Текст книги "Эксперты"

Глава пятая
Последние штрихи

Когда ты говоришь человеку: «Я тебя люблю!», это означает: «Я хочу, чтобы ты жил вечно!»

Митрополит Антоний (Блум)

Владыко выглядел немного нервозным, что бывало крайне редко и обычно быстро проходило. Но не сейчас. Его духовная дочь раба Божия Марина, которой он обещал быть как отец, с каждым днем волновала его все больше и больше. Архиепископ любил ее отеческой любовью и оберегал как старший брат во Христе, пастырь и ангел в одном лице. Бывали моменты, когда он молился за нее ночи напролет, чувствуя мучения ее раненной последними событиями души.

Держалась она молодцом, но не заметить настоящего ее состояния было сложно, женщина похудела на десять килограмм и при своем росте в 175 сантиметров весила всего тридцать девять.

Джинсы с поперечными разрезами на бедрах и коленях, голубоватым цветом оттеняли стройную, хотя и чересчур худую фигурку. Кожаная курточка скрывала остальную худобу, зато светящиеся надеждой глаза кричали о радости и любви, в которых она существовала и в которых купалась, предвкушая успех… Будет так или нет, зависело от многих факторов, и один из них – Владыка…

– Здравствуй, здравствуй, дочь моя!

– Благословите, Владыко… – Священник засиял, увидев искорки счастья в глазах своего духовного чада.

– Ну, слава Богу за все! Рад тебя видеть в добром здравии и прекрасном расположении духа. Уж опасаюсь поинтересоваться, что это так на тебя подействовало?

– Скоро увижу его…

– Это как же?

– Будет психиатрическая экспертиза… ее назначили именно у нас…

– И, конечно, ты ее проводить будешь… – Улыбка почти спала с его лица, заменившись на некоторую озабоченность, что он и озвучил: – …не похоже на то, что может придать тебе радости…

– Ну, хотя бы посмотрю… Я люблю его, и мне совсем не важно…

– А он?

– И он!

– Что же делать? Девочка моя, ну почему нельзя отсидеть за него и ответить за него? Я бы с радостью…

– Вы правда хотите помочь?

– Я бы все сделал, нууу…

– А нужно-то и немного…

– Угу… представляю… Так, дочь моя, сначала, расскажи-ка, что ты задумала, вижу ведь горишь, полыхаешь, как бы не сгорела… Виктор Дмитриевич вот звонил – очень озабочен…

– Я, отченька мой, на все готова ради него! Я ведь даже отомстила за него…

– Гм… ооох…

– Человек этот бы не успокоился, и меня донимал, и все равно, рано или поздно, нарвался бы…

– Иии?…

– Нууу… теперь ожидает своей очереди Страшного суда… на том свете… – нет его больше, отче…

– Нннн, что же ты наделала! Господь воздаст! Он воздает! Не наше дело мстить, не наше, но наше прощать!..

– За свои обиды и прощаю, а вот когда эта гнида любимого моего…

– Прошу тебя, остановись… на колени перед тобой становлюсь…

– Что вы, батюшка, мой любимый, всёёё… всё, всё, всё! Ничего больше не будет. Ну, сам он, понимаете, сам… Ну не оставил он мне другого выхода, к тому же ну очень похож на моего Лелика – сам виноват, теперь его и заместит…

– Что же ты задумала, доченька?

– Аааа!

– Помогал прежде и сейчас помогу, сам грешен… все ведь, все…

– Я вам потом обо всем… а сейчас… Вы говорили, что лошадей вам подарили, а они не ко «двору» – совсем не нужны…

– Забирай, забирай, я же знаю, ты любишь их… и кататься, только сейчас-то зачем? Да иии… тяжеловозы же они, на них так-то и не поскачешь…

– Они красивые и мощные, все выдержат, Брабансончики… Еще как «поскачешь»!

– Забирай, забирай…

– Отче, просьбочка-то не только в этом…

– А что ж еще?

– Их бы в определенное время и в определенное место… Скит там еще в глуши стоит…

– Скит? Да я же те места не очень… Хорошо, скажи когда… А этого… Ааа… ну что делать, иначе не получится… Буду молиться – Господь милостив! Так… а на чем же их туда?..

– А вот как сделаем… Отченька мой, вы же мою сестренку знаете – Ольгу?

– Как не знать… Конечно, знаю…

Через неделю, Владыко был в детской больнице при НИИ, расположенном, неподалеку от «своего» храма. Ольга Никитична, сестра Марины Никитичны, заведовала первым хирургическим отделением костной патологии. Постучавшись, как воспитанный человек в дверь кабинета, Архиерей открыл небольшую щелку и поздоровался:

– Мир вам…

– И тебе топор в спину! Ну кого еще на хрене принесло?! Как всегда, ни пожрать, не поработать…

– Извините… – Батюшка не смутился, поскольку знал несдержанный и колючий нрав сестренки, потому в том же тоне по смирению своему продолжил:

– Ольга Никитична, я по просьбе сестры вашей… – Женщина встрепенулась и, не выпуская из одной руки чашечку с ароматным напитком, из другой мобильный телефон, поворачиваясь, с претензией высказала:

– Ну и чего тогда молчим?! – Увидев улыбающееся лицо архиерея, она сама улыбнулась одним уголком губ, и, приглашая поскорее входить, продолжила скороговоркой:

– Вы уж извините, здесь по-другому никак! Все чего-то хотят, пытаются указывать, бред разный просят.... Кофе, чай, еще чего-нибудь? Да и как вас величать-то?

– Хм… Да как удобнее. «Батюшка», «отче»… атеисты называют по паспортным данным: Александр Геннадьевич… – как удобнее… А «еще чего-нибудь» – этооо что?

– Рюмочку-другую, для тонуса и румяных щечек… – Посмотрев на монаха, она, улыбнувшись вторично, хотя делала это крайне редко, продолжила:

– Тогда чай, Александр Геннадьевич…

– Пожалуй… Тяжело у вас здесь… я имею в виду – нелегко смотреть на последствие грехов родительских, выраженных в таких вот врожденных увечьях…

– Вот и я о том же! А они вырастают и друг с другом шпили-вили, и нам опять таких же подбрасывают! Не люблю детей!..

– Как?!!! Не любите детей?

– Именно! Ни детей не люблю, ни в Бога не верую…

– Гм…

– Если бы Он был, возможно было бы такое уродство?! Уроды рождаются! Разве Господь, будь Он действительно, допустил бы подобное?..

– Что же тут удивительного? Если ребенок провинился, его наказывают, вразумляя – это же понятно…

– Бог – есть Любовь! Сами же говорите…

– Так любящий родитель обязательно будет воспитывать, в том числе и розгами! Уродства подобные – не дело «рук Божиих», но последствия греховности и страстности самих родителей, причем предупреждает Он, говоря о последующем наказании потомков до четвертого колена… С таким подходом вы и похмелье к наказаниям Божиим приписывать начнете!..

– Угу… Наказывать просто…

– Ну почему же только наказывать… Если потомство страдает до четвертого колена – ведь именно столько может за свою длинную жизнь наблюдать человек, что может и должно послужить ему укором… то поощряет Господь праведную жизнь человека на тысячу родов… Всему этому ваше отделение и есть наглядное доказательство…

– Да не верится мне… Мир полон зла, где же Он, Бог-то? Кроме как изворотливостью и прожить-то более-менее сносно невозможно! А вы все Бог, Бог! Если бы Он был, то было бы все просто. Скажем, если делаешь так, получаешь «это», не делаешь – не получаешь.

– Жить, разумеется, нелегко, но втройне тяжелее без Бога! Но вы посмотрите, Ольга Никитична, несмотря на все предупреждения, а они ведь есть, и не скрыты где-то, а постоянно перед носом каждого человека, мы грешим, зная, что пострадают дети, мы сами… я не говорю сейчас о вечном. Причины патологий вашего отделения: алкоголизм, наркомания, венерологические заболевания, то есть страсти блуда, чревоугодия, гордыни. Разве никто не знает об их последствиях?

– Все равно, не люблю детей!

– Какая-то причина тому, наверное, есть, но и через силу делаете вы дела милосердия, и ведь как делаете! Я слышал о том, что вы талантливый врач…

– Это другое…

– Может и «другое», но дар свой вы не закопали, а воплощаете, применяете, развиваете, а потому и воздастся по делам вашим!

– А-га… воздастся, если совсем их не возненавижу…

– Вижу, этот подход вам не нравится, но разглядите, что не нравится он не столько вам самой, сколько тому, что в вас преобладает на сегодняшний день…

Женщина нахмурилась, не совсем воспринимая слова Владыки, не перебивая его лишь из уважения к его сану. Основные мысли ее были в пишущейся ей докторской диссертации. Они всегда были там, точнее, преобладали над всеми остальными. Но фраза за фразой, произнесенные не настойчиво, а как-то сторонне, что ли обобщающие мнения, постепенно формировавшие отношение, пока больше нервозное, с оттенком неприязни, но оставляя некий духовный привкус, над которым ей хотелось, пусть и украдкой, но все же задуматься.

– Мы все грешны, все порабощены этим… Мало кто из нас борется с этим, так же настойчиво, как вы… борется, помогая страждущим. Не важна воспринимаемая вами мотивация, возможно, она изменена, незаметно и помимо вас. Вы об этом и не думаете – есть и есть. Бес же многое способен извратить при нашем попустительстве… Задайте себе вопрос… это напоследок: «По-настоящему чему вы радуетесь, когда получается помочь ребенку?»

– Что он скоро освободит меня от своего присутствия…

– Это поверхностно… Всмотритесь… я не настаиваю, но знаю, что рано или поздно станете более внимательны. Возможно, вы увидите тот кратковременный проблеск, что исходит истинно из глубин вашей души.

– Мне кажется, я лишена такой роскоши, как душа…

– Вы просто либо отвыкли, либо забыли…

– Ну ладно, хватит проповедей… – Немного подумав, не отворачивая своих зеленых глаз от теплого и ласкового взгляда монаха, она не сдержалась, – все таки, что-то теплящееся в ее сознании тянулось к свету, как и у любого человека. Ольга решила бить в яблочко, по ее пониманию точное попадание должно было припереть священника к стенке:

– Ну ладно… О каком Боге вы говорите, если Его воплощение в Христе две тысячи лет назад сразу повлекло за собой 14000 тысяч смертей Вифлеемских младенцев?!

– Это же чудо милосердия Создателя…

– Хм… Хорошó чудо, нечего сказать!

– Именно… Если вы посмотрите с точки зрения Вечности, а не плоского временного настоящего, то что откроется вам?

– Ну иии?!…

– Мы здесь на земле в тяжком испытании влачим свое существования, думая иногда, что оно комфортное, уютное, приятного… далеко не для всех, конечно… На деле мы постоянно пребываем в тяжелейшем испытании, и мало кто его проходит! Но ведь и цари земные в праздник рождения своего наследника объявляют амнистию! Так что же удивительного в том, что Бог призвал к Себе младенцев в Царствие Небесное на вечное наслаждение, освободив их от земных временных мучений, которые, в подавляющем большинстве, мало кто из них бы прошел достойно спасения?!..

Разговор закончился с последним глотком чая, времени было в обрез у обоих, да и вопрос, ради которого Владыко посетил Ольгу, оказался простым по решению и по исполнению: поедут вместе и доставят коней, то есть коня и лошадь, в нужное место и в требуемое время. Специальный прицеп для перевозки скакунов имелся у родственницы Ольги, совершенно замечательная тетушка была ветеринаром целой области и всегда с радостью помогала, чем могла, остальное и того проще. Главное не ошибиться с ориентированием по карте.

Прощаясь, Архиерей заметил продолжение блеска изумрудных глаз, как и у её отца Никиты, и у сестры Марины, появившегося вначале разговора о Вифлеемских младенцах.

– Это у вас семейное…

– Что именно?

– Этот изумрудный блеск глаз… Редко такой увидишь… – Случайно он обратил внимание на левое запястье. Вытатуированные группа крови, число, месяц и день рождение, отметили еще одну общую привязанность сестренок. Женщина заметила направление взгляда и, успокаивая отченьку, прощаясь, отметила:

– Нееет… Этим только мы с Маришкой страдаем…

«Красивый внутренне человек, но почему-то, как и сестра, «закована» в броню, неприязни к этому миру. Совершенное отсутствие авторитетов… а может быть и есть парочка… Хм… Кто знает, может быть в сегодняшнем времени это не самый плохой способ защиты своей индивидуальности и созданного ей внутреннего мира, из которого человек видит исполнение своего предназначения только таким образом. Господи, яви Себя чаду Своему. Слава Богу за все!..» – Владыко, уходил с сознанием не доделанного дела, но ведь сеять не просто, а здесь Зерно жизни должно было попасть на благодатную почву, причем вовремя. «Всему свое время!»

Ольга Никитична не пошла провожать, да и провожатых, приехавших с Владыкой, было достаточно, но посмотрела с уважением на удаляющегося священника, проговаривая шепотом:

– Вечность, Вечность… – где я, и где Вечность?!

* * *

«Когда любишь по настоящему, той любовью, что Господь вложил в сердце, не земной, а благословенной небесной, то кроме, как ради него, своего смысла жизни и не видишь. Только жить ради своего любимого, хранить его, беречь и купать в счастье!

Со мной ты можешь позволить себе быть и маленьким, и беззащитным, любым, каким захочешь, потому что ты настолько мой родной, мой кусочек, что это вызовет во мне еще только большую нежность и любовь. Я знаю, что ты очень сильный, очень смелый, что ты настоящая крепость и что я за тобой как за каменной стеной, я знаю и чувствую это абсолютно, но ты тоже помни, что я такая же твоя каменная стена и крепкое плечо, на которое ты всегда, в любой ситуации сможешь опереться и даже поплакать. И это будет вовсе не проявление слабости, а только проявление доверия и любви. Мы же Одно целое!!!

Ты для меня стал самым нежным и самыми любящим, и любимым моим «одеялком», и нет такой силы, которая могла бы тебя от меня оторвать. Мы уже настолько Одно, что неразделимее сиамских близнецов. Мы как сообщающиеся сосуды – тронь один, не будет и другого. Мы Одно!!!

Ты столько для меня делаешь – ты живешь, ты есть, и ты любишь меня. Разве может быть что-то большее, что-то дороже этого для меня?! Поэтому просто будь и просто люби. Это самое главное и все, что мне нужно. И этим я есть и всегда буду самым счастливым человеком во вселенной!!!

Любимый мой, то, что ты существуешь уже самое бесценное счастье для меня. И больше мне ничего не нужно.

Ну, еще тра....ся как мартовские котики!

Я люблю тебя!

Я понимаю, что звучит это сейчас невероятным слогом, но так только для постороннего, ты же, знаю, поймешь, потому что ты – то же, что и я. Чтобы поверить в лучшее, закрой глаза и прислушайся, о чем шуршат и шелестят крыльями наши Ангелы-Хранители, о чем они радуются. Ты не можешь этого не расслышать, потому что я прошу их об этом и знаю – они не только слышат, но и помогут нам! Я прошу Господа, чтобы они покрывали нас вместе своими покровами и крылами… вместе, а не по-отдельности! А это значит, что вместе мы навсегда!

Я ждала тебя с детства. Мне не нужен был принц ни на коне, ни на корабле, ни на «Бентли» – мне нужен был только ты. Владыко, мой, а теперь и наш с тобой отченька, говорил, что нужно потерпеть, и Господь обязательно дарует того, с кем будет легко и хорошо, будто с самой собой. Ты появился, и я почувствовала, как ноги перестали касаться земли! В первый же день нашего знакомства я поняла, что ты – это я! А я – это ты! Только так встретившиеся половиночки, слившись при первом же взгляде, опознаются в своем единстве. Я люблю тебя! Верь мне! Я спасу тебя, я спасу нашу любовь, я спасу нас, или погибну вместе с тобой. И то, и другое меня устроит, а потому я счастлива! Верь и жди!»99
  Отрывки из действительных переписок автора с супругой Мариной.


[Закрыть]

Леха скомкал листок с этим текстом. Снова развернул, прочитал заново, собрался было разорвать на маленькие кусочки, но остановился. На конце скамьи, поперек нее, как на лошади, упершись локтями в колени, грузно и мощно, напротив Лехи, сидел подполковник Егор Бобр. Слегка покачав головой с короткой прической, не меняя выражения глаз, он попробовал успокоить:

– Не торопись, братишка, время есть. Знаю, что тебе не по себе. Она у тебя классная! Твою мать! Мне бы такого майора! Как это у тебя получается… ну вот скажи мне?! В бегах, весь в проблемах, ну в полной заднице, а любит такая телка…

– За языком следи…

– Гм… пардон, такая девушка… ну объясни, ну как?!

– Не о том, «Бобер», не о том!

– Что не о том?

– Что я с этим счастьем делать-то должен? Сам же знаешь – первый же мой выезд… и дырка в башке! Немного мне осталось. Одно радует: любимым и любящим сдохну.

– Умеешь ты в чистый кислород тухлого воздушку поднагнать! Хотяяяя… да не может так все быть! Неее моооожееет! Чё та она там понапридумала… сегодня встретимся…

– Угу… что может женщина, пусть и майор, когда все против нас?! Ладно! Бог не выдаст, свинья не съест! Ты чего хотел сказать-то?! Вижу ведь, мнешься.

– Лелик, ты меня прости, знаю, чтооо… как-то это все звучать будет…

– Не томи, чем смогу…

– Мне нужны деньги…

– Сколько?

– 200000.

– Рублей?

– Евро…

– Ничего себе! Яяя…

– Я понимаю, что вряд ли…

– Дело не в этом. Мои на счету банка, но не в России, получить их только я смогу, причем присутствуя физически и, конечно, живой. Двадцатка «зелени» лежит, но это в съемной квартире, я тебе расскажу, как туда попасть, и где лежит…

– Да это…

– Что случилось то?

– Дочь… Лизонька… операцию по пересадке спинного мозга нужно делать… и так далее. В общем, эти говноеды объявили эту сумму, хотя и знаю, что меньше нужно. У меня нет другого выхода! Любочка, жена, с ума сходит! Бандосы давно пристают, мол вальни кого-нибудь и все вопросы решатся… Не могу! Тут даже тебе завидую – ты смог ради своих… А я не могу! Боюсь уже, боооюсь!

– Когда шпана-то ментов боялась?! Не горюй, давай вываливай. Знаю ведь, не все сказал… давай, давай, без обид… Все нормально…

– «Дисней»… эта тварь… предлагает мне… через своих предлагает… тебя замочить… мол, и все получится… говорит, что все сделает сам. И дочь устроит куда надо, и все остальное.

– Ну и чего тебя останавливает? Брат, я все равно труп, давай сделаем, хоть не зря умру!

– Пошел ты! Я говорю тебе насколько все плохо! Не дождутся! Я тебе еще жизнь свою должен… Забыл?!

– Поквитались уже! Если бы ты меня сюда не привез… – Прогулочный дворик, залитый солнцем конца весны в преддверии первого месяца лета, птичьим перепевом, радостью всего живого, так и отражавшегося даже от смурых грязных стен, покрытых «шубой», ужасно контрастировал с происходящим в душах обоих людей. Чувства, охватившие «Солдата», его разлука с любимой, при том, что воссоединение было уже невозможно, уверенность в приблизившейся и уже веющей холодком в затылок смерти, несчастье друга, обреченное чувство Марины и зло, зло, зло окружающее, отравляющее, сжирающее последние дни его жизни, которые он не сможет подарить своей любимой. Все прах, все тлен, все уже прошлое, прошедшее никчемное, о чем никто, никогда не вспомнит.

– А че с Маришей встречаться? Записочку-то передашь?

– Конечно передам. Не знаю, просит подъехать… жаль ее! Как ты так?! Ну нахрена ты туда поперся, подождать не мог?!

– Какая теперь разница! Значит, не мог…

– Да и я тоже хорош, послал бы этого Ротова на… так нет, захотелось то же поиграться, лишний раз своих потренировать на натуре, а ты там, в этой квартире… Идиотизм!

– Да ты-то тут причем?! Все так и должно быть… все так, все так! Короче, думай, как меня ухлопать, че скажешь, то и сделаю. Не дури «Бобер», или забыл, что Лиза моя крестница? Я тебе за нее голову оторву… слышишь меня, и скажу, что так и было!

Че остыл? Или думаешь, что мне лучше и приятнее отравленным быть или где-то пулю получить на халяву и без смысла?!

– Никогда! Пусть так… но не я! Смогу – прикрою, а нет… – не хочу к этому отношения иметь. Ты в своем уме-то? Ты мне… мне, брату своему, это предлагаешь! В натуре, ты болен на всю голову!

– Послушай… ты… давай так… спросишь у Мариши, как она скажет, так и будет? Договорились?

– Ну, она-то разумный человек… Договорились!

– Конечно, разумный… ты еще не знаешь, какой она отморозок… по-хорошему, по-нашему, конечно. Не удивлюсь, если она тебе сегодня предложит меня отбить. Надеюсь, ты с головой дружишь… – Минут пять Леха смотрел на клочок бумаги, принесенный другом, то перечитывая, то пытаясь понять, что она хочет сказать словом «спасет». Он хорошо знал ее, и был уверен, что каждое написанное слово несет смысл.

Взяв ручку, «Солдат» начал писать на обратной стороне: «Девочка моя, Теплышко моё, я все знаю и как же я тебя люблю! Я теперь весь состою из этой любви, я ждал тебя, такую как ты, всю свою жизнь, ты единственная моя настоящая любовь навсегда. Господь дал нам этот дар, скрепив им наши сердца. Я знаю, что где бы я ни был, ты будешь всегда рядом – этим лучит каждая написанная тобой буковка. Нет, и не было человека в моей жизни, который любил бы меня самоотверженнее тебя! И нет, и не было, и никогда не будет человека, которого бы я любил больше, чем тебя! Ты мой мир, моя жизнь, ты каждый удар моего сердца и я знаю, что все это абсолютно так же взаимно! Ты жаждешь принести жертву, ищешь эту возможность, неся, выпавшее нам с легкостью и при этом счастлива так же, как и я. Я чувствую, что мой крест полегчал, я не ощущаю его тяжести совсем, ибо твое плечо подпирает самую тяжелую его часть. Я хочу нести твой, но не знаю, как это сделать в это ситуации! Любая минута моей жизни принадлежит тебе, до самой последней я только твой, даже в мыслях!

Не знаю, что ждет меня впереди, просто помни, что и последним вздохом я буду обращаться к Богу, чтобы Он хранил тебя, я всегда буду с тобой! Я верю, что Господь не дарует такого бескрайнего, всеобъемлющего чувства на мгновение, но навечно, соединяя любящие сердца и на том Свете. Не бойся потерять меня здесь, ибо я всегда буду ждать тебя Там! Мы соединились навеки и, Господи, моя девочка, моя Шерстобиточка, как же я люблю тебя!!!

Всегда рядом, всегда твой, всегда твоя полови-ночка, чувствующий местом соединения твою оголенную любящую душу!

Не знаю как, но верю – у нас все получится! Господь с нами! Люблю тебя вечно!»

Застыв после восклицательного знака, Алексей задумался, как именно подписать, чтобы ей, пробегающей глазами по этим строкам, было приятно, и прочитавшему стороннему человеку не было ясно кем именно подписано такое теплое послание. «Твой!» – сильно нажимая ручкой на бумагу, вывел арестант спецкорпуса и, взглянув на задумчивого друга, так же задумчиво произнес:

– Ничего… все спасемся!..

* * *

Бистро, где встречались Еремей Бобр и Марина, было почти пусто. Небольшое, узкое, продолговатое помещение со стойкой, примыкающей вплотную к прилавку, за которым суетись два близнеца преклонного возраста, приготовляя прямо «на глазах» посетителей багеты, бутерброды, блинчики с любыми начинками и соусами.

Очень теплое и для каждого посетителя почти родное место притягивало своей расположенностью. И действительно, любой попавший сюда хотя бы раз, осознавал себя уже частью небольшой семьи братьев Поваренковых, соответствующих своей фамилии. Оба мужчины были образчиками монахов в миру – так казалось многим, хоть чуточку знавших их.

Владельцы небольшой частной пекарни и маленьких, на сколько хватало когда-то купленного ими помещения, бистро и магазинчика свежей выпечки под общей вывеской «Семейная поварня» никогда, на самом деле, не имели семей и лет двадцать не покидали своего квартала, не знали родителей, каждый выходные посещали церковь, детский дом, воспитанниками которого были и, конечно, спортивный зал, где с юности занимались боксом.

Даже срочную службу проходили братья вместе, исполняя интернациональный долг в Афганистане, где были ранены в один день и даже одной пулей.

Постоянными их клиентами были люди, спешащие на работу, возвращающиеся с нее, привыкшие проводить здесь деловые встречи «на лету», многие были им знакомы уже десять и более лет, и ни разу ни один человек не выразил своего неудовольствия, потому что не имел к этому и малейшего повода.

Без всякого заказа и просьбы старший из них – Прохор – принес свежевыжатый апельсиновый сок даме и чашечку двойного кофе сопровождавшему ее кавалеру. Улыбнувшись, он поинтересовался:

– Может, еще что? Я помню, что вы кушали в прошлый раз и это навсегда останется нашей тайной… – Последнее он почти всегда добавлял, давая понять, что все здесь происходящее не только не записывается, как принято везде, на видеокамеру, но и будет недоступно для других, чтобы это ему и его брату не стоило.

– Может быть, аудиофон?

– Пожалуй, Прохор… друг мой, просто фон – нам бы поговорить с дамой.

– Я поставлю тихо играющую колоночку рядом с вами – никто ничего не услышит…

Марина, надо заметить, прониклась и к месту, и к атмосфере этого места, но больше всего этому послужили их встречи с Егором, приносящим весточки от любимого. Благорасположилась она и к самому человеку, бескорыстно помогавшему им.

Перечитав несколько раз написанное Алексеем, Сосненко смахнула слезу, сразу смененную другой и в течении минуты повторяя это неустанно, одновременно говоря слова благодарности офицеру.

Внезапно он перебил ее. «От избытка сердца говорят уста» – так учит Евангелие:

– Марина, я извиняюсь… простите меня…

– Мы же давно на «ты»…

– Да, да, нооо сегодня… это невозможно и невероятно терпеть… какая-то хрень!

– Что случилось?! Говори! С Лешей что-то?!

– С Леликом все в порядке… пока..

– Что значит «пока»?! Пожалуйста, не томи меня…

– Его «заказали» всем и каждому! Даже мне!

– Чтооо?!

– Мне пообещали спасти дочку, если я… если я вальну Лелика… вот что!

– А ты?!

– А я ему рассказал…

– Ееему!? Уфффф… Ииии?..

– Он согласился и спросил, что нужно сделать, чтобы это упростить…

– Чтоооо?! – Далее шла брань, из-за которой Прохору пришлось прибавить уровень громкости, несмотря на то, что посетителей больше не было…

Немного успокоившись, военврач с обидой в голосе начала задавать вопросы, вылившиеся в пространную речь, отдававшую почти детской растерянностью и безысходностью:

– Не думай о нем плохо! Он любит тебя безумно… Я знаю его сто лет и вижу, что он никогда и никого так не любил! Любит, может быть, поэтому и не хочет тебя мучить ожиданием своей смерти. Буду честен – он не жилец! Я даже могу сказать день, до которого он максимум проживет, если, конечно, сами ангелы не спустятся на грешную землю для его спасения…

– Или ангел…

– Как?

– Достаточно одного ангела… дальше! Когда и кто?

– Это день… когда состоится психиатрическая экспертиза. Его расстреляют по выходу. И не важно, соглашусь я или нет, желающих море, как и «бабок», всего лишь за один выстрел…

– Точно после?! Ошибки быть не может?

– Мне так сказали… И на это согласны все. Даже менты ждут этого дня…

– А что мой-то?

– А что твой… Лизонька его крестная дочка, понимая, что он все равно не жилец, он хочет ее спасти, поэтому и предлагает… да только я не могу!… И не буду!

– А что ты можешь?

– Ни хрена я не могу! Ни ему помочь, ни дочь спасти, ни жену оградить – она с ума сходит…

– Ну кое-что можешь…

– Хм… Ох, женщины, женщины…

– Я тебе постараюсь помочь…

– Денег не хватит…

– Молчать, подпол…ковник!… – Этот возглас перекрыл все другие звуки, и заставил обоих братьев принять стойку «смирно».

– Молчать, когда к тебе старший по должности обращается…

– Ты че?!

– Хрен «ва» че! Слушай сюда и не перебивай. Мне не важно поможешь ты или нет, хоть и попрошу я мизер, важно другое. Крестная дочь моего мужа – моя дочь! Выкладывай, что с ней…

– Охренеть! Как он с тобой справляется?!

– Он Альфа-самец, я его Альфа-самка… Остальное не важно…

– Альфа? Бррр… Ну ладно… У Лизоньки… ей требуется пересадка костного мозга…

– Рак?

– Именно… – Далее следовали расспросы общего характера, интересные только специалисту.

– Понятно… И денег у тебя нет, взять их не где, а ухлопав Лелика…

– Сдурела, что ли?!

– Жопе слова не давали. Цыц…

– Да ты берега-то…

– Пять минут – один звоночек… при тебе… Прохор, сделайте, пожалуйста, потише… – Набрав номер, она, в ожидании, пока на другом конце подымут трубку, объяснила:

– Не Боги горшки обжигают – есть люди достойные настоящих слов благодарности. На них молиться нужно, а им часто мешают!.. Фонд такой «Онколига»1010
  Фонд помощи онкологическим больным АНО «Онколига» под руководством бессменного руководителя Татьяны Ермаковой сайт: www.onkoliga/ru


[Закрыть] слышал? Я там волонтером… – Послышался ответ, на который Сосненко сразу отозвалась:

– Танюшь! Привет, роднульчик! Пять минуток у тебя оторву…

– Маришенька, здравствуй, да конечно, о чем ты, всегда рада тебе, ты же знаешь. Пока не забыла. У нас Ларочка… Царствие ей Небесное, упокоилась сегодня. Ты не могла бы подъехать, родственники узнали, что ты хороший танатопрактик… сама знаешь, во что ее превратил этот, будь он проклят, рак!

– Конечно, конечно, я же обещала, передай, что и денег с них не возьму…

– Спасибо тебе…

– Ларочка… такое солнышко! Как же она жизнь любила! Каждый денечек, каждую минуточку, каждое мгновение… Значит, так и не дождалась донора?!

– Дааа, радость родителям была и нам всем свет… Ты знаешь, ведь дождалась, даже уже операцию назначили, да… кто знает… – на все воля Божия!

– Все сделаю, не переживай… Ааа… скажи пожалуйста, у нас возможность помочь девочке с белокровием? Она нуждается в пересадке костного мозга, быстро нужно…

– Ну раз ты говоришь, то… О чем ты говоришь, конечно…

– Нужно быстро, я даже сама могу частично поучаствовать… нууу что-то оплатить…

– Не нужно, сейчас фонды есть, если только мануально, привезти и так далее… Ааа…

– Я тебе сейчас отца дам, Егор его зовут, двумя словами успокой его… – Разговор Татьяны и Егора длился не больше пяти минут. Марина наблюдала за чудом преображения мужчины. Ей даже показалось, что он помолодел лет на десять. Появляющаяся надежда оживляет и умирающих, а живых и подавно.

Протягивая трубку женщине, он пытался подобрать слова благодарности, но как назло на ум не приходило ни одного. «Бобер» ляпнул первое пришедшее:

– Кого нужно убить?… – От неожиданности Сосненко подавившись, закашлялась и обрызгала подполковника соком. Оба поняв сарказм ситуации, рассмеялись и по-дружески обнялись…

– Егор, ты что? Хотя ход твоих мыслей мне нравится…

– Давай так. Как ты поймешь, что все получается и появилась необходимость, то мы поговорим об этом. Нет! Я хочу знать сейчас, и уже сейчас отблагодарить тебя…

– И Лелика…

– Лелика особенно!

– Хорошо… Тогда так… Скажи Бобрушенька…

– О как!

– Угу… Ведь, скорее всего, если произойдет побег, то…

– Смотря откуда, а еще важнее – буду ли я на службе…

– Значит… очень тебя прошу быть на службе в день, когда Лелика привезут на экспертизу…

– Да ты что! Нууу… это-то не сложно… в смысле на службе оказаться, да и все равно вызовут… А вообще… Ты что… ты хочешь, чтобы мы вместе с тобой его отбили?! Ааа… по фигу мороз – я согласен!

– Ну зачем же так радикально. Неужели ты думаешь, что я решила спасти твою доченьку, что бы лишить ее отца?! Блин! Какие же друзья у моего мужа! Ну люди же!

– Тогда чего ж?

– Во-первых, мне нужны два дыхательных аппарата с замкнутым циклом, чтобы на поверхности воды не появлялись пузырики над аквалангистами. Я куплю…

– Я найду… у товарищей есть. Или ты думаешь, что к целому подполковнику спецназа не захотят настоящие пацаны из морской пехоты помочь?! Да мы в бане каждую неделю вместе паримся в Кронштадте. Скажи, куда доставить…

– За сто семьдесят верст отсюда, через три дня они должны быть там. Я на карте покажу…