кругом ни души, из посетителей никого, и он говорит мне следующее: «Вот что я тебе скажу, диакон! – Я тогда еще был диаконом. – Однажды пылало мое существо от любви Божией так сильно, что я чувствовал, как мои кости тают, словно свечи. Я шел и даже остановился, потому что не мог двигаться дальше от любви Божией, которую ощутил внутри себя. Я привалился к стоявшему рядом дереву и сказал: „Только бы никто меня не увидел сейчас, а то поймет неправильно! Только бы никто не узнал, что я испытал". Так сильно возгорелась во мне любовь Божия, я весь пылал Божественной любовью. Прошло уже семь-восемь лет, и эта любовь не только не перестала гореть во мне, но она претворилась в любовь к миру, и я ежедневно растворяюсь в страждущих людях и не могу постичь, как Бог ради нас соделался человеком. Иногда я размышляю о том, как Христос родился и где Он родился, и – таю». Его глаза наполнились слезами, хотя он не позволял себе такого обычно при других. Доблестный воин, он избегал выказывать свой внутренний опыт, хотя его жизнь, особенно в Панагуде, поистине была каждодневной жертвой ради народа Божия и образцом совершенной любви.

Как Христос сказал Петру: …и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих (Лк. 22: 32), точно так произошло и со старцем Паисием.

Так как он достиг высоты созерцания Бога и обожения, он услышал от Бога это слово о том, что должен поддерживать своих братьев. В его каливе[108]108
  Калива – отдельная постройка на Афоне, предназначенная для проживания одного или нескольких монахов. Обычно имеет свой домовой храм, живет по собственному уставу.


[Закрыть] собиралось множество людей, особенно же он любил страждущих и молодежь, искавшую свой путь в жизни, и с большой жертвенностью становился рядом с ними. Он выслушивал их, исцелял, советовал, успокаивал.

Поистине удивительным было его слово, я в этом сам убедился. Некоторое время я провел в Кутлумуше и нес там послушания архондаричего и привратника. Я всегда отличался болтливостью, мне нравилось строить из себя учителя, и каждого, кто проходил мимо меня, я мучил своими «проповедями». Когда же люди встречали старца, им было довольно одного его слова, а иногда он даже и ничего им не говорил – они просто видели его, и это изменяло всю их жизнь. Как говорится в Евангелии, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями (Мк. 16: 20). Христос заверял и запечатлевал слово старца последующими знаками благодати, которые являл на нем. Они были столь чисты, столь изобильны и многочисленны, что о них теперь написаны книги! А сколько еще чудес хранят в памяти люди как свой личный опыт встречи со старцем! Действительно, подобные знаки показывают нам великую святость и дерзновение этого человека.

Старец Паисий всегда учил иметь добрые помыслы и никогда не думать плохо о людях, обо всех он говорил с болью и любовью. Сам он был очень внимателен в этом. Он никого не осуждал, даже диавола, и говорил о нем с большим сочувствием. Он никогда не называл его диаволом (чтобы не обижать!), но бедненьким «тангалашкой» (это такой маленький зверек). И это при том, что он сражался с дикими бесами, и диавол мучил его в пустыне. Мне известны многие случаи, когда диавол восставал против старца.

Билет святого Максима Кавсокаливита

В один из вечеров я был у отца Паисия в очень расстроенных чувствах: наш старец Иосиф[109]109
  Старец Иосиф Ватопедский (1921–2009), киприот, с 1945 г. на Афоне. Ученик святого старца Иосифа Исихаста. Игумен Ватопеда (1989–2009), поднял его из руин и превратил в процветающий монастырь. Автор книг о Православии, переведенных на разные языки мира.


[Закрыть] находился на Кипре, в одном небольшом монастыре, который пытался тогда обустроить, и я не имел от него никаких известий. Отец Паисий спросил у меня:

– Что с тобой, чем ты озабочен?

– От старца Иосифа нет новостей, поэтому у меня на душе неспокойно.

– Зачем ты переживаешь, бедняжка? Давай купим билет и отправимся на Кипр!

– С удовольствием!

Он спрашивает:

– А какой авиакомпанией полетим, «Олимпиаки»?

– «Олимпиаки».

– Ладно, – говорит, – узнаем, когда есть рейсы, и летим на Кипр.

– Договорились, геронда.

– Но, – говорит он мне, – мы полетим по билету святого Максима Кавсокаливита.

– Что вы имеете в виду?

– Как что я имею в виду? Он съедал один сухарик и на крыльях переносился из Кавсокаливы в Ватопед[110]110
  Преподобный Максим Кавсокаливит 1354), афонский подвижник, делатель умной молитвы, был наделен дарами прозрения и чудотворений. Старец Паисий имеет в виду свидетельство проигумена Ватопеда Феофана о преподобном: «Призываю Бога во свидетели, что и сам я был очевидцем нескольких чудес его: раз, например, видел его перенесшимся по воздуху с одного места на другое».


[Закрыть]. И мы скушаем по сухарю сегодня вечером и отправимся на Кипр.

«А, он шутит», – думаю я про себя. Мы съели наши сухари, и я пошел спать. Старец молился.

Утром, когда я проснулся, он уже был на ногах. Спрашивает:

– И как ты вчера провел время?

– Хорошо.

– Замечательный там монастырь, – говорит.

– Прекрасный, – отвечаю.

И он описал мне в деталях место, где находился старец Иосиф, его келью, его кабинет, вплоть до того, где лежала его ручка, перочинный ножик, тапочки, все.

– Геронда, откуда вы знаете?

– Над нами пролетал самолет. Я заглянул к тебе, чтобы позвать с собой, но ты спал, и я отправился один. Твой билет пропал. Я полетел один и утром вернулся.

Вот таким чудесами была наполнена его жизнь.

«Богородица раскачала лампадку, чтобы нас поприветствовать»

А этот случай произошел в 1977 году в келье Честного Креста – это было в первый раз, когда я остался у отца Паисия ночевать. Я тогда был диаконом. Накануне утром я пошел к старцу. Как только он меня увидел, то, как обычно, шутя, говорит:

– Добро пожаловать, диакон! Мне как раз не хватало диакона для престольного праздника!

Я говорю:

– Ну, вот я и пришел.

А он:

– Я заказал 100 килограмм рыбы, придут из скита пророка Даниила, из кельи апостола Фомы, придут те и те… У нас будет владыка, будем отмечать престольный праздник.

В тот момент я ему уже поверил.

Тут он вдруг спрашивает:

– Ты останешься сегодня?

У меня душа взыграла от счастья. Вечером он говорит:

– Смотри, мы будем служить агрипнию[111]111
  Агрипния – всенощное бдение, которое на Афоне длится от захода солнца до рассвета.


[Закрыть]Честному Кресту, – и объяснил, что мне следует делать.

Разумеется, агрипнию по четкам[112]112
  В монашеской практике уставное богослужение иногда принято заменять прочтением определенного количества раз Иисусовой молитвы «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного».


[Закрыть], ведь петь было некому. Начали мы около 5 часов пополудни.

– Около полуночи я позову тебя, и мы прочтем последование ко Святому Причащению. Потом утром придет батюшка из Ставроникиты и послужит у нас.

– Да будет благословенно, геронда.

Он дал мне пространные рекомендации, как совершать молитву. И сам остался в одной келье, а я в другой. Каждые час-полтора он стучал мне в стену и спрашивал:

– Диакон, как ты, хорошо?

– Хорошо, геронда.

– Спишь?

– Нет, не сплю.

Он предупредил:

– Если услышишь шум, не пугайся: это дикие кабаны или шакалы.

Всю ночь я слышал его шаги. Поскольку у старца была только половина легкого, он глубоко вдыхал и затем говорил: «Слава Тебе, Боже», в своей собственной дивной манере.

Я чувствовал, что старец рядом со мной. Около полуночи он позвал меня, и мы пошли в церквушку рядом. Это была узкая, длинная церквушка с одной стасидией[113]113
  Стасидия – на Балканах и на христианском Востоке место в храме, с высокой спинкой и откидным сиденьем, где человек может немного отдохнуть во время продолжительного богослужения.


[Закрыть] и пятью иконами – Христа, Богородицы, Иоанна Крестителя, Воздвижения Честного Креста и одного русского святого (не помню, кого именно, некогда там жил отец Тихон Русский[114]114
  Иеросхимонах Тихон Русский (Голенков, 18841968), афонский подвижник, наставник старца Паисия Святогорца, подвизался в келии Честного и Животворящего Креста при монастыре Ставроникита.


[Закрыть]). Старец говорит:

– Давай читать последование ко Святому Причащению.

Он поставил меня в стасидию, открыл Часослов, дал зажженную свечу и, стоя рядом со мной, сам произносил припевы к последованию: «Слава

Тебе, Боже наш, слава Тебе». Каждый раз, когда он произносил стих, он плавно полагал земной поклон. Я читал: «Хлеб живота вечнующаго да будет ми Тело Твое Святое…»

Вокруг нас непроницаемый мрак, ночь в пустыне. Когда мы дошли до стиха, в котором говорится: «Мария, Матерь Божия, благоухания священная скиния.», именно на этих словах я услышал, как будто ветерок вошел в церковь. Я подумал, что старец открыл окно, но он стоял возле меня. Неожиданно все пространство вокруг осветилось, и лампада Божией Матери начала сама собой раскачиваться. Всего лампад было пять, но раскачивалась только эта, другие оставались неподвижными. В церкви сделалось светло – я это понял, потому что свеча, которую я держал в руке, больше была мне не нужна. Я обернулся на старца. Он посмотрел на меня и сделал мне знак, чтобы я молчал. Я прекратил чтение, старец преклонил колена. Я остался стоять, ждал, ждал, прошло полчаса или больше, и все это время происходило следующее: лампада ходила взад и вперед, церквушка была освещена, старец стоял на коленях, а я, со свечой в руке, не знал, что мне делать. Прошло полчаса, я говорю: «Мне продолжать читать последование ко Святому Причащению?» Старец кивнул. И я стал читать, читать, не останавливаясь.

В какой-то момент, на седьмой песне, мы вернулись туда, где и были, – в полумрак. Лампада остановилась. Мы пошли, сели – там была маленькая передняя, снаружи у архондарика, со стороны церкви. Старец выглядел невероятно – он был просто преображенным духовно.

Я спросил:

– Геронда, что это было?

Он отвечает:

– А что такое?

– А лампада… разве вы не видели?

– А-а-а, лампаду я видел. А что еще ты видел?

Говорю:

– Я ничего не видел, только озарилась церквушка, и лампада раскачивалась.

– Больше ты ничего не заметил?

– Нет, ничего другого я не видел. А что еще было?

– Ничего не было, детка.

Я говорю:

– Ну разве так может быть, что ничего не было? И почему тогда мы не наблюдаем это каждодневно? И почему этого не видят все?

– Правда, ничего не произошло, деточка моя, но разве ты не слышал, что Богородица вечерами обходит Святую Гору и смотрит, что делают монахи?

Я и в самом деле за несколько дней до этого читал об этом.

– И вот Она прошла здесь, – говорит он мне, – увидела двоих полоумных, которые читали молитвы, и раскачала лампадку, чтобы нас поприветствовать.

Но потом он сказал мне, что в тот час видел Богородицу.

То, что случилось в ту ночь, было одним из самых потрясающих опытов, который я пережил рядом со старцем. Потом мы сидели до 6 часов утра, и старец рассказывал мне многие случаи из его духовной жизни, затем рассвело, и пришел батюшка из Ставроникиты, чтобы послужить у нас литургию.

Предсказание епископства

Я никогда не помышлял о епископстве, потому что на Святой Горе такой перспективы не существовало. Это было просто невозможно, и ни в каком самом безумном сне никто не мог бы себе этого вообразить. И вот, где-то в 1989 или 1990 году, в день праздника апостола Андрея, после литургии, которую мы отслужили в Карее[115]115
  Карея – столица афонского монашеского государства, его административный центр.


[Закрыть] в скиту Апостола Андрея, я пошел проведать старца Паисия. Начался мелкий снег с дождем, погода стояла неустойчивая. И я сказал:

– Геронда, я пойду, надо поспешить, а то у меня даже зонта нет, промокну до нитки.

Он ответил:

– Не волнуйся, я дам тебе хороший саккос[116]116
  Саккос – богослужебное облачение архиерея, по покрою представляет собой длинную просторную одежду (обычно не сшитую по бокам) с короткими широкими рукавами и вырезом для головы. В духовном смысле саккос напоминает о червленой ризе, в которую был облечен Христос.


[Закрыть].

Я подумал: «Какой саккос он даст мне?» А он взял мешок для мусора[117]117
  Игра слов: по-гречески σάκκος – «саккос», σακούλα – «мешок для мусора».


[Закрыть], не знаю уж, где он его отыскал, посередине сделал дырку и говорит:

– Стань здесь, в центре, я его на тебя надену.

– Геронда, я сам его надену, не надо.

– Нет, стань, я его на тебя надену и пропою «Свыше пророцы»[118]118
  Песнопение в честь Богородицы, которое поется во время облачения епископа в архиерейские одежды.


[Закрыть].

Я говорю:

– Геронда, что за шутки?

А он так серьезно:

– И шутки, отче, становятся серьезным делом.

Разумеется, он надел его на меня, этот мешок для мусора.

Чудо с водопроводчиком

А это чудо старец Паисий совершил недавно на Кипре, уже после своей кончины. Один человек из Пафоса рассказал мне об этом. Он сам водопроводчик, трудяга, простой человек, вовсе не воцерковленный, но имеющий народное благочестие, свойственное многим людям. Как-то он работал во дворе одного дома, наклонился, чтобы заменить трубу, и не заметил, как ему прямо в глаз вошло что-то наподобие рыболовного крючка – страшное дело! Он почувствовал, что глаз буквально выходит наружу. «Матерь Божия!» – воскликнул он и стал терять сознание. Вдруг он видит перед собой монаха в шерстяной шапочке. Монах берет его за руку и говорит: «Не бойся, потерпи и вытащи то, что вошло тебе в глаз, а затем ступай в больницу». Но этот человек держался за окровавленный глаз, который считал уже лопнувшим и потерянным. Еле живой, он закричал: «Я не могу, я умру». Монах схватил его, вытащил этот крючок из глаза, и человек почувствовал ту силу, с которой монах сделал это. Затем он сказал: «Теперь иди в больницу, у тебя ничего нет». В больнице офтальмолог подтвердил, что все в порядке, ничего нет, кроме небольшой царапины.

Спустя пять-шесть дней этот человек отправился в пекарню за хлебом. Там женщина за прилавком читала книгу отца Паисия, и он увидел фотографию старца на обложке, пришел в смятение и говорит: «Извините, а кто это?» – «Отец Паисий со Святой Горы Афон, святой наших дней». Тогда он говорит: «Но я его видел, он мне сделал то-то и то-то… это именно он». Конечно, она ему посоветовала: «Поезжай в Лимасол, там найдешь отца Афанасия, расскажи ему об этом». Он описал, разумеется, со всей ответственностью, эту историю и отослал ее в монастырь, где собирают свидетельства о посмертных чудесах старца.

Очень многие чудеса совершены старцем Паисием после его кончины. Господь даровал ему особую благодать – утешать души людские. После своей кончины он еще больше утешает страждущих, о чем свидетельствует его житие и изданные монахинями монастыря Суроти его слова, богатство нашей Церкви[119]119
  Слова старца Паисия, собранные и опубликованные сестрами монастыря Суроти, за последние годы были переведены на русский язык и выпущены издательством «Святая Гора» в Москве.


[Закрыть].

«Выбивание пыли»

Отец Паисий был большим патриотом и очень любил Грецию и «византийство». Но было две вещи, из-за которых он действительно переживал: первое – когда задевали его Родину, и кто-то ему говорил: «А знаешь, геронда, Македония-то ведь славянская». Тут он выходил из себя. И второе, что его расстраивало, – когда кто-то использовал его имя и говорил, что, дескать, отец Паисий сказал то-то, тогда как он этого не говорил. А слова передавались из уст в уста: «Отец Паисий сказал: закупайте продукты, ройте окопы, летом будет война», – и люди кидались скупать продукты. Старец никогда не говорил о сроках, по крайней мере я от него этого никогда не слышал. Он говорил, что «грядут трудные времена, мы должны быть в полной боевой готовности, жить в покаянии» – такое он точно говорил. Что «турки будут разорены и отдадут нам Константинополь» – это он тоже говорил. Но он не говорил, сколько лет осталось, не называл точных дат. Когда же он слышал, что его имя используют и приписывают ему подобные слова, это его очень печалило.

Поскольку мне несколько раз пришлось наблюдать, как он устраивал людям встряску, «выбивание пыли», как он это называл, то и я боялся, как бы не настал мой черед, и очень внимательно следил за своими словами, стараясь не сказать ничего больше того, чем старец говорил сам. Я знал его чуткое и внимательное к этому отношение, поэтому я боюсь говорить о старце. Ведь он хотя и почил, но присно живой, и встряску может устроить прямо сейчас. Ему ничто не мешает!

Воспитана Гефсиманиеи
Об игумении Марии (Робинсон) и сестрах русской Гефсимании в Иерусалиме

На фото: игумения Мария (Робинсон)

Игумения Гефсимании мать Мария – это фактически моя мать. Когда я уехала из Иерусалима, первое, что девочки спросили у матери Марии: «Почему вы так любили Лизу?» И она ответила: «Потому что это был мой „дикий" ребенок», что по-английски звучит очень мило: «Because she was my wild child».

Рассказчик:

Елизавета Павловна Озолина, урожденная Калюжная (род. 1939) – иконописец, реставратор. Обучалась у княжны Евдокии Голицыной при русском Гефсиманском монастыре в Иерусалиме. В 1965 году переехала в Париж и работала под руководством Леонида Успенского. Писала иконы для православных храмов в Париже, Брюсселе, Нью-Йорке, Бристоле (Англия), Роттердаме (Голландия). По приглашению мэрии Парижа преподавала иконописание на муниципальных курсах города. С 2002 года – профессор Православного Свято-Сергиевского богословского института в Париже.

Гефсимания – это тихая гавань для многих русских людей, после революции отрезанных от России. Первой игуменьей Гефсиманского монастыря стала англиканская монахиня шотландского происхождения Стелла (Робинсон), в Православии мать Мария. Кроткая, жертвенная, сострадательная ко всем, она с юности посвятила себя делам милосердия, работала в миссии в Индии. Оказавшись в Иерусалиме, приняла Православие и занялась благоустроением русского участка в Вифании, созданием школы и госпиталя. Она отказалась вернуться в Англию после прекращения действия Британского мандата в Палестине, продолжая служить обездоленным русским людям не в дни славы, а в дни страдания России.

О матери Марии, о русских людях, которых она собрала вокруг себя, рассказывает ее воспитанница, сейчас – реставратор и иконописец, Елизавета Павловна Озолина.

– Ваши предки из Саратова. Как получилось, что вы родились в Иерусалиме?

– Из Саратова был родом мой дед по материнской линии, звали его Петр Елеазарович Ладиков. Я его очень хорошо помню. Так вот, он служил на корабле «Потемкин» и после восстания 1905 года вынужден был покинуть Россию[120]120
  Восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический» – вооруженный мятеж воинской части в ходе революции 1905–1907 гг. – способствовало углублению кризиса власти в Российской империи, имело для нее негативные внешнеполитические последствия. Оценки восстания менялись со сменой господствовавшей в стране идеологии – от негативных в имперской России до его героизации в советское время.


[Закрыть]. Человек замкнутый, молчаливый, он прошел через ужасные испытания: сначала оказался в Константинополе, потом – в Сирии. И, наконец, узнав, что в Палестине есть Русская духовная миссия[121]121
  Русская духовная миссия в Иерусалиме учреждена в 1847 г. указом Николая I для содействия укреплению Православия на Святой Земле, поддержания братских отношений с Иерусалимской Православной Церковью, а также для поддержки русских паломников.


[Закрыть] и много русских людей, он отправился туда и там поселился. Ездил по монастырям Святой Земли. Много лет спустя я встретила в Палестине монахиню, которая с благодарностью вспоминала о деде.

Русская колония в Иерусалиме, к которой принадлежала и наша семья, в 1930-е – 1940-е годы состояла из людей очень разных сословий: от послов до крестьян. Больше всего было тех, кто приехал на Святую Землю паломником и потом не смог вернуться в Россию из-за революции. Они жили обычной жизнью, зарабатывали, как могли. Мой отец, Павел Максимович Калюжный, попал в Иерусалим в 30-е годы. Устроился в архитектурное бюро, и я помню, как он ходил инспектировать работы по реставрации Храма Гроба Господня. Мой дядя Николай Петрович Ладиков работал инженером у англичан, а после войны стал преподавателем французского языка в университете в Газе. Моя мать, Елизавета Петровна, урожденная Ладикова, удивительно способный человек, была «ходячей легендой» в Иерусалиме. Она вращалась в английской и арабской среде, владела семью языками и помогала всем бедным и больным: переводила документы, устраивала нуждающихся в больницы.

Всех нас сплачивал Свято-Троицкий храм при Русской духовной миссии. Службы в нем проходили всегда торжественно, собиралось множество народа. Служил начальник миссии архимандрит Антоний (Синкевич)[122]122
  Архимандрит Антоний (Синкевич, 1903–1996), будущий архиепископ Лос-Анжелосский и Южно-Калифорнийский, начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме в 1933–1951 гг.


[Закрыть]. Были и другие священники, и целый причт – диаконы, иеродиаконы, хороший хор. Храм был очень просторный, и каждый имел в нем свое место. Наша семья стояла перед огромной иконой «Собор архангела Михаила». Я помню – мне тогда было лет пять, – как во время службы меня вдруг поразили сапоги архангела Михаила, и я подумала: «Оказывается, на небе тоже есть хорошие сапожные магазины, где архангел Михаил, наверное, их купил…» Еще в нашем храме меня занимал большой, довольно добродушный лев, сидевший у ног своего хозяина на иконе святого Герасима Иорданского. Проходя мимо, я его бесстрашно гладила.

«До сегодняшнего дня она мне снится»

– Вифанская школа при Гефсиманском монастыре – это единственная православная школа для девочек на Святой Земле. Как она возникла в Иерусалиме?

– Гефсимания[123]123
  Женский монастырь при храме Св. Марии Магдалины в Гефсимании в Иерусалиме («Вифанская община во имя Воскресения Христова при храме Св. равноап. Марии Магдалины в Гефсимании»). Храм во имя Св. Марии Магдалины построен императорской семьей в память об императрице Марии Александровне, супруге императора Александра II, в 1885–1888 гг. Монастырь организован монахинями Марией (Робинсон), Марфой (Спрот) и Варварой (Цветковой) по благословению архиепископа Анастасия (Грибановского); официальное открытие – 20 апреля 1935 г. Со временем монашеская община была переселена на Гефсиманский участок, в Вифании осталась школа.


[Закрыть], надо сказать, была удивительным островком. Там вокруг матери Марии (Робинсон)[124]124
  Игумения Мария (Робинсон, 1896–1969) родилась в Глазго (Шотландия) в религиозной семье. Получила медицинское образование в Лондонском госпитале (1923) и на факультете социальных наук при Белфордском университете (1926). Вступила в монашескую общину и была послана в миссию в Индию. Пострижена в монашество по чину Высокой англиканской церкви с именем Стелла в 1929 г. В 1932 г. по дороге из Лондона в Индию попала в Иерусалим, где в 1933 г. перешла в Православие, а в 1934 г. была пострижена в монашество с именем Мария. С 1936 по 1969 г. – игумения Гефсиманского монастыря.


[Закрыть] и ее сподвижницы матери Марфы (Спрот) собрались русские верующие женщины. Эти две некогда англиканские сестры-миссионерки служили в Индии, оттуда приехали в Иерусалим, где Божиим промыслом поселились на русском участке при храме Марии Магдалины в Гефсиманском саду. В крипте храма покоились останки великой княгини Елизаветы, некогда вдохновившей мать Марию на дела милосердия[125]125
  Сестры Стелла Робинсон и Катрин поселились у знакомой англичанки в Гефсимании. Здесь инокиня Валентина (Цветкова) рассказывала им о великой княгине Елизавете Федоровне Романовой, с которой была знакома в Москве. Сестра Стелла была поражена, узнав, что ее останки покоятся в нескольких метрах от места, где они жили. Еще в Лондоне она прочла воспоминания графини Олсуфьевой об убиенной коммунистами русской княгине и глубоко ее почитала, взяв за образец своего служения милосердию.


[Закрыть]. Это и встреча с архиепископом Анастасием (Грибановским)[126]126
  Архиепископ Анастасий (Грибановский, 18731965), будущий митрополит и первоиерарх Русской
  Православной Церкви Заграницей, с 1924 по 1935 г. жил в Иерусалиме, назначенный Архиерейским Синодом Русской Православной Церкви Заграницей наблюдать за деятельностью Русской духовной миссии в Иерусалиме.


[Закрыть], культурнейшим человеком, владевшим многими языками, произвело на них столь сильное впечатление, что в 1933 году они приняли Православие[127]127
  Присоединение к Православию произошло 18 сентября 1933 г., в Дамаске, в резиденции Антиохийского патриарха Александра. Сестрам вернули имена, полученные при крещении, – Мария и Александра. В 1934 г. Мария (Робинсон) была пострижена в монашество с сохранением имени, Александра (Спрот) – с именем Марфа, а инокиня Валентина (Цветкова) – с именем Варвара.


[Закрыть].

Мать Мария и мать Марфа на свои личные средства начали благоустраивать заброшенные постройки Вифании, находившиеся в ветхом состоянии (этот русский участок в Первую мировую войну был занят турецкими солдатами, которые перевернули там все вверх дном, а приток жертвовавших на поддержание святынь паломников из России после революции прекратился). Сестры решили создать в Вифании обитель, которая будет вести благотворительную работу в память о гостеприимстве евангельских Марфы и Марии, принявших у себя дома Иисуса Христа. А поскольку они происходили из влиятельных шотландских семейств, то в этом им содействовали английские власти Палестины. Сестры обновили вифанские корпуса и отстроили новое здание школы, куда я и попала в середине 1940-х годов.

Монастырь Св. Марии Магдалины в Гефсимании, современный вид

Школу[128]128
  Вифанская школа для православных арабских и осиротевших русских девочек при Гефсиманском монастыре была открыта в 1937 г. в Лазареву субботу. До сих пор это одна из лучших в округе школ. В ней обучаются около 350 арабок мусульманского вероисповедания, действует интернат для православных девочек.


[Закрыть] мать Мария задумала построить для арабского населения, и, конечно, среди воспитанниц большинство были арабские девочки-христианки из хороших семей, отданные в Вифанию из-за высокого уровня христианского образования. Преподавание велось по английским программам на английском, русском и арабском языках. Среди учителей были и арабки, выпускницы русских школ[129]129
  Основание русских православных школ для арабского населения в Палестине входило в комплекс мероприятий, проводимых Императорским православным палестинским обществом (ИППО) для укрепления духовных и политических позиций Православия в Святой Земле и конкуренции на Востоке с католическими и протестантскими державами Запада.


[Закрыть], и англичанки, и датчанки. Все это придавало школе неповторимый интернациональный колорит.

– Вы помните свой первый день в Вифанской школе?

– Когда отец впервые привел меня в школу еще шестилетней девочкой в 1945 году, я согласилась с ним поехать с предварительным условием: если мне разрешат взять с собой в интернат моего любимого медвежонка Мими и мою голубую курочку, сшитую из материи. В их сопровождении я торжественно вступила в Вифанскую школу, где первым меня приветствовал огромный пес, которого я сразу бросилась ласкать. Друзьями мы остались навсегда.

Меня встретили начальница школы мать Марфа, Анна Васильевна Голенищева-Кутузова и старшая учительница Ирина Николаевна. В школе я освоилась очень быстро. В первый день, гуляя по залам, я наткнулась на целый ряд стоящих, непонятных мне ламп с мешочками и решила: надо проверить, что это за мешочки. Тронула пальцем один мешочек – он распался. Надо было проверить и другие, и так до последнего… Наступил вечер. Ирина Николаевна подходит к столу, на котором стоят лампы, зажигает спичку, смотрит, а фитильков нет. И так весь ряд ламп – без фитильков! Начала искать виновников, а дети ей говорят: «Это сделала новенькая девочка!» Ирина Николаевна на них: «Дети, как вы смеете с первого же дня клеветать на бедную, невинную девочку!» С немалым трудом мне удалось уверить Ирину Николаевну в том, что этим ужасным разрушителем действительно была я! Я еще не умела читать по-русски, поэтому меня отправили наверстывать упущенное к монахине Сергии (Цветковой). Я приходила к ней на отдельный урок, и она говорила: «Ну, Лизочка, будем читать?» И я решительно отвечала: «Нет! Сначала расскажите мне сказку!»

В Вифанской школе меня приняли под свое попечительство Катя Роменская и арабская девочка Юлия, впоследствии игумения Елеонского монастыря Юлиания. Вдвоем они решили духовно проверить меня. Пол нашей церкви устилал огромный ковер, весь в крестчатом узоре. И вот мои «духовные попечительницы» затеяли испытать мою веру и говорят: «Если ты настоящая православная, то поцелуй каждый крестик на этом ковре». Не успели они договорить, как я бросилась на колени целовать каждый крест ковра, а они стояли надо мной и заливались хохотом, что меня нисколько не смущало. Я знала: в их глазах я – православная. Им обеим здорово попало от монахини Сергии (Цветковой), когда они ей признались в своем «духовном наставничестве».

В школе меня безумно баловали, а главное – любили. Каталась я как сыр в масле до 1948 года, когда перешла жить в интернат. Наступил жуткий момент в истории Иерусалима[130]130
  Арабо-израильская война 1948–1949 гг. – война между провозглашенным 15 мая 1948 г. еврейским государством Израиль и соседними арабскими странами. Сопровождалась террором и вытеснением из родных мест коренного арабского населения Палестины. В Израиле она называется «Война за независимость», а в арабских странах и среди палестинцев – Накба («Катастрофа»).


[Закрыть]. Мой отец, будучи знаком с игуменией Марией и предчувствуя грядущие невзгоды, оставил ей завещание, чтобы она меня воспитала, если с ним что-то случится. И однажды утром мать Мария, предупрежденная английским генералом о грядущих военных действиях, прислала за мной сестру из Гефсимании. Отец посадил нас в такси со словами: «Я приду тебя навестить через воскресенье». На месте нашего дома прошел фронт арабо-еврейской войны, и спустя два дня отец был убит вместе с дедом – говорят, их убили, когда они выскочили на улицу и бежали по направлению к французскому госпиталю.

В Гефсиманском монастыре мы засыпали и просыпались под безостановочную стрельбу из орудий, падали бомбы[131]131
  В 1948 г. игумения Мария открыла в здании школы военный госпиталь, выхлопотав опеку Красного Креста, а школу перевела на территорию Гефсимании, где, несмотря на обстрелы, продолжались занятия.


[Закрыть]. Как-то раз мы с подругой сидели в комнате, пуля пролетела через дверь, ударилась об стену и упала к нашим ногам. Другой раз мы с матерью Марией прогуливались по кладбищу в Гефсиманском саду, и недалеко от нас разорвался снаряд. Мать Мария схватила меня за руку, мы побежали. Я, конечно, даже не сразу поняла, что произошло. Жили опасно: умереть можно было на каждом шагу.

– Кем для вас была игумения Гефсимании?

– Мать Мария – это фактически моя мать. Она вырастила меня. До сегодняшнего дня она мне снится. Мы испытывали друг к другу необычайную нежность! Ее статус как игумении был особенным, почти недосягаемым, но для меня она казалась всегда доступной. Она жила в игуменском доме с матерью Варварой (Цветковой)[132]132
  Монахиня Варвара (Валентина Николаевна Цветкова, 1889–1983) родилась в семье директора Государственного банка Российской империи Н.А. Цветкова, общественного деятеля, благотворителя. В детстве сидела на коленях у св. Иоанна Кронштадтского, среди ее духовных наставников были будущие новомученики – епископ Арсений (Жадановский) и архиепископ Серафим (Звездинский). В 1922 г. Цветковых выслали в Германию, оттуда они переехали в Ниццу. В 1929 г. В.Н. Цветкова прибыла в Иерусалим, в 1934 г. пострижена в монашество. Вторая игумения Гефсиманского монастыря (1969–1983).


[Закрыть]. И я, когда бы мне ни вздумалось, просто приходила к ней рассказать что-нибудь. Когда я уехала из Иерусалима, первое, что девочки спросили у матери Марии: «Почему вы так любили Лизу?» И она ответила: «Потому что это был мой „дикий" ребенок», что по-английски звучит очень мило: «Because she was my wild child».

В восемь лет я была шалунья. Каждую пятницу мать Мария приезжала из Гефсимании в Вифанию, чтобы проверить, как учатся воспитанницы, и поговорить с матерью Марфой. И в четверг я особенно не трудилась над уроками, зная, что завтра приедет мать Мария. В пятницу меня, конечно, наказывали – оставляли в классе и не позволяли выйти на переменке во двор. И вот мать Мария приезжала и спрашивала: «А где же Лиза?» Ей отвечали: «Наказана. Она не выучила урок». И вот я сижу в классе одна, и слышу шаги матери

Марфы: «Мать Мария желает вас видеть». Берет меня за руку и ведет меня по балкону к кабинету матери Марии (а все дети играют внизу). Я иду с повинной головой, мать Мария встречает меня словами: «Подойдите, мой ребенок, сядьте ко мне на колени. Да, эти взрослые никогда не понимают детей. Когда я была маленькая, я тоже не всегда знала свои уроки».

Вифания – моя колыбель, подготовка к жизни. Я иногда думаю, что если бы у меня такого основания не было, мне было бы трудней преодолеть мирские бури.