Текст книги "Корона двух королей"

– Не коснётся. Кто будет рубить сук, на котором сидит?

– Не понял? – Согейр озадаченно посмотрел на принцессу.

– О, Согейр, ты же не думаешь, что весь этот год я только и делала, что читала, сидя на солнечной веранде? В Эквинском замке полно длинных языков, готовых выложить интереснейшую информацию за определённые деньги. В отличие от тебя, в долине мало кому близко понятие преданности. Там всё продается и покупается. Так я узнала, что Ложный король хранит деньги в местных банках. Можешь спросить Марция. Ты отправлял его сопровождать обоз с золотыми слитками и солью, он подтвердит.

– Теабран хранит в долине своё золото?!

Вечера пожала плечами.

– По крайней мере, часть. И это неофициально, как ты понимаешь. На деле ты не найдёшь ни одной бумажки, подтверждающей, что в каком-то банке хранится хотя бы одна монета с лилией. Поэтому ты понимаешь, что на западные земли его войска никогда не нападут?

– Банкиры долины неплохо устроились.

– В абсолютной безопасности.

– Король должен узнать.

– Само собой. Я же купила эту информацию, будет глупо ею не поделиться.

– И вы не боитесь, что это отбросит тень на вашего деда?

– Теабран не дурак, чтобы хранить своё золото в банке тестя своего соперника. В городе много частных банков, и, к сожалению, мой осведомитель не знает, в каком именно он хранит свои деньги. Но я узнаю.

Вечера какое-то время молча смотрела на него, будто изучая. Согейру очень не нравился её взгляд. Что в ней нашёл его сын, для него становилось всё большей загадкой.

– Предлагаю тебе, наконец, задать мне этот вопрос, – почти приказала Вечера.

– Какой?

– Тот, что жжёт тебе язык с того момента, как мы встретились. О брате. Или ты уже всё для себя решил?

– Не думаю, что мой вопрос будет уместен.

– Уместен здесь?

– Где бы то ни было.

Она прыснула смехом.

– В Эквинском замке, когда я туда только прибыла, первый вопрос, что мне задал Оллан, был о Киране и нашем с ним бое. Дня не проходило, чтобы я не слышала шёпот у себя за спиной – как получилось, что я его ранила? Весь год, изо дня в день любой, от Ваноры до слуг, считал своим долгом обсудить его смерть, когда думал, что я не слышу. Я знаю, ты тоже меня винишь.

– Это не так, – Согейр поспешил возразить.

– Тогда почему я вижу в твоих глазах упрёк?

– Может быть, потому, что вы сбежали в горы ночью одна и подвергли себя опасности?

Где-то совсем близко завыл волк. Вечера и Согейр тревожно обернулись в поисках источника звука. Но, похоже, опасности не было.

– Осе вполне мог бы тебе заплатить за то, чтобы ты меня здесь бросил, сложись ситуация иначе.

– Король не желает вам смерти.

– Иначе ты, несомненно, был бы первым, кого бы он поставил об этом в известность.

– Чего вы от меня хотите? – не выдержал Согейр.

– Я просто хочу, чтобы на меня прекратили смотреть как на вероломную убийцу.

На том они и закончили, не желая более разговаривать друг с другом.

Когда первые солнечные лучи окрасили небо над Долиной королей в приглушённый розовый цвет, Согейр разбудил Ревущего и Велиборку. Вечера отрицала, что уснула, и Согейр меньше всего хотел с ней спорить. Она выглядела уставшей и растерянной, совсем непохожей на ту девушку, что недавно пыталась залезть ему под кожу.

Её белое лицо, будто по её венам тёк жидкий жемчуг, а не кровь, обладало правильными чертами королевы Суаве и острыми скулами Роксбургов. От природы волнистые, иссиня-чёрные, как у отца, волосы были стянуты в тугую косу, а серые глаза напоминали блестящий, с радужными переливами лабрадор. Даже недолюбливая Вечеру, Согейр признавал, что она, безусловно, обладала красотой, которая всё же обещала расцвести ещё пышнее с возрастом. Такая внешность, как у неё, во все времена являлась излюбленным лакомством для поэтов всех сословий. Благодаря их щедрым метафорам, описывающим лицо и непростой характер принцессы, её уже окрестили Алмазным Эдельвейсом, сделав её символом красоты, но красоты холодной. Принцесса Ясна, впрочем, не понимала истинного значения этого прозвища и страшно завидовала сестре. Её саму крайне задевало то, что о ней писали как о Ягнёнке или Жемчужном Скворце, она искренне полагала, что подобные сравнения не достойны наследницы трона. Но Согейр был абсолютно согласен с обоими сравнениями.

Они молча собрали вещи, затушили костёр и отправились в путь. Идти до склепа Кирана нужно было около получаса. Согейр аккуратно обходил коварные тропы, которые выглядели ненадёжными и могли не выдержать вес Ревущего и Велиборки. Вечера за всю дорогу не проронила ни слова и послушно вела кобылу позади. Такой она нравилась легату гораздо больше.

Склеп принца оказался на продуваемом всеми ветрами склоне в нескольких метрах от обрыва, к которому примыкала довольно широкая дорожка, поросшая серой травой. Как и писала королева, рядом из скалы рос альмион, раскинувший в стороны корявые сухие ветки, под которыми укрылась дверь из чёрного обсидиана. Принц за свои шестнадцать лет ничего сделать ещё не успел, поэтому дверь украшал только его профиль на фоне бычьей морды и его имя на языке ангенорских рун.

– Уйди, – сказала Вечера, обращаясь к легату, но на него не глядя. – Я должна побыть одна.

Согейр отвёл Ревущего в сторону на несколько метров за огромный серый валун.

Может быть, из любопытства, может быть, из страха, что принцесса что-нибудь натворит, легат поглядывал на неё из укрытия, но ничего особенного не замечал. Вечера спрыгнула с Велиборки и просто стояла у каменной двери. Около метра отделяло её от тела погибшего брата. Она ничего не делала, просто молча смотрела на камень.

Она стояла так долго, что Ревущий уже начал нервно мотать головой.

– Тихо-тихо, – шёпотом успокаивал его Согейр. – Мы скоро пойдём.

Но и его терпение уже было на исходе. Он тихо выехал к Вечере.

– Принцесса? – обратился к ней Согейр. – Нам пора идти. До Паденброга путь неблизкий, нужно ещё найти травы, чтобы Велиборка и Ревущий поели…

– Он не хотел идти на арену, – сказала она, не сводя глаз с обсидиановой двери. – Киран пошёл туда из-за Осе. Дядя считал, что два короля, струсивших перед своим быком, – слишком много для земли, где сильны традиции.

– Кирана бы никто не упрекнул, – ответил легат.

– Как не упрекают Осе?! – Вечера обернулась, злая, как лиса, угодившая в капкан. – «Проклятый Тумтабард», «трусливый король» – или не так зовут моего дядю за его спиной? О, в каком мире ты живёшь, Согейр?! У Кирана выбора не было никогда! Он никогда не рвался на арену, что бы тебе ни говорили, что бы ни думал о своем сыне Осе! Он не хотел быть кирасиром, но Осе настолько труслив, что не смог найти в себе силы переступить через традиции и отправил раненого сына на арену. И о чём он только думал?! Киран мог бы встать во главе армии, будучи простым всадником, но традициям нужен был кирасир, и он уступил воле отца. У него с рождения была одна дорога – на арену, – и он по ней пошёл до конца.

На её губах горело: «И умер». Она задушила в себе слёзы.

Что-то сжалось в груди легата от жалости к Вечере, и он уже собирался сказать ей что-нибудь в утешение, как она взлетела на Велиборку с ловкостью опытной наездницы.

– Прочь! – выкрикнула она, едва не наскочив на Ревущего. – И, если кто-то спросит, – нас здесь не было. Ты понял?

– Понял, – ответил легат.

Глава 9
Город королей

Они задержались в пути ещё на одни сутки – кони западных земель, изнеженные неторопливой жизнью Мраморной долины, где самым длинным путём, который им приходилось преодолевать, были неспешные прогулки вдоль Золотой набережной, отказывались двигаться, пока путники не сделали привал у пересечённой каменным мостом излучины Руны, где река резко уходила в сторону Редколесья.

Согейр заметно нервничал – он нарушал слово, данное королеве, доставить Вечеру в замок вовремя. Какая жалость, что в своё время граф Оллан Ферро не выкупил у торговцев с южных островов эвдонских коней! Они были в три раза крепче и выносливее любого западного скакуна и могли скакать часами без передышки, наравне с ангенорскими быками, но граф решил сохранить чистоту крови своих коней, и вот расплата – ещё один день промедления.

Вечера держалась чуть в стороне, пока слуги разводили костёр, а Согейр глядел, как она задумчиво крутит в руке кулон из опала, видел за её плечами тьму, непроглядную и тяжёлую, и ему не терпелось поскорее вернуться домой. Её слова, брошенные ему в лицо сутки назад, до сих пор звучали в его голове. Он умрёт, но никогда не предаст короля. Предать его означало бы предать и Суаве, а на это он никогда не пойдёт. Вечера думает, что хорошо знает людей, но это не так. В ней слишком много злости и мало мудрости, чтобы разбираться в людях.

К середине ночи Согейр дал волю слабости и уснул, и ему приснилась Нила с забранными наверх мокрыми волосами, красивая, уютная и родная, и он улыбнулся во сне.

Около полудня на горизонте путники увидели проступающие сквозь дымку очертания Многоликой горы, а это значило, что конец их долгого пути был уже совсем близко.

– Какая красота! – ахнул кто-то из слуг, глядя на знаменитую гору, которая менялась каждую минуту по мере движения солнечного диска по небосклону, заставляя путников приходить в изумление от каждой метаморфозы, происходящей на её перламутровых склонах.

Когда до ворот оставалось около лиги, Вечера, вопреки ожиданиям, не стала пришпоривать Велиборку. Согейр сделал вид, что не заметил этого, но она гордо выпрямила спину, как истинная дочь своего отца, и чуть выступила вперёд. Он уже видел эту осанку – такая же была и у Эдгара. В Ясне никогда не чувствовалась царственность так, как она чувствовалась в этой холодной, как горный ветер, девушке.

Паденброг производил грандиозное впечатление на неподготовленного человека. Издалека казалось, что склон Многоликой горы был усыпан разноцветным бисером, но чем ближе путники подъезжали к городу, тем яснее становилось, что вся пёстрая каменная масса, лепившаяся к неровным склонам, была домами под разноцветными каменными крышами. Паденброг был воистину огромным городом, который рос сотни лет, а когда его оградила стена, продолжил расти ввысь. Дома в один, два, три этажа хаотично лепились к горным массивам, образовывая настоящий клубок извилистых улочек, а некоторые порой стояли так близко друг к другу, что с крыши одного строения на крышу другого можно было перешагнуть и ребёнку. Некоторые соединяли между собой длинные подвесные мосты.

Когда путники вплотную приблизились к воротам, послышался крик смотрящих вдаль с дозорных башен:

– Открыть ворота!

Створки Ворот Мира тяжело и со скрипом поползли в стороны.

Вечеру никто не встречал. Город мирно отходил ко сну, и никто не ждал возвращения принцессы.

Небо быстро становилось сизым, и всюду загорались окна, отбрасывая свет на зеркальные флюгеры ярусом ниже, и те ритмично покачивались и мерцали, как тёплые звёздочки. У моста королевы Сегюр тянулись в небеса строительные леса, под которыми возводилась новая кирха. По задумке короля её строили полностью из витражей. Высокое здание с колокольней, несмотря на очевидную незавершённость, не могло пожаловаться на отсутствие прихожан. У его ворот на столе стояло несколько корзин с фруктами для бедных, которые толклись рядом и разбирали еду. Через реку почти в самом центре города полукругом стояла арена на сорок тысяч человек, выложенная из травертинового неотёсанного камня, а сразу за ней твердыней возвышался Туренсворд – королевский замок, замок-крепость.

Спокойный и гордый, как горные кручи, он вырастал из самого большого отрога Многоликой горы, откуда взирал на свои владения, подставив горному ветру стены из гладких серых и белых камней. Основание замка на три яруса делила мощёная дорога, которая тянулась по спирали и несколько раз проходила сквозь скалу за замком. Каждый виток этой дороги начинался и заканчивался коваными воротами и надвратными башнями. Полукружья дороги делили на сектора пятиугольники караулен с торчащими из всех окон орудиями, над которыми на флагштоке возвышался агдеборг, алое знамя с чёрной бычьей головой. На самом верху, отбрасывая длинную тень на ярусы, полукругом выступал балкон тронного зала, который поддерживала белоснежная бычья голова. Перила убрали ещё по приказу короля Магнара Законодателя, который не боялся стоять на самом краю. Балкон использовали во время праздников и церемоний, чтобы королевская семья могла видеть всё, что происходит на площади, находившейся под ним.

Туренсворд был самым большим и сложным замком в Ангеноре. Его коридоры насчитывали в длину несколько десятков лиг, а внутри могло поместиться три Эквинских замка. И хотя замок графа Ферро отличался бо́льшим изяществом и бо́льшим количеством витиеватых украшений фасадов и окон, Туренсворд смотрелся куда более надёжным, как и следует крепости. Даже сад, верхушки которого проглядывались над одним из внутренних дворов, не придавал замку лёгкости. Именно таким его и задумывал построить Ардо Роксбург, закладывая в его основание первый камень, – оплотом надёжности в неспокойные времена.

Путники пересекли мост королевы Сегюр и оказались в Верхнем городе, где обитала по большей части знать и торговцы дорогими вещицами. Здесь, благодаря происхождению и связям, некоторые жители были более осведомлены, чем соседи из бедного Нижнего города, а потому то тут, то там появлялись люди, готовые к встрече своей принцессы. Когда путники проехали площадь Агерат, где стояли пять монументальных статуй богов, откуда-то выскочили дети и воробьиной стайкой побежали вдоль дороги.

– Принцесса! Принцесса! – кричали они во всю силу детских голосов.

Люди в знак приветствия снимали шляпы, но их было немного. Лицо Вечеры ничего не выражало. Ждала ли она в городе праздника по случаю своего возвращения или нет – кто её знает? Согейру казалось, что ждала, но не была удивлена, ничего не увидев. Не останавливая коня, она сорвала два яблока с дерева, растущего у одного из домов, и кинула детворе – эти дети, пожалуй, были единственными, кто искренне радовался ей. Те похватали плоды и сразу начали уплетать за обе щёки. И тут кто-то выкрикнул:

– Убийца!

И в голову Велиборки полетел гнилой помидор. Лошадь испугалась и заржала, едва не встав на дыбы. Согейр схватился за ксифос, но никого не увидел. Где-то в стороне началась возня, но через несколько секунд всё прекратилось. Все озадаченно смотрели по сторонам. Вечера быстро прогнала с лица растерянность. Люди зашептались, и это было для принцессы страшнее открытого смеха. Она буквально протаранила толпу грудью своей кобылы и понеслась прочь, к замку.

Конечно же, первой принцессу встретила мать. Королева Суаве ждала её, стоя у ворот в окружении слуг, и всю зацеловала, и задала тысячу вопросов, на которые Вечера не хотела отвечать. «Всё потом, мама, потом», – говорила она, стараясь избежать материнских ласк, на которые после смерти Эдгара Суаве всё ещё находила в себе силы.

Вопреки ожиданиям, Ясны поблизости не оказалось, хотя она знала, что сестра вернулась. Тем не менее Вечера её искать не стала, как и проигнорировала приказ Осе по прибытии немедля явиться в тронный зал.

– Сначала мне нужно отдохнуть, – сказала она камергеру. – Но, если королю необходимо меня видеть именно сейчас, пусть придёт в мою комнату.

Когда слуги ушли, она поспешила стянуть надоевшее грязное дорожное платье, распустила косу и опустилась в наполненную горячей водой ванную. Ирма – её личная служанка, глуповатая и болтливая, теперь прислуживала Ясне, и вместо неё была другая девушка, на чьём лице виднелись свежие синяки и ссадины.

– Кто ты? – спросила Вечера, подставляя ей спину, чтобы та помогла ей оттереть грязь. – Я тебя не знаю.

– Я в замке недавно, – ответила служанка, и скромная улыбка скользнула по её губам. – Меня зовут Данка.

– Звучит как северное имя.

– Да, моя мать была из северных земель, а отец с юга. Мы жили в Негерде. Он…

– Я знаю. – Вечера хотела высказать своё сожаление девушке, но не стала. – Король сделал из своей гостьи мою служанку? Видимо, в Ангеноре гостеприимство теперь не в чести.

– Я сама попросила дать мне работу.

– Зачем?

– Мне неловко, что король приютил нас с Альфредом. Я хотела его отблагодарить.

– Но в замке полно слуг. Хранитель ключей не мог подыскать тебе другую работу? Или мыть полы в моей спальне – теперь особая честь, которой удостаиваются гости?

– Нет ничего постыдного в том, чтобы убирать грязь, – стыдно жить в грязи и считать, что это нормально. Кроме того, если у меня не будет работы, рано или поздно я должна буду уйти. Куда же я пойду?

– И где твоя комната?

– В восточной башне.

– Можешь занять комнату Ирмы. Там в окно не несёт из конюшни. А если она будет упираться, скажи – это мой приказ.

– Благодарю, моя принцесса.

Ненадолго наступило молчание.

– Кем ты была, пока жила в Негерде? У тебя аккуратные руки. В поле ты не работала, да и кожа на лице не обветрена.

Щёки Данки вспыхнули.

– Вы наблюдательны, моя принцесса. Я шила.

– Портниха?

– Моя мать была портнихой, я ей просто помогала. Я должна была выйти замуж в этом году, – с грустью вздохнула она. – Теперь меня никто не возьмёт в жены. Ой, простите, не знаю, зачем я это говорю.

– Отчего же? – возразила её хозяйка. – Эти синяки и ссадины быстро заживут. Ты красивая и не старше Ясны. Вы даже похожи. Надень на тебя её шёлковое платье, вплети в волосы золотые ленты – сойдёшь за неё. Чем ты не невеста? На тебе женится любой солдат или слуга.

– Вы же знаете, что на нас напали?

– И что?

Лицо служанки послужило ответом.

– Понятно, – будто смутилась Вечера. – И много их было?

– Разве есть какая-то разница? Но я стараюсь с этим смириться, моя принцесса, – соврала Данка. – Всё уже хорошо.

– Моя принцесса, – передразнила Вечера, откинувшись на спину, – звучит-то как гордо. А на деле – лишь слова. Для короля любой конюх значит больше меня.

– О, не говорите так. – Данка вступилась за Осе. – Его милость только о вас и говорил последние несколько дней.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась Вечера.

– Он вас очень ждал.

– На пороге меня никто не встретил, кроме мамы и Хранителя ключей. Выходит, его ожидание было настолько невыносимо, что сам он спуститься не соизволил.

– Он хотел выслать за вами солдат, когда вы не приехали вчера.

– Но не выслал. Может, оно и к лучшему. По той дороге, по которой я должна была ехать, они бы никого не застали.

– Почему?

– Тебе это знать необязательно.

– Прошу прощения.

– Но, если ты будешь хорошей служанкой, возможно, я тебе и расскажу.

Уже через час, когда на Паденброг опустилась ночная тьма и за окном затрещали цикады, Вечера была почти готова. Один раз приходил Корвен и напомнил, что Осе уже в тронном зале ожидает принцессу и что час уже поздний. Вечера же ответила, что скоро придёт, но продолжила собираться всё так же неторопливо.

Данка умело обращалась с волосами и аккуратно вплела в её всё ещё сырые локоны тонкие красные ленты, помогла выбрать и надеть платье из тяжёлого карминового шёлка с отделкой из чёрного шенойского кружева и перевязала талию алым кушаком. Придерживая его руками, пока служанка возилась с замочками на спине, Вечера поймала себя на мысли, что не хочет менять его на зелёный.

– Вы очень красивы, – искренне восхитилась Данка, глядя на Вечеру в зеркале.

В дверь настойчиво постучали, что было плохим знаком. Король начал терять терпение.

– Открой, – попросила Вечера, поправляя несуществующую складочку на плече.

На пороге стоял Согейр.

– Что-то случилось? – не отводя взгляда от своего отражения, спросила Вечера.

– Король приказал мне сопроводить вас в тронный зал.

– Он думает, я заблужусь?

– Моя принцесса, вы нужны королю. Сейчас.

– Я дойду сама – я помню дорогу.

– У меня приказ.

– А я тебе приказываю оставить меня. Я прибуду к Осе через несколько минут, или ты хочешь, чтобы о твоём неповиновении узнала королева?

Согейр не стал задавать лишних вопросов – он этого ждал и с удовольствием бы взвалил принцессу на плечо и доставил в тронный зал, но был вынужден подчиниться и уйти.

– Жестоко вы с ним, моя принцесса, – осмелилась заметить Данка. – Согейр хороший. Я знаю его мало, но он хороший.

– Ты была в Красной галерее? – спросила Вечера.

– Нет.

– Пойдёшь со мной. Хочу тебе кое-что показать.

Она последний раз посмотрела на себя в зеркало и вышла за дверь.

В Красную галерею вели две дороги, и Вечера выбрала ту, что была длиннее. Принцесса неторопливо шла через все длинные широкие коридоры и громадные залы под сводчатыми потолками. Туренсворд ещё не спал, и потому Вечера попутно принимала поклоны всех встреченных ею слуг и придворных, чьи улыбки сквозили лицемерием. Их настоящие мысли были очевидны ей в их заискивающих взглядах. После года, проведённого в Эквинском замке среди западных господ, она научилась видеть фальшь, как если бы на лицах она была выжжена клеймом.

– А что там, в Красной галерее? – семенила рядом Данка.

– Портреты всех членов моей династии, начиная с моего прапрадеда Ардо, но мы идем не к нему.

– И ваш портрет там есть?

– Если дядя не распорядился его снять.

– Зачем ему его снимать?

Вечера остановилась.

– Ты ничего не знаешь? – нахмурилась она, чем напугала Данку. – Или издеваешься?

– Я ничего не знаю, – начала оправдываться та, задрожав, как осиновый лист.

– Не ври мне!

– Я не вру.

Принцесса несколько секунд очень пристально вглядывалась ей в глаза, отчего у Данки будто умерла часть души.

– Ладно, идём, – сказала принцесса и прошла вперёд. – Всё равно это не надолго.

Данка ничего не поняла, но проследовала за принцессой. Ей не хотелось, чтобы когда-нибудь наследница трона снова смотрела на неё так, как сейчас.

Проходя через Красную галерею, Вечера остановилась у огромной картины в тяжёлой раме с сапфирами, что занимала весь проём между мозаичными окнами почти в самой глубине помещения. На портрете был изображён взрослый мужчина с по-мужски красивым волевым лицом, высокими, как у Вечеры, скулами и волнистыми чёрными волосами. Его левую бровь рассекал широкий шрам.

– Это ваш отец? – догадалась Данка, глядя на картину. – Король Эдгар?

– Да, – подтвердила Вечера. – Мы не виделись целый год.

– Вы на него похожи.

– Я похожа на мать.

– Нет-нет, и на него тоже! Разве не видно? Вы же его дочь. А где портрет короля Осе?

– Напротив, – ответила принцесса с лёгкой усмешкой. – Но ты же его не заметила, верно?

Данка обернулась. Напротив портрета короля Эдгара висела картина в бронзовой раме с бриллиантами. Короля Огасовара изобразили на ней в окружении книг и, по всей видимости, в ту пору, когда он ещё не носил корону, слишком молодым выглядело его умное лицо. Король мало изменился с тех пор, только какая-то тоска поселилась в его серых глазах. Аккуратно зачёсанные назад волнистые волосы рыжели в свете единственной свечи, и в её же свете искорками поблёскивали кольца с драгоценными камнями на тонких пальцах младшего брата Эдгара.

– Его почти никто не замечает, – отвернулась от портрета дяди Вечера. – Даже на портрете он не может тягаться в величии со своим покойным братом. Здесь отца изобразили в год женитьбы на маме, в год, когда, по его словам, он стал настоящим королём. В народе его звали Королём Жезлов, потому что люди видели в нём единственного короля, которого хотели. Честного, справедливого, сильного лидера, способного повести за собой.

– А почему «Король Жезлов»? – переспросила Данка.

– Ты же знаешь, что родоначальник династии королей, Ардо, был погонщиком быков? Он никогда не расставался с жезлом, который служил ему и помощником, и оружием, если нужно было защищать своё стадо. Став королём, он приказал украсить свой жезл золотым набалдашником. Однако его внук, Эссегрид Растратчик, тщеславнейший из королей, отказался марать руки об орудие пастуха и спрятал жезл в сундук. Там он и пролежал много лет. Короли сменялись королями, и про жезл Ардо все забыли, пока однажды, в день своей коронации, его не нашёл отец – тогда жезл погонщика снова вознёсся над Паденброгом как символ возрождения. Отец же вернул традицию ношения кирасирами жезлов, которые они держат за поясами. Жезл Ардо олицетворял власть отца все годы его правления. Вон он, у его ноги, – Вечера указала тонким пальчиком в сторону картины. – К сожалению, сейчас он снова пылится в сундуке под кроватью. Осе тоже не захотел использовать его во время коронации – считал себя недостойным. В детстве мы с Кираном могли смотреть на него часами, когда прокрадывались в комнату дяди, и брат воображал, как однажды примет корону, держа его в руках. Теперь Кирана нет, а жезл всё ждёт, когда будет снова поднят над Паденброгом. А ты знаешь, что до создания этого портрета, – Вечера кивнула в сторону отца, – ни один из королей не изображался стоящим на земле? Все они восседали на своих быках. Отец же от этого отказался и приказал художнику изобразить их с Сумраком иначе. Он говорил, что бык не находится в подчинении своему всаднику, они служат друг другу. Поэтому их изобразили стоящими рядом.

– А где сейчас его бык?

– Он исчез. Пропал в день гибели отца. Он был ранен и просто ушёл. Не думаю, что он ещё жив.

– А если он нашёл Серебристый ручей и напился из него? Он мог залечить все свои раны и зажить где-нибудь в долине или даже в горах.

– Серебристый ручей – сказка, которую придумали менестрели, чтобы их песни слушала толпа легковерных зевак, как ты, и отдавала им деньги. Когда-то люди, как одержимые, искали его. Заглянули за каждый куст, под каждый камень от Диких гор до руин Кровавого дома, от Кривого рога до Эвдона – и ничего. Если бы этот ручей существовал, то его бы уже давно нашли и начались бы войны за владение им.

– Наверное, вы правы.

– Любишь истории со счастливым концом?

– Это лучше, чем думать, что впереди тебя ждёт лишь тьма и пустота.

– Это нас-то ждёт тьма и пустота? – возмутилась Вечера, защищая своих богов от мнимого покушения служанки. – Это у тех, кто читает «Четырёхлистник», нет души и не будет, коли не заслужат её праведной жизнью или мученической смертью, а у нас она есть, и после смерти наши души отправляются в горы, откуда в своё время пришли. Все ангенорцы отправляются туда и блуждающими огоньками ищут дорогу в город богов.

– Прошу прощения. – Данка испугалась, что снова навлекла на себя гнев принцессы. – А это что? – спросила она и указала на узкий футляр из стекла, стоявший на высокой ножке рядом с портретом.

– Это стрела баладжера, убившая отца, – ответила Вечера. – Она была отравлена. Говорят, что отец умер в страшной агонии. Эти Волки ночей часто используют яд. Как правило, он действует быстро, но эта стрела была смазана ядом черноцвета, который доставляет больше всего боли и убивает медленно. Знать бы, кто пустил её, я бы добралась до него, и ничто бы меня не остановило.

Рядом висел портрет Кирана, и Данка подошла к нему. Юный принц был копией Огасовара, только его волосы были светлыми, как у королевы Суаве. В начищенной до зеркального блеска парадной кирасе с гравировкой в виде двух сцепившихся рогами быков он сидел верхом на гнедом скакуне, будто готовый победить все войска мира, свернуть любые горные кручи, покорить любую вершину, перейти вдоль и поперёк весь Ангенор. Всё это нашло своё отражение в сияющей улыбке и лучистых глазах любимца королевства, чьим мечтам и стремлениям не было суждено сбыться никогда.

– Это шлем вашего брата? – спросила Данка, кивнув в сторону такого же футляра, что находился у портрета Эдгара.

Вечера кивнула.

– Да. Его пришлось срезать с его головы – Гнев лягнул его и, – она запнулась, – и смял его шлем вместе с лицом.

Всё это время король не покидал тронный зал и кипел от злости из-за того, что спесивая девчонка заставляла его ждать.

– Где ты была? – бросил он Вечере, когда дверь закрылась у неё за спиной.

– Полагаю, вопрос недостаточно срочный, – ответила Вечера. – Иначе ты бы пришёл в мою комнату. Ты же знаешь, где она находится.

Осе резко встал с трона и направился к племяннице.

– Прежде, чем ты накинешься на меня с кулаками, – остановила она его, – осмелюсь напомнить, что несколько суток я провела в пути. И хотя ты считаешь меня существом неодушевлённым, мне не чужды обычные человеческие потребности. Например, потребность в отдыхе. Или я должна была уведомить короля о том, что желаю принять ванну?

– Я спросил, где ты была, а не что делала. – Взгляд короля упал на огненный опал на груди Вечеры. Его глаза сощурились. – Ты должна была приехать ещё вчера.

– Нам пришлось сделать остановку.

– Остановку или крюк?

Красивое лицо Вечеры напряглось.

– Так легат тебе сказал.

– О том, что ты вопреки моему приказу поехала в Долину королей? Конечно, сказал – в отличие от тебя он выполняет приказы.

– Я приказывала ему этого не делать, но, по всей видимости, в его понимании приказ приказу рознь. За это его бы следовало отходить плетью.

С этими словами Вечера мысленно вычеркнула имя Согейра из списка доверенных лиц.

– Его король пока ещё я. Зачем ты там была?

– Ты выслал меня из города до похорон, я имела право попрощаться с Кираном.

– Ты убила моего сына! – Осе бросил ей в лицо обвинение, но Вечера не поддалась желанию влепить королю пощечину, которую задолжала ему год назад.

– Мне он был братом.

– И ты его убила!

– Это сделал бык, которого, в отличие от меня, ты пощадил.

– Я и тебя пощадил! – бросился отстаивать свою правоту король. – Если бы не Суаве, я бы отдал приказ о твоей казни в тот же вечер!

– Безусловно, это бы прибавило тебе популярности среди народа. Если не ошибаюсь, после резни якобы нашими солдатами в Негерде у тебя появилось новое прозвище Безбожник, я ошибаюсь?

– Поражаюсь твоей осведомлённости.

– Мне всегда интересны новости, затрагивающие мою семью.

– Может быть, моя умная племянница скажет, что меня удерживает от приказа стражникам высечь её за дерзость королю?

И племянница сказала:

– Её титул и его планы. Я знаю, что ты задумал, дядя. Ты только подумал, а в самом Эквинском замке об этом начала шуршать каждая мышь.

Осе ненавидел, когда она говорила с ним вот так, будто она ему ровня. В такие моменты его корона будто сжималась в размерах и сдавливала его голову, как тиски. Но он собрал всю волю в кулак и поборол желание вышвырнуть племянницу из залы. В конце концов, здесь только он обладал властью. Король вернулся на трон.

– И о чём же тебе нашуршали эквинские мыши?

– О том, что ты единственный в королевстве, кто не в состоянии увидеть чуть больше, чем ему позволяют доклады шпионов, и прийти к правильным выводам.

– Стало быть, ты в состоянии?

– Возможно.

– Ещё одно слово, и я прикажу высечь тебя бычьим кнутом.

«Не прикажет», – подумала Вечера, но дала Осе ощутить своё превосходство.