Текст книги "Крым. Большой исторический путеводитель"

Людовик, в свою очередь, «очень тщательно исследовав причину их прихода», рассудил, что это «скорее разведчики, чем просители дружбы того царства и нашего, и приказал удерживать их у себя до тех пор, пока смог бы это истинно открыть».

Не знаю, можно ли из высказанного заключить, что Людовик обладал повышенной проницательностью. К тому времени скандинавские молодцы и на западе Европы стали разворачиваться во всю ширь своей ненасытной натуры, и у тамошних обитателей, думается, уже были основания допустить, что при их наглости им ничего не стоило заявиться ко двору византийского императора – единственно для того, чтобы разузнать, что к чему и как лучше добраться.

Кстати, об их шведском происхождении. Есть сведения, что шведские викинги, действовавшие на западном театре норманнского вторжения, смогли добраться до Тмутаракани со стороны Средиземного моря – и встретили там своих соплеменников (история умалчивает, к большому или не очень удивлению и к большой или не очень радости).

Что касается титулатуры хакан (каган) тмутараканского (предположительно) государя – она могла быть свидетельством его больших амбиций, ведь Хазарский каганат, как мы видели, имел очень высокий престиж в тогдашнем мире. И ему было не зазорно платить дань. Первые киевские князья, по мнению многих историков, тоже делали и то, и другое – величали себя каганами и платили хазарам дань.

Арабский путешественник Ибн Русте оставил описание страны, которая, возможно, и была Русским каганатом. Но он, к сожалению, не уточнил, где она расположена. «Что же касается до ар-Русийи, то она находится на острове, окруженном озером. Остров, на котором они (русы) живут, протяженностью в три дня пути, покрыт лесами и болотами, нездоров и сыр до того, что стоит только человеку ступить на землю, как последняя трясется из-за обилия в ней влаги (похоже на азовские плавни, и следует отметить, что Таманский полуостров сравнительно недавно представлял собой несколько разделенных проливами островов. – А. Д.). У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булгар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привезут из земли славян».

Для нас эти сведения представляют особый интерес потому, что позволяют предположить, что Тмутараканское княжество, входившее в состав Киевской Руси и имевшее для нее немалое значение (просуществовало до XII в.), занимавшее земли по обе стороны Керченского пролива, возможно, существовало в качестве Русского каганата с начала IX в., а то и раньше (а не примерно с 970 г., когда оно, по общепринятому мнению, возникло после разгрома Святославом Хазарии).

* * *

Вернемся в Новгород. Сведений о том, вступал ли Рюрик в какие-нибудь отношения с обосновавшимся без его ведома в Киеве боярами Аскольдом и Диром, нет. Рюрик скончался в 879 г. После него остался родившийся от супруги Ефанды годовалый сын Игорь. Умирая, он передал младенца на руки своему сродственнику Олегу (возможно, брату Ефанды). Ему же передал и власть – но не временно, как опекуну, а во всей ее полноте – как старшему в роде. Рюрик не ошибся – Олег стал достойным его преемником.

Опираясь на силы всего русского севера, Олег вознамерился распространить державу на юг, вдоль проторенного пути на Константинополь – о чем помышлял еще Рюрик. В 882 г. он отправился в поход на Киев, взяв с собой маленького Игоря (вспомним многим хорошо знакомую картину Ильи Глазунова, на которой Олег, по мнению одного из известных критиков, изображен со слишком коротким мечом).

По пути был подчинен верхнеднепровский город кривичей Смоленск. Ниже по Днепру – племенной центр северян город Любеч (сегодня это поселок городского типа). Подойдя к Киеву, Олег не собирался захватывать его военной силой. Но и попыток как-то договориться с Аскольдом и Диром не предпринимал. Неизвестно, было ли что-то негативное в его взаимоотношениях с Рюриковыми боярами (а викинги были злопамятны, перечитайте исландские саги) или ничего личного, только интересы дела, но Олег решил избавиться от них.

Войско осталось в отдалении, князь переоделся купцом и подплыл к городу с малым числом сопровождающих – и с Игорем тоже. К боярам он отправил посланца с вестью: мол, приплывший купец должен передать им что-то очень важное из Новгорода, но болен, сам прибыть к ним не может. Аскольд и Дир явились на зов, но их сразу окружили воины. Олег подошел к ним с Игорем на руках и молвил: «Вы не князья, не рода княжеского, а я рода княжеского. А вот сын Рюриков».

Бояр убили. Похоронили их порознь – Дира в отдалении, а Аскольда близ места гибели, на горе, получившей название Аскольдова могила. Волею судеб в советское время она оказалась на территории Парка Вечной славы.

Но перед тем как быть преданными земле, тела бояр приняли участие в символическом действе. Их принесли к Олмину двору (ставке хазарского наместника Олама) и положили на видном месте. Это означало – дани из Киева больше не будет, власть переменилась (возможно, именно в этих событиях корни легенды, что однажды поляне послали кагану вместо дани мечи).

Незамедлительно были предприняты следующие шаги: дулебам, радимичам и северянам были отправлены указания, что дань они отныне будут платить не хазарам, а своему князю Олегу, столицей которого будет отныне Киев. «Мать городов русских», как определил его Олег в своих посланиях. Такие же требования были направлены уличам и тиверцам. Те выразили было вооруженное несогласие – их земли были на юге, на самой границе степи, им портить отношения с хазарами и мадьярами было не с руки. Но вскоре пришлось смириться: сопротивление объединенным силам нескольких племен и варягов было делом бесполезным. В том же пришлось убедиться и древлянам. Они не граничили со степью и дани отродясь никому не платили, а еще они всегда были враждебны по отношению к полянам – и им очень обидно было слать теперь дань в их племенной центр, пусть даже и нареченный «матерью городов русских». Дань, впрочем, Олег накладывал необременительную: по два шеляга (серебряной монете) от рала (плуга) или «по черной кунице с жилья». Но в совокупности «экспортного товара» набиралось много. Только ведь его еще надо продать…

Казалось, неизбежно было столкновение с хазарами. Но до большой войны дело не дошло. Хазары были уже не теми отчаянными степняками, что прежде, и по возможности старались действовать иными методами (научиться было у кого: у союзников византийцев и духовных наставников евреев). Руси были перекрыты торговые пути через хазарскую территорию, а насколько это было действенно – свидетельствует археология. В обнаруженных на русской земле кладах почти совершенно отсутствуют серебряные арабские дирхемы чеканки последних полутора десятилетий IX в. Лишь с начала X в. они появляются вновь, но приходят в обход Хазарии, через Волжскую Булгарию. И вообще, нашли кого экономической блокадой пугать.

* * *

Самое громкое деяние Олега – поход на Царьград в 907 г. Это был поход уже сильной, многоплеменной державы. На двух тысячах кораблей, по сорок воинов на каждом (простим летописцу возможные преувеличения), по Днепру к морю плыли варяги, словене, чудь, кривичи, меря, поляне, северяне, древляне, радимичи, хорваты (белые, нынешние галицийские «захидные»), дулебы, тиверцы. По берегу вдоль реки двигалась конная рать.

Добравшись до византийских владений, вели себя, однако, как при Аскольде – подобно норманнской банде. Не хочется опять вдаваться в подробности, лучше притупить чувства поэтическим аргументом: «ужасный век, ужасные сердца» – по большому счету, все были хороши, но свое не пахнет. Согласно преданию, великий страх на греков навели еще и поплывшие по суше корабли. Защитники Константинополя, чтобы не пропустить вражеские суда в свою удобную гавань в бухте Золотой Рог, перегородили вход в нее цепью. Тогда русичи, привычные к передвижению по волокам, вытащили свои корабли на берег, установили на колеса, распустили паруса – и при сильном попутном ветре покатили их в сторону Царьграда, чтобы проникнуть в бухту с другой стороны.

Император Лев VI Философ не хотел подвергнуть столицу осаде и штурму. А если верить еще одному преданию, он решил быть византийцем до конца: отправил Олегу богатые дары и изысканные яства – отравленные. Но кушать их князь не стал, тогда греки стали говорить между собой: «Это не Олег, это святой Дмитрий, посланный на нас Богом».

Начались переговоры, к императору отправились послы. Известны их имена: Карл, Фарлоф, Велмуд, Рулав и Стемир. Звучат на германо-скандинавский манер, но Велмуд – это, возможно, Велимудр, Стемир тоже, не исключено, что славянин. Скандинавское засилие имело место и на переговорах, проходивших в последующие десятилетия, но это вряд ли следствие дискриминации: варяги, народ бывалый, могли бывать уже в Константинополе, знать тамошние порядки, иметь знакомцев в императорской гвардии.

Был заключен мирный договор – первый письменный международный документ Русского государства. Текст существовал и на славянском языке – очевидно, составить его помогли болгары, уже принявшие к тому времени христианство и знакомые с письменностью. Согласно ему, русские купцы могли проживать в Константинополе ежегодно в течение шести месяцев, находясь при этом на казенном византийском довольствии. Могли мыться в бане, сколько хотят. «А когда пойдут русские домой, то берут у царя греческого на дорогу съестное, якори, канаты, паруса и все нужное». На тех, кто прибудет в Константинополь не по торговым делам, льготы не распространялись. Греки добились включения в договор важных для них пунктов. Чтобы русский князь запретил своим направляющимся в Царьград подданным грабить окрестные села и вообще хвататься за меч по любому поводу. Проживать в Константинополе они должны в отведенном им квартале, выходить оттуда группами, обязательно сопровождаемыми чиновниками. «И пусть торгуют, как им надобно, не платя никаких пошлин». Соблюдать условия договора поклялись: Лев и брат его Александр целованием креста, а Олег и бояре его по русскому закону – оружием, Перуном и Волосом, скотьим богом.

Кроме заключения этого очень выгодного для них договора, русские получили с греков огромные отступные: серебром, шелковыми тканями, художественной посудой и прочими предметами роскоши. При дележе добычи ее распределили по кораблям, русским доставалось вдвое больше, чем остальным, но под русскими понимались не варяги, а все княжеские дружинники, без разбора рода и племени.

Прибивал ли Олег свой щит к «вратам Цареграда» – предмет бесплодной идеологизированной дискуссии. Куда важнее то, что в договорах с Византией он титуловался «великим князем».

В Киев войско вернулось с великою славою, Олег получил прозвание Вещего, т. е. кудесника, волхва. Но прожил он после возвращения недолго, скончался в 912 г. (правда, будучи уже, очевидно, человеком весьма преклонных лет). Во вряд ли кому не знакомой легенде о его смерти среди персонажей присутствует настоящий, профессиональный волхв («вдохновенный кудесник»). Он предсказывает Олегу смерть от любимого коня, которого князь немедленно отправляет под надзор отроков (младших дружинников). Однако через сколько-то лет он вспомнил о любимце и пожелал его видеть, но услышал, что тот давно помер. При созерцании останков Вещий Олег был укушен выползшей из конского черепа злобной смертельно ядовитой гадюкой. Но задолго до Пушкина и даже до написания летописных рассказов, из которых он почерпнул сюжет, в Скандинавии появились устные предания о герое-викинге Одваре Одде. В составленной на их основе саге читаем: «… ударился Одд ногой и качнулся. «Что это было, обо что я ударился ногой?» Он дотронулся острием копья, и увидели все, что это был череп коня, и тотчас из него взвилась змея, бросилась на Одда и ужалила его в ногу повыше лодыжки. Яд сразу подействовал, распухла вся нога и бедро…»

Одд обречен, но, как настоящий викинг, он призывает к себе сведущего в грамоте человека, чтобы в последние отпущенные ему часы поведать ему о своих деяниях. Вполне вероятно, что образ Одвара Одда навеян отчасти рассказами о Вещем Олеге, которые могли занести в Скандинавию его дружинники. На Руси же Вещего Олега долгое время связывали с былинным Вольгой Святославичем.

* * *

Вслед за Олегом великое княжение в 912 г. принял сын Рюрика, Игорь Рюрикович (ок. 878–945, правил в 912–945 гг.). Он проявил немалую активность в черноморском направлении, да, видно, был неудачником.

Согласно летописи, вскоре после его вокняжения была захвачена расположенная на Таманском полуострове хазарская крепость Самкерц, или, что уже было привычнее русскому слуху, Тмутаракань. Но это, судя по всему, была не направленная из Киева правительственная акция, а свободное творчество варяжско-русских масс. Почему перед этим Тмутаракань стала хазарской, если и в самом деле существовал Первый Русский каганат со столицей в этой самой Тмутаракани, – вопрос (хотя взятие Самкерца можно рассматривать и как аргумент в пользу того, что этот каганат если и существовал, то где-то еще).

Большой поход на Царьград был возглавлен Игорем в 941 г. Иностранные источники говорят кто о тысяче, кто о десяти тысячах кораблей, но в последнем случае прокормить такую ораву и Черного моря не хватило бы. Судя по ходу событий, кораблей было далеко не тысяча. Игорь не был вещим правителем, не собрал, как Олег, все силы государства. Ограничился теми, что были поблизости от Киева. Возможно, присоединились еще и корабли из недавно захваченной Тмутаракани: иначе как бы движение русских заметили из Херсонеса (а там заметили, хотя, возможно, из города осуществлялось сторожевое патрулирование, в том числе на выходе из Днепровского лимана – Херсонес имел тогда статус фемы, так назывались в Византии военно-административные округа).

О внезапности не могло быть и речи после того, как движение флота заметили с болгарских берегов – оттуда сразу дали знать в Константинополь. Но византийская столица для защиты своей с моря располагала на тот момент очень малым числом кораблей: как когда-то при Олеге, большой флот опять оперировал против арабов в Эгейском море. Греки спешно собрали все, что смогли, привели в порядок, но главное – установили на кораблях по несколько сифонов для метания страшного «греческого огня» – не только на носу, но и на корме, и по бортам. Это и принесло им успех в состоявшемся 11 июня 941 г. морском сражении: огнеметные суда устремились в гущу русского флота и стали палить во все стороны. Действие этого напалма было ужасно. Не просто вспыхивали корабли – горели факелом люди, горели даже в воде – огонь не гас в ней. Многие и так нашли смерть в море: или не умели плавать, или утягивали на дно доспехи.

Часть русских судов прибилась к фракийскому берегу, пошла мелководьем – пользуясь тем, что оно недоступно для тяжелых греческих судов. Но на подходе к Днепру опять была настигнута греками, так что до Киева добрались немногие. «Будто молнию небесную имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас. Оттого и не одолели их», – рассказывали они о своих злоключениях.

Другая часть уцелевших прибилась к малоазийскому побережью. Там был учинен затяжной дикий погром. Но в начале сентября подошла большая византийская армия, принимать сражение за собственной малочисленностью русы посчитали бессмысленным, погрузили добычу на корабли и пустились в плавание. Опять же, вернуться удалось далеко не всем: произошла новая встреча с увеличившимся византийским флотом. Все попавшие в плен, на суше и на море, по приказу императора Романа были казнены.

Игорь не смирился с неудачей и сделал должные выводы. К новому походу готовились обстоятельно, из всех подвластных городов и земель прибывали суда с людьми и припасами. Наняли и печенегов, сравнительно недавно появившихся в западном секторе Великой степи. В близкой исторической перспективе это была для Руси кочевая вражья сила, одна из многих, но на этот раз печенеги выступили в качестве союзников. Впервые они появились на окраине русских в начале правления Игоря, в 915 г., – тогда они шли на подмогу Византии в ее войне с болгарами, киевский князь не препятствовал им, и даже был заключен мирный договор. Хотя бы потому, что печенеги постоянно враждовали с хазарами и мадьярами. Но уже в 920 г. пришлось отражать их вторжение.

Когда в 944 г. Игорь вышел из устья Днепра в море, из Херсонеса на всех парусах понеслось донесение в Царьград: «Идет Русь с бесчисленным множеством кораблей, покрыли все море корабли». Несколько позже подобное сообщение отправили болгары: «Идет Русь, наняли и печенегов». А в итоге война закончилась как нельзя лучше – практически не начинаясь. Прибыло византийское посольство с предложением императора: «Не ходи, но возьми дань, которую брал Олег, придам еще к ней». Печенегов греки тоже не обошли вниманием: они получили подарок в виде изрядного количества золота и дорогих тканей.

На берегу Дуная Игорь провел совещание со своей дружиной и услышал мудрый глас народа: «Если так говорит царь, так чего ж нам еще больше? Не бившись, возьмем золото, серебро и поволоки (дорогие ткани. – А. Д.)! Как знать, кто одолеет, мы или они? Ведь с морем нельзя заранее договориться, не по земле ходим, а по глубине морской, одна смерть всем». Согласитесь, такие слова дорогого стоят, за ними просматриваются уже не безбашенные рубаки. Игорь присоединился к такому мнению. Печенеги остались выяснять отношения с болгарами, русская рать отправилась по домам.

В следующем, 945 г. в Киеве был заключен договор с византийским посольством. Он в значительной степени повторял тот, что в 907 г. заключил Олег. Но появились новые моменты. Вот некоторые из них (в изложении С. М. Соловьева): «Если русские приведут пленников-христиан, то за юношу или девицу добрую платят им 10 золотников, за средних лет человека – 8, за старика или дитя – 5; своих пленников выкупают русские за 10 золотников; если же грек купил русского пленника, то берет за него цену, которую заплатил, целуя крест в справедливости показания».

Далее следует обязательство русской стороны не воевать против Херсонеса (Корсуни) и относящихся к его феме городов, эта область (крымское побережье и горы) не может быть подчинена Русью. Русские не должны обижать херсонесцев, ловящих рыбу в днепровском устье, сами же «русские не могут зимовать в устье Днепра, в Белобережье и у св. Еферия, но, когда придет осень, должны возвращаться домой в Русь. Греки хотят, чтобы князь русский не пускал черных (дунайских) болгар воевать в страну Корсунскую (Херсонесскую)».

Договор скрепляли клятвой: Игорь и все язычники из его окружения присягали у статуи Перуна в капище на холме Перыни, византийцы же и русские христиане (их было уже много, особенно среди варягов) в церкви Св. Ильи. Момент знаменательный: в договоре впервые употребляется понятие «Русская земля» как название всего молодого государства. А еще – среди упоминающихся в тексте личных имен сродников князя и русских купцов уже много славянских.

* * *

При Игоре, согласно разным источникам, было совершено несколько походов Руси на восточное побережье Каспия, где существовало несколько мусульманских государств, подчиняющихся халифату. Можно с достаточной долей уверенности утверждать, что все они происходили по частной грабительской инициативе. Участники их совершали много жестокостей, добивались промежуточных побед, но в конечном счете мало кто из них возвращался.

Обычный маршрут этих нападений известен, тот же, по которому проследовали в столицу Хазарского каганата Константин и Мефодий: через Керченский пролив в Азовское море, дальше вверх по Дону, потом волоком в Волгу – и вниз по реке, в Каспий. Вот почему так важна была Тмутаракань: из нее можно было контролировать одну из важнейших точек маршрута, Керченский пролив.

Впрочем, почти весь путь пролегал через земли Хазарского каганата, и с хазарским правительством приходилось договариваться. Однажды подобная экспедиция численностью в несколько тысяч человек заключила с верховными хазарскими властями договор: за право прохода – половина добычи. Проплыли, прошли, повоевали, пограбили. На обратном пути в Итиле честь честью расплатились (чести всегда есть место, даже специфической) – как договаривались, с самим каганом. Но, как гласит хазарский источник, взбеленилась наемная мусульманская конная гвардия на службе кагана. Мол, эти негодяи перебили немало правоверных, и мы должны отомстить. Каган не стал отговаривать, да еще, надо думать, дорогу указал.

Гвардейцы русов настигли, бились три дня, русы были побеждены. Кто не пал на поле боя, собрались вместе и направились в сторону Волжской Булгарии. Но там они, опять же по хазарской протекции, были поголовно перебиты.

* * *

Широко известен летописный рассказ о гибели Игоря в 945 г. Как он, собрав полюдье (дань) с древлян, вдруг поворотил назад с половины обратной дороги с малою дружиной: пойду, соберу еще. Древлянские старейшины, увидев такое дело, собрались на совет во главе со своим князем Малом. На нем было постановлено: «Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». Игорь и его малая дружина были перебиты, причем сам великий князь погиб смертью страшною: его привязали к верхушкам двух согнутых берез, и, когда отпустили их ввысь, тело князя было разорвано.

Еще страшнее повествование о последовавшей за этим мести вдовы Игоря, святой княгини Ольги.

Одних древлянских послов, прибывших к ней с покаянием и с предложением нового мужа (Мала) взамен убиенного, которого все равно не вернуть, она приказала живьем зарыть в землю. Других, которые по ложному вызову, не зная об участи предшественников, явились договариваться об условиях свадьбы, – сожгли живьем в бане. Потом была сожжена и столица древлян город Искоростень, причем оригинальным способом. Ее осажденным жителям предложили откупиться малой контрибуцией – по птичке с двора. Они, по простоте душевной, согласились, осаждавшие привязали к птичьим ножкам по куску пакли с серой, подожгли – и пичуги полетели искать спасения под хорошо знакомыми кровлями. Город, понятное дело, запылал и был отдан на поток и разграбление. Автор тешит себя надеждой, что поскольку история со взятием Искоростеня – это явный вымысел, «бродячий сюжет», рассказанный-пересказанный много раз с древнейших времен у самых разных народов, то и предшествующие зверства над древлянами если не целиком плоды больной садистической фантазии, то все же преувеличение.

Как-то не хочется сочувственно относиться к уверениям, что Ольга и не могла поступить иначе: мол, во-первых, по понятиям того времени (особенно варяжским), месть была делом такой важности, что, не свершив ее, и по земле-то ходить нельзя; во-вторых, этого требовали жизненные интересы только-только становящегося государства, когда всякое покушение на принцип центральной власти, хотя бы и по соображениям справедливости, могло оказаться просто гибельным.

* * *

Куда симпатичнее версия, что маршрут движения Ольги на Искоростень и последующие ее перемещения, свершением мести никак не мотивированные, на самом деле связаны с обустройством погостов – пунктов сбора дани и податей – по всей стране (погосты сразу же становились и местами торговли, а после принятия христианства при них стали возводиться храмы, где храмы, там и кладбища – вот так слово «погост», изначально обозначающее место оживленное, стало синонимом места последнего упокоения). Или что полное подчинение Древлянской земли, а следом присоединение Волыни, были необходимы для контроля за путем «из немцы в хазары», пролегавшем от Булгара через Киев, Краков, Прагу, Регенсбург в Баварию, откуда было сообщение со всеми крупнейшими рынками Запада – это был один из важнейших путей сбыта традиционных русских товаров (гипотеза Ю. Дыбы).

А так – просто страх иногда наводят изображения этой святой равноапостольной княгини с безумно округленными глазами, устремленными, правда, не в земные дали, а в нечто запредельное. Но вот что говорит о ней Нестор-летописец в «Повести временных лет»: «Была она превозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед рассветом. Она ведь сияла, как луна в ночи; так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи».

О происхождении Ольги (ок. 890–969, правила в 945–962 гг.) в источниках говорится разное. По наиболее распространенной версии, она родилась в Псковской земле, в семье незнатного варяга. Имя ее соотносится со скандинавским Хельга. Но некоторые летописи утверждают, что она не кто иная, как дочь Вещего Олега, и имя ей дал он – по созвучию со своим. Современники отмечали роднящую их мудрость. Очевидно, по этой же причине ей приписывалось происхождение из рода Гостомысла – новгородского старейшины, инициатора призвания варягов. Болгары позднее стали утверждать, что Ольга их племени и родилась она не в Пскове, а в Плиске (действительно, в ранних летописях место ее рождения могло указываться как Плесков – так первоначально назывался Псков).

Согласно преданию, с Игорем их свела случайная встреча на переправе, где Ольга, девушка из семьи небогатой, трудилась. Во время большой охоты князь, переправляясь через реку, увидел, что перевозчик – одетая в мужское платье красивая статная девушка. Он приступил было к ней с нескромными ухаживаниями, но та, хоть и знала, кто перед нею, пристыдила его и добавила, что скорее утопится, чем позволит себе что-нибудь негожее. Слово за слово, и вскоре Игорь послал за ней гонцов. Перевозчица стала княгиней.

Показательно, что встреча произошла во время княжеской охоты. Ольга сама всю жизнь была заядлой охотницей (одно из проявлений ее могучей натуры). Долгое время по всей Руси показывали «Ольгины охоты» – ее излюбленные охотничьи угодья.

Когда Ольга овдовела, их с Игорем сыну Святославу было всего три года, и она стала правительницей. Вся полнота власти принадлежала ей до 962 г., когда сыну исполнилось двадцать, но фактически она держала в своих руках внутренние дела до самой свой смерти в 969 г. – Святослав был нечастым гостем в Киеве.

Помимо помянутых выше деяний великой княгини, следует отметить также впервые начавшееся при ней на Руси широкое каменное строительство. Важен ее вклад в организацию управления государством: помимо введения погостов, при ней входившие в состав Киевской Руси племенные земли стали также административными единицами, во главе каждой из которых стоял великокняжеский наместник – тиун (впоследствии наместников все чаще будут заменять посаженные князья).

Деянием, за которое православная церковь канонизировала ее впоследствии как святую равноапостольную, было ее крещение и насаждение ростков христианской веры на Руси. Крещение княгиня Ольга приняла в Константинополе в 955 г. Это был мирный визит в византийскую столицу, без войска и без предъявления претензий. Император Константин Багрянородный дважды устраивал приемы в ее честь, именуя правительницей (архонтессой) Руси. Скорее всего, Ольга заранее приняла решение креститься, в Киеве было немало христиан, была церковь Ильи Пророка, и княгиня, при ее уме и проницательности, имела, очевидно, ясное представление о христианской вере. В составе свиты, сопровождавшей ее в Царьград, хроники называют священника Григория.

Хотя есть источники, говорящие о спонтанности ее решения. Согласно одному из них, император, восхищенный ее красотой и умом, вознамерился сделать ее свой супругой. Ольга же встречных чувств не испытывала (ей было тогда около 65 лет), а потому ответила отказом под тем предлогом, что негоже христианскому государю связывать свою судьбу с язычницей. Константин сразу же предложил ей креститься. Княгиня согласилась, но при одном условии: император должен стать ее крестным отцом. На том и порешили, но после свершения обряда о женитьбе не могло быть и речи: крестное родство ставится выше кровного, Ольга теперь была для Константина больше чем дочь. Такая легенда, еще раз свидетельствующая о находчивости княгини, могла производить сильное впечатление только на мало еще проникнутых христианской традицией русских слушателей. Никто из греков, не исключая, разумеется, и их императора, никогда не мог упустить из виду, какую ответственность накладывают на него узы крестного родства.

По менее легендарным сведениям, русскую княгиню не встречали в Константинополе с распростертыми объятиями. Попытались даже указать на место, о чем свидетельствует последовавшая за ее возвращением переписка. В Киев пришло послание императора: «Я тебя много дарил, потому что ты говорила мне: вернусь на Русь, пришлю тебе богатые дары – рабов, воску, мехов, пришлю и войско на помощь». Ольга ответила на этот скаредный попрек: «Когда ты столько же постоишь у меня на Почайне, сколько я стояла у тебя в гавани цареградской, тогда дам тебе обещанное».

В святом крещении Ольга была наречена Еленою. Хотя княгиня и стала первой из христианских правителей на Руси, по возвращении в Киев она мало кого сумела вдохновить своей верой. Сын Святослав, унаследовавший материнский характер, с малолетства думал больше о делах военных. Мать уговаривала его креститься: «Я узнала Бога и радуюсь; если и ты узнаешь Его, то так же станешь радоваться». На что сын отвечал: «Как мне одному принять другой закон? Дружина станет надо мной смеяться». Впрочем, он говорил, что, если любо кому креститься, он не помеха. Но если мать начинала настаивать, Святослав раздражался. По верному замечанию С. М. Соловьева, дело было не в страхе перед насмешками соратников, а в том, что он в душе был язычником, которому невозможно было зачастую обуздать свои страсти и отказаться от своевольных привычек. Можно привести слова апостола Павла: «Для неверующих вера христианская юродство есть». Когда в 959 г. в ответ на просьбу Ольги германский король Оттон I прислал епископа и монахов для проповеди и крещения Руси, Святослав отправил их обратно.

Незадолго до смерти Ольга пережила первый набег печенегов на Русь (968 г.), затворясь в осажденном Киеве со своими внуками. Город был на грани сдачи, буквально в последний момент Святослав подоспел со своим войском из Болгарии, где постоянно находился, и снял осаду.

Тяжелобольная княгиня едва сумела уговорить сына не возвращаться на Дунай, не дождавшись ее смерти. Скончалась она 11 июля 969 г. Похоронили великую княгиню Ольгу в церкви Ильи Пророка по христианскому обряду, никакой языческой тризны не справлялось.