Текст книги "Женщина перемен"

– Да нет. Ерунда это какая-то, – не соглашалась Аня. – К ним же по объявлениям не приходят, они рекламу не дают. К ним приходят по рекомендациям. Так зачем еще эти дополнительные увещевания? Посмотрите, мол, какая у нас тут семья…

– Может, как раз для этого. Чтобы их стали воспринимать как вторую семью.

– Что-то в этом есть странное, – проговорила девушка, – какое-то у меня чувство… У Вали была проблема с мужем, и потом ее убили. Твоя знакомая, пославшая тебя в «Лилию», тоже имеет проблемы с мужем? Давно вы с ней общались? Может быть, ее уже можно спросить, как ее проблема решается?

– Я думаю, надо еще немного подождать, – осторожно ответила я.

– И какая у нее проблема, она тоже не сказала?

– Да нет, это как раз не секрет, – ответила я, сочтя, что могу рассказать суть, раз две женщины не знакомы между собой. – Она считает, что муж хочет ее убить.

– Убить?! – воскликнула Аня. – Что-то не нравится мне все это. То, что Альбина обманщица, может оказаться самым лучшим вариантом из всех возможных.

– Так может, уйдем оттуда? – предложила я.

– Ну уж дудки! – отозвалась Аня. – Не с моим характером. Это я только с виду такая птичка-невеличка. Пай-девочка. Если меня что-то заинтересовало, я не успокоюсь, пока не докопаюсь до ответа на свой вопрос.

– Я вот сейчас смотрю на тебя и вообще удивляюсь, зачем ты пошла на тренинг, – сказала я. – Не похоже, чтобы ты находилась в ступоре. Или в кризисе. Нормальная современная девушка. Если не секрет, кто ты по профессии, кем работаешь?

– Я специалист по банкротству предприятий, – ответила Аня, – моя работа требует ювелирной точности в каждой бумажке и каждой цифре. Эта специальность требует и других умений. Нужно очень хорошо и быстро работать мозгами. Придумывать нестандартные решения. У нас я считалась как раз большим специалистом по нестандартным решениям.

– Тебе надо просто уйти в другую фирму. Чтобы больше не сталкиваться с твоим бывшим мужчиной и бывшей подругой. Просто забыть о них, и все.

– А я уже ушла, – невесело усмехнулась Аня, – я только сказала, что у меня отпуск, а на самом деле ушла. А из «Белой лилии» не уйду.

– Тебе виднее, – вздохнула я, глядя на дотошную девушку Аню совершенно другими глазами. Ай да Школьница!

– Но ты же можешь сходить к этой своей знакомой под каким-то другим предлогом, – настаивала Аня. – Посоветоваться, как вести себя с тренером, например, поддаваться ли на его провокации, или еще что-нибудь в этом духе.

– Не знаю, – засомневалась я. – Я бы уже давно сходила, но у меня нет ее адреса, только телефон. А по телефону она не очень охотно разговаривает. Или я звоню, когда ей неудобно.

– Если есть телефон, узнать адрес не проблема! – взбодрилась Аня. – Пиши здесь.

Она подсунула мне салфетку и побежала куда-то в холл за ручкой.

– И как ты узнаешь?

– В моей работе приходилось узнавать и более конфиденциальные сведения, – отозвалась Аня, – пиши. Через недельку, когда подкопим впечатлений, сходишь к ней вроде как за советом.

Я нашла Полинин телефон, переписала его на салфетку, и в тот самый момент меня в буквальном смысле с ног до головы пронзило ощущение, что я вляпалась в какую-то темную историю.

Настал мой час.

– Ты любишь своего мужа? – задал мне тренер первый и неожиданный вопрос.

Помимо моей воли, клянусь, что помимо, глаза мои метнулись в сторону Ильи, который вместе со всеми невозмутимо наблюдал за происходящим.

– Да, – односложно ответила я.

– И он тебя, конечно, любит?

– Да, – кивнула я.

– И ни в чем тебе не отказывает?

– Как будто ни в чем, – отозвалась я.

– Идиллическая картина, – подытожил тренер. – У твоего мужа есть мечта?

Вопрос поставил меня в тупик, но я быстро нашлась:

– Он уже не в том возрасте, чтобы мечтать. Ставит себе цели и реализует их. Так поступают самодостаточные мужчины в его возрасте.

– Это он сам тебе сказал? Ты его спрашивала?

– Зачем мне его спрашивать?

– Ну как зачем? – настаивал тренер. – Пока человек сам тебе не скажет, откуда ты можешь знать?

– Я давно знаю своего мужа, мы живем вместе уже много лет.

– А почему у вас нет детей? – выпалил гуру.

К такому вопросу я, пожалуй, была не готова, он поставил меня в тупик.

– Мы здесь откровенны друг с другом, – напомнил гуру, – если есть причины медицинского характера, можешь их не уточнять.

– Не знаю почему, – пожала плечами я, еще не понимая, в какую пучину унижения увлекает меня изощренный ум тренера.

– Как это не знаю? Это не ответ, – оборвал меня учитель. – Нет ни одной женщины, которая не знает, бесплодна она или нет. Ты что, не посещаешь врача?

– Посещаю, – ответила я, чувствуя, как начинаю краснеть.

– И что? Твой врач хоть раз обратил твое внимание на проблему бесплодия? Рекомендовал какое-то лечение?

– Нет.

– Значит, дело не в здоровье. Может быть, ты просто не хочешь ребенка?

– В моей жизни произошли события, которые послужили причиной серьезной психологической травмы. Это не позволило мне думать о зачатии.

– Да что ты говоришь? Серьезной психологической травмы? Вот как? – Гуру уже явно глумился надо мной.

Он походил взад-вперед, как делал обычно, прежде чем опустить человека головой в унитаз, и я приготовилась к худшему.

– Что же такого с тобой произошло, что ты смогла забыть о главной функции женщины – о материнстве?

– Я не думаю, что это главная функция для любой женщины, – с вызовом ответила я, – у каждой женщины своя главная функция.

– И в чем же было, на твой взгляд, твое предназначение?

– Я была оперной певицей, – просипела я, заливаясь густой краской, – очень хорошей певицей. Но я потеряла голос.

– Вот видишь, ты потеряла голос. Но по-прежнему считаешь, что ты вправе сама решать, каково твое предназначение? Функция материнства заложена в женщину Богом. Создатель вложил в женщину, кроме обязанности быть матерью, еще и так называемый инстинкт материнства – то есть собственное, горячее желание иметь детей. Если бы женщины были лишены этого чувства, да еще и, как ты, сами решали вопрос о своем предназначении, жизнь на Земле остановилась бы. Как давно ты потеряла голос?

– Семь лет назад, – выдавила я.

– И за это время ты не успела осознать, что у Господа Бога, возможно, свои виды на твою судьбу? Что он дал тебе единственный шанс осознать и понять, что ты должна стать матерью? Ведь твой муж наверняка хочет ребенка?

– Хотел, – согласилась я.

– И что же ты? Почему же ты не откликнулась на его желание? Почему не захотела исправить свою жизнь, внести в нее смысл? Когда мужчина оказывается на распутье, ему тяжело. Потому что он обязан кормить семью и детей, на нем лежит ответственность. Если женщина теряет профессию, у нее всегда остается выход: вспомнить о самом главном. Вспомнить о том, зачем она создана Господом Богом. Разве нет?

Голос тренера гремел на весь зал.

– Кем ты себя возомнила? Решила, что если мир не услышит твоего райского голоса, то он рухнет? Человечество не обойдется без одной-единственной на весь мир гениальной певицы? Кто, кроме тебя, пострадал от того, что у тебя пропал голос? Уверяю тебя – никто! Люди по-прежнему ходят в театры, они как-то обходились без тебя и будут обходиться дальше. Ничто в мире не изменилось от того, что у тебя пропал голос. А страдаешь ты заслуженно. Ты пошла против своего мужа, пошла против воли Господа, который дал тебе возможность привести в мир нового человека. Оправдать свое существование на этой земле. Бог наказывает тебя за безмерную гордыню. Ты не несчастная женщина. Ты – бесчувственный урод! И страдаешь ты из-за своего уродства.

Тренер долго еще грохотал перед аудиторией, отщипывая от меня куски мяса, я уже его не слушала. Я беззвучно плакала. Спазмы сдавили мое горло так сильно, что еще чуть-чуть, и я бы уже не смогла дышать. Учитель, будь он трижды проклят, был прав. Он был прав: я урод. И заслуживаю того, что испытываю. Я сама обрекла себя на вечные муки. Во мне не хватает какой-то важной хромосомы, которая отвечала бы за любовь к ближним, меня не хватило даже на любовь к своему мужу. Куда там мечтать ребенке!

– Значит, Бог ошибся, когда создавал меня, раз создал такой, какая я есть.

По моему лицу катились слезы. И я не могла найти в себе силы посмотреть на других учеников, чтобы найти в их лицах хоть каплю сочувствия.

– Ну и чего же она заслуживает, по вашему мнению? – обратился учитель с традиционным вопросом. – Только не говорите мне слово «сочувствие». Не говорите, умоляю вас!

Никто и не сказал.

– Хорошего внушения, – отозвалась Бриллиантовая Вдова.

– Вот именно, – согласился с ней Алкаш.

– Мужниной порки, – выдал со своего места Ловелас. Уж он-то наверняка знал толк в таких вещах.

Аня промолчала. Она сама чуть не плакала, ей было меня жаль. Но только ей одной.

Оставшиеся экзекуции волновали меня мало, я уже не вникала в уколы тренера и жалкие, беспомощные кривлянья под иглой его жертв. Я была сторонним зрителем, не испытывающим к ученикам ни неприязни, ни жалости. Злорадства тоже не было. Я думала о словах тренера. Он не прорицатель – все, что нужно, он почерпнул из моей анкеты, которую внимательно прочитал и проанализировал, а потом безжалостно ткнул меня носом в руины моей жизни. Но меня не оставляло чувство, что он – не сомневающийся в своих словах и не боящийся больно ударить – говорил правду. Но правда эта была не в том, что я оказалась слишком слабой, чтобы противостоять жизненному удару. И даже не в том, что я не хочу ничему учиться и искать потерянную жизненную дорогу. Он оказался прав в другом, и это открытие стало для меня внезапно разверзшейся пропастью. Долгие годы я стояла на ее краю и даже не догадывалась об этом. Я лишилась не только голоса – я перестала слышать собственное сердце. Вывод, сделанный учителем, наползал на меня со своей ужасающей неотвратимостью, и как бы я ни сопротивлялась, как бы ни пыталась оттянуть момент, мне пришлось признаться самой себе в том, что я не люблю своего мужа.

Когда я в первый раз предала его? Когда не захотела менять фамилию, сочтя, что Любовь Полетаева будет смотреться на афише лучше, чем Любовь Копейкина? Когда согласилась на участие в международном конкурсе? Когда мечтала о европейских сценах и о лондонских студиях звукозаписи? Когда тщательно следила за тем, чтобы дома не кончался запас презервативов? Когда не захотела даже думать о возможности родить ребенка? Какая теперь разница.

Когда мои мысли улетели достаточно далеко от Альбининой лжи, нашего с Аней расследования и моих планов посетить Полину, она неожиданно для меня позвонила сама. Голос у нее был глухой, как будто она прикрывает трубку или старается говорить так, чтобы ее не слышали те, кто находится рядом.

– Мне нужно с тобой посоветоваться, – сказала Поля, – я уже приняла решение, но просто хочу успокоиться. Когда мы можем встретиться?

Мне хотелось сразу же вывалить ей все, что мы узнали о странной истории бывшей ученицы «Белой лилии» Валентине. Но я понимала, что вот так, без предисловия, да еще и по телефону такую историю не расскажешь.

– Хочешь, я к тебе приду? – предложила я. – Когда тебе удобно, я могу в любое время, когда нет занятий.

– Хорошо, давай сегодня вечером, к семи, записывай адрес.

Адрес я уже знала и так, но решила благоразумно промолчать – иначе как этот факт объяснишь? Но, к моему удивлению, Полина назвала мне совершенно другую улицу и другой номер дома.

– Ой, прости, думала, что запомню, но вряд ли, место незнакомое, – оправдалась я. – Минутку, я только возьму ручку.

Я схватила карандаш и первый попавшийся клочок бумаги.

– Диктуй еще раз, – попросила я.

– Базарная гора, дом 26, – послышалось в трубке. – Так я жду тебя вечером?

– Постой-ка, – прервала я, – ты назвала только номер дома. А квартира?

– Это частный дом, – ответила Поля.

– Так ты же говорила, что живешь в квартире, не в частном доме…

– Все подробности при встрече, – прервала меня она, – мне сейчас не совсем удобно разговаривать, я из квартиры временно сбежала. На Базарной горе у меня лежбище. В общем, приходи, все расскажу.

Полина отключилась, оставив меня в нетерпении дожидаться вечера. Был понедельник, и занятий в тот день не планировалось, наша «рабочая неделя» в «Белой лилии» продолжалась со вторника по пятницу. Меня подмывало позвонить Ане, но я была уверена, что если она узнает о моем сегодняшнем походе, то непременно будет набиваться в сопровождающие, ни за что не захочет терпеть до завтра. Я боялась отказать, чтобы ее не обидеть, но и брать ее с собой не могла – Полина не рассчитывает на присутствие постороннего человека. До семи оставалась чертова уйма времени, и мне нужно было прожить ее, ухитрившись не напиться, сохранить к вечеру ясную голову. Это было трудно, потому что Максим еще утром улетел на несколько дней в Москву, оставив меня без контроля и присмотра. Я нашла для себя компромиссное решение: открыла бутылку сухого красного сицилианского вина. Этим напитком я не напьюсь. Так, по крайней мере, я считала. На случай, если Максим надумает позвонить вечером на домашний телефон, я заготовила оправдание: скажу, что сеанс массажа, который я посещаю, перенесли на 20.00. Ни на какой массаж я на самом деле не ходила. Мне просто нужны были наличные на выпивку, и я придумывала повод, чтобы взять нужную сумму на месяц. Максим мне верил.

Ближе к шести меня начало распирать от нетерпения и какого-то неясного предчувствия. Я не удержалась, отправила вдогонку за сицилийским большую рюмку коньяка и вышла из квартиры. От моего дома до небольшой улочки Базарная гора ехать на такси минут пять-семь. Но если бы я осталась в квартире, я бы непременно еще что-то выпила, возможно, даже влезла бы в свой тайник, а этого делать было пока нельзя – Полинка ждала меня в состоянии вменяемости.

Вчера синоптики, ни одному слову которых уже давно нельзя верить, обещали, что сегодня будет минус два и снег. Прогноз, как всегда, не сбывался: воздух был холодный, злой, с налетающими время от времени порывами ветра, но ни единой снежинки на мою голову не упало. Я редко хожу по улицам одна в темноте, особенно если сезон и погода не располагают к неспешным прогулкам. Город с его голыми деревьями и мрачными закоулками казался мне зловещим и даже пугающим. Мой маршрут проходил вдали от улиц, где много увеселительных заведений, магазинов, административных зданий и остановок транспорта. Я шла территорией Старого города с его запущенными домами и щербатым асфальтом. От первых зданий улицы Базарная гора дорога пошла под откос. Несмотря на близость к центру, дома здесь были старой постройки – нувориши пока не облюбовали эту часть города. Сектор был заселен очень густо, заборы стояли один к одному, видимо, такой роскоши, как приусадебные участки, домовладельцы здесь не имели. Идти мне пришлось недолго, минутах в пяти от начала улицы я увидела нужный номер, прикрепленный к видавшему виды зеленому забору. Дом стоял на перекрестке улиц Базарная гора и Красная. Освещение здесь было получше, имелись уличные фонари, и через забор можно было угадать небольшое одноэтажное здание, в котором светилось одно выходящее на улицу окно. Калитка в заборе была не заперта, я толкнула ее и вошла в крошечный двор, который, скорее, походил на коридор между домом и соседским забором. Свет горел и в окне, выходившем во двор, там, видимо, была кухня. Что заставило Полинку, за последние годы привыкшую к комфортной жизни, оборудовать убежище здесь, где удовольствие от окружающей обстановки могут получать только неприхотливые и не видевшие иного старики? Я предполагала, что ответ кроется в ее страхе перед мужем. Что же произошло, пока мы с ней не виделись? Что напугало ее так сильно, что она была вынуждена прятаться, оставив свою квартиру? Во дворе освещения не было, но света из окна хватило, чтобы различить кнопку звонка. Я нажала ее и не поняла, раздался звук в доме или нет. Нажала еще раз и прислушалась, прислонившись к двери. Оказалось, дверь не закрыта. Значит, я не ошиблась, и звонок все-таки не работает.

– Поля, я здесь, – возвестила я, стараясь быть громче работающего телевизора.

Я вошла в крохотную прихожую, в которой уместились лишь зеркало по левую руку и вешалка для верней одежды по правую. Было непонятно, нужно ли здесь снимать обувь, и если да, то где взять тапочки. Я посмотрела на обувную полку и брезгливо отвела глаза – не хотелось бы мне пользоваться тем, что на ней находилось. Я сделала шаг вперед, в сторону ярко освещенной комнаты, заглянула внутрь.

– Полина, ты где? Я пришла.

Беглый взгляд отметил ковер на стене, телевизор довольно старой модификации, цветные шторки и множество фиалок на подоконнике. В старушечье убранство помещения не вписывалась лишь сервировка стола, накрытого бархатной скатертью. На столе стояли бутылка текилы, две пустые тарелки и посередине – большой набор японского ассорти, в котором были различимы разные виды роллов и суши. Соевый соус, васаби и палочки – все это было в запечатанном виде, из чего я сделала вывод, что еду только что привезли из ресторана.

– Поль, ты где? – снова позвала я.

Поля меня ждет, раз стол накрыт и дверь не заперта. Значит, я пришла вовремя и не нарушила внезапно изменившихся планов. Но где она сама? Я сняла с плеча сумку, чтобы достать телефон и позвонить, когда заметила, что в комнате есть еще одна дверь и она приоткрыта. Свет в соседнем помещении не горел. Я подумала, что там, должно быть, спальня. Неужели Полина в ожидании меня заснула? И ей не помешал работающий телевизор? Я решительно пересекла небольшое пространство и толкнула дверь в темную комнату, но она не открылась, поскольку ей мешало какое-то препятствие. Я толкнула сильнее, и дверь поддалась. Это была спальня одинокой женщины. Свет уличного фонаря, доходивший сюда с перекрестка, обозначил односпальную кровать, полированный шкаф и допотопный комодик, покрытый кружевной салфеткой. Прямо перед ним на полу валялась разбитая ваза. Как странно, что ее никто не убрал, подумалось мне. Я потом долго не могла забыть ощущения, пережитые в тот момент, когда я увидела рядом с осколками вытянутую руку. Тело, распростертое на полу, лежало в неестественной позе, сквозь пелену наползающего на меня ужаса я разглядела вывернутую женскую ногу и слетевшую с нее тапочку. Одна рука была отброшена, другая, напротив, прижата в шее. Женщина лежала лицом вниз, мне были видны лишь разметавшиеся в беспорядке волосы. Полинины волосы. В ту минуту меня охватило такое оцепенение, что я не сумела бы закричать, даже если бы от этого зависела моя жизнь – горло перехватило так, что я не могла набрать в легкие воздуха. Не могу сказать, сколько я простояла в состоянии полной прострации, слушая, как бешено колотится мое сердце, – может быть, несколько секунд, может быть, минуту. Я начинала осознавать, что вижу перед собой труп. Об этом говорило полное безмолвие, неподвижность тела, его не физиологичное положение. Видимо, в какой-то момент я все-таки пошевелилась, и тогда за спиной у меня раздался приглушенный мужской голос:

– Не двигайтесь! Отойдите в сторону!

Ужас взорвался во мне ослепительной вспышкой, и эмоции наконец получили доступ к выходу – я отчаянно дернулась и что было мочи закричала. В ту же секунду крепкая мужская рука в перчатке зажала мне рот.

– Спокойно, не надо кричать, – скомандовал незнакомец и вытолкнул меня из темной комнаты на свет.

– Вы? Что вы здесь делаете? – просипела я, как только он убрал руку с моего лица.

– А вы?

Это был Илья. Он был одет в короткое черное пальто, длинные волосы перехвачены резинкой.

– Давно вы здесь? – спросил он.

– Я только вошла, – ответила я, – мы с Полиной договорились встретиться в семь.

Он бегло посмотрел на свои часы.

– Пять мнут восьмого, – констатировал парень. – Вы ни к чему не прикасались? Постойте минуту, я сейчас.

Он решительно вошел в темную комнату и наклонился над телом.

– Ее задушили, – сказал он, снова появившись на пороге. – Так вы трогали здесь что-нибудь или нет?

– Да нет же! Я пришла, Полинка не отзывалась, я заглянула сюда посмотреть, не заснула ли она.

– Она еще теплая, – сообщил Илья, и от этих слов мне стало совсем худо, по щекам, помимо моей воли, потекли обильные слезы.

– Что же это такое? – пролепетала я солеными губами.

– Убийство, вот что.

Глаза молодого человека лихорадочно метались из стороны в сторону, осматривая помещение.

– Это стол для вас накрыт?

– Думаю, да.

– О вашей встрече кто-нибудь еще знал?

– Я никому не говорила, а Полина – не знаю, откуда мне это знать?

– Как вы договаривались о встрече? Она вам звонила?

– Да, она вчера звонила, – подтвердила я.

– Тогда вас в любом случае будут допрашивать, – сказал Илья и стал подталкивать меня в направлении коридора. – Давайте выйдем на улицу.

Мы вышли из калитки и прижались к забору. Улица теперь выглядела зловеще: ветки деревьев, качающиеся на ветру, отбрасывали тени, сплетающиеся в ритуальном танце, ветер гудел в узком проходе между домами. Когда в одном из соседних дворов завыла собака, нервы мои не выдержали:

– Я еду домой, а вы делайте что хотите, – отрезала я и сделала движение, чтобы уйти.

Илья мягко остановил меня.

– Как вас зовут? – спросил он, смертельно меня обидев.

– Люба, Любовь Николаевна, – с вызовом ответила я.

– А я Илья, – ответил он, не заметив полыхнувшего в моих глазах огня. – Учитывая то, что здесь произошло, оставаться тут, конечно, не нужно. Уходите, Люба, но дальше действуйте так, как я вам скажу.

– С какой стати? – возмутилась я. – Я буду вести себя так, как считаю нужным!

– Люба, я прошу вас, успокойтесь и выслушайте меня, – произнес Илья, приблизившись ко мне настолько, что я чувствовала его дыхание. – Вы вызовете полицию, а мне срочно нужно сделать одно очень важное дело. Полиции вы расскажете все как есть, кроме того, что видели здесь меня. Хорошо?

– Но вы здесь были, – резонно заметила я, – более того, я не знаю, что вы здесь делали, зачем явились и откуда знали Самохину!

Я выпалила все это на одном дыхании, скорее из желания отомстить за то, что он был настолько ко мне безразличен, что даже не узнал моего имени, чем руководствуясь еще какими-то соображениями, но вдруг до меня самой дошел смысл произнесенной тирады. А ведь действительно, какого черта здесь делал этот парнишка? Подкрался ко мне сзади, напугал до смерти… Зачем он сюда пришел? Откуда узнал, что Полина тут квартирует? И вообще, почему он ею интересуется? А что, если он был в доме, когда я туда явилась? Я ведь не заглядывала на кухню, не знаю, кто мог там находиться… Илья словно прочел мои мысли.

– Немного позже я объясню вам все: и что я там делал, и зачем пришел, – торопливо проговорил он, – но сейчас мне нужно сделать одну очень важную вещь.

– Какую? – во мне тоже прорезался тон, не предвещающий никаких поблажек.

– Мне нужно съездить к ее мужу, – ответил Илья, – причем срочно. Труп еще теплый, значит, она умерла совсем недавно. Мне нужно понять, дома ли ее муж, и кое-что у него выяснить.

– Вы думаете, это он?

– Это вы так думаете, – заметил Илья, – а я пока никак не думаю. Но мне нужно кое-что выяснить. Идите домой или куда там еще, звоните в полицию, но обо мне не говорите.

– Какие еще будут указания? – Я почувствовала, как мое лицо перекосило от злости. Какого черта он распоряжается!

– Послушайте, Люба, я обещаю вам все рассказать, но сейчас дорога каждая минута, если я сейчас задержусь, смысла ехать к ее мужу уже не будет, понимаете? Просто сделайте, как я вас прошу. Хорошо?

– Хорошо, а что потом?

– Вас опросят, но на подробный допрос к следователю, который будет вести дело, скорее всего, вызовут завтра, – объяснил он. – После того как вы закончите, можете мне позвонить. Мы встретимся. Если, конечно, вы не будете спешить домой, – добавил он.

– Нет, я не буду торопиться домой, у меня муж в командировке, – сказала я и почувствовала, как вспыхнули у меня щеки и шея.

– Тогда давайте телефон, я запишу вам свой номер.

Вернув мне аппарат, Илья резко развернулся и побежал к перекрестку, преследуемый тенями, которые, казалось, вот-вот дотянутся до него и куда-то уволокут. Через секунду взревел мотор, взвизгнули шины автомобиля, и я осталась совсем одна на слишком пустынной для этого времени суток улице. Пошел мелкий колючий снег, и, подгоняемая порывами ветра, взявшегося тоже неизвестно откуда, я оказалась у начала Базарной горы в мгновение ока. Я пришла в себя, только очутившись у ярко освещенного супермаркета, и почувствовала себя выбравшейся из какого-то зазеркалья. Домой я не собиралась, для меня была чудовищна сама мысль о том, что полицейские приедут в нашу квартиру. И пусть даже Максима нет, но скрыть от него факт пребывания в доме полиции я не смогу. Я набрала номер дежурной части и сообщила о событии, сказала, что в страхе покинула место происшествия, но готова показать, где именно находится труп моей знакомой. За мной приехали только через тридцать минут.

Илья был прав: меня допросил дежурный следователь. Я рассказала, что знала Полину со студенческих времен, что недавно встретилась с ней в кафе, разговорилась, и мы обе захотели продолжить наше прерванное знакомство. Вчера она позвонила мне и пригласила встретиться в доме 26 по улице Базарная гора. Я пришла. Дверь была не заперта. Я увидела накрытый стол, но Полина не отзывалась. Тогда я приоткрыла дверь в другую комнату и увидела лежащую на полу женщину. Нет, я не была уверена, что это Полина, хотя волосы похожи на ее. Нет, я не трогала ее, лишь позвала по имени. Нет, я не была уверена, что она мертва, хотя стопа ее была столь неестественно вывернута, что вряд ли живой человек стал бы мириться с такой позой. Я не сказала ни слова о присутствии Ильи, о муже Полины, которого она боялась, о «Белой лилии», от которой ожидала какой-то помощи. Мне пришлось взглянуть в лицо мертвой женщины, чтобы опознать в ней свою студенческую подругу, и я подтвердила, что это, несомненно, она – Полина Самохина. После этого у меня сняли отпечатки пальцев, взяли подписку о невыезде и предупредили, что более подробно со мной захочет поговорить следователь, который будет вести дело.

Я попросила разрешения вызвать такси и дождаться его на кухне, чтобы не мерзнуть на улице, мне разрешили, но плотно затворили за мной дверь. Дом наводнился людьми: приехали криминалисты с фотоаппаратом и ящичком с инструментами, во дворе курили полицейские в форме. Через пару минут они разбрелись по дворам делать обход, а я осталась стоять у окна. Меня колотил озноб. Такси приехало через пятнадцать минут, я объявила следователю, что уезжаю, еще раз выслушала предупреждение о необходимости явиться по первому требованию, после чего один из сотрудников проводил меня до машины.

Едва переступив порог квартиры, я бросилась к своему платяному шкафу, где у меня хранилась не начатая бутылка «Хеннеси». Я еле открыла ее трясущимися руками, еще раз возблагодарила бога, ниспославшего мне командировку Максима, налила стаканчик и выпила его залпом. Дрожь не унималась, и я поспешила в ванную, где включила на полную мощностью душ и минут десять стояла в кабине под его упругими струями.

Из ванной я вышла разгоряченной, но не успокоенной. Была почти полночь. Я достала из сумки телефон и набрала номер Ильи.

– Ну что? Вас допросили? Вы все сделали, как я просил?

– Да, я ничего о вас не сказала, если вас интересует только это.

– Нет, Любочка, не только это, – отозвался Илья, – я вообще-то давно жду вашего звонка…

– Вы обещали мне что-то рассказать…

– Я не беру свои слова обратно, но уже очень поздно, вы перенервничали, у вас стресс, мне, если честно, сейчас нужно хорошо выпить. А вам, наверное, постараться уснуть.

– Неужели вы думаете, что я смогу сейчас заснуть?! – возмутилась я, испугавшись перспективы провести эту страшную ночь в полном одиночестве. – Я, так же как и вы, буду пить. И это вряд ли поможет мне успокоиться.

– Хорошо, диктуйте свой адрес, я приеду за вами, – снизошел Илья, – но учтите, что сейчас полночь, спиртное не продают, а у меня только одна пол-литровая бутылка коньяка, так что если хотите напиться, берите что-то с собой.

– У меня есть, – заверила я, – записывайте адрес. Когда подъедете, маякните, я спущусь.

Илья пообещал приехать через пять-семь минут, и я стала в спешке собираться. Припудрилась, положила в сумку коньяк. О своем вылете в Москву Максим сообщил мне вчера вечером, так что ужин готовить я и не собиралась, но, понимая, что питье без закуски может плохо кончиться, все же полезла в холодильник. При виде упаковок и баночек перед моим взглядом предстала картина: стол и на нем блюдо с японской едой. Горло немедленно скрутил спазм, и я тут же захлопнула дверцу. Достала из шкафчика две упаковки итальянского сухого печенья с цукатами, и в этот момент мой телефон бодро заиграл Моцарта. Я быстро оделась и, уже готовая к выходу, прямо в сапогах, протопала в гостиную, залезла в наш семейный бар и извлекла оттуда бутылку французского шампанского «Патриарш». Кто знает, вдруг наш разговор затянется и домой я вернусь только утром?

Среди множества ночевавших во дворе безгаражных машин только одна подавала признаки жизни – это была «пятерка» «БМВ», ее фары вспыхнули, когда за мной закрылась дверь подъезда. Ситуация была для меня настолько необычной, что волнение накрыло с головой. Когда я в последний раз бежала среди ночи на свидание с мужчиной? Пусть это свидание вызвано трагическими причинами, пусть у меня нет никакой надежды на то, что мужчина, к которому я иду, хоть сколько-нибудь во мне заинтересован, но сама обстановка – ночь, вспыхнувшие условным маяком фары, знакомый силуэт на водительском сиденье – все это ударило мне в голову сильнее коньяка. Я села рядом и встретилась с Ильей долгим взглядом. Почему я не боюсь его? Он был в доме, где убили женщину, и неизвестно, сколько он там находился. Пришел ли сразу за мной или прятался в кухне? И ведь кроме меня, никто не знает, что он там был, он останется вне подозрений, если я о нем никому не расскажу. Внезапно меня пронзила судорога острого, панического страха. Что я делаю?

– Ну что, поехали? – сказал Илья, едва заметно улыбнувшись кончиками губ, и мне показалось, что он прочитал всю гамму испытанных только что мною чувств.

– Поехали, – ответила я. Судорога оказалась кратковременной, если не сказать – молниеносной.

Илья остановился во дворе относительно нового жилого дома, минутах в пяти езды от моего собственного. Ювелирно припарковался между двумя джипами и открыл передо мной переднюю дверцу:

– Прошу, – сказал он, подавая мне руку.

Мы поднялись на восьмой этаж и оказались в квартире. Илья сразу включил свет везде, где только можно, и стало понятно, что квартира однокомнатная. Его дом был абсолютно безликим и наводил на мысль о съемном жилье. Аккуратный, но без фантазии ремонт, скучная расцветка обоев, типовая мебель и невзрачные шторы. В коридоре имелся небольшой встроенный шкаф, в комнате – рабочий стол с включенным ноутбуком, диван, телевизор. Сразу бросалось в глаза, что в доме нет ни одной книги, ни одного сувенира. Фотографии, милые безделушки, уютные пледы, цветы – все, что делает квартиру домом, здесь полностью отсутствовало. В кухне ситуация была почти такой же. Унылый недорогой кухонный гарнитур, плита, небольшой диванчик. И ни одного предмета, говорящего о том, что это не просто помещение, а любимый хозяином обжитой дом.