Текст книги "Ящик водки"

– Они мне глубоко чужды. Я не рассказываю тебе, что они ближе к Богу. Но я пытаюсь смоделировать их взгляд, их мысли.

– Я могу тебе сказать про их взгляд, про их мысли. Это та же самая история, которую я люблю повторять: ватерклозет – это для цивилизованного человека удобство, а для дикаря это ограничение свободы.

– Ну як же можно – в хатi срать?

– Да, дикарь привык срать где угодно, а его гонят в сортир… Ограничили ему свободу. Так как вот европейская культура – это безусловно отражение интеллектуального превосходства.

– Говорю тебе: я не являюсь защитником исламских ценностей. Да я их и не знаю.

– Исламские ценности есть логическое продолжение сначала иудейских, а потом и христианских ценностей и ничего больше. Они абсолютно нормальны и могут быть нами восприняты. Ислам, когда он был на гребне, когда халифат…

– …тогда там была свобода…

– Там все было – интеллектуальная свобода, поклонение женщине и так далее, все было прекрасно. Но они превратили это в идиотское орудие какой-то тупой мести.

– Я не являюсь защитником ни терроризма мусульманского, ни мусульманства вообще. Я пытаюсь понять, что происходит. И вижу, они хотя задавили все свободы, они заставили весь мир о себе говорить. И их бояться.

– Вот этот путь – путь ограничения свободы – приводит к большим бедам. Они, правда, еще не превзошли Гитлера или того же председателя Мао, который во время Культурной революции 60 миллионов людей уничтожил. И Сталина не превзошли. Ну может, с десяток тыщ погибших у нас вместе с потерями военными. Это не похоже на противостояние цивилизаций.

– Они массово умирают за свои идеи, а мы ни хера не идем умирать.

– А зачем умирать? Нам это не требуется. Мы настолько их превосходим в материальной культуре, что они не в состоянии с нами выдержать противостояние.

– Это мне напоминает…

– Это что у нас? Окрошечка? Хорошо… Я тебе сейчас приведу пример… А сметанка где у нас?

– Но это же холестерин. Холестеринчик чистый. То есть это очень вкусно… Ну, веди свой пример.

– Значит, смотри. Есть противостоящие нам арабы, чечены, ну вообще исламские фундаменталисты. Если бы Россия взяла и захватила всех чеченов, находящихся в Москве и в Чечне, во всех населенных пунктах, которые контролируются федеральными войсками, собрала их в одну кучу – какой-нибудь концлагерь – и сказала бы: так, значит, считаю до трех, блядь. Басаев – выходи, Масхадов – выходи, складывайте оружие, иначе мы начнем расстреливать по одному. Мы все равно всех расстреляем, потом еще атомную бомбу, блядь, бросим на Чечню, чтоб там сто лет трава не росла. И все ваши ебаные горы, блядь, сровнялись с землей. Я думаю, что война в Чечне быстренько бы закончилась. Как ты считаешь, я правильно говорю? Что мешает нам это сделать? Ответ прост: у нас есть собственные нравственные ограничения. Теперь поставим вопрос иначе: а вот если б у Басаева была атомная бомба? Он бы ее не задумываясь применил! Так же как и арабские террористы. Вот тебе простое и понятное доказательство нашего нравственного превосходства.

– Нет, Алик, я и так понимаю, что мы эту публику нравственно превосходим. Но в данном случае мы же не ведем дебаты, не агитируем друг друга, за кого нам выступать. У нас нет сомнений. Но тем не менее у них есть сильное чувство их правоты…

– Да нет у них никакого чувства правоты, там тупое упрямство – вот и все. Что они хотят нам доказать? Что они в состоянии функционировать как самостоятельное государство? Полная ложь. Что, арабы хотят нам доказать, что они в состоянии управлять самостоятельным государством в Палестине? Полная херня. Они не в состоянии производить даже автоматы, из которых стреляют. Они за 500 лет не произвели ничего нового. Они ездят на наших автомобилях, носят нашу одежду, курят наши сигареты, едят нашу еду.

– Ну и что им теперь из-за этого – застрелиться или как?

– Нет, но пускай не пи…дят! Вот и все. Господь смилостивился над ними и дал им нефть. А мог бы и не дать.

– Вот нам он нефть дал в наказание. Может, и арабам в наказание? Они перестали учиться, работать.

– Наверное… В Саудовской Аравии работают индусы, негры и прочие, а арабы сидят и ничего не делают…

– Ты заметил, что постепенно у американцев все более терпимым делается отношение к тому, что мы исполняем в Чечне? Раньше они говорили: закрывайте тему, дайте им свободу, и все. Повстанцы, барбудос там… И вот только после 9/11 они начали немножко соображать, что у нас происходит. И еще вот недавно нашлись какие-то планы Аль-Каиды, а там написано, что они всегда собирались чеченцев привлекать к диверсиям в Штатах. Это вправило им немножко мозги. И я написал еще такую вещь, что для них бомбежка Нью-Йорка – это как для нас развал Советского Союза. Они думали, что они уникальные, что они круче всех, самые большие… Оказалось – такие же, как все, настолько же уязвимы, как какая-нибудь Молдавия. И у нас, и у американцев, как мне кажется, идет сходный процесс. Они тоже утратили вот это чувство девственности – а вот мы-де не такие, как все. Они поняли, что они такие, как все, – теперь.

– Ну не знаю. Я не считаю, кстати говоря, что наши проблемы с Чечней и их проблемы с той же самой Аль-Каидой имеют одну и ту же природу. Понятно, что в Чечне мы имеем дело с банальным сепаратизмом, в то время как у конфликта между арабами и Соединенными Штатами другие причины. Чеченская ментальность, как мне представляется, в меньшей степени религиозна, чем это пытается подать наша пропаганда. Я об этом писал в предыдущих главах…[34]34
  Бутылка тринадцатая. 1994


[Закрыть] Да и сепаратисты они те еще. Они же хотят отделиться, но при этом чтоб было единое со всей Россией экономическое пространство, чтобы можно было свободно ездить туда-сюда…

– Ну да, чтоб они сюда ездили, а наша милиция туда не могла въехать.

– Да. Вот этого они и хотят. И это настолько шито белыми нитками, что на это, конечно же, ни в коем случае нельзя соглашаться. Вот эта болтовня про единую Россию, про нерушимость границ – это полная херня, это фетишизация территориальной целостности, это такая глупость невероятная! Особенно когда думаешь о том, что один из самых умных государей, Александр Второй, не задумываясь расстался с Аляской. Потому что он понимал, что не в состоянии был обслужить это хозяйство. Ну, про нефть никто тогда и знать не знал…

– А ты знаешь, что наши давали взятки американцам, из казенных денег – лишь бы Аляску американам впарить?

– Да-да. Если среди русских такие продвинутые люди, как Александр Второй, никогда не страдали проблемой территориальной целостности, то уж мы-то и подавно не должны. Проблема в другом. Мне кажется, можно было вопрос снять иначе. Сказать чеченам: ребята, это мы будем решать, поддерживать с вами дипломатические отношения или нет, давать вам въездную визу или не давать, и мы сами определим характер границы, и режим въезда-выезда, и экономические взаимоотношения…

– Ладно, раз тебе с Чечней все ясно, скажи, а что делать с Курилами?

– Отдать японцам.

– Послушай, я придумал замечательный выход: мы Курилы отдаем японцам, но прежде ссылаем туда всех чеченов. Ну как?

– Чечены не поедут.

– Да ладно. Чемодан, вокзал, Кунашир. И все! Таким манером мы убиваем трех зайцев: налаживаем отношения с Японией, избавляемся отКурил и решаем вопрос с Чечней. А освободившуюся Чечню отдаем в концессию соответственно… О! Гениально! С Японией вряд ли получится, это даже немного похоже на шутку. А теперь я тебе изложу абсолютно реальный план. Значит, так: мы Чечню отдаем Китаю в концессию. На 99 лет, как обычно.

– Почему Китаю? Да и зачем она ему? Там нефти нет, мы всю выкачали…

– Китайцы как миленькие согласятся. Зубами уцепятся. Китайцы настолько плотно входят в Россию, таким широченным фронтом, что за идею получить в России плацдарм для дальнейшего внедрения ухватятся так, что не отдерешь. Ты не замечаешь, как быстро китаизируется Москва?

– Между прочим, я об этом написал в самой первой главе.

– Но ты написал, что это полезное явление. А я когда еду в метро и вижу, что по китайцам мы уже догнали Нью-Йорк…

– А может, это башкиры с якутами – откуда ты знаешь?

– Алик, ну что я, не отличу своих от иностранцев? У них же на удивление чужой вид. И вот они кругом… Не продохнуть. Это похоже на парижскую ситуацию. В каждый свой приезд туда видишь, что негров стало еще больше. Думаешь, дальше некуда, а смотришь через полгода – а их стало еще больше. Снова приезжаешь – их еще и еще больше… И это лично меня совершенно не радует. И вот когда ты говорил, что китайцы работящие, и надо их больше к нам завезти, и они будут поднимать нашу экономику, то я кивал – помнишь?

– Да.

– Но с того времени прошло, дорогой, два года.

– Ну.

– И сегодня по прошествии этого исторически ничтожно малого периода – двух лет – я уже немного в другом свете вижу эту ситуацию. В китайских ресторанах в Москве – тех, что они для себя построили, – я вижу презрительное отношение к белым. Я себя там чувствую нацменьшинством. Уже! Когда их в Москве еще и миллиона нет!

– А почему они должны уважительно относиться к русским, которые им трудовую конкуренцию проигрывают?

– Ничего себе! Понаехали к нам тут…

– Почему – к нам? Земля – она общая…

– А мне неприятно, что китайские официантки собирают дань с русских официанток в китайских ресторанах Москвы, а когда русские в свою очередь от китайцев пытаются получить денег по той же схеме, те их посылают.

– Ну так мы же за конкуренцию с тобой? Или как?

– За конкуренцию где? В чем?

– Везде. Во всем. Везде должна быть конкуренция, это есть основа прогресса.

– Ну так я дома-то не ввожу конкуренцию.

– В каком смысле?

– Ну вот ты сам дома – царь, бог и воинский начальник.

– Ну?…

– А вдруг найдется человек умнее тебя, красивее…

– Тогда моя жена меня бросит и уйдет к нему – вот и все.

– Ну да, он постучится в дверь, ты откроешь, он скажет: я хочу у вас устроить конкуренцию, поскольку я самый умный и красивый. Ты, наверно, ему скажешь: иди, братец, по холодку. И на охрану наложишь взыскание – зачем его пропустила.

– Ну, на самом деле я так не поступлю, это с моей стороны будет глупый поступок. По той простой причине, что моя жена может с ним встречаться вне дома.

– Ну, поступок, может, и глупый. Но лично я, к примеру, не подписывался совершать только умные поступки.

– Ха-ха! Но нельзя отношения в экономике сравнивать со взаимоотношениями в семье.

– Почему? Семья – это твой народ… Другого у тебя нет. Вот и все.

– Когда речь идет о моем доме, это частная собственность. Священная. А когда речь идет о государстве, то это довольно условная вещь – что мое, что не мое. Ты же сам говорил, что Россия не за-се-ле-на.

– Да.

– Она занимает седьмую часть суши, ее, эту часть, обустроить не может, проложить дорог, построить городов, заселить ее, наконец. Если б не большевики, русских бы было 400 миллионов.

– Я допускаю, что часть территории надо отдать людям, которые будут реально работать. И пусть они на этом куске живут. Под нашим мудрым руководством и контролем. А не так, чтоб они на нас косо смотрели и не пускали в свои кабаки, как вон японцы, к примеру, наглеют. Зачем же чужих себе на голову сажать! Японцы, у них там есть особые бани и публичные дома, куда белых не пускают. Принципиально. Помню случай, как в баню не пускали одного американца. Жену его, японку, пустили. И одну дочку, которая в маму. А вторую, которая в папу, не пустили – хотя она по-японски лопочет безупречно и метрика у нее японская. Но харя у нее не косоглазая. Ну ладно, японцы так у себя дома изголяются. А китайцы – уже у нас дома. Выгода китайцев во взятии Чечни в аренду теперь тебе, надеюсь, понятна. Теперь объясню тебе нашу выгоду. Она в том, что китайцы будут с чеченами на ходу решать вопросы и даже не станут спрашивать, как тех зовут. Понимаешь, если они своих на площади Тяньаньмынь подавили танками и ни один мускул не дрогнул на их лице… Студентов подавили! Казалось бы, студенты – это лучшее, что есть в нации. Молодые, чистые… Так китайцы их раздавили, и нация это схавала не поперхнувшись. Наши бы, кстати, обосрались.

– Да ладно! Тоже постреляли немало…

– Не слышал ничего про стрельбу. Еще такое соображение в пользу моей идеи. У китайцев же тоже есть исламские сепаратисты – уйгуры. Которые их тоже достали. Вот сказать им: китайцы! Чечня ваша на 99 лет, все, работайте! Осваивайте территорию! Так они Басаева поймали б и шкуру спустили, и все распахали там. Не позволили чеченским Робин Гудам портить их бизнес. Чечня бы превратилась абсолютно бесплатно в цветущий сад. Причем совершенно мирный. Дальше, значит, смотри. В 2001 году у меня еще такое событие было. Я вступил в Союз писателей. Сделал я это по следующим мотивам. Я подумал: ну вот уже у нас застой, кругом чекисты, вот уже возвращается советская власть. И надо уже настроиться на жизнь при ней. Вот скоро начнут за тунеядство винтить, еще за что-то. А я вступлю в Союз писателей и буду говорить: пошли вы на хер, я член творческого союза. И милиция замудохается меня преследовать за тунеядство, не сможет меня погнать работать на советский завод. В Союзе-то журналистов я состою, но он не очень творческий, журналистов все-таки держат за простых людей, а писатели, они более такие небожители. Как бы. Я абсолютно отчетливо помню этот ход своих мыслей! Потом прошел год, два, все вроде чисто и спокойно. И я подумал: чего-то я немножко перебздел. Ну да ладно, вступил и вступил. Так вот теперь получается, что у меня была нормальная реакция! Я правильно захеджировался! Ну, смешно же? И я еще в 2001 году упорно продолжал ездить по зонам и дописывать тюремную книжку, которая вышла в 2002, кажется, году. Я тогда проехал по знаменитым мордовским лагерям. Они стоят в таких чудных сосновых лесах. Песок там… Чуть не дюны. То есть совершенно дачные места, курортные.

– Это же на Волге.

– И был я там на зоне, где сидят только туберкулезные. Они совершенно жуткие такие, умирающие. И там была главврач, у нее мать умерла от туберкулеза, поэтому она стала работать с туберкулезом. Очень трогательная история.

– Фтизиатр называется. У меня был случай – мне ставили туберкулез. Слава Богу – ошиблись…

– Воспаление легких, да?

– Ну. Я, откровенно говоря, так обоссался тогда. Думал – труба, приплыли. Я даже курить бросил!

– Ну это только на пользу. Некоторые ж худеют.

– Какое там – я поправился на 7 килограммов.

– Ну, кто не курит и не пьет, тот здоровеньким, блядь, помрет. И еще там есть зона, где сидят иностранцы одни.

– Негры в основном.

– Не. Я говорю: а кто у вас сидит? Мне отвечают – есть вот граждане Соединенных Штатов. Ни хера себе! А ну дайте-ка мне их. Да ладно, это армяне, из Лос-Анджелеса. И еще много негров из какой-то страны типа Танзании. Человек 50.

– А, они носили наркотики!

– Они говорят: мы все сидим ни за что, нам подкинули наркотики.

– Разом всем, да.

– «Мы абсолютно ничего и никогда, нам просто подкинули». Вот эти поездки по зонам… Это затягивает. Я когда не езжу долго, мне как-то неуютно делается, я чувствую какую-то неправильность в жизни. С чем это сравнить? Это все равно как долго не ездить в Париж или Нью-Йорк. Там какая-то своя, другая жизнь, другой градус, другой накал, другой полюс. Из зоны когда приезжаешь в Москву, она кажется такой мощной, такой сверкающей. Такой, что ни словом сказать, ни пером описать. И ценишь простые радости – а вот сейчас сяду пить чай и выпью сколько захочу! А хоть и во все даже водки! Или в любое время как захочу – пойду прогуляюсь. То, чего люди на зоне не имеют, ты какое-то время по инерции – это послевкусие – еще высоко ценишь. А потом привыкаешь к этим простым радостям и снова тяжело становится радоваться жизни. А вот еще в 2001 году я сделал интервью с человеком по имени Рафик Ашидович. Это был начальник Бутырки. И вот он рассказывал, как он поступил туда. Он пришел из армии, а тут как раз Олимпиада. А он в свое время хотел стать спортсменом, но ничего из этого не вышло. И он решил: хоть съезжу в Москву, какие-нибудь соревнования посмотрю. Приехал, познакомился случайно с тюремными охранниками, и они его к себе заманили: а что, сутки через трое, спортзал свой. Он купился на это дело и потихонечку стал надзирателем и даже дослужился вон до чего. Я говорю: ну как у тебя Гусь-то сидел, расскажи! Он рассказывает: Гусь вел себя безупречно в тюрьме. В отличие от… забыл, кто там сидел из прокурорских? А! Илюшенко! Так тот законник кидался чернильницами, орал, что со всех погоны посрывает, не давался обыскивать. Что касается Гуся, то он был сама деликатность и предупредительность. Отпечатки? Пожалуйста-пожалуйста. Вот здесь ответьте, тут подпишите. Он: да-да. А вот здесь? Как скажете. Не орал, никаких голодовок, чисто, деликатно – великолепный был зэк, просто не могли нарадоваться на него. Я говорю: ну конечно, он там во всех камерах поставил телевизоры и холодильники. Рафик это опровергает: да не ставил он никаких телевизоров. Как же так, в газетах писали. Он говорит: удивляюсь я на вас, журналистов, наврете чего-то в газетах, а потом сами же и верите. Я потом спрашивал у адвоката Астахова, который вел дело Гуся, – что ж это твой клиент пообещал и не сделал? Астахов сказал, что Гусь дал миллион рублей на тюрьму, а что на них купили, не его вопрос. Ну а потом этого Рафика Ашидовича, милейшего человека, как известно, выгнали.

– Потому что у него люди сбежали. Подкоп…

– О, и в Марокко я еще в том году съездил. Ты был в Марокко?

– Нет.

– Это довольно удивительная страна. Поскольку она долгое время была закрыта, там все законсервировано в старинном виде. Не в ваххабитском, как в Саудовской Аравии, а в классическом арабском. Там базары настоящие, они там чего-то куют, продают. На базарах дерут зубы, продают лекарства из какого-то говна обезьяньего, факиры фокусы показывают… Марокко – пляжи, и Касабланка, и Эс-Сувейра, где хиппи тусовались. Удивительно подходящая страна для тихого такого отдыха в тепле. И в общем, недалеко.

– А чем это лучше Египта?

– Объясню. Египет – это страна урбанизированная, по ней прокатилась глобализация. Она такая вся циничная, заточенная на туризм, то есть на отъем валюты у иностранцев. А Марокко – там много еще настоящего, древнего, арабского. Египтяне – они и сами европеизированы, и страна давно открытая. Там просто голый бизнес на туристах, и все. Нет там простоты и естественности. А в Марокко я чувствую настоящий араб ский флер… Какого нет ни в Турции, ни в Ливане. И король там – отец нации. Роет какие-то каналы, чтоб сельское хозяйство развивалось, для крестьян какие-то реформы проводит. Нефти нет – значит, работать надо… Куда тому Египту.

– А я не был в Египте ни разу. Только собираюсь поехать.

– Дело хорошее. Пирамиды, Красное море. Но эти пирамиды – это чужая для них вещь, там жила раньше другая раса, там была другая культура. Это называлось Миср. После арабы-бедуины там поселились и начали спекулировать на этих пирамидах и мумии показывать за бабки. Это ж не их предки. И там язык был абсолютно не арабский, естественно. Нет внутренней связи теперешних египтян с древней культурой.

– Там и греки еще жили.

– Очень может быть. А «Касабланку» ты помнишь?

– Конечно.

– Который признан лучшим фильмом в истории мирового кино.

– Да. Там играют Хэмфри Богарт и Ингрид Бергман.

– Ну вот Касабланка очень интересный, симпатичный город. И там действительно нету фанатизма арабского. Бабы ходят в юбках, без платков.

– Есть много мусульманских стран, где с женщинами обращаются более-менее как с людьми. Та же Турция, Азербайджан. Тот же Египет, где женщины нормально себя чувствуют. Ливан, Сирия. Очень ограниченное количество стран, где планка-то упала: Иран, Афганистан, Саудия – да вот, пожалуй, и все.

– Марокко – это такая натуральная арабская древность, а до Марселя лететь 40 минут. И собирают они к тому же три урожая. То есть удивительная вещь. Картошка, овощи… И получается, что мы как заведенные возимся со своим сельским хозяйством – а зачем, чего?

– Александр Второй Среднюю Азию присоединил до Кушки вплоть, а Аляску продал. Понято почему, да?

– На Аляске потому что пустой холодильник.

– А в Среднюю Азию царь собирался крестьян переселять после отмены крепостного права. Он собирался заселять эти места.

– Да ладно!

– Да. Чтобы там было сельское хозяйство. Он прекрасно понимал, что в России заниматься сельским хозяйством бессмысленно. Освоение целины в Казахстане Никитой Сергеичем – это не более чем частичная реализация проекта Александра Второго.

– Ни хера себе. Я не знал, что он собирался в Среднюю Азию… Ты уверен в этом?

– Да.

– Так вот получается, что немцев отправили в Казахстан тоже волею Александра Второго.

– Как версия – да. Там в 60-е и 70-е годы были немецкие целинные колхозы, которые все рекорды били по урожайности.

– И это резонно, что ты теперь царю ставишь в Москве памятник. А еще в том году в Саудовскую Аравию уехала Языкова, художница знакомая. Она делает кукол авторских и продает. Вышла замуж за американца, который в Москве работал, и уехала с ним туда – он к арабам нанялся работать, типа, по телекоммуникациям. И вот они приезжают оттуда, а там бухла нету; кому невтерпеж, те самогонку гонят. Зашла к тебе дама в номер – тут же тебя арестовывает их местный комитет бедноты, или как там называются общественники, которые следят за исламской нравственностью. Там реально был такой случай: забежали к кому-то в квартиру, а там люди сидят, разговаривают, даже не е…утся. Свинтили их, ее отпиздили, он в тюрьме сидел, пока его оттуда не вытащили. Он сразу в аэропорт; говорит, в вашей Саудовской Аравии ноги моей больше не будет. И эта художница русская сама приучилась ходить в парандже – иначе каменьями побьют. Короче, дикой красоты жизнь в Саудовской Аравии.

– Ну и скажи после этого – они живут правильно, а мы неправильно. Ну дурость ведь какая, подумать только!

– А я их встретил в Хитроу, пролетом из Африки домой. Мы там в магазине виски дегустировали сингл молты, и Лена с мужем мне рассказывалипро свою Аравию. Они и сейчас там живут… Еще у меня случилось такое в то время: я выступил в роли свахи. Вот ты знаешь Цивину? Это критик ресторанный «Коммерсанта».

– Нет, не знаю.

– Ну, короче, Цивина – это первый в России ресторанный критик. Ее Яковлев заставил еще в старом «Коммерсанте» ходить по кабакам и писать заметки.

– Хорошая работа.

– Она говорит: я не умею, не хочу, ничего не понимаю в этом. Но он заставил.

– Наверное, объелась всего.

– Небось. И вот встречаю я ее как-то в «Петровиче», там какая-то большая пьянка была – уж не пятилетие ли клуба? А напротив сидит человек по имени Андрей Светланов. И смотрит на Цивину, открыв рот, и спрашивает: кто эта красавица? Да чё ты гонишь, вы уж 10 лет в «Коммерсанте» вместе работаете, даром что на разных этажах. Ты уж ее как облупленную должен знать. Но он ее таки не знал! Он говорит: все отдам, только давай с тобой местами поменяемся. Я отказался, но он таки на мой стул залез, пока я ссать ходил. Он говорит: старик, извини, я ничего не могу с собой поделать. Утром звоню ему на мобильный. Говорю: что ты, гад, сделал с невинной голубкой? Он говорит: всё. Да пусть она тебе сама расскажет. И передает ей трубку. Короче, они вскорости поженились. Дочку уже родили. К семилетию «Петровича».

– Да ты что!

– И они, знаешь, счастливы, как старосветские помещики.

– Ха-ха!

– Бывало, придешь к ним в гости, не знают, куда посадить, чем угостить. Родного меня. А Светланов, он не как мы; у него тонкое лицо, интеллигентный вызывающий вид – не как у нас, просто интеллигентный, а круче, так что иногда даже хочется ему по физии заехать. Очочки одни чего стоят…

– Ха-ха!

– И еще у меня был удивительный случай в 2001 году, в продолжение матримониальной темы. В 2000-м было 20-летие выпуска нашего курса на журфаке. Ну, встретились в Дом-журе, сдвинули столы. Кто-то напился, стал грязно приставать к своим однокурсницам. И в итоге на следующий год, как на старые дрожжи, еще встретились. И вдруг выяснилось, что Боря Хрипко и Анька Евсеева, которые учились в одной группе телевизионной, 20 лет назад закончили, – и вот поженились.

– После первой встречи.

– Да. Развелись со всеми, кто у них был.

– Круто.

– Вот, значит, как у человека все меняется в мозгу за 20 лет. Уже у него на все другой взгляд. И бабы ему нравятся уже какие-то другие…

– Я вспоминаю мои встречи с одноклассницами и одногруппницами. Я считаю, что мужики выглядят лучше, чем бабы.

– Естественно! Это есть польская поговорка на эту тему. «Старый пан – как старое вино, а старая пани – как старое масло». Ну как? Жестко, сука.

– Да. Поэтому женщина к 40 годам должна уже нарожать детей, иметь крепкие тылы, хозяйство.

– И бабки.

– Естественно. Тогда она уже и не зря как бы.

– И еще в 2001 году Люба Шакс вышла замуж.

– А кто это такая?

– Она была первый продюсер Парфена. Она вышла замуж за на тот момент начальника «Reuters» по всему СНГ. Это Дики Уоллес, англичанин. Писаный просто красавец. Такой высокий, кудрявый, седоватый. Дома сесть пообедать не может без накрахмаленной скатерти. Голодный лучше будет сидеть.

– Я тоже люблю такие вещи.

– Вот ты просто любишь, а он иначе не может.

– Ну, я плебейского происхождения, из крестьян.

– Еще в 2001 году мы в «Медведе» делали такую тему, несколько заметок – про живот у мужчин, хорошо это или плохо и как от него избавляться. И я тогда хотел привлечь к освещению темы Каху Бендукидзе. А он отказался. Ну и зря, я считаю. Ты, кстати, видел этот сюжет, где он своего собеседника на хуй послал?

– Нет.

– Ты не видел? Да ты что! Алик! Есть же запись.

– Я только слышал, что он с депутатом каким-то поругался.

– Да, с грузинским депутатом. Они сидят и спорят по-грузински. Потом Каха вдруг говорит по-русски: пошел на х…й! Тот говорит: сам пошел, да? Каха парирует: а что это ты со мной на «ты»? Очень хорошо. Я просто порадовался. У нас, собственно, заканчивается вся история 11 сентября 2001 года.

– Да. Она заканчивается 2001 годом. Я уже знаю, что буду в послесловии писать. Наша эпоха закончилась. Пришли совершенно другие люди с совершенно другой ментальностью. Реализуют другие идеи. Эти идеи в отличие от наших нашли поддержку в народе. А мы были одиноки, никто не хотел нас слушать. Поэтому, видимо, страна сейчас живет той жизнью, которой она хочет жить. А не той, которую мы вычитали из книжек и пытались ей навязать.

– А должны ли мы учить народ свой, Алик?

– Нет. Мы должны признать, что мы лишние на этом празднике жизни.

– И что же нам, по-твоему, делать?

– Ну, каждый решает сам – либо оставаться здесь и тихонечко сидеть и не пи…деть, либо уё…вать в те страны, где большинство нации разделяет наши установки.

– Как уезжали французы-протестанты в Германию и Голландию.

– Да. Как уезжали в Америку. Люди из Европы.

– Ты сделал уже выбор или еще думаешь?

– Я? Я хочу иметь все опции. Я всегда предпочитаю иметь выбор. Я хочу иметь возможность жить здесь и иметь возможность жить там. Это же разумно. Зачем мне делать выбор, когда его делать не надо. Я могу себе это позволить. Зря, что ли, я деньги зарабатываю. Они для того, чтобы иметь как можно больше опций. Логично?

– Да.

– Потому что деньги – это эквивалент свободы. Для меня.

– А не власти?

– Ну, это уже другая категория людей, для которых деньги – эквивалент власти.

– А, в этом же году я взял интервью у Васи. Ты его не помнишь.

– Помню, великолепное. Лучшее! Вот с Васей интервью и с Фридманом – я считаю, что это вершина на сегодняшний день твоего интервьюирования.

– В этом и их заслуга. Они оба пассажиры весьма забавные.

– Но мне не нравится сама идея – брать интервью у журналистов. Самоопыление такое. Когда энтэвэшники в качестве интересных гостей к себе на ток-шоу приглашают собственных журналистов… Мне нравится, когда у нас в журнале всякие непрофессиональные люди делают всякие профессиональные рубрики – Лерочка Новодворская, Сашка Гафин, Матецкий, тот же я, – вот это вот очень симпатично. Получается здорово. Я с удовольствием все читаю, что они делают. Мне все нравится.

– Вот ты говоришь, что Гафин не профессионал. А знаешь ли ты, что он автор множества книг?

– Нет.

– Я сам не знал. Но оказалось, что при Советской власти он писал книги про БАМ например. За бабки причем. Не бывши на БАМе ни разу.

– А вот скажи мне, пожалуйста… Вот Боря Немцов – в общем, интересный парень. Дает меткие и верные оценки. Однако он плохие интервью дает… Почему?

– Трудно сказать. Это такой особый жанр. Вот Шаманов, казалось бы, орел. Мне понравилось, как он вел беседу со старейшинами в Чечне. Когда там чеченца молоденького убили и он уговаривал местных не мстить, а как-то договориться.

Он долго говорил и их уболтал, они кивали, и все кончилось хорошо. А интервью дает тоже не очень интересные… Еще я, кстати, в 2001 году съездил в пресс-тур в Бордо. Ездил там по замкам, которые скупает фирма «Малезан», – она торгует вином в России. Так вот они скупают виноградники в этом Бордо, такие, чтоб там были руины замков. И эти замки они восстанавливают, реставрируют, отделывают под старину, и вперед. Они создали клуб любителей старины, и члены могут со скидками селиться в этих замках и так культурно отдыхать. Кстати сказать, 17 ноября 2001 года ты мне дал интервью. Первое. Оно открывает первый том. Можно сказать, что с него и началась эта книжка. Которая вот этим и кончается – концом 2001 года…