Текст книги "Когда сбывается несбывшееся… (сборник)"

Девчонки хихикают.

Вот Маша Синицына, наконец, дома.

В большой комнате на диване сидит Машин папа и читает газету «Правда».

Через открытую дверь в соседнюю комнату видны старшие сестры Маши Синицыной – Женя и Валя, которые музицируют на пианино в четыре руки.

В своей крошечной комнатке Маша снимает школьную форму и, переодевшись в халатик, идет с театральной «программкой» на кухню, где бабушка вместе с мамой готовят ужин.

– Ну, как? Понравилось в театре? – спросила мама.

– Понравилось, устало ответила девочка.

– Вот и хорошо. Скоро ужинать будем. Впереди два выходных. Отдохнешь…

– Мне завтра в драматический кружок. Пойду пока повторю упражнения, которые нам задали.

Маша выходит из кухни, по ходу заглядывая в комнату, где занимаются сестры, и прикрывает дверь от слишком громкой фортепианной музыки. Затем еще плотно прикрывает дверь в свою комнатку.

Девочка подходит к трюмо, смотрит какое-то время на свое отражение, затем несколько раз вытягивает губы то «трубочкой», то в «замочек», как бы делая какое-то упражнение, а затем начинает произносить скороговорки, стараясь четко проговаривать каждое слово.

Архип – осип, Осип – охрип.

Съел Слава сало – да сала было мало.

На дворе трава – на траве дрова.

Хороша Маша – да не ваша.

Спустя какое-то время Маша лежит в ночной рубашке на кровати у себя в комнате, еще не спит, у нее горит настольная лампа.

Входит мама.

– Уже поздно. Чего не спишь?

– Так ведь завтра в школу не вставать, высплюсь.

– А какое тебе задание дали в драмкружке? – поинтересовалась родительница.

– Учить скороговорки, чтобы дикция была хорошей. Вот, например, такую, как эта: «Рассказать вам про покупки, про какие пропопупки»…

Девочка сбивается, и обе смеются.

– Может, артисткой станешь, когда вырастешь? И у скромной мамы – медсестрички дочка будет артисткой…

– Не знаю, я еще не решила, кем буду.

– Ну, ладно. Мне завтра рано вставать – ухожу на сутки на дежурство опять… Спокойной ночи.

Мать целует дочку и выходит из комнаты.

А Маше почему-то не спится. Она встает. Включает общий свет. Берет на трюмо красивый гребень из слоновой кости и начинает им расчесывать свои длинные густые волосы. Взгляд ее падает на этажерку с книгами.

Она подходит к этажерке и начинает перебирать книжки. Задерживает внимание на одной из них. Это – томик Куприна. Маша берет книгу и ложится с ней в постель.

Смотрит в оглавление и находит название «Суламифь». Начинает читать первую страницу, но быстро и безразлично откладывает книгу. Задумывается. Рассуждает вслух.

– Странно… Никак не пойму, как закладка из моего дневника оказалось в книжке учителя. Я думала, она потерялась… И что это учитель за привычку такую дурацкую взял: везде садиться со мной рядом. На спектакле в школьном зале, когда к нам театр кукол приезжал… Потом… в кинотеатре, когда мы всем классом ходили смотреть фильм про войну. Вот сегодня в театре… Витьку из «6-Б» с места согнал и уселся рядом со мной… Ну, Витьку-то можно понять. Он везде меня преследует…

Девочка лишь на секунду замолкает, а потом садится на кровати от неожиданно пронзившей ее мысли. Она резко сбрасывает одеяло и разворачивается лицом к трюмо, разговаривая теперь со своим отражением в зеркале.

– Да он и ведет себя точно так же как Витька, хотя и учитель. Как же я это раньше не сообразила… Я постоянно чувствую на себе его взгляд на уроках, в столовой, на перемене, когда мы толкаемся в коридоре… Он постоянно хвалит меня… Чаще других одноклассников вызывает отвечать к доске, дает все время какие-то поручения, из-за которых я должна задерживаться еще и после уроков…

Маша встает и подходит поближе к зеркалу, которое отражает ужас, застывший в ее глазах.

– Да разве такое может быть? Чтобы учитель влюб…

Девочка даже не может это слово проговорить до конца, зажимая себе рот хрупкими ручонками.

– И почему это должно было случиться именно со мной?

Враз сникшая Маша ставит на этажерку томик Куприна и выключает свет.

Школьный зал, в котором проходят не только уроки физкультуры, но и все праздничные школьные мероприятия, украшен воздушными шариками, искусственными цветами и красными ленточками по случаю ноябрьских праздников, которые в этом учебном году совпадают с пятидесятилетием Октябрьской революции. Этот праздник в школе отмечается смотром пионерской песни.

В зале неподалеку от входа установлен стол «почетного президиума», за которым восседают директор, завуч, кое-кто из учителей и члены школьного комитета комсомола. Порядок смотра таков: каждый класс – участник смотра строем входит из коридора и марширует в зале, пока исполняется песня.

Завершает этот смотр «6-А» класс. Ребята выстроились в строй по три человека. На них – праздничная форма. Девочки одеты в синие юбки и беленькие кофточки. У мальчиков тоже – белые рубашки и темные брюки. Все в отутюженных пионерских галстуках. У всех ребят на голове – голубые пилотки, украшенные бубенчиками.

Классный руководитель «6-А» критическим взглядом осматривает ребят: все ли подтянуты и аккуратны.

Он подходит к ученику по кличке Помидор, смотрит на его кеды.

– Ну, какой же ты никчемный во всем… Опять шнурок болтается, ты хочешь брякнуться прямо перед почетным президиумом?

Продолжает осмотр. Останавливается возле Ковальчука.

Подтяни ремень, сейчас штаны потеряешь, – говорит он худенькому очкарику, – у тебя живот к спине прирос…

Ребята смеются.

– Смеяться будете, если в победители выйдете, – грубо обрывает веселье педагог.

Маша Синицына видит, что классный руководитель движется к тому месту, где она стоит рядом с Катькой Карнауховой. Лицо ее по мере приближения учителя цепенеет и вся она – как один натянутый нерв.

Наконец, учитель останавливается.

– Ну, у девочек все в порядке, – говорит он довольным тоном. – Только вот у Карнауховой чуть пилотка съехала… Поправляет ей пилотку, и Катька при этом недовольно морщится, очевидно, слыша запах дешевого и вонючего одеколона.

Учитель переводит взгляд на Машу Синицыну, откровенно любуется ею, но этого не понимает никто, кроме их двоих: ученицы и учителя – этих невольных участников школьного «театра двух актеров». По неуловимым для других признакам преподаватель знает, что эта девочка уже поняла, что он относится к ней не так, как ко всем остальным. Впрочем, что и требовалось доказать, говоря сухим математическим языком…

– А почему это у нас активисты в хвосте стоят, а двоечники и неряхи в первом ряду? – как бы удивляясь, произносит классный руководитель, беря при этом Машу Синицыну за негнущуюся, почти парализованную руку, и подводит ее к тому месту, где стоит ученик по кличке Помидор.

– Ну, и куда ты со своим свиным рылом в калачный ряд? – обращается он с издевкой к мальчишке, продолжая все это время удерживать руку девочки в своей руке.

Слышен смех.

Вася, по прозвищу Помидор, когда-то придуманному самим учителем, обиженно становится на место Маши, а Маша – на его место.

Учитель окидывает взглядом первый ряд. Глаза его вновь возвращаются к ученице, которую он только что держал за руку.

– Тебе тоже пилотку надо поправить, Мария… У тебя волосы из-под нее выбились, – говорит он ласково, проводя рукой по Машиным волосам, как бы приглаживая их, а заодно, задевая ухо и, быстро и как бы невзначай, касаясь ее лица.

Маша инстинктивно – от отвращения, отодвигается. У нее деревенеет лицо.

В это время в дверях зала показывается ученик – член комитета комсомола..

– «6-А»! Быстро на выход! – скомандовал он.

Меньше чем через минуту строем в первом ряду Маша с деревянным лицом вместе со всем классом марширует и поет:

 
Солнечный круг, небо вокруг.
Это рисунок мальчишки.
Нарисовал он на листе
И подписал в уголке:
 
 
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я…
 

…На ветвях яблони в школьном дворе, которые припорошены снегом, прыгают воробьи и синицы. Там же висит и кормушка, подвешенная школьниками. Веселые птички прыгают, как бы с интересом заглядывая в класс, где сидят какие-то мальчики и девочки. А класс этот – все тот же «6-А».

На этих же самых птичек, только изнутри школьного кабинета, время от времени смотрит Маша Синицына с какой-то недетской тоской в глазах, отрываясь от тетради ««в клеточку».

Идет урок геометрии. Ученики пишут контрольную работу.

Похоже, у классного руководителя сегодня хорошее настроение. Он видит, что многие списывают, но как бы не замечает этого. Он занят проверкой «контрольной» учеников других классов, естественно, наблюдая незаметно за обожаемой ученицей и отмечая каждый поворот ее головы в сторону окна с птицами.

Вот Синицыной «сигналит» Ковальчук, сидящий сзади, условным сигналом – легонько два раза дернув ее за косичку. Что «в переводе» означало – чуть отодвинься, дай списать решение.

Маша, естественно, чуть отодвигается влево в сторону Катьки.

Катька тоже из чувства солидарности с Ковальчуком, сдвигается вправо.

Кажется, у Ковальчука удлиняется шея, когда он заглядывает в тетрадь к Маше Синицыной.

Все это видит, естественно, классный руководитель, который как коршун, вдруг срывается с учительского трона и налетает на Ковальчука, дважды сильно ударив его.

Педагог выхватывает у обомлевшего Ковальчука тетрадь для контрольных работ и рвет ее в клочья.

– А что я такого сделал? – Ковальчук всхлипывает от обиды.

– А нечего в чужие тетради заглядывать, – отвечает учитель, бесцветные глаза которого вдруг потемнели от злости.

Педагог возвращается за учительский стол.

Маша Синицына, чуть обернувшись назад, сочувственно смотрит на Ковальчука. Она понимает, что учитель вышел из себя вовсе не потому, что мальчик списывал у нее. Это произошло потому, что он посмел дотронуться до ее косы, до ее волос…

Маша чувствует себя виноватой в случившемся, ей жаль Ковальчука. И чтобы хоть как-то загладить свою вину, понятную только ей, девочка достает из портфеля чистую тетрадь и протягивает ее Ковальчуку.

В это время Катька наклоняется к уху Маши.

– Он сегодня совсем озверел….

Маша беззвучно кивает головой, соглашаясь с Катькой.

– И хватит болтать, Карнаухова! – сразу истерично, выходя из себя, кричит учитель.

При этих словах он со злостью швыряет об пол большой деревянный треугольник, который тут же раскалывается.

– А то расчирикались на уроках, как птички-синички…

В классе при этих словах сразу пошли мальчишьи ухмылочки. Ведь это так приятно, когда ругают не их, а примерных учениц…

– И прошу запомнить: с завтрашнего дня на всех моих уроках Карнаухова и Синицына будут сидеть отдельно, – сказал учитель тоном, не допускающим возражений. – Уж не знаю, кто из вас на кого плохо влияет, но по последней контрольной по алгебре у вас двойки. Так что милости прошу сегодня на дополнительные занятия после уроков. Думаю, пару недель можно будет позаниматься с Мухиной и прочими отстающими из других классов…

Мухина со злорадством смотрит на Синицыну и Карнаухову.

Катька Карнаухова, острая на язычок и смелая потому, что у нее в этой школе мама работает завучем, кривит в насмешливой улыбке губы.

– Сегодня я никак не могу. После уроков сразу бегу в музыкальную студию. Сами понимаете, занятия музыкой платные… И завтра тоже…

– И ты, Синицына, тоже не можешь? – спросил преподаватель с легкой иронией.

Маша поднимается с места. Видно, как волнуется «тихая», примерная и безотказная ученица.

– Да, я тоже не могу, – неожиданно громко, на весь класс сказала она. – Когда же мне делать остальные уроки? Я ведь еще в школьном хоре пою два раза в неделю, и к тому же во Дворец пионеров хожу заниматься в драматический и танцевальный кружки. И мне надо готовиться к Олимпиаде по русскому языку… И еще – каждую неделю стенгазету выпускать, которую вы мне поручили…

Учитель явно удивлен. Такой «дерзости» он никак не ожидал от тихого ангелочка в школьном фартучке с «крылышками» и косичкой, повязанной большим красивым бантом.

– Чем ходить на всякие там драматические кружки и «танцульки», не лучше ли на дополнительных занятиях по алгебре позаниматься? – сказал он ворчливо, явно недовольный таким ответом ученицы.

– А может, она артисткой станет, когда вырастет, – вдруг неожиданно вставила свое слово Катька, солидарная с подругой. – И почему это вы с таким пренебрежением говорите о драматических кружках и танцах? И что вы всем свою математику насаждаете? Вон сколько предметов еще интересных есть – история, география, литература, например…

Маша смотрит на подругу-заступницу с благодарностью.

Учитель смотрит на Карнаухову с плохо скрываемой ненавистью.

– Ну, ну, храбрая Карнаухова… Известно почему. А с матерью твоей я поговорю еще. Дерзишь учителю…

В это время звенит звонок с урока.

Учащиеся кладут учителю на стол тетрадки с контрольными работами по геометрии.

Маша складывает школьные принадлежности в портфель, чего-то не находит, наклоняется под парту…

– Что ты ищешь? – спрашивает Катька.

– Не могу найти свою вторую авторучку… Да ладно, пошли.

Маша Синицына и Катька Карнаухова идут домой после уроков, рисуя веточками узоры на сугробах.

– Так тебе не надо сегодня на музыку? Ты наврала? – спросила Маша.

– Конечно, – самодовольно ответила подруга. – А ты замечаешь, как он к нам придираться стал? Чтобы девочки, почти отличницы, ходили на дополнительные занятия с Мухиной…

Катька останавливается, чуть понижает голос.

– А еще… Знаешь, что мне мама говорила… Только пообещай «честное пионерское», что никому не скажешь…

– Честное пионерское, – говорит Маша устало и как-то потеряно.

– Моя мама говорит, что это очень непедагогично сравнивать одну ученицу с другой, причем, одну унижая, а другую – хваля при этом…

– Ты про Мухину говоришь? Да она после того случая меня просто ненавидеть стала, и все время подножки подставляет…

– Я дома слышала, – продолжала подружка тоном заговорщицы, – как мама говорила отцу, что она уверена: наш классный из предыдущей школы, скорее всего, ушел из-за своего «сволочного характера». И что в нашей школе он успел «перегрызться» чуть ли не со всеми учителями из-за «уроко-часов», которых у него и так больше, чем у других учителей, потому что он преподает еще и в старших классах тоже… Вот моя мама и говорит: «Спрашивается, зачем столько денег старому холостяку и, вообще, чего от него можно ждать хорошего?»

– А что это означает: старый холостяк? – перебивая подругу, робко поинтересовалась Маша.

Катька, «такая умная», конечно же, со слов своей матери, задумалась ненадолго.

– Ну, старый и… противный такой, разве ты сама не видишь?

Школьницы доходят до поворота, прощаются и расходятся в разные стороны.

… В классе идет урок алгебры.

У доски выполняет решение задачи Иванов.

За третьей партой одиноко сидит Маша Синицына.

На последней парте в этом же ряду – явно скучающая Катька Карнаухова.

Классный руководитель ходит между рядами, заглядывая к ученикам в тетради. Он останавливается время от времени, что-то подсказывая или перечеркивая в ученических тетрадках, кого-то одобрительно хлопая по плечу, кому-то давая «подзатыльник».

Маша, которая знает, что скоро учитель подойдет и к ней, сидит вся бледная от напряжения и натянутая, «как струна».

Классный руководитель останавливается возле Синицыной, «по-учительски заботливо» кладет ей руку на плечо, наклоняясь над тетрадкой и, заодно успев близко полюбоваться ее профилем.

Ученица нервно дергает плечом, пытаюсь сбросить руку учителя.

Учитель, не спеша, сам убирает руку с плеча.

– А вот и неправильное у тебя решение… Смотри на доску.

При этих словах учитель перечеркивает в тетради Синицыной неверно выполненный пример. Причем, делает он это Машиной авторучкой, которая у нее недавно пропала. И идет дальше по ряду, заглядывая в тетрадки к другим ученикам.

Театр двух актеров, декорацией в котором служат школьные стены, продолжается…

Маша Синицына пытается списывать пример с доски, который решает Иванов. Но туман ей застилает глаза… Ее руки дрожат.

Учитель тем временем подходит к доске, смотрит, что пишет Иванов.

– Пока что все правильно… Продолжай в том же духе, – говорит он ученику довольным тоном.

– Старайтесь решать самостоятельно. Но кто затрудняется, сверяйтесь с Ивановым, – обратился преподаватель ко всему классу.

Он подошел к столу, расстегнул молнию на черной кожаной папке, с которой он обычно приходит в класс, и достал оттуда какую-то книгу. Затем взял со стола классный журнал и пошел вдоль центрального ряда.

Педагог доходит до третьей парты, где сидит Синицына, и садится рядом с ней на место Катьки Карнауховой. Кладет «Журнал» на парту, на него сверху кладет явно зачитанную книжку темно-зеленого цвета, которую уже однажды видела Маша Синицына.

С третьей парты учитель смотрит на доску.

– Так, так… Молодец, Иванов. Чувствую, ты сегодня пятерку заработаешь…

Классный руководитель отодвигает от себя ученический «Журнал», на котором лежит замусоленный томик Куприна, в сторону Маши. И берет ее дневник в ярко-зеленой обложке. Начинает просматривать отметки, ставит, где положено, свою учительскую роспись. Закрыв дневник, не возвращает его на место, а кладет на него руку. Свою волосатую руку, с перстнем и длинным отполированным ногтем на мизинце, который вызывает отвращение у Маши.

Маша в это время абсолютно машинально, абсолютно ничего не соображая, списывает с доски решение Иванова. Скосив глаза на руку учителя, она вдруг с ужасом и содроганием замечает, что жуткая рука… гладит ее дневник. Ей кажется, что этот кошмар длится уже целую вечность… Она сжимает свои хрупкие ручонки, чтобы унять в них дрожь…

Наконец, лицом к классу, разворачивается Иванов, который справился с заданием.

– Молодец. Готовь дневник, – говорит учитель, не спеша, вставая с парты.

Он направляется к столу, прихватив с собой журнал и томик Куприна.

Маша с отвращением смотрит на свой дневник, к которому даже боится притронуться.

– Так вот, дорогие мои детки, хочу вам напомнить, если кто забыл… Нам еще надо досдать двести килограммов макулатуры, – сказал учитель.

По классу пронесся вздох неудовольствия.

– А когда мы поедем на экскурсию… ну, как ее… ну ту, которую мы выиграли за первое место, – поинтересовался ученик по кличке Помидор.

– У тебя язык заплетается, словно ты белены объелся, – грубо и насмешливо сказал педагог. – Твой вопрос нужно сначала перевести на русский язык. Кто переведет? Кто у нас грамотный?

При этом учитель с явной издевкой посмотрел на загрустившую и одинокую Карнаухову на последней парте, у которой мама преподает русский язык и литературу.

– Карнаухова, переведи нам, пожалуйста…

– Помидор, ой… Вася спрашивает, когда мы поедем на экскурсию на Орловско-Курскую дугу, которой нас наградили за то, что мы заняли первое место в смотре строевой пионерской песни, – скучным голосом сказала ученица.

– Спасибо… Садись, Карнаухова.

– А, правда, когда мы уже поедем… Наобещали тут… – послышались голоса из класса.

– Поедем, обязательно поедем, ребята. Но только в мае, поближе ко Дню Победы…

…В комнате Маши горит настольная лампа.

Маша в простенькой ситцевой ночной рубашке в мелкий цветочек, ворот который оторочен тоненьким кружевом, с распущенными волосами лежит и о чем-то думает.

По левую руку от нее на кровати лежит учебник «Географии» (для конспирации).

По правую руку – томик Куприна, раскрытый на произведении, которое называется «Суламифь».

Девочка рассуждает вслух.

– Тут какая-то должна быть разгадка… Не случайно же мне это… чудовище ее два раза подсовывает. Он зачем-то хочет, чтобы я это прочитала. Интересно, зачем? Здесь про какого царя Соломона написано. Про царицу с некрасивыми волосатыми ногами… Про то, что у царя было много рабынь и наложниц. Ну, с рабынями все ясно. А кто такие наложницы? Надо бы спросить у кого-нибудь… И еще про какую-то Суламифь, которая влюбилась в этого царя… Я, конечно, не все прочитала. Больше пролистала. И Суламифь эта какая-то странная… Ей тринадцать лет. Нет, чтобы влюбиться в такого же мальчика, как она сама. Как я, например, в Женечку. Так она влюбилась в какого-то почти старого царя…

Маша вдруг замирает на мгновение, а затем опять начинает нервно перелистывать книжку.

Девочка выхватывает вдруг строчку и начинает читать вслух.

«Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней легкое платье и вдруг плотно облепляет его вокруг ее тела и между ног. И царь на мгновенье, пока она не становится спиною к ветру, видит всю ее под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет, видит ее маленькие, круглые, и крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь»…

На этих словах Маша останавливается, задумывается.

Затем встает с кровати и подходит к трюмо. Не спеша, приподнимает ночную рубашонку до уровня шеи и сразу в трех зеркалах отражается ее хрупкое тельце.

В это время до ее слуха долетают шаги и голоса.

Маша быстро ныряет в постель, прячет под подушкой томик Куприна, а в руки берет учебник «Географии».

Дверь распахивается, и входят старшие сестры и мама.

– Вот моя самая прилежная ученица! – говорит мама, видя учебник «Географии» на кровати дочери.

– Смотри, не перезанимайся, подруга, – сказала старшая сестра Женя, нежно щелкнув Машу по носу.

– Ах, какие у тебя волосы, – сказала средняя сестра Валя, беря в руки прядь густых Машиных волос. – Ну, и я спать пошла. А что и через две закрытые двери пианино тебе все равно мешает заниматься?

– Еще как…

– Ну, извини, – сказала Валя. – Ничего не поделаешь. Ты же знаешь, что я должна играть несколько часов в день, иначе мне в музыкальное училище не поступить. А потом – и в консерваторию…

Сестры уходят.

– У тебя все хорошо в школе? – обеспокоенно спросила мама. – Ты какая-то скучная в последнее время… И сестрички это заметили.

– Все нормально… Я просто устаю, мам… Школа, уроки, кружки, всякие поручения – то октябрята, то стенгазета.

– Может, хотя бы танцевальный кружок бросишь? – попросила мама. – Ты такая худенькая, а танцевать – много сил надо.

– Я лучше… школу брошу, – в сердцах вырвалось у Маши. – А танцевать – ни за что… Мне так нравится. И к тому же наша руководительница говорит, что танцы развивают в девочках красивую осанку и грациозность движений.

– Ну, ладно, танцуй дальше, артистка… А все же школу из-за танцев бросать не будем, – мама целует Машу, поправляет ей одеяло и выключает свет.

Как только мама выходит, Маша включает лампу и начинает рассуждать вслух.

– Может, стоит рассказать сестрам? А что я им скажу? Что у учителя почему-то оказались моя авторучка и «закладка» из дневника? Или, что он мне поправлял пилотку во время смотра песни? Так он и другим ее поправлял… Сказать, что он отсадил от меня Катьку Карнаухову? Так ведь это потому, чтоб мы не болтали… Рассказать, что он гладил мой дневник? Так в это никто не поверит… Скажут, что мне просто показалось… Сказать, что ударил Ковальчука не за то, что он списывал, а только за то, что он дотронулся до моей косы… Скажу, что он слишком часто хвалит меня… А мне возразят: радуйся, что учитель хвалит, а не ругает… Пожаловаться, что он положил мне руку на плечо… Так ведь и другие учителя могут похлопать по плечу и по головке погладить… И в этом нет ничего плохого. Но как мне объяснить им, что именно по отношению ко мне этот учитель поступает плохо? Я не знаю, я не могу это все объяснить кому-то… Я просто это чувствую… Как чувствую, что нравлюсь Витьке из «6-Б», который все время маячит у меня перед глазами. Но Витька безобидный. Он просто глупый. Но – безобидный… А этот – злой, хитрый и такой мерзкий… Хотя и учитель.

Маша выключает лампу. И как только гаснет свет, перед ее глазами возникает отвратительная волосатая рука учителя с золотым перстнем и длинным отвратительным ногтем на мизинце, которая гладит ее дневник в зеленой обложке… Маша быстро включает лампу. Лежит с закрытыми глазами при свете. И перед нею быстро, как в калейдоскопе сменяются картинки: она марширует в зале, она делает стенгазету, она ест в столовой, она пишет контрольную – и везде неусыпно за нею следят бесцветно-водянистые глаза учителя… Она вспоминает сегодняшний день. Классного руководителя, нагло восседающего на месте Катьки Карнауховой рядом с собою… Себя, покупающую новую обложку для дневника… Потом она вспоминает, как срывает прежнюю зеленую обложку возле магазина, пытается ее разорвать руками, но клеенчатая ткань не рвется, потом она ее просто топчет ногами и выбрасывает в мусорный бак на улице…

Девочка открывает глаза. С глаз скатываются две слезинки.

– Нет, про такое никому нельзя рассказать… Ни сестрам… Ни тем более Катьке-болтушке под ее «честное пионерское». Значит, буду молчать…

Маша смахивает слезы. И с закрытыми глазами, как молитву на сон, начинает проговаривать:

На дворе трава – на траве дрова.

Архип – осип, Осип – охрип.

– А еще надо обязательно подумать о приятном, что ждет меня в школе, – как бы приказывая самой себе, говорит девочка. – Завтра я обязательно увижу Женечку, и послезавтра, и еще, и еще…

На дворе трава – на траве дрова.

Хороша Маша – да не ваша. Да не ваша… Маша… Засыпает с горящей настольной лампой.

Только что пришедшая в школу Маша, садится на один из стоящих в холле стульев, чтобы переобуться в сменную обувь.

Старая школьная уборщица баба Глаша водит по полу тряпкой, прикрепленной к швабре.

– Чего рано так? Дежурная что ли? – спрашивает она у девочки.

– Да…

– Ну, тогда бери ключ от своего класса.

Маша Синицына подходит к небольшому шкафчику, висящему на стене. Открывает стеклянную дверцу, за которой висит много ключей, находит нужный ключик с бирочкой «6-А». Быстро поднимается на третий этаж, открывает свой класс.

Войдя в класс, ученица кладет портфель на ближайшую парту, и первым делом, начинает открывать форточки.

Потом берет тряпку, которой стирают с доски и… застывает на месте. На доске черного цвета белым мелом написано всего одно слово с восклицательным знаком на конце: «Суламифь!»

Маша какое-то время оторопело смотрит на написанное, а затем быстро-быстро стирает слово, роняя тряпку, перепачканную мелом, на пол. Затем подходит к первой парте, где лежит ее портфель, открывает его и достает чистенькую розовую байковую салфетку. Она подбирает старую тряпку с пола и выходит из класса, оставляя дверь открытой. В открытую дверь видно, как она доходит до середины коридора, где установлен рукомойник и стоит урна для мусора.

Смочив салфетку, принесенную из дома, возвращается в класс и начинает протирать парты от пыли.

Подходит к своей парте и… видит на ней небольшую узенькую коробочку, на которой нарисована авторучка. Открывает: внутри на бархате бардового цвета лежит авторучка с блестящим перышком желтого цвета.

Удивление на лице школьницы сменяется сначала догадкой, а потом – выражением тихого ужаса. Она судорожно начинает соображать, куда бы деть эту коробочку. Затем быстро перекладывает ее на параллельную парту в соседнем ряду, где сидит ученик по кличке Помидор.

В открытую дверь из коридора уже слышны голоса учеников.

Маша аккуратно складывает розовую салфетку и кладет ее возле доски.

Класс быстро заполняется учениками… Звенит звонок на урок.

В открытую дверь класса видно, как на первый урок быстрым шагом идет классный руководитель.

Ученики приветствуют учителя стоя, затем садятся.

– Сегодня на уроке алгебры мы будем разбирать наиболее типичные ошибки, которые встречались в ваших контрольных работах, – сказал он сухо. – Будем решать у доски похожие примеры. – К доске пойдет…

Учитель склоняется над журналом.

– К доске пойдет…

В голосе преподавателя появляются такие интонации, от которых у Маши Синицыной становится ком в горле. Она нервно закусывает губу и опускает глаза в учебник.

– К доске пойдет… Мария Синицына.

Бледная Маша встает и идет по направлению к столу учителя.

– А ты дневничок забыла захватить, – вкрадчивым голосом напомнил классный руководитель.

Маша возвращается к своей парте, берет дневник в новой синей обложке и кладет его на стол перед учителем.

Рот учителя чуть-чуть искривляет усмешка, понятная только Маше.

Театр двух актеров продолжается…

– Ну, что ж… Записывай пример, – глубоко вздохнув, сказал учитель.

Маша пишет и начинает решать. Она повернута спиной к классу.

В это время учитель вдруг замечает у мальчишки по кличке Помидор в руках коробочку с авторучкой, изучением которой тот явно увлечен.

Глаза учителя сразу становятся жесткими.

– А что это у тебя такое красивое в руках? – стараясь быть спокойным, поинтересовался он. – Ну-ка, ну-ка, покажи нам всем…

Машина рука с мелом при этих словах застывает на классной доске, как парализованная.

– А ты решай, Мария, решай… Не отвлекайся, – приторно-ласковым тоном обратился он к школьнице.

Помидор мнется.

– Это моя новая авторучка, – сказал, наконец, он.

– А можно посмотреть?

Помидор неохотно выходит к столу учителя.

Преподаватель на виду у всего притихшего класса открывает красивую коробочку.

Весь класс наблюдает за происходящим, кроме Маши, которая без конца что-то пишет на доске, а потом стирает…

– Вроде бы просто авторучка, но какое красивое и изящное исполнение… Это дорогая ручка. Такую ручку заслужить надо. – И вдруг неожиданно спрашивает у школьника, – а сколько детей в семье твоих родителей?

– Пятеро… Со мною, – растерянно ответил ученик.

– Это что ж, – теперь в многодетных семьях пишут ручками с золотыми перьями? – насмешливо спросил учитель.

По классу пронесся смешок.

Маша, наконец, чуть оборачивается от доски к классу. Она видит потупившего нос Помидора, на парту которого она сама положила красивую коробочку, и отвратительную руку учителя, пальцы которого нервно барабанят по новой обложке ее дневника…

– Скажи, где ты ее взял? – допытывался учитель.

– Я сегодня, когда в класс зашел, она уже лежала на моей парте, признался ученик.

– Ну, вот и разобрались, – назидательно сказал учитель. – Если эта вещь лежала на твоей парте, то это вовсе не означает, что она принадлежит именно тебе… Садись. Скорее всего, что авторучка принадлежит кому-то из старшеклассников, которые занимаются в этом кабинете на второй смене. Я с этим делом разберусь…

Учитель убирает коробочку в черную папку, с которой он обычно приходит в класс. Затем разворачивается к Маше Синицыной, которая уже пол-урока стоит у доски.

– Ну, как тут у нас с решением? – в его голосе появляются бархатистые нотки. – Так… Так… А вот тут ты напутала. Нужна помощь…

Учитель встает со своего школьного трона, подходит ближе к доске и протягивает руку к Машиной руке, чтобы взять мел…

Но Маша, как бы не замечая протянутой руки учителя, ждет помощи от класса. Она с надеждой смотрит на Иванова и Катьку Карнаухову, которые изо всех сил тянут руки вверх.