Текст книги "Ящик водки"

Комментарий Свинаренко

Размышляя о любви публики к великому, я вспомнил беседу с одной дамой. Она зэчка, которая на зоне работает, как водится, швеей. И вот она мне такое рассказала: «Мы тенты шьем на „ЗИЛы“. Когда продленка, то мы выходим с двух ночи и полная смена потом до трех часов дня. Конечно, недосыпаем. Надо б жаловаться – тяжело же, но мы в азарте. Вот у нас тут заказ был из Чечни, тенты на 500 „ЗИЛов“. Один тент килограмм сто весит, если не больше. Там такие девушки работают, как бульдозеры, это физически очень трудно. Нам дали трое суток, чтоб их сшить. А продленка у нас по желанию. Чего, казалось бы, на дядю Ваню калымить? Но все пошли и работали с таким азартом! А потому что заказчики приехали, говорят – давайте, девчонки! Надо! И все. А что для Чечни, нам сказали, когда уж мы закончили. А сказали б раньше – нам было б приятно, мы б, может, с лучшим качеством сшили».

– Вот она, тяга к высокому, понимаешь?

– Нет. Вот нет у меня такого места в душе, чтобы понять это. Ты меня спрашиваешь: «Понимаешь?» А я говорю: нет. Мне вот лучше однообразие мирных будней.

– Ты вот сидишь на даче, ловишь форель в своем пруду. А простому человеку, который лишен такой возможности, – ему что?

– У него тоже есть дача, пусть даже шестисоточная. Пускай на ней сидит.

– Так ему на его даче вместо ловли форелей придется на грядке стоять раком, пропалывать морковку.

– Вот и пусть пропалывает. Какого ж хера ему на войну лететь?

– Я вижу, ты этого никогда не поймешь. Бессмысленно это обсуждать таким образом. Давай тогда перейдем к более понятным тебе темам. По-моему, у тебя в 2000-м начались разборки с Гусем. Ты вообще не жалеешь, что ввязался в ту историю?

– Нет.

– Значит, нету у тебя раскаяния в содеянном… Ты считаешь, что с Гусем все было сделано правильно. И свободы слова тебе не жалко?

– Нет.

– Я вот подумал: у нас идет некая перекличка с интервью, которое дал Кулистиков, – ты читал?

– Да. Дурацкое интервью.

– Не знаю. Я с Кулистиковым не знаком. Но мне очень нравится его мысль о том, что НТВ раньше было маргинальным. Его спрашивают: «А что вы понимаете под маргинальностью в данном случае?» Он ответил: если широким массам нравится Путин, то телевидение, которое по идее и должно работать на эти широкие массы, обязано рассказывать о том, что Путин хороший. А те люди, которым Путин не нравится…

– …пускай идут на хер.

– Да. То есть они не победили на выборах, они проиграли, отброшены на обочину, ну и пусть себе молчат на ней теперь в тряпочку. А телевидение как массовое искусство должно отражать волю и интересы масс. Если народ хочет такого телевидения, надо дать ему его. В этом, увы, есть своя логика.

– Я говорю ровно об этом телевидении. Единственное, что я хочу сказать, что сам Вова Кулистиков мог бы не пи… деть лишнего, понимаешь?

– Он сказал – мне что поручают, то я и делаю. Кулистиков и у арабов работал, и у американцев… Он менеджер, который делает что скажут. Вот это его признание мне понравилось своей простотой и откровенностью. Но, с другой стороны, мне кажется, что такие менеджеры, которым насрать, на кого работать – на арабов, американцев, патриотов или еще кого-то, – мне кажется, что таких менеджеров желательно…

– …в дурдом отдавать.

– Ну не обязательно в дурдом; есть же биржа труда – туда пускай и отправляются. А руководить серьезными учреждениями государственными я бы таким персонажам не доверил. Мне кажется, что у человека должны быть какие-то взгляды, убеждения, ну, что-то такое. Хотя бы по минимуму.

– Ну, это ты уже слишком много хочешь от русских людей. А я вот Вове Кулистикову все прощаю; я прекрасно понимаю, что человек находится в жестких рамках. Мы его за такого и держали. Иллюзий относительно его у нас не было. Он ведь комитетский, насколько я понимаю.

– А-а-а. Вот как.

– Мы понимали, что у него есть определенная задача. И у меня к нему в связи с этим есть вопрос. Один-единственный: Вова, а что ж ты так возмущался искажением свободы слова Гусем? Что ж ты так честно и искренне пытался уничтожить это искажение? Тебя поставили, ты и херачь. А ты нас пытался обмануть. Показаться искренним, чистым борцом за свободу слова. Хотя мы и так не имели иллюзий.

– Ты не знаешь одной важной вещи. В каждой касте есть свои внутренние правила, которые не следует разглашать. И я тебе по секрету объясню закон, который действует на высших уровнях масс-медиа.

– Ну?…

– Какие специалисты считаются самыми ценными, квалифицированными? Те, которые умеют самое главное. Которые принимают от начальства установку и после ее подают как голос своей совести. Чтоб глаза сверкали, чтоб было убедительно. Понимаешь? И если люди подумают: вот, человек говорит о наболевшем, он готов умереть за идеалы, – тогда это хороший специалист, это высочайший уровень журналистского профессионализма. А если он долдонит что-то и видны его мысли типа: вот эти пидарасы заставили меня озвучивать какое-то говно, ну я и озвучил, а так-то мне насрать, – это слабый спец, карьеры в данном секторе рынка он не сделает. И поэтому, когда ты говоришь, что Кулистиков вас там пытался обманывать и усиленно делал вид, – так он молодец. Это говорит о чем? Что Кулистиков принят в кастужурналистов высшего уровня. И меня когда-то звали в эту касту. Говорили: старик, а можешь ты так, с пеной у рта, доказывать то, что мы тебе поручим доказывать? Я, например, не пошел на такое по ряду причин – в силу хотя бы лени и нехватки актерских способностей. Не стал я записываться в эту касту, грубо говоря, по тому же механизму, по которому в свое время не пошел в партию. В самом деле, что-то в этом есть от партийного руководства… «Партийная организация и партийная литература», которой нас мучили на журфаке. По этой схеме выступал, кстати, нобелевский лауреат Шолохов. Его спросили как-то иностранцы: «Так вы пишете – по зову сердца или по приказу партии, по постановлению ЦК?» Думали подловить. А он им ответил: «Я пишу по зову сердца, а сердце мое искренне стучит для партии».

– Стучит – хорошо сказано.

– Ну или там принадлежит партии. Без документов собственности и устава. Ты понял, о чем я тебе говорю? Партийная организация энд партийная литература. Так что Кулистиков действует в рамках кастовых понятий, у него все чисто.

– А я его ни в чем не обвиняю.

– Мне вообще понравилось это его интервью, он все сказал по крайней мере честно.

– А мне так просто блевать хочется.

– Вот мы сейчас про это говорим… Про то, кто чью позицию отстаивает, как и зачем. Я давно об этом думаю и даже хочу инициировать проведение референдума в стране.

– Уже запрещено.

– Да? Ну, тогда, может, не стоит?

– А какой вопрос ты хотел вынести на обсуждение?

– О реформе избирательной системы в стране. Предложить народу две на выбор. И пусть он возьмет ту, какая ему больше подходит, но потом чтоб не жаловался. И больше ни на кого не спихивал ответственность. Первая схема такая предлагается: избирательное право имеют граждане Российской Федерации, являющиеся русскими по происхождению, имеющие образование не более 11 классов.

– Не более?

– Не более. Я не оговорился. И к тому ж не знающие иностранных языков. И имеющие собственности не более чем на 30 тысяч долларов. Это, значит, один вариант.

– Есть вопрос: а как ты определяешь русскость происхождения?

– Не ссы. Это легко – в паспорте же все записано. По паспорту, и еще контролировать по е…алу. Ну это технические детали, Алик, не морочь мне голову.

– Ха-ха! Ладно.

– Если принимается эта система, то дается пара лет на ее ввод в действие. Она не сразу вступает в законную силу…

– …до тех пор пока она не подтверждается другим референдумом.

– Нет, чтоб за это время все, которые не катят, могли как-то…

– Съебаться.

– Заметьте, не я первый это сказал. И второй же еще есть у меня вариант. Такой, что избирательным правом пользуются граждане РФ в возрасте от 30 лет – взрослые, мозги есть, уже семья, дети, ответственность… Можно ужесточить: нету детей – тоже не пускать к избирательной урне. Бездетные, они слишком легкие на подъем… им приключений хочется… На кой им стабильность? Еще можно, с другойстороны, включить возрастной ценз. Средняя продолжительность жизни 60 лет? Значит, люди старше 60 не допускаются к голосованию: по статистике, им не жить при новом президенте, увы, они с высокой долей вероятности помрут. Какое ж у них моральное право решать за других? Они, может, с досады захотят подосрать остающимся… Так в аэропорту, если ты отказываешься лететь, твой багаж выгружают из самолета: мало ли ты чего туда заложишь, для посторонних. И еще должен быть имущественный ценз: чтоб у кандидата в избиратели было задекларированной собственности не менее чем на миллион долларов. Само собой, диплом о высшем образовании обязателен.

– И еще, наверное, люди должны подтвердить документально, что они нерусские?

– При моем подходе это уже не важно. Вам 30 исполнилось? Принесите справку о миллионе долларов и диплом установленного образца.

– Ха-ха!

– Когда вы это все предъявите, вас попросят пройти на избирательный участок и совершить акт свободного волеизъявления. Пора решить принципиальный вопрос, идейный, философский. Надо наконец определиться: ребята, так как же мы хотим жить? Хочет ли электорат самовыражения, после которого хоть трава не расти? Мечтает ли он так провести всю свою жизнь, как она уже пошла, как задалась идти? Чтоб бабок так и не было, чтоб так он и не учился ни на кого и ничему… Ну, тогда есть смысл на этом и остановиться. Недовольные пусть валят, если победит такая концепция, – то есть пусть восторжествуют идеалы демократии. «Люди хочут песен – их есть у меня». Что касается второго варианта… Есть шанс, что избиратели в большинстве своем подумают: «А может, пускай вот эти мудаки, у которых есть бабки и дипломы, руководят? Может, они и нас приведут туда, в свою богатую красивую жизнь? Или хоть подтянут к ней как-то поближе?» Я думаю, что этот референдум – вещь не только забавная, но и практически полезная. В конце концов, действительно надо принять какое-то решение. Или – или. На хер нам стоять враскоряку? Льдины ведь на глазах разъезжаются в разные стороны. Куда нам плыть? Может, русские захотят развиваться в направлении диких деревень, арабских или там африканских. Почему нет? Миллиарды людей так живут и довольны собой… (Вон Ленин же определился, он же выслал всех умников из страны на знаменитом философском пароходе. В этом была логика.) Я считаю, что этот референдум будет важнейшим событием русской истории. Если его проведут, то мне потом отольют из бронзы памятник. Будущие олигархи скинутся – и поставят мое изваяние в Александровском саду.

– Может, теперь я скажу?

– А что, ты думаешь, к этому еще что-то можно добавить?

– Да. Что вы говорите полную херню.

– Это вас пускай не ебет.

– Херню – по той простой причине, что результаты этого референдума без всякого проведения референдума и так давно ясны.

– Ну и что? Сам знаю. Но какое будет развлечение, подумай!

– Столько людей будет занято тем, чтоб доказать очевидный факт! Референдум скажет, что все нужно отобрать и поделить!

– Ну так в этом и смысл. Чтоб это провозгласить открыто, как в Зимбабве, где по решению партии и правительства раскулачивают белых фермеров… Если пролетариат решит жить по первому варианту, то остальные скажут: «Видит Бог, мы сделали все, что могли. И теперь, поскольку пароход тонет, давайте спасем какое-то имущество, сядем на плот и поплывем в неведомые дали».

– А сейчас, думаешь, они этим не занимаются?

– Сейчас тоже занимаются, но при этом думают: «А вдруг как-нибудь устаканится?»

– Не-не. Уже нет никаких иллюзий.

– А! Ты хочешь сказать, что я со своим референдумом опоздал!

– Владимир Владимирович идет вместе с русским народом. Это уже давно понятно…

– То есть я спiзнився.

– Да, конечно.

– Ты хочешь сказать, что поскольку я не читаю газет с должной регулярностью и систематичностью, то известие о принятом референдуме я проспал, да?

– Да. Уже давно.

– А он, значит, есть, был и будет?

– Уже на все твои вопросы даны ответы.

– Ну что же… Если так, то ничего не поделаешь. Жаль… Но это великое решение не избавляет нас от повседневных забот. От того же написания книжки. Давай тем не менее вернемся к ней. Что еще у нас, я извиняюсь, имело место в 2000 году? Ты, значит, занимался тем, что ни о чем не жалел. И еще свободу слова мы закрыли. Ну не то чтоб совсем «мы», это я так, примазываюсь.

– Еще не закрыли. Мы ее закроем в следующей главе.

– А, то есть это вы пока тренировались.

– Да.

– А когда был флаг из туалета?

– В 2001-м.

– А, в 2000-м ты только приступил к делу!

– Да. В 2000-м мы Гусю предложили 300 миллионов.

– К тому, что у него уже было. А сейчас у него всего-то 200, может, на-скребется.

– Все равно это охеренные деньги. Смотри, если даже обеспечивать среднюю доходность в 5 %, то ты имеешь десятку в год.

– «Ну, нормально. На скромную жизнь хватит», – сказал я, сделав значительное лицо.

– Да. Червонец – это хорошие деньги…

– Не знаю, не пробовал.

– Можно половину возвращать на воспроизводство капитала, с учетом инфляции, а половину честно тратить. 5 миллионов в год – хорошие деньги.

– И он не получил эти 300 миллионов долларов?

– Он от них отказался. Устроил дурацкую истерику, прекрасно понимая, чем все это кончится.

– Ну, он режиссер, человек искусства, он артистичный – что вы прие… ались к нему?

– Мы к нему не прие…ались. Ему приготовили бабки, они на аккредитиве лежали. В «Дойче банк», в Лондоне.

– То есть тут, похоже, такая картина вырисовывается. Владимир Алексаныч тогда, значит, задал стилистику улаживания конфликтов между государством и олигархами. Вопросы могли б по-хорошему решаться. Если б Гусь показал тогда пример мирногососуществования с русской властью, она, может, и дальше б себя деликатно вела. А раз пошло со стороны бизнеса кидалово…

– «У меня везде камеры, я под давлением подписал…» – начал Гусь херню нести.

– А договорился б тогда, то, может, не пришлось бы Ходору сейчас на киче париться… С ним бы тоже по-хорошему говорили. Но Михаилу Борисычу достался жесткий такой прессинг.

– Нет, я не проводил бы такую параллель.

– А почему ты против дешевых параллелей?

– Потому что я в жизни не люблю ничего дешевого.

– А пиво «Невское» мы же тем не менее в настоящий момент все же пьем?

– Это не «Невское», а «Балтика». Мы его пьем не потому, что оно дешевое.

– А потому, что оно холодное.

– Потому, что оно хорошее.

– И, как я заметил выше, все-таки дешевое. Да. Так до чего дошел конфликт с НТВ в 2000-м?

– Мы с Гусем в 2000-м подписали новый контракт, который он не исполнил в 2001-м.

– Это после сорванного контракта, по которому он должен был получить 300 миллионов?

– Да. После этого срыва был второй контракт; мы думали, что он будет в очередь платить нам деньги в залог своих акций. И он снова его не выполнил. И тогда у него в 2001-м забрали акции.

– О чем мы поговорим позже.

– Да.

– Но на момент 2000-го все было нормально еще. Вы думали, ну Гусь слегка где-то тут смухлевал, потом там, но в принципе с ним можно договориться.

– Да, у меня было полное ощущение, что мы договоримся.

Комментарий Коха

Акт гусеборчества: совмещение приятного с полезным

1. Меня нанимают.

Где-то в апреле – мае 2000 года звонит мне Жечков[25]25
  Поскольку Жечков часто упоминается в книге, на мой взгляд, настала пора пояснить, что это один из отцов-основателей рекламного бизнеса в России, совладелец «Премьер СВ» и – до недавнего времени – нашего журнала «Медведь», бессменный солист группы «Белый орел», исполнитель мегахита «Как упоительны в России вечера». Наш товарищ. Говорит, что миллионер.


[Закрыть] и заговорщицким голосом сообщает, что у него относительно меня есть потрясающая (как, впрочем, всегда) идея, но ее он не может озвучить по телефону. Если я хочу ее услышать, то должен приехать к нему в воскресенье в баню. Что ж, решил я, в конце концов, любопытство всегда было моей сильной стороной (про себя я называю его любознательностью). И я поехал к Жеч кову.

Приехав, я обнаружил в бане Лесина и Григорьева. Лесин без долгих предисловий вывалил эту самую идею. Суть ее проста и незатейлива. «Мост» Гусинского задолжал «Газпрому» около полумиллиарда долларов. Шансов, что отдаст, – почти нет. «Газпром» хочет тем не менее получить хоть что-то. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Вяхирев (или Шеремет?) обратился к Лесину в просьбой порекомендовать человека, который справился бы с этой работой. Лесин хочет порекомендовать меня, вот и спрашивает – согласен ли я сделать эту работу?

Я взял паузу и с интересом посмотрел на бутылку водки, стоящую на столе. Дернул стопочку и говорю Григорьеву: «Пойдем-ка я тебя попарю».

Пока парил, прикинул, что к чему. Ну во-первых, «Газпром» не по собственной инициативе хочет получить с «Моста» деньги. Это ясно как божий день. Как говорится в фильме «Берегись автомобиля» – обстоятельства изменились. Новый хозяин в Кремле – новые порядки. Правда, во-вторых, ничего зазорного нет в том, что одно акционерное общество хочет получить долг с другого. Плохо наоборот, когда менеджмент одного акционерного общества («Газпром»), которое само нуждается в деньгах и берет их у западных банков под проценты, дает другому акционерному обществу («Мост») беспроцентные, ничем не обеспеченные займы. Следовательно, это нормально, что «Газпром» пусть и по чужой подсказке, но все-таки решил получить с «Моста» деньги. Так что здесь вроде никакого подвоха нет.

Возвращаемся. Лесин внимательно на меня смотрит. Я внимательно смотрю на бутылку водки. Раз – и маханул стопочку. Огурчик, квасу (сам привез из «Царской охоты»). Опять Григорьеву: «А теперь попарь ты меня, пожалуйста». Григорьев смеется. «Пойдем, – говорит, – попарю».

Лежу под веничком, думаю. Почему именно я? И почему Вяхирев обратился именно к Лесину? Ответы более-менее понятны. Я – поскольку Гусь меня хотел посадить, а значит – я хочу отомстить. Что ж, резонно. Только, наверное, они мою мстительность сильно преувеличивают… Хотя, что лукавить, не без этого. Может быть, самую малость, но есть. Есть это чувство – ну что, мол, гад, допрыгался? Лесин – поскольку, видимо, он назначен ответственным за проект в новой администрации. Но! Все не так просто! Легко сказать – Лесин! Он-то как видит свое руководство проектом? Ведь стоит только ему показать свой минимальный интерес к этому делу, как Гусинский разорется на весь мир об ущемлении свободы слова. Заодно и меня, грешного, в душители запишут. А всего-то – нанялся долг взыскать. Нужно выдвинуть условие – чтобы они не вмешивались. Уж как-нибудь сам справлюсь. А то потом крику не оберешься. Постой! Так ты, похоже, согласен? И сам себе отвечаю: да… Что ж, быстро они меня уломали.

Опять возвращаемся за стол. На горячее – тушеная утка. Вкусно. Налили красного вина.

– Ну что, Микеле. Ты мне сделал предложение, от которого я не могу отказаться? В целом я согласен. Когда будем обсуждать детали? Завтра у тебя в министерстве? Ладно, подъеду. А с Вяхиревым и Шереметом?

– Позже, где-нибудь через месяц, отдохни пока. Не торопись раньше времени. Сейчас мне нужно было только твое принципиальное согласие.

Назавтра Лесин мне говорит, что он полностью согласен с моей оценкой рисков, связанных с его участием в проекте. Поэтому он будет стараться не лезть в него, но и я должен его понять: все-таки речь идет о третьем по значению федеральном канале, и полностью устраниться от «спора хозяйствующих субъектов» Министерство печати не может. Звучит вроде приемлемо. А как будет осуществляться оплата моей работы? Ведь, помимо меня (а я себя недешево оцениваю), мне нужно будет нанять клерков, юристов, финансистов, консультантов. Это стоит много денег. Поверь, говорит Лесин, в «Газпроме» ты все вопросы решишь.

В конце разговора он сунул мне огромную папку документов по долгам «Моста» перед «Газпромом». На, говорит, изучай. Тут все так запутано, что черт ногу сломит. Мне эти документы Шеремет передал. Я пытался разобраться – ничего не понял. Так что давай, врубайся, а когда нужно будет – я тебе позвоню.

Я приехал к себе в офис и позвал своего партнера Сашу Резникова. Вот, говорю, есть такое предложение. Беремся? Беремся… Прикинули смету, то да се. Начали смотреть документы, рисовать схемы. Действительно – тяжелый случай. Разработали линию поведения. Тут залоги, там залоги. Сроки погашения выходят – мы залоги забираем. Здесь посудиться, там арестовать имущество. Вроде что-то вырисовывается.

Примерно через месяц-полтора встречаюсь с Шереметом. Удивительно конструктивный и прямой человек. При этом цену себе знает. Нечасто я встречал таких толковых людей. Много мне про него разного говорили и до моего с ним знакомства, и после, когда он уже ушел из Газпрома. Мой же опыт общения с ним только положительный. Я рассказал ему о нашем плане действий. Он уточнил некоторые детали, но в целом – одобрил. Мы довольно быстро утрясли все организационно-финансовые вопросы, и назавтра был выпущен приказ о моем назначении директором «Газпром-Медиа».

2. Гусинский отказывается от 300 миллионов долларов.

Буквально на следующий день после моего назначения, то есть 13 июня, Гусинского арестовывают. Я узнал об этом, находясь в кабинете Лесина, куда он пригласил меня, чтобы познакомить с Анатолием Блиновым, юристом, которого мы хотели нанять (и таки наняли) для неизбежных судебных тяжб с «Медиа-Мостом».[26]26
  Этот Блинов оказался занятным типом. Однажды он работал на «Внешэкономбанк» и выиграл у «Медиа-Моста» в арбитраже процесс по взысканию долга. Мы посчитали, что такой юрист нам пригодится. Забегая вперед, скажу, что мы ошиблись. Блинов оказался абсолютно некомпетентным человеком, у него не было даже юридического образования: он был врачом. Но этот недостаток он компенсировал абсолютной беспринципностью и феноменальной наглостью. Он даже был симпатичен в этом своем первобытном цинизме. Его юридические познания ограничивались лишь рассуждениями, как бы подкупить судью и сколько взять себе за это комиссии. Впоследствии он перешел на сторону «Медиа-Моста» и поливал нас грязью с той же энергией, как до этого – Гусинского. Судя по прессе – он сейчас сидит в тюрьме.


[Закрыть] И тут на ленте «Интерфакса» появляется сообщение об аресте Гусинского. Немая сцена. Я – полностью обескуражен. Не то чтобы мне Гусинского было сильно жалко. Он в свое время не только меня хотел посадить, но и многим другим людям устраивал неприятности с правоохранительными органами. Однако я, зная Гусинского, прекрасно понимал, что без него «Медиа-Мост» будет не в состоянии вести содержательные переговоры по урегулированию долга. Там просто не было людей, способных принимать решения в отсутствие босса. Да и вообще мне не нравится практика досудебных арестов по хозяйственным делам. Это же никакое не правосудие, а просто физическое давление на подследственного.

Мы перекинулись парой слов с Блиновым, договорились о встрече у меня в офисе, и я уехал. Обсуждать, собственно, было нечего. По физиономии Лесина я понял, что для него это было такой же неожиданностью, как и для меня. Позвонил Фридман и с сарказмом спросил:

– Тут бизнесмены подписывают письмо в поддержку Гуся, не хочешь подписать? Это будет оригинально, особенно в твоем новом качестве!

– А что, давай… Почему не подписать. Дело хорошее. Я действительно не хочу, чтобы он в тюрьме сидел.

Поехал к Фридману, в «Альфа-банк». Пока ехал, подумал: я с Лесина брал обязательство, что он особенно в это дело лезть не будет, а как теперь быть? Ведь с этих архаровцев, с правоохранителей, я такого обязательства взять не могу. Они будут действовать по своему сценарию, ни с кем его не согласовывая. Во влип! Задний ход давать глупо. Похоже, мне теперь без помощи Лесина и не обойтись. Может, хоть он как-то договорится с ними, чтобы они не особенно активничали?

После Фридмана вернулся к Лесину. Тот сказал, что с ним уже связывался Игорь Малашенко. Просил встречи. Еще – звонил прокурорским, те радостными голосоми сообщили про Гуся, что будет сидеть, касатик, до второго пришествия. И, мол, на эту тему дискуссия бессмысленна.

Назавтра появилось письмо бизнесменов. Реакции – ноль. Лесин без конца где-то пропадает. Что там происходит? Какая-то подковерная борьба «хорошего с лучшим». Плюнул на все и начал потихоньку решать организационные проблемы. Поменять банковские карточки, нанять сотрудников, организовать бухгалтерию. Дел по горло.

Через пару дней Гусинского выпускают под подписку о невыезде.[27]27
  О вегетарианские времена раннего Путина! Еще возможны были такие вещи! Еще налоги снижали и вводили частную собственность на землю.


[Закрыть] Ну слава Богу! Наконец-то хоть что-нибудь сдвинется с мертвой точки.

Позвонил Боря Немцов:

– Я тут с Гусинским только что разговаривал. Хочешь с ним встретиться?

– Еще как! Жажду! А ему до меня есть дело, в первый-то день после тюрьмы? Может, ему хочется провести вечер с семьей?

– Думаю, что ты теперь надолго заменишь ему семью… По-любому – ты лучше, чем старший следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам.

– Как знать, как знать. Особенно я и особенно для него. Ладно, ладно. Шучу. Ну что ж, я готов. Когда, где, при каких обстоятельствах? Как я вас узнаю?

– Да у меня дома, на квартире. Часиков в десять вечера. Я – такой высокий и курчавый брюнет. А Гусинский – толстый и злой. Не перепутаешь. Короче, согласен?

– Согласен. Только ведь у тебя, как всегда, – жрать нечего.

– Зато выпивки навалом. Ну, давай, жду.

Встреча прошла на удивление мирно. Мы всего несколько раз послали друг друга на хер и пару раз сцепились. Боре пришлось нас разнимать. Но обошлось без мордобоя. В целом поговорили конструктивно. Гусинский предложил ровно то, что я хотел ему предложить. План был прост и изящен.

1. Сделать согласованную оценку «Медиа-Моста».

2. Установить график погашения задолженности в два этапа.

3. Под каждый этап – заложить равную размеру долга часть «Медиа– Моста».

4. В случае невыполнения графика погашения забирать в собственность «Газпрома» соответствующий просроченному долгу залог.

В принципе других вариантов не было. Так поступили бы любые должник и кредитор, которые хотят найти решение, а не заниматься организацией шоу под названием «удушение свободы слова».

Я сказал Гусинскому, что в целом мне план нравится и я согласен нанять инвестиционного консультанта за счет «Газпром-Медиа», поскольку у «Медиа-Моста» финансовые проблемы. И готов начать встречаться с его специалистами, чтобы взять всю первичную информацию для оценки.

«Медиа-Мост» назначил переговорщиком ныне покойного Андрея Цимайло. Он был хорошим специалистом, с которым я работал еще по «Связьинвесту». Это был спокойный, уставший человек. Видно было, что ему до чертиков надоели закидоны Гусинского, и он хотел только одного – покоя. Позже я узнал, что у него была серьезная болезнь. Но работал он хорошо и много и был абсолютно лоялен и честен по отношению к «Медиа-Мосту» вообще и к Гусинскому в частности.

Ничего, кроме симпатии и душевной приязни, я к Андрею не испытывал. Это был по-настоящему образованный, умный человек. Знал несколько языков, имел настоящую, не купленную, как сейчас, докторскую степень. Он был умнее меня. Вот так иногда бывает: встречаешь визави, а он тебе нравится. Хочется с ним дружить, выпивать, вместе отдыхать. Ан нет. Нужно с ним собачиться, какие-нибудь подлянки в документы вставлять (авось не заметит), не показывать ему, что видишь его ошибку…

Я ведь как думал: вот отмучаюсь с этим делом, пойдем мы с Андреем – хоть в Москве, хоть в Лондоне – и выпьем, поболтаем, наладим отношения… Я как-то несерьезно относился к тому, что он в 2001 году с концами уехал в Лондон. Я ведь тоже в свое время сидел по Парижам да Нью-Йоркам. Я считал, что это вопрос времени. Тем более я был убежден и тогда и сейчас, что Андрей-то уж точно ни в каких аферах не замешан. Он был очень щепетилен в этих вопросах.

Я так думал, думал, все откладывая нашу встречу на потом, а он возьми да помри. И опять пришла к нам смерть с ее окончательностью. Ничего уже не исправишь. Как в детстве, когда контрольная работа. Сдал – и все. Остается одно – ждать оценки. Он свою работу, как всякий отличник, сдал досрочно и уже получил оценку. Я уверен – у него, как всегда, пятерка. А мы тут еще пыхтим. Уж больно сложное задание – жизнь. Избегу ли я двойки? Господи, вразуми!

Так или иначе, но мы наняли «Дойче банк» и «TPG Аврора» для консультирования сделки, «Медиа-Мост» начал выдавать информацию, и работа пошла. Проходит некоторое время, и мне Андрей говорит:

– А ты знаешь, что параллельно с нами по этому же вопросу Малашенко ведет переговоры с Лесиным?

– Да слышал краем уха что-то. Но там вроде только политические аспекты обсуждаются. Типа, как закрыть дело Гусинского, и прочая лабуда, в которую я даже и лезть не хочу.

– Малашенко говорит, что он сделал Лесину какое-то революционное предложение, которое и вопрос долгов закрывает.

– Да ты что! Получается, что мы с тобой тут для отвода глаз дурью маемся?

– Типа того… Встречаюсь с Лесиным:

– Миш, чё ты там темнишь с Малашенко? Какое такое революционное предложение он тебе сделал?

– Да чушь собачья. Обсуждали мы с ним гусевую уголовку. А он возьми да и скажи, что они оценивают «Медиа-Мост» со всеми его активами в миллиард. Долгов «Газпрому» – на семьсот миллионов. Так вместо того чтобы «Газпром» с них выколачивал семьсот, пусть, наоборот, им заплатит триста и забирает всю эту музыку к чертовой матери.

– Пусть не свистит. Нет там никакого миллиарда. Даже самый предварительный анализ показал, что весь «Медиа-Мост» стоит не более чем пятьсот-семьсот миллионов. Но, помимо этого, там есть и другие долги, не «Газпрому». Например одной Москве они больше двухсот миллионов долларов должны.

– Слушай, не ломай голову. Тебе что, больше всех надо? Пятьсот, семьсот, миллиард… Не нашего ума дело. Тебя что – свои заставляют платить? Чьи деньги, тот пусть и решает. Я уже сообщил куда надо о наличии такого предложения. В том числе и в «Газпром». Если они готовы заплатить триста миллионов, то вопрос сразу закрывается: нет долгов – нет уголовки. Если не согласны – то ты будешь продолжать ту работу, которую начал.

– То есть фактически Гусинский предложил следующую сделку: я затихну, отдам вам все свои активы и буду жить частной жизнью, если вы мне дадите триста миллионов?

– Правильно тебя циником называют. Циник и есть. Хотя… Можно и так посмотреть на этот вопрос.

– Художника обидеть может каждый. Сами вы циники еще больше, чем я. А я вовсе не циник. Я чистый и доверчивый юноша. Хрупкий и целомудренный. Вторую неделю как мудак делаю ненужную работу.

– Ну хорошо. Не делай. Пока нет ответа на предложения Малашенко – не делай. Давай подождем. Если это предложение примут, то будем быстро осуществлять сделку по покупке «Медиа-Моста» за триста миллионов. Логично?

– Логично.

У меня возникло ощущение легкости. Вот как все просто. Гусинский сказал – дайте триста миллионов, – и я заткнусь. Ему ответили, что хотят подумать. Таким образом, пока Чапай думает, я пойду отдохну. Действительно, что мне, больше всех надо, что ли?

На следующий день звонит Лесин:

– Слушай! Сейчас ко мне придет Игорь Малашенко. Там вроде есть мнение, что нужно согласиться с их предложением… Так что ты давай ко мне подтягивайся.

– Где там? С каким – с их?

– Чего ты из себя дурака строишь? Где – там! Сказано тебе: там – значит, там! В «Газпроме», ха-ха-ха. В общем, о чем мы с тобой вчера говорили, помнишь?

– Помню, конечно.

– Ну вот. Нужно писать контракт на покупку всего «Медиа-Моста» за триста плюс долги. Давай бери своих юристов, финансистов, и садитесь пишите. Шеремет с Вяхиревым в курсе. Шеремет уже связался со Сбербанком, надо кредит брать. У них в «Газпроме» свободного кэша нет.

– Непонятно только, зачем было весь сыр-бор разводить с моим наймом. Обошлись бы спокойно без меня.