Текст книги "Ящик водки"

Бутылка восемнадцатая. 1999

В 99-м году Кох прятался от неумолимого меча российского правосудия за границей. Потом вернулся и рассчитался с долгами после дефолтовского попадания.

Свинаренко путешествовал по земному шару на шару, то есть даром. И писал книги.

– Да, брат, первое событие года – не какая-нибудь там херня типа очередного постановления или смерти некоего второстепенного деятеля и не 300-летие граненого стакана – но отставка Березовского Б.А. с поста исполнительного директора секретаря СНГ. Ну так как? Это все тогда, значит, началось?

– Да не. Надоело ему, наверно, просто дурковать. Решил, что должности «Березовский» ему достаточно. У нас тогда с премьерами была история, если ты помнишь.

– С трудом. Это когда Примаков?…

– Да. Примуса поставили в сентябре 98-го года. А потом уже где-то к марту – маю 99-го его сняли и назначили Степашина. А потом, в августе или сентябре, назначили Путина. Это 99-й год.

– Я помню. Потому что как раз Шакирова, который, как мне кажется, симпатизировал Примакову, 25 марта 99-го выгнали из «Коммерсанта». (А после из «Известий», где он был главным. Дальше он, побыв безработным, стал командовать «Новым временем».)

– За что?

– А за то, что уже началась афера с покупкой «Коммерсанта».

– 99-й… Это так недавно было. А кажется, что давно.

– Помнишь, Примус развернулся над океаном?

– Да.

– Патриотически так развернулся.

– Да. В знак протеста против бомбардировки Югославии.

– Которая началась в марте. Помню, один мой товарищ, из эмигрантов, прожив к тому времени в Штатах лет десять, как раз в 99-м получил их паспорт. Вместо green card. Приехал с этим паспортом в Москву и позвал меня в числе прочих в ЦДЖ – обмывать паспорт. А в то время в Домжур еще как-то ходили по старой памяти. Даже, видишь, эмигранты из бизнесменов. Я, кстати, и сейчас там люблю иногда посидеть. На контрасте, в память о тех временах, когда попасть туда невозможно было. При Советах там считалось круто. Раньше нужен был билет членский, чтоб войти, а сейчас иди не хочу. Самое смешное, чтотам остались все те же официанты, которые были при советской власти, и они там помнят завсегдатаев: в ЦДЖ Аджубей бухал, у него там был свой уголок. Гагарин заходил.

– А что там вкусного?

– Например, там был судак «орли», в кляре, – серьезная вещь. И еще такие, как они называются – воланы, не воланы? – такие корзиночки с паштетом. Там особенного ничего и нету, просто собирались репортеры и квасили. А внизу там пивная, буфет.

– К чему ты это рассказываешь?

– А к тому, что американский свежеиспеченный гражданин пригласил нас отмечать свой паспорт. И вот мы там сели, налили. Он говорит: «Господа, ну наконец-то я получил паспорт Соединенных Штатов Америки. Великий для меня день. Такое счастье. И потому я предлагаю выпить за Америку, причем стоя». Все встают, пьют за Америку, а я сижу.

– А, ты не стал пить за Америку стоя!

– Ну. Виновник торжества спрашивает: «Ты чё?» Я говорю: «Да пошел ты! Вы вон бомбите Югославию, а за вас пить…»

– Ох ты!..

– Ну, они все выпили. «А теперь я выпью, причем сидя и просто так. Я не присоединяюсь к вашему тосту, я пью, потому что мне хочется выпить», – сказал я и немедленно выпил.

– Понятно, это у тебя был такой протест.

– Да. В знак протеста я выпил не стоя, а сидя и сказал еще слова. То есть это было такое проявление радикального патриотизма.

– Ну почему? Вот этого я никак не могу понять!

– Ну, теперь-то все знают, что Югославию бомбили зря. Натовские начальники сами признались – а конкретно это был какой-то высокопоставленный военный англичанин, – что не было никаких массовых захоронений мирных албанцев, это все блеф, это придумали, чтоб был повод для бомбежек. (Тогда доказательств не было, но я чувствовал, что дело там нечисто.) После этого, казалось бы, англичанин как офицер должен был застрелиться, НАТО – извиниться, албанцы – съехать с территорий, которые им отдали за их страдания и проч. Но, как мы уже привыкли, ничего такого сделано не было, информация прошла по СМИ так, краем поля, никто особо не стал возмущаться: дело привычное. В итоге вышло, что американцы так, походя, на всякий случай создали в Европе базу исламских террористов. Как до этого они в Азии вскормили Талибан. Типа, раз они сами там не присутствуют, так и других не пустят. Или отравят им жизнь. Албанцы – люди серьезные, они еще себя, боюсь, покажут… Сначала, значит, американцы разбомбили сербов, оставшиеся уехали подальше от албанских боевиков, которых не то что не тронули, а даже легализовали, назвав их «Освободительной армией Косова»… Это, кстати, наша всегдашняя риторика была – своих прикормленных боевиков называть освободителями. В Анголе там или в Палестине. Ну вот. Я тогда продемонстрировал радикальный патриотизм без ущерба для экономики страны. В отличие от Примуса. Понимаешь?

– Я не понимаю, почему любовь к Югославии называется проявлением патриотизма. Почему?

– Я тебе объясню.

– Объясни. Тебе, как хохлу, должно быть тем более обидно. Потому что почему-то обязательно патриотично полюбить сербов, но любовь к хохлам не входит в обязательную программу патриота.

– Вот я, кстати, об этом писал не раз, ставил вопрос в своих заметках.

– Мне никто не может толком ответить. Ну что нам эти сербы? А болгары? А македонцы? Когда сербы резали албанцев, а потом албанцы резали сербов – мы были за сербов.

– За сербов, безусловно.

– А когда албанцы, без всякой на то причины, начали резать македонцев, припершись к ним в Македонию в виде беженцев, нам всем было по херу. Нам эти македонцы до лампочки были все. Хотя они славяне и православные. Вот я не понимаю! Из всех славянских наций, из всех православных наций – выбрали именно сербов и любят их аж взасос! Они нас в Первую мировую войну втянули, в результате революция получилась, полстраны кровью залили – а мы их все равно любим! Ну почему?

– Объясню тебе. Но ответ на твой вопрос я начну с того, что усилю твое недоумение.

– Ха-ха. Да-да.

– Для ясности, чтобы тебе было приятней. И чтоб ты приблизился к разгадке. Так вот. Когда я приехал буквально в Македонию, ну, перед наземной операцией, – помнишь, когда они в Косово вводили войска? КFOR? Так вот, я поехал туда писать про это заметку.

– А ты тогда где работал?

– Еще в «Коммерсанте». Андрей Колесников должен был ту же войну описывать с другой стороны баррикад, из Косова, – но его туда не пустили. А меня пустили. И полетел я, значит, именно туда, поскольку плацдармом для операции была выбрана Македония. Штаб НАТО находился в отеле «Континенталь», это в их столице, в городе Скопье. Иду в Москве покупать билет… А всегда были рейсы регулярные: Москва – Скопье. И тут выяснилось, что нету уже рейсов таких. Поскольку НАТО запретило полеты русских самолетов над Македонией. То есть Македония – суверенная страна…

– А НАТО запретило.

– Аэрофлот – это авиакомпания коммерческая! Она имеет договор с правительством Македонии, осуществляет рейсы! А с ней вот так… Что же делать? Через Софию добираться либо через Будапешт. Я выбрал первый вариант, потому что там виза не нужна была и вообще проще. Короче, я прилетаю в Софию, в аэропорту выпиваю кофе-эспрессо… Болгария, кстати, одна из немногих стран…

– …которая умеет варить кофе.

– Как это ни смешно.

– У турок научились.

– Турки как раз не умеют. Они варят в песке – чистая лажа. А эспрес-со – это Италия и Болгария. И пожалуй, все. Не знаю, кто еще. Немцы с французами – лохи в этом смысле.

– Ну хорошо. Так что дальше?

– Дальше вижу – на площади стоят «чайники»-бомбилы. Иду с ними торгуюсь, до Македонии доехать. В Македонию не везут, потому что это суверенная страна, – только до границы. Короче, доезжаю я до границы, перехожу ее пешком, предъявив паспорт с македонской визой, а на той стороне, за бугром, беру другого «чайника» и еду в Скопье. И так я добрался от одной столицы до другой где-то за полдня общей стоимостью 70 долларов. Поселился там, живу, изучаю обстановку, настроение в массах. Я думал, там народ вооружается, все такие хмурые ходят…

– Война же на пороге.

– Ну. Небось окна залеплены.

– Перекрестной лентой.

– …встречают русских братьев хлебом-солью. Помнишь, туда как раз добровольцы ехали, через Венгрию пробирались?

– Да-да. Вот это славянское братство. Братушки.

– И вот я иду вечером по городу… А там кабаки открыты, дискотеки полны, все пляшут, веселятся. Ребята девок щупают, тащат в кусты, девки довольные, хихикают… Я говорю: ребята, а воевать? Вот из России добровольцы ползут. Через Венгрию. Те говорят: «Да ну… Старик, смотри, какая чудная погода, какое прекрасное вино! И все даром практически! И посмотри на этих телок! Зачем же помирать? Ты что, рехнулся?»

– «С кем воевать, против кого?»

– Гм… Ну, пару американцев там, правда, отметелили на какой-то дискотеке. Так после этого натовцам запретили выход в город на неделю, что ли.

– Сгоряча кто-то их отдубасил.

– По пьянке. Такое бывает. Причем у нас не только американцев, у нас и русских бьют на улице… А таксист один мне говорит: «Русских дико люблю! Когда уже вы сюда приедете воевать?» А сам причем воевать не собирается…

– Ха-ха. Русские пускай воюют.

– Я спрашиваю: «На кой тебе русские?» Он говорит: «Ну как? Русские приедут, начнут бухать здесь, снимать блядей, кататься на такси по городу, бабки башлять – мы и заработаем! Я говорю: „О как! А чего ты так решил?“ – „Ну как? Американцы вон как гуляют. Ну, у ваших, наверно, чуть меньше денег, хорошо, немножко собьют цены, а то блядь до ввода войск стоила 20 долларов, а стала 80!“ Я говорю: „Батенька, отдохни, нету денег у русских добровольцев“. Он задумался…

– А вот Примус-то хотел уже влезть туда! При том, что бабок нет. Вот объясни мне! Ты мне ничего не объяснил…

– Погоди. И этот таксист с меня денег не берет. Говоря при этом, что русские – это братья. Я тогда написал: а что же на Украине с меня берут бабки, а здесь – не берут? Нелогично как-то… Хохлы-то с русскими вроде породней, чем сербы… Чтоб это получше понять, пошел я в болгарское посольство. И спрашиваю: а как вы, болгары? Вы же сербам вон какие буквально родные братья. Почему вы не воюете за них? Они говорят: «Да надоели нам эти сербы, и македонцы тоже. Сербы с этой войной у нас как кость в горле; две ракеты залетели в Болгарию, так у нас сразу упал туризм. К тому же сербы нас кинули два раза в войнах Балканских, забрали наши земли. А сейчас мы из-за них не можем в НАТО вступить!» Понимаешь, это болгарские дипломаты мне в диктофон такое несут! По предъявлении мной ксивы!

– Ну так ты мне объясни чего-нибудь! Ты меня запутал уже окончательно…

– Так вот знай: на самом деле нет никакого братства.

– А что есть?

– Нету братства ни балканского, ни славянского. Просто югославы ближе других к русским – по пафосу, по патетике. Со времен Тито.

– Ну, ну, ну! Тито-то хорват был! Он не был сербом.

– Это частности. Тут шире вопрос стоит – за всю Югославию. Тито – югослав, и все тут. Это мы с тобой знаем, что он хорват. А так-то это не важно. Важно другое: сербы – это как бы такая маленькая действующая модель русских. Игрушечная. Понимаешь?

– Нет.

– Ну, у них такой имидж, что они тоже крутые, тоже партизаны, тоже на всех ложили, тоже православные, язык похожий, боевое братство, Шипка, то-се… Против турок…

– Да Шипка – это Болгария! Никакого отношения Сербия не имела к этой войне!

– Слушай, отстань, дай мне сказать, а?

– Я? Ни хера себе!

– Сбиваешь меня совсем. Так вот. На примере сербов русским дают кое-что понять. Им говорят: обратите внимание, мы тут вашу карикатуру размазываем по стене.

– Хорошо сказал – карикатуру.

– Так вот, во-первых, вы это схаваете сейчас. А во-вторых, в сознании или подсознании даже у вас отложится, что будете выделываться – и вас расхерачим точно так же, по этой модели. И вам мы тоже развалим всю промышленность. (Газета «Завтра», обсасывая эту мысль, тогда дала остроумный заголовок «Через четыре года здесь будет Нови-Сад», это такой город разбомбленный югославский, если помнишь.) И еще поддержим ваших чеченцев, как поддержали этих, косовских албанцев. И чечены будут вас выгонять, устроят этническую чистку, а когда русские разбегутся, пройдут выборы – и большинством голосов Россия станет мусульманской. Как Косово…» Такую я вижу модель. Именно поэтому меня такая картина заводит. Понимаешь, это глубина подсознания уже, когда берут совершенно что-то похожее на тебя – и мочат.

– Но почему именно Сербию выбрали, а не Хохляндию? Она-то еще больше похожа. Или Белоруссию, например. Если исходить из твоего сценария. Намного более поучительно было бы, например, батьку Луку прижать. Который точно карикатура на нас.

– С батькой Лукой сложнее – мне кажется, там же какое-то осталось еще военное присутствие России.

– Ну…

– Поэтому Белоруссия не годится. А в Сербии нету русского военного присутствия. Ее можно поэтому безнаказанно трогать. Это один мотив. Другая причина, почему не хохлов – потому что они близкие, с ними не выйдет такой большой романтической любви по переписке.

– Ха-ха!

– Потому что когда близко, когда в одной коммуналке, то начинаются ссоры на кухне: кто не выключил свет, кто не заплатил за газ – про газ это просто буквально. И хохлы – у них нет такой репутации, что вот они пойдут и умрут за идею.

– А Сербия – прекрасная заочница.

– Она такая далекая, чудная, она как бы целка.

– Да-да.

– Издалека же не видно, что у нее ноги волосатые…

– И вагинальный секрет у нее вонючий.

– Да пошла она на хер, короче! (Из детского издания мы это уберем. Когда будем издавать «Ящик водки» для детей, без мата и без скабрезностей. Типа как букварь.)

– Это хорошо – Сербия как заочница. И человек подрачивает тихонечко до окончания срока. Прочитал письмо – и подрочил.

– И нету такого у хохлов имиджа, как у югославов, которые оттягивали 700 тысяч войск вермахта. Наши, наоборот, в СС служили – не все, но где-то кое-кто у нас порой.

– Да, иногда немножко не в тех войсках служили.

– В общем, да, немножко. Я встречал, кстати, в Штатах таких украинских ветеранов-эсэсовцев. Которые как раз в Югославии выступали.

– Их в Чикаго до хера. Они говорят, что они поляки. Но ни хера они не поляки. А хохлы.

– И поэтому, если бы американцы начали херачить хохлов, русские бы еще порадовались. Так им, типа, и надо, за Крым, за Севастополь.

– Да.

– Видишь, Украина никак не годится. Поэтому вот такой далекий образ работает – заочница, карикатура, модель.

– Сербские генералы – они же лидеры организованных преступных группировок в Сербии.

– Ну, эту модель мы изучали еще в «Слове о полку Игореве». Помнишь?

– Ну-ка, ну-ка…

– Ну кто такой князь? Такой бра-телло, только на коне вместо джипа…

– Ну, это да.

– Дань, стрелки, разборки… Кто-то заехал на чужую землю, начал собирать. Ему говорят: ты чего, братан, охерел? Он не слушает. И тогда его просто порвали, привязав к деревьям. А жена говорит: вы ответите, суки! Сейчас вам будет ответка! Мало не покажется.

– Но мало того что народ этим бандитам платит и они тысячу лет сидят на хребте народном, они еще подумали: «Мало того, что они платят дань. А пусть они нас еще любят!»

– Ты про кого говоришь – про генералов?

– Про князей. Вот эта любовь к ним называется патриотизмом.

– Ну, хер с ними. Это тяжелая тема, сложная. Что касается Югославии, где генералы, они же и братки, – то эта схема там в более чистом виде, чем у нас. Князь – это и есть генерал. Он же и браток одновременно. Эта схема рождается из глубин народной жизни. Так получается всегда, когда начинается живое творчество масс. На нем и демократия должна строиться. По крайней мере у нас – за протестантские страны не буду говорить.

– Ну да, если князь не прав – отрубите ему голову и другого возьмите. И казаки же тоже на круге должны были шапки кидать, орать: вот ты будешь атаман!

– Это одна и та же схема, та же социальная функция – казаки, братки, югославские генералы. Не случайно эта тема красной нитью проходит через всю нашу книгу – казаки, бандиты. Потому что действительно, как это ни смешно, идет живое творчество масс. Когда уничтожается государство, чиновников выгоняют, рвут флаг – образуется вакуум, который люди тут же заполняют так, как им диктует их натура. Не так, как лучше и удобнее, и не так, как выгоднее, – а как само получается, когда расслабишься. Наступает как бы такой момент истины. Когда выясняется, что человеку в действительности надо не то, что он декларирует, а о чем мечтает втайне. По этой схеме продвинутые ландшафтные дизайнеры прокладывают дорожки в парках: где люди натоптали, там и плитку мостят. Если не там уложат, толюди будут траву топтать на удобных им маршрутах. Вот. И получается, что в такой ситуации каждый народ показывает свою внутреннюю сущность. Когда он может безнаказанно и анонимно самовыражаться. В этой связи когда я думаю о том, что в большинстве русских подъездов, где нет консьержки, нассано, то… Но не будем отвлекаться. Вообще тут все, может, даже глубже: сняли с нации голову, удалили большую часть серого вещества, перерезав элиту, пятерки пришлось ставить двоечникам – и 200 лет развития долой, как не бывало. Этнос вернулся в дикие времена, в аналог европейского Средневековья. Когда прав самый решительный и самый ловкий. Кто быстрей зарежет товарища, тот и будет самый умный. Наймет летописцев, они его воспоют… Может, это не только с нами такое, а и с любой нацией? Значит, лидеров можно назвать князьями, можно – бандитами, какая разница. Но в любом случае у них под началом вооруженные люди, которые должны с чего-то кормиться…

– Батька Махно?

– Махно отличается от теперешних бандитов – в том числе, может, и югославских – тем, что он, насколько мне известно, не нес знамени православного миссионерства. А сегодня кто у нас самые вот такие поборники православия? Братва.

– И генералы. Ха-ха!

– Я вот надысь был в бане у авторитетных людей, так там два батюшки присутствовали. Один из храма, который построен братвой, а другой в гостях… Примечательно, чтоб так запросто, по-свойски, не экзотики для, а в рабочем порядке звать на пьянки священников – я такого не видел пока что ни у «новых русских», ни у шестидесятников (они как-то за внецерковную духовность, не задумываясь даже над тем, как это смешно звучит): духовность, но без Бога, – думаю, это большевики такую схемку для смеха подкинули, но она, как ни странно, сработала. Это была, возможно, форма социальной мимикрии. Вообще советская интеллигенция – это форма выживания остатков элиты. Так вроде рассуждать, но молчать, чего-то говорить, но про другое, про, так сказать, возвышенное, денег не требовать, от борьбы за власть под любым предлогом увиливать – и вот они выжили. И что-то смогли передать нам. Все-таки справедливости ради надо сказать, что нам досталось не сборище крестьян и чекистов и пиарщиков – были же люди, которые позволяли себе с чем-то не соглашаться, причем если б они выживали чисто для своей корысти, а не парились над некоей сверхзадачей, не имели каких-то сверхценностей, то вместо бедных этих жалких дачек в Переделкине, которые я еще застал – Окуджава на такой жил, – мы б видели некое подобие теперешней Руб левки…

Если сегодня шестидесятники видят в братве голый негатив, то я его как-то и не вижу уже давно. Разве это было бы справедливо – братву вычеркнуть, а бывших коммунистов и комсомольцев оставить? Чем аппаратчики лучше? Или комитетчики? При том что если серьезно разговаривать, то чекисты куда больше невинных людей убили, чем бандиты. В общем, я против такой дискриминации. А если говорить про Балканы, про Югославию и Македонию – то все это, я тебе скажу, очень симпатично. Красиво, вкусно, чудный климат. Я с тех пор стал ходить по балканским заведениям, в Москве есть кое-какие. Ракия – это же отменный напиток. А сами югославы, грубо говоря, отмороженные и этим напоминают русских… Вот откуда эта любовь… Это просто естественная любовь к себе в такой форме проявляется. Так… Что дальше мы имели в 99-м? 3 апреля – обстрел Белграда натовскими ракетами… Нехорошо, нехорошо…

– Весной 99-го мы с Жечковым скрывались от правосудия. Сначала во Франции, потом в Америке. Долго, месяца два. Надоели друг другу до чертиков.

– А, когда вы к себе на обеды Собчака вытаскивали?

– Да-да-да. Собчака как раз приглашали.[22]22
  См. Бутылка восьмая. 1989.


[Закрыть]

Комментарий Коха
Америка. Нью-Йорк

В тот год я два месяца проторчал в Штатах и во Франции, заехал в Испанию. И вот какое интересное наблюдение сделал я: во Франции и в Испании, то есть в старушке Европе, я чувствую себя абсолютным туристом, а в Штатах – нет. В Штатах у меня абсолютно не туристическое настроение. Я как-то сразу обзавожусь знакомствами, появляются какие-то дела, начинаешь с интересом следить за внутренней жизнью.

Начинаешь на себя ее, эту жизнь, примеривать. Особенно это остро переживается в Нью-Йорке. Вот уж действительно – столица мира. Мне в Нью-Йорке нравится многое. Небоскребы и маленькие домики. Вест-Сайд и Ист-Сайд. Даун-таун и Чайна-таун, Сохо, Мид-таун… Люблю нью-йоркскую пиццу с бутылочкой «Будвай-зера», люблю нью-йоркский акцент, неуловимо напоминающий московский акающий говор: они Мадонну называют «Маданна»…

Как я уже неоднократно писал, люблю заходить к Роме Каплану в «Русский самовар» на углу Восьмой и Пятьдесят второй. Там нужно взять огурчиков, гурийской капусты и шашлык по-карски. И естественно, графинчик хреновки (Рома сам ее делает). По вторникам и воскресеньям у него в ресторане на рояле играет выдающийся музыкант – Саша Избицер. Как он играет Рахманинова и Шопена! И Бетховена… Придешь так вечерком, посидишь, послушаешь, тяпнешь рюмку-другую.

Люблю Централ-парк – огромный лес в самом центре Манхэттена. Утром встаешь – и на пробежку. Там есть такой конный маршрут, я по нему бегаю. Минут пятьдесят, а то и час.

Метрополитен-музей, Музей современного искусства, Музей Гугенхейма, Метрополитен-опера, Линкольн-центр. Сотни (!) театров, в которых идут знаменитые бродвейские мюзиклы.

Огромный и такой комфортный город. В Нью-Йорке абсолютно исключены разговоры в нашем духе, типа «понаехали», «они думают, что Москва резиновая…». В нем все сделано для удобства жизни и бизнеса.

Нью-Йорк – город запахов. Тысячи ресторанов всех кухонь мира вываливают на улицы запахи горячей пищи. Смешиваясь, эти запахи образуют неповторимый аромат города, который я, наверное, узнаю из тысяч…

На Сорок второй и Пятой находится издательство «Либерти паблишинг», в котором я издавал свою книгу. Илья Левков, мой редактор, такой забавный эксцентрик со странной мефистофельской бородкой, на поверку оказался толковым и образованным человеком. Я люблю с ним обедать в ирландском пабе недалеко от офиса. Он рассказывает много интересных вещей. Среди его знакомых есть такие люди, как Бжезинский, Буш-старший, которых он издавал на русском языке.

Мне нравится бывать на Брайтон-Бич. Меня веселит этот странный русский язык, на котором они там говорят. Запах океана, старые советские песни, раздающиеся из репродуктора в одном из многочисленных ресторанов. Магазины, полные рижских шпрот, черного хлеба, селедки-залом.

В Нью-Йорке можно не пользоваться автомобилем: разветвленная сеть метро и обилие такси позволяет не беспокоиться о паркинге и пробках. В такси работают латиносы, арабы и русские. Правда, в последнее время русских таксистов стало меньше.

В Нью-Йорке чувствуешь себя спокойно, защищенно. Преступности, во всяком случае, в центральном Манхэттене, практически нет. Я не был в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, поэтому у меня осталось то, старое, ощущение надежности и безмятежности… Хотя сейчас странно видеть большую яму вместо небоскребов-близнецов Всемирного торгового центра.

Сотни национальностей; кажется, в этом городе можно найти все – любую книгу, любую еду, любого специалиста в чем угодно. И у каждого в нем есть своя ниша. Есть и такая, которая называется – русский Нью-Йорк. Я люблю этот город, город Бродского и Довлатова, Барышникова и Леннона, и не скрываю привязанности к нему. Он затягивает не сразу. Сначала он действует ошеломляюще. Потом ты слегка пугаешься этого гремящего и неспящего монстра. Но он уже впрыснул свой яд в тебя, и ты неумолимо попадаешь под его очарование…

Пожалуй, только Петербург действует на меня сильнее.

– Ну и как, примерил ты на себя западную жизнь? Подумал – можно жить, да?

– Да.

– Но только нечем занять себя.

– Почему же, находили какие-то дела без конца. Бухали, путешествовали…

– Не, ну бухать, путешествовать – это отпускной режим. Месяц можно быть в отпуске, два… Хотя два – уже скучновато. А всю жизнь бухать и ездить…

– А чё? Почему нет?

– Ну действительно, это дело вкуса… Стало быть, вы удачно примерили на себя эмиграцию.

– Да. Сидели и примеряли. А чего, по Парижу поболтались. Вот Собчака на обеды звали. Потом в Америку по ехали. Сначала в Нью-Йорке тусовались, потом в Лас-Вегас улетели, а там снова в Нью-Йорк вернулись.

– То есть ты думаешь, что смог бы так провести остаток жизни?

– Наверно, да. Нашел бы какое-то себе занятие. Книжки бы писал.

– Тоже верно. Вон писатель Галковский же сидит в Праге, пишет в Интернете книги и прекрасно себя чувствует – правда, что-то давно про него не слышно.

– Писать, чтобы себя занять, – это нормально.

– Как мне говорил Родионов (ну знаешь, банк «Империал»), «Россия такая страна, что из нее нельзя убежать, потому что если побежишь, то тебя все равно догонят, найдут и все предъявят. Поэтому надо оставаться в России и в ней драться до конца». Так что он окончательно не сваливает, а мотается между Москвой и Люксембургом. И говорит, что очень понимает Ходора – тот как раз решил до конца сражаться. А Береза ему кажется смешным. Хотя над Березой, по-моему, не смеются. Или смеются?

– Да нет. Никто не смеется. Чего над ним смеяться? Как Береза-то свалить – поди херово. У него под ярд денег, он живет себе спокойненько с решением суда о том, что его не выдадут никогда. Ну, смейтесь, голытьба босоногая, лапотная… Я, кстати, недавно вычитал замечательное выражение: «Честность – тщеславие бедных».

– Красиво. Что, значит, еще у нас? Бомбят Югославию, Примаков принципиальность свою демонстрирует. 75 человек погибли от удара авиации НАТО на юге Косова. Шум был, помнишь? Но такой вялый шум, тихий. Юпитеру позволено убивать мирных граждан, а быку – нет. Вот и сейчас израильтяне бомбили лагерь палестинских беженцев, там дети погибли – но никто из демократов особенно не блажит по этому поводу, это ж не мы в Чечне, в самом деле. Далее по 99-му году. «Назначение Черномырдина чрезвычайным представителем президента по Югославии». Была такая страна…

– Она и сейчас есть.

– Ладно!

– Есть. Называется Союзная Республика Югославия. Состоит из Сербии и Черногории.

– Как, Черногория разве еще не вышла? (На тот момент еще нет. – Примеч. ред.)

– Ну вот-вот выйдет. Но и так уже очень большие права у нее – автономия и так далее. Знаешь, какая валюта в Черногории?

– Динар? А, вспомнил, – марка!

– Немецкая! Смешно! В Германии ее уже нету, а там, на Балканах, – она есть.

– Да ладно! Ни хера себе…

– Это надо проверить. Но если это так, то смешно. Хотя вряд ли. Наверное, уже евро…

– И тут же в 99-м Гаагский суд признал президента Югославии Милошевича военным преступником. «Завершение военной агрессии НАТО против Югославии».

– А что там сейчас с судом над Милошевичем?

– Как-то идет, по-моему, потихоньку.

– Энтузиазм пропал, как-то ему нечего предъявить.

– А как судить представителя суверенной страны? Хер знает. Он же помазанник Божий. Должен перед Богом отвечать по идее. Если удастся доказать – а к тому и идет, – что Милошевич исполнял волю народа своего, то получится, что американцы судят чужой народ. Противопоставляют себя воле Божьей и промыслу. Ну, на геноцид это, может, и не потянет, но все же некрасиво как-то. Явное превышение полномочий.

– Ну, там эта Карла дель Понте должна придумать, как судить. Она такая… Начала банкиров сажать в Швейцарии. Так ее тогда быстренько из Швейцарии в Гаагу.

– Так что же Милошевич? Вот он президент себе и президент. Как его судить? Какая-то здесь системная ошибка. Когда люди начинают превышать свои полномочия, то начинается лажа. Система начинает разваливаться к такой-то матери. Американцы, мне кажется, сейчас сами не очень понимают, что происходит в мире и что им надо делать после того, как они взялись за гуж. Говорят: «Мы самые главные, самые крутые, бабки есть». Им отвечают: ну хорошо, давайте покажите, на что вы способны. Они берутся за дело… И получается медведь на пасеке. Ульи все разворотил: я самый крутой здесь!

– Да кто спорит-то, да?

– Да, а дальше что? Вот я не являюсь носителем антиамериканских настроений, наоборот, я довольно тепло отношусь к американцам (и я в этом отношении довольно одинок – причем и в России, и в Европе я это одиночество ощущаю), они такие забавные, сделали себе страну нормальную. Но она не может выйти из образа большого начальника… Вот и тебе это не удается… Такое бывает со странами и с отдельными людьми.

– Мне не удается?

– Тебе – нет. Что бы ты ни делал, как бы ни старался…

– Ни хера. Я с этим не соглашаюсь. У меня это было до того, как я стал большим начальником.

– Ну, тогда это могло смотреться как придурь кандидата наук.

– Так. А сейчас это смотрится как придурь кого?

– Точно не могу сказать. Да это и не важно. Главное, что ты не можешь выйти из образа. Большой начальник, и все тут. Со стороны это выглядит так, что человеческая порода якобы состоит из тебя, твоей жены и твоих подчиненных. И когда некто не ведет себя как твой подчиненный, тебе это кажется злостным нарушением миропорядка. Это тебе как личное оскорбление. Я не знаю, насколько это поддается корректировке – и поддается ли вообще. Хотя в моем случае это дает положительный эффект. Я ведь работаю в этом смысле над собой.

– А у тебя это тоже?

– Ну конечно. Куда ж без этого. Сейчас я это с помощью младшей дочки искореняю. К примеру, говорю ей: а что у тебя раскиданы игрушки? Собрала бы. Она так сладко улыбается: папа, если тебе не нравится здесь, ты можешь пойти в свою комнатку.

– Ха-ха!

– И я вместо того чтобы орать: «Ты как перед подпоручиком стоишь?» – ухожу. Она права. Или там позвонишь откуда, спросишь ее: ну, ты соскучилась по мне? – Еще нет. Завтра соскучусь. – Хорошо, тогда на сегодня все, я завтра тебе позвоню. В самом деле, нельзя же день и ночь быть начальником. Со всеми, кто попадает под руку… По любому поводу… Всех учить, всех чем-нибудь попрекать. Хвастаться. Наезжать. Орать. И так далее… Короче, с Милошевичем чего-то не то получилось. Он защищал все-таки какие-то идеалы, родину, на его стороне было большинство, парламент, министры. Это ж не то что некто напился, вышел на улицу и начал бензопилой резать в Техасе прохожих…