Текст книги "Далекие Королевства"

Мэйн вспыхнул. Затем король спросил:

– А есть то, что тебе не понравилось? Что-нибудь… не изумительное?

Мэйн честно задумался, пока не отыскал небольшой изъян.

– Пища, ваше величество, – сказал он.

– Пища? – удивился Домас. – Что же тебе не понравилось в нашей пище?

– Да нет, ваше величество, в том-то и дело, что она великолепна. Но, прошу прощения, иногда я думаю, что она чересчур… роскошна.

Домас от этого ответа пришел в совершенное восхищение.

– И я тоже так думаю, сержант, – сказал он. – Они всегда возьмут кусок хорошего свежего мяса, а потом превратят его приправами да подливами неизвестно во что. В следующий раз заставлю приготовить без всей этой дряни. Хотя наши повара не умеют готовить без выкрутасов. А я их несчастный король.

Вмешался принц Равелин.

– Думаю, сержант, в лице моего брата вы обрели друга, – сказал он. – И я понимаю почему. Вы человек в его вкусе.

– Благодарю вас, ваше величество! – сказал Мэйн. Домас уперся рукой в бедро.

– Ты не должен называть принца «ваше величество», – предупредил он. – Это все равно что перепутать офицера с сержантом. Величествен только король. А мой брат – принц. А принцы… – Он помолчал, подыскивая объяснение, затем лицо его вдруг прояснилось. – Принцы, – прокричал он во всеуслышание, – менее величественны!

И тут он расхохотался до слез. Толпа смеялась вместе с ним. Равелин изобразил кривую ухмылку. Бимус что-то прошептал Домасу. Тот кивнул и сказал:

– Это было остроумно, разве нет? А ты продолжай думать, Бимус. Вскоре мне еще что-нибудь понадобится. – Он стрельнул глазами на брата и фыркнул: – Доброе старое маленькое величество.

Продолжая смеяться, он поблагодарил Мэйна и пошел дальше, останавливаясь то возле одного нашего солдата, то возле другого, расспрашивая их и, в свою очередь, расхваливая. Наконец он встал передо мною и Яношем.

Он впервые обратил внимание на мои рыжие волосы.

– Итак, господин… Не говорите вашего имени. Я знаю… – Он нахмурился, вспоминая. Бимус зашептал ему на ухо, и Домас усмехнулся. – Ну конечно, Антеро… Амальрик Антеро.

– Для меня большая честь приветствовать вас, ваше величество, – сказал я.

Домас задумался, глядя на меня, затем сказал:

– Вы ведь торговец? – Я кивнул. – А торговцы, как правило, не относятся к храбрецам. Их больше заботит выгода. – Я сказал, что меня волнует не только выгода. Король оглядел меня с ног до головы, и я понял, что он этому поверил. Он сказал Бимусу: – Я хочу подробнее поговорить с ним. Выкрои нам немного времени завтра или в ближайшие дни. – На это последовал залп торопливого шепота со стороны Бимуса. – Я знаю, знаю, – сказал король. – Тем не менее сделай это для меня. Парень он больно хороший.

Покончив с этим, он обратился к Яношу:

– Я знаю и ваше имя. Вы Янош Серый Плащ, солдат и маг.

– Да, ваше величество, – сказал Янош.

– А кто же вы больше, Серый Плащ, воин или маг?

– Оба они помогали нам добраться сюда, ваше величество, – ответил Янош.

Король остался недоволен.

– Ну, ну, без увиливаний. У меня при дворе нет тайн. Все-все говорят без утайки. Как я. Как и мой… менее величественный брат, – он усмехнулся этой шутке.

– Я был солдатом всю мою жизнь, – сказал Янош. – Но в течение всего этого времени фактически служил только одному знамени. Это знамя – мечта о Далеких Королевствах, ваше величество. Ну а теперь, когда я здесь, больше всего меня, с вашего разрешения, привлекает магия.

Домас испытующе поглядел на него, медленно кивнул и сказал:

– Ну что ж, почему бы и нет? – Он обратился ко всем присутствующим: – На этом довольно. Теперь я хочу уединиться. Ну а вы возвращайтесь к тому, чем занимаетесь. К трате моих денег, надо полагать. А, да. Эти ребята погостят тут какое-то время, так уж вы окажите им полнейшее уважение. Понятно?

Толпа загомонила, и к нам обратились дружеские улыбки. Домас вернулся на трон, а остальные стали покидать зал.

Король, подумав минуту, сказал:

– Как я уже сказал, мне нравится, как вы выглядите. И понравится еще больше, когда я узнаю вас поближе. Хотя, впрочем, только время может сказать, прав я или ошибаюсь. А теперь вот что я собираюсь сделать. Бимус, ты здесь? Найдешь им место, где расположиться. Антеро и Серый Плащ, как почетные гости, наверное, захотят остановиться в каком-нибудь дворце. И что-нибудь не слишком… роскошное, – он усмехнулся, глядя на Мэйна, – для остальных. Ну а если я о чем-нибудь забыл или возникнут трудности, обращайтесь к Бимусу, он все устроит.

Мы поклонились, рассыпая слова благодарности. Король кивнул, принимая их.

– Ну и соблюдайте наши правила. Ведите себя прилично, но не настолько прилично, чтобы растерять свое веселье. Кроме того, я хотел бы видеть вас естественными, и могу вам признаться, не нравятся мне чересчур уж скромные ребята.

Он посмотрел на Яноша:

– Вы, Серый Плащ, желаете, наверное, изучать нашу магию. Посмотрим, какой из моих магов захочет вас взять под свое крыло. – Он предостерегающе помахал перед Яношем пальцем: – Но не вздумайте заниматься черной. В моем королевстве эти демоны запрещены. И впредь я собираюсь держаться того же курса.

Янош в знак согласия опустил голову; глаза его разгорелись от предвкушения. И тут вперед выступил Равелин.

– Я был бы счастлив заняться им, брат, – сказал он. – Я слышал, что он удивительно талантлив.

– Я думаю, у тебя получится, – сказал Домас. – Да и мне будет приятно. – Он вновь посмотрел на Яноша. – Принц Равелин мой главный маг. И к тому же действительно хороший. Хотя и не настолько хороший, как он сам думает. На самом деле если бы я немного подучился, то превзошел бы его. Но в Вакаане не принято совмещать правление и волшебство. Так что мы с самого начала разделили с ним эти обязанности, и так будет впредь.

– К тому же я делаю за короля всякую грязную работу, – рассмеялся Равелин.

– И весьма неплохо с этим справляется, – сказал Домас. – Жаль только, что она доставляет тебе слишком большое удовольствие. – Затем он опять обратился к нам: – Я знаю, что в своем дворце он занимается этим черным искусством. И он знает, что я знаю, и так по кругу. К сожалению, это неизбежное зло. Нас окружает множество врагов. Только с помощью его нечестивых трудов нам и удается удерживать их в узде.

– Такая оценка, дорогой брат, просто потрясает меня, – сказал Равелин.

Король не обратил на него внимания.

– Что ж тут такого? Вы должны знать все, что знают мои подданные: мне весьма не нравится мой братец. Так же, как и он ненавидит меня. И мы только потому еще не убили друг друга, что все в Вакаане тоже это знают, так что тут у нас изначальный запрет на открытую вражду. Если только один из представителей королевского рода убьет другого или хотя бы подговорит на убийство своего вассала, тут же нашей династии придет конец, – король смешливо фыркнул. – Мой менее величественный брат более нуждается в том, чтобы убить меня. Видите ли, больше всего он хочет быть королем, а у меня десять детей, прямых наследников трона. – Он вновь рассмеялся. – Тебе придется совершить еще десять убийств, о мой менее величественный.

Равелин улыбнулся в ответ.

– Что же, буду наслаждаться моей грязной работой, – сказал он.

При такой словесной перепалке нам оставалось лишь сохранять спокойствие в этой очень неловкой ситуации, в которой проявлялась длительная и злобная вражда, и ничем не выдавать свое сочувствие той или иной стороне, хотя лично для меня выбор не составлял труда. Пока два высокородных господина вели сражение языками, я внимательно изучал Равелина. Юториан сказал, что принц являлся младшим братом. Мне же казалось наоборот: если Домас выглядел так, словно только что разменял четвертый десяток, то Равелин уже надежно зацепился за пятый. Его лоб над и под обручем-короной, менее широким, чем у Домаса, пересекали глубокие морщины. Под глазами набухли мешки в сеточках тонких морщин; чувственные губы говорили о любовном опыте. Его смех был раскатист, но все время имел какой-то ироничный и даже лукавый оттенок. Король же хохотал всегда искренне, как ребенок.

Моя неприязнь к Равелину не накапливалась медленно в процессе его изучения, она сразу же пустила корни и вымахала в полную высоту с первого взгляда. Если бы я взялся описывать принца в следующую же минуту после того, как мы познакомились, мое перо и по сей день было бы отравлено ядом. Тогда получился бы портрет человека, носящего маску, под которой скрывается лицо коварного негодяя, добивающегося своей цели с помощью магии. И ему в самом деле приходилось тяжело, чтобы соответствовать своему брату, поддерживать любезное выражение лица и сдерживать эмоции, сохраняя такую мину. Выражался он резковато и был покладист лишь с королем. Но у меня на покупателя был наследственный взгляд купца, и этому покупателю я не доверял. Однако же недоверие может на равных правах с доверием участвовать в сделке, просто надо уметь ими пользоваться. Я глянул на Яноша и встревожился, видя, как он внимательно прислушивается к каждому слову Равелина. Хотя, впрочем, это было лишь вежливое внимание. Кроме того, теперь он собирается учиться магии у Равелина. Что лее тут странного?

Братья между тем закончили свару, и я не стал терять времени. Я привлек внимание короля и спросил:

– Позволено мне будет задать один вопрос, ваше величество?

– Валяйте, – сказал Домас.

– То, что мы имеем и будем иметь от общения с вами, очевидно. Но мне интересно – будет ли какая-то выгода от нас вам?

Домас даже вздрогнул. Откинув голову на спинку, он долго рассматривал меня. Затем рассмеялся и обратился к Бимусу:

– Помнишь, что я просил тебя выкроить время? Чтобы мы с Антеро потолковали?

Бимус прошептал что-то утвердительное. Домас сказал:

– Ну так выкрои побольше. – Он развел руки широко в стороны. – Немного побольше. – И повернул ко мне свое широкое лицо. – Вот тогда и поговорим. На этом наша аудиенция закончилась.

Глава двадцать третья
НЕВИДИМЫЕ ЧАСТИЦЫ

Королевское обещание не чета слову другого человека. Я, например, должен держать мое слово, иначе только дурак тогда будет продолжать со мной торговать. А король может себе позволить отступиться от слова и ни капельки от этого не пострадает. У него уникальное положение: даже если он выполнит одно обещание из десяти, все равно к нему будут пробиваться локтями сквозь толпу, чтобы добиться хоть такой малости. Король сам источник права, и выбирать – быть верным или нет собственному слову – в его власти.

И две недели спустя после того, как король Домас дал свое обещание, я все еще продолжал пробовать на зуб эту сомнительную монету, чтобы убедиться в ее истинной стоимости. Я так и не услыхал от Бимуса сообщения об обещанной аудиенции, несмотря на мои многочисленные запросы во дворец. Янош тоже слегка тревожился. Хотя ему обещание дал «менее величественный» принц, но и его послания к Равелину остались без ответа. Король Домас, по крайней мере, оказался верен слову в бытовой части обещания. Наши люди были с удобствами размещены на вилле недалеко от причалов, где помимо прочих развлечений попадались не слишком целомудренные девицы им на утеху. Яношу и мне отвели по целому дворцу, чтобы скрасить нам время, проводимое здесь. Но безмятежное и роскошное настоящее отгрызало потихоньку куски у будущего, и каждая секунда, проведенная в ожидании, становилась мучительной для нас.

– Я почти дошел до того, что согласился бы на отказ Равелина от своей затеи, – однажды сказал Янош. – Поскольку принц объявил, что я его ученик, никто из тех, кто обладает настоящим знанием, не отважится сказать мне ничего, кроме «доброе утро».

Я был рад, что Янош соглашается с моей неприязнью к Равелину, но дружба вынудила меня сочувственно вздохнуть.

– Оба наших августейших брата оказались недостижимы, как та гора, – сказал я, указывая на священную вершину, на которую открывался вид с моего балкона. Вообще-то в моем дворце было много балконов, но этот стал любимым, поскольку именно с него было видно, как в голубой реке отражается Священная гора. – А я все призываю себя к терпению, – продолжил я. – Но если кроме терпения нет других шансов, такие призывы мало помогают.

Янош потянул себя за бороду и рассмеялся.

– Хороший ты друг, Амальрик. Но ведь и я твой хороший друг. И потому я чувствую, как в настоящий момент ты что-то от меня скрываешь.

Я пожал плечами и рассмеялся вместе с ним. Я высказал Яношу откровенное мнение о принце, но он отмахнулся от него.

– Если мне удастся поговорить с королем, – сказал я, – я попытаюсь убедить его, чтобы он предоставил… более надежного наставника для тебя.

– Если ты поговоришь с королем, – сказал Янош уже без смеха.

Я еще раз вздохнул.

– Н-да… если! Я уже ненавижу это слово. Как только задумаюсь, тут же выскакивает это «если» и ловит меня в капкан. Если мне удастся увидеться с королем. И если я все-таки увижусь с ним, если он выслушает меня… И если он выслушает, и если мне удастся убедить его… И если удастся…

– Я понял, – сказал Янош. – Но хватит. А то это слово начнет мне сниться. Если я смогу уснуть.

Смех немного рассеял наши переживания. Я устроился удобнее среди мягких подушек и вновь посмотрел на Священную гору. Я размышлял об алтаре старейшин, о котором упоминал Юториан, и о тех церемониях, которые совершали там воскресители, когда кого-то из них забирал к себе Черный искатель. Я представил себе огромный костер и дым от него, уносимый ветром на восток, как говорил Юториан.

– Почему на восток? – пробормотал я в задумчивости.

– Что на восток? – спросил Янош.

– Ничего, – сказал я, смущенный таким бесцеремонным возвращением к реальности. – Так, небольшие глупости, проистекающие от праздности ума.

Янош задумался о чем-то своем. Он махнул в сторону реки, которая по приказу магов текла безмятежно и величественно.

– Вакаанцы думают, что они прямо такие всех превосходящие люди, – сказал он, – и демонстрируют нам эти чудеса, как эта речка, чтобы доказать свое превосходство.

– Но она действительно потрясает меня, – сказал я. Янош фыркнул:

– Только масштаб и потрясает. А принцип столь же прост, как обыкновенное мыло. Наши воскресители тоже могут успокаивать небольшие участки водной поверхности вокруг кораблей, когда есть соответствующие условия. Точно так же мы пользуемся мешками с ветром, купленными на рынке, чтобы надувать паруса. Пусть это небольшой ветер, но ведь нет принципиальной разницы между нашим магическим укрощением ветра и их изменением погоды по желанию.

– И ты так смог бы? – спросил я. Янош пожал плечами:

– Да при соответствующей практике я вообще бы превзошел их. Но одно я пока не могу понять, откуда они берут необходимую для этого энергию. Даже если бы тысяча воскресителей собрались и сконцентрировались на одной цели, то и тогда они получили бы только одну десятую необходимой энергии.

– Но наши воскресители послабее их, – сказал я.

– Ерунда, – ответил Янош. – О, я согласен, у них больше знаний, а Равелин обладает еще и собственной естественной мощной энергией. Но у меня ее не меньше, а я способен на гораздо большее. – Я понимал, что сейчас он не хвастает. – Но даже если бы все воскресители были бы столь же могущественны, как Равелин, все равно полученной энергии недостаточно. Следовательно, они должны ее откуда-то брать. Ну а когда я узнаю откуда, то и сам смогу брать оттуда же.

– Но мы видели нечто большее, чем только река и погода, – сказал я. – Куда ни глянь, повсюду примеры удивительного волшебства.

– Игрушки и забавы для таверны, – фыркнул Янош. – Повторяю, все дело только в масштабах. Для всех заклинаний, результаты которых мы видели, уже давно известны правила. Если бы – опять это проклятое слово – мне позволили взглянуть в манускрипты их древних магов, я бы тоже выделывал такие фокусы.

– И тебя здесь вообще ничто не впечатляет? – спросил я.

– Наоборот, я чуть ли не в отчаянии. Я видел так много, что чуть ли не болен, стремясь к их познаниям. Например, знаешь ли ты, что они могут производить золото из чего угодно?

Я рассмеялся:

– А тебе что за забота? Насколько я знаю, золото тебя интересовало лишь как средство для достижения одной цели.

Но Янош ответил серьезно:

– Дело не в ценности. Ведь они делают его из песка, из такого обычного вещества, которого кругом полно. И делают это с такой легкостью и в таких количествах, что могут себе позволить применять золото в обычных вещах. Они даже предпочитают ювелирные украшения из сплавов, которые не столь мягки. Вот что меня интересует.

– Но я однажды видел, как ты превращал скорпиона в мышку, – сказал я. – А Мортациус из этой мышки сделал золотое блюдо. Что же удивительного, что его делают из песка?

Янош задумался, как объяснить сложную вещь непросвещенному, человеку.

– Я не изменял скорпиона, чтобы он стал мышкой, – сказал он наконец. – Я отставил скорпиона в сторону. В другое… место, если можно так выразиться. Я не видел это место, оно находилось у меня в мозгу. И, умом отыскав это место, я открыл его, а затем положил туда скорпиона, как в коробочку. Так же я взял мышку. Хотя и из другого места. Возможно, это несчастное создание было взято из кухни Мортациуса. А может быть, и… из другого мира.

Он посмотрел на меня, стараясь понять, ясно ли мне. Я был настолько невежествен, что решил, что мне все ясно, и кивнул.

– Хорошо, – сказал Янош. – Итак, ты видишь, это было некое подобие обмена. А золото Ирайи – совсем другое дело. Они на самом деле как-то манипулируют с песком. То есть они действительно получают золото из песка. Превращают его частицы в частицы золота.

– Но самая маленькая частица песка, – сказал я, – это песчинка.

– Не совсем, – сказал Янош. – Я не хотел бы, чтобы у тебя сложилось мнение, будто я это знаю наверняка. Просто одна из моих новых теорий. Она пришла ко мне, когда я стал размышлять над тем, что им удалось сделать и каким образом это сделано. И я думаю теперь: все, что мы видим вокруг нас, – этот стол, этот балкон для отдыха, эта гора, даже наши собственные тела – сделано из одинаковых частичек, настолько маленьких, что по сравнению с ними песчинка выглядит горой. И формы тел зависят от разного порядка расположения в них частиц. Я думаю, что вакаанским магам каким-то образом удается менять этот порядок в песке и тем самым получать золото. И это действительно золото, без остатков того материала, из которого оно получено. Я протяжно выдохнул.

– Я следил за твоей мыслью, сколько мог, друг мой, – сказал я. – Но боюсь, что потерял ее в том месте, где ты сказал, что песчинка – это не одно тело, а куча еще более мелких частичек, которые я уже не могу рассмотреть.

– Если ты понял только это, – с улыбкой сказал Янош, – ты понял все. Сейчас ты столь же мудр, как и я, – он вновь помрачнел. – Ты только не подумай, что я недооцениваю достижений этого народа. Я нисколько не преуменьшаю их достижений. Просто рассматриваю их развитие в перспективе. Здесь много действительно стоящих тайн. И я не сомневаюсь, что здесь немало умных людей. Вот мне бы только встретиться с ними. Если бы мне разрешили.

Я расхохотался, чувствуя, что эти «если» захватили и его. Янош понял и тоже засмеялся. Затем он глянул мимо меня, я услыхал на балконе чьи-то шаги, обернулся и увидел своего нового здешнего слугу с письмом.

– Что это? – спросил я, протягивая руку. Слуга покачал головой, говоря:

– Извините, мой господин, но это не вам. Это для господина Серого Плаща.

Янош торопливо схватил послание, едва пробормотав слова благодарности. Когда он прочитал бумагу, озабоченность на его лице сменилась ликованием.

– От кого это? – спросил я. Янош победно взмахнул листком.

– От принца Равелина! – вскричал он. – Он хочет видеть меня немедленно! – Янош вскочил и обнял меня. – Ну наконец-то. Он один из тех умных людей, с которыми я мечтал пообщаться. Теперь-то мы увидим то, что мы должны увидеть.

Он торопливо попрощался и помчался, бросив через плечо обещание обязательно рассказать все, что узнает. Я сидел, мрачно наблюдая, как Янош выскочил из дворца и помчался к своей гондоле, привязанной у моего причала. К моему мрачному настроению примешивались ревность и подозрения относительно намерений Равелина. И я уже не видел ничего смешного в этом горьком нескончаемом припеве: если бы только король принял меня. Если бы только он принял меня, если бы…

Но припев оборвался, когда я вдруг увидел, что навстречу лодке Яноша идет другая и как раз к тому причалу, от которого он только что отошел. На бортах у нее были королевские гербы. Когда она подошла к берегу, из нее, не дожидаясь, пока лодку должным образом привяжут, выпрыгнул какой-то человек. Я пригляделся, навалившись на перила, и увидел маленького человечка с непривлекательной внешностью, который карабкался по ступеням к дверям моего дворца. Я узнал его – это был Бимус. Он приехал, чтобы пригласить меня к королю.

Меня прямиком провели в личные апартаменты короля. Я почти не обращал внимания на великолепие покоев, пока шел по коридорам; мысли были заняты фразами, которые я сочинял соответственно случаю и тут же отбрасывал. Долгий путь и переживания от слишком долгого ожидания начисто запутали все мои предварительные планы.

Я почти не заметил огромных дверей, перед которыми мы в очередной раз остановились, не заметил я и того, что возле них нет стражи. Я просто воспринял эту дверь как очередное препятствие и протянул руку, чтобы толкнуть и открыть. Шепот Бимуса остановил мою руку. Приложив палец к губам, он приставил ладонь к уху, предлагая и мне прислушаться.

И тут я услыхал доносящиеся из-за двери звуки дивной музыки. Негромкая мелодия флейты зачаровывала сразу так, что, услышав лишь малость, хотелось еще и еще. Бимус жестом предложил следовать дальше, прочь от этих дверей, по длинному узкому коридору, кольцом опоясывающему королевские покои. Мы подошли к небольшой двери, вошли в нее и оказались в вестибюле, отгороженном от остального помещения портьерами. Та же музыка зазвучала громче, став от этого еще более чарующей. Бимус раздвинул портьеры и пригласил пройти. В покоях стоял полумрак, но я сразу увидел грузную фигуру, в которой без труда узнал короля. Он сидел спиной к нам, подперев голову рукой. Бимус подтолкнул меня вперед, и я, споткнувшись, подошел к свободному креслу рядом с королевским. Домас, похоже, не расслышал, как я запнулся, не обратил он внимания и на то, как вздохнули подушки, когда я уселся. Бимус неслышно устроился на своем месте слева от короля. Мне стало неловко от королевского молчания, но тут я разглядел, что глаза его закрыты, а на губах плавает легкая улыбка. Затем мое внимание вновь привлекла музыка, и теперь я смог рассмотреть, кто же извлекает столь сладостные звуки.

Сначала я увидел только ее увеличенную тень на темно-красном занавесе позади. Она сидела боком ко мне, прижав флейту к губам. Руки ее были длинными и тонкими, особенно в запястьях, а пальцы изгибались, порхая над инструментом, как птички. Волосы, зачесанные назад, открывали прекрасный профиль, ее ресницы трепетали, а верхняя губа подрагивала, когда девушка делала вдох. Сцена была слабо освещена, что делало искусницу загадочней и прелестней. На ней было простое белое платье, перетянутое золотым пояском. Руки обнажены до плеч, а вокруг шеи сделан неглубокий скромный вырез. На первый взгляд, черты ее лица были резки, словно высеченные скульптором из твердого камня, но потом становилось заметно, что они смягчены и утончены, словно остаток жизни скульптор провел за их полировкой. В этом освещении волосы ее казались темными, но, когда она чуть изменила позу, я разглядел, что волосы рыжие, прямо как у меня.

Король прошептал:

– Разве это не чудесно?

Он словно слышал мои мысли. Глаза у него оставались закрытыми. Риторический вопрос касался конечно же музыки, а не исполнительницы. Хотя кто знает?

Я всегда предпочитал музыку всем остальным искусствам, но эта музыка, кажется, была уже божественным, а не человеческим творением. Звуки флейты были тем воздухом, которым я дышал, наполнили паруса небесного корабля, на котором я плыл в страну еще более прекрасную, чем Далекие Королевства. Я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым, и я хотел навсегда остаться на этом корабле.

Музыка слегка изменилась, и я вновь вернулся в королевские покои, прислушиваясь к новой мелодии. Странное чувство охватило меня. Мне казалось, что я знаю, что произойдет дальше. Каким-то образом я понял, что сейчас флейтистка поднимет голову, и, когда она действительно так сделала – не выпуская инструмент из губ, – я понял, что сейчас ее взгляд ищет меня. Озноб, который охватил меня, когда наши взгляды встретились, был сильнее, чем от осознания того, что я до этого предугадал ее действия. Я был уверен, что и она потрясена, увидев меня, и даже подался вперед, когда мне показалось, что музыка задала мне вопрос. Ноты звучали настойчиво, но одновременно робко: тревога, пробивающаяся сквозь тайную боль. Музыка пыталась отыскать ответ во мне, и, если бы это удалось, артистка была бы счастлива. Меня вдруг окатила волна счастья, и я увидел, как заблестели глаза девушки, а я ощутил нежность к этим любимым и таким знакомым пальцам, которые могли быть только пальцами моей Диосе. Но вдруг образ Диосе исчез, а пальцы флейтистки словно обожгло жалом вины. Я попытался отшвырнуть от себя эту музыку, словно внезапно появился ядозубый демон, грозящий заточить меня в неподвижном одиночестве в той пещере, где я пребывал так долго. Глаза женщины отразили такой же болезненный шок, и все тело ее обмякло, словно ей невыносимо тяжело было играть эту преисполненную чувств мелодию. Затем она собралась с силой и подхватила ноты, словно камни, чтобы швырнуть их в предателя своей любви. Но как я ни заставлял себя не смотреть, все же я увидел, как она внезапно кивнула мне и сменила злость на манящую улыбку глазами.

В покоях надолго воцарилась тишина, та тишина, которой почитают великую артистку. Я слышал, как король что-то одобрительно шепчет. Исполнительница встала, благодарно поклонилась и исчезла за портьерой. Но как раз в тот момент, когда резко вспыхнул свет, она успела послать мне прощальный взгляд; он поразил меня выражением сожаления от расставания, и тут она исчезла. Я повернулся к королю, потрясенный, но исполненный решимости набраться сил и добиться-таки своего. Он посмотрел на меня, сначала как бы даже не узнавая, но тут же взгляд его смягчился, и король улыбнулся.

– Это была Омери, – сказал Домас.

Я вновь испытал озноб от пережитых чувств.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказал я. – Теперь я знаю, чье имя превозносить, когда буду рассказывать товарищам о том, какую удивительную музыку довелось мне послушать.

Домас рассмеялся и коснулся моего колена.

– Ну, ну, боюсь, ты чересчур увлекся. И не только музыкой, как я подозреваю. – Я начал отнекиваться, но он еще больше развеселился. – Да что ты, напротив. Своей игрой и красотой она могла бы не привлечь только полного болвана. Но скажу тебе, как добрый человек: Омери не куртизанка, если вдруг ты так подумал. Она одна из самых прекрасных артисток моего королевства и сама выбирает, кто ей нравится.

Еще сильнее заикаясь, я поблагодарил его за информацию, в которой действительно нуждался. Но король оставил эту тему и обратился к делу.

– Ты хотел бы открыть торговлю, – сказал Домас напрямую, как обычно. – И я скажу тебе прямо – без намеков и экивоков: я смотрю на это с одобрением.

– Это такая честь для меня, и мне, как и всей Ориссе, очень приятно согласие вашего величества, – сказал я. – Но что я должен пообещать вам, чтобы ваше одобрение превратилось в письменный договор?

Домас подтолкнул Бимуса.

– Цена этого парня растет на глазах. – И король дружески ткнул меня в ребра большим пальцем. – Если бы он не был торговцем, я сделал бы его советником. Ты заметил, как он сразу берет быка за рога, особенно не задумываясь о церемониях? – Бимус прошептал, что он заметил. Король обратился ко мне: – А теперь я хочу, чтобы ты сам ответил на тот вопрос, который задал мне при нашей первой встрече. Я попрошу Бимуса напомнить твои слова.

Бимус зашептал на ухо королю. Домас, как рупор, передал мне мои же собственные слова:

– То, что мы имеем и будем иметь от общения с вами, очевидно. Но мне интересно – будет ли какая-то выгода от нас вам? – Король оттолкнул Бимуса. – Вот и ответь на это. И ответь как следует.

Я рассмеялся, не смущаясь присутствия короля, поскольку король так же бесцеремонно поступил с рогами быка, как и я. И он обрадовался, что я реагирую так открыто.

– Хорошо, ваше величество, попытаюсь, – начал я. – Не буду прикрывать наши нужды восхвалениями нашего города и его торговцев, доказывая, что с нами торговать выгоднее, чем с кем-либо еще. Не буду я расхваливать и достижений моего семейства и его честную репутацию. Вы обо всем этом знаете, иначе я не находился бы здесь; а если бы и не знали, все равно эта информация не того рода, которая вас бы привлекла. – Король кивнул, а я, воодушевленный, продолжил: – Мною руководит не прибыль, ваше величество. И не прибыль руководила моим народом, пославшим меня снискать вашего благоволения. А хочу я вот чего. И постараюсь изложить это так ясно, как смогу.

Я рассказал ему об Ориссе и тех честных людях, которые построили ее. Я поведал ему о наших мечтах и надеждах, как и о наших пороках. Я описал ему наши бедствия, особенно последних лет, честно не забыв и свои собственные потери и горести. Признался в том, что когда плыл вверх по их реке и оглядывал все эти чудеса, как я страстно хотел, чтобы и мой народ был освещен и согрет существованием таких чудес и был бы так же защищен от врагов. Я все рассказывал, не колеблясь и не желая думать о том, что король может за эту откровенность просто принять меня за дурачка. Когда я покончил с этим вступлением, я откинулся на спинку кресла, чтобы перевести дыхание, а заодно и посмотреть, какой эффект произвели мои слова.

Домас молчал долго, так что я подумал, что, может быть, мне удалось его растрогать. Наконец он сказал:

– Вот теперь я по-настоящему понял, зачем ты прибыл сюда, Амальрик Антеро. Почему вы все были готовы рисковать жизнью, а может, и большим. Твои доводы и желания вовсе не оскорбительны для королевства, как и цели вашего путешествия. Мы с тобой похожи, ибо такие же чувства, как ты, я испытываю к моему народу. Хотя иногда мне кажется, что мои подданные не помнят, что я делаю для них, но я делаю. – Он усмехнулся. – Разумеется, я не такой уж альтруист, каким хочу казаться. Я король. А короли эгоистичны по натуре. Приходится заниматься и грязной работой, вот почему мой брат находится рядом, а не заточен в какой-нибудь башне. Он мой цербер. Он служит моей эгоистичной натуре, которая хочет, чтобы имя мое восхваляли, и он натягивает вожжи, когда среди нас объявляются смутьяны.