Текст книги "Тело Милосовича"

ГЛАВА XXX
КЛАН СЛОБОДАНА

Постепенно интерес к теме Слободана, достигший апогея в дни похорон, слабел и сходил на нет. Либеральные СМИ на все лады прополоскали косточки его семье и переключились на другие темы. Одной из последних была статья в «Новейших известиях» под названием «Клан Слободана». Она-то и попалась Филатову на глаза:

«О родне Слободана Милосовича говорят как об исключительном явлении, достойном пера Шекспира. Члены этой семьи во все времена не ладили ни друг с другом, ни с внешним миром. Существование Милосовичей отравляли бесчисленные „враги“.

Родители будущего президента Югославии жили в постоянных ссорах друг с другом. Отец-черногорец, священник, ушел из дому. Затем покончил с собой выстрелом в голову из чужого охотничьего ружья. Орудие самоубийства долго хранилось в семье как фамильная реликвия.

Мать-сербка, фанатичная марксистка, в 1974 году повесилась на люстре в собственной комнате. Ее брат, армейский генерал, застрелился. Таким образом, умерли три самых близких Слободану человека. В 1958-м Милосович познакомился с будущей женой Мирьяной (Мирой) Маркович, которая избавила его от душевных ран».

«Узнаю брата Колю, – с иронией подумал Филатов после первых же строк. – Так можно изобразить любого. А еще он, наверное, отрывал крылья жукам, однажды пнул ногой бродячую собаку и грубо ответил на сделанное ему замечание. И при чем здесь самоубийства родственников? Ведь дети за родителей не отвечают или как?»

«Отец Миры, герой войны, – читал он дальше, – сражался плечом к плечу с Тито, тетка была личным секретарем легендарного маршала. Мать девушки партизаны казнили за „измену“ (в 1942-м она находилась в отряде Сопротивления, попала в плен и якобы выдала под пытками военные секреты). Миру всю жизнь мучает вопрос: была ее мать предательницей или нет?

Политическую систему Югославии циники называли „однопостельной“. А Мира Маркович получила в народе прозвище „белградская леди Макбет“. Одно время она устраивала нечто вроде политбюро на дому – неофициальные заседания правительства. По слухам, какой-то министр-новичок однажды спросил: „А где товарищ президент?“ „Он приготовит сэндвичи и присоединится к нам. Не отвлекайтесь“, – спокойно ответила Мира».

«Не угодишь им, – усмехнулся Филатов. – Президент-бабник – плохо. Хранит верность жене – опять нехорошо. Чего же надо-то?»

«Она всегда была крайне активна, – живописал журналист. – Выпускница юрфака (как и муж), в белградских научных кругах Мира именовалась „главным теоретиком Объединенных балканских государств“. Гранд-дама предложила создать союзное либо федеративное объединение балканских республик – от Хорватии до Болгарии – под сербской гегемонией. Она основала в 1994-м партию ЮЛ („Югославская левая“), оказав медвежью услугу супругу, чья Соцпартия стала терять сторонников.

Сейчас „леди Макбет“ живет в Подмосковье. Сербская прокуратура временно отозвала ордер на арест госпожи Маркович. Ей инкриминировали незаконное распределение государственных квартир, а также причастность к убийству в августе 2000-го бывшего сербского президента Ивана Стамболича».

«И это – все? – удивился Филатов. – Ничего более серьезного, чем квартиры, нарыть не смогли? А про Стамболича – это, скорее всего, фэнтези по заказу новых властей».

Дальше журналист взялся за Марко: «Уголовное дело Марко, сына Милосовича, закрыто. Его обвиняли в том, что в марте 2000 года он с друзьями похитил активиста студенческого движения „Отпор“, которому угрожал расправой. Размахивая перед пленником включенной бензопилой, Марко якобы кричал: „Говори, кто финансирует ваш „Отпор“? Если не скажешь, лично распилю тебя на кусочки и выброшу в реку!“»

Филатову вспомнился один из клипов «Роллинг Стоунз», где Мик Джаггер бегал с бензопилой за девушкой и одновременно пел. Наверное, впечатлительный журналист тоже его видел.

«Повеса и плейбой, Марко, – продолжал автор статьи, – владел магазинами и самой большой на Балканах дискотекой „Мадонна“ в родном городе отца Пожаревац, в шестидесяти километрах от Белграда. Как-то он признался: „Папа никогда не ругает меня. Он сердился лишь тогда, когда я разбил первые два гоночных автомобиля, остальные десять он мне простил“. Сербская пресса писала о причастности Марко к торговле наркотиками и оружием, контрабанде бензина и табака. Когда режим отца пал, Марко пустился в бега».

«Да уж, пресса напишет, – усмехнулся про себя Филатов, – недорого и возьмет, особенно „либеральная“. Все равно ведь ни за что не отвечает».

«Мария, дочь Слободана Милосовича, поселилась в черногорском городке Цетинье. В сентябре 2002 года ее приговорили к восьми месяцам тюремного заключения и к двум годам условно. Дело не пересмотрено. 1 апреля 2001-го, в момент ареста Милосовича на белградской вилле „Мир“, Мария открыла огонь из пистолета по сотрудникам спецслужб. Позже на нервной почве застрелила собаку своего любовника, выбила стекла в доме и публично обвинила отца в трусости. Говорят, Мария пристрастилась к оружию еще подростком, а первая любовь случилась с военруком в гимназии».

«Копаться в подноготной детей, – подумал Филатов, – беспроигрышный шаг для того, кто хочет очернить национального лидера. А Мария всего лишь защищала отца, которого в итоге тайно выкрали и доставили в Гаагу, где он и умер. Не такой уж плохой поступок. У самого-то автора, интересно, дети в порядке, ничего за ними этакого никогда не наблюдалось?»

«Старший брат Милосовича Борислав (1936 г. р.), – продолжал автор путешествие по семье Слободана, – состоял в Союзе коммунистов Югославии. При Тито и после смерти маршала занимал ответственные посты в ЦК СКЮ. Был послом в Алжире. В начале 1990-х руководил одной из югославских фирм в Париже. С 1998 по 2001 год – посол в Москве. Слывет эрудированным и общительным человеком».

Закончив чтение, Филатов брезгливо сложил газету и бросил в урну. Лишний раз убедился, что никакой объективности в прессе не существует, а каждый журналист изображает события так, как хочется ему и его начальству.

И вдруг его осенило. Правду о теле знает семья! А где семья? В Москве.

Установить точный адрес Миры и Марко для Филатова не составило большого труда. Это оказался один из поселков в районе Рублевки. Можно было даже сказать, что в определенном смысле они – соседи Филатова. Но и только.

Что делать дальше, он не знал. Наладить общение с Мирой представлялось нереальным. Она жила замкнуто и на контакты ни с кем не шла, интервью прессе не давала.

Марко вроде бы занимался каким-то бизнесом, и можно было попробовать подкатить с этой стороны. Филатов навел справки и понял – никакого особого бизнеса там нет, так, фигня одна. Просто ведет жизнь плейбоя и уже переимел всех женщин в поселке – от дочек соседей, больших начальников, до горничных.

Горничные! Он ухватился за это мысль. Вот если бы заслать туда смазливенькую горничную, чтобы она все там разведала!

Некоторое время он обдумывал, как это сделать, но в итоге вынужден был признать, что и здесь сплошные препятствия. Он не знал, кого туда можно было бы отправить в роли горничной. Подходящей кандидатуры у него не было, это во-первых. А во-вторых, нужно было быть знакомым с кем-либо в администрации поселка, чтобы устроить ее именно в дом Марко. Да и потом, многие ли тайны откроются перед горничной? Очень сомнительно. И не изящно это как-то. Филатов любил красивые и оригинальные решения, а от засылки горничной отдавало тяжелым и беспросветным трудом. Нужно было придумать что-нибудь другое.

ГЛАВА XXXI
ЛОВЛЯ НА ЖИВЦА

В кабинет заглянула секретарша. – Александр Семенович, я на обед, – предупредила она. Филатов вдруг тоже ощутил чувство голода.

– Погоди, Настя, я с тобой. Или ты уже договорилась с кем-то?

– Нет, – ответила Настя, – пойдемте.

Они вышли в коридор. Кабинет у Филатова был в престижной части думского комплекса, в том здании, что выходит фасадом на Охотный Ряд и Кремль. В этом кабинете когда-то работал его отец. Тогда здесь размещался Госплан СССР. Когда распределяли кабинеты, Филатов попросил именно этот, и ему пошли навстречу, усмотрев в этом обстоятельстве преемственность поколений.

Спускаясь по широкой главной лестнице с мраморными ступенями и перилами, Филатов ловил на себе завистливые взгляды мужчин. Виной тому была Настя – очень красивая высокая блондинка с внешностью фото модели. Она, собственно, и была раньше фотомоделью, Филатов переманил ее в секретарши из модельного бизнеса. Ее деловые качества тогда его совершенно не интересовали. Настя понадобилась ему с единственной целью – быть его рекламой в Думе.

Расчет оказался верным, второй такой секретарши не было ни у кого. Когда Настя шла по коридору, вслед ей оборачивались. Филатов знал, что при этом звучал один и тот же вопрос:

– Кто она? И ответ был всегда одинаковым:

– Секретарша Александра Филатова. Это ему и требовалось. К тому же Настя оказалась девушкой расторопной и прекрасно выполняла свою работу, что устраивало его вдвойне. Она являла собой довольно редкое сочетание красоты и ума, и Филатов считал, что с секретаршей ему повезло.

Настя была примерно на полголовы выше Филатова, и это тоже работало на общее впечатление. Красивую девушку среднего роста можно проглядеть. Красивую же девушку высокого роста не заметить нельзя. Кроме того, Филатову всегда нравились высокие женщины.

Устроившись за столиком в думском ресторане на первом этаже и ожидая заказа, они слушали ненавязчивую игру пианиста. Настя болтала о всяких пустяках – рассказывала, что собирается взять отпуск и слетать в Париж, но только так, чтобы по-нормальному, – никуда не торопиться, жить в хорошей гостинице и провести в городе любви недели две. Денег, впрочем, на это нужно было еще заработать.

Филатов слушал вполуха, голова была занята мыслями о Марко. И вдруг его озарило.

– Послушай, мать, – он в шутку называл ее так, – а ты легко знакомишься с молодыми людьми?

Настя кокетливо улыбнулась:

– А как вы думаете?

– Я думаю, что с твоими данными это должно быть довольно просто, – заключил Филатов.

– Ну, в общем, так и есть, – скромно согласилась она.

– А ты могла бы для меня познакомиться с одним парнем? – развивал тему Филатов.

– То есть? – не поняла она.

– Ну, есть один человек, к нему трудно подходы найти, а таким путем это было бы гораздо легче.

– Даже и не знаю, – заколебалась она. – Обычно такие знакомства происходят сами собой и под настроение, а не вот так вот – под заказ.

– А что здесь необычного? – возразил Филатов. – Ну, заказ и заказ. Это же для дела. Я ведь не прошу ничего такого. Просто пофлиртуй с ним, обменяйся телефонами – и все дела. Да и парень-то не последний в этой жизни – сын главы государства, хоть и бывшего. Тебе самой будет с ним интересно. Заодно попробуешь себя в роли Маты Хари, если захочешь.

На лице Насти отразились сомнения.

– Вы прямо приписываете мне какие-то небывалые способности, – покраснела она. – А я – простая скромная девушка, никакая не шпионка и всяким там фокусам не обучена.

– И не надо фокусов, – уверил ее Филатов. – Здесь достаточно будет включить обычные женские чары. А я тебе поездку в Париж оплачу.

– Я лучше в кредит у вас возьму, – смутилась Настя.

– Не надо кредитов! – махнул рукой Филатов. – Так бери. Ты только подход к нему найди.

– А кто это? – поинтересовалась Настя.

– Марко, сын бывшего президента Сербии. Слышала про такого?

Она пожала плечами:

– Так, краем уха что-то слышала. А где же он бывает?

– Не знаю, – признался Филатов.

– А что вообще о нем известно?

Филатов вздохнул:

– Мало чего, кроме того, что пишут в газетах. Но и там правдивой информации немного, в основном негодующие эмоции либеральных журналистов.

– Прямо загадка какая-то, а не человек, – заключила Настя.

– Эту загадку нетрудно будет разгадать, – подбодрил ее Филатов. – Для тебя нетрудно.

– Почему это?

– Уж очень он женщин любит.

– Это хорошо, – заметила Настя.

Филатов поколебался, сообщать ли ей о репутации Марко, но потом решил сказать:

– Говорят, что в своем поселке он переспал уже со всеми, включая дочек соседей и прислугу.

– Ух ты, гигант какой! – засмеялась Настя. – Грозный до жути!

– Ну, грозный не грозный, а говорят, настоящий плейбой. И непонятно ведь, в кого пошел. Отец всю жизнь был верен его матери.

– Это он наверстывает и за отца тоже, – предположила Настя.

– Возможно. Когда познакомишься, не говори, где ты работаешь, и про меня не упоминай.

– Но он же станет спрашивать, кто я и откуда.

– Скажешь, что учишься в институте.

Настя кивнула:

– Ладно, это ясно. Но самое главное – где мне с ним знакомиться?

– Ну вот смотри, – стал объяснять Филатов. – Живет он в охраняемом поселке старокремлевского типа на Рублевке. Естественно, ездит туда-сюда. Тебе надо встать на обочине и сделать вид, что поломалась машина, когда он будет проезжать мимо. Поднять капот, склониться над двигателем и тому подобное. Ну, не мне тебя учить.

– На Рублевке вроде стоять нельзя, – засомневалась Настя.

– Это не сама Рублевка, а боковая дорога.

– А вам известно, когда он будет проезжать мимо, у него есть четкое расписание? – спросила Настя.

– Ну, относительно, – замялся Филатов.

– Что значит «относительно»? – насторожилась она.

– Нет у него твердого расписания. Придется немного подождать там. Но я дам тебе людей в помощь, они облегчат задачу.

– Как?

– Позвонят, когда он будет выезжать с территории.

Настя некоторое время колебалась.

– Ладно, попробую, – неуверенно сказала она. – Но только ради вас.

– Спасибо, ценю. Выезжай туда в ближайшую субботу, а если с первого раза не получится, то и в воскресенье.

ГЛАВА XXXII
ДЕВУШКА ЗАМЕРЗЛА И ХОЧЕТ ПИСАТЬ

В понедельник Настя без стука проскользнула в кабинет Филатова, едва он пришел на работу. Вид у нее был несчастный, как у кошки, забытой на балконе в разгар зимних холодов.

– Александр Семенович, – захныкала она, – ну не могу я больше околачиваться на дороге, как эта самая! За два дня он проехал мимо только раз. И то не остановился.

В ее голосе послышались истерические нотки. Пока еще предвестники истерики были слабыми, но Филатов знал, что если женщина решит дать волю нервам, то этот процесс может набрать обороты мгновенно.

– Почему? – удивился он.

– Потому что стоило мне поднять капот, как рядом тут же выросли несколько помощников. И откуда только берутся? Естественно, он поехал дальше.

– Н-да, – задумчиво произнес Филатов, – похоже, этот способ не годится.

– Не годится, не годится! – зачастила Настя. – Кроме того, я ведь не мужик какой-то, который может отойти за ближайшее дерево.

– Девушка замерзла и хочет писать, – резюмировал Филатов.

– Что? – не поняла Настя.

– Так, вспомнилось… Когда-то видел картину одного эпатажного художника, которая называлась «Девушка замерзла и хочет писать».

– Надо же, – удивилась Настя, – какие картины сейчас рисуют. Ну и как впечатление?

– Жалостливое зрелище, – ответил Филатов. – Хочется помочь ей, а не знаешь чем. То ли дать пиджак, чтобы согрелась, то ли пописать вместо нее.

– Помогите лучше мне! – попросила Настя.

– Хорошо, – согласился Филатов. – Там недалеко, в Жуковке, есть супермаркет, мой помощник тебе покажет. А напротив – ресторан. Марко иногда загружается там продуктами, а в ресторане снимает телок. Тебе надо занять позицию за столиком у окна и ждать. Приедет в супермаркет – выходи закупаться. Зайдет сначала в ресторан – еще лучше, и идти никуда не нужно.

– Сразу бы так, – приободрилась Настя. – А то заставили бедную честную девушку отираться на обочине, словно сами знаете кто.

– Они отираются не здесь, а на Ленинградском шоссе, если их еще не разогнали, – уточнил Филатов.

– Не только, – возразила Настя, – просто там их больше всего.

– Ладно, с этого дня тебе на дороге стоять не надо.

– И хорошо. А то ко мне уже начали «грибники» приглядываться, – пожаловалась Настя.

– Кто? – не понял Филатов.

– Такие суровые мужчины в дождевиках, которые делают вид, что ищут в лесу грибы.

– Это ФСО, – вздохнул Филатов. – Что делать, у них работа такая. Да и место такое. Но зато ты, наверное, почувствовала себя разведчицей.

– Ага, почувствовала, – с иронией согласилась Настя. – Но не могу сказать, что это было очень приятно.

– А что, неужели так плохо?

Настя подумала.

– Нет, и не неприятно тоже. Просто непривычно как-то находиться все время в напряжении. Но зато и азарт появляется.

– Ну, нет худа без добра, – резюмировал Филатов. – А как все получится, укатишь сразу в Париж.

ГЛАВА XXXIII
ВСТРЕЧА С МАРКО

Но и в ресторане все оказалось не так просто. Выходные тянулись за выходными, а удача все никак не приходила. В магазин ездила прислуга Марко, а в ресторане у Насти никак не получалось его застать. То он только что уехал, то еще не приезжал.

Настя садилась у окна и ожидала так долго, насколько это было прилично одинокой девушке, затем уезжала. Помощники Филатова не могли составить ей компанию, потому что их здесь все знали. Находиться же за столиком в одиночестве бесконечно долго она тоже не могла.

Настя ездила по окрестностям, возвращалась назад в ресторан, заходила в супермаркет, опять кружила по Рублевке – все без толку.

Один раз Марко заявился в ресторан с большой и шумной компанией. На нем висли сразу две девки, он был увлечен ими и не обратил на сидевшую у окна Настю никакого внимания.

Она уж было совсем отчаялась, когда через неделю ей все-таки повезло – Марко приехал в супермаркет сам. Завидев в окно, как он паркует на стоянке свой роскошный «майбах» цвета топленого молока, Настя мигом расплатилась и выскочила из ресторана.

Марко уже скрылся в магазине. Настя кинулась следом. Марко удалялся по проходу, толкая перед собой большую тележку, в которую небрежно бросал то одно, то другое.

Настя схватила точно такую же тележку, обогнала его по другому ряду, развернулась и пошла навстречу, не отрывая от него взгляда.

Марко все еще ее не замечал, поглощенный выбором товаров. Магазинные динамики извергали какую-то тягучую и тошнотворную попсу. Она была чрезмерно громкой и не давала Насте сосредоточиться. «Надо будет сказать им, чтобы не включали так громко», – с раздражением подумала она.

Ее сердце стучало едва ли не громче, чем гремела музыка. Но не от того, что Марко так поразил ее своей внешностью, хотя он и был недурен собой. Просто она боялась, что не выполнит задание шефа и в этот раз, и опять придется начинать все сызнова, а ей все это надоело уже до смерти. Ей хотелось, чтобы выходные опять стали выходными, а не дополнительными рабочими днями.

Она выпила в ресторане столько кофе, что уже смотреть на него не могла и дома теперь пила только чай. Про себя Настя поняла одно – никакая она не разведчица и нет для нее ничего хуже, чем работа «в поле», вдали от тепла и уюта. Существуют, конечно, люди, которым такая работа нравится, но она не из их числа.

Лишь метров за пять до Марко она заметила, что ее тележка совсем пуста. В ней лежали только мятая рекламная листовка этого же супермаркета да забытый каким-то покупателем кассовый чек. Он был необычайно длинным, длиной с полметра или даже больше. Видно, человек закупался на месяц вперед.

Надо было срочно чем-то заполнить тележку. Настя огляделась. Рядом оказался только прилавок с морожеными курами, и Настя принялась бросать их в свою тележку не глядя, одну за другой. Ей почему-то показалось неприличным, что тележка у Марко почти полная, а ее – совсем пустая.

Когда Марко, не сумев разъехаться в узком проходе со встречным покупателем, ударил ее тележку своей, Настя держала в руках шестую или седьмую курицу.

От неожиданности она выронила мороженую птицу из рук, та запрыгала по плиточному полу и оказалась у ног Марко. Она смотрела то на него, то на упавшую птицу. Наконец-таки Марко ее заметил.

– Извините, – слегка смутился он.

Затем наклонился, поднял курицу и положил в тележку Насти.

– Зачем вам столько кур, девушка? – спросил он удивленно.

– А я их люблю, – ответила Настя.

Ей хотелось сказать что-нибудь другое, но ничего не пришло в голову.

– Я тоже, – улыбнулся тот. – Курица – великая птица, почти как орел, только по-своему. Меня зовут Марко.

– Настя, – представилась Настя.

– А не отметить ли двум любителям кур эту счастливую встречу? – предложил Марко. – Я приглашаю вас в ресторан.

Настя изобразила на лице нерешительность. «Наконец-то, – подумала она, – цыпленочек ты мой».

ГЛАВА XXXIV
НЕЛЮДИМЫЙ САДОВНИК

Вскоре Настя зашла в кабинет Филатова с торжествующим видом. – Задание выполнено, – отрапортовала она в ответ на его вопросительный взгляд. – Мы общаемся. Могу вас познакомить.

– Погоди, – охладил ее пыл Филатов, – у меня еще не все готово для этой встречи.

– В каком смысле? – не поняла она.

– Ну, я хочу сделать ему предложение, от которого он не сможет оказаться.

Настя удивленно вскинула брови.

– В хорошем смысле слова, – рассмеялся Филатов.

– Что же мне тогда делать? – спросила Настя.

– Присматривайся там к обстановке. Он ведь тебя домой уже приглашал?

Она кивнула.

– С мамой знакомил?

– Да.

– Вот и хорошо. Смотри пока, может, увидишь в доме или вокруг него что-нибудь интересное.

– На что мне обращать внимание? – спросила Настя. – Сориентируйте, а то тяжело так.

– Я пока и сам не знаю, что это может быть, – ответил Филатов. – Все, что тебе покажется необычным. Запоминай, а потом расскажешь мне.

Филатов не особо торопил Настю, чтобы она не нервничала и не принимала сгоряча за важное то, что таковым на самом деле не являлось. Но через пару недель он напомнил:

– Ну что там? Видела что-нибудь?

Настя наморщила лоб.

– Да вроде нет, – неуверенно произнесла она. – Дом как дом, семья как семья.

– А кто к ним ходит? – стал задавать наводящие вопросы Филатов.

– Ну, я же не всех вижу. Приезжали несколько раз какие-то родственники, дядя Борислав, земляки – ничего особенного.

– А кто ухаживает за домом?

– Две горничные, работают по очереди. Еду готовит кухарка, обычно с утра и до обеда, а потом уходит. За территорией присматривает садовник, но я его почти и не вижу.

– Почему? – заинтересовался Филатов.

– Обычно он приходит очень рано, едва рассветет. Или поздно вечером, но это реже. В дом он никогда не заходит.

Филатов оживился:

– Ну-ка, ну-ка, что за садовник, расскажи поподробнее.

– Да что рассказывать? – пожала плечами Настя. – Старый дед. Щелкает себе ножницами, подстригая кусты или что-то там сажает на клумбах.

– Совсем старый? – спросил Филатов.

Настя задумалась.

– Нет, не совсем – лет шестьдесят с небольшим, где-то так.

«Конечно, – подумал Филатов, – для нее все, кто старше шестидесяти, – старики».

– Ну а еще что?

– Ничего. Делает свою работу и уезжает.

– И все?

– Все.

– А внешне он тебе никого не напоминает?

– Да я его и не видела толком, только издали.

– А ты могла бы подойти к нему и заговорить? Спросить что-нибудь о цветах, например?

– Я пыталась, но он на контакт не идет. Как завидит, что я к нему направляюсь, уходит в сарай и начинает там чем-нибудь громыхать. Туда соваться мне уж совсем неудобно.

– Н-да, странный дед, – заметил Филатов.

– Ага, нелюдимый, – подтвердила Настя.

Филатов понял, что она слегка задета тем, что садовник избегает ее общества. Она привыкла, что обычно все бывало как раз наоборот.

– Да, вот еще что, – вспомнила Настя, – пару раз по вечерам Марко куда-то с ним уезжал.

– На его машине или на своей?

– На его.

– А садовник на чем ездит?

На лице Насти появилась пренебрежительная гримаса.

– «Жигули-пятерка».

Последнее обстоятельство Филатова удивило. Насколько он был наслышан про Марко, тот меньше чем в «майбах» не сядет. А тут какая-то задрипанная «пятерка». Было над чем задуматься.

– И надолго они уезжают? – спросил Филатов.

– Да нет, через пару часов возвращаются. Тот его подвозит обратно, но сам во двор уже не заходит.

«Слобо! – пронеслось в голове у Филатова. – Конечно, это он, больше некому!» Ему вспомнились слова ясновидящей о том, что Слободан жив и кочует по косовским монастырям. Похоже, она немного ошиблась – не в Косово он скрывается, а в России. Да оно так и логичнее. Что ему делать в Косово, где у него множество врагов и существует вечная угроза быть разоблаченным? Ведь можно жить в России, поблизости от семьи. Вот так оно все и устроилось. Он ломал голову столько времени, а ларчик просто открывался.

В голове у него уже выстроилось логическое объяснение всему, что произошло вокруг Слободана. Видя, что процесс проваливается и засудить его не удастся, трибунал решает сымитировать его смерть в обмен на освобождение, но с условием дальнейшей жизни под чужой фамилией и обязательства не появляться больше в Сербии и не мутить там воду. Дополнительный флаг на бане там никому не нужен. Такой исход дела был выгоден всем – трибуналу, НАТО, новым сербским властям и даже самому Слободану. Человек, просидевший несколько лет в тюрьме, согласится на все, лишь бы из нее выйти и прожить остаток жизни на свободе, пусть и под чужим именем.

В итоге в Сербии похоронили пустой гроб, а живой Слободан оказался в Москве. Когда-нибудь, когда он умрет, его тело тайно перевезут в Пожаревац. Вернут на свое место, так сказать. Для того и плиту никак не закрепляли, чтобы остался доступ к могиле в любое время.

Гроб же похоронили, устроив грандиозный спектакль. И он, Филатов, тоже в нем поучаствовал. Получается, дал себя одурачить. От досады Филатов выругался сквозь зубы.

– Что-нибудь не так? – встревоженно спросила Настя, про которую он совсем забыл, погрузившись в свои мысли.

– Нет-нет, ничего, – очнулся Филатов. – Ты иди, мне надо подумать.

Настя вышла и тихонько притворила за собой дверь. Она знала, что соединять его в такие моменты ни с кем нельзя и, вообще, нужно говорить, что его нет на месте.

Ладно, продолжал Филатов прерванные размышления, пусть его тогда одурачили, как и множество других людей, привыкших к тому, что похороны – это похороны, а не спектакль, но зато сейчас он, быть может, один из всех близок к тому, чтобы докопаться до истины. Осталось сделать каких-то пару шагов, и он будет знать правду, как бы кому-то этого ни хотелось.

Смущало его только одно. Если Слободан, которого он привык считать героем, пошел на подобную сделку с трибуналом, его героический облик в значительной мере утрачивал свой блеск… Что ж, этот шаг вполне объясним. Человек слаб, сломить можно кого угодно. Особенно когда ему становится видно, что дальнейшая борьба потеряла всякий смысл.

Но как бы там ни было, истина должна быть установлена.