Текст книги "Скорость, маневр, огонь"

Несмотря на численное преимущество, наши летчики действовали исключительно слаженно. Фашистам так и не удалось завладеть инициативой. Наоборот, один фашистский самолет рухнул на землю. Бой кончился победой группы Ильина, и все самолеты возвратились домой.

Внешне все было хорошо. Посадку произвели благополучно. И никто не знал, что комиссар Ильин посадил свой самолет, истекая кровью, с простреленной рукой. А капитан Макаров, не успев выключить мотор, потерял сознание. Тяжелое пулевое ранение в ногу надолго вывело из строя летчика.

Положение на фронте усложнялось, становилось все труднее. Аэродромы, расположенные на Кубани, теперь уже заняты фашистами; наши авиационные части вынуждены перебазироваться на самый берег Черного моря. К нам все чаще стали прилетать малые и крупные группы самолетов. Их было много. Отсюда они улетали дальше, используя наш аэродром как промежуточную базу, и продолжали там вести боевые действия.

В то время штаб дивизии перебазировался к порту Туапсе.

7 сентября 1942 года полк получил приказ перелететь на полевой аэродром, расположенный в ущелье, неподалеку от моря. Небольшая посадочная площадка располагалась на высохшем русле горной речки.

Недалеко от этой площадки был тут до войны пионерский лагерь. Теперь он был пуст. Летчики и техники устроились в удобных, летнего типа, помещениях. Условия, как на курорте, но война не давала отдыха.

– Во взаимодействии с нашей авиацией, которая базируется на других аэродромах, будем прикрывать с воздуха порт и город Туапсе, а также корабли Черноморского флота, – сообщил командир полка.

– Работать придется еще труднее, чем прежде. Обстановка на фронте тяжелая, войска продолжают отходить.

– Командование наземных войск ожидает от нас большой помощи и активного прикрытия.

– И еще хочу сказать, – подчеркнул Осипов, – что фашисты вероятно догадываются, а может уже и знают, куда перебазировался наш полк, поэтому маскировка должна быть исключительно надежной…

Не прошло и часа, как в небе уже появилась пара «мессершмиттов», а за ней вторая. Но посадочная площадка выглядела пустынной; самолеты были надежно укрыты в заранее подготовленных капонирах.

Фашистские разведчики улетели. Командир полка снова собрал народ, но теперь уже одних летчиков.

– Хочу вас, товарищи, предупредить, что разведчики, которых мы только что видели, прилетели сюда из Майкопа, а там их порядочное количество. Кроме вражеских истребителей, там же базируются бомбардировщики. Тех и других, по данным нашей разведки, насчитывается более восьми десятков. Вражеские истребители входят в состав группы «Удет».

– А что это за группа? – спросил Радкевич.

– Очень опасная. Она принадлежит к фашистской воздушной эскадре под этим же наименованием. Состоит из отборных и опытнейших летчиков. Многие летчики-истребители имеют на своем счету по несколько десятков сбитых самолетов. Счет им начат еще до войны с нами.

– Крепкий орешек! – не удержался Сергей Азаров, – но и мы не беззубые.

– А командует этой бандитской сворой некий майор Вильке, – дополнил сообщение Осипова комиссар Ильин.

– Тоже, должно быть, известный бандюга?

– Да, хищник сильный. На его счету не один десяток сбитых самолетов и, вообще, в эскадре многие летчики награждены лично Гитлером рыцарскими крестами.

– Постараемся и мы добавить им крестов, – сказал кто-то из летчиков.

– Не хвались, едучи на рать! – послышался голос Радкевича. – Вот встретимся, тогда и увидим.

– Мы сообщили о группе «Удет» не для того, чтобы вы боялись этих фашистских асов, а для того, чтобы знали, с кем придется встречаться в воздухе, – заключил Осипов. – А пока отдыхайте и держите ухо востро!

Ждать пришлось недолго, к вечеру появились бомбардировщики Ю-87 или, как мы их попросту называли, «лаптежники». Вначале показалось, что они идут на порт Туапсе, но они не последовали туда, а развернулись и нанесли сильный удар по нашему аэродрому. Самолетов они не уничтожили, но в ущелье стоял такой грохот, что, казалось, горы сдвинутся с места.

Не было потерь и в личном составе. Однако все поняли, что фашисты здесь не дадут нам покоя. В дальнейшем так оно и было.

Чтобы выполнять поставленные командованием задачи, пришлось прибегать к всевозможным уловкам.

К тому времени самолетов в полку осталось с десяток. Летчиков было значительно больше, поэтому мы имели возможность подменять друг друга. В один вылет летели одни летчики, в другой – на тех же самолетах – другие. Командование четко руководило боевой работой полка, и все шло по строго спланированному распорядку дня.

Едва начинало светать, как мы из «пионерлагеря» уезжали на аэродром, размещались по землянкам и начинали боевую работу: летали на штурмовку в районы Индюк, Горячий Ключ, а также другие населенные пункты в предгорьях Северного Кавказа.

Иногда вылетали на разведку. Бывало, даже и на штурмовку аэродрома Майкоп. То была сложная задача. Майкоп находился в тылу немцев за 90 километров, а на таких малоскоростных самолетах, как И-16, да еще в состава шести или восьми машин, лететь к немцам в тыл, заведомо зная, что там «поджидают» истребители, было не очень-то приятным делом.

И несмотря ни на какие трудности, летчики проявляли чудеса выдумки и находчивости.

Часто, бывало, распорядок дня начинался необычно: как только займется рассвет, появляются «мессершмитты» и нахально начинают летать над аэродромом. Но все самолеты и автомашины замаскированы в капонирах. Фашисты заходят над аэродромом парами и начинают выполнять фигуры пилотажа: горки, бочки, петли выделывают. Дескать, полюбуйтесь, какие мы храбрые. Взлетайте – сразимся.

А мы, стиснув зубы, наблюдаем за этим зрелищем. Иногда пара «мессершмиттов» зайдет, постреляет по стоянке самолетов наугад, а то прошьет длинной очередью по всему аэродрому. Потом сделает горку и уйдет к себе домой.

А мы сидим. Смотрим. Кровью сердце обливается, но сидим.

Немцы улетели. И тут зашевелился аэродром, как муравейник. К истребителям мчатся автомашины-стартеры, заревели моторы, минута, другая и «ишачки» уже в небе, пошли на выполнение задания.

Иного выхода не было. Когда фашисты над аэродромом – взлетать нельзя, вот и приходилось хитрить.

Эти хитрости доводили фашистов до бешенства. Бывало летают, летают, бомбят, бомбят, а толку никакого. Ведь не будут же они висеть над аэродромом с утра до вечера. И стоит очиститься небу на несколько минут – наши истребители опять в воздухе. И снова горит фашистская техника, цистерны с горючим, машины с боеприпасами и продовольствием.

Возвращаясь с задания, летчики, как правило, приводили «на хвосте» четверку, иногда шестерку, а то и восьмерку «мессершмиттов». Приходилось садиться с боем. Уже шасси выпустишь, а фашисты все атакуют. Один самолет садится, пара взлетает на подмогу.

Все это происходит на глазах у командования, всего технического персонала. Все они видят, кто как воюет и как нам трудно.

Стало почти невозможно ни взлетать, ни садиться.

– Что будем дальше делать? – жалуемся друг другу. – Совершить посадку после выполнения задания все же можно, если есть кому прикрыть, связать боем фашистских истребителей, а вот взлетать никак невмоготу, особенно, когда фашисты патрулируют.

– А вы их больше зенитками бейте, – посоветовал как-то шофер автомашины Чукмек.

– А ты, что не видел? – На аэродроме всего три точки спаренных пулеметов. Тут нужна зенитная артиллерия.

– Ну, раз нет артиллерии, надо пыль в глаза пускать, – предложил Чукмек.

– У тебя, Чукмек, не высокая температура?

– Почему температура, зачем температура? Чукмек говорит дело.

– Ну, тогда выкладывай.

– Понимаешь, – торопливо начал разъяснять шофер, – надо к автомашине прицепить ветки. Моя будет ехать, а ветка пыль пускать. Пусть фашист думает, что эта «ишак» лететь хочет.

– А ведь это гениальная мысль! – обрадовался Радкевич.

Мы обстоятельно обсудили предложение Чукмека и решили прицепить к машине что-нибудь потяжелее. И ветки тоже, чтобы пыли больше поднималось.

«Мессершмитты» уже кружатся над нами, высматривают. Вдоль берега до станции Лазаревской дойдут и обратно.

А машина Чукмека уже стоит нагатове, замаскированная под деревом. На длинном тросе к автомобилю прикреплен кусок рельса, за ним – большие ветки от деревьев.

Наблюдаем. «Мессершмитты» развернулись, пошли по направлению к Лазаревской.

– Чукмек, газуй! – кричали шоферу.

Автомашина мчится на полной скорости, за ней пыль столбом; с высоты создается впечатление, будто взлетают наши истребители. Немцы, увидев клубы пыли на аэродроме, срочно по радио сообщают в Майкоп. Оттуда приходит на помощь четверка истребителей. А у нас никто не взлетел, это им Чукмек пыль в глаза пустил.

Фашисты мечутся в небе, наши самолеты ищут. Нет никого не видно. Прошло сорок минут, и «Мессершмитты» уходят восвояси – у них горючее на исходе. Теперь настало наше время. Взлетаем и идем выполнять свою задачу – фашистов штурмовать.

Но вот пришла ненастная погода. Облака закрыли перевал, авиация оказалась скованной метеорологическими условиями и резко снизила свою активность. Однако наши летчики все же продолжали вылеты двумя, иногда четырьмя самолетами. Взлетали, уходили в сторону моря, а затем по ущельям выходили в район Майкопа и там штурмовали населенные пункты, нашпигованные солдатами и техникой противника.

11 ноября 1942 года немцы подняли в воздух бомбардировщики Ю-87 на бомбежку населенных пунктов, занятых нашими войсками. Бомбардировщики летели без прикрытия.

В это же время в воздухе находилось звено И-16. Наши самолеты уже развернулись и легли на обратный курс, как вдруг Радкевич заметил, что из-за облаков один за другим вываливаются фашистские самолеты и сбрасывают бомбы на наши войска.

Оценив обстановку, Радкевич тут же пристраивается в хвост к одному из бомбардировщиков и сбивает его. На земле вздымается огненный смерч, Радкевич заходит в хвост ко второму бомбардировщику. Прицельная очередь, и второй фашист объят пламенем. Третий «лаптежник» поспешно скрывается в облаках.

На земле ликование! Видно, как в воздух летят солдатские шапки и люди радостно размахивают руками. Да и как не радоваться? Прошло всего несколько минут, как над головами проносились, сея смерть, фашистские самолеты, а теперь они догорают на земле. Настроение превосходное и у нас, летчиков.

…Бои, бои. Каждый день вылетаем на штурмовку вражеских войск. Полки, батальоны, роты Красной Армии, ведущие тяжелые оборонительные бои, нуждаются в защите с воздуха, и четверки истребителей непрерывно вылетают на их прикрытие.

Воздушный бой 16 ноября 1942 года еще раз показал, какие изумительные люди остались в нашем поредевшем полку. В этот день мы вылетели на штурмовку, успешно провели ее и уже приземлились на своем аэродроме» Вдруг появилась большая группа бомбардировщиков. По тревоге все самолеты полка были подняты в воздух.

Немецкие бомбардировщики следовали к порту Туапсе под прикрытием значительного количества «Мессершмиттов-109». Советские истребители ринулись в атаку, пытаясь прорваться к бомбардировщикам. В воздухе завертелась карусель боя. Небо огласилось завывающими: звуками моторов, уханьем пушек, пулеметным стрекотаньем. Горное эхо отзывалось взрывами реактивных снарядов. Один «юнкерс» задымил и черным следом прочертил свой последний путь к земле.

– Быстрее заправляй самолет! – крикнул своему технику Аввакумов, – буду взлетать.

– Товарищ капитан, вы же только что вернулись из полета. У вас пулеметы не работали. Их надо посмотреть. Вы идете на самоубийство.

– Ну, чего ты, старшина, волнуешься. Немцы ведь не знают, что у меня пулеметы не работают. Я их хоть своим видом попугаю. И нашим ребятам будет легче. Видишь, что в воздухе творится?

– Машина к вылету готова, – доложил старшина и тяжело вздохнул…

В небе, в головокружительное колесо воздушного боя, включился самолет Аввакумова и его ведомого. На них набросилась пара «мессершмиттов», за ней – вторая. Но Аввакумов искусным маневром выводит свой самолет из-под губительного огня. За ним, как тень, следует ведомый и отсекает атаки фашистов.

Аввакумов понимает, что в его руках единственное оружие – это пилотаж, искусный маневр. Бортовое оружие пустить в ход он не может. Трудно, ох, как трудно сражаться, будучи в таком незавидном положении. А тут еще у остальных летчиков кончается горючее, израсходованы боеприпасы и нужно идти на посадку.

Теперь уже шестерка наших истребителей прикрывает посадку самолетов от непрерывных атак «мессершмиттов».

Планирует еще одна пара наших истребителей, за ней – вторая. В воздухе остались только Аввакумов и его ведомый. Против них четыре немца. Но тут и ведомый выпускает шасси – горючее подходит к нулю.

Капитан Аввакумов в небе один. Мы ничем не можем помочь ему, оставшемуся на безоружном самолете, бросившемуся на выручку своим товарищам и прикрывшему их от атак «мессершмиттов».

Впервые я увидел Костю Аввакумова в марте 1940 года. Тогда мы, молодые летчики, прибыли в полк для прохождения дальнейшей службы и, естественно, интересовались каждым старослужащим и опытным летчиком.

Как-то на летном поле аэродрома мы с Сашей Алексеевым обратили внимание на одинокую фигуру летчика, который стоял в стороне и читал газету. Казалось, ему нет совершенно никакого дела до того, что происходило вокруг.

После полетов ребята собирались группами, сидели, лежали на свежей травке, вели оживленные разговоры, шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом. Все происходило обычно.

Только невысокого роста лейтенант, чуть сутулый, со светлой шевелюрой, выбившейся из-под шлема, стоял и читал газету.

– Кто это? – поинтересовался я.

– Адъютант третьей эскадрильи, – удовлетворил мое любопытство младший лейтенант Житейцев.

– Какой-то он особенный. Смотри как идет, будто медведь переваливается с ноги на ногу.

– Ты не смотри, что он такой медлительный, в воздухе он силен!

Мне почему-то вспомнился этот разговор в тяжелые минуты боя Аввакумова: один, без всякого оружия, против четырех «мессершмиттов». На такое способен только исключительно смелый, уверенный в себе опытный летчик.

Сейчас даже не верилось, что в небе каскадом искуснейших фигур связывает боем вражеских истребителей и не дает им покоя один советский летчик.

Не верилось, что на И-16 ведет бой тихий и скромный, очень застенчивый на земле человек. О нем в полку товарищи иногда высказывались добродушно:

– Костя в трезвом состоянии в сутки может произнести три слова, а когда выпьет свою наркомовскую порцию, раскошеливается на шесть слов.

И в самом деле, было именно так: после каждого вылета другие летчики возбуждены, размахивают руками, показывают жестами, как пришлось сражаться с фашистами. А Костя Аввакумов скажет пару слов и все становится ясным.

– Капитан – единственный летчик в полку, который ни разу на нас не крикнул, – говорили техники и оружейники.

И перед этим боем Аввакумов сказал технику:

– Понимаешь, сукин кот, – указывая на пулемет слева, – сразу на пожелал стрелять, а правый стрельнул, но потом тоже замолчал. Да и третий оказался лентяем, а ведь как стрелял всегда…

И все. Больше ни слова. Ни упрека, ни даже сурового взгляда в сторону девушки-оружейницы, от которой зависела работа пулеметов. Девушка стояла и чуть не плакала.

Как и каждого из нас, смерть поджидала Аввакумова всюду, но гораздо чаще, чем нас – ведь он вылетал на выполнение наиболее опасных заданий. Смерть могла настигнуть в стремительной атаке, когда мотор ревел от натуги, она поджидала в глубоком вираже или на горке, в скольжении на крыло или головокружительной восходящей спирали боевого разворота, в каждом маневре, в струях пушечного огня и в трассах пулеметных очередей.

И все это происходило в голубизне бездонного неба.

Там, в небе, Костя Аввакумов перевоплощался в другого человека – смелого, решительного. В его руках самолет становился грозным оружием, несущим врагу смерть, а товарищам выручку.

– Скорее заправляйте самолет! – послышался взволнованный голос Радкевича. – Надо помочь капитану.

– Все понял! – ответил старший сержант Кучерук, подъехавший на бензозаправщике.

В баки истребителя ринулась тугая струя бензина. Но пара «мессершмиттов» спикировала на аэродром и открыла ураганный огонь из пушек по самолетам, находящимся на земле.

Кучерук снова пытается заправить самолет. И снова атака «мессершмиттов».

Уже более десяти минут длится бой Аввакумова с четырьмя фашистскими истребителями. И вдруг… мотор самолета захлебнулся и… умолк. О планировании на аэродром не могло быть и речи – от горных вершин до самолета высоты осталось не более ста метров.

О чем думал в последние секунды своей жизни этот благороднейший человек? И сейчас представляется, как Костя должно быть добродушно упрекнул заглохший мотор:

– Эх ты, сукин кот! Отказал, не дотянул. Понимаю – горючего не хватило…

А мир вокруг был так прекрасен. Позолотой листвы вздыбились горы. Из-за облаков выглянуло солнце и послало свой последний привет навсегда уходящему от нас летчику-герою.

По ущелью Кавказских гор прогремел гром взрыва: Кости Аввакумова не стало. И долгими были секунды, когда по горам катилось эхо. Казалось, что стонет сама израненная наша земля.

Вечером мы снова разлили по капле порцию Костиного вина, выпили за его светлую память. Он был повсюду рядом с нами. Вот его заправленная койка, на столике образцовый порядок, стопка книг. Брошенный на постель перед самым вылетом томик стихов Лермонтова…

27 ноября полк отпраздновал годовщину пребывания на фронте. Оказалось, что мы немало сделали за этот первый год войны.

Летчики произвели 6560 боевых вылетов, уничтожили 30 танков, 680 автомашин, 40 железнодорожных вагонов, 400 павозок, 10 автоцистерн. Сбили в воздухе 63 и уничтожили на земле 25 самолетов противника.

Восемнадцать летчиков полка пали смертью храбрых.

Снова на фронт

Перед тем, как начать служебный разговор, начальник штаба Апаров, внимательно окинул меня взглядом:

– Так вот, старший лейтенант, сдайте свое адъютантское хозяйство в эскадрилье лейтенанту Мироненко. Будете поближе к начальству.

– Не понимаю вас, товарищ майор.

– А тут и понимать нечего, вы назначаетесь заместителем командира эскадрильи. Осилите?

– Попробую.

– Пробовать нечего, надо работать!

– Вас понял.

Так я оказался в новой роли, «поближе к начальству», как выразился начальник штаба. По сути, в моей летной жизни ничего существенного не произошло. Как и все остальные летчики, заместитель – как штурман эскадрильи – летал на выполнение боевых заданий. Кроме того, на него возлагалась обязанность разрабатывать маршруты полетов, устанавливать дежурство и вылеты групп, давать задания летчикам на разведку и еще ряд всяких организационных мелочей, без которых не может обойтись боевой летный коллектив.

Правда, уже на следующий день начальник штаба обрадовал личный состав полка, сообщив о том, что нам приказано сдать оставшиеся самолеты соседям и убыть в тыл для переформирования, пополнения личным составом и получения новой техники.

– Тебе, Иванов, повезло с первого дня, – подморгнул добродушно Апаров. – Новую технику получим. Это надо понимать!

– А все-таки жалко с «ишачками» расставаться.

– Что верно, то верно, – согласился начальник штаба. – Крепко нам доставалось, но они не подкачали. А почему? Да потому, что летчики у нас золотые! В общем, держим курс на Баку. Вот так, понимаете ли…

Весь день был хлопотным, суетным и радостным. Говорили обо всем: о боевых делах, павших смертью храбрых товарищах, о почетной и трудной работе технического персонала, о девушках-оружейницах, ставших отличными мастерами своего дела.

Отъезд полка проходил оживленно и торжественно. В то время, когда работники штаба укладывали имущество в вагоны, летчики и техники выстроились возле самолетов, на которых после нас продолжат боевые полеты летчики только что прибывшего на аэродром другого истребительного полка.

Вынесено боевое знамя полка – наша святыня и гордость, символ высокого доверия Родины. Начальник штаба зачитал приказ о передаче самолетов новым хозяевам. Они тоже выстроились рядом в торжественном молчании звучат имена павших смертью храбрых летчиков, техников, младших специалистов.

Мы снимаем головные уборы и отдаем последнюю честь погибшим товарищам. Затем Апаров объявил порядок погрузки и отправки полка железнодорожным эшелоном. Как только закончилась официальная часть, все пошли в столовую.

В этот вечер нас провожали летчики прибывшего на смену полка. Никогда не забыть крепких объятий, дружеских пожеланий, успехов в грядущих боях. Война продолжается, и всем ясно, что многие не доживут до радостного дня победы. Товарищи остаются, чтобы продолжать сражаться с врагом, а мы едем перевооружаться и тоже будем спешить скорее вернуться на фронт и снова бить врага до полной победы.

С фронтов Отечественной войны поступали радостные вести. Под Сталинградом начался разгром фашистских полчищ, успешно развивается наступление на Центральном фронте. Враг остановлен на подступах к Кавказу.

Наступал перелом в войне.

Ночью погрузились в вагоны. Эшелон двинулся по направлению к Баку. Сложны и тяжелы были тогда наземные пути-дороги. Мы удалялись от линии фронта. Вот уже совсем не слышно грохота орудийных канонад, не воют в небе своими моторами истребители, не слышно характерных завываний фашистских бомбардировщиков. Тишина!

Мы ехали в тыл и предавались воспоминаниям.

Что нам будущее сулит, мы об этом не думали, У нас хорошее настроение, ведь мы молоды и опасности остались далеко позади. На каждой остановке выбегаем из вагонов и покупаем все, что только поддается пережевыванию.

Через трое суток прибыли на место. Друзья и товарищи из бывших соседних полков, которые продолжали охранять с воздуха столицу Азербайджана, встретили нас очень тепло. У наших многих летчиков и техников остались здесь семьи, и бесконечными были расспросы о боевых делах полка.

Многие посетили семьи погибших товарищей Балашова. Федорова, Козлова, Железнова, Аввакумова, окрутили заботой и вниманием их жен и старались не оставлять одних со своим горем.

Через несколько суток полк вошел в состав запасного истребительного авиационного полка, который готовил кадры для пополнения боевых частей авиации. Еще до начала войны в Баку у меня была знакомая девушка Саша. Мы встречались с ней, ходили на танцы, в театр, любовались лунными ночами и нередко встречали раннюю зарю.

Как и у многих других юношей и девушек, война встала на нашем пути. В тяжелой боевой жизни письма Саши приносили мне радость, а мои ей – тревоги. И вот теперь, когда настала передышка, я сообщил о своем решении товарищам:

– Задумал жениться, хочу связать свою судьбу с Сашей. Как вы думаете, ребята?

Алексеев молча подошел и приложил руку к моему лбу.

– Температура нормальная, – сообщил он. – Эта болезнь всегда приходит к человеку неожиданно.

– Был среди нас стойкий и веселый холостяк, – затянул заунывно Алексеев, – теперь он безвременно покинул боевую семью летчиков.

– Хватит! – прервал старший лейтенант Радкевич. – Я даю согласие своему боевому заместителю на женитьбу. Но, по существующему порядку, необходимо получить официальное разрешение командира полка.

И вот я отправился к майору Осипову. Он и его жена, Александра Михайловна, были дома. Звоню, а рука дрожит от волнения.

– Это вы, Иванов, заходите, заходите.

– Товарищ командир, разрешите обратиться по личному вопросу?

– Пожалуйста, обращайтесь.

– Я пришел к вам за разрешением на женитьбу…

– Что? Я не совсем вас понял, повторите.

– Жениться, говорю, разрешите.

– Это на ком же жениться?

– Да вот, здесь, напротив вашего дома, живет Саша Долгова.

– А что если… Испортишь человеку жизнь и улетишь, как птица.

– Между прочим, тебе точно также когда-то говорил командир полка, – вмешалась жена Осипова, Александра Михайловна, – Помнишь?

– Что было, то было, – улыбнулся Осипов. – Так и быть – разрешаю. А когда же свадьба?

– Послезавтра, товарищ командир! Сейчас все ребята разбрелись по городу – харчи закупают. С продуктами плохо.

– Да! Это верно. Ну, что ж, женись. Только учти, Иванов, это должно быть серьезно. И чтобы у вас в семье порядок был.

– Спасибо за пожелания. Полка не опозорю. Разредите обратиться с личной просьбой?

– Я вас слушаю.

– Родителей у меня нет, Отец умер в осажденном Ленинграде, а от матери никаких сведений давно не имею. Вот я и прошу вас, дорогие Александр Алексеевич с Александрой Михайловной быть моими посаженными родителями.

– Саша! – кричит Осипов жене на кухню, – ты слышишь? Иванов просит быть у него на свадьбе за родителей. Как ты на это смотришь?

– Я с радостью заменю вам, Анатолий Леонидович, мать, – ласково посмотрела на меня Александра Михайловна.

– Ну что ж, будем свадьбу играть! – сказал командир полка.

Я вышел от Осипова, ног под собой не чуя. Теперь нужно было думать о заготовке продуктов питания и размещении гостей. И тут выручили товарищи. Инженер по электрооборудованию самолетов Ачико Долидзе с женой Ниной решили отдать в дар для свадьбы бочку квашеной капусты и несколько килограммов мяса-солонины. Другие товарищи обеспечили посудой, третьи – стульями.

Основные события развернулись на квартире Долидзе. Там все гремело, шипело, жарилось. Летчики и техники разъехались по городу искать чего-нибудь повкуснее квашеной капусты.

Инженер эскадрильи Анатолий Гриднев взял на себя миссию по обеспечению свадебного торжества вином и справился с ней успешнее всех.

Через два дня на квартире Ачико и Нины Долидзе нам с Сашей кричали: «Горько!». Гремела музыка, звучали песни. Справа от меня сидели посаженные отец и мать – супруги Осиповы.

Душа у нас, летчиков, размашистая, свадьба удалась на славу. А потом командир сказал:

– Ну, вот, товарищи, Иванова женили. Пора за работу приниматься. Завтра едем в Карачалу (так мы между собой называли населенный пункт возле полевого аэродрома). А ты, Иванов, оставайся здесь, на одну недельку.

Полк уехал. Моя свадьба в полку была первой за время войны. А потом, как пошло! Еще пять летчиков женились.

После прибытия в тыл для перевооружения и пополнения личным составом в руководстве полка и эскадрилий произошли изменения. Еще летом 1942 года, во время организационной перестройки партийно-политического руководства в Красной Армии, убыли в другие авиачасти комиссары второй и третьей эскадрилий старшие политруки Легута и Иванов.

Майор Ильин остался заместителем командира по политической части, а комиссар эскадрильи Чернецов назначен на должность штурмана полка.

Были назначены на командные должности во вновь формируемые полки капитаны Терпугов и Платонов.

Лишь начальник штаба майор Апаров незыблемо оставался на своем месте.

– Вам надо расти. Вы молодые, перспективные ребята, а мне что? Главное это, чтобы в штабе был порядок. Вот так, понимаете ли, – говорил Александр Никанорович. В эскадрильях тоже произошла замена руководства. Командиром первой эскадрильи стал Виктор Радкевич, я у него заместителем. Вторую эскадрилью принял Сапожников. Третьей эскадрильей приказано было командовать старшему лейтенанту Солдатову. Началась мирная учеба.

Мы прилежно изучали новую технику, но приступить к практическому освоению «спитфайра» в воздухе не могли, так как не было инструкций по технике пилотирования этого самолета. Ни технический состав, ни преподаватели толком не знали даже его летно-тактических данных.

Нам было известно, что у англичан на вооружении в то время находились более совершенные самолеты «Спитфайр-9». Шли разговоры, что это хороший истребитель.

Однако нам союзники «подарили» самолеты значительно устаревшей конструкции. На них англичане в 1941—1942 году вели бои с немцами над Ламаншем. Там «спитфайры» побывали в изрядных переплетах, затем их отремонтировали и передали нам.

– На тебе, боже, что мне не тоже, – удачно сказал по этому поводу майор Апаров.

Но другая пословица гласит, что дареному коню в зубы не смотрят, тем более, что тогда к началу 1943 года положение с авиационной техникой у нас было еще не совсем твердое.

Итак, пригнали к нам один «Спитфайр-5-В». Оказалось, что скорость у него чуть больше, чем у И-16. Да и поднимается он не выше 9000 метров, вооружен двумя пушками и четырьмя пулеметами.

Первым «спитфайр» опробовал командир полка.

– Самолет вроде ничего, – разюмировал полет, теперь уже подполковник, Осипов. – Капитан Сапожников, попробуйте вы.

– Летать можно, – сказал после полета Сапожников.

После этого весь летный состав полка облетал «англичанина». «Спитфайр» оказался простым самолетом, допускал значительные ошибки в технике пилотирования и ничего особенного в нем не было. И-16 был строже.

Имелась у «спитфайра» хотя и плохая, но все-таки радиостанция.

Советские истребители конструкции Лавочкина и Яковлеве располагали значительно лучшими летно-техническими данными. Единственное преимущество «спитфайра» было в том, что по весу он был очень легкий, и, за счет хорошей тяговооруженности, неплохо набирал высоту. Это обеспечивало надежный вертикальный маневр. Однако самым большим недостатком было то, что оружие разнесено по крыльям. Расстояние между пушками составляло около четырех метров. При атаке противника с малых дистанций поражаемость была очень низкой.

Одним словом, «Спитфайр-5-В» был незавидным подарком союзников.

– «Кафтан с чужого плеча», – процедил сквозь зубы начальник штаба. – Но воевать все же на них будем. Изучать только надо этого английского гостя хорошенько, иначе будет он нам свинью, понимаете ли, время от времени подкладывать.

Так, мы приступили к изучению «спитфайра». Самолеты, на которых предстояло воевать, пока что находились в Иране. Англичане доставили их через Персидский залив, а затем гнали летом в Тегеран. Там их принимали наши инженеры и техники.

Летчики, во главе с командиром полка, сделали шесть воздушных рейсов в Тегеран и перегнали «спитфайры» на наш полевой аэродром. Здесь их поделили между двумя полками.

Освоили мы «спитфайры» довольно быстро. Научились уверенно пилотировать самолет и приступили к стрельбам.

– Надо, понимаете ли, выжать из этих устаревших английских машин все! – то и дело напоминал начальник штаба.

В это же время в полк прибыло пополнение. Двенадцать молодых парней вместе с нами старательно осваивали заграничную технику.

К концу апреля 1943 года мы были готовы вновь начать боевые действия.

Там же, на полевом аэродроме, 8 февраля 1943 года произошло самое радостное событие для всего полка: Получен приказ наркома обороны И. В. Сталина, в котором говорилось:

«За проявленную отвагу в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за стойкость, дисциплину и организованность, за героизм личного состава 36-й истребительный авиационный полк переименовать в 57-й Гвардейский истребительный авиационный полк».