Текст книги "Отходняк после ящика водки"

А вот одевался он действительно хорошо, добротно. Может быть, и в секонд-хенде, а может, и нет… Кто знает, кто знает… И учился Жиденыш почти на одни пятерки, и в Интернете был ас. Но про это, впрочем, я уже писал.

Так что какая-то темная история с этими деньгами. То ли они есть, то ли их нет? А впрочем – какая разница? Ясно, что с такими наклонностями у парня бабки – вопрос времени. Если их нет сейчас, то уж года через четыре-пять будут точно. И немало. Это уж поверьте моему опыту. Я таких орлов за версту чую. Еще со времен, когда у нас за безобидную фарцовку сажали.

Мать он любил, но особых иллюзий по ее поводу не питал. Он знал, какого полета она птица и что его планы на жизнь для матери – пустой звук. Для нее любая бутылка, распитая вместе с Полковником, значила больше, чем пятерка по математике за четверть в дневнике сына.

Она смотрела на Жидка как на недотепу-ботана и жалела, что сын не хочет после школы идти работать в милицию. Надька сто раз ему говорила, что это здорово – работать мусором. Ну посудите сами. Во-первых, все тебе носят бабки и выпивку, во-вторых, никто до тебя не докапывается, а вовсе даже наоборот, уважают (боятся). Вон даже Полковник, уж казалось бы – какая шишка! А против любого милицейского сержанта на рынке не попрет. Полковник горячий-то горячий, а край знает, не падает… Всегда предпочитает с ними договориться и денежку сунуть.

ЧАСТЬ IV. ЛЮБОВЬ

Долго ли, коротко, но Полковник начал использовать Надькину квартиру очень своеобразно – как сейф. Деньги, которые он получал на операциях с ворованной соляркой и бензином, он прятал у Надьки дома. Это было разумно – никто никогда не догадается, что у магазинной уборщицы хранятся дома десятки тысяч баксов. Ну и, понятное дело, Полковник стал с тех пор часто заходить к Надьке домой.

Жиденыша он не боялся, поскольку тот сразу произвел на него впечатление долбое…а, уткнувшегося в компьютер. Поэтому они бухали с Надькой и хачами, не обращая внимания на прыщавого пацана, как будто его нет. Надя всегда с готовностью подтягивала Вольдемару, когда он горланил песни, пила мало, все за гостями ухаживала и смотрела на своего Воленьку влюбленными глазами. Жидок же, надев наушники с Rammstein, сидел тихонько у себя в уголке за шкафом и торговал в онлайн.

Однажды Полковник напился в стельку, долго играл на гармошко-гитаре, потом блеванул и уснул прямо за столом. Хачи после смеялись над спящим, поскольку сами были парни крепкие и пили мало. А может, будучи бусурманами, и вовсе не пили, а только делали вид, чтобы Полковника не обидеть. Есть, знаете, такая у них привычка – напоить русского человека, рассказав, что у них в горах такой обычай, а потом, когда он отрубится, долго над ним смеяться, приговаривая: вот русская свинья, нажрался. Говно, не человек. Пустой, мол, народишко… Сволочи, одним словом.

Короче, поржали они, поржали, потискали для виду Надюшку (трахать в этот раз не стали – сына постеснялись), да и ушли по домам. Надя поняла, что сегодня – ее день, ее ночь, ее звездный час. Полковник, судя по его расхристанности, точно домой не уйдет и останется ночевать. Значит, впереди ночь, о которой она давно мечтала.

Она подошла к сыну сзади, наклонилась и поцеловала его в голову. Он обернулся, снял наушники, посмотрел снизу вверх на мать, потом на уткнувшегося мордой в салат Полковника, потом опять на мать, незлобно усмехнулся, махнул на нее рукой, снова надел наушники и продолжил свои упражнения с компьютером.

Надька пошла в ванную и приняла душ. Вернувшись в одном халате, она расстелила постель и перетащила Полковника. Раздев его, она с тревогой увидела не очень убедительные полковничьи достоинства. Но любовь, как всегда, дорисовала недостающее, она с надеждой потушила свет и легла рядом.

Часа в два Полковник проснулся. Сначала он долго не понимал, где он. Потом сообразил и пошел на кухню попить водички. На кухне на раскладушке спал Жидок. Попив, Полковник достал из холодильника початую бутылку водки и пошел в комнату. Ему захотелось продолжения. Он маханул стакан и полез на Надьку. Та с удовольствием раскрылась ему навстречу. Полковник оказался удивительно ебкий, и она смачно кончила вместе с ним.

Надька была счастлива. Ее любимый лежал рядом, впереди была еще ночь, потом утро и так далее (читай выше). Полковник вдруг вскочил, зажег свет, схватил гармошку и запел. Потом он потребовал, чтобы она тоже выпила. Потом они открыли еще одну бутылку. Потом опять трахались, пили, пели… К четырем утра Надюшка сильно захмелела. Полковник был вообще в дрова. Ей захотелось сделать для него что-нибудь хорошее, и когда он заиграл «камаринского мужика», она пустилась в пляс.

Это было зрелище не для слабонервных: маленький, голый, пьяный, жилистый, лысый мужик, остервенело скалясь, рвал меха на гармонике, а здоровенная бухнувшая баба, тряся сиськами, как ведьма носилась по комнате. Заросли на ее лобке были как черная точка в центре белого круга ее тела, огромные ягодицы ходили туда и сюда, а по ляжкам стекала сперма.

В какой-то момент она обернулась к двери и увидела обалдевшего Жидка. Тот стоял с разинутым ртом: его тошнило от увиденной картины. Он закричал, чтобы они прекратили, что он вызовет милицию, что это невыносимо… Ему было обидно за мать, что она вот так вот, перед этим обмылком с гармошкой…

Надька хотела вытолкнуть его обратно на кухню, но он отпихнул ее руки. Надька и так еле держалась на ногах, а от толчка она поскользнулась, ее ноги заплелись, и она рухнула на пол. Полковник в пьяном угаре решил, что Жидок бьет мать, и, подскочив с диким криком, огрел Жидка гармошкой по голове. Жидок упал. Из головы у него полилась кровь. Полковник начал бить его ногами. Ничего не соображающая Надька вскочила и тоже начала бить сына. Она по пьяни решила, что тот полез драться к Полковнику, и кинулась защищать любимого. Жидок сначала защищался, потом потерял сознание, а потом – умер от побоев.

Озверевшие и пьяные, они еще долго били мертвого мальчика, а потом завалились спать. Надька сквозь пьяный угар подумала: «Какое счастье быть рядом с любимым», – и отрубилась. Так она убила свое будущее. И домик на море, и счастливую старость. Ради любви.

ЧАСТЬ V. МОРАЛЬ

Люди, думающие о своем будущем и будущем своих близких, не вставайте на пути любви. Вас могут убить.

А.К.

Часть 7

БАРРАКУДА. И НЕМНОГО ПРО SEA BASS – ПОТОМУ ЧТО ОЧЕНЬ ВКУСНЫЙ

Барракуду называют еще морской щукой, но в отличие от щук речных барракуды обычно ходят стаей. В длину эта рыба вырастает до двух метров и может весить до пятидесяти кило. В бедных странах вроде Кубы и Доминиканской Республики барракуд едят, в странах побогаче считают рыбой несъедобной.

В цепи Карибских островов есть Британские Виргинские острова. Принадлежат они, как легко догадаться, Великобритании и являются одной из самых известных в мире офшорных зон. Небоскребов из стекла и бетона я там не обнаружил, но увидел чудесные, разбросанные по синему-синему морю зеленые острова с желтыми полосками пляжей. Тут и там на островах были небольшие кемпинги и ресторанчики, заброшенные, заваленные красивыми ракушками пляжи с примитивными площадками для волейбола и дощатыми барами с холодным пивом и гамбургерами. Некоторые острова были необитаемыми. Мы остановились в небольшом кемпинге на острове, который носил название Virgin Gorda, что на смеси испанского и английского можно, очень приблизительно, перевести как «невинная толстушка».

Так вот, на этой самой «толстушке» можно взять в аренду маленькую (буквально два метра длиной) пластмассовую лодочку и плавать на ней между островами. Островов так много, что почти нет волн. Приятно понырять с лодки на мелководье и поплавать с маской и трубкой (называется snorkeling) между невысокими коралловыми рифами. Кораллы на Карибах не такие большие и богатые разнообразной живностью, как в Красном море, поэтому нет смысла напяливать акваланг и часами торчать в воде. Но с масочкой понырять – милое дело: и необременительно, и довольно симпатично.

Мы приехали большой компанией и часами резались в волейбол на пиво, валялись на пляже, загорали и много купались. Отпуск шел своим чередом, но где-то день на третий неизбежно возникла тема большой рыбалки и, абсолютно закономерно, стала навязчивой идеей. На пятый день мы сдались, арендовали рыбацкий катер и отправились в океан – на рыбалку. Нас загрузилось человек шесть мужиков плюс капитан лодки и его помощник. Естественным образом возникло соревнование, мы разбились на пары (поскольку на корме было два кресла для рыбаков), и, таким образом, образовалось три команды. Мы условились, что победителем объявляется та пара, которая поймает больше всех рыбы. Однако с некоторой оговоркой: барракуды не в счет, поскольку считаются несъедобной рыбой, а мы хотели устроить нашим женщинам ужин из собственной добычи.

Это всегда доставляет удовольствие – накормить свою женщину своей добычей. Пусть это выглядит банально и даже, может быть, пошло, но древний инстинкт толкает нас в лес, саванну, степь или далекий океан. Толкает, толкает… И бьется сердце, и адреналин разливается по телу, и колотит мелкая дрожь в предвкушении борьбы. И ты рисуешь себе сладкий миг победы и делаешь слегка усталое и совсем безразличное лицо, когда она разбирает улов (это должна делать именно она, таков ритуал). Ты краем глаза ловишь ее восхищенный взгляд и как бы нехотя отвечаешь на вопросы о названиях рыб… Все-таки человек – химический робот, что бы ни говорили об этом «венце творения» разные там мудрецы. Простые человеческие радости и эмоции примитивны и надежны как молоток, сработаны на века и не дают осечки. Не то что там всякие разные фобии и филии.

Так или иначе, но мы пошли между островами по ровной воде. На мелководье море было слегка голубое и было видно дно, и только сгустки кораллов выглядели черно-коричневыми пятнами. Когда заходили поглубже, вода становилась темно-синей и казалась холоднее. Клевала всякая ерунда: то макрель сантиметров на тридцать, то со дна возьмет flounder (маленькая камбалка), то небольшая blue fish. Но все это было не то. Конечно же, хотелось поймать много sea bass. Это было бы дело. Пожалуй, sea bass – самая вкусная рыба в океане. Однажды на Лонг-Айленде я вместе с моим товарищем Игорем Фуксманом поймали много see bass и отдали его приготовить в прибрежный китайский ресторанчик. Так нам его так вкусно приготовили, что жена мне до сих пор вспоминает тот обед как образцово-показательное чревоугодное мероприятие.

SEА BASS

Кстати, по поводу sea bass. Я долго никак и нигде не мог выяснить, как можно по-русски перевести название этой рыбы. Мой опыт рыбака подсказывал, что она похожа на две известные российские рыбки: на кефаль и чуть меньше – на сига. Однако официальные словари давали мне перевод sea bass как морской окунь. С этим я решительно не мог согласиться. Ничего общего с окунем, во всяком случае по внешнему виду, у этой рыбы нет. Дело в том, что тут мы имеем дело просто с механическим переводом двух несвязанных слов: sea – море, и bass – окунь, а раздельный перевод этих слов дает неверный смысл. А вот, например, есть такая рыбка black bass (я ее ловил в Нью-Джерси), так она очень даже напоминает окуня (только, как вы успели догадаться, она вся черная). Настоящий морской окунь (красный и с выпученными глазами) называется norway redfish. Таким образом, прямой перевод ясности не внес.

Для разрешения проблемы идентификации sea bass я залез в зоологические атласы. Вот что показали мои изыскания. Сига я отмел сразу, поскольку он относится к лососеобразным, а sea bass – к окунеобразным. Дальше я обнаружил первое русское название этой рыбы – каменный окунь. Это уже было кое-что, но мне это название ничего не говорило. Я не слышал среди рыбаков фраз типа: «А пойдем ловить каменного окуня!» Не удовлетворившись первым успехом, я продолжил свои поиски. Нашел французский перевод sea bass – lup de mare (морской волк). Это годилось еще меньше. Это опять была транскрипция, а не смысловой перевод. Итальянский вариант bronzino тоже никуда не годился. И тут я наконец наткнулся на русский перевод – лаврак. И далее, совсем уж унизительное для меня – в европейской части России обитает в Черном море и Керченском проливе.

Вот так: век живи, век учись. Лазил я по этим азовским и черноморским лиманам и заливам все детство, переловил уйму разной живности, включая катранов, рачков и черепах, но слыхом не слыхивал про рыбу лаврак. А тем не менее есть такая рыба. Кстати, мое предположение относительно кефали оказалось не таким уж и далеким от истины, поскольку и лаврак, и кефаль относятся к одному семейству окунеобразных и, например, в Греции лаврак не отличают от кефали: и ту и другую рыбу называют «кефалос».

Забегая вперед, скажу, что в этот раз see bass мы так и не поймали, и кормили наших женщин пойманными камбалой, макрелью и blue fish (тоже, кстати, не знаю, как перевести на русский). Обед удался благодаря большому количеству холодного белого вина и снисходительности наших вторых половин.

Но, по закону подлости, естественно, было очень много поймано барракуд. Барракуда очень похожа на большую щуку. Только морда у нее не утиная, как у щуки, а скорее больше похожа на морду судака. Когда моя теща работала на рыбокомбинате на Ладожском озере, то она иногда приносила домой больших ладожских судаков килограмм по пять. Так вот судачья морда очень похожа на барракудовую. А тело барракуды, как я уже говорил, вылитая щука: длинное такое. Зубы у барракуды большие и стоят поперек, немножко неестественно.

Барракуды нам попадались большие и могучие, метра по полтора. Они сильно дергали спиннинги, и всякий раз мы радовались поклевке, думая, что попалась хорошая рыба, но потом привыкли к тому, что если идет мощная поклевка, то радоваться не надо, поскольку это барракуда.

Несъедобность барракуд, как нам сказали, объясняется тем, что они хоть и считаются хищниками, на самом деле относятся к так называемым пищевым оппортунистам, то есть едят и падаль, и растительную пищу, и планктон. Поэтому велик риск отравиться. Во всяком случае, так мне объяснили местные рыбаки. Меня это объяснение несъедобности барракуды не сильно устраивает, так как получается, что наших карасей и карпов тоже нельзя есть, поскольку они питаются падалью. Но ведь мы же их едим. Кстати, например, когда я ловил рыбу у берегов Доминиканской Республики, то там попадающихся барракуд не выбрасывают, а едят.

Я лично жарил барракуду на сковородке. Тут такая же история, как с акулой. Барракуда просто невкусная, поэтому в странах побогаче ее считают несъедобной, а где победнее, едят за милую душу.

На Британских Виргинских островах барракуда считается несъедобной, поэтому мы пойманных рыб выбрасывали обратно за борт. Тут нужно было умудряться вытаскивать крючок из усеянного острыми зубами рта большого и сильного животного. Рыба бьется в руках, поэтому очень было неудобно. Меня она все-таки пару раз цапнула за руку. Укусы были глубокие и долго заживали. Потом, уже в Москве, было приятно на вопрос: «Что у тебя с рукой?» – отвечать: «Да так, ничего особенного, просто барракуда покусала…» Согласитесь, звучит неплохо, а? С элементами мачизма…

А.К.

ИСТИННЫЙ АРИЕЦ. ХАРАКТЕР НОРДИЧЕСКИЙ

Ральф-Дитер Монтаг-Гирмес. Каково живется в Москве человеку с таким именем и фамилией? Я люблю встречаться с ним. Он очень интересный собеседник. Пожалуй, из иностранцев он да еще Борис Йордан и Алан Бигман так хорошо знают и понимают Россию. Ральф-Дитер как-то сказал мне, что Москва – это город, в котором он живет дольше всего. В Германии ему скучно, хотя у него там большое поместье в Саксонии, сестры и брат. Сейчас Ральфу-Дитеру 41 год. У него в Москве небольшой банк, и он, как это принято говорить, – «преуспевающий бизнесмен».

Стоит заметить, что Ральф-Дитер был и есть воплощение немца: аккуратный, педантичный, сдержанный, честный. Я с ним вместе работал четыре года – с 93-го по 97-й. Он трудился первым заместителем гендиректора Российского центра приватизации. Мне на него без конца жаловались, что он дикий зануда и формалист. А я и не собирался с этими его чертами бороться. Я прекрасно понимал, что в бесшабашной и безалаберной команде приватизаторов должен быть хоть кто-то, кто все бумажки подошьет правильно, на все получит заключение юристов, потребует все необходимые экспертизы и оценки и без этого не сдвинется с места ни один проект. Я думаю, что многие должны ему в ножки поклониться за то, что не сидят в тюрьме. Вот не окажись вовремя какой-нибудь бумажки, и уж прокурорские бы нас не пожалели… Мы ужинали с ним в ресторане «Желтое море» и просто болтали.

– Скажи, а что заставило тебя учить русский язык?

– Это очень просто. У нас в семье было принято заниматься военным делом. Так или иначе, все служили. Отец, например, был разведчиком вермахта еще во Вторую мировую… Я поздний ребенок… Сейчас я скажу – отцу было 54, когда я родился. И мне нужно было служить. А на военную службу я не очень хотел идти. И были у нас такие специальные войска, называется это «фронтовая разведка бундесвера», и там учат русский два года. Я даже прошел короткий курс командира мотострелкового батальона Советской армии. Ну вот, и после окончания учебы я стал заместителем командира штаба разведки Первого корпуса бундесвера.

– А вот я в университете на военной кафедре получил специальность военного переводчика. Как раз немецкий язык. Так нас учили агитировать солдат бундесвера сдаваться в плен. И еще заставляли учить Гаагскую конвенцию по правам военнопленных, типа: военнопленному разрешено холодное оружие, если оно ему положено по форме, например, если он кавалерист или морской офицер. Или если он офицер и признается, что офицер, то его должны освободить от общих работ.

– Да, нас тоже заставляли эту конвенцию наизусть учить.

– Так почему именно русский?

– Потому что если знаешь русский, большая вероятность попасть в спецвойска в разведку. За два года дают хорошее обучение на уровне языкового университета. И на самом деле разведка считается элитным войском, и мне вообще туда хотелось.

– В элитную… Кому же не хочется в элитную?.. Отец-то чем занимался?

– То же самое… Разведка на поле боя. На Восточном фронте. Это не вполне спецназ, это что-то среднее между разведкой в полосе фронта, то есть собственно спецназом, и агентурной разведкой. Он в войне с Советским Союзом не принимал участия, а с Польшей – принимал. В начале войны отец был в Польше, потом его арестовали по политическим причинам. Он сидел в Вене, это был 41-й год, и после его сослали на Балканы… Уже когда с Советским Союзом воевать начали… Его посадили за то, что он за польских офицеров заступился, письма писал, чуть ли не Гиммлеру.

– А дед? Дед, он тоже был военный?

– Дед в Первую мировую воевал, а от Второй мировой его освободили в 43-м году. Ему принадлежал военный текстильный завод, вот и решили, что деду лучше производством заниматься. Он и занимался.

– А у тебя из родственников кто дослужил до самого высокого звания?

– Один дедушка в начале 70-х был генеральным инспектором бундесвера. Звание у него было генерал. Полный генерал. Как теперь говорят, четырехзвездный.

– А ты в каком звании закончил службу в армии?

– Мне не хватало несколько недель до капитана. Я был обер-лейтенант.

– А я вот – капитан.

– Если учесть те должности, которые ты занимал: министр, вице-премьер, – то тебе уже надо быть генералом.

– Итак, ты решил не становиться капитаном и уволился из армии. То есть ты выбрал свободу. А вот скажи мне, пожалуйста, ты мне рассказывал, что тебе приходилось допрашивать людей, которые перебегали через границу между ГДР и ФРГ, в том числе офицеров Советской армии…

– Мы это делали постоянно. Тренировались.

– А-а, это просто учения были такие? А пытать учили вас?

– Это запрещено.

– Учить или пытать?

– И то и другое. На самом деле, как именно мы тренировались – это тоже военная тайна.

– А я не требую, чтоб ты выдал мне военную тайну. Я просто так спросил.

– У нас в бундесвере после 45-го больше не работала такая система, когда приказы не обсуждаются, а выполняются. У нас ввели принцип, что если я считаю определенный приказ неправильным, то есть неправильным по вопросам гуманитарным или ущемляющим права человека, то я могу его не выполнить и меня за это наказывать не будут. Просто спор по этому поводу передается в военный трибунал и этот вопрос решается ими. Допустим, идет наступление и дают приказ стрелять, то есть дают команду убивать людей. В этих условиях – все законно. Если же человек военнопленный и дают команду его расстрелять, то это незаконно, поскольку он не защищен, у него нет оружия и его защищает конвенция.

– Вот нашего соотечественника, русского немца, спецназовца Эдуарда Ульмана, судят сейчас как раз по этому поводу. Он тоже капитан, командовал одной из групп спецназа в Чечне. Там проходила очередная операция, которой командовал какой-то майор. И майор, который сидел на горе, давал по радио команды, велел не выпускать ни одной машины из города. Подразделение Ульмана остановило одну машину, и он говорит чеченцам: мы будем вас обыскивать. А те, вместо того чтобы выйти, дали деру на «Ниве». Он по рации запрашивает майора: «Что мне делать?» Тот говорит: «Стреляй по ним!» Они и обстреляли машину. Короче, сначала одного, потом другого, потом всех чеченцев убили. А убитые были мирные люди – директор местной школы, завуч, школьная учительница. Люди просто испугались. Вот рассуди, кто виноват? Кстати, у Ульмана все родители уже давно уехали на ПМЖ в Германию. А он остался. Присяга, говорит, Родина, я офицер…

– Сложный вопрос. Я слышал про эту историю. На самом деле незаконно, наверное, не останавливать, но расстреливать. Есть обязанности, и есть приказ. И есть устав и закон. Ответственный командир должен был отказаться выполнять этот приказ. Я думаю, что если ему снятся кошмары, то пусть молится, чтобы не сойти с ума. Однако если смотреть по российскому военному праву, то Чечня не считается зоной боевых действий и командир, который обязан выполнять какие-то приказы в состоянии войны, в условиях отсутствия военного или чрезвычайного положения не должен был выполнять этот приказ. Поэтому там вообще эти правила не действуют.

– Очень важный момент, когда ты сказал, что проводил учебные допросы. И вдруг один допрос оказался настоящим?

– Это как раз военная тайна. Знаете, я не могу раскрыть военную тайну, но могу сказать следующее. После прихода к власти в СССР Горбачева число и немцев, и советских граждан, которые перебегали из ГДР в ФРГ, очень сильно увеличилось. Но еще важнее то, что социальная структура перебежчиков значительно изменилась. Раньше были люди, которые знали какие-то секреты, или бежали от преследования «штази» или КГБ, или преступники. А после 85-го года побежали все больше и больше самые простые люди – рядовые, младшие чины, рабочие, крестьяне, инженеры…

– И ты в Западной Германии понял для себя, что в ГДР невозможно жить именно с момента прихода к власти Горбачева?

– Понимаешь, в 87-м или в 88-м году в Советском Союзе свободы было больше, чем в ГДР. То, что в Москве можно было купить любой журнал с критикой социализма и коммунизма, посмотреть по телевизору выступление оппозиции, в Берлине было невозможно в принципе. Чтобы получить в ГДР «Московские новости», или «Огонек», или «Спутник», нужно было получить специальное разрешение, пойти в спецхран и так далее. А в Москве это продавалось в любом киоске. Сначала и в ГДР продавалось, а потом это все исчезло. И у людей в Восточной Германии возникло ощущение изолированности от общего потока мировой истории. Они почувствовали себя изгоями. У них появилось ощущение конца… И люди побежали через границу.

– Ральф, меня не надо убеждать в том, что социализм к тому времени себя исчерпал. Я с этим согласен. Но вот ты говоришь, что Хоннекер не хотел, чтобы люди читали антикоммунистическую литературу. Разве это было неправильно в рамках той задачи, которую он перед собой ставил: избежать поглощения ГДР «западным братом»?

– Да, я согласен. Что тут спорить… Хоннекер, как руководитель суверенного государства, должен был прилагать усилия для сохранения суверенитета. Но этот суверенитет «на искусственном дыхании» – это не смешно, а грустно. А людей просто жалко…

– Говорят, что в России приватизация была воровская, но вот, например, в Восточной Германии приватизация была настолько криминальной, что женщину, которая возглавляла там приватизационное ведомство, застрелили среди бела дня. У нас такого не было.

– Да, это беда, я ее знал, но и в России тоже стреляли. Вот, например, Мишу Маневича, которого я тоже знал, застрелили в Петербурге… Хотя ты прав. И у нас, в Германии, конечно, была огромная преступность после воссоединения. Когда в восточных землях проходила приватизация, то почти пять лет организованная преступность только этим занималась.

Убийства в приватизационном ведомстве – это все недовольные «покупатели». Потом была еще «конвертация» восточных марок в западные, вьетнамская мафия торговцев сигаретами и т. п.

– Что для меня интересно, так это то, что мы часто говорим про Россию, что она отсталая, крестьянская, соответственно – патерналистская, с отсутствием гражданского общества, с тягой к сильной руке и так далее. Однако вот, пожалуйста, Германия – развитая страна, перед Второй мировой войной или даже перед Первой, в чем проблема, почему именно Германия пала жертвой вождизма? Почему именно Германия ушла на долгие годы в болото тоталитаризма и несвободы?

– Мне иногда кажется, что Первая мировая была во многом случайностью. Если бы не убили этого герцога в Сараево, то ничего бы не было… Хотя, с другой стороны, везде к этому дело шло. Война приближалась.

– Это был достоверный факт, что вот уже все, войска приближаются к фронту, уже начинается война, а правительство Британии посылает германскому императору телеграмму, в которой говорится, что оно принимает условия Германии и предлагает отменить мобилизацию, а Германия отвечает: «Уже поздно отменять приказы».

– Это вариант британской историографии. Немецкие же историки так объясняют это обстоятельство. Любая армия, и немецкая в том числе, имеет мобилизационный план. Этот план должен выполняться в жесткие сроки. И армии должны выдвигаться на линию фронта в нужное время. Особенно это важно, когда включен механизм мобилизации у противной стороны. Так вот, Англия, Франция и Россия включили свои мобилизационные планы. И Германия с Австро-Венгрией тоже включили. Опоздание хоть на полсуток в реализации этих планов грозило немедленным военным поражением. Теперь представьте: вы получаете телеграмму, в которой вам предлагается остановить мобилизацию вашей армии, при этом не дается никаких гарантий, что противник свой план также приостановит. Ваши действия?

Потом, конечно, делается утечка в СМИ, и пожалуйста, миротворцы-англичане и немцы-агрессоры. Это теперь уже банальность; как говорится – факт мировой истории. Однако обращаю твое внимание на то обстоятельство, что еще за несколько дней до английской телеграммы император Вильгельм обращался к своему племяннику, русскому императору Николаю, с призывом остановить мобилизацию русской армии. Кстати, тогда мобилизационные планы Франции, Англии и Германии еще не были включены. Мобилизацию провела только Австро-Венгрия. Как ты прокомментируешь такой факт?

– А что его комментировать? Все хотели воевать, у всех чесались руки. И Россия отнюдь не была исключением. Там было и такое, что Сазонов, министр иностранных дел, специально отключил телефон, чтобы царь до него дозвониться не мог. Генералы ему сказали: «Ну спрячься хотя бы на полдня, чтобы тебя царь не нашел». После послания Вильгельма царь его искал, искал, но не нашел. А потом отбой было давать уже поздно. Началась мобилизация у всех…

– На самом деле нужно посмотреть в дневниках царя. После того, когда он подписал указ о мобилизации российских войск, что это самый черный день в его жизни, потому что чем все это кончится, никто не знает. Кстати, я думаю, что Николай, на самом деле, знал. Он был не самый умный человек, но, думаю, понял, что он эту войну не переживет. И Россия тоже не переживает. И я совершенно не исключаю, что германский император это про себя и Германию тоже понял.

– Но германский император, кажется, закончил лучше, чем русский царь?

– После 18-го года он рубил дрова. Его любимым занятием было рубить дрова. Он умер своей смертью в Нидерландах. И даже успел послать Гитлеру телеграмму в связи с его избранием на пост канцлера. Правда, на самом деле эту телеграмму прислал его старший сын, он был убежденным нацистом, потому что думал, что Гитлер – мессия, который смоет с Германии позор Версальского мира.

– А когда Вильгельм умер?

– Я точно не помню. По-моему, году в 40-м или 41-м. Чуть-чуть позже победы над Францией и взятия Парижа.

КОММЕНТАРИЙ КОХА

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?

В 40-м году сирень расцвела поздно, в конце мая, и потом еще долго цвела, до середины июня. Лето началось тогда солнечно, ярко, тепло. Вся Голландия была залита радостным светом – и каналы в Амстердаме, и мельницы, качающие воду, и каменные замки в глубине старых парков.

В одном из таких парков, недалеко от своего замка, сидел и грелся на лавочке старик. Это был очень старый человек. Длинный, худой и костистый, он сидел прямо, и, несмотря на дряхлость, в нем чувствовалась осанка и военная выправка. Седые старомодные усы его торчали вверх, седой ежик волос торчал вверх, и лицо его, разбитое на части глубокими морщинами, тоже было поднято вверх, к солнцу.

На лице старика было умиление. Даже, наверное, счастье. Из уголков близоруких глаз катились редкие слезы, и он даже не пытался их вытереть. Он весь был погружен в свои мысли, и они его радовали.

Как странно устроена жизнь, думал он. Я всю жизнь работал для счастья моей любимой Германии, для ее величия и славы, а Германия отвергла и прогнала меня. Она сказала, что не верит в свою великую роль. Что никакой такой роли попросту нет и что ей нужно всего лишь влиться в дружную семью народов и обзавестись всей этой разжижающей кровь гадостью – демократией, республикой… Что там еще они говорили? Эти демократы, социалисты, коммунисты, пацифисты… Вот и договорились до того, что у Германии все отняли. Землю, армию, флот, честь. Это всегда так бывает, когда начинаешь торговаться с англичанами и американцами. Они все равно обманут. Они никого, кроме себя, за людей не считают.