Текст книги "Ящик водки"

О! Вот еще я что придумал! Вот я какую еще на…бку нашел и разоблачил! Это возвращаясь к вопросу о священной частной собственности. Частная типа священная, а остальные – нет. Отчего же вдруг у нас так дискриминируются прочие разновидности собственности? А давайте государственная собственность тоже будет священная! И, сука, общенародная пусть будет священная тоже! Ну как, смешно? То-то же.

Этот комментарий давался мне очень тяжело. Здесь мы имеем как раз тот случай, когда мысли и воспоминания душат, лезут друг на дружку, мешаются, путаются… Ну и, конечно, я боюсь оказаться предвзятым. Я не могу сохранить объективность, встать в этом вопросе над схваткой. Я сильно старался быть если не объективным, то хотя бы спокойным. Ну уж как получилось, так получилось. Не судите строго, люди добрые…

Почему не было реституции

Трагический свинаренковский пафос осуждения пафоса мне неприятен. Вот это сравнение предпринимателя с проституткой… Боже, какая литературщина. Сколько в этом позерства и конъюнктуры. Теперь ведь это модно – ругать бизнесменов. Представление о технических проблемах реализации реституции как о чем-то второстепенном, низком, недостойном – это все от незнания предмета и последствий, которые могут случиться, если в самом начале не иметь четкого представления, как эти технические проблемы будут решаться. Проще всего сказать – я не тактик, я стратег, мол, вы умные, вот и думайте, как решать эту проблему. А покуда вы ее не решите, так вот и будете в моих глазах полными обсосами и говнюками, и я всегда буду вам ставить лыко в строку и говорить: плохо, господа, очень-с плохо-с, безобразно вы провели все это. Как это хорошо у Игорька получается – чуть-чуть грассируя.

А давайте-ка, прежде чем объяснять про реституцию, вернее, про ее отсутствие, я вам расскажу свою историю. Вот, значит, выслали немцев в Казахстан осенью 41-го. Моих конкретно выслали из села Джигинка Анапского района Краснодарского края. Прожили они в ссылке до 1969 года, она уж кончилась давно, а они все жили в Казахстане. Там и я в 61-м году родился. Но тетка Ольга, отцова сестра, с мужем и детьми в 66-м году уехала обратно в Джигинку. Приехали, построились, огород, скотина, пошли в совхоз работать. И вот в 68-м году, летом, я первый раз приехал к ней гостить на летние каникулы. И очень хорошо помню один случай. Идем мы с теткой по улице, и она показывает мне дом – большой, крепкий южный дом-мазанку с черепичной крышей – и говорит: «А вот это наш дом. Мы в нем до ссылки жили. Отец (соответственно – мой дед. – А.К.) его построил еще в начале тридцатых, когда и совхоза-то не было». Я ей говорю: «Тетя, а есть какая-то возможность его забрать?» Она говорит: «Нет, после нашей высылки там поселили эвакуированных, так они теперь там и живут». – «Пусть уезжают из нашего дома», – говорю я ей. А она мне в ответ: «А куда им ехать? Я с ними разговаривала, они говорят, что там, где они раньше жили, теперь какие-то другие люди поселились. А у тех – такая же история. В общем, не ломай себе голову. Мы вон построили себе дом не хуже этого. Пусть уж все остается как есть. Иначе у этой истории конца вообще не будет». Каждое лето, пока я был школьником, я приезжал в Джигинку. Десять лет много раз проходил мимо этого дома. Я в нем ни разу не был. И шелковица у изгороди была – я ни разу не съел ни одной ягоды. Я знал – это уже не мое, чужое. Почему? Не знаю. Это было как приговор. Тетка сказала – не трогай, не береди. Я и не бередил. Я с тех пор знаю – справедливой реституции не бывает. Этот ящик Пандоры нельзя открывать. Хуже будет. А псевдореституцию, которую провели в Восточной Европе и Прибалтике, я лично не очень высоко оцениваю. Почему? Сейчас объясню.

В Прибалтике провели реституцию. Все, что до 1940 года кому принадлежало, а потом отобрали, – вернуть немедля, и делу конец. На первый взгляд – неплохо. А если копнуть – херня на палке. Ну например, самый простой вопрос: а если отобрали до 40-го года? Тогда как – не возвращать? В независимой Латвии (я уже об этом писал) в период между 1918 и 1940 годами было много чего несправедливо отнято у русских, евреев, поляков и прежде всего, конечно, у немцев. Это легко доказать. В отличие от примера, который приводит Исаич, тут и документы в порядке, и все такое. А? Что заерзали? Ах, историческая вина немцев, агрессоры? Что ж вы, бляди, тогда своими эсэсовскими нашивками хвастаетесь? Партизан русских в тюрьму сажаете? Может, вы и в холокосте не участвовали? Или у вас так: «здесь играть, здесь не играть, а здесь рыбу заворачивали»? Вы уж определитесь – либо немцам верните ну хотя бы Домский собор, либо уж тогда не врите, что у вас честная реституция.

Чехия? Вроде все хорошо. Ее нам вечно в пример ставят. Ну так, для разминки. В довоенной Чехословакии немцев было 3 миллиона 200 тысяч человек. Больше, чем словаков. Задолго до мюнхенского сговора правительства Масарика и Бенеша начали тотальное выдавливание немцев из Чехословакии, и прежде всего из Судетской области. Были, конечно, и реквизиции, а как же без них? Опять же все документы есть, чин-чинарем. Чего глаза прячете? Если реституция, так реституция, а не языком болтать. Или опять про историческую вину заговорим? А что, чехи и полукровки не служили в вермахте? Это значит, как в Париж на танке в 40-м въезжать – ты немец, а как в 45-м за русской пайкой в очередь – так сразу чех. Здорово у вас получается. Ты уж определись, родной, кто ты – Карл или Карел Готт? Ну ладно. Хорошо. Допустим. С немцами – более или менее понятно.

А вот еще в 18-м году чехословацкий корпус в Гражданскую войну вывез из России значительную часть ее золотого запаса. Общеизвестный факт, который и чехи-то не сильно отрицают. На этом запасе и стоял чехословацкий самый высокий уровень жизни в Европе в межвоенный период. Может, того, вернуть, а? И опять же бумажки есть, воспоминания там… А? Что? Нет, не наши, ваши воспоминания! Нет? А что так сразу – хамить? Я ведь просто так спросил. Да я даже знаю, что вы ответите. Мол, 68-й год все списал. Конечно. Безусловно. Всенепременнейше. Как это я раньше не догадался. Лезу со своими дурацкими вопросами к серьезным людям.

Продолжать или не надо? Я думаю – достаточно. Все реституции, которые мне известны, – половинчаты и декоративны. Они настолько субъективны, что любой такой пурист, как Свинаренко, раскритикует их также пылко, как и наше отсутствие реституции. В указанных выше странах был понятный образ врага – русские. Они пришли и все переотнимали. Понятно, что это условная схема. Там были и собственные делители. Но таков национальный миф. Теперь же, когда они освободились от русского ига, то реституция, пусть куцая, которой они почему-то гордятся, хотя должны стесняться, безусловно, воспринимается как национальный реванш.

В России все закручено посильнее, чем в Чехии или Латвии. У нас этот дурдом и кошмар (которым, кстати, тут на днях нам велели гордиться) продолжался не сорок, а семьдесят пять лет. У нас, в отличие от них, еще Гражданская война была. Так вот у нас, я убежден, проводить реституцию можно либо как профанацию, либо как дикую провокацию войны всех против всех.

У нас ведь одна часть нации отнимала у другой. У нас не было внешнего врага. Условно говоря, дед Игоря отнимал у моего деда. И что? Мне теперь у Игорька отнять его квартиру, что ли? Да пусть подавится. Ему и жить-то негде будет. Стыдно сказать, мне его жалко. А еще больше – его детей. Они-то точно ни при чем. Как, впрочем, и сам радетель реституции – Игорь Свинаренко.

И наконец, здесь уже я святотатствую и запятую, похоже, ставлю самому Александру Исаевичу. Смотрите: если уж говорить о «раскулаченных» крестьянах, то, может быть, мы не забудем, что многие из раскулаченных в тридцатых годах «кулаков» кулаками-то стали на отобранной в революцию у русских помещиков земле? Декрет о земле слыхали такой? «Помещичье землевладение отменяется навсегда и без всякого выкупа…» О как заучил! По памяти цитирую. Может, мы землицу-то, того, помещикам вернем? Или их потомкам. Чтобы по справедливости. Представляете, что тут начнется? И думать не моги. Дурдом.

Однако хрупкая психика господина Свинаренко не выдерживает. Ишь он морду воротит. Не по справедливости, говорит. Не честно. Не признаю.

Ну и не признавай. Лучше уж пережить истерику от одного такого «правдолюбца», чем страну очередной раз в крови утопить ради торжества принципа. Уж сколько раз это было. Хватит.

Ящик Пандоры – страшная вещь. И открывать его могут советовать только такие мечтательные и безответственные люди, как Игорек. Воистину – благими намерениями вымощена дорога в ад.

За прежние ошибки пусть расплачиваются те, кто их совершил, а не их дети и внуки. Бог им судья. Вот моя тетя Оля (царствие ей небесное) всех простила. Наша же задача – не совершить новых грехов и благоглупостей. И мне вообще непонятна эта логика – раз не провели реституцию, значит, можно пересматривать итоги приватизации. Странно… А как эти вещи связаны? По этой логике получается, что если кто-то восемьдесят пять лет назад занимался разбоем и грабежом, а теперь давно сгнил, проклятый своими жертвами, то можно запросто начинать снова грабить и разбойничать? Ах, надо исправить последствия его преступлений? А их можно исправить? По-моему, как ни трагично, есть вещи, которые исправить нельзя. Можно только помнить. И никогда не забывать. Никогда. А в конце концов у меня он ничего не отнимал, а дед мой лежит в могиле в алтайской тайге. Ему уже все равно…

Ну хорошо, про приватизацию. Сколько можно откладывать?…

Некоторые считают, что я подговорил Игорька писать эту книгу для того, чтобы обелить приватизацию и себя. Вроде так издалека начал и завлекает, завлекает. И тут тебе и Библия, и Лев Толстой, и пятое, и двадцатое. И все норовит умственность свою показать. А я и сам не знаю – так это или нет?… Вообще я не склонен оправдываться. Это не есть моя характерная черта. Но… Может, где-то в глубине души… Может, подсознательно?

Наверное, я скажу банальность, но мне дорого то, что было сделано нашей командой. Мы, кто делал приватизацию, ничего не нажили в ходе ее проведения. Газетные штампы, которые журналисты сами придумали и которыми пугают публику вот уже десять лет, – откуда они?

Вот «афера с ваучерами». Почему – «афера»? Ну почему? Никто ни разу не смог мне толково объяснить суть претензий. Ваучер продавали за бутылку водки? Продавали – ну и что? А некоторые свои квартиры аферистам отписывали, но это же не повод называть аферистом того, кто им эту квартиру дал.

Некоторые чековые инвестиционные фонды обанкротились? Так не мы ли в голос кричали, чтобы никто не вкладывал ваучеры в «МММ» и разные там прочие «нефтьалмазинвесты»? А телевидение нас – не показывало. Оно давало рекламу этих фондов и хорошо на этом зарабатывало. Зачем же ему нас показывать?

За бесценок распродали страну? Неверно. Не за бесценок. Вообще бесплатно. В основном – бесплатно. Почему? А вы спросите депутатов Верховного хасбулатовского Совета – почему? И они вам ответят: потому что они приняли «Закон об именных приватизационных счетах». До этого приватизация шла за деньги, и по тем временам неплохие. Я имею в виду 1992 год. Ваучеры начали действовать только в 1993-м.

Приватизационный чек – это не то же самое, что приватизационный счет? Вот если бы вы сделали счета, а не ваучеры, то все было бы по-другому. Действительно, есть такая точка зрения – счет невозможно обменять на бутылку водки, на него можно только акции купить. Что ж, верно. Только вот акцию потом можно запросто обменять на бутылку. И сделать это можно – в один прием. Смотрите: взял бутылку – купил какую сказали акцию – тут же ее отдал. Все. Нет разницы между счетом и ваучером, только болтовня одна. Как говорится – борьба за висты. Столько мороки с этими счетами – можно тронуться. Когда мы сказали Сбербанку, что ему нужно за месяц открыть 150 миллионов банковских счетов, в том числе и на младенцев, да еще организовать по ним отдельный учет, чтобы эти деньги не перемешались с обычными, а тратились только на специализированные приватизационные аукционы, то банковские специалисты сразу сказали: изобретатель этого шедевра – сумасшедший. Это невозможно сделать никогда. Нужны десятки тысяч новых специалистов, колоссальное количество оргтехники, новые каналы связи. Стоить это будет – не выговоришь. Одним словом – либо авторы хотят остановить приватизацию, либо народных денег им не жаль.

Кстати, самый последовательный критик приватизации – Юрий Михайлович Лужков – ввел специальные московские ваучеры. Забыли уже? А я – нет. Что ж вы его не критикуете, строгие наши судьи?

Я, откровенно говоря, не обижаюсь на журналистов. Отобижался уже. В конце концов, «ваучерная афера века» – это уже элемент национальной мифологии. А с мифом бороться невозможно. Придется нации жить с этим гвоздем в заднице. Зачем ей его воткнули? У нас мало поводов разжечь внутринациональную ненависть? Мы забыли, чем это кончается? А ведь когда втыкали, то не задумывались – правильно, неправильно. Тысячи людей, сотни журналистов не сговариваясь, кто за деньги, а кто и просто так, не разобравшись, лупили от вольного, что в голову взбредет. Лишь бы позабористее, лишь бы наотмашь. А что, бумага все стерпит.

Как проходила чековая приватизация? Это было очень интересное, захватывающее тебя целиком мероприятие. Вот Игорь любит приводить цитаты из своих старых книжек про тот или иной год, который мы описываем. Приведу и я достаточно обширную цитату из моей книги «Распродажа Советской империи», которая в свое время вызвала такой переполох и скандал. Этот отрывок был написан в 1997 году. Сейчас я его читаю с некоторым любопытством и снисходительностью. Но тем не менее…

«…Приватизация в России началась 3 июля 1991 года, когда был принят Закон Российской Федерации „О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР“.

Я бы предложил следующую историческую схему преобразования прав собственности в России. Начиная с 1989 года: 1989-й – латентный, «теневой» переход собственности от государства к частным лицам либо их объединениям без его юридического оформления; 1989–1991 годы – юридическое закрепление прав собственности без достаточных правовых оснований для этого; 1992–1994 годы – попытка разрушения сложившихся «неформальных» либо незаконных прав собственности на основании закона с привлечением широких масс населения… За прошедшие годы менялось и отношение людей к приватизации – если в 1992 году всерьез обсуждали, стоит ли приватизировать торговлю или надо ее оставить государственной, то сейчас даже коммунисты ратуют за многоукладность экономики.

Можно сказать, что я присутствовал при рождении идеи ваучера. Авторство в этом вопросе бесспорно принадлежит Виталию Найшулю. До прихода Гайдара в правительство было еще далеко, но у нас уже была своя команда. Мы собирались на турбазе в Репине под Санкт-Петербургом, пили водку и импровизировали. Я, например, предлагал вообще все имущество раздать даром. Создать специальный орган, который будет хватать людей и, хочешь не хочешь, закреплять за ними имущество. А Виталий Найшуль сказал: нет, надо просто всем раздать ваучеры, и пусть каждый вложит их туда, куда хочет. Потом, правда, у Найшуля произошел разрыв «между полетом мысли и жизнью». К тому времени парламент принял закон об именных приватизационных вкладах, который был совсем уж нелиберальным – закон не предполагал свободного обмена паями и прочего. Тогда-то Чубайс и предложил эту систему поломать и сделать ваучеры «на предъявителя», которые можно перепродавать. И вот когда через огромный скандал с Верховным Советом все-таки удалось пробить ваучерную модель – тут-то Виталий Найшуль ее и разлюбил. А что было делать нам? Деваться было некуда – пришлось ее осуществлять…

…Следует вспомнить, в каких условиях и при наличии каких факторов начинался процесс приватизации в России. Отсутствие платежеспособного спроса населения и социальное неравенство; невысокий интерес со стороны иностранных инвесторов; наличие свыше 240 тысяч государственных предприятий, что требовало применения типовых процедур приватизации; спонтанная приватизация, то есть массовый перевод имущества государственных предприятий в иные формы собственности вне законодательно установленных рамок. Для разрешения всех этих проблем и был придуман ваучер, эдакая палочка-выручалочка российской экономики. Распределение ваучеров среди россиян началось осенью 1992 года.

«Команда» во главе с Анатолием Чубайсом позвала меня в Москву в 1993 году – надо было заканчивать ваучерную приватизацию, ее график горел, и в руководстве Госкомимущества просто не хватало рабочих рук…На финише ваучерной приватизации, в конце 1993 года, мы испытывали катастрофическую нехватку времени и выбрасывали на рынок все новые и новые предприятия, чтобы народ успел отоварить чеки. Пахали мы тогда круглосуточно, с короткими перерывами на сон, на чае и пирожках. Потому что жизнь могла очень круто повернуться и у страны в целом, и у нас лично – если бы приватизационные чеки были отоварены не полностью, а, скажем, наполовину, как это и было на 1 января 1994 года. К этому дню, строго говоря, чековая приватизация должна была быть закончена, но ее пришлось продлить на полгода, по 30 июня 1994 года.

Что же мы получили к этому дню? Приватизационный чек предоставил каждому гражданину Российской Федерации равное право на получение доли государственной собственности. В результате базовая задача – формирование слоя частных собственников – была выполнена, владельцами акций приватизированных предприятий и чековых инвестиционных фондов стали более 40 миллионов россиян (более 30 % населения). По нашим данным, «вернулось» назад около 98 % от общего количества выданных чеков: мы выдали их 151,45 миллиона, а собрали 148,58 миллиона (в том числе по закрытой подписке 25,99 миллиона штук (17,2 %), на чековых аукционах 114,69 миллиона штук (75,7 %), иными способами – 7,9 миллиона штук (5,2 %). Осталось в обращении 2,87 миллиона чеков (1,9 %). Было приватизировано около 116 тысяч предприятий, или около половины всей экономики. Образовавшийся частный сектор включал в себя на тот момент свыше 25 тысяч акционерных обществ. В негосударственном секторе экономики в результате приватизации 1992–1994 годов стало производиться более половины валового внутреннего продукта. Показательно, что и критики, и сторонники чековой приватизации сходятся в одном: количественный успех программы массовой приватизации бесспорен и очевиден.

Ваучерный этап приватизации я бы сравнил с «нулевым циклом» строительства. И хотя нас обвиняли в том, что простой советский человек не стал в результате Рокфеллером, что не удалось выполнить многие иные задачи, которые хоть и ставились перед началом приватизации, но объективно и не могли быть решены так скоро, а более эмоциональные оппоненты называли ваучерную приватизацию не иначе как «аферой века», несколько фундаментальных задач российской экономики были решены. Во-первых, государство перестало быть монополистом в экономике страны – в России появился широкий слой частных собственников. Во-вторых, во многом благодаря именно ваучеру возник рынок ценных бумаг. Появились чековые инвестиционные фонды, в обиход вошли слова «брокер», «регистратор», «депозитарий». И наконец, появление 40 миллионов акционеров, которые с помощью приватизационного чека осваивали азы рыночной экономики, стало залогом того, что мы неизбежно должны были прийти к нормально функционирующей системе корпоративных отношений.

Безусловно, правила игры в ходе чековой приватизации не были идеальными, и, вернись мы в 1992 год, возможно, постарались бы кое-что сделать иначе. Например сегодня совершенно ясно, что, поддавшись популистским настроениям и предпочтя во многих случаях закрытую подписку на акции по второму варианту льгот, мы на длительное время фактически «зарубили» инвестиционное будущее многих предприятий. Это ничего не дало и самим членам трудовых коллективов – кроме задержек с выплатой зарплаты и зачастую просто смешных дивидендов по итогам года.

Вторая наша ошибка была связана с закреплением пакетов акций в государственной собственности по принципу «как бы чего не вышло». Это напоминало собаку на сене – и управлять эффективно сами не могли, и денег на развитие не давали, но и других не допускали.

Еще одна грустная «песня» – инвестиционные конкурсы. Они стали, к сожалению, в основном конкурсами обещаний – побеждал в них тот, кто больше других обещал. Зачастую большая часть так и оставалась обещаниями.

Но в целом же итоги ваучерной приватизации были безусловно позитивными, и никто не сможет убедить меня в обратном. Приватизация способствовала формированию частного сектора, становлению фондового рынка, дала возможность привлечения инвестиций через ценные бумаги, предопределила конкуренцию и сформировала альтернативу рынку госбумаг… Ваучерную приватизацию я и сегодня не считаю ни слишком поспешной, ни слишком формальной. Стоило ли ее проводить? Стоило. Без этого у нас не было бы ни победы на президентских выборах 1996 года, ни фондового рынка, привлекающего сегодня миллиарды долларов инвестиций. Было сделано гигантское дело, которое, по сути, придало необратимый характер политическим и экономическим реформам в стране…»

Прочитал, и чем-то далеким повеяло. Тридцать три года. Как говорится, возраст Христа. Вот хоть что-нибудь по значимости и масштабности и, заметим, по позитивности для страны было сделано после этого? Ну вот – что? Укрепление властной вертикали? Хе-хе. Нету… Только одно это и изменило лицо страны. Изменило и всех нас. А Игорек говорит – реституция. Какая, на фиг, реституция? Приватизация – вот самый лучший ответ на национализацию!

И наконец, не могу оставить без ответа критику Александра Исаевича. Оставляю на его совести пассаж относительно того, что якобы во второй половине 1994 года, буквально за несколько месяцев, вся собственность страны была за бесценок роздана узкой группе дельцов. Это просто не так. Во второй половине 1994 года мы практически остановили приватизацию, поскольку нужно было переналадить систему с ваучерных на денежные продажи.

Если же он имеет в виду залоговые аукционы, то они проходили в 1995 году и на них продавалась отнюдь не вся собственность. На залоговых аукционах было выставлено от силы пятнадцать лотов. Да, больших, да, вкусных – но это далеко не вся российская экономика. (В следующей главе я дам подробный комментарий про залоговые аукционы, поскольку и год как раз будет 1995-й.) Заметим, что денежная приватизация до сих пор не закончена и Мингосимущество продолжает продавать сотни предприятий и пакетов акций. Поэтому говорить, что мы устроили «разворовку», – это просто не владеть вопросом. Я понимаю эмоциональный порыв автора, но когда дело касается такой взрывоопасной фактуры, то плескать керосинчик, на мой взгляд, не очень осмысленно. Здесь, для того чтобы обвинения прозвучали убедительно, нужно быть точным в деталях. Как известно, дьявол кроется именно в них.

Вообще у меня складывается впечатление, что он свои суждения о приватизации составил, что называется, «со слов». К нему же, когда он вернулся, косяком пошли так называемые прорабы перестройки, типа упомянутого выше Святослава Федорова. Или того же Полеванова. А они, как известно, не испытывая к нам никакой симпатии, крыли приватизацию на чем свет стоит.

Однако главная претензия автора, состоящая в том, что приватизация была проведена слишком быстро, требует четкого ответа именно потому, что она-то как раз четко и ясно сформулирована.

Итак, начну. Я уже не раз убеждался, что главной ошибкой в принятии тех или иных решений является неправильное представление об альтернативах. Вот, например, человек находится перед выбором – надеть ему на свидание с любимой черный костюм или серый? На самом же деле ему вообще никуда идти не надо, поскольку его любимая на свидание не собирается, ибо трахается сейчас с его ближайшим другом. Таких примеров – вагон. Здесь – аналогичный случай. Александру Исаевичу кажется, что у нас был выбор либо проводить приватизацию быстро, либо с чувством, с толком, с расстановкой. А у нас этого выбора не было. У нас был другой выбор: либо мы ее проводим быстро, либо мы ее вообще никак не проводим. Причем наивно было бы полагать, что основная угроза была в том, что могут вовсе остановить. Нет. Это на поверхности явления наши оппоненты так артикулировали свои намерения. На самом деле под этот звон о необходимости приостановки приватизации они хотели все быстренько растащить, что называется, «по своим».

Сейчас объясню. Я уже говорил, что приватизации юридически корректной и публичной предшествовал этап либо вовсе криминальной, либо «серой», полулегальной приватизации. Тут было все. И просто выкуп цехов за взятку директору еще по горбачевскому закону о предприятии. И заумные схемы с арендными предприятиями и арендными подрядами. Взносы целых производств в качестве вклада в кооперативы, в которые остальные, а это были сплошь директорские ставленники, вносили так называемую «интеллектуальную собственность. Венцом маразма была „аренда с выкупом“, это уродливое дитя членкора АН СССР тов. Бунича. Помните такого? Так вот, когда мы пришли, то около сорока процентов магазинов и общепита в стране были на этой самой аренде, то есть должны были быть проданы коллективу за бесценок. Я не шучу – остаточная стоимость – это действительно несколько десятков рублей. Да Бог с ними, с магазинами. У нас „Лентрансгаз“ был на аренде выкупом. Я, записной либерал, и то понимаю, что газотранспортную систему страны нельзя приватизировать.

Наши предшественники постарались на славу. Если бы наша «плохая», «воровская» приватизация не началась, если бы мы не начали аукционы и конкурсы – публичные, которые можно оспорить в суде, на которых можно присутствовать и потом зубоскалить на экранах телевизоров и писать про них мудацкие газетные статьи, – то тогда действительно прав Солженицын: растащили бы страну втихаря от народа, и дело с концом. Эту опасность сейчас никто не признает серьезной. Да и тогда ее осознавало от силы несколько десятков человек.

Как вы не понимаете? У них уже все было на мази. В горбачевско-силаевский этап они все бумажки выправили, обо всем со всеми договорились, осталось совсем чуть-чуть, и дело в шляпе. И тут на тебе – аукционы, конкурсы, ваучеры и прочая гадость. Еще льготы трудовым коллективам. Хочешь не хочешь, а не меньше 25 % акций раздай рабочим и не греши. Вот федоровский гнев на Чубайса как раз эту природу имеет.

И тут, Александр Исаевич, я не согласен и с другим вашим замечанием. О том, что делалось все втайне от народа. Это неправда. Нет ни одного предприятия, на котором рабочие не получили бы как минимум двадцать пять процентов акций. А как правило, получали они пятьдесят одни процент. Таким образом, они не могли не знать, что их предприятие приватизируется. Все знали. И когда, и почем, и где. Так что и здесь вас ввели в заблуждение ваши информаторы.

И вот представьте себе, что прошел их, а не наш вариант приватизации. А альтернативы, я это утверждаю с полной ответственностью, выглядели именно так. И что? Если уж нашу, далеко не совершенную, но публичную и подсудную приватизацию, приватизацию хоть по какому-то, пускай дрянному, но закону, критикует всякий, если сейчас ставится вопрос о ее нелегитимности и несправедливости, если сейчас звучат предложения пересмотреть ее итоги, то что было бы, если бы прошел вариант «матерых товаропроизводителей», то есть хозяйственной и финансовой элиты конца восьмидесятых? Этих краснобаев, которые своей болтовней о поддержке перестройки и нового мышления сменили реальную промышленную элиту, которая хотя бы знала, как всем этим управлять? Ведь даже не то плохо, что дешево. Плохо то, что полученный их способом титул собственности – «серый», юридически «грязный». С такими правами на собственность ни инвестиции привлечь, ни кредит под залог получить – ничего нельзя. Страна бы стагнировала и умирала. С такими правами на собственность начать народное движение «против ворюг» – плевое дело. Да давно бы уже перерезали друг другу горло. И не было бы никакого второго срока Ельцина. А значит – разлюбезного всем Путина, стабилизации, вертикали. Ничего. Вот в этом я уверен.

Впрочем… «Дела давно минувших дней. Преданья старины глубокой». А вот интересно, кому-нибудь нужна правда о приватизации? Или даже ученым достаточно мифа об «афере века» и «разворовке»? Ведь есть же у нас экономическая и историческая наука! Я не имею в виду академическую – она вся в руках у академиков-маразматиков или членкоров типа Глазьева. Я об университетской науке. Аспиранты там, докторанты. Им что, не интересно, что на самом деле происходило со страной? Как это было? Похоже, что нет… Жаль.

И последнее. Извините нас, господа хорошие, что не сделали вас всех рокфеллерами, как обещали. Оказалось, что это невозможно. Точно. Установлено экспериментальным путем.

– Давай вернемся к чеченской войне! Расскажи, что ты думал о ней.

– Я? Мне это казалось непонятной частной проблемой – одной из. На фоне многих. В рамках тогдашней неразберихи и бардака. Везде непонятка – и в Чечне тоже. Я не был эмоционально в это вовлечен, ну уж по крайней мере тогда, вначале. Может, потому, что все те независимости провозглашались одна за другой. Мелькание было в глазах, а не «Вставай, страна огромная». Мне не было толком понятно, почему Россия слила, почему она отдала Германию, Прибалтику… На фоне пол-Европы, которую мы отдали без единого выстрела, Чечня не могла меня взволновать тогда.

– Отдельный Надтеречный район был против Дудаева, а возглавлял этот район человек по фамилии Автурханов, нет? И будто бы они сделали отряды, которые пошли штурмовать Грозный.

– А, отряд из русских офицеров!

– Да. Которых собирали по всей России. И от которых потом отказались. И куда делись все те люди из Надтеречного района? Убили их? А вся война 94 – 96-го годов – мне кажется, это была череда предательств. Я помню, был такой функционер совбезовский, генерал Манилов, он потом в Минобороны работал. Мы у него сидели и рассуждали о Чечне, и он говорит: «Вот только-только мы их, чеченов, зажмем, только развернем артиллерию – и тут же нам команда: „назад“. Опять их прижмем – и опять команда „назад!“. Ему в ответ: „Вы уже за…али этими рассказами про команду „назад!“. Расскажите, кто вам давал такую команду! Фамилия, имя, отчество!“ И знаешь, что он сказал? Он сказал: „Черномырдин Виктор Степанович“.