Текст книги "Фирма"

7

Вавилов сидел на веранде своей дачи на Николиной Горе с газетой в руках.

– Читал, Анатолий Анатольевич? – спросил он, покосившись на гостя, который вертел в руках толстую сигару, разглядывая ее, нюхая и пробуя языком туго скрученные табачные листья.

– Американская… Я не курил американских сигар. Кубинские люблю, самые лучшие… А эта… Вирджиния… Не знаю. Кажется, не очень-то она, а, Владимир Владимирович?

– Ты попробуй, Анатолий Анатольевич, потом скажешь – понравилось или нет.

– Попробую, конечно, куда она денется?…

– Я говорю – читал газету-то?

– Читал, – равнодушно ответил Анатолий Анатольевич, шестидесятилетний грузный седой человек в широких джинсах и тонкой кожаной куртке. Он достал из нагрудного кармана маленькие ножнички, отстриг кончик сигары и сунул ее в рот. – Как написано-то! Просто поэма.

– Да, – кивнул Вавилов. – Смотри, тут и Рената, и даже Куцинер… Все Грека поминают… «Настоящий товарищ…» «Один из немногих, кого можно было в нашей стране назвать меценатом, искренне любящим искусство и готовым пожертвовать ради него всем, что он только способен был отдать…» «Чудовищное убийство, всколыхнувшее всю творческую общественность…» «Лучшие люди страны становятся жертвами наемных убийц…»

– Да, – проворчал Анатолий Анатольевич. – Лучшие люди… Мрут, понимаешь, как мухи, ну что ты сделаешь?… Что такое, а, Вавилов? Мор, что ли, на них нашел какой?

– Смотри, что пишут. Следовательская бригада, ведущая это дело, уже вышла на след заказчиков убийства…

Анатолий Анатольевич закашлялся.

– Через несколько дней они смогут назвать имена тех, кто уничтожает… Дальше чушь какая-то…Уничтожает вместе с лучшими людьми России ее культуру и искусство… Бред.

– Выйдут, говоришь, на след? Ну-ну.

Вавилов отложил газету и прищурился на солнце, стоявшее в высшей точке.

– Денек-то какой…

Анатолий Анатольевич выпустил толстую струю голубого дыма.

– Ничего… Неплохой табак. Слушай, сделай-ка мне пару десятков. У нас ведь они не продаются?

– Нет.

– Тогда сотенку.

– Нет проблем.

За углом дачи, там, где находились ворота, за которыми начиналась земляная плотная дорожка, ведущая к шоссе, включился автомобильный двигатель. В дверь веранды постучали.

– Войдите, – крикнул Анатолий Анатольевич.

– Товарищ генерал…

Вавилов обернулся.

На веранде стоял молодой ладный парень в форме капитана внутренних войск.

– Товарищ генерал, машина ждет.

Генерал Климов кивнул:

– Иду.

Когда капитан бесшумно исчез за дверью, генерал подошел к Вавилову и, положив ему руку на плечо, сказал:

– Работай спокойно, Володя. Все под контролем. Про Грека забудь. Как и не было его. Ты там, думаю, разберешься, кого куда переставить.

– Работа большая, Анатолий Анатольевич. Но, может быть…

– Поможем, если что, – успокоил его Климов. – Не впервой. Давай через недельку соберемся. Банька, то-се… Шашлычки… Так, знаешь, по-семейному… И все решим заодно. Кого куда поставить, кого откуда убрать… Дело общее, дело большое… Торопиться не надо.

– Торопиться не будем, – согласился Вавилов. – Все устроим в лучшем виде.

– Как всегда, – сказал генерал.

Вавилов быстро прошел сквозь стеклянные двери. Кивнул охраннику в форме, сидевшему в прозрачной пластиковой пуленепробиваемой будочке, и поднялся на второй этаж, миновав три лестничных пролета и два металлоискателя, предупредительно отключенные охранниками снизу и снова заработавшие, как только Вавилов прошел последний из них. На втором этаже Владимир Владимирович сделал несколько шагов по коридору и оказался в просторном холле.

Секретарша Юля вскочила из-за длинного прилавка, уставленного телефонами, календарями, объявлениями в стеклянных «стоячих» рамочках, извещавшими о том, что через неделю – общее собрание, а через две – тоже общее собрание, но только одного из отделов, что через месяц шеф уходит в отпуск и его обязанности будет выполнять первый заместитель Якунин. Кроме этого, на прилавке лежали гелевые авторучки, зажигалки, стояли пепельницы, ближе к окну – чашки для кофе, электрический чайник, сахарницы, поднос с ложечками.

– Здравствуйте, Владимир Владимирович! К вам уже…

– Привет, – бросил Вавилов. – Я вижу. Да. По одному.

Ни на кого не глядя, он прошел прямо в свой кабинет, оставив за спиной с десяток посетителей, которые, завидев Самого, как по команде поднялись с мягких кожаных диванов и кресел, которыми изобиловал холл.

Глаза Владимира Владимировича были опущены долу, но видел он всех и каждого. Видел и мгновенно отделял зерна от плевел.

– К вам Артур, – услышал он голос секретарши по громкой связи.

– Впусти.

Ваганян вошел в кабинет, кивнул Вавилову и сел на диван у стены.

– Привет, Артур, – поприветствовал его Владимир Владимирович, отметив, что сегодня Ваганян избрал довольно странную манеру здороваться. – Что скажешь?

– Что скажу? Скажу, что я увольняюсь.

– Что-что?

Вавилов не играл. Он действительно не понял, что имел в виду его продюсер. Из фирмы «ВВВ» давно уже никто не увольнялся. Людей переманивали, их приглашали другие конторы, они, бывало, принимали эти предложения, о чем потом очень жалели. Но все это происходило несколько иным образом. Вавилов гордился тем, что его предприятие совершенно не походило на любую другую российскую коммерческую структуру. В «ВВВ» практически отсутствовала так называемая текучка кадров, и ни один нормальный человек, будучи в трезвом уме и ясной памяти, никогда не сказал бы вот так, как сейчас Ваганян – самому шефу, прямо в лицо: «Я увольняюсь…»

– Что ты говоришь? Что с тобой, Артур? Тебе нехорошо?

– Мне очень хорошо, Владимир Владимирович. Очень. Я сказал вам, что я увольняюсь. Я больше не буду с вами работать.

– Это как? И куда же ты намылился, если не секрет? Куда уходишь? Уж не на место ли болезного нашего Гольцмана? Или – на радио? Или еще куда? Нашел себе группу? Вольным продюсером станешь?

– Идите вы все в задницу с вашими группами, – спокойно ответил Артур. – Как вы меня достали… С этим вашим дерьмом.

Он помолчал, потом вытащил сигареты и закурил.

– Мне сорок лет, Володя. Сорок. Пора о душе подумать. Пора наконец уже что-то сделать… Что-то, как бы это смешно ни звучало, настоящее…

– Я так и не понял, что у тебя за проект. Что значит – настоящее? Не расскажешь?

– Ты не поймешь, Володя. Если тебя очень волнует, куда я ухожу, то отвечу – никуда. Домой я ухожу. У меня, слава богу, есть свой дом. И много еще чего.

– Это точно. Много.

– Я не это имею в виду, – поморщился Ваганян. – Впрочем, ты, думаю, не поймешь…

– Так объясни, – начиная внутренне закипать, тихо сказал Вавилов. – Объясни мне, дураку, может, и пойму…

– Ничего я тебе объяснять не буду. Просто не хочу больше увеличивать количество говна… В своей стране.

– Артур, ты, по-моему, заболел. Переволновался в связи с последними событиями. Возьми-ка ты, друг мой, отпуск. Отдохни. А потом мы вернемся к этому разговору. Хорошо?

Вавилов с трудом себя сдерживал. Ему хотелось просто ударить по холеному, отлично выбритому лицу этого неженки, этого рефлексирующего интеллигента, чистоплюя этого, который при малейших сложностях начинает думать, куда бы ему сбежать. Чтобы не нести ответственность. Чтобы не портить себе настроение черной работой. Чтобы остаться в белом… Когда все остальные действительно разгребают дерьмо. А иначе ведь ничего не сделаешь. Если пытаться всю жизнь проходить в белых перчатках, можно и с голоду помереть. Не говоря уже о том, чтобы что-то сделать – хорошее, плохое ли, но хоть что-то. Хоть какой-то след оставить после себя на этой земле.

– Отдохни, Артур, – еще раз сказал Вавилов. – И я буду считать, что этого разговора у нас с тобой не было. Все, иди. Иди, Артур, не серди меня. Все забыли, я позвоню тебе на мобильник через неделю, поговорим спокойно. Давай.

Артур медленно поднялся с дивана и, не глядя на Вавилова, вышел из кабинета.

Владимир Владимирович посмотрел в окно.

Окна кабинета выходили на запад, и Владимир Владимирович видел, как сверкают на крышах соседних домов яркие полосы солнечного света.

В одном из желтых квадратов, помахивая толстым пушистым хвостом, расположился жирный серый кот. Заметив движение в окне, он несколько раз лениво ударил хвостом по крыше, медленно повернул тяжелую голову и, щурясь от удовольствия, посмотрел на Владимира Владимировича. Потом кот широко зевнул и отвернулся, потеряв к непрошеному наблюдателю всякий интерес.