Текст книги "Цена короны"

– Боюсь, нам придется на время забыть, что Пресветлый заповедал нам: «Будь милосерд к врагам своим», – пробормотал он.

– «Поелику это возможно», – отозвался отец Браам. – Боюсь, магистр Анволд не вовремя вспомнил о том, что лучшая защита – это нападение.

– Не стоит нападать на то, что может тебя защитить… – оставшийся экзекутор коснулся серебристой оправы зерцала. – Но мы не оставили ему выбора.

– Выбор есть всегда, – холодно возразил Хильдис Коот. – Это право, дарованное Пресветлым Сеггером своим возлюбленным чадам. А вот нам выбор предстоит нелегкий. Кому-то придется чистить зерцало, пока не вернется отец Фенор.

* * *

Чистка пользы не принесла. Собственно, и чистить-то было нечего – в этом его светлейшество убедился, когда отец-дознаватель, признав свое бессилие, уступил ему место. Зерцало не откликалось. Нет, оно не превратилось в простой кусок алхимического стекла – епископ чувствовал каждую из сложнопереплетенных нитей заклинания, которое превращало этот кусок в могучее магическое орудие. Они были подобны туго натянутым струнам луры… и странно, что он не мог извлечь из них ни звука.

Хильдису Кооту не раз доводилось наблюдать «оглушенное» зерцало. Инквизиция хорошо умеет хранить свои секреты, хотя это и порождает множество слухов о жестокостях, которые творятся в ее застенках. Что поделать, за все приходится платить, и верные служители Пресветлого Сеггера не исключение. Человеку свойственно стремление делать тайное явным… И он делает, порой по собственному усмотрению, добросовестно выдавая желаемое за действительное. Отцы-инквизиторы снисходительно слушают эти сплетни. Секрет зерцала будет раскрыт еще нескоро.

Однако случалось, что заклинания, которыми маги пытались – пока безуспешно – защитить воспоминания, могущие стать опасными, «оглушали» зерцало. Оно становилось похоже на человека, заткнувшего уши ватой, и после того, как «вату» вычищали, «слух» возвращался.

На этот раз «ваты» не было. Тем не менее, зерцало вдруг стало глухо и немо.

За этим занятием епископа застал отец Фенор.

– Принести новое?

Епископ покачал головой.

– Боюсь, нам придется обойтись без зерцала. Где уверенность, что со вторым не случится то же самое? Мы коснулись какого-то воспоминания, защищенного заклинанием, которое нам незнакомо.

– Вы правы, – мрачно отозвался отец-экзекутор. – Так у нас вовсе не останется зерцал.

– Попробуем по-другому? – Хильдис Коот криво усмехнулся и, сплетя пальцы, хрустнул суставами.

– Но, ваше святейшество…

Он не пытался ни поспорить, ни предупредить епископа об опасности, о которой тот прекрасно знал. Это был всего лишь условный знак, необходимый в присутствии тех, кто умеет читать мысли.

Второй экзекутор взял за руку отца Браама – таким жестом, каким соединяют руки застенчивые любовники. Отец Фенор встал с другой стороны. встал перед неподвижно стоящим Анволдом и протянул руку, словно ждал, что магистр отдаст ему какой-то предмет.

Так прошло… кто знает сколько? Если бы в камере стояли песочные часы, можно было бы услышать, как падают песчинки. Молчание становилось похоже на звенящую, готовую лопнуть струну. И епископ был тем менестрелем, что крутил колок, натягивая ее – медленно, терпеливо, чтобы, избави Сеггер, не порвалась.

И наконец коснулся ее, чтобы родился один-единственный звук. Одно-единственное слово.

«Адрелиан».

Ни одно слово из тех, что прозвучали в камере, не коснулось слуха Анволда. Ни одно, кроме этого.

У горных отшельников-линунгов есть странный музыкальный инструмент. Он похож на продолговатый ящик с отверстием, внутри которого натянуто несколько струн. Лишь немногим мастерам доверяют линунги его изготовление. После того, как мастер натянет последнюю струну и заставит их звучать в унисон, ни одна рука больше не коснется инструмента, ибо имя ему – «ваэр-лайра», лура ветров. Двое магов, избранных на Сейнге – совете линунгов, что собирается раз в год, – бережно примут инструмент и, освятив, установят на вершине скалы. Отныне только горным ветрам суждено играть на ней, заставляя струны петь на разные голоса.

Так же откликались в памяти плененного магистра воспоминания, когда он слышал слово, произнесенное епископом Хильдисом Коотом, примасом капитула Инквизиции…

И он, епископ Хильдис Коот, вслушивался в их голоса и слышал каждый.

Так опытный регент, попавший в чужой город, заходит на службу в собор и, ненадолго забыв о молитве, слушает хор. Не он писал эту мессу, не он разучивал ее с певчими. Но он слышит каждого, и перед его мысленным взором причудливой вязью бегут строчки партитуры.

«… я беседовал с ротмайстером королевской гвардии Адрелианом», – говорит магистр Сфор аль-Киран, представляющий Тоа-дан в королевском совете. Он погиб при падении башни Реммират, когда на магов, многие дни отражавших атаки полчища скелосов, обрушился огненный дождь…

«… Адрелиан? Комендант столичного гарнизона».

Это магистр Румен Хунара из гильдии Тор-Румаанди, еще недавно просто маг Румен, молодой черноволосый красавец, лицом и походкой похожий на степного гепарда.

«… зовут просто Адрелианом»…

«… назначен лордом-регентом. Я считаю, что это справедливо»…

Голоса, голоса… Регент слушает, изредка кивая в такт головой, но сам не издает ни звука, даже если напев кажется ему знакомым.

«… Впервые за десять лет лорд-регент просит нашей помощи…»

«… если сайэру Адрелиану не удастся остановить войска нежити…»

«… Лорд-регент защищает не только Туллен! Я считаю, что мы обязаны…»

Снова магистр Румен Хунара. Он еще не знает, что погибнет на Шаардской равнине. Да почиет его душа с миром…

«… соединившись с армией гномов, лорд Адрелиан…»

«… сразил в поединке полководца сил Тьмы…»

«… лорд-регент передает соболезнования и благодарит…»

Чуткий слух регента прослеживает каждую партию, ловит каждую фальшивую ноту. И непременно заметит, если кто-нибудь из певчих замолчал не в срок.

Случается, что ветер занесет в отверстие клочок шерсти. Он зацепится за струну, и она перестанет откликаться. Удастся ли мастеру вытащить шерсть, не повредив хрупкий корпус «луры ветров»?

Особенно если легкий пушистый комочек вдруг выпускает когти, стремительные отравленные крючки, норовящие вцепиться в тебя?

Иным – обычным – слухом епископ уловил за спиной короткий звук. Это крякнул от натуги отец Фенор, отражая чужое заклинание. Хильдис Коот ударил в ответ и почувствовал, как заклятье вязнет в чем-то липком, цепком…

Интересно, где водятся овцы с шерстью из стеклянных нитей, клейких, точно паутина?..

Его начинало затягивать в этот мутный, спутанный клубок, в котором не на что опереться, нечем дышать… Епископ отпрянул. Но вырваться мало. Важно не оставить внутри ни одной частицы своего заклинания, ни звука, ни чувства, ни оттиска, потому что все это может быть использовано неведомым противником.

«… считаем необходимым сообщить лорду Адрелиану, что порождения Хаоса, в просторечии именуемые демонами…»

Когтистая лапка, метнувшаяся к инквизиторам, вдруг разлетелась в ослепительной вспышке, и епископ почти услышал громкий хлопок. Потом еще раз. «Ком шерсти» вздулся, ощетинился, потом послышался громкий треск.

Отцы-экзекуторы наконец-то смогли подобрать контрзаклинание.

Однако Хильдис Коот знал, что радоваться рано. Простое заклятье, состоящее из одной-единственной формулы, так же просто и уничтожить, ибо к самому хитрому замку найдется если не ключ, то отмычка. Если хотите, чтобы оно вышло надежным, надо сплести хитрее, чем силок охотника на лесных вампиров-глоа. Создайте десятки, сотни цепочек-формул и заставьте их работать слаженно, как действуют при осаде воины гарнизона, чтобы смерть одного не повлекла гибель остальных.

Тот, кто создал этот «клочок шерсти», знал свое дело.

«Когти» больше не высовывались, но отцепить его от струны, казалось, просто невозможно. Епископ почти чувствовал, как отец Фенор теребит непокорный клок. Конечно… Проще вырвать струну, выломать колок, разбить ящик…

Но тишину в камере нарушил не треск ломающейся доски и не вой лопнувшей струны… а хриплый стон – первый настоящий звук, раздавшийся здесь за неизвестно сколько времени.

Сколько раз за свою жизнь епископу Хильдису Кооту доводилось слышать звуки, которыми человек пытается сказать миру о своей боли? Не сосчитать. Надрывные, жалобные вопли… Рев, в котором уже не было ничего человеческого… Пронзительный визг… Скрип зубов – когда кричать нельзя, когда лучше сразу умереть, чем подать голос.

Но редко в этих звуках слышалось столько страдания.

Хильдис Коот открыл глаза. Своим внутренним зрением он по-прежнему видел странный ком, каким ему представлялось заклинание в памяти магистра Анволда. В любой миг он мог снова нырнуть туда, чтобы продолжить поединок.

Но теперь важнее было вернуться в мир, доступный чувствам простых людей.

Лицо мага стало белее, чем стена, к которой он привалился, чтобы удержаться на ногах. Глаза налились кровью, по щекам текли слезы, смешиваясь со струйками пота. Епископ знал, что причина тому не только боль. Последние несколько мгновений они вели борьбу с одним и тем же противником…

Заклинание, обнаруженное Хильдисом Коотом, цеплялось за воспоминание, которое должно было защищать. Не сумев отбросить врага контратакой, оно ушло в глухую оборону. Оно знало лишь одну цель: удержаться любой ценой, даже если это разрушит разум человека, в чьей памяти оно живет.

– Постойте… – прохрипел магистр. – Не надо… Я сам все скажу… Я не виноват…

Епископ кивнул и скрестил руки на груди.

– Хорошо, – очень спокойно произнес он. – Почему же вы не потрудились объясниться с самого начала? Вы боялись смутить магнессу Амиллу?

– Нет, нет… – Анволд задыхался. – Вы могли неправильно меня понять. Наш план… он может показаться странным… и мне самому он таким казался… Но клянусь, все делается ради блага будущего императора и Туллена… Необходимо защитить лорда Адрелиана от козней врагов…

– Очень любопытно, – Коот покачал головой и одернул свою фиолетовую хламиду. – И кто же проявляет такую заботу о лорде-регенте?

– Я не могу этого сказать. Но поверьте, мы были вынуждены действовать тайно…

– Отец Браам, – не сводя глаз с магистра, кивнул дознавателю, – сделайте одолжение…

Носатый инквизитор нахмурился, словно ему очень не понравилось предложение его светлейшества, и осторожно сделал шаг назад. Отцы-экзекуторы, которые стояли рядом к ним, шагнули навстречу друг другу, точно танцоры, исполняющие странный неспешный танец, и он соединил их руки. Потом ладони Браама тихо выскользнули из их пальцев. Медленно, будто двигаясь под звуки неслышимой музыки, он начал пятиться к стене, отделяющей камеру от коридора.

Вот за его спиной мелькнула бледно-голубая вспышка… Штукатурка подернулась рябью, точно водная гладь…

Казалось, какая-то неведомая сила швырнула магистра вперед… и ударила о невидимую стену, которая внезапно выросла между ним и епископом.

Отец Браам чуть слышно охнул, но не сбился с шага и продолжал движение, даже когда Анволд начал оседать на пол, весь пунцовый, как его мантия.

Наконец, инквизитор, все так же пятясь, с неподвижным торжественным лицом шагнул в портал, раскрывшийся у него за спиной, и стена сомкнулась.

– И как это понимать? – тоном заботливого родителя осведомился Хильдис Коот. – Проявление доброй воли и готовность оказать помощь следствию?

– Вы… – выдохнул магистр. – Вы все равно не поверите…

– Поверим, – заверил епископ, опускаясь перед ним на корточки. – Если вы скажете правду. А убедиться в этом мы можем только в одном случае: если вы не будете нам мешать. К сожалению, положение дел таково, что мы не можем верить вам на слово. Равно как и кому бы то ни было. Если кто-то приложил столько усилий, чтобы защитить вашу память от проникновений, это поневоле наводит на размышления. Возможно, ваши воспоминания никак не связаны с расследованием, которое мы ведем. Но это еще надо доказать.

– Я скажу… скажу… – Анволд бормотал, словно не слышал епископа. На его лицо понемногу возвращались привычные краски. Он сидел на полу, странно погрузневший, будто оплывший, растекшийся по каменным плитам… В ухоженной бороде поблескивали нитки розоватой слюны.

– Я скажу…

– Так говорите, – терпеливо проговорил Хильдис Коот.

– Мне поручили установить точки силы… – прошептал магистр, – для ритуала…

Шепот перешел в надсадный хрип, рот скривила судорога боли – явно непритворной. Анволд закряхтел, дернулся, словно хотел рывком подняться с полу, его голова запрокинулась…

– Позже.

Епископ произнес это слово одними губами, но знал, что для мага оно прозвучит громче крика.

– Позже, – повторил он чуть громче. – Пока просто попробуйте открыть мне все воспоминания, которые сможете…

* * *

– Значит, допроса на зерцале все-таки не избежать?

Хильдис Коот покачал головой. Он выглядел усталым, как человек, который провел несколько суток в изнурительной медитации. Под глазами залегли свинцовые тени, морщины на посеревших щеках как будто стали глубже.

– Он этого очень не хотел, – епископ покосился в сторону стены, в которой только что закрылся портал, словно провожая взглядом экзекуторов, уносящих с собой магистра. Во время допроса Анволд лишился чувств. – Но увы. Некоторые его воспоминания защищены заклятиями, которые он снять не в силах. Пресветлый Сеггер заповедал нам являть милость к тем, кто грешит по неведению…

Отец Браам задумчиво поскреб скулу.

– Хотел бы я знать, что об этом думают те, кто создал эти заклятья.

– Подозреваю, они не слишком часто размышляют над вопросами богословия. Разве что в тех случаях, когда это может принести пользу делу… – епископ бросил на своего помощника короткий зоркий взгляд. – А свое дело они знают.

– Ваше светлейшество… вы узнали, кто они такие?!

Коот покачал головой.

– Они сделали все, чтобы об этом никто не узнал. Боюсь, почтенный Анволд жив только потому, что его работа еще не закончена…

– …И лорд Адрелиан еще жив?

– Возможно… – епископ оглядел камеру, потом его взгляд остановился на еле заметной трещине, которая пересекала одну из каменных плит на полу. Трещина напоминала то ли перекресток трех дорог, то ли гадательный символ «йеи», означающий непредвиденную опасность или денежные затруднения. – Это нам еще предстоит узнать. Но кое-что магистр нам все-таки рассказал. А именно, о том, что неизвестные защитники лорда Адрелиана поручили ему установить две силовые точки. Обе находятся в пустыне. А теперь вспомните начальный курс силовой геометрии.

– «Если же силы для проведения данного обряда недостаточно…» Но почему только две точки? Обычно число точек нечетное – три, пять, семь. Если соединить эти точки, получится геометрическая фигура. В ее фокусе будет находиться место приложения…

– Совершенно верно. А теперь смотрите.

Он сосредоточенно посмотрел в переносицу отцу Брааму. Перед мысленным взором молодого инквизитора разворачивалась карта Лаара.

– Вот оазис Тай-Сурда, – негромко продолжал епископ. – Глухая дыра вдалеке от караванных путей. Если кто туда и наведается, так это разбойники или случайный отряд кочевников. Ближайшая башня слишком далеко, чтобы маги заметили вспышку силы. Разве что наблюдали за этим местом, но это вряд ли. Скорее всего, там мы уже ничего не найдем, только следы, но попытаться стоит… А вот Сандир, замок магноса Иеремиуса, откуда почтенный Балеог привез нам невесту для лорда-регента.

– Если точка приложения силы находится где-то между ними…

– Нет, – Хильдис Коот покачал головой.

На карте появилась светящаяся линия. Между ними вспыхнула яркая точка, и из нее начал вырастать луч. Пересекая темный кружок, он заставил его засиять ярким светом и продолжал расти.

– Туллен, – пробормотал отец Браам.

– Правильно. А вот третья точка силы, которая находится на том же расстоянии от столицы, что и две предыдущие…

Луч пересек тусклую волнистую полосу, обозначающую Халланские горы, замер, и на его конце засияла алая звездочка.

– Урангрунд?

– Вот именно. Заметьте, не Соултрад, как можно было ожидать. Это кое-что объясняет. Может быть, я ошибаюсь. Окончательные выводы сделаем после того, как осмотрим замок и оазис.

Епископ прикрыл глаза ладонью, словно свет мешал ему, и произнес, обращаясь явно не к отцу-дознавателю:

– Райва Мината и Реаса Фаркхарла – немедленно ко мне.

В этот миг послышался стук. Епископ опустил руку, прищурился, бросил на дверь пристальный взгляд и помрачнел.

– Сайрис Флайри… – пробормотал он. – Настроена очень решительно. Впустите ее, отец Браам. Посмотрим, что ей понадобилось.

Наложница осторожно перешагнула порог. Вместо пышных юбок, которые последнее время вошли в моду в столице, на ней были свободные броки из тонкого полотна, расширяющиеся книзу и стянутые на щиколотках тесьмой. Этот покрой любительницы верховых прогулок еще до Катаклизма позаимствовали у жен кочевников-хазгов.

– Ваше светлейшество, – голос женщины дрожал, но не от страха. – Ради лорда-регента, ради блага Туллена… я прошу вас и отца-дознавателя допросить меня на «зерцале истины».

– Но зачем, во имя Пресветлого Сеггера? – кустистые брови Коота поползли вверх. – Вас же пока никто не подозревает!

Флайри покачала головой.

– Когда королевство в опасности, свободен от подозрений лишь тот, чья невиновность доказана. Кому как не вам это знать, ваше светлейшество.

Огромные темные глаза в упор смотрели на него.

– В конце концов, сделайте это ради моего спокойствия. Я хочу убедиться, что не стала орудием врагов… пусть даже невольно.

В камере воцарилась тишина. Она казалась грузом, лежащим на плечах – грузом, который ни в коем случае нельзя уронить. С каждым мгновением он становился тяжелее, словно песчинки, падающие в незримых песочных часах, оседали на нем… и даже потолок камеры начал проседать под их тяжестью.

– Хорошо, сайрис Флайри, – слова примаса капитула Инквизиции падали каплями расплавленного свинца. – Вы правы. Но я молю Пресветлого Сеггера, чтобы вам не пришлось смотреть в «зерцало истины».

Глава четвертая
Добрые дела не остаются безнаказанными

Флайри проснулась рано. За десять лет, прожитых с Адрелианом, она привыкла вставать чуть свет и не залеживаться в постели. Первое время она разрывалась между стремлением быть полезной лорду-регенту… и мучительным желанием отоспаться. Отоспаться за все бессонные ночи, которые провела среди развалин родного замка, в промороженных землянках, в трактире «Три подковы», где заменяла судомойку. За все ночи, когда пол вдруг начинает крениться, и ты покорно скользишь в уютную бархатную тьму, где нет ни свиста ледяного ветра, ни звона посуды, ни запаха вареных овощей и чада кипящего жира – только сон.

Лорд-регент ей в этом не препятствовал, кроме разве что тех дней, когда без ее помощи было не обойтись, – а они выпадали нечасто. И Флайри, проснувшись, обнаруживала, что постель уже остыла, а солнце уже поднялось в зенит и застыло, словно раздумывая, в какую сторону спускаться. При таких пробуждениях девушку терзало чувство вины. Сам лорд-регент, едва открыв глаза, как будто тут же вспоминал о срочных делах и вопросах, решение которых не терпит отлагательств. Это чувствовалось даже в минуты нежности, в коих он не отказывал своей возлюбленной. И выбираясь из объятий утренней дремоты, она следила, как Адрелиан быстро, хотя и без лишней поспешности, натягивает штаны и рубашку, расчесывает щеткой волосы – он никогда не прибегал для этого к помощи камердинера. При этом он обсуждал с ней, как договориться с кем-нибудь из магов об обводнении заброшенного замка, или говорил о новом указе против высокородных сайэров, проявляющих излишнюю жестокость к крестьянам… Так, словно они уже сидели за письменным столом в его кабинете.

Вот тогда Флайри вспомнила свою старую привычку обдумывать серьезные дела с восковой дощечкой в руках. И вскоре свитки, пергамент, чернильница и прочие письменные принадлежности переселились на ее прикроватный столик.

Сейчас здесь же лежала карта столицы, рядом – восковая табличка, наполовину исписанная мелким почерком. Карту, плод стараний придворного писца, украшало множество причудливых значков. Флайри просидела над ней до самой Послеполуночной стражи, пока ее не сморил сон.

Молодая женщина спустила ноги с постели. Раннее солнце, еще яркое, словно не успело запылиться, освещало комнату. Масло в светильнике, который Флайри забыла потушить, давно выгорело, но аромат еще витал в воздухе. Дворец еще не проснулся, и хрупкая тишина стояла на цыпочках, готовая то ли улететь, то ли исчезнуть.

Флайри позвала служанку и приказала принести воды для умывания. Ожидая ее возвращения, она взяла со стола карту и разгладила рукой.

Ворота – Сайгуровы, Флориановы, Торговые, Старые… Казармы городской стражи… Казначейство… Торговая площадь…

Все эти места ей придется посетить, если она хочет спасти Адрелиана… или хотя бы что-то сделать для его спасения.

Умываясь, она продолжала размышлять об этом. Разговор с епископом укрепил ее во мнении, что человек, коего все называли лордом-регентом, с недавнего времени таковым не являлся. Разумно предположить, что настоящий Адрелиан похищен. Возможно, уже покинул не только дворец, но и столицу…

Кстати, кто сказал, что похитители принадлежат людскому роду?..

Флайри написала на пергаменте «люди?» и некоторое время разглядывала это слово, точно эрладийскую головоломку.

Кто еще, кроме людей? Эльфы? Гномы? Орки? Тролли?

Появление эльфа в столице стало бы настоящим событием. Даже если за похищением стоят, скажем, «Стражи леса», поклявшиеся загнать людей «в болото, откуда они вышли»… Скорее всего, они воспользуются услугами тех, кто не привлечет себе такого внимания: деньги и магия порой творят настоящие чудеса.

Орки… Их шаманы вот уже тысячу лет как предрекают кару небесную, что должна обрушиться на род людской. Катаклизм показал, что для небесной кары нет различия между орками и их заклятыми врагами. И посему те же шаманы объявили, что обещанный конец времен наступит позже. Однако численность племени зеленокожих сократили не только землетрясения, огненные дожди, мор и голод, но и клинки имперской гвардии. Так что не исключено, что зеленокожие, оправившись от потерь, решили кое-что предпринять… Тем не менее, граница с орочьими землями не была границей в привычном смысле слова. Она представляла собой полосу бесплодного песка шириной в несколько десятков лиг там, где заканчивалась степь и начиналась пустыня. Орк, которому удалось хотя бы пересечь ее, прослыл бы среди сородичей настоящим героем. И ни один из этих героев даже не мечтал о том, чтобы дойти до столицы Туллена.

Посему орков можно вычеркнуть.

Другое дело тролли, которых издавна нанимали для тяжелых работ, и гномы, давние союзники людей. И те и другие жили в городах и селениях Туллена и Аккении. Порой в нахождении общего языка возникали затруднения. Однако последствия оных затруднений были не страшнее драк в кабаках и ими же обычно ограничивались. Что должно произойти, чтобы Каменный Молот или Трольхейм, забыв вековую дружбу, осмелились на такой шаг, как похищение будущего императора накануне коронации? А что касается попытки подкупа… Сребролюбие гномов вошло в поговорку, но есть вопросы, в которых они проявляют редкую неподкупность. Тролли же слишком тупоумны, чтобы поручить им такое дело.

Выходит, все-таки люди…

Люди, чьим бы орудием они ни стали. Здесь можно только предполагать. Непонятно даже, связано ли похищение с предстоящей коронацией. Ясно одно: похитители готовились заранее. Они находились в столице не один день, выжидая подходящего момента.

И как они это сделали?

Если хотите отвезти куда-то человека против его воли, позаботьтесь о том, чтобы он не сопротивлялся… и о том, чтобы этому не сопротивлялись окружающие.

Положим, Адрелиана оглушили, связали… Лорд-регент до сих пор ежедневно упражнялся с мечом и мог справиться с тремя молодыми воинами из Храма Вольных. Но случаи бывают разные. В суматохе, которая поднялась в городе во время землетрясения, никто не обратит внимания, скажем, на двух человек, которые куда-то тащат третьего. А вот стражники на воротах непременно захотят задать несколько вопросов… К тому же в свое время Адрелиан шутки ради показывал Флайри, как освободиться, когда у тебя связаны руки и ноги, причем даже без помощи магии. Нет, опытного воина, скорее всего, опоили бы каким-нибудь настоем. Не магическим, потому что кристаллы на воротах откликаются на любую магию, и «успокоить» их может только «око Сеггера», выданное Инквизицией после долгой и тщательной проверки всего магического имущества отъезжающего. Подменить один магический предмет на другой, неопечатанный, было невозможно, равно как и добавить что-нибудь в багаж: око «запоминало» лишь те предметы, которые ему «показывали» инквизиторы. То же самое касалось и людей, пребывающих под действием магических предметов, магических снадобий и заклинаний.

Флайри поймала себя на том, что слово в слово пересказывает «Правило для въезжающих в столицу и ее покидающих», и усмехнулась. Она хорошо помнила, как они с Адрелианом вместе сочиняли его, а потом высмеивали каждый пункт.

Вывезти одурманенного человека не составило бы труда, и для этого, опять-таки, не требовалось магии. Достаточно сбрить пленнику бороду, перекрасить волосы и брови. Если похитители покинули город поздно вечером или рано утром, то стражники, услышав что-нибудь вроде «мой кузен нездоров, утомлен лихорадкой и сейчас дремлет», ограничатся тем, что взглянут на мнимого кузена, убедятся, что тот жив, и пожелают доброго пути. Умелый травник – а таких, по слухам, можно найти в болотах Уорлога, если хорошо поискать, – составит такой сбор, что человек даже сможет ответить на пару простых вопросов. Он и в самом деле будет напоминать тяжелобольного, которого, скажем, привозили показать столичному лекарю. При случае можно сослаться и на лекаря. Вряд ли бдительный стражник побежит к почтенному Барсуму или Кселлосу выяснять, кого он осматривал накануне. При всей добросовестности, к концу Предполночной стражи воины на воротах начинают торопиться: когда ударит Большой колокол, все трое ворот Туллена должны быть закрыты. После этого, конечно, можно посидеть в караулке, поболтать с товарищами, которые пришли на ночное дежурство… а можно со спокойным сердцем возвращаться в казармы, заглянув по дороге в какой-нибудь симпатичный трактир и пропустить кружку эля.

Куда больше подозрений вызовет, скажем, работник, который тупо сидит на телеге, вместо того чтобы помогать хозяину или хотя бы держать коня под уздцы. Сомнительно, что стражники задержат подводу до прибытия отцов-инквизиторов… но для себя непременно отметят. А уж когда кто-то начнет разыскивать человека, который был вроде как не в себе, наверняка забьют тревогу. Понятно, что мнимый торговец с мнимым работником за это время успеют проехать немало лиг, но, как говорил дядя Пеперль, собаки уже возьмут след.

А кого досматривать и проверять будут разве что во время войны или когда объявлена награда за поимку опасного разбойника?..

Невесту.

По обычаю, невесту до свадьбы не разрешается видеть никому, даже инквизиторам – до тех пор, пока священник не откроет ее лицо в храме, объявив мужней женой. Конечно, случаи бывают разные. Случается, что просватанным девушкам приходится покидать не только дом, но и город. Понятно, после этого еще неделю только и разговоров будет, что о том, как Агнерт Китаб, что держит ковровую лавку на Розовой улице, выдал замуж племянницу за богатого купца из Белегоса, как ее везли через Сайгуровы ворота и какое было шитье на паланкине. Но удивительное дело: если стражу начнут расспрашивать, не случалось ли чего подозрительного в последнее время, о племяннице торговца коврами никто и не вспомнит. Особенно если расспрашивать начнут в связи с исчезновением лорда-регента.

Если, конечно, им не напомнить.

Флайри написала слово «невеста» и подчеркнула его. Если неизвестные похитители избрали этот путь, они заметно облегчили ей поиски. До Флориана Благословенного согласие невесты на брак считалось желательным, но необязательным. Сейчас это правило распространялось только на наложниц, однако Флайри знала: кое-кого из стражей наверняка сможет разжалобить сказка о двоюродной сестре, которую против воли отдали в гарем неизвестно к кому. Рассчитывать на заступничество лорда-регента в таком случае можно, но сложно. И все-таки… может быть, память доблестного воина освежит кружка доброго эля? А заодно он может угостить товарищей, и отнюдь не из собственного кармана. Пресветлый Сеггер учит нас платить добром за добро…

Она представила, как говорит это старшине привратников, опираясь одной рукой на стол и прикрывая широким рукавом монету в десять туллов, и рассмеялась.

Имелась, конечно, еще одна возможность, о которой не стоило забывать. Если за два дня город не покинули ни одни конные носилки, если никто не вывозил женщин и недужных родственников в паланкине на спине верблюда, оставалась надежда только на то, что лорда-регента, опять-таки одурманенного каким-нибудь снадобьем, засунули в мешок и погрузили на подводу торгового каравана. Чтобы проделать такое, похитителям следовало либо очень поторопиться, либо быть очень везучими… либо очень постараться, чтобы повезло. После землетрясения столы в караулках наверняка завалены жалобами горожан и приезжих, которых обокрали, воспользовавшись паникой и суетой. Потому каждый тюк, каждый мешок с углем или овощами, скорее всего, будет старательно развязан и осмотрен в поисках предметов куда более мелких, нежели человеческое тело.

И если только стражников не подкупили…

Флайри отложила перо и откинулась на спинку кресла. Подкуп стражи – успешный подкуп стражи – случай из ряда вон выходящий, обещающий самые нешуточные последствия. Еще будучи комендантом Туллена, Адрелиан сделал все, чтобы такие случаи исключить, и неподкупность столичных стражников обещала в скором времени войти в поговорку.

Прежде всего, узнать заранее, кто на каких воротах караулит, было невозможно, поскольку это определялось сложной системой жеребьевки. Замены не допускались ни под каким предлогом. Жребий кидали во время Предутренней стражи, причем перед этим всех осматривал лекарь, а на Утреннюю стражу, когда открывались ворота, избранные воины заступали в караул. Трое стражников дежурили, еще трое сидели в караулке, и с каждым ударом колокола менялись. К Предполуночной из казарм приходила новая тройка, которой предстояло запереть ворота и бодрствовать всю ночь, а их товарищи отправлялись по домам. Стражник получал весьма щедрое жалование, а сверх того – вознаграждение, размер которого зависел от количества дней и ночей, проведенных в карауле. Оказывать помощь честным горожанам и приезжим, желающим что-то узнать, и даже получать за это определенную мзду также не возбранялось, но при одном условии: если вопрос касается дел прошлых, но не будущих.