Текст книги "Когда сбывается несбывшееся… (сборник)"

Суламифь из 6-«А»

Из открытых дверей школы во двор, окаймленный деревьями, дурачась и резвясь, выскакивают школьники. Уроки закончились.

Вот на ступеньках школы появляются две старшеклассницы – девушки лет пятнадцати-шестнадцати. Симпатичные девчонки в распахнутых ярких модных курточках, радуются теплому, солнечному дню октября. Они не спеша идут по школьному двору, беззаботно болтая и подбирая упавшие листья клена, которые складывают в осенние букеты. Затем девушки идут по переулку, пока не останавливаются перед подъездом современного многоэтажного жилого дома. Одна их девушек быстро нажимает кнопки домофона и обе школьницы входят в подъезд.

Звонок в дверь.

– Ой, мама, мы голодные! – в дверях дочка с подругой-одноклассницей. Бросают рюкзаки, пакеты со сменной обувью, снимают куртки.

– У нас завтра контрольная по алгебре. Мы с Наташкой будем готовиться. Покорми оголодавших школьниц, – просит дочь.

– Хорошо, хорошо, – откликается статная женщина лет пятидесяти, открывшая двери, – мойте руки и проходите на кухню.

Мать разливает в тарелки гороховый суп. На второе кладет блинчики с мясом, поливает их растопленным сливочным маслом. Начинает разливать клюквенный кисель в чашки…

В это время звонит телефон, и женщина выходит, откликаясь на настойчивую трель.

– Кто звонил? – поинтересовалась Света, когда мама снова вошла на кухню.

– Папа… сказал, что завтра вечером прилетает… – И добавила, как бы уточняя для дочкиной подруги, – это он на день рождения к внуку полетел. Ему позавчера три годика исполнилось.

– Никак привыкнуть не могу, что Светка – тетя, – улыбнулась Наташка.

– Да я и сама к этому привыкнуть не могу, – засмеялась дочка.

– Ну, так получилось просто потому, что у Светы со старшей сестрой большая разница в возрасте – четырнадцать лет, – сказала женщина.

А затем мама Светы поинтересовалась: «Ну, что новенького в школе, девушки»?

– О, много чего, теть Маш! – опережая дочку, первой отвечает пятнадцатилетняя подруга с набитым ртом. – Но главное: это наш новый учитель географии… Молоденький, хорошенький такой… только что из института.

– Все девчонки в него сразу втюрились, – подключилась к разговору Светлана.

– И вы тоже? – иронично спрашивает женщина.

– А почему мы должны быть исключением? – отвечает дочка, подмигивая подруге.

– Забавно, забавно, – улыбается мама Светы, – ну, ладно, влюбчивые красавицы, амуры побоку, садитесь-ка за учебники.

Вечером звонит Наташка, которая забыла у Светки свой дневник, и просит, чтобы та захватила его в школу. Девчонки болтают о всякой ерунде, в том числе и о том, кто в каком прикиде пойдет завтра в школу, с распущенными волосами или с заколками… Опять вспоминают учителя географии…

Женщина слушает наивную болтовню и улыбается, качая головой.

Дочь кладет телефонную трубку и, мельком взглянув на мать, сидящую на диване, вдруг замечает, как меняется ее лицо. Улыбка становится немного грустной, затем вообще сходит с ее лица. По лицу словно пробегает тень. Женщина цепенеет, очевидно, вспоминая что-то – далекое и не очень приятное… Она долго смотрит в одну точку, не мигая. Так долго, что дочка начинает щелкать пальцами у нее перед глазами.

– Мам, тебя глючит, что ли?

Женщина чуть вздрагивает, как бы возвращаясь в настоящее.

– Ну, и словечки у тебя…

– Тебе пригрезилось что-то? – не унимается дочь.

– Нет. Пригрезиться может только будущее. А вспоминается – быль, – уклончиво ответила мать.

– И это как-то связано со школой? – неожиданно проинтуичила дочь.

– Да, это связано со школой.

– И ты мне никогда об этом не рассказывала?

– Никогда…

– А старшенькой сестричке, наверное, рассказывала, – чуть обиженно и, продолжая наседать, сказала Света.

– И старшей тоже не рассказывала… Как-то не пришлось…

– А, может, хотя бы мне все-таки расскажешь?

– Да что-то не очень хочется…

– Но почему, мам?

– Может быть, потому, что это не очень приятная история… А память – таково уж ее свойство – блокирует то, о чем не хочется вспоминать…

Дочка с любопытством посмотрела на маму и пристроилась с ней рядышком на диване.

– Как интересно и загадочно… – И после явно затянувшейся паузы, вопрошающе взглянув на маму, вновь полюбопытствовала, – что ж это такое, что связано со школой, и о чем нельзя рассказывать сегодня?

– Ну, отчего же нельзя? – все еще неохотно отозвалась мать, думая о своем. – А, впрочем, ты ведь теперь от меня не отстанешь все равно… Ну, что ж, тогда слушай…

– Эта история началась, когда я училась в шестом классе, – вздохнув глубоко, начала свой рассказ женщина. – Мне было тогда двенадцать лет… Это было время, когда твоя мама носила пионерский галстук, ездила в пионерский лагерь, шефствовала над «октябрятами» из второго класса «А», была почти отличницей и ходила в школу с туго заплетенной косой, повязанной красивым бантом…

– О-о-о, – при этих словах, Света мечтательно прикрыла глаза, пытаясь перенестись в то время и представить маму в образе шестиклассницы.

– И добавь ко всему этому – какие-то бесконечные школьные слеты, смотры строевой пионерской песни, игру «Зарница», бесконечный сбор макулатуры и металлолома и какое-то нескончаемое соревнование за право называться лучшим классом, лучшей школой, – продолжала женщина. – И представь меня: марширующую, рапортующую и салютующую пионерское «всегда готов» на фоне всей этой строгости, разговоров о нравственности и моральном облике подрастающего строителя коммунизма. В общем, идеология счастливого детства советской страны в действии…

И вот эта двенадцатилетняя девочка – то есть я – пионерка, почти отличница и активистка – вдруг начинает ощущать, что вся отлаженная система воспитания и всеобщего оптимизма окружающей жизни начинает рушиться…

– Интересно, что же это такое могло быть? Цунами, землетрясение? – чуть иронично перебила мамин рассказ дочка.

– Я вдруг начинаю замечать, что наш классный руководитель относится ко мне не так, как ко всем остальным ученикам. Причем, для постороннего взгляда это совершенно незаметно… Это ощущаю только я…

– То есть … то есть… ты хочешь сказать, что …

– Я хочу сказать, что ты ведь безошибочно можешь определить, допустим, одноклассника, который к тебе испытывает симпатию? Интуитивно… Или по каким-то другим признакам. Так ведь?

– Конечно, конечно, – весьма самодовольно ответила дочка. И вдруг стукнула себя по лбу.

– Вау! Не хочешь ли ты сказать, что этот классный руководитель влюбился в свою ученицу, которая пребывала почти в детском возрасте? А сколько же лет ему было?

– Лет пятьдесят.

– Ничего себе! – округлила глаза дочка. – Да что ж у вас за школа была такая?

– Самая обычная советская школа…

– Двенадцать лет, двенадцать лет… – задумчиво вдруг сказала Света. – Возраст «нимфетки»… Лолиты…

– Далась вам эта Лолита, – женщина недовольно повела плечом. – Я и слова-то такого не знала… Да и такие книжки не продавали в книжных магазинах во время моего пионерского детства и комсомольской юности…

– А у нас все девчонки эту книжку прочитали еще в седьмом классе, – сказала Света и добавила, – ой, погоди, я сейчас только на кухню смотаюсь, схвачу пожевать что-нибудь…

Дочка быстренько сбегала на кухню, притащив оттуда пакетики нераспечатанных сухариков и чипсов, большое зеленое яблоко и приготовилась слушать.

Мама, видя, как дочь запаслась провизией, невольно улыбнулась.

– Ты словно приготовилась к просмотру своих любимых телепрограмм…

– Да какие там телепрограммы! Когда…когда ты тут такое рассказываешь…

И дочка аппетитно захрустела ржаным сухариком, протягивая небольшой пакетик матери.

Женщина посмотрела на настенные часы, машинально взяла пакет сухариков из рук дочери и замолчала, словно размышляя, стоит ли продолжать рассказ.

– Итак… Мы остановились на том… – начала Света, словно угадывая мысли матери насчет продолжения воспоминаний.

– Правду говорят, чужая душа – потемки, – женщина вздохнула, возобновляя прерванный рассказ. – Кто может знать, что чувствует одинокий стареющий и непривлекательный мужчина, из года в год, изо дня в день, наблюдающий благодаря своей профессии учителя превращение «гадких утят» в прекрасных «лебедей»?

– Я знаю, – неожиданно сказала Света. – Он точно видит, из кого получится настоящий Лебедь… У этого селекционера – ботаника глаз наметан о-го-го…

Мама усмехнулась такому быстрому ответу дочери на свой, скорее риторический вопрос, и продолжила.

– Тот человек вел у нас сразу три предмета: геометрию, алгебру и физику. И плюс к этому был еще и нашим классным руководителем. Представляешь? Поэтому от вынужденного общения деваться была некуда…

Голос Светиной мамы зазвучал чуть тише и глуше…

…Середина сентября. Еще тепло. По асфальтовой дорожке, ведущей в школу, идет шестиклассница. На ней – шерстяная коричневая форма с юбкой в «складочку», прикрывающая колени. Поверх шерстяного коричневого платья надет черный фартук «с крылышками». Под белым кружевным воротничком повязан красный пионерский галстук из шелковой материи. В одной руке у нее портфель, в другой – сумочка из материи темно-синего цвета, сшитая специально для сменной обуви. Ученица приближается к мрачноватому на вид трехэтажному зданию из красного кирпича. Быстро взбегает по ступенькам, тянет на себя тяжелую массивную дверь и попадает в обычную среднюю школу с обязательным интерьером тех лет.

При входе в фойе школы – небольшой бюст Ленина. На стенах – обязательный портрет Павлика Морозова, также стандартный набор портретов наиболее известных героев – участников Великой Отечественной войны. Здесь же, на первом этаже, находится особая комната, где проходят собрания совета пионерской дружины и комитета комсомола. Эта комната вся уставлена красными знаменами и переходящими красными вымпелами. Здесь также – всюду наглядная агитация: как должен учиться и каким должен быть подрастающий строитель самого светлого будущего…

Шестиклассница, которую зовут Маша Синицына, быстро переобувается в сменную обувь под плакатом, на котором написано: «Отметим год пятидесятилетия советской страны отличной учебой!»

В холле школы у большого зеркала в красивой раме в это время вертятся три старшеклассницы.

Из двери «Учительской» выходит директор школы – грузная пожилая женщина с усталым отечным лицом. Она оборачивается на старшеклассниц и останавливается с недовольным видом.

– Солодовникова, ты опять форму подкоротила? – строго обращается она к одной из старшеклассниц. – Все ножки свои выставляешь на обозрение?

– Ничего я не выставляю… Ничего я не подкорачивала, – растеряно и в то же время нагловато ответила старшеклассница.

Директор школы подходит к Солодовниковой и дергает ее за подол формы.

– Немедленно приведи себе в приличный вид…

Пристально сквозь стекла очков смотрит на Солодовникову.

– Так ты еще и брови выщипала… И ресницы тушью накрасила… Еще и двоечница к тому же, наседала на ученицу грузная женщина.

– Ничего не выщипывала, ничего не красила…

– Немедленно родителей в школу! – с праведным возмущением в голосе, сказала директриса, уходя.

Маша Синицына, с интересом наблюдавшая за происходящим, спохватывается, потому что звенит звонок на урок.

Она быстро «взлетает» по ступенькам на третий этаж и скрывается за дверью кабинета с табличкой «6-А», но все равно немного опаздывает.

Урок геометрии уже начался.

У доски полноватый розовощекий мальчишка по кличке Помидор решает какую-то задачку. Явно безуспешно. Он то и дело поворачивает голову от доски к классу, ожидая подсказки.

В это время классный руководитель просматривает «Журнал» с отметками.

Это малопривлекательный мужчина невысокого роста лет пятидесяти: с какими-то бесцветными, водянистыми глазами, длинным красноватым носом в прожилках. Его явно несимпатичное лицо обрамляют под стать вышесказанному жидкие полуседые волосы. У него желтоватые на концах пальцы «заядлого курильщика», на правом мизинце отполированный длинный ноготь. Его отличает неприятная привычка: в те моменты, когда учитель разговаривает с учениками, он держит во рту спичку, периодически обнажая желтые зубы. На нем светло-серого цвета костюм, из-под которого видна новая белая рубашка с синим галстуком. Очевидно, в качестве особого шика рукава рубашки зажаты золотыми запонками. На нем, как всегда, блестят хорошо отполированные туфли…

Наконец, учитель отрывается от ученического «Журнала» и смотрит на доску, на которой он не видит никакого решения.

– Так… Все понятно. А ведь задачка – простейшая. Только надо знать к ней теоремку… А ты, видать, теорему не выучил, – цедит он сквозь зубы, не выпуская изо рта спичку.

Учитель переводит тусклый взгляд от доски на учеников.

– Поднимите руки те, кто эту теорему знает, – говорит он сухо.

Некоторые ученики начинают поднимать руки. Среди них – Маша Синицына и ее болтливая соседка по парте Катька Карнаухова.

Девчонки сидят в среднем ряду на третьей парте. К этому ряду по центру примыкает и стол учителя.

Учитель смотрит водянистыми глазами на класс, медленно останавливая взгляд на Маше Синицыной.

– Мария… Расскажи ты. Можно к доске не выходить. Можно с места, – говорит учитель мягким голосом.

Синицына встает и четко «барабанит» теорему.

– Два прямоугольных треугольника равны, если гипотенуза и катет одного треугольника соответственно равны гипотенузе и катету другого…

Педагог слушает с явным удовольствием, как бы улавливая в звучании сухого правила некую музыку, и обращается к ученику, стоящему у доски.

– Так, так, значит… Девочка болела всю неделю, а не ленилась, дома сама занималась, чтобы не отстать от школьной программы… А ты, лоботряс, – голос учителя стал грубым, – бездельничал, просто штаны в школе просиживал… Вот и получается: у Синицыной – пятерка, а у тебя – кол…

В это время слышится звонок.

– После последнего урока никто не расходится по домам. У нас будет «классный час», потому что на «повестке дня» накопилось много вопросов, – строго сказал педагог.

В тот же день после уроков проходит классное собрание. В душном классе – подуставшие ребята со скучающими лицами и желанием поскорее вырваться, если не домой, то хотя бы на улицу, на свежий воздух.

– У нас заметно снизилась успеваемость. С такими показателями мы не можем быть признаны лучшим классом, – сказал классный руководитель. – Это, во-первых. Во-вторых, надо готовиться к смотру пионерской песни. Если мы победим на этом смотре, то поедем на экскурсию по боевым местам Орловско-Курской битвы.

В классе оживление.

– Так ведь это далеко! Вот здорово! Я б хоть сейчас поехал, – высказался мальчишка по кличке Помидор.

– Ну да… Тебя нам только не хватало с вечно развязанными шнурками, на которые ты вечно наступаешь, – насмешливо сказал учитель.

И продолжая насмехаться над Помидором, классный руководитель сказал: «А ну-ка выйди и стань перед классом, дай нам тобой еще полюбоваться»…

Ученик по кличке Помидор, которого вообще-то зовут Васей, неохотно встает и идет к учительскому столу. Видно, он резвился на перемене, поэтому весь потный и пунцово – красный. Когда мальчишка приподнимает руку, чтобы пригладить вспотевшие и торчащие в разные стороны вихры, всем видны грязные и замусоленные рукава его пиджака, а из под брюк виднеются развязанные шнурки.

В классе опять смеются. И учитель, очевидно, тоже развеселился.

– А почему ты опять такой красный, как…

Весь класс смеется, не давая педагогу закончить вопрос.

– И еще на меня обижаешься, что я тебе такое имя придумал? – сказал учитель. – Но посмотри на себя сам: маленький, кругленький, красненький…

– …как помидор, – раздалось сразу несколько голосов из класса.

– Так вот… Я что еще хочу сказать, – переходя на серьезную интонацию, сказал учитель. – Внешний вид ученика имеет большое значение. Это касается и мальчиков, и девочек. Вот, например…

Произнося эти слова, учитель посмотрел в сторону ученицы по фамилии Мухина.

В ту же сторону развернули свои головы и ученики. Школьница Мухина, не желая слушать вообще ничего, легла головой на парту, повернувшись к стене. Она дотянулась до стены рукой и что-то чертит на ней пальцем.

Услышав свою фамилию, девочка лениво поднимает голову.

– Ну, ты что ли мух там, на стене, ловишь или рисуешь, когда мы обсуждаем серьезные вопросы? – обратился к ней преподаватель.

В классе опять хохочут, особенно мальчишки.

– Я хочу, чтобы все сейчас посмотрели вот на это… – продолжает педагог.

Он выдвигает ящик учительского стола и достает оттуда помятую тетрадку, всю в каких-то жирных пятнах.

– Ты что пирожки на тетрадке по алгебре стряпала? – Подойди, пожалуйста, к столу…

Мухина неохотно встает и подходит к учителю под издевательские смешки. Школьница становится лицом к классу. Похоже, она даже не замечает, что у нее сполз фартук с левого плеча. Руки перепачканы чернилами от авторучки. На школьной форме отсутствуют белый воротничок и манжеты. На чулке – дырка в области колена…Хлопчатобумажные чулки «сморщились» так, что, кажется, сейчас вообще спадут с ног… На голове – растрепанная прическа из коротких волос, которые лезут в глаза и поэтому ученица периодически встряхивает головой, чтобы откинуть с глаз мешающие смотреть пряди…

– Ну вот… Полюбуйтесь, – говорит насмешливо педагог, явно испытывая удовольствие от данного воспитательного процесса.

Между тем, Мухина стоит с отсутствующим видом. Кажется, что все происходящее, ей абсолютно «по фигу». Она по привычке, машинально, даже не замечая этого, мусолит конец обгрызенного пионерского галстука во рту…

– А между тем, – голос учителя вдруг теплеет, – зачем далеко за примерами ходить… В нашем классе есть девочки, на которых всегда приятно посмотреть. Они всегда аккуратны и подтянуты.

Заскучавшая от «учительского часа» Маша Синицына вдруг замечает, что классный руководитель взглядом показывает на нее. Она удивлена и немного смущена.

– Да-да, Мария… Это в первую очередь относится к тебе…Выйди к нам, пусть все посмотрят, как должна выглядеть ученица…

Маша, испытывая неловкость, выходит к учительскому столу и становится рядом с Мухиной.

Синицына, в ладно сидящей на ней школьной форме, с белыми, в кружавчиках воротничке и манжетах, в симпатичных «лодочках»-туфельках, с красивыми густыми волосами, забранными в толстую косу, представляет разительный контраст с Мухиной. И именно от этого испытывает неловкость. Ей жаль Мухину.

– Я могу уже сесть? – перебарывая неловкость, спросила школьница.

– Да, да, конечно. Садитесь… Обе.

Девочки отправляются каждое на свое место.

В это время преподаватель демонстративно рвет в клочья заляпанную жиром тетрадку Мухиной.

– Заведи себя новую тетрадь и пусть твои родители купят новый галстук взамен того, который ты замусолила и изгрызла, – пренебрежительно обратился он к Мухиной.

Маша Синицына с сочувствием и, даже как-то виновато, смотрит на Мухину.

Мухина смотрит на Синицыну с откровенной ненавистью. Так может смотреть только двоечница, грязнуля и неряха на отличницу и чистюлю. Мухина корчит рожу Синицыной.

Синицына, которую явно утомил «классный час» с неожиданной для нее самой демонстрацией достоинств и недостатков, растерянно смотрит в окно.

Идет урок русского языка, который ведет завуч школы, она же – мать Катьки Карнауховой.

Ребята заканчивают писать изложение.

Карнаухова с уже написанной работой направляется к учительскому столу, кладет тетрадь. Но не спешит вернуться на свое место. Она хочет тихонько что-то сказать.

– Мам…

– Не мамкай хоть в школе, – тихо, но строго сказала завуч дочери.

В этот момент что-то громко падает на пол и разбивается.

Все поворачивают головы в сторону последней парты, где сидят два заядлых приятеля.

На полу возле них валяется разбитый стакан из школьной столовой.

Завуч быстро направляется к последней парте и строго смотрит на хулиганистых мальчишек. Замечает их оттопыренные карманы.

– Так, так… значит. Вот почему у нас в школьной столовой все время посуды не хватает.

В это время раздается звонок с урока.

Одновременно со звонком дверь открывается и в класс заходит классный руководитель.

– Ребята, не расходитесь, я сейчас сделаю объявление…

Вошедший смотрит на притихших учеников и торжествующее лицо женщины, которое сразу выдает ее неприязненное отношение к этому мужчине.

– Вот полюбуйтесь, чем занимаются ученики лучшего среди шестых классов, – говорит она со злой иронией.

– Сейчас разберемся, Клавдия Гавриловна, – скороговоркой отвечает мужчина.

Завуч уходит.

– А ну, быстро ко мне, бездари…

С последней парты, неохотно и виновато сутулясь, плетутся два приятеля, ожидая взбучки.

Когда один из мальчишек доходит до учителя, то получает от него подзатыльник.

Второй приятель ловко увертывается, и новая затрещина снова достается тому, кто ее уже получил.

– А чо мне двойная порция? Я чо – самый крайний? – возмутился он.

– Жаль, что у меня скоро начинается урок на второй смене, а то бы я сейчас вам устроил «классный час» часика на три, – возмущенно сказал учитель. – Почему это я должен за вас краснеть и выслушивать замечания от этой… – запинается, – от завуча Клавдии Гавриловны?

В это время Катька Карнаухова зло усмехается и наклоняется к соседке по парте Маше Синицыной.

– Он хотел сказать «от этой грымзы», – шепчет девчонка.

– Знаете, как в былые времена наказывали за провинность? – продолжил нравоучение воспитатель советской школы. – Розгами, вымоченными в растворе соли…. И заставляли стоять в углу, на рассыпанном горохе по несколько часов. Жаль, что я не могу этого сделать… Ну, пусть ваши родители с вами сами разбираются. Назавтра, чтобы каждый из вас принес по десять стаканов, и давайте дневники: я вызываю родителей в школу. И не маячьте у меня перед глазами, а то я за себя не ручаюсь…

Мальчишки виновато плетутся к своей парте.

– Раз такое произошло, значит, воспитательная работа у нас не на должном уровне. Отныне, – учитель сделал небольшую паузу, – у нас в классе раз в неделю будет выходить специальная «стенгазета», где мы будем писать обо всем – и хорошем, и плохом, что будет происходить в нашем классе. Назначаю редколлегию из трех человек…

Учитель быстро пробегает глазами по классу.

– Иванов…

– А чего сразу Иванов? – недовольно отозвался мальчишка.

– А ты рисуешь хорошо, – ответил преподаватель.

– И еще…

Мужчина смотрит на очкарика, который читает какую-то книгу, явно не учебник.

– И еще …Ковальчук.

Мальчик по фамилии Ковальчук, вздрагивает, услышав свою фамилию, и поняв в чем дело, тоже выражает неудовольствие.

– А чего сразу Ковальчук?

– А ты умный очень, а от общественной жизни класса отлыниваешь, – насмешливо ответил учитель.

Затем мужчина переводит взгляд на Машу Синицыну, которая со скучающим видом смотрит в окно. Она наблюдает за прыгающими с ветки на ветку воробьями, завидуя их свободе.

– А редактором стенной газеты назначаю… Марию Синицыну, – в голосе учителя опять появились бархатистые нотки.

Маша Синицына поворачивает голову от окна, услышав свою фамилию.

– Надеюсь, ты не будешь возражать? – вкрадчивым голосом спрашивает учитель.

Маша Синицына, которой «это нужно» так же, как и всем остальным, поднимается с места.

– Я согласна, раз это нужно, – спокойно, скорее даже безразлично, говорит девочка.

– Вот это ответ нормальной ученицы. – И обращаясь к классу, добавляет, – берите с нее пример, бездари.

– Да, чуть не забыл, – спохватывается, – я хотел предупредить, что послезавтра после четвертого урока мы идем в театр на балет «Щелкунчик».

В кабинете «6-А» класса после последнего урока задержались ученики Иванов, Ковальчук и Синицына. Они готовят «критический» выпуск стенгазеты по поводу неблаговидного случая, произошедшего в их классе.

– Жрать как хочется, – сказал Иванов, рисуя карикатуру.

– Угу… И мне тоже, – отозвался Ковальчук, который абсолютно не принимал никакого участия в коллективной работе, демонстративно читая книгу.

Маша Синицына закончила писать, наконец, критическую «заметку» о плохом поведении мальчишек, укравших стаканы из школьной столовой. Отложив написанное, она посмотрела на Ковальчука, увлеченного книгой.

– Что читаешь?

– Про Шерлока Холмса…

– А… Я тоже читала. Мне понравилось.

Из дверей школьной столовой в коридор выходит классный руководитель. В зубах у него, как всегда, спичка. В руках – классный «Журнал», поверх которого лежит какая-то книжка. Он направляется к кабинету «6-А».

– Ну, как у нас дела, ребята?

– Я уже заканчиваю, – сказал Иванов, делая последние штрихи карандашом.

– Я тоже написала, как вы просили…

Классный руководитель просматривает заметку.

– Замечательно. И рисунок хороший… Вот только, ребята, хорошо бы придумать еще какие-нибудь стишки «с перцем», посмешнее, чтобы с двух слов было понятно, о чем речь… Вы подумайте, а я зайду минут через десять. И будем заканчивать…

Учитель выходит, оставляя озадаченных школьников.

– Сам бы и придумал, писатель, – зло сказал Иванов. – Жрать хочу – не могу…

Раздумывая, ученик, начинает рифмовать: «пацаны, стаканы» с ударением на последнем слоге.

Маша Синицына тоже задумывается, и что-то быстро пишет на листе бумаги.

Скучающий Ковальчук замечает забытую учителем книгу.

– Лучше бы «Журнал» забыл, воспитатель, – с досадой сказал он.

Ковальчук берет книгу, смотрит, кто автор.

– Куприн… Не – а, не знаю такого, – кладет книгу на стол.

– А у меня дома в библиотеке, по-моему, есть такой автор, – сказала Маша.

Девочка берет книгу в руки. Книга сразу раскрывается на странице с «закладкой», где написан заголовок «Суламифь».

С удивлением школьница замечает, что это ее «закладка» из дневника, которую она считала потерянной.

«Да, да, это точно моя закладка, вот даже краешек надорван», – быстро пронеслась мысль у нее в голове.

Девочка закрывает книгу и кладет ее на прежнее место.

В это время дверь в класс открывается, и входит учитель. Он успевает заметить, как ученица кладет книгу на место.

– А я думаю, где же это я свою книжку забыл, – несколько наигранно произносит учитель.

– Ну, как обстоит дело со стихами? – поинтересовался он.

Иванов вяло продекламировал:

 
Наши пацаны
Украли стаканы…
 

Ковальчук захохотал.

– Мысль вообще-то верная, – выдавил из себя улыбку классный руководитель. – Только не «стаканы́», а стака́ны. И выразить бы ее как-то поизящней…

Учитель вопросительно посмотрел на Машу.

– Может быть так… – неуверенно начала ученица, заглядывая в листок с написанным.

 
На уроках из карманов
достают они стаканы…
 

Преподаватель, который стоит в пол-оборота к мальчикам, с нескрываемым восхищением смотрит на ученицу.

– Молодцы ребятки! – говорит, наконец, довольный преподаватель. – Я в вас не ошибся. Хорошо придумали. Осталось только прикрепить.

Учитель подходит к тому месту, где в классе вывешиваются разные объявления, начинает прикреплять стенгазету. Затем передумывает.

– Я полагаю, это лучше в школьной столовой повесить, чтобы другим неповадно было, – говорит он. – Теперь – по домам. И не забудьте, что послезавтра мы идем в театр.

В школьной столовой шумно, потому что на большой перемене здесь собралось много учеников.

Кто-то из жующих ребят рассматривает стенную газету, сделанную в 6-«А» класса.

В одном из уголков столовой пристроились Катька Карнаухова и Маша Синицына. Они едят пирожки с повидлом, запивая их молоком.

Обе девочки, как им кажется, незаметно, не сводят глаз с симпатичного мальчика, которого зовут Женя и который учится в седьмом классе.

Мальчик Женя тоже что-то жует и болтает со своими одноклассниками.

В столовой появляется мальчик Витя из «6-Б», который обладает одним свойством: он всегда появляется там, где появляется Маша Синицына и начинает, как ему кажется, тоже незаметно, наблюдать за Машей.

– А вот и Витек тут как тут, – тихо и насмешливо сказала Катька.

Маша, едва успев улыбнуться на Катькино наблюдение, тут же закашливается, поперхнувшись молоком.

Она встречается с глазами классного руководителя, который только что зашел в столовую и мгновенно выхватил взглядом Машу Синицыну из школьной толпы.

– «6-А»! Через десять минут едем в театр. Собираемся у школы, – громко сказал учитель.

В фойе театра оперы и балета – суматоха. Такая, какая бывает всегда, когда приходит много школьников. Кто-то дурачится, кто-то жует пирожные и роняет фантики от конфет.

В распахнутые двери партера Маша видит, где садится семиклассник Женя.

Вокруг Маши, тем временем, «незаметно» крутится Витек из «6-Б»…

Маша и Катька садится в одном ряду с семиклассником Женей. Девчонки расположились рядышком от прохода, оставляя возле себя одно место свободным.

Это свободное место не дает покоя Вите, который продолжает крутиться вокруг да около интересующей особы уже в зале. Наконец, он не выдерживает, молча и неуклюже плюхается рядом с Машей, и сосредоточенно, с умным видом, начинает изучать театральную «программку».

Маша и Катька, молча, переглядываются.

Постепенно начинает гаснуть красивая театральная люстра. В этот момент быстро от дверей отделяется человек. Это классный руководитель. Он останавливается рядом мальчиком Витей.

– А чего-то это ты к чужому классу присоседился? Шустрый какой… Иди к своим, – насмешливо, но в то же время строго, говорит он мальчишке и садится на освободившееся место рядом с Машей Синицыной.

Согнанный с облюбованного места Витек в темноте зала вынужден искать другое пристанище.

Звучит музыка, открывается занавес, начинается первое действие «Щелкунчика». Но что-то мешает школьнице Маше сосредоточиться на балете. Внимание ее рассеянно. Вернее, ее все время отвлекает волосатая рука учителя, которая лежит на поручне кресла и, кажется, вот-вот сползет и нечаянно упадет ей на колено. А еще, ее постоянно отвлекает блеск золотых запонки и перстня преподавателя. И уж совершенно какой-то, почти мистический ужас, внушает длинный отполированный ноготь на мизинце классного руководителя…

Вагон трамвая, в котором едут школьники, возвращаясь из театра, переполнен пассажирами.

Катька и Маша стоят, прижатые друг к другу. У Катьки – кислая мина на лице.

– Все впечатление от спектакля испортил, надзиратель, – недовольно сказала Карнаухова. – Называется, вырвались на свободу… Ну, какого он рядом с нами уселся? Уж лучше бы Витька сидел из параллельного…

– А ты видела, какой у него ноготь страшный? Брр… – Синицына содрогнулась от отвращения.

– И от него всегда так противно пахнет… Знаешь, почему? – Катька Карнаухова озирается по сторонам и переходит на полушепот.

– Только пообещай «честное пионерское», что никому не скажешь…

– Честное пионерское, – говорит Маша, тоже озираясь по сторонам, как ее подружка.

– Моя мама говорит, это потому… что он курит какие-то дешевые и вонючие папиросы, а потом, чтобы заглушить этот запах душится еще каким-то дешевым одеколоном… Представляешь? Короче, как говорит моя мама, «жадность фраера сгубила»…