Текст книги "ESCAPE. Приют"

– Решение за вами, Боузи. Подойдет ли вам такой формат нашего общения?

Сможете ли вы принять меня вновь, как специалиста?

Я поднял на него глаза и был готов поклясться, что увидел за тонкой оправой прямоугольных очков жалобный взгляд.

И окончательно убедился в том, что Константин ждал меня. Он знал, что я вернусь.

Для того чтобы не выпалить единственный интересующий меня вопрос, требовалось проявлять недюжинное терпение.

– Вы… можете не извиняться. Потому как все, что мы обсуждали с вами последние три года, несмотря на то что я познакомился с Джереми Оуэном, меня более не беспокоит.

– Хм? – доктор начал что-то писать на своем планшете. – И что же тогда теперь вызывает у вас трудности?

– Я думал над тем, что вы говорили о моей погоне за призраками. О неверном фокусе.

Константин склонил голову набок.

– В течение нашей с вами трехлетней терапии мы обсуждали лишь мое текущее состояние и, так как я на этом настаивал, полностью миновали тему моего детства. Я ссылался на то, что теперь я – другой человек.

– Значит, сейчас вы считаете иначе?

– Безусловно. Я готов признать, что то, что произошло в моем детстве, сформировало мое нынешнее состояние. И я убежден, что ответ на вопрос о том, почему навязчивые идеи из прошлого преследуют именно меня, таится именно там.

– Там?

– В приюте.

В этот раз, доктор не просто слегка коснулся стилусом поверхности планшета. Он ударил кончиком электронной ручки по стеклу.

– А что, разве Иви вам не рассказывала? – моя очередь «ходить» настала быстрее, чем того можно было ожидать.

– Нет, – натянуто улыбнулся мне специалист.

– Очень странно… – я делано беспечно пожал плечами.

Мы погрузились в тишину. Я слышал лишь тиканье часов, что теперь, в полном отсутствии звуков, оглушало меня и отсчитывало каждое пропущенное мгновение. Мне казалось, что пройдет еще секунда, и Константин, наконец, начнет говорить. Но он молчал и смотрел на меня, не моргая. И чем больше я пялился на психотерапевта в ответ, тем сильнее испытывал тревогу от того холода и отчужденности, окутывающих наше взаимодействие.

– Как у нее дела, кстати? – осмелился разбить паузу я.

– Нормально, – все так же натянуто и при этом чрезвычайно быстро ответил мне доктор.

– Просто я…

– Боузи.

Константин поднялся со своего места и сделал несколько широких шагов по направлению к моему креслу. Сделай он еще один – мне пришлось бы искать способ сбежать от грубого нарушения личных границ.

– Боузи, – он повторил мое имя и, вдруг, наклонился ко мне практически вплотную. – Зачем вы пришли?

– В каком смысле?

– Вы пришли не за терапией. Если вас интересует судьба Иви, вы можете ей позвонить. Или же прийти в гости. Ведь адрес вы знаете, так?

– Так…

– Тогда, пожалуйста, ответьте на вопрос. Что вам нужно?

Я набрал в грудь побольше воздуха и произнес так твердо, как мог:

– Хотел знать, что она в безопасности.

В ситуации, подобной этой, даже имея плохое предчувствие относительно своего собеседника, вы подсознательно ждете, что ваши опасения не подтвердятся. Возможно, не признаете этого, но все же надеетесь на то, что потенциальная критическая ситуация, уже опалившая ужасом ваше сознание, не сбудется. Окажется надуманной байкой, навязчивой идеей, да чем угодно, лишь бы не правдой, которую вы так боитесь узнать.

Но жизнь устроена так, что чем сильнее и настойчивее мы предполагаем одно, тем больше шанс того, что случится совершенно иное.

– И как? – ухмыльнулся доктор.

– Что? – растерялся я.

– Как продвигается ваш процесс выяснения обстоятельств, Боузи?

За последние пару минут он повторил мое имя трижды. В том, что Константин пытался продемонстрировать мне свою власть над сложившейся ситуацией, сомневаться не приходилось.

– Никак. Вы же не отвечаете, – я нахмурился, более не понимая цели текущего фарса. – Что, черт возьми, происходит?

– Вы мне скажите.

Доктор отошел от меня и вальяжно расположился на уголке своего рабочего стола. Раньше я никогда не видел, как он за ним работает. Все свои приемы он всегда вел из кресла напротив.

– …Вы пришли ко мне с определенными намерениями, наверняка предварительно оговорив свою задумку и текущую манеру поведения с мистером, если изволите, Бодрийяром, потому как в ваших словах и том, как вы держались, конкретно вас, Боузи, всего чуть. Пытаясь выяснить то, что вам интересно, вы придумали новую, беспокоящую вас причину и как бы ненавязчиво перешли с этой темы на Иви. Вы всерьез предполагаете, что, наблюдая вас три года, я не смог бы считать это?

– Я просто хочу знать, – я не хотел распаляться, но высокомерное поведение Константина просто выводило меня из себя. – Хочу знать, что вы ничего с ней не сделаете!

– Боузи, верно ли то, что все происходящее в настоящем является следствием нашего выбора в прошлом?

– Я… Абсолютно, да, – в непонимании отозвался я.

– Вы свой выбор уже сделали. – Константин опустил голову так, что дневной свет, озаряющий светлый кабинет сквозь высокие окна, отразился в тонких стеклах его очков. – И, соответственно вашему решению, я сделал свой.

Глава 8

Солнечные лучи стирали детский ужас, что вспышками разрастался в юных сердцах. Ни Иви, ни Тина с Тигом, ни даже Ада больше не плакали. Тяжелый ступор сменил горький ком травмирующих эмоций, и теперь не давал воспитанникам возможности даже пошевелиться. Ребята сидели у подножья своих постелей и лишь изредка, украдкой поглядывали друг на друга. Проверяли, чтобы никто случайно не заснул. Ни один из малышей не мог объяснить, что произошло на самом деле, а потому в диалогах о минувшей ночи не было никакого смысла. Однако каждый из присутствующих в этой детской спальне хорошо понимал:

С Самсоном произошло что-то плохое. И даже если образ разрушающейся старухи являлся лишь коллективным кошмарным сном, обстоятельства настаивали на плохом исходе: постель мальчика пустовала.

– У меня есть особое место, – вдруг тихо начал новенький. – В голове. А у вас такие есть?

Боузи поглаживал ладонью ледяную поверхность деревянного пола. С тех пор как эти проклятые сутки благословил рассвет, он решился заговорить первым. Возможно, эпизод с появлением его ангела-хранителя в критический для всех момент теперь вдохновлял мальчика. Вера, вне зависимости от того, что лежало в ее основе, придавала сил.

– Что такое «особое место»? – шепотом, устало и почти лениво произнесла Тина.

– Ну, вроде как комната… – Боузи потупил взгляд. Он еще никогда не инициировал какие-либо разговоры сам, и такая задумка давалась ему тяжело. – Или целый дом. Ну, знаете… Что-то, что вы представляете, когда говорите «хочу домой»?

– У нас нет никакого дома, кроме этого, – грубовато отозвался Тиг, отвечая и за себя, и за сестру-близняшку сразу. – Так что и представлять нечего. Судя по всему, мы отсюда никуда не денемся. Вся история с послушаниями – вранье!

– А я поняла, – Ада казалась еще меньше и хрупче обычного этим утром. Должно быть, переживания о Самсоне лишали малышку последних сил. – Поняла, о чем ты, Боузи. Когда я думаю об этом, то представляю большое-большое поле. И маленький деревянный домик.

– А у меня – детская комната. – Новенький вдруг улыбнулся, наконец, почувствовав эмоциональный отклик на свои слова. – В ней ничего особенного, просто… Я точно знаю, что она моя.

– Иви, а у тебя? – с интересом позвала негласную предводительницу Ада. – Иви, ты не спишь?

Белые вихрастые волосы Ив полностью скрывали ее лицо. Девочка, как и все, сидела на полу, плотно подобрав к себе колени. Но, свернувшись в клубочек пару часов назад, когда солнце взошло, она предпочитала оставаться в этой позе и не издавать ни звука. В левой руке она сжимала трубку, что дети подобрали на месте появления «призрака».

– Возможно, прямо сейчас она там, в своем особом месте… – негромко резюмировал Боузи.

Карманный колокольчик сестры Александры оповестил о том, что наступило время подъема. Шаги настоятельницы раздавались откуда-то издалека – она обходила этаж и следовала прямо к детям в спальню.

Опасаясь наказания, все пятеро мигом шмыгнули на кровати, закрыв озябшие конечности одеялами. Лишь Иви не шевельнулась, продолжая сидеть на полу, уткнувшись носом в свои худые коленки.

Оказавшись на пороге, послушница традиционно произнесла:

– Молитвами святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

– Аминь! – хором отозвались дети.

И лишь после этого сестра Александра шагнула вперед и оказалась в комнате.

Поникший силуэт девочки на полу не остался без ее внимания:

– Почему ты не в постели? – строго вопрошала Александра.

– Она… – в этот раз все происходило наоборот: Боузи пытался выручить Иви, отвечая за нее. – …Ей приснился кошмар про Самсона.

– Ночью его не привели, сестра, – тихо добавила Тина.

Александра оглядела детей странно пустым взглядом.

А затем буднично улыбнулась и отчетливо произнесла:

– У Самсона появилась новая семья, дети. Вам бы следовало молиться о его счастье и радоваться. У господина Камерона очень быстро получилось выполнить свое обещание.

– Что?.. – еле слышно пискнула Ада.

– Новая семья? Так быстро?! – почти агрессивно воскликнул Тиг.

– Но вы не говорили, что это произойдет ночью! – пораженно воскликнула Тина. – Мы даже не попрощались с ним!

Женщина проигнорировала комментарии воспитанников.

Вместо этого она сделала несколько шагов по направлению к Иви и с видимым усилием подняла ее на ноги, больно схватив за плечо. Та не пошатнулась, однако поспешила спрятать «сокровище» Самсона в карман форменного платьица. Переполняемая недовольством своей любимицы сестра Александра этого не заметила.

– Мальчик, – холодно обратилась она к Боузи, все еще не желая мириться с тем порочным именем, что дала ему мисс Мертон. – Сегодня ты будешь ответственным за молитвословие. Немедленно поднимайся и проследи, чтобы все собрались в святом уголке.

– Д-да… сестра.

– Когда я вернусь, ваша физическая и духовная гигиены должны быть выполнены согласно распорядку, – продолжала Александра. – За завтраком вы зададите господину Камерону все вопросы об усыновлении, которые вас интересуют.

Убедившись в том, что Иви твердо стоит на ногах, женщина отпустила ее плечо и подошла к постели Боузи. Затем нырнула ладонью вглубь черных одежд и вынула оттуда маленькую синюю книгу.

– Будет ваш помянник[7]7
   Книга, в которой ведутся списки живых и мертвых, о которых следует молиться.


[Закрыть], – негромко произнесла Александра, наказывая мальчику пальцем. – Будешь писать туда карандашом.

– Что такое помянник?.. – в смятении Боузи взял книгу, опасаясь листать ее при сестре.

– Плат, о который ты можешь оттереть слезы скорбящих или обиженных тобой. Запиши сейчас раба божьего Самсона.

Мальчик потянулся к прикроватной тумбе. Внутри верхнего ящичка, что внешне был покрыт облупленной белой краской, хранились бесполезные мелочи: редкие обертки от конфет, записки от названых братьев и сестер, бумага и канцелярские принадлежности.

Взяв самый остро заточенный карандаш, новенький поспешил раскрыть книжицу. Оформлена она была совсем нехитро – золотой крест на обложке, «Отче наш» на первой же странице и линованная поверхность – на всех остальных.

Смущали лишь заголовки – слева и справа, на самом верху каждого разворота: «Об усопших» и «О живых».

Боузи поднял голову на Александру с немым вопросом, на который та не собиралась давать ответа. На мгновение мальчику показалось, что он вновь почувствовал на своем плече знакомую теплую ладонь.

Это было левое плечо.

И, обретя необъяснимую уверенность, новенький записал имя Самсона в левую колонку.

Сестра Александра кивнула.

* * *

– Почему вы совсем не едите, мои куколки? Что за смурные у вас мордашки?

Господин Камерон с видимым аппетитом поедал свои тосты с маслом и джемом. Стол, бессмысленно богато сервированный к завтраку, как и всегда, ломился от еды.

Вот только ни горка жареных сосисок, ни стопка свежих блинчиков не могли смыть с детей нарастающее ощущение тревоги. В вопросе личной безопасности и внутреннего комфорта не имели значения ни жизненный опыт, ни психологическая зрелость.

Несмотря на то, что к долгожданной встрече с новыми родителями стремились все присутствующие, ночной кошмар навевал на малышей, росших в окружении сакральной веры, сомнения. Иви, Боузи, Ада и близнецы были уверены в том, что ночью их посетил именно ангел-хранитель Самсона и никто иной. А духи, сопровождающие определенных людей, к посторонним, как было известно, без причины не являются.

Только Боузи знал чуть больше. И оттого был уверен: бабушка приходила проститься.

В том, что Иви, так сегодня и не поднявшая головы, не собирается отвечать за всех, как обычно, сомневаться не приходилось. Близнецы и Ада чувствовали себя не многим лучше.

Новенький, против воли принявший новую роль от сестры Александры, понял, что должен встать на защиту своих:

– Мы очень переживаем за Самсона, – тихо сказал мальчик, чувствуя невидимую поддержку того, кто находился в плотном духовном слиянии с ним с самой кошмарной ночи. – Все мы.

– Какая глупость! – Камерон гулко рассмеялся, хлопнув себя по колену. – Разве ж усыновление не является мечтой каждого сироты?

– А его точно усыновили? – вдруг довольно грубо влез в разговор Тиг. Мальчик был на стороне тех, кто больше в чудесное появление опекунов не верил. А его задиристый нрав под влиянием ночных переживаний превращался в агрессивную защиту. – Вы уверены в этом?

– Что ты имеешь в виду, Ти… – хозяин дома прищурился. Казалось, он пытался прочесть имя на рубашке мальчика, но тот сидел дальше всех. Сделать это сходу не получалось.

– Меня зовут Тиг! – воскликнул воспитанник и подскочил с места. – Вы вообще запомнили наши имена?! Вы хоть что-то о нас знаете?!

– Выйди из-за стола немедленно, Тиг! – повысила голос сестра Александра. – Сегодня ты лишен трапезы.

– Ну, что вы.

К удивлению остальных, господин Камерон продолжал сохранять спокойствие. Он, подобно Тигу, встал из-за стола и сцепил свои руки в замок.

– Дети вправе выражать эмоции, и это – бесспорно. Однако я предполагаю, что наш бунтарь поддался одному из самых страшных грехов. Печаль о благе ближнего своего, Тиг. Должно быть, ты знаком с ним?

Сестра Александра закивала. В столовой повисла тишина.

– …проще говоря, моя куколка, ты преисполнен завистью. И это объяснимо, потому как семья есть главная человеческая ценность. Но, если мы избавили Самсона от чревоугодия, то и с твоей губительной скорбью мы сможем разобраться. На то и нужны наши послушания. Избавим от греха – и твои шансы на усыновление увеличатся во сто крат!

– Не забирайте его одного! – в панике воскликнула Тина. Ее бездонные глаза наполнились горючими слезами. – Мы – близнецы! Нас нельзя делить! Берите нас обоих!

– Мы не несем вины за грехи ближних наших, Тина, – монотонно отчеканила сестра Александра. – Ты можешь помолиться о брате, но не должна мешать искуплению. Нам положено радоваться за братьев своих и сестер.

Тина прикусила губу.

Ада, Боузи и Иви сохраняли молчание.

Однако Тига, демонстрирующего неподобающее поведение за столом, Камерону оказалось достаточно. Более не скрывая своего разочарования в неидеальной картинке, он рыкнул:

– Я вижу, дети, вам чужда благодарность за все деяния мои. А потому – знайте: сегодня мы трапезничаем за одним столом в последний раз. Сестра Александра, надеюсь, вы меня поймете!

– Всецело, господин Камерон, – еле сдерживая злость, кивнула женщина.

– Проследуй за мной, Тиг, – процедил хозяин дома, а затем двусмысленно добавил. – Или же предпочтешь уступить свою очередь Тине?

Со страхом глянув на Боузи, Тиг вышел из-за стола и угрюмо последовал за Камероном.

* * *

Салон автомобиля Джереми Оуэна вновь стал местом для исповеди.

На этот раз – моей.

Будучи окончательно и бесповоротно отвергнутым тем человеком, что на протяжении ощутимо долгого срока исполнял для меня роль всепринимающего специалиста, а затем и друга, я рассыпался. У меня не было и мыслей о том, чтобы мириться с Константином или же возобновлять терапию, однако… Осознание того, что истина, когда-то открытая мне и понятная, теперь обращалась в ложь, а мнимое белое сменялось подтвержденно черным, еще сильнее откатывало меня назад, в те самые детские эпизоды, что я держал в себе до последних дней. Будучи переполненным разочарованием, все более мрачными предположениями о судьбе Иви и горькими воспоминаниями, я должен был выплеснуть из себя хоть что-то. Этим чем-то оказалась подробная вереница всех событий из приюта, что уже успели материализоваться в моей голове.

Я и подумать не мог, что спустя несколько месяцев поменяюсь с дядей местами. И, будучи преисполненным горечью и сожалениями, стану рассказывать о том, что составляло добрую часть моей личности, но отказывалось всплывать на поверхность ровно до того момента, пока жизнь не заставит меня связать одно с другим.

Я ведь так любил это делать. Почему же теперь, формируя причинно-следственную связь, не мог сдержать слезы? Сглатывал боль, которую так долго прятал внутри и тешил себя запоздалой скорбью о тех, кого еще совсем недавно не мог даже вспомнить.

Необработанную вовремя травму пережить невозможно.

То, что однажды стало кровавым пятном, а затем превратилось в уродливое нагноение из-за не оказанной вовремя помощи, превратится в жуткую, зарубцованную ямку. Любое прикосновение к этому месту продолжит вызывать фантомную боль, и сколь ни бей себя по рукам – желание трогать живое напоминание о трагедии будет вновь появляться.

Мы не способны забыть Смерть, потому как встреча с этим леденящим душу явлением пробуждает в нас не только умение чувствовать самую острую боль, но и отчаянное любопытство. Не получив ответа на вопрос «Почему?», мы продолжаем искать новой аудиенции с той, что виновна в нашей потере.

Но, свободная от подобных скитаний, Жизнь подразумевает простую истину: вопрос «Почему?» должен остаться без ответа.

Однако, как я теперь понимал, концепция «свободы» никак не пересекалась с моим внутренним стремлением разложить по полочкам все аспекты моей не только ушедшей, но и текущей жизни.

Я вышел из кабинета доктора Константина более получаса назад, но за все это время Джереми даже не пробовал завести машину. Он пялился в одну точку и слушал, слушал меня, не меняясь в лице.

– На этом твои воспоминания обрываются? – уточнил он, когда я, наконец, успокоился и больше не тягал салфетки из его бардачка. – Или было что-то еще?

– Было, конечно, – хрипло отозвался я. – Просто… Все оно возвращается ко мне очень волнообразно.

– Это естественно, – голос Оуэна не содержал в себе никакой эмоциональной окраски, и такая нарочито сухая реакция слегка пугала. – Механизм защиты можно повернуть вспять лишь постепенно. Одно теперь нам понятно точно: той твари известно больше, чем мы могли предполагать.

– Какой еще твари?

– В идиотских очках, – Джереми посмотрел на меня, и я содрогнулся. В его глазах плясали чертики – истинные эмоции медленно начинали прорываться наружу, сквозь годами натренированное самообладание. – Непропорционально высокого роста. С ублю…

– Тихо, я понял, – откашлялся я. – Так или иначе, миссию я провалил.

– Ничего ты не провалил, – Оуэн скривился. – Иногда отсутствие слов намного красноречивее монолога. Скажи мне, стал ли бы он шугать тебя таким образом, если бы с Иви все действительно было хорошо?

– Я не знаю. Мне кажется, что тон диалога изменился в тот момент, когда я упомянул приют.

– Так и есть. Ты просто стриггерил этого псевдоученого черта и получил быструю реакцию. Но говорящую. В конечном итоге, это все, что имеет значение.

Автомобиль сдвинулся с места. Я откинулся на кресле и принялся медленно вдыхать и выдыхать воздух. Мое состояние все еще было крайне далеким от нормы. Если бы мой эмоциональный фон можно было обратить в зверька, он бы предстал передо мной в виде кролика. И скакал, и скакал бы…

– Мне очень больно за тебя, Боузи, – вдруг тихо проговорил Джереми.

– Я знаю, – негромко отозвался я. – Поэтому не хотел предоставлять ничего, кроме сухой информационной выжимки. Но этот разговор… Извини меня. Я никогда и ни с кем не позволял себе таких откровений.

– Ну, если не считать доктора Константина, конечно, – съязвил Оуэн.

– Он был моим врачом!

– Грачом, – Джереми тряхнул головой, пытаясь сбросить с себя раздражение. – Проехали, Боузи. Теперь мы оба на практике знаем, что психиатрия не стерильна. Но исключения в ней – как и везде – точно присутствуют. Это нам с тобой и поможет.

– Как? – я обхватил себя руками. – Ворвемся на работу к Константину и пожалуемся?

– Нет. – Оуэн, наконец, улыбнулся. – Пробежимся по моим болевым точкам из реальной жизни. Не все же нам твои дергать.

– Ты поделишься или будем играть в шарады?

– А чего бы и не поиграть? Отдохни, Боузи. Полистай соцсети или давай обсудим какую-то ерунду. Не перегружай свой мозг понапрасну. Сейчас мы едем на работу, и это – все, что тебе следует знать.

Осознав, что не смогу добиться от него большего, я принялся рассматривать город за окном. Лето не влияло на вечную спешку – толпы все еще продолжали сновать по тротуарам, оттаптывая открытой обувью горячий асфальт. Как и всегда, жизнь шла параллельно процессам горького познания, что не отпускало меня на протяжении последних девяти месяцев. Однако сейчас я не воспринимал эту отчужденность как что-то обидное. Я знал, что для обретения настоящего успокоения мне требовалось расставить точки везде.

И теперь был готов к тому, что реальность ударит по мне значительно больнее, чем та история, что теперь была вычищена пламенем.

Я думал об Иви. О том, что могло сейчас, в очевидно неестественном состоянии, занимать ее мысли. Думала ли она обо мне? Ждала ли, что я каким-то образом считаю ее сигналы о помощи? И могла ли предпринимать попытки уйти из-под гнета нечистоплотного партнера сама?

Я вытащил телефон из кармана и нашел номер Ив в быстром наборе. Решив в последний раз попытать удачу, я нажал зеленую кнопку. Но вызов завершался автоматически, не давая мне даже шанса услышать гудки.

– А может быть, мы к ней съездим? Ну, прямо домой, пока доктор точно и гарантированно на работе? – решился высказать шальную мысль я. – Я так делал, когда тебя искал. То есть я думаю, что в этом ничего такого нет, ведь мы переживаем… Да и вообще, зачем предпринимать какие-то действия, пока мы во всем не убедились железно?

– Боузи… – Джереми вздохнул. – Ты всерьез думаешь, что это что-то изменит? Или тебе везде так необходима эта перепроверка? И вообще, я попросил тебя не думать.

– Я ведь имею право попросить тебя, верно?

Оуэн сделал вид, что меня не услышал. Но его стремления защитить меня от предполагаемых тяжелых эмоций и сцен сейчас были совсем не к месту. Если история с приютом всерьез была каким-то образом связана с нынешним состоянием Иви – я бы предпочел не терять ни минуты.

– Я ведь имею право попросить тебя, дядя? – вновь попробовал я.

И снова – молчание.

– Я ведь имею право попросить тебя, дядюш…

– Не надо. – Я заметил, как костяшки на ладони Джереми, что покоилась на руле, побелели. – Я тебя понял, мы поедем.

– Отлично, – самодовольно усмехнулся я.

Давить на его больные места было нечестно. Но в целях сближения со мной он, бывало, использовал приемы и похуже.

Оуэн доехал до ближайшего перекрестка и развернул автомобиль.

* * *

Ощущение свинца в ногах во время нашего подъема по лестнице вызывало дежавю.

Я пытался считать ступени, но быстро терял концентрацию. Только и думал о том, что теперь стал похож на ежика, который нарезает круги вокруг бочки. Каждые несколько месяцев я будто бы был обязан посещать одни и те же локации, разбирать одни и те же вопросы, встречаться с одними и теми же людьми…

Но, может быть, весь секрет жизненного процесса состоял в том, что ничего нового с нами никогда и не происходило?

Стоило мне заметить какую-то непривлекательную деталь – масштаб проблемы раздувался до планетарного масштаба. Еще пару дней назад я не мог и предположить, что снова окажусь на этой лестничной клетке с самыми мрачными мыслями…

– Все нормально. Поднимайся.

Джереми положил ладонь на мое правое плечо.

По инерции я осознал, что не должен оборачиваться, и поспешил вперед.

В этот раз наше общее положение было не таким глупым: как минимум, каждый из нас был уверен в том, что Константина за дверью точно не окажется. И что попытки пробраться в квартиру с помощью моих старых ключей будут бесполезны.

Поэтому, недолго думая, я потянулся к звонку.

– Кто там? – вскоре раздался знакомый голос за дверью.

– Иви, это… – я посмотрел на Оуэна, но тот приложил палец к губам. Верно. О его присутствии знать девушке заранее было необязательно. – Это я.

– Кто «я»? – отвечала она все с той же тревожной интонацией. – Откуда ты знаешь мое имя?

Я оторопел.

– Иви, это Боузи, – более настойчиво обратился я. – Посмотри же в глазок, ты чего.

– Я не дотягиваюсь до глазка. А братика нет дома. Уходите, пожалуйста.

Я в ужасе оглянулся на Джереми, и тот понял мой немой вопрос. Закивав, он одними губами произнес: «Точно она».

– Иви… – попробовал я снова. – Иви, открой дверь, пожалуйста, и мы поговорим, ладно? Ты же знаешь, я… Я никогда не причиню тебе вреда, Ив.

– Братик меня накажет, если узнает, что я разговаривала с незнакомцами.

Через мгновение за дверью послышался жалобный и тонкий, будто детский, плач.

– Он накажет меня! Уходите!

Мои внутренности сделали кувырок. Теперь я понимал, на что намекал Оуэн – ехать сюда после моего короткого, но яркого срыва в машине было плохой идеей. Голова кружилась. Джереми схватил меня за локоть и быстро потащил вниз, к выходу.

Когда мы оказались на улице, он спросил:

– О каком брате она говорила? Она жила до приюта с братом?

– Нет… – еле ворочая языком от шока, вымолвил я. – Брат – это ее аналог… Аналог Германа. Теперь я вспомнил.