Текст книги "Ящик водки"

О государственных делах. Почти одновременно случились принципиально важные, символические события: в Москве открылся первый в СССР «Макдоналдс», был распущен Варшавский Договор, из Афганистана ушли остатки советских войск.

Далее. В 90-м вернули гpажданство СССР вот кому: Ростpоповичу, Вишневской, Солженицыну.

Внимание! В мае 90-го прошла сессия Верховного Совета. Там шел серьезный, как тогда многим, а может, и всем, казалось, разговор о переходе к рынку. Вы будете смеяться, но главным докладчиком был Рыжков – не теперешний, а Николай. Ему виделось так: переход к рынку займет шесть лет или даже восемь. На первый этап он отвел три года. К 93-му году вместо расстрела Белого дома коммунистические экономисты прогнозировали завершение подготовки экономики к переходу на новые рельсы, рассчитывали «создать инфраструктуру рыночной экономики» (это что за зверь такой? – И.С.) и даже что-то приватизировать – тогда для этого они применяли девственный стыдливый термин «разгосударствление» (так предыдущие теоретики к 1980 году вместо реальной Олимпиады ожидали построения в стране коммунизма…) Далее после трех лет такой любовной игры коммунисты собирались принять «более динамичные меры перехода к рынку». Забавно, что эту программу ругал Ельцин – говорил, что она «приведет народ к обнищанию». Это ж было только вчера! Прошел исторически ничтожно малый срок! Но ведь и темпы взросления какие! Го д назад еще с приемничками транзисторными ссали кипятком от трепа на съезде, а теперь, поди ж ты, «инфраструктура и динамичные меры…» Типа быка за рога и строить новое общество! По плану!

В 90-м прошел XXVIII, кажется, последний – приятно об этом напомнить, – съезд КПСС. Веление, пардон, времени – на альтернативной основе! Не один претендент, а куча! Одним из восьми кандидатов в генсеки был некто Столяpов – полковник, доцент Военно-воздушной академии им. Ю.А. Гагарина. Он отличился тем, что сказал Горбачу такие пафосные слова: «Разоpвите поpочный номенклатуpный кpуг, и в вашем ближайшем окpужении появятся личности самобытные, яpкие, смелые, ищущие, думающие… Сильный pуководитель подбиpает себе соответствующих помощников, слабый ищет себе подобных». (Алик, ты когда это слушал, наверное, думал, что Горбач расчувствуется и позвонит тебе, позовет срочно в Кремль.) А чё, неплохо, несколько даже в духе Конфуция. Михаил Сергеевич, наверное, охерел. Думает: кого это выпустили, что за чудак? Он щас такого вообще наговорит! Этого прекраснодушного Столярова потом выбрали куда-то в компартии РСФСР. Он еще сделал одно предсказание: «Без власти мы получим не рынок, а только пародию на него. Незрелая демократия способна трансформироваться в то, от чего мы отказались. Мы можем либо вернуться к тоталитарному прошлому, либо к тому, что мудрый Платон назвал стихией наглости и анархии». Смешно, правда?

Куда ж потом делся Столяров? Вот бы он нашелся и снова нам что-то веселое исполнил!

Бутылка десятая. 1991

В 91-м оба персонажа спасали отечество – или по крайней мере пытались. Во всяком случае, они так думали. А что в этом плохого?

91-й – это ровно середина интересующей нас эпохи (1982–2001). Это последняя глава второго тома. Пока вы почитываете эти строки, мы наговариваем третий том.

– Алик! Когда год начинался, мы и знать не знали, чем он кончится. В моих планах такого не было – менять политический режим. Настроение, я помню, было такое: пока все разрешено, надо что-то успеть сделать, куда-нибудь съездить, чего-то заработать… Какая-то суета… Люди какие-то все мелькали. С Гдляном я тогда встречался, с Артемом Тарасовым, со всякими прокурорами из Чечни – с ними мы выпивали в буфете одного дешевого московского отеля. Это считалось круто. И у них, пьяных, из карманов сыпались пистолеты. Было душно, сумеречно, и советские плюшевые занавески на буфетных окнах тяжело пылились… О чем я со всеми этими людьми говорил, чего они хотели от отдела преступности – забыл.

Американцы тогда еще навалились, столько их, репортеров, оттуда понаехало! Откуда-нибудь из Милуоки, они вообще были никто, а хотели стать всем в дикой стране. Типичная заявка такого американца с фермы со Среднего Запада: «Я приехал на три дня в Москву, чтоб быстренько найти золото партии (КПСС), прославиться на этой сенсации и разбогатеть». Разумеется, русского они не знали, но это их не смущало. Что справедливо: знай они язык, количество найденного золота партии от этого бы не увеличилось. Надо сказать, что за помощь в работе американские следопыты обещали заплатить чуть ли не полсотни долларов.

– То есть они так оригинально придумали – найти золото партии. А таких оригиналов оказалось – тысячи! Я видел похожую схему этим летом, когда взял в аренду маленькую яхту и поплыл по греческим островам. И приехал я на остров Итаку – родину Одиссея. Так все яхты, которые там стояли, назывались «Одиссей». Или «Улис» на худой конец. И я подумал – почему так? Флаги разных стран, а название одно? И я представил себе отца семейства где-нибудь в Англии. Вот он сидит и планирует летнее путешествие. И думает: «Будет очень оригинально, если я на яхте „Одиссей“ зайду на Итаку. Меня там встретят аплодисментами! Люди выбегут встречать на набережную! Ах, „Одиссей“ вернулся на Итаку!» И сколько ж отцов семейств так сидело и планировало – в разных уголках земного шара! Только одна моя яхта называлась иначе. Вот и те журналисты из Милуоки сидели и думали – никто не догадается найти золото партии и написать про него репортаж! Я один напишу – и сразу вернусь к своей Мери, под жопу ее толстую.

– Но был среди них и некто Дэвид Рэмник – не самоучка из Портленда, штат Орегон, как обычно, – но настоящий корреспондент «Вашингтон пост», аккредитованный в Москве. Карьерный такой журналист. Иногда он звонил мне, просил дать консультацию. Ну отчего не дать – сидим, бывало, пьем, вот как сейчас с тобой, и треплемся; это у нас тогда называлось «консультация». И вот спустя годы в Нью-Йорке в книжном магазине я увидел полку, которая вся была заставлена книгами Рэмника! Одна очень толстая была – про тайны русского путча. Типа «Судьбы России и наша эпоха». Что-то есть в этом! Человек пожил пару лет в Москве, понял всю Россию – и уехал домой, и там всю эту понятую Россию описал в книгах. И ничего в этом страшного. Я такое часто встречал в Америке – нерусское трепетное отношение к результатам своего труда. Помню, в одном американском доме на стене увидел яркую картинку. И спрашиваю хозяйку: «Судя по дорогой раме, это, наверное, серьезная работа кого-то из классиков абстрактного искусства?» Да нет, отвечает, это я недавно купила новый принтер и испытывала его в разных режимах. А после понесла листок выкидывать на помойку, но по пути пожалела. Все-таки я полчаса времени на это убила! Пусть останется…

После такого урока и я стал трепетней относиться к своим текстам. Вон сколько я их уже выпустил в виде книг. Да… И вот эти америкосы все терлись тогда среди нас… Помню, кто-то из них позвал меня выпивать. Домой к себе, на какую-то съемную квартиру на бульварах. Я пошел. Ну, думаю, приду сейчас вот с пузырем, мы с американцем сядем на кухне, он порежет колбасы, достанет граненые стаканы, мы будем сидеть вдвоем за столом, пить водку и спорить о судьбах отечества, пытаясь друг друга перекричать. А вместо этого там оказалось пятьдесят гостей, они бродили по квартире и тянули виски из пластиковых стаканчиков. Специально каких-то студенток норвежских хозяин предусмотрительно подогнал… Это сейчас ясно, что то было типовое американское party, – а тогда я подумал, что эта разовая уникальная акция. Мне казалось, что человек на моих глазах изобрел принципиально новую технологию времяпрепровождения. Я ждал, что вот скоро разойдутся эти случайные люди и мы наконец займемся тем, что планировали, – бухать на кухне и спорить о всякой херне. Но я уходил в ночи, а они оставались и продолжали тусоваться.

Вообще тот год весь был какой-то театральный. Бурлеск, маскарад, переодевания… Вспоминается Пелевин – какие-то странные, как будто придуманные сюжеты…

– Да… А я помню, был обмен денег – в апреле, по-моему. Очень было интересно. Я, как предисполкома, был назначен председателем комиссии по обмену денег! В нее, кроме меня, входили кагэбэшник, прокурор, председатель финансового комитета.

– А вас было столько, чтоб вы посерьезней отнеслись?

– Ну да. Но все разболтали тут же. Все было нормально.

– А ты с этого что-то наварил?

– Ни хуя. Ни-ху-я. Ничего не наварил. Потому что обменивал всем все. И ничего себе за это не брал. Это была моя внутренняя установка. Я решил, что нужно провалить эту реформу. Откровенно говоря, я не понимаю смысла – зачем это нужно было делать? Они думали, что некоторое количество людей постесняется показать свои кубышки и так они санируют денежное обращение. Ну понимаешь, да? Но люди принесли все, что у них было. Несли по пятьдесят, по сто тысяч.

– А у тебя были запасы кэша, чтоб столько денег выдать?

– Нет. Зачем? Это ж через Сбербанк все. Я только подписывал.

– А почему ты решил провалить эту реформу?

– Потому что я считал, что это свинство – отбирать у людей деньги. Вот. Очень, очень было интересно…

Конец Советского Союза. 1991 год. У нас, Игореша, книжка разваливается на две половины: десять бутылок про Советский Союз, а десять бутылок – про Россию. Ведь не договаривались, а само получилось. Магия чисел… Ебеныть.

1. Страх, обычай и романтические демоны

Вот подходит конец первой половине. Подведем итог. Чем был для страны курс Горбачева? Был ли неизбежен крах? Была ли перестройка и гласность свободным выбором титана, или Горбачев был заложником обстоятельств? В череде этих вопросов павловский обмен денег – жалкая соринка в океане событий. Но соринка очень характерная и демонстрирующая всю хрупкость власти, ее безусловную условность.

Как я уже говорил раньше, власть – это лишь частица тонкой корочки цивилизации, которая покрывает бушующую вселенную человеческого стада. Демоны свободы, анархии и разрушения могут быть скованы лишь страхом и обычаем. Когда же страх исчезает, а обычай повсеместно подвергнут сомнению, демоны вырываются наружу и обывателю остается только молиться, чтобы вырвавшаяся из пут человеческая изнанка привела к минимальным жертвам. Один из лучших поэтов нашего поколения, Тимур Кибиров, в своей стилизации-пародии на поэтов-революционеров «К вопросу о романтизме» так описал этот угар кретинизма:

 
И скучно, и грустно. Свинцовая мерзость.
Бессмертная пошлость. Мещанство кругом.
С усами в капусте. Как черви слепые.
Давай отречемся! Давай разобьем
Оковы! И свергнем могучей рукою!
Гори же, возмездья священный огонь!
 
 
На волю! На волю из душной неволи!
На волю! На волю! Эван эвоэ!
Плесну я бензином! Гори-гори ясно!
С дороги, филистер, буржуй и сатрап!
Довольны своей конституцией куцой?!
Печные горшки вам дороже, скоты?
Так вот же вам, вот! И посыпались стекла.
 
 
Эван эвоэ! Мы под сводом законов
Задохлись без солнца – даешь динамит!
Ножом полосну, полосну за весну я!
Мне дела нет, сволочь, а ну сторонись! и т. д. и т. п.
 

2. С чего все началось

Однако вернемся к нашим баранам. Горбачев встал во главе Советского Союза в 1985 году. Страна добывала примерно 600 миллионов тонн нефти в год, помимо этого около 500 миллиардов кубометров газа, металл, лес и прочее. Не забудьте, что это все вместе с Казахстаном, Украиной и другими республиками. На территории РСФСР в то время добывалось нефти почти столько же, сколько и сейчас, – около 400 миллионов тонн, а вот газа мы уже добываем больше – примерно 520 миллиардов кубометров. В целом СССР имел довольно устойчивую экономику с очевидным сырьевым уклоном. К недостаткам этой экономики нужно отнести зависимость от импорта продовольствия, чудовищно милитаризованную обрабатывающую промышленность и сферу научных исследований и опытно-конструкторских разработок (НИОКР).

К тому моменту СССР начал отставать от ведущих стран прежде всего в сфере информационных технологий. Дальнейшее отставание могло фатальным образом сказаться на сохранении военного паритета, и поэтому было принято решение о резком качественном скачке в сфере высоких технологий. Дальше будет понятно, почему это на первый взгляд правильное решение стало поворотным моментом в истории нашей страны, первым шагом, после которого нет пути назад. Это решение, по сути, и развалило Советский Союз.

Принятое решение было чрезвычайно субъективным, поскольку основывалось не на потребностях населения, не на спросе, а на фетише военного паритета. Носителем этого фетиша была тогдашняя правящая элита, которая сама не могла четко объяснить, зачем ей этот паритет. Впрочем, фетиш на то и фетиш, что его нельзя объяснить логически. Целесообразность, в следующем поколении превращающаяся в правило, через поколение становится фетишем. Оголтелый милитаризм Сталина, основанный на теории броска на Запад, был целесообразен в рамках той системы ценностей, поскольку имел все шансы на успех. Ставший правилом милитаризм Хрущева и Брежнева был хотя бы невреден, поскольку являлся минимальным стимулом к научно-техническому прогрессу. Милитаризм Горбачева, выродившийся в манию военного паритета, не мог объяснить никто, включая его самого. Налицо классический фетишизм.

Так или иначе, но была принята программа ускоренного развития отраслей высоких технологий: электроники, робототехники, коммуникаций и связи. Госплан начал выделять огромные средства, началось строительство новых заводов, развивались исследовательские институты, открывались новые факультеты в вузах и так далее. Это тогда модно было называть – целевая комплексная программа. Потребовались массированные закупки западного оборудования – были выделены значительные средства в валюте. Совок, как большой неуклюжий бульдозер, скрипя, громыхая и изрыгая дым, начал поворачиваться в указанном направлении. Ни у кого этот маневр не вызвал тревоги. Все как обычно, так уже много раз было. Сказали создать металлургию – создали. Сказали освоить нефтяные месторождения Западной Сибири – освоили. Сказали полететь в космос – полетели.

Заработала пропагандистская машина: даешь научно-технический прогресс! Догоним Японию по количеству роботизированных комплексов! Персональный компьютер – это не роскошь, а необходимая в работе вещь! И все дальше, в том же духе.

Однако оказалось, что все не так просто. Оказалось, что для сферы высоких технологий нужна совершенно другая культура производства. Совершенно иной уровень подготовки персонала – как рядового, так и инженерно-технического. Нельзя сказать, что в Советском Союзе таких людей не было. Конечно, были, и много. Однако все они трудились в отраслях, созданных еще при Сталине и Берии: в атомной промышленности, в ракетно-космической, авиационной и некоторых других. Оттуда этих людей забрать нельзя – опять же военный паритет нарушится. Короче, нужно воспитывать новые кадры и переквалифицировать старые. Колоссальная задача!

Очевидно, по многим обстоятельствам, что сталинского сценария (шарашки и лагеря) при решении этой кадровой задачи у Горбачева не было. Оставалось одно – воспитывать не кнутом, а пряником. А если пряником, то нужно повышать зарплаты, строить больше жилья, больше и разнообразнее питаться, нужно выпускать хорошую, добротную одежду, качественные товары долговременного пользования и так далее. Опять находятся ресурсы, строятся заводы, закупается импортное оборудование. Опять бульдозер, урча, поворачивается и в эту сторону – даешь рост производства товаров народного потребления!

Для развития воображения будущих инженеров нужно дать им более разнообразную духовную пищу, а не пичкать застойной, опостылевшей жвачкой. Значит, необходимо резко поднять качество собственного кинематографа, литературы, телевидения. Пришлось признать и неизбежность частичного открытия «железного занавеса», пока на уровне попсы. Опять требуются пусть небольшие, но дополнительные ресурсы.

Таким образом, тот маневр, который первоначально замышлялся как абсолютно локальный и безобидный, затронул практически все сферы Совка, и страна, абсолютно застывшая и, казалось бы, не сдвигаемая никакими силами, начала постепенно, все ускоряясь, меняться. Этот маневр, в приятном соседстве с чернобыльской катастрофой, потребовал все возрастающего колоссального количества ресурсов, что неизбежно сказалось на расходной части бюджета. Очевидно, что в сочетании с огромным оборонным заказом расходная часть бюджета росла год от года как на дрожжах.

Что же в это время происходило с доходами страны? К тому времени Запад уже пережил энергетический кризис. Были разработаны энергосберегающие технологии, экономичные двигатели. Освоены новые месторождения нефти: в Северном море, Мексиканском заливе и пр. Страны Персидского залива резко подняли добычу. Все это привело к падению нефтяных цен, а значит, к сокращению доходов советского бюджета.

Увлеченные идеей создания нового человека для постиндустриального общества, человека, способного производить высокотехнологичную продукцию, образованного и эффективного, наши вожди вдруг обнаружили (батюшки!), что советский человек пьет как скотина. Началась фантасмагорическая борьба с пьянством и алкоголизмом. Опустим все перипетии этой борьбы. Мы все хорошо помним и прекраснодушие вождей, и безалкогольные свадьбы, и чайники с коньяком, и вкус одеколона, и не раз уже упоминавшееся самогоноварение. Здесь важно то, что сокращение потребления алкоголя (и соответственно сокращение его производства) нанесло удар по доходам бюджета. Я когда работал вице-премьером, то, помимо прочего, отвечал и за собираемость алкогольных акцизов. Так вот, я специально поднял статистику по годам, предшествующим описываемому периоду. Доходы от продажи алкоголя составляли примерно 20 % от доходов бюджета. Кроме того, в связи с сокращением расходов на потребление алкоголя граждане предъявили освободившиеся деньги на рынок для покупки других товаров и смели с полок магазинов все, что на них было. Начался тотальный дефицит.

Даже умственно отсталый дебил поймет, что вопрос бюджетного дефицита в этих условиях лишь вопрос времени. И он не замедлил явиться. Чем его покрывали? Тремя вещами. Первое – западными кредитами. В общей сложности было заимствовано около ста миллиардов долларов. Второе – необеспеченными кредитами (по сути – эмиссией) Госбанка. Это привело к тотальному дефициту всего. Третье – напоследок, в начале 1991 года, уже Павлов взял пятилетние кредиты (по сути – изъял средства граждан) у Сбербанка и Госстраха (об этом чуть позже).

Представим себе: огромное количество заводских корпусов строится, закуплено импортного оборудования на миллиарды долларов. Миллионы людей работают на этих стройках. Им всем нужно платить зарплату. Но заводы, которые они строят, еще не производят никакой стоимости (забегая вперед, скажу – и не произведут, поскольку кончатся деньги). Таким образом, товаров больше не стало, а люди зарплат получили больше. Опять кошмар дефицита всего. Цены-то устанавливаются государством, а не являются результатом баланса спроса и предложения.

Деньги потеряли даже тот убогий смысл, который они имели при социализме, и окончательно превратились в резаную бумагу. Именно на излете перестройки мой отец, который всю жизнь неплохо зарабатывал на заводе, завел коров, поросят, кур. И все наше семейство и в Тольятти, и в Питере питалось с этого (были даже попытки варить сыр). Человек потерял последнюю связь с государством – деньги. А больше его с родным государством ничего-то и не связывало по большому счету. Страна погрузилась в царство бартера и натурального хозяйства.

3. Чем все кончилось

Однако власть не замечала надвигающейся угрозы. С упорством маньяка она не хотела сокращать расходы. Когда же наконец поняла, что это необходимо, то взяла и остановила финансирование всех указанных выше инвестиционных проектов, вместо того чтобы сократить оборонные расходы. В 1990 году у нас был самый большой в советской истории оборонный бюджет. Одна программа «Буран» стоила около десяти миллиардов долларов. А ведь 70 % остановленных инвестиционных проектов именно в этом и следующем годах должны были дать первую продукцию.

Весной 1991 года новый премьер Валентин Павлов решил убить двух зайцев сразу: резко сократить количество денег на руках у населения, чтобы сгладить проблему дефицита, и заодно пополнить бюджет неэмиссионными рублями. Для этого он затеял обмен денег в расчете на то, что люди не понесут обменивать кубышки. Но люди понесли. Они объясняли: бабушкино наследство, нашел на улице, копил всю жизнь, тетка дом продала и так далее. А на местах сидели такие, как я, которые хотели им верить, и поэтому в части обмена денег реформа провалилась. Однако у этой реформы была еще одна, более масштабная задача. Как я уже говорил, Павлов решил взять кредиты у Сбербанка и Госстраха. Кредиты решено было взять большие, надолго и под маленький процент. То есть, по сути, изъять вклады граждан – и дело с концом. Поэтому в постановлении об обмене денег маленькими буковками, в конце и где-то сбоку было написано, что, мол, вклады больше 4000 рублей замораживаются, а когда разморозятся, то об этом будет сообщено дополнительно.

Кстати, в этой связи не могу не заметить, что, когда Гайдар отпустил цены, то его упрекали во всех смертных грехах. Но один грех ему точно предъявить нельзя – он не обесценил вклады граждан. К тому моменту, когда пришло правительство Гайдара, этих вкладов уже не было. Их потратили Павлов с Горбачевым. То есть запись в сберкнижках у граждан, конечно же, была, а вот денег – не было. Куда потратил Горбачев эти деньги – одному Богу известно. Только когда через полгода Гайдар пришел в союзный Минфин, их там уже не было. Лишь искаженное восприятие нашими людьми действительности и «чудно» работавшая при Ельцине пропагандистская машина убедили всех, что Гайдар украл вклады граждан. Кстати, Минфин России в 1995–1996 годах вернул эти кредиты и Сбербанку, и Росгосстраху. Однако это были уже другие деньги – инфляция их съела.

Финальным упражнением Горбачева была децентрализация финансовой системы СССР. Как известно, в 1990–1991 годах союзные республики настаивали на обособлении денежного обращения, включая создание собственных центральных банков и получение квот на эмиссию. Надо заметить, что именно на таком варианте союза сейчас настаивает Белоруссия. Российское руководство отказывается от этого варианта, прекрасно понимая, что при таких условиях союз не более чем декорация. Поэтому Путин твердо стоит на позиции единого эмиссионного центра.

Нужно понимать, что на тот момент у Горбачева были все необходимые конституционные полномочия (включая силовые) для предотвращения децентрализации финансовой системы СССР. Абсолютно неверно утверждать, что он не понимал опасности такой децентрализации для целостности страны – ему много раз объясняли те последствия, к которым это приведет. Перед ним положили проект Указа Президента СССР, который сохраняет единую финансовую систему. Он сознательно отказался его подписывать. Вот как покойный премьер Павлов описывает это в своей книге «Упущен ли шанс» (с. 140–141).

«…Оставляя в стороне все предположения, подтвердить или опровергнуть которые может только история, могу сказать, что крах перестройки, наряду с другими факторами, предопределили личные человеческие качества Горбачева, его глубокое безразличие ко всему, что не касалось его собственного благополучия. А пиковым моментом, когда Горбачев полностью раскрыл себя, предательски дав зеленый свет развалу Союза, было то памятное совещание, когда он по сугубо тактическим соображениям отказался подписать Указ, сохранявший целостность кредитно-финансовой системы страны.

Своими руками Горбачев выпустил на волю «финансового джинна», который вскоре на части разорвал великую державу, строившуюся столетиями. Он все понимал. Он отлично осознавал последствия своего равнодушия. Но он в буквальном смысле не пошевелил пальцем, чтобы спасти государство.

В Беловежской Пуще тогдашними политическими лидерами России, Украины, Белоруссии распад СССР был оформлен официально.

Однако я глубоко убежден, что в действительности истинным виновником катастрофы является Горбачев».

4. Небольшой итог

Крах СССР был неизбежен. Финансовая система не выдержала горбачевского прожектерства. Рейган загнал нас за Можай. Если и существовал сценарий сохранения Союза, то он состоял в том, что необходимо было сразу выйти из гонки вооружений и глобального противостояния, потеряв соответственно международные позиции, высвободившиеся средства направить на те два направления, на которые и предполагали, – высокие технологии и ширпотреб, и наращивать ВВП, имея статус региональной державы, но члена ядерного клуба. Это, собственно, и есть китайский путь. Но не нашлось у нас своего Дэн Сяопина. А задним умом все крепки. Я думаю, что в 1985 году не было ни одного человека, который считал этот сценарий реалистичным. Случилось то, что случилось.

Тем не менее сейчас мы фактически находимся именно в этой точке. Мы – региональная сверхдержава, член ядерного клуба. Мы не участвуем в гонке вооружений и никому не противостоим. Экономика наша растет, и инвестиционные приоритеты определяются спросом и предложением.

Но у нас есть и несомненные преимущества. У нас уже прошла приватизация и построены основы демократических институтов. Китаю еще все это предстоит. Так что все не так плохо.

Да… История не знает сослагательного наклонения. Еще: в истории масштабы тех или иных фигур определяются позже. Иногда – очень поздно. Иногда – никогда. Есть Нобелевский лауреат мира Ясир Арафат. А есть Александр Второй, которому никто, кроме меня, не хочет ставить памятник. Много кого и чего есть. В истории уже прочно есть Горбачев и Ельцин. Они теперь, как «сладкая парочка», всегда будут вместе: Горбачев и Ельцин, Ельцин и Горбачев. Может, это Господь их так наказал? За то, что ругались, а на кону была страна. Теперь вот и сидите в истории вместе. Доненавиделись.

Через сто лет школьники будут их путать. Кто за кем шел? Кто кого сверг? Елки-палки, ну зачем все это учить?! Тема «Основатели нашего государства». Боже, какая муть… Давай еще раз. Владимир Красное Солнышко… Владимир Мономах… Это Рюриковичи… Петр Великий… Николай Первый… Это Романовы… Ленин, Сталин… Кухаркины дети, солдатские императоры. Ельцин – Горбачев… Или Горбачев – Ельцин? Разрази меня гром – не помню… Тоже безродные: деревня Будки Ставропольского края… Они оба там родились, с тех пор и ругаются, наверное… А вот – Владимир Третий. Это нынешние – Путины… Уф, все, кажись? Ладно, садись, три…

– Как сговорились. Те немножко, эти немножко, после еще кто-то… И так потихоньку.…

– Все против народа, конечно?

– А разве не всегда так?

– Всегда. И каждый говорит, что он о народе заботится, да?

– Помню – это если чуть забежать вперед, – в дефолт, когда люди тыщами разорялись, Сергей Владиленыч полетел отдохнуть от передряг не куда-нибудь, а в Австралию. Это было очень красиво. Тонкий театральный жест. Я не спец в экономической политике, но обращаю твое внимание на проходные публикации такого рода: «На вкладах населения сколько-то триллионов денег, и вот для оздоровления экономики надо, чтоб эти деньги куда-то делись. И в кубышках столько-то – по-хорошему, это тоже должно куда-то ухнуться, и тогда экономика наконец заработает как часы. Получка будет спускаться за неделю вся – на товары первой необходимости». Всякое сбережение – это нож к горлу экономики. Так что, когда Горбачев заморозил вклады, а Гайдар освободил цены, – это и есть слаженная работа государственной машины. И можно орать: это не я забил, я только пас дал! Или наоборот: я не сам забил, а с его паса! Но результат – налицо. Счет два – ноль. Так?

– Нет. Нет! Тут сложнее. Да, действительно, нужно санировать денежную массу, то есть уменьшить количество рублей. Но помимо этого нужно еще и повышать оборачиваемость денежной массы! То есть надо, чтоб граждане больше покупали. Следовательно, надо повышать доходы этих граждан. Скажу больше: повышение покупательной способности граждан – это самое стимулирующее экономику явление. На этом, собственно, стоит все кейнсианство, которое учит, что надо придумывать искусственные методы повышения потребления. Поэтому, когда ты говоришь ерунду, это неправильно.

– Как раз и из твоего кейнсианства вытекает то же самое – сбережения экономике не нужны. Она ж не на благотворительность нацелена. Идеально в этом смысле, как мне кажется, работала советская экономика – если ты покупал бутылку водки, то уже мог не волноваться насчет прочих трат: дневной заработок у большинства был меньше стоимости пол-литры. Это было для экономистов, думаю, счастьем. А кейнсианство, кстати, еще не заклеймлено как реакционная теория?

– Нет. А еще есть фридманизм – это как бы альтернатива кейнсианству.

– Это Фридман Михаил Маратыч придумал?

– Нет, Милтон Фридман. Чикагская школа. Но это не касается нашей темы.

– Но почему ты мне не хочешь рассказать про Кейнса? Ты, может, сам про него ничего не знаешь?

– Джон Мейнард Кейнс. Говорят, пидарас.

– А чем еще знаменит?

– Придумал теорию, основанную на так называемом мультипликаторе Кейнса. Ну перестань, это неинтересно!

– Как – неинтересно? Напротив. Гайдар, Горбачев и Кейнс.

– Нет. Неинтересно. Мне интересно другое: в 91-м Ельцина выбрали президентом. А Собчака – мэром, и это все в один день, кстати, произошло.

– Тебя все это порадовало?

– Да.

– И меня Ельцин страшно порадовал. Я думал – вот счастье. Царство справедливости. Все будет прекрасно теперь. Наконец-то мы этих товарищей…

– Так оно и случилось. Счастье и справедливость наступили. Правда, «товарищи» опять вернулись. Потому что вся Восточная Европа приняла законы о люстрации, а Россия не приняла. И не запретила работать на серьезных должностях коммунистам и кагэбэшникам.

– Если б она запретила, то кто бы командовал?

– Я, я бы командовал.

– Ага, и я. А больше никто. Вдвоем мы бы много накомандовали.

– Да до хуя бы мы накомандовали. Но вот Чубайс с Гайдаром – точно бы не командовали! Они же были коммунистами. А Димка Васильев бы командовал. Нормальная была бы компания.

– Что, думаешь, мы бы справились без коммунистов?

– Конечно. Знаешь, как было б хорошо, если б они не мешали…

– Ничего хорошего не было б в том, если б от власти были оттерты самые социально активные люди, самые карьерные… Хотя… Я бы расстреливал всю эту публику. В свое время – так с удовольствием бы.