Текст книги "Переход"

Глава третья

Впереди лестница на второй этаж; матовые прутья под пышным тестом перил. Справа у окна из дощатой кадки росла модель пальмы. Рядом в углу из стеклянной кабинки неслось: «Тбилиси? Мура ты? Маму позови, ма-му!» Слева пустой стол на алом ковре, дальше распахнута дверца с мутным, с искусно намороженными узорами стеклом; за столиками, спинами к путешественникам сидело несколько человек: они кивали затылками и ворочали локтями, словно отмахивались от комаров. Оттуда пахло хлебом, супом, и тем особым ароматом, что исходит от пищи, если день не ел, кругом тебя обедают, а ты ещё ждёшь, когда примут заказ.

«Что вы хотели?», – на лестнице появилась высокая, стройная женщина в коричневом обтягивающем платье. Она величественной походкой, держа прямо спину, спустилась по ступеням, пумкая на ковре каблуками чёрных туфель. При каждом шаге вздрагивала отчётливо видная в профиль её крупная, нацеленная вперёд грудь.

Саша провинившимся ребёнком смотрел, как мнутся его ноги в блестящих ботинках, на чёрные от влаги оборки джинсов, на толпу следов на красном ворсе, и чувствовал себя неуклюжим гостем, который только вошёл в приличный дом, но уже разбил хозяйский сервиз. Гриша же прислушивался к разговорам с администратором, думая, что сейчас девять, а заселение положено производить в полдень.

Женщина повела за собой притихшую группу на второй этаж, покачивая обтянутым шерстью телом, предложила за столом заполнить заявления о вселении. По их просьбе забормотал необходимый приятель-телевизор.

У Черкасса и Цветова, пока оформлялись документы, в душе было одно общее чувство благодарности. Крохотная радость родилась в дверях в тепло гостиницы, выросла в чистом холле, и расцвела от движений, учтивых слов администратора. Благодарность появилась и от того, что их впустили, приняли, хотя обоим было ясно, что не принять не могли, и от того, что под ногами чистый пол, и от того, что есть телефон позвонить домой, благодарность была и за вкусный запах из столовой, и за разрешение посмотреть телевизор, и за вселение раньше срока. В гостинице лишь работали как обычно, но работали после вокзальных луж, невзрачных улиц, зимнего дождя, туманного автобуса, молчаливых псковичей, ледяных дорожек, грязных наружных стен гостиницы, – потому, сжимая в кулаках ключи, они в хорошем настроении шли в номера.

Черкасс и Фельдман в опустевшем тёмном коридоре по очереди крутили ключ в замочной амбразуре. Они садились на корточки, заглядывали внутрь через светящуюся щель в желанную комнату. Саша вспотел, ругаясь встал на колени, прицелился отмычкой ключа, как вдруг раздался хохот. Они посмотрели направо, на длинный коридор, в конце которого светилось как выход окно, – на тень пола легли пятна света распахнутых дверей, откуда доносились разговоры уже вошедших в номера друзей. Саша снова выругался, в десятый раз вставил ключ, замок мягко провернулся, после чего дверь сама распахнулась, словно пригласила войти.

От двери напротив, у окна, стол. На лакированной столешнице графин с двумя стаканами. По стенам по кровати под синими покрывалами. От входа слева блестит бордовый шкаф, в единственной створке стоят ребята. Направо, плетёное из пластмассовых полос фиолетовое ведро. Над ним в зелёной руке трубы водопроводной, как распустившийся цветок, ракушки белой пиала. А выше, на бледно-жёлтой от цветов стене висит в стеклянном блюдце отраженье шкафа. Шаги вперёд, – и виден за столом растрескавшийся в древней белой краске подоконник, а за окном отличный вид: помойка, – ведра два ёмких в шапках грязи, а в лужах рядом тонет мусор. За сетчатой оградой воля: деревья, белый снег под ними, за ветками сереет дом: пять этажей – обычный вид. А справа, слева в снегу, за голыми деревьями отражены друг в друге похожие дома.

Саша сел на кровать и провалился в ямку, подставил руку, – ладонь кольнул штырёк пружины, – он улыбнулся Родине.

Они стали разбирать рюкзаки, выставлять на стол консервы, прятать в тумбочки за кроватями телесные принадлежности. Саша спросил о впечатлениях. Фельдман, по очереди вынимая из рюкзака вещи, иногда застывая в руке с консервной банкой, приостановленный тяжестью вывода, стараясь быть проницательным, сказал, что полная девушка с грустным ртом показалась ему доброй, но недалёкой; Гриша понравился, но в поезде был чем-то озабочен; Лёша с Леной нормальные, к тому же они поселились в одном номере, так что всё ясно; Иван умный и уравновешенный человек; Жора тоже умён, но утомляет активностью, кажется, неравнодушен к Кристине.

– Сама Кристина?

– Очень красива.

– Катя?

– Интересный человек.

– То есть ты ей заинтересовался?

– Пока рано говорить.

– Не стесняйся, она тебе понравилась?

– Я совсем не стесняюсь. Я вижу её второй день в жизни и мне нечего сказать.

– Но ты обратил на неё особое внимание?

– Если хочешь, да, обратил! Пойдём обедать!

– Завтракать. Пойдём.

Глава четвёртая

В гостиничном ресторане ребята с разрешения соединили столы, а ловкий официант в два рейса доставил тарелки с едой.

Жора сидел рядом с Кристиной, отчего-то таинственным голосом нашёптывал ей историю Пскова. Иван целился ножом и вилкой в жареную отбивную на прозрачных колёсах солёных огурцов, завязших в волнах картофельное пюре, и проговаривал, что надо бы купить карту. Жора, похрустывая изъятой с разрешения Кристины горбушкой огурчика, в ожидании пельменей говорил, что надо посетить центр древнего города, Кром, тем более что он через реку, а затем уже искать карту. «К тому же карта может быть в музейном киоске» – сказала Лена, подталкивая кончиком ножа половину отбивной на победное поле битвы тарелки Алексея. Миша предложил выйти сразу после завтрака. Жора поддержал, закрывая ладонями дымящийся холм пельменей с маслом, стекавшим лавой с вершины, от ловких вилок Гриши и Ивана, что выдернули по мешочку из теста на пробу. Но Лена, быстро взглянув на Лёшу, сказала, что им нужен час, чтоб отдохнуть и привести себя в порядок. Кристина захотела позвонить домой. Наташа грустно сказала, что час ничего не решает.

Официант принёс стаканы с чаем, соком. Иван предложил купить в номера на вечер вина. «Водки», – оторвался от пельменей Жорж, – «если мы не будем пить каждый день водку, то простудимся». Гриша, улыбнувшись Саше, сказал, что они за, причём можно купить местной, чтоб оценить. Саша спросил, взял ли кто-нибудь магнитофон. Пышка ответила, что хотя и взяла, но не даст им с Цветовым слушать свою дурацкую музыку. А Жора забормотал к ней пальцами, призывая слушать только его кассеты. Лёша поставил стакан с чаем на стол, отчего чаинки на дне вздрогнули, всплыли в чайной воде, словно рыбки к поверхности, сказал, что они с Леной пойдут разбирать вещи.

Грише подумалось, что хорошо бы описать этот завтрак.

Через полтора часа, под бурчание Жоржа о семейных Л, путешественники подошли к церкви у моста.

Из вершины крыши, наклонными скатами покрывшей белокаменный куб, высился барабан под зелёным куполом. К высоким боковым стенам пристроили приземистые приделы под горками крыш. Из покатых крыш приделов торчало по тощей башенке под вытянутым зелёным шлемом с крестом.

«И это всё, – подумалось Грише, – каменная изба с пристроенными сараями.

Ничего больше.

Но в этом видно много больше! В этих формах времени записана культура вымерших людей, воплощён их мир. В этом распростёртом по земле храме, с пристроенными церквями, практичность, любовь к удобству псковичей, но снова и снова устремлённость в пустоту ради красоты идеи».

Гриша пошёл к реке, рассматривая церковь сбоку. Он проваливался в высокий снег, что поднимал джинсы, сыпался внутрь ботинок, где обжигал холодом и таял.

Рядом с церковью, между деревьев он увидел тропу, что стекала по берегу в реку и пробиралась в высоком снегу через Великую к крепости. Поспорив, они решили идти по реке, увидев чёрточки людей, пересекавших её застывшее русло.

С речного льда Гриша обернулся на церковь. Он увидел, что не только храм, как резной сугроб, стремится вверх, но и выступающие длинными бочками из стен алтарные апсиды, подчинены возвышенному замыслу; между двух низких боковых выступов, возвышается срединный, сужается кверху, скаты крыши подпирают барабан, что тянется в небо за стальным крестом.

Черкасс стоял рядом и в удивлении смотрел, как церковь, скучная с земли, вознесена берегом, преображена в стройное творение, простое как природа.

Саша представил себя лежащим в санях длинного обоза. Пахло конским навозом, – он прятал нос в овчинном вороте, выдыхал клубы пара, у левого глаза вздрагивали заиндевелые волоски меховой опушки, слушал, как всхрапывают кони, монотонно топочут копыта, скрипят полозья. В снежных волнах плыли бревенчатые избы, кораблями вздымались на волне белёные церкви.

Тропа пересекла Великую, но у самой крепости потекла вдоль по реке. Жора оглядывался назад, кричал, что следовало идти по мосту. Иван, единственный с фотоаппаратом, выходил из строя в снег, ловил мгновение в кадр. К нему подходили, чёрными перчатками чертили, что нужно снять, советовали, как лучше сесть, куда смотреть. Иван терпеливо молчал, но иногда с подозрительной улыбочкой отвечал, что непременно учтёт замечания взыскательной публики.

А средневековая крепость всё чётче выступала над ними из густого воздуха. По неровному снежному обрыву с тощими деревцами и голыми кустами тянулись толстые стены с башнями, сложенные из крупных серых камней. Из-за верков крепости возвышались белокаменные стены Троицкого собора, на зелёной крыше стояли пять глав на высоких барабанах. Четыре зелёных купола квадратом защищали центральную золотую луковицу, светившую в пасмурном небе. Гриша представил дружину суровых богатырей вкруг золотого шлема князя.

Обрыв крепостного плато охранялся стройным башенным костром под высоким шатром. От него по склону стена длинными ступенями спускалась к круглой башне. В приземистой толстой башне были прорезаны тёмные бойницы, и Грише казалось, что вот-вот покажется жерло древней пищали, грохнет, окутает стены чёрным пороховым дымом, и через реку полетит, гудя в полёте, раскалённое ядро.

Жора подобрался к толстой стене, подпрыгнул, заглядывая внутрь амбразуры. Отступив шаг, он прыгнул на стену, пытаясь зацепиться за камень, но сорвался в снег. Ругаясь и сбивая перчаткой пыль он сказал, что надо идти внутрь, полазить по крепости, посмотреть собор, а не болтаться вдоль берега.

Саша первым увидел, что толстая башня стоит на мысу; от реки Великой отделяется протока, и огибает мыс. От башни поднимается ступенями каменный переход, к высокой стене, что по гребню обрыва перегородила полуостров, вспыхнув на углах стройными кострами.

Через узкую протоку пасмурное небо крепила башня без крыши, с провалом буквой V. Рядом деревья, среди них женщина выгуливает пепельного пуделя. За деревьями расходятся две улицы, соединённые жёлтым пятиэтажным домом. За его чёрной крышей блестит белым металлом купол с крестом. Из низких домов улицы выступает ещё одна церковь.

Они по очереди вышли вслед за Черкассом, и каждый из них в своей мере, увидев таинственный город, ощутил чувство открытия необычайного, почувствовал себя первопроходцем, капитаном кругосветной экспедиции, первооткрывателем в далёкой стране.

Студенты перешли протоку, которую Жора определил как реку Пскова. Ребята стали карабкаться по склону, цепляясь за гнилые стебли, торчавшие из снега, но обрывались, соскальзывали в сугробы, оставляя весенние царапины земли. Наконец, парни по очереди забрались на берег, вытянули за руки девушек. Гриша стоял над обрывом, представляя себя завоевателем, прорвавшимся за первую линию укреплений. Он старался представить, на кого же похожа толстая башня, соединённая стенным переходом с крепостной стеной. Саше башня представилась дородной купчихой, севшей на снег в пышных платьях.

Между мокрых стволов деревьев Жора прокладывал громадными ботинками ямскую дорогу. Остальные шли гуськом, попадая в его следы. Парк между обрывом над Псковой и пятиэтажными домами сужался, как стрела главного удара, к центральной площади. Стена Крома за Псковой завершилась, они перешли по мостку и вышли на площадь. Жора стал разворачиваться, как флюгер от ветра по сторонам света, рассказывал направлениями рук план древнего Пскова Лёше с Леной и Пышке.

Кристина подошла к Саше, спросила, над чем он задумался. Саша отвернул от Кристины губы, сложившие правую щёку морщинками, ответил, что голова привычно пуста. Она задумчиво сказала: «Я же вижу. Ты думаешь». Он резко повернулся к ней, улыбнулся, заговорил насмешливым голосом: «Понимаешь, Кристиночка, по собственной глупости представился мне вид южным торговым портом. Через площадь, снуют как катера и ялики через акваторию порта легковые машины. Квадратный кинотеатр через дорогу, как портовое сооружение. У его причала швартуется пароход автобуса, сходят на берег пассажиры. Мимо проезжает грузовой сухогруз, дымит выхлопной трубой. Мы стоим на поросшем лесом полуострове. Правительственный особняк, с белыми колоннами между высоких окон, как форт, что охранят гавань, взимает таможенные платежи, там же находятся властители города. Бред».

Она удивлённо подняла брови и молча отошла к Жоре.

Глава пятая

Через овальную арку в каменной башне, сложенной из крупных камней, цепляясь подошвами за скользкий подъём, они вошли в крепость. Постояли толпой, и со смехом по очереди покатились обратно вниз. Жора кинул в Сашу снежок, что вращался в полёте, как ядро, прежде чем врезаться ему в спину, оставив след мишени. Они разделились на две армии, одна из которых защищала воротный проём, а другая поднималась по скользкой дорожке, забрасывая снежными ядрами защитников.

Раскрасневшись, стряхивая снег смешных подвигов, они поднимались по мокрой дороге с медузами льда ко вторым воротам. На белоснежной поляне до прибрежной стены, узкой полосе вдоль стены справа, в каменном мешке убитыми зверями лежали серые фундаменты. Впереди, богатырской грудью над впалым животом возвышалась броня каменных стен. Букашками они ползли по впалому животу к мощной груди сидящего великана. На углах крепости оплавленными свечами стояли сторожевые башенки.

Навстречу, по военному прямо держа спину шёл старик. Саше он напомнил деда Цветова, – он взглянул на Гришу и смолчал. Жора заглянул в пожилое лицо с прямым носом, сказал Ивану, что старик похож на гришиного деда.

Гриша услышал слова Жоры, однако весёлость в нём смеялась анекдоту Миши. Затем было заворожённое восхищение под длинным сводом проездной башни, и в захабе – тесном коридоре за воротами, между двумя каменными стенами, откуда защитники с двух сторон метали стрелы во вражеских воинов. В Троицком соборе, подняв лицо, он удивлялся высоте побелённых стен, присматривался к пятнам фресок, кое-где сохранившихся на обезличенных стенах. Затем взбирался по деревянной лестнице на крепостную стену, гладил голой рукой шершавый древний валун, пытался поднять каменное ядро из пирамиды у стены. На деревянных внутренностях в каменном платье толстой башни, представлял себя псковичом времён славных осад великой истории. Смотрел щелью бойницы за реку, где у белоснежной церкви топтали снег польские паны с крыльями из серых перьев за спиной, на лошадях под яркими попонами. В белокаменных палатах семнадцатого века он покупал карту, шёл со всеми по залам музея, переговариваясь с Сашей в тишине. Они рассматривали старинные кафтаны, шитые золотым шнуром, ружья с колёсами замков, набухшую побелёнными камнями стену, перекрещенную мечами, старинные карты, чёрно-белые фотографии города. В центре одного из залов, на полу из белокаменных плит лежал восстановленный в игрушке средневековый Псков. Блестели фальшивым золотом десятки белых каменных церквей, между ними темнели деревянные домики, окружали город пояса стен с башнями. Там появилась жалость, как к человеку, к исчезнувшей навсегда уникальной роскоши города.

На крыльце под деревянной крышей Цветов обиделся на всех, кто выбрал не его речной путь, а городскую прогулку. Злился на Ивана, который пытался объяснить ему, почему все не хотят идти как он. Смеялся над Кристиной, которая пыталась его пожалеть. Презрительно поглядывал на Наташу, которая кашляла, жаловалась, просила аптеку.

Но только на тротуаре, нарочно отстав ото всех, лишённый чувств одинокой прогулкой, он больно почувствовал, что тот старик на дороге, не был его дедушкой. Но если бы на несколько мгновений он был, он столько бы сказал ему, он бы рассказал о себе то, что таит ото всех, сказал бы, как дедушка нужен ему, что теперь он живёт в его комнате, спит на его кровати.

Но сильнее всего, он хотел бы лишь ещё раз увидеть его живое лицо, услышать живые слова, и заплакать от ожившей боли, что свернулась в нём калачиком.

Глава шестая

Студенты скользили по дорожке парка, с часовыми зверей среди деревьев. По дороге, из темноты земли, как белые грибы прорастали одна за другой церкви под куполами. Как удачливые грибники, собрав в корзинки памяти один храм, они видели другой, а от него светлел между домов третий.

По указательному пальцу с лиловым набухшим ногтём, треснувшим посредине, с жёлтым ободком по неровному краю, они прервали погоню за церквями, улицей из домов красного кирпича вышли к стеклянной аптеке на углу. Через витрину с огромным диском таблетки, громадной зубной щёткой, гимнастическим бревном повисшей на верёвочках, Саша с Гришей смотрели на девушек у кассы, решали, что надо идти к реке, к обломкам внешних укреплений города.

Пританцовывая на скользком тротуаре, взрывами смеха оборачивая прохожих, они шли по современным улицам, присматриваясь к вывескам кафе и ресторанов. Но за одним из перекрёстков, совершенно неожиданно, из городского шума они вышли в девятнадцатый век.

Вдоль пустой дороги тянулись узкие тротуары. Перед двух-трёх этажными домами в заснеженных квадратах росли деревья. Здесь было тихо, Саша невольно пошёл медленнее, отдаляясь от шума неуместного разговора. Он слышал, как на соседней улице прошептала шинами машина ропоту мотора. Как стукнула над головой форточка. Наступила тишина сонного городка. Через пустую дорогу заскрипела дверь, вышел на деревянное крыльцо солдат в зелёной шинели с золотистыми пуговицами, одел двумя руками шапку из серого меха, зацокал по ступеням подкованными каблуками. Черкасс смотрел, как их одинокая группа остановилась на перекрёстке, его громко в тишине окликнул Гриша, Фельдман загрёб рукой, на мгновение оторвавшись от разговора с Катей Севела, и Саша прибавил шаг.

Через несколько минут они уже шли по другому городу; городу длинных крыш производственных зданий, видных из-за серых стен, городу красных труб, грохочущих мимо самосвалов, вонявших клубами газов. За раскрытыми воротами по глубокой луже брели рабочие в сапогах, оттуда, из переулков кирпичных корпусов разносились мерные, ухающие удары.

Опять пошёл дождь. Улицами жилых домов путешественники вышли к заснеженному пустырю. В углу крепостных стен стояла побелённая церковь, в глубоком снегу перед ней покосился низкий каменный крест, изрезанный славянской вязью, рядом лежали желтоватые плиты, по гладкому камню бежали вереницами человечки букв.

Храм восхитил Гришу простотой красоты. Они встретились с Сашей глазами, и тот сказал: «Это лучшее, из всего что видели». Гриша смотрел на церковь, но не мог увидеть, как такое простое, составленное из сараев здание, может быть столь прекрасным. Он решил про себя описать это впечатление, да и вообще всё путешествие. Написать повесть, после завершения повести о боевых буднях героев-пограничников на восточных рубежах страны.

Храм состоял из двух церквей, соединённых общей стеной; одна точно отражала другую: вперёд выступала каморка под двускатной покатой крышей, её задняя стена возвышалась, покрытая точно так же двускатной крышей, где на середине старшего корпуса стоял соразмерный объёму барабан под зелёным куполом с железным крестом. В углу, где соединялись карнизы высоких крыш, стояли две пустых арочки для колоколов. Каждую из склеенных церквей заперла арочная дверь сырых досок амбарным замком; выше, на гладкой стене темнело арочное окно, ещё выше, в белом барабане была узкая арочная щель.

Черкасс понимал, что архитектор по сводам как по ступеням поднимает взгляд к небу, колокольными арками соединяет две одинаковые церкви, оживляет простой замысел, но не мог объяснить её сокровенной, домашней, близкой человеку светлой красоты.

Церковь понравилась всем, они говорили о своих впечатлениях, только Мише она показалась слишком простой для искусства. Через широкую бойницу ребята пролезли в высокую башню, соединявшую в углу обрывки стен. В башне воняло мочой, в полутьме, просвеченной через бойницы, шелестел под ногами мусор, хрустело битое стекло, и глухо ругался Черкасс, наступив ногой в жидкое дерьмо. Саше казалось, он чувствует, как мерзкий запах загаженной башни копится в одежде, шарфе, шапке. Он боялся коснуться стен перчаткой, чтоб снова не измазаться, и самым первым, молча слушая шуточки Жоржа, полез на свежий воздух.

По крутому склону, заросшему деревьями, они спустились к реке, падая, сползая на спине, поднимаясь, и сбегая в глубокий снег реки. Жора шёл предпоследним, поддерживая руку Кристины, шуточками рассказывая о незавидной удаче Саши.

Студенты решили перейти через реку к отмеченному на карте древнему монастырю. По очереди сменяя друг друга впереди, ребята пробивали шаги в глубоком снегу, переговариваясь, о том, чего бы они сейчас поели, и взрывая тишину хохотом, что звенел по пустынной реке. Черкасс с Цветовым поспорили о фресках монастырского собора. Цветов говорил, что живописный слой погиб во время войны с немцами, Черкасс утверждал, что фрески сохранились, и даже находятся под охраной ЮНЕСКО. Никто не хотел уступать, уверенный в правоте, и одновременно тайно смущённый упорством друга.

Вдруг впереди вскрикнула Наташа. Жора медленно пятился назад, от края двухслойной полыньи, – под тонкой коркой, пробитой подошвой, на прочном льду плескалась вода. Девушки советовали Жоре вернуться в номер, высушить потемневший от влаги ботинок. Но Жорж сложил на груди руки, покачал головой, ощущая трагизм положения, и с достоинством ответил: «Нет, я дойду. Я сильный!» Они вереницей обошли тонкий лёд и потянулись к берегу. Саша отстал, чтоб увидеть город. Вправо, над широкой белой рекой, на быках лежал автомобильный мост. Влево река поднималась вдоль застроенных домами берегов. Из пастельной листвы крыш торчала тонкая палочка трубы, распустив рваный чёрный флаг. У противоположного берега, куда тянулись наискосок его попутчики, росли густо высокие кусты, дальше белел стенами монастырь, в золотых церковных шапках.

Вблизи стены Мирожского монастыря оказались желтоватыми, с серыми пятнами старости, не скрытыми косметикой ремонта. Цветов смотрел на возвышавшийся из-за стены алтарный выступ собора, над ним мощный барабан, под растолстевшей в талии луковицей купола. В этом соборе должны были сохраниться уникальные фрески. Гриша представлял, как он увидит разноцветный, живописный образ мира, созданный безвестным гением, или редкие пятна росписи, если прав он. Он шёл вдоль стен, расписанных откровениями приезжих, влюблённых, озлобленных, восхищённых, оскорблённых. Но деревянные клетчатые ворота под двумя белокаменными шатрами были закрыты. Они кричали, призывая возможного сторожа, но всё было тихо, пусто.