Текст книги "Отходняк после ящика водки"

Верблюды сделали возможным культурный и всякий прочий обмен между древними цивилизациями. Без таких коммуникаций старинные очаги культуры варились бы каждый в своем соку и развитие остановилось бы.

Мы вот ходили как раз в тех местах, где пролегали караванные пути. Набайтицы – столицей их царства была высеченная в камне Петра, что в теперешней Иордании, – из Акабы везли в Иерусалим, а далее в порт Яффу пряности. Этот был тем чем позже стал Суэцкий канал. Один караван, в котором шло до 7 тысяч верблюдов, вполне заменял собой корабль. Заслуги верблюдов жители пустынь признали и увековечили: в иврите есть буква «гимел», по начертанию очень похожая на верблюда.

В итоге получилось как-то так, что и мне верблюд теперь не чужой. Меня даже под конец путешествия перестали отвращать блохи и какие-то здоровенные клопы или кто они там, какие-то гигантские верблюжьи мандавошки, которые, будь они неладны, ползали по нашим животным и которых домой мы вроде не привезли.

Вода

Первым делом в пустыне думаешь про красоту. Но самая главная мысль – все-таки о воде. Страшно думать, что вот в жаркой пустыне окажешься без воды. Жесткая пытка! А с водой там как-то совсем… В год выпадает 25 миллиметров осадков. А сколько испаряется? То есть сколько могло б испариться, если б было чему? Есть такой расчет. Если поставить в пустыне бочку глубиной 4,5 метра, то она вся как раз испарится без какого бы то ни было остатка.

Меж тем дожди в пустыне идут регулярно: каждые два-три года непременно бывает дождь! В их ожидании в специально для этого отведенных местах в землю закапывают пшеничные зерна; как дождь – так они всходят. Эти озимые – или как уж их назвать – посевы огораживаются рядами каменьев, те хоть сколько-то воды задержат, чтоб не ушла сразу вся. А не испортятся семена за три года ожидания? Это вопрос жителя сырых прохладных мест, где запасы так и норовят сгнить. А что с семенами сделается, когда кругом тепло и сухо? Очень сухо! Куда там вашему тампаксу…

В общем, воды там на редкость мало. И расходуется она экономно до жлобства. Растения тут живут так скромно, что кажутся полумертвыми. От воды надолго остаются следы: тут и там можно увидеть русла высохших речек и ручьев и по берегам полувысохшие кусты – это память о дождях. Куст на первый взгляд совсем сухой, почти весь – только сантиметровый его отрезок зеленеет. Но в дождь этот куст зазеленеет весь! И будет жить в полный рост. Пока не уйдет вода. Но она же вернется! Через пару-тройку лет точно… В пустыне надо уметь ждать.

Из той же самой экономии наш проводник мыл посуду после обеда не водой, но песком. И ничего, неплохо получалось.

В пустыне иначе, чем в Москве, воспринимается каббала, в которой пустыня – символ человека, а вода – символ Бога. Каббалисты учат, что человек должен строить резервуар для воды. Лучше всего это удается, считается, пророкам…

В свете вышесказанного вполне святотатственным может казаться наш ежевечерний ритуал. Подходя вечером к месту ночлега, мы бросали вещи и шли к паре кабинок, наскоро собранных специально обученным человеком. Туда подводились шланги от тысячелитровой цистерны с водой. Трудно придумать большую роскошь, чем такой душ после дневного перехода по жаркой безводной пустыне… Впрочем, некоторые предпочитали сперва принять литр ледяного «Хайнекена».

В общем, быт у нас был выстроен в точности как у кочевников древности.

Разное

И так вот идешь с утра по пустыне, которая чаще каменистая, гористая, то есть вверх – вниз, вверх – вниз… Бывали и весьма крутые подъемы и спуски. И не раз мы шли по краю пропасти, в которую страшно глянуть. А по сторонам – красоты! Пустыня принимает разные виды. Она то пляж, то песчаный карьер, то лунный пейзаж, то дно потухшего вулкана, то декорации от старого кино «Золото Маккены». По поводу последнего сравнения: люди, которые побывали в американских пустынях, говорят, что израильские куда как круче. Цвета пустыни – бледно-желтый, грязно-розовый до сиреневого, бледно-серый, прибито-желтый, палевый, – все ближневосточные цвета, других там, кажется, и нету… Не березки, конечно – но на это все можно смотреть бесконечно…

И так до полудня. А там привал. Проводник так рассчитывал путь, чтоб устроиться в тени, в расщелине какой или даже в пещере. Пока усталые путники лежат на циновках, употребляя живительную влагу, проводник со своей ассистенткой Яэль, которая для повышения квалификации иногда странствует с настоящими бедуинами, готовит закуски. Апельсины, яблоки, орехи, финики. Плюс куски окаменевшего какого-то белого сыра, который растирается и поливается оливковым маслом. Туда макаешь лепешку, и получается очень неплохо. Откуда лепешка? А ее тут же выпекают на углях. Или на железяке, с виду чисто спутниковая антенна. Если на углях, то обгорелую лепешку надо отрясти специальной метелкой.

За обедом Хошайо рассказывает нам какие-то бедуинские сказки или библейские истории в вольном изложении. Что-нибудь вроде:

– Гидон имел 70 сыновей. Один из них, Ави Мелех, пришел в Наблус и стал там царем. После этого он убил всех своих братьев, во избежание конкуренции. Но самый младший брат чудом выжил…

Ну хоть так, и то хорошо.

Или:

– Недалеко от этих мест стояли города Содом и Гоморра. Лот сбежал в эти горы с семьей, ему было дано спастись – как единственному праведнику.

И думаешь: видно, веселые это были городки – если у них сходил за праведника человек, который напивался до бесчувствия и устраивал групповуху с личными дочками…

После – чай с костра и часовой легкий сон в тени. А там и снова в путь, до вечера. Там омовение, ужин, напитки… Палатку мы редко раскидывали, в основном укладывались под открытым небом. Звезды очень картинно и резко видны сквозь чистейший воздух. Я, глядя на них, часто вспоминал московского небо. Оно тоже бывает чистым, относительно чистым – воскресным утром, когда город проветрился после дачного потока машин, они только к вечеру возвращаются. И сразу московские виды становятся привычными, они приобретают туманный смоговый оттенок, мутноватый как мыльный раствор из стиральной машины, как вода в венецианских каналах, с тяжелым нечистым свинцовым блеском. Про свинец – это, кажется, довольно точно; как раз свинец и идет из автовыхлопа.

Итого

Теперь в моей жизни есть уникальный experiens… Я шел по пустыне, погоняя верблюдов, я срал в диких песках, подтираясь камушками, – и это все ровно через десять дней после моего прилета из города Желтого Дьявола… Эдак раз – и из Нью-Йорка, из столицы мира, да в пустыню, в глухую провинцию нашей Вселенной. На таком жестком контрасте остро видишь, что все в нашем мире очень непросто. Или, напротив, необычайно просто? Наша многострадальная русскоязычная цивилизация, приютившаяся где-то в экзотическом промежутке между зассанными российскими подъездами и высочайшими космическими технологиями, – все у нас есть, а никто ж с этим и не спорит, – является в одном флаконе и башнями-близнецами, и Бен Ладеном, который сидит грязный, без мыла и без биде, в своей жалкой пещере…

Не надо далеко летать на реактивных самолетах, в России можно найти и пустыни, и верблюдов, и безумную роскошь ничуть не бедней нью-йоркской, и технологии не хуже американских… Вы меня полезете поправлять: зато они на Луне были! Бросьте, какая Луна, вы посмотрите на «лунные» фотографии – как там тени падают и как флаг развевается… Особенно смешно эта тема звучит после того, как американцы объявили об утере негативов, привезенных из межпланетной экспедиции. Так что все теперь знают: американцы на Луне не бывали, туда не ступала нога человека. А вот я в пустыне был… И в отличие от NASA могу предоставить доказательства – все оригиналы у меня на месте.

Так-то!

И.С.

БИБЛЕЙСКАЯ ПУСТЫНЯ

Вот написал слово «пустыня», и понятно стало – русские люди не жили в пустыне. Слово, основанное на «пусто», не может никак характеризовать то место, которое не пусто. Оно совсем даже не пусто, оно полно. Полно горами, каньонами, камнями, редкими кустиками, яркими цветами, лисами, шакалами, дикими козлами и верблюдами, птицами…

С точки зрения русского человека, место, где нет лесов, полей и рек, – пустыня. Но миллионы людей по всему миру живут в таком месте и не знают, что, по мнению некоторых, живут в пустоте. Аравия, Персия, Северная Африка, Австралия, Перу, Туркмения… Огромное количество мест на Земле, где люди научились жить в жарком, каменистом и зловещем пространстве под названием «пустыня», где есть все, кроме воды.

А самой знаменитой является, конечно, библейская пустыня, которая состоит из двух частей – Синайской в Египте и Иудейской в Израиле. Вот об этом и будет мой рассказ.

Знакомство с пустыней

Десять лет назад я впервые поехал в Израиль. Вообще путешествие по Святой земле – это отдельная песня, но здесь мы остановимся только на одном эпизоде. В рамках нашего путешествия была предусмотрена вечеринка (т. н. бедуин-парти) в пустыне под Эйлатом. Обычное дело: вашу компанию на джипах вечером отвозят в пустыню в сорока минутах езды от гостиницы. Там уже горят мангалы с сочными кебабами, стоят чашки с салатами и разными восточными заедками типа хумуса, откупориваются бутылки с неплохим местным вином, звучит восточная тягучая музыка, и вы оттягиваетесь на закате, взирая на безмолвные коричневые горы, вдыхаете жаркий аромат пустыни, а ночью любуетесь необыкновенным звездным небом.

Выпив изрядно красненького, отягченный кебабами, я пошел в ночь, в пустыню, как говорится, проветриться. Отойдя от костра метров пятьдесят, мне вдруг захотелось отойти еще дальше. Удалившись уже метров на двести, я услышал тихий шум ветра, разглядел очертания горного хребта, увидел дикое количество ярких звезд на черном небе и решил остаться здесь подольше…

Через два часа меня начали искать. Я слышал, как меня звали, я понимал, что уже надо ехать, но не мог сдвинуться с места и все смотрел и смотрел на небо. Наконец я повернулся и пошел к джипам. На этом моя первая встреча с библейской пустыней закончилась. Но я понял: я ею заболел. Я почувствовал, что уже не смогу без того, чтобы в ней не пожить, не побродить, не переночевать под этим необыкновенным небом.

Второй раз это было в Египте, на Синае. Из Шарм-Аль-Шейха мы поехали на однодневную экскурсию в монастырь Св. Екатерины. Тоже довольно банальный трип. Опять же я опускаю всю историю про монастырь, про саму святую Екатерину, про неопалимую купину, что растет во дворе монастыря, – это не предмет настоящего рассказа. Предмет – пустыня. За время поездки из окна автобуса я увидел множество оттенков коричневого (от беж до черного, через красный и фиолетовый), разнообразие хребтов, каньонов, высохших русел рек, череду каких-то маленьких оазисов, состоящих из не отбрасывающих тени деревцев и кустарников. И меня опять туда потянуло, потянуло…

Представьте: ваш автобус стоит на сером шоссе, вокруг раскаленная, залитая солнцем желтая каменистая долина в обрамлении кирпичных гор и стадо диких верблюдов, неспешно пересекающее дорогу. А в другой раз – верховой бедуин с длинной палкой в руке, весь замотанный по самые глаза в какое-то белое тряпье, прямо как на картинах Делакруа. Еще – черный орел в светло-синем мареве безоблачного неба, и неведомая сила толкает тебя – туда, вдаль, в никуда, в пустыню. Что за наваждение?

Добравшись до места и осмотрев монастырь, мы вышли за пределы окружающей его стены. Монастырь прилепился на краю небольшой долины, у подножия огромной горы, которая называется горой Моисея (2285 м). Это та самая гора Хорив, на которой Моисей получил от Бога заповеди, ставшие нашим общим для евреев, христиан и мусульман законом. Во всяком случае, предание говорит, что это она, и в это хочется верить. В конце концов, какая-то гора ведь была, так почему бы не эта?

Мы не собирались лезть на нее. Да, конечно, мы знали, что здорово встретить рассвет на вершине горы Моисея, что множество людей это делают, но у нас не было времени и мы не должны были этого делать. Однако решение пришло мгновенно – мы идем!

Осмотр личного состава привел к неутешительным выводам: почти у всех членов нашей компании обувь – простые вьетнамки или легкие сандалии, да и одеты мы в майки и шорты, то есть не для высоты больше двух тысяч метров. Но нас этим не испугаешь! Мы покупаем относительно теплые платки-«арафатки», берем в аренду у болтающихся поблизости бедуинов двух верблюдов (в придачу к ним – двух проводников) и, погрузив женщин и детей на верблюдов, купив минералки и кока-колы, взглянув еще раз на нависшую над нами вершину, начинаем наше восхождение.

Это уже кое-что. Это не из окна автобуса смотреть на пустыню. И не спьяну мочиться на ее камни теплым майским вечером. Это медленно идти за бесстрастным верблюдом, постепенно поднимаясь все выше и выше. Это не спеша разговаривать, любуясь открывающимися видами. Это вдыхать жаркий и в то же время удивительно свежий пустынный воздух. Это вспоминать библейские истории и здесь же, как говорится, по месту, примеривать их на себя. И так – несколько часов, вживаясь в атмосферу, будоража воображение, наслаждаясь аутентичностью, черпая полной ложкой саму Историю.

Вот так вот, бредя за своими верблюдами, больше трех тысяч лет назад евреи по этой гористой пустыне уходили из Египта. Из дома рабства в царство свободы. Ровно в этой долине, вот тут внизу, они, не дождавшись возвращения с горы Моисея, плясали вокруг золотого тельца. Как говорится – «творили кумира». А задолго до этого здесь же Моисей столкнулся с горящим и несгорающим кустом, откуда шел Божий глас…

Мы поднимались все выше и выше. Извилистая тропа уже петляла среди отвесных скал, и верблюды все чаще останавливались, потому что дорога становилась круче. Наконец дорога сузилась настолько, что между стоящими по ее обеим сторонам скалами верблюды уже не могли пройти. Дальше нужно было двигаться пешком. Мы уже находились на приличной высоте и, чтобы не замерзнуть, должны были шевелиться быстрее.

Наконец мы уже у самой вершины. Дальше нужно просто карабкаться почти вертикально вверх среди хаотично разбросанных скал. По натоптанным веками камням можно определить оптимальный маршрут. Если присмотреться, то иногда кажется, что это подобие ступенек с примерно одинаковым шагом и высотой. Но ты быстро понимаешь, что это такая «виртуальная» лестница, созданная только воображением.

Да-да… Led Zeppelin – Stairway to Heaven, что-то в этом роде… Долгая, повторяющаяся много раз тема, однообразная, как пустынная дорога. А потом – кода, гитарное соло, карабканье вверх, и вот – ты на вершине! Холодный ветер плотным равномерным потоком обдувает лицо, пузырит одежду, и мир на добрую сотню километров вокруг раскинулся в дрожащем мареве раскаленного воздуха, и ты видишь палевую пустыню, голубое небо, заходящее красное солнце и (может, кажется?) – темно-синюю полоску Красного моря. Моря, поглотившего войско фараона…

И в третий раз «introduction to desert» было снова в Израиле, в прошлом году, осенью. Подъем на Масаду. Недалеко от Мертвого моря, в самой безжизненной части иудейской пустыни царь Ирод построил крепость на вершине горы. Потом, через много лет, римские легионы вели ее долгую осаду, пытаясь покорить кучку евреев-зелотов. С тех пор история Масады (именно так называлась эта крепость) – это трагическая и кровавая эпопея стойкости, фанатизма и невероятной изобретательности евреев.

Обычно экскурсанты поднимаются на Масаду по канатной дороге, переброшенной с соседнего холма, куда можно заехать на автомобиле. Но есть и пешеходный маршрут. Им мы и воспользовались. Снова повторились ощущения подъема на гору среди раскаленных камней пустыни. С той только разницей, что внизу остались Мертвое море и широкая долина, отделяющая иудейские горы от иорданского гранитного хребта. И опять неведомая сила толкала меня в пустыню. Стать, хотя бы на время, странником, дервишем, погонщиком караванов. Бродить по едва заметным верблюжьим тропам, вдыхать этот раскаленный, чистый и свежий воздух, изнывать от жары, радоваться встрече с водой, ночным небом, костром и жаренной на нем бараниной… Ну и, конечно, самое главное – проветрить мозги, разложить все по полочкам, осмотреться, понять, что к чему в этой жизни, принять какие-то важные решения не на бегу, а все взвесив, обдумав.

Решено! Начинаю подготовку к походу по пустыне. Никаких джипов. Только пешком. Максимум – верблюды, как вьючные животные, чтобы нести поклажу: воду, пищу, палатки.

Начало

К весне все было готово. Мой приятель из Израиля нашел верблюдов и проводников, они разработали маршрут, и можно было выступать. Прилетев в конце марта в Иерусалим, мы сходили в старый город, посетили ночную службу в храме Гроба Господня и, помолившись, были готовы на следующий день выехать к месту, откуда начнем наше путешествие.

Утром за нами приехала машина, мы выписались из знаменитого отеля King David и поехали в сторону Мертвого моря, туда, где начинается иудейская пустыня. Та самая пустыня, где после гибели Содома и Гоморры жил со своими дочерьми праведный Лот, где братья продали египетским купцам Иосифа Прекрасного, где бродили евреи во главе с Моисеем, где, питаясь акридами, проповедовал Иоанн Креститель, где в раздумьях провел многие дни Иисус…

Через пару часов мы оказались в глубине пустыни, на вершине небольшого холма, с которого открывался чудесный вид на безымянную долину. Внизу были видны только несколько зеленых квадратиков полей рядом с небольшим кибуцем – и все. Дальше начиналась одна пустыня, без людей, без дорог, без электричества.

Поужинав у костра и разместившись в каких-то хижинах, в которых, впрочем, были унитазы и холодный душ, мы улеглись. Ночью я спал как младенец. Без снов, без неожиданных просыпаний, без каких-либо трепетных думок о грядущем походе. Утро было феерическим: красное солнце вставало из-за плоского хребта, освещая бежевую пустыню ярким желтым светом, быстро нагревающийся воздух легким ветерком обдувал лицо, в наступающей жаре разносились запах и треск костра…

Мы наскоро позавтракали испеченными тут же постными пшеничными лепешками с хумусом, запили их чаем, заели финиками и, быстро собравшись, отправились к верблюдам.

Верблюды

Теперь, после путешествия, к верблюду я отношусь очень хорошо. Может быть, даже лучше, чем к какому-либо другому животному вообще. Во-первых, верблюд очень умный. Во-вторых, снисходительный. Далее, он очень сильный и трудолюбивый. И наконец, он очень терпеливый. Представьте себе человека, наделенного такими чертами, и вы сразу же согласитесь с тем, что такой человек – это идеальный партнер для трудного путешествия.

За семь дней путешествия я не переставал восхищаться этими животными. Проводники рассказывали нам всякие еврейско-арабские народные байки про верблюдов, но даже и простое рассматривание его давало много пищи для размышлений. Начнем с того, что верблюд – это не лошадь и не антилопа. Это вообще не копытное животное! У него мягкие лапы с большими толстыми когтями. На этих лапах он и ходит по раскаленным камням, мягко и неслышно ступая и тщательно выбирая место, куда поставить ногу.

У него очень выразительные глаза. Длинные ресницы, полуприкрытые веками огромные карие зрачки и насмешливый, жующий рот. Его семитские черты напомнили мне хитреца Ясира Арафата. Его странноватая грация, сложная технология посадки и подъема, удивительная способность много дней обходиться без воды – все это уже через несколько часов похода вызвало во мне большую симпатию.

Однажды, буквально на второй день путешествия, тяжело навьюченный верблюд оступился на горной тропе и скатился вниз по склону. Как в замедленном кино, он переворачивался через свою горбатую спину, длинные конечности неуклюже торчали вверх, и он, обернувшись вокруг своей оси два раза, еле встал на ноги. Несчастный сильно ободрался, и в глубоких ссадинах выступила кровь. Верблюд, громко всхлипывая, плакал, из красивых глаз текли слезы. Он стоял такой несчастный, тяжелая поклажа больно давила его натруженную спину, и в этот момент я неожиданно подумал о свободе. О свободе в ее не испорченном людскими софизмами и демагогией смысле. Сейчас я попытаюсь воспроизвести эту мысль.

Когда я еще ездил по Синаю, то неоднократно встречал небольшие стада диких верблюдов. Крупные голенастые животные спокойно шли, как бы не замечая нас. Скудная пища, дефицит воды, тяжелые маршруты по пересеченной местности, жара, болезни, хищники (в пустыне водятся лисы, которые здесь охотятся стаями, и леопарды) – вот плата дикого верблюда за свою свободу.

С другой стороны, домашний верблюд знает, что с ним ничего серьезного случиться не может. В нужный момент он получит пищу и воду, в случае опасности его хозяин возьмет в руки карабин и отгонит врагов, а если он заболеет, то его будет лечить опытный ветеринар. Но чем же он платит за свою безопасность и комфорт? А платит он странной вещью, которая даже не сразу заметна: полной бессмысленностью своей жизни.

Для начала его еще в раннем возрасте кастрируют. Потом на нем люди постоянно ездят и возят свои глупые и ненужные вещи. И самое главное – его заставляют забираться высоко в горы, по отвесным скалам, с постоянным риском свалиться в пропасть. Что интересно, все это абсолютно лишено какого-либо смысла. Это раньше люди ходили караванами и верблюд был полезным и важным животным. Верблюд единственный в состоянии пересекать большие пустыни, он являлся тем самым дальнобойным грузовиком, который и обеспечил возможность межцивилизационного общения, поскольку эти самые цивилизации были разделены как раз пустынями.

Но сейчас на верблюдах путешествуют только такие пресыщенные бездельники, как я. Содержания в этих прогулках, кроме удовлетворения праздного любопытства и идиотской прихоти, нет никакого. Особенно для верблюда. И вот он, как солдат, рискующий своей жизнью ради бессмысленной амбиции военачальника, должен тратить драгоценные годы своей жизни, стирать ноги и спину, рисковать собой, вместо того чтобы с любимой верблюдихой родить и воспитывать маленького верблюжонка среди прекрасной пустыни…

Наши мудрые руководители постоянно говорят нам, что существует два вида прав человека – экономические и гуманитарные. Так называемые две корзины. К первым относятся право на труд, жилье, право на охрану здоровья и прочие социальные блага. А ко вторым – свобода слова, демонстраций, передвижений, право на судебную защиту и другие глупости, свойственные свободному человеку.

Мы, как домашние верблюды, давно уже решили, что нам важнее экономические права. Что вольно бегать по огромной пустыне, самому лишь неся за себя ответственность, – это дикость и глупая прихоть. Мы за набитый желудок готовы платить покорностью вождям и кастрацией своего мозга. Ну так и что же мы рыдаем? Вот стоим мы ободранные, с сочащимися кровью ранами, на спине у нас мешки с бритвенными принадлежностями и рейтузами этих странных обезьян, но зато нас вечером ждут пища и вода, а самки нам без надобности…

Знамение

Неделю бродить в библейской пустыне и не получить никакого знамения – это верх несправедливости. Я каждый раз искал каких-либо необычностей и пытался их толковать, но все казалось мне тривиальным, а мои трактовки – притянутыми за уши. И вот во время последней ночевки случилось следующее.

Во-первых, пошел дождь, что в пустыне бывает крайне редко. Настолько редко, что даже не каждый год. Теплый дождик моросил мелкими каплями, которые тут же высыхали на горячих камнях. Мне казалось, что я слышу, как колючие кустики и деревца буквально всасывают долгожданную влагу. Мокрые смешные верблюды жмурились от удовольствия, подставляя свои морды под падающие дождинки. Серое, пасмурное небо преобразило пустыню. Она как бы уменьшилась в размерах, стала темнее, выявилась фактура камней. Воздух стал гулким, и все приобрело вид театральной декорации. Впечатление усиливалось полным безветрием. И, как результат дождя, почти тут же расцвели тысячи маленьких ярких цветов.

Во-вторых, мы были свидетелями погони двух лис за горным бараном. Это было потрясающее зрелище: по отвесной скале, перескакивая с одного выступа на другой, с бешеной скоростью прыгал красивый, стройный, мускулистый баран с великолепными рогами, а за ним не отставая неслись две громко гавкающих лисы. Вдруг баран резко остановился и повернулся к своим преследователям. Они тоже остановились и, примостившись на соседних выступах, начали его облаивать. До барана им оставалось не более двух метров – всего один прыжок. Но они понимали и рискованность этой затеи: одно неверное движение – баран поймает тебя на рога, и ты будешь сброшен в пропасть. Наконец одна лиса не выдержала и прыгнула. Прыгнула она неудачно. Баран успел среагировать, и вот уже лисица, цепляя острые камни, летит вниз по отвесному склону. Вторая, погавкав для виду еще несколько секунд, несолоно хлебавши удаляется восвояси. Баран гордо и медленно поднимается в гору, и еще долго мы видим его величественный силуэт. Мы были убеждены, что упавшая лиса разбилась, но, подойдя ближе к месту ее падения, увидели, что она уже встала и, прихрамывая, пошла прочь.

В-третьих, у нас сломался посох. С этим посохом была такая история. Один из нас купил его в Иерусалиме, в Старом городе на барахолке. Это был массивный дрын, украшенный каким-то примитивным узором. Посох был тяжел, но удивительно удобен для того, чтобы, опираясь на него, лазить по горам. У него был один недостаток: посох был сделан из какого-то хвойного дерева (мне хотелось думать, что из ливанского кедра) и поэтому постоянно выделял смолу, которая сильно пачкала руки. Мы любили наш посох. Он придавал нашему путешествию какой-то ветхозаветный оттенок. И вот в последнюю ночь он сломался. Как это произошло – неизвестно. Просто мы утром проснулись, а он сломан. Треснул прямо посередине. Мистика какая-то.

События были настолько необычны, нетривиальны и редки, что не принять это за знамение, особенно если ты его ищешь, я не мог. Но какую дать трактовку этому знамению? Дождь – Божья благодать, проливающаяся на грешную землю? Наверное – да, хоть и слишком банально… Так, дальше… Выживший в столкновении с хищниками баран? Опять же кротость и храбрость вознаграждены Божьей милостью. Средненько, конечно, никакой креативности, но сойдет. Но вот посох! Что значит сломанный посох? Кризис лидерства? Слепые ведут слепых? Остановись, тебе знамение: твой посох сломан…

Родилась трактовка: твой путь кончился. Этот посох тебя больше не поведет. Отбрось всякие костыли и посохи. Дальше ты пойдешь сам, и поведут тебя терпение и храбрость. Красиво… Может, дорогие читатели, у вас есть какие-нибудь другие толкования этих знамений? Да, кстати, чуть не забыл! Меня еще пронесло ночью. Хотя, может быть, это и не знамение, а просто так…

Собственно пустыня

Многие миллионы лет назад два огромных континента двигались навстречу друг другу. Расстояние между ними все сокращалось и сокращалось, и вот наконец они столкнулись. Колоссальный удар сотряс землю. Тектонические плиты, стукнувшись друг о друга, сморщились высокими горами, а в месте столкновения загнулись внутрь. Образовалась огромная долина, обрамленная скалистыми вершинами. От самых Голанских высот до конца Красного моря вся долина была залита водой. С вершин гор, с огромных ледников стекали вниз тысячи бурных потоков. Мягкие камни размывались, и извилистые каньоны покрыли все окрестности долины. Мириады водопадов, горных шумящих рек, чистых озер образовались в горах. Непроходимые леса покрывали берега рек и склоны гор. Огромные динозавры пожирали это буйство зелени, грозные хищники бросались на эти горы плоти. Миллионы птиц, насекомых, рыб водились здесь.

Но горячее солнце тысячелетие делало свою работу. Растаяли ледники, обмелели ручьи, высохли леса, отступило дальше на юг море. И еще долгое время нес Иордан свои воды прямо туда, где расположился сейчас Эйлат. Но вот и Иордан пересох, остановилось его течение Мертвым морем, в сотне километров от моря Красного, и превратились эти горы в пустыню.

Все время, пока бродил по ней, я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в грандиозном, циклопическом театре. Постановка окончилась, артисты все ушли, и только декорации еще не убрали. Я брожу среди этого нагромождения частей какой-то прошлой жизни и разгадываю этот ребус, оставленный природой. Про что была эта пьеса? Кто были ее герои? Зачем нам это осталось?

Стоя на дне огромного каньона, на краю канувшего в Лету водопада, оглядывая широкую долину, я напрягал свое воображение и пытался услышать этот гул тысяч и миллионов тонн падающей воды. И здесь, и там вот за этой горой, и туда на север, и на юг, везде каньоны, кипящие потоки, гигантские водопады. Представить себе этот вечный, нескончаемый грохот среди нынешней щемящей тишины – довольно сильное упражнение. «Все пройдет», – было написано на кольце царя Соломона. Прошел и этот грохот.

Осталось неизменным только ночное небо. Огромные звезды не мигая смотрят прямо тебе в глаза. Сотни тысяч ярких звезд. И ты не можешь уснуть, поскольку боишься сомкнуть веки: вдруг какая-то звезда царапнет тебя по щеке? Так и лежишь с открытыми глазами и смотришь вверх и час, и два. Но наконец усталость начинает побеждать, и незаметно засыпаешь средь этой пустоты и бездонного неба.

А.К.