Текст книги "15 ножевых"

Глава 7

Зашел в ванную, вытащил таз и побросал рабочую одежду. Лиза наблюдала за процессом молча, видать, пыталась сопоставить то, что видит, со сказанным. Наконец шестеренки у нее в голове, наверное, зацепились в нужном порядке, и она спросила:

– Андрюша, это?..

– Мокрая одежда, – улыбнулся я, проследив за ее взглядом.

Можно подумать, она никогда не видела мокрых брюк или носков. Как загипнотизированная, Лиза провожала глазами каждую деталь гардероба. Хотя что там следить? После первых двух предметов я как раз понял, что доставать по одной нерационально и просто опрокинул все оптом.

– Ты же мог… – Похоже, девушка на время утратила способность проговаривать фразы до конца.

– Но не получилось, не хватило терпения, пришлось выныривать на поверхность, – развел я руками. – Так что не судьба принести две гвоздики к моему портрету в вестибюле института.

– Что ты хоть говоришь, придурок! – Игривое настроение у Шишкиной куда-то улетучилось. Странно, в молодости такие разговоры именно как шутки и воспринимаются. Или я со старостью перепутал?

– Все, ладно, я в душ, – сказал я, поднимая тазик с пола. – Ты со мной?

– Нет, я же…

Блин, а она реально смутилась. Студентка пятого курса меда! Да про них же анекдоты рассказывают! А оно видишь как в жизни, вроде и современная, и раскованная, я же помню, она даже инициативу проявляла, а столкнулась с обычным физиологическим процессом, и пиши пропало.

– Чай тогда завари, – попросил я. – Пожалуйста.

Вот как душ включил, так все и прошло. В смысле напряжение. Вот вроде и ходил, что-то делал, разговаривал, с начальником ругался, а оно не отпускало. Кстати, а почему я с Лебензоном завелся? Тоже загадка. Подозреваю влияние студента, он, гад, втихаря партизанит из подсознания. Я бы старый на этого крикуна вообще не реагировал. Визжит – и хрен с ним, работа у него такая. А тут – умничать полез, послал открытым текстом.

Но Лебензон этот – дело вторника. А сегодня мне идти и знакомиться с родителями вот этой самой девушки, которая сейчас дрожащими пальцами засыпает чай в заварник. Чья инициатива? Моя? Ее? Чего хотел от этого парень? Точно жениться? Или какие-то вопросы решить? Папаша Лизы, судя по рассказу Давида, заведующий кардиологическим отделением ЦКБ. В народе «Кремлевки». Поди лечит всех старцев из политбюро. Таких людей плотно пасет КГБ, и я вступаю на очень-очень тонкий лед.

Что-то царапнуло, пока я размышлял о родителях Лизы. Какая-то мысль, что я должен был сделать и до сих пор не додумался. А надо. И тут до меня дошло. Из своей жизни я вытеснил маму Панова. Папа студента давно подался в эмиграцию, попив из козлиного копытца. А она живет в Орле, и хоть Панов последние года два немного отдалился от нее и даже на зимние каникулы не ездил, ограничиваясь короткими поездками на выходные, но связи не терял. Вроде она свою жизнь устраивает. Как там говорилось в социальной рекламе: «Позвоните родителям!». Надо прямо кровь из носу купить этот злосчастный талончик на межгород и напомнить о себе. Мол, все в порядке, мам, учусь, работать устроился, жениться не собираюсь, детей еще не заделал. Остальное она сама расскажет.

Вдруг дверь ванной открылась. Вошла Лиза. Не говоря ни слова, стянула с себя платье, распустила волосы. Потом, покраснев, расстегнула черный бюстгальтер. Ничем не сдерживаемая грудь третьего так размера призывно колыхнулась. Да, про четвертый – это мне тогда показалось. Я, сглотнув слюну, уставился на крупные розовые соски.

– Награда нашла героя?

– А так точно… ну, можно? – Лиза все еще сомневалась, нервно мяла в руках бюстгальтер.

– Если осторожно!

Осторожно не вышло. Подруга оказалась девушкой страстной и чувственной. Сначала стеснялась непривычной обстановки. Но потом, развернувшись ко мне шикарным задом, разошлась, начала стонать в голос.

– Лиза, соседей перебудим! Утро же!

Мои недолгие призывы остались без ответа – девушка только ускорилась, подаваясь ко мне всем телом.

* * *

Мы сидели на кухне и пили чай с принесенными хозяйственной Лизой сушками. Я одеждой не заморачивался, все равно сейчас надо лечь и поспать пару-тройку часов хотя бы, а Лиза напялила мою рубашку. Надо, конечно, сходить за продуктами. Типа обрасти домашним уютом. Все эти печеньки, картошка с луком в ящике, легендарная докторская колбаса по два двадцать и молоко в тетрапаках. И пиво без этикеток.

После случившегося моя девушка (ну да, кем же она может быть после такого?) большей частью молчала. Наверное, пыталась понять глубину морального падения и возможности продолжать существование после случившегося.

Секс во время месячных! Такое бывает только на загнивающем Западе.

Я тоже оценивал ощущения. Первый раз как-никак. Да уж, молодость тут имеет явные преимущества. Впечатления от процесса намного ярче. Будто в том анекдоте про Вовочку: не знаю, как это называется, но теперь это мое хобби на всю жизнь!

– Так, давай пройдемся по сегодняшнему вечеру, – предложил я. – Я раньше с родителями девушек не знакомился, подкачать не хочется.

– Угу, – кивнула Лиза, что-то разглядывая в чашке.

– Ну-ка, посмотри на меня, – сказал я и продолжил, когда заглянул ей в глаза: – Все хорошо. Ты что, против экспериментов? – Дождался робкого отрицания. – Тебе понравилось? И мне. Так что все просто замечательно. Впрочем, если ты не уверена, можно и повторить.

Большой плюс всех этих душевых забав – не надо предохраняться.

– Воспользовался моей беспомощностью, гад, и нагло надругался, – засмеялась Лиза. – Оставим это в качестве эксперимента. Так что там про родителей?

– Предлагаю пройтись по основным пунктам и освежить память. Представь, что я ничего про них не знаю – где живут, кем работают, все вот это. А ты мне расскажешь о них. Поехали!

Я сидел, подперев тяжелеющую от информации и дум голову, и вникал. Блин, эти люди с таким, как я, могут разговаривать только в одном случае: позвать отнести что-нибудь. Как я в это попал, жалкий провинциал без связей и славный смазливой рожицей и скрытым в штанах достоинством? Что-то тут нечисто. Может, они свингеры-извращенцы? Или сектанты-сатанисты и собираются принести меня в жертву? Нет, не про то я думаю. Глупости из будущего в голову лезут.

Ладно, возьмем на веру предложенный вариант, что они просто хотят познакомиться с парнем своей дочери. Ну, знаете, полюбопытствовать забавной зверушкой. Не рассыплюсь. А вдруг они замечательные ребята и пожелают мне помочь просто так. Мне тоже смешно. Зав кардиологией в ЦКБ и преподаватель английского в Мориса Тореза? Ага, спят и видят, как меня облагодетельствовать.

Так как это не сватовство, а просто неофициальный визит, то остановились на обычных темных брюках с серым пиджаком и рубахе в тонкую голубую полоску без галстука. Скромно и со вкусом.

– Часы надеть не забудь, а то, я смотрю, ты без них ходишь в последнее время, – напомнила Лиза.

Что там у меня? «Патек Филипп»? Ладно, покопаюсь в вещах, найду.

Тут я понял, что мне надо срочно поспать – притяжение подушки даже на кухне чувствовалось все сильнее. И Лиза тоже засобиралась – помогать маме в рубке салатов и сервировке. За мной остались тортик и цветы.

* * *

Хотелось бы продолжить чем-то вроде «и приснился мне сон», а потом изложить, как баба Ванга явилась в мою дрему и сообщила нечто важное. Но ничего похожего. Спал без сновидений, а ворвался в отдых старорежимный будильник, который явно надо запретить за то, что он приносит простому человеку невыносимые страдания. Как же не хватает будильника на телефоне, который тихо и ненавязчиво будил меня «Осенними листьями» в исполнении Майлза Дэвиса. А тут – шандарахнуло по голове, и никакой радости.

Пора собираться, однако. Хорошо, что Шишкина перед уходом решила проявить хозяйственность и нагладила мне штаны и рубаху. С этим хоть возиться не надо. Достал неисследованную сумку с вещами, начал смотреть. Трусы, майки, свитера, ботинки зимние.

Шкатулочка лаковая, простенькая, средних размеров. На крышке три богатыря высматривают, кто тут неместный. Ширпотреб обыкновенный, такие идут на подарки 8 марта мелкому начальству. Внутри, однако, мечта модника этого времени. Особенно в части наручных часов. Аккуратно завернуты в носовые платки, три штуки.

«Сейко» с оригинальным кожаным ремешком, как по мне, довольно скромные, корпус из нержавейки, на циферблате вместо тройки – день недели с числом, вместо шестерки и девятки – безвкусные камешки, а вместо двенадцати – аж два. «Ориент», тут камешки на стрелках. Как это можно носить? Ужас же!

Ого, а это прямо жемчужина. «Тиссо си-стар» с автоподзаводом, скромно, но это только на первый взгляд. Вот эти надену. А ширпотреб с блестяшками лучше продам. Мне такая красота и задаром не нужна. И заначка в шкатулочке плюсом, не иначе. Двести семьдесят пять рублей, тоже в носовом платочке. Если не шиковать бестолково, хватит надолго.

А часики все стоят! Давно не заводили. Зато у меня есть городской телефон, который, как известно, может почти все, даже, по слухам, строчить доносы на своих хозяев. Про это толком не знаю, я советскую власть ругать не собираюсь ни по телефону, ни без него. А вот точное время узнать можно. Набрал «сотку», и безвестная дамочка доложила мне, что сейчас пятнадцать часов и тридцать две минуты. Ну и все, вроде как и пора. Мне к пяти, но за это время надо доехать до Партизанской улицы в Кунцево, купить хороший тортик и цветы. Почему же я так спокоен? Потому что в отсутствие интернета и службы доставки мне в этом поможет московское такси. И отвезут куда надо, и подскажут. За деньги эти люди готовы на все. И, заметьте, они даже не будут травить вам психику таджикским шансоном. Потому что почти все они – местные. Только радио «Маяк», только передача «В рабочий полдень».

Таксера я выловил возле метро. То что надо: лет сорок, солидный. Такие точно все знают. Он выслушал мои хотелки и озвучил коммерческое предложение:

– Червонец сверху счетчика, и сделаем все по высшему разряду.

Это он загнул, конечно, я не гость с Кавказа. Поторговались, и сошлись на пятерке. Судя по плохо скрываемой под усами улыбке, примерно на это он и рассчитывал.

И что же мы заимели в конце пути? Тортик «Прага» из одноименного ресторана, шикарнейшие хризантемы в количестве девяти штук и я, стоящий перед серым номенклатурным домом с консьержем и «волгами» у входа.

Выдержав фейс-контроль у привратника, записавшего меня в гроссбух, поднялся на четвертый этаж. На лифте, конечно же. Если мерить высотой потолков, то это примерно шестой хрущевки. И зачем мне являться на столь ответственную встречу запыхавшимся?

Здесь, конечно, поражало все, начиная с двери. Дуб, не иначе. Скромная латунная табличка с надписью «проф. Шишкин Н. Е.». Прямо как предупреждение: ты уверен, что пришел куда надо?

Позвонил. Хорошая звукоизоляция, не слышно ничего. Я на секунду даже засомневался: может, не работает? Но пока я стоял с поднятой рукой, думая, нажать ли кнопку повторно, щелкнул замок, дверь совершенно беззвучно открылась, и меня встретила дочь профессора, Елизавета Николаевна, одетая в приталенное синее платье, излучавшее флюиды капиталистического происхождения.

– Давай подержу. – Она забрала у меня принесенные дары, пока я снимал пиджак и разувался.

Что сказать, годная прихожая. Не очень крупная, десяток внезапно понаехавших родственников не разместить, но просторная. Ответвление слева ведет на кухню, справа две двери в комнаты, слева – еще одна, а на горизонте обнаруживаются двери сортира с ванной и еще один поворот налево.

Умеет наше государство ценить свои научные кадры, особенно те, которые обслуживают руководящие организмы высшего ранга: не дай бог хирург не выспался в коммуналке и рука дрогнет. Паркет, двери, лепнина на потолке. Чтоб я так жил! Удивительно, что меня не только пригласили к этим ребятам, которые чуток равнее других, но и на порог пустили. Кому я тут пыль в глаза пытаюсь пустить швейцарскими часами и тортиком из «Праги»?

Успокоился я быстро. Роскоши я насмотрелся вдоволь. Да меня убили в частном доме с лифтом, в котором будка охранника круче этой квартиры! Улыбнулся Шишкиной, которая какая-то нервная была. Видимо, родители ей мозг на мой счет повыносили здорово.

– Я понял, Елизавета, зачем вы меня позвали. – И добавил, когда она вопрошающе широко открыла глаза: – Хотите в рабство захватить, чтобы я вам паркет натирал.

Эта шутка не сильно развеселила девушку. Пришлось вспомнить анекдот из будущего:

– Два друга, хирург и анестезиолог, проработали в одной операционной двадцать лет вместе. И вдруг хирург умирает. Прямо на пересменке в больнице. Анестезиолог его оплакивает, хоронит. После чего во сне к нему является друг и говорит: «Привет! У меня две новости. Хорошая и плохая. Начну с хорошей. Я попал в рай! Тут тоже операции проводят – черти грешников лечиться присылают. Начальников нет, историй болезни нет, планов по койкодням тоже нет».

Лиза начала неуверенно улыбаться. Ага, сдвинулся лед!

– «Ну а плохая какая?» – спрашивает анестезиолог. «Я тут график на неделю смотрел. Пятнадцатого мы с тобой опять дежурим».

Подруга сначала улыбнулась. Потом до нее дошло, она звонко засмеялась.

* * *

А вот и мама. Интересно, она наблюдала в щелочку, когда я буду готов, или это уже инстинкт такой выработался? Что сказать? Видная женщина, со сложной прической. Я пригляделся – дочки все в нее. Только если младшая сестренка Лизы еще не сформировалась, а старшая блистает молодостью, то здесь у нас вариант укоренившийся и достигший величия. Глядя на таких дам, иногда даже возникают сомнения, работает ли у них пищеварительный тракт тем же образом, что и у остального человечества.

– Андрей, познакомься, это моя мама, Анна Игнатьевна, – сказала у меня за спиной Лиза.

Мне показалось или у моей подруги в голосе писк прорезался?

– Здравствуйте, – молвила хозяйка и протянула мне руку.

Смутить меня решила? Ну-ну. Я согнул позвоночник на нужный угол и изобразил чмоканье воздуха над рукой. Обучены, знаем.

– Рад знакомству. – Я разве только ножкой не шаркнул. Шишкина тут же, как по сигналу, сунула мне в руку букет. – Это вам.

Анна Игнатьевна явила милость и цветы приняла. Впрочем, выражение лица у нее при этом было, будто я потырил в анатомичке кусок мертвеца и принес ей. Не впечатлилась, короче. Фигня, не страшно.

В мою руку легла бечевка, которой была перевязана коробка с тортом. Я начал движение, чтобы вручить кулинарное изделие, но меня опередили:

– Спасибо, Андрей. Лиза, отнеси на кухню, пожалуйста. И цветы в вазу поставь.

Я хренею, дорогая редакция. Да тут снобизма на десяток нуворишей из моего времени хватит. Интересно, ей раньше чем с пятого раза зачет хоть кто-нибудь сдать может? Посмотрим на папу. Если и он из этой же породы, то девочку мне просто жалко. Или спектакль для меня, наглого провинциала? Надеется, что я испугаюсь и убегу? А если поймут, что это не прокатит, подкупить попробуют? Или угрожать будут? Но пообедать ведь дадут? Не сразу выгонят?

Я секунду постоял, наблюдая, как Анна Игнатьевна двигается по главному фарватеру прихожей, и двинулся за ней. Отдельного приглашения, наверное, для меня не припасли. Путь наш завершился в столовой. Скорее всего, так можно назвать эту комнату. Посередине – круглый стол, накрахмаленная скатерть, приборы… Рупь за сто – серебро. Ну и фарфор с хрусталем, наше все в это время. Почему-то подумал: завались сейчас это великолепие, вот грохоту будет.

Я, не дожидаясь приглашения, сел у стены. Хорошие стулья, прямо вот веет качеством от них. Точно не в мебельном на углу куплены. Сидишь и потихонечку начинаешь чувствовать себя человеком. Но демонстрировать фронду было некому: хозяйка исчезла быстро.

Пришла Лиза, поставила какую-то снедь на стол, улыбнулась подбадривающе. А вот раньше рассказать, что мама тут самая главная и взглядом способна замораживать кубометр воды в секунду, нельзя было? Хотя что это меняет?

Поскучал минут пять, не больше. Надоело, встал, начал рассматривать картины на стенах. Я сам не специалист, конечно, меня все эти «измы» трогают мало. Ну картина, и что?

– Интересуетесь?

Мужской голос за спиной. Вполне доброжелательный. Отыгрывает доброго полицейского? Или на самом деле нормальный? С виду ничего страшного. Простое лицо, прическа аккуратная, волосок к волоску. Виски седеть начали. Нос совершенно не аристократический, рабоче-крестьянский, картошкой. А вот взгляд пристальный, не совсем гармонирует с открытой улыбкой. Ну, простые ребята в ЦКБ карьеру не делают. Так что радушие может быть напускным.

– Не очень, – признался я Николаю Евгеньевичу. Имя я знал. А других мужиков вроде не намечалось. – Вот это на Кустодиева похоже, – показал на толстомордую купчиху возле самовара. – А он это или нет, не знаю.

– Копия, – признался Лизин папа. – Очень хорошая, но все равно не оригинал. Поэтому и подписи художника нет. Здесь, – он показал на стены, – все копии. Саврасов, Айвазовский, Кустодиев, Анненков. Но у меня в кабинете, – заговорщическим тоном признался он, – есть эскиз Фалька. Оригинал.

Фамилию я слышал, но кто, чего и зачем – ни в зуб ногой. Я изобразил, как мог, восхищение коллекционерским успехом хозяина. Собиратели, они… немного не от мира сего, когда дело касается предмета их страсти. Им кажется, что любой встречный способен оценить прелесть какой-то марки, картины или монетки. То, что для подавляющего большинства населения клочок бумаги с плохой картинкой, раскрашенный вручную кусок холстины или негодная монетка никакой ценности не имеют, они понять не могут. Еще и деньги за это платят несусветные.

Пришли мама с дочкой, начался обед. Куда дели младшую, я не спрашивал. Как-то не догадался. Может, опять на секции. Или на кружке. Или еще где-нибудь. Меня сразу взяли в оборот с двух сторон, допрос вели со всем тщанием. И ведь не сошлешься на пятьдесят первую статью Конституции. Да и нет, наверное, такого в местном основном законе, что можно не свидетельствовать против себя и близких. Пришлось рассказывать. Или придумывать. До успеваемости в третьем классе не дошли, но это просто по чистой случайности.

Впрочем, метать в себя салаты и холодные закуски из дефицитных продуктов я не забывал. И мясо оценил. Поинтересовался, кто готовил, отдал должное кулинарным талантам хозяйки. Это Анна Игнатьевна, все она, золотые руки. Если что, то я только процитировал ее мужа. Ну, ему лучше знать. На вино я особо не налегал, бокал красного тянул по глоточку. Впрочем, остальные тоже цедили понемногу, не спеша.

Перед десертом я удостоился приглашения посмотреть на тот самый эскиз. А мне что, пойду, гляну. Кабинет у папы интересный, конечно. Книги в солидных переплетах, на столе – пресс-папье в виде довольно натуралистично изготовленного сердца. Тот самый предмет искусства я даже и не вспомню, пейзаж какой-то. А вот фотографии на стенах впечатлили. На главном месте висела композиция «Мы с дружбаном пьем чай и травим анекдоты». По крайней мере академик Чазов гоготал с чашкой в руках вполне искренне.

– Это у Евгения Ивановича на даче, – объяснил Шишкин-старший, заметив мой взгляд.

Ну, и провел микроэкскурсию по остальным персоналиям. Амосов, Петровский, Бураковский, даже Бакулев и тот отметился. И со всеми рядом стоял, сидел и разве только не лежал хозяин кабинета. Фото на отдыхе и на рабочем месте, в группе и мелкими компаниями. Короче, я проникся. Фигура этот товарищ Шишкин, и совсем не мелкая. Что вверх не полез, так это только ум его показывает. Там, наверху, не очень уютно бывает. Приходится иной раз тыл свой подставлять, и не всегда по собственной вине. А уж с каким количеством сволочей в десны целоваться надо, трудно представить даже. А так – квартиру в хорошем месте дали, работа в престижной больнице. Пациенты, конечно, сложные, но и к такому привыкнуть можно.

Посидели, послушал пару баек про старых докторов, тех самых зубров типа Бакулева, поулыбался вежливо. Ну и пошли назад в столовую, к десерту.

Вроде все шло хорошо, я ни одного промаха со своей стороны заметить не мог. Даже мама начала разговаривать чуть теплее. Не как с тараканом, а как с бродячим котом, наверное. Скорее всего, сочли неопасным. Типа, ладно, студент, живи, обхаживай нашу дочь, но на большее не рассчитывай.

С чего разговор соскользнул на тему Джуны, я уже и не помню. Кто-то что-то сказал – и вот уже радикально изменившаяся Анна Игнатьевна с придыханием рассказывает, какая эта Джуна молодец и какие у нее уникальные силы, которыми она излечивает почти все, чем люди могут только болеть. И это во врачебной семье!

Наверное, я совершенно неприлично расслабился, потому что в здравом уме промолчал бы, стараясь не заржать в голос. Люди хотят верить во всякую ерунду, так зачем им мешать? Свои мозги всем не вставишь. Поэтому только временным помрачением рассудка можно объяснить, что после рассказа о научной комиссии, которой сама Джуна милостиво продемонстрировала превращение пресной воды в соленую, я брякнул:

– Надо было не ученых приглашать, а фокусников. Они бы быстро объяснили такой феномен.

Папаша с Лизой вылупились на меня в удивлении, мамаша насупилась.

– Вы ничего не понимаете, Андрей, – заметила Анна Игоревна. – Джуна лечит, – она понизила голос, наверное, для того, чтобы я понял, какую важную информацию мне сейчас доверят, – даже членов Политбюро!

– Значит, дела в стране совсем плохи, если возле власть имущих появляются такие фигуры.

Я еще не договорил последнее слово своего совершенно невинного с точки зрения участников светской болтовни двадцать первого века замечания, как до меня дошло, что сделал я это напрасно.

Ответ последовал незамедлительно:

– Очень жаль, что вам придется уйти. Но у Николая Евгеньевича совершенно нет времени, он работает над статьей, – морозоемкость взгляда и слов Анны Игнатьевны достигли рекордных пяти кубов в секунду.