Текст книги "PиRолиз"

– Вы – наша надежда. Я верю, что работа последнего месяца была проведена не зря. Шефа поддерживает область, ему доверяют большие деньги, мы поднимем Гордореченск с колен. Победа будет за нами! А сейчас получите распечатки инструкций, удостоверения наблюдателей – и удачи!

После чего начальник штаба озвучил цифру гонорара, и среди слушателей появилось много счастливых лиц.

Чтобы мы могли отдохнуть перед бессонными выходными (в субботу агитировать было уже нельзя, но все должны быть в боевой готовности, чтобы успеть отреагировать на любую провокацию), с работы нас отпустили раньше.

На улице о лете напоминали только зеленые листья на деревьях. Погода словно выражала свое негодование поведением маленьких двуногих существ, пытавшихся захапать побольше эфемерной власти друг над другом. Темное свинцовое небо. Нет, не великаны-грозовые тучи, а ровный слой серости, словно слепой художник смешал все краски и аккуратно закрасил холст. Пронизывающий ветер, несущий по улицам песчаные волны (сказывалось соседство с северным морем).

Погода совпадала с моим настроением, и я решил пройтись пешком. В голове сидели вопросы. Почему между поклонениями всегда такая пропасть непонимания? Что заставляет молодых вести себя так, словно они мстят всему миру за свое существование? Постепенно выстраивались все более и более логичные ответы.

Кем бы вы хотели стать? Робин Гудом или королем Артуром? Не торопитесь. Что лучше, сидеть в сыром холодном лесу и при малейшем шорохе ховаться в дупло, опасаясь очередной шерифской «зачистки»? Или отстаивать те же светлые идеалы добра и справедливости, но в большом каменном замке, с красавицей женой и кучей братвы, закованной в железо и готовой порубить в капусту любого, кто скажет на короля «бяка»? Я думаю, выбор очевиден.

Вопрос номер два. Почему все не идут в короли Артуры? Совершенно верно. Королевств на всех не хватит. У каждого правителя есть свои дети, за судьбу которых он тоже волнуется. Да и отдавать четко организованную систему в чужие руки как-то не очень хочется. Что остается молодым и амбициозным (а иногда еще красивым и умным), кому ничего не досталось? Правильно. Вырубать иву помоложе, натягивать на нее тетиву и красить плащ раствором «зеленки»…

Далее следует долгая партизанская война, которая вне зависимости исхода, не приносит никому никакой пользы. Королевство в руинах, крепостные разбежались, плантации ганжубаса поедены колорадским жуком. Новому правителю все приходиться начинать заново, а к тому времени, когда он, наконец, сколачивает свой «круглый стол», успевает подрасти новый любитель «зеленки» и стрельбы из лука.

В любом учебнике истории написано, что монархии разрушились из-за того, что рядовые граждане были отсечены от управления страной, а элитарная верхушка медленно деградировала и разлагалась. Это аксиома, ее знают и школьник-троечник и глава корпорации. Но с настойчивостью кошки, скребущейся в закрытую дверь, это ошибку повторяют все: глава банка, передающий пост директора своему тридцатилетнему сыну, чиновник, ищущий теплое место своей жене, дочке, любовнице.

Местничество и коррупция, – вот первый предвестник революции. Демократические режимы могут быть не менее жесткими и жестокими, чем какая-нибудь монархия или диктатура, но во всех них есть пусть иллюзорная, но возможность для любого человека стать главным, богатым, лучшим. В современном обществе волнения происходят без пушек и погромов магазинов (хотя, в крайних случаях бывает и такое), просто молодая волна поднимается и смывает гниющие остатки прежней власти.

Происходит это по-разному, побеждает на выборах самый «отстойный» кандидат, молодая фирма разоряет закостеневшую корпорацию, и так далее. Все удивляются, почему вдруг колоссы бизнеса и власти подламываются и рушатся в бездну под давлением наглых карликов. Ответ прост, великаны были поражены болезнью «синдром мохнатой лапы», и свежая кровь перестала поступать в их жилы.

Любой из этих ребят, которые сейчас разносят листовки, ходят с опросами по квартирам, клеят плакаты, готов работать по 20 часов в сутки, если только в конце туннеля будет свет (естественно, не прожектор встречного поезда). Стоит молодому и наглому только понять, что он нужный и уважаемый, в него верят и рассчитывают на помощь, и вот уже моря осушаются и горы сворачиваются сами собой. Ну, а пока парни видят, что в тот момент, когда закончится пачка бумажек, предназначенная для раздачи, о них забудут, как забывают лица продавцов в магазинах, никто не будет выкладываться «на свои 110 процентов».

Все это понимаю не только я, но как убедить власть предержащих, что они не правы. Ситуация такая же, как если бы видел инопланетян и даже пил с ними пиво, а никто потом тебе не верит. Ходить по офисам бесполезно, стереотип «молодого раздолбая» прочно засел в лысеющих головах, твои доводы не более чем комариный писк. Писать в газетах? Нарвешься на череду ответов от склеротичных старушек, которых раздражает в молодежи все (музыка, одежда, напитки, нравы). И пусть она сама в молодости облазила все колхозные сеновалы в сопровождении местных легенд (трактористов, гармонистов и заезжих киномеханников), переубеждать бабушку бесполезно. Склероз – великая вещь, с каждым годом все пожилые начинают верить, что в молодости они ходили кругами за ручку с мальчиками, пили исключительно кефир, верили в заветы Ильича и стоили БАМ. А до истинных целей статья так и не дойдет, потому что она помещена не на странице «финансовая аналитика» или «политический прогноз».

Хватит о грустном, вот я и дома! Обрадованный кот пытается принести один тапок (два пока в пасть не помещаются, а воспитание животных – великая вещь), горячий чай, сосиски, кетчуп, электронное письмо от Маринки с юга, молчащий пейджер. Что еще нужно для счастья?

Свято уверенный, что в скором времени проблема «Отцов и детей» будет успешно решена, Воронович станет депутатом, должность в нефтяной компании моя, погода будет хорошей, а трава вечно зеленой, я уснул.

* * *

Утро началось отвратительно. Как мы и предполагали, Бурков стал нервничать и в последний день ударил из всех стволов.

Не зря его чистилщики сдавали «землякам» плакаты шефа. В 9.00 в приемную посыпались звонки рассерженных граждан. Кто-то взломал замки на почтовых ящиках в нескольких подъездах и напихал целые стопки мятых агиток Вороновича.

Начальник штаба закатил истерику, пообещал всех выгнать и отправил исправлять последствия чужих преступлений. Мы с Максимом посовещались, отправили самых бойких агитаторов в магазин за замками, а потом к пострадавшим жильцам.

По округу бегали десятки подростков лет 12-13 и подрисовывали еще висевшим портретам шефа рожки и усики. Похоже, врач скорой помощи все-таки продал свою «черную технологию».

Нескольких маленьких террористов нам удалось поймать и сдать в милицию, там они быстро расплакались и честно признались, что в избирательном штабе им пообещали по двести рублей каждому, если они испортят все плакаты Вороновича на этом округе. К сожалению, штаб оказался не Буркова, а его подставного кандидата. На все вопросы начштаба, маленький человечек в мятом коричневом костюме, отвечал, что ничего не знает, этим мальчикам он денег не обещал. Одновременно он выпускал клубы табачного дыма смешанного с перегаром, отчего количество пригодной для дыхания воздушной смеси в кабинете становилось все меньше и меньше. Пришлось ретироваться.

Ближе к обеду появилась информация о заклеенных автомобилях. Вильич снова нелицеприятно отозвался о наших организаторских способностях и уровне умственного развития рядовых работников (подробное описание разговора я уже приводил).

Больше всего меня интересовало, во сколько конкурентам вылилось мероприятие по укреплению нашего плаката в руке гранитного Ленина, стоящего на центральной площади, вторая агитка была цинично прилеплена на лысину вождя мировой революции (в Гордореченске была более демократичная версия памятника, без кепки). Ясен перец, все красноверующие почувствовали себя оскорбленными в лучших чувствах. Для этого толстосума нет ничего святого! В своих грязных целях он готов даже надругаться над памятью самого человечного человека! Долго не унимались пенсионеры. Успокоились только тогда, когда мы, очистив памятник, пообещали восстановить забор вокруг палисадника в ближайшем дворе, являющимся центром коммуникации местных старичков. Но, все равно, расходясь, многие перешептывались, о том, что неплохо бы выбрать снова «того парня с завода, который на гитаре хорошо играет и уже 2 срока у нас депутат».

Вечером мы уже спокойно относились к звонкам о машинках, целиком покрытых нашими плакатами, грязным бомжам и размалеванным девицам легкого поведения с бэйджами «Я буду голосовать за Вороновича» и прочим выходкам конкурентов.

Сам виновник беспорядков в штабе так и не появился, секретарша по секрету сказала, что он отправился на охоту с каким-то генералом в соседнюю область. Видимо не хотел портить себе нервы политическими дрязгами, да и выпустить пар можно, стреляя по олешкам из вертолета (военные люди – талантливые и знали, как использовать служебную технику).

Вечером все остались ночевать прямо в штабе, на всякий случай, мало, что еще произойдет. Спать никто не ложился, все пили чай и травили байки. Вильич и Емельянов у себя в кабинете, я, Макс и человек 5 самых стойких агитаторов у себя. Недавно нам поставили чудо враждебной техники – микроволновую печь, так как пользоваться этим агрегатом тогда еще умели не все, постоянно возникали проблемы.

– Катя, разогрей пирожок, пожалуйста.

Катя (агитатор с самым подвешенным языком и самой пустой головой, магнетически действует на бабушек, дедушек и молодых парней) берет жареный пирожок с повидлом и, не задумываясь, запихивает его в печку, врубая на самый максимальный прогрев. Потомок колобка не может вытерпеть такого с собой обращения, через минуту он начинает шевелиться и постепенно менять форму, становясь все более и более пузатым. Постояв в таком шарообразном состоянии, гордый сын хлебокомбината кончает жизнь самоубийством, взорвав себя изнутри. Кипящее повидло и остатки теста заливают всю камеру микроволновки. Потом приходит охранник Вороновича (по совместительству зав. хозяйственной частью штаба), начинает на нас ругаться и обещает заставить убирать останки пирога-камикадзе.

За чашкой чая Катя пытается нас поразить своими достижениями. Она в подробностях рассказывает, какие откровенные ее снимки сделал фотогуру, работающий по совместительству папарацци в местной газете. Так как захватить из дому эпатажные фотографии Катерина забыла, ее поднимают на смех и отпускают остроты по поводу возможных поз и фонов.

Потом все рассуждают о том, кто как отметит победу, сколько дней не будет чувствовать себя трезвым и не будет появляться в институте.

Ближе к полуночи у кого-то появляется светлая идея сбегать в ближайший ларек. Мы скидываемся, и через полчаса на столе гордо стоят емкости с прозрачной жидкостью и подкупающим названием «Господа офицеры». Видимо, памятуя о нелегком быте современных военных, производители огненной воды задали самую низкую ценовую планку. Поэтому «господами офицерами» стали считать себя все, кто уже отказался от покупки денатурированного спирта в разлив, но еще не накопил денег на абсент и виски.

После очередной рюмки мы рассуждаем о зависимости качества спиртных напитков от социального положения. Если раньше человек в погонах, намекая на вознаграждение, говорил «Я не пью водки, а также цветов и конфет. Если хотите сделать приятное – ставьте коньяк, с количеством звездочек больше чем у меня на плечах», то теперь самая дешевая «белая» претендовала называться официальным напитком российской армии.

В середине застолья Максим плачет пьяными слезами и признается, что декана, которому он купил компьютер, скоро уволят за взятки (коллеги позавидовали), поэтому некому будет отмазывать Макса за прогулы и несдачи. А денег, чтобы дать Пете, уже не осталось, да еще Алекс-негодяй отказался внести свою долю. Теперь мстительный Петр устроит «сладкую жизнь» внутри ВУЗа. Я возражаю, что если все оперативно сдать и подобрать все «хвосты», то никто не сможет испортить существование, а содержать на кровно заработанные телепузиков, возомнивших себя молодежными лидерами, мягко говоря, не стоит. Но Макс продолжает пить «горькую» и жаловаться на жизнь.

Ближе к трем ночи все медленно засыпают, чтобы проснуться через 240 минут и идти на свои избирательные участки в качестве наблюдателей (приказ Вильича, чтобы наблюдателями были не только наемные студенты, но и сами штабисты).

* * *

8.00. Открытие избирательных участков. Школьный спортивный зал. Наскоро сколоченные фанерные кабинки с дешевыми портьерами вместо дверей. Ряд школьных парт, выстроенных буквой П и задрапированных ярко красными скатертями (видимо оставшихся еще со времен единогласных выборов пятизвездного Леонида Ильича). Напечатанные на матричном принтере адреса домов (хотя зря, бабушки все равно будут пытаться проголосовать там, где им ближе, а не там, где их ждут).

Председатель комиссии, он же преподаватель физкультуры и предмет сексуальных грез сорокалетних незамужних и даже некоторых замужних учительниц и всей женской половины параллели 9 классов, жестом фокусника демонстрирует наблюдателям и членам комиссии, что урна для голосования пуста, а затем закрывает и опечатывает ее. Урной этот фанерный ящик, выкрашенный в красный цвет с белым пятном по середине (в советское время там был приклеен герб), назвать трудно, но исполнять гражданский долг можно и с ним. Как говорится в военное время, если на тебя не хватило изделий № 2, прояви смекалку и воспользуйся гильзой от снаряда.

Рядом со мной сидит наблюдатель от бурковского подставного (их, наверное, где-то клонируют): тот же коричневый костюм, запах лука, перегара и «беломора», бегающие глазки и трясущиеся ручки, короче, полная упрощенная копия своего кандидата. Сам Бурков наблюдателей выставлять не стал, проявил благородство (все равно партия «Землячество» имела право делегировать по одному представителю в качестве членов избирательных комиссий, чем она и воспользовалась, теперь в пользу Буркова работал минимум 1 член в каждой комиссии и наблюдателям платить не надо, государство сдержит).

Нам выдали инструкцию по правилам поведения наблюдателей. Долго смеялся. Инструкция была скопирована с произведения каких-то московских политтехнологов. В ней рекомендовалось брать с собой фонарь (если враги отключат свет и попытаются вбросить фальшивые бюллетени), радио (чтобы не спорить с комиссией, когда закрывать участок, а апеллировать к сигналам точного времени), бумагу, ручку и запас еды на 2-ое суток (это наверное, для того чтобы в случае неблагоприятного исхода закрыться и захватить заложников). Также в документе предлагалось в случае потасовки по-христиански сносить все удары, поочередно подставляя левую и правую щеки, чтобы не обвинили в организации провокации. Очевидно, что авторы инструкции выборы проводили исключительно в горящем самолете над Атлантикой в условиях захвата террористами из леворадикальных организаций, а претенденты боролись за место в единственном кресле-катапульте. Присмотрелся к соседу наблюдателю, оказалось, у него такая же ксерокопия (разве что копир пачкал поболее). Да, видно не способна гордореченская земля собственных нефтонов и быстрых разумов платонов уже рождать, все в рот столице смотрим, а самим даже такую простую бумажку лень сделать.

«Коричневый пиджак» данным документом тоже не вдохновился, ближе к полудню он хладнокровно отодрал пол-листа от шедевра неизвестного пиарщика, свернул пакетик и начал сбрасывать туда очистки от подсолнечных семечек, которыми, гад, даже не поделился.

Народ на выборы тянулся вяло, горячую воду так и не дали, поэтому большинство горожан предпочло провести день на природе. А точнее, в качестве добровольных рабов на своих приусадебных участках. Время от времени появлялись прикольные посетители. Бабушки, которые по пути к избирательной урне успевали громко нахвалить одного кандидата и наговорить гадостей про другого. Училки при этом начинали нервничать и шикать на старушек, боясь, что действия бабулек сочтут за запрещенную агитацию и лишат комиссию премии. Были ли пенсионерки действительно подкупленными «агентами влияния» или им просто хотелось потрепаться и обратить на себя внимание, я так и не понял. Таких «агитаторов» за Вороновича и Буркова было примерно равное количество.

Иногда заходили подвыпившие рабочие, брали бюллетень, разухабисто ставили крестик напротив первой попавшейся фамилии, одновременно пытаясь «склеить» какую-нибудь даму из педагогической братии, и, получив достойный отпор, обиженно уходили, так как каждая сорокалетняя девушка с высшим образованием рассчитывала по крайней мере на инженера или мастера.

Студенты подходили редко. Только те, кто в первый раз голосовал (прослышав, видимо, что комиссии выделяются специальные деньги на подарки избирателям-перворазникам). Получив свою законную авторучку или календарик, исчезали пить пиво, жалуясь на то, как низко цениться их голос государством.

В полдень с инспекцией работы комиссии пришел директор школы. Как оказалось, по всем документам он являлся председателем и получал самую большую зарплату. Но как любой уважающий себя менеджер, он не хотел работать в воскресенье и переложил все на физкультурника, пообещав рассчитаться отгулами. Сейчас в глазах директора блистали веселые спиртовые огоньки, и он непрерывно шутил. Видимо, самый главный педагог уже начал отмечать смену власти или ее дальнейшее укрепление. Да и какая в принципе разница, кто победит, вне зависимости от исхода выборов в ближайшее время зарплата педагогов расти не собиралась. Походив минут пятнадцать между столами и кабинками для голосования, формальный председатель удалился и больше не появлялся.

Скоро мне надоело сидеть и тупо наблюдать за происходящим (все равно ничего не происходило), я завязал непринужденную беседу с членами комиссии. После недолгого перебора нашлись актуальные для них темы (как всегда дачный участок, низкая зарплата и нравственное и интеллектуальное падение подрастающего поколения, причем именно в том приоритетном порядке, в котором я перечислил). После получасового поддакивания и кивания головой, молодой наблюдатель от Вороновича был лучшим другом всех учительниц старших классов.

Вскоре было получено приглашение на обед. Как оказалось, кроме зарплаты членам избиркома выдавались еще деньги на питание. На эти средства обычно накрывали стол в недоступном для глаз простого избирателя месте и закупали спиртное. Затем педагоги маленькими группками удалялись в заветную комнату, а возвращались уже счастливые и готовые работать, работать и работать (как батарейки из рекламы розового зайца). Свою дозу допинга получил и я, «коричневый костюм» учуял знакомый запах и позеленел от злости, что его не приветили. Чтобы выместить на ком-нибудь негативную энергию, наблюдатель встал и пошел проверять состояние участка. Вернувшись, он написал жалобу по поводу отсутствия чернил в ручке положенной в одной из кабинок. В кляузе он долго распинался по поводу невозможности избирателем исполнить свои долг перед страной, так как цитирую «…чем простой гордореченец может поставить галочку, крестик или любой другой знак напротив нашего коньдидата?». После того, как он вслух зачитал свое послание комиссии, меня подмывало высказать свою версию ответа на вопрос, но сила воли победила.

По телефону передали, что избирательный участок, на котором лучше всего будут проведены выборы, получит премию. Учителя посовещались, притащили откуда-то старый кассетный магнитофон и организовали музыкальное сопровождение. Репертуар был странный: Зыкина, Кадышева, а также «Земля в иллюминаторе» (нет, не угадали не современная перепевка «Мультфильмов», а оригинал) и почему-то «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым» (вроде как выборы в госдуму еще далеко).

Проверка не заставила себя ждать. Такие же дяденьки и тетеньки из городской комиссии (разве что рангом повыше, начальники цехов завода, школьные директрисы, работники городского управления образования и здравоохранения) пришли инспектировать то, как осуществляют свои гражданские права рядовые граждане. После недолгого осмотра похвалили за идею с магнитофоном и поругали за ободранные стены. На что физрук-председатель прозрачно намекнул, что это вина скорей городского управления образования, а не учителей. В ответ одна из тетушек-«комиссарш» (работник этого управления) вспылила и высказала свое мнение по поводу присуждения данной комиссии какой-либо премии. Обмен любезностями был закончен, и высокие гости уехали на другой участок.

Примерно через полчаса прибыл Воронович. Видимо, Лена все-таки добралась до его имиджа. Мятый дорогой костюм сменил демократичный свитер с северными узорами, джинсы и псеводонедорогие ботинки. На голове были оперативно сконструированы есенинские локоны, аккуратно закрывающие молодую лысину. На лице сверкала улыбка, и еще не сошел здоровый румянец, оставшийся после охоты и бани в сопровождении высоких военных чинов. Короче свой в доску живчик из народа, от имиджа нефтяного мальчиша-плохища не осталось и следа. Ну разве что «Роллекс» и второй подбородок, ну, да ладно, у бабулек все равно зрение плохое. Сопровождали его неизменный Вильич и охранник, которого по такому случаю тоже заставили одеться в свитер и непрерывно улыбаться. Надо признать, бодигард, демонстрирующий железные вставные зубы по поводу и без повода, производил жутковатое впечатление.

Кандидат поздоровался за руку со всеми членами комиссии, пожелал удачи, высокой зарплаты и честных выборов, спросил меня, нет ли нарушений, и удалился. Досвиданье пытался было толкнуть очередную речь, но Воронович на удивление жестко оборвал его и утащил за рукав с участка. Скорее всего, его тоже начали доставать ораторские потуги неудавшегося Наполеона, тем более, зная характер Вильича, нетрудно было предположить, что спектакль «Ленин на броневике» повторялся перед каждой комиссией.

Еще через некоторое время приехал Бурков. Рука стилиста чувствовалась и тут. Белая рубашка (Пушкин на дуэли), взбитая шевелюра, слегка подведенные глаза (в Гордореченске он считался женским любимцем, хотя ходили слухи, что сам депутат неравнодушен не только к прекрасному полу), никаких портфелей с бумагами и деловых костюмов, все свободно, раскованно. Будь проще, и люди к тебе потянутся (надпись, нацарапанная на банкомате), как нельзя лучше подходила имиджу претендента. Бурков в точности повторил маневр соперника с рукопожатием. Подольше пообщался с членом комиссии, делегированным от «Землячества», подмигнул «коричневому пиджаку» и скривил гримасу в мою сторону (не сдержался). После чего сел в раздолбанный старый «Москвич» (И где только достал? Раньше уважал исключительно «бомбы» и «мерсы», но чего не сделаешь ради народной любви!) и уехал.

Выборы близились к концу, процент явки избирателей хоть с трудом, но перевалил положенный предел. Людей приходило все меньше и меньше, члены комиссии радовались, готовясь отмечать этот день целую ночь. «Коричневый» куда-то свалил, видимо, понял, что после приезда Буркова проверок его работы больше не будет и можно идти отдыхать после «напряженного» рабочего воскресенья. Я разгадывал сканворд, ответы находись легко. Или я такой умный, или эти штуки действительно генерируются сотнями на компьютере. Нарушений избирательного законодательства я так и не увидел, даже скучно. А где же темные личности с бегающими глазками, пытающиеся подбросить стопку бюллетеней с галочками за конкурента, братки, меняющие водку на чистые бланки и прочие персонажи предвыборных страшилок? Нету, борьба идет исключительно за умы, хотя и теми же методами.

Наконец заветные восемь вечера. Избирательные участки опечатываться и закрываются, у дверей встают милиционеры. Целый день слуги закона били баклуши, обеспечивая «безопасность» выборов. Теперь до конца подсчета голосов никто не имеет права как выйти за пределы спортивного зала, так и войти в него.

Торжественно открывается ящик, и содержимое высыпается на стол. Вот она народная воля – куча мятых бумажек на нескольких составленных школьных партах. Теперь от количества крестиков и галочек в разных строчках будет зависеть, что произойдет с областью в ближайшие 4 года. По-моему, справедливей было бы разыгрывать место депутата в лотерею, так хоть иногда смог победить умный или хотя бы честный человек.

Учительницы рассаживаются вокруг бумажной горы и с поразительной скоростью выхватывают бюллетени, громко называют фамилию кандидата, получившего заветный голос, и откладывают в соответствующую кучку.

Стопки за Вороновича и Буркова, кажется, растут с одинаковой скоростью. Время от времени среди комиссии проскакивают смешки. Находятся жители, которые голосуют за подставных кандидатов (видимо, своего рода протест), кто-то пишет на бюллетенях целые послания, считая, что так они быстрее дойдут до властей. Наивные пенсионеры не понимают, что дальнейшая судьба этих бумажек незавидна: пролежат лет 5 в архивах и в простой российский колумбарий, чтоб потомки не сомневались в легитимности нынешних правителей.

Молодежь, знающая правило «напротив понравившейся фамилии избиратель имеет право поставить любой знак» активно этим пользуется. Квадратики заполняются цветочками, зайчиками, смайликами и символическими изображениями фаллоса. Юные «анаболики» не понимают, что, даже если написать напротив чей-нибудь фамилии свое к ней отношение (например, слово из трех букв) или вовсе вычеркнуть, все равно это будет зачтено как голос в поддержку.

Постепенно стопка за Буркова становиться немного выше. Наверное, мне не повезло с участком, на остальных все равно победит Воронович. В одном из бюллетеней завернут кусочек металлического натрия. Если учесть, что рядом оказывается несколько сырых избирательных бумажек, можно предположить, что попытка терракта все-таки была. Первый бросал в урну натрий, а второй мокрую бумагу. При соприкосновении, искры, дым, возгорание, все результаты выборов в огонь. Шутка в стиле нацболов, но ребята просчитались. К тому времени как второй кинул смоченный бюллетень, натрий был уже хорошо заизолирован толстым слоем народного волеизъявления. Реакция не пошла.

Находке очень обрадовалась секретарь комиссии, в миру учитель химии. Она завернула ценный элемент в целлофан и пообещала устроить завтра лабораторную работу с целью изучения свойств щелочных металлов. Бедные дети!

К десяти вечера подсчет был закончен, итоги мне не понравились. Бурков отрывался почти на 15 процентов (примерно на 100 голосов больше). Председатель комиссии честно выдал копию протокола со всеми результатами и предложил остаться праздновать. Перспектива слушать всю ночь причитания пьяненьких сеятельниц (в смысле, тех, кто сеет разумное, доброе, вечное) не прельщала, я поблагодарил за приглашение, вызвал такси и поехал в штаб.

* * *

Настроение испортилось окончательно уже при одном взгляде на офис. На подоконнике сидели несколько девушек-наблюдательниц (видимо, вернулись раньше меня), в руках у них были сигареты, а на лицах – печаль. Сомневаюсь, что они действительно искренне болели за Вороновича, но оказаться в стане проигравших считалось лузерством и полным трэшем, поэтому радости не прибавляло. Я подошел к охраннику.

– Ну как?

– Жопа…

– Как?!

– Отчитались уже 14 участков из 30, у всех перевес Буркова в среднем на 50-100 голосов.

Видимо мой участок не исключение, а лишь подтверждение правила. В приемной искренне рыдала секретарша, в кабинет к шефу никого не пускали, протоколы принимал Емельянов.

– Что, Алексей, тоже «минус»?

– Да. Не хватило 107 голосов до лидера.

В приемной послышались радостные возгласы.

– Плюс! Плюс!

В кабинет ворвалась Катерина.

– 800 голосов за Вороновича, 50 за Буркова, учитесь, как надо работать! – закричала она размахивая протоколом.

– Девушка, это вы у нас учитесь, как надо работать, – осадил ее Емельянов, – вы кажется наблюдатель с участка в воинской части?

– А как вы догадались?

– Армия всегда на стороне сильных. Но не радуйтесь, еще почти половина наших не отчиталась, до победы еще далеко.

– Игорь, а почему 50 за Буркова? – поинтересовался я.

– К этому округу помимо военных один жилой дом приписан, видимо, оттуда пенсионеры и поперли за «своего с гитарой».

Оставшиеся 2 часа радости не принесли, тенденция сохранилась. В итоге перевес Буркова был почти в тысячу человек, затем шел Воронович, а бронзу получил кандидат с громкой фамилией «Против всех».

В закрытом кабинете слышались маты и выкрики Вильича, потом он вышел и потребовал у всех наблюдателей написать жалобу центральную комиссию, сам продиктовал ее текст. Когда работа была почти закончена, появился Воронович. Здоровый румянец куда-то пропал, но улыбка, свитер и джинсы еще остались.

– Ребят, не надо. Не дописывайте жалобы, обойдемся без скандалов, хватит позориться, – при этом он посмотрел на Досвиданье. – Я хотел поблагодарить всех за работу, вы много сделали в последние два месяца и не ваша вина, что мы проиграли. Спасибо всем. Идите домой. Отсыпайтесь.

Воронович медленно вышел.

– Так, всем сдать пейджеры, кому они выдавались. Остальные свободны, – процедил Вильич.

На душе стало тяжко и муторно, я отдал уже ненужную, но такую понтовую машинку, вызвал такси и поехал домой. Несмотря на лето, небо было затянуто низким серым пологом и создавалось впечатление, что эта белая ночь вот-вот превратиться в обычную.

Максим остался в штабе заливать горе с проигравшими, втайне надеясь, что ему все-таки обломится что-нибудь с барского стола.

Интересно, а если бы был другой исход, жителям от этого было лучше или хуже? Наверное, все-таки лучше. Высокомерному заводскому начальству в принципе плевать на жителей округа, в Гордореченске считалось, что заводы и так градообразующие предприятия, за что все им должны быть благодарны до гробовой доски. А Воронович, в надежде переизбираться еще и еще, пытался бы всячески умасливать горожан. Клумбы, детские площадки, подарки беременным и ветеранам, именные стипендии. На нефтяные деньги много чего можно было бы сделать (собирались-то они со всей области, а вкладывались бы в один округ). Сделанного не воротишь. Обидно оказаться в лагере проигравших, но, как сказал Кащей в культовой детской сказке, «Мы проиграли. Значит, наше время еще не пришло…».